Время Вьюги. Часть первая

Глава 1

— Нелюдь! Бей, кто Каллад любит!

Эрвин Нордэнвейдэ глубже зарылся носом в воротник. В прошлый раз, когда его хотели нашпиговать осиновыми колами, окружающие орали «Бей, кто в Создателя верует!». Дело было в Рэде, и тогда у страждущих действительно нашлись осиновые колы. У нынешних преследователей имелись только кулаки, факелы и уйма энтузиазма, компенсировавшего отсутствие колов. Впрочем, это были чисто стилистические тонкости, отличавшие Рэду от Каллад. В большинстве людей вино будило желание петь и плясать, а вот в некоторых — религиозное рвение или приступы не совсем понятного Эрвину патриотизма, но тут уж каждому были свои игрушки.

Лейтенант Нордэнвейдэ, не оборачиваясь на голоса, повернул к парку Святой Рагнеды. В Красную Ночь там всегда проходили массовые народные гуляния, так что смешаться с толпой труда бы не составило.

— Лови кровососа!

— Да шоб я его видел! Грег, сам глаза разуй!

— Упустили гада…

Эрвин шел по парку, стараясь не сбиться с шага и не побежать. Разгулявшимся «охотникам на вампиров», которые по безграмотности верили в наличие у тех самых «вампиров» длинных клыков, а заодно, вероятно, встречали на своем веку бесов и русалок, только это и надо было. За следующим поворотом должен был находиться памятник Рагнеде и Дэзмонду-Заступнику. А также толпа молодых людей разной степени трезвости и влюбленности. Вот толпа-то Эрвину и была нужна.

«Я в полной безопасности», — как заклинание повторил он про себя. Заклинание не работало. Эрвин чувствовал резь в глазах, а, значит, у него оставалось не так уж много времени до того момента, как белладонна прекратит действовать. О том, что закономерно случится дальше, не хотелось даже думать. В довершение ко всему, саднило обожженный висок. В общем, приключений на одну ночку выходило многовато, даже если это была самая праздничная ночь в году.

— Слышь, глянь! Тот, в длинном плаще!

Длинных плащей вокруг хватало, благо холодная калладская зима доживала свои последние часы, но выкрик Эрвину все равно не понравился. Меньше всего на свете ему хотелось начинать новый год с художественной нарезки местных патриотов. Расхожее поверье гласило, что год как встретишь, так и проведешь. У лейтенанта Нордэнвейдэ были совершенно другие, гораздо более человеколюбивые планы.

— Хватай нелюдя!

«Вот же дрянь дело», — подумал Эрвин, нащупывая холодную рукоять офицерского кортика. Памятник Рагнеде и Дэзмонду маячил уже совсем близко, но толпа еще не была достаточно густой, чтобы скрыться. «Только бы не подключилась полиция». У жандармов хватило бы ума не только попытаться выбить ему зубы, но и попросить документы. А вот здесь у Эрвина начались бы по-настоящему серьезные проблемы.

— Эй, красавец, в беду попал?

Определение «красавец» не подходило Эрвину даже в годы самой светлой юности, а сейчас он выглядел хорошо за тридцать, да еще мог похвастать новоприобретенным ожогом на лице. Впрочем, даже без ожога худощавый, болезненно бледный шатен с длинным и не особенно выразительным лицом плохо вписывался в калладские представления о красоте. Но в беду он и впрямь попал. Так что лейтенант механически кивнул. Румяная пышнотелая девица вполне профессионально повисла у него на шее. От нее пахло дешевым вином и дешевыми же духами.

Учитывая, что даже удирающего от погони Эрвина она сочла симпатичным, определить профессию женщины труда не составляло.

— Милый, ну не надо так выразительно морщить нос, — ухмыльнулась она.

— Не хватайте за волосы, — спокойно попросил Эрвин, оценивая ситуацию. Девица, заметив ожог на его виске, тут же ослабила хватку и слегка приоткрыла рот.

— Ой… Да ты на самом деле?

Насколько лейтенант Нордэнвейдэ знал продажных девиц — а знал он их мало и плохо — орать они умели громко. Так что ей точно не следовало врать в духе «все в порядке, дорогая, тебе кажется».

— Давайте это потом обсудим, — быстро предложил он, прикидывая, каковы шансы успешно уйти от погони, если девица решит поднять шум. Перспективы не впечатляли. Но тут незнакомка его удивила:

— Хорошо, — согласилась она и с неожиданной силой поволокла Эрвина куда-то в гущу толпы. — Да не бойся ты. Знаю я вашего брата. Идем, идем. Как Красную Ночку встретишь, так и год проведешь. Нечего сегодня крови литься. Пойдем, красавец, потанцуем…

Прилично танцевать Эрвин за шесть лет в Каллад так и не научился, но тут уж было не до деталей.

— До нумеров ты со мной, конечно, не прогуляешься? — безразлично поинтересовалась женщина, когда они вышли из толпы с другой стороны, протанцевав внутри кольца не меньше четверти часа и оставив свору калладских патриотов с носом. Вернее, с большими носами, красными то ли от мороза, то ли от выпивки. Говорила она тихо, так что за взрывами смеха и доносящимися отовсюду песнями разобрать слова было непросто. Эрвин скорее угадал вопрос, чем его услышал. И полез в кошелек. Не слишком толстый, но, по счастью, не пустой.

— Нет. Но я вам заплачу.

Та резко отстранилась.

— Как мило. Правы они. Души у вас нет.

Если уж на то пошло, проблема, насколько Эрвин представлял из путаного объяснения знакомого медика, была в каком-то «гемоглобине», а вовсе не в душе. По крайней мере, при вскрытии души не обнаруживалось не только у поганых кровососов-порфириков, но и у калладцев с безупречной родословной.

— Нелюдь — нелюдью останется, — припечатала она.

— Вне всякого сомнения. От этого, к сожалению, пока не лечат, — сухо согласился Эрвин. Его так и тянуло сообщить даме, что быть «вампиром» в Каллад крайне невыгодно хотя бы в экономическом плане. Сыворотка Асвейд стоила совершенно немыслимых денег, даже в тех редких случаях, когда ее можно было достать легально. Что, конечно, для большинства зараженных порфирией находилось далеко за пределами возможного.

Пышка поджала губы.

— Действительно. Такая штука, как советь, не продается. Я тебе жизнь спасла, а ты мне серебро суешь. И сколько же стоит одна спасенная жизнь?

Сколько стоит спасенная жизнь, Эрвин не знал. Но, учитывая не самый внушительный размер его лейтенантского жалования, она определенно стоила не так дорого, как принято было полагать среди романтиков. Если пересчитать на количество спасенных Ломаной Звездой жизней, выходило что-то вроде пары марок за десяток. Расценки за ночь у ночных бабочек точно были выше.

— Я понятия не имею, сколько она стоит, — честно сказал Нордэнвейдэ. Наверное, даже несколько грустно.

— Да ты военный, — сообразила женщина. Скорее всего, заметила фасон сапог. Но, возможно, и тон ответа. — Прости, красавец. Сдуру ляпнула. Вопросы сняты. Считай, я проявила гражданскую сознательность. И убери ты к бесам свое серебро. Сегодня же Красная ночка. Добрые калладцы делают друг другу подарки.

Эрвин поправил воротник плаща. В том, что девица опознала в нем военного, ничего ужасного еще не было. Но ей ни при каких обстоятельствах не следовало знать, в какой конкретно структуре он состоит.

— Тогда спасибо за подарок. Как вас зовут?

— Марита Пышка. Так и зовут. Будешь вдруг в «Зеленой лампе», кликни такую. А теперь уж прости, красавец, но мне работать пора. Думаю, большая часть мужиков уже набралась до того состояния, когда симпатичной кажется любая баба. Так что мне время терять не с руки. Доведу тебя до моста и назад пойду. И вот, держи платок, обмотай голову. Да не отнекивайся, захочешь — потом вернешь. А то по дороге еще столько шпаны соберешь, что мало не покажется. Да глаза спрячь.

От шерстяного платка невыносимо пахло фиалками, но отнекиваться Эрвин действительно не стал: не до того было. А голову можно было потом и вымыть. К тому же, Марита сейчас не столько совершала гражданский подвиг терпимости, сколько задабривала судьбу на следующий год. Калладцы всегда казались Эрвину очень любопытным в этом плане народом: они криком кричали о своем неверии в приметы, гороскопы, рок и прочую метафизику, но не забывали отдать последний глоток вина огню, избегали смотреть в зеркала в темное время суток и уж, конечно, ни за что не выезжали со двора, если спотыкался конь или выли псы.

— Счастливого нового года, Марита, — сказал он на мосту.

Марита улыбнулась:

— Теплой весны, долгого лета, — и поспешила назад, туда, где горели огни и шумела толпа. Нордэнвейдэ, как она и советовала, опустил глаза и пошел вдоль набережной. У него было не так много времени, чтобы сочинить более-менее пристойную версию событий. То есть объяснить полковнику Дэмонре, почему лейтенант Маэрлинг в тюрьме, Кейси Ингегерд — у лекарей, а у него самого рожа — краше в гроб кладут. Объяснить так, чтобы Дэмонра никого не убила и не уволила хотя бы до завтра. Не следовало начинать год с членовредительства среди своих — паршивая это была примета.

С улицы донесся очередной взрыв смеха и нещадно перевранная песня, в которой человек, обладающий хотя бы зачатками музыкального слуха, в жизни не узнал бы калладского гимна. Наклз его узнал только потому, что музыкального слуха был начисто лишен.

— Никогда не понимал, как можно с таким вдохновением вопить «Пусть нечистая кровь оросит наши долы…», когда празднуешь совершенно мирное событие, — недовольно заметил он, запирая за собой двери.

Дэмонра стряхнула с шапки снежинки и широко улыбнулась:

— Неужели ты предпочитаешь, чтобы народ в пьяном виде распевал арии Клотильды Сладкоголосой? Или, хуже того, всякие ужасы про сияющую любовь и ликующую смерть из Марграда? По мне, пусть лучше орут марши. Марши так и пишут, что их ничем не испортишь…

Наклз, если уж на то пошло, предпочитал, чтобы пьяные толпы не таскались по ночам мимо его окон, но для этого следовало поселиться где-нибудь подальше от набережной. А за удовольствие созерцать архитектурные шедевры прошлых веков на фоне темных вод Моэрэн приходилось платить. Плата не всегда равнялась аренде. В дни государственных праздников приходилось доплачивать душевным равновесием и спокойным сном. Пока Наклз мысленно проходился по юным и не очень романтикам, которым по такому холоду дома не сиделось, Дэмонра повесила плащ на крючок и заглянула в гостиную.

— Огня можешь не зажигать: светло как днем, — радостно сообщила она.

И не погрешила против истины: по улице как будто тек живой поток пламени, столько горело факелов. Веселиться калладцы любили и умели.

— Светло как днем и холодно как в могиле, — проворчал Наклз, оглядывая выстывшую до безобразия комнату. Пляшущие и поющие за окном люди уже третий час встречали весну, которая нынешней ночью официально вступала в свои права. Процесс встречи дорогой гостьи сопровождая бурными возлияниями и массовым сжиганием самой злостной оппонентки весны — Госпожи Стужи. Соломенная Стужа сдавалась быстро, но на погоду это никак не влияло. В Каллад по-прежнему стоял лютый мороз и раньше, чем через полтора месяца, существенно лучше не стало бы.

Калладскую погоду он ненавидел даже сильнее, чем калладский ура-патриотизм.

— Представь себе, у меня есть оригинальное предложение, как согреться, — Дэмонра плюхнулась в любимое кресло и принялась разворачивать сверток, который до этого несла под плащом. — Ты упадешь!

— С некоторых пор слово «оригинальное» в твоих устах меня пугает.

— Нет, Рыжик, двести сорок семь позиций «Великого наслаждения» — это неоригинально. Три сотни лет для книги — серьезный срок. — Дэмонра, наконец, справилась со свертком. В ее руках появилась внушительная емкость. При таком освещении определить цвет жидкости внутри возможности не представлялось, но Наклз никогда не был склонен к лишнему оптимизму. И достаточно долго знал Дэмонру, чтобы расстаться даже с тем, который лишним не был. Но она правду говорила — с ног эта штука валила как новомодный дэм-вельдский пулемет.

— Ты, конечно, понимаешь, что это противозаконно? — скорее для проформы поинтересовался он.

Дэмонра, конечно, понимала. И потому была довольна, как кошка.

— Ну так законник придет только через тридцать минут. По Рейнгольду можно сверять часы и рецензировать справочники этикета. Как и по Зондэр, кстати. Так что у нас есть еще полчаса на всяческие незаконные и аморальные действия. Только потом надо очень качественно спрятать бутылку. А то я до сих пор помню, что сказал мне Вильгельм, когда бутылка упала на него со шкафа прямо в штабе.

— Что же сказал главнокомандующий? — полюбопытствовал Наклз, разжигая камин. — Что ты снова не получишь премии?

— Можно подумать, я ее хоть раз в глаза видела, ту премию! — не без гордости заявила Дэмонра. — Нет, Рыжик, он очень обиделся и сказал, что я его не уважаю. Как ты понимаешь, мне пришлось тут же бросать все дела на Зондэр и прямо в кабинете доказывать, как сильно я его уважаю на самом деле. Часа через три я башки своей без карты найти не могла. А ему — хоть бы хны, пьет и не морщится! Знаешь, как обидно понять, что ты — безнадежный дилетант рядом с профессионалом. С другой стороны, армия — в надежных руках, это я тебе точно гарантирую.

Дрова, наконец, стали понемногу разгораться. Наклз же, смирившись с судьбой, пошел за бокалами. Учитывая состав приглашенных, ждать помощи раньше, чем через полчаса, все равно не приходилось.

Почти черного цвета напиток, как и предвиделось, на просвет оказался темно-фиолетовым. Дэмонра довольно щурилась, глядя, как даггермар медленно стекал по стенкам бутыли.

— Отличные «чернила», между прочим. Готов к уроку чистописания?

Суровое будущее стремительно приближалось. Наклз попытался хотя бы временно уйти от опасной темы:

— Истинная калладка после первой не закусывает? — поинтересовался он, прикидывая, что съестного могло заваляться в доме. Сам он обычно перебивался с сахара на печенье, а деликатесы вроде котлет покупал в институтской столовой. Но Дэмонре ни за что бы в этом не сознался. Нордэна тоже была неприхотлива как кошка, но она могла сказать Магде. А если бы за рацион Наклза взялась последняя, он, скорее всего, уже бы умер.

— Истинная калладка не закусывает раньше третьей. А у тебя что, что-то съедобное в доме есть? По-моему, здесь последний таракан повесился с голоду, еще когда я была невинной гимназисткой с идеальным аттестатом.

Наклз мог бы сказать, что тараканов в его доме никогда не водилось, но предпочел проигнорировать такую наглую клевету. В то, что лет пятнадцать назад Дэмонра окончила гимназию, он даже верил. А вот идеальный аттестат вызывал некоторые сомнения: нордэна до сих пор отчетливо морщилась при слове «логарифм» и совсем уж не стеснялась в выражениях, когда слышала про «танцы».

— Невинной гимназисткой? С идеальным аттестатом? А такое мифическое время действительно было?

— Где-то между золотым и серебряным веком. Так или иначе, во имя спасения голодающих умников Зондэр принесет с собою курицу. А ты лей-лей, не отнекивайся, Рыжик. Что значит «сколько»? Краев не видишь? Вот и я их вижу, не пытайся мухлевать.

Пока Наклз мужественно боролся с контрабандными «чернилами» и излишне радикально настроенной собутыльницей, горожане под окнами решили качественно сменить репертуар. Калладский гимн затих, и вместо него зазвучала популярная песенка о сметливом Эрвине, продающем прошлогодний снег. Как и все подлинно народные песни, она отличалась тем, что хорошо спеть ее на трезвую голову мало кому удавалось. А вот на пьяную и хором — выходило вполне ничего.

— А у этого твоего лейтенантствующего сокровища имя такое же фальшивое, как и документы? — вспомнил знакомого Наклз. Вопрос был в своем роде отвлекающим маневром. Пока Дэмонра соображала, в чем подвох, Наклз умудрился достать из серванта самые маленькие рюмочки. Скорее всего, военная подлость не осталась незамеченной, но возмущаться нордэна не стала и только покачала головой:

— На самом деле, все документы, кроме протокола о прохождении теста Кальберта, у него настоящие. Скорее уж поддельный он сам. Эрвин Нордэнвейдэ — мещанин из Торлье, умер лет двенадцать назад. Волки задрали. Сам понимаешь, в холодные зимы они подходят совсем близко к жилью. Погибший соответствовал нужным параметрам — рост, телосложение, даже цвет волос — так что мы отсыпали его матери кругленькую сумму, и она признала, что ее пропавший без вести сынок жив. Так в «Ломаной Звезде» появился Эрвин Нордэнвейдэ. По иронии судьбы его зовут Эжен, кстати. С поправкой на морхэнн, это ведь почти Эрвин. Что говорит на этот счет твоя концепция объективности случайностей?

Концепция объективности случайностей говорила Наклзу, что однажды Дэмонру непременно попытаются повесить. Объективно и неслучайно.

— Как тебе удалось уговорить канцлера Рэйнальда на такое безумие? Сама знаешь, что бывает за подписание заведомо фальшивых документов. Тем более, тестов на социальную адаптацию.

— То же самое, что и за казнокрадство. Его сынок продулся в карты в пух и прах. По, гм, иронии судьбы обыграл молокососа лейтенант Маэрлинг. У Рэйнальда был вариант: позаимствовать у казны или у нас. Я считаю, он выбрал правильно. Мы просто поставили… необычные условия кредитования.

Чем больше Наклз узнавал о внутренних делах Ломаной Звезды, тем меньше они ему нравились. От половины гражданских подвигов Дэмонры и ее приятелей ощутимо пахло пеплом Волчьего поля.

— Когда-нибудь вам и это припомнят.

Нордэна безмятежно рассмеялась.

— Припомнят? Едва ли хоть кто-то из нас об этом забывает. Ладно, Рыжик, с даггермаром ты, я смотрю, справился. Давай тост.

Наклз задумался. Пить за весну было неоригинально и рано, за войну — грустно и поздно, за Каллад — тошно, а за торжество вселенской справедливости — просто страшно.

— Я разливал. Ты это чудо принесла, ты и тост сочиняй. Впрочем, можем выпить за счастье. В качестве модификации, за счастье всем и каждому, чтоб никому мало не показалось.

Дэмонра вертела в руках рюмку, разглядывая напиток на просвет.

— Нет, Рыжик, мне крайне невыгодно быть счастливой. Меня, представь себе только, сразу тянет прощать всех моих врагов. Оптом и в розницу. Я даже начинаю думать, что у них могли быть какие-то причины поступать так, а не иначе. Ну и что они вроде тоже как живут в этом мире и чего-то там хотят… Сам понимаешь, с подобными мыслями в армии делать нечего.

Наклз подумал, что с такими мыслями нечего делать не только в армии, но и вообще где-либо, кроме кладбища, но решил не пускаться в доморощенную философию. Стояла слишком хорошая ночь, чтобы обсуждать вопросы экзистенциального характера.

— Ну, посвящать наш последний зимний тост врагам будет неправильно. Пусть идут туда же, куда и обаяние борьбы, а заодно все наши высокие идеалы, не к ночи будь помянуты.

— Придумала! Пьем за прощенье и любовь? Как тебе такой тост?

— Договорились. За прощение и любовь. С приходом весны тебя.

— И тебя, Рыжик.

По Рейнгольду Зиглинду и впрямь можно было сверять часы — законник вошел точно с одиннадцатым ударом колокола. Зондэр Мондум, как истинная леди, явилась с пятиминутным опозданием. Под боком она тащила корзину с закусками, размер которой устрашал. Впрочем, следом возникла Магда Карвэн, волокущая ни много ни мало, как чучело Госпожи Стужи в человеческий рост. Разумеется, она не могла не застрять в дверях гостиной, что, в конечном итоге, очень плохо закончилось для нижних петель.

Пока Магда отчитывала Наклза за «хлипенькие» двери и неприлично узкие коридоры, Зондэр вполне профессионально накрыла на стол, использовав при этом предусмотрительно захваченную белую скатерть в цветочек, а Рейнгольд с неожиданной сноровкой откупорил две бутылки игристого. Дэмонра тем временем боролась с Госпожой Стужей, пытаясь поставить ее так, чтобы она не падала. Но символ уходящей зимы сдаваться легко не желал, поэтому гостиную периодически оглашали отчаянный грохот и следовавшая за ним цветистая брань на двух языках.

— …! Наклз, у тебя тут было бесово зеркало?!

— Это не «бесово зеркало», это вильярское стекло. Подарок коллег на пятилетие педагогической деятельности.

— В общем, у тебя было вильярское стекло, а теперь нет! Магда, тащи метлу! И где ты достала только это кривоногое чучело?!

— Вообще-то у нее ноги прямее, чем у тебя и меня, — Магда, всегда простая и безыскусная, как удар топора, как ни странно, почти всегда оказывалась права. Дэмонре на ее справедливое замечание осталось только стиснуть зубы и пойти на очередной штурм настырного чучела.

Когда до полуночи осталось минут десять, обмотанная белыми ленточками Стужа все же сдалась и встала относительно ровно, будучи привязанной к шкафу и карнизу. Пояс после этого благого дела остался только у Рейнгольда, чрезвычайно вовремя решившего закопать игристое в снег во дворе и удравшего, пока молчаливая Зондэр и необыкновенно красноречивая Дэмонра воплощали шедевр своей технической мысли с такими выражениями, которые даже офицеры стараются не употреблять при солдатах.

— Как-то она стоит криво, — оценила плоды их трудов Магда, закончившая разносить Наклза и его интерьер.

— Скажи еще «воинское приветствие не отдает, одета не по уставу», — огрызнулась взъерошенная Зондэр. Госпожа Мондум была истинной аккуратисткой и потому страдала при виде асимметрии, но наводить симметрию дальше сил в себе, очевидно, не чувствовала.

— В колонну по двое, шагом марш за стол! — пресекла скользкую тему Дэмонра, которой тоже явно не хотелось производить еще какие-то перестановки.

