Всадник авангарда

Глава двадцать седьмая

— Что я хочу от тