Время перемен

Глава 2

В ноябре 1786 года умер старый дядюшка Фридрих. Король Пруссии ушёл в блеске славы, оставляя после себя одно из могущественнейших государств Европы, почти полностью восстановившее своё могущество, преодолевшее кровавые потери войны за Баварское наследство. Один из мудрейших правителей мира, бывший моим другом, он мечтал о величии своей страны, но был очень аккуратен в выборе противников.

Пока он был жив, опасность войны с Пруссией для России была не очень большой. Фридрих помнил о том, как наши солдаты едва не сломали хребет военной машине, созданной его гением, в Семилетней войне[1]. Он ценил моё дружеское к себе отношение, хвалил многие мои реформы, даже иногда давал мне советы или рекомендовал людей, которые могли помочь. Во многом благодаря его влиянию учёные, музыканты, торговцы со всей Европы соглашались на переезд в Россию.

Теперь его не стало. На похороны поехали мама с Потёмкиным – такой уровень представительства был показателем моего отношения к покойному. Екатерина Алексеевна тоже очень уважала старого Фрица и искренне переживала его смерть. Её любимец Моцарт написал потрясающий по красоте Реквием, честно говоря, совсем непохожий на тот, что слышал в прежней жизни, но замечательный.

Самое неприятное, что даже такой визит и музыка гениального композитора нисколько не смягчила нового короля Пруссии Фридриха Вильгельма II. Он испытывал настоящую ненависть по отношению к России, которая лишила его триумфа в войне, не дав стать освободителем Берлина. Да и я сам вызывал у наследника дядюшки Фрица откровенную ревность. Старый король любил меня и часто говорил об этом в присутствии своих подданных. Он несколько раз даже упоминал, что предпочёл бы видеть меня в качестве своего преемника, но в Пруссии должна править кровь Гогенцоллернов[2]…

В этом была и моя ошибка, я слишком сблизился с Фридрихом, упустив из внимания его племянника. Но этот свой просчёт я неоднократно пытался исправить, и мешал мне странный характер тогда ещё наследника престола и его, пусть и возникшая по стечению обстоятельств, ненависть к России и всему русскому. Он как баран упирался и отказывался от любых контактов, с презрением отвергая подарки, не отвечая на мои письма, демонстративно ругая русские порядки и товары.

Уже не юноша, он вёл себя подобно мальчишке. Остро переживая неприязнь берлинцев, Фридрих Вильгельм решил добиться признания народа через военные победы. Так что он сразу принялся активно готовить Пруссию к войне, словно волк, водя носом в поиске жертвы. В качестве союзников нас он не рассматривал, да и мы к завоевательной войне совсем не стремились. Австрийский император склонялся к дружбе с нами. Французы сейчас военных действий откровенно опасались. Так что новоявленный король нашёл опору в главных потерпевших в Европе – Великобритании.

Также пруссаки нашли единомышленников в сильно обогатившейся в миновавшей войне Швеции. Мой венценосный дядя Густав III[3] решил, что момент, который он столько лет ждал, настал – его страна готова вернуть себе былое могущество. Шведский король начал быстро создавать армию и флот, и также искать союзников в грядущей схватке за место под солнцем.

Формального соглашения эти два наших соседа не заключили, но Густав с Фридрихом Вильгельмом втайне встретились трижды менее чем за полгода. С учётом того, что Пруссия была во главе «Лиги князей», организованной Фридрихом после войны за Баварское наследство, состоящей из Саксонии и ряда мелких княжеств Северной Германии, к которой присоединился и Ганновер, такая композиция на северных и западных границах меня не устраивала категорически. Тем более что ситуацию ещё значительнее усложняла Польша.

Дружественный сосед-вассал на западе нам сейчас был нужен как воздух, но французы снова начали мутить воду. Отличным потребителем сказок о былом величии Речи Посполитой был, как и раньше, король Станислав. Бредивший возрождением полумифического «Золотого века Польши» с границами от Балтики до Чёрного моря, Понятовский был готовой мишенью для подобных увещеваний.

Он принялся искать поддержку у аристократов, среди которых тоже было немало весьма решительных и совершенно не понимающих действительности личностей, желающих укрепить свою власть над простолюдинами и избавиться от контроля русских. Убрать Станислава с престола было сложно, к тому же формальных причин для этого у нас не было, в общем, пришлось ограничиться плотным контролем за королевскими контактами и выявлением вероятных сторонников его возможной авантюры.

На другой нашей границе тоже назревала напряжённость – турки, решив вопросы с мятежными вилайетами, снова вспомнили о потерянных землях на Чёрном море. В мечетях велись проповеди о необходимости джихада, на улицах Стамбула заголосили дервиши, призывая мусульман начать священную войну против русских. Султан Абдул-Хамид пока не был готов бросить нам вызов, но посулы англичан и французов давали ему очевидную надежду на успех. Османская империя тоже начала перевооружаться.

Хорошо, что денег у наших славных европейских партнёров было не сильно много, и свои уговоры они не могли подкрепить крупными суммами на вооружение наших соседей. Однако тенденции были очевидны и мне они очень не нравились.

Тем более что не по своей воле мы оказались вовлечены в достаточно опасный конфликт опять-таки по соседству.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Был уже поздний вечер. Движение на улицах Астрабада[4] почти совсем утихло. Никодим Бубнов, пил горячий сбитень. Он делал небольшие глотки, улыбаясь, посматривал на жену и на двух сынков, которые по русскому обычаю сидели вместе с ним рядом, и радовался жизни.

- Ещё налить, Никоша? – его жена Марьям ласково погладила его по голове, а он замурлыкал, словно большой кот. Ему сейчас было очень хорошо. Любимая жена, дети, любимое дело, что ещё нужно человеку для счастья? Повезло? Однозначно! Пусть его успехи в делах и его заслуга, но без поддержки империи, кто бы стал его слушать?

А Марьям? Отдал бы один из уважаемых старейшин ассирийцев[5] свою любимую дочь за какого-нибудь приказчика? А вот за русского торгового посланника – другое дело! А без неё, как бы ему жить? Уж больно запала она ему в сердце… А два мальчика-близнеца, Кирилл и Мефодий, которым уже исполнилось три года – мог ли Бубнов представить свою жизнь без этих бутузов?

Вот после такого посыпались на него награды и чины, стал он чистым городовым дьяком – шестой ранг был для него приятным подарком, Никодим думал, что Святого Владимира, который он получил за расширение торговли, ему вполне достаточно. А уж орден святого Иоанна был таким призом, после которого он понял для себя – жизнь удалась. Бубнов основательно раздобрел и даже начал подкрашивать седину в бороде дорогущей иранской хной. Русский купец и дипломат походил на медведя, набравшего толщину перед зимней спячкой, и это ещё прибавляло ему авторитет среди персов.

Да и не только среди персов. Он смог лично встретиться с князьями маратхов, активно воевавших в Синде[6], и заключить с ними торговый договор. Его слово стало значить очень много. И Никодим вполне мог ожидать нового повышения в чине, да и новые ордена явно были не за горами.

Расслабленный и вальяжный после жаркого дня он с удовольствием отдыхал в кругу семьи, но его покой был нарушен. Слуга из тех же ассирийцев тихо просунулся через толстую шёлковую завесу и произнёс:

- Мурад пришёл, о досточтимый.

Почти сразу же, мимо него проскочил жилистый, чернявый молодой человек с быстрыми умными глазами. Никодим медленно поставил свою чашку на стол и, понимая, что столь поздний визит ближайшего помощника неспроста и его отдыху явно пришёл конец, произнёс:

- Присаживайся, Мурад, желаешь сбитня?

Мурад уже десять лет служил при русском представительстве, и он давно считался скорее членом семьи Бубнова, чем просто наёмным работником. Никодим подобрал бездомного сироту на улице, где тот просил милостыню, ну и воровал по мере возможности. Сначала мальчишка выступал в роли слуги, но затем русский купец заметил его удивительные способности к интригам. Бубнов учил его грамоте, крестил, да и вообще относился к нему, как к собственному младшему брату, а тот отвечал ему преданностью.

- Нет, почтенный Назим, я по срочному делу. – использование персидского прозвища посланника давно стало для Мурада неким знаком того, что разговор срочный и сугубо личный.

- Тогда пойдём-ка в кабинет. Обсудим дела там. Вы, дорогие мои, спокойно пейте сбитень.

Супруга Никодима понимающе поджала губы и занялась детьми, а мужчины проследовали в кабинет.

- Что такое? – Бубнов ещё был расслаблен, надеясь, что решение проблемы не займёт много времени.

- Чёрный Ахмед потребовал от города денег. – Ахмед был командиром курдского[7] отряда, который осуществлял оборону Астрабада и поддерживал порядок в городе.

- Не понял.

- Он хочет сто тысяч туманов. – Мурад присел и прикрыл голову руками.

Никодим, услышав новости, пришёл в состоянии крайней раздражительности, даже откровенной ярости, что для этого спокойного человека было совершенно несвойственно.

- Что это всё значит, Мурад? Он что, спятил? До этого дикаря, вообще, доходит, что он желает получить от нас просто чудовищную сумму? – русский купец был явно ошарашен.

- Чёрный Ахмед требует эти денег для своих солдат. – лаконично отвечал помощник.

- Я считал, что мы дали ему достаточно денег для содержания его людей! Да они уже лет пять могут как сыр в масле кататься! А теперь он хочет, чтобы мы ему отдали все деньги Персии?

- Ахмед решил, что в таком деле всегда нужно требовать ещё. Говорит, сам Ага-Мохаммед-хан[8] выступил в поход и двинулся к Астрабаду. За свою верность и преданность своих людей в защите города он хочет получить прибавку.

- Ха-ха! – всплеснул руками Бубнов, — Я лично договорился со всеми крупными игроками, в том числе и со Скопцом. Астрабад – важнейший пункт торговли для всех! Пусть Зенды[9], Афшар[10] и Каджар воюют между собой хоть до конца света, но рубить сук, на котором они сидят, никто из них не станет.

- Ну, я бы не посмел утверждать это в столь категоричном тоне. Возможно, Ага-Мохаммед действительно решил, что настало время стать победителем в гражданской войне, а для этого у него не хватает самого малого – денег. Хотя, конечно, Каджары собрались захватить Тегеран[11], но откуда об этом знать простым купцам? Похоже, что Ахмед думает именно так. – Мурад замечательно разбирался в хитросплетениях персидской политики и был посвящён почти во все тайны русского посланника.

- В общем, Чёрный Ахмед решил, что настало время, просто выбить из нас деньги, пока все важные люди заняты? – Никодим взял себя в руки и преобразился, подобно тому самому медведю, на которого он так походил. Лицо его напряглось, глаза загорелись, под одеждой обозначились мускулы. Бубнов, первым делом, попытался разобраться в причинах нарушения установившегося порядка в отношении главного порта Ирана, через который шло две трети торговли всех участников внутреннего конфликта, разгоревшегося после смерти победителя турок, Карим-хана.