Наклз аккуратно отправил в мусорную корзину остатки вильярского стекла и порадовался, что следующее подобное чудовище ему подарили бы не раньше, чем через пять лет. У него самого как-то рука не поднималась выбросить безвкусное зеркало в раме с крылатыми детками: коллеги, наверное, с ног сбились, пока нашли подобное уродство. Чужие старания Наклз уважал.

За столом случилось чудо: Рейнгольд Зиглинд покраснел практически до ушей и, опустив очи долу, поставил на скатерть извлеченную из-под полы бутылку. Жидкость, содержавшаяся в бутылке, по цвету здорово напоминала дэм-вельдский даггермар, а по пищевкусовым свойствам и вовсе вряд ли от него отличалась. Наклз понял, что в очередной раз недооценил то разрушительное влияние, которое Дэмонра имела на порядочных людей.

— Орел! — оценила Магда.

— Конфискат, — не понял ее Рейнгольд.

— Полгода условно, — внесла ясность Зондэр. У нее имелось базовое юридическое образование и друзья, на примере которых можно было наглядно изучить большую часть статей административного кодекса и даже кое-что из уголовного.

— Это если нас поймают, — выдала свое обычное уточнение Дэмонра. — Дамы и господа, учитывая специфику напитка, классические первый и второй тост — то есть за Каллад и за его прекрасных дам — я предлагаю сразу объединить с третьим.

— Это с каким же?

Дэмонра расплылась в хитрой улыбке и полюбопытствовала:

— Магда, ты хоть раз видела премию?

Карвэн недоуменно нахмурилась:

— Ты еще спроси, верю ли я в бесов и русалок! Нет, ну столько я никогда не пила.

— Решено, пьем за Каллад, дам и вещи, столь же прекрасные, сколь и недостижимые. Ну там, за премию, Вселенскую Гармонию и за то, чтобы хоть эта весна выдалась теплой!

Победный звон бокалов перекрыл громкий стук в дверь. Во избежание драк и конфликтов, открывать пошел несколько озадаченный Наклз. Он не был прекрасной дамой, не содержал подпольного притона и даже не приторговывал галлюциногенами, как делали почти все его коллеги-веротяностники, так что к нему в дом редко кто ломился за пару минут до полуночи.

Увидев на пороге Нордэнвейдэ, Наклз почти не удивился. Лейтенант стоял, прислонившись к перилам крыльца, и прижимал к виску и щеке комок снега. На голове у него был намотан ярко-зеленый платок. В довершение всего, Эрвин благоухал фиалками как целая клумба или прихожая публичного дома.

Наклз каким-то шестым чувством понял, что ничего смешного не происходит, хотя зрение и нюх вопили об обратном. Так или иначе, рассматривать лейтенанта, стоя в дверях, не было лучшей политикой.

— Заходите, — бросил Наклз, отступая с прохода.

Нордэнвейдэ не двинулся с места.

— Это совершенно лишнее, мессир. Лучше позовите госпожу полковника. Это важно.

Едва ли кто-то рискнул бы отрывать Дэмонру в Красную Ночь от дегустации достижений дэм-вельдской алкогольной промышленности, не будь дело и впрямь важным и срочным.

— Нордэнвейдэ, не ломайте комедию. Если вы попали в историю, то уже поздно. Если нет — бессмысленно.

— Дело в том, что я не знаю, попал я в историю я или нет, — совершенно спокойно и без малейшего раздражения отозвался Эрвин. — Поэтому не хотел бы…

Чего бы лейтенант Нордэнвейдэ хотел или не хотел, никому узнать не удалось. В определенных ситуациях Магда Карвэн бывала на диво убедительна. Вот и сейчас возникшая из-за спины Наклза дама, не вдаваясь в долгие объяснения и рассуждения о конспирации, схватила Эрвина за плечо и практически швырнула в коридор, так что последний с глухим стуком врезался в стену. Магда деловито закрыла дверь и расплылась в улыбке:

— Нашли, когда трепаться. Холода напустите.

— Ой, да кто ж тебя так приложил? Да в Красную Ночку? Ох, и молодежь пошла, — причитала Магда, с чистым полотенцем прыгая вокруг вяло отбивавшегося Эрвина. Учитывая, что представитель «молодежи» если и был младше Магды, то только по званию, сцена выглядела комично. Дэмонра доброго расположения духа подруги определенно не разделяла. Первым делом она швырнула злосчастный платок в камин. Вторым — коротко выругалась и извинилась перед Рейнгольдом за свой морхэнн. И только потом ледяным тоном осведомилась:

— Какого беса у вас ожог на лице, лейтенант?

Эрвин без особенного успеха попытался прикрыть покрасневшую кожу над бровью волосами, но быстро сдался.

— Госпожа полковник, я не уверен…

— Если кто и был не в курсе, теперь все точно в курсе, так что не стесняйтесь! У вас что, от радости крыша поехала? Забыли, что сыворотка Асвейд категорически не совместима со спиртным любой градусности?!

— Я помню, — тихо отозвался Эрвин.

— Тогда какого беса произошло?

Нордэнвейдэ поднял глаза. Наклз тут же примерно понял, отчего тот смотрелся в зеркальце на приеме в позапрошлом месяце. Из-под черных, предельно расширенных зрачков, медленно выступала радужка неестественного фиолетового цвета. Похоже, заканчивалось действие белладонны или чего-то подобного. Лейтенант очень вовремя убрался с улицы. Хотя Наклз бы предпочел, чтобы порфирик укрылся не в его доме.

— Мне кажется… произошла провокация. Я не уверен, но… трое молодых людей очень настойчиво пытались привлечь внимание госпожи Ингегерд.

— Что как раз вполне нормально, — пожала плечами Зондэр. По сравнению с Дэмонрой она, пожалуй, выглядела спокойной, как ледяная статуя. Только в огромных синих глазах стыл плохо скрытый страх. Наклзу эта женщина всегда чем-то напоминала до предела сжатую пружину, хотя он ни разу не слышал, чтобы она даже слегка повышала голос. Просто проскальзывало что-то не то в ее внешнем спокойствии, как фальшь в мелодии. — Помимо того, что Кейси ваш начальник и приличный некромедик, она еще и вполне миловидная блондинка, — ровно продолжила Зондэр, не отвлекаясь от белой салфетки в своих руках. — Причем последнее видно без диплома и документов.

— Они прекрасно знали, кто такая госпожа Ингегерд. Методы привлечения внимания были… очень наглые. Я удивился, потому что самоубийства сейчас в моде у гимназистов, а эти были старше.

— Кейси отшутилась? — уточнила Дэмонра, уже менее раздраженно. — Эрвин, вот вам чай. Пейте, простудитесь. — Нордэна поставила перед лейтенантом кружку, от которой поднимался пар. — Кейси не дура, она не стала бы ввязываться в скандалы, когда вы были с ней.

— Да. Но с нами был лейтенант Маэрлинг.

Услышав имя родича кесаря, Дэмонра выразительно поморщилась.

— Не продолжайте, я поняла, что Маэрлинг устроил драку. Я не поняла, какое отношение к этому имеете вы? Я не говорю, что вам следовало сидеть дома в Красную Ночку, в конце концов, ничто не мешает вам принимать участия в народных забавах. Но, бесы дери, в драку вы зачем ввязались?

— А я не ввязался в драку, — просто сказал Эрвин. — Эти молодые люди плеснули мне вином в лицо. Я не успел увернуться.

Наклз нахмурился. Плохо было дело. Вино и впрямь действовало на всех, кто принимал сыворотку Асвейд, как святая вода из легенд. По сути, это был единственный серьезный недостаток данной сыворотки. К сожалению, в Каллад каждая курица знала, кого следует кликнуть, если выпивка оставляла ожоги.

— Надеюсь, это произошло на улице? — нахмурилась Дэмонра. В конце концов, на улице было достаточно пара и дыма, да и на факелы можно было списать многие проблемы. За известную сумму кто-нибудь бы обязательно подтвердил, что был не слишком аккуратен.

— Сожалею, но это произошло во «Враньем когте». Мы зашли туда погреться. Вслед за нами явиась та компания. Сейчас мне кажется, что они за нами шли вполне осознанно.

— Вам плеснули вино в лицо при большом скоплении народа в хорошо освещенном помещении трактира? — Рейнгольд был совершенно спокоен. Он деловито уточнял подробности происшествия, глядя на Эрвина безо всякой неприязни. Принимая во внимание тот факт, что приключения лейтенанта Нордэнвейдэ вполне могли стоить головы не только лейтенанту, но и любимой женщине Зиглинда, Наклз заподозрил, что видит первого в своей жизни адвоката, которого следует немедленно канонизировать. Ему самому хотелось надавать лейтенанту затрещин. А лучше — тихо закопать на заднем дворе, чтобы до следующей весны не нашли. Не то чтобы Эрвин был в чем-то виноват. Ни Эрвин, ни Дэмонра, ни кто-либо другой не были виноваты в том, что «внутреннего врага» в Каллад лепили из кого придется, в том числе из безобидных и забитых порфириков, которые, разумеется, не пили крови, не кусались и не превращались в летучих мышей, волков и прочую живность. Но, укрась Ломаная Звезда собою виселицы, вряд ли кому-то стало бы легче от факта невиновности порфириков во вменяемых им грехах.

— Да, так и было, — хладнокровно подтвердил Эрвин. Зондэр поджала губы, но смолчала. Рейнгольд ровно продолжил:

— Что вы сделали?

— Попытался увернуться. Не успел, как вы можете видеть.

— Я не силен в химии… И никогда не защищал… неграждан. Кажется, ожог не сильный?

— Не огорчайтесь, мне не известен ни один адвокат, который в Каллад защищал бы неграждан. При охоте на ведьм адвокаты ни к чему, — сухо ответил Эрвин. Рейнгольд и сам, похоже, понял, что его ремарка, с точки зрения лейтенанта, была вполне бестактна.

— Прошу прощения, я крайне неудачно выразился.

— Почему же. Вы правильно выразились и все именно так и есть. Вам не за что извиняться. А ожог действительно легкий. На мое счастье, они пили вино, а не даггермар.

— Действие сопровождалось какими-то эффектами? Световыми, шумовыми? Я не издеваюсь, — тут же добавил Зиглинд.

— Едва ли это знание пригодится вам в профессиональной деятельности, но — нет, зеленый дым от ожога клубами не валит. Что касается шумовых эффектов, то виконт Маэрлинг очень громко бранился, если вы об этом. А миледи Ингегерд… уронила люстру. Почти сразу, как плеснули вино. Прошло не больше секунды.

— Кейси всегда похвально быстро соображала, — Дэмонра пробарабанила пальцами по столу. — Это хорошо, что упала люстра. Кстати, а почему она упала?

— Цепь лопнула.

— Я пошлю господину Ларсу новые люстру и цепь, а также наши глубочайшие извинения. Думаю, если приложить к ним двадцать марок, их даже примут. Что было дальше?

— После падения люстры началась паника. Занялся небольшой пожар, но его быстро потушили, кажется. Дыма там, во всяком случае, хватало, так что едва ли кто-то обратил внимание на меня. Дальше я решил, что не стоит находиться в трактире с обожженным лицом и стал пробираться к выходу. Один из тех ребят попытался мне помешать.

