ВЛАДИМИР СПЕКТОР


ВРЕМЯ ПРЕДПОСЛЕДНИХ НОВОСТЕЙ


МОСКВА, М С П С

«У Никитских ворот»

2013


Глубина резкости

О творчестве поэта Владимира Спектора.

Ситуация в литературе (и в обществе) сегодня сложилась прелюбопытная, обоюдоострая, как секира древних римлян. Напоминает старорусскую забаву – стенка на стенку. Одна братия идёт на другую либо ради забавы, либо ради расправы. Разделение на «стенки» достаточно чёткое, не ошибёшься. С одной стороны технически подкованные, но безграмотные варвары с айпадами, твиттером и знамёнами Цукерберга/Дурова, с другой образованные – как правило, в советское время – «римляне» с томиками Довлатова, Бродского, Цветаевой (и с ними же на знамёнах) и приличным арсеналом вдруг в раз ставших бесполезными знаний.

Пожалуй, никогда ещё противостояние между культурой и варварством, «массовкой и духовкой», не было столь явным. Оно достигло пиковой точки, и пропасть между априорно воинствующими сторонами зияет и ширится, поглощая, как лангольеры, время и пространство, а так же самих сражающихся. Первые гибнут от глупости, которая, как писал Бонхеффер, «ещё более опасный враг добра, чем злоба», потому что «глупец, в отличие от злодея, абсолютно доволен собой». Другие страдают от неустроенности в жизни, потому что «во многой мудрости много печали»; не в силах найти себя в новом классе необразованных и невежественных людей, коллекционеров Калибанов по Фаулзу, они превращаются в отмирающий атавизм.

По сути, мы одной ногой – а, может быть, уже двумя – вошли в тоталитарное общество нового образца. Это даже не строй, где «порабощённое население радостно приемлет своё рабство», а система, построенная на кусочно-хаотичном сознании, при котором отпадает сама потребность в человеке. Он сначала становится деталью разбалансированной, дефункционирующей машины, а после перестаёт существовать как личность, тем самым в полной мере подтверждая тезис Ханны Арендт, что «тоталитаризм – это такая система, в которой люди не нужны совершенно».

Идёт война, объявленная культурному человеку, и потому уместно вооружиться опытом борьбы прошлых лет, когда создавалась, а потом рушилась другая, советская, тоталитарная система. И если тогда всё было нельзя, то теперь всё стало можно. Однако и режиму запрета, и режиму вседозволенности, являющимися двумя крайностями одного и того же, так или иначе не хватает, прежде всего, системы координат, ориентиров и даже, если угодно идеалов. Система социальная уничтожила систему моральную. В данном контексте ключевую роль играют творческие люди, в частности, поэты. Но, к сожалению, сегодня почти утрачена одна из системообразующих миссий поэта – миссия Прометея, несущего огонь просвещения людям. Всё чаще поэты пишут для себя и о себе же, упражняясь в словесных изысках ради самого упражнения, совершая действие ради действия. Этот нарциссизм, творческий и физический, во многом порождает недоверие и настороженность читателей, в сознании которых образ стихотворца всё чаще ассоциируется с образом юродивого или сноба. Поэзия окончательно превращается в вещь в себе и для себя, когда «поэты звонят лишь друг другу, обсуждая, насколько прекрасен их круг». Одним словом, читателям не до поэтов, но и поэтам не до читателей.

В контексте противостояния культуры и варварства, острой нехватки идеалов творчество поэта Владимира Спектора ценно ещё и тем, что не утратило созидающей функции поэтизации человека. Под «поэтизацией» я понимаю продуцирование в личности определённого духовного, душевного порыва, стремления, стержня, наконец; с последующим преобладанием божественного над животным, уничтожением укореняющейся в людях потребительской функции «корыто, корм, пойло».

Выжить…

Отдать,

Получить,

Накормить.

Сделать…

Успеть,

Дотерпеть,

Не сорваться.

Жизни вибрирует тонкая нить,

Бьётся, как жилка на горле паяца.

Выжить,

Найти,

Не забыть,

Не предать…

Не заклинанье, не просьба, не мантра.

Завтра всё снова начнётся опять.

Это – всего лишь заданье на завтра.

Море информации, в котором мы тонем, уничтожает любые проявления индивидуальности. Эта, казалось бы, свобода на поверку оказывается хаосом, деструкцией. Поэтому программность поэзии Владмиира Спектора – одно из несомненных её достоинств. Она есть первооснова и первоисточник для поворотного перерождения и дальнейшего духовного онтогенеза. Это алхимия слова, обоюдоострая, дуалистическая, когда и поэт, и читатель проходит этапы обретения новой (а порой единственной) индивидуальности, сходные, по мнению Юнга, с алхимическими трансформациями.

Любой поэтический опыт, действие есть передача энергии. Она может быть искусственной, внешне ориентированной, а может происходить на глубинном, клеточном уровне. Во втором случаем речь идёт о природной творческой энергии, в восточной традиции именующуюся «крия шакти». Данная энергия, свойственная поэзии Владимира Спектора, трансформирует мертвую материю в живую, изменяя и возрождая саму её внутреннюю суть.

Не хочется спешить, куда-то торопиться,

А просто – жить и жить, и чтоб родные лица

Не ведали тоски, завистливой печали,

Чтоб не в конце строки рука была –

В начале…

Владимир Спектор из тех, для кого поэзия – это судьба. Такой поэт творит не ради себя, но ради поэзии в её высшем предназначении. Творит, потому что попадает в петлю бытия, сжимающуюся до предела. Это кризис прежнего существования и дальнейшее непрерывное перерождение, строка за строкой, когда больше нет возможности (да и смысла тоже) воспринимать мир набором оперативных команд, необходимых для поддержания физиологической активности. Начат поиск, запущена иная программа, сравнить которую можно с путём воина, до конца преданного единой, подчас идеалистической цели, диктующей его modus operandi. Это путь борьбы, путь страданий и лишений, но и в то же время путь подлинной радости.

Не изабелла, не мускат,

Чья гроздь – селекции отрада.

А просто – дикий виноград,

Изгой ухоженного сада.

Растёт, не ведая стыда,

И наливаясь терпким соком,

Ветвями тянется туда,

Где небо чисто и высоко.

Поэт, вставший на такой путь, не прячет смысл за искусственно сотканными кружевами слов и рифм, а, наоборот, ищет, доносит его, говоря с читателем доверительно, откровенно. Ведь читатель для такого автора первичен. Это значит то, что поэт повторно – на этот раз вместе с читателем – проходит инициацию поэтическим чудом. Владимир Спектор не прячется за псевдоконструкциями, снобизмом и кетчем, пытаясь создать иллюзию некого тайного знания. Наоборот, он ведёт диалог с читателем, максимально коррелируя с ним в создании единой призмы восприятия мира, которая становится противовесом тоталитаризму глупости.

Всё своё – лишь в себе, в себе,

И хорошее, и плохое.

В этой жизни, подобной борьбе,

Знаю точно, чего я стою.

Знаю точно, что всё пройдёт.

Всё пройдёт и начнётся снова.

И в душе моей битый лёд –

Лишь живительной влаги основа.

Владимир Спектор издал свой первый поэтический сборник в 39 лет (сейчас у него более 20 книг стихов и очерков). До этого работал конструктором, стал автором более двух десятков изобретений. Конечно, он начал писать стихи значительно раньше, но вот вещественное доказательство своей творческой состоятельности предъявить не торопился (да и возможности в прежнее время для таких, как он, были весьма ограничены). Не теряя надежды, ждал, творил. Возможно, поэтому его поэзия в хорошем смысле взрослая, обстоятельная. В ней есть своя особая жизненная философия; выстраданная, осознанная, взвешенная. Она ненавязчиво подчёркивается мудростью восприятия мира, которая позволяет говорить о самых глубоких, порой деликатных вещах точно, ёмко, без перегруженности лишними словами и пафосом. И ещё эта поэзия по-настоящему традиционна. В ней – продолжение стиля и духа Арсения Тарковского и Юрия Левитанского, Бориса Слуцкого и Александра Межирова. А преемственность поэтической культуры – важное условие для её развития.

Одна из доминантных тем творчества Владимира Спектора – осознание и переосмысление нашего общего прошлого, прежде всего, детства, юношества. Ведь все мы родом оттуда. Возвращение в детство – это своего рода попытка вернуть первоначальное эдемское счастье. Читая стихи Владимира Спектора, детство, своё и коллективное, слышишь, видишь, ощущаешь. Испытываешь непосредственную радость, словно приходя в домашний уют после трудного, изматывающего дня.

Медальный отблеск крышек от кефира

Остался за границею веков.

Остались там же – очередь за сыром

И пионерский лозунг «Будь готов!»

Другая жизнь, хорошая, плохая,

В которой по соседству – зло с добром.

А для кого-то отраженье рая

В той крышке с её мнимым серебром.

Поэзия Владимира Спектора наделена цельностью интонации. Она появляется тогда, когда пережитые страдания и страсти, помноженные на талант, перерастают в многомудрый опыт, определяющий всю дальнейшую судьбу. Эта интонация как музыка: она то сентиментальная, то жизнеутверждающая, то тоскливая. И ею зачаровываешься, спасаешься, согреваешься, забывая о вечной мерзлоте человеческого мира, которому так не хватает душевного тепла.

Это город. И в нём не хватает тепла.

И не осень прохладу с собой принесла.

Не хватает тепла в руках и душе,

В ручке мало тепла и в карандаше.

Не хватает тепла во встречных глазах.

В них смятенье и холод. А, может быть, страх.

В этом городе нищим не подают.

Им по праздникам дарят весёлый салют.

В тёмном небе так много слепящих огней,

Но не греют они суету площадей.

Не хватает тепла, хоть работает ТЭЦ

В этом городе тёплых разбитых сердец.

Это аналитика лирикой, фотография души с особой глубиной резкости. Владимир Спектор обладает фотографической точностью взгляда. Он умеет, вооружившись мудростью, дать точные, яркие образы и зарисовки, создать отчасти кинематографическое многоголосье.

Владимир Спектор беседует с читателями, не стараясь перекричать самопровозглашённых гениев и пророков. Он идёт своим путём, создавая громкость иного рода – цельную интонацию искренности, которая, когда стихает шум толпы, неизбежно доходит до читателя, формируя у него механизм защиты против глупости, создавая координаты смысла. Так говорит душа: шёпотом, без спешки, тихо, размеренно, о главном.

Платон Беседин,

Киев


По контуру мечты

* * *

Было и прошло. Но не бесследно.

Память, словно первая любовь,

Избирательно немилосердна,

Окунаясь в детство вновь и вновь,

Падая в случайные мгновенья,

Где добром отсверкивает зло…

Счастьем было просто ощущенье,

Что осталось больше, чем прошло.

* * *

Под прицелом – целая эпоха,

Где в осколках затаился страх.

Жизнь идёт от выдоха до вдоха,

Отражаясь в снайперских зрачках.

Горечь правды, суета обмана,

25-й кадр большой любви –

Под прицелом. Поздно или рано –

Выстрел, – словно выбор на крови.


* * *

Выжить…

Отдать,

Получить,

Накормить.

Сделать…

Успеть,

Дотерпеть,

Не сорваться.

Жизни вибрирует тонкая нить,

Бьётся, как жилка на горле паяца.

Выжить,

Найти,

Не забыть,

Не предать…

Не заклинанье, не просьба, не мантра.

Завтра всё снова начнётся опять.

Это – всего лишь заданье на завтра.


* * *

В душе – мерцающий, незримый свет,

Он с лёгкостью пронзает стены.

Взгляни вокруг – преград, как будто, нет.

Но как тревожны перемены.

Небесной тверди слыша неуют,

Беспечно дышит твердь земная.

И нам с тобой – вдоль перемен маршрут,

Пока горит огонь, мерцая.


* * *

Запах «Красной Москвы» –

середина двадцатого века.

Время – «после войны».

Время движется только вперёд.

На углу возле рынка –

С весёлым баяном калека.

Он танцует без ног,

он без голоса песни поёт…

Это – в памяти всё у меня,

У всего поколенья.

Мы друг друга в толпе

Мимоходом легко узнаём.

По глазам, в коих время

мелькает незваною тенью,

И по запаху «Красной Москвы»

В подсознаньи своём…

* * *

Голос эпохи из радиоточки

Слышался в каждом мгновении дня.

В каждом дыхании – плотно и прочно,

Воздух сгущая, храня, хороня

В памяти - времени лики и блики,

Эхо которых очнулось потом

В пении, больше похожем на крики,

В радости с нечеловечьим лицом.

