Время кошмаров

Вместо предисловия

Дорогой читатель!

Прежде чем вы приступите к чтению, хочу сказать несколько слов о сборнике рассказов, который сейчас перед вами.

Существуют страшные истории — нечто вроде народного фольклора, городских легенд, которые так или иначе известны всем, которые пугали наших родителей, вызывают ужас у нас самих и будут страшить наших детей.

Никто уже не знает, кто рассказал их в первый раз, есть ли у них реальная основа или это выдумки от первого до последнего слова, да это и не важно! Главное, что истории эти много раз вдохновляли писателей, сценаристов и режиссеров, становились основой для кинофильмов, книг, игр, интернет-историй.

Каждый автор рассказывает их по-своему. Меняется антураж, герои и место действия, но неизменной остается суть… Происшествия на ночных дорогах, проклятые предметы, ожившие куклы, демоны, живущие в зеркалах, заброшенные деревни, населенные нечистью, ужасы, подстерегающие людей в «нехороших» квартирах и домах — согласитесь, как сильно все это щекочет нервы!

Я давно пишу мистические триллеры, так что ужасы и мистика — это мой любимый жанр. Для этого сборника я выбрала самые, по моему мнению, жуткие темы, и надеюсь, что в моем изложении они покажутся вам интересными и страшными.

Сразу скажу: не ждите любовной мистики и сладких историй с непременным хэппи-эндом. В этом случае лучше сразу проходите мимо. Моя цель — хорошенько напугать вас!

Тайна мертвой деревни

Кто первым подал идею махнуть на майские праздники в деревню, теперь уже не вспомнишь. Идея зрела, зрела с начала весны и вызрела.

Стася, правда, капризничала — мол, далеко, целых триста километров, и еще не известно, что там за условия, поэтому лучше, как обычно, на чью-нибудь дачу. Но Даня ее переубедил. Кому эта дача нужна? Что там делать? На соседей, которые кверху задом на грядках стоят, любоваться? А в деревне природа красивая, места, можно сказать, дикие. Экзотика!

Даня, правда, сто лет не был в Ягодном и точно не знал, что именно за «экзотика» их ждет (вполне возможно, что полуразвалившийся туалет на улице и отсыревшие простыни), но ему просто, можно сказать, приспичило туда поехать. В детстве, лет до двенадцати, он каждое лето отдыхал в деревне у бабушки. В памяти остался аромат антоновских яблок, походы к озеру и вкусные бабушкины блины, политые деревенской сметаной.

В общем, уговорил всех. Поехали.

Дом был добротный, крепкий еще, с большим, хотя и запущенным садом. Почти такой, каким он и запомнился Дане — разве что поменьше размером. И бабушки, что встречала внука у калитки, уже три года не было в живых.

Родители решали, что делать с домом, судили, рядили, да так ничего и не придумали. Вроде и не нужен он никому: от города далеко, не наездишься, да и когда ездить? У всех работа, а в отпуске не в деревне хочется сидеть, а на берегу южного моря греться. Проще всего было бы продать, но из-за того, что деревня в глуши, много за него не дадут, а за копейки — жалко.

Так и стоял дом, как чемодан без ручки: и взять никак, и выкинуть жалко.

— Прикольный домик, — протянула Стася.

— Я же говорил, тебе понравится.

День пролетел незаметно: вытащили из дому стулья, сидели в саду, на солнышке, слушали музыку, жарили шашлыки, пили красное вино и пиво. Стася делала бесконечные селфи и постила в Инстаграм «романтичный отдых на природе».

Ближе к вечеру, когда стало прохладно, перебрались в дом и продолжили уже внутри. А в половине девятого обнаружилось, что выпивка кончилась.

— Говорил же, надо было еще пива взять, — досадливо проговорил Рома. Лицо его покраснело, он был заметно навеселе, и Вика, его девушка, смотрела сердито: не любила, когда он перебирал со спиртным.

— Сколько ни бери, все равно два раза бегать! — пожал плечами Даня. — Поедем, что ли, за горючим?

Он обвел взглядом всю компанию.

— Я пас, — сказал Максим. — Пойду, наверное.

— Куда это ты собрался? — возмутился Даня. — Время детское!

Он и сам не понимал, зачем пытается удержать Макса. Времена, когда они были друзьями, прошли давным-давно, товарищ по детским играм превратился в серьезного, немного скучноватого, немногословного парня.

Оказывается, он до сих пор жил здесь, в деревне. Даня увидел Макса днем, когда они только-только приехали, сразу узнал и затащил в гости. Тот не отказался, но, похоже, компания была ему не очень-то по душе.

Время от времени Даня хлопал Макса по плечу и нес чепуху вроде:

— Помнишь, как я приезжал, и мы все лето отжигали, да, Макс?

Ни тот, ни другой толком ничего такого не помнили, и Максу явно было не по себе, но он давил из себя улыбку и кивал: дескать, помню, а как же.

Стася косилась на него и закатывала глаза, считая, видимо, деревенским увальнем. Вика снисходительно улыбалась.

— Ты учишься где-то? — спросил Макса Даня.

— Учился в колледже. Окончил, вернулся сюда.

— А чего в универ не пошел? — не отставал Даня. Он и его друзья учились на последнем курсе.

— И что тут делать? — встряла Стася. — Коровам хвосты крутить?

Максим покраснел, но ответил спокойно:

— Коров тут никто не держит. Свиней в основном. — Он поднял глаза, посмотрел прямо на Стасю, и Даня в этот момент почему-то вспомнил, что в их компании именно Макс, а не он сам всегда был лидером. — Мне здесь нравится. У нас с отцом ферма. Если все будут жить в городе, кто будет кормить городских?

Стася поджала губы, но ничего не возразила.

Это все было еще в начале их посиделок, а теперь вот Макс хотел было уйти домой, но Дане отчего-то не хотелось его отпускать.

— Купим еще выпить. И сладкого чего-нибудь, к чаю!

— Какой чай? — усмехнулся Рома.

— Так мы едем или нет?

— Местный магазин до восьми, — сказал Макс. — Уже закрыто, так что…

— Погоди, а в районе? — Даня имел в виду большой, довольно оживленный поселок, который был километрах в двадцати пяти. — Там до скольки?

— Там и круглосуточные есть.

Даня вскочил со стула и потянулся за ключами от машины.

— Все, я погнал. Кто со мной?

— Поехали! — Ромка поднялся, покачнувшись, и тут же упал обратно.

— Обалдел? — Вика округлила глаза и дернула его за рукав. — Ты же пьяный! Вы оба!

— Если гаишники на дороге будут… — Начала было Стася, но Даню осенило:

— А мы по другой дороге поедем! По проселочной! Так, кстати, короче! С детства помню, что там…

— Нет! — неожиданно громко и резко сказал Максим.

Все умолкли и удивленно воззрились на него. Даня снова сел за стол.

— В смысле — «нет»? — Стася приподняла тщательно прорисованные брови.

Максим, кажется, немного смутился, но упрямо проговорил:

— Это плохая дорога. Нечего там делать, особенно ночью.

— Что, тоже менты караулят? — глупо спросил Рома.

— Не в них дело.

В памяти Дани забрезжили обрывки воспоминаний. Когда он был маленьким, бабушка наказывала быть осторожнее, рассказывала что-то о старой дороге, только вот что? Уже и не вспомнить.

— Это же какие-то местные сказки, да? — спросил он Макса.

— Не сказки. Никто по той дороге после заката не ездит и не ходит.

— Ты сейчас серьезно? — недоверчиво улыбнулась Вика. — Прямо фильм ужасов! Может, расскажешь?

Макс бросил на нее беглый взгляд и поколебался, словно решаясь на что-то, а потом ответил:

— Она проходит мимо деревни Студеное. Здесь ее называют мертвой.

— Мало ли в России брошенных деревень! — махнул рукой Рома.

— Она не брошенная, а именно мертвая. Люди оттуда не уезжали. Они умерли: всех убили, даже маленьких детей.

— Почему? — спросил Даня и вспомнил, что, вроде бы, было там что-то связанное с цыганами.

— Это были цыгане, — подтвердил его догадку Максим. — Пришли откуда-то, построили дома, стали жить. Цыганки ходили ворожить по селам, мужья их тоже чем-то промышляли. А потом… Люди их не любили. Хоть и бегали девки деревенские погадать, а бабы за настойками разными обращались, но все равно. В колдовстве обвиняли. Помрет младенец — вспомнят, что цыганка в деревню приходила. Заболеет кто или дом сгорит — опять они виноваты. А тут еще на беду мор скота начался. В общем, собрались мужики с окрестных деревень, да и… Кого зарубили, кого на вилы подняли, а большинство сожгли заживо в собственных домах.

— Давно это было? — Рома, кажется, даже отрезвел немного.

Максим пожал плечами.

— Моей бабушке рассказывала ее бабушка, так что…

— Ну, так это сто лет назад было. Нам-то что? — Стася сморщила точеный носик.

— Со смертью цыган все только началось. У нас говорят о цыганском проклятии: оно такое сильное, что его не снять. Люди в тех местах стали пропадать. Исчезать бесследно. Если кто по дурости забредал в мертвую деревню после заката, все, считай, сгинул. Днем ничего, если уж очень надо, можно проехать. Но ночью…

— А что там по ночам творится?

Даня заметил в глазах Стаси жадный интерес и понял, что она не только не испугалась, но и, наоборот, загорелась желанием туда поехать — причем именно ночью. Пришлась ему по нраву ее смелость или нет, он пока не понял.

— Те, кто могли бы рассказать, обратно не вернулись. Так что спросить не у кого, никто не знает.

— Ты веришь в эту чушь? — спросила Вика. Вопрос прозвучал нервно, и Даня понял: сама она точно верит.

— Я знаю, что оттуда пригоняли мотоциклы, машины. Есть тут у нас в райцентре один умелец… — Даня нахмурился, — разбирает на запчасти, продает потом. Местные в те края не суются, значит, это техника кого-то из приезжих. Машины и мотоциклы стояли пустые, людей не было.

Слова прозвучали зловеще, и Даня почувствовал, что ему не по себе. Черт знает, что там правда творится, в этой деревне, но зачем нарываться на неприятности? Да и спать уже хочется. Даня молчал, думая, как сказать, что он передумал ехать, но при этом не подать виду, что испугался.

И тут снова вмешалась Стася. Положила ладонь на его руку и сказала:

— Данечка, если мы все хотим продолжения банкета, так поехали! Я с тобой!

— Продолжить можно и завтра… — Начал было Максим, но Стася его перебила:

— Хватит уже пугать нас деревенскими страшилками! Ждешь, что мы тоже описаемся от страха, как и ты? Если вы тут всем колхозом трясетесь из-за ерунды, так нечего нормальным людям мозги парить.

Она презрительно усмехнулась, поднялась из-за стола и посмотрела на Даню:

— Или ты тоже испугался, как и твой дружок?

Что тут скажешь? Пришлось растянуть губы в улыбке, всем видом показывая, что плевать ему на эти россказни.

Максим посмотрел на Стасю с нескрываемой антипатией. Кажется, хотел сказать что-то, но промолчал.

Даня и Стася пошли к машине. Остальные потянулись проводить. На ходу переговаривались, пересмеивались, обсуждали, что покупать.

— Мы мигом, туда и обратно, — сказал Даня, заводя двигатель.

— Расскажем вам потом про ходячих мертвецов, — пообещала Стася и насмешливо скривила губы, глядя на Макса.

Тот стоял в стороне, а потом вдруг подошел, наклонился к Дане и проговорил, глядя ему прямо в глаза и подчеркнуто игнорируя его девушку:

— Доехать просто: после поворота до райцентра дорога одна, не заблудишься. Только не останавливайся, пока до поселка не доедешь. Что бы ни увидел, не вздумай останавливаться, из машины не выходи!

— Бред, — фыркнула Стася.

Даня посмотрел на Макса и хотел было выдать какую-нибудь шутку, но наткнулся на серьезный взгляд и передумал.

— Хорошо, — коротко ответил он, и машина тронулась с места.

Они вскоре выехали из Ягодного. Почти во всех окнах горел свет, уличные фонари, склонив головы, провожали проезжающий автомобиль грустными взглядами желтых глаз.

Стася включила музыку на полную громкость и покачивала головой в такт. Даня предпочел бы, чтобы она сделала потише — голова слегка побаливала, но он не стал просить ее об этом.

Вот и поворот на старую дорогу. Даню так и тянуло проехать прямо, на шоссе, но он подумал, что история Макса, может, и выдумка («Конечно, выдумка, что же еще!»), а вот встреча с гаишниками — еще какая реальность.

Даня вывернул руль, и машина послушно направилась в нужную сторону.

«Тут и ехать-то всего ничего», — подумал Даня, успокаивая себя. Дурное предчувствие или страх — он и сам не знал, что не дает ему покоя. Даня покосился на Стасю, и впервые в жизни ее красивое лицо показалось ему отталкивающим.

Он поспешно отвернулся, сам испугавшись силы своей неприязни, и стал вглядываться в убегающую вперед темную ленту дороги. Скорость пришлось сбросить: по обе стороны теперь возвышался лес, никакого освещения не было. Несущаяся в полной темноте машина со стороны казалась, наверное, кометой, пролетающей во мраке.

В первый момент Даня даже не понял, что произошло. Ему показалось, он оглох, но Стася повернулась и воскликнула:

— Блин, что такое?

Только что в салоне гремел голос великолепного Фредди Меркьюри, а в следующую секунду все смолкло. Даня потянулся к магнитоле, пробежал пальцами по кнопкам — бесполезно.

— Мертвая, — вздохнул Даня и сам на себя разозлился: зачем это сказал? Почему произнес именно такое слово? — Вернемся — посмотрю, в чем дело, — добавил он.

Стася надулась: так всегда бывало, если что не по ней. Но Дане сейчас было плевать на ее обиды. Быстрее бы до поселка добраться. Темнота начала не на шутку напрягать, в голову лезли мысли о том, что может в ней таиться.

«Где она, деревня эта? Может, мы ее уже проехали?»

Свет впереди возник внезапно, словно бы ниоткуда. Секунду назад всюду была непроглядная тьма — и вот уже переливаются огни.

— Вот и поселок! — радостно проговорила Стася. — Быстро доехали!

— Слишком быстро, — буркнул Даня, взглянув на приборную панель. — Еще как минимум километров десять.

Но впереди точно было поселение — ошибиться невозможно. Может, еще какая-то деревня, вроде Ягодного?

— Вон указатель! — Стася вскинула руку. — Что там написано?

В свете фар высветился столбик с прямоугольной табличкой. На табличке было написано «Студеное». Надпись выглядела свежей.

Даня и Стася переглянулись, и девушка торжествующе улыбнулась.

— А что я говорила?

— Ммм? — промычал Даня. Он не мог сообразить, что это должно означать.

— Надул тебя Макс твой придурочный! «Мертвая деревня», — передразнила она. — У-у-у-у, как страшно! И все купились!

Студеное было уже в нескольких десятках метров.

— Самый обычный поселок!

Да, так и есть: уже можно было разглядеть ряды домов, ярко освещенные окна, фонари.

— Зачем ему было врать, выдумывать эту чушь? — недоуменно проговорил Даня. — Да еще так натурально. Я почти поверил.

— Думал, видать, что это очень смешно. Самооценку свою поднять хотел. За наш счет.

Наверное, она права. Даже наверняка. Но что-то тревожило, не давало покоя.

— Смотри, магазин!

Недалеко от дороги стояло приземистое здание, на котором красовалась вывеска «Продукты. 24 часа».

— Зачем дальше ехать? Тут тоже все можно купить. Давай зайдем! — предложила Стася.

«Что бы ни увидел, не вздумай останавливаться, из машины не выходи!» — пришли на ум слова Макса. Кто сказал, что путники непременно должны обнаружить на дороге призрак или еще нечто зловещее? Может, это окажется то, что им хочется увидеть — в этом вся фишка?

— Чего молчишь?

«Да какого черта! — подумал Даня, внезапно рассердившись на приятеля. — В гробу я видал эти тупые приколы!»

Автомобиль плавно притормозил неподалеку от входа в магазин, и Даня, больше не колеблясь, вышел из машины.

Стася выбралась следом.

Ничего необычного. Такая же деревня, как и Ягодное, только более оживленная: откуда-то доносятся звуки музыки, до сих пор слышны голоса детей, которых матери не загнали по домам.

Даня и Стася подошли к магазину. Колокольчик над дверью негромко звякнул, и молодые люди очутились внутри. Это был самый обычный сельский магазинчик: на полках лежали пакеты с мукой и сахарным песком, коробки конфет и печенья, пачки чая, стояли бутылки с растительным маслом, а по соседству — упаковки стирального порошка и бруски мыла.

Алкоголь продавался возле кассы, и Даня со Стасей направились прямиком туда.

— Добрый вечер, — улыбнулась им пожилая продавщица, сверкая золотыми зубами.

Они поздоровались в ответ.

— Откуда к нам такие симпатичные ребята?

Даня ответил, что они приехали погостить в Ягодное.

Стася изучала ряды бутылок, выбирая, что взять.

— Не стесняйтесь, дорогие. Что вам предложить?

Хлопнула входная дверь, звякнул колокольчик. На пороге появились мужчина, женщина и маленькая девочка лет шести. На ребенке была курточка, на которой красовался кот Леопольд. Кажется, дети сейчас смотрят другие мультики, подумалось Дане.

Да и мужчина с женщиной были одеты необычно. Кажется, плащ такого фасона, с широкими подкладными плечами и клёпками, был у бабушки. Она говорила, что когда-то, в молодости, кое-как «оторвала» его в магазине, и он считался в те времена невероятно модным.

— Вечер добрый, — густым басом проговорил мужчина. Женщина убрала за ухо светлую прядь и улыбнулась продавщице.

— Добрый, самый добрый! Видите, гости у нас, — сладким до приторности голосом проговорила та.

Подошла Стася, неся две бутылки красного вина.

— Пиво у вас есть холодное? — спросила она.

— У нас все есть, — пропела продавщица и снова раздвинула губы в улыбке. Потом отвернулась и пошла к холодильнику.

Даня нахмурился: ему казалось, зубы у нее золотые, он еще внимание на это обратил. Теперь же ясно видел, что рот женщины полон мелких желтоватых зубов. Слишком мелких и слишком… острых? По позвоночнику пробежал холодок.

— Чем это пахнет? — поморщилась Стася, и Даня тоже почувствовал противную вонь.

Пахло так, будто рядом находилось болото с протухшей стоячей водой. Но ведь только что никакого запаха не было, Даня готов был поклясться!

Он посмотрел на мужчину и женщину, что стояли рядом. Кожа у них была неестественно белая, глаза мутные, тусклые, как монеты, стершиеся от долгого хождения. Кажется, запах шел от них.

Даня поспешно отвернулся и тут же подскочил от неожиданности, ощутив чье-то прикосновение к своей руке.

— Дядя, вы мармелад любите? — спросила девочка.

Что за чушь, мелькнуло в голове, какой еще мармелад? Причем тут он?

Девочка улыбнулась и протянула ему упаковку сладостей. Только тут Даня заметил, что волосы у нее свалявшиеся, потемневшие от грязи, а в них… Боже, кажется, в волосах девочки копошились черви!

Но этого не было! Когда эти трое вошли в магазин, волосы ребенка были заплетены в тугие косички! Да и родители ее выглядели вполне нормально! Даня снова бросил взгляд на женщину и мужчину.

Их одежду словно вытащили из мусорного бака: с плеч женщины свисали лохмотья плаща, куртка мужчины была в чем-то вымазана.

«Не надо было останавливаться!» — подумал Даня и решительно сказал:

— Стася, мы уходим. Купим все в другом магазине.

— С чего ты это… — начала было она, но тут перевела взгляд на женщину и вскрикнула, прижав руки ко рту.

Даня проследил за ее взглядом и окаменел. Лицо женщины было покрыто отвратительными трупными пятнами. Зловоние стало еще сильнее, запах накатывал волнами, вызывая тошноту. Остатки некогда светлых волос серыми клочьями свисали с черепа. Женщина подняла руку и прикоснулась к щеке. Кусок кожи со скулы отвалился, обнажая кость.

Стася завопила, и ее крик заглушил звяканье колокольчика, возвестившего о том, что в магазин вошли новые посетители. Даня схватил девушку за руку и развернулся в сторону двери, приготовившись бежать, но увидел, что там стоят еще несколько человек — в жутких отрепьях, с изуродованными лицами.

«Мертвецы! Мертвецы в мертвой деревне!» — пронеслось в голове у Дани.

Бежать некуда: они стояли, прижавшись к стойке кассы. Толпа мертвецов была перед ними.

«Запасной выход!» — подумал Даня, резко обернулся и увидел вернувшуюся продавщицу. Пива, за которым она якобы пошла, в руках у нее не было. Да и рук не было — лишь почерневшие, словно обглоданные, кости.

В панике Даня прижал к себе Стасю, которая больше не кричала, лишь смотрела обезумевшим взглядом и дышала мелко и часто.

— Мы любим гостей, — сказала мертвая девочка, — и умеем их приглашать. Кто к нам приезжает, больше не уходит! Остается навсегда.

В этот миг Даня увидел, что никакого магазина, прилавка и кассы нет. Они со Стасей стояли, прижимаясь друг к другу, посреди пустыря, в окружении страшных темных фигур — еще более темных, чем окружающая их тьма.

Даня хотел закричать, но крик, так и не родившись, умер внутри него.

А в следующее мгновение чудовищные жители Студеного набросились на них.

Макс и Вика сидели за неубранным столом, стараясь убедить друг друга, что Даня и Стася вот-вот вернутся. Только они не приехали ни в десять, ни в одиннадцать, ни в двенадцать. Рома уснул, перебравшись в кресло, сразу после того, как ребята уехали, и Вика решила его не будить.

Ближе к полуночи она убрала грязные тарелки в раковину, вымыла посуду. Ей нужно было отвлечься, а простые, привычные дела успокаивали.

Время шло. Стрелки старомодных часов, висящих на стене, резво бежали по кругу.

— Что нам делать? — в который раз спросила Вика.

Полвторого ночи, успокаивать себя нечем. То, что со Стасей и Даней случилось плохое, было очевидно. Если бы ребята напоролись на полицию, и у них отобрали машину за вождение в нетрезвом виде, или, что хуже, произошла авария, то они бы уже об этом узнали. Но телефоны Дани и Стаси были отключены, хотя обычно Стася ни на минуту не расставалась со смартфоном.

— Ничего, — снова ответил ей Макс. — Пока не рассвело, мы ничего не можем сделать.

— Но нужно же что-то… — На глаза Вики набежали слезы, и она смахнула их, размазав при этом тушь. — У тебя есть машина? Может, съездить за ними? Вдруг им нужна помощь?

— Ты хочешь умереть? — невыразительным голосом спросил Макс. — Лично я нет. Я их предупреждал.

Максим ушел ночевать к себе. Вика прилегла на диван, но заснуть так и не смогла.

Рано утром, около семи, к дому Даниной бабушки подъехала машина. За рулем «Фольксвагена» был отец Макса, а сам он сидел рядом.

Бледная от бессонной ночи Вика и растерянный, потрясенный Рома тут же вышли на улицу.

— Садитесь. Съездим, посмотрим, что там, — сказал Макс.

— Не бойтесь, днем там безопасно, — проговорил его отец.

Ехали молча. Говорить было не о чем.

Миновав Ягодное, вскоре они свернули на дорогу, что шла мимо мертвой деревни. Вдоль обочины тянулся лес. Листья на деревьях еще не появились, голые ветви были похожи на обнаженные тонкие руки.

Проехав километров пятнадцать или около того, они увидели впереди открытое пространство.

— Прибыли, — обронил отец Максима. — Вон она.

Лес словно бы расступился, окружив площадку плотным кольцом, но не решаясь приблизиться. Пустырь зарос бурьяном, желтая прошлогодняя трава и кусты доходили до пояса. Деревня, судя по всему, была не очень большая — наверное, домов пятнадцать, а то и меньше. Сейчас представить себе на месте этого унылого, наводящего тоску пустого пространства шумное поселение было невозможно.

— Вон их машина! — воскликнул Максим.

У обочины приткнулся автомобиль. Сразу они его не заметили: дорога здесь делала поворот. Отец Максима затормозил, и вскоре все четверо бежали к автомобилю.

Внутри никого не было. Дверцы оказались закрыты, но не заперты, сигнализация не включена.

— Значит, все-таки остановились, — тихо сказал Макс. В голосе прозвучала безнадежность. Стало ясно, что живыми ни Стасю, ни Даню им не увидеть. — Зачем? Говорил же…

— Кто знает, что тут случилось. — Его отец покачал головой. — Всегда одна и та же картина. В машине пусто, людей искать бесполезно.

Они с Максимом и Ромой заговорили о том, что нужно позвонить в полицию, сообщить родителям, а Вика побрела в сторону пустыря. Кругом было тихо, голоса мужчин таяли за спиной. Никто не останавливал ее, Рома и все остальные будто и вовсе забыли о ее существовании.

Девушка и сама не знала, куда идет и зачем. Ноги несли ее вглубь разоренной, ушедшей под землю, уничтоженной деревни. Впереди, на пятачке, лишенном травы, блеснуло что-то, и Вика прибавила шаг.

Наклонившись, она увидела смартфон Стаси. Экран треснул, как будто на него наступили каблуком; фальшивые бриллианты, украшающие чехол, сверкали на солнце, словно капли слез.

В этот момент Вика окончательно поняла, что Стаси больше нет. Она взяла брошенный, ставший ненужным хозяйке телефон, и хотела уже крикнуть, сообщить о своей находке, как вдруг что-то будто бы взорвалось в ее голове, и она услышала вкрадчивый голос, ласковый и вместе с тем алчный:

— Почему не пришла за мной прошлой ночью? Приходи сегодня! Мы любим гостей!

Вика выронила телефон и завертелась на месте, пытаясь понять, откуда доносится голос Стаси, пока не осознала, что он звучит лишь в ее голове.

Ощущение невидимого присутствия было таким отчетливым, что Вика была готова поклясться: ей не почудилось. Стася, которая приехала в мертвую деревню вчера поздно вечером, все еще здесь. И Даня — тоже. И другие люди, попавшие сюда и нашедшие тут свою гибель.

Вместо жизни — ее отвратительное подобие.

Вместо смерти и покоя — вечный голод и ненависть мертвых к живым.

Вика резко развернулась и побежала прочь отсюда, к мужчинам, которые все еще стояли, разговаривая о чем-то.

Бежать было трудно: так обычно бежишь в ночном кошмаре, когда кажется, что ноги утопают в чем-то вязком, колени подгибаются.

Кусты, словно цепкие пальцы, хватали девушку за ноги, хлестали по коленям, будто плетка. Жухлая трава обвивалась вокруг лодыжек. Это место пыталось остановить ее, удержать до тех пор, пока не наступит ночь!

Было светло, но Вике казалось, что тьма сгущается вокруг нее. В голове помутилось от страха: фигуры Ромы, Макса и его отца вдруг стали отдаляться, вместо того, чтобы приближаться…

Вика споткнулась и с воплем полетела на землю.

Очнулась на руках у Ромы. Перепуганный, он держал ее голову на коленях, сидя прямо на земле.

— Вичка! Ну, ты даешь! Напугала! — Он поцеловал ее. — Все хорошо?

— Что случилось? — спросила она, вспомнив, как бежала к ним по пустырю и все не могла добежать. Голос Стаси еще звучал в голове — теперь уже тихим эхом.

— Мы все стояли, разговаривали. Дядя Валера в полицию позвонил, у него там знакомые. Они уже едут. — Рома погладил девушку по щеке. — А ты стояла-стояла, да вдруг как закричишь — и свалилась. Еле-еле успел тебя подхватить.

— То есть я не ходила туда? — Вика повела глазами в сторону мертвой деревни.

Рома недоуменно посмотрел на нее.

— Туда? Зачем? Я бы и не пустил тебя.

— Но ведь… — Вика осеклась и прикусила губу.

— «Скорую» вызвать? — озабоченно спросил Рома.

Послышался шум подъезжающей машины.

— Не нужно никакой «скорой». Поехали отсюда скорее.

Рома помог Вике подняться. Люди в форме направлялись в их сторону, и он сказал, что уехать сразу нельзя, нужно рассказать обо всем, что они знают. Ведь, наверное, будет следствие.

Да, наверное, мысленно согласилась Вика. Следствие будет, хотя оно ничего и не даст. И она, Вика, расскажет, что случилось вчера. Но это будет последний раз, когда она заговорит об этом. А больше никогда, ни за что не станет вспоминать о произошедшем.

И о Ягодном не вспомнит, и о мертвой деревне.

И про Даню со Стасей вспоминать не будет, чтобы ненароком не вызвать их из той тьмы, в которой они теперь обитают.

Серая старушка

Квартира в пятиэтажном доме, где им с мамой теперь предстояло жить, Лёне не понравилась сразу, с первого взгляда. Он и сам не мог сказать, чем именно, не понравилась и все тут.

Мама ходила по квартире за риелтором, худой женщиной с рыжими волосами, заглядывала во все углы, поджимала губы и покачивала головой — хотела казаться спокойной и равнодушной. Но Лёня знал, что на самом деле она очень хочет снять эту квартиру: из прежней пришлось срочно съехать.

— До работы отсюда близко, автобусная остановка в двух шагах, — говорила мама, когда они полчаса назад шли к этому дому. — Школа в соседнем дворе, все магазины под боком. Очень удобно! А вдобавок цена! За «двушку» просят на две тысячи меньше, чем я видела за однокомнатную! «Хрущевка», конечно, но ничего страшного, и в них люди живут!

— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — сказал Лёня, вспомнив пословицу, которую они проходили в школе.

Мама рассмеялась и потрепала его по волосам:

— Надо же, какие мы умные! И не бесплатно это, просто очень выгодно. Как я поняла, хозяевам надо сдать быстро, на долгий срок, порядочным людям. А мы же с тобой как раз такие, верно? Порядочные! Ладно, посмотрим. Может, там окна на мусорку. Или квартира на самом деле «убитая».

Теперь мама делала вид, что приглядывается, сомневается (может, надеялась еще цену сбавить?), но сама уже все решила. Квартира, если честно, и вправду казалась идеальной: и мебель почти новая, и чистота кругом, и окна выходят во двор, и тишина, и этаж четвертый — не высоко и не низко.

Но Лёне было здесь не по себе. Он подумал немного и понял, на что похоже его ощущение. В школе, где он до этого учился, был один мальчик, Кирилл. Он постоянно всех задирал, вечно норовил подраться. А Лёне и вовсе проходу не давал. Один раз услышал случайно, как бабушка (тогда она как раз приехала к ним погостить из своей Анапы) назвала его «Лёночкой». Он сто раз говорил бабуле, чтобы она никогда его так не звала, но та вечно забывала.

И все, с той поры этот Кирилл, стоило ему Лёню увидеть, начинал, как заведенный: «Посмотрите, кто тут у нас! Что это за девочка? А, это же Ле-е-е-еночка!»

Лёня старался избегать Кирилла. Всякий раз при его приближении чувствовал, что волосы на затылке будто бы приподнимаются, а по спине пробегает холодок. Неприятное, какое-то скользкое чувство.

И здесь, в этой квартире, Лёне тоже казалось, что за ним кто-то наблюдает и вот-вот выскочит из-за угла, набросится, обидит. Он понимал, что в квартире нет никого, кроме них с мамой и рыжей риелторши, но не мог отделаться от этого чувства.

— Думаю, нам подходит, — сказала мама, вдоволь нагулявшись и насмотревшись. — Да, Лёнька?

— Мама, а кто тут раньше жил? — выпалил Лёня. — Чья эта квартира?

Мама посмотрела сначала на сына, потом на риелторшу. Она, похоже, удивилась его вопросу, но все же поддержала:

— Да, правда — кто?

Женщина, как показалось Лёне, немного смутилась, но длилось это замешательство долю секунды, а после накрашенные оранжевой помадой тонкие губы разошлись в лисьей улыбке, и она проговорила:

— Хозяева живут в другом городе, потому и сдают квартиру через наше агентство. А до вас тут жила семья. Потом они купили квартиру и уехали.

Мама обернулась к Лёне:

— Доволен, Шерлок Холмс?

Лёня не был уверен, что знает, кто такой этот Шерлок, но на всякий случай кивнул. Хотя доволен не был.

Они переехали уже на следующий день.

— Смотри-ка, у тебя теперь будет своя собственная комната! — радостно проговорила мама. — А еще риелтор сказала, что если нам тут понравится и будет возможность купить, то можно будет договориться с хозяевами о скидке. Если на работе все будет хорошо, я постараюсь оформить ипотеку.

Мама обняла Лёню и прижала к себе. Так они стояли некоторое время, и Лёня точно знал, о чем она думает, потому что и сам думал о том же самом.

О том, как им жилось втроем, с папой. Папы больше нет: он попал в аварию, когда Лёня только-только пошел в первый класс, и теперь они с мамой жили одни.

Первая неделя на новом месте прошла хорошо. Лёня даже забыл о своих страхах: квартира ничем не отличалась от той, где они жили прежде. И даже от той, где они жили с папой, пока бабушка — папина мама, которая всегда терпеть не могла Лёнину маму, не велела им съехать, потому что квартира была, на самом деле, ее, а вовсе не их.

Мама устроила в их новом доме все по своему вкусу: разложила вещи по шкафам, переставила местами тумбочку и кресло в большой комнате, постелила коврик в ванной. А еще купила Лёне письменный стол, который поставили в его комнате. Прежде на этом месте стояло древнее черное пианино, и риелтор сказала, что можно его продать или подарить, чтобы освободить место для стола. Хозяева не против. Им оно без надобности.

Покупать инструмент никто не хотел, и тогда мама написала объявление про «бесплатный самовывоз». Почти сразу приехала толстая тетя с грузчиками, и вскоре на месте пианино красовался новенький стол.

— Через две недели каникулы закончатся, будешь сидеть тут и делать уроки! — Мама произнесла это таким радостным тоном, как будто Лёня только и мечтал о том, чтобы начать их делать.

С утра мама уходила на работу — она трудилась в стоматологической поликлинике, а Лёня оставался дома. Завтракал тем, что оставляла мама, играл в компьютерные игры, иногда выходил на улицу. Друзей у него тут пока не появилось, так что делать было особенно нечего, и поэтому вскоре он возвращался обратно в квартиру.

В одно из таких возвращений Лёня заметил, что ноутбук, который он поставил на зарядку, оставив на столе, лежит на кровати. Он стоял, смотрел на лэптоп и чувствовал знакомый уже противный холодок вдоль позвоночника.

«Но ведь я мог отключить его, положить на кровать и забыть?» — спросил Лёня сам себя. Это было разумное объяснение, и мама, когда он рассказал ей обо всем, сказала, что так и есть.

— Я и сама такая. — Она поставила перед ним тарелку с жареной картошкой, которую приготовила на ужин. — Вчерашний день не помню.

Лёня постарался убедить себя, что все хорошо, но это удавалось недолго. Утром, когда мама ушла на работу, Лёня проснулся и увидел возле себя стул.

Вроде бы ничего особенного — стул и стул, обычное дело. Но ведь с вечера стул стоял возле письменного стола. А теперь был придвинут вплотную к кровати, словно кто-то («Конечно, мама, кто еще?») поставил его тут, чтобы посидеть возле Лёни, посмотреть, как он спит.

«Оно сидело тут ночью и смотрело на меня. Я спал, а оно смотрело!»

Мысль была настолько пугающей, что Лёня пулей вылетел из кровати и едва не закричал на весь дом, услышав телефонный звонок.

— Доброе утро, соня! — сказала мама.

— Это ты стул поставила? — вместо приветствия спросил он.

— Стул? Какой еще стул?

Сердце упало. Объяснять было нечего, но Лёня все же ответил:

— Я проснулся, а он возле кровати стоит.

— Малыш, прости, не могу долго говорить, у меня люди, — торопливо проговорила мама. — Но ты не переживай. Наверное, это ты сам подвинул, ночью. Бывает такое. Встаешь среди ночи в полусне в туалет и делаешь что-то, чего потом сам не можешь вспомнить.

Лёня молчал, обдумывая ее слова. Маме, ясное дело, виднее. Раз она говорит, что бывает такое, значит…

— Ау, ты чего там притих? Все хорошо?

— Угу.

— Хочешь, мороженого куплю? Поедим с тобой вечером. Что скажешь?

Мороженое — это всегда здорово. Вешая трубку, Лёня уже воспрял духом. Переставил стул на его законное место, заправил кровать и пошел умываться.

Завтракал, глядя в окно, и увидел, что внизу, возле песочницы, сидит на лавочке мальчик примерно его возраста. Лёня раздвинул занавески, чтобы получше его рассмотреть и решить, не стоит ли спуститься и познакомиться, но тут мальчик поднял голову и посмотрел на него. Их разделяли четыре этажа, но все же было заметно, что на лице мальчика промелькнуло что-то, сильно напоминающее страх.

Он уставился на Лёню, а потом вскочил с лавки и бросился прочь.

«Что его так напугало?» — Лёня мыл тарелку и чашку тщательно, как учила мама, чтобы не оставалось разводов и следов пищи, и чувствовал, что настроение испортилось.

Внезапно раздался глухой стук, словно что-то упало. Лёня прислушался. Кажется, это из его комнаты! По телу побежали мурашки. Там ведь нет никого — кто мог что-то уронить?

Лёня стоял возле раковины, думая, что делать. Идти в комнату было страшновато, но не идти нельзя. Не может же он до прихода мамы просидеть на кухне. Да и потом, что он — трус?

«Посмотрите, кто тут у нас! Что это за девочка? А, это же Ле-е-е-еночка!» — всплыло в голове.

Лёня сжал кулаки и перевел дыхание. Ничего там нет страшного! Просто ерунда какая-нибудь. Чтобы не растерять решимости и не дать себе возможности передумать, он почти бегом побежал в детскую.

Комнаты были сквозные, поэтому ему пришлось пробежать через гостиную (она же — мамина спальня). Краем глаза Лёня заметил что-то серое в углу, возле балконной двери, но, обернувшись, ничего необычного не увидел. Показалось, наверное, решил он и открыл дверь.

Стул, который Лёня приставил к столу, валялся посреди комнаты. Мальчик застыл, как вкопанный, глядя на него. Покрывало, которым он застелил кровать, было сброшено на пол и скомкано.

Лёня попятился.

— Кто здесь? — прошептал он.

Никто не ответил, но ему все равно показалось, что кто-то есть рядом: стоит прямо за его спиной, дышит, буравит взглядом, следит за каждым движением. От страха стало больно дышать. Ноги сделались тяжелыми, как пудовые гири, и приросли к полу.

А потом сбоку раздался смех. Даже не смех — хихиканье. Тихое, меленькое, будто кто-то смеется в кулачок тоненьким ехидным голоском.

Не выдержав, Лёня завопил во все горло и выскочил из комнаты. На глаза наворачивались слезы — он и не думал, что от страха можно плакать! Маленьким вихрем промчался через мамину комнату и выбежал в прихожую. Загремел ключами, все время ожидая, что кто-то схватит его за плечо, но ничего, обошлось.

Открыв дверь, Лёня выскочил в коридор и захлопнул ее за собой, запирая на все замки, чтобы то, что осталось внутри, не выбралось и не схватило его.

Весь день, до прихода мамы, он пробыл на улице. Мама работала посменно — иногда с раннего утра и до обеда, а в другие дни — с обеда до позднего вечера. Но часто пропадала в поликлинике и целый день: брала двойные смены, потому что им нужны были деньги. А еще и по ночам два — три раза в месяц дежурила.

Телефон остался в квартире, так что позвонить маме Лёня не мог. Сходил в парк, который был неподалеку, погулял, покатался на качелях, но большую часть времени сидел на лавочке возле дома. К вечеру захотелось есть, но пришлось терпеть. С туалетом было проще — кустов в парке полно. Нехорошо, конечно, так делать, некультурно, но ведь иного выхода нет.

Увидев маму, идущую к дому, Лёня бросился к ней со всех ног.

— Лёнька? — Мама едва не выронила из рук пакет с продуктами. — Ты чего тут…

— Там кто-то есть! — Лёня прижался к маме. — В квартире.

Мама ахнула и посмотрела на него.

— Грабитель? Чужой человек? Ты его впустил? Он сделал тебе больно?

— Нет-нет! — Лёня замотал головой. — Это не человек! Это…

На мамином лице отразилось облегчение. Она взяла сына за руку и повела к подъезду.

— Господи, а я уж испугалась! Тебе просто показалось, вот и все, глупыш!

— Да нет же! — выкрикнул Лёня. — Почему ты меня не слушаешь?

Мама быстро огляделась по сторонам: не хотела, чтобы другие люди слышали, как Лёня кричит. Но никого поблизости и не было. А те, кто был, не обращали на них внимания.

— Что там стряслось?

Лёня быстро пересказал маме утренние события и прибавил:

— Не надо туда ходить, мам. Давай уедем отсюда!

Они уже поднимались по лестнице.

— Сынок, мы не можем. Сам подумай, куда мы пойдем? На улице, что ли, ночевать? И мы уже заплатили за два месяца вперед.

— Ты сейчас сама все увидишь, — сказал Лёня. — Поймешь.

Мама вздохнула и отперла дверь. В квартире было тихо. Они зашли: мама впереди, Лёня следом. Наверное, надо было идти первым, он ведь не семилетка какой-нибудь, скоро десять исполнится, но духу не хватало.

— Видишь? — спросил Лёня, указывая на опрокинутый стул и скомканное покрывало.

Мама вздохнула и привлекла его к себе.

— Вижу, — грустно сказала она. — И ты, выходит, целый день так на улице и проторчал?

Позже, вечером, когда они поужинали, Лёня сидел перед телевизором и ел мороженое. Мама говорила с кем-то по телефону, и до него доносились обрывки фраз, хотя она старалась говорить тихо. «Не хватает внимания», «растет без отца», «вечно на работе», «сам себе предоставлен».

Лёня уже понял, что мама не поверила ему. Решила, что он сам погром устроил, только бы она его пожалела. Мама не ругала его, наоборот, была с ним еще ласковее, чем всегда, разрешила спать сегодня с ней на диване, потому что в своей комнате он оставаться боялся, обещала, что завтра не пойдет на работу, и они весь день проведут вместе.

Следующий день прошел так хорошо, что Лёня умудрился почти обо всем забыть: они с мамой отправились в кино, потом гуляли в парке, а потом пошли в кафе и наелись до отвала разных вкусностей.

Вечером мама возилась на кухне, а Лёню отправила в ванную. Дверь запирать она не разрешала — боялась, мало ли что. Лёня стоял под душем, старательно намыливаясь любимым гелем с банановым ароматом. В какой-то момент он повернул голову и увидел за занавеской тень.

— Мама? — пискнул он, хотя сразу понял, что никакая это не мама.

То, что стояло в двух шагах от Лёни, было ниже ростом. Кажется, даже ниже его самого. Оно просто стояло, и Лёня стоял тоже, чувствуя, что все тело словно бы покрывается ледяной коркой.

Вода с шумом лилась в ванну, но сквозь этот шум диковинным образом слышно было, как существо за занавеской тихонько хихикает.

«Колобок-колобок, я тебя съем», — говорил Волк в мультике и облизывал длинные острые зубы.

Лёне казалось, что это существо тоже затем и пришло — съесть его.

«Мама, мамочка, пожалуйста, приди сюда, спаси меня!» — умолял Лёня, чувствуя, что от ужаса не может ни пошевелиться, ни позвать ее. Он просто смотрел на неясный силуэт неизвестного существа, понимая, что если оно набросится на него, то он не сумеет дать отпор.

Внезапно существо выбросило руку вперед и коснулось занавески. Лёня отпрянул и заорал, что есть мочи. Поскользнулся, упал, ударившись спиной о край ванны. Как до этого он не мог издать ни звука, так теперь не мог перестать кричать: бился в воде, зажмурив глаза, и вопил, вопил, а вода все текла из крана.

Мама прибежала, но войти почему-то не могла.

— Лёня! Сынок, что с тобой! — кричала она с другой стороны двери. — Открой! Открой, ты меня слышишь?

Он слышал, как мама дергает ручку. Надо было вылезти из воды и подойти к двери, помочь ей, но ведь там — оно!

Наконец мама ворвалась в ванную. Занавеска отъехала в сторону, мама бросилась к Лёне, вытащила его из воды. Крутила в разные стороны, ощупывала руки-ноги:

— Где болит? Лёнечка, что с тобой? Ты упал? Поранился?

Чуть позже, закутанный в мамин махровый халат, он лежал на ее разобранном диване и пил молоко с медом. Мама сказала, что это поможет успокоиться. Она сидела рядом и смотрела на него внимательным, чуть строгим взглядом — этот взгляд Лёня называл «врачебным».

Лёня рассказал, что произошло, но она опять не поверила.

— Оно не давало тебе войти! Оно существует!

— Сынок, дверь просто заклинило. Потом же она открылась.

— Я не вру! — с отчаянием проговорил Лёня охрипшим от воплей голосом.

Мама устало прикрыла глаза.

— Никто не говорит, что врешь. Ты упал, ударился. Там скользко: ты геля этого целый литр на себя вылил. Больше не будешь один в ванной оставаться, я рядом…

— Да нет же! — перебил Лёня. — Я сначала эту тень увидел, а уже потом упал! Когда оно руку протянуло! Знаешь, делают же так с детьми: «Бу!»

«Врачебный» взгляд стал еще строже.

— Хорошо. Давай о другом поговорим. Вот это тоже «оно» написало?

Мама протянула Лёне клочок бумаги. На нем «квадратными» печатными буквами, неумело, как пишут маленькие дети, было выведено одно слово: «Поиграем?»

Лёня не мог поверить своим глазам. Он не писал записки, да и давно уже умел писать письменными буквами, он ведь уже в третий класс перешел.

— Думаешь, я нарочно все подстроил? — Лёня чуть не плакал.

Мама обняла его, прижала крепко-крепко.

— Не переживай. Я не сержусь — нисколечко, ни капельки.

На следующий день мама взяла Лёню с собой на работу. Он сидел в комнате отдыха, пока она работала, рисовал, играл, пил сок и ел печенье. Одна пожилая медсестра угостила его бананом, он поблагодарил, потому что нужно быть вежливым, но есть не стал, да и вообще отложил фрукт подальше: запах бананов напоминал о том, что произошло вчера.

Когда мама закончила работу, то повела его к врачам. Она и сама была доктором, так что у нее везде были знакомые специалисты. И сегодня они пошли сразу к двум.

Один был молодой и веселый, и медсестра в его кабинете — такая же. Он светил Лёне в глаза, надевал на руку какую-то штуковину, лепил на тело непонятные кругляшки. У Лёни взяли анализы, потом он сидел в коридоре, а мама с доктором о чем-то говорила.

— Никаких отклонений не вижу, — сказал он в итоге, когда они снова все вместе собрались в кабинете. — Можно провести еще некоторые исследования, но оснований для беспокойства не вижу.

Второй доктор был старый и очень странный. Выслушав Лёнину историю, которую мама велела ему рассказать, он что-то писал в блокнот, качал головой и надувал щеки. А потом начал задавать глупые вопросы, которые вообще никакого отношения к тому, что случилось, не имели. Спрашивал про папу, про бабушку — папину маму, школу, друзей. Просил рисовать картинки — это было весело, хотя и непонятно, зачем.

Лёня отвечал, рисовал, а в итоге этот врач сказал примерно то же, что и другой. Патологий на первый взгляд нет, хотя… Дальше он «понёс пургу» — так говорил Лёнин друг Руслан, с которым они раньше жили в одном дворе. Говорил непонятное, и мамино лицо вытягивалось, глаза становились грустными.

После, когда они шли домой, Лёня спросил, что доктор имел в виду, и мама ответила, но как-то вскользь, неохотно, будто при этом думала о чем-то своем. Лёня понял, что она расстроена.

— Ты совершенно здоров, только сильно волнуешься. Это называется «стресс». Переезд, новый дом и новая школа — доктор сказал, тебя все это пугает, и страхи кажутся материальными. Ничего, мы попьем успокоительное, в школе у тебя появятся друзья. Все наладится.

Вечером Лёня слышал, как мама плачет в ванной. Лёня-то знал, что его пугает на самом деле, только ведь она не верила. Думала, что виновата, что Лёне плохо живется, и он, еще такой маленький, постоянно предоставлен сам себе, что она не может заменить ему папу… Мама как-то говорила об этом своей подруге, Лёня случайно услышал.

Но если опять начать говорить ей про свои страхи, она еще больше расстроится, поэтому Лёня решил молчать. И еще подумал: что бы ни поселилось в этой квартире, нужно просто не обращать внимания — может, тогда оно само уйдет?

… Прошли несколько дней. Лёня пил таблетки, которые давала ему мама, и спал хорошо, тем более что она пока не отправляла его спать к себе в комнату. Днем, оставаясь один, он почаще выходил на улицу, чтобы не быть дома, изо всех сил старался быть спокойным, хотя это было трудно.

Ощущение, что кто-то наблюдает за ним, стоит за спиной и вот-вот коснется, становилось все сильнее и отчетливее. Вещи постоянно перебегали с места на место, как будто у них выросли ноги. Чашка, альбом с рисунками, карандаши, телефон то и дело оказывались не там, куда он их клал, и Лёня даже стал привыкать к этому, уговаривал себя не бояться, хотя всякий раз, получая доказательства того, что в квартире, кроме него, есть еще кто-то, мороз пробирал по коже.

Несколько раз, сидя в своей комнате, Лёня слышал в коридоре шаги. Мелкие, осторожные шажочки, точно кто-то крался по дому, старясь, чтобы его не заметили. Выходить в коридор было страшно: казалось, неведомое существо караулит в коридоре, поджидает возле вешалки с пальто и куртками.

Однажды Лёня нашел под подушкой бумажку с надписью «Я иду искать». Буквы были нестройными, плясали по строчкам. Но смысл был зловещим, и он поскорее выкинул листок в мусорное ведро.

Маме Лёня ни о чем не говорил, и она, кажется, успокоилась, поверила, что все прекратилось.

Через три дня, когда Лёня снова был один и сидел на кухне за ноутбуком, он снова увидел сбоку, в дверном проеме, что-то серое. Застыл, боясь повернуть голову. Одно дело чувствовать чужое присутствие, и совсем другое — увидеть своими глазами жуткое существо. А в то, что оно именно такое, Лёня не сомневался.

Оно стояло там — невысокий, будто окутанный серой дымкой силуэт, и с той стороны шел холод. Так бывает, когда в мороз открыта форточка. Лёня услышал знакомый приглушенный смех — не то детский, не то старческий, но не веселый, а злой, и тихое бормотание.

Ладони стали мокрыми. Одной рукой он вцепился в «мышку», вторая лежала на столе, и Лёня видел, что она дрожит. Все тело покрылось липким холодным потом.

«Не смотри туда! Не оборачивайся!»

Но существо, кажется, хотело именно этого: чтобы он повернул голову и посмотрел; заглянул в голодные нечеловеческие глаза, и его разум не выдержал, стал мягким и податливым; чтобы он потерялся где-то внутри себя самого и не смог больше выбраться…

Сам не понимая, зачем делает это, вообще почти ничего уже не соображая, Лёня, глядя перед собой на экран ноутбука, вдруг во все горло затянул песенку из своего любимого мультика «Время приключений»:

Он пел и пел, не отводя взгляда от монитора, хотя ничего там толком не видел; пел, пока не понял, что серое марево справа от него исчезло.

— Я прогнал тебя! — выкрикнул Лёня и повернул голову.

Существа в дверном проеме и правда не было. Зато там лежал синий плюшевый заяц, которого подарила ему бабушка. Живот зайца был вспорот, глаза вырваны, а в улыбающийся рот сунута записка: «Я приду за тобой!»

Лёня шарахнулся к окну и увидел на качелях того мальчишку, который в прошлый раз сбежал, едва заметив его. Стремглав выскочив из кухни, стараясь не задеть изуродованного зайца, Лёня схватил ключи и телефон и выбежал вон из квартиры.

Мальчик все так же сидел на качелях.

— Привет, — поздоровался Лёня. — Я видел тебя в окно. Ты посмотрел на меня и убежал. Почему?

Мальчишка открыл было рот и сделал неловкое движение, будто снова хотел рвануть отсюда куда подальше. Но потом нахмурил брови и уставился на Лёню.

— Ты что, живешь в той квартире? — недоверчиво спросил он.

— Живу. Мы с мамой недавно переехали. Я Лёня. А тебя как зовут?

— Марк. — Они пожали друг другу руки. — Тебе сколько лет?

— Девять, — ответил Лёня.

— Может, в одном классе будем учиться. — Марк отчего-то вздохнул. — Это плохая квартира. Я подумал, что там, в окне, не ты, а она. Поэтому сбежал.

— Она? — Лёня присел на соседние качели. — Что за «она»?

— Серая старушка, — шепотом ответил Марк. — Ты ее видел?

Серая, мелькнуло в голове. С одной стороны, Лёне стало страшно, но с другой — теперь он точно знал, что не спятил. То создание существует! У него даже есть имя.

— Да, — ответил он и рассказал обо всем, что ему довелось пережить после переезда. — Заяц там и лежит до сих пор. Хочешь, посмотрим вместе?

Марк испуганно покосился на Лёню.

— Я туда ни за что не пойду.

— Что это за Серая старушка? — спросил Лёня.

— Ваша квартира — проклятая. Там давно, много лет назад, мальчик жил с родителями. Артем. Вот он первым ее увидел, Серую старушку. Он лежал в больнице, и там была девочка, он с ней подружился. Только он выжил, а она умерла. Он вернулся домой, а она не захотела его оставлять, только теперь это была уже не девочка… — Марк передернул плечами. — Я тоже в этом доме живу, в пятом подъезде, и мой папа, когда был маленький, с этим Артемом дружил. Когда все случилось, я слышал, как они с мамой про Серую старушку разговаривали.

— Что случилось-то?

— Погоди, сейчас. — Марк чертил на земле узоры носком кроссовки. — Она пугала Артема, говорила, что хочет с ним поиграть, и была страшная-страшная. Артем моему папе рассказывал обо всем. Потом Артем с родителями переехал в другой город. Сейчас он большой, как мой папа. А квартиру купили другие люди, и про Серую старушку все забыли. Те люди жили себе и жили, пока у них не родился ребенок, девочка. Она постоянно плакала, а когда выросла немножко и научилась говорить, то тоже твердила маме и папе про Серую старушку. Наверное, они ей не верили, но в итоге девочку нашли мертвой. Она лежала в кровати и была синяя-синяя, а глаза выпучены, а кишки…

— Хватит! — Лёня не мог этого слушать. — Я понял. Что было дальше?

— Мама ее попала в психушку. Говорят, она и сейчас там. Отец уехал куда-то, а квартиру эту сдают. Когда там взрослые живут, то все нормально, они ничего не видят. Серая старушка приходит только к детям, потому что хочет с ними поиграть. Хочет забрать их с собой!

Марк помолчал немного. Лёня понял, что это еще не конец истории.

— До вас с мамой в той квартире жил мой друг, Вадик. Он был старше меня на год, мы тут же и познакомились, во дворе. Сначала все было хорошо, Вадик ничего не замечал, но потом стал рассказывать… — Марк поёжился. — Примерно, как ты. Он говорил родителям, но они не верили. Они были занятые, постоянно на работе. Через три месяца Вадик из окна выбросился. Ночью. Кричал так, что вся улица сбежалась. Стоял на подоконнике и вопил: «Серая старушка! Уйди от меня!» и все такое. Родители пытались дверь открыть — так и не смогли. Только когда он выпал, дверь открылась. Она и не заперта была.

Лёня слушал, не в силах произнести ни слова. Неужели и его ждет то же самое? Ведь Серая старушка уже написала, что придет за ним.

— Что теперь делать? — спросил он, хотя ясно было, что Марк не знает.

Новый приятель посмотрел на него с жалостью, как на больного котенка.

— Может, маме сказать? Она у тебя как — ничего?

Мама у Лёни была самая лучшая, только вот это ничего не меняло. Они с Марком еще немного посидели, поговорили, а потом Марка позвала бабушка. Лёня тоже пошел домой. Нужно было убрать разорванного зайца, потому что иначе мама опять расстроилась бы и повела его к врачам.

Пока шел, ноги буквально подкашивались. Чем выше поднимался, тем меньше хотелось заходить в квартиру. А оказавшись возле двери, Лёня долго стоял и смотрел на нее, не решаясь открыть.

Солнце светило в окно подъезда, крохотные пылинки кружились в его лучах. Сейчас ведь день, подумалось Лёне, а все страшные вещи обычно происходят по ночам. Может, то, что поджидало внутри, не выносило солнечного света? Оно только пугало Лёню, но вреда пока не причиняло. Значит, нужно быть молодцом, не показывать Серой старушке, что боишься!

Лёня решительно повернул ключ и вошел в квартиру.

Мама вернулась через полтора часа, и он постарался встретить ее, как ни в чем не бывало. Несчастный заяц покоился в мусорном баке, Серая старушка больше не показывалась, и Лёня почти честно ответил маме, что все хорошо, когда она спросила его, как дела.

Она переоделась и принялась готовить ужин. Лёня старался быть поближе к ней. Потом они ели, и за столом мама сказала:

— Завтра у меня ночное дежурство в неотложке. Я в первую смену отработаю, потом приду домой, приготовлю тебе тут все, а в шесть вечера уйду. Вернусь утром рано, ты еще спать будешь. Ну, все как обычно.

Лёня молчал, уставившись в тарелку. Слова не шли с языка.

— Малыш, — мама погладила его по руке. — Нам деньги нужны, ты же знаешь. Не в первый раз у меня дежурство, ты чего расстроился? Пару ночей в месяц одному оставаться — это не так уж плохо.

Как ей сказать? Она ведь только-только успокаиваться начала, поверила, что он в порядке. Но если не сказать…

— Мам, — Лёня поднял голову и посмотрел на нее. — Я сегодня с одним мальчиком подружился. Мы, может, в один класс будем ходить.

— Здорово! — обрадовалась мама. — Вот видишь!

— Он сказал, что раньше в этой квартире жил его друг. И он умер.

— Господи. — Мама прижала руки к груди. — Он болел?

— В окно выбросился. Пожалуйста, давай уедем отсюда. Пусть у меня не будет своей комнаты — мне с тобой в одной даже лучше! И в школу пусть далеко ходить, а если тебе дежурить нужно будет — тоже пускай, я могу и убираться дома, и в магазин, и… — Лёня запнулся. — Только давай не будем тут больше жить.

Видно было, что маме его слова не понравились. На усталом лице промелькнуло раздражение, и Лёня подумал, что сейчас она станет его ругать, но ошибся.

— Сынок, это очень хорошая квартира. И недорогая, и расположена удобно, и мы уже тут устроились. Я не хочу больше переезжать. То, что этот мальчик умер, конечно, ужасно, но, возможно, он был немного… Ну, ненормальный. Просто так люди в окно не прыгают. Или он нечаянно выпал. Уезжать из-за этого просто глупо.

— Не глупо, — упрямо сказал Лёня. — Мне здесь…

— Не нравится! — воскликнула мама. Лёня вообще-то хотел сказать «страшно». То, что не нравится, он мог бы перетерпеть. Но мама не слушала. — Ты думаешь, я не понимаю? Меня тоже вся эта неустроенность измучила. Мне уже тридцать пять скоро, а своего жилья так и нет, и ты из-за меня по съемным квартирам мотаешься. — Она подошла к нему, порывисто обняла. — Прости меня, я… Я очень хочу проводить с тобой больше времени, и чтобы у нас появился свой собственный дом. Не хотела раньше времени говорить, но я была в банке, подала заявку. Если все будет хорошо, мне одобрят ипотеку. — Она заколебалась. — Я говорила, что планировала именно эту квартиру, но…

— Нет! — Лёня не сдержался и закричал. — Ни за что! Только не ее!

— Хорошо, хорошо, — маму испугала его вспышка. — Значит, выберем другую.

— А когда? — с надеждой спросил Лёня. — Через сколько дней?

Мама отошла от него, принялась складывать в раковину грязную посуду.

— Это дело не одного дня. Пока найдем квартиру, пока оформим все бумаги, пока въедем. Думаю, месяца через два или три.

«Тот мальчик умер через три месяца, — обреченно подумал Лёня. — Значит, я тоже умру».

Вечером, когда они с мамой легли спать, Лёня все думал, как доказать, что он не врет, что Серая старушка существует. Лежал у стенки, зажмурившись, хотя пока это существо не показывалось. Может, боялось маму, а может, выжидало, зная, что никуда Лёня не денется.

Утром он встал сразу вслед за мамой. Она спросила, чего он вскочил так рано, и Лёня попросился с ней на работу. Видно было, что она не хочет его брать, но, памятуя, что сегодня ему придется ночевать одному, разрешила.

К обеду они вернулись домой, мама хлопотала на кухне, Лёня был рядом, старался помочь. Мама хвалила его и говорила, какой он умница. Мысль о том, что ему придется ночевать одному, пугала так, что даже думать об этом было страшно. И Лёня старался не думать.

Ближе к шести мама стала собираться на дежурство. Лёне хотелось броситься к ней и просить, чтобы она никуда не уходила, но он понимал, что его просьбы ничего не изменят.

Хлопнула дверь. В квартире было по-прежнему тихо, но, кажется, тишина эта стала другой. Осязаемой, липкой, как паутина. Что-то рождалось в ней, пытаясь дотянуться до Лёни.

Он схватил телефон и выбежал на балкон.

Здесь было светло, солнечно и шумно. Кругом полно народу: люди прохаживались туда-сюда, заходили в подъезды и выныривали обратно; выгуливали собак, тащили из магазинов тяжелые сумки, парковали автомобили. Дети смеялись, с визгом съезжали с горок на детской площадке, крутились на каруселях.

Никому не было дела до Лёни, который скорчился на маленькой табуретке и смотрел по сторонам, надеясь побороть свой страх. Постепенно это удавалось, он чувствовал, что дыхание выравнивается, а в голову пришла мысль, что он запросто может просидеть тут всю ночь. Возможно, здесь Серая старушка до него не доберется.

Прошел час. Еще один. Минуты неслись вперед, скоро уже девять вечера. Зарядка на телефоне заканчивалась. Но хуже всего было то, что становилось темно и холодно.

С далекого севера налетел ветер, закружил в танце выброшенный кем-то полиэтиленовый пакет. Наползла сизая туча и закрыла своим брюхом небо, приготовившись расплакаться дождем.

Лёне дрожал в шортах и футболке с коротким рукавом. Балкон не был застеклен, и если пойдет дождь, то он точно вымокнет до нитки. Руки покрылись гусиной кожей, а еще хотелось в туалет.

Двор погрузился в темноту. За спиной у Лёни тоже расползся мрак: он не додумался включить люстру, когда выбежал на балкон.

В соседних окнах зажегся свет, и Леня с завистью думал о людях, которые сидят себе в уютных квартирах, смотрят телевизор, беседуют о чем-то. У них обычный вечер, а в домах — никаких потусторонних пришельцев.

Может, мама права? Нет никого, и бояться нечего, он все выдумал?

Да, но как же тот мальчик, что жил здесь раньше? А маленькая девочка, которая умерла ночью? А этот Артем?..

В туалет хотелось уже нестерпимо. Лёню трясло от холода, однако он все еще терпел, не решаясь вернуться в квартиру.

Но потом начался дождь. Сначала на землю упали мелкие, робкие капли, а вскоре ливень разошелся, обрушился на город, и сидеть на балконе стало невозможно.

Лёня распахнул дверь и шагнул в темную комнату. Не давая себе времени задуматься, промчался через нее, шарахнув рукой по стене и чудом угодив в выключатель. Свет вспыхнул, и ему стало чуть спокойнее. Так, теперь включить свет в ванной и закрыться внутри. Есть!

Закончив свои дела, Лёня спустил воду. Вымыл руки и вытерся большим полотенцем. Футболка была мокрая, противно липла к телу, и Лёня снял ее, бросил в корзину с грязным бельем.

Припал ухом к двери, прислушался. Кажется, ничего необычного. Ни тихого зловещего смеха, ни шарканья по полу маленьких ножек. Лёня решил выйти из ванны, взять чистую футболку и пойти на кухню. Он думал, что не голоден, но при мысли о блинчиках со сгущенкой, которые напекла для него мама, в животе заурчало.

Дверь открылась с тихим скрипом. Лёня с замирающим сердцем выглянул в коридор. Шагнул за порог и быстро зажег свет в коридоре.

«Вот видишь, все хорошо, — сказал он сам себе. — Ничего не случилось».

Приободрившись, мальчик прошел через большую комнату. Балконная дверь было приоткрыта, снаружи веяло сыростью и холодом. Слышался грохот дождя, прозрачная тюлевая занавеска надувалась от ветра, как парус.

Лёня быстро пересек комнату, захлопнул дверь, запер ее на задвижку и задернул занавеску. Взгляд его упал на пульт от телевизора, который лежал на диване. Лёня быстро схватил его и нажал на кнопку.

Человеческие голоса ворвались в сонную тишину квартиры и раскололи ее, разбили на кусочки. Экран телевизора был окном в нормальную, обыденную жизнь, и Лёня с удовольствием заглянул в него, чувствуя, что от души немного отлегло.

Это был его любимый канал, по которому круглосуточно показывали мультики. Лёня почти успокоился и даже улыбнулся, глядя на Губку Боба — нелепого, забавного, неунывающего. Сопровождаемый его голосом, он пошел в свою комнату за футболкой. А потом он пойдет на кухню, поставит чайник, положит в тарелку блинчиков, нальет себе чаю с молоком и вернется сюда, и будет смотреть мультфильмы, и…

Она была там, в детской. Едва заглянув в комнату, Лёня увидел сгорбленный силуэт на фоне черного прямоугольника окна. Он не успел протянуть руку к выключателю, чтобы зажечь свет, и только стоял и смотрел на Серую старушку. А она смотрела на него.

Уши заложило. Писклявый голос Губки Боба растаял вдали, и теперь во всей Вселенной были только они: Лёня и враждебное, неведомое существо, которое все-таки подкараулило его. Пришло за ним.

Когда Серая старушка суетливыми короткими шажочками двинулась в его сторону, Лёню просто парализовало. Что-то в глубине, на периферии сознания, взывало к нему, умоляло отвернуться, убежать, закрыть лицо руками — сделать хоть что-то, только не стоять вот так, истуканом, покорно наблюдая, как жуткая сущность приближается к нему, неся с собой смерть и безумие.

Но Лёня не мог ни пошевелиться, ни убежать.

Серая старушка, что-то бормоча, шла к нему из темноты. Когда она достигла границы света, Лёня, наконец, увидел ее.

Маленькая, ростом меньше Лёни, она была замотана в пыльно-серые тряпки. Голова была опущена, нечесаные, неопрятные космы мышиного цвета свисали по обе стороны лица, которое Лёня поначалу не разглядел.

«Уходи! — хотел сказать Лёня. — Зачем ты пришла?»

Из сведенного судорогой горла не донеслось ни звука. Но Серая старушка словно подслушала его мысли и посмотрела на него.

Никогда в жизни Лёня не видел ничего страшнее этого ухмыляющегося лица. Оплывшее, как восковая свеча, уродливое, сморщенное, это было лицо внезапно состарившегося ребенка. Вместо глаз зияли черные омуты, носа не было вовсе, а рот, растянутый в улыбке, полон кривых острых зубов.

— Я заберу тебя, — прошамкало существо и схватило Лёню за плечи.

Это дежурство выдалось спокойным: народу почти не было. А может, в такой ливень даже зубная боль не в силах была выгнать людей из дому. Оля осматривала пациентов, делала записи, задавала вопросы. В голове вертелись мысли о Лёне, которого она оставила одного на всю ночь.

Оля убеждала себя, что другого выхода не было, ведь им нужны деньги, дорога каждая копейка, тем более если ей придется вскоре выплачивать ипотеку. Только вот самые веские аргументы меркли, стоило ей вспомнить искаженное отчаянием родное личико.

Лёня старался быть сильным и держаться храбро — в свои девять он был больше мужчиной, чем многие в сорок, но Ольга все равно видела, как ему страшно.

Природы этого ужаса она понять не могла: сын уже с семи лет время от времени оставался ночевать один и научился быть самостоятельным. Но то, что происходило с ним в последние недели, после переезда в эту квартиру… Оля, хоть убей, не замечала в ней ничего плохого, так что вывод напрашивался один — тот же, к которому пришел психиатр: Лёня чувствует себя одиноким, брошенным и пытается привлечь к себе внимание всевозможными выходками.

Наверное, наверное… Но все же Оля полагала, что это слишком азбучно, слишком примитивно. Ее мальчик не мог чувствовать себя ненужным: они были близки, Лёня прекрасно знал, как сильно она его любит. Ему незачем было привлекать мамино внимание — оно и так всегда было приковано к нему!

Тогда что же творилось с ее сыном?

Следующей пациенткой была пожилая женщина, лицо которой казалось знакомым. Оля осматривала женщину, а сама вспоминала, где могла ее видеть.

— Зуб придется удалить. От него уже почти ничего не осталось.

Пациентка закивала головой, соглашаясь, и вскоре все было сделано.

— А мы ведь с вами в одном доме живем, — сказала женщина, собираясь уходить.

Точно! Вот где они встречались — во дворе!

— У вас болонка есть белая, так? — улыбнулась Оля. — А я сижу и думаю, почему мне ваше лицо знакомо!

— Меня зовут Анной. У вас очень милый сынишка. Серьезный такой, воспитанный. Вы в каком подъезде квартиру купили?

Ольга, продолжая делать записи, назвала свое имя, сказала, что не купила, а снимает, и пояснила, где именно.

Повисла пауза, которую Оля ощутила почти физически: ледяное, нависшее угрюмым облаком молчание. Она подняла голову и увидела, что лицо женщины побелело.

— Что с вами? Вам плохо? Аллергия на…

Анна помотала головой.

— Так вы живете в той квартире? — И, не успела Оля ответить, быстро добавила: — Если вы тут, то где мальчик?

— Дома, — ответила Оля, чувствуя, как в районе желудка разливается холод.

— Только не говорите, что он там один!

— Да, а что… — начала было Оля, но женщина не дала ей договорить. Быстро встала со стула и сказала: — Едем! Быстро! Сейчас же.

— Но я не могу! Я на дежурстве!

— Хотите увидеть своего сына живым, так идите домой! — Анна почти кричала, и это подействовало.

Ольга сразу, с ходу, поверила ей. Поверила потому, что уже видела сегодня это выражение неподдельного, неразбавленного никакими иными эмоциями страха. У сына, у ее любимого мальчика на лице был написан точно такой же ужас, когда она ушла и оставила его одного.

«Зачем, зачем я это сделала?» — билось в голове.

Ольга заперла кабинет и, никому ничего не объясняя, помчалась домой. К счастью, Анна была за рулем, так что метаться в поисках такси не пришлось.

— Слава Богу, тут недалеко. Минут за пятнадцать доедем.

— Что не так с той квартирой? — отрывисто спросила Ольга, сжимая в руках сумку.

— Я в этом доме с рождения живу, поэтому знаю. Старожилов почти не осталось и… Ладно, не важно. В этой квартире лет двадцать пять назад семья жила. Мальчик у них был, Артем. С него все началось. Он заболел, в больницу попал, а вернулся оттуда уже не один. То существо, что сейчас обитает в вашей квартире, увязалось за ним и не оставляло в покое. Мальчик называл его Серой старушкой и утверждал, что она хочет забрать его с собой.

— Но я ничего такого не видела! — прошептала Ольга.

— Вы взрослая, — отрезала Анна. — Серая старушка забирает только детей. Хочет поиграть с ними.

«Поиграем?» — было написано в той записке…

— Забирает? — еле выговорила Оля. — Тот мальчик погиб?

— Ему повезло. Родители продали квартиру и переехали прежде, чем это случилось. Но Серая старушка никуда не делась. Она ждала. И после этого в той квартире погибли двое детей. Я хорошо знала семью, которая купила квартиру. У них не было детей, Лада все пыталась забеременеть, и через несколько лет, наконец, ей удалось. Девочка родилась. Лада вся измучилась: ребенок вообще не спал, ночи напролет плакал. Всех врачей обошли — никаких отклонений.

«Никаких отклонений» — эхом отозвалось в голове Ольги.

— Потом, когда Настенька стала подрастать, все жаловалась, что у нее в комнате живет «страшная тетя». Вся серая, скрюченная. Что, мол, по ночам она смотрит на нее из угла, подходит к кроватке. У Лады вдобавок проблемы с мужем начались, погуливал он. Она разрывалась, вечно на нервах: Настя капризничает, муж как скотина себя ведет… Лада все время была на успокоительных. В ту ночь, когда все случилось, муж дома не ночевал. А Лада таблеток напилась, так что не слышала ничего. Утром пришла — девочка выпотрошенная, как цыпленок.

Ольга ахнула и зажала рот руками. Ей хотелось выскочить из машины и бегом бежать к дому. «Если с ним случится что-то, я не переживу», — подумала она.

— Полиция так и не дозналась, что случилось. То, что мать не убивала, было ясно. В дом никто не проникал. По всему телу девочки были следы укусов — кто или что могло их оставить, не выяснили. Отпечатков — никаких.

— А Лада?

— В клинике для умалишенных. Я навещаю иногда, но меня не пускают. Только передачу можно. Муж уехал куда-то, а квартиру сдают. До вас семья жила с мальчиком. Из окна выпал. Тоже про Серую старушку кричал.

— Риелтор мне не сказала, — слабо проговорила Оля. — Я не знала.

«Ты знала! — кричало сердце. — Лёня говорил тебе! Он говорил, а ты не слушала!»

— Даст Бог, успеем, — сказала Анна, заруливая во двор.

В знакомых окнах четвертого этажа горел свет.

Ольга выскочила из автомобиля еще до того, как он остановился, и помчалась к подъезду. Никогда раньше так быстро не бегала: едва не сорвала с петель дверь, ведущую в подъезд, взлетела по лестнице. Шел десятый час, народу на улице не было. В подъезде тоже пусто, лишь за дверями некоторых квартир слышны были голоса и шум работающих телевизоров.

«Сколько вокруг людей, и никто не поможет!»

Внизу хлопнула дверь, послышались шаги. Наверное, Анна. Если бы у нее не заболел зуб, если бы она не пришла сегодня в поликлинику, не начала разговор… Если бы…

Ольга трясущими руками сунула ключ в замочную скважину. Едва не сломав его, повернула, толкнула дверь.

— Лёня! — позвала она, забегая в квартиру. — Лёнечка!

Свет горел в крошечной прихожей, в ванной и в большой комнате. Лёня не отзывался. В кухне было темно, и Ольга, минуя ее, побежала в комнату. Никого.

Оля включила свет в детской, но лампочка взорвалась под потолком. И все же короткой вспышки света хватило, чтобы увидеть. Увидеть то, что навсегда впечаталось в память, осталось там кровавым рубцом.

Ее сын лежал на полу, раскинув руки. Над ним склонилось безобразное, скрюченное серое существо. В ту короткую секунду, когда Ольга могла что-то разглядеть, она увидела белое безносое лицо — маленькое, будто бы детское, но все в старческих морщинах; глаза-плошки без радужки и зрачков, седые лохматые волосы, зубы-иглы в ощерившейся пасти.

Ольга, не раздумывая, бросилась вперед. Кричала что-то, не помня себя, ей даже страшно не было — она должна была вырвать сына из рук этой твари.

Схватив Лёню, прижала его к себе. Почему-то он был без футболки. Кожа была прохладной, и на короткий миг — самый ужасный в ее жизни — Оле показалось, что она не успела. Но уже в следующий миг она ощутила на шее дыхание ребенка.

— Ольга! Вы где? — послышался голос Анны, и Оля поднялась, пошла на этот голос, крепко держа свою драгоценную ношу.

За спиной послышался не то смех, не то шипение, но Ольга не оглянулась.

— Все хорошо, — проговорила она и не узнала своего голоса.

Ольга увидела в прихожей Анну и, не останавливаясь, вышла из квартиры. Лёня, будто почувствовав, что они уже за пределами обиталища Серой старушки, пошевелился у нее на руках.

— Мамочка? Это ты?

Ольга прислонилась к стене и заплакала.

Анна вынесла из квартиры пальто, укутала Лёню.

— У меня переночуете. Утром вещи заберем, — сказала женщина.

Они так и жили у Анны, пока не переехали в новое жилье. Подальше отсюда, на другом конце города.

— Если у вас есть хоть капля совести, не сдавайте эту квартиру людям, у которых есть дети, — сказала Ольга риелтору.

Та сделала вид, что не понимает, о чем речь.

Ольга побывала в квартире лишь раз, когда собирала вещи. Их было не так уж много, но все равно пришлось нанять грузчиков, чтобы вынести и перетащить к Анне письменный стол, кресло, чемоданы.

Проводив грузчиков, Ольга еще раз обошла квартиру, проверяя, не забыла ли чего, и увидела в прихожей Лёнину курточку. Она сняла ее с вешалки и заметила, что из кармана торчит клочок бумаги.

Развернув листок, прочла: «Поиграем?»

— Убирайся в ад, тварь, — вслух проговорила Ольга.

Скомкала листок, швырнула его на пол, вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь.

Эмма, Эмиль и я

Я знаю, что они все обо мне думают — соседи, коллеги. Были бы родственники и друзья, думали бы то же самое, просто нет у меня ни родных, ни друзей.

Есть только Эмма и Эмиль.

Каждое утро, когда я выхожу из дома и сажусь в автомобиль, Эмма выходит проводить меня: обнимает, прижимается губами к моим губам, замирает на мгновение, а потом отодвигается, улыбка озаряет ее прекрасное лицо, и она говорит:

— Хорошего дня, любимый. Я буду скучать.

Я поднимаю глаза и вижу, что наш пятилетний сын уже проснулся и машет мне из окна детской. Поднимаю руку и машу Эмилю в ответ, а потом сажусь в машину и уезжаю. Эмма стоит на подъездной дорожке, пока автомобиль не сворачивает за угол.

Рабочий день катится как обычно — час за часом, но я точно знаю, что Эмма позвонит мне, чтобы спросить, чего я хочу на ужин. Что бы я ни ответил, какое бы блюдо ни заказал, оно непременно будет ждать меня и окажется вкуснее, чем в самом дорогом ресторане. Эмма великолепно готовит — она абсолютно все всегда делает безупречно.

А если я скажу, что хочу сегодня сводить ее в ресторан, то могу быть уверен, что она поддержит мою идею — она поддерживает все мои идеи. К тому моменту, когда я приеду домой, чтобы переодеться, она будет ждать меня.

Как только я буду готов к выходу, Эмма окажется в прихожей, полностью одетая и накрашенная: мне не придется целый час торчать в машине в ожидании, пока она выйдет. Эмма не опаздывает, не копается, не капризничает, не вертится часами перед зеркалом. Удивительно, но она даже одевается и красится, не глядя туда: Эмма терпеть не может зеркал.

Эмиль будет в своей комнате: он такой самостоятельный, что нам не придется приглашать няню. Если мы задержимся, он почистит зубы, разденется и ляжет в кровать. Он самостоятельный, воспитанный, умный и послушный — именно такими и должны быть хорошие дети, верно?

Если же это будет обычный домашний вечер, то, когда я приду с работы, Эмма встретит меня с улыбкой и любовью во взоре, и мы проведем время втроем. Эмиль покажет рисунки, которые нарисовал для меня, расскажет, чем он занимался днем. Мы съедим приготовленный Эммой ужин, она вымоет посуду и приберет кухню, пока я смотрю телевизор.

Она ни словом, ни жестом не даст понять, что ей не нравятся передачи и фильмы, которые я смотрю. Да и зачем Эмме это делать, если наши вкусы и интересы полностью совпадает? Ей нравится то же, что и мне.

Это касается и секса.

Эмма хочет меня всегда, когда я хочу ее. Не отговаривается головной болью или дурным настроением. Моя жена готова делать то, о чем я прошу ее — и всегда охотно, с радостью. Она всегда испытывает оргазм в постели и говорит, что я самый лучший мужчина в ее жизни. Единственный мужчина.

Если же у меня был трудный день и я не настроен заниматься любовью, то Эмма и не подумает донимать мне упреками или обижаться. Эмма никогда не сердится на меня и никогда не докучает.

… Итак, как уже сказал, я знаю, что думают обо мне окружающие. Они завидуют мне — остро, до зубной боли.

Не только потому, что я богат. Главным образом потому, что меня, жирдяя с лысеющей макушкой и в очках с толстыми линзами, любит такая красавица, такая великолепная женщина, как Эмма. Потому что у меня, человека, который мучительно краснеет в обществе незнакомых людей, не блещет остроумием, не имеет друзей, есть такая чудесная семья.

А ведь так было не всегда. Еще несколько месяцев назад я был одинок. Работа, карьера — всё, что мне оставалось. Всё, что обычно и остается таким, как я: умненьким, но страшненьким. Тем, над кем измываются одноклассники, кого лупят местные хулиганы.

Я работал, как проклятый, с утра до ночи, без выходных, и в итоге мои идеи, моя фирма сделали меня миллионером. Зарабатывал я отлично, мог позволить себе и дорогие вещи, и машины, и отдых в любой точке мира, только все больше понимал, что не чувствую себя счастливым.

Деньги не придавали мне ни обаяния, ни привлекательности. Женщины, с которыми я проводил время, были со мной не потому, что я был им важен, нужен, дорог. Но потому лишь, что я им платил. Вы платили когда-нибудь за то, чтобы другой человек согласился провести в вами время? Если да, то должны понимать, что такая ситуация унизительна для обоих: и того, кто платит, и того, кто покупает.

У меня были мысли о суррогатной матери, о ребенке, которого я мог бы воспитать, и который любил бы меня безусловной любовью, но мне и в этом не повезло. Пройдя обследование, я узнал, что бесплоден, так что о наследниках можно было забыть.

Однажды я нашел в интернете некий сайт — закрытый, только для узкого круга, с паролем и платным доступом. Попасть туда можно было только за немалые деньги. Как вы понимаете, это не являлось проблемой.

Что было на том сайте? Магия, колдовские ритуалы, выписки из древних книг, советы, как излечиться от недугов, приобрести богатство и стать успешным. Я просматривал этот винегрет, удивляясь сам себе — зачем мне все это? И хотел уже закрыть страницу и забыть о существовании портала, как вдруг наткнулся на способ обрести любовь, устроить личную жизнь. Поначалу все, что я прочел, показалось мне дичайшим бредом. Настолько неправдоподобным, что я решил попробовать.

Не буду описывать детали ритуала. Он многоступенчатый и довольно сложный. Зеркало — большое, от пола до потолка — вот что было ядром, самым необходимым элементом.

А еще нужно было четко сформулировать намерение. Не просто загадать желание стать счастливым, но прописать в деталях, что именно нужно тебе для счастья. Вернее, кто нужен.

Что-что, а планировать я умел. И с фантазией тоже все было в порядке. Я сделал, что требовалось, и стал ждать, втайне ругая себя за доверчивость: десятилетиями имел дело с программированием и компьютерными технологиями, а тут вдруг ни с того ни с сего ввязался в сомнительную авантюру, купился на неправдоподобные обещания! Да еще и кучу денег за это выложил.

Клял себя, пока однажды утром, проснувшись, не услышал какой-то шум. Я жил один, и, просыпаясь, никогда не слышал ничего подобного, но в тот раз… Из кухни доносились звон посуды и женский голос, а потом зазвенел детский смех.

Я вышел из комнаты, ощутив запах кофе и блинчиков, пробежал по коридору и замер на пороге кухни.

Роскошная, невероятной красоты блондинка стояла у плиты с лопаткой в руке. Кудрявый светловолосый мальчик слетел со стула, подбежал и обнял меня.

— Доброе утро, милый, — улыбнулась Эмма. — Не ходи босиком, ты можешь простудиться. Я пеку на завтрак твои любимые блинчики.

Так началась моя новая жизнь. Квартиру, где я жил прежде, пришлось продать, потому что соседи косились. Но это было к лучшему: я давно хотел купить дом.