— Где труп? — Дэмонра тоже соображала похвально быстро.

— Там же, где и два других. Виконт Маэрлинг, как я уже говорил, был крайне зол.

— Прекрасно. Прежде чем переходить к угрозам, ругательствам и святотатствам, мне остается выяснить, где Кейси Ингегерд и виконт Маэрлинг.

— Кейси Ингегерд формально ничего не сделала, так что, вероятно, пошла искать, — Эрвин осекся, — пошла искать одного знакомого. На случай, если и его решили проверить на вампиризм народным методом. Думаю, по пути ей придется навестить госпожу Сольвейг, так как у нее, вероятно, будет сильно болеть голова, — Наклзу даже думать не хотелось, как будет болеть голова у человека после спонтанного выхода во Мглу. Без страховки, без маяка, без некромедика, нужных галлюциногенов и прочих полезных приспособлений, позволяющих случайно там не остаться. Но жестокое похмелье после такого, определенно, показалось бы легким неудобством. — Лейтенант Маэрлинг, насколько я понял со слов стражи, в городской тюрьме.

— Да… я этого Маэрлинга! — взвилась Дэмонра. Под колокольный звон, возвещающий начало весны, она экспрессивно и емко изложила, что еще с упомянутым виконтом делала. Рейнгольд покраснел и нахмурился. Наклз тут же заверил его, что Дэмонра выражается метафорически и что вот это как раз точно неправда. Дэмонра продолжала метафорически выражаться, сокрушаясь, как ей не повезло с коллегами по службе, которые даже в самую праздничную ночь года не могут засунуть куда-нибудь свою придурь и не вляпаться в историю. Эрвин слушал внимательно и не перебивал. Зондэр все хмурилась. Потом заметила:

— Ну вот и встретили весну.

— С новым годом! — расплылась в улыбке Магда, но мигом посерьезнела, перехватив не самые дружелюбные взгляды подруг.

— Ну и кто пойдет этого, гм, Маэрлинга из тюрьмы вытаскивать? — мрачно поинтересовалась Дэмонра. Судя по тону вопроса, на самом деле она выясняла меру тяжести травм, которые лейтенанту нанесут при встрече.

— Я в прошлый раз ходила, — отрезала Зондэр. — И клялась в следующий раз сделать так, чтобы его прямо там и прикопали во дворе где-нибудь.

— Причина, — согласилась Магда. — Но мне его не выдадут. С тех пор, как я случайно выбила им дверь в дежурку, в городской тюрьме на меня косо смотрят. Хотя, замечу, я извинялась.

— Думаю, я мог бы сходить, — безмятежно проговорил Рейнгольд. — В конце концов, я ему родственник, хоть и дальний. А, если дело будет совсем плохо, я всегда могу припомнить еще более дальнее родство.

— Отлично, Рэй. Я с тобой. Всегда мечтала сломать Маэрлингу нос. Ты ведь не возражаешь против маленького членовредительства в узком семейном кругу?

— Узком семейном кругу? — подняла брови Магда. — Так ты…

— Забыла сказать. Мы помолвлены. Поженимся, как кончится война, — Дэмонра подмигнула. — Так что ты, Магда, попала на ящик «чернил». А ты, Зондэр, отдашь мне половину выигрыша, потому что без меня его бы не состоялось.

Магда и Зондэр дружно покраснели. Видимо, поняли, что в штабе у стен все-таки были уши.

Рейнгольд стоял с таким сияющим видом, словно лучшей партии для него нельзя было выдумать даже нарочно. Наклз поймал себя на мысли, что следует принести либо поздравления, либо соболезнования, но только не пялиться на Зиглинда с открытым ртом, как деревенский олух. Даже у Нордэнвейдэ, которому полагалось изображать из себя предмет интерьера, несколько округлились глаза.

— Ну, весну мы уже встретили. Дальше празднуйте без нас, вас, лейтенант, это тоже касается. Счастливо! — улыбнулась Дэмонра и, выплеснув в огонь содержимое своего бокала, исчезла в коридоре. Зиглинд вежливо раскланялся со всеми, включая явно не находящего себе места Нордэнвейдэ, и тоже пропал из виду.

— Пусть нечистая кровь оросит наши долы! — снова грянуло с улицы. Эрвин заметно дернулся, но ничего не сказал.

Повисло тяжелое молчание. Магда, закончив перевязку — то есть просто-напросто обмотав голову пострадавшего солидным слоем бинта — некоторое время удивленно созерцала соседей по комнате, а потом громогласно заявила:

— Начальство дало приказ праздновать. А не сидеть с кислыми рожами. Пить тебе, Эрвин, конечно, нельзя, но танцевать ничто не запрещает, верно?

Наклз едва не прыснул. Вынужденная трезвость была лейтенанту до крайности полезна: танец с Магдой требовал изрядной сноровки и увертливости. Такие мелочи, как ноги партнера, госпожу Карвен никогда не волновали.

— Миледи Мондум? — быстро поинтересовался он, делая приглашающий жест.

Дорога до городской тюрьмы была не слишком долгой. На окраинах столицы ютились преимущественно темницы, пользующиеся дурной славой, такие как Эгрэ Вейд или Игрэнд Дэйв. Городские власти здраво рассудили, что соседство с помещениями, откуда периодически доносятся вопли, стоны и брань надзирателей, будет плохо сказываться на ценах на жилье. А вот место, куда попадали на денек-другой особенно рьяные гуляки, находилось почти в двух шагах от моста Дагмары Скульден. Дэмонре с Рейнгольдом оставалось только перейти Моэрэн и немного прогуляться вдоль набережной.

В морозном воздухе медленно кружился какой-то нереально белый снег и так же медленно оседал на темный лед реки. Рейнгольд молчал, не то чтобы мрачно, но достаточно красноречиво.

— Мне жаль, что я испортила тебе праздник, если тебе интересно, — наконец оценила его безмолвие Дэмонра.

— Мне интересно. Но врать все же не стоит, — чрезвычайно любезно посоветовал Рейнгольд в ответ.

«Крепись, подруга, сегодня первый день весны. Хамство в любой форме исключается, а то кто-то решит, что я совершенно не ценю его общества», — не без раздражения подумала нордэна, подставляя лицо снегу. Она, в отличие от большинства военных, была абсолютно не склонна к суевериям, но порой делала скидку на то, что никто не обязан разделять ее здравомыслия.

— Хорошо. Тогда мне жаль, что так вышло, но я ничуть не раскаиваюсь. Ближе к истине?

— При чем здесь праздник? Даже если на этот раз вам удастся выкрутиться, рано или поздно вы попадетесь.

«Сегодня Красная Ночь. Хорошие нордэны сегодня весь день говорят только о котятах. О пушистых серых котятах…», — Дэмонра подключила все свое воображение, представляя упомянутых котят. Они гоняли клубок розовой шерсти и не отвлекались на посторонние предметы.

— И это скорее будет рано, чем поздно, между прочим.

Котята сдали стратегическую позицию и исчезли вместе с клубком. Дэмонра поняла, что нужно переходить на какие-то более серьезные средства защиты. «В начале мира была метель», — мысленно процитировала она первую строку священной книги нордэнов.

— Ты меня не слушаешь, мне кажется.

Рейнгольду не казалось. Дэмонра уже в подробностях представляла себе процесс отделения неба от земли в условиях ярившейся метели. Этот пункт программы творения мира с юности вызывал у нее большие сомнения. Но глас разума, представленный законником, долетал даже туда, в снежную мглу создаваемого мира.

— Я считаю твое поведение безответственным.

Увы, отделить небо от земли у Дэмонры так и не вышло. Она от души пнула попавшийся под ноги кусок льда и процедила:

— Не впадай в тон Наклза. Он тебе крайне не идет.

— Нисколько не сомневаюсь, что давать тебе советы позволено только мессиру Наклзу, — с поправкой на характер Рейнгольда эту фразу, видимо, стоило считать сарказмом. — Он, надо думать, тоже не в восторге?

— Он, что б ты знал, вообще не склонен к бурным восторгам. Во всяком случае, за двенадцать лет, которые мы знакомы, я от него ничего подобного ни разу не видела, — процедила Дэмонра. Обычно после этого она не забывала с многозначительной улыбкой добавить: «Кроме как в постели, конечно», но Рейнгольд был одним из немногих людей, кто никогда не задавал ей глупых вопросов на счет их более чем давней дружбы. А потому резкостей не заслуживал. — Так или иначе, мое некрасивое поведение раздражает его меньше, чем некоторые особенно нелепые параграфы закона об обеспечении социальной стабильности. В противном случае он бы Эрвина на порог не пустил. Если ты помнишь, спустить с лестницы канцлера он не постеснялся.

Рейнгольд вздохнул. Не демонстративно, всем своим видом показывая, как ему надоела одна конкретная идеалистически настроенная дура, а просто устало.

— Либо он просто тебе все прощает. С моральной точки зрения ты права. Но…

Дэмонра быстро перехватила инициативу и самым безмятежным голосом продолжила:

— Рэй, я понимаю, мораль — моралью, закон — законом. И, если попадусь, обещаю, я сделаю все возможное, чтобы ты не представлял мои интересы в качестве адвоката. Не хочу поломать тебе карьеру безнадежным делом, — попытка отшутиться не сработала. Рейнгольд совершенно спокойно поинтересовался в ответ:

— А жизнь мне поломать ты хочешь?

От неприятной необходимости сообщать, что у нормальных людей при столкновении с суровой реальностью ломаются иллюзии, а не жизнь, нордэну избавила беззлобная брань мужчины средних лет, стоявшего у тюремных ворот. Он определенно мерз и страдал. И, как следствие, был готов поделиться кое-какой информацией, чтобы улучшить свое положение. Вскоре они уже знали, когда и куда притащили Маэрлинга, а мужчина получил пару монет, которые мог с чистой совестью прогулять в соседнем трактире по окончании дежурства.

Посетителям крупно повезло. Секретарь, ведущий прием, оказался человеком на редкость вменяемым и не попытался сорвать на них злость за то, что в праздничную ночь сидит в непротопленной комнате, одинокий и трезвый. Рейнгольду даже не пришлось трясти перед его носом метрикой, намекая на родство, которое он очень не любил афишировать, им и так сообщили все, что полагалось знать. Рейнгольд остался заполнять форму для посетителей, а Дэмонра отправилась вниз по коридору, беседовать с Маэрлингом.

Не доходя до камер, она столкнулась нос к носу с импозантным мужчиной лет пятидесяти пяти, который был тут же опознан ей, как почтенный родитель Витольда Маэрлинга. Нелегкая сводила их уже раз пять, и каждый раз — при крайне сомнительных обстоятельствах.

— Мессир. Какая неожиданная встреча, — улыбаясь, соврала нордэна. Как раз эту встречу можно было ожидать.

— И все же радостная, — Эвальд Маэрлинг одарил Дэмонру поклоном и улыбкой прожженного дамского угодника, которая ему поразительно шла, несмотря на возраст. По твердому убеждению нордэны, граф вообще был человеком на редкость симпатичным и приятным в общении. Близко они знакомы не были, но, исходя из подборки его врагов, Дэмонра подозревала в Маэрлинге-старшем очень хороший вкус. — Надеюсь, этой встречей я не обязан одному дурно воспитанному юнцу? Видит небо, я сделал все, что мог.