* * *

По контуру мечты,

По краешку тревоги,

Где только я и ты,

И помыслы о Боге,

Там чья-то тень с утра –

Лука, а, может, Павел…

И жизнь – словно игра,

Но, Боже мой, без правил.

* * *

В раю не все блаженствуют, однако.

Есть обитатели случайные.

Речь не о том, что в небе много брака,

И не о том, что ангелы печальные

Никак не сварят манну по потребности

И шалаши с комфортом всем не розданы…

Но что-то есть ещё, помимо бедности,

В чём чувство рая близко чувству Родины.

* * *

Сединой в бороде

Серебрится прошедшее время.

Чьи-то лики сквозь блики

и вспышки на солнце мелькают.

Бесы рёбра щекочут

И что-то внушают по теме,

Отправляя не время,

А то, что во времени, – в аут.

Что-то ангелы тихо поют

О добре, но не веско.

И пространство души

Наполняется гулом сраженья.

«Про любовь» - это песня,

А, может быть, лишь «эсэмэска»,

Где шрапнелью взрывается

Точка в конце предложенья.


* * *

Добро опять проигрывает матч.

Счёт минимальный ничего не значит.

Закономерность новых неудач

Почти равна случайности удачи,

Чья вероятность близится к нулю,

Как вероятность гола без штрафного.

Добро, проигрывая, шепчет: «Я люблю»,

И, побеждая, шепчет то же слово…

* * *

Среди кривых зеркал, где лишь оскал стабилен,

Где отраженье дня неравносильно дню,

Всесильный бог любви не так уж и всесилен,

Вскрывая, словно ложь, зеркальную броню.

И впрямь прямая речь там ничего не значит.

Но кровь и там, и здесь – красна и солона.

Пульсирует она, как в зеркалах удача,

Чья тень хоть иногда и там, и здесь видна.

* * *

Упасть намного легче, чем подняться.

Пропасть намного проще, чем найтись.

Потери и находки в ритме танца,

И блюз паденья – это тоже жизнь.

Но простота тождественна печали,

Как красота – любви, как ни крути…

И коль паденье суждено в начале,

Подъём завещан таинством пути.

* * *

Простодушие первого класса,

Озабоченность выпускного…

И взрастает критической массой

То ли жизнь, то ли вещее слово.

Снова прошлого слышится эхо –

Это в будущем тает дыханье

Расстояньем от плача до смеха

Сквозь молчанье, прозренье, прощанье…

* * *

– «Хотеть» и «делать» – это близко?

– Как «знать» и «не уметь», пожалуй.

Желанья – та же зона риска,

Где неумелый, как бывалый,

Перемешав слова с делами,

И будни с праздниками тоже,

То гасит, то спасает пламя

Любви, на мир с войной похожей…

* * *

Окунаясь в общее дыханье

До конца не понятого дня,

Повторяю, словно заклинанье:

«Подожди, не оставляй меня».

– Подожди, – прошу, – ещё немного,

Подыши, порадуйся со мной…

Боже, как заманчиво дорога

Вьётся впереди и за спиной.

* * *

Всё временно. И даже то, что вечно.

Оно меняет форму, стиль и суть,

Как жизнь, что кажется наивной и беспечной.

Но в ней со встречных курсов не свернуть.

Оригинальным будь, или банальным –

Исчезнет всё, не повторяясь, в срок,

Как чья-то тень на полотне батальном,

Как в старых письмах слёзы между строк.

* * *

Светом Вознесения согрета,

И весна восходит к небесам,

Превращаясь по дороге в лето,

Приближая будни к чудесам.

И напоминая о печали,

Коею вершится благодать…

Слово и любовь – всегда в начале,

И всегда есть страх всё потерять.

* * *

«Неделовым» прописаны дела,

А «деловым» – как водится, успех.

«Неделовые» пишут: «Даль светла»,

А «деловые» знают: «Не для всех».

Но где-то там, за финишной прямой,

Где нет уже ни зависти, ни зла, –

Там только мгла и память за спиной,

Но память – лишь о том, что «даль светла».

* * *

Вот и пух отлетел.

И длиннее становятся ночи.

Время, как чистотел, –

Тоже лечит и даже пророчит,

Будто знает секрет

Торопливо-горячего лета,

Что скрывает ответ

На вопрос без прямого ответа.

* * *

На счёт «раз – два – три»» –

музыкальный момент.

Он длится недолго –

от жизни до смерти.

Дрожащий мотив,

отразившись от стен,

В душе замирает,

как слово в конверте.

На счёт «раз – два – три»» –

от весны до сосны,

От детской гирлянды

до бархата крышки.

И звуки видны,

и движенья слышны,

И счастье с несчастьем –

вприпрыжку, вприпрыжку…

* * *

Приходили в комнату тени

И вели беспокойные речи

О потерях-приобретеньях,

О грядущих разлуках и встречах.

И язык мне их был понятен,

И в крови стыла дрожью истома,

Словно тенью солнечных пятен

Обожгло окна отчего дома.

* * *

Беззвучное эхо того, что прошло –

Обрывки вчерашних афиш.

Я помню. И помнить – моё ремесло,

Где память – как трепетный стриж,

Который, взмывая, парит в небесах,

И времени третье крыло

Уносит всё выше и дальше на взмах

От эха того, что прошло.

* * *

Необходима передышка.

Нестройной песни гаснет эхо.

И жизнь, внезапная, как вспышка,

Уходит в тень полууспеха.

И не длиннее телеграммы

Полуотчетливая фраза.

И вдруг: «А что б сказала мама?»

И всё яснеет. Но не сразу.

* * *

Забывая время полицаев,

Продлевая время подлецов,

Как НЗ, объятья раскрывая,

Уповаем только на любовь.

И когда приходит время сбора,

Где, как камни, тяжелы слова,

Лишь любовь спасает от позора

Только тем, что, как всегда, права.


* * *

Всё перепутано и недосказано,

Не договорено, недоцеловано,

Так что слова разбираем не сразу мы

И забываем их разочарованно.

Исповедимы пути? Нет, наверное,

Там, где любовь, словно жертва напрасная,

Недоцелованная и неверная,

И перепутанная, и прекрасная…

* * *

Блеск хромовых сапог тогда,

Как чудо электроники сейчас.

И неизменна лишь звезда,

Чей вечный взгляд сквозь время не угас.

В нём – суета и маета

Полузабытых дел, ненужных слов.

Не для души всё, но - для рта…

А для звезды небесной - лишь любовь.

* * *

Заскакивал в последний вагон,

Выпрыгивал на полном ходу.

В небе считал не только ворон,

Со всех сторон – не одну беду

Ждал, словно рыбу крючок в воде.

Но таила улов свой вода…

А счастье с бедой – вдвоём везде,

Как день или ночь, в судьбе - всегда.


* * *

Почему сквозь годы густо льётся кровь,

Превращая время в поле брани?

Господи! Струится вновь она и вновь,

Сквозь любовь и память, сквозь страданья…

Почему жестокость набирает вес,

Злость усердно души рвёт и жилы?..

Как же долго Тот, кто умер и воскрес,

Набирает праведные силы…

* * *

Кредитной карточкой любви

Оплачены грехи.

И растворяются в крови

Мгновеньями стихи.

И даже тот далёкий взгляд

Вдруг кажется святым…

Любовь – как самый ценный вклад,

И – как летучий дым.

* * *

Торопится судьба,

Как новостная лента.

И тает на губах

Гармония момента.

То комариный писк

Дрожит, то эхо взрыва…

И жизнь – как главный приз,

Где лишь любовь – не лжива.

* * *

Символ-памятник исчезнувшей эпохи –

Тень огня, папаха, грозный вид…

Время кануло – от выдоха до вдоха,

И звезда погасшая молчит.

Время кануло сквозь каменные латы.

Не поймёшь – кто прав, кто виноват.

Вереницей лица птицами сквозь даты…

Как по небу, в памяти летят.

* * *

И тень в окне, и мысли озаренье –

Лишь кажется, что это невзначай.

Как отблеск жизни – каждое мгновенье

Таится между «здравствуй» и «прощай».

Не стой под эхом – первые свиданья

Вдруг оглушают, приглашая вновь

Туда, где мимолётны расставанья,

Как тень в окне, как первая любовь.

* * *

Уходит время бескорыстных песен,

Всё реже слышно: «Друг, товарищ, брат»…

Всё чаще: неудачлив, значит – честен,

Зато нечестен – выгодно богат.

Ты чувствуешь, дружище, как уходит

Наивная застенчивость, и с ней –

Нелепое, как дым без парохода,

Теряет голос эхо наших дней.

* * *

Осень слышна едва-едва

В трепете крыльев, шорохе листьев.

На языке стынут слова

Из одинокой, предутренней жизни.

Над тишиной, как надо мной –

Звёзды пространства мигают с укором.

Я обернусь – а за спиной

Годы – сквозь листья, как тень разговора.


* * *

Из поцелуев, слёз,

открытий и объятий,

Любви, в которой по соседству

«да» и «нет»,

Вдруг возникает, словно

снимок в аппарате,

Судьбы мерцающий

и небесспорный свет.

В нём всё, что помнится,

и что, увы, забыто,

Там – дед и мать,

что ищут правду в небесах,

И книг любимых

беззащитная защита,

И рядом – в профиль и в анфас -

любовь и страх.

В дыхании пространства

* * *

Как живётся? – В контексте событий.

И, наверно, в контексте тревог,

Наслаждаясь луною в зените,

Как мерцаньем чарующих строк.

Как живётся? – С мечтой о Карраре,

Невзирая на то, что труха, -

Повсеместно, не только в амбаре.

И лишь шаг – от любви до греха…

Но, взрывая нелепые будни,

Прорываясь сквозь дни и века,

И сквозь слёзы – любовь неподсудна,

И, как стих, иногда высока.

* * *

Время предпоследних новостей

Увлекает, но увлечь не может.

От его просроченных страстей –

Только сыпь, а не мороз по коже.

Невзначай, и, всё же, напоказ

Кто-то промаячил на пороге.

Истекает времени запас.

Длятся предпоследние итоги…

* * *

Среди чёрных и белых –

Расскажи мне, какого ты цвета…

Среди слова и дела,

Среди честных и лживых ответов

Проявляются лица,

И – по белому чёрным скрижали.

Время памяти длится,

Время совести? Вот уж, едва ли…


* * *

Не хочется уходить,

даже проигрывая «под ноль».

Не хочется уходить,

даже превозмогая боль.

И даже обиды нож,

что режет всегда живьём

Он тоже бывает хорош,

словно команда «Подъём!»

Не хочется уходить

ни в тучу, ни в синеву,

А хочется просто жить.

Хотя бы так, как живу.


* * *

Открыта в комнату воспоминаний дверь,

Хотя скрипит и поддаётся туго…

Не списки кораблей – находок и потерь –

Зовут, перекликаются друг с другом…

Тугие паруса и ветер молодой,

Солёный привкус встреч и расставаний…

И память, что наполнена живой водой,

Не делит взмах – на «поздний или ранний».

Где похвалы бутон, а где угрозы плеть –

Не разберёшь, не сыщешь пятый угол…

И нелегко понять, тем более смотреть,

Как за любовью мрак идёт по кругу.

* * *

Новости вчерашнего дня,

Моя вчерашняя лень –

Им дела нет до меня,

Ведь я – сегодняшний день.

Что мне Москва и Рим,

Дальний и Ближний Восток –

По проводам моим

Пульсирует кровь, а не ток.

И, кровью обожжена,

Вибрирует у виска

Струна или же страна,

Сладка и как дым горька.

* * *

Продираясь, словно сквозь крапиву,

Сквозь постылость истин прописных,

Постигая ложные мотивы,

Ощущая сердца стук, как стих,

Прозреваешь мыслью – не глазами,

Ведь в душе – совсем не белый свет.

Боже, Боже, что же это с нами?

Не вопрос страшит. Скорей, ответ.

* * *

Нас учили, учили, ещё раз учили…

И конспекты тех лекций ещё не истлели.

Только знания старые нынче не в силе,

И беспомощны, как импотенты в постели.

Нас учили, учили, ещё раз учили…

Где ты, призрак бродячий знакомого «изма»?

Отряхаю конспекты, как память, от пыли

И прилежно ищу хоть бы тень оптимизма.


* * *

Свет не меркнет, не гаснет –

а просто мерцает незримо.

В небесах над печалью –

мечты, словно голуби, кружат.