Сотрудники на работе ничего о моей личной жизни никогда не знали, так что, при полном отсутствии друзей и родственников, никто не приставал ко мне с вопросами. Я уладил проблему с документами для жены и сына — с помощью денег можно сделать все, что угодно.

Первые несколько месяцев были временем полного, безграничного счастья — я купался в нем, ныряя с головой, наслаждаясь каждым мгновением. Я получил все, что хотел, все, о чем не смел и мечтать.

Однако сейчас… Не знаю, как объяснить то, что происходит, и никому не могу рассказать, что меня тревожит.

Сначала были сны. У меня никогда не было проблем со сном: засыпал я в два счета, стоило уронить голову на подушку, а чтобы нормально выспаться, мне обычно было достаточно пяти, максимум, шести часов.

Теперь же все изменилось. Засыпаю я по-прежнему быстро, сплю до утра, но сон мой беспокоен. Меня мучают кошмары, которых я не помню, но которые пугают меня так, что просыпаюсь я в слезах — и это не метафора, не преувеличение! Разве взрослый, почти сорокалетний мужчина может видеть во сне нечто настолько страшное, что рыдает от ужаса, как ребенок?

Открыв глаза, я несколько минут хватаю ртом воздух, никак не могу отдышаться: что-то давит мне на грудь. Во всем теле такая слабость, точно я не провел несколько часов в постели, а тяжело работал. Единственное, чего мне хочется, — снова заснуть и как следует выспаться, но мысль о том, что мне опять приснится кошмар, заставляет забыть об этом желании.

Кое-как вытащив себя из кровати, словно Мюнхгаузен из болота, чувствуя себя разбитым и вялым, я вливаюсь в дневной ритм, но замечаю, что с каждым днем усилий приходится прикладывать все больше, а энергии у меня все меньше.

Мне сложно сосредоточиться на работе, и это начинает потихоньку сказываться на качестве. Я упускаю важные моменты, хотя прежде был болезненно внимателен; забываю о назначенных встречах, становлюсь рассеянным. Сотрудники косятся на меня, и я все чаще слышу шепотки за спиной.

Неделю назад я одевался, собираясь в офис, и заметил, что брюки сваливаются с меня, даже если затянуть ремень потуже. Я подошел к зеркалу и поглядел на себя, словно впервые увидел.

Лицо осунулось, под глазами появились темные круги. Кожа бледная и рыхлая, словно тесто. Я действительно похудел, хотя привлекательности мне это не прибавило.

— Доброе утро, милый! — поприветствовала меня Эмма, а Эмиль бросился ко мне, обхватил пухлыми ручонками.

Я, конечно же, был рад их видеть, но впервые вечная, точно приклеенная улыбка жены вызвала глухое раздражение, которое я попытался подавить.

— Замечаешь, я немного сбросил вес.

— Тебе это ни к чему, любимый. Ты всегда выглядишь прекрасно, и я люблю тебя, — ответила она. Ответила именно то, что я хотел бы услышать еще недавно, но теперь ждал немного иного.

— Я плоховато сплю, устаю в последнее время.

Улыбка ее ничуть не померкла.

— Давай я приготовлю на ужин что-то особенное. И твое хмурое настроение мигом улетучится!

Аппетита у меня не было, я не стал завтракать и поспешно вышел на улицу. Ежедневный ритуал с проводами на работу не радовал, даже наоборот, я поспешил сесть в машину и уехать.

Состояние моего здоровья по-прежнему тревожило меня, и три дня назад я прошел обследование. Втайне боялся, что дурной сон и снижение веса могут быть симптомами какого-то опасного заболевания, но врач уверил меня, что ничего страшного не происходит.

— Очевидно, вы переутомились. Отсюда и проблемы со сном. То, что снижается вес, на мой взгляд, вам только на пользу. Больше гуляйте, отдыхайте, старайтесь не нервничать.

Это немного успокоило меня, я постарался выкинуть из головы дурные мысли. Доктор выписал мне таблетки, я стал принимать их и, кажется, почувствовал себя лучше.

Вчера была отличная погода: наконец-то началась настоящая весна с благодатным теплом, золотом солнца, сумасшедшим чириканьем воробьев и первыми цветами мать-и-мачехи. Я предложил Эмме с Эмилем прогуляться по парку, и они с восторгом согласились.

Мы с Эммой шли по аллее, Эмиль носился вокруг нас, как заведенный. Парк был недалеко от дома, и я сказал жене, что теперь, когда стало тепло, можно бывать тут почаще, не сидеть взаперти, как зимой.

— Конечно, милый. Когда у тебя будет время, можем гулять все вместе.

Навстречу шла старушка, которая вела на поводке маленькую лохматую собачонку. Я и не смотрел на них, занятый разговором с Эммой, но вынужден был обратить внимание, потому что, поравнявшись с Эмилем, собачка вдруг завыла, поджала хвост, припала к земле всем телом и стала пятиться, стараясь оказаться как можно дальше от мальчика.

Чем ближе подходил Эмиль, тем громче она выла.

— Дуся! Ты чего это? — Хозяйка была обескуражена. — Никогда такого не было. Обычно она детей любит.

Тем временем подошли и мы с Эммой. Собака дрожала всем телом, скалила зубы и завывала. Мы со старухой посмотрели друг на друга: пожилая женщина в стареньком пальто и толстый мужчина в очках. В глазах женщины плескался страх, мне и самому было нехорошо.

Безупречно красивые Эмма и Эмиль безмятежно улыбались, глядя на заходящегося в истерике песика. Ни его, ни ее не волновала реакция животного. Они словно и вовсе не замечали ничего необычного.

Я взял Эмиля за руку и потащил прочь.

— Эмма, идем же! — крикнул я, и она послушно двинулась за мной.

Старуха подхватила свою любимицу и чуть не бегом кинулась прочь.

— Почему собака так испугалась Эмиля? — Я хотел добавить «и тебя», но промолчал.

— Это же животное. Кто знает, что у них на уме, — спокойно ответила жена.

Дальше мы шли молча. Прогулка по весеннему парку утратила для меня всякое очарование. В голову полезли мысли о том, что я уже видел похожую реакцию на появление Эммы и Эмиля.

Собак у наших соседей не было, но несколько раз я видел, как от моей жены шарахались кошки, случайно забредавшие к нам на участок. Я не придал этому значения — подумаешь, глупая кошка!

Как-то в супермаркете мы подошли с Эмилем к аквариуму, где плавали огромные рыбины. Стоило ему приблизиться к стеклу, как рыбы забились, заплескались, будто бы желая отплыть от него подальше. Но места там было немного, и они бестолково метались, натыкаясь друг на друга и молотя хвостами. А Эмиль смотрел и хохотал, пока ему не надоело.

У мальчика не было друзей, как у других детей, но его это ничуть не беспокоило. Эмма не выказывала желания общаться с кем-либо, кроме меня, однако теперь это добровольное затворничество перестало радовать, казалось неестественным и потому пугающим.

Вроде бы все осталось таким, как прежде, но мое отношение изменилось, я смотрел на свою семью другими глазами. И то, что видел, мне не нравилось.

Когда мы вернулись домой, Эмма отправилась готовить ужин, а я заперся в ванной, пытаясь успокоиться.

Я ведь всегда знал, что Эмма и Эмиль не такие, как все обычные люди. Стоит ли удивляться, что животные чувствуют разницу? Не обязательно же это ощущение опасности — возможно, просто реакция на нечто иное, незнакомое.

— Дорогой, обед на столе! — позвала жена, и я, нацепив улыбку, пошел на зов.

Во время трапезы я внезапно обратил внимание на то, как ест Эмиль. Прежде мне нравилось наблюдать за ним, но сегодня я видел все иначе.

Эмма положила мальчику в тарелку большую порцию, почти как себе и мне, и он ел так, точно выполнял некую работу: полностью сосредоточившись на еде, методично орудовал ножом и вилкой. Отрезал кусок, отправлял в рот, пережевывал, брался за следующий. Словно машина, Эмиль утрамбовывал в себя еду, при этом не разбрасывал ее, не размазывал по тарелке, не выискивал кусочки получше, как это обычно делают дети. Когда он закончил, посуда была безукоризненно чистой, такая же чистота была и на столе.

— Спасибо, мамочка.

— Хочешь добавки? — неожиданно для себя спросил я, и Эмиль немедленно согласился.

Эмма улыбнулась и пошла к плите.

Все началось заново: кусок за куском вторая порция аккуратно перекочевала из тарелки в рот. Все происходило механически, точно Эмиль ел не потому, что ему нравился вкус (кажется, вкус и не имел особого значения), а потому, что я предложил добавку. Разве он не чувствует сытости? Неужели все еще голоден, хотя столько съел? Я почувствовал, что меня тошнит, аппетит пропал начисто.

— Тебе не понравилось? — огорчилась Эмма.

— Ты не думаешь, что он ест слишком много?

Жена посмотрела удивленно.

— Но ведь ты всегда считал, что у ребенка должен быть хороший аппетит. Он не должен капризничать и ковыряться, должен есть, что дают, и просить добавки.

Эмиль поднял голову и улыбнулся. Он вел себя так, как я от него ждал. Все исполнялось в точном соответствии с моими пожеланиями.

Отодвинув тарелку, я вышел из-за стола. Наступил вечер. После душа я сидел в нашей спальне, слушая, как Эмма читает Эмилю сказку на ночь. Мне казалось, что стены надвигаются на меня, что я заперт здесь, в этой уютной, дорого обставленной комнате, и медленно схожу с ума.

Эмма вошла и сказала:

— Хочешь, посмотрим фильм на ночь?

Я промолчал.

Она присела на край кровати и провела ладонью по моей щеке.

— Ты устал. Хочешь, я помогу тебе расслабиться?

Ее игривый тон был совсем некстати. Неужели она не видит, что мне не до этого? Впрочем, нет, конечно. Не видит.

— Давай лучше спать.

— Конечно, — легко согласилась Эмма, не выказав и тени обиды. — Не забудь принять свои таблетки. Принести воды?

Кукла. Заводная кукла, вот она кто. В ней нет истинной жизни, потому она и не способна возразить, рассердится, разгневаться.

«Разумеется, нет. Ведь она такова, какой ты хотел ее видеть. Какой ее создал… Кто?» Это было дико и неправильно, но я впервые задумался (точнее, позволил себе задуматься), кто они такие — Эмма и Эмиль? Откуда пришли в мою жизнь?

На этот раз уснуть не удавалось. В доме было тихо, но в этой тиши не чувствовалось спокойствия. В ней было растворено (а может, мне так лишь казалось?) что-то похожее на ожидание. Так бывает, когда стол накрыт, а гости все не идут: в воздухе разливается нетерпеливое предвкушение.

Против обыкновения я долго ворочался без сна, моя жена лежала рядом тихо, как мышка, и я думал, что она спит, но в какой-то момент посмотрел на нее и, в свете луны, увидел, что глаза ее открыты, и Эмма, не моргая, смотрит в потолок.

Остатки сна как рукой сняло.

Волей-неволей я то и дело тихонько оборачивался к ней и видел одну и ту же картину: застывшее тело, поднятое к потолку лицо, широко распахнутые глаза. Было три часа ночи, когда я встал и вышел из спальни.

— Ты куда? — спросила Эмма. Голос звучал чисто и звонко. Ясное дело, она ведь не спала.

— В туалет, — грубовато бросил я и вышел.

Но пошел не ванную комнату, а в детскую. Мне хотелось убедиться, и я убедился. Мой сын (один Бог знает, что за существо я все эти месяцы называл сыном!) лежал на боку. Я подошел ближе и убедился, что глаза его открыты.

Выходит, сон не нужен этим созданиям. Они не спят, чтобы отдохнуть и восстановить силы. А что тогда им нужно? Ответ был очевиден.

Остаток ночи я просидел в гостиной. При мысли о том, что происходило в спальне, стоило мне заснуть, меня начинало мутить. Вот она, причина: отсюда и кошмарные сны, и слабость, и противное чувство, что из меня, точно через соломинку, вытягивают энергию и саму жизнь. Я создал Эмму и Эмиля — и я же был их источником питания.

Перед внутренним взором мелькали картины того, как они стоят возле меня по ночам, смотрят немигающими взорами. Как расплываются в алчных улыбках их рты, как они подходят ближе к кровати, склоняются надо мной все ниже, ниже, жадно припадая к моему телу, чтобы…

Меня била крупная дрожь, ладони холодели, а в голове была гулкая пустота. Лишь к утру я смог взять себя в руки и принять решение.

На следующий день, всеми силами стараясь сохранять внешнее спокойствие, я отправился на работу. Когда мальчик подбежал ко мне, чтобы обнять, я едва не отшвырнул его от себя, содрогнувшись от отвращения. Эмма улыбнулась винегретной улыбкой и сказала, что кофе уже готов. Я поблагодарил ее, с удовлетворением отметив, что голос мой не дрогнул.

Эмма и Эмиль в среду всегда ходили в бассейн, так что, дождавшись, когда они выйдут из дома, я тотчас вернулся и собрал все необходимое — немного одежды, документы, кое-какие мелочи.

Да, я решил сбежать. Мне казалось, что это единственный способ спасти свою жизнь. Придя на работу, я объявил, что до конца недели предоставляю всем оплачиваемый отпуск. Требовалось обдумать, как быть дальше, где жить и что делать, чтобы Эмма и Эмиль не смогли найти меня.

Я снял маленькую квартирку на окраине города и заперся там, впервые за несколько дней чувствуя, как напряжение постепенно отпускает меня. Почувствовав голод, я заказал еду и купил бутылку коньяка.

«Все не так плохо, — говорил я себе, наслаждаясь едой, к приготовлению которой не приложила руку Эмма. — Все наладится».

К вечеру я был основательно пьян, так что заснул прямо в кресле, и мне привиделся кошмар. В углу комнаты, возле окна, стоял большой неуклюжий шкаф-купе, одна из раздвижных дверей была зеркальной.

Поверхность зеркала напоминала гладь темного пруда, и чернота была такой густой, что поглощала свет, как черная космическая дыра. И лунный свет, и свет фонаря проваливались в эту бездонную мрачную глубину, не отражаясь, не оставляя бликов на поверхности. Смотреть туда было странно — тебя постепенно затягивало в воронку. Я сидел в кресле и вместе с тем летел куда-то во мглу, и от этого кружилась голова.

Спустя некоторое время я уловил движение — сначала смутное, потом все более отчетливое. Зеркальная гладь задвигалась, покрылась рябью, словно это и вправду была вода, а после некая темная субстанция стала вытекать прямо на пол!

Вязкая, как смола, она выливалась из зеркала густой волной, но не растекалась, не расплывалась, как обычная жидкость. Она была словно живая, пульсировала и двигалась, а потом очертания ее стали меняться. Несколько мгновений — и передо мной появились две темные фигуры, большая и поменьше.

Дальнейшего я не помню, потому что, увидев их, не то провалился еще глубже в сон, не то потерял сознание. Очнувшись поутру, но еще не открыв глаза, я сразу вспомнил тот сон, а следом за этим…

Аромат кофе, звон посуды, детский смех, женский голос.

Меня подбросило в кресле, и я завертел головой, не обращая внимания на то, что она гудит с похмелья. Держась за стену, выполз в крохотную кухоньку.

Они были там. Эмма стояла возле плиты. Эмиль сидел за столом, но, увидев меня, вскочил, подбежал, обнял.

— Доброе утро, милый, — с ласковой улыбкой проворковала Эмма. — Ты немного перебрал вчера. Не стоило этого делать, нужно беречь себя. Выпей аспирин, тебе станет легче.

Она протягивала мне стакан, в котором была растворена шипучая таблетка. Я выбил стакан из ее руки, он упал на пол и разбился. Рванувшись в ванную, я еле добежал до унитаза и меня стало рвать.

Позже, бледный, с всклокоченными волосами, я вышел в коридор.

— Стакан разбился, но ничего страшного. Я все прибрала и налила еще.

— Откуда вы тут взялись? — прохрипел я. Метнулся в комнату, думая, что Эмма отстанет, но она пошла следом. Остановилась в двух шагах — взгляд был так же невозмутим. Эмиль подошел к ней и взял за руку.

— Я думала, ты видел ночью. Ты ушел, мы последовали за тобой. Ведь мы семья. Мы должны быть вместе. Ты сам этого хотел.

Она говорила уверенно и четко. Ни тени сомнения не отражалось на гладком лице. Слова сыпались из прекрасно очерченного рта, как разноцветные горошины.

Я прижал ладони к вискам.

— Кто вы такие?

— Те, кто тебе нужен. Те, кого ты ждал и желал.

Потусторонние твари стояли и смотрели на меня. За красивыми фасадами лиц таилась тьма, которая скоро утянет меня за собой.

— Я хочу, чтобы вы ушли, — прошептал я.

Улыбки стали еще шире.

— Прости, дорогой, но ты сам не знаешь, что говоришь. Ты вызвал нас, и мы не можем уйти обратно, пока ты жив.

Несмотря на улыбку говорила Эмма не так ласково, как обычно. Скорее, как строгая учительница, которая отчитывает двоечника:

— Ты знал, на что шел, когда призывал нас, был предупрежден обо всех рисках, верно?

— Да я просто не поверил!

— Ты хотел верить. И принял решение. Получить женщину и ребенка, которые будут любить тебя и вести себя так, как ты пожелаешь, было заманчиво, и ты согласился на все условия, принял их. Но, милый, нельзя заключить с нами договор, а потом взять и отказаться от своего слова! Мы выполняем свою часть сделки — стали для тебя семьей, о которой ты мечтал. Ты должен выполнять свою часть: питай нас, давай нам энергию и не пытайся сбежать. Тем более что это невозможно.

Эмма подошла вплотную и поцеловала меня, словно желая смягчить свои слова. Эмиль тоже приблизился и обнял нас. Счастливая семья.

— Все не так плохо, милый. Мы любим тебя, готовы сделать тебя счастливым и всегда будем рядом.

В этот момент я бросил взгляд в зеркало.

Недаром Эмма не выносила зеркал и не позволяла мне повесить их в ванной комнате, спальне или где-либо еще, ведь она отражалась в них такой, какой была на самом деле.

Рядом со мною, стискивая меня в объятиях, прилипнув ко мне телами, извивались отвратительные червеобразные твари. Силуэты их лишь отдаленно напоминали человеческие фигуры, конечностей было не четыре, а шесть, как у мерзких насекомых. Длинные и тонкие, как плети, они опутывали меня, вжимаясь в мою плоть. Бесформенные черепа были бугристыми, глаз не было вовсе, а в том месте, где должен находиться рот, виднелись вытянутые вперед присоски-хоботки.

Таковы они были — мои прекрасные жена и сын. Они присосались ко мне, как клещи, приникли, как рыбы-прилипалы, день за днем выпивая мою душу.

Я хотел закричать и не смог.

Май в этом году выдался теплым: некоторые особо отчаянные уже ездили купаться. Но в день похорон резко похолодало, небо с самого утра потемнело, серые тучи, набухшие влагой, повисли над городом.

Когда гроб опускали в могилу, полил ледяной дождь, и люди, раскинув над головой крылья зонтов, ежились, переминаясь с ноги на ногу. Церемонию пришлось сократить, пока земля не превратилась в кашу.

Народу собралось много, все стояли со скорбными лицами, но никто не плакал. Никто не был настолько близок покойному, чтобы его уход причинил настоящую боль, стал «невосполнимой потерей» (как сказал один из организаторов похорон). Коллеги, сотрудники, партнеры были опечалены. Усопший был хорошим человеком, да к тому же теперь неясно, что будет с компанией: умрет она вместе с хозяином или кто-то все же встанет у руля.

Печальное действо закончилось, и собравшиеся стали расходиться.

— Как такое могло произойти? — качая головой, проговорил сухопарый мужчина в дорогом плаще. — Умница ведь был, талантливый.

— С ним в последнее время творилось что-то. Сам на себя был не похож. Как будто подменили человека, — вздохнула Нина Сергеевна, секретарша и по совместительству кадровик.

— Да болел он, смертельно. Ясно же! Вы видели — похудел в два раза, высох! Был толстый, а стал как полвесла! — громко сказала круглолицая пожилая женщина из бухгалтерии. — А иначе с чего ему в петлю лезть?

— Тише вы, — шикнула на нее Нина Сергеевна. — Имейте уважение!

— Да я со всем уважением, — пожала плечами та. — Просто сама подумай, чего ему не хватало? Денег полно, домище как Зимний дворец, фирма своя. Живи не хочу. А он вешаться!

Неожиданная смерть начальника потрясла всю компанию. А уж то, как он умер… Откуда просочилась информация, теперь и не скажешь, но в первый же час новость облетела все кабинеты: гендиректора нашли висящим перед большим зеркалом. Совпадение или нет, но он был повернут лицом к нему, как будто смотрел на себя, умирая.

Самоубийц не отпевают, поэтому в церковь гроб не заносили.

Дождь усилился, и люди прибавили шагу, спеша добраться до стоянки.

— На поминки все идут? — спросила Нину Сергеевну бухгалтер.

— Наши — все, — ответила та, имея в виду коллег.

— Бедняга, — вдруг с неподдельной грустью сказала бухгалтер. — Такой одинокий был. Не хотела бы я, чтобы меня и похоронить было некому, кроме подчиненных.

Проходящая мимо пара, услышав это, замедлила шаг.

— Он в соседнем доме жил. Жена у него была и сын. Может, приемный, не знаю, — проговорила женщина. В голосе звучали азартные нотки заядлой сплетницы. — Они зимой переехали. Эмма эта красивая была, как картинка. А я как увидела их вместе, сразу подумала: неспроста это, чтобы такая красотка и с таким… — Муж ткнул ее в бок, и она осеклась, а потом добавила виновато: — Он ведь не очень видный мужчина был. А такие девицы на кошелек смотрят.

— Не знаете, куда она делась? — спросила Нина Сергеевна.

Шеф свято оберегал свою личную жизнь, так что она почти ничего об этой Эмме не знала. Видела, как и все остальные, один или два раза. Но когда дело дошло до похорон, никто не объявился, чтобы заняться организацией.

Соседи синхронно пожали плечами.

— На прошлой неделе я ее видела. И мальчик во дворе играл.

— Наверное, бросила его, вот он и решился, — предположила не чуждая мелодраматизма Нина Сергеевна.

Переговариваясь и строя различные догадки, люди дошли до стоянки и стали рассаживаться по автомобилям. Вскоре машины разъехались, и площадка опустела.

Возле могилы тоже никого не было, и только дождь все лил и лил. Капли падали на большую фотографию, прислоненную к одному из венков, и медленно стекали по ней, отчего казалось, что изображенный на снимке мужчина плачет.

Ужас в спальном районе

Тот день не задался с самого утра: я поставил будильник на семь, но он по какой-то причине не прозвенел, и в результате я едва не опоздал на рейс.

Терпеть не могу делать что-то впопыхах, приходить куда-либо впритык, но тут вышло именно так. Вместо того чтобы, как обычно, приехать пораньше, не спеша сдать багаж, пройти контроль и сидеть в зале ожидания, лениво листая журналы, я, взмыленный и нервный, примчался в аэропорт за полчаса до посадки и поднялся на борт самым последним.

Не успели пассажиры усесться, как вместо взлета всех нас попросили покинуть лайнер, потому что внезапно обнаружилась техническая неисправность.

— Хорошо, что сейчас обнаружилась, а не когда взлетели, — негромко проговорил седовласый мужчина, похожий на университетского профессора, и я был с ним полностью согласен.

К тому моменту, как нас пересадили на другой самолет, и мы все же поднялись в воздух, прошли почти два часа.

Перелет был долгий, трехчасовой, и это оказалось пыткой, потому что в соседнем кресле сидела отвратительная тетка: она громко чавкала, поедая принесенный стюардессой сэндвич, от нее пахло потом и к тому же она постоянно норовила обратиться ко мне с очередным глупым вопросом, пытаясь завязать разговор.

Чтобы отделаться от нее, пришлось притвориться спящим, хотя я никогда не сплю в самолетах, предпочитаю читать или слушать музыку — так время проходит быстрее. В этот же раз пришлось маяться с закрытыми глазами, и время тянулось бесконечно.

Из здания аэропорта в родном городе я вышел около девяти вечера. Уже полностью стемнело — дни в конце октября коротки. Таксист содрал втридорога, но у меня не было сил ни торговаться, ни спорить, так что он погрузил мой чемодан в багажник, и мы поехали в новый спальный район, где я недавно купил квартиру.

Повезло в одном: пробок в такое время почти не бывает. Ехать нужно было в противоположный от аэропорта конец города, так что я рассчитывал быть дома не позднее одиннадцати. Но снова, в который уже раз за этот бесконечный день, просчитался.

У машины лопнуло колесо, и пока водитель, чертыхаясь, снимал его и устанавливал запаску, минуло еще полчаса. Я уже почти не огорчился очередному происшествию — начал привыкать к череде неприятностей, желая лишь, чтобы эти бесконечные сутки завершились, а новый день был более удачным.

Выбравшись из машины, я зашел в круглосуточно работающий магазин, который находился в соседнем доме: вовремя вспомнил, что холодильник мой пуст, так что я не смогу утром выпить кофе с молоком (а без этого и другой день не будет удачным!).

— О, доброй ночи! — Симпатичная, но слишком обильно накрашенная продавщица по имени Эля постоянно строила мне глазки, и я отвечал на флирт, хотя мы оба прекрасно знали, что дальше этого дело не пойдет. — Давненько вас не было видно.

— Два месяца, — улыбнулся я. — Белый хлеб и молоко есть?

— А как же. В отпуске были? — Она поглядела на чемодан у моих ног.

— В командировке. В Новосибирске.

— Ясненько. Что-то еще желаете? — Вопрос прозвучал двусмысленно, и Эля подчеркнула это, проведя рукой по темным волосам. Ногти были хищные — длинные, покрытые бордовым лаком.

Я пожелал сыр и сахар. Хотел взять колбасы, но передумал. Завтра куплю в супермаркете, где обычно затовариваюсь. Тут все равно не окажется того сорта, который я предпочитаю. Чуть было не купил сигареты, но вовремя, с ноткой грусти, вспомнил, что полгода как бросил.

Сложив покупки в пакет, я расплатился, подхватил свой чемодан и вышел из магазина.

— Ой, тут без вас столько всего было! — округлила глаза Эля.

Но я не был настроен слушать дурацкие сплетни. Все ясно: девушке скучно, нечего делать, ночная смена тянется долго, вот ей и хочется с кем-то поболтать. Но наши устремления не совпали, мне хотелось только одного: принять душ и лечь спать.

Думая о том, что завтра устрою себе выходной, отосплюсь хорошенько, на работу пойду только через день, я шагал к своему дому. Втайне я гордился тем, что уже в тридцать два года сумел заработать на большую квартиру в хорошем районе, в новом доме, причем безо всякой ипотеки.

Я вошел во двор, огороженный забором. На территорию могли попасть только те, у кого имелся ключ, так что никакой шпаны, алкашей на лавочках здесь никогда не было. Дом у нас большой — десять подъездов, двенадцать этажей. Я шел и, как всегда, смотрел на окна своей квартиры: на эту сторону выходили окна спальни и кухни. Света, разумеется, не было, да и весь подъезд, за исключением трех окон, был погружен во мрак.

Ничего удивительного: глубокая ночь, первый час. Правда, в других подъездах света было побольше — кто-то полуночничал, смотрел телевизор, лазал в интернете. Мне остро захотелось оказаться дома, в своем уютном мирке, и я прибавил шагу.

В подъезде ярко горел свет. По привычке я обернулся к стеклянному кубу, где обычно сидит наша консьержка Лилия Ивановна, но никого внутри не увидел. Наверное, она в комнатке, возле лестницы. Там хранились принадлежности для уборщиц, лопаты для уборки снега и так далее.

Лилия Ивановна жила в нашем доме, в небольшой квартирке на первом этаже. Это была сухонькая невысокая женщина, может, чересчур говорливая, но зато ответственная и аккуратная.

— Добрый вечер! — громко поздоровался я, направляясь к лифту.

Нажал на кнопку, и лифт ожил, мягко загудел. Кабина поползла вниз.

— Лилия Ивановна, вы где?

Консьержка не ответила, и это было необычно. Дверь в каморку под лестницей была приоткрыта. Внутри было темно, но доносились какие-то звуки — не то тихий треск, не то поскребывание или хруст.

Ага, значит, она все же там, промелькнуло в голове. Может, со старушкой случилось что-то — сердечный приступ, например. Бедняжка упала и никак не встанет.

Двери лифта приглашающе разъехались в стороны, но я не стал заходить в кабину. Поставил чемодан и решил проверить, все ли в порядке с консьержкой.

— Лилия Ивановна, — снова позвал я. — Вам нужна помощь? Вы…

В этот момент дверь каморки резко распахнулась во всю ширь, с грохотом ударившись о стену. От неожиданности я застыл на месте.

В комнате было темно — и клубившаяся там тьма казалась плотной и липкой, как нефтяное пятно на поверхности воды. Будто смотришь не вглубь самой обычной комнатенки два на два метра, а в бездонную черную дыру или глубокий колодец.

И оттуда, из этой глубины, вдруг раздался голос.

— Вы к кому, молодой человек? — прошамкала Лилия Ивановна.

По инерции я сделал еще пару шагов к каморке. Двери лифта за моей спиной снова закрылись, но я этого почти не заметил, занятый происходящим.

— Это Вадим. Из сто пятнадцатой. С шестого этажа.

— Шестого? Очень хорошо!

Я отвечал механически, мысли бешено крутились в голове. Нет, страха я пока не испытывал — он пришел потом. Сначала было, скорее, недоумение. Лилия Ивановна говорила не так, как всегда. Это словно была она, но вместе с тем кто-то другой.

Голосок у нее был, если так можно выразиться, девичий, высокий такой, но чуть надтреснутый. Сейчас же в нем звучала хрипота, и говорила она натужно, через силу, как будто в глотке застряло что-то, не давая дышать.

— Очень, очень хорошо, — снова повторила Лилия Ивановна, и тут мне пришла на ум картина: голодная собака урчит над костью. Жадность — вот что слышалось в этом изменившемся, каркающем голосе.

В моей голове кто-то проговорил: «Беги отсюда! Не стой, как идиот!»

Но я не успел.

В следующую секунду из приоткрытой двери высунулась нога, обутая в старомодные коричневые туфли с тупым носком, на низком квадратном каблуке. Следом показалась вторая.

Я видел худые старческие лодыжки и колени, обтянутые плотными колготками, видел пряжки на туфлях. При этом тело оставалось еще там, в темноте каморки, и я не понимал, как такое возможно? Под каким диким акробатическим углом должен выгнуться человек — а ведь это была пожилая женщина, которая и ходила-то с трудом и постоянно говорила, как страдает от артрита! — чтобы принять такую неестественную позу?

Ответ я получил уже в следующий миг, когда из мрака показалась жуткая, искривленная фигура. Тело Лилии Ивановны было отклонено назад, шея свернута на бок. Лицо — бледное, в синюшных пятнах, со слепыми глазами, затянутыми белой пеленой, было перекошено, рот широко раззявлен. Седые пряди, прежде забранные в жидкий пучок на затылке, неопрятными лохмами свисали на плечи и были похожи на паутину. Да и сама она напоминала огромную паучиху и передвигалась, по-паучьи перебирая ногами, покачиваясь все корпусом.

Выбравшись из тьмы, кошмарное существо, что прежде было Лилией Ивановной, остановилось всего в нескольких метрах от меня. На нем было темное платье, застегнутое спереди на пуговицы, которое мешком болталось на вывернутом, вытянутом, костлявом теле.

Я тяжело сглотнул — горло словно было выстлано наждачной бумагой. Хотел бежать, но вместо этого застыл на месте: меня словно приковали к полу. Смотрел перед собой — и не видел. Отказывался видеть. Ведь такого же не бывает, верно? Милые старушки не превращаются по ночам в монстров, не караулят в подъезде припозднившихся жильцов!

— Мне нужно взглянуть на ваши документы, юноша, — проскрипело существо и протянуло ко мне руки.

Тут, наконец, нервный паралич отпустил меня, и я обрел способность двигаться. Страх придал сил, и больше я не стал терять времени, уговаривая себя, что попросту сплю или мне все чудится от усталости. Рванул к лифту, в два прыжка очутившись возле него и проклиная себя за то, что не сел в кабину сразу, не уехал.

Нажав на кнопку вызова, я, не в силах сдержаться, принялся давить на нее, снова и снова. При мысли о том, что кто-то другой мог вызвать лифт, и сейчас он где-то на верхних этажах, меня прошиб холодный пот.

Все заняло не больше нескольких секунд, но мне показалось, что время растянулось, будто резиновое. Я обернулся и смотрел, как «паучиха» приближается ко мне, утробно бормоча, содрогаясь уродливым, омерзительным телом. Слепые глаза ворочались в глазницах.

За спиной раздалось мелодичное звяканье, и двери лифта медленно поползли в стороны. Я ввалился в кабину и нажал на кнопку. Прижавшись к зеркальной стене, молился о том, чтобы жуткая старуха не успела добраться до меня.

Она была уже в паре шагов, но двери сомкнулись перед нею: я был спасен! Существо разочарованно взвыло, понимая, что добыча ускользнула, длинные (кажется, слишком длинные) руки заскользили по двери, пытаясь остановить кабину, но лифт — хвала богам! — понес меня в поднебесье.

Я дышал, как загнанная скаковая лошадь, все еще вжимаясь в стену.

«Что это было?» — билось в голове, но ответа я не находил.

Лифт полз наверх. Только в этот момент я сообразил, что чемодан остался внизу. Да и черт с ним, с чемоданом, только вот…

Ключи от квартиры вместе с бумажником я положил в боковой кармашек!

В сердцах ударив кулаком по стене, я тут же сообразил, что ключи, к счастью, при мне: зайдя в магазин, я достал кошелек, чтобы расплатиться, а вместе с ним, заодно, вынул и ключи, положил в карман куртки.

Облегчение было таким сильным, что я едва не разрыдался, как ребенок. Пакет с продуктами и бумажником тоже был при мне: сам того не замечая, я судорожно сжимал его в руке все это время.

Я потихоньку начал успокаиваться, но тут же понял: что-то не так. Кабина лифта едет слишком долго. Когда каждый день поднимаешься на лифте на свой этаж и спускаешься вниз, постепенно учишься правильно определять время, которое нужно для подъема или спуска.

И вот сейчас, снова леденея от ужаса, я понял, что кабина едет слишком долго! Видимо, я проехал свой этаж и поднимаюсь все выше!

— Господи, да что происходит! — сквозь стиснутые зубы простонал я, беспомощно озираясь по сторонам.

В голову полезли старые, услышанные еще в детстве истории о том, как неисправные лифты увозили запертых на крошечном пятачке людей на верхние этажи, а потом еще дальше, под самую крышу. А после электричество внезапно отключалось, лифт ломался окончательно, и несчастные пассажиры в полной темноте летели с огромной высоты в шахту, навстречу смерти. Скорость все увеличивалась, люди кричали, падали на пол, еще чуть-чуть — и от лифта останется груда искореженного металла, а от них самих — кровавая каша и…

И тут кабина остановилась.

Я настолько ярко представил себе неминуемую гибель, что в первый момент не поверил. Только это была правда: двери открылись, передо мной была площадка, на которую выходили двери квартир.

На негнущихся ногах я вышел из лифта и поглядел по сторонам, пытаясь понять, на каком этаже оказался. На выкрашенной бежевой краской стене виднелась цифра 10.

«Спокойно, спокойно, — сказал я себе. — Ничего особенного не произошло. Нужно просто спуститься на свой шестой этаж и все».

Возвращаться в лифт было страшновато, и я решил пойти по лестнице. Пересек площадку и открыл дверь, которая туда вела.

Хотел было сделать шаг, но тут услышал далеко внизу знакомые звуки: хруст, что-то похожее на щелканье.

Лилия Ивановна — вернее, то, кем она стала — поднималась по лестнице. Прикусив до крови губу, чтобы не заорать в голос, я слушал, как она шустро карабкается по ступенькам, как пощелкивают при этом ее вывернутые суставы и стучат по полу каблуки туфель.

«Шестого? Очень хорошо!» — вспомнился мне вибрирующий от предвкушения голос.

Оно знает, где я живу! Оно идет за мной!

«Что делать? Что мне теперь, на хрен, делать?»

Сначала я хотел попробовать постучаться в двери квартир, что расположены на десятом этаже, попросить впустить меня, помочь. Но вовремя вспомнил, что никого здесь не знаю, а незнакомые люди вряд ли пустят ночью в свой дом чужого человека. Да и потом, дом наш заселен еще не полностью, треть квартир пустует — жилье тут дорогое, квартиры раскупаются не так быстро. В памяти всплыли темные окна, на которые я смотрел, когда шел по двору.

Я проклял час, когда купил квартиру в престижном новом районе. Лучше бы выбрал обычную «двушку»-ленинградку, как и собирался: и денег бы меньше ушло, и всего этого кошмара бы не было! Вот чем обернулась вечная гонка, выпендреж и понты!

Ладно, «помощь зала» отпадает.

Звонить в полицию бесполезно. Пока все объясню, пока они приедут, я уже… Что со мной будет? Что делает эта тварь со своей добычей? Да дело даже не в этом, а том, что мне никто не поверит. Услышав, что за мной гонится чудовище из преисподней, мне посоветуют проспаться.

Тихонько, придерживая дверь, я вышел на лестничную клетку и осторожно глянул вниз. Существо поднималось, преодолевая этаж за этажом. Мне пришло в голову, что можно тихонько спуститься вниз, пока оно будет караулить возле моей двери, и выбежать из дому.

Но и эту мысль пришлось отбросить. Выход на лестничную клетку на ночь иногда запирали. Если она окажется запертой и сейчас, если «Лилия Ивановна» замкнула ее специально, чтобы отрезать мне все пути к отступлению, то я могу оказаться в ловушке.

Нет, мне нужно попасть в свою квартиру: там двойная железная дверь и крепкие замки, а это существо, судя по всему, не умеет ходить сквозь стены. Забаррикадируюсь внутри и буду решать, что делать дальше.

Оставался один выход: заманить старуху наверх, сюда, а самому спуститься в лифте на свой этаж, надеясь, что на этот раз он не станет чудить и доставит меня правильно.

Приняв решение, я выждал, чтобы существо поднялось повыше и громко шарахнул дверью. Шаги сначала замерли, а потом я услышал, как «паучиха» продолжила подъем.

Мне нужно было подпустить ее поближе и убедиться, что она идет за мной, поэтому я стоял и смотрел, как она взбирается все выше. Выгнувшись на «мостик», тварь шустро, как отвратительное насекомое, перебирала выломанными из суставов руками и ногами, вертела головой, точно принюхиваясь, отыскивая по запаху свою жертву. Думаю, существо заметило меня, оно знало о моем присутствии и потому старалось двигаться быстрее.

Меня мутило от ужаса, смотреть на это кошмарное передвижение было невыносимо. Старуха добралась уже до девятого этажа, когда я выскочил обратно на площадку перед лифтом, пересек ее и нажал кнопку вызова.

Счет шел на минуты. Двери кабины открылись, я забежал внутрь. В тот момент, когда двери лифта стали смыкаться, на площадке показалась старуха. Она увидела, что снова упустила меня, и из глотки вырвался рев.

— Молодой человек! — Это прозвучало жуткой пародией на вежливое, немного чопорное обращение Лилии Ивановны.

Лифт поехал вниз. Мне оставалось лишь молиться о том, чтобы он остановился на шестом этаже, и я успел добраться до своей квартиры раньше старухи.

На этот раз мне повезло. Вскоре раздалось привычное звяканье, и я увидел перед собой знакомую площадку, в углу которой стояла кадка с каким-то вечнозеленым растением.

Держа связку наготове, я, осмотревшись по сторонам, вышел из лифта. Площадка выглядела совершенно обычно и была пуста. Где старуха? Наверное, поднимается сюда — проверять желания не было. Я бросился к двери квартиры, которая находилась справа от лифта.

В кинофильмах герои, оказываясь в подобных ситуациях, непременно роняют ключи, не могут попасть в скважину, а замок, который до этого работал исправно, начинает заедать.

Но это был не фильм, а я не был настолько туп, чтобы позволить сожрать себя в двух шагах от спасения. Моя квартира запиралась на два замка, и я открыл их один за другим, попутно прислушиваясь к тому, что происходит вокруг.

Шаги приближались — теперь я слышал их совершенно отчетливо. Проклятая ведьма была уже совсем рядом!

«А если в квартире тоже кто-то есть?» — мелькнула абсурдная мысль, но оформиться не успела. Я открыл дверь, ввалился в прихожую и захлопнул ее, отрезав себя от чудовищного создания.

Оказавшись на своей территории, я первым делом задвинул задвижку, а потом, уже постепенно успокаиваясь, запер оба замка.

В квартире было темно, воздух слегка спертый, как это обычно и бывает, когда долго не проветриваешь. Здесь два месяца никого не было: у меня нет ни цветов, которые нужно поливать, ни собак или кошек, которых нужно кормить-выгуливать. Так что я никого не просил приходить сюда и следить за порядком.

Окна были зашторены — уезжая, я всегда это делаю. Никого в моем доме не было и быть не могло, но я все же, повинуясь инстинкту самосохранения, обошел свое жилище, чтобы убедиться в этом. Кухня, гостиная, спальня, ванная — нигде никого. На застекленной лоджии — тоже.

«Ты здесь в безопасности, успокойся», — говорил я себе, но не верил этим словам. Я вообще сомневался, смогу ли хоть где-то, хоть когда-то чувствовать себя в полной безопасности.

Ведь если на свете существуют твари, подобные той, от которой я спасся сегодня, то неизвестно, нет ли чего-то и похуже!

В дверь постучали. Сердце мое подпрыгнуло к самому горлу и затрепыхалось там пойманной птахой. Дыхание, которое начало было выравниваться, снова сбилось. За шиворот словно сунули кусок льда: холод заструился вдоль позвоночника.

— Выходи-и-и-и, — прохрипело существо, — не спря-а-а-а-чешься.

Когтистые руки шарили по моей двери, дергали ручку.

На долю секунды мне показалось, что я ошибся, и оно сумеет открыть дверь и пробраться внутрь. Но, к счастью, это было не так. Я на цыпочках приблизился к двери, припал к ней ухом. Хотел посмотреть в глазок, что творится снаружи, но так и не решился.

Мерзкое создание, которое прежде было Лилией Ивановной, пробыло под дверью до рассвета. Я просидел остаток ночи в коридоре, прислушиваясь, не смыкая глаз. Оружия в доме не было, о чем я остро сожалел, так что пришлось положить рядом с собой большой нож для разделки мяса.

Впрочем, он мне не понадобился. Я не выходил наружу, а старая ведьма не могла проникнуть внутрь. Я слышал ее шаги и глухое, полное злобы бормотание, похожее на птичий клекот. Несколько раз она предпринимала бесплодные попытки открыть дверь, стучалась, скребла по ней когтями, но та не поддавалась, и тогда существо колотило по ней и хрипело от ярости.

К утру все стихло, и я даже умудрился задремать, все так же сидя на стуле, как часовой на посту. Когда уже окончательно рассвело, я принял душ и сварил себе кофе.

Налил в чашку молока, думая о том, что с момента, как я купил его, болтая о том о сем с продавщицей Элей, прошла целая вечность.

Мир больше не будет прежним. И я не буду.

А ведь Эля говорила о том, что без меня «столько всего» произошло. Вчера я не послушал ее, а зря. Что ж, пришла пора во всем разобраться.

Выплеснув недопитый кофе в раковину, я вышел из квартиры и запер дверь. Ночная тварь сгинула с приходом зари, и сейчас ничто не напоминало о ее визите. На третьем этаже жил мой приятель Артур с женой и сыном, и я решил навестить его, расспросить обо всем.

Но дверь мне никто не открыл.

В подъезде было тихо, никто не входил и не выходил. Хотя, возможно, было еще слишком рано. Подавив подступающий страх, я вышел в безлюдный холл: консьержа не было. Я подошел ближе к стеклянному кубу, где обычно восседала Лилия Ивановна, и увидел, что он заперт, а на столе пусто.

Дверь в каморку, откуда вчера выползла потусторонняя сущность, тоже оказалась закрыта на замок.

Мой чемодан, брошенный ночью возле лифта, так и стоял, сиротливо приткнувшись возле стены. Я взял его, вернулся домой и позвонил Артуру.

Трубку он взял сразу, будто только и ждал моего звонка. Впрочем, как оказалось, позвонить ему действительно должны были, только не я, а риелтор, потому что он выставил на продажу свою новенькую квартиру.

Оказалось, что едва я уехал в командировку, как в нашем доме разыгралась настоящая трагедия.

Мальчишка-подросток с пятого этажа решил подшутить над добрейшей Лилией Ивановной и, подкараулив консьержку, бросил ей под ноги петарду. На беду, у старушки оказалось слабое сердце, и «скорая» увезла ее с инфарктом.

Родителям мальчишки кто-то (не то врач, не то еще кто другой) сказал, что старушка может запросто написать заявление в полицию, и они сделали упреждающий ход.

— Эта сучка, Яновская, пару раз оставляла Лилии Ивановне ключи от квартиры. Чтобы та передала сыночку. Ну, и обвинила ее в том, что старуха украла кольцо. Знаешь, типа, я заявление заберу, если ты моего балбеса не будешь обвинять. Та, может, и не думала никого винить — бабка-то была божий одуванчик! Расстроилась, конечно, раскудахталась: сроду, мол, чужого не брала, как вам не совестно. А ночью померла. Второй инфаркт.

Я слушал, и на душе было гадко. Яновскую я помнил: противная скандальная бабища из тех, мимо кого, наверное, и черти, крестясь, ходят.

Артур тем временем рассказывал дальше.

Лилию Ивановну похоронили, но не прошло и недели, как она вернулась. Сначала Яновскую, ее мужа и сына нашли мертвыми в квартире. Никаких следов борьбы — смерть наступила от инфаркта. Дверь в квартиру была не заперта: открыли, похоже, сами хозяева. Состава преступления нет, уголовное дело заводить не стали. Трагедия, конечно, да и необычно это — вся семья в одночасье! Но чего в жизни не бывает.

Не успели от этого случая отойти, следом еще одна смерть. Потом еще. Затем умер старик, которого наняли консьержем, и люди стали говорить, что ночью по подъезду бродит Лилия Ивановна. Только теперь это не кроткая тихая старушка, а жуткий потусторонний монстр, который мстит всем жильцам за свою смерть и опороченное имя. Стоит пустить ее на порог или выйти ночью из квартиры — и человек обречен.

— Не от инфаркта все умирали, а от страха, потому что она…

— Знаю, — устало проговорил я. — Видел.

Я уже не сомневался в том, что если бы не сумел чудом улизнуть от чудовищной старухи, то и мой труп нашли бы поутру в подъезде с выпученными глазами и синим, вытянутым от ужаса лицом.

Артур сказал, что люди ночами сидели, точно в осаде. Слышали, как жуткий мертвец бродит по лестнице, стучится в двери квартир, требует впустить.

Посторонним, тем, кто не из этого подъезда, конечно, никто о таком не говорил: ясно же, пока сам не столкнешься, не поверишь.

Но перешептывались, а подъезд постепенно пустел. Люди съезжали, продавали квартиры, бежали прочь от проклятого места.

— Слава Богу, покупатель нашелся, — сказал Артур. — Ты извини, мне пора.

На том и попрощались.

Спустя полтора месяца я подписывал договор купли-продажи. Квартиру в прекрасном новом доме я продал, скинув в цене больше трехсот тысяч, но был счастлив, что избавился от нее.

— Очень жаль, что вам пришлось срочно продавать квартиру, — проговорила покупательница, смущенно глядя на меня.

Она приобретала квартиру своей дочери и ее мужу, и, кажется, ей было неловко, что удалось так выгодно сторговаться, воспользоваться чужим несчастьем, сбить цену ниже нижнего предела. Мы с риелтором заранее согласовали душещипательную легенду, согласно которой мне, якобы, нужно было срочно переехать к заболевшей матери в другой город.

Если бы покупательница собрала побольше информации о людях, живших в нашем подъезде, то узнала бы, что непредвиденные события буквально сыпались на всех в последние месяцы: кто-то вынужден был продать жилплощадь за долги, кто-то — срочно сменить город или даже страну.

Я посмотрел на женщину: кажется, хорошая, добрая. И дочь у нее, наверное, такая же. Мне стало жаль эту семью, не подозревающую, какой ужас ждет впереди, и на краткий миг захотелось рассказать женщине правду, отговорить от покупки.

Но потом я вспомнил ту страшную ночь — последнюю, которую провел в своей квартире (после собрал вещи и переехал сначала в мотель, потом в крошечную съемную «однушку», где и жил до сих пор, не желая возвращаться). И подумал, что этих людей я не знаю, так с чего мне им сопереживать?

Согласен, это порочный круг: никто не пожалел бедную старуху Лилию Ивановну, а потом уже она не знала жалости… Но если кто этот круг и разорвет, то точно не я. Я хочу одного: уехать и забыть.

Поэтому я поставил подпись, улыбнулся покупательнице и ничего ей так и не сказал.

Да и кто бы мне поверил?

На заброшенной дороге

— Так и знал, что это кафе — настоящая помойка. Еще и цены конские. — Олег отодвинул от себя пустую тарелку и откинулся на спинку стула.

Лариса смерила мужа неприязненным взглядом и прикурила очередную сигарету.

— Помойка не помойка, а все спорол, не поморщился, — бросила она.

Лариса слишком много курила, Олег был всем недоволен, хамил и строил из себя крутого мачо, и оба они то и дело ссорились и переругивались.

Никита уже в который раз за день думал о том, что напрасно они с Юлей ввязались в эту поездку. Детская дружба, конечно, дело хорошее, но с годами люди меняются до неузнаваемости. Сейчас он и представить не мог, что были времена, когда они с Олежиком считались лучшими друзьями. Как вообще вышло, что улыбчивый, добрый мальчишка превратился в быдловатого недалекого мужика? Или это женитьба на их однокласснице Ларисе — красивой, но капризной и не слишком умной — превратила его в малоприятного типа?

— Нормально тут кормят, — примирительно сказал Никита. — Нам понравилось, да, Юль?

Жена слабо улыбнулась и кивнула. Похоже, и ей не по душе эта поездка — а ведь еще самое начало! Небось, про себя клянет Никиту последними словами, хотя вслух пока ничего не говорит. И на том спасибо.

Подошла официантка, принесла счет. Олег, ясное дело, принялся ей за что-то выговаривать. Никита молча отсчитал нужную сумму, и они с Юлей вышли на улицу, оставив супругов Акимовых в кафе.

— Извини, — пробормотал Никита, и Юля, конечно, сразу поняла, о чем он.

Они были женаты пятый год и понимали друг друга с полуслова.

— Брось, все нормально.

Нормально не было: провести с трудом выцарапанный у начальства отпуск в компании людей, от которых тебя тошнит, — верх идиотизма. Просто Никита с Олегом случайно встретились, выпили в баре, и кому-то из них, на пьяную голову, пришла «отличная» идея вместе, на двух машинах съездить на юг. Потом Никита протрезвел, идея перестала выглядеть удачной, но отказаться было уже неудобно.

— Ну, что, погнали? — Олег вышел из кафе.

Темноволосый, высокий, ширококостный, он напоминал не то известного актера, не то спортсмена, Никита все никак не мог вспомнить. Машина была ему под стать: черный внедорожник китайского производства, претенциозный и здоровенный, как слон. Сам Никита ездил на синем «Ниссане».

— Часам к восьми до Волгограда доберемся, — нарочито бодро сказал Никита и посмотрел на Юлю. — Выспимся, а завтра к вечеру уже на пляже вино будем пить!

— Отлично.

— У меня спина разламывается, — поджала губы Лариса. — И ноги отекли, в босоножки не лезут.

— Уж извините, ваше величество, не на самолете летите, — немедленно отреагировал Олег, приготовившись еще что-то сказать, но Никита быстро перебил его:

— Ладно, ребята, поехали. Не будем время терять.

Дорога была так себе, заплатка на заплатке. Никита объезжал рытвины и ямы, сосредоточенно глядя перед собой. Юля включила радио, и, хотя играла слащавая попса, которую он терпеть не мог, переключить волну Никита не просил. Хочешь покоя в семье — учись уступать. Ты не пилишь меня за испорченный отпуск, я не мешаю тебе слушать всякую ерунду.

Прошли почти два часа. Небо потемнело, хотя не было еще и пяти, и солнце, которое до полудня палило нещадно, спряталось за невесть откуда взявшиеся тучи. Ехать по такой погоде лучше, чем по жаре, но вот дождя бы не хотелось. И, стоило ему об этом подумать, на лобовое стекло упали первые капли.

«Все не слава Богу», — поморщился Никита.

Дождь припустил, разойдясь не на шутку: крупные капли барабанили по крыше, так что казалось, будто на автомобиль уселась стая птиц и принялась стучать острыми клювами. Дворники метались по стеклу, как сумасшедшие, проносящиеся мимо машины то и дело окатывали автомобиль грязной водой.

«Красота, да и только», — подумал Никита, ожидая Юлиной реакции, но та молчала.

Невысокую худенькую девушку, стоящую на обочине, первой увидела Юля. Одетая в джинсы и футболку, она переступала с ноги на ногу и ежилась под синим зонтом, пытаясь защититься от летевших в нее брызг. Руку, чтобы проголосовать, не вскидывала — видимо, уже отчаялась дождаться, что кто-то подвезет ее.

— Останови. Жалко человека, — сказала Юля, и Никита послушно притормозил.

В первое мгновение девушка, кажется, не поверила своему счастью, но потом поспешно бросилась к машине, не обращая внимания на лужи, на ходу складывая зонт.

— До Ивантеевки не подвезете? — спросила она, открывая дверцу.

— Садитесь скорее, — отозвался Никита, вспомнив, что на их пути должен быть поселок с таким названием.

— Ой, спасибо вам огромное! Тут недалеко! — тараторила пассажирка. — Никто не останавливается, все мимо пролетают, а пешком по такой погоде приятного мало!

Она оказалась старше, чем Никита решил поначалу: было ей, пожалуй, за тридцать, не девушка, а, скорее, молодая женщина, которая из-за субтильного сложения издалека выглядела совсем девчонкой.

Юля охотно вступила в разговор с новой попутчицей, поясняя, кто они и куда едут, а та не переставала петь дифирамбы их отзывчивости. Никита не вслушивался в беседу, снова полностью сконцентрировавшись на дороге.

Машина еле ползла. Если дождь не прекратится, до Волгограда они доберутся куда позднее, чем предполагали.

Зазвонил сотовый.

— Ответь, пожалуйста. Кто там? — не отрывая взгляда от дороги, спросил Никита.

— Да, Олег, — проговорила Юля, отвечая на звонок.

«Может, хочет сказать, что ему все осточертело, и они с Ларисой решили вернуться домой?» — мелькнула мысль.

— Олег говорит, их навигатор показывает развилку через семь километров. Ты видишь ее?

Никита перевел взгляд на экран, провел по нему пальцем, чтобы посмотреть, что там, впереди.

— Вижу, — коротко ответил он.

— Говорит, если туда свернуть, то получится сократить путь почти на пятьдесят километров.

«Полтос», — подумал Никита. — Он точно сказал «полтос».

— Дай мне трубку.

Юля протянула ему телефон.

— Братан, свернем? Чего ползти, когда можно срезать? Погода еще хреновая.

— Там, судя по всему, проселок, не трасса. Здесь трассы-то не ахти, а уж…

— Ладно тебе бухтеть! Танки грязи не боятся!

Никита молчал, раздумывая, а Олег продолжал напирать:

— У твоей малышки посадка высокая, проедет, не ссы.

И то, как Олег назвал «Ниссан», который Никита обожал, и за который еще не выплатил кредит, и это пренебрежительное «не ссы» задели, поэтому он с досадой проговорил:

— Ладно, давай свернем.

— Вот и ладушки.

Никита передал телефон жене.

— Ты уверен, что… — начала было она, но Никита перебил, с трудом скрывая раздражение. Не на Юлю злился — на Олега, а еще больше — на себя и свою сговорчивость, неумение говорить «нет».

— Так и правда будет быстрее.

— Не будет, — внезапно раздалось с заднего сидения, и Никита вздрогнул от неожиданности. Он и забыл о присутствии постороннего человека в машине.

— Что, простите? — удивилась Юля.

— Говорю, не получится быстрее. Не нужно вам туда сворачивать.

Никиту поразили не столько сами слова, сколько тон, которым женщина их произнесла. Говорила сухо, напряженно, и Никите показалось, что он знает, почему.

— Ивантеевка на другой дороге остается? В этом дело?

— Нет, — отрезала она. — От той развилки до моего поселка совсем близко. Доберусь.

Никита посмотрел на нее и увидел, как она нервным жестом отбросила со лба темную прядь.

— Это дурное место. Есть же нормальная дорога! Езжайте спокойно.

Юля, кажется, не на шутку занервничала.

— А что с тем проселком не так? Воруют? Застрять можно?

Пассажирка наклонилась вперед, тронула Юлю за плечо и быстро заговорила, понимая, что до развилки осталось не так долго ехать:

— Там раньше кладбище было. Не обычно, а такое, на котором в старину хоронили преступников, убийц, тех, кто не своей смертью умер — утопленников, повешенных, кто упились до смерти. Их не обряжали, не отпевали, не поминали — таких не положено! Бросили в яму — и ладно. А еще некрещенных младенцев, мертворожденных…

— Ладно, ладно, мы поняли, — прервал ее излияния Никита, уже жалея, что проявил милосердие и взялся подвезти экзальтированную девицу.

«Истеричка какая-то!» — подумал он, а вслух спросил:

— И что с того?

Если пассажирка и обиделась на резкость, то виду не подала.

— После революции кладбище с землей сравняли, дорогу проложили. Только зря это сделали: аварии одна за другой, сколько народу там умерло, а еще больше — пропало, исчезло, так и не нашли. Люди боялись по той дороге ездить. Утром еще ничего, а ближе к вечеру… Потом, слава Богу, новое шоссе построили, так сейчас никто из местных на ту дорогу не суется! В округе несколько поселков есть, и ни один человек в своем уме туда на ночь глядя не пойдет и не поедет!

— Но ведь это обычные предрассудки, — пожал плечами Никита.

— Они не любят, когда кто-то на их территорию заходит! — не слушая его, гнула свою линию пассажирка, по-видимому, надеясь убедить Юлю.

— А чего бояться-то? Призраков? Так они бесплотные!

— Призраки, может, и да, а эти… Неупокоенные! Не-мертвые! — Молодая женщина говорила горячо, хотя и видела, конечно, что ей не верят. — Какая вам разница? Можете мне не верить, можете считать деревенской дурой — ради бога! Просто езжайте, как ехали, не сворачивайте туда!

Никита содрогнулся, представив, как он берет трубку и говорит Олегу, что они не поедут короткой дорогой, потому что по ней бродят привидения или кто там они. Можно быть уверенным, Олег поднимет его на смех и весь отпуск будет отпускать на его счет свои дебильные шуточки.

— Слушайте, спасибо, конечно, что поделились с нами…

— Значит, нет?

Юля, кажется, хотела что-то сказать, но Никита твердо ответил:

— Нет. Мы поедем той дорогой.

— Хорошо. Как хотите. Я вас предупредила. — Голос стал отстраненным. — Высадите меня вон там, возле остановки. Автобус подожду.

Никита остановился, где она просила.

— Сколько я вам должна?

Юля поспешно проговорила, что ничего не нужно, им ведь было по пути. Уже выйдя из машины, женщина на минутку придержала дверцу.

— Если есть крестики, иконки — держите при себе. Молитвы читайте, как будете ехать. Авось поможет.

Не дождавшись ответа, она захлопнула дверцу и зашагала прочь.

Автомобиль тронулся с места. Пару минут оба молчали, потом Никита сказал:

— Не делай добра, как говорится. Наболтала всякой чепухи.

— А если это не чепуха? — Юля повернулась и посмотрела на мужа. Ее большие карие глаза, кажется, стали еще больше. — Я не думаю, что она врала!

— Все сумасшедшие верят в то, что говорят.

— Она не была похожа на чокнутую!

Никита почувствовал, что теряет терпение.

— Перестань, пожалуйста.

— Ты просто не хочешь связываться с Олегом, — проницательно заметила Юля. — Если бы мы были одни, ты бы послушал ее и не свернул туда!

Она попала в точку, и Никита разозлился.

— Знаешь, что? Я весь день за рулем, устал, как собака! Если есть способ попасть в отель раньше, мы им воспользуемся. Все, разговор окончен.

Он сделал радио погромче. Юля надулась, но спорить не стала, отвернулась к окну. Никита жалел, что вспылил, но, с другой стороны, сколько можно давить на него со всех сторон? Олег этот, теперь ещё собственная жена.

Показалась развилка. Никита увидел, как черный внедорожник Олега свернул с шоссе, и последовал его примеру, отметив про себя, что больше ни один автомобиль туда не направлялся. И с дороги той на трассу тоже никто не выезжал.

Под ложечкой неприятно засосало, но Никита отмахнулся от этого ощущения. Что он, бабка, что ли, старая, во всякую ересь верить?

Тем временем дождь прекратился. Там, наверху, будто досуха выжимали мокрое белье, и на землю летели последние капли. Небо было по-прежнему хмурым — солнце, скорее всего, так и не покажется. Серая хмарь перейдет в сумерки, потом наступит ночь…

По спине пробежал холодок, и Никита почувствовал острое желание убраться из этого места. Развернуть машину и рвануть обратно на оживленное шоссе, и пусть Олег думает, что хочет.

«Да что это со мной? Какая ночь? До заката несколько часов! Мы давно будем в отеле, когда солнце сядет!»

— Пока вроде ничего особенного, — бодро сказала Юля, — дорога как дорога.

Лучше бы не говорила. Никита хорошо знал свою жену и понимал по ее интонации, что ей здорово не по себе.

Между тем машина катила по проселку. Дорога оказалась неплохая — лучше, чем можно было ожидать. Поначалу справа виднелись поля, но вскоре они сменились лесом, и теперь по обе стороны высились деревья и кусты.

Ехали в полном молчании. Никита бросил взгляд на часы — пять с копейками. Интересно, когда эта дорога кончится? Они ехали по ней уже минут десять. Или даже больше. Ничего дурного не происходило, но и поворота на основную трассу не видать. Никита потянулся к навигатору, однако не успел коснуться экрана, как тот погас.

Просто выключился и все.

Никита нахмурился, а вслед за этим случились еще две вещи. Радио, которое до этого момента тренькало бодрую музычку, захрипело, зашипело и умолкло.

— Что за…

«Чертовщина», — хотел сказать Никита, но недоговорил, потому что джип впереди него вдруг завилял по дороге мощным задом, как будто потеряв управление, а потом остановился, словно ткнувшись во что-то носом.

Никита ударил по тормозам, остановившись в нескольких метрах.

Дурное место, сказала пассажирка. Навигатор и радио перестали работать, а теперь вот с машиной Олега что-то случилось.

— Чего у них там? — дрогнувшим голосом спросила Юля, наблюдая, как Олег выбирается из чрева своего автомобиля.

— Понятия не имею.

Никита открыл дверцу и на мгновение заколебался. Выходить не хотелось — хотелось дать по газам и убраться с чертовой дороги куда подальше.

Он вылез из салона.

— Ничего не понимаю. — Олег шел ему навстречу. — Колесо раз — лопнуло. И с движком, кажется, что-то. Или не с движком… Я в тачках не очень-то разбираюсь. Если что — в сервис подскочу и все.

Увидев растерянность на мясистом лице, Никита против воли почувствовал удовлетворение. Неужели наш супер-альфа-самец признает, что в чем-то не разбирается? Ради этого стоило свернуть на злосчастную дорогу!

Устыдившись своих мыслей, Никита пошел к машине Олега, чтобы заглянуть под капот. Хотя, если честно, он и сам таким уж знатоком не был. Однако тут все было ясно: порвался ремень генератора.

Подошли женщины. Лариса — с сигаретой, Юля — с телефоном.

— Что там? — спросила жена Олега.

Никита ответил и увидел, как лицо Ларисы потемнело от гнева.

— Говорили тебе умные люди: поменяй ремень! Поменяй! Так нет же! Вот и дотянул!

— Я его даже купил! — заорал Олег.

— Ребята, тихо, успокойтесь, — стараясь не показать, как его самого взбесила тупость Олега, сказал Никита. Как можно ехать за две тысячи километров, не починив неисправность? — Ремень у тебя тут, в машине?

— Тут. Сможешь заменить?

— Никогда не пробовал, но примерно представляю, как это делается. Если потом не заведешься, дам тебе «прикурить». Но сначала давайте колесо поменяем. А если что, в крайнем случае, в дорожную помощь позвоним.

— Связи нет, — сказала Юля. — Мой сотовый, во всяком случае, не ловит.

— Мой тоже. — Лариса прислонилась к сверкающему боку автомобиля, но тут же отпрянула, потому что он был влажным.

Никита и Юля переглянулись.

— А радио и навигатор? Они у вас работали?

— Что, и у вас тоже? — Олег, который направился к багажнику, обернулся к Никите.

Тот кивнул.

— Хорошенькое дело, — протянула Лариса. — Приехали.

— Не нагнетай, — шикнул на нее муж, и она тоже не осталась в долгу, огрызнулась.

— Мне это не нравится, — тихо сказала Юля. — Все тут ломается, связи нет.

— Вернуться мы не можем: далеко уже отъехали. Наверное, съезд с этой дороги ближе. Починимся, дальше поедем. Слава Богу, с нашей машиной все нормально.

На то, чтобы заменить колесо, ушло больше получаса. Мужчины пыхтели и чертыхались возле машины, женщины стояли поблизости, о чем-то переговариваясь. Наконец запаска оказалась на месте, а пробитое колесо отправилось в багажник.

— Теперь ремень заменим и всего делов, — проговорил Олег с таким самоуверенным видом, что Никите захотелось дать ему пинка под зад.

«Баран, все из-за тебя! И на дорогу эту свернули, и застряли тут!»

— Полдела сделано! — подходя, сказала Лариса и прибавила: — Что за дорога? Ни одной машины ни в ту сторону, ни в другую. Заметили?

Все промолчали. Никита и Олег вновь принялись за работу. Вернее, Никита чинил, стараясь сообразить, правильно ли все делает, а Олег был на подхвате.

Возможно, опытный мастер справился бы со всем быстро, но Никита к таковым не относился. Время шло. Минуло шесть часов, потом семь. Стрелки подступали к восьми.

Солнце, которое так и пряталось за пеленой облаков, еще не село, но небо уже начало стремительно темнеть. Примерно час — и все погрузится во мрак. Тени удлинились, ветер о чем-то перешептывался с вершинами деревьев.

Стало холодно, и Юля пошла к машине взять кофту.

— Долго еще? — спросила Лариса.

— Стараемся, не видишь? — ответил за двоих Олег. — Иди отсюда, не говори под руку.

Восемь. Пятнадцать минут девятого. Половина.

— Кажется, все, — с облегчением выдохнул Никита. — Сейчас схожу в машину за…

— Кто это там? — спросила Лариса, глядя прямо перед собой.

Все остальные обернулись и посмотрели в ту же сторону. Возле дороги, метрах в десяти от машины Олега, стоял человек — пожилой мужчина, одетый в черный костюм старомодного фасона. Ничего не делал, просто стоял лицом к ним.

— Еще и при галстуке, — слишком громко фыркнул Олег. — Куда вырядился? На свадьбу, что ли?

«Скорее уж, на похороны», — мелькнула у Никиты мысль.

— Эй, отец! — крикнул Олег. — Ты чего тут?

Старик не ответил, продолжая все так же смотреть на них. Никите вдруг пришло в голову, что здесь очень тихо. Если не считать шепота ветра и их голосов, нет никаких звуков. Лес словно затаился, и тишину хотелось назвать мертвой.

— Придурочный какой-то, — затянувшись, сказала Лариса. — Может, больной.

— Давайте-ка делайте, что там еще нужно, и поедем отсюда! — Юля нахмурила брови.

— Я сейчас… — Никита осекся.

В нескольких шагах от старика стояла девушка. На ней было белое платье в пол, волосы свисали по обе стороны бледного лица. Взгляд широко распахнутых черных глаз устремлен, казалось, прямо на Никиту.

— Смотрите! Там еще кто-то! — В голосе Ларисы зазвенел страх.

Все трое обернулись и увидели на противоположной стороне дороги юношу и девушку. Они держались за руки и, так же, как все остальные, пялились на людей, стоящих возле джипа.

— Кто они такие? Что им нужно? — Юля задрожала и приникла к мужу.

А из леса продолжали выходить люди. Молодые и старые, мужчины и женщины, взрослые и дети. Лиц в сгущавшихся сумерках было не разглядеть, но Никите почему-то казалось, что смотреть на них и не стоит. Есть лица, которых лучше не видеть, как есть вещи, о существовании которых лучше не подозревать.

Молчаливые фигуры стояли вдоль дороги, не произнося ни слова, не делая попытки приблизиться, словно выжидая чего-то.

Никита, боясь себе признаться, думал, что знает, чего они ждут.

«Ни один человек туда на ночь глядя не поедет… Они не любят, когда на их территорию заходят! Неупокоенные! Не-мертвые!» — проносились в голове обрывки фраз.

Почему они не послушались? Зачем перед самым закатом полезли в это проклятое место? Через несколько минут солнце зайдет, станет совсем темно.

— Что на них за шмотки? — с тупым недоумением протянул Олег, как будто это была единственная странность во всем происходящем.

Кто-то из стоящих вдоль обочины был одет в костюмы или платья, но на многих были лишь ветхие, неопрятные лохмотья. Некоторые были босы.

Сколько их тут? Два десятка? Три? А сколько еще прячется в лесу?

— Они одеты в то, в чем были похоронены, — неестественно спокойно произнесла Юля. — Кого-то обрядили, но большинство не стали. Бросили в яму да закопали. Быстрее бы с глаз долой.

— Ты чего несешь? — Видно было, что Олег потрясен дикими словами всегда спокойной и благоразумной Юли.

— Это неупокоенные мертвецы. Тут прежде кладбище было, — все тем же неживым голосом говорила Юля, и Никита стал всерьез опасаться за сохранность рассудка жены.

Руки ее были ледяными, дыхание — частым и поверхностным. Бледное личико сердечком осунулось, скулы заострились.

— Мы подобрали на шоссе девушку, она говорила об этом месте. — Никита в двух словах пересказал все, что знал.

— Почему вы не сказали об этом? — визгливо выкрикнула Лариса.

— А вы бы поверили? Мы сами подумали, что она ненормальная!

— Придурки! Надо валить отсюда!

— А ну, заткнитесь все! — громко выкрикнул Олег. — Ходячие мертвецы, ожившие покойники… Чё за херня?!

Он поднял тяжелый разводной ключ и двинулся к ближайшей застывшей фигуре.

Остальные загомонили, пытаясь удержать его, но все попытки были тщетны. Никита схватил Олега за руку, но тот только отмахнулся. Набычившись, он направился к стоящему метрах в трех… человеку? Кто это все же был?

— Чего вылупились? Колхозники! Интересно вам? Поприкалываться хотите над…

Голос его взлетел и оборвался.

«Солнце село», — подумалось Никите, хотя он понятия не имел, так ли это.

Стоящие вдоль дороги фигуры, как по команде, двинулись к Олегу. Движения их были ломаными, неровными. Руки болтались вдоль тел, а сами тела удлинялись, вытягивались, шеи выгибались под дикими углами.

А лица… Боже, как страшны были их бледные, словно рыбье брюхо, лица: мутные глаза, уродливые язвы, раззявленные рты, которые раскрывались все шире, шире, словно у пираний.

Лариса подвывала от ужаса и что-то бормотала, слов было не разобрать.

Кошмарные фигуры обступили Олега. Костлявые, изуродованные струпьями руки тянулись к нему, и те, что были ближе, коснулись его лица и тела. Там, где они дотрагивались до несчастного, кожа его оплывала, стекала с костей, будто ее разъедала кислота.

Словно очнувшись, Олег начал кричать — не то от невыносимой боли, не то от ужаса, а может, от того и другого. Он вопил неожиданно высоким, бабьим голосом, и Никита, глядя на это, понимал, что медленно скатывается в безумие.

Юля с силой вцепилась в плечо мужа, и это привело Никиту в чувство.

— В машину, быстро! — скомандовал он, схватив жену за руку.

«Пока эти твари заняты Олегом, у нас есть шанс спастись», — подумал Никита. Это было жестоко, но он понимал, что вариантов два: или умереть всем вместе, или попробовать спастись.

Крики Олега не смолкали.

— Я не могу… Надо помочь ему… — Губы Ларисы тряслись, по щекам текли слезы.

— Ему уже не поможешь! Они сделают с нами то же самое!

— Нет… Я не…

— Ты хочешь умереть? — спросила Юля, и это подействовало.

Лариса со всех ног бросилась к машине Никиты и Юли. Те не отставали. Краем глаза Никита видел, что некоторые жуткие создания развернулись в их сторону и неумолимо приближаются.

«Ключи! Где они?» — в панике спросил себя Никита.

Кажется, в замке зажигания. Где еще им быть?

Крики Олега смолкли. «Наверное, умер», — почти безучастно подумал Никита, и ему вновь пришло в голову, какая тишина царит в этом месте. Ее нарушали лишь их шаги, дыхание, вопли.

Преследователи же, выбиравшиеся по ночам из могил, давным-давно не дышали, мертвые глотки десятки лет не издавали ни звука.

Лариса первой добежала до машины, почти сразу вслед за ней забралась в салон и Юля. Но радоваться было рано. Никита, который еще оставался на дороге, ощутил чье-то присутствие. Его обдало холодом — он словно оказался голым на морозе.

Жена завизжала, глядя ему за спину, и он весь сжался, готовясь ощутить ледяное смертоносное прикосновение.

«Не оборачивайся! Не останавливайся!»

Никита рванул на себя дверцу машины и нырнул внутрь.

— Поехали, пожалуйста, поехали! — причитала Юля. Лариса глухо рыдала.

Он заблокировал двери и повернул ключ, стараясь не смотреть, что происходит за окном. Твари обступили машину (как совсем недавно Олега), силясь добраться до людей внутри. Пальцы слепо шарили по стеклу.

— Что ты стоишь?

— Не заводится, — сцепив зубы, бросил Никита.

Юля, сжавшись в комок, плакала от ужаса.

Взгляд Никиты упал на маленькую иконку, прикреплённую к приборной панели. Он купил ее в церкви и приклеил сюда просто так, без особой веры, лишь отдавая дань традиции. Никогда не думал, что станет молиться, глядя на нее, он и молитвы-то ни одной не знал. Но сейчас, в эту минуту, впившись взглядом в светлый прекрасный лик, впервые в жизни прошептал:

— Помоги! Если ты есть, помоги нам выжить! Прошу тебя! — И снова повернул ключ.

Двигатель ожил. Свет фар пронзил тьму, что наползла на заброшенную дорогу, и машина тронулась с места. Никита чувствовал безмолвную ярость нежити. Твари еще продолжали хвататься за машину, тащились некоторое время вслед за ней — тощие угловатые фигуры, перекошенные рты, жадные руки. Но догнать, вернуть беглецов не могли.

Девушки заливались слезами — теперь уже от счастья.

Они ехали. Автомобиль набирал скорость, унося их прочь от жуткого места, от того, что осталось от бедного Олега, от его машины, которую Никита почти успел починить.

Кажется, мертвецы все так же стояли вдоль дороги, глядя им вслед. Никита не смотрел и надеялся, что и Юля не смотрит.

Да, снова пришло ему на ум, есть вещи, которые лучше не видеть, и места, о которых лучше не знать.

Красный телефон

Дима до последнего не верил, что они уедут. Все ждал, когда тетя Зоя всплеснет руками, хлопнет себя по бедрам и объявит, что поездка срывается: или давление подскочило, поэтому перелет ее убьет, или рейс отменили, или еще какая-нибудь причина найдется.

Но они с дядей Костей все же улетели в Мюнхен, и даже позвонили оттуда поздно вечером, счастливые и довольные, чтобы в сотый раз наказать быть аккуратнее, выключать газ и не жечь понапрасну электричество.

Кажется, тетя Зоя и дядя Костя и сами не верили, что рискнут оставить квартиру на попечение двадцатилетнего племянника, но желание навестить дочь и внучку, которых они не видели целый год, перевесило опасения. Отбыв двадцать третьего декабря, супруги собирались вернуться уже двадцать девятого, потому что Новый год надо отмечать дома, а Дима как раз в этот день должен был уехать к родителям в деревню.

— Свалили, значит, — сказал Леха, когда они утром пришли в университет сдавать зачет. — Сегодня у тебя, как договаривались?

Леха был лучшим Диминым другом. Точнее, единственным. Как познакомились на первом курсе, первого сентября, так и дружили.

Тетя Зоя, конечно, строго-настрого запретила в их отсутствие пускать в квартиру посторонних, устраивать вечеринки и, как она выразилась, «оргии», и Дима клятвенно обещал, но собирался нарушить клятву.

Да и какого хрена, спрашивается? Что они с Лехой могут натворить? Если уж честно, так Диму самого иной раз воротило от собственной правильности. Он не курил, не пил ничего крепче пива, да и то редко, учился без троек, домой приходил не поздно. У него даже девушки до сих пор не было, какие оргии?!

Леха пришел в шесть. В квартиру пробирался осторожно, по-партизански, чтобы тети-Зоины многочисленные подруги-соседки не засекли и потом не настучали ей.

— Слушай, чего они тебя так пасут? — спросил Леха, снимая ботинки в прихожей. — Ты, может, в прошлом наркоман и педофил?

— А в настоящем — маньяк. Убиваю рыжих нахальных коротышек, которые до фига болтают.

Маленький конопатый Леха ухмыльнулся и прошел на кухню. Он тоже был не из городских, обитал в общаге, и Дима иногда ему завидовал. Само собой, жить в комнате с двумя другими парнями, один из которых полный придурок, что постоянно тебя подкалывает, удовольствие то еще. И еда паршивая, и в душ вечно очередь, но зато ни перед кем не надо отчитываться, не приходится все время со смиренным лицом выслушивать поучения и нотации.

Тетя Зоя и дядя Костя — неплохие люди, заботливые, но одно то, что они могли без стука войти к нему в любое время дня и ночи бесило так, что Дима порой их видеть не мог. Как-то он заикнулся матери о желании переехать в студенческое общежитие, а не жить у ее старшей сестры, но она об этом и слышать не хотела.

— Мне спокойнее, что ты под Зоиным присмотром. Чего тебе там не живется-то? На всем готовом, квартира у Зойки — целый Кремль. Денег за житье не берут. Не выдумывай!

Оргию — не оргию, но вечеринку они с Лехой все же устроили. Минимум еды, максимум пива. После третьей бутылки Диме стало плевать и на родственников, и на соседей. Они включили музыку на ноутбуке погромче, но никто так и не явился призвать их к порядку. Да и время было детское — около восьми.

То, что стало точкой отсчета дальнейших событий, которые покатились снежным комом, придавив, похоронив под своей тяжестью нормальную Димину жизнь, случилось, когда было уже девять вечера, пиво кончилось, и друзья решали, стоит ли идти за ним в ближайшую «Пятерочку».

У тети Зои и дяди Кости было полно вещей, которые они сами считали чуть ли не антиквариатом, а Дима — ненужным хламом, собирающим пыль и понапрасну занимающим место.

Вещи эти относились ко временам их молодости, которая пришлась на семидесятые годы прошлого века, поэтому в квартире, вперемешку с вполне современной мебелью и техникой, красовались абажуры с бахромой, коротконогие фарфоровые танцовщицы и пастушки с глупыми лицами, настольная лампа на мраморной подставке и дисковый телефонный аппарат, который когда-то коллеги подарили тете Зое на день рождения.

Он был подключен к сети, но по нему почти никогда не говорили, пользовались переносной трубкой. Пожарно-красного цвета, пузатый, старомодный, аппарат стоял на высокой деревянной подставке, на которой полагалось находиться цветочному горшку. Вот только цветов в доме не было, потому что у тети Зои аллергия на пыльцу.

Когда Леха проходил мимо этой подставки, то умудрился задеть ее, и она свалилась на пол, вместе со злосчастным телефоном. Звон, грохот был такой, словно упал сервант с горой посуды. Оба приятеля на пару секунд застыли, а потом Леха бросился поднимать подставку и водружать телефон на законное место. У Димы в голове шумело от выпитого, и поначалу он не придал значения случившемуся, все еще продолжая улыбаться блаженной улыбкой и не думая упрекать друга за неуклюжесть.

Улыбка сползла с его лица, когда он увидел трещину на красном телефонном боку.

— Черт! — Леха тоже ее заметил. — Извини, я не специально.

Не отвечая, Дима снял трубку и поднес к уху. Тишина.

— Погоди, может, получше воткнуть, — засуетился Леха, бросаясь к розетке, но Дима точно знал, что дело не в ней. Так и вышло.

— Ему уж лет сто! Новый пора покупать! — немного задиристо, чувствуя свою вину, сказал Леха. Веснушки на покрасневшем лице проступили четче и сделались темно-коричневыми.

— Тетка меня убьет, — обреченно сказал Дима.

— Из дома выгонит?

— Если бы! Я бы ради этого, может, давно тут все переколотил. — Хмель выветрился, будто он не выпил ни капли. — Запилит до смерти.

— Из-за этого старья? — поразился Леха.

— Для тебя старье. А для них — память. Так она говорит.

Вопрос с пивом отпал сам собой. Друзья молча прибрались на кухне, сложили пустые банки в мусорный пакет и сели за ноутбук покатать в «танки».

Настроение было испорчено. Леха собирался остаться с ночевкой, но сейчас Диме хотелось, чтобы тот ушел в свою общагу. Он злился на друга, с тоской представляя грядущий разговор с родственниками. Так радовался нескольким дням свободы, а теперь все удовольствие коту под хвост!

— Хватит сидеть с похоронным видом, — не выдержал Леха. — У меня идея.

— Какая? — вздохнул Дима.

— Завтра пойдем и купим точно такой же телефон. Я куплю: я ведь разбил.

— Издеваешься? В каком, интересно, магазине такие динозавры продаются?

— На блошином рынке, возле автовокзала, — спокойно проговорил Леха. — Он по выходным работает. Люди там всяким хламом трясут. Завтра как раз воскресенье.

Дима с уважением посмотрел на друга. Что и говорить, идея отличная. Как он сам не додумался?

Сказано — сделано. Утром ребята отправились на барахолку.

День был ясный, морозный. Народу в парке у автовокзала оказалось полно: продавцы, разложив нехитрый товар кто на складном столике, а кто и попросту на земле, на листах картона, пританцовывали на месте, стараясь согреться. Одни прихлебывали чай из термоса, другие — что-то покрепче из фляжки. Продавали книги, картины в потрескавшихся рамах, одежду, вышедшую из моды задолго до рождения Димы и Лехи, сувениры, посуду, инструменты.

Друзья бродили по бесконечным рядам, отыскивая то, что было им нужно, и Диме стало немного грустно. Все эти вещи, верой и правдой служившие людям, напоминали ему старых актеров, вышедших в тираж. Они хорохорились, молодились, улыбались приклеенными улыбками, старались понравиться бредущим мимо людям, но все равно было ясно, что время их ушло безвозвратно. Сорванные с привычных мест, выставленные на потеху публике, они выглядели жалко и неуместно посреди зимнего парка.

— Тетку бы твою сюда, — усмехнулся Леха. — С ума бы сошла от счастья.

Дима хотел ответить, но тут повернул голову влево и наткнулся взглядом на предмет, при виде которого сердце радостно кувыркнулось в груди.

— Вот он! — выдохнул Дима и направился к столику, на котором красовался ярко-алый телефонный аппарат. Точь-в-точь такой же, как тот, который вчера расколотил Леха.

Продавец запросил за телефон на удивление мало. Даже с учетом того, что все вещи на барахолке стоили не таких уж больших денег, мужчина явно дешевил: этот телефонный аппарат можно было продать куда дороже.

— Всего-то? — удивился Дима. — Почти даром!