— У вас прекрасно получилось, — честно сказала Дэмонра. Витольд Маэрлинг, конечно, был одной сплошной проблемой, но отличался известной порядочностью, аккуратностью в действительно важных делах и истинно рыцарским пониманием чести. То есть, как она полагала, унаследовал от папаши не худшие из возможных дворянских предрассудков. А родись он лет на сто раньше — и вовсе цены ему бы не было.

— У меня больше нет сына, — в меру печально возвестил мессир Маэрлинг. Роль убитого горем родителя давалась ему особенно хорошо. Наверное потому, что он примерял ее в среднем раз в полгода, лишая Витольда титула и наследства после каждой особенно громкой дуэли. И признавал отпрыска обратно после каждой новой медали «За храбрость и глупость», как любила говорить Зондэр. Дэмонра не сомневалась, что пропустила прелестнейшую семейную сцену, и ничуть об этом не жалела.

Оставалось уладить некоторые формальности практического характера.

— Разумеется, сына у меня больше нет. Но я внес залог за этого опустившегося юнца, — ответил мессир Маэрлинг на ее невысказанный вопрос. — Так что вы можете забрать его и наказать сообразно вашим представлениям. Я лишь просил бы не увольнять его из армии. Мне хочется верить, что он сумеет смыть позор со своего имени в бою.

Примерно такие речи от мессира Эвальда Дэмонра слышала уже раза три. Зондэр — раз пять. И ни для кого это не было секретом.

— Вы не возражаете, если я оттаскаю этого опустившегося юнца за уши? — вопрос был задан исключительно для проформы. Уши Маэрлинга не могло спасти уже ничто в этом мире.

— Пользительно. Весьма пользительно для усвоения основных принципов хорошего тона, — важно кивнул безутешный отец. В его черных глазах кувыркались бесенята. — Только не оторвите вовсе. Нужен плацдарм, на который его дети будут вешать ему лапшу. Я верю в преемственность поколений и в то, что мои внуки за меня отомстят. А теперь… Сожалею, что вынужден покинуть вас, госпожа. Однако дела не терпят.

«Дело» было на три года младше сына Эвальда Маэрлинга и отличалось взрывным темпераментом. Что при этом самое поразительное, пасынка Милинда Маэрлинг любила. Раз уж отпустила мужа вытаскивать его из затруднительного положения в ночь прихода весны.

— Я желаю вам удачно разобраться со всеми вашими делами. Счастливой весны, мессир.

— Позвольте ручку, миледи. Никогда не целовал руку прекрасной дамы в тюрьме. Надо же начинать.

Дэмонра решила не уточнять, что ручку прекрасной даме под сводами тюрьмы он так и не поцеловал: с дамой не задалось. Но ее отвратительное настроение вдруг стало хорошим. Во всяком случае, ей расхотелось ломать Витольду Маэрлингу конечности.

Камера, как ни странно, была практически пуста. Самых активных гуляк то ли еще не привели, то ли уже отпустили с миром. В дальнем углу развалилось какое-то существо, предположительно женского полу. Оно с упорством маньяка рассказывало потолку, стенам и единственному сокамернику о том, что в юности было любимой фрейлиной кесаревны, но зависть и интриги заставили ее бежать из дворца. А «те проклятые серебряные ложки» подбросили недоброжелатели. В максимальном отдалении от «фрейлины» восседал Витольд Маэрлинг. Он несколько картинно запрокинул голову назад и только вздыхал на самых сильных моментах монолога жертвы людской зависти.

— Витольд, на выход! Прилетел твой личный Заступник. Сейчас будет наносить тебе травмы!

— Что, второй подряд? — Маэрлинг, наконец, заметил посетительницу и расплылся в улыбке. Дэмонра в очередной раз удивилась тому факту, что он сумел сохранить за собой изначальный комплект зубов.

— Ну ты красавец, — фыркнула она, и погрешила против истины. Вообще, Витольд действительно был красавцем в сильном смысле этого слова. Девочки, девицы, дамы и старые девы вешались ему на шею с пугающим единодушием. Нордэна понятия не имела, было ли дело в романтических льняных кудрях, жарких очах или умении сыпать неплохими комплиментами со скоростью артиллерийского обстрела, но факт оставался фактом: второго такого дамского угодника еще нужно было поискать. Правда, сейчас два внушительных «фонаря» под глазами определенно убивали хорошее впечатление. — С папашей беседовал?

— Как вы догадались? — поразился Витольд. — Я имею в виду, как вы догадались, что я «беседовал» именно с папашей?

— А так, что после каждого лишения титула и наследства тебе отчего-то ломают нос. Удивительное совпадение. Как тебе удалось сохранить фамильную горбинку?

— А ее не было никогда, фамильной горбинки, — ухмыльнулся он.

— Но… погоди. У твоего отца ведь тоже нос с горбинкой…

— У моего отца был мой дед, — виконт Маэрлинг расплылся в очень отцовской белозубой улыбке. — Папаша называет это «преемственностью поколений», если не путаю.

Против «преемственности поколений» было не поспорить.

— Я пришла тебя забрать.

— Благодарю вас, госпожа полковник. Я могу попросить вас в ближайшие двадцать четыре часа оградить меня от общения с майором Мондум? Дело в том, что получать удары морального толку после физических — особенно больно. И плохо сказывается на фамильной горбинке. Завтра вечером я сам явлюсь к ней с повинной, букетом морковки и глубокими извинениями.

Самым поразительным в этом белокуром паршивце было то, что злиться на него долго не могла даже серьезная и собранная Зондэр. А у Дэмонры биография была не так чтоб многим лучше, чем у Маэрлинга. На это она тоже порой делала скидку.

— Ну, с новым годом тебя, лейтенант. Постарайся провести его не так, как встретил.

Улыбка Витольда сделалась совсем безмятежной:

— Госпожа полковник, смею вас заверить, непосредственно весну я встретил в компании очаровательной барышни-следователя. И ни в чем, кроме своей искренней расположенности к брюнеткам, не сознался.

Пока Рейнгольд улаживал с секретарем оставшиеся формальности, Дэмонра и виконт вышли на улицу. Там падал крупный снег и периодически раздавались радостные вопли запоздалых гуляк. Меньше всего на свете Каллад походил на державу, находившуюся в состоянии войны с кем бы то ни было.

Маэрлинг тут же слепил из снега небольшой комок и приложил его к носу.

— Хорошо-то как, — мечтательно протянул он. — Госпожа полковник, вы не находите, что жизнь прекрасна?

— Не слишком хорошо, — сообщил подошедший Рейнгольд. — Разбирательство все-таки будет. И вам нельзя покидать столицу до его окончания.

— Вот уж, покидать столицу весной — несусветная глупость. Сюда же как ласточки слетятся самые хорошенькие барышни.

— Вам, виконт, исключительно повезло. Все трое живы, — развивать тему хорошеньких барышень Рейнгольд решительно не желал.

— Ну так это им повезло, а не мне, — не разделил мнения законника Маэрлинг.

— Кому повезло на самом деле, мы обсудим не здесь и не сейчас, — отрезала Дэмонра. — Подробности приключений расскажешь по дороге. В конце пути я разрешаю тебе свернуть, потому что Зондэр рада тебе не будет. И вообще, Маэрлинг, я хочу знать, какого рожна вас потащило развлекаться во «Враний Коготь»? Да еще такой компанией?!

Лейтенант глубоко вздохнул. Обычно оправдания для руководства сочинял его закадычный приятель Нордэнвейдэ, но незаменимого сказочника под рукой как на грех не оказалось.

— Вы не поверите, госпожа полковник, — уныло сообщил он. И ошибся. Когда речь шла о подвигах Маэрлинга, Дэмонра, будучи наученной горьким опытом, безоговорочно верила почти в любые глупости. Эти глупости периодически сказывались на ее жаловании, так что были вполне материальны.

— На вас, надо полагать, напала бригада зеленых бесов? И на аркане потащила в трактир?

— Не совсем. Изначально мы с лейтенантом Нордэнвейдэ хотели отметить праздник в моем доме. Тихо, мирно, в узком кругу сослуживцев.

«С вином, девками и метанием подручных предметов в трофейный портрет императора Гильдерберта», — мысленно закончила Дэмонра. Она хорошо знала, что именно в армии подразумевается под «тихим и мирным торжеством в узком кругу сослуживцев». Впрочем, такие торжества здорово поднимали духовность соседей: к третьему часу празднества молиться начинали даже прожженные атеисты. А если к пятому часу ничего еще не горело и не рушилось, торжество следовало считать скучным и неудавшимся.

— Однако я был вынужден утром зайти в академию по делам.

«Дело» определенно было брюнеткой. В мирное время Маэрлинг раньше полудня в принципе не вставал без крайне веских на то причин. Крайне вескими причинами считались только дамы. Судя по тому, что более «дело» нигде не упоминалось, лейтенант получил афронт.

— Там я встретил миледи Ингегерд.

Дальше все было как в известном калладском фельетончике «очень просто, очень мило». Как выяснилось, Кейси Ингегерд в третий раз попытались завалить кандидатскую, она вспылила и прошлась по двухсотфунтовому «венцу творения», забраковавшему ее работу, с применением очень армейской терминологии. Кафедра социологии ее казарменного красноречия не оценила и попыталась добиться отчисления задним числом. Кафедра некромедицины, практически полностью состоявшая из выходцев с Серого берега, прослышав о таком, естественно, встала на дыбы. Пока в Калладской государственной Академии шла невидимая миру война и лились слезы «венца творения», миру вполне видимые, Кейси решила временно передохнуть, вышла на крыльцо и там обнаружила лейтенанта Маэрлинга. Тот, разумеется, решил, что это могло быть перстом судьбы, а барышням в затруднительном положении следует помогать. Увы, с кандидатской он помочь не мог решительно ничем. Когда выяснилось, что опечаленная барышня никогда в жизни не пробовала лечить грусть глинтвейном, Витольд окончательно укрепился в мысли, что он послан Кейси самим небом. По счастью, у него хватило соображения не компрометировать ее прогулкой по трактирам тет-а-тет, так что к славной компании присоединился Эрвин Нордэнвейдэ, который по части занудства и умения следовать этикету мог составить достойную конкуренцию самому Наклзу.

