Время убивать

Глава семнадцатая

Целых полчаса я простоял под душем. Вода была настолько горячей, насколько я мог выдержать. За прошедшую ночь мне удалось лишь немного подремать в кресле Бирнбаума. Я едва избежал смерти, но все-таки рассчитался с человеком, который покушался на мою жизнь. Мальборо — Джон Майкл Лундгрен. В следующем месяце ему должен был исполниться тридцать один год. Он выглядел гораздо моложе, лет на двадцать шесть или около того. Конечно, я ни разу не видел его при хорошем освещении.

То, что он мертв, ничуть не угнетало меня. Он дважды пытался меня убить, и ему явно нравилась подобная работенка. Это наверняка он прикончил Орла-Решку, а может, и еще кое-кого. Он не был профессиональным киллером, но ему доставляло удовольствие убивать. Он любил орудовать ножом — такие, как он, находят в этом что-то сексуально-возбуждающее. Нож, вероятно, более соответствует фаллическому символу, чем револьвер.

Однако вряд ли он убил Орла-Решку ножом. Это казалось маловероятным. Правда, патологоанатомы обнаруживают далеко не все. Не так давно из Гудзона выловили тело девушки. На вскрытии даже не заметили, что в голове у нее сидела пуля. Это выяснилось только потому, что какая-то мразь отрезала ей голову перед похоронами. Этот гад, видите ли, хотел украсить черепом свой письменный стол; тогда-то наконец нашли пулю и идентифицировали череп по зубам. Он принадлежал женщине из Джерси, которая исчезла пару месяцев назад.

Я умышленно позволил себе предаться подобным мыслям, чтобы не думать о другом. Через полчаса я все же закрутил краны, вытерся и, позвонив дежурному администратору, попросил, чтобы меня разбудили точно в час, а до этого времени не беспокоили.

Это, впрочем, была напрасная предосторожность: я знал, что не смогу уснуть. Вытянувшись на кровати, я закрыл глаза и стал думать о Генри Прагере. Виновником его смерти все-таки был я.

Генри Прагер.

Джон Лундгрен теперь мертв — я убил его. Это меня ничуть не беспокоило, потому что он сам сделал все возможное, чтобы прийти к такому концу. Не волновало меня и то, что Беверли Этридж сейчас с пристрастием допрашивают полицейские, причем вполне возможно, что они соберут достаточно материала, чтобы упрятать ее на пару лет. Отнюдь не исключено, что она сумеет отвертеться, потому что достаточно убедительных доказательств ее вины не было, но это и не имело особого значения. Все равно Орел-Решка отомщен: отныне она может забыть о своем браке, об общественном положении, коктейлях в «Пьере» и о своей прошлой жизни. И это меня абсолютно не тревожило, потому что она заслужила все, что ее ждет.

Но Генри Прагер никогда никого не убивал, а я довел его до такого состояния, что он вышиб себе мозги. И тут я не мог найти себе оправдания. Мне было не по себе, даже когда я был уверен, что он виновен в убийстве. Теперь же, когда я убедился в его невиновности, меня просто терзали угрызения совести.

Конечно, можно было найти и другое объяснение его поступку. Очевидно, дела у него шли неважно. Вероятно, он принял несколько неудачных решений и столкнулся с серьезными трудностями, которые, возможно, казались ему непреодолимыми. Ко всему прочему он еще страдал от маниакально-депрессивного психоза, что и могло привести к самоубийству. Да, все так, но я, оказав дополнительное давление на человека, сделал эту ношу непосильной для него. Мой приход оказался последней каплей; и тут я уже не мог ссылаться ни на какие побочные факторы: не случайно же он выбрал момент моего появления, чтобы вставить дуло в рот и нажать на курок.

Я лежал с закрытыми глазами, и мне хотелось выпить. Ужасно хотелось выпить!

Но я не мог себе этого позволить. Во всяком случае, до тех пор, пока не повидаюсь с процветающим молодым педерастом и не сообщу, что ему не надо выплачивать мне сто тысяч долларов и что он, если одурачит достаточное количество людей, может все-таки стать губернатором.

