Время моей Жизни

Глава шестая

Силчестеры не плачут. Так сказал мне отец, когда в пять лет я упала с велика – от него впервые открутили боковые колесики. Я ехала по гравиевой подъездной дорожке, а он шел поодаль и руководил. Мне хотелось, чтобы он был рядом, но я не сказала об этом, ведь тогда он во мне разочаруется. Я знала это уже в пять лет. Нет, я не поранилась, но сильно испугалась, когда мне в коленку впились острые камешки, а ноги запутались в велосипеде. Инстинктивно я протянула руки к отцу, но мне пришлось подняться самой, а он ограничился четкими указаниями. До сих пор помню его слова: «Отодвинь велосипед в сторону. Теперь вставай и прекрати свои вопли. Вставай, Люси». Я встала и скрючилась так, будто пострадавшую ногу придется ампутировать, пока мне не было велено выпрямиться. Я хотела, чтобы он обнял и утешил меня, но знала, что это проявление слабости, которое уронит меня в его глазах. Он так устроен, и это я понимала всегда. Уже в пять лет. Я плакала очень редко, с детства отучилась. Только когда ушел Блейк и вот сегодня, когда моя Жизнь напомнил мне о нем.

Под конец все произошло очень быстро. Пять лет мы были вместе. Жили весело, насыщенно и со вкусом. Мы иногда говорили о свадьбе, о браке и, хотя еще не были к этому окончательно готовы, оба понимали, что когда-нибудь это случится. Когда мы повзрослеем.

Но в процессе взросления я его потеряла. Где-то по дороге. Не сразу, не в один день, а постепенно. Он исчезал потихоньку, отдаляясь все больше и больше. То есть физически он присутствовал, мы все время были вместе, но я чувствовала, что он куда-то уходит, даже если сидит в соседнем кресле. А потом он попросил меня его выслушать. И у нас состоялась дружеская беседа. Но до того у нас был очень важный разговор.

Он только что подписал контракт на новое тревел-шоу и начал ездить один, без меня. Подозреваю, что это была пробная попытка, этакая дегустация вольной жизни, а может, и нечто большее. Может, он искал что-то, чего ему не хватало в нашей бывшей пекарне. Сейчас мне иногда кажется, что он встречался с другими девушками, но никаких реальных поводов, кроме моей паранойи, для таких мыслей нет. Он съездил в Финляндию и вернулся оттуда другим человеком, как будто побывал на Луне или пережил духовное откровение. Безостановочно говорил о мире, тишине и покое, о полном своем единении со всеми тамошними гребаными пространствами и их обитателями, способными выжить при минус сорока. Твердил, что я даже представить себе не могу, даже приблизительно вообразить, как там волшебно. Я говорила, что могу. Что я способна осознать, что такое покой, первозданность и полное слияние с природой. И я на самом деле способна. Я не совсем так это тогда выразила, и глаза мои не заблистали ярко-голубым светом, точно в них отразились высокие небеса с райскими вратами, но я правда понимала его чувства.

– Люси, ты не понимаешь, поверь мне, ты не понимаешь.

– Что значит ты не понимаешь? Чем я так отличаюсь от всех остальных, что не способна понять, что значит гребаное слияние с природой? Совсем, знаешь ли, не обязательно ехать в Катманду, чтобы обрести внутренний покой, некоторые способны на это прямо здесь, в городе. В пенной ванне. С книгой. И стаканом вина.

А потом состоялась дружеская беседа. Потом, но не сразу, а через несколько дней или даже недель. Короче, спустя какое-то время. И за это время я поняла: он считает, что мы разные люди и я не способна оценить, какой он содержательный и глубокий. Прежде такого никогда не было. Я всегда знала, что мы разные, но не думала, что и он это знает. Ерунда вроде, а если подумать, то это и есть самое главное. Я путешествовала, чтобы увидеть новые места, а он – чтобы открыть что-то новое в себе. Догадываюсь, что человеку, собирающему себя по частям, трудно находиться рядом с тем, кто и так обладает внутренней целостностью.

Да, так возвращаясь к дружеской беседе. Блейк предложил мне тогда сделать очень глупую вещь, и я согласилась, о чем теперь жалею денно и нощно. Не знаю, как я могла согласиться. Конечно, я была подавлена. До такой степени, что обратилась к религии – к религии Силчестеров, поклоняющихся многоликому «Что-скажут-люди». Блейк предложил мне говорить всем, что это я от него ушла. Он думал, что так мне будет проще. Сейчас, в здравом уме, я не могу понять, почему я на это клюнула. Но факт остается фактом.

В каком-то смысле это и впрямь мне помогло, придало сил в разговорах с родителями и с друзьями. Я могла сказать: «У нас не сложилось, пришлось мне уйти от него». И после этого никто уже не задавал лишних вопросов. А если бы я сказала, что он от меня ушел, то на меня обрушился бы поток сочувствия, все стали бы толковать ситуацию с позиций защиты меня, бедной, прикидывать, что я могла сделать не так, нет ли тут и моей вины, боялись бы мне сказать, что видели его с новой девушкой и прочее, и прочее. В общем, на первый взгляд это была хорошая идея. Но только на первый. Я не могла сказать о нем ни единого слова осуждения, ведь в ответ все хором заявляли, что ему, бедолаге, сейчас очень тяжело. Друзья, не боясь задеть мои чувства, все время так или иначе упоминают о нем, а я должна делать вид, что меня это ничуть не интересует. Я не могу показать, что мне больно, пожаловаться и дать волю чувствам. Меня опутали толстые, крепкие нити лжи.

Я вынуждена держать в себе этот большой секрет, этот комок боли, из-за чего я то впадаю в ярость, то начинаю страшно себя жалеть. И поскольку не могу ни с кем об этом поговорить и никто поэтому не может мне помочь, мне очень одиноко в моем засекреченном мире.

Когда я вылетела со своей отличной, высокооплачиваемой работы, я никому не могла рассказать о том, почему это произошло: мне пришлось бы признаться, что до этого я врала. И я сказала, что сама уволилась, а эта ложь потянула за собой другие, и они множились, переплетались… и в итоге все сошлось, важен результат.

Вот и все, что я готова, как он говорит, «осознать», потому что в итоге я вполне счастлива и довольна тем, как устроена моя жизнь.

Если бы Жизнь встретился со мной два года назад, я бы с ним согласилась. Тогда мне казалось, что я падаю в пропасть, но теперь нет, теперь ни за что. Я сверзилась с огромной высоты и приземлилась на свое место. Кому-то, возможно, мое положение кажется ненадежным и шатким. Но мне очень уютно, удобно и хорошо. Все у меня отлично.

В вестибюле кошмарного здания никого не было, Американ-Пай куда-то ушла. Я оставила на стойке шоколадку, которую принесла для нее. Воздушный «Милки Вей», она ведь сказала по телефону, что любит такой.

И вышла на улицу, стараясь поскорее забыть мелкого раздражающего зануду, на которого зря потратила полвоскресенья. Не получалось. Этот зануда был олицетворением моей жизни, и я не могла так сразу забыть о нем. Мне не на что было отвлечься, не на что переключиться: ни одной машины – уехать отсюда, ни компа – отправить имейл, ни факса – послать сообщение, ни родственника – позвонить, ни друга – все ему рассказать. И я ощутила легкую тревогу. Жизнь только что сказал, что я буду одинока и несчастна. Не знаю, что человек должен сделать, получив такую информацию, правда не знаю. Этого он мне не сказал. Мне хотелось одного – доказать обратное. Так человек, которому сообщили, что он болен, отказывается в это поверить, если никаких симптомов, подтверждающих диагноз, у него пока нет.

Я увидела кафе на углу, и решение пришло само. Я люблю кофе, и меня радуют приятные мелочи жизни, они поднимают настроение. В кафе я буду не одна, а кофе меня порадует. Не одинокая и не несчастная – вот так-то.

Там было много народу, но я углядела свободный столик. Пробралась к нему, села и заказала чашку кофе. Вокруг громко, оживленно болтали, и это было кстати, потому что отвлекало от собственных мыслей. Нечего мне задумываться попусту. Все у меня прекрасно, просто супер. Я свободная женщина, у меня есть работа, я всем довольна, и мне хочется развеяться. Как угодно, лишь бы не думать. Дверь в кафе открылась, звякнул колокольчик, и многие автоматически обернулись посмотреть, кто вошел. После чего правильные парни вернулись к своим разговорам, а все прочие продолжали глупо таращиться, потому что в кафе вошел самый красивый мужчина, какого я видела в жизни. Он оглядел зал и направился в мою сторону.

– Привет. – Запредельный красавец улыбнулся и положил руки на спинку свободного стула. – Вы одна?

– Простите?

– Здесь свободно? Все места заняты, вы не возражаете, если я присоединюсь к вам?

На самом деле позади меня было свободное место, но я не стала ему на это указывать. У него было красивое мужественное лицо, удивительно пропорциональное, благородный нос, четко очерченный рот, волевой подбородок. Я подумала о том, почему моя семья решила обратиться к моей Жизни. Почему, черт возьми, Жизнь решил, что мы должны встретиться, ведь на свете столько по-настоящему несчастных людей и мой случай вовсе не катастрофический. Я выкарабкалась, я в порядке. Не боюсь знакомиться с новыми людьми. Не цепляюсь за прошлое. Почему они думают, что мне плохо?

– Конечно, садитесь, – сказала я, осушила одним глотком свою чашку и встала. – Столик ваш, я как раз ухожу, встречаюсь со своим бойфрендом.

Красавец, кажется, был несколько разочарован, но пробормотал что-то вежливое.

О’кей, я соврала.

Но пройдет всего несколько часов, и в итоге все сойдется.