Его родственники передрались между собой за право наследования созданной им империи. Сражались они в узком семейном кругу с таким азартом, что проглядели и захват османами оставленной без поддержки Кербелы[12], и добровольный переход Нишапура[13] во власть Шахрох-шаха[14], а самое неприятное для всей династии – мятеж вождя Каджаров, Ага-Мохаммед-хана.

Этот яростный тюрк с рождения испытывал чудовищные лишения — ещё в детстве он был оскоплён жестоким Надиром[15] в наказание его отца, вождя племени Каджар, за очередной мятеж. Это закалило его характер и сделало очень опасным противником. Он смог подчинить себе богатые прикаспийские провинции Персии и принялся азартно бороться за власть во всём государстве. Сначала Зенды не считали его серьёзным противником, но они ошибались. Жестокий и расчётливый Скопец, как его прозвали, год за годом упрочивал свою власть среди единоплеменников и расширял государство.

Теперь весь Иран представлял собой поле битвы между враждующими Зендами, Каджарами и Афшаридами, сошедшимися в смертельной схватке. Несколько раз участники междоусобицы пытались овладеть Астрабадом, и взять в свои руки всю торговлю с Россией, либо получить от купцов столько денег, чтобы им хватило нанять ещё войск и просто уничтожить всех противников.

Наконец, чтобы никто из них не получил решающего преимущества, ну и для сохранения канала поставок товаров и продовольствия из России все участники договорились сделать Астрабад нейтральной территорией, покой которой и должны были охранять наёмные курды во главе с мелким племенным вождём. Для достижения этого соглашения Никодим проявил невероятную изворотливость, потратил огромные средства и не раз рисковал жизнью.

А вот теперь, когда члены династии Зендов сошлись в решительной схватке, Шахрох-шах осаждал Кабул, а Ага-Мохаммед нацелился на Тегеран, сам Ахмед надумал самостоятельно подоить купцов охраняемого им города. Причём меры он не знал, а следовательно, запросил такую сумму, что её хватило бы откупиться от любого завоевателя.

- Платить этому мерзавцу нельзя. – твёрдо сказал Никодим, — Рожа у него лопнет от такого.

Его помощник весело оскалился.

- Давай-ка так, мальчик мой. Организуй-ка доставку писем в Мешхед[16], Сари[17], Шираз[18], Хамадан[19] и Исфаган[20]. Пускай правители и заняты, но войска-то у них ещё есть. Я потяну время. Нам пора поменять городскую охрану.

Не прошло и месяца, как ночью с разных сторон в город проникли войска всех заинтересованных в решении Астрабадской проблемы соперников в борьбе за земли и корону Персии, без боя захватили опоенных местными жителями курдов, а Чёрного Ахмеда повесили на центральной площади. Требовалось определить нового хранителя города, а после неудачного опыта с курдами найти устраивающего всех кандидата было сложно. Начались споры, конфликт нарастал.

Идея, которую подал Мурад, понравилась Бубнову, однако её требовалось согласовать. Астраханский губернатор, получив послание Никодима, взвыл, схватился за голову и начал писать доклад для императора. В Петербурге на предложение, исходившее из Ирана, тоже сперва не знали, как реагировать, но решать в России было принято быстро…

Две роты Астраханского крепостного полка переправились первыми. К империи присоединились новые земли. Астрабад стал русским городом. Это решение успокоило все силы в Персии, ибо не давало никому никакого преимущества и обеспечивало устойчивость торговли. Однако нам это принесло новую точку напряжения – Астрабад требовал крупных сил для защиты, там пришлось постоянно держать почти полных три полка. К тому же местный климат был тяжёл для наших людей, а территория города сравнительно невелика.

Россия получила во владение небольшой «остров» в море чужого языка и религии, но и отказаться от этого приобретения мы не могли – нам нужны были персидские хло́пок, шёлк, драгоценные камни. Очень нужны. А уж доходы, которые мы имели от продажи, тем более не могли оставить нас в стороне от этой проблемы.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Ну а если Англия решит присоединиться к Пруссии и Швеции? – Вейсман морщился от предчувствия большой войны.

- Возможно, Отто. – мы были наедине, и я мог говорить без оглядки на этикет, — Пока их сдерживает Ирландия, но сколько времени они ещё там будут заняты...

- Ну, положим, Ирландию англичане скоро добьют. Сколько уже ирландцев с острова бежало?

- По нашим подсчётам больше двухсот тысяч, Отто. Всё это уму непостижимо… Почти сто тысяч бывших английских колонистов, верных Георгу, из Северной Америки свезли в Белфаст[21], они голодают и нуждаются.

Войска и лоялисты сгоняют несчастных ирландцев с земли, чтобы освободить место для англичан. Для тамошних жителей всё стало вообще хуже некуда — они умирают от голода и холода, бегут, сбиваются в банды, сражаются против короля и его армии. Английские войска всё больше лютуют. Ужас там творится. – я вспомнил отчёты моих агентов и машинально перекрестился на икону, — Однако, король Георг отлично знал, на что идёт, когда подписал мир и обязательство вывезти всех своих людей из Соединённых штатов, Новой Франции и Новой Испании. Он и планировал заменить лояльными жителями вечно бунтующих ирландцев.

Ради этого мой дорого́й брат Георг готов даже замедлить восстановление своего флота и отложить решительные действия в Индии…

- Ох, Павел Петрович, нечто так можно? Просто выгнать неугодное население, обречь людей на верную смерть? Эх… - Вейсман горестно качал головой, не понимая, как возможно такое.