К тому времени, когда я высказал ему все, что собирался, у меня появилось убеждение, что он будет не таким уж плохим губернатором. В тот самый миг, когда я уселся по другую сторону письменного стола, он, видимо, понял, что самое разумное — выслушать меня, не перебивая. То, что я ему сообщил, вероятно, оказалось для него полной неожиданностью. Он сидел с задумчивым видом, внимательно меня слушая, и время от времени кивал, как бы расставляя точки между моими фразами. Я сказал, что все это время он отнюдь не был на крючке и это была лишь уловка, которая преследовала цель поймать убийцу, не выставляя перед всем светом грязное белье других. Я говорил долго, обстоятельно, стараясь высказать все.

Когда я наконец замолчал, он откинулся на спинку кресла и устремил взгляд в потолок. Затем посмотрел в упор на меня и произнес:

— Невероятно!..

— Мне пришлось оказывать на вас такое же давление, как и на других, — сказал я. — Я не хотел этого делать, но другого выхода не видел.

— А я и не чувствовал особого давления, мистер Скаддер. Я сразу понял, что вы человек разумный. Надо было только собрать необходимую сумму, а эта задача ни в коей мере не представлялась мне непосильной. — Он сложил руки на столешнице. — Признаюсь, мне трудно переварить все это. Вы превосходно играли роль вымогателя. Так убедительно, что я до сих пор не могу опомниться. Мне еще никогда не доставляло такого удовольствия узнать, что меня обманывали. Да, но фотографии?..

— Они уничтожены.

— Тут мне придется поверить вам на слово. Что ж, верю. Было бы глупо спорить. Странно, но я все еще продолжаю видеть в вас вымогателя. Но даже если бы вы и были шантажистом, мне все равно пришлось бы поверить, что вы уничтожили фотографии. В конце концов это было неизбежно. Но раз уж вы не потребовали денег с самого начала, вряд ли вы сделаете это в будущем. Я могу не беспокоиться, верно?

— Я хотел принести снимки. Но подумал, что меня может сбить автобус или я могу забыть конверт в такси. Тут я вспомнил, что Орел-Решка боялся попасть именно под автобус. Я подумал, что надежней будет их сжечь.

— Уверяю вас, у меня нет ни малейшего желания видеть их. Теперь, когда я знаю, что их больше нет, на душе у меня легче. — Он посмотрел на меня испытующе. — Но ведь вы подвергались ужасному риску. Вас могли убить!

— И чуть было не убили. Дважды.

— Не понимаю, почему вы взялись за такое опасное дело.

— Я и сам не понимаю. Скажем так: я хотел оказать услугу одному своему другу.

— Другу?

— Орлу-Решке — Джаблону.

— Странные у вас друзья. Вы не находите?

Я пожал плечами.

— Впрочем, ваши мотивы не имеют особого значения. Важно, что вы добились успеха.

Я не был столь уверен в этом.

— Когда вы впервые сказали, что надеетесь раздобыть для меня снимки, как настоящий вымогатель, вы потребовали вознаграждения. Довольно правдоподобный ход. — Он улыбнулся. — Однако я считаю, что вы и в самом деле заслуживаете поощрения. Может, и не ста тысяч долларов, но достаточно солидной суммы. К сожалению, у меня не так много наличных с собой…

— Вы можете выписать чек.

— О?!. — На мгновение он задержал на мне взгляд, затем выдвинул ящик и достал толстую чековую книжку — по три чека на каждой странице. Снял колпачок с ручки, поставил дату и поднял на меня глаза.

— Какую сумму вписать?

— Десять тысяч долларов.

— Вы назвали цифру, не задумываясь.

— Это десятая часть того, что вы были готовы заплатить шантажисту. Мне кажется, это вполне разумная сумма.

— Вполне разумная и приемлемая для меня. Выписать чек на предъявителя или на ваше имя?

— Ни то ни другое.

— Простите?

Не в моей компетенции было прощать или не прощать его.