— Хочешь — прибавлю, — пробурчал продавец, неприветливого вида худой мужик, заросший серой щетиной. — Берете или нет?

— Берем, — заторопился Леха, обрадованный, что так дешево отделался.

— А он хоть работает? — спохватился Дима.

Мужик зыркнул на него из-под кустистых бровей.

— Не сомневайся, — ответил он, принимая у Лехи деньги.

Диме показалось, что он проговорил это каким-то странным тоном, но в чем именно была странность, так и не понял.

Забрав свою покупку, друзья пошли прочь.

Пройдя несколько метров, Дима обернулся. На том месте, где только что стоял мужик, никого не было. Столик тоже исчез. Вот это скорость, подумалось Диме. А с другой стороны, чего ему тут торчать, если он продал свой товар? Только тут Диме пришло в голову, что ничего другого тот человек не продавал. Перед ним не было пестрых куч вещей, как перед другими продавцами. Он принес на барахолку лишь красный телефон.

Вечером того же дня Дима сидел на кухне и ужинал купленными в соседней пекарне булочками, запивая их сладким чаем с молоком. Жизнь снова наладилась: оставалось сдать два зачета (причем по одному у него «автомат», а второй — проще пареной репы) — и зачетная сессия закроется. Родственники вернутся еще через пять дней, можно будет…

Что будет можно, Дима додумать не успел, потому что зазвонил телефон. Продавец не обманул: аппарат оказался рабочий. Дима подключил его к сети и тут же услышал ровный долгий гудок. А теперь вот он трезвонил на всю квартиру.

Можно было ответить с другого телефона, который стоял рядом, на кухне, но Дима решил проверить качество звонка и пошел в большую комнату. Сняв трубку, он поднес ее к уху и услышал детский голос:

— Мама, — сказал мальчик.

— Нет, — ответил Дима. — Твоей мамы здесь нет. Ты ошибся номером.

Он уже хотел положить трубку, но малыш проговорил:

— А вы не могли бы ее позвать? — В голосе слышались умоляющие нотки.

— Я не знаю твою маму. Наверное, она скоро придет. Просто подожди, хорошо?

— Хорошо, — послушно сказал ребенок, и это прозвучало так горестно, что у Димы сжалось сердце.

Сидит, наверное, там совсем один — тихий и умненький, привыкший во всем слушаться старших. Одинокий и слишком маленький, чтобы оставаться наедине со своими страхами.

— Сколько тебе лет? — неожиданно для себя спросил Дима.

— Уже шесть, — с гордостью произнес мальчик.

— Скоро в школу пойдешь, — выдал Дима дежурную фразу. — А зовут тебя как?

— Валерик.

— Слушай, Валерик, мама твоя придет совсем скоро, точно тебе говорю. Ты сейчас повесь трубку и займись чем-нибудь. Порисуй там, или в машинки поиграй. Есть же у тебя машинки?

В ухо полились короткие гудки. Наверное, его мать пришла, решил Дима. Кладя трубку на рычаг, он испытывал необычное чувство — облегчение, смешанное с тоской, как будто грусть мальчика передалась и ему.

Перед тем, как лечь спать, Дима пошел в душ и, уже встав под тугие горячие струи, услышал телефонный звонок. Вылезать не хотелось, и он решил не брать трубку. Телефонная трель вскоре смолкла.

Утром Дима ушел в университет, получил свой законный «автомат», а после они с Лехой отправились погулять по городу. Вернулся домой он вечером, когда уже стемнело, и едва успел раздеться, как услышал звонок телефона.

Дима забежал в кухню, снял трубку с зарядного устройства, нажал на кнопку, принимая вызов:

— Да!

Никто не ответил.

— Алло! Кто это?

Дима еще договаривал последнее слово, но уже понимал: этот телефон не звонил. Зато красный, стоящий в большой комнате, заходился истеричным звоном.

«Наверное, разрядился. Или сигнал не прошел», — подумал Дима. Быстро прошел в комнату и снял трубку.

— Позовите мою маму, — произнес детский голос на том конце провода.

— Валерик?

— Да.

— Ты почему именно на этот номер звонишь? Откуда его знаешь?

«Может, тетя Зоя знакома с его матерью? Номер записан у нее где-то, вот мальчишка и набирает его!»

— Я не знаю, — ответил Валерик, разбивая в пух и прах Димину теорию, — случайно набрал. Просто я один дома, мне страшно. Найдите, пожалуйста, мою маму.

Дима присел на подлокотник стоящего рядом дивана. Мальчика было жалко, но эти звонки потихоньку начали раздражать. Он-то тут причем?

— Я уже сказал тебе, что не знаю твою маму! Не могу я ее найти, позвать. Ее тут нет!

Трубку положили. Диме стало немного совестно за свою резкость. Мог бы и подольше поговорить с бедным ребенком, успокоить его. Он же не от хорошей жизни названивает незнакомым людям.

Случай пообщаться с Валериком представился очень скоро. Когда Дима уже собирался ложиться спать, красный телефон зазвонил снова. Услышав дребезжащую трель, Дима почти не сомневался, что это снова тот мальчик.

Поговорив с ним в прошлый раз, он проверил аппарат, что стоял на кухне, и убедился, что тот исправен. Дима даже позвонил на него с мобильного, и вызов прошел. Но когда звонил Валерик, этот телефон молчал.

Звонки от мальчика поступали лишь на красный старомодный аппарат.

Дима не испугался, просто озадачился, и подумал было, что не стоит брать трубку, но все же решил ответить.

— Валерик, это ты? — спросил он.

— Да, Дима. Мама все еще не пришла. Я один. Ты поговоришь со мной? Мне страшно. И есть хочется.

— Поговорю. — Диму смутило что-то в словах мальчика, но он не мог сообразить, что. — А куда она ушла? На работу?

— К своему другу. У мамы нет работы. Была, но она ее потеряла. Бывает же, что люди теряют разные вещи?

— Бывает, — ответил Дима, чувствуя, как в нем закипает злость на беспутную мамашу. Работу потеряла, ушла к другу, оставив шестилетнего сына одного. Ясно, алкоголичка какая-то. Зачем такие детей рожают?

— Давно она ушла?

— Я не очень хорошо помню. Кажется, давно.

— Валерик, ты не бойся, она скоро придет.

— Честно? Ты обещаешь? — в голосе мальчика прозвучала настойчивость. — Ты мне не врешь?

От его слов Диме стало не по себе. Он ведь это просто так сказал, чтобы утешить беднягу. Откуда ему знать, придет ли дура-мамаша? Дима ответил, что обещает, а в глубине души вдруг что-то кольнуло его: не надо было обещать. Вообще не надо было говорить с мальчиком.

Но тревожное чувство пришло и ушло, тем более что Валерик, как обычно, не попрощавшись, положил трубку.

Дима лег спать, но долго не мог заснуть. Несчастный ребенок не шел из головы. Каково это, быть нелюбимым, брошенным, никому не нужным? Он уже засыпал, когда на ум пришло то, что показалось ему неправильным в самом начале разговора.

Валерик назвал его по имени! Но Дима точно помнил, что не говорил, как его зовут! Так откуда мальчик узнал? А то, что он несколько раз подряд «случайно» набирал этот номер — как такое могло быть?

Спать расхотелось. Было во всем этом нечто неправильное. Еще и звонил только красный телефон! Вспомнился мужик, что продавал его, то, как он ответил: не сомневайся, мол, работает…

Резкий звонок расщепил ночную тьму на атомы. Дима почувствовал, что покрылся ледяным потом.

«Не буду брать!»

Но тут, прислушавшись, понял, что звонит и тот аппарат, который на кухне. Надо ответить. Он выскочил из кровати, босиком прошлепал к телефону, по пути всюду включая свет.

— Димочка? Это тетя Зоя. Прости, что поздно, я насчет разницы во времени не сообразила! Мы из театра пришли, дай, думаю, наберу. Как дела у тебя? Все в порядке? — тараторила тетка, и Дима почувствовал, что его отпускает.

Что он, в самом деле, как девчонка? Чего перепугался? Напридумывал всякого, а все очень просто объясняется: имя он мальчишке сказал, просто забыл; на телефоне у Валерика, скорее всего, автонабор, он нажимает кнопку, и Димин номер автоматически набирается. А что звонки не всегда проходят на трубку, так замыкает где-то, вот и все.

Дима поговорил с теткой, подробно рассказал о том, как хозяйничает, уверил, что все в порядке. Распрощались они, довольные друг другом. Дима пошел в свою комнату, тут же заснул и спокойно проспал всю ночь.

На следующий день он снова был в университете, сдал последний зачет, и они с Лехой и парой других ребят отметили закрытие зачетной сессии. Экзаменационная начнется четвертого января, и думать об этом еще рано.

Жизнь была прекрасна и удивительна. Пиво, выпитое на голодный желудок, разгоняло кровь, дурманило голову и растягивало губы в улыбке. Подходя вечером к дому, Дима подумал, что когда-нибудь он будет вот так возвращаться в собственную квартиру, а не в теткину, и денег у него будет сколько хочешь.

Ни с того ни с сего вспомнился Валерик.

Как он там, вернулась ли домой его мать?

Телефонный звонок он услышал, когда поворачивал ключ в скважине. Отметив про себя, что звонит снова только красный телефон, Дима сбросил ботинки и пошел в комнату.

— Алло. — Язык слегка заплетался.

— Дима, помоги мне, — Валерик говорил умоляюще, в голосе слышались слезы. — Ты должен помочь!

— Погоди, твоя мать что, так и не пришла?

Господи, сколько дней он там один?

— Нет. Я есть хочу. Тут нечего кушать. Ты обещал, что она придет, а она не идет!

«Вот черт! Может, полицию вызвать?»

Словно подслушав его мысли, Валерик проговорил:

— Пожалуйста, приходи ко мне! Придешь?

Дима пытался сообразить, как поступить. Валерик голодает: наверное, съел, что было, а теперь сидит в запертой квартире и не может выйти. А если эта дрянь, которая умотала куда-то, позабыв про своего ребенка, так и прогудит где-то все новогодние праздники?

— А соседи?

— Никто не приходит. Я стучал. И звонил всем. Никто не хочет прийти. Ты придешь? — снова спросил мальчик.

— Приду, — решился Дима. — Говори адрес.

— Я не знаю, — убитым голосом сказал Валерик.

— Здрасьте, приехали. Где же тебя искать?

— Мой дом возле церкви стоит. Знаешь такую большую церковь, у нее еще кресты на синих круглых штуках? И парк Маяковского рядом, через дорогу. Там совсем близко, двухэтажный дом, длинный такой, я на втором этаже живу! Квартира тридцать.

Слава Богу, Дима понял, где живет мальчик. И большой городской парк знал, и церковь с синими маковками, которая стояла поблизости, видел. Двухэтажный дом напротив парка, наверное, найти можно.

Правда, в том районе Дима был давно, пару лет назад, но ничего.

— Жди, Валерик. Через полчаса — минут сорок буду.

Но добираться в те края пришлось почти час. Сначала на метро, потом на автобусе несколько остановок. От сознания того, что он делает доброе дело и, возможно, скоро спасет человека, на душе было светло.

Вот и парк Маяковского, и церковь.

— Что за фигня? — вслух проговорил Дима.

Проходящая мимо женщина смерила его недовольным взглядом, но он этого не заметил.

Напротив парка никакого двухэтажного дома не было. Вместо него возвышался огромный, переливающийся огнями торговый центр. Может, с другой стороны? Нет, тоже ничего похожего на здание, о котором говорил мальчик.

— Простите, давно этот центр построили? Тут, кажется, дом был? — спросил Дима прохожего в меховой куртке и надвинутой на уши шапке.

— Были бараки, да. Снесли года два уж как. Или больше.

Мужчина прошел мимо, а Дима все стоял, чувствуя себя полным идиотом. Повелся на дурацкий розыгрыш, приперся на другой конец города! Спасатель нашелся!

«Позвони мне еще, паршивец, я тебе покажу!» — думал Дима, направляясь к автобусной остановке. Интересно, многих малолетний хулиган развел, как его самого?

Вернувшись домой, Дима сразу залез в ванну. Замерз, устал, как черт. Даже есть не хотелось. А когда вышел, немного успокоившись и придя в себя, снова услышал звонок красного телефона.

— Ну, держись, Валерик! — Дима рванул трубку с рычага и проорал: — Думаешь, это смешно? Скотина малолетняя! Я из-за тебя полгорода по морозу оббежал, а ты меня, оказывается, разыграть решил?

На том конце провода помолчали, а потом раздался приглушенный смех. Кто-то прикрывал рот ладошкой, стараясь подавить рвущийся из глотки безудержный хохот.

Димина ярость тут же исчезла. Смех звучал жутковато, но еще хуже был раздавшийся следом голос, лишь отдаленно напоминающий голос Валерика:

— Ты обещал, помнишь? Найди ее! Найди мою маму. — В нем словно бы звучали сразу несколько голосов: накладывались друг на друга, отдавались эхом и доносились будто из глубины. — Она нужна мне. Я хочу есть!

— Что происходит? — еле выговорил Дима. — Кто ты такой?

— Я голоден! — слова ввинчивались в мозг. — Очень голоден! Если ты не найдешь мою маму, мне придется съесть тебя.

Выговорив последнее слово, Валерик — или кто это был на самом деле! — уже не сдерживал хохота. Скрежещущий, приглушенный звук вырывался словно бы из забитого землей горла.

— Я приду, — завывало существо. — Приду за тобой!

Дима, наконец, сообразил бросить трубку.

Руки тряслись, тело заледенело, как в лютую стужу.

«Кто это? Что это было? — Мысли прыгали в голове, бились внутри черепной коробки, наталкивались друг на друга. — Может, прикол чей-то?»

Но он чувствовал, знал: никакой ребенок не мог говорить таким голосом. И снова все навалилось: то существо знало его имя, звонило, выманивало обещание, а теперь угрожало.

«Если ты не найдешь мою маму, мне придется съесть тебя».

Дима метнулся к розетке и вырвал телефонный провод, в глубине души зная, что это не поможет. Тетя с дядей вернутся двадцать девятого. Всего-то пара дней! Раньше казалось, это чересчур мало, но теперь все изменилось. Никогда прежде он так не хотел их видеть, дорого дал бы, лишь бы не оставаться сейчас одному.

Отключенный телефон зазвонил снова.

Дима, словно загипнотизированный, снял трубку.

— Найди мою маму, — деловито сказал Валерик своим обычным голосом. Только тон теперь был совсем другой: приказной, холодный, исполненный злорадства. Дети так не говорят, не умеют. — У тебя один день. А потом, ночью, я приду за тобой. — И после паузы: — Не вздумай убегать. Ты теперь мой. Я тебя везде найду.

Тишина. Дима медленно опустил трубку на рычаг и провел ладонью по лицу. Щеки были влажными. Сам того не заметив, он плакал от ужаса.

Всю ночь просидел на кухне, зашторив окна и включив всюду свет. Плевать на экономию. На секунду пришла мысль позвать Леху, но Дима вспомнил, что тот укатил в свою деревню сразу после того, как они отметили сдачу зачетной сессии.

«Уже, небось, дома. Дрыхнет в теплой кроватке! — со злым бессилием думал Дима, сжимая кулаки. — Если бы не он, не было бы ничего этого! Леха виноват, а меня теперь…»

Что — съедят? Неужели монстр из ада может явиться к нему? Но ведь так не бывает, это не фильм ужасов, а реальная жизнь!

Диму слегка подташнивало. Он пил холодную воду и думал, что делать. Может, уехать прямо с утра к родителям? Подальше от этой квартиры, от тетки с дядей с их желанием все контролировать, от красного телефона и всей этой темной истории!

Только ведь Валерик ясно сказал, что не отстанет, куда бы он ни направился. Еще и родителям навредит.

Нет, бежать бесполезно. Просить кого-то помочь — тоже. Люди решат, что он полный псих. Остается одно: сделать так, как велел Валерик. Найти его маму.

На поиски оставался всего один день. Было пять утра, когда Дима включил ноутбук, чтобы попытаться собрать информацию.

Скорее всего, точка отсчета — тот самый барак, который он вчера искал. Похоже, Валерик с матерью жили именно там, пока дом не снесли и не построили на его месте новый молл.

В сети нашлось множество материалов и фотографий. Дома на месте торгового центра «Факел» были такие, как и говорил Валерик — длинные, в два этажа. Всего их было четыре, располагались они на улице Катаева — деревянные, старые, унылого вида строения.

Как узнать, где жил Валерик, куда расселили жильцов?

Думая об этом, Дима скопировал название улицы и ввел его в поисковую строку вместе с именем Валерий. То, что выдал «Гугл», ошеломило его настолько, что он оцепенел, прилипнув взглядом к монитору.

Три года назад на Катаева, 6А разыгралась настоящая трагедия. Мать Валерика, опустившаяся пьющая бабища, постоянно уходила из дому, оставляя ребенка одного.

Так было и в тот раз. Только вот уйдя из дому тридцатого декабря, она не вернулась ни через день, ни через два, ни через неделю. Пока мать в хмельном угаре праздновала Новый год, ее сын умирал от голода. В крошечной комнате, откуда давно было вынесено и продано все, что имело хоть какую-то ценность, не было никакой еды. Несчастный ребенок ел тараканов и грыз ремешки сандалий.

Окно было закрыто двойными рамами, разбить его мальчик, наверное, не догадался, а может, боялся материнского гнева: та его постоянно била. Валерик стучал в дверь, но люди, жившие по соседству, не помогли ему — здесь жили такие же маргиналы, как и его мать. Им не было дела до окружающих, в том числе и до жалоб ребенка, которые день ото дня становились все слабее.

В детском саду никто не был обеспокоен отсутствием мальчика, ведь уже начались праздничные выходные. Валерик оставался один на один со своим кошмаром. Единственной связью с реальным миром был телефон.

Старомодный красный телефонный аппарат, который мать каким-то чудом не успела продать. Ребенок наугад набирал разные номера, и иногда ему отвечали. Он говорил одно и то же: спрашивал, где его мама, просил найти ее и жаловался на голод.

Никто не пришел на помощь. Позже, когда мать вернулась домой и нашла тело ребенка, когда эта кошмарная история вылезла наружу, самым диким в ней было то, что ребенок умирал несколько дней в центре большого города, окруженный людьми — равнодушными, взрослыми людьми, которым не было до него дела.

Никто из соседей не попытался открыть дверь, не позвонил в полицию, не разыскал преступную мать. Ни один из тех людей, чей номер, судя по распечаткам звонков, удалось набрать мальчику, не забеспокоился, не забил тревогу. От умирающего ребенка отмахивались. Его обрекли на смерть.

Теперь Дима знал, как выглядит Валерик. Точнее, как он выглядел, когда был жив. Большие карие глаза казались чересчур огромными для худенького личика. Темные волосы были коротко подстрижены. Узенькие плечики, робкая улыбка, дырка на месте переднего зуба.

Тяжелая жизнь с пьющей матерью закончилась ранней смертью и… возвращением из мира мертвых? Возможно ли, что Диме звонил оживший мертвец или демон, в которого обратился неупокоенный дух? А может, появление «Валерика» — все-таки жестокий розыгрыш?

Дима встал из-за стола, прошелся по комнате.

«Найди мою маму», — велели ему.

Но как узнать, что стало с той женщиной?

Он снова вернулся к столу, принялся просматривать публикации. Судебный процесс, возмущенная общественность, слезная речь, обещание исправиться, внушительный срок…

Стоп!

Срок свой эта женщина отбыть так и не успела. Умерла через день после объявления приговора. Официальная причина смерти — остановка сердца. Ее нашли на полу камеры: руки изгрызены до костей, как будто она пыталась съесть сама себя; язык вывалился изо рта, на лице застыло выражение ужаса.

Совпадение или нет, но в ту же ночь сгорел барак, в котором жил Валерик. Погибли больше двадцати человек. Причина возгорания не называлась.

Дима спросил себя, не было ли тогда в городе волны неожиданных смертей от остановки сердца? Не находили ли людей со страшными, искаженными лицами и изъеденными руками? И много ли было среди них тех, кому звонил умирающий от голода мальчик?

— Ты хотел отомстить им. Но за что ты мстишь мне? — прошептал Дима.

Ответа не было.

Как не было и возможности найти мать Валерика.

Весь день Дима бегал по городу, не зная, что предпринять. Он даже в церковь зашел: купил кучу свечей, которые расставил перед иконами, хотя до этого в храмах не бывал, разве что в детстве, с мамой. И за упокой души Валерика поставил, и за спасение своей собственной.

Хотел помолиться, но не умел этого делать. Торчал посреди церкви, как болван, потом увидел, что к нему направляется священник в долгополом одеянии, запаниковал отчего-то, выбежал вон. Подумал было вернуться, посоветоваться, как быть, но решил, что священник примет его за наркомана, и не стал возвращаться.

Может, на кладбище съездить? Но эта мысль сразу отпала: Дима не знал, где похоронены Валерик и его мать. Да если бы и знал, что там делать?

Ближе к вечеру Диме пришло в голову, что мужик, который продал ему проклятый телефон, что-то знает: ведь и тогда еще показалось, что это не обычный человек! От отчаяния Дима отправился в сквер и долго бродил по заснеженным дорожкам, но так и не встретил загадочного продавца.

Было темно, и не оставалось ничего другого, как вернуться домой. «Может, разбить телефон? — пришло ему в голову. — Но вряд ли это поможет».

В квартире было тихо. Как и вчера, Дима зажег всюду свет, запер двери, занавесил окна. Забаррикадировался от неведомого зла, понимая ущербность своих попыток спастись.

Он точно знал, что никакой это не розыгрыш — что толку питать напрасные надежды? Сегодня ночью за ним придет потусторонняя тварь, какие обитают в ночных кошмарах, но ему было почти все равно. Дима вымотался, чувствовал себя разбитым: ноги болели, голова слегка кружилась.

Усевшись на диван, что стоял возле деревянной стойки с ядовито-алым телефоном, он потрогал крестик на шнурке, который купил сегодня в церкви. Способен ли спасти тот, в кого ты никогда не верил, и сейчас не веришь?

Около девяти позвонила мать. Спрашивала, во сколько он завтра приедет. Говорила, что испечет пироги, его любимые, с капустой. Мамин голос доносился до Димы, как сквозь вату. Смысла сказанного он почти не понимал, отвечал механически, не задумываясь.

— Мам, ты в демонов веришь? В проклятья?

— Сынок, ты выпил, что ли? — забеспокоилась мать. — Ты смотри…

— Я не пил. Ладно, пока.

— Димочка, ты…

— Я тебя люблю.

Он повесил трубку, не дожидаясь ответа, и увидел, что телефон разрядился, но ставить его на зарядку не стал.

Было уже одиннадцать вечера, но ничего страшного не происходило. Дима все так же неподвижно, словно окаменев, сидел на диване, слушая, как всюду стихают звуки дня. Жизнь постепенно замирала вокруг него, соседние квартиры погружались в сон. Выключались телевизоры, все реже пищала автосигнализация, умолкали разговоры во дворе, таяли людские голоса за стенами.

Все ложились в кровати, укрывались потеплее, уплывали в сон. Дима оставался один — и никому в целом мире не было дела до того, что он, возможно, проживал свои последние часы.

Как когда-то никому не было дела до страданий Валерика.

Полночь. Электронные часы показали четыре ноля, а потом начался отсчет нового дня. Диме все же удалось шагнуть в него! А может, удастся и пережить?

Свет погас во всей квартире одновременно. Ни единого лучика ни с одной стороны — хоть глаз коли. Холодильник захлебнулся на половине оборота: тишина, как и тьма, стала полной и плотной.

И в этой тишине, совсем рядом раздался знакомый уже высокий, звонкий, холодный голос, в котором не было намека на живое, человеческое чувство.

— Вот и я.

Алчность — вот что в нем слышалось. Алчность и голод.

На Диму пахнуло отвратительным смрадом. Это был сладковатый удушливый запах разложения, сырой земли, гниющей плоти. Существо, что пришло за ним, выбралось из могилы и теперь стояло в двух шагах, готовое наброситься.

Рука Димы метнулась к нательному крестику. Схватив его, но не почувствовав желанного спокойствия, он ответил:

— Я знаю, кто ты и как умер. Знаю, что ты убил много людей, и знаю, почему. Тебя предали все, даже мать. Вот потому ты и мстишь им.

Лампа под нелепым абажуром, что стояла в углу комнаты, вдруг затрещала, замигала и засветилась слабым желтоватым светом.

В этом призрачном свечении Дима увидел в метре от себя невысокую фигурку. Существо лишь отдаленно напоминало мальчика, которого Дима сегодня видел на фотографии. Когда-то милые детские черты исказила злоба. Волосы свалялись, кожа местами слезла, глаза провалились в глазницы и сияли красноватым блеском. Черные губы кривились в усмешке. Темный костюмчик вымазан в земле.

Адское создание облизнуло губы.

— Хорошо. Значит, ты знаешь, как сильно я голоден.

— Я не бросал тебя умирать. — Смотреть было невыносимо, но Дима заставлял себя не отводить взгляда. — Я не такой, как они. Хотел помочь, пошел туда, где ты жил. В чем я виноват?

Ему показалось, или в глазах существа промелькнула неуверенность?

— Ты просил найти маму, но ведь и сам знаешь, где она. На кладбище. Ты убил ее, отомстил. Всем отомстил. Зачем же продолжаешь приходить?

— Потому что голод не пропадает. Он становится только сильнее.

— Ты не можешь уйти?

Существо зашлось булькающим смехом:

— Начитался книг о неприкаянных душах? Собрался помочь?

Дима не знал, что ответить, но ответа и не потребовалось.

Жуткое создание с неожиданным проворством подскочило к нему, приблизило лицо к его лицу. Запах гнили стал удушающим, и Дима подумал, что теряет сознание. Ночной гость вцепился в его руки. Пальцы его были ледяными и твердыми, как тиски, и Диму будто парализовало. Холод разлился по венам, вымораживая внутренности. Он хотел вырваться из стального захвата, но ничего не получилось.

«Оно сейчас сожрет меня», — мысль пришла и ушла. Дима утратил способность бояться, как потерял и волю к сопротивлению.

— Нет, — прошептал ему на ухо тот, кто прежде был невинным ребенком, убитым равнодушием взрослых. — Я не съем тебя. Ты был прав. Ты единственный, кто захотел помочь. Поэтому теперь ты будешь есть. Мы будем делать это вместе.

Дима хотел закричать, но горло сжалось.

«Я не хочу!» — Такова была его последняя самостоятельная мысль.

Но она уже не имела значения.

… Утром следующего дня хозяева квартиры вернулись домой. Дядя Костя затащил в прихожую тяжелые чемоданы. Тетя Зоя, на ходу сбросив сапоги, ринулась инспектировать квартиру. Их племенник стоял тут же.

Обнимая его, оба ощутили странный запах — даже не запах, а словно бы его отголосок, но решили, что им показалось. Пожимая Диме руку, дядя Костя удивился, насколько холодна эта рука, а ведь в квартире было жарко.

От этого холода ему стало не по себе, но неприятное чувство быстро прошло.

— Все в порядке, — приговаривала тетя Зоя, обходя одну комнату за другой. — Молодец, Димочка.

Племянник улыбался отстраненной улыбкой и ничего не говорил.

— Здесь ведь никого не было? — спросил дядя Костя.

На секунду на лице Димы промелькнуло удивление.

— Да, милый, не было посторонних? — выжидательно уставилась на него тетя Зоя.

— Что вы тетя, — Дима растянул губы в пластмассовой улыбке, — разумеется, никого. Здесь теперь только я.

Последняя фраза прозвучала непонятно, но супруги списали это на обычную оговорку. Они посмотрели на племянника, и обоим пришло в голову, что он выглядит и ведет себя как-то… не так, как всегда. Но что именно в нем изменилось, что стало другим, и чем эти перемены могут обернуться, понять так и не удалось.

Им предстояло узнать это позже.

Как и Лехе.

Как и многим другим…

Дом напротив

— Он буйный у вас? С ним такое раньше случалось? На учете ваш муж состоит?

Вопросы сыпались на Леру, клевали в затылок, градом падали на плечи. На какие-то она отвечала, но большинство просто пропускала: никак не могла разобрать смысла, не получалось сосредоточиться, вникнуть, чего от нее хотят.

Пока Володю обезоруживали, связывали, сажали в машину, увозили, ей все казалось, что это сон — дурной сон, от которого нужно поскорее проснуться. Но как ни пяль глаза, как ни щипай себя за запястье, очнуться от кошмара не получалось.

Потом автомобили разъехались, и Лера осталась одна. Подошла к бару, налила себе коньяку. Выпила залпом, как водку, налила еще. Уселась с ногами в кресло. Перед глазами стояло побелевшее от ужаса, безумное Володино лицо, нож в дрожащей руке. В ушах звучали его вопли:

— Они здесь! Стоят прямо тут! Убирайтесь! Заставь их уйти!

Телефон зазвонил, когда Лера допила уже вторую порцию коньяка. В голове слегка шумело.

Звонила мать. Только этого не хватало. Отношения с родительницей всегда были натянутыми, и говорить с ней сейчас хотелось меньше всего. Но если промолчать, а она потом узнает от кого-то (а узнает мать точно, хотя живет в другом городе), то будет выносить мозг с такой силой, что жить не захочешь.

— Привет, мама.

— Ты что, пьяная? Голос какой-то вялый.

Мать всю жизнь проработала бухгалтером, но нюх у нее был, как у полковника ФСБ.

— Лекарство приняла, — соврала Лера. — Снотворное. Володе стало плохо и его увезли…

— Сердце? — ахнула мать. Зятя она любила едва ли не больше, чем родную дочь.

— … в психиатрическую больницу, — договорила Лера.

Воцарилась пауза, во время которой мать, похоже, пыталась переварить информацию и увязать в сознании образ собранного, вежливого, всегда доброжелательного Володи с образом чокнутого психопата.

— Он что… в депрессии был? — спросила мать, наверняка думая о том, что Володя оказался скрытым алкоголиком.

— Помутнение случилось. Ножом размахивал. Меня чуть не ранил.

Мать принялась причитать, говорить, что он, наверное, переутомился (читай — жена заездила), много работал и так далее. В конце она уже довольно спокойно поинтересовалась:

— А полиция? Заявление писать надо? Его что же, судить будут?

— О чем ты говоришь, мам? — взмолилась Лера. — Какое заявление? Ничего же он не сделал в итоге. Обследуют, лечение назначат.

Но никто Володю не лечил. Утром Лере позвонили из больницы и нарочито скорбным голосом сообщили, что ее муж ночью скончался от инфаркта миокарда.

Так в тридцать три года Лера стала вдовой.

На четвертый день после похорон она осталась в доме одна. До этого момента с ней рядом всегда кто-то был: мать (хотя лучше бы ее не было), двоюродная сестра Юна, лучшая подруга Наташа. Утешали, помогали, поддерживали.

Когда все ушли, в доме стало слишком тихо. Такую тишину не заглушишь ни музыкой, ни телевизором. Это молчание осиротевшего дома, оно давит с такой силой, что закладывает уши, словно на большой глубине, и спасения от него нет и быть не может.

Сотовый пиликнул, извещая, что пришло сообщение. Лера взглянула на экран и, увидев, от кого оно, отключила телефон.

Она сидела в доме, как в утробе гигантского животного, и чувствовала себя так, как и должен чувствовать человек, жизнь которого разом рухнула, похоронив его под обломками.

Коньяк в эти дни помогал лучше всего остального, и она привычным жестом взяла бутылку, плеснула золотистое снадобье в пузатый бокал. С выпивкой в руке подошла к большому панорамному окну, которое выходило в поле.

Стоял октябрь, темнело рано, и поле перед ней тонуло во мраке.

«Если бы мы остались в городе, может, было бы легче», — подумала Лера.

Они с Володей переехали сюда прошлой зимой, в безумной надежде начать новую жизнь и спасти свои отношения. Первые месяц — два казалось, что это было правильное решение, а потом все стало еще хуже. Володя замкнулся, они отдалились друг от друга настолько, что могли не разговаривать неделями.

— Ты уверена, что Володя ничего не знал? — шепотом спросила Наташа на днях, убедившись, что их никто не слышит.

— На все сто. Да если бы и… Ему до меня дела не было, говорила же.

Но на самом деле, увидев Володю с ножом на пороге спальни тем вечером, Лера подумала именно об этом: муж оказался в курсе ее интрижки и хочет убить из ревности. Правда, уже спустя секунду стало ясно, что это не так.

Парень, с которым у Леры завязался роман, был ее коллегой, и оба знали, что их отношения пусты и несерьезны. У обоих были семьи, и эта связь была для него способом развлечься, а для нее — попыткой убежать от одиночества и забыть о проблемах. Зачем он написал ей сегодня, Лера не знала и знать не желала. Для нее эта страница была перевернута.

Внезапно в темноте вспыхнул огонек. Приглядевшись, Лера поняла, что в одном из окон дома напротив зажегся свет. Не электрический, кажется, а от свечи — слишком он был неверным, зыбким.

«Кто там может быть? Неужели эти руины все же кто-то купил?» — подумала Лера, сделав глоток.

«Руины» были старой помещичьей усадьбой — два этажа, массивные колонны, белые стены. До революции это был роскошный господский дом. Потом, в советское время, когда создали колхоз, в здании размещался Дом культуры, но после того, как директор заперла в одной из комнат пятерых детей и пыталась сжечь их живьем, его закрыли, и с той поры усадьба пустовала.

— Детей спасли? — поинтересовался Володя у риелтора, который рассказал им эту историю.

— Один ребенок все же погиб. А директор повесилась в своем кабинете.

Теперь колхоза не было, но деревня осталась. Бывшие колхозные поля выкупил предприимчивый человек, стал продавать землю под застройку.

— Место — отличное, поселок элитный, — нахваливал риелтор. — От города — двадцать километров, всего ничего. Дороги новые, все коммуникации, проводной интернет, охраняемая территория. Кругом красотища: лес, речка. Продажи участков только стартовали, поэтому хорошая скидка.

Лера с Володей продали городскую квартиру и стали строить дом. Володя был проектировщиком, так что проект придумал самостоятельно, сам же и стройкой руководил. Дом был двухэтажный, просторный, с камином и витой лестницей. Меньше чем за семь месяцев строительство завершилось, и Новый год они отмечали уже в новом доме.

Многие участки по соседству тоже раскупили: некоторые дома были достроены, где-то работы еще шли. Володя, интроверт по натуре, решил купить землю именно здесь, на краю поселка, потому что отсюда было ближе всего до реки и дальше от трассы, да к тому же соседи — только с трех сторон (а пока — вообще лишь с одной, другие не успели купить). С четвертой стороны, меньше чем в километре, красовалась некогда прекрасная усадьба, стоящая посреди поля.

Лере до нее дела не было, зато Володя был одержим старым домом.

— Лерусь, как ты не понимаешь, там все историей дышит, — говорил он. — Я мог бы отреставрировать усадьбу, и жила бы ты аристократкой!

Но мечтам не суждено было сбыться: документов на усадьбу не имелось, оформить землю в собственность возможности не было, и Володе пришлось отступиться. Оставалось лишь любоваться осыпающимися белыми стенами из окна.

Сейчас Лера стояла там, где часто стоял Володя, глядя вдаль.

«Интересно, он ходил туда?» — пришло ей в голову. Муж никогда не говорил об этом. Да Лера и не спрашивала. А все же интересно, кто там блуждает впотьмах, со свечой в руке?

При мысли о том, что кто-то может забраться туда на ночь глядя, ей стало не по себе, и Лера отошла от окна, задернув шторы.

Легла она поздно и заснула почти сразу, спасибо коньяку. Среди ночи проснулась от жажды и поплелась на кухню. Голова побаливала, во рту был противный привкус.

Вернувшись в спальню со стаканом воды, Лера бросила взгляд в окно, которое выходило туда же, куда и окно гостиной — на старый дом. Свет там по-прежнему горел.

Наутро она отправилась на работу, хотя ей разрешили отдохнуть две недели. Но оставаться одной дома было еще хуже, поэтому Лера прервала свое затворничество. Коллеги смотрели сочувственно, выражали соболезнования, а она гадала, многим ли из них известно о том, что ее муж умер в психушке.

Он — мужчина, с которым у Леры случилась интрижка — заглянул перед обедом со стаканом кофе в руке.

— Я звонил. И писал тебе. Почему не отвечала?

Лера, ничего не говоря, смотрела на него долгим взглядом.

— Что ж, ясно. — Он вылил кофе в цветочный горшок, смял стаканчик и швырнул его в урну. — Понял, не дурак.

— Спасибо.

— Хоть друзьями-то остаться можем?

Она улыбнулась, и он вернул ей улыбку. Он был неплохим парнем, им было хорошо вместе, но сейчас, глядя на него, Лера постоянно думала, что слишком мало сделала для того, чтобы понять мужа, как-то уладить все. Предала его, слишком рано опустила руки. А теперь уж ничего не исправить.

Рабочий день пролетел быстро, и, въезжая в ворота поселка, Лера спросила у охранника, не купил ли кто-то старую усадьбу.

— Нет, — был ответ. — Никого там нет.

— Может, мальчишки или местные пьяницы залезли?

Сторож жил в соседней деревне, и слова Леры произвели на него весьма необычное впечатление:

— Да вы что! — Всплеснул он руками. — Кто же из местных туда сунется-то? Миллион дай — не пойдут. Тем более ночью!

Сзади посигналила следующая машина: автомобиль Леры загораживал проезд. Ей очень хотелось расспросить охранника подробнее, но нужно было ехать.

Вечер прошел по расписанию, к которому Лера уже стала привыкать: ужин из полуфабрикатов, коньяк, ванна, кровать. А еще она раз за разом смотрела в окно. В старом доме горел свет. Что бы ни говорил охранник, там точно кто-то был.

Прошел четверг, за ним минула и пятница. Лера старалась привыкнуть к своему одинокому житью, не давая себе думать о том, что это, может быть, надолго. Или даже навсегда.

В субботу они с Наташей встретились в городе, погуляли по парку. Посидели в кафе.

— Ты как? — спросила подруга, когда все безопасные темы закончились.

— Хуже не бывает, — не стала скрывать Лера. Да от Наташи и не скроешь.

— Ты ни в чем не виновата. Он сам в последнее время вел себя как…

— Перестань. Он ребенка хотел, а я сделала аборт. Потом, когда я поняла, что готова родить, мы пытались, ничего не получалось, но он ни разу меня не упрекнул. Я сама себя грызла, но он — никогда. Когда стало ясно, что ничего не выйдет, что я сама себе организовала бесплодие, опять же не он устраивал истерики и скандалы на ровном месте. Володя любил меня, а я все время испытывала, топтала его чувства.

— Может, отчасти и так, но ведь именно мы, женщины, острее переживаем невозможность иметь детей, потому он и реагировал спокойнее, — заметила Наташа.

— Наверное.

— Вам не стоило переезжать за город. Ты городская девчонка. Тут, среди людей, рано или поздно пришла бы в себя.

— Однако это была моя идея — сменить обстановку. Я в который раз все испортила.

Лера уронила голову на руки и расплакалась. Долго ревела, а Наташа гладила ее по волосам и говорила все те вещи, которые обычно говорят в подобных случаях.

Выплакавшись, она почувствовала не облегчение, а пустоту. Когда ехала домой, думала о том, что Наташа, возможно, права. Стоит продать дом и вернуться в город.

Субботним вечером распорядок изменился — из него были исключены ужин и коньяк: Лера решила, что слишком много пьет. Уснула она за полночь, и ей приснился сон, живой и яркий, как кинофильм.

Снилось, что она идет к усадьбе — той самой, заброшенной. Только во сне она была отнюдь не запущена: окна сверкали на солнце, подъездная дорожка выложена белым камнем, всюду пестрели цветочные клумбы, стояли застывшие в живописных позах парковые статуи, сверкала на солнце глянцевая поверхность искусственного пруда.

Когда Лера подошла ближе, двери внезапно распахнулись, и на пороге появился Володя. Он улыбался, протягивал к ней руки и говорил:

— С возвращением, любимая! Посмотри, какой дом я построил для нас!

Леру захлестнуло такое счастье, что она засмеялась и побежала к Володе. Но дорожка будто бы удлинялась, а его фигура на пороге отдалялась с каждым ее шагом, становилась все меньше и меньше. Уже не смеясь, а задыхаясь от слез, Лера бежала вперед, звала мужа, а потом запнулась, упала и проснулась в собственной постели.

По лицу текли слезы. Володя был так близко, а теперь снова оставил ее, и она словно второй раз его потеряла.

— Прости меня! Пожалуйста, прости, — прошептала Лера в темноту.

Ей пришло в голову, что мертвым известны секреты живых, от них ничего не скроешь. Смерть срывает покровы, так что и про ее измену Володя теперь тоже знает.

— Я так виновата, — снова заговорила Лера. — Это была ошибка, страшная ошибка. Сама не знала, что делаю, мне просто было больно, плохо, хотелось растоптать себя, вот и… Вместо этого растоптала наш брак. Поверь, я к тому человеку ничего не чувствовала. Самой от себя противно. — Лере почудилось, что она говорит не в пустоту, что ее слышат. Володя слышит! — Никогда в жизни никого не любила, кроме тебя. И всегда буду любить.

Утром, еще не открывая глаз, Лера пошарила рукой по соседней подушке, словно надеясь, что всего случившегося не было, и Володя спокойно спит с нею рядом.

Мужа, конечно, не оказалось, но на подушке лежал лист бумаги.

Володиной рукой было написано: «Я не сержусь. Приходи».

Леру словно вымело из кровати. Запутавшись в одеяле, она полетела на пол, но тут же вскочила и прижалась спиной к стене.

— Я схожу с ума, — сказала она и зажмурилась в надежде, что ей показалось и, когда откроет глаза, листок исчезнет. Но он не исчез.

В гостиной голосом Рианны запел сотовый, и Лера бросилась на звонок, услышав призыв из нормального мира, в котором покойные мужья не пишут записок своим вдовам.

— Звоню узнать, все ли хорошо, — сказала Наташа.

— Мне Володя, когда мы только познакомились, постоянно писал записки, — быстро заговорила Лера. — Короткие такие, трогательные. Сердечки иногда рисовал и разные глупости. То на холодильник прилепит, то в сумку положит. Я тебе не рассказывала?