- Во Франции теперь англичанами детей пугают. Почти все ирландцы именно к Людовику бегут, они там такие ужасы рассказывают, что даже дворян оторопь берёт.

- А мы что, к себе ирландцев взять не можем?

- Всё, что можно, мы делаем, Отто. Однако возить к нам сильно дальше, чем к французам. Так что во Францию почти все бегут. Людовик уже воет, только ирландцев ему сейчас не хватает. Французы разрываются, у них и с американцами проблемы, и на островах сущее безобразие, а здесь ещё и Ирландия. Уже и оружия в долг просят для того, чтобы на острове удачнее у мятежников дела шли…

- Дадим?

- Посмотрим. Какие условия предложат – у Людовика-то долгов, как вшей у бродячей собаки…

Вейсман весело захохотал. Затем ещё улыбаясь, спросил уже о другом:

- А как же ирландцы-то, небось голодают? Да и зачем они французам? А нам пригодятся – люди работящие и умелые…

- Не бойся, — улыбнулся я, — Сам знаю, что пригодятся. Еду уже возим.

- Накормим, значит, ирландцев?

- Накормим, без сомнения. Да и оружием повстанцев снабдим, нам самим это интересно. Только вот Людовик об этом пока не знает – Орлов у него условия выторговывает. Так что, англичане будут заняты, надеюсь, долго.

- А турки? Может, они всё же отвлекутся на Персию? Самое же время, пока там шаха нет, а все между собой воюют!

- Вполне возможно, только уверенности нет. Не хотят они отвлекаться, очень реванша жаждут.

- Австрия? – Отто пристально смотрел на меня, словно ожидая от меня ещё какой-то пакости.

- Иосиф, наоборот, боится Пруссии и её «лиги князей», да и на Турцию смотрит скорее плотоядно. Он летом собирается к нам, я его пригласил посетить наши южные наместничества. Будем надеяться, что тёплый приём окончательно обратит его в верного союзника.

- Ох, Павел Петрович! На Вас только здесь уповаю!

- Не дави, Отто, сам знаю! Вариантов нет. Надо нам цесарцев[22] к себе привязать.

- Сложно будет, государь.

- Сам знаю, что сложно! Выдержим?

- Каждого из них по отдельности мы победим, не сомневаюсь. Но вот сразу всех… Тут ещё с нашим главным флотоводцем, Грейгом, надо поговорить, на него многое ляжет – флот должен быть готовым к войне и на Балтике, и на Чёрном море. Сколько времени у нас есть?

- Думаю, года три, они только начали вооружаться…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Полин, может, ты всё-таки немного поспишь! Я боюсь за наше будущее дитя! – Алексей Орлов с видимым беспокойством заглядывал в окно кареты, где ехала его молодая супруга.

- Дорого́й мой, позволь мне само́й решать, что мне делать! – возмущённо пискнула в ответ его явно беременная жена. Увидев очевидное огорчение мужа, она смягчилась, — Алекси, я провела без тебя столько времени, пока вынашивала Грегуара. Я не хочу больше оставаться без тебя надолго! Я скучаю! Я желаю видеть тебя!

- Я тоже очень скучал без тебя, девочка моя! Но такова доля человеческая – мужчина должен сражаться, а женщина должна ожидать его дома!

- Я так не хочу! – Полин снова начала заводится, — Я уже много раз повторяла тебе, что такие слова ты мог говорить своим прежним женщинам, но я не просто какая-то девка! Мои предки много поколений своей кровью заслуживали высших постов Франции!

- Дорогая-дорогая успокойся, прошу тебя! – тон Орлова был настолько умоляющим, а его лицо в окне так умильно сморщилось, что молодая супруга снова сменила гнев на милость:

- Дорого́й, посмотри, как прекрасен наш Грегуар!

Первенец четы Орловых, получивший имя Григорий, забавно задремал в карете. Четырёхлетнему малышу долгая дорога в Бретань[23] давалась тяжело, но его мама была непреклонна, и вся семья путешествовала вместе, останавливаясь на отдых только по ночам. Алексей Григорьевич не смог отказать беременной супруге в праве сопровождать его в Брест[24], в который всё прибывали и прибывали беженцы из несчастной Ирландии, горевшей в огне восстания, вызванного желанием англичан освободить пахотные земли для уже своих беглецов из Северной Америки.

Супругу свою он очень любил, а та отвечала ему полной взаимностью, но Полин была особой весьма яркой и резкой, и просто мечтала вертеть супругом так, как считала нужным. А уж после рождения первенца, русский посланник вообще ни в чём отказать умной и хитрой возлюбленной не мог. Однако, подобная поездка на пятом месяце беременности жены была одобрена им не столько из-за нежелания ссориться с любимой Полин, сколько в связи с необходимостью получить эмоциональную поддержку парижского общества.

Орлову требовалось больше аргументов на переговорах с Калонном и Верженном по условиям новых поставок оружия и продовольствия, те слишком упирались, не желая открывать рынок Франции для России. Русский посланник решился на поездку со всей семьёй, рассчитывая, что эмоциональная реакция Полин вызовет больше доверия, чем все его рациональные аргументы.

Для безопасности беременной супруги и маленького сына с ними ехали два отличных русских врача и двенадцать гайдуков, обеспечивающих безопасность. Но Орлов всё равно волновался и не находил себе места. Долго сидеть в карете у него уже не было сил, а жена волновалась. Он то садился в карету, то вскакивал на коня и объезжал кортеж по кругу.

Брест был уже рядом, и на дороге начали появляться признаки приближения к месту, где по докладам творилось нечто страшное. Брели, едва переставая ноги, изнеможённые люди. Женщины останавливались и протягивали истощённых детей к карете, вымаливая милостыню. Иногда на обочине обнаруживались потерявшие сознания или, возможно, даже умершие. Эта картина становилась всё более и более яркой – вскоре невозможно было не заметить толп доведённых до отчаяния путников.

От такого Полин перестала говорить, только глаза её расширялись, да сына она прижимала к себе всё сильнее. Орлов метался ещё больше, гайдуки нависали вокруг семьи посланника и врачей, которые пытались помочь всем. Дальше стало ещё страшнее: похожие на скелеты люди заглядывали в окна, уже ничего не прося, множество не только ирландцев, но и французов, впавших в безумие от увиденных ужасов, оглашали просторы Бретани истошными криками и бессвязными проповедями. Убитые и умершие иногда перекрывали дорогу так, что гайдукам приходилось их оттаскивать, да и оборона от безумных наскоков голодающих и откровенных бандитов стала делом насущным. Две раза пришлось ночевать просто в лесу.

Наконец они приблизились к военному порту Бреста, который охраняли моряки. Орлов, совершенно обессиливший, сел рядом с женой, а та смогла разжать спазматически сжатую ладонь и выпустить из рук подарок мужа – новейший русский многозарядный пистолет. Алексей бережно вынул из побелевших любимых пальчиков тяжёлую смертоносную игрушку, работы тульского императорского завода, украшенную серебром, золотом и изумрудами. Один из первых образцов пятизарядного револьвера, как он назывался за вращающийся барабан, русский посланник получил от самого́ царя по личной просьбе – Орлов хотел дополнительно обеспечить безопасность супруги.

Он аккуратно положил револьвер в специальный карман на внутренней части двери кареты, стараясь не повредить воск, которыми были залиты каморы[25] барабана, чтобы избежать отсыревания пороха. Медленно Алексей повернулся к жене и сыну, заглянул в затопленные ужасом глаза Полин, и здесь его прорвало, он резко обнял любимых, и из-под его сомкнутых век потекли слёзы. Супруга его зарыдала, испуганный сын заревел.

- Господи, Алекси, что это за кошмар? – Полин была в глубоком шоке.

- Прости, дорогая! Я и сам не догадывался, что дела здесь настолько плохи. – Орлов никогда не видел подобного. Масштаб голода он себе не представлял, а в России такого очень давно не было. Сотни умирающих от голода людей, в основном женщин и детей, обезумившие от кошмара крестьяне и горожане, банды, правящие в беззаконии… Только дюжина отлично вооружённых гайдуков, вышколенных самим Белошапкой, позволила Орловым прорваться в оазис спокойствия и порядка, туда, где царил великий Сюффрен.

Сам адмирал принял их в своём доме. Он плохо выглядел, серое лицо, повисшая кожа, сиплый голос. Герой прошедшей войны остро переживал ужас, царивший на улицах Бреста и быстро расползавшийся на всю Бретань. Беженцев высаживали с кораблей прямо на пирсы торгового порта, суда тут же уходили обратно в Белфаст, Дублин[26], Корк[27] и прочие города Ирландии за новой порцией несчастных, готовых отдать последнее просто за шанс выжить.

Брошенные на чужой земле ирландцы, в большинстве своём женщины и дети, не знавшие местности и языка, оказывались предоставлены самим себе. Городские власти давно оставили попытки навести среди беглецов порядок, как-то организовать и даже накормить и просто исчезли из кошмарного места. Моряки вынуждены были запереться в своём уголке и ждать приказов из столицы. Попытка поделиться продовольствием с гражданскими закончилась вспышкой голодного бунта, и обезумившие ирландцы едва не прорвались к кораблям, складам и казармам.

Сюффрен, отлично показавший себя во время войны просто не знал, что делать в период мира. Он ждал команды от короля, а тот, не понимая всего ужаса ситуации, тянул с ответом.

Семья русского посланника разместилась в доме Сюффрена, но отдыхать долго не смог ни сам Алексей Григорьевич, ни Полин. Как ни уговаривал Орлов супругу, она просто не могла остаться с сыном в особняке адмирала. Они вышли в Брест с охраной из почти трёх десятков солдат морского полка[28]. В городе был ад, все жители либо сбежали, либо также голодали. Еды не было совсем, всё, что могли предоставить окрестные крестьяне, уже было съедено, подвоза продовольствия не было.

В Бресте начинались эпидемии, доктор Казакевич только морщился и твердил, что чума здесь не началась исключительно благодаря чуду. Полин демонстрировала потрясающую стойкость, она нашла в себе силы смотреть на всё это и запоминать. Денег давать людям смысла не было – купить что-либо в таком ужасе было решительно ничего не возможно. Нужна была еда, много еды, только это могло спасти тысячи несчастных.

Орлов шёл и думал, что же делать дальше. Сюда он ехал в надежде увидеть порядок, который обеспечивали городские власти. Русский посланник понимал, что недостаток продовольствия здесь есть, но увидеть голод и смерть он всё же был не был готов. В Париже никто не знал, точнее сказать — не хотел знать, что здесь происходит подлинная катастрофа, а местные власти бежали. Доклады же Сюффрена пока не принимались Верженном во внимание, ибо тот считал, что адмирал просто желает получить ещё больше власти.