Я сказал:

— Мне от вас ничего не нужно. Орел-Решка достаточно хорошо заплатил за ту работу, что мне пришлось проделать.

— Тогда чего вы хотите?

— Переведите деньги на счет Детского городка, созданного отцом Фланегеном для мальчиков. Кажется, он находится в Небраске.

Он положил ручку и недоуменно уставился на меня. Его лицо слегка покраснело, но то ли он оценил мой юмор, то ли политик взял в нем верх, он вдруг откинул голову назад и захохотал. Смех был искренний и веселый, таким он, во всяком случае, казался.

Он выписал чек и вручил его мне, заметив, что у меня замечательно развито чувство справедливости. Я свернул чек и убрал его в карман.

— Детский городок?! Вы знаете, Скаддер, все это уже в далеком прошлом. Я имею в виду то, что вы видели на фото. Это была слабость, неприятная, злополучная слабость, но все это уже позади.

— Если вы так говорите…

— Откровенно говоря, у меня даже не возникает теперь подобного желания. Дух зла изгнан. Но даже если бы оно появилось вновь, я без труда поборол бы его. Для меня гораздо важнее карьера, я не могу ею рисковать. А за эти несколько месяцев я осознал, что такое — жить под угрозой разоблачения.

Я ничего не ответил. Он встал, прошелся по кабинету и стал рассказывать мне о своих планах преобразования великого штата Нью-Йорк. Я слушал вполуха. Мне только хотелось определить по его тону, насколько он искренен. И я решил, что он действительно искренен. Он страстно желал стать губернатором, всегда к этому стремился, и у него как будто были для этого веские основания.

— Ну что ж, — сказал он, — я, кажется, произнес целую речь. Могу ли я рассчитывать на ваш голос, Скаддер?

— Нет.

— В самом деле? А я-то думал, что произнес убедительную речь.

— Но я не буду голосовать и против вас. Я вообще не голосую.

— Но ведь это ваша гражданская обязанность, мистер Скаддер.

— Я плохой гражданин.

Не знаю, почему, но он широко улыбнулся.

— Между прочим, — сказал он, — мне нравится ваш деловой стиль, Скаддер. Нравится, хотя я и пережил из-за вас много неприятных моментов. Ваш рациональный подход понравился мне еще до того, как я узнал, что шантаж — это просто розыгрыш. — Он понизил голос, перейдя на доверительный тон. — Для такого человека, как вы, я мог бы найти очень хорошее место в своей организации.

— Меня не интересуют организации. В одной из них я отслужил пятнадцать лет.

— Вы имеете в виду полицию?

— Да, верно.

— Вероятно, я неточно выразил мысль. Вы могли бы работать на меня.

— Я не хочу ни на кого работать.

— Вы довольны своей теперешней жизнью?

— Не то чтобы очень…

— Но вы не хотите ее менять?

— Да.

— Что ж, это ваше право, — сказал он. — И все же я удивлен. В вас есть глубина. Вы могли бы достичь значительно большего — если не ради самого себя, то ради других, кому могли бы сделать много добра.

— Я уже сказал, что я плохой гражданин.

— Да, потому что вы не пользуетесь своим правом участвовать в выборах. Но мне сдается… Ну что ж, если вы передумаете, мистер Скаддер, мое предложение остается в силе.

Я встал. Он протянул мне руку. Я не хотел обмениваться с ним рукопожатием, но не видел, каким образом можно этого избежать. У него была крепкая, уверенная хватка, которая сулила ему процветание. Если он хочет победить на выборах, ему придется пожать множество рук.

«Действительно ли он не испытывает теперь влечения к мальчикам?» — подумал я. Вообще-то мне было все равно. Снимки, конечно, произвели на меня тошнотворное впечатление, но мое моральное возмущение было не так уж велико. Мальчик, который позировал на них, наверняка получил хорошие деньги и, несомненно, отдавал себе отчет в том, что делает. Мне было неприятно пожимать ему руку, я знал, что никогда не буду его собутыльником. Но я решил, что вряд ли он намного хуже любого другого сукина сына, который будет претендовать на пост губернатора.