Бравая троица решила пойти посмотреть, как станут сжигать Госпожу Стужу, предварительно заглянув во «Враний Коготь» и угостив Кейси вином. И заглянула. Маэрлинг клялся, что подозрительных «молодчиков» он заметил еще на улице, но не обратил особенного внимания: все подходы к центру Моэрэнхэлл Каллад были забиты народом. По словам Маэрлинга выходило, что они втроем мирно сидели в уголке наводненного посетителями трактира, Кейси пила глинтвейн, а он с Эрвином — чай, в знак мужской солидарности. Все трое заедали приятную беседу свежими эклерами и горя не ведали, как вдруг какой-то прыщавый юнец начал весьма настойчиво предлагать девушке сменить столик и общество. На первый раз Кейси вежливо отшутилась, сообщив, что двух кавалеров ей одной вполне достаточно. На второй, когда ценителей женской красоты стало уже двое, отшутилась чуть менее вежливо. На третий виконт Маэрлинг своротил любителю «смазливеньких северяночек» челюсть. Нордэнвейдэ тоже занес кое-какие правила вежливости в грудную клетку парню, намекнувшему на расценки. Вот тут-то подлетел третий юнец и, вместо того чтобы поддержать товарищей активными действиями или хотя бы позвать на помощь, плеснул Эрвину в лицо вином. Не швырнул бокал, а именно выплеснул напиток. Кейси сообразила, что происходит, быстрее всех прочих. По рассказу Маэрлинга выходило, что люстра сорвалась с потолка почти сразу. Эрвин тотчас же покинул помещение через служебный выход, столик рядом с которым был предусмотрительно выбран им заранее. Нордэнвейдэ вообще был исключительно аккуратен. Правда, на прощание ему пришлось как следует приложить головой о стол одного из любителей северяночек. А Витольд, отвлекая внимание на себя, устроил классическую трактирную драку с двумя оставшимися, то есть переколотил максимальное количество посуды и произвел очень много шума. Кейси, получившая адскую головную боль после спонтанного выхода во Мглу, с видом мертвецки пьяного человека по стеночке выползла из трактира и, скорее всего, направилась к кузине Сольвейг Магденгерд, живущей в трех минутах ходьбы от «Враньего Когтя». А час спустя виконт Маэрлинг уже встречал весну в городской тюрьме.

— На новую люстру Ларсу скидывайтесь сами, — подвела итог Дэмонра, выслушав рассказ. — Я платила ему в прошлый раз, когда мы набрались и стали вырезать похабщину на столешницах. И то только потому, что не уверена, кто именно был автором.

— Насколько я помню — а помню я плохо — автором был я. Но вы были идейным вдохновителем и диктовали.

— Да, ответственность идеолога — вещь неприятная. Пришлешь ему марок двадцать, как проснешься. Нет, лучше тридцать. Я хочу быть уверена, что, когда мне в следующий раз захочется тамошних расстегаев, в них не сыпанут стрихнина.

Хозяин трактира, господин Ларс, крайне нервно реагировал на порчу своего имущества, а потому принципиально не любил студентов и офицеров. Договориться с ним миром получалось только постфактум. Правда, он никогда не забывал послать пострадавшим наутро по кружечке эля за счет заведения. За что и числился «благодетелем».

Время близилось к утру. Натанцевавшись, Магда и Зондэр уговорили-таки контрабандную бутылку даггермара и довольно долго обсуждали какие-то непонятные трезвому Наклзу вопросы бытия. Эрвин смотрел на дам, как на привидений, и в беседу предусмотрительно не вступал, отделываясь от прямых вопросов глубокомысленным «все возможно». Такие скучные кавалеры дамам, разумеется, надоели, о чем прямолинейная Магда не постеснялась поставить в известность всех, включая прохожих — громкость голоса ей позволяла. Наклз, которому как хозяину было положено гостей развлекать, сколь бы ни хотелось спустить их всех с лестницы, был несколько пристыжен и предложил фанты на интерес. Это была единственная игра, которую он знал, помимо шахмат. Нордэнвейдэ наградил его прямо-таки потрясающе выразительным взглядом, но момент был безвозвратно упущен. Магда и Зондэр переглянулись, после чего первая от радости захлопала в ладоши. Наклз понял, что совершил непоправимую ошибку.

«Напоить, пока не поздно», — одними губами прошептал лейтенант. Однако Наклз и сам сообразил, что деликатные проблемы не всегда требуют деликатных решений. И резко вспомнил, что у него имелись запасы очень качественного игристого в погребе.

Наклз проворно дезертировал, оставив Нордэнвейде держать оборону в одиночку.

— А может все-таки не стоит? — неуверенно поинтересовалась Зондэр, вертя в руках маленькое круглое зеркальце.

— Стоит, — Магда была абсолютно безжалостна. — Я ж не предлагаю ему облобызать первого вошедшего в комнату. Поскольку понимаю, что это будет Наклз, несущий игристое. Наклз шутки не поймет и игристое разольет, а ему можно найти лучшее применение. Я имею в виду — игристому, хотя и Наклзу тоже. Эрвин, ведь ты же согласен, что фант — это святое?

— Согласен. Но я совершенно не умею петь, — с мужеством отчаяния отбивался лейтенант. Впрочем, в глубине души Эрвин был готов сдаться, если ситуация станет опасной. Лобызать Наклза ему определенно хотелось даже меньше, чем исполнять романс. Он еще помнил случай, когда Витольд Маэрлинг при сходных обстоятельствах запечатлел пламенный поцелуй на устах Рагнвейд Скульден, почему-то вошедшей в комнату раньше главнокомандующего Вильгельма. Лейтенант Маэрлинг тогда получил три звонкие затрещины физического толку и без счета — нравственного.

— А я не умею кукарекать! — не прониклась Магда. — Но меня же это не остановило.

— Может, ограничимся стихотворением? — гнула свое Зондэр. Полбутылки даггермара настроили ее на человеколюбивый лад.

— Эрвин, ты выразительно читаешь стихи?

— Незабываемо. То есть еще хуже, чем пою, если только такое возможно. Мой преподаватель изящной словесности не уставал утверждать, что я — его личное воздаяние за грехи юности.

— Отлично! Тогда скажешь комплимент! Развернутый комплимент. Не меньше десяти слов. И без «глаза как звезды»! Все ясно?

— Ясно, — убито согласился Нордэнвейдэ. Он уже искренне сожалел, что курс калладской лирики прошел мимо него.

Когда Наклз вернулся из погреба, он застал в гостиной картину на свой манер удивительную. Красный как мак Рейнгольд круглыми глазами смотрел на не менее красного Нордэнвейдэ, который, в свою очередь, смотрел в пол. Зондэр тихо хихикала в рукав. Магда хохотала во всю мощь легких. А Дэмонра подозрительно принюхивалась и на повышенных тонах интересовалась, чем они умудрились за полтора часа накачать не переносящего алкоголь лейтенанта до состояния, когда симпатичным ему начинает казаться ее, между прочим, жених!

— Это фанты, — успокоил ее Наклз. — А фанты — это святое.

— И ваш, Наклз, фант все еще у нас, — улыбнулась Зондэр, показав всем присутствующим карманные часы на цепочке.

— А у меня — индульгенция в количестве двух бутылок, — не растерялся хозяин дома. Десять с лишним лет близкого знакомства с нордэнами сделали свое черное дело. Магда с Зондэр понимающе переглянулись, и вопрос был решен.

Когда в шестом часу утра гости расползлись по спальням, у стола остались только Наклз и Дэмонра с Рейнгольдом. Зиглинд тут же вежливо поблагодарил за приятный вечер и ушел домой, не дожидаясь невесты, что Наклзу сразу показалось странным. Женщина проводила его до дверей, вернулась и опустилась на стул. Тихо усмехнулась:

— Что мне в тебе нравится, так это то, что ты никогда ни о чем не спрашиваешь.

— Я просто плачу тебе любезностью за любезность. Двенадцать лет назад ты была настолько галантна, что оставила мое прошлое в покое. Считай, я проникся глубокой благодарностью. И вообще, я давно усвоил одну нехитрую истину: легче полчаса подождать с расспросами, чем полтора часа упрашивать.

— Да ты, я смотрю, специалист по дамскому мышлению…

— Я консультировался с Маэрлингом-старшим. Вот уж кто — профессионал. В любом случае, захочешь — сама расскажешь, — пожал плечами Наклз и принялся убирать со стола. — Хотя, не скрою, твоя помолвка меня удивила. Тем не менее, прими мои поздравления. Мне кажется, твой будущий муж — очень порядочный человек.

— Мой жених, — поправила Дэмонра. — Он мой жених, а не мой будущий муж.

— Не вижу никакой разницы. Даже стилистической, как выражается один твой сослуживец.

— Она не стилистическая, она чисто практическая. Мы поженимся в конце войны. Тебе это не напоминает «когда зимой фиалки зацветут»?

— Я думал, имеется в виду конец рэдской кампании, а не войны с Аэрдис вообще. Он ведь законник. Так что не мог пропустить мимо ушей такую важную оговорку.

Дэмонра достала из-под отворота мундира какую-то бумагу. Швырнула ее на скатерть и уронила голову на скрещенные руки с видом смертельно уставшего человека. Наклз, с самого начала ожидавший чего-то подобного, поднял документ и пробежал глазами идеально ровные строчки. Потом сел рядом и тихо спросил:

— Ты уверена, что не глупая шутка?

— Это очень глупая шутка, Рыжик. Помесь идиотизма и предательства. Но там подпись кесаря. Под этой глупой шуткой стоит кесарева подпись, — не поднимая головы, ответила Дэмонра. — Мне Гребер принес. Он полночи искал меня по городу, чтобы это передать. А они умны, эти промышленники. Упросили кесаря подписать приказ в Красную Ночку. Пока все праздновали, они поделили Рэду. Наши узнают об этом только завтра-послезавтра. У нас как раз будет время собрать вещи и — вперед, к великим свершениям! Ненавижу…

Наклз еще раз прочитал документ. Приказ о вводе войск в Западную Рэду был датирован последним днем зимы. Не очень хорошо кесарь весну встретил, если верить народным приметам.

— И ты три часа молчала.

— А что, начни я криком кричать о своих открытиях, кому-то стало бы лучше? Третьего числа все все узнают из газет. Самые либеральные в очередной раз обругают нас «вешателями» и «извергами», а самые консервативные назовут «опорой престола».

Наклзу было глубоко безразлично, что и о ком скажут либеральные и не очень газеты. Ему только хотелось, чтобы всю кашу, заваренную в Рэде, расхлебали без Дэмонры. Потому что на вкус эта каша без сомнений была бы отвратительна.

Он поднялся, плотно задернул шторы, проверил, заперта ли дверь, вернулся и спокойно заметил:

— Ты всегда можешь уехать на Дэм-Вельду. Бери своего жениха и уезжай. Он с тобой уедет, наплевав на всякое родство. Такие вещи по глазам видно. Не дожидайтесь третьего числа. Уезжайте сегодня же. Твои финансы я приведу в порядок. Просто уезжай.

— «Просто — только неверных жечь, для всего остального голова на плечах нужна», как поговаривал Дэзмонд-Заступник, за что и вылетел из официального аэрдисовского пантеона, — фыркнула Дэмонра. — Рыжик, а кто в Рэду поедет? Зондэр? Магда? Или, может быть, Кейси?

Вопрос был резонный. И очень скользкий. И думать над ним нужно было до того, как начинать свою самоубийственную благотворительность. Эрвин, вероятно, был хорошим человеком, но уж слишком много от него было проблем.

— Солдатский состав неподсуден, когда речь идет о решениях офицеров. Значит, собирайся и уезжай. А Эрвина своего увольте задним числом. Я бы предложил его пристрелить для верности, но не думаю, что ты согласишься.

— Я говорила тебе, что ты бесчеловечен?

— Да, постоянно говоришь. Много было бы проку от моей человечности? Если хочешь, как-нибудь могу умилиться котенку или солнышку в небе, но порфирика твоего надо убрать отсюда подальше. Я этим займусь.

— Наклз.

— Успокойся. У Каллад, кроме столицы, знаешь, еще есть провинции, деревни, а еще мир как-то не заканчивается на его границе. Ты, думаю, это даже видела не так давно.

— Видела, — хмуро согласилась Дэмонра.

— Вот потому бери своего юриста и уезжай на Дэм-Вельду. Там не запрещено это ваше восьмидесятиградусное издевательство, в конце-то концов…

Нордэна тихо рассмеялась:

— Это называется «государственная измена», Рыжик. За нее вешают всех, включая родственников, слуг и соседей, недостаточно быстро сообразивших, что ренегата надо обругать последними словами.

Наклз хотел сказать, что Гребера забрать с собой ей будет несложно, родственников стараниями прошлого кесаря и всяческих патриотов у нее не осталось, а на соседей ему наплевать, и вообще никакая это не измена, а глупая детская попытка улучшить мир, при столкновении с реальностью крупно провалившаяся, как вдруг скрипнула лестница. Он едва не подскочил и обернулся на звук. На ступеньках стояла Магда Карвэн, белая как полотно. Судя по всему, последние новости обладали прекрасной способностью снимать всякий хмель.

— Магда, ты чего? Иди спи, — попыталась сделать хорошую мину при плохой игре Дэмонра. Попытка, разумеется, не удалась: майор Карвэн слышала достаточно. Карие глаза женщины нехорошо сузились:

— Приплыли. А берег, гляжу, все тот же.

— Тот же, Магда, другого не придумали. Спать иди. Толку теперь от наших душевных метаний? — устало спросила Дэмонра.

Магда неторопливо спустилась.

— Наклз дело говорит. Немексиддэ не выдаст, кесарь не съест.

— Предлагаешь удрать?

— Предлагаю тебе уезжать с женихом. Срочно в отставку, бросить все и уехать. А мы с Зондэр как-нибудь да отбрешемся. Уволимся, наконец.

— Как жаль, что я не верю в вечную жизнь, — скривилась Дэмонра. — Я бы тебе тогда сказала, что мне мама бы за такое на том свете все уши оборвала. Но у меня и такой отговорки нет. Магда, а ты бы что сделала?

Карвэн тяжело вздохнула:

— Извини, но я рада, что я не на твоем месте. Потому что понятия не имею, что бы я стала делать. Разумеется, после того, как протрезвела бы и закончила материться. Я ничего не понимаю ни в политике, ни в этой вашей метафизике, поэтому сужу просто. Нам предлагают сделать очень паскудное дело, поскольку война — вообще дело паскудное. А уж война со слабым противником, прикрытая какой-то там «защитой интересов народа» — дело паскудное втройне. Но это паскудное дело кому-то все равно делать придется. Так вот, надо бы сообразить все так, чтобы обошлось без лишнего паскудства.

— Иными словами, наше плохое дело все равно надо сделать хорошо.

— Что-то в этом роде.

— Люблю я тебя, Магда, — криво усмехнулась Дэмонра. — Еще когда гимназисткой была, уже понимала, что у тебя мозгов на троих хватает, когда до столкновения с суровой реальностью доходит. Потому и давала сочинения про возвышенные чувства скатывать. Считай, ты только что все долги закрыла.

Извини, Рыжик. Видимо, у меня на роду написано повторить мамины подвиги. А теперь идите спать, а я найду Гребера и распоряжусь на счет завещания, на всякий случай. Надо оставить пару писем. Вот весну и встретили, осталось ее пережить.

В глубине души Наклз надеялся, что к моменту, когда он вернется, у Магды хватит такта убраться из кухни. Но Магда и такт были двумя несовместимыми понятиями. Женщина сидела за столом и перечитывала приказ, запустив пальцы в и без того всклокоченные волосы. Услышав шаги, она подняла глаза и нахмурилась:

— Не надо смотреть на меня так, словно я ограбила тебя в темной подворотне, Наклз. Если ты хотел, чтоб я наврала, мог бы хоть подмигнуть.

— А это что-то бы изменило? Вы стали понимать намеки? — Наклз даже не пытался иронизировать. Магда относилась к той категории людей, которые были совершенно невосприимчивы к насмешкам.

— Ну, мне пришла бы в голову такая возможность. Наверное. Нет, намеков я не понимаю. Я предпочитаю людей, говорящих без обиняков. Не сомневаюсь, что ты меня считаешь дурой.

Дурой Наклз Магду не считал уже давно. Хотя периодически ему и приходила в голову мысль, что душевная организация майора Карвэн чуть менее примитивна, чем устройство булавы. Но Магда регулярно заставляла его усомниться в этом. Нет, умной она не была, как не была начитанной, склонной к размышлениям или хотя бы увлеченной искусством. Высокая дворянская культура, которой так гордились калладцы, явно прошла мимо госпожи Магды Карвэн, чем нисколько не огорчила последнюю. Но Магда отличалась большим благоразумием. А монолитность ее убеждений, какими бы примитивными они Наклзу ни казались, порой вызывала у него приступы острой и бессильной зависти. Его собственные истины хромали гораздо сильнее и нуждались в доказательствах. От отсутствия которых хромали еще сильнее, и так по замкнутому кругу.

— Я вовсе не считаю вас глупой, миледи Магда, — сказал Наклз, присаживаясь напротив. — Я считаю, что у вас смещенная система ценностей. Не лично у вас. У всех нордэнов. Безнадежно смещенная система ценностей.

Магда поморщилась:

— Ты говоришь слишком умными словами. Но суть, я так понимаю, в том, что ты не согласен с решением Дэмонры.

— Да. Я считаю его нерациональным. Нисколько не сомневаюсь, что вы в ответ укажете мне на безнравственность другого варианта.

Магда тихо прыснула:

— Нравственность, безнравственность. Когда я слышу эти слова, у меня перед глазами встают строчки гимназических сочинений. «Почему лично я против тирании?», «Имел ли право Линденвейрэ застрелить своего брата?» и все такое прочее. От моральных норм пахнет промокашками, чернилами и списанным в последние десять минут заключением.

Классической барышне, успешно окончившей Калладский Институт благонравных девиц, после таких признаний оставалось только упасть без чувств. Наклз скорее испытал к Магде смутное уважение. Он вряд ли сумел бы вот так запросто говорить правду в лоб, не задумываясь о возможных последствиях своих слов.

— Тогда мне совсем уж непонятно, зачем вам Рэда? Там будет пахнуть гораздо хуже, чем просто промокашками и чернилами.

Магда посмотрела на Наклза с каким-то неясным выражением.

— О морали здесь думаешь и говоришь ты, Наклз. Я говорю о необходимости. Не о готовности отвечать перед вечностью и потомками, или перед чем ты там готов отвечать, а о том, что можно и нужно делать сейчас.

Наклз едва не фыркнул. Религия северян недвусмысленно сообщала, что будущее предопределено и не меняется. То есть, по логике вещей, любая борьба была лишена смысла изначально. Все равно мир начался метелью, а кончится — неким Хилледайном, трубящим в рог, звоном колоколов и битвой, в которой полягут обе участвующие стороны. Он, конечно, мог бы указать Магде на эту нестыковку, но тогда спора о сущности бытия было бы не избежать. А Наклзу сейчас только этого и не хватало для абсолютного счастья.

— Я вообще думаю о морали значительно меньше, чем вам кажется. Поэтому я и считаю, что вам следовало соврать и заставить Дэмонру уехать под крыло к Немексиддэ. Я подумал о простом таком обывательском уюте. Мещанском счастье. Можно подобрать много других нелестных синонимов. Шутка в том, что такое мещанское счастье, не предусматривающее никакой ответственности за внутреннее содержание эпохи, лучше гордой борьбы за чужое дело. Тоже, кстати, не особенно праведное.

Наклз мог бы добавить, что проверил этот тезис на личном опыте, но не с Карвэн же было откровенничать.

— Ты опять слишком умно говоришь. Что такое «обывательское» счастье? Я знаю, что есть просто счастье.

Наклз устало вздохнул. Тут имел место конфликт двух вселенных. Никто никого понять не мог бы, даже если бы и хотел.

— Извините, Магда, мне кажется, наш разговор беспредметен. Каждый видит то, что может видеть.

Женщина сдвинула брови, как будто силилась понять какую-то неимоверно сложную вещь, а потом вдруг выдала:

— Наклз, да ты же… ты же Каллад не любишь.

Примерно с таким же бесконечно удивленным видом ему лет пятнадцать назад совершенно другая женщина заявила, что он в Создателя не верует. Она тогда тоже сочла это за великое откровение. Наклз тихо рассмеялся.

— Магда, вы бесподобны. Давайте я облегчу вам процесс дальнейших страшных открытий, чтобы вы окончательно поняли, с каким подлецом говорите. Нет, я не верю в богов, ни в аэрдисовского Создателя, ни в ваших северных молодцев с большими булавами. Хотя последние, не скрою, кажутся мне более… симпатичными в силу их потрясающей природной, гм, незамутненности всякой философией. Нет, я не люблю Каллад, по совокупности причин личного и не очень характера. В частности, я считаю его потрясающе уродливой социальной системой, которая недалеко ушла от Аэрдис с ее кастами и «неполноценными расами». Не хмурьтесь, я объясню. Уродливая социальная система — это когда вовсю идет торговля гражданствами первого и второго класса. Понимайте это — правом законно зарабатывать на хлеб и не быть брошенным в темницу только потому, что на чей-то взгляд рожей не вышел. Но все при этом морщат носы, кричат о равноправии и о том, что все мы — любимые подданные кесаря. Вы, конечно, можете мне возразить, что Каллад — это не только торговля гражданствами и рэдские подвиги. Это еще живопись Тальберта, поэзия Тэлля и музыка Вирдэна. В крайнем случае, это сияющий снег и пахнущая дымом весна. Я это даже с натяжкой пойму, хотя сам и не калладец, а вот вкалывающие по восемнадцать часов в сутки граждане «второго класса» — вряд ли. Им не до Вирдэна, а весна для них все равно пахнет железной стружкой. И тот Каллад, который вы так любите и Дэмонра так любит… он очень милый и симпатичный, этот Каллад. Только его не существует. Он фикция. Магда, фикция — это такая вещь, которой на самом деле нет. Девять из десяти калладцев не имеют к вашему Каллад никакого отношения, Магда, это вы понимаете?

Наклз осекся, потому что увидел в карих глазах какой-то странный блеск. Нет, Магда конечно не плакала. Из всей Ломанной Звезды плачущей он, пожалуй, мог представить только Кейси Ингегерд, которая была лет на десять моложе всех прочих, и то с большой натяжкой. Плачущая Магда — это вообще было что-то из разряда дурного анекдота. Карвэн просто смотрела на него широко распахнутыми блестящими глазами с таким видом, как будто увидала привидение. Наклз сообразил, что наговорил очень много лишнего.

— Знаешь, я тебе еще одно «открытие» про тебя скажу, — тихо произнесла Магда после некоторой паузы. — Бесы с ним, что ты в богов не веришь и Каллад не любишь. Людей ты совсем не любишь, Наклз. А вот это уже плохо.

Плод напряженного мыслительного труда существа, к этому труду самой природой неприспособленного, конечно, прошел бы мимо Наклза. Слова его вообще мало задевали. Задел тон. Магда говорила грустно и ласково, как будто обнаружила в собеседнике какое-то непоправимое душевное или физическое уродство, и пыталась его успокоить. Разве что конфетку не протянула.

Сводить счеты с женщиной было бы некрасиво, неправильно и, главное, бессмысленно.

Наклз поднялся из-за стола и кивнул:

— Доброй ночи, Магда.

— Не ходи сегодня во Мглу. И так выглядишь как покойник, — майор Карвэн была верна себе и как всегда учтива.

«Враний Коготь» был трактиром респектабельным, просторным, хорошо освещенным и чрезвычайно чистым. Выпить там чаю или пропустить пару стаканчиков чего покрепче после трудового дня не гнушались даже высокопоставленные калладцы. Наклз, с его острой нелюбовью к скоплениям народа, заходил туда лишь однажды, но очень хорошо запомнил обстановку и расположение дверей, как запоминал практически все, что когда-либо видел: полное отсутствие воображения у него компенсировалось почти фотографической памятью. Для спусков во Мглу второе было необыкновенно полезно, а первое — и вовсе бесценно.

Оборотная сторона Каллад, как и всякая оборотная сторона, выглядела если не безобразно, то уж во всяком случае, значительно хуже лицевой части. Как-то в далеком детстве Наклзу довелось увидеть вышивку на пяльцах и ее изнанку. Когда лет через семь после этого его впервые выбросило в странный тусклый мир, он провел, пожалуй, единственную художественную параллель в своей жизни, решив, что это место напоминает реальность в той же степени, что изнанка вышивки у неумелой мастерицы — саму вышивку. То есть рисунок вроде бы тот же, но что-то с ним не так, видны ошибки, которых с лица не разглядеть, а узлы и перетяжки попадаются в самых неожиданных местах.

Во Мгле у каждого места и почти у каждой вещи имелось отражение, более или менее похожее на оригинал. Для этого как раз и нужна была хорошая память. Чем детальнее маг представлял себе место, в котором желал оказаться, тем больше у него было шансов действительно попасть туда, а не просто проснуться с адской головной болью пару часов спустя. Поход во «Враний Коготь» через Мглу был в этом плане занятием совершенно безопасным, если определение «безопасный» вообще можно было применять к чему-нибудь, хотя бы косвенно связанному с Мглой.

Как правило, чем больше дурных слухов ходило о том или ином месте, тем меньше оно напоминало себя во Мгле. Во «Враньем Когте» пару раз приключались роскошные драки, один раз он даже горел, но всегда обходилось без жертв, так что опасаться там было нечего.

Наклз извлек из прикроватной тумбочки склянку с экстрактом виссары и видавший виды клубок грязно-красной шерсти. Первая, как сильный галлюциноген, должна была отправить его во Мглу, второй — быстро вернуть назад в случае необходимости. И оба должны были вызвать очень косые взгляды коллег. На счастье Наклза, косые взгляды его волновали мало еще до того, как он встретил Дэмонру. А уж долгое знакомство с ней и вовсе давало абсолютный иммунитет к неприятным мелочам жизни.

Наклз налил из графина в стакан холодной воды и растворил там содержимое склянки. Затем уселся в кресло, положив на колени клубок, и залпом опрокинул получившуюся смесь. Народная мудрость вероятностников гласила «сколько виссару не разводи, все равно получишь горькую дрянь вечером и головную боль — утром», и в этом ничуть не лгала. С первой бедой Наклз боролся тем, что всегда использовал ледяную воду — так вкуса почти не чувствовалось, а вторая мага почему-то миновала. Вернее, его мигрень не имела конкретной временной привязки и, как истинная женщина, приходила, когда хотела. Так что никакого вреда, кроме периодически приключающихся бронхитов, виссара Наклзу не причинила.

Выход во Мглу для каждого мага выглядел по-своему. У Наклза этот процесс всегда сопровождался чрезвычайно гулким ударом колокола где-то в области затылка, заставляющим вспомнить о нордэнском конце мира, и чувством, что он очень быстро погружается в ледяную воду на большую глубину. «Вынырнул» Наклз уже у дверей трактира. Первыми из серой мути выступил дверные створки с прихотливым узором и колокольчиком над ними, затем — нечеткие контуры крыльца и ступеней, а последними — звуки. Слышимость во Мгле всегда была до отвращения плохой, так что использовать это место для беззастенчивого шпионажа было почти бесполезно. Иногда до слуха мага долетали какие-то обрывки слов, но их глушил далекий, невнятный рокот. Выросшему в Рэде Наклзу никогда не доводилось видеть приближающейся снежной бури, но он верил Кейси, которая утверждала, что шум Мглы похож именно на это. Хотя ни снега, ни бури там, конечно, не было.

Дождавшись, пока створки дверей станут четкими, Наклз прошел сквозь них и оказался внутри. Швейцар его, разумеется, не видел и продолжал неспешную беседу с половым. Трактир был почти пуст, и только на дальнем столике, по-детски подложив ладонь под щеку, спал какой-то господин средних лет. На полу в центре зала чернела небольшая подпалина, а к стене у служебного входа была прислонена столешница с подозрительными подтеками темно-серого цвета. Кровь во Мгле, как и все остальное, была серой, но за долгие годы практики Наклз научился отличать ее оттенок от всех прочих. Вообще единственным цветным пятном, которое маг видел, был клубок грязно-красной шерсти в своих руках.

Наклз перевел глаза на часы, висевшие над стойкой. Они показывали без четверти семь. Маг предельно четко представил, как стрелки начинают двигаться в обратную сторону и длинная делает восемь полных оборотов.

Без четверти одиннадцать. И еще зима. В дверь переполненного трактира вваливаются хохочущая Кейси и два ее спутника. Витольд Маэрлинг ослепительно улыбается всему, что можно хотя бы с натяжкой отнести к женскому полу, а Нордэнвейдэ пристально оглядывает помещение, словно ищет путь к срочному бегству, если потребуется. Компания усаживается за столик в углу, с которого хорошо обозревается вход в трактир. Эрвин садится лицом к двери, а Кейси — у окна. К ним подбегает услужливый половой, затем мчится на кухню, получив заказ, а Наклз наблюдает за дверью. Через пару минут действительно входят три молодых человека, двое из которых безобразно пьяны. Третий, прыщавый тип, похожий на шпика в худших романных традициях, напротив, кажется кристально трезвым. Компания сразу обращает внимание на столик, за которым сидит Кейси, и приземляется неподалеку.

Наверное, Наклз попытался бы осмотреть занятных молодых людей поближе, но тут его взгляд случайно упал на Кейси. Девушка повернулась под таким углом, что в окне отразился ее правый висок. В первый момент магу пришла в голову совершенно глупая мысль, что нордэна по какой-то причуде приколола к волосам яркий цветок, скорее всего, красный. Потом он вспомнил, что Кейси никогда не страдала безвкусием, а носить цветы под шапкой — дело нелегкое. Миновав подозрительную троицу, Наклз стал аккуратно обходить помещение трактира, стараясь не попадать в отражения зеркал и окон. Это было первым, чему учили магов, выходящих во Мглу. Зеркала здесь вели себя, мягко говоря, странно. На тему этой аномалии студентами и учеными мужами было измарано едва ли не столько же бумаги, сколько досталось феномену «гремящих морей» и «рэдскому казусу». Наклз по молодости имел глупость подойти к зеркалу почти вплотную, и быстрое хватательное движение с той стороны, как будто что-то метнулось в стекло, запомнилось ему достаточно хорошо, чтобы не повторять прошлых ошибок. Маг застыл в пролете между окнами. Эрвин с убийственно серьезным выражением лица рассказывал что-то, а Кейси и Витольд хохотали так, что почти плакали. Нордэна движением головы откинула с лица выскользнувший светлый локон. В левом виске у нее была аккуратная маленькая дырочка. Очень яркая и четкая. Тоненькая темная струйка стекала по шее за воротник.

«Вероятность — одна вторая», — сказал кто-то чужой в голове Наклза, прежде чем он сам успел удивиться. И обрадоваться, что все-таки оказался здесь. Вероятность можно было и поменять. Нуль, конечно, из одной второй не получить, как ни крути, но сделать одну вторую — одной десятой — это тоже хорошо, просто замечательно. «Причина… Нужна основная причина и повод. Или хотя бы повод. Но лучше — причина», — Наклз рассеянно обвел помещение трактира взглядом, хотя причину там он, конечно, не искал. Причиной, к гадалке не ходи, были «подвиги» Ломаной Звезды. Причем скорее гражданские, чем военные.

«Я минимизирую вероятность. А потом вернусь к Дэмонре и расскажу ей, что каждое второе доброе дело наказывается еще в этой жизни».

Взгляд Наклза зацепил нечто необычное. Оказывается, он не был единственным человеком во «Враньем Когте», кто сейчас следил за Кейси Ингегерд через Мглу. У противоположной стены спиной к Наклзу стоял высокий худощавый мужчина и пристально смотрел в зеркало. Зеркало как раз должно было отражать Кейси и, собственно, окно, в котором она отражалась.

Будь это просто человек, глядящий в зеркало и окно, он вряд ли бы увидел то, что хотел, учитывая игру теней и освещение трактира. Но, пока в них отражался непосредственно маг, зеркала во Мгле не давали никаких искажений картинки. Правда, надо было быть законченным безумцем, чтобы пользоваться этим. Следовательно, следящий за Кейси из Мглы мужчина был, во-первых, магом и — сумасшедшим, во-вторых.

Наклз, недолго думая, направился к нему, стараясь не попасть в зону отражения зеркала. С магом явно было что-то не так. Он стоял неподвижно, как истукан, и не отводил взгляда от ровной поверхности. Наклз обходил его справа. И почти не удивился, когда на виске мужчины обнаружился тот же «цветок», что и у Кейси. Только калибр пули, видимо, был крупнее. Когда Наклз сообразил, что именно, помимо лишней дырки в черепе, ему не нравится в этом человеке, было уже поздно. Мужчина повернул голову и встретился с ним глазами.

«Виссара довела меня до доппельгангеров», — механически подумал маг, глядя в собственное лицо безо всяких зеркал. В коллекции любимых ночных кошмаров Наклза определенно ожидалось приятное прибавление.

Двойник коснулся виска и несколько мгновений озадаченно рассматривал густую темную жидкость на пальцах. А потом рассеянно улыбнулся Наклзу и что-то сказал. За глухим гулом слов маг не разобрал, но кое-что он давно умел читать по губам.

«Единица».

Клубок в руках Наклза резко дернулся, а потом в лицо ему ударило холодом. Он не рассчитывал провести в трактире много времени, так что доза виссары была маленькой. Время вышло.

— Что — «единица»?! — еще успел крикнуть маг, прежде чем серый мир дернулся куда-то вверх и вбок.

Вопрос был преглупый. Он и сам прекрасно понял, что единице равнялась сумма двух продырявленных черепов. Потому что вероятность «единица» для еще не наступившего отдельного события не встречалась в природе.