— Не помню, — неуверенно проговорила подруга. — Кажется, нет. А что?

— А то, что ночью я его во сне видела. Прощения просила, а утром нашла записку, что он прощает.

Наташа, похоже, переваривала услышанное.

— Думаешь, я спятила?

— Нет, конечно! — возмущение было слишком нарочитым.

— Кто мог это сделать, если в доме только я?

В молчании Наташи слышался ответ, и Лера сама его произнесла:

— Я, да? Думаешь, я сама написала и не помнила?

— Ты никогда не лунатила?

Лера жалела уже, что затеяла этот разговор. Свернула беседу, повесила трубку, вернулась в спальню. Записки на подушке больше не было, но Лера точно знала, что ей не показалось. Как была уверена и в том, что Володя точно приходил к ней ночью.

Вопреки всему, она ничуть не была напугана. Ей даже стало легче, и, готовя себе завтрак, она тихонько напевала. Взгляд по привычке потянулся к окну. На усадьбу она теперь смотрела с новым интересом. «Приходи», — значилось в записке. И сон был про усадьбу. И Володя был так ею увлечен.

Решение пришло само собой.

Лера оделась и вышла из дому. Было холодно и пасмурно, но, к счастью, без дождя. Ночью подморозило, и сухая трава, присыпанная изморозью, словно серебристыми блестками, весело хрустела под ногами.

Чтобы попасть в усадьбу, нужно было обогнуть их участок, выйти за границу поселка (забор построить еще не успели, только столбы поставили), а дальше идти по полю. Лера стала искать какую-нибудь тропинку, хотя и понимала: взяться ей неоткуда, раз никто туда не ходит.

И все же тропа была. Протоптанная кем-то не так давно дорожка вела прямиком к старому дому. Лера почти бегом побежала по ней — ее не покидало иррациональное чувство, что там, возле дома, окажется Володя. Он ведь сам позвал ее!

Где-то в глубине души ворочалось неприятное чувство, что это происходит не с ней. По натуре Лера была прагматичным, немного суховатым человеком, подобные порывы были ей чужды. Она как бы наблюдала за собой со стороны и удивлялась себе, но все же шла.

Впереди на дорожке что-то темнело. Приблизившись, Лера увидела кожаную мужскую перчатку. Никаких сомнений: когда-то она принадлежала Володе.

«Ты протоптал тропинку, — подумала Лера, поднимая перчатку и убирая ее в карман. — Я так и знала! Ты бывал тут».

Когда Лера смотрела на старое здание из окна своего дома, расстояние было довольно приличным. Но сейчас ей показалось, что прошли всего минут пять, как она очутилась перед парадной дверью.

Все это было очень похоже на сон, который она видела этой ночью. Конечно, не было ни пруда, ни клумб, ни статуй, но сама атмосфера, ощущение покоя… По-прежнему ощущая некую раздвоенность, когда словно бы спишь наяву, Лера поднялась по ступенькам лестницы и толкнула тяжелую дверь.

Она оказалась не заперта, и Лера ступила внутрь. Она и сама не знала, что ожидала увидеть там, но реальность оказалась сногсшибательной.

Лера стояла посреди огромного холла. Сквозь большие окна лился дневной свет. На полу лежала цветная плитка, на одной из стен виднелись остатки росписи. С высокого потолка свисала огромная, на удивление хорошо сохранившаяся люстра. Мраморная лестница с деревянными перилами белела на противоположном конце холла.

Ни малейшего намека на сырость или гниль. Пахло пылью, осенними листьями и почему-то — старыми книгами. Лера бродила по залу, думая о том, как тут тихо и спокойно, как величествен старый дом, столько всего повидавший на своем веку.

Ей подумалось, что когда-то (возможно, одно или два столетия назад) по этому залу, точно так, как она сама сейчас, шла прекрасная дама с затейливой прической и тонкой талией, затянутой в корсет, в пышном платье с рюшами и воланами. Она говорила с кем-то хрустальным голоском, кокетливо улыбалась, обмахиваясь веером, и ее ножки, обутые в изящные туфельки, легко ступали по мраморным полам. Горели свечи, звучала музыка (Лера готова была поклясться, что слышит звуки вальса!), плелись интриги, заключались союзы, элегантно одетые мужчины изысканно шутили, а дамы скромно опускали глаза.

Занятая своими мыслями, Лера машинально достала перчатку Володи из кармана. Может, он сейчас где-то здесь, мелькнуло в голове. Сама не зная, зачем, повинуясь неясному ощущению, она натянула перчатку на руку. У мужа были крупные ладони, и Лерина ладошка провалилась внутрь.

И точно так же вся она словно бы провалилась в глубокий колодец.

Или, наоборот, вынырнула из него?

Это произошло в одно мгновение, и Лера никак не могла сообразить, что происходит. Ее, как младенца из материнской утробы, вырвали из волшебного сновидения, в которое она непонятно как попала, и все кругом внезапно изменилось. Точнее, стало таким, каким и было на самом деле, а не таким, каким чудилось ей. В ее размягченное, замороченное (непонятно, чем и кем) сознание была вложена чудесная картинка — теперь же она рассыпалась на кучу осколков.

В мутных, тусклых, исчерканных дождями окнах зияли дыры. Битое стекло валялось на грязном полу вперемешку с мусором. Перила развалились, от люстры остались одни воспоминания. На стенах и потолке чернели уродливые пятна плесени. Запах сырости и гниения забивался в нос. К тому же внезапно на улице потемнело — собирался дождь, и в большом зале стало сумрачно и жутко.

Но хуже всего было то, что Лера оказалась здесь не одна. Неясные тени притаились в углах и возле лестницы. Одни были высокие, выше Леры, другие чуть ниже. Она не могла понять, кто это, но ей казалось, что эти люди («Люди? Ты уверена?») смотрят на нее, ждут, что она сделает.

— Кто тут? — пискнула Лера, хотя собиралась произнести это как можно тверже.

Одна из фигур словно бы качнулась в ее сторону, но так и осталась в углу.

«Надо бежать отсюда», — отстраненно подумала Лера. Было страшно, но она, собравшись, сконцентрировавшись, отступила к двери. Словно повторяя ее движения, темные тени тоже пошевелились, но двинулись не назад, а вперед, к Лере.

Она увидела выбирающихся из мрака существ — видела их длинные костлявые руки, лысые бугристые черепа, горящие глаза на узких, вытянутых лицах. Напоминающие людей, жуткие искореженные создания придвигались все ближе.

«Они набросятся на меня! Боже, что мне делать?» — пронеслось в мозгу.

Рука в Володиной перчатке сжалась в кулак, и Лера почувствовала прилив сил, как будто покойный муж ободряюще сжал ее ладонь. Это придало решимости, и Лера, развернувшись, бросилась прочь из дома. Выскочила за дверь, пронеслась по ступенькам и помчалась по дорожке.

Оказывается, уже начался сильный дождь, тропа раскисла, бежать было тяжело. Ноги застревали в грязи, и Лере казалось, что ее затягивает вниз, в топкое болото, где поджидают неведомые твари. Она быстро устала, к тому же обратная дорога казалась куда длиннее, но Лера бежала, не позволяя себе остановиться ни на секунду.

Оглянуться решилась, только уже очутившись возле своего дома. Ее никто не преследовал. Заброшенная, населенная чудовищами усадьба белела вдали и выглядела опасной, как затаившийся хищник.

Лера захлопнула дверь, заперлась на все замки, зашторила окна. Она была уверена, что твари, обитавшие в заброшенном доме, каким-то образом видят ее, наблюдают за ней и выжидают.

Коньяк — куда без него в такой момент? Лера залпом выпила полстакана, но так и не смогла убедить себя, что случившееся ей всего лишь померещилось: чем дольше об этом думала, тем больше убеждалась, что те чудища существуют на самом деле.

Более того, они хотели, чтобы Лера узнала о них, потому и заманили в усадьбу! Ясно, что сны о прощении, появление Володи, записка, да и само ее состояние, когда она пошла туда — затуманенное, одурманенное — все было частью жестокой игры.

Что те существа хотели сделать с ней? Зачем она была им нужна?

Не только она. Лере пришло на ум, что странное поведение Володи в последние месяцы и сама его смерть — это звенья одной цепи.

Воспоминания, как назойливые посетители в приемной большего начальника, теснились в голове; перед глазами возникали картины, на которые Лера прежде не обращала внимания, мелочи, которым не придавала значения.

… проснувшись среди ночи, она видела, что Володя не спит, а стоит возле окна, сунув руки в карманы. Или сидит на кровати, сгорбившись, и плечи его напряжены;

… муж не любил, когда к нему в кабинет заходили во время работы, но в последние месяцы это превратилось в манию: Володя злился, если Лера появлялась на пороге, и стал запирать письменный стол на ключ;

… он изменился внешне: похудел, осунулся, поседел. Почти ничего не ел: Лера то и дело отправляла содержимое его тарелок в мусорное ведро.

… заказчики постоянно звонили, но Володя отказывался даже от самых выгодных предложений, ссылаясь на занятость. Он дни напролет скрывался в кабинете, как бункере, однако за последние полгода не представил ни одного проекта.

…муж начал принимать снотворное, глотал таблетки: после его смерти она нашла в его тумбочке горы лекарств, но при этом часто жаловался на бессонницу.

Лера пыталась с ним поговорить, задавала вопросы, но Володя всегда отговаривался, отгораживался от жены. Скользил взглядом мимо. Избегал ее. А однажды предложил разъехаться, пожить отдельно: он — тут, в доме, а ей можно снять квартиру в городе. Она раскричалась, заплакала, хлопнула дверью. В приступе отчаяния и гнева приняла ухаживания того мужчины.

Раздавленная своей личной бедой, Лера была уверена: причина отстраненности, молчаливости, невнимательности мужа лишь одна — ее бездетность, то, что она лишила их обоих будущего. Думала, что он не может простить, побороть горечь и обиду.

Но сейчас понимала, что все не так. Володя, рациональный, трезво мыслящий человек, столкнулся с чем-то, чего не мог принять и понять. С чем-то пугающим. С тем, от чего стремился уберечь любимую жену.

Поднявшись из кресла, Лера пошла на второй этаж, прихватив с собой бутылку, бокал и большой кухонный нож.

В кабинет Володи она не заходила уже давно. С момента его смерти — ни разу: не могла заставить себя открыть эту дверь. А оказавшись внутри, поразилась запустению, которое тут царило.

Прежде муж был невероятно аккуратным, чистоплотным, а тут… Всюду пыль, разбросанные бумаги, газетные вырезки, журналы, стопки книг, которые сняли с полки, да так и не поставили на место, бросив, где попало. Круги от чашек на столе, пятна от пролитого кофе.

Лера решила проветрить комнату. Окно кабинета выходило не на старый дом, а на противоположную сторону, и от этого было чуть спокойнее. Не потому ли Володя проводил время именно здесь, а иногда и оставался ночевать?

Дождь все не прекращался, хотя немного поутих. Серая морось висела за окном, лезла в душу. Лера вздохнула и отошла к столу. Дверца, за которой находились выдвижные ящики, была заперта, и вот тут пригодился нож. Лера понятия не имела, где искать ключ, поэтому приготовилась попросту вскрыть замок. Поковырявшись в нем, в итоге поступила проще и сломала хлипкую дверцу.

Три ящика, которые она выдвинула один за другим, были полны бумаг. Но, к огромному разочарованию и изумлению Леры, все листы были порваны на мелкие кусочки. Перед ней была всего лишь груда бумажного мусора.

Правда, на одной из полок лежала большая папка, озаглавленная «Проект № 58». Володя всегда нумеровал свои проекты, а это видимо, был тот, за который он взялся в марте — последний, так и не завершенный.

Лера уселась в кресло мужа, открыла папку, стала листать страницы. Сначала это были обычные наброски, расчеты, замечания, которые касались проектирования торгово-развлекательного центра. Многие здания в городе были построены по проектам Володи.

Но потом он явно забросил центр. Появились совсем другие рисунки и чертежи. Лера видела старую усадьбу: Володя изображал ее с разных ракурсов, целиком и по частям. Рисовал и такой, какой она была сейчас, и такой, как выглядела давным-давно. Больше уже ничему не удивляясь, Лера смотрела на зеркальный пруд, приусадебный парк и статуи, что снились ей прошлой ночью.

Перебирая листы, она углублялась все дальше. Теперь у нее в руках были изображения внутреннего убранства старого дома. Похоже, Володя бывал в усадьбе часто, потому что зарисовывал комнаты и первого, и второго этажей, и холл, откуда Лера еле выбралась пару часов назад.

Увидев, что Володя запечатлел на последних двух страницах, Лера внутренне сжалась, хотя, пожалуй, была уже ко всему готова. С белых листов на нее глядели демонические твари, проклятые человекоподобные чудовища. Володя изобразил их с присущими ему мастерством и дотошностью, не пропустив ни одной детали: непропорциональные конечности, искривленные тела, лысые вытянутые черепа, уродливые лица с провалами глаз, раскрытые в крике бесформенные рты.

Руки затряслись, и Лера убрала рисунки в папку, сунула ее обратно в стол. Теперь она знала, что свело Володю с ума, что убило его; от кого он пытался защититься, размахивая ножом. Жалкая, бесполезная попытка: существа были бесплотны и не видимы никому, кроме него. А теперь и Лера видела их, потому что, на свою беду, забралась в заброшенный дом.

Она попыталась залезть в компьютер мужа, но так и не смогла одолеть сложную систему защиты. Закружила по кабинету, стараясь отыскать что-то полезное, что могло бы помочь разобраться, выжить. Статьи и книги, которые читал Володя, касались оккультизма и носили названия вроде «Адово войско», «Демоны среди нас» и «Как защититься от сил тьмы». Была тут и религиозная литература, сборники молитв и проповедей.

Лера попробовала читать, но строчки расплывались перед глазами. К тому же она знала: Володе не помогло то, что он перечитал эту бесполезную гору томов.

В приступе охватившего ее страха и безнадежности, она принялась швырять на пол безделушки, книги, письменные принадлежности.

— Что ты натворил? Вот что втравил нас обоих? — кричала Лера.

Устроила настоящий погром и выбежала прочь, еще более смятенная и перепуганная, чем тогда, когда вошла в кабинет.

Между тем стемнело. Оставаться одной было невыносимо, и Лера набрала номер Наташи. Но та была в гостях, уехала с мужем и детьми. Звонить сестре Юне не имело смысла: та отбыла в командировку, а матери…нет уж, благодарю покорно.

«Надо забыть обо всем. Просто выбросить из головы!»

Лера отправилась на кухню, загремела кастрюлями. Все валилось из рук: она уронила картонку с яйцами, разбила салатник, забыла положить что-то в тесто, и в результате блины горели и не желали отскребаться от сковородки.

Оставив кухню в таком же разоренном состоянии, что и кабинет, уже сильно пьяная, с кружащейся головой, Лера пошла в спальню и упала на кровать. Уснула мгновенно, но уже через три часа проснулась.

Электронный будильник известил, что сейчас два часа ночи. Сна — ни в одном глазу: Лера поняла, что не сумеет заснуть. В комнате почему-то было светлее, чем обычно. Свет шел со стороны зашторенного окна.

«Может, этот чертов дом горит?» — вспыхнула надежда.

Лера встала с кровати и осторожно отодвинула занавеску.

Дом был объят светом. Не золотистый, не ало-рыжий, как при пожаре, он озарял пространство вокруг. То было призрачное, зыбкое сияние. Туманное, мерцающее, как блуждающий болотный огонек.

В этом серовато-серебристом тумане виднелись темные силуэты. Они были далеко, разглядеть их оказалось сложно, но Лере и не нужно было видеть, чтобы понять, как они выглядят. Выбравшись из усадьбы, теперь существа стояли снаружи. Немного, но все-таки ближе к Лере.

«Сколько времени им понадобится, чтобы добраться сюда?» — почти спокойно подумала она.

Едва дождавшись шести утра, Лера завела машину и поехала к будке охранников. Мельком глянув в зеркало, увидела отразившуюся там бледную женщину с помятым лицом и всклокоченными волосами и равнодушно подумала, что похожа на чучело. Стоило хотя бы причесаться, но ей не было дела до своего внешнего вида. И плевать, что подумают другие.

У охранников как раз закончилась пересменка. Человек, с которым Лера намеревалась поговорить, собрался идти домой. Она сказала, что хочет задать ему несколько вопросов, предложила подвезти, и он согласился (впрочем, без особой охоты).

— Вы сказали, что никто в здравом уме не сунется в старую усадьбу. Почему? Расскажите про нее, — безо всяких предисловий начала Лера.

— История известная, — охранник покосился на нее.

Он держался скованно, совершенно не жестикулировал во время разговора, не поворачивал головы, все время глядел прямо перед собой, точно боялся лишний раз пошевелиться. Его большие неуклюжие ладони покоились на коленях, словно сонные звери.

— Мне она не известна. — Лера слишком резко вывернула руль, и автомобиль подпрыгнул на кочке. Она чертыхнулась и сбавила скорость.

— Там помещик жил. Людоед.

— В каком смысле? — не поняла Лера.

— В прямом. Людей ел. Колдуном был. Обряды разные, заговоры. Говорят, жизнь свою поганую хотел продлить, и во время этих обрядов кучу народу угробил.

Лера вспомнила свои видения в холле: прекрасные дамы и кавалеры, суаре и балы. Ничего этого, оказывается, там не было и быть не могло.

— Местные боялись там показываться, работать у него никто не хотел. Люди исчезали в этих краях, детей полно пропало, а никто ничего не мог доказать. Ну, это уж как водится у нас, в России. У кого деньги, тот и прав. — Охранник вздохнул, кажется, о чем-то своём.

— И что потом?

— Люди не выдержали, собрались как-то ночью, ворвались к нему и убили. Разрубили на куски, сожгли, кости зарыли там же. Думали, все успокоится. Не тут-то было. После смерти еще хуже стало. Человека убить можно, а демона как убьешь?

— Демона?

— Говорят, он демоном стал. При жизни тела ел, а после смерти стал души пожирать. Все, кого он убил, сейчас в его поганой усадьбе, с ним. Служат ему и других приманивают. Если кто зайдет туда — пиши пропало. Ума человек лишается, мерещиться ему начинает всякое, бесовские твари покоя не дают.

Лера вспомнила директрису Дома культуры, о которой говорил риелтор.

— Бывали случаи, молодежь залезет туда — на спор, на слабо. — Охранник снова тяжело вздохнул. — Ни разу добром не кончилось. Кто ночью пойдет, сразу помрет, до утра никто не доживал. Кто днем, еще какое-то время продержится. Но потом все равно не жилец.

Они уже доехали до деревни, и охранник попросил:

— Тут остановите. Дальше сам. — Взялся за ручку и собрался уже выйти, но обернулся к Лере, впервые посмотрел прямо на нее и криво улыбнулся. — Зря я разболтался. Мы, местные, верим, а вам, городским, не надо о таком думать. Может, это еще и не правда.

Похоже, он запоздало забеспокоился, что Лера расскажет его начальству о неуместной откровенности, и у него могут возникнуть проблемы с работой.

— Это правда, — ответила она. — Я сама их видела — бесов, демонов.

Губы мужчины побелели. Невыразительное лицо странно дернулось.

— Ты что, была там? — перейдя на «ты», спросил он.

— Вчера, — не стала опираться Лера. — Меня как будто… позвали. Муж позвал. Он…

— Знаю.

Лера почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Я не хочу умирать, — прошептала она. — Мне страшно. Что же делать?

Охранник отшатнулся от нее, точно от зачумленной.

— Спасибо, что подвезли. Мне пора.

Он уже вышел из машины. Лера выскочила следом и спросила срывающимся голосом:

— А если я уеду? Это может помочь?

Охранник, не оборачиваясь, пожал плечами.

— Можно попробовать. Кто знает.

Через полтора месяца Лера за бесценок продала свой шикарный дом. Хозяйка агентства недвижимости (знакомая Наташи, хорошая женщина) уговаривала дождаться сезона, говорила, что загородная недвижимость лучше продается с апреля по октябрь. И цена просто неадекватная, зачем так дешевить?

Лера не слушала и стояла на своем. Она жила в аду, а потому та жизнь, которой жили нормальные люди, которой жила и она до недавнего времени, была забыта, неважна, непонятна.

С работы пришлось уйти. Учитывая былые заслуги, ей предоставили длительный отпуск, разрешив вернуться, когда она будет чувствовать себя лучше. Даже выплатили какие-то деньги.

— Береги себя. У всех бывают тяжёлые времена, но ты умница, справишься. Надеюсь, вернешься, и мы еще поработаем вместе, — с искренним сочувствием сказал бывший любовник, заместитель директора компании.

Спать Лера почти перестала: днем перехватывала несколько часов и на этом — все. Оставшиеся от Володи успокоительные пилюли она уже давно выпила, пришлось купить новые. Принимала их горстями, запивала коньяком, но все равно не могла успокоиться.

Каждую ночь она, как когда-то ее покойный муж, смотрела в окно спальни. Смотрела на демонов, которые ночь за ночью оказывались все ближе к дому. То ли не могли сразу приблизиться и наброситься на нее, то ли это была изощренная пытка — Лера не знала. Единственное, что ее интересовало, успеет ли она убраться отсюда до того, как они окажутся на пороге.

Лера постоянно спрашивала себя, что будет потом, когда она уедет и уже не сможет видеть, насколько сокращается расстояние между ними и ею, но не находила ответа. Надеялась, что они потеряют ее из виду, и все закончится.

Одновременно с продажей Лера подписала договор на новое жилье. Двухкомнатная квартира в уютном спальном районе была небольшая, но с хорошим ремонтом, на пятом этаже многоэтажки. После просторного дома тут было тесновато, но зато из окна спальни не видно старой усадьбы.

Лера выбрала район, который находился на максимальном удалении от поселка, где они жили с Володей. Теперь ее отделяли от страшного дома больше пятидесяти километров. Она надеялась, что демоны привязаны к своему обиталищу. Ведь прежде, если верить рассказам сторожа, вся жуть творилась в непосредственной близости от усадьбы.

В четверг и пятницу Лера перевозила вещи, а в субботу окончательно перебралась в новое жилище. Обходя квартиру, она впервые за многие недели почувствовал себя спокойно: будто давно не дышала полной грудью, а тут вдруг сделала глубокий вдох.

— Успела! Все кончилось! — громко сказала Лера. — Здесь я в безопасности.

Сделала себе ванну с душистой пеной и морской солью. Заказала ужин в любимом ресторане. Вместо коньяка открыла шампанское и решила, что больше не притронется к крепкому спиртному. Надела шелковую пижаму и отпраздновала свое избавление.

Кругом были люди: на верхнем и нижнем этажах, справа и слева. Выглянешь в окно — автомобили стоят на парковке, люди спешат по своим делам, а на детской площадке — мамы с детьми. Обыденная картина казалась такой умиротворяющей, такой прекрасной!

— Я выжила, — проговорила Лера, улыбнулась и чокнулась со своим отражением в оконном стекле. Наступила ночь, и она наконец-то могла встретить ее как нормальный человек, не занимая пост возле окна.

Правда, от таблеток придется отказываться постепенно, понемногу снижая дозу. Сразу не получится: Лера отвыкла засыпать без помощи препаратов. Но это ничего, с такой ерундой она справится играючи.

Лера легла в кровать и выключила свет.

Володя ласково поглаживал ее по плечу и легонько дул на сомкнутые веки: он всегда делал так, когда будил жену поутру.

— Вставай, Леруся. Пора.

Она расслабленно улыбнулась, не открывая глаз. Так хотелось поспать еще немножко. Неужели уже пора…

«Он умер. Володя лежит в могиле уже два месяца».

Мысль ошпарила кипятком и растеклась по венам ледяным огнем. Это сон? Ей все снится?

Но она не спала. И в подтверждение того, что все происходит наяву, снова раздался голос мертвеца:

— Пора, дорогая.

Только теперь звучал он не с нежностью, а с затаенным злорадством.

Лера лежала в кровати, обливаясь холодным потом. Ужас затопил ее, как студеная вода. Он боялась открыть глаза и взглянуть на того, кто пришёл навестить ее стылой темной ночью.

Вчера демоны стояли прямо под ее окном. Лера отчетливо видела их — они ухмылялись, они звали. Она слышала их мысли: «Еще немного — и ты присоединишься к нам», и знала, что следующей ночью они войдут в дом.

Но ведь она успела! Она сбежала!

Лера распахнула глаза. Тьма в городе не бывает такой непроглядной, как в селе. Окна домов, фонари, фары автомобилей, неоновые вывески рассеивают ее, поэтому Лера хорошо видела ночного гостя. Всех их.

Сутулые изломанные фигуры стояли возле кровати, у двери, в углу комнаты. От них шел холод — мертвенный, от которого перехватывает горло. Маслянисто-черные ямы глаз без зрачков и радужки были устремлены на нее. Рты змеились в подобии ухмылки.

Давно умершие, они все же не были мертвы. Они хотели выпить ее душу, сожрать то единственное, что делает нас теми, кто мы есть. Лера чувствовала их жажду, знала, что у нее нет сил противостоять.

Ближе всех оказалось существо, при жизни бывшее ее мужем. В искаженном лице с застывшими чертами трудно было узнать человека, которого она любила. Да он и не был человеком.

Длинные костистые пальцы потянулись к ее горлу.

— Нет! — закричала Лера. — Нет! Не хочу!

Она схватила с ночного столика лампу и швырнула в демона. Лампа пролетела сквозь него и ударилась о стену.

Другое существо, маленькое и верткое, влезло на кровать. Лера завизжала и перекатилась на пол. Вскочила на ноги, прижалась к стене, только тут сообразив, что загнала себя в угол.

Впрочем, бежать было и некуда, обреченно поняла она. От себя не убежишь, а ведь эти сущности стали ее частью.

Тени надвигались, наплывали, словно черная зловонная вода. Рты раскрылись, подобно водоворотам, утягивающим на дно. Лера падала, тонула, пыталась вдохнуть поглубже, но словно бы оказалась в безвоздушном пространстве.

Перед глазами стало темно, сознание ускользало. Тело ее скручивало тугой спиралью, и ей казалось, что кости трещат и ломаются, выкручиваясь из суставов. Глаза плавились в глазницах, барабанные перепонки лопались. Лера ощущала на лице, груди и руках жалящие прикосновения, похожие на удары током, от которых по телу расходились жгуче-острые волны. Ее опутывали щупальцами, кололи иглами, выворачивая изнутри, нащупывая самые чувствительные точки.

Лера кричала не переставая, не помня себя от боли. Она была оголенным нервом, и каждый укол-удар выжигал в ней все, что она когда-то любила. Несчастная не знала уже, кто она, не помнила себя, не надеялась — а ведь со смертью надежды умирает и сам человек.

Однако Лера, окруженная демоническими тварями, которые пиявками присосались к ней, вытягивая последние остатки жизни, была еще жива, и тогда одно ледяное щупальце протянулось к самому сердцу, пронзив его острием. Трепещущее, все еще толкающее по венам остывающую кровь, поддерживающее жизнь в измученном теле, оно дернулось в последний раз, стукнувшись о переломанную грудную клетку.

Яркая вспышка разорвала мозг, остановила длящуюся целую вечность муку. Тело Леры тяжело осело на пол. Широко раскрытые глаза больше ничего не видели.

Спустя мгновение в квартиру ворвались полицейские, которых вызвали перепуганные душераздирающими воплями соседи. Они подумали, что к новой жилице ворвались бандиты и убийцы, но в квартире не было никого, кроме мертвой женщины в шелковой пижаме, сидящей у стены спальни. На полу валялась разбитая лампа, сброшенное одеяло было скомкано в ногах кровати.

— Сердце, — качали головами люди на похоронах. — Как и у мужа. Ненадолго его пережила.

— Лебединая верность, — говорили одни.

— Пить она стала, — шептались другие.

Свежая могила была усыпана цветами. Красивая и юная Лера беззаботно улыбалась с фотографии, перечеркнутой черной линией.

Наташа плакала. Мать застыла от горя. Бывший любовник скорбел неожиданно сильно, хотя сам не ожидал от себя таких эмоций. Уходя, он незаметно коснулся снимка, глянул в смеющиеся глаза и мысленно попросил прощения.

Однако это было бесполезно. Той, что могла бы простить, здесь не было. Тело покоилось под слоем красной глины, на двухметровой глубине. А душа осталась навеки блуждать в пустых залах проклятого дома.

Могильщики

Логово «могильщиков» Паша искал давно. Год уж точно, а может, и дольше. Но оно все ускользало, словно было заколдованным. Хотя, на самом деле, в мистику Павел не верил. Просто «могильщики» умели прятаться, потому их и ловили так долго.

Потом все же поймали, но место, где они укрывались, так и не было найдено, и это не давало Паше покоя. Он перелопатил кучу материалов — в основном статьи в Интернете, дважды бывал в тех краях, разговаривал с местными жителями, но всякий раз возвращался с пустыми руками.

Теперь все будет иначе — Паша нутром чувствовал, что эта поездка принесет ему удачу. Буквально неделю назад позвонил человек, который, якобы, точно знал, где нужно искать. Откуда у него эти сведения, сообщать отказался наотрез.

Паша рассудил так: если тот человек его обманет, тогда он поставит на поисках точку, не станет больше гоняться за призраками. Зато если все получится, это будет настоящая сенсация.

Он отлично выспался, хотя провел ночь в гостинице (а у него редко получалось заснуть где-либо, кроме собственной квартиры), и выехал в девять утра, рассчитывая оказаться на месте часа в три.

Сейчас он крутил руль, слушал Оззи Озборна и думал, что уже через несколько часов, возможно, совершит самое настоящее открытие. Настроение было отличное: Павел был уверен, что человек, назвавшийся Иваном, не соврал.

Когда Паша создавал канал «Таинственная Россия», то и помыслить не мог, что его детище станет популярным, а ролики будут набирать десятки тысяч просмотров. Ему просто интересно было рассказывать о том, что увлекало его самого: удивительные, порой страшные происшествия, окутанные тайной места, нераскрытые преступления.

Спустя всего год Паша уволился из магазина электроники, где работал после университета. Работу свою он едва выносил, но все же это было лучше, чем идти в школу преподавать историю, как предписывал диплом. Теперь же Паша отлично зарабатывал, делая то, что приносило ему удовольствие, и считал себя счастливым человеком. А главное — свободным.

Например, сейчас ему не нужно было отпрашиваться у начальства, чтобы поехать. Он сам решал, что, как и когда делать. Правда, мама до сих пор качала головой и вздыхала, что у него нет записи в трудовой книжке. Но маму можно понять: она мыслила другими категориями. Теми, которые самому Паше казались надуманными, неживыми, непригодными для современной жизни.

Полтора часа назад Паша въехал в N-скую область, большая часть которой когда-то находилась под контролем «могильщиков». Так называли банду убийц, которая орудовала в этих местах в конце девяностых — начале нулевых.

Бандиты останавливали автомобили, грабили и убивали людей, машины угоняли, разбирали, перепродавали. «Могильщиками» их прозвали за то, что никто из жертв нападения не выжил, а ведь число пропавших на этих дорогах людей исчислялось десятками…

Поймали преступников «на живца», всех бандитов перестреляли на месте. Возможно, кто-то из членов банды и сумел улизнуть, избежать расправы, но больше никого не нашли, как не нашли и место, где обитали нелюди.

Однако грабежи прекратились, и постепенно ужас, окутывавший целую область, забылся, стал историей. Дороги отремонтировали, ездить по ним можно было без боязни, и сейчас уже мало кто помнил, что лет двадцать назад каждый, кто проезжал здесь, рисковал найти страшную жестокую смерть.

Иван подробно объяснил дорогу, и Паша послушно следовал инструкции. Свернув в нужном месте с трассы, он оказался на проселке, уводившем вглубь леса.

Ехал довольно долго, пока не оказался в крохотной заброшенной деревеньке, где стояли почерневшие от времени дома: крыши провалились, окна были заколочены, улицы и огороды заросли бурьяном.

Проехав ту деревню, Паша снова выехал на дорогу, которая то петляла среди полей, то углублялась в лес. Никто, похоже, не ездил тут много лет, но у Паши, к счастью, был внедорожник, а погода стояла сухая, так что грязи не было, и потому он легко преодолевал километр за километром.

Похоже, Иван знал, о чем говорил: все ориентиры, подсказывающие куда и в каком месте нужно свернуть, Павел находил без труда, понимая при этом, что без подсказок давно бы заплутал, да и вообще и помыслить не мог, куда нужно направиться на очередной развилке.

«Кто ты, Иван? — думал Паша. — Уж не один ли из «могильщиков»? А может, родственник кого-то из них? Или единственный выживший?»

Ответить на этот вопрос мог только сам проводник, но делать этого не желал. Что ж, его право.

Вот и озеро, больше похожее на болото, заросшее камышами. Довольно большое, а лужица чистой воды — только в самом центре. Огибая озеро, Паша сильно нервничал: шутка ли, примерно через пять километров он поймет, не зря ли затеял это путешествие.

Дорога снова нырнула в лес, словно в темную нору. Была она теперь узкой — не дорога, а потайная тропа. Пришлось оставить машину и идти пешком. Паша подхватил рюкзак и камеру, двинулся вперед.

Ветви сплетались над головой, солнечные лучи с трудом пробивались сквозь листву, отчего казалось, будто идешь по темному коридору. Пахло пожухшими листьями и сыростью; комары тянули свою заунывную песню.

Неожиданно «коридор» оборвался, и Паша выбрался на большую поляну. Выбрался — и тут же, с замиранием сердца, понял, что Иван не солгал. Вот оно, волчье логово.

Теперь все здесь было запущено, заброшено, но когда-то место это было оборудовано со знанием дела. Высокий сетчатый забор, сейчас местами поваленный, окружал площадку, на которой стояли три деревянных строения: дом, что-то вроде сарая и длинное приземистое сооружение, вероятнее всего, гараж. Ворота на территорию не были заперты, и это наводило на мысль о том, что, когда бандиты ушли на свое последнее дело, кто-то оставался здесь ждать их. А не дождавшись, забрал, наверное, самое нужное и ценное, да и убрался восвояси.

Может, это был человек, назвавшийся Иваном?

Впрочем, какая разница.

На пятачке перед гаражом, утопая в траве, застыли несколько ржавых автомобилей, напоминающих окаменелые кости динозавров. Паша прошел мимо них, думая, с какого из зданий начать осмотр. Пока шел, снимал все кругом, сопровождая съемку короткими комментариями.

Для начала — дом, решил Павел. Правда, дверь оказалась заперта, но это ничего: он выбил окно и забрался внутрь. Камера фиксировала все детали:

— Большое помещение на первом этаже, очевидно, что-то вроде столовой. Деревянный стол, за которым могут с комфортом устроиться человек десять. Никаких изысков, обстановка, можно сказать, спартанская: добротные, но простые стулья, диван возле окна. Все, конечно, в пыли, — вещал на камеру Паша. — Не похоже, чтобы люди уходили отсюда в спешке. Все вещи на своих местах, ничего не сломано. В этом месте и вправду никого не было с того момента, как ушли «могильщики», так что я — а вместе со мной и вы — первые, кто побывали здесь.

На стенах были хаотично развешаны пестрые картинки: календари за 1999-й и 2000-й, политическая карта мира (зачем?), карта N-ской области (ну, тут все ясно) и, конечно же, фотографии пышногрудых красоток в купальниках. Лица девушек погрустнели и выцвели, улыбки померкли.

Кроме этой комнаты на первом этаже была кухня, прихожая и еще одно помещение, которое Паша окрестил «VIP-зоной», потому что мебель тут была побогаче, а вместо голых лампочек с потолка свисала люстра. В углу стоял огромный шкаф, больше напоминающий сейф. Павел потянул на себя створки, выдвинул наугад один ящик, потом второй и увидел, что все они забиты коробками. Что было в коробках, он решил осмотреть после, а пока подняться на второй этаж и поснимать там.

Время летело незаметно. Паша бродил по дому, заглядывая во все углы. Если не знать историю этого места, можно было подумать, что это нечто вроде дешевой гостиницы: на втором этаже были спальни, в каждой из которых — по две кровати, и лишь в одной, убранной с некоторой претензией на шик, спальное место было только одно. Паша подумал, что тут, вероятно, отдыхал от дневных забот главарь — или как его полагается правильно назвать.

Вновь спустившись вниз, Павел глянул в окно и увидел, что день уже на излете. Солнце готовилось укатиться за горизонт, и, хотя было еще светло, тени уже удлинялись. Скоро ночная мгла наползет на это место, широкими мазками раскрасит все кругом в черный цвет.

Осмотреть логово целиком при свете дня он не успеет. Значит, либо нужно будет досматривать все ночью, а потом ехать, рискуя заблудиться во мраке, либо же осмотреть, сколько получится, остаться здесь на ночь, а утром спокойно доснимать все остальное.

Ночевать тут не хотелось, но Паша был готов к такому повороту событий, у него даже имелись с собой спальник, прочие туристические прибамбасы и небольшой запас еды.

— Думаю, мне придется тут заночевать, — бодро проговорил он в камеру. — Все же лучше, чем заплутать в незнакомом, уединенном месте. Заодно и посмотрим, не бродят ли тут призраки «могильщиков». А если серьезно, то бояться нечего: уже два десятилетия тут не ступала нога человека, так что никто сюда не явится.

Однако пока было еще светло, и Паша направился к шкафу, забитому коробками. Установив камеру так, чтобы она снимала все, что он будет делать, Паша открыл створки и выдвинул первый ящик.

Сначала он не понял, что перед ним: ящик был битком набит всевозможными безделушками, сувенирами, украшениями, даже иконами. Потом до него дошло, что все эти вещи принадлежали жертвам «могильщиков», и кто-то из бандитов, непонятно, за какой надобностью, решил сохранить их.

«Зачем? — недоумевал Паша. — Чтобы время от времени доставать, разглядывать и вспоминать о том, кого и при каких обстоятельствах убил?»

Внезапно ему стало не по себе. Он словно впервые за все время осознал, что люди, которые построили этот дом, бывали в этой комнате и обедали за большим столом; которые смеялись, говорили о пустяках, ссорились, обсуждали какие-то вопросы — и чьи голоса все еще незримо витали в атмосфере заброшенного дом, не были обычными людьми.

Это были жестокие отморозки, безжалостные убийцы, готовые ради наживы, не задумываясь, отбирать человеческие жизни. А вещи, сложенные в коробки, принадлежали тем, кто принял от их рук смерть — возможно, мучительную.

Паша поспешно бросил в коробку тяжелый медальон и вытер о джинсы похолодевшие ладони.

— Мне, по правде сказать, очень не по себе, — проговорил он, глядя в камеру. — Кажется, что я здесь не один.

Хотел сказать просто для пущего эффекта, но, едва договорив, понял, что это правда.

«Валить отсюда надо», — пришло ему на ум, но Паша одернул себя: столько искал этот дом, а теперь что же? Разнервничался, как барышня, и бежать?

Он решительно выдвинул следующий ящик. Внутри оказалась коробка с документами: паспорта, какие-то карточки, но в основном — водительские удостоверения. С фотографий смотрели лица — мужские, женские. Пожилые люди, средних лет и совсем молодые.

— Все эти люди мертвы, — севшим, сухим голосом произнес Паша. — Их объявили пропавшими без вести, но так и не нашли. Где их тела? Где «могильщики» закопали их? Наверное, поблизости, в здешних местах.

Собственная шутка про бандитов-призраков показалась вдруг не просто глупой, а даже кощунственной. Люди, ушедшие в небытие, смотрели серьезно, вроде бы даже требовательно.

«У меня начинается паранойя», — подумал Паша, поспешно убирая коробку и принимаясь за следующий ящик. Он был почти пуст. Внутри лежал желтый шифоновый женский шарф и розовая коробочка — расписная, резная, нарядная.

Паша взял ее в руки и, откинув крышку, услышал тихую мелодию.

— Музыкальная шкатулка, — сказал он. — Видно, принадлежала какой-то девушке.

— Это моя, — прозвучал за спиной тихий голос, и Паша едва не заорал от неожиданности.

«Все-таки здесь живет кто-то! Вот попал! Снял ролик, называется! Проникновение со взломом… Сколько за это дают?» — пронеслось в голове.

Он развернулся, не выпуская шкатулки из рук, сердце скакало бешеным зайцем. Перед ним стояла девушка лет двадцати, не старше. Она была красива — космически, нереально красива, Паша никогда таких красавиц не видел даже в кино, не говоря уже о том, чтобы встретить лицом к лицу.

Светлые, отливающие золотом волосы падали на плечи, огромные фиалковые глаза смотрели с нежной грустью. На девушке были белые брючки и синяя блузка, цвет которой подчеркивал необычный оттенок глаз.

Паша потерял дар речи. Стоял, как болван, и пялился на девушку. Такое случалось с ним редко, обычно он за словом в карман не лез, но тут просто ступор напал. Потом, немного придя в себя, проговорил охрипшим голосом:

— Привет. Ты живешь здесь? — Спохватившись, он протянул девушке шкатулку: — Прости, я… Возьми, пожалуйста. Не думай, я не вор!

На лице красавицы промелькнуло смятение. Она отступила назад, выставив перед собою ладони, и покачала головой:

— Нет-нет. Я не могу. Пусть будет у тебя, хорошо?

«Не могу? Что бы это значило?» — подумал Паша, а вслух сказал:

— Я Павел. А тебя как зовут?

— Тая. Таисия.

— Необычное имя. — «Такое же удивительное, как и ты сама!» — А я блогер, снимаю всякие таинственные места. Может, ты даже видела мои ролики.

— Блогер? — переспросила она, слишком тщательно выговаривая это слово, будто оно было ей незнакомо.

Но не может же современный человек не знать, что такое «блогер»!

— Ну да, — ответил Паша и показал на камеру, которая все так же работала, продолжая записывать их разговор. — У меня канал на YouTube.

Девушка слегка нахмурилась. Кто знает, может, она принципиально против интернета и всего, что с ним связано? Паша поспешил перевести тему, чтобы Таисия, не дай Бог, не передумала общаться с ним.

— Ты так и не ответила, где живешь. Здесь, рядом? Просто я не местный, мне объяснили, как ехать. Я и не знал, что тут люди живут.

Тая посмотрела на него долгим взглядом — тягучим, как ириска, и при этом тоскливым, обреченным.

— Что-то не так? — спросил Паша. — Тебе не нравится, что я тут снимаю?

Она покачала головой.

— Нет, наоборот. Я рада, что ты пришел. Я ждала. Мы все ждали.

Это снова прозвучало необычно, и Паша хотел спросить, кто такие «все», но Таисия грациозно, словно балерина, развернулась, отошла от него и танцующей походкой прошлась по комнате со словами:

— Сразу видно, что ты хороший человек, Паша. Иногда, конечно, дурака валяешь, но все равно хороший. Добрый. Люди тебя любят. И животные тоже.

Девушка обернулась к нему и неожиданно улыбнулась. Улыбка ее окончательно покорила Пашу. Некоторые люди умеют улыбаться так, что все кругом словно бы озаряется светом, и на душе делается спокойнее. Павел подумал, что приехал сюда, желая найти сенсационный материал, а в результате нашел кое-что гораздо лучше. Вернее, кое-кого. Спасибо Ивану!

— Слушай, чего мы тут торчим? Здесь мрачно. Давай выйдем, прогуляемся или съездим куда-то! Где твой дом? У меня машина. — Продолжая говорить, Паша подошел к камере. — Я только оборудование соберу и…

Он умолк, оборвав себя на полуслове. Подойдя к камере, желая отключить запись, Паша заглянул в видоискатель, и внутри все оборвалось. Он не знал, как расценить то, что увидел, потому что разумного объяснения не было.

Камера в этот момент была направлена точно на Таю, которая стояла возле кресла. Но снимала пустую комнату: никакой девушки рядом с креслом не было.

Паша остановил съемку и промотал запись назад. Вот место, где он держит в руках шкатулку, а Тая стоит рядом, и они разговаривают. То есть так было: они стояли и разговаривали, но на записи оказался только он. Размахивал руками, улыбался, волосы приглаживал, обращаясь к пустоте.

Таисии не было нигде, ни на одном кадре.

Но, однако, вот же она — в двух шагах!

Паша открыл рот, собираясь спросить, как такое возможно, но девушка его опередила:

— Догадался уже? — Улыбка ее потускнела, взгляд снова стал печальным: — Я же сказала, ты особенный. Ты — видишь. А вот камера твоя — нет.

— Вижу что? — спросил Павел, хотя уже понял. Не верил, отказывался даже мысль такую допускать, но, тем не менее, понимал.

— Меня нет, Паша. Была когда-то давно.

— Ты… призрак? — непослушными губами выговорил он.

— Умерла, — ответила Таисия. — Только вот уйти не могу. Хочу, а не получается. Я тут как в тюрьме. Думаешь, легко это — быть привязанной к одному месту, да еще к такому! — Она обвела комнату взглядом, в котором читались отвращение и страх.

— Они… — Паша хотел сказать «убили тебя», но не смог. Произносить эти слова, глядя на нее — живую и прекрасную, язык не поворачивался. Кто мог сделать такое, у кого могла подняться рука?

Павел знал, что здесь творилось. Но одно дело знать, и совсем другое — осознавать. Безликие жертвы обрели лица, и одно из этих лиц вдруг стало дорогим ему.

— Убили меня. Я ехала в машине со старшей сестрой. Они остановили машину: там было что-то на дороге, колесо спустило. Ее убили там же. Меня… Я не знаю, ушла ли она или тоже привязана к тому месту, где умерла. Может, блуждает где-то на дороге. Мы не можем встретиться. И родителей я не вижу, не знаю, живы они или нет.

Паша иногда смотрел фильмы ужасов. В них показывали, как мучаются неупокоенные души. Но столкнуться с таким вживую…

— Ты здесь одна? — спросил он, чувствуя, что голова идет кругом.

Тая отрицательно качнула головой.

— Нас много. Я чувствую других. Иногда и вижу кого-то. Мы не можем общаться так, как будто все еще живы. Всем нам больно. — Она потерла лоб рукой. — Это сложно объяснить… тому, кто жив.

Павел, повинуясь неясному импульсу, подался вперед и коснулся руки Таи. Вернее, хотел коснуться, но ощутил обжигающий холод. Это было все равно, что опустить ладони в ледяную воду, при этом рука его прошла сквозь девушку.

— Боже! — Он не сумел сдержаться и вскрикнул, отшатнувшись от Таисии. Стало неловко за свою реакцию, и он извинился, чувствуя, что краснеет.

— Ничего, — она едва заметно усмехнулась. — Думаю, кто-то из нас позвал тебя.

— Так Иван… Но как позвал? Зачем?

— Не знаю. Я такого не умею, но, может, кому-то удалось. Не сердись. Нам просто нужно уйти. Ты должен помочь.

Голос ее сделался умоляющим, и сердце Паши сжалось. Он хотел сказать что-то успокаивающее, но тут взгляд его упал на окно. Вернее, на то, что происходило снаружи.

«Как я раньше не заметил?» — подумал Павел.

День уже давно сменился сумерками — это произошло быстрее, чем он ожидал. То ли они говорили с Таей дольше, чем ему показалось, то ли время летело незаметно, то ли была во всем мистическая подоплека.

Несмотря на темноту все было видно отчетливо, потому что территория оказалась освещена. Свет лился из окна помещения, которое Паша посчитал сараем, и из гаража, двери которого были распахнуты, и из окон дома. Видимо, на базе «могильщиков» имелся генератор, потому что никаких линий электропередач не было.

Во двор заезжали автомобили — одним за другим, три. У открытых ворот стояли двое парней: едва машины оказались на территории, как они их заперли.

— Что происходит? — потрясенно спросил Паша и оглянулся, отыскивая взглядом Таю. Но девушки не было. Она исчезла, оставив его одного.

Павел снова припал взглядом к окну, и только тут обратил внимание, что и двор выглядит теперь совсем иначе: довольно широкая подъездная дорога, никакого бурьяна, ржавые колымаги тоже пропали. По двору ходили, громко переговариваясь, мужчины.

Голоса их звучали отчетливо, но разобрать, о чем они говорят, Паша не мог. Звуки словно бы накатывали волнами, постепенно становясь все громче.

«Логово оживает!» — промелькнуло в голове у Паши, который, не отрываясь, продолжал следить за тем, что происходит.

Один из мужчин подошел к маленькой желтой машине, открыл заднюю дверь и…

Сердце Паши замерло, пропуская удар за ударом.

Мужчина вытаскивал с заднего сиденья девушку. Та сопротивлялась, не хотела вылезать, но он, смеясь, тянул ее за руку. Светлые волосы, тонкая фигурка, синяя кофточка. Тая! Это была она!

Когда девушка оказалась снаружи, мужчина грубо рванул ее на себя. Она принялась отбиваться, дала ему пощечину.

— Ах ты сучка! — выругался он и ударил Таю с такой силой, что она полетела на землю.

Паша выбежал из комнаты, выскочил во двор.

— А ну, убери от нее лапы, скотина! — заорал он.

Тая лежала на земле, прикрывая лицо руками.

Паша вихрем налетел на подонка, но что-то случилось, и его отбросило в сторону.

Мужчина подошел к Тае, схватил ее за руку. Она закричала.

Павел снова набросился на него, попытался ударить, но опять ничего не вышло.

— Оставь ее! Не смей трогать, гад!

Он бегал вокруг них и кричал, молотил руками воздух. Его раз за разом откидывало от Таи и ее мучителя, но Паша опять поднимался, хотя и понимал уже, что все бесполезно. Он мог наблюдать, но не мог вмешиваться.

События эти происходили в прошлом, которое ни Паша, ни кто-то иной был не в силах изменить. Это напоминало фильм, который видишь на экране, героям которого сопереживаешь, не имея возможности помочь.

К мужику с бычьим затылком присоединились еще двое. Они отпускали мерзкие шуточки, глядя на Таю, как на кусок мяса, примериваясь, обшаривая ее руками и взглядами.

Крича от ярости и ужаса, Паша бессильно наблюдал за тем, как ее, уже почти потерявшую сознание от побоев, тащат в дом.

— Позабавимся до ужина, — хохотнул один из «могильщиков».

Паша не пошел за ними. Он не мог выносить этого. Не мог идти туда и смотреть, как истязают и насилуют Таю, в которую он успел влюбиться. Не мог помешать тому, что произошло двадцать лет назад.

Просто сидел на земле, раскачиваясь, обхватив голову руками, и плакал — впервые за долгие годы, плакал отчаянно и безутешно, как ребенок.

Павел не знал, сколько времени прошло. Было уже совсем темно, когда на крыльце показались двое мужчин, тащивших Таю.

— Поворачивайся быстрее! — сказал один. — Заляпаем тут все.

Мужчины прошли мимо, волоча свой страшный груз.

— Слишком рано сдохла, — со злостью сказал второй. — Толком и не успели ничего.

— Мог бы и так, пока теплая. Некоторым, я слышал, так даже больше нравится! — загоготал первый.

Они бросили тело Таи в угол за сараем, и один из убийц сказал:

— Утром займемся. Неохота щас к озеру тащиться.

Паша бросился к Тае, склонился над девушкой и увидел, что прекрасное лицо ее изуродовано побоями, губы искусаны в кровь. Синяя блузка была разодрана, голые ноги матово белели в темноте. Девушка была не просто убита, но унижена, опорочена, и, хотя ей уже было, наверное, все равно, Паша захотел прикрыть ее наготу от чужих глаз.

— Прости, прости меня, — бормотал он, снял футболку и прикрыл Таю.

Хотел коснуться ее, но руки встретили лишь пустоту и холод. Ощутив это, Павел потерял сознание.

Очнулся он от того, что в глаза ему било солнце. Поморщившись, сел, сжимая голову руками. События прошлой ночи полыхали перед внутренним взором ясно, ничуть не померкнув.

Паша огляделся по сторонам. Все выглядело так, как в тот момент, когда он приехал сюда: запустение, тишина, застрявшие в густой траве автомобили.

Бандиты сгинули, пропала и Тая. На земле валялась футболка, которой он пытался прикрыть тело девушки. Двигаясь, как автомат, Павел поднялся на ноги и увидел чуть поодаль предмет, которого не могло тут быть.

Музыкальная шкатулка. Паша помнил, что она осталась в доме — и все же теперь шкатулка оказалась здесь. Он взял ее в руки, приоткрыл крышку. Полилась грустная мелодия, и ему на миг показалось, что он вот-вот услышит голос Таи.

Вчера ведь именно так и было: стоило ему открыть шкатулку, как появилась девушка. Он с надеждой посмотрел по сторонам, но Таи не было.

«Нам просто нужно уйти. Ты должен помочь», — прозвучал отчетливо, будто наяву, ее нежный голос.

— Я помогу, — прошептал Паша.

Несколько минут спустя, упаковав камеру и все остальное, он пошел к своей машине. Ни о каких съемках больше не думал, да и помыслить не мог, как вообще сумел бы вести репортаж с места, где на его глазах убили Таю.

В нем что-то умерло, и, поглядев на себя в зеркало, Паша увидел, что волосы его словно присыпали пеплом.

«За ночь поседел», — безучастно подумал он, ничуть не удивившись.

Музыкальная шкатулка Таи лежала на соседнем сиденье.

«Все будет хорошо, — подумал Паша, обращаясь к девушке. — Ты будешь свободна».

Вскоре он проехал затянутое тиной озеро, стараясь не смотреть в его сторону. На дне, в темных глубинах, следовало искать останки несчастных жертв «могильщиков»: Паша ясно помнил, как те двое мерзавцев говорили о том, что им лень идти к озеру.

Обратную дорогу Павел находил интуитивно. Не задумываясь, крутил руль, поворачивая влево и вправо, и ни разу не ошибся, будто что-то вело его.

А может, и правда, вело. Даже скорее всего: как притянуло в эти места, так и выводило отсюда.

Оказавшись на шоссе, Паша достал телефон и набрал нужный номер. В другой руке он сжимал музыкальную шкатулку.

Через несколько дней все СМИ обсуждали сенсационное происшествие. Было наконец-то обнаружено место, где двадцать лет назад базировалась банда жестоких налетчиков, прозванных в народе «могильщиками», найдено логово, откуда преступники совершали свои кровавые набеги.

В доме обнаружили вещи, принадлежавшие жертвам, а также документы, по которым стало возможно установить личности людей, на протяжении двух десятилетий считавшихся пропавшими без вести.

Но самая страшная находка ждала на дне заболоченного озера, что располагалось в нескольких километрах: водоем стал братской могилой для десятков людей.

Появлялись все новые шокирующие подробности. Назывались имена погибших. Публиковались их фотографии и душераздирающие истории родных и близких.

Паша следил за всем этим, сидя дома.

Полиция приехала по его звонку, именно он сделал так, чтобы тайна «могильщиков» вышла наружу. Павел стал героем дня, а число подписчиков его канала выросло в несколько раз. Многие просили, чтобы он выложил отснятый материал, но Паша знал, что никогда ничего такого не сделает.

Это было бы все равно, что вести репортаж с похорон близкого человека.

Паша узнал, что отец Таи умер от инфаркта в том же году, когда пропали дочери, но мать все еще жива. Поначалу он хотел найти женщину и отдать шкатулку ей, но потом вспомнились слова: «Пусть будет у тебя».

Музыкальная шкатулка стояла на полке, и Паша то и дело смотрел на нее. Иногда открывал крышку, слушал призрачную, словно замирающую вдали мелодию, и ему казалось, что Таисия где-то совсем рядом…

А потом музыка умолкала, и Паша сознавал, что Тая ушла навсегда.

Ведьмино поле

Оксана уже жалела, что ввязалась в этот поход, не придумала подходящей причины, чтобы отказаться, и только страх выглядеть капризной брюзгой в глазах Миши заставлял ее идти вслед за остальными и даже улыбаться время от времени.

На выходных нужно отдыхать, а не тащиться по лесу с тяжеленным рюкзаком, точно зная, что там, куда ты идешь, не будет ни горячей воды, ни нормальной еды, ни интернета.

Их было шестеро: Оксана с Мишей, его лучший друг Василич (по паспорту Олег Васильев) с женой, которую тоже звали Оксаной, и которую все звали Ксюшей, а еще сестра Василича Надя со своим женихом Владом, который был вдобавок коллегой и другом Миши. Такая вот закольцовка.

Все, кроме Оксаны, отлично знали друг друга, дружили сто лет и общались между собой как близкие люди. Оксана же чувствовала себя чужой, и это нервировало.

Их с Мишей роман был, можно сказать, новорожденным: они встречались всего три месяца. Жена Миши погибла в прошлом году, и с тех пор он был одинок, пока не познакомился с Оксаной. Их сразу потянуло друг к другу, и она со дня на день ждала, что он предложит ей жить вместе, но Миша почему-то тянул, медлил.

Буквально на прошлой неделе он познакомил ее со своими друзьями, а теперь вот позвал в поездку. Оксана подозревала, что это нечто вроде смотрин, и от того, насколько правильно она будет себя вести, сумеет ли понравиться всем этим людям, во многом будут зависеть ее дальнейшие отношения с Мишей. Так что Оксана, которая сама удивлялась силе своего чувства к этому мужчине, приготовилась приложить все усилия, чтобы стать своей в компании его друзей.

— Выехать можно в субботу утром, часов в семь. К полудню точно будем на месте, — азартно говорил Василич, главный инициатор поездки, когда они все сидели в кафе в минувшую пятницу. — В воскресенье, часа в два — обратно.

— Отличный план, — потягивая пиво, сказал Влад. — Мне нравится.

— Мы часто выбираемся все вместе, на выходные, с палатками, — пояснила Оксане Надя.

Она была внешне очень похожа на своего брата — такая же зеленоглазая и светловолосая, с немного резковатыми чертами лица. Только внешность Василича была выразительнее, ярче, Надя же казалась его бледной выцветшей копией. Зато характер у нее был хороший, покладистый, так что она понравилась Оксане больше языкастой, ироничной Ксюши.

— Там красиво, вы просто обалдеете! — продолжил Василич. — Но главное, это место с историей.

Василич работал журналистом, по образованию был филологом, увлекался краеведением. Так что, как говорил Миша, у него всегда была наготове какая-нибудь история.

— Ты о чем это? — приподняла бровь его жена. — Мне не рассказывал!

— Звучит интригующе, — добавила Оксана, просто чтобы не молчать и поддержать беседу.

— Местные жители называют его Ведьмино поле. Хотя на самом деле никакого поля нет: лес, поляна, озеро. Я видел на фотографиях. Озеро, кстати, очень чистое, родников полно.

— А с историей что? — поторопила его Ксюша.

— Погоди, будет тебе история. По легенде там когда-то давно ведьма жила. На том месте, где сейчас озеро, были ее владения: дом, сад, поле. Люди к ней постоянно приходили — погадать, вылечиться от болезни, найти пропажу. А потом какому-то богатому влиятельному человеку понадобилась ее земля. Он поначалу предложил выкупить по дешевке, но она наотрез отказалась уходить с насиженного места. Ну, он и обвинил ее в разных смертных грехах, а потом приказал повесить прилюдно, прямо возле дома. Народ, как водится, поверил обвинениям. Целая толпа собралась: раньше все к ней за помощью бегали, а теперь пришли полюбоваться на казнь и мучения. Кричали, мол, убить ведьму! Повесили ее, но разойтись не успели. Что-то вроде землетрясения случилось, земля разверзлась и все, кто пришли понаблюдать за расправой, провалились. Вместе с домом и садом. А потом вода хлынула, и озеро образовалось. Так что там, под водой, погребены и сама ведьма, и несколько десятков людей, которых она за собой утащила.

— Но это же только легенда, верно? — спросила Оксана. — Просто выдумки?

— Народный фольклор всегда имеет под собой реальные основания, которые со временем трансформировались в нечто иное. Был какой-то природный катаклизм, я думаю, и знахарка была, а после все соединилось, причудливо переплелось. В результате имеем то, что имеем: место считается нехорошим. Ведьма ищет, кого бы еще на дно утащить. Говорят, по ночам голоса слышны, кто-то стонет, плачет, зовет на помощь. Поэтому ночевать там никто не решается, да и вообще Ведьмино поле обходят стороной.

— То есть нормальные люди туда по ночам не суются, а мы полезем? — осведомилась у мужа Ксюша.

— Ой, да брось! Разве можно верить в эту чушь собачью? — махнула рукой Надя.

Все заговорили разом, загомонили, мнения разделились. Оксана на этот раз была согласна с Ксюшей, однако предпочла не вмешиваться.

В итоге решено было ехать — только Ксюша оказалась против, но отпускать мужа одного не захотела. Оксана сделала вид, что ей очень интересно побывать со всеми на загадочном Ведьмином поле, хотя на самом деле она предпочла бы провести уик-энд вдвоем с Мишей в каком-нибудь цивилизованном месте.

Путешествовали на двух машинах: Оксана с Мишей на одной, все остальные — на другой, потому что автомобиль Влада был в сервисе.

Оставив позади деревню под названием Гнилуша (надо же было такое придумать!), последнюю на пути к Ведьминому полю, они проехали еще минут сорок, а потом машины пришлось припарковать на небольшой полянке, а дальше идти пешком.

Василич, похоже, этого не предусмотрел, потому что лицо у него было слегка растерянное.

— Мне не нравится идея бросить машину. Вдруг ее угонят? Или ограбят? — ворчала Ксюша, и Оксана снова была с ней согласна.

— Слушай, ну кто сюда приедет? — Надя выступила на стороне брата. Влад не возражал, может, потому, что автомобиль был не его. — Ты хоть одну машину на этой дороге видела?

— Это, кстати, тоже мало радует, — заметила Ксюша, но больше возражать не стала.

— Ладно, оставляем тут, — решил Миша. — Не ехать же обратно, когда мы в двух шагах!

Но, вообще-то, как оказалось, совсем даже и не в двух. Они шли примерно полчаса — хотя, возможно, налегке добрались бы быстрее. Навигатор показывал направление, так что Василич вел их вперед уверенно, но все равно, чем дольше шла Оксана, тем меньше ей нравилась вся эта затея.

Идти приходилось по узкой тропке, которая петляла в лесу. Оксана боялась, как бы им всем не нацеплять клещей — кажется, в июне их много, а еще думала, нет ли тут диких зверей. Например, кабанов. Занятая этими невеселыми мыслями, она тащила свой рюкзак, который хоть и был легче Мишиного (ему пришлось тащить палатку), но все равно оттягивал плечи.

— Прибыли! — победно возвестил Василич, и Оксана, которая шла, глядя под ноги, чтобы не споткнуться и не свалиться, подняла голову.

— Вот это да! — вырвалось у нее.

Остальные тоже охали и ахали — такая прекрасная картина открылась их взорам. Выйдя из леса, они оказались на поляне, покрытой изумрудной травой, а прямо перед ними сверкало, переливаясь золотыми искрами, озеро. Со всех сторон обрамленное лесом, оно казалось зеркалом в зеленой раме.

— Боже мой, тут земляники столько! — воскликнула Надя, которая стояла у кромки леса. — Ведро можно собрать!

— А я что говорил! — Василич был доволен произведенным эффектом. — Стоило приезжать или нет?

— Хватит уж на комплементы напрашиваться. — Ксюша чмокнула мужа в щеку. — Давайте-ка располагаться!

Спустя пару часов на поляне стояли три палатки. На пятачке перед ними устроили место для костра: вечером будут шашлыки. В тени, под зонтиком, установили раскладной столик, в сумке-холодильнике лежали напитки.

— Мы всегда с комфортом устраиваемся, я же говорил. — Миша обнял Оксану. — Тебе нравится?

— Очень, — вполне искренне ответила она, думая, что была неправа, когда не хотела сюда ехать.

— Пошли купаться! — смеясь, крикнула Надя. — Потом наобнимаетесь!

Они с Владом уже шли к воде.

— Купайтесь, а я отойду подальше, рыбы наловлю, — сказал Василич. — Уху сварим! Уха на костре — это же… — Он причмокнул.

— Василич вечно таскает с собой удочки, но рыбак из него, — Миша закатил глаза. — В общем, местной рыбе ничего не угрожает.

— Я все слышу, умник!

Дно оказалось покрыто мелкими белыми камешками, а вода была прозрачной, хрустальной чистоты. Оксана никогда не видела ничего подобного.

— Наверное, потому что людей тут не бывает. Не поднимают грязь со дна, не мусорят, — предположил Миша.

Купаться было бы сплошным удовольствием, если бы не одно «но»: вода была слишком холодной. Наверное, из-за ключей, что били из-под земли. Поэтому они немного поплавали и вернулись на берег греться.

Остаток для пролетел незаметно: собирали землянику, гуляли по берегу, загорали, играли в волейбол, время от времени окунались, постепенно привыкнув к ледяной воде.

Ближе к вечеру собрались ужинать. На полянке потрескивал костер. Влад жарил шашлыки: как объяснили Оксане, в этом деле он был просто бог. Девушки накрывали на стол. Полотенца и купальники, похожие на разноцветные флажки, сохли на веревке, натянутой между палатками.

Помрачневший Василич вернулся с рыбалки с пустым ведром, как и предрекал Миша.

— Нет в этом озере рыбы, — пояснил он.

Ксюша хотела сказать что-то, подшутить над ним, но он вскинул ладони и быстро проговорил:

— Знаю я, что вы все думаете о моих рыбацких способностях, но тут ее и правда нет. Вода как из-под крана: абсолютно прозрачная, никакой живности. Ни мальков, ни водорослей. Странно, если подумать.

— Ты же сам говорил, что место необычное, — отозвалась Надя. — Чего тут удивляться?

Василич промолчал, ушел в палатку переодеваться.

Вечер выдался просто шикарный. Таких вкуснющих шашлыков Оксана в жизни не ела. Они запекли на огне картошку, сделали салаты и овощную нарезку, а запивали все это вином и пивом — кто что предпочитал. Болтали, шутили, смеялись. Оксана чувствовала себя свободно и спокойно, друзья Миши ей теперь уже нравились, и она чувствовала, что и они ее приняли, чему Миша очень рад.

Стемнело незаметно. Оксана подумала, что в городе в это время еще светло, здесь же чернильная тьма спустилась с верхушек деревьев и устроилась на берегу озера, словно дама, расправившая складки длинного платья со шлейфом. Звезды кукурузными зернышками рассыпались по небу, а с краешку пристроилась румяная круглобокая луна.

Костер горел, разбрасывая искры. Стало прохладно, и все придвинулись к нему поближе. Спать никому не хотелось, да и рано еще — десяти не было.

С какой стороны появилась женщина, никто не заметил. Она словно из-под земли выросла: все увидели ее, когда она подошла уже совсем близко.

— Доброго вечера вам, добрые люди, — певучим, грудным голосом проговорила женщина.

— Добрый вечер, — за всех ответил Василич.

— Позволите ли мне погреться у вашего костра?

— Конечно, — слегка растерянно сказал Миша и привстал, чтобы уступить ей место, потому что раскладных стульев было только шесть, но она качнула головой: не надо.

— Я на земле устроюсь. Мягкая она, пуховая. Больно хорошо на ней сидится!

И опустилась на траву. Теперь, когда она оказалась ближе к костру, можно было получше рассмотреть незнакомку. На вид ей было лет сорок — сорок пять. Худая, черноволосая, с большими темными глазами, одетая в долгополое платье — не то синее, не то черное, не поймёшь.

— Вы, наверное, местная? Поблизости живете? — поинтересовалась Надя.

— А вы, значит, городские? — вопросом на вопрос ответила гостья.

Василич назвал город, в котором они жили. Оксана еще плохо знала Мишиного друга, но все равно догадалась, что тому не по себе: он не сводил с женщины напряженного взгляда, ерзал на месте, словно ему не сиделось.

«Она не нравится ему», — подумала Оксана и поймала себя на мысли, что и ей незнакомка тоже не по душе.

Оксана сидела ближе всех к ней и уловила, что от той исходит неприятный запах: сырости, тины, чего-то затхлого. Женщина подняла голову и вдруг посмотрела прямо на Оксану. В неверном свете костра казалось, что глаза у нее черные, матовые, как угли, с багровым отливом. Оксана поспешно отвернулась и моргнула. Показалось, конечно. Просто блики пламени.

Женщина протянула руку и похлопала Оксану по колену. Сквозь джинсовую ткань девушка ощутила холод. Ладонь была влажной и ледяной, как дохлая рыбина, и Оксана содрогнулась от отвращения.

— Вы не ответили: живете поблизости? — спросил Миша.

Ночная гостья резко повернула голову в его сторону и улыбнулась. Улыбка вышла жутковатая: широкая, словно бы механическая, обнажающая почерневшие десны.

— Да, милый мой мальчик. Я живу очень, очень близко, — сказала она и захихикала.

«Разве у нее был такой голос?» — подумала Оксана. Прежде низкий, довольно приятный, теперь он звучал по-старушечьи, меленько, пискляво.

Повисла пауза — фраза прозвучала чудно, а еще этот противный смех…

— Вы, может быть, есть хотите? — спросила Надя, и женщина прямо-таки зашлась смехом.

— Хочу, милая, очень хочу. И поем скоро!

Старуха потерла ладони одну о другую, потом вытащила невесть откуда палочку и принялась чертить ею на траве.

— Миша, Миша, Михаил, был здоров и полон сил, — пропела она и быстро-быстро проговорила: — Скорчишься, согнешься, кожица полопается, крови-то будет, кровушки — ой, много!

Это было уже чересчур. Мужчины переглянулись и поднялись на ноги.

— Извините, не могли бы вы…

Старуха резко вскинула голову и посмотрела на каждого по очереди своими черными, отливающими багрецом глазами.

Стоп, стоп. Старуха? Но ведь ей только что было не больше сорока пяти, а то и меньше! Теперь же лицо ее было покрыто морщинами — глубокими, словно рубцы, а черные волосы внезапно поседели.

— Можешь не беспокоиться о своей Теане, — сказала она и ткнула пальцем во Влада. — Ты здоров, но разницы никакой! Все равно сдохнешь! — Это уже относилось к Василичу.

— Что вы несете? — выкрикнула Ксюша.

Старуха повернула к ней голову, сухая шея ее обнажилась, и Оксана увидела уродливый рубец.

— Ты не беременная, не надейся. Не будет у тебя детей! Сухая ты изнутри, песком присыпанная! — Она засмеялась визгливым смехом и вдруг завертелась юлой на месте. Вместо палочки в руке ее теперь оказалась клюка, и она ткнула ею в Надю:

— С тебя начнется! Ты первая!

Надя покачнулась на месте, хотя палка ее не коснулась.

— Да что вы стоите! Прогоните ее! Пусть убирается! — истерично выкрикнула Ксюша.

Мужчины бросились было к старухе, но она попятилась в сторону озера, а потом опрокинулась назад. Когда Василич и Влад с Мишей подбежали ближе, на том месте, где она только что стояла, никого не было.

— Вы видели? — замороженным голосом проговорила Оксана.

— Да, — сказал Миша, подходя и обнимая ее за плечи. — Как сквозь землю провалилась! Ума не приложу, как это могло быть!

Василич прижимал к себе жену, Влад успокаивал плачущую Надю.

— Я не о том, — покачала головой Оксана. — Вы видели ее шею?

— Что такое? — спросил Василич. — Что с ее шеей?

— Я видела, — тонким от слез голосом проговорила Надя. — На ней была рана. Или след. Что-то такое.

Оксана сжала руку Миши.

— Да. След от веревки. А потом, когда она завертелась, это был уже не просто след. Сама веревка тоже болталась на шее и…

— Хватит! — громко проговорил Влад. — Ты пугаешь Надю!

— Я? — вскинулась Оксана. — Это старуха ее напугала!

— Господи… Она постарела прямо на глазах. — Ксюша прижала ладони к вискам.

— Мы выпили. Может, нам показалось? — непривычно робко предположил Василич.

— Всем? — сухо бросила Оксана. — Одно и то же?

— Так, значит, это была та ведьма, которую повесили сто лет назад?

Слова застыли в воздухе. Василич хотел, наверное, чтобы это прозвучало с иронией, даже издевкой, но вышло жалобно. А главное, слишком уж похоже на правду.

— Я хочу домой, — сказала Надя.

— Поехали отсюда, — поддержала ее Оксана.

— Мы не можем, — возразил Миша. — Мы пили, и немало. Нельзя в таком состоянии за руль.

— Давайте не будем на трассу выезжать! Доедем до деревни… как ее… Гнилуши, попросимся переночевать. А утром домой.

Идея Ксюши была здравой, и они бросились собираться. В темноте это было трудно, костер догорал. Лучи фонариков метались туда-сюда, как сумасшедшие светлячки, выхватывая из мрака то ствол дерева, то кусок поляны.

Оксана сложила в пустой пакет мусор и хотела повернуться, подойти помочь Мише, который возился с палаткой. Но тут луч ее фонаря скользнул по воде, и то, что она увидела, заставило ее завопить. Фонарь выпал из руки и покатился по траве.

— Что? Что такое? — послышалось со всех сторон.

— Там, в воде! — Оксана больше ничего не могла сказать.

Миша подбежал к ней, посветил в сторону озера.

— Там ничего нет.

Оксана и сама это видела.

— Но было! — все еще стуча зубами от ужаса, проговорила она. — В озере были люди. Много, человек тридцать, наверное. Одни стояли по шею в воде, другие по пояс. А лица… — Ее передернуло. — Белые, вместо глаз черные круги. И рты открыты.

Люди сбились в кучу вокруг догорающего костра. Никто ничего не говорил.

— Думаете, вру? Выдумываю? — с неожиданной злостью выкрикнула Оксана.

— Такое не выдумаешь, — качнула головой Ксюша.

— Ладно, уходим. Быстрее, — сказал Влад.

Вещи были уже в рюкзаках. Василич, как самый опытный, собрал палатку. Влад с Надей и Миша с Оксаной еще возились.

Оксана краем глаза увидела, как Ксюша взяла фонарь и пошла к лесу. Секунду спустя с той стороны раздался крик.

— Что на этот раз? — пробормотал Миша.

Все помчались к Ксюше.

— Тропа! Ее нет!

Они бестолково засуетились, зашарили фонарями, но вскоре убедились, что лес стоит непроходимой стеной. Дорожки, по который они пришли к озеру, не было.

— Может, она чуть правее? Или левее? — хрупким голосом произнесла Надя.

Несчастные путешественники бегали вдоль кромки леса, но поиски оказались напрасны. Дороги не было.

— А если все равно пойти? — предложила Надя, когда они, набегавшись, снова собрались все вместе. — Мы же примерно знаем, куда идти.

— Вот именно — «примерно», — устало проговорил Василич. — Запросто можем заблудиться, а места тут нехоженые. Народу нет.

— Зачем ты нас притащил в это жуткое место? — Надя снова заплакала, и Влад стал ее утешать.

— Давайте не будем винить друг друга. Захотели — поехали. Что уж теперь. — Миша взял Оксану за руку. — Нужно вернуться к костру, разжечь огонь посильнее. Можно дежурить по очереди. Утром опять поищем дорогу.

Вскоре они сидели вокруг костра. Рюкзаки разбирать не стали, палатку Василича и Ксюши решили не ставить. Хватит и двух. Все равно всем одновременно спать нельзя.

Лес высился позади них, озеро чернело впереди, и Оксана чувствовала себя полностью отрезанной от мира. Еще и сотовый не ловит…

Надя больше не плакала, сидела тихо, глядя на огонь. Миша посмотрел на часы: без десяти двенадцать.

— Сейчас светает рано, всего несколько часов осталось переждать, — ободряюще сказал он, и Оксана вдруг подумала, что очень любит его.

Только бы выбраться отсюда. Только бы пережить эту ночь.

— Что она говорила про Теану? Какая еще Теана, о которой тебе не стоит волноваться? — внезапно спросила Надя, обернувшись к Владу.

Тот не смутился.

— Машина моя. Ниссан «Теана», забыла? Она в ремонте, я боюсь, движок барахлит.

— Если верить ведьме, можешь не бояться. Мне она сказала, что я здоров, но все равно умру, — деревянным голосом произнес Василич.

— Не стоит придавать значение словам мерзкой бабы, — остановила его Оксана.

У нее в ушах звучало то, что старуха говорила о Мише, и думать об этом было страшно. Лучше постараться забыть.

— Но откуда она узнала, что я прохожу обследование, а у Влада машина в сервисе?

— Хватит! Пожалуйста, хватит, — попросила Надя. — Зря я об этом заговорила.

— Нужно попробовать поспать, — сказала Ксюша. — Кто хочет?

Оксана знала, что не заснет, и сказала, что подежурит первой.

— Я с тобой, — вызвался Миша.

Василич тоже остался. Остальные разбрелись по палаткам: Ксюша ушла в одну, Влад и Надя — в другую.

— Дров у нас должно хватить, — сказал Миша, стараясь успокоить Оксану. — Тебе не холодно?

— Все хорошо.

Разговаривать не хотелось. Они сидели молча, придвинувшись к костру, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не увидеть чего-то лишнего.

Оксане все время казалось, что некто смотрит ей в спину, буравит взглядом, но обернуться и проверить, есть ли кто-то позади нее, она не решалась. Быстрее бы рассвет, думала девушка, быстрее бы все кончилось. Но время тянулось издевательски медленно.

Вблизи что-то зашуршало, и трое людей встрепенулись.

— Это я, спокойно. — Влад вышел из палатки и осторожно закрыл ее за собой, словно куртку застегнул. Замок тихонько вжикнул. — Надя заснула, а мне не спится. Посижу с вами.

Мужчины вполголоса говорили о том о сем, Оксана не вслушивалась. Ощущение, что на поляне есть еще кто-то, многократно усилилось. Спину словно бы кололи тысячи мелких иголочек. Она хотела сказать об этом Мише, спросить, не чувствует ли он того же, но тут ночная тишина лопнула и взорвалась женским криком.

Оксана и остальные вскочили, схватились за фонари.

— Кто кричит? Что случилось? — бестолково спрашивали они друг у друга, но уже в следующий момент стало ясно: кричит Надя.

Влад первым бросился к палатке, но никак не мог открыть замок, чтобы попасть внутрь.

— Мать твою! Заело!

— Она здесь! Выпустите меня! Откройте!

Девушка пойманной птицей билась внутри.

— Надя! Надя, что с тобой? — Влад безуспешно пытался открыть замок.

Остальные суетились, слишком ошарашенные, чтобы здраво мыслить и предпринимать нужные шаги. Кто-то выдирал из земли колышки, которые держали палатку, но это было бесполезно: дно, потолок и бока палатки замуровывали Надю внутри, как в мешке.

— Выпустите!

Она уже не просто кричала — верещала, как зверек в силках, захлебываясь словами.

— Нож! — Миша бросился к рюкзакам.

Оксана и Ксюша тоже принялись искать, чем бы разрезать плотную ткань. Но ножи словно попрятались: девушки перерыли рюкзаки вверх дном, потом вывернули их содержимое на землю, но никак не могли отыскать ничего колющего и режущего.

— Где-то тут должен быть топор! Ищите ножи, я попробую найти его! — Миша закружил между палатками, заметался в поисках топора.

Крики между тем становились все тише. Надя стонала и больше не просила выпустить ее.

— Есть! Нашел!

Миша с топором в руках подскочил к палатке.

— Где она? Куда бить? Лишь бы не задеть ее!

Наконец топор вспорол ткань палатки, образовалась большая прореха, и оттуда почему-то потекла вода.

— Надя! Мы тут! Сейчас я…

Слова застряли в горле Влада. Фонари, которые Ксюша и Оксана направили в сторону палатки, освещали жуткую картину. Надя была мертва: глаза широко открыты, лицо посинело и распухло. Влад держал ее, гладил по волосам, звал по имени, качал на руках, как ребенка, но было ясно, что это бесполезно.

Миша упал на колени рядом с ними, прижимая ладони ко рту.

— Это не я! Нет! Я не задел ее… Я…

— Не ты, конечно. — Оксана подошла ближе, присела рядом. — Она вся мокрая! Ее как будто вытащили из воды! Вы видите?

Это была правда: одежда Нади насквозь промокла, пропиталась влагой, мокрые волосы облепили череп. Оксана прикоснулась ко лбу девушки: он был холодным и влажным, как…

…как рука той твари, ведьмы.

«С тебя начнется! Ты первая!» — вот что она сказала.

А теперь Надя умерла.

— Откуда там взялась вода? Что происходит? — Голос Ксюши срывался.

— Не знаю! — По щекам Влада текли слезы. — Когда я выходил, все было в порядке! — Он вскинул голову, уставившись на Мишу и Оксану. — Какого черта вы копались так долго? Неужели трудно было найти нож!

— Мы искали, но они… — начала было Оксана, но Ксюша перебила ее.

— А где Олег? — неестественно спокойным, светским тоном осведомилась она.

«Какой еще Олег»? — чуть не спросила Оксана, но вовремя вспомнила, что Ксюша имеет в виду Василича.

И правда, его нигде не было.

Оставив Влада у тела Нади, остальные бросились искать Василича: окликали по имени, бегали возле затухающего костра, но его нигде не было. Оксана бросила в огонь пару полешек — не хватало еще остаться в кромешной темноте! — и направилась к озеру. Ее потянуло туда, и она шла, светя себе под ноги.

Внезапно луч фонаря замигал и погас. Она машинально прошла пару шагов в темноте и остановилась.

— Черт! — Оксана постучала фонарем о ладонь, но, вместо того чтобы зажечься, тот выскользнул и упал на траву. — Да что со мной сегодня! Руки не держат!

Она присела на корточки и принялась обшаривать землю возле себя. Пальцы коснулись чего-то, в первый момент девушка не поняла, чего именно. Это было плотное и…

— Сюда! — завопила Оксана, не помня себя. — Быстрее!

Миша и Ксюша неслись со всех ног: лучи их фонарей разрывали темноту.

— Я здесь! Тут что-то…

«Есть», — хотела она сказать, но от ужаса не могла вымолвить ни слова.

Оксана сидела возле распростертого на земле тела Василича. По тому, как была вывернута его шея и подломлена под тело нога, было ясно, что он мертв. Рот был широко открыт, будто даже после смерти Василич кричал, звал на помощь.

— Вот и ножи нашлись, — тем же безжизненным голосом проговорила Ксюша.

Тело Василича было залито кровью. Большой нож для разделки мяса торчал из груди. Второй нож был воткнут в горло. Еще двумя ему выкололи глаза.

— Кто мог… Никто же не… — У Миши не получалось договорить.

Оксана отползла назад, тряся головой.

— Нет! Нет! — только и могла она произнести. А потом посмотрела на свои ладони и увидела, что они перепачканы кровью. Это стало последней каплей: на нее навалилась душная темнота, и Оксана потеряла сознание.

Когда пришла в себя, обнаружила, что лежит возле костра, а рядом — Миша. В первый миг ей подумалось, что это был только сон, но по выражению его лица поняла: все случилось наяву.

Она села, опираясь на Мишину руку.

— С тобой все нормально? — спросил он.

Оксана неуверенно кивнула и посмотрела на свои ладони.

— Я вымыл их, — верно истолковав ее мысли, сказал Миша.

— Где… — Произнести их имена оказалось невозможно.

— Мы с Владом положили их там, — Миша качнул головой, — подальше.

Палатка с распоротым брюхом валялась на земле. Ксюша и Влад сидели напротив Миши и Оксаны.

— Нам не дожить до утра, — слабым голосом сказала Ксюша.

— Который час? — поспешно спросила Оксана, чтобы отвести внимание от опасной темы, но сделала только хуже.

— Телефоны отключились. Часы встали, — ответил Влад и засмеялся квохчущим смехом.

Оксана испуганно покосилась на Влада, опасаясь за его рассудок.

— Мы все умрем, — выговорив это, Ксюша заплакала. — Эта ночь никогда не кончится.

— Не надо так говорить. — Миша умоляюще посмотрел на жену друга.

— Ведьма все про нас знала! — закричала Ксюша, не слушая его. — Знала, что я не могу родить! И что не рожу, потому что умру! — Она вскочила на ноги. — Что тебе от нас нужно, тварь? Отзовись! Выйди и скажи!

