Время собирать пазлы

Слово предоставляется выпускнику школы №4…

Четвёртая школа, так её мы сами называли. Ребята нашего околотка называли её Русской школой. Наши школьные тетрадки мы помпезно подписывали обычно так:

Тетрадь по (предмет)

ученика русской средней школы №4

имени А.С. Пушкина

Имярек

На фотографии, которую мне удалось найти в сети, виден фасад первого корпуса, некогда единственного, куда первоклашками мы впервые вступили в храм приобретения знаний и опыта пребывания в социуме. Это поздняя фотография, окна пластиковые, серый туф обновлён пескоструйной шлифовкой, вместо литого чугуна кованое железо уныло завершает мощный каменный забор. Память сохранила узор другой ограды. Через эту ограду в воскресенье, при закрытых на висячий замок воротах, мы с дворовыми мальчишками перелазили к фонтанчику чудесной прохладной воды. Вид ограды сохранился на групповых классных фотографиях многих поколений. Фотографу было удобно выстраивать композицию в три ряда именно там, и освещение этого места, у стены смежного дома, где был хлебный магазин и галантерея, было оптимальным. Хочется повторить вслед за Пушкиным: «Люблю твой строгий, стройный вид, … Твоих оград узор чугунный…»^[1]

Четвертый класс мы отучились в двухэтажном новом корпусе на улице Фрунзе, это был корпус 12-й школы, переданный временно нам. А к пятому классу за спортивной площадкой старой школы нам построили новое трехэтажное современное здание с тематическими кабинетами, оборудованными для уроков физики, химии, биологии. Там мы и продолжили своё взросление, пока не стали выпускниками 1972 года.

Писать летопись десяти школьных лет у меня нет намерения. Я собираюсь представить то, что запомнилось, отрывочно, фрагментарно, с пристрастием, но sine ira^[2]. Я бы очень хотел, чтобы кто-то из моих сверстников написал нечто подобное, не для восстановления документальной правды, а потому, что интересна другая точка отсчёта, другое запечатление. Как известно из психологии, человек способен осознавать до семи единиц информации текущего момента. И это только при спокойном восприятии, а в состоянии углубленного сосредоточения на чём-нибудь, в состоянии эмоционального напряжения и прочих переживаний, – и того меньше. То, что я изложу, это часть моего мира, моей души, моей персоны. Это то, что поддерживает во мне уверенность, что я это я, ибо только то, что зафиксировал мой мозг, только то, что питает мою память, то, на основании чего я объясняю себе себя, – только это и отличает мою уникальность, мою неповторимость, мою самость. Как сказано у классика: «И всё это моё, и всё это во мне, и всё это я!»^[3]

Я изложу только то, что сохранилось в моей памяти, именно так, как оно сохранилось – однобоко, искаженно, путая персонажей и даты, выдавая хорошее за плохое и наоборот, присваивая чужие истории, опуская или выставляя напоказ свои позорные моменты страха, испуга, стукачества, фетишизируя темы юношеской влюбленности, сексуальных томлений и фантазий, вставляя пересказанные друг другу сальные шутки и анекдоты, матерные слова и грязные характеристики… Нет конца этому списку, как нет конца восполняемой развивающейся жизни, жизни школы, школы жизни. При этом мы были и смелыми, и воспитанными, и умными, талантливыми, иногда на грани гениальности, и галантными, и уважительными, и целеустремленными… И этот список тоже бесконечен. Вот эту живую жизнь, этот «юношеский реализм» я намерен оформить в сколь-нибудь читабельное повествование. Интриги и сложной фабулы придумать не удалось, пусть это будут своеобразные «былое и думы», да простит меня Герцен.

Я готов любому из учеников нашего выпуска 72-го года и смежных годов предоставить электронный вариант моего опуса на прочтение, если появится такое желание. С нескрываемым интересом почитаю любые воспоминания одноклассников на школьную тему нашего поколения. Я не приму только высокомерного осуждения своей испорченности в освещении некоторых деталей и требований сатисфакции за искажение правды. Какой правды? Это не свидетельские показания. Это не исповедь, хотя элементы её прослеживаются вкупе с самоанализом и покаянием во многих местах. Это бедно собранные пазлы большой школьной жизни, поблекшие от времени, но ещё живые. Живые, пока жива моя память. Наша память о десяти главных годах становления нас как личностей.