Невесёлые мысли бредут

вдоль дороги под ними,

А весёлым надеждам –

лишь воздух мерцающий нужен.

Этот свет, этот воздух,

который так сладок в гортани,

Каждый миг, каждый день,

он не меркнет, мерцая, сгорая…

На мечты уповая,

шагаю за светом, что манит,

И пространство любви в нём мерцает

от края до края.

* * *

Неизвестность тревожит, как красный свет.

Что там, в будущем, - нет ответа.

Есть в программе лишь «да» и «нет».

И других вариантов нету.

И хоть всё повторяется вновь и вновь,

Искры вечности – всё же не пламя.

Но, как прежде, сгорает любовь,

Восходя на костёр вместе с нами.

* * *

От сказуемого до подлежащего,

Через скобки, тире, двоеточия,

Через прошлое и настоящее,

Перерыв на рекламу и прочее…

Сквозь карьерные знаки отличия

И глаголов неправильных рвение,

Позабыв про права свои птичьи,

И про точку в конце предложения,

Между строк, между мыслей склоняются

Лица, словно наречия встречные…

Боже мой! И урод, и красавица –

Все туда – в падежи бесконечные.

* * *

А мы – как детали машин,

Средь связей, то жёстких, то гибких.

И, кажется, вот-вот решим,

И преодолеем ошибки.

Решим уравненье своё,

Где звенья, шарниры и своды,

Металл свой, как люди житьё,

Ломают за степень свободы.

* * *

Свобода – это слово или Шустер?

А правда – для себя или для всех?

Действительно, у знаний – привкус грусти,

И мнится поражением успех.

Куда ни глянь – дыра или прореха,

Но слово молвит каждый – о своём.

А Шустер – не свобода, только эхо,

В котором слышен отдалённый гром.

* * *

Всё хорошо, но, всё-таки, не так.

Не виноват, но чувствую вину.

Гуляет вдоль судьбы сквозняк,

Судьбу объединяя и страну.

Не в темноту и не в небесный свет

Уходят мысли, обретя покой…

Так роща, отгуляв, оставит след,

Спустя века став нефтяной рекой.

* * *

Тёплый ветер, как подарок с юга.

Посреди ненастья – добрый знак.

Как рукопожатье друга,

Как улыбка вдруг и просто так.

Жизнь теплей всего лишь на дыханье,

И длинней - всего лишь на него.

Облака – от встречи до прощанья,

И судьба. И больше ничего.

* * *

На рубеже весны и лета,

Когда прозрачны вечера,

Когда каштаны – как ракеты,

А жизнь внезапна, как игра,

Случайный дождь сквозь птичий гомон

Стреляет каплею в висок…

И счастье глохнет, как Бетховен,

И жизнь, как дождь, - наискосок.

* * *

У первых холодов – нестрашный вид –

В зелёных листьях притаилось лето.

И ощущенье осени парит,

Как голубь мира над планетой.

И синева раскрытого зрачка

Подобна синеве небесной.

И даже грусть пока ещё легка,

Как будто пёрышко над бездной.

* * *

Не изабелла, не мускат,

Чья гроздь – селекции отрада.

А просто – дикий виноград,

Изгой ухоженного сада.

Растёт, не ведая стыда,

И наливаясь терпким соком,

Ветвями тянется туда,

Где небо чисто и высоко.

* * *

О низменных чувствах не пишут стихи,

О них не слагают былины.

Из них сочиняются только грехи

С позорищем наполовину.

Но средь новостей ощутишь вдруг порой

Тех чувств одуряющий жар…

И, кажется, с жизнью проходишь сквозь строй,

Где каждая новость – удар.

* * *

Сквозняк вопросов, вакуум ответов…

«Зачем?», «Откуда?», «Почему?»

Как паутина, бабье лето

Летит, и холодно ему.

В особенности вечерами,

В особенности в звездопад.

Вопросы вечные: «Что с нами?»

Ответы – только наугад.

* * *

Природа танца – в танцах от природы.

Под ветром ива – будто балерина.

И человек под ветром несвободы

Податлив, как танцующая глина.

Но танец, растворимый, словно кофе,

У глины проявляет твердь гранита,

Когда любовь тождественна Голгофе,

И память пляской ветра не сокрыта.

* * *

Кому-то верит донна Анна.

Не год – который век подряд

Клубится память неустанно,

Мосты над временем горят.

Пренебрежительной ухмылкой

Опять оскален чей-то рот.

И вечность, как любовник пылкий,

Не отдаёт, а вновь берёт.


* * *

Летучий дым болгарских сигарет –

Забытый символ дружбы и прогресса.

«Родопи», «Шипка», «Интер», «Стюардесса» -

Не в небесах клубится лёгкий след,

А в памяти, где тень яснее света,

Где хорошо быть просто молодым,

С беспечностью вдыхая горький дым

Отечества, как дым от сигареты…

* * *

Какою мерою измерить

Всё, что сбылось и не сбылось,

Приобретенья и потери,

Судьбу, пронзённую насквозь

Желаньем счастья и свободы,

Любви познаньем и добра?..

О Боже, за спиною – годы,

И от «сегодня» до «вчера»,

Как от зарплаты до расплаты –

Мгновений честные гроши.

Мгновений, трепетом объятых,

Впитавших ткань моей души.

А в ней – доставшийся в наследство

Набросок моего пути…

Цель не оправдывает средства,

Но помогает их найти.

* * *

Тополиным снегом припорошен,

Не по-зимнему раскрашен двор…

Кажется, и ярче, и моложе

Памяти его седой простор.

Лето лишь в начале, лишь в начале.

Тополиный снег ещё в пути.

Но уже осенние печали

Где-то там маячат впереди…

* * *

От жары до холодов,

От зимы до лета –

Есть слова, и нету слов,

Да и нет ответа

На вопрос «Зачем, куда,

Проявляясь в лицах,

И сгорая, как звезда,

Время мчится, мчится…»

* * *

Жестокость побеждает, чтоб потом

Притворной добротою обернуться.

И потому, наверно, плач и стон

Традиционно песнями зовутся.

Жестокость побеждает, как всегда,

И людям это нравится отчасти.

Поют и пляшут сёла, города…

О чём поют? Да про любовь и счастье.

* * *

Куда девались Бельские и Курбские,

Цари, опричники и прочие?..

«Входите, - сказано, - вратами узкими»,

Не точку ставьте, - многоточие…

Ведь всё кончается и продолжается

От срочного и до бессрочного…

А жизнь, как спящая красавица,

Ждёт поцелуя непорочного.

* * *

Бессмертие – у каждого своё.

Зато безжизненность – одна на всех.

И молнии внезапное копьё

Всегда ли поражает лютый грех?

Сквозь время пограничной полосы,

Сквозь жизнь и смерть – судьбы тугая нить.

И, кажется, любовь, а не часы

Отсчитывает: «быть или не быть»…

* * *

Всё сквозняки, сплошные сквозняки –

В дому, в делах и в человечьих душах.

И в небесах, как будто вдоль реки,

Сквозит судьба, покоя не наруша…

Сквозит судьба вдоль памяти и снов,

Любви и подлости, и вдоль мечтаний.

И, как река, уйдя из берегов,

Душа сквозит от встреч и расставаний.

* * *

За всё приходится платить –

Судьбой, монетой, кровью…

Вопрос «Как быть или не быть?» -

Всегда у изголовья.

Не отрекаясь от грехов,

Любви, ошибок, боли,

На «Будь готов!» - «Всегда готов!»

Твержу, как раньше, в школе.

* * *

И, в самом деле, всё могло быть хуже. –

Мы живы, невзирая на эпоху.

И даже голубь, словно ангел, кружит,

Как будто подтверждая: «Всё – не плохо».

Хотя судьба ведёт свой счёт потерям,

Где голубь предстаёт воздушным змеем…

В то, что могло быть хуже – твёрдо верю.

А в лучшее мне верится труднее.


* * *

Цветущей изгороди аромат,

Манящий и родной…

Нет, это – не вишнёвый сад.

Но это – город мой.

Случайных встреч, удач, разлук –

Считать охоты нет,

Когда сквозь изгородь, как друг,

Струится белый свет.

* * *

От мыса «Надежда» до города «Счастье»

Билеты в продаже бывают нечасто.

Зато остановку с названьем «Печали»

На нашем маршруте не раз мы встречали.

Там суетно, зябко, тревожно, неловко.

Но, всё-таки, это своя остановка.

Идут поезда и туда, и оттуда.

В надежде на счастье, в надежде на чудо.

* * *

В городе фонтанов

жил рабочий люд.

Вроде, ничего не изменилось.

Только вот характер

Стал у жизни крут.

И фонтаны плакать разучились.

В небе проплывают

Те же облака.

Равнодушно смотрит в реку ива.

Кажется, вот-вот,

Зажмуришься слегка, -

И опять, как в детстве, всё красиво.

Только всё, что было –

Не вернуть назад.

Жизнь идёт, как поезд без стоп-крана.

Кто ты мне, -

Товарищ, волк иль брат,

Город, что забыл свои фонтаны.


* * *

Привычка к счастью – редкая привычка,

То ли награда, то ли – Божий дар.

Из объектива вылетает птичка

И та, не просто так – за гонорар.

А, может, не привычка, а готовность

«С полоборота», бескорыстно - и на взлёт

Рождает вот такую благосклонность,

Судьбы, удачи… И наоборот?

А может пораженьям и победам

Особый счёт идёт на небесах…

А отблеск счастья мне порою ведом –

И в небесах он, и в твоих глазах.

* * *

В партитуре радости – семь нот.

Но не только. Там – любовь и смех,

Поцелуев сладкое вино

И успеха мимолётный грех.

В партитуре жизни – тоже семь

Нот, и тоже есть любовь и смех…

Но ещё – ловушки из проблем.

Впрочем, не всегда, и не для всех.

* * *

Ослепший дождь упал, не глядя,

Смешав все краски и порывы…

Над грязью – дождевые пряди,

И в грязь – все капельные взрывы.

А солнце, словно из-под пледа,

Сквозь тучи хмурится отчасти…

Кто за дождём идёт по следу?

Беда или слепое счастье?

* * *

Падают звёзды, падают…

А желания - не сбываются.

Кажется, что тут странного,

И странным кому-то всё кажется.

Блики, тире, многоточия -

Ночных прорицаний мерцания…

Звёзды сгорают в пророчествах,

Как люди - в страстях и желаниях.

* * *

Где-то память рождает день,

Тень от солнца пронзает свет.

И шагает священник Мень,

И конца расстоянию нет.

Забывая о том, что мгла

Вслед за днём по пятам идёт,

Даль, как песня в душе, светла

А душа и сквозь плач – поёт.

* * *

Счастье работает без выходных.

Горе тоже не знает покоя.

Тает время моё золотое.

Время добрых, и время злых.

Счастье работает, но его нет –

Может, - на экспорт, а, может, по блату.

Время, которое не виновато,

Дарит счастливый трамвайный билет.

* * *

А верится лишь Богу от души,

(И папе с мамой в детстве)?

Кто знает это… Всё же не спеши

Рубить с плеча наследство,

В котором памяти густой простор

Хранит обрывки веры,

В котором гордость также, как позор,

Глупы, как пионеры…

В котором поровну добра и зла,

И чести, и бесчестья.

В котором жизнь прошла и не прошла,

И в ней – всё это вместе.

* * *

Не улучшается порода.

Как Бог задумал – так и есть.

И под сияньем небосвода

Сверкает жесть. И реже – честь.

В мундире слов – почти картофель -

Дела и мысли – всё вокруг…

Жизнь растворима, словно кофе.

В осадке – сладостный испуг…

* * *

От «жизни-лайт» до «жизни-форте» –

Всего лишь миг, а, может, год.

Ответ – в пространстве и в аорте,

Где слов никто не разберёт.

Ответ – и в будущем, и в прошлом, -

Живым и тем, кого уж нет,

Кто тоже думал: «Всё возможно»,

Любовью поглощая свет.

* * *

Растекается, плавясь, не прошлое время, а память.

Не на глине следы – на слезах, на снегу, на песке,

Их смывают легко злые будни, как будто цунами.

И парит в небесах, налегке или на волоске,

Отражение эха, улыбки, любви, трибунала…

Отражение правды в сухих, воспалённых глазах.

В этом зеркале времени память почти что узнала,

Как мутнеет от страха судьба, и как прахом становится страх.

* * *

Не отражаясь в зеркалах,

И свет собой не задевая,

Струится время. Каждый шаг –

Пронзителен, как звон трамвая.

Но отражения в душе

Вещественны и даже зримы,

Как день и ночь, полёт стрижей,

Как жизнь без парика и грима.