Миша и Оксана поспешно подошли к Ксюше, стали успокаивать. Миша взял ее под руку, хотел усадить, но она билась, вырывалась.

— У нее истерика! Дай воды!

Оксана схватила пластиковую бутылку, отвинтила крышку.

— Ксюша, попей! — уговаривал Миша, но она вертела головой, продолжая кричать. Оксана пробовала удержать ее руки, но ничего не получалось.

— Прости, — пробормотал Миша и дал ей пощечину.

Крики смолкли. Ксюша, тяжело дыша, смотрела на него, будто спрашивая, за что он ее ударил.

— Да, конечно! Я и не поверил!

Радость, звенящая в голосе Влада, заставила всех троих вздрогнуть и посмотреть на него. Он стоял возле костра, не обращая на них внимания, улыбался во весь рот и смотрел на что-то, чего Оксана не могла разглядеть, видя лишь темный силуэт.

— С кем ты говоришь, Влад? — громко спросил Миша.

— Вы не видите? — Не оборачиваясь, глядя на черный маслянистый абрис, ответил он тем же оживленным голосом. — С ней все хорошо!

— С кем? — охрипшим от крика и слез голосом спросила Ксюша.

Темная фигура пошевелилась и двинулась вперед. Влад рассмеялся.

Человек, на которого он смотрел, с которым говорил, теперь стоял на границе тьмы, возможно, не решаясь подойти ближе к костру.

— Надя, — выдохнула Оксана, не в силах поверить своим глазам. — Но она же…

— Она жива! Вы видите? Она жива! — ликующе проговорил Влад, глядя на посиневшее, одутловатое лицо, не замечая злобного взгляда мутных глаз.

Вода стекала с волос жуткого существа. Оно открыло рот и квакающим, глухим голосом, как будто глотка была забита песком и тиной, проквакало:

— Пойдем, любимый. Пойдем со мной.

Влад шагнул ближе, и утопленница схватила его за руку.

— Отойди от нее! — завопил Миша и хотел броситься вперед, но покойница рывком повернула голову в его сторону, и тот застыл на месте.

Оксана и Ксюша тоже не могли пошевелиться и лишь беспомощно наблюдали за тем, как отвратительная тварь, держа Влада за руку, повела его во тьму, к озеру.

Минута — и силуэты их растаяли в густой и плотной, как войлок, тьме. Послышался плеск воды, а потом Влад закричал. Он захлебывался, барахтался, колотил руками по воде. Оксана не могла этого видеть, но все же видела внутренним взором, как он бьется, силясь выбраться из озера, но не может; как в горло ему заливается вода, а чьи-то холодные руки с твердыми, как подводные камни, пальцами, неумолимо тянут на дно.

В какое-то мгновение Оксана сообразила, что опять может двигаться, и побежала к озеру, надеясь спасти Влада. Миша и Ксюша ринулись следом. Было темно, взять фонарь она не успела, но неслась вперед и чудом умудрилась не запнуться, не упасть.

Только все было напрасно. Когда Оксана добежала до озера, Влад уже не кричал. Она зашла в ледяную воду, водила руками вокруг себя, звала несчастного, но тот не отзывался. Утопленница утащила его за собой.

… Наверное, прошел час. Или меньше. Или чуть больше. Невозможно было отследить ход времени: оно остановилось в этом проклятом богом месте.

Трое людей, сидящих у костра, крепко держа друг друга за руки, дрожали от холода в мокрой одежде. Огонь горел вяло, он умирал, а вместе с ним умирали остатки света. Дров уже не осталось, а идти за ними в лес, рыскать там в темноте было, наверное, опаснее, чем оставаться тут.

— Мы не должны разлучаться. Надо дать ей отпор, — говорил Миша, но по тону его Оксана понимала, что он и сам не верит в спасение.

— Зачем только мы сюда приехали, — раз за разом твердила Ксюша, и ни у кого уже не было сил попросить ее замолчать.

Оксана почувствовала, что глаза закрываются. Накатила слабость: даже говорить было трудно.

— Нам понадобится оружие, — сказал Миша.

«Разве от ведьмы можно защититься?» — подумала Оксана, удивляясь тому, как быстро она превратилась из современного, не верящего в потустороннюю чепуху человека в дрожащую от ужаса перед древним неведомым злом букашку.

— У нас его нет, — с трудом выговорила она.

— Есть. — Миша покосился на Ксюшу, но та оставалась безучастной. — В теле Василича торчат ножи. Сидите тут. Я схожу.

Оксана сжала его руку.

— Нож не поможет. — «Скорее уж молитвы или кресты. Но нет у нас крестов и икон, а молитв мы не знаем». — Ты сказал держаться вместе.

Миша осторожно высвободился.

— Я быстро. Не волнуйся.

Он встал, взял фонарь и пошел в темноту. Оксана смотрела ему в спину, почти равнодушно думая о том, что он не вернется. Неужели Миша сам не понимает, что все бесполезно?

Конечно, она любила этого мужчину, любила всем сердцем и мечтала быть с ним рядом всю жизнь, но любовь хороша была для того, нормального мира, который остался снаружи. А тут, на Ведьмином поле, все жило по иным законам. Все — в том числе и она сама. То, что было важно там, не имело ровно никого значения здесь. Они обречены и умрут. Кто-то раньше, кто-то позже.

Оксана отвернулась к огню. Ксюша, растрепанная, жалкая, с белым, как бумага, лицом, будто и не заметила, что они остались вдвоем. Она смотрела на затухающее пламя, губы ее шевелились, точно девушка творила заговор или читала молитву.

Спустя некоторое время позади Оксаны раздались шаги. Она ошиблась, думая, что Миша не вернется. Он все-таки пришел. Оксана смотрела на него, не веря тому, что видит.

В тусклом свете костра лицо его казалось постаревшим и осунувшимся. Подбородок трясся, словно у глубокого старика, щеки обвисли, губы истончились. Кожа пожелтела, как пергамент, в каштановых волосах змеились серебряные нити. Карие глаза выцвели и покрылись пленкой, как у слепца.

— Что с тобой случилось? — Оксана потянулась к нему, но он жестом приказал оставаться на месте и сам присел возле нее на траву.

— Ты не знаешь, что здесь обитает, — сказал он. — Ведьмино поле принадлежит ей… — Из угла глаза выкатилась слезинка. — Она не остановится. Это никогда не кончится, потому что она очень, очень зла на людей. Тому, кто остается здесь ночью, не уйти живым.

— Миша, послушай…

— Нет, это ты послушай. Смерть может быть разной. Может быть легкой, как сон, а может — мучительной. Ведьма может показать, каково это — умирать на костре, чувствуя, как плавится и вздувается волдырями кожа, как оголяются нервы, как огонь выжигает глаза и легкие. — Он облизнул губы. — Я не хочу такой смерти.

Только тут Оксана заметила в его руке нож. Тот самый, что он выдернул из горла Василича — длинный, с белой пластиковой ручкой и узким лезвием.

Миша вскинул руку, и Оксана отшатнулась от него. Но Миша и не думал причинять ей вред. Он, кажется, уже позабыл о том, что Оксана рядом.

Взявшись за нож обеими руками, Миша резким движением со всего маха всадил его себе в горло. Оксана завизжала, прикрывая рот руками, чувствуя, что капли его крови попали ей на лицо.

Миша завалился назад, прижимая ладони к горлу. Он хрипел и дергался, а она смотрела на него, не в силах отвести взгляда, и кричала, срывая связки.

Ксюша глядела на них, явно не вполне понимая, где находится, а потом начала смеяться. Указывала пальцем на корчащегося в предсмертной агонии Мишу и билась в припадке дикого хохота. Оксана, чувствуя, что рассудок покидает и ее, упала на землю в надежде, что потеряет сознание, но оно оставалось ясным.

— «Скорчишься, согнешься, кожица полопается, крови-то будет, кровушки — ой, много!» — нараспев повторяла Ксюша ведьмины слова, и Оксана, как ни затыкала уши, все равно слышала их, не могла не слышать.

Постепенно звуки смолкли. Миша замер и вытянулся у погасшего костра, в котором догорали последние угли. Сумасшедшая перестала смеяться и петь жуткую песню, успокоилась и снова лишь тихо бормотала что-то себе под нос.

Оксана села. Машинально вытерла лицо, залитое слезами и Мишиной кровью. В голове не было ни одной мысли, и даже страха уже не было.

Свет пролился ниоткуда. Только что была непроницаемая тьма — и вдруг стало светло и солнечно. Оксана подняла голову и, щуря глаза, огляделась. Озера больше не было. На его месте раскинулось поле, а в центре его — большой белый двухэтажный дом, окруженный садом.

— Идите туда, — приказал женский голос.

Оксана обернулась, но рядом никого не было.

«Нет, — пришло ей на ум. — Нельзя туда идти, это ловушка».

Но Ксюша, резво вскочив с места, с горящими непонятным экстазом глазами побежала к дому.

— Стой! — Оксана ринулась следом. — Погоди!

— Ты не понимаешь! — на бегу кричала Ксюша. — Мы думали, она плохая, а она хорошая! Не ведьма, а волшебница!

Оксана догнала Ксюшу у края поля, засаженного высокими злаками. Растения доходили до колена, бежать было сложнее, но Ксюша не останавливалась, и Оксана, подумав секунду, бросилась за нею.

— Куда ты? Постой!

Ксюша, поглядев на Оксану через плечо, крикнула:

— Она обещала мне ребенка! Он уже там — мой малыш! Ждет меня в доме!

Оксана застыла на месте.

«Назад! Вернись!» — говорил внутренний голос, и она хотела сделать это, но увидела, что поляна, окруженная лесом, исчезла в белом, густом, как деревенские сливки, тумане.

— Мне не вернуться, — прошептала Оксана и побрела вслед за Ксюшей, которая уже добежала до сада.

Сад был чудесен: плодовые деревья, ровные дорожки грядок, а возле дома — аккуратные клумбы, засаженные пышными цветами. Ксюша взлетела по ступенькам и исчезла в доме. Оксана замерла возле высокого раскидистого дерева с толстым стволом.

Едва голос Ксюши стих, как все другие звуки тоже смокли. А потом двери и окна разом захлопнулись, дом озарился ярким оранжевым светом — сразу весь, сверху донизу.

Дом вспыхнул, как бумага, и пылал, как деревяшка, облитая спиртом. Горел вместе с Ксюшей, запертой внутри. Шум огня заглушал ее крики. Все произошло стремительно, в одно мгновение, и Оксана понимала, что ничем уже не поможет, не спасет, но все равно хотела броситься к дому.

Хотела — но не смогла.

На плечо опустилась холодная рука.

— Теперь твой черед, — каркающим и острым, как зубья пилы, голосом проговорила ведьма.

Оксана смотрела на дом, от которого остались лишь дымящиеся руины, на сад — теперь уже запущенный, заросший сорной травой. А потом медленно подняла голову, точно уже знала, что ее ждет.

С толстой ветки дерева свисала веревка с петлей на конце. Рядом стоял деревянный ящик.

— Все будут гадать, что с вами случилось. Сами вы друг друга поубивали или кто другой. И машины найдут, и вещи разбросанные, и тела. Но так и не поймут, что вы ушли со мной.

«Озеро», — подумала Оксана.

— Ты на дне его, только сама не понимаешь, — усмехнулась ведьма. — Ты уже умерла, утонула. Так что медлить незачем.

Оксана повернула голову и взглянула ведьме в лицо, ожидая увидеть старуху, но та снова была молода и красива.

— Люди отняли у меня жизнь — они же ее и поддерживают. И это никогда не кончится, правильно сказал твой дружок.

Оксана хотела отвернуться, но не сумела. Взгляд черных глаз не отпускал, тянул за собой. Она так и смотрела ведьме в глаза, когда взбиралась на ящик, опираясь на ствол дерева, чтобы не упасть; когда просовывала голову в петлю и затягивала ее на горле.

— Вы, люди, будете приходить сюда снова и снова. Будете умирать здесь. Я не остановлюсь. Никогда.

Договорив последнее слово, ведьма плавно взмахнула рукой, и ноги Оксаны повисли в воздухе.

Час спустя солнце взошло над Ведьминым полем. Солнечные блики плясали на волнах озера, золотистые лучи равнодушно скользили по остаткам костра и разбросанным вещам. По лицам и телам мертвых людей, которые больше ничего не боялись, не старались убежать, не пытались спастись.

Один мужчина лежал у костра, второй — чуть подальше. Четверо остальных — мужчина и три женщины — покоились у воды. Волосы женщин были похожи на диковинные водоросли. Мелкие волны одна за другой набегали на берег, легонько касаясь раскинутых рук. Казалось, вода забрала их всех, а потом вернула обратно. Так ребенок, наигравшись, возвращает игрушки в коробку, убирает коробку на полку и с нетерпением ждет, когда ему подарят новую забаву…

Ночное дежурство

— Повнимательнее, парень! — сердито бросил начальник охраны. — Вытащи-ка эти штуки из ушей и слушай, что тебе говорят!

— По привычке просто, музыка выключена, — ответил Боря, но все же вынул наушники. — Не волнуйтесь, я слушаю.

Начальник охраны был крупным мужчиной лет пятидесяти. Строгий и неулыбчивый, он то и дело хмурил брови и смотрел на Борю так сердито, будто тот не инструктаж проходил, а забрался к нему в сад яблоки воровать.

И все же Борю его показная суровость не пугала. Он знал, что на место ночного охранника в магазине, как говорится, очередь не выстроилась. Желающих особо не было.

Боря и сам бы не пошел, просто ресторан, где он подрабатывал, неожиданно закрылся, а деньги нужны были срочно: хозяин квартиры ждать не будет, да и есть что-то надо. Родители помогать не могли, сами еле выживали на нищенскую пенсию. Ничего, последние полгода — и учеба в университете закончится, Боря защитит диплом и будет искать нормальную работу.

Обойдя все помещения, они с начальником вернулись в комнату охраны.

— Значит, еще раз. — Начальник принялся загибать пальцы. — Первое: работаешь с восьми до восьми. Сутки через сутки. Второе: никаких опозданий. Третье. Принимаешь смену. Обходишь все помещения сразу после закрытия магазина, а затем еще два раза за ночь. Если происходит что-то непредвиденное, нажимаешь на кнопку и вызываешь полицию. Все просто — высшего образования не требуется, чтобы усвоить. Четвертое. Зарплата раз в месяц, без задержек.

Боря кивнул. Зарплата здесь была даже немного выше, чем в кафе, хотя рабочих дней — всего пятнадцать в месяц, да и делать особо ничего не нужно, поэтому Боря рассчитывал во время работы заниматься дипломом. Так что, похоже, все к лучшему.

— Приступаешь завтра. Документы в среду утром принесешь, оформим тебя. Кадровик пока в отпуске.

Начальник посмотрел Боре прямо в глаза — кажется, впервые за все время, и вдруг сказал голосом, в котором не было прежней уверенности. Вернее, он пытался говорить, как раньше, но чувствовалось, что это дается ему нелегко.

— Ты, часом, не пьющий?

— Как все. По праздникам, — пожал плечами Боря. — Наркотой не балуюсь. Не курю, кстати.

Начальник помолчал немного, точно думая, говорить или нет, и в итоге решил сказать:

— Парень, что работал до тебя, с головой не дружил. Пил на рабочем месте, и так напивался, что чудилось ему черт-те что. В последнее время каждую ночь кнопку нажимал, у нас уже проблемы начались из-за него. А в итоге, когда понадобилось на самом деле, полиция не особо торопилась.

— «Когда понадобилось» — это значит, воры залезли? — быстро спросил Боря.

— Полиция приехала — он уже мертвый, — словно не услышав вопроса, проговорил начальник. — Так что по пустякам полицию не дергай. А если вправду неладное заметишь, то действуй быстро. И не пей, — еще раз сказал он, хотя это было уже лишнее.

На следующий день Боря пришел на работу. Принял смену у Артура, охранника, который работал днем, обошел вместе с ним магазин. Закрыл двери, включил сигнализацию и ушел в комнату охраны, которая была на первом этаже.

Если смотреть с улицы, магазин представлял собой большой серо-синий куб: квадратная коробка в два этажа плюс подвал. Продавали здесь, как мать говорила, шурум-бурум: одежду, постельное белье, домашнюю утварь, ткани, электротовары, книги, канцелярские принадлежности, посуду. По сути, это было нечто вроде рынка: куча маленьких лавчонок в одном большом помещении, разделенном на боксы.

Когда Боря с дневным охранником проходили по торговым залам, продавцы собирались уходить: приводили в порядок прилавки, поправляли вешалки, опускали жалюзи, запирали свои закутки на замки.

— Сколько их тут?

— Тридцать с чем-то, кажется, — ответил Артур. — Но постоянно человек пятнадцать торгуют. Остальные меняются: текучка большая, прогорают многие.

— А ты знал парня, который тут до меня работал?

— Да так, немного. «Привет — пока», особо не общались.

Борису показалось, что Артур отвечает уклончиво, но настаивать и задавать вопросы он не стал. Охранник общался без особого желания, торопился уйти. Мало ли, может, домой человеку надо.

Оставшись в одиночестве, Борис хотел по привычке сунуть наушники в уши, но не стал: не хватало еще упустить что-то важное. Все же это дежурство, надо быть начеку. Он принес с собой книгу, а еще все, что нужно было для работы над дипломом, но ни читать, ни работать не хотелось. Поразмыслив, Боря сделал себе бутерброд, залил кипятком чайный пакетик и стал смотреть видео на YouTube.

Телефон затренькал, когда шел уже одиннадцатый час. Время пролетело незаметно: когда лазаешь по Интернету, так обычно и бывает. Борис поднял трубку, удивляясь, кто мог позвонить в магазин поздно вечером. Может, один из продавцов что-то забыл?

Но это оказался не продавец.

— Сидишь, значит, — произнес мужской голос, услышав Борисово «алло».

— А вы по какому вопросу? — спросил Боря.

— Меня Колей звать, — представился собеседник. — Тоже в ночную работаю. Напарник твой.

Боря сказал, что рад его слышать — в общем-то, так оно и было. Судя по голосу, это был немолодой мужчина.

— Нам бы с тобой с глазу на глаз, конечно, поговорить. По телефону всего не объяснишь, — сказал Коля. — Ты, если время будет, подходи завтра вечером, когда все уйдут. И, главное, когда этого жука не будет.

Боря понял, что он имеет в виду начальника охраны.

— Он сразу в нескольких таких муравейниках начальником, — подтвердил его догадку Коля. — Скотина порядочная, если честно. Ты с ним осторожнее.

Боря хмыкнул: ему «жук» тоже не особенно приглянулся.

— Может, зайду.

— Зайди, зайди, — живо проговорил Коля. — А пока ты это… Тебе он что велел — два раза за ночь обходить оба этажа?

— Ага.

— Так вот, незачем это. — Тон стал напряженным, и Борис тоже напрягся. — На втором этаже окон нет, чердака тоже. Залезть никто не сможет — чего туда соваться? На первом — два входа, оба заперты и на сигнализации. Если окно разобьют, услышишь, выйдешь, вызовешь ментов. Так что незачем выходить. Сиди себе в каморке.

— А если в туалет захочется? — спросил Боря, не зная, как реагировать и раздумывая, не проверка ли это, инициированная тем же «жуком», например.

— Сходи до полуночи. До полуночи можно. А уж там и до утра дотерпишь. Пей поменьше, чтобы не хотелось.

«Что за чушь он несет?»

Но Коля, кажется, говорил серьезно.

— Я бы ни за что там не работал, уволился бы к чертям. Но ипотека, сам понимаешь. Подработка нужна.

— А что не так с этим магазином?

— С самим магазином ничего. Но место, на котором он стоит… — Коля замялся. — Если хочешь, поищи в Интернете. Вы же, молодежь, все там ищете.

В трубке фоном зазвучал женский голос.

— Моя ругается. Поздно, кричит, ложиться надо. Ты запомни, что я сказал. Этому только не говори. И приходи завтра.

Коля, не дожидаясь ответа, повесил трубку. Борис не любил, когда люди так делали. А уж если вываливаешь на человека кучу какой-то чудной фигни, то имей совесть — договори, попрощайся нормально! Он не встревожился из-за предупреждений напарника, но неприятный осадок от разговора однозначно остался.

Боря посмотрел на часы: до полуночи больше сорока минут. Не то, чтобы он принял на веру Колины слова, но почему бы не сделать обход прямо сейчас? Начальник ведь не уточнял, когда это нужно.

Оружия у него не было, так что обходил этажи Боря с пустыми руками. Все отсеки были зашторены, кругом — тишина. Освещение в торговых залах и на лестнице было приглушенным, по углам чернели тени.

Подойдя к окну первого этажа, Боря посмотрел на пустую улицу, освещенную фонарями. Магазин был далеко от центра, в спальном районе, где поблизости нет ни кафе, ни ресторанов, ни ночных клубов. Такие места после десяти — одиннадцати вечера вымирают: почтовые отделения, банки, магазины закрываются, так чего по улице бродить? Люди сидят по домам. Даже молодежь уже разбрелась.

На душе стало тоскливо, но Боря постарался прогнать не к месту возникшее чувство. Чего горевать? Платят нормально, работа не пыльная, времени свободного — вагон.

В туалет не хотелось, но Борис все же сходил. Коля, конечно, не объяснил ничего толком, так что доверять ему особого смысла не было, но и совсем уж игнорировать сказанное не стоило, все же человек специально позвонил.

Когда мыл руки, изучал свое лицо в зеркале. Короткие волосы ежиком, карие глаза, подбородок, который в книгах называют мужественным. Вроде симпатичный, не урод, но девушки на шею пачками не вешаются. Были бы у него деньги, другое дело. Был бы нарасхват. И по ночам не в магазине бы торчал, а с какой-нибудь красоткой время проводил.

Боря закрыл воду, вытер руки и вышел из туалета. Закрывшись в комнате, он сделал радио погромче и решил заняться дипломом. Это уж точно отвлечет от тревожных мыслей, которые появились-таки (спасибо Коле!).

Разложив книги и тетради на столе, Борис углубился в расчёты и графики.

— Полночь, дорогие радиослушатели, — промурлыкала ведущая. — А специально для тех, кто в эти минуты не спит…

Узнать, что уготовано неспящим, Боря не успел. Начались помехи, вместо музыки и голоса ди-джея раздавались шорохи и свист.

Боря потыкал пальцами в кнопки, повертел смартфон в руках, даже зачем-то подул на него, но все было напрасно. Он отключил радио и поставил почти разрядившееся устройство на зарядку.

Наступившая тишина была оглушительной, действовала на нервы.

— Спокойной ночи, малыши! — зачем-то брякнул Боря, но лучше бы молчал. Звук собственного голоса показался чужим: оттолкнулся от стены и мячиком прикатился обратно, слегка даже пугая.

Боря снова уселся за стол, пытаясь сосредоточиться, но это не удавалось.

Звук раздался внезапно, и в первый момент Боря не успел понять, что слышит. Но потом сообразил: кажется, что-то упало. Он подскочил на месте. Что могло свалиться? Откуда?

Надо выйти и посмотреть: для того его и наняли, верно? Но Коля сказал…

«К черту! Кто такой этот Коля? Может, он псих. А может, и вообще никакой не охранник!»

Почему он сразу ему поверил? Возможно, какой-то придурок позвонил поприкалываться. Наплел всякой ерунды, а он и уши развесил!

Мысль придала храбрости. Боря открыл дверь и вышел из комнаты.

— Эй! Тут есть кто-то?

Он прислушался. Показалось или нет? На первом этаже все было как обычно, никаких посторонних звуков.

Боря подошел к лестнице. Ступеньки бежали вверх и вниз, в подвал. Он вытянул шею: наверху, вроде бы, тоже тихо. Тут звук повторился, и стало понятно, что он шел снизу, из подвала.

Там точно кто-то был! Послышались шаги и звук глухого удара, будто человек шарахнул кулаком о стену.

Боря похолодел. Они с Артуром в подвал не ходили. Тот лишь мельком обмолвился, что внизу складские помещения, полно всякого хлама. Они спустились вниз, дойдя до пятачка — лестничной клетки, посмотрели на запертую дверь и на этом все.

Никто не говорил, что нужно обходить и подвал! Но что, если воришки забрались через подвальное окно («А оно вообще существует?»), или бомжи устроили ночлежку?

Что делать — пойти проверить самому или позвонить в полицию? Если сразу позвонить, а потом окажется, что это кошка забралась или мыши, то Борю по головке не погладят. Перед внутренним взором всплыла коренастая фигура и насупленная физиономия начальника. Ладно, решил Боря, придется сходить вниз. Свет там должен быть, так что ничего страшного.

Он медленно пошел по ступенькам. Миновал один пролет. Звуки, идущие из подвала, слышались все отчетливее, но вместе с тем понять их природу было сложно. Они накатывали волнами, как во время прилива. Не голоса, а нечто напоминающее эхо.

«Чем они там занимаются?»

Хотя правильнее спросить — что за «они»?

Боря прошел маленькую лестничную клетку, и ему пришло в голову, что у него и ключа-то от подвала нет! Он знал, что тот лежит в столе, а взять с собой не подумал.

Но уже спустя мгновение стало ясно, что ключ не нужен, потому что…

«Не может быть! Как же так?»

…потому что дверь в подвал была приоткрыта.

Внутри было темно. Кто бы там сейчас ни находился, света он не зажигал.

Звуки стали громче. Кажется, слышались шаги. А голоса — не понять, мужские или женские — доносились как бы издалека и странно двоились, расплывались.

Боря почувствовал, что весь взмок. Он так и стоял, занеся одну ногу над ступенькой, не решаясь опустить ее; замер, боясь пошевелиться. От страха начало подташнивать. Его будто обвивали железные кольца — невозможно сделать ни одного движения.

Он даже предположить не мог, что пробудилось после полуночи и начало жить странной жизнью там, внизу.

«Вернись в комнату! — сказал сам себе Боря. — Наушники в уши, звук погромче и…»

Он не успел додумать. Из подвала донесся смех, вполне себе человеческий, кажется, нетрезвый.

Железные кольца исчезли. Страх разжал когтистые лапы.

Бомжи или хулиганы! Теперь все ясно: забрались еще до закрытия магазина, прикрыли за собой дверь. Знали, что проверять не будут, а кто-то из них, особенно остроумный, вдобавок позвонил Боре и напустил туману, чтобы припугнуть, и чтобы наивный глупый охранник уж наверняка сидел в своей коморке и носу не высовывал всю ночь!

Боря сбежал по ступенькам и распахнул дверь.

— Эй, вы! А ну, выходите! Полиция уже едет!

Ответом была гулкая тишина. Борис пошарил рукой по стене в поисках выключателя, злясь на себя, что не взял фонарик. К счастью, выключатель быстро обнаружился: негромкий щелчок — и зажегся свет.

Перед Борисом было большое квадратное помещение с серыми обшарпанными стенами, низким потолком и бетонным полом. Артур не соврал: подвал и в самом деле был под завязку забит вещами. Тут были сломанные стеллажи и прилавки, стояли какие-то тюки и мешки, в углу ощетинились ножками перевернутые стулья, наваленные друг на друга. Кое-где между этими грудами хлама были проложены узкие проходы.

Боря завертел головой, осматриваясь, и едва не крикнул: «Попались, голубчики», увидев человеческие фигуры, но тут же понял, что это никакие не люди, а манекены.

Было их три — мужской, женский и детский. Прямо целая кукольная семья, подумалось Боре. Выглядело пластмассовое семейство неприглядно: потрескавшиеся лица, пыльные парики, вместо нормальной одежды — неопрятные лохмотья. На мужском манекене был темный костюм, который хотелось назвать похоронным. Кукла-женщина была одета в длинное белое, посеревшее от грязи платье с широкими рукавами, а манекен-девочку нарядили в плиссированную юбку и футболку, повязав черные волосы голубым бантом.

Отведя от них взгляд, Боря еще раз внимательно оглядел подвал. Окон здесь не было, так что пробраться с улицы точно никто не мог. Значит, влезли из магазина, продолжал убеждать себя Боря, хотя уже начал сомневался в этом.

— Эй! Вы тут? Я вас все равно найду! — громко сказал он, порадовавшись, что это прозвучало решительно и твердо.

Боря двинулся вдоль рядов, заглядывая под столы, осматривая все закутки. В дальнем углу стояли книжные шкафы с папками — видно, что-то вроде архива. Никого нигде не было. Боря бродил по складу уже минут пять и убеждался в этом все сильнее.

Но кто-то ведь шумел — ему не показалось! А смех? Он слышал его совершенно ясно, такое не могло почудиться. Заглядывая под очередной стол, Боря неловко повернулся, задел стоящую сбоку тумбочку и зашипел от боли.

— Чтоб тебя!

«Все, хватит дурью маяться! Надо выходить!»

Он развернулся к двери и оторопел. В метре от него, прямо на проходе, стоял ребенок. Нет, не ребенок — манекен. Боря диковато огляделся и снова посмотрел на пластиковую девочку.

Секунду назад ее тут не было — он готов был поклясться! Да ведь она торчала там, справа от входной двери, вместе с «родителями»! С того места, где сейчас стоял Боря, их видно не было.

Может, это другой манекен? Да нет — та же одежда: юбка, футболка и дурацкий бант; та же поза: голова чуть набок, одна рука опущена вдоль тела, вторая вытянута вперед.

— Как ты тут оказалась? — глупо спросил Боря, и ему почудилось, что манекен уставился на него с затаенным лукавством. Кукла смотрела — смотрела и видела!

«Да нет же, не будь дураком! Просто свет так падает!»

В этот момент дверь в подвал с грохотом захлопнулась. Боря подпрыгнул на месте.

Все-таки тут кто-то есть? Играет с ним, забавляется? Хлопает дверями, переставляет эти чертовы манекены, чтобы его напугать…

«Но ведь это невозможно! В такой тесноте не спрячешься, не побегаешь с места на место, да еще и абсолютно бесшумно!»

Страх, который обуял его на лестнице — душный, вязкий, парализующий, вернулся, усилившись стократ. Боря смотрел на манекен — пародию на маленькую девочку, и ему казалось, что краем глаза он видит движение слева от себя.

«Нужно выбираться отсюда!» — вопил, захлебываясь от свистящего ужаса внутренний голос, и Боря нашел в себе силы послушаться. Сжавшись в комок, напружинив тело, он двинулся вперед.

Шаг — и поравнялся с манекеном. С близкого расстояния Боря разглядел бурые пятна на светлой футболке, и ему стало нехорошо.

«Запекшаяся кровь — вот что это такое!» — подумал он, всеми силами стараясь прогнать эти мысли.

Пластмассовая ручка хищно тянулась в его сторону, желая ухватить. Стараясь не задеть куклу, не коснуться ее, Боря умудрился пройти мимо и двинулся дальше. Всего несколько метров — и он оказался возле двери.

За спиной послышался грохот. Боря, не сдержав крика, оглянулся. Один из стульев валялся на полу, перегородив проход. Как он мог упасть? Никто не задевал его, не касался! Но уже в следующий миг Борю потрясло другое.

Детский манекен, который только что стоял в глубине комнаты, около тумбочки, о которую ударился Боря, теперь находился возле упавшего стула! Никто не мог его переставить — там никого не было и быть не могло! Тогда как же он переместился?

Боря почувствовал, как волосы на затылке зашевелились от ужаса. Раньше это казалось избитым выражением, и лишь в ту минуту Боря понял, что оно означает: кожа на голове натянулась, и каждый волосок превратился в сверхчувствительную антенну.

Манекен не просто находился на другом месте, теперь он стоял в другой позе: пластиковая девочка смотрела прямо на него, вытянув вперед обе руки. Теперь у Бори не осталось и тени сомнения: манекен видел его.

Боря попятился. Смотреть на куклу было страшно, но отвернуться, выпустить ее из поля зрения еще страшнее: перестанешь смотреть, а она в это время передвинется, окажется совсем рядом.

Так, словно краб, Боря допятился почти до самой двери, и тут сбоку послышался тот шепчущий, призрачный, наплывающий волнами голос, похожий на эхо, который он уже слышал, стоя снаружи:

— Теперь не убежишь… Теперь ты наш!

Вскинувшись, Боря обернулся в ту сторону и почти не удивился, увидев рядом манекен в белом платье. За плечом его стояла и третья кукла. Надо ли говорить, что оказались они вовсе не на тех местах, где стояли прежде?

Руки тянулись к Боре. Трещины на пластике казались уродливыми рубцами. Стеклянные, но при этом живые, осмысленные глаза были устремлены на него. Почти отстраненно Боря подумал, что голубые радужки отливают алым — и это не игра света. А потом женщина улыбнулась, и Боря увидел у нее во рту ряд белых острых зубов.

«Зубы? Разве они бывают у кукол?» — пронеслось в голове.

Боря заорал, заверещал высоким, срывающимся голосом и шарахнулся к двери. Сшиб какой-то ящик, отшвырнул его ногой, боясь обернуться и увидеть, что проклятые манекены уже за его спиной.

«Закрылась! Она же закрылась!»

Господи, он в ловушке! Страшные, как дикие звери, манекены, заманили его, и сейчас набросятся, и будут рвать на части, и…

Дверь оказалась не заперта. Боря, продолжая вопить, выскочил из подвала и захлопнул ее за собой. Выскакивая за порог, он успел заметить, что все три манекена оказались в двух шагах от двери: мужчина был теперь на шаг впереди женщины, а рядом стояла девочка.

Боря взлетел по лестнице, не оборачиваясь, каждую секунду ожидая, что холодные пластмассовые ладони вот-вот опустятся на плечо, схватят его за ноги, повалят на пол. Никогда еще он не бегал с такой скоростью и, оказавшись в торговом зале, не остановился. Промчался в свою комнату, рванул на себя дверь, а потом запер ее на ключ.

Во рту было сухо, горло горело и было словно выложено колючками. Боря хватал воздух, как окунь в ведерке рыбака, а сердце готово было пробить грудную клетку. Он прижался к стене, пытаясь унять дыхание, успокоиться.

«Тут мне ничто не угрожает, — твердил, как мантру. — Куклы там, внизу! Не могут вырваться из подвала!»

А если все же могут?..

И зачем он поперся туда? Почему не послушал, что ему говорили, не поверил Коле?

Да что там Коля! Боря самому себе не мог поверить, своим собственным глазам! Но как, скажите на милость, как такое возможно? Случившееся противоречило всему, с чем ему приходилось сталкиваться в жизни.

Захотелось выпить.

При мысли о выпивке стало еще хуже. Вспомнились слова начальника охраны о Борином предшественнике, который каждую ночь вызывал наряд, боясь неизвестно чего. А потом в итоге не дождался помощи и был убит. Начальник сказал, он «с головой не дружил» и злоупотреблял вдобавок. А разве можно сохранить ясный рассудок и оставаться трезвым после того, как увидишь нечто подобное?

Боря схватил сотовый. Два часа ночи. До рассвета еще далеко.

Хотелось только одного: выбраться отсюда, бежать, куда глаза глядят. Останавливала лишь мысль о том, что за порогом комнаты его могут караулить манекены. Несколько раз он порывался открыть дверь, но так и не решился.

Против воли Боря прислушивался, но никаких посторонних звуков не слышал. Никто не бродил за дверью, не говорил с ним, не шумел в подвале. Постепенно он немного пришел в себя, но до самого утра так и просидел за столом, вцепившись в телефон, как в спасательный круг. Только поутру, за час до конца смены, выполз наружу.

В торговом зале все было вполне обычно. Боря нашел в себе силы обойти оба этажа, опасаясь даже посмотреть в сторону подвала.

Когда спускался со второго этажа, увидел на лестнице какую-то тряпку. Подойдя ближе, Боря рассмотрел предмет повнимательнее и понял, что никакая это не тряпка, а бант. Голубой бант с головы куклы-девочки.

Выходит, они все же поднимались по лестнице, стояли на этих ступенях! При мысли о том, что твари выбирались из подвала, были прямо тут, неподалеку, и только страх выглянуть наружу спас ему жизнь, Борис снова задрожал, чувствуя, как расплываются грани привычного, нормального мира.

Вернувшись домой, он напился. Купил бутылку водки и выпил ее, но опьянение все не наступало. Что там советовал этот Коля-Николай? Погуглить? Что ж, мысль неплохая. Боря ввел в поисковую строку адрес магазина. Место, и правда, оказалось зловещим.

До революции тут находились больница и городской морг. Потом здание сгорело, при этом пострадала куча народу. Восстанавливать больницу не стали, вместо нее построили жилой дом. После того, как там произошли несколько убийств, не связанных между собой, но похожих тем, что убийц найти так и не удалось, дом снова сгорел, причем многие жильцы погибли.

Долгие годы, даже десятилетия, на месте пожарища был пустырь, и лишь семь лет назад, когда район начал активно застраиваться, возвели эту коробку, где разместились торговые ряды. Поначалу все было спокойно, но потом силы, которые обитали здесь, проснулись, и потянулась череда смертей.

Умирали люди всегда по ночам — точно так же именно в темное время суток случались и пожары. До Бори здесь погибли целых три ночных охранника, а вовсе не один, как сказал начальник.

— Они не всех трогают. Я второй год работаю, и ничего, — сказал Коля, к которому Борис, хмельной и перепуганный, приплелся под вечер. Ни за что не пришел бы, будь трезвым, но водка придала решимости. — Вадик тоже (был такой) работал долго. К ним привыкнуть надо. Я же сказал тебе, не мотайся по залу! Если делать вид, что их не существует, они не смогут тебе навредить.

— Кто они? Что они такое?

Коля, высокий худощавый, кадыкастый мужик со смуглой кожей и неожиданно яркими зелеными глазами, неопределенно махнул рукой:

— Кто знает. Сам понимаешь: сколько народу тут померло, а такие места, как воронка, тянут к себе всякое… — Они стояли на пороге магазина, не заходя внутрь, и Коля опасливо покосился через плечо, словно их могли услышать. — Говорят, их лярвами называют. Слыхал о таких?

Боря отрицательно качнул головой.

— Неупокоенные души умерших злых людей, преступников. Голодно им тут, а уйти не могут. Вот и питаются нами.

Боря вспомнил полную зубов пасть демонической куклы, и его передернуло.

— Ты молодец, что не высунулся. Потому и выжил. Но видишь, какое дело, — Коля помедлил, однако договорил. — Теперь они знают о тебе.

— В каком смысле? — еле вымолвил Боря.

— Эти твари с другой стороны… Мне кажется, пока они не подозревают о нашем существовании, нам ничего не грозит. Но как только пронюхают… Если хотя бы раз поглядят на тебя, то запомнят. Прицепятся и больше уж не отвяжутся.

— Я не приду сюда, — сказал Боря. — Хрен с ней, с этой работой.

— Оно понятно, — согласился Коля. — Я и Серому, что до тебя был, сто раз говорил: заметили они тебя, так не отстанут. Нечего их дразнить! Так нет же, упрямый был. Все книги какие-то читал, амулеты сюда разные таскал. — Мужчина вздохнул. — Дотаскался.

Они еще постояли немного, но говорить было уже не о чем, да и потом, Коле пора было делать обход и заступать на смену. Борис пошел к своей остановке, и ему казалось, что дом пялится вслед своими окнами, усмехается недобро в спину. То, что обитало внутри, словно бы хотело запечатлеть его, запомнить хорошенько, и Борис пожалел, что пришел сюда еще раз.

Он пообещал себе никогда не показываться в этом районе — и сдержал слово. Начальник звонил, сначала спрашивал, в чем дело, потом уговаривал, затем стал ругаться, но Боре было все равно. Он перестал отвечать на звонки и за зарплатой за отработанные часы не явился.

Устроился в сеть быстрого питания: мыл тарелки, протирал полы. Кадровый агент предлагала работу в магазине, тоже охранником, только дневным, поскольку от ночных дежурств Боря теперь отказывался наотрез. Но Боря не пошел: там полно манекенов, а он на них и днем не мог смотреть.

Ходить в магазины и торговые центры стало невыносимо: казалось, что манекены, наряженные в яркие одежды, смотрят на него, буравят злыми взглядами, оборачиваются вслед, прячут за розовыми губками зубы-иглы. Мужчины, женщины, дети, похожие на живых людей, подкарауливали его, ждали случая, чтобы забрать, утащить за собой. Поэтому Боря привык делать покупки в маленьких магазинчиках или заказывать по Интернету.

Однажды на глаза ему попалась заметка о гибели ночного охранника в торговом центре, но Боря, не позволяя себе задуматься о том, кто умер и где находится тот магазин, поскорее закрыл интернет-страницу.

Прошли несколько лет. Боря работал, потихоньку карабкался все выше по карьерной лестнице. Жена, которую он очень любил, давно перестала посмеиваться над его страхом перед манекенами, в котором он ей признался в минуту откровения, и привыкла отовариваться самостоятельно.

Страшная ночь на ночном дежурстве постепенно стиралась из памяти, не пугала так неистово. Кошмары отступили, кукольные лица перестали преследовать Бориса по ночам.

Жена забеременела, и в положенный срок он отвез ее в роддом. Дождавшись рождения дочери, Боря, счастливый, взбудораженный, невероятно гордый своим отцовством, вернулся домой.

Возле двери в квартиру, которую они купили в прошлом году, на коврике с надписью «Вытирайте ноги!» лежал бант. Самый обычный голубой нейлоновый бант — один из тех, что матери по утрам вплетают в косы дочерям.

Но Боря прижал ладони ко рту, уставившись на него так, словно это была гремучая змея или ядовитый скорпион.

«Как только они пронюхают… Если хотя бы раз поглядят на тебя, то запомнят. Прицепятся и больше уж не отвяжутся», — всплыло в памяти.

— Этого не может быть, — прошептал Борис, чувствуя, что сходит с ума.

И услыхал за спиной слышный ему одному, похожий на далекое эхо голос:

— Теперь не убежишь! Теперь ты наш!

Послесловие от автора

Дорогой читатель! Спасибо, что прочли мой сборник.

Надеюсь, это путешествие не было скучным!

Если вам захочется обсудить эту или другие мои книги, задать вопросы, пообщаться со мной, быть в курсе выхода новинок, то приглашаю вас в свою группу ВКонтакте: https://vk.com/nuri_albina

Я всегда с удовольствием общаюсь со своими читателями!

Ваша Альбина Нури