Внезапно он увидел идущую навстречу ему плотную группу людей в такой знакомой русской форме:

- Ахилл? Ты?

Один из русских, обладавший весьма примечательным крючковатым носом, кинулся было навстречу, но, осознав неприличность подобной реакции, остановился. Тогда к нему бросился сам Орлов, крепко прижал его к своей могучей груди.

- Ахилл! Ты здесь! Как же я рад тебя видеть! Сколько лет прошло, боже!

- Алексей Григорьевич! Я очень… Как же… — бормотал тот, роняя непрошеные слёзы.

- Полинушка! Посмотри, кого встретил! Это Ахилл Ставридис, старый знакомец по Архипелагу! Мальчишка совсем был! Ординарцем моим служил. Ахилл, ты какими судьбами здесь, рассказывай!

- Так, Алексей Григорьевич, я капитан окольничей службы. Прибыл сюда для определения способов сохранения людей и организации дальнейшей отправки их в наши земли.

- Неужто? Государь решил отправить вперёд окольничих?

- Так, а кого же? Нам положено всегда первыми быть, коли дело перевозки людей касается! – искренне удивился Ставридис.

- Вот оно как… Поотвык я от дел на Родине… Так, а что сюда? Почто не в Ирландию приплыли?

- Туда тоже. Четыре корабля со снедью гостиные общества купили, ещё два – государь, мы и пошли. Пять – к ирландским берегам, а мы сюда.

- Сами общества выкупили провиант для прокорма ирландцев? – удивилась Полин.

- Они самые. Государь тоже решил не отставать. Обратно уже людей везти будем. А мы ещё и разведать всё должны – как кормить, кого первым вывозить, сколько судов надобно.

- Что думаете, окольничьи?

- Плохо здесь всё, того и гляди, мор начнётся. Зачем король велел всем кораблям в Брест идти, а? Ни хлеба, ни жилья же не хватает. Мрут людишки как мухи…

- А в Ирландии-то как дела, знаете?

- Вроде ещё хуже. Ирландцев-католиков за людей в Англии не считают. Вон даже Норт свой пост потерял за то, что с папистами хотел мириться, все англичане об этом знают, в общем, католиков не щадят — не жалеют. Там тоже люди мрут, но по дорогам всё лежат, до портов меньше половины доходят. В Ирландии по-другому действовать надо, без договорённости с королём Георгом не обойтись. Здесь-то только еда, да войска пока нужны. Холода ещё далеко, люди сами себе халупы отстроят-перезимуют.

Полин, уже неплохо говорившая по-русски, кусала губы, слушая беседу мужа и его старого знакомца:

- Почему же всё настолько неподготовленно? Алексис! Обратись к королю! Как же так, даже русские, которые только приплыли сюда, знают, как спасти этих людей, а его советники… – и молодая женщина расплакалась.

- Милая моя, успокойся, пожалуйста! Помни про ребёнка, что ты носишь под сердцем! – Орлов обнял жену и гладил её по спине, — У короля нет денег, чтобы купить еду, и мало сил для наведения порядка.

- Нам надо срочно ехать в Париж! Я обращусь к аристократам, к королеве, к торговцам! Если в России для чужих людей за морем смогли собрать деньги на шесть больших кораблей с продовольствием, то во Франции тоже смогут!

- Конечно, любимая! Мы завтра же поедем в столицу! Возьмём с собой письма адмирала, обратимся ко всем… Прости меня, девочка моя, что я тебя заставил увидеть такое! Прости, Полин!

- Не надо, Алекси! Мы не знали, что мы можем здесь увидеть! Но, поверь мне, так было надо!

Эффект речей Анн Полин Орловой в парижских салонах превзошёл все ожидания. Она оказалась великолепной рассказчицей, убеждавшей всех в необходимости изменить тяжкую учесть ирландцев, да и бретонцев. Даже королева Мария-Антуанетта втайне передала Полин несколько своих драгоценностей для помощи голодающим.

Мнение высшего общества просто принудило Верженна согласиться с аргументами русского посланника и начать серьёзную работу по новому торговому трактату с Россией, который был подписан уже через месяц. Российская империя соглашалась вывезти из Франции за два года сто тысяч ирландцев, которых обязывалась кормить и одевать, а также поставить в креди́т значительное количество продовольствия, а его должно́ было хватить для устранения проблем голода в связи с прибытием многочисленных беженцев. Также оговаривались тайные поставки оружия, которое впоследствии должно́ было поступить ирландским повстанцам. В ответ Франция на пять лет полностью отказывалась от всех пошлин и ограничений на ввоз товаров из России.

Позиция Верженна по игнорированию сигналов Сюффрена о тяжести положения в Бресте и судьбе ирландцев серьёзно подорвало авторитет герцога в глазах общества, да и король стал смотреть на своего первого-министра без былого восхищения.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

- Всё же я настаиваю на необходимости исправить прохождение железной дороги в соответствии с моими рекомендациями! – Гаскойн снова и снова повторял свои слова, ничуть не меняя равнодушного тона.

- Чёртов ты англичанин! – Акулинин просто подпрыгивал он злости, — Говорю же, путь выбран инженерами! Он наиболее выгоден для стройки и использования!

- Я шотландец, Алексей Григорьевич! – меланхолично парировал металлург.

- Да хоть нихонец! – бушевал вице-наместник, — У меня все сроки и расчёты согласованы и высочайше утверждены!

- Сомневаюсь. Я, как начальник Уральских заводов, проект не согласовал. Государь утверждать окончательные расчёты без изучения моего мнения не стал бы.

