– Гляди, гляди, щ-шас рухнет!
– Мост-то, мост!
– А-а-а, завалился!
– Йес-с, свершилось!
– Архитектор хренов…
– Парни, вы ему скажите, в следующий раз вдоль пусть строит, а не поперёк!
– И чо?
– Может, устоит!
– Чего там?
– Да опять он свой мост между горами возводит… выдумал тоже…
– Денег куры не клюют у папочкиного сыночка, что ещё делать-то…
– Надо думать, там в ущелье цивилизации нет, мост и не держится…
– Мне бы такое бабло, я бы уж…
Он меня убьёт…
Может, не сейчас.
Может, не убьёт.
Нет, убьёт. Нарочно велел идти впереди него, вышагивает сзади, приноравливается для броска – один удар ножа, и меня нет.
Он-то своё дело знает…
На всякий случай оборачиваюсь:
– Я… никому не скажу.
– Знаю.
– Могила.
– Знаю.
Кивает. Голос добрый, глаза тусклые, будто смотрит не наружу, а внутрь себя. Зачем я здесь про могилу ляпнул…
Нет, не убьёт.
Хотя…
Чёрт его пойми…
Добрались до города. Хотели добраться к полудню, добрались затемно. Ну да ничего. Хотели добраться в июне, добрались в сентябре. Ну, тоже ничего. Хотели добраться в двенадцатом году, получилось – в сорок восьмом. Ну, это тоже не страшно. Хотели в десятом веке, получилось – в восемнадцатом.
Тоже ничего.
Главное, добрались. Дошли, доползли, домечтали, довоевали, доизобретали. Добрались до города на вершине холма, если это вообще можно назвать холмом – он, что ни год, становился всё круче, всё выше, уже не холм – гора, не гора – утёс. Уже давно побросали повозки, обозы, лошадей, давно пересели на паровозы и паромобили, давно разогнали почтовых голубей, вместо них провели телеграф.
Добрались до города.
Истосковались, конечно, без города. Замаялись ночевать незнамо где – в бедняцких хижинах, в деревянных избах, замаялись таскать воду из колодца, замаялись тачать сапоги в кустарных мастерских, сжигать еретиков на кострах, умирать от чумы. Поднимались к городу – из века в век, из поколения в поколение, водили детей на воскресную службу, показывали на город, там, на вершине горы, смотрите, смотрите… Не сейчас, не сейчас, но когда-нибудь… не мы, не вы, но ваши дети…
Добрались. Вошли в город – большой, светлый, белокаменный, со стеклянными окнами, с паровыми котлами и воздушными шарами. Первым, конечно, открыл ворота города сын вождя, примчался, смотрите, смотрите, а там и мосты разводные есть, и телефон есть, папка, айда к себе в кабинет, я тебе сейчас позвоню!
Выскочка чёртов…
Этому-то выскочке и дом достался первее всех, на площади, нам уже что похуже. Нет, мне грех жаловаться, мой отец тоже вельможа не последний, а всё равно мне до сына вождя как до города пешком…
Тьфу, сказанул… до города пешком… дошли уже до города…
Он меня убьёт.
Затылком чувствую – убьёт.
А может, нет. С чего я взял, что он меня прихлопнет, что я, тайны хранить не умею…
Идём к городу – по узкой полоске земли, на которой всё: и города, и не-города, и вся наша жизнь. Тянется полоска земли из ниоткуда в никуда, то поднимается – неприступной горой, то опускается – в пропасть.
Идём. Тащим лопаты – непривычно тяжёлые, ещё думаю, как бы он этой лопатой не разбил мне голову.
Я не скажу, кого мы хоронили.
Не скажу…
Уходили из города.
Не сразу, конечно. Жили в городе на вершине горы – века и века, строили какую-то эпоху благоденствия, поэты наперебой восхваляли наш просвещённый век. До последнего не верили, что скатимся вниз – с горы. Да как это можно – вниз, с горы, да что там дальше – только крутой спуск, глухие леса, дикарские хижины, огни костров. Так зачем идти куда-то дальше – вниз, вниз, в холодный туман…
И всё-таки – случилось.
Нет, сначала ничего не случилось – к исходу из города мы катились постепенно. Всё началось с вельмож, которые хоть и получили дома хорошие, а всё не такие, как у вождя, и тем паче, у сына вождя. Хаживали вечерами к моему отцу, сиживали в закрытых комнатах. Говорили про цены на зерно, про неурожай, про уголь, про сахар, про то, что выгодно торговать шёлком. И между делом – тихохонько, осторожненько – намекали, что неплохо бы вождя… и сынульку его… и самим бы…