* * *

В иголку нитку вдеть – труднее и труднее,

А в детстве всё так просто и легко…

Струится нитка жизни, я – за нею,

Вползая, как в игольное ушко,

В события, находки и потери,

Сжимая круг знакомых и друзей.

Всё воздаётся по делам и вере,

Где нитка правды стоит жизни всей...

* * *

От возраста находок вдалеке

Я привыкаю к возрасту потерь.

И где «пятёрки» были в дневнике,

Пробелы появляются теперь.

А я в душе – всё тот же ученик.

Учу урок, да не идёт он впрок.

Хоть, кажется, уже почти привык

К тому, что чаще стал звонить звонок.

* * *

Взрываются небесные тела,

Земля мерцает сквозь ночной сквозняк.

И только мысль, как будто день светла,

Собою пробивает этот мрак.

Там – сталинские соколы летят,

Забытые полки ещё бредут…

И, словно тысячу веков назад,

Не ведает пощады Страшный суд.

* * *

Пока душа не отлетела

И рвётся к приключеньям тело,

А мысль меж ними – как связной,

Стучится сердце днём и ночью,

Воспоминаний тень короче,

Как ночи позднею зимой.

И, Боже мой, какое дело,

Куда крылатая взлетела,

Не примеряя путь назад,

Когда сквозь таинство пространства

И сквозь его непостоянство

Судьба пронзительна, как взгляд.

* * *

И всё, как будто, не напрасно, -

И красота, и тень, и свет…

Но чем всё кончится – неясно.

У всех на это – свой ответ.

Он каждый миг пронзает время,

Касаясь прошлого всерьёз,

Смеясь и плача вместе с теми,

Чья память стала тенью звёзд…

* * *

Я не знаю, за что и как,

Я не знаю, зачем и где.

Но сияет небесный знак,

Отражаясь в земной воде.

И летит среди прочих миров

Мой, ничтожный, прекрасный, родной.

И скрепляется кровью кров,

И вопрос, как крыло за спиной.

* * *

Потаённый тает свет,

Отражаясь ближней далью.

Тени завтрашних побед

Гаснут в планке над медалью.

И который век подряд

Насмехается над властью

Жаркий, терпкий аромат

Ожидаемого счастья.

* * *

Медальный отблеск крышек от кефира

Остался за границею веков.

Остались там же – очередь за сыром

И пионерский лозунг «Будь готов!»

Другая жизнь, хорошая, плохая,

В которой по соседству – зло с добром.

А для кого-то отраженье рая

В той крышке с её мнимым серебром.

* * *

Всему свой срок. И снова листопад,

Донбасский воздух терпок и морозен.

Не так уж много лет назад

Неотвратимым был парад,

И улиц лик - орденоносен.

Всему свой срок. Кочевью и жнивью,

Закату и последнему восходу.

Всему свой срок. И правде, и вранью

И нам с тобой, живущим не в раю,

А здесь, среди дыханья несвободы

* * *

Дышу, как в последний раз,

Пока ещё свет не погас,

И листья взлетают упруго.

Иду вдоль Луганских снов,

Как знающий нечто Иов,

И выход ищу из круга.

Дышу, как в последний раз,

В предутренний, ласковый час,

Взлетая и падая снова.

И взлетная полоса,

В мои превратившись глаза,

Следит за мной несурово.


* * *

Самолёты летают реже.

Только небо не стало чище.

И по-прежнему взгляды ищут

Свет любви или свет надежды.

Самолёты летят по кругу.

Возвращаются новые лица.

Но пока ещё сердце стучится,

Мы с тобою нужны друг другу.

* * *

Не слова, не отсутствие слов…

Может быть, ощущенье полёта.

Может быть. Но ещё любовь –

Это будни, болезни, заботы.

И готовность помочь, спасти,

Улыбнуться в момент, когда худо.

Так бывает не часто, учти.

Но не реже, чем всякое чудо.


* * *

Вечерний город в сквозном тумане,

И память улиц сквозит во мне.

Как осень прячу каштан в кармане,

Каштаны гаснут – привет весне.

Каштаны мёрзнут, я вместе с ними,

Во встречных окнах зажглись огни…

Бульвары кажутся мне цветными,

И, словно листья, кружатся дни.


* * *

Подожди, душа моя,

Слышишь, музыка струится,

То ли грусти не тая,

То ли, как ночная птица,

Превращая ремесло

В Божий дар и вдохновенье,

И мгновенье, что пришло,

Поднимая на крыло,

Вслед за прожитым мгновеньем…

* * *

Обжигающий вкус не у чая,

А у жизни, у встреч и разлук.

Сердце жарче стучится, встречая,

Превращая во взрыв каждый стук.

Кипяток всех житейских страданий

Обжигает сердца вновь и вновь.

И спасительной ложкой в стакане

Защищает аорту любовь.


* * *

От ощущения полёта не устал,

А просто стал немного приземлённей.

Не то, чтобы понятнее Дедал,

Но крылья – точно опалённей.

Похожесть лебедей не вороньё –

Чревата аварийностью полёта.

И небо, как отечество моё,

Застыло в ожидании чего-то.

* * *Душа моя, мне хорошо с тобой

И плохо без тебя.

С тобою даже дождь другой –

Ведь он идёт, любя.

Сквозь эти струи дождевой воды

Мне слышится твой смех.

В раю иль на краю беды -

Мы далеки от всех.


* * *

И взгляд, как поцелуй, короткий,

Но, всё ж, пронзающий насквозь,

И тень стремительной походки,

И ощущенье, что «всерьёз»…

И тонкий луч, как стих Марины,

Сквозь одиночества печать…

И жизнь – как клинопись на глине,

Где мне не всё дано понять.

* * *

То ли кажется мне, то ли снится

Жизнь, что будто парит в облаках.

Боже мой, что за дивная птица

Возросла у тебя на руках.

Я за хвост их ловить не умею –

Птиц, что рвутся, как жизнь, в небеса.

Но взлетаю, случается, с нею,

Хоть не верю давно в чудеса.

* * *

Давление вновь растёт.

Всё это – антициклон.

Мне кажется – я пилот,

И город, в который влюблён,

Даёт мне зелёный свет,

И я поднимаюсь ввысь,

Где рядом – лишь тень побед,

А прямо по курсу – жизнь.

* * *

Всё своё – лишь в себе, в себе,

И хорошее, и плохое.

В этой жизни, подобной борьбе,

Знаю точно, чего я стою.

Знаю точно, что всё пройдёт.

Всё пройдёт и начнётся снова.

И в душе моей битый лёд –

Лишь живительной влаги основа.

* * *

И впрямь, так будет не всегда.

Пронзают время перемены.

И тот, кто присягает: «Да»,

Вдруг, станет символом измены.

И это всё – сквозь скорый суд,

Сквозь пыль дорог и боль утраты.

И сына Богом нарекут,

И потеряют, как когда-то.

* * *

Откуда рождается злость?

Из зависти или вражды,

Как лёд – из прозрачной воды,

Как из ботинка - гвоздь.

Цепляется грех за грех,

И холодно даже двоим…

От злости лекарство – успех.

Зачем он приходит к злым?

* * *

На прошлом – печать прощанья,

На будущем – память встречи.

А день – как роман без названья,

И в нём эпилогом – вечер…

Ты видишь – дыхания чаще

Меняются лица и даты.

Лишь мысль – несгораемый ящик,

Где все воскресают когда-то.

* * *

Неизбежность прощания

прорастает из встречи,

Как из лета – зима, как из полудня – вечер.

Как из праздника – будни,

В кои сука-разлука

Входит, словно хозяйка, -

Без спроса и стука.

Всё банально и просто,

И непостижимо –

От рожденья к погосту,

Проходя мимо, мимо

Суеты, разговоров, завистливых сплетен,

Замечая, что тот, кто не съел, уже съеден.

И пронзая собою любовь и усталость,

Уповая на счастья хоть самую малость.

Сквозь цветы и подарки, поездки, границы,

Вспоминая, теряя любимые лица,

Оставляя на память своё отраженье

И не путая правду прощанья с прощеньем,

Во всемирной сети находясь и теряясь,

Уходя в синеву и прощаясь, прощаясь…

А судьба, как планета, плывёт надо всем.

Я не знаю ответа – куда и зачем…

* * *

Школьные красавцы, лидеры атак…

Будущее в их глазах сверкало.

И казался вечным юности пятак,

Щедрой сдачей выпускного бала.

Всё стареет в мире – лица и вино.

Медь тускнеет и проходит мода.

Мы, как Атлантида, падаем на дно,

Ощущая трудность перевода

Красоты и силы – в дряблость впалых щёк,

Будущего – в памятные даты.

Будто через годы слышится звонок,

И часы спешат, спешат куда-то…

* * *

Мы не находим общих слов,

Хоть общих дел хватает.

И вновь невнятна, как любовь,

Та истина простая,

Что всё вокруг – не просто так,

Что мы за всё в ответе.

И что в душе моей сквозняк

Рождает боль, как ветер.

* * *

Телевизор с маленьким экраном

И с зелёным глазом радиола -

Это нынче кажется всё странным,

А тогда – и модным, и весёлым.

Слушали мелодии эстрады

(Где они, - лишь в памяти моей),

Эхо жизни, а не хит-парада,

Отголоски дней, людей, идей

Отзвучали и пропали в бездне.

Новые мелодии в стране.

Обижаться просто бесполезно

На струну, звенящую во мне.

* * *

Акация – акция света.

И детства. Она ведь – оттуда,

Где цвет – это запах и блюдо.

Где лето, как песня, не спето.

Акация пахнет надеждой.

Всё - в рост, только ночи – короче.

Цветёт она, будто пророчит,

Что всё ещё будет, как прежде.


* * *

Поездов беспокойные речи,

Пассажиров взволнованных лица –

Это миг – от прощанья до встречи,

Что как жизнь уходящая длится.

Стук сердец, стук колёс, гул перрона…

Сквозь потери протянуты руки.

Как мгновенно проходит – зелёный.

Как насыщены красным разлуки.

* * *

И не верится никому,

И просить - просто силы нет.

Я мечты положу в суму,

Что похожа на белый свет.

Может, с кем поделюсь мечтой,

Может, встречу кого в пути...

Он, ведь, только на вид простой.

А с мечтой - хорошо идти.

* * *

Сквозь жару или холода,

Сквозь грозу или сквозь капель

Помоги мне попасть туда,

Где побудку даёт апрель.

Там весна открывает счёт,

Там «надежду» зовут «любовь».

Я ей верю, что «всё пройдёт».

Всё пройдёт. И начнётся вновь.

* * *

Предатели и негодяи – в большинстве?

Примета времени? А, может, просто жизнь?

И шапка не горит на голове,

И слышно – не «Держи его!» - «Держись!»

Меняются фасоны и зачёс,

Идут часы, то плача, то смеясь…

Как за вопросом следует вопрос,

Так за дождём – и грязь, и новый князь.

* * *

От пункта «А», прибежища разлуки,

До пункта «Б», где встречи ждёт любовь,

Судьбою словно взятый на поруки,

Пространство покоряя вновь и вновь,

Я замер на ходу, на полуслове,

И сердца стук узнал сквозь стук колёс,

Когда разлука взорвалась любовью,

А тень от встречи – тенью дальних звёзд.

* * *

По линии руки,

В дыхании пространства

Мы снова не близки,

Как блажь и постоянство.

И вместе – далеки

От знания ответа,

Как поворот строки

От таинства сюжета.


* * *

Кто хороший поэт, кто – плохой…

Помаши мне оттуда рукой,

Ты ведь тоже и странный, и странник,

Из себя самого изгнанник.

Поделись не строкой, не уменьем,

Не пронзительным стихотвореньем,

Тем, что стало судьбой на века…

Просто пусть шевельнётся рука,

И пойму я, как песню, как чудо,

Эту боль, что сквозит ниоткуда.

* * *

Мир, не теряющий границ,

Криклив, как наваждение.

Увы, понять, кто «жид», кто «фриц»,

Дано уже с рождения.

Хоть нынче «немец» - как пароль

Победы, не проклятия.

Всё ж, миллиард криклив, как ноль,

Живущий по понятиям.

И рушатся не рубежи,

А лишь могилы братские.

И только тем, кто в них лежит,

Плевать уже на нации.

* * *

Несладкое вино располагает к думе

О смысле бытия, неспешности пути…

И мысли в голове, как пассажиры в трюме,

Кумекают, куда нам плыть или идти.