- Что? Да я брат государя!

- Знаю, он мне говорил. Как это связано с путём, по которому идёт дорога?

- Фу-у-у! – выдохнул, устав от споров и ругани, Акулинин, — Вот же упёртый баран!

- Знаю, он мне говорил.

- Что? Ах ты ж… — и брат императора не выдержал и совсем ещё по-юношески захохотал.

Гаскойн тоже не справился с собой и присоединился к смеющемуся собеседнику, пусть и делал это довольно скромно.

- Павел Петрович мне тоже о Вас писал, Карл Карлович. – улыбался вице-наместник.

- И что же?

- Упрямый, довольно наглый, но редкий умница. – откровенно смеялся Акулинин. Гаскойн недоумённо поднял левую бровь, — Вот я и решил проверить, насколько прав мой венценосный брат и насколько я могу доверять Вам в столь важном деле, как строительство Уральской железной дороги.

- Вы меня проверяли?

- Именно так. В Вашем уме я нисколько не сомневался – я знаю государя, хорошо знаком с Ярцовым, да и Лобов мне известен, а все они дали Вам отличные характеристики. Но вот способны ли Вы выдержать моё давление… Я по опыту знаю, что мой статус, да и мой напор далеко не каждый может выдержать. А дело наше слишком важное, чтобы допустить ошибку просто из-за слабости характера. Что же у Вас он есть.

Давайте к делу, Карл Карлович. Проект действительно не утверждён, но ямские инженеры тщательно его проработали, мне не хотелось бы вносить изменения. Будьте любезны, объясните мне, почему Вы требуете столь существенного искажения предполагаемого решения? Просто настаивать не стоит – мне нужны причины, по которым я отложу начало строительства на несколько месяцев.

- Забавно, Алексей Григорьевич, — задумчиво ответил ему Гаскойн, — император говорил мне, что мне придётся с Вами договариваться, но при этом именно я являюсь руководителем всех Уральских заводов и моё слово там – закон. Он посоветовал мне найти с Вами общий язык. А мне пришло в голову, что мне сто́ит проверить степень Вашей готовности идти мне навстречу. Тоже, стало быть…

Теперь уже засмеялись оба. Именно это забавное событие и Алёша, и Карл Карлович описали мне в своих письмах, как знак свыше, который прямо указал им на возможность и необходимость не только совместной работы, но и вполне дружеских отношений. Проект действительно требовалось исправить, ибо не все детали будущих изменений в металлургическом процессе были учтены, что принесло бы через некоторое время большие финансовые потери.

Однако, и откладывать все работы из-за уточнений всего лишь небольшой части маршрута было нелепо. Разбить возведение всей весьма немаленькой дороги на этапы было естественным решением, так что стройка началась, как и планировалось, летом 1787 года.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Петропавловский воевода отставной подполковник Перепечников ласково поглаживал двупалой рукой свой новый орден святого Иоанна, полученный им за заслуги в управлении городом.

- Что же, карьера идёт вверх! – думал градоначальник, медленно поднявшийся из удобного кресла и также степенно прошествовавший к широкому окну, выходящему на город. Взгляд Перепечникова упал на изуродованную руку, он поморщился. Рука ещё побаливала при перемене погоды, да и отсутствующие пальцы очень мешали жить.

- Вот прокля́тый ниходзин! Повезло же мне так неудачно подставиться тогда, под Харями. Глядишь, генералом бы стал… Э-эх… Но, что здесь скажешь, нет худа без добра. Женился вот! – от мыслей о молодой супруге, происходившей из старинного польского рода Загоровских, боевой офицер глупо заулыбался, — Вот, не попадись мне на войне этот дурень с саблей, не встретил бы я свою Еленку, да и Панин меня тогда в госпитале не приметил бы…

Он стоял, вспоминал прошлое, мечтал и смотрел на свой город. А Петропавловск-то был красив. Очень красив. Один Петропавловский собор, пусть ещё и строящийся, чего стоил. Стройные ряды разноцветных домов, парки, широкие улицы, уже кое-где с новомодными масляными фонарями – воевода воспринимал весь город как своё детище.

Орден-то ему дали и за порядок и красоту в столице наместничества, но больше за организацию торгового общества и городского собрания Петропавловска. Заботами градоначальника купеческое и промышленное сословие получило организацию и почувствовало своё влияние, что резко увеличило поступления в казну. Сейчас Перепечников думал над созданием гимназии и торговой школы в городе, но так трясти купцов было слишком рано – пусть пока чуть попривыкнут к новой роли в обществе.

Мысли воеводы прервал осторожный стук в дверь. Его секретарь, Иван Айдашев, аккуратно зашёл с папкой документов на рассмотрение и тихо сообщил, что в приёмной ожидает человек с рекомендательным письмом, от самого́ императора.

- Зови тогда! – воевода заинтересовался гостем.

К нему в кабинет вошёл отлично одетый, ещё не старый, но уже совершенно седой человек с высоким лбом и очень густой пегой бородой, из-под которой выглядывали многочисленные шрамы.

- Иосиф Гордов! – представился он и протянул Перепечникову документ, изукрашенный вензелями.

- Вы служили, Иосиф Павлович? – шрамы на лице вошедшего остро напомнили воеводе о его собственных ранениях.

- По секретной службе, Георгий Нифонтович. – в голосе гостя слышался небольшой акцент, который в Петропавловске не считался чем-то необычным и напоминал градоначальнику говорок любимой супруге.

- Вы поляк?

- Отнюдь, — усмехнулся седой, — я из богемцев, но это уже в прошлом. Сейчас я подданный Российского императора.

- Приношу свои извинения, если я Вам своим вопросом причинил беспокойство…

- Не стоит. Ваш вопрос естественен, и даже имеет некоторое отношение к той проблеме, с которой я к Вам пришёл.

- Я заинтересован. Прошу!

- Я заметил, что в Вашем городе, несмотря на его статус столицы наместничества, довольно мало трактиров. Мест, где могли бы вести переговоры торговые люди, общаться офицеры и чиновники, да и просто поесть состоятельные люди. Даже в нововозводимом на Хонском[29] острове Никитске трактиров больше, чем в столице.

- Да, действительно… А Вы что, уже побывали в Никитске?

- Побывал, и в Никитске, и в Рубце. Только за океан не выезжал. – усмехнулся бывший разведчик.

- Что же Вы хотите? Завести трактир? Вы – дворянин, майор, кавалер Святого Георгия! – округлил глаза градоначальник.

- А Вы, Георгий Нифонтович? Вы известны как купеческий любимец, имеете долю в торговле с Китаем и Индией. Это не претит Вашей дворянской гордости? – тонко заметил посетитель, демонстрируя свою осведомлённость.

- Это мой долг, как городского воеводы, обеспечить развитие наместничества!

- Тогда считайте, что я так вижу свой долг по обеспечению столицы того же самого́ наместничества совершенно необходимым удобством!

После этого, оценившие друг друга собеседники, засмеялись, подкрепляя тем самым возникшее между ними взаимопонимание.

- Изволите ли, Иосиф Павлович, отведать настойки на лесных ягодах? – уже совсем по-дружески предложил Перепечников, извлекая из шкафчика графин с тёмной маслянистой жидкостью и два стаканчика.

- Конечно! С удовольствием! Как я могу отказать приятному собеседнику в такой радости! И вот, кстати, замечу, что вина́ у нас ещё долго не будет в достатке, только настойки есть, а вот я испытываю искреннюю привязанность к пенным напиткам. Пиво и меды я даже когда-то делал сам, так что вижу именно в них отличную перспективу.

- И это тоже! – довольно крякнул воевода, с явным удовольствием выпив глоток, — Да и настоек у нас маловато. Хороши они, да мало.

- Займёмся! Непременно займёмся, Георгий Нифонтович!

[1] Семилетняя война (1756–1763) – крупный военный конфликт, в который были вовлечены все великие европейские державы. На европейском театре военных действий основные сражения происходили между Пруссией с одно стороны и Россией, Австрией и Саксонией, с другой. Сначала Пруссия разгромила Саксонию, затем Австрию, но столкнувшись с русской армией, потерпела поражение.

[2] Гогенцоллерны – германская династия, правящая в Бранденбурге, затем королевстве Пруссия, затем и Германской империи

[3] Густав III (1746–1792) – король Швеции из династии Голштейн-Готторпских, двоюродный брат русской императрицы Екатерины II

[4] Астрабад (совр. Горган) – город на побережье Каспийского моря в Иране

[5] Ассирийцы – ближневосточный народ, происходящий от древнего населения Передней Азии, принявший христианство ещё в I в.н.э.

[6] Синд – провинция Пакистана в доли́не реки Инд

[7] Курды – ираноязычный народ, проживающий в странах Западной Азии

[8] Ага-Мохаммед-хан Каджар (1741–1797) – военный и политический наследственный вождь тюркского племени Каджаров, проживающих в нынешнем Иране и Туркменистане, шах Ирана с 1794 г

[9] Зенды – шахская династия, правящая в Иране в 1753–1794, происходящая из курдского племени Зенд

[10] Афшариды — шахская династия, правящая в Иране в 1736–1750, происходящая из тюркского племени Афшар

[11] Тегеран – в настоящее время столица Ирана, один из старейших городов Азии, отделённый от побережья Каспийского моря горным хребтом Эльбурс

[12] Кербела – город в центральной части Ирака

[13] Нишапур – город на северо-востоке Ирана

[14] Шахрох-шах (1734–1796) – шах Ирана из династии Афшаридов

[15] Надир-шах Афшар (?-1747) – шах Ирана с 1736 г., выходец из семьи бедных пастухов, талантливейший полководец, создатель одной из крупнейших империй в истории Востока

[16] Мешхед – город в Иране, центр исторического Хорасана

[17] Сари – город на севере Ирана, столица Персии при первых Каджарах

[18] Шираз — город на юге Ирана, столица Персии при Зендах

[19] Хамадан – город на западе Ирана, одна из древних столиц Ирана

[20] Исфаган – город в центральной части Ирана, столица Ирана при династии Аббасидов

[21] Белфаст – столица Северной Ирландии, город-порт на Ирландском море

[22] Цесарцы – принятое в России наименование подданных Священной Римской империи германской нации, от цесарь – император (лат.)

[23] Бретань – полуостров на северо-западе Франции

[24] Брест – город на крайнем западе полуострова Бретань, главный французский военный и важный торговый порт на Атлантическом океане

[25] Камора – полость в барабане револьвера, в которую закладывается патрон. В первых моделях револьверов каморы с зарядом действительно заливались воском при хранении и ношении

[26] Дублин – столица Ирландии, важный порт на Ирландском море

[27] Корк – крупный город на юго-западе Ирландии, порт на Ирландском море

[28] Морской полк – наименование морской пехоты в королевской Франции

[29] Хонсю (авт.)