Желанье говорить и улыбаться чаще

Душевно и легко, без лести и обид…

Несладкое вино, так ведь и жизнь не слаще.

Хотя порой светла и не горька. На вид.

* * *

Ответов на вопросы нет,

Но поиск их всё длится.

Горит и не сгорает свет,

Рождая тень на лицах.

Зачем, куда, откуда, как? -

Бог весть, моя родная...

Я знаю - свету нужен мрак,

Но почему - не знаю.


* * *

Я стучусь – и не слышу ответа,

Я ищу – не могу обрести.

Жизнь сравнима с частицами света,

Что не гаснут, сгорая в пути.

Отражаясь в мгновении каждом,

Растворяемся только в своём.

Это, кажется, было однажды,

Прорастая всё новым быльём.


* * *

Притворяюсь весёлым. Знакомое дело.

Несмотря ни на что, веселюсь и пляшу.

Что в душе наболело – скрываю умело,

И за то, что несмелый – прощенья прошу.

Открываю и вновь закрываю скрижали.

Паникую и вновь обретаю покой.

И удача внезапной сестрою печали

Вдруг бросается вслед за случайной строкой.


* * *

Бабочек осенние полёты.

Направленье – прямо в никуда.

Спета песня. Но остались ноты,

И горит по-летнему звезда.

Манит небо даже холодами

Бабочек порхающий салют.

Улетают с нами и над нами.

И, как будто крыльями поют.


* * *

О справедливости – без лишних слов.

Она – не хлеб, не масло, не картошка.

Она – как счастье, как любовь,

Не делится на части и на крошки.

Она – как жизнь без боли и обид.

Но где на свете есть такое диво?

И потому, видать, душа болит,

И это, впрочем, тоже справедливо.


* * *

Ожиданье звонка,

Ожидание доброго слова.

То ли жизнь нелегка,

То ли хочется снова и снова

Ощутить вдруг родство

В ритме непостоянства.

Словно ветер листвой,

Мной играют судьба и пространство.

* * *

Счастье – лекарство для всех больных.

Где та аптека,

Где выдают его для двоих,

Где век от века

Снова и снова в рецептах нет

Лишнего слова.

Мы не готовы узнать ответ.

Сердце готово.


* * *

Несостоявшийся роман,

В котором будни ненасытны,

А праздники, как счастье, скрытны,

И в каждом чудится изъян,

Как состоявшийся обман,

Где от любви до равнодушья,

Как от чахотки до удушья,

Где даже трезвый – тоже пьян…

А вот в природе всё не так.

Там всё всерьёз, и всё иначе.

Там дождь, хоть плачет, но к удаче,

Ведь вслед за ним светлеет мрак.


* * *

Ожиданье чуда, как любви,

Ожиданье счастья, как прозренья.

Кажется, что только позови –

От спасенья и до воскресенья

Пролетит эпоха, словно миг,

В отраженье звёздами врастая…

Вслед за ней парю в глазах твоих,

Хоть чудес давно не ожидаю.


* * *

Падение листа по вертикали

С пропеллерным вращением вначале.

С желанием парить, не унывать.

Пусть увядания видна печать

Сквозь ярость желтизны осенней краски.

Парение листа, желанье ласки

В преддверье осени, зимы. Исчезновенья.

Парение листа. А не паденье!


* * *

Кто-то обгоняет, торопясь,

Кто-то, торопясь, идёт навстречу,

Продолжая внутреннюю связь,

Судьбами сшивая день и вечер.

И не ощущая, как поют,

То ли трубы, то ли просто птицы.

Там и тут идут они, идут…

И ничто, ничто не повторится.

* * *

Приспособиться и быть, как все,

Не как белая ворона,

Мчаться не по встречной полосе,

Не на красный, - на зелёный.

Приспособиться, как дождь к зиме,

Или как снежинка к лету.

Привыкать, как свет к полночной тьме,

Даже, если нету света.

Привыкать к тому, что из мечты

Вырастают новые загадки,

Что режим набора высоты

Горький в той же мере, что и сладкий.

* * *

У разных мыслей - общая основа.

И суть её - словарное кольцо.

И даже превращаясь в дело, слово

Меняет форму, сохранив лицо.

У разных слов - похожие обличья.

Хоть это ни о чём не говорит.

Охотник вдруг становится добычей,

Храня при этом неприступный вид.


* * *

И где-то тишина незримо

Поёт беззвучно о своём.

Любовь опять проходит мимо,

Не с песней - с тишиной вдвоём.

А музыка почти что рядом.

Я слушать вновь и вновь готов...

Любовь, меня лаская взглядом,

Звучит мелодией без слов.

* * *

Ответов на вопросы нет,

Но поиск их всё длится.

Горит и не сгорает свет,

Рождая тень на лицах.

Зачем, куда, откуда, как? -

Бог весть, моя родная...

Я знаю - свету нужен мрак,

Но почему - не знаю.

* * *

Гудки локомотивов маневровых,

Ночная перекличка поездов

И мыслей, от бессонницы суровых,

Как путешественник и командор Седов…

Но в мыслях, что суровы только внешне,

Вопросов вязь, надежды и мечты.

И речь друзей, и лица их, конечно,

И много ещё разного. И ты.

* * *

Среди мыслей о насущном хлебе,

О делах, долгах, вчерашнем дне,

Боже мой, журавликами в небе -

Мысли о тебе и обо мне.

И восходит, кажется, сиянье,

За собою в вышину маня,

Как награда - общее дыханье

Каждого мгновения и дня.

Каждого мгновенья, что сгорает

В пляшущем, не гаснущем огне…

И мерцает, с вечностью играя,

Память о тебе и обо мне.


* * *

Безмятежность праздничного дня,

В коей отдых представляется работой,

Как среда или четверг – субботой,

Растворяется в душе, маня

Полудетским таинством любви,

Ожиданием не чуда, так свободы.

Сквозь мгновенья, будто бы сквозь годы,

Слышу голос счастья: «Позови…»


* * *

Сквозь запотевшее стекло

Неочевидны очертанья

Лиц или улиц, лишь мечтанья

И ощущенье – «повезло»

Конкретны, как осенний дождь,

Как радость встречи, боль потери…

И в то, что рядом ты идёшь,

Я тоже – верю и не верю.

* * *

Рукопожатья тайный знак –

Прикосновенье рук

Даёт понять, кто скрытый враг,

А кто – открытый друг.

А, может быть, наоборот,

Всё исказит кулак.

И, кто сумеет, тот поймёт

Всю жизнь, как тайный знак.

* * *

Давай не думать о плохом,

Страницы дней листая.

Пусть даже, словно птица, в дом

Влетает весть лихая.

И день пройдёт, и ночь пройдёт,

И вместо утешенья

Судьбы продолжится полёт

Сквозь память и прощенье.


* * *

Бездомность, бесприютность, боль пространства,

Небес обетованных постоянство.

И невозможность заглянуть за грань,

Туда, где растворяется свобода,

Где память – отраженье небосвода,

А поле брани – поле, а не брань.

Полёт или паденье по спирали,

В котором одиночество вначале

Рождает ощущенье новизны.

В котором «долго» означает «кратко»,

А каждое мгновение – загадка,

И даже счастье – с привкусом вины.

* * *

Будем говорить ни о чём

И жонглировать судьбой, как мячом.

Распускать и заплетать эту нить,

О которой смысла нет говорить,

От которой не отыщешь следа.

И не разберёшься, куда

И зачем ведёт эта нить,

Чей обрыв - сигнал уходить,

Вдруг собой заполнив простор…

Вот и всё. И весь разговор.


* * *

Предатели и негодяи – в большинстве?

Примета времени? А, может, просто жизнь?

И шапка не горит на голове,

И слышно – не «Держи его!» - «Держись!»

Меняются фасоны и зачёс,

Идут часы, то плача, то смеясь…

Как за вопросом следует вопрос,

Так за дождём – и грязь, и новый князь.


* * *

От старых проблем и до новых идей

Сквозь пыль деревень, суету площадей,

Дорожную быль и слова невпопад

Судьба принимает последний парад.

Сквозь выстрелы, ругань, сквозь тени и свет

Любимых людей, неудач и побед

Проходим, проходим… Куда и зачем,

Теряя себя или жизнь насовсем.


Ничего не изменилось

* * *

И легкомысленный мотив,

И звон залётных колокольчиков-бубенчиков

Летят над миром, воспарив,

Сквозь жизнь, тяжёлую, как проза деревенщиков.-

Вчерашним днём согрета ночь.

Вода, как время, вновь струится из стоп-крана…

Брат Авель, я хочу тебе помочь.

Брат Каин, не в твоём ли сердце эта рана?


* * *

Не по Гринвичу отсчитывая час,

Время истекает, иссекая

Плоти ограниченный запас,

И стучат часы в последний раз

Для кого-то… Память, угасая,

Видит то, что Богом ей дано.

Не по Гринвичу, Москве или Полтаве.

А живым – отнюдь не всё равно,

Как вращается веретено

Времени – налево иль направо.

* * *

Думаю о будущем и прошлом,

Что стало истинным, что – ложным,

О бизнесе и комсомольском марше,

О поколении, что стало старше

На фоне встреч и расставаний,

А также – разочарований.

О том, что сытость – не всегда отрада,

А боль, по-прежнему, за всё награда,

О том, что хорошо – не значит – бедно.

О том, что думать – никогда не вредно.

* * *

Распалась связь. Герои сникли.

И где-то в таинстве степей

Слышны не байки – мотоциклы.

И память, как степной репей,

Цепляющийся за штанину.

А раньше думали – судья…

И с укоризной смотрят в спину

Века и Родина моя.

* * *

Стоят два тополя, как гренадёры,

И рядом – легколистная акация.

До них не долетают разговоры:

«Кто ты такой? Какой ты нации?»

Язык дерев по-человечьи нежен.

А мир оглох, как от контузии.

О дружбе вспоминаем мы всё реже.

Всё чаще – об утраченных иллюзиях.


* * *

Вдоль железной дороги сирень

Расцвела, не мечтая о чуде.

Только мимо – проносятся люди,

Провожая лишь взглядами тень

Ароматно – кипуче - пахучую,

И невинный по девичьи цвет,

Что отдаться готов даже случаю,

Куст постылый сменив на букет.

* * *

Отсутствие ветра и плохих новостей-

Такое бывает нечасто.

Хороших и разных – нас много детей.

Бог ведает всю свою паству.

Незримое эхо грядущих тревог

Как пыль вдоль дороги клубится.

Спокоен лишь всё понимающий Бог.

А сердце-бедняжка, стучится.

* * *

Отболев, появляется снова.

Разрывая планету на части,

Вслед за делом бросается слово,

И становится призраком счастье.

Свет распался на части света,

Мир с войной говорит несмело.

Есть вопросы, но нет ответов.

И до них – никому нет дела.

* * *

Ярость разбитых дорог,

Старость забытых путей.

Молча шагает Бог

Среди своих детей.

Музыка громко кричит,

Сад это или ад?

Не поминая обид, -

Только вперёд, не назад.

Только вперёд, туда,

Где среди всех дорог

В сёла и в города

Совесть идёт, как Бог.

* * *

Мне всё ещё как будто невдомёк,

Мне кажется, что я не понимаю…

Стучит будильник,

Но молчит звонок,

Звучит симфония,

Не первая – седьмая.

Какой сумбур!

Какая благодать!

И первый день

Похож на день последний.

О чём там говорить,

О чём молчать,

Когда уже ломают дверь

В передней.

* * *

Идут незримые минуты,

Но внятен их тревожный гул.

Не забирай мою цикуту,

Я всё равно уже хлебнул.

Не забирай, прошу, не трогай,

Ты видишь – нет на мне лица.

Я подышу перед дорогой,

Я это выпью до конца.

Я всё равно уже отравлен,

Но мне отрава эта всласть.

Там, где от центра до окраин

Не слаще выжить, чем пропасть.

И пусть свеча почти задута,

Я и допью, и допою.

Не забирай мою цикуту,

Пускай отраву, но мою!

* * *

Детство пахнет

Цветами-майорами,

Что росли

На соседнем дворе.

И вишнёвым вареньем,

Которое

Розовело в саду

На костре.

Детство пахнет

Листвою осеннею,

Что под ветром

Взлетает, шурша…

Что ж так больно глазам?

На мгновение

Запах детства узнала душа.


* * *

Опять всё мелочно и зыбко,

И все заботы – об одном.

И лишь случайная улыбка,

Перевернув в душе вверх дном

Всё то, что мыслями зовётся,

Отвлечь способна и увлечь,

Чтоб снова Пушкинское солнце

Смогло взрастить прямую речь.

* * *

То ли снежный дождь,

То ли дождливый снег.

Музыка нежных рощ,

Скованных льдом рек

Похожа на дальний блюз,

А блюз на мерцающий свет…

И кажется легче груз

Ещё не прожитых лет.

* * *

Упавшее небо давит на плечи,

И мне оправдаться пред будущим нечем.

Цепляясь за небо, я падаю тоже.

И только земля провалиться не может.

И, превозмогая чужое бессилье,

Я в кровь раздираю не руки,

но крылья.


* * *

Жизнь не похожа на ту, что была.

Она не хуже, не лучше.

Всё так же вершатся судьба и дела,

На солнце находят тучи.

И вновь продолжается круговорот,


Мгновенье сменяет мгновенье.

И в каждом – внезапный уход и приход

В молчанье и в сердцебиенье.

* * *

Над кабинетами, над приёмными,

И над мыслями потаёнными

Дух начальства, пузатый, грозный,

И просителей – слёзно-постный.

Всё меняется – пьесы и роли,

Превращая диезы в бемоли,

Вызывая то плач, то смех.

Но, как прежде, манящий грех

Вновь находит в постели у власти

Не свободу, а призрак счастья


* * *

Ничего не изменилось,

Только время растворилось,

И теперь течёт во мне.

Только кровь моя сгустилась,

Только крылья заострились

Меж лопаток на спине,

И лечу я, как во сне.

Как цыганка нагадала:

Всё, что будет – будет мало.

Быть мне нищим и святым.

Где-то в сумраке вокзала

Мне дорогу указала.

Оглянулся – только дым.

Где огонь был – всё дымится.

Крыльев нет. Но есть страница,

Вся в слезах. Или мечтах.

На странице чьи-то лица.

Небо, дым,

А в небе птицы,

Лица с песней на устах.

Ветер временем играет.

Ветер кровь

Мою смущает

Наяву или во сне.

Мальчик с узкими плечами,

Парень с хмурыми очами –

Я не в вас. Но вы во мне.

Мы с лопатой на ремне

Маршируем на ученье,

Всё слышнее наше пенье.

Мы шагаем и поём.

О красавице-дивчине,

О судьбе и о калине,

И о времени своём.

* * *

Лежит судьба, как общая тетрадь,

Где среди точек пляшут запятые,

Где строки то прямые, то косые,

И где ошибок мне не сосчитать.

Бежит строка в дорожной суете,

И я, как Бог за всё, что в ней – в ответе.

А в небесах рисует строки ветер.

Он в творчестве всегда на высоте.

А у меня сквозь низменность страстей,

Невольную печаль воспоминаний

Таранит, разбивая жизнь на грани,

Строка любви, парящая над ней

* * *

Телевизор с маленьким экраном

И с зелёным глазом радиола -

Это нынче кажется всё странным,

А тогда – и модным, и весёлым.

Слушали мелодии эстрады

(Где они, - лишь в памяти моей),

Эхо жизни, а не хит-парада,

Отголоски дней, людей, идей

Отзвучали и пропали в бездне.

Новые мелодии в стране.

Обижаться просто бесполезно

На струну, звенящую во мне.

* * *

От сострадания до зависти – легко

Шагнуть и по кривой, и по касательной.

И даже по прямой – идти недалеко,

Хоть этот путь совсем необязательный.

Необязательно, невыгодно, стремглав,

Столкнуться с тенью зла и наказания.

Но трудно разобрать, кто прав, а кто – не прав,

В пути от зависти до сострадания.

* * *

На вокзале жизнь другая,

Там уборщица, ругая

Всех и всё,

В жару, в морозы

Выметает смех и слёзы.

Там на лавке ожиданья

Время, скорость, расстоянье,

Как в задачке школьных лет,

Не дают найти ответ.

Там другого нет пути –

Чемодан в вагон внести

И за рокотом движенья

Ощутить вдруг напряженье

Дня и ночи, сердца, крови,

Гул забросив в изголовье…

* * *

Чужая правда встретилась с моей.

Они в глаза друг другу поглядели,

Я ощутил себя осколком цели,

Расстрелянной в упор коварством дней.

Не зная ничего наверняка,

Лишь ослеплённые неправотою,

Две правды растворялись темнотою,

Как мир с войной, незримые. Пока.


* * *

Я жил на улице Франко,

И время называлось «Детство»,

С 20-й школой по соседству.

Всё остальное – далеко.

Взлетал Гагарин, пел Муслим,

«Заря» с Бразилией играла,

И, словно ручка из пенала,

Вползал на Ленинскую «ЗИМ».

В «Луганской правде» Бугорков

Писал про жатву и про битву.

Конек Пахомовой, как бритва,

Вскрывал резную суть годов.

Я был товарищ, друг и брат

Всем положительным героям

И лучшего не ведал строя.

Но был ли в этом виноват?

Хотя наивность и весна

Шагали майскою колонной,

Воспоминаньям свет зелёный

Дают другие времена.

Я жил на улице Франко

В Луганске – Ворошиловграде.

Я отразился в чьём-то взгляде

Пусть не поступком, но строкой.

А время кружит в вышине,

Перемешав дела и даты,

Как будто зная, что когда-то

Навек останется во мне.

ДЕТСТВО

Дед шил шапки и пел песни.

А я сидел на столе и ел картошку.

Пахло кожей

И тёплым мехом.

А на стене

Висела карта мира.

И два портрета

Висели рядом.

А на них –

Два моих дяди,

Одеты в солдатскую форму,

Чему-то задорно смеялись…

Давно дед сшил

Последнюю шапку.

Давно дед спел последнюю песню.

А своих портретов

Смеются геройски дяди…

Смеются

Из моего детства.

* * *

Пахнет армией зима.

Строевых занятий топот,

Песен свист (куда твой Сопот!),

Снега скрип и кутерьма

Сводят вновь меня с ума.

Пахнет армией зима.

Сапогами из сушилки,

Пирогами из посылки,

И не ведает сама,

Как на ту она похожа,

Ту, что строже и моложе,

Что растаяла в руке

В том военном городке.

* * *

В полковой библиотеке благодать.

Я шагаю вдоль родной литературы.

Далеко. Сержанта не видать.

Рядом Пушкин и Белинский хмурый.

Марширует с песней батальон.

Вместе с песней в небесах летаю.

В русскую поэзию влюблён,

Шагом строевым овладеваю.

Я читаю, и мечтаю, и брожу.

Возвращаюсь на вечернюю прогулку.

И стихов как будто не пишу,

Только сердце бьётся слишком гулко.

* * *

Из-под снега выглянет асфальт –

Как лицо из-под белил.

Главного ещё я не сказал.

Хоть и много, вроде, говорил.

Всё старо, как прошлогодний снег.

Да и нынешний уже не нов.

Хоть и близким кажется успех –

Дотянуться не хватает слов.

Поищу их в письмах фронтовых.

Там про снег и про войну.

В лица дядей вечно молодых

Сквозь их строки загляну.

Снег в тех письмах – тоже молодой,

Лучшие слова – одни на всех.

Время между мною и войной –

Утрамбовано, как снег.


* * *

Снегу не хватает белизны.

Миру не хватает тишины.

Злости не хватает добрякам,

Доброты – решительным рукам

Теплоты – во взглядах на бегу,

Паруса – на тихом берегу,

Мира – в небесах и на земле…

Только снега много в феврале.

Но и снегу не хватает белизны.

В феврале цветные снятся сны.

Не хватает пенья майских птиц.

Просто счастья для знакомых лиц.


* * *

Едем, едем… Кто-то кружит.

Кто – петляет по спирали.

И следит – не сесть бы в лужу,

Чтобы вдруг не обогнали.

А дорога-то щербата.

Проезжаем чьи-то даты,

Чьи-то хаты, казематы…

В небе скачет конь крылатый.

А дорога – не цветами,

Вся усыпана камнями,

Изборождена следами,

И пропитана веками, и годами,

и часами…

И слезами вся дорога,

Как святой водой умыта.

Скользко. Смотрят все под ноги.

Сеют звезды через сито.

В спешке звёзд не замечают.

Звезды падают на землю.

А дорога мчится дальше.

А из звёзд растут деревья.

* * *

Ранним теплом прощены холода.

Что-то на радость, а что-то в досаду.

Светит и греет чужая звезда

В зарослях не Гефсиманского сада.

Что за предчувствия ломятся в грудь,

Опровергая чужие прогнозы.

Снова и снова душе не уснуть.

Где-то прощенья не знают морозы.

* * *

Кивает голубь головой,

Как будто понимает что-то.

А мир людей, он сам не свой,

Он, как дитя с картины Джотто,

Глядит рассеянно вокруг,

Не видя в небе отраженья,

Вновь путая, кто враг, кто друг,

Где мирный гром, где гул сраженья.

* * *

Загадка выбора,

реальность отраженья

В твоих глазах,

сомненьях и решеньях,

Пророчество и мистика

огня,

Сжигающего память

и меня

Под гул ещё не близких

Колоколен.

И выбор мой, по-прежнему,

неволен…

Но в поисках магических

вершин,

Теряя спутников,

я, всё же, не один.

* * *

В слове «совесть» - семь букв,

В слове «политика» - восемь.

Всё – случайно, и всё – не вдруг.

Друг у друга мы спросим.

А ответа прямого нет –

Только буквы и фразы.

Проникает ли свет в совет –

Разберёмся потом. Не сразу.

* * *

От сострадания до зависти – легко

Шагнуть и по кривой, и по касательной.

И даже по прямой – идти недалеко,

Хоть этот путь совсем необязательный.

Необязательно, невыгодно, стремглав,

Столкнуться с тенью зла и наказания.

Но трудно разобрать, кто прав, а кто – не прав,

В пути от зависти до сострадания.


* * *

От пункта А, прибежища разлуки,

До пункта Б, где встречи ждёт любовь,

Судьбою словно взятый на поруки,

Пространство покоряя вновь и вновь,

Я замер на ходу, на полуслове,

И сердца стук узнал сквозь стук колёс,

Когда разлука взорвалась любовью,

А тень от встречи – тенью дальних звёзд.


* * *

В Освенциме сегодня тишина.

Не слышно стонов, выстрелов, проклятий

Хотя почти забытая война

Не выпускает из своих объятий

И тех, кто обживает небеса,

И тех, кто на земле еще покуда.

А память воскрешает голоса,

Которые доносятся ОТТУДА.

Они звучат сегодня и во мне,

Живые строки Нового Завета,

Где жизнь сгорает в бешеном огне.

За что и почему? – И нет ответа.

За что и почему? – Ответа нет.

Да и вопросы забываются с годами.

И, кажется, чернеет белый свет –

Под бормотанье: «Было, но не с нами…»

Потомки Геббельса – как сорная трава,

Напялившая незабудок маски.

И кругом – от неправды голова

В Нью-Йорке, и в Варшаве, и в Луганске.

Мол, там совсем не мучили, не жгли

В тех лагерях, где жизнь страшнее смерти.

Но стон доносится из-под земли:

Вы слышите: «Не верьте им, не верьте…»

В Освенциме сегодня тишина,

И не седеют волосы убитых.

Приходят и уходят времена

И, проявляясь на могильных плитах,

Бессмертны имена познавших ад,

И в небеса ушедших без ответа.

За что и почему? Они молчат.

И словно божий суд, молчанье это.


* * *


На границе поступка и чувства –

Ограниченность размышления.

Слепок жизни похож на искусство,

Как искусство – на тень развлечения.

Все слова – как заборы и стены,

Только кровь вытекает без фальши.

Но, собою шунтируя вены,

Даже память не знает – что дальше?


* * *

Удар за ударом. Спасибо, Луганск,

Ты учишь терпеть эту боль.

И я, не успевший устать от ласк,

Вживаюсь в судьбу, как в роль.

А жизнь так похожа на «чёрный пиар»,

А мир так насыщен войной…

И надо держать, держать удар

И сердцем, и клеткой грудной.

* * *

Василию Дунину

Начинается новый круг.

Или дуга.

Ищет во мне старый друг

Образ врага.

Да и круг за моей спиной

Полон вражды.

Будто шумный ручей весной –

Талой воды.

И у осени в небесах –

Круговорот,

Где в любовь переплавить страх

Мой черёд.

* * *

В контексте времени,

событий

и тревог

Стучат сердца, шаги…

И видит Бог,

Как жизнь идёт

вразвалку,

не спеша,

Насмешлива,

жестока,

хороша.

И слышу я

часов небесных стук.

Сквозь радость встреч

и немоту разлук.

* * *

День короче на минуту,

Незаметную, как будто.

Незаметную, но, все же,

Старше все, а не моложе.

Старше на сердцебиенье.

Сам себе шепчу: «Держись!»

Думаешь: «Прошло мгновенье…»

А оно длиною в жизнь.

* * *

Среди потока людей и машин,

Среди городской суеты

Острей ощущаешь, что ты – один,

Что ты – это только ты.

И, всё же, оставшись наедине,

Пускай не сразу, не вдруг

Любовь и дружбу ценишь вдвойне,

Как самый спасательный круг.


* * *

Пустые хлопоты, пустые.

Воспоминанья непростые.

Всю жизнь – как будто в поликлинике –

То тот, то этот кабинет…

Но в кабинетном холодильнике,

Нет молодильных яблок, нет.

«Не унывай» - поёт кузнечик,

А слышится: «Ещё не вечер»,

Не все написаны истории,

Где счастье ждёт - лишь позови -

От клиники до санатория -

На территории любви.


* * *

Не хочется спешить, куда-то торопиться,

А просто – жить и жить, и чтоб родные лица

Не ведали тоски, завистливой печали,

Чтоб не в конце строки рука была –

В начале…


Из старых тетрадей

* * *

Мой дед здороваться любил

И вслух читать газеты.

Читал, покуда было сил,

Про жизнь на белом свете.

С машиной швейной был в ладу

И с нашей старой печкой.

А вот в пятнадцатом году –

Стрелял под Берестечком.

«Прицел такой-то… Трубка… Пли!..» –

Рассказывал он внукам.

В работу верил. Не в рубли.

И уважал науку.

Моим пятёркам был он рад.

Предсказывал победы.

Хотел, чтоб был я дипломат…

А я похож на деда.


* * *

Бурьян пророс из детства моего.

Я не узнал его.

Он посерел от пыли.

Качаясь скорбно на ветру,

Он шелестит. И шепчет мне:

«Мы были.

И ты играл со мной

В военную игру…»

«И с другом! –

Я кричу ему. –

И с другом!»

И смотрит дочка на бурьян

С испугом.

А он пророс из детства моего.


* * *

Капля никотина меня не убила.

Капля лекарства меня не спасла.

Гордая женщина разлюбила

Глупая женщина обняла.

В старом трамвае

Я встретился с нею.

В новом трамвае

Её потерял.

В небо взглянул –

Там воздушные змеи.

Душу открыл –

И себя не узнал.

В темной душе моей

Страсти кипели.

В светлой душе моей

Радость цвела…

Капля отравы

Убить не сумела

Капля лекарства

Спасти не смогла.

* * *

Дальний предел пуст,

И не гудят провода.

На полке Марсель Пруст,

В небе – чужая звезда.

А в сердце – знакомая боль.

И всё это стоит гроши.

Ниже всего на бемоль

Голос солгавшей души.

* * *

Шаг за шагом познаю себя,

Сравнивая то, что было, с тем,

Что стало.

Жизненную книгу теребя,

Продираясь сквозь кварталы

И вокзалы.

Правила познавший назубок,

Я не путаю, где красный,

Где зелёный…

Но какой от этих знаний прок

В сантиметре от обрывистого склона.


* * *

Иду вдоль окон.

Тороплюсь. И всё же,

Нет-нет, и загляну в окно.

Их друг на друга нет похожих.

И, кажется, смотрю кино,

Где каждый кадр

За занавеской

Имеет подлинный сюжет.

Где вслед за рожицею детской

Ожжёт угрюмым взглядом дед…

А мне, как зрителю, мешает

Стекла зеркальная броня.

Я отражаюсь. Я мелькаю.

И окна смотрят на меня.

* * *

Было густо – стало мало.

Было много – стало редко.

И в сторонку от вокзала

Вытянута чья-то ветка.

И гудит по ней устало

Одинокий старый поезд,

То, что было, с тем, что стало,

Совмещая в слове «Совесть».

* * *

Сияющая даль социализма

Исчезла за холмами небылиц.

Мы дышим спёртым воздухом цинизма,

И удивленье сходит с наших лиц.

Кто был никем… А, впрочем, был иль не был –

Душа молчит, как смятая ботва.

То хлеба не хватает ей, то неба…

То слов. Хотя вокруг – слова, слова.


* * *

У каждого – своё,

И каждому – своё.

Глянь – не над падалью

Кружится вороньё –

Над Родиной. Уж в небе стало тесно,

Хоть жить, по-прежнему,

Тревожно-интересно.

Своё вдруг кажется

Совсем чужим,

Мечты сгорают, превращаясь в дым,

Не в журавлей, как думал я когда-то,

И не в вороний след

На дне заката.

* * *

Перекись водорода меняет цвет,

Новая причёска меняет стиль.

Утро вечеру говорит: «Нет»,

Старый закат сдавая в утиль.

Утренний кофе пахнет весной,

Старые счёты стирает вражда.

Дождь, словно праздник,

Прошёл стороной.

Ночь шелестит миллионами «Да».

* * *

Знакомая весна цветёт сиренью,

Любовью, жизнью, страстью, чьей-то ленью.

Знакомая весна на фоне злобы

И зависти крутой, что смотрит в оба.

Ещё на фоне искренних улыбок,

И добрых слов, и горестных ошибок,

Забытых песен, модных силуэтов,

Красивых женщин, лётчиков, поэтов…

Знакомая весна в саду и дома.

И счастье тоже, кажется, знакомо.

* * *

Параллелограмм перестраивается

в круг

И спрямляет углы.

Бывший враг говорит тебе:

«Друг»,


А вратарь забивает голы.

День темнеет и падает

В ночь,

Улыбаясь, светлеет мрак…

Тот, кто может, не хочет помочь,

Тот, кто хочет, не знает как.


* * *

Не хватает не злости,

Не нежности –

Не хватает в судьбе безмятежности,

Не хватает улыбки крылатой,

Лёгкой детскости, не виноватой

В том, что всё получилось

так странно,

Что в смятении люди и страны,

Что в конце благодатного лета

Все прозаики мы. Не поэты.

* * *

Почему-то люди не добреют,

А посмотришь – всё наоборот.

Языком, как острой бритвой бреют,

Завистью оскаливая рот.

Время, говорят, совсем, не сахар,

Да и годы, говорят, берут своё…

Иоганну Себастьяну Баху

Тоже кто-то жаловался на житьё.

* * *

Я бегу от себя, приближаясь к себе,

Избегая борьбы, постоянно в борьбе,

Ветер глупой удачи застыл в небесах,

Отражаясь в неузнанных мною глазах,

Распадаясь на капли слепого дождя,

И меня, к сожалению, не находя.

* * *

Что суждено – знать не дано.

Хорошо это или нет?

Не надо мной – вместе со мной

Белый пленительный свет.

Я посижу, я погрущу,

Я помечтаю ещё.

Совесть болит – это к дождю.

Что там – за тем дождём?..

* * *

Войти и выйти – знак вопроса

Оставив лишь после себя.

И всё – так просто и не просто,

Любя, завидуя, скорбя.

Войти и выйти – в чём проблема!

Берёшь, и тут же отдаёшь,

И думаешь – в запасе время,

Когда в запасе - медный грош.

* * *

У надежды – строгое лицо,

У печали – добродушный взгляд.

А любовь мне шепчет: «Будь борцом…»

Совесть напевает: «Виноват».

Виноват, и горше нет вины

В том, что отступаю перед злом.

Умники по-прежнему умны,

Оставляя жалость на потом…

* * *

В частном доме с утра –

Деревенский покой.

Лишь трамвай прозвенит вдалеке.

Это город родной

За рекой, под рукой

На вишнёвом стоит сквозняке.

Поднимаются цены,

Густеет трава,

Вновь берёт нас в крутой оборот

Жизнь, которая даже

в ошибках права.

Жизнь, как город,

И как огород.

* * *

Я тихоход. Я медленно хожу.

По сторонам внимательно гляжу.

Постичь пытаюсь: «Что и как?»

Найти среди недобрых

Добрый знак.

Не тороплюсь. И, всё ж, хочу успеть

Всё, что положено мне,

Досмотреть.

А вдруг мелькнёт сквозь

Семь обычных бед

Удачи долгожданный силуэт.

* * *

Смятение, сомнение,

Тревожное волнение,

Душевный плач и пение,

Веселье и тоска –

И все эти томления, желания,

Стремления –

Неужто всё во имя

Куска или глотка?

А, может, всё ужасное,

Весёлое, прекрасное,

Всё доброе и злобное

Вершится неспроста?

Струится ярко-красное

Мгновенье ненапрасное,

И в эхе отражается

И глохнет пустота.

* * *

Постоянно ищу ответы,

А в ответ слышу лишь приветы.

А в ответ слышу лишь вопросы,

Они горькие, словно слёзы.

Даже воздух, сладчайший в мае,

Шелестит: «Ничего не знаю».

Я боюсь за тебя, Украина.

Я боюсь за тебя и за сына.

* * *

Говорят, надежды умирают.

Где их кладбище – никто не знает.

А другие говорят – надежды вечны,

Даже если несерьёзны и беспечны.

Словно небо, словно воздух они с нами.

Греет душу их негаснущее пламя.

Даже если жизнь темна иль полосата.

Даже если ты уходишь без возврата.

* * *

Это город. И в нём не хватает тепла.

И не осень прохладу с собой принесла.

Не хватает тепла в руках и душе,

В ручке мало тепла и в карандаше.

Не хватает тепла во встречных глазах.

В них смятенье и холод. А, может быть, страх.

В этом городе нищим не подают.

Им по праздникам дарят весёлый салют.

В тёмном небе так много слепящих огней,

Но не греют они суету площадей.

Не хватает тепла, хоть работает ТЭЦ

В этом городе тёплых разбитых сердец.

* * *

Потихоньку забывается война.

Их всё меньше, стариков-фронтовиков,

В чьих ушах по-прежнему слышна

Перекличка грозовых, шальных годов.

Сын, конечно, не в ответе за отца,

Забывая тень войны или страны.

Как понять нам это время до конца,

Не избавившись от собственной вины?

* * *

У жизни в запасе всегда есть весна,

И, хочется верить, ещё не одна.

В запасе у жизни друзья и враги,

И радость от встречи, и крик: «Помоги!»

В запасе у жизни дорога домой

И всё, что зовётся родной стороной.

О, Боже, она и страшна, и нежна…

В запасе у жизни вся жизнь.

И весна.

* * *

Сигаретный дым уходит в небо,

Тает в воздухе последнее «прости»…

Над дорогой, городом, над хлебом –

Божьи и житейские пути.

Жизнь зависла над чертополохом.

Только мир по-прежнему большой.

Не хочу сказать, что всё так плохо.

Не могу сказать, что хорошо.

* * *

Что делать, если всё, что было –

Было плохо?

Винить себя, родителей, эпоху?..

Из красного сквозь красное

Течёт мгновенье,

И цвета крови –

Каждое сердцебиенье.

Куда бежать, откуда,

В чём причина?

Чьи проявляются следы

В житейской глине?

И, всё ж, искать в чужой судьбе ответ –

Напрасно.

В своём календаре - и белый свет,

И красный.

* * *

Угнетают незабытые секреты,

Старые и новые долги,

Угнетает то, что тает лето,

Тает, как его не береги.

Угнетает то, что на прохожих

Озабоченности вечная печать.

Да и мы с тобой по кругу тоже

Движемся. А хочется летать.

* * *

Головокружение – не от успехов –

От весны, от лета, от тепла.

Кто-то улыбается мне сверху,

Жизнь проходит. Но ведь не прошла.

Отвечаю небесам улыбкой.

Песню, как весенний флаг несу.

Силуэт удачи зыбкий, зыбкий

Виден сквозь весеннюю грозу.

* * *

Забываются серые будни,

Вспоминаются яркие краски.

Ну, давай торопиться не будем,

Ну, давай говорить без опаски

Комплименты, ведь это так просто –

Ты красива, умна и желанна.

Я удачлив…

Ну, что же? Ах, брось ты!

Жизнь прекрасна и так,

Без обмана.


* * *

Отсверкали весёлые дни,

Словно скрылись за серою шторой.

Мы опять с тобой, осень, одни,

И всё те же ведём разговоры.

Кто, зачем, и откуда, и как,

И опять: «Почему?» - нет ответа.

Это юности стёрты пятак

Прокатился сквозь позднее лето.

* * *

Что-то происходит внутри,

А что-то снаружи.

Совесть моя, не умри,

Я тебе нужен.

Так же, как ты нужна.

Сердце – не камень.

Ночью горит луна

Даже за облаками.

* * *

Всё вокруг досадно и нелепо,

Как солдат, чихнувший на параде.

Попадаю пальцем прямо в небо

Сквозь косые дождевые пряди.

Я не знаю нового прогноза,

Да и старому, наверное, не сбыться.

Говорят, что дождь похож на слёзы,

Украшающие злые лица.

* * *

Всё больше грустных стариков

На фоне Мерседесов.

Слышнее клацанье курков,

Знакомей чувство стресса.

Верны прогнозы, не верны.

От них уже не скрыться.

Но чувство собственной вины –

Как общий шрам на лицах.

8 августа 1994 г

* * *

Это рок проходит мимо

С тяжким взглядом пилигрима.

Это грозное дыханье наступающего дня…

Сколько боли,

сколько крови –

Это мрамор изголовья,

Это свежая могила,

Но пока не для меня.


* * *

У зависти и корень, и язык

Длинней,

Чем у степного сорняка.

Привык к успеху ты,

Иль не привык –

Но с завистью знаком наверняка.

Она тебя уколет побольней.

Ведь ей известно всё, всегда,

про всех…

И, всё же,

Если нравишься ты ей,

То это значит, ты обрёл успех!

* * *

Не подсказываю никому,

Потому что и сам не знаю.

Не пойму ничего. Не пойму.

Начинается жизнь другая.

Может, время стихов ушло,

Время прозы суровой настало?

Жизнь, как птица с одним крылом,

Бьётся в каменной клетке квартала…

* * *

Нужны ли сегодня стихи,

И эта печаль между строчек,

Когда от лесковской блохи остался лишь

Лапки кусочек.

Когда между мной и тобой

Из всех интересов – бубновый,

А лозунг за нашей спиной –

Позавчерашний, не новый.

Когда городские черты стираются,

Словно подошвы.

Со временем, вроде, на «ты»,

Но только не с будущим.

С прошлым.

* * *

Увидь меня летящим,

Но только не в аду.

Увидь меня летящим

В том городском саду,

Где нету карусели,

где только тьма и свет…

Увидь меня летящим

Там, где полётов нет.


* * *

Невзначай, ненароком, случайно –

Что такое, за что – не пойму.

Загляну в переулок,

Как в тайну,

Что живёт в обветшалом дому.

Там старуха сидит молчаливо,

Там старик смотрит хмуро в окно.

Во дворе осыпаются сливы –

Их зимою не есть всё равно.

Ощутишь вдруг такое томленье

Дней прошедших, и тех, что идут.

Будто годы,

сжимая в мгновенья,

Призывает к себе Страшный суд.

* * *

История любви забытой,

Растерянной, задёрганной,

Разбитой

На тысячи осколочных ночей,

На тысячи житейских мелочей,

На крохи правды и обмана.

Любовь разбитая

Похожа на тирана,

Пытающего душу, плоть и кровь…

Любовь забытая.

Но всё-таки любовь,

Хоть горькая, обидная и злая.

Пускай не рай.

Но отблеск рая.

* * *

Претенденты на победу в марафоне!

Марафонский бег в отцепленном вагоне

Предвещает не победу, лишь участье

В том процессе, что зовут

"борьба за счастье".

Претенденты на победу в марафоне!

Марафонский бег в оцепленном вагоне,

предвещает он победы вам едва ли,

Не для вас куют победные медали.

Претенденты на медали в оцепленье

Цепь за цепью переходят

в наступленье.

Претенденты на победу в марафоне -

Это вам трубит труба в Иерихоне.

Не до жиру, не до бега, не до смеха...

Претенденты...

Претенде...

И только эхо...

* * *

И бабка, что курила «Беломор»,

И та, что рядом с нею восседала,

Покинули, покинули наш двор.

И на скамейке пусто стало.

И только девочка трёх лет

Зовёт беспечно: «Баба Сима!..»

Да белый свет. Да синий цвет,

Да жёлтый лист, летящий мимо.

* * *

Он попал под автобус «Ростов –

Мариуполь».

И кровавые пятна затмили стекло.

Как обычно, толпа хлопотала

над трупом,

И шофёра в тоске безысходной рвало.

Между двух городов,

посредине дороги

Он лежал на земле.

Не бывает чудес.

Но завыл верный пёс во дворе

в Таганроге,

И упала слеза из развёрстых небес.

* * *

Что это? Горьких вишен

В этом году так много.

Что-то в моих деревьях

Сладость пошла на убыль.

Горечь дождей осенних

Въелась в судьбу, в дорогу.

И пропитала землю.

И перешла на губы…

* * *

У доброты – всегда в запасе

доброта,

Её количество – неиссякаемо.

Но эта истина, хоть и проста,

Увы, так трудно познаваема.

Кулак, наган, ложь или грош –

Вот аргументы нашей злости…

А мир вокруг – по-прежнему хорош,

А мы – по-прежнему

безжалостные гости…

НЕБЕСНЫЙ ЗНАК

Размышления над творчеством Владимира Спектора

Впервые с Владимиром Спектором мы встретились ещё в середине 70-х годов прошлого столетия на семинаре у известного поэта Иосифа Курлата. Это был редкостный наставник, любивший «возиться» с творческой молодёжью. А потом было совещание молодых литераторов в Харькове, где я дал рекомендацию своему другу и коллеге для вступления в Национальный союз писателей Украины. Уже тогда мне по душе была философская направленность его поэзии, идущая от жизни, а не «высосанная из пальца».

Всему свой срок. И снова листопад,

Донбасский воздух терпок и морозен.

Не так уж много лет назад

Неотвратимым был парад,

И улиц лик - орденоносен.

Всему свой срок. Кочевью и жнивью,

Закату и последнему восходу.

Всему свой срок. И правде, и вранью

И нам с тобой, живущим не в раю,

А здесь, среди дыханья несвободы

Действительно, всему свой срок. Сегодня поэт Владимир Спектор известен в Луганске, Киеве и Москве, он возглавляет одну из писательских организаций, сохраняя порядочность, скромность и доброжелательность. Вообще, если посмотреть на мир поэзии пристальнее, можно разделить его на две части: для одних поэзия – дело чисто любительское, для других – судьба. Трудно не согласиться с тем, что для Спектора поэзия – это судьба. Какие бы волны не швыряли его, не били о берег непонимания, зависти, равнодушия и пошлости, он всегда оставался самим собой, шёл прямо и бескомпромиссно к своей цели. А она у него одна: быть мастером поэтического слова на территории любви, на территории борьбы за человеческое счастье. Казалось бы, в его стихах всё сказано просто, но в то же время и глубоко. Это глубокая простота не всем доступна, отсюда и суровая ухабистость начала его творческого пути, но и уверенное осознание того, что впереди – простор непознаваемый, и назначение поэта – не только познать его, но и открыть людям.

Тот факт, что лишь в 39 лет вышла его первая книга «Старые долги, мне говорит не только об издательских мытарствах, но и о том, что юбиляр с самого начала свято относится к Слову и, может быть, слишком требовательно. Хотя большая требовательность к себе, как к поэту, ещё никому не навредила. Владимир Спектор вошёл в поэзию из конструкторского бюро тепловозостроительного завода, где работал ведущим конструктором, занимаясь мудрёными гидравлическими и теплотехническими расчётами, а также изобретательским творчеством (которое в чём-то сродни поэзии). Пройдя закалку в прославленном трудовом коллективе, с первых стихов он не играл в рифмы, а корпел над художественностью и содержанием, поднимая планку мастерства от книги к книге. И упорный труд увенчался успехом. Его поэзия обрела свой голос, чем-то похожий на тревожный гудок локомотива, мчащего по рельсам современной жизни, то легко, то натружено, преодолевая тяжкие перегрузки времени, где порывом чувств, а где – хладнокровной аналитичностью.

Ярость разбитых дорог,

Старость забытых путей.

Молча шагает Бог

Среди своих детей.

Музыка громко кричит,

Сад это или ад?

Не поминая обид, -

Только вперёд, не назад.

Только вперёд, туда,

Где среди всех дорог

В сёла и в города

Совесть идёт, как Бог.

До чего волнительно и правдиво! И потому веришь этим словам, хоть понимаешь, насколько трудно в этом мире быть искренним и правдивым. Но только так можно передать своё чувство, своё воззрение на жизнь и людей. И прав был Сергей Есенин, когда сказал:

Быть поэтом – это значит тоже, если правду жизни не нарушить, рубцевать себя по нежной коже, кровью чувств ласкать чужие души.

А вот - стихотворение другой метрики. В нём до того тонкие оттенки чувств, что невозможно их увидеть, постичь разумом. Они взрываются в душе и кажутся бесконечными:

Не убавляя ничего, не добавляя,

На волшебство и торжество не уповая,

А просто принимая, словно дар,

Пространство, где волненья и тревоги

Бредут, как пилигримы по дороге,

А радость, будто солнечный удар,

Внезапна, горяча и безрассудна…

Жить по любви, казалось бы, не трудно,

Но души, что закрыты на замок,

Таят в себе ответы на вопросы.

Не дождь на землю выпадает – слёзы,

И воздух чёрствый, хоть и весь промок.

И это тоже Владимир Спектор. Здесь много того, что даётся, на мой взгляд, тончайшей проницательностью и восприимчивостью, как бы внутренним потоком сознания. С каждой книгой таких элементов у автора всё больше. Почти всё творчество поэта носит философский характер, но если бы в его сознательное осмысление того или иного образа не врывалась какая-то Божественная сила, действующая в подсознании, стихи были бы простой констатацией факта.

«Давно было замечено, - говорит Шиллинг, - что в искусстве не всё делается сознательно, что с сознательной деятельностью должна соединяться и бессознательная сила, и что только полное слияние и взаимодействие их создаёт великое искусство». На мой взгляд, эти слова имеют прямое отношение к юбиляру. Да и сам В.Спектор этого не скрывает:

Я не знаю, за что и как,

Я не знаю, зачем и где.

Но сияет небесный знак,

Отражаясь в земной воде.

Известно, что чаще всего настоящее творчество начинается с ощущения своего детства, своей малой родины, своего времени. Читая Спектора, по-настоящему окунаешься в эпоху второй половины минувшего века, ощущаешь аромат луганских улиц, дворов, парков, который слышен в его стихах и сегодня, соединяя прошлое и настоящее, проявляя тревогу за будущее.

Запах «Красной Москвы» -

середина двадцатого века.

Время – «после войны».

Время движется только вперёд.

На углу возле рынка –

С весёлым баяном калека.

Он танцует без ног,

он без голоса песни поёт…

Это – в памяти всё у меня,

У всего поколенья.

Мы друг друга в толпе

Мимоходом легко узнаём.

По глазам, в коих время

мелькает незваною тенью

И по запаху «Красной Москвы»

В подсознанье своём…

Как у каждого настоящего поэта, у Владимира Спектора есть и пронзительные, трогательные строки о любви, без которой невозможно любое творчество. И ещё у этих строк есть такие качества, как искренность и доброта. И поэтому им веришь.

Самолёты летают реже.

Только небо не стало чище.

И по-прежнему взгляды ищут

Свет любви или свет надежды.

Самолёты летят по кругу.

Возвращаются новые лица.

Но пока ещё сердце стучится,

Мы с тобою нужны друг другу.

Жизненный путь Владимира Спектора подошёл к новому рубежу, за которым талант подкрепляется зрелостью и мудростью прожитых лет. Он – автор 20 книг поэзии и публицистики, лауреат нескольких престижных литературных премий, среди которых - имени Юрия Долгорукого, «Облака» имени Сергея Михалкова, имени Арсения Тарковского. В этом – признание мастерства и таланта. Он – сопредседатель Конгресса литераторов Украины, главный редактор альманаха и сайта «Свой вариант», член исполкома Международного Сообщества Писательских Союзов (Москва). В своих журналистских статьях он рассказывает не только о литературных событиях, но и о сегодняшнем дне украинских железных дорог, о тепловозостроительном заводе, о предприятиях, которые становятся гордостью региона.

Судя по его общественной и писательской деятельности, можно с уверенностью сказать, что Владимир Спектор – в расцвете творческих сил, а, значит, впереди – ещё много побед и чудесных свершений. Желаю, чтобы долго-долго его вдохновенное перо из конца строки переходило в начало, создавая всё новые и новые произведения, радующие читателей.

Андрей Медведенко,

поэт, выпускник Литературного института, заслуженный работник культуры Украины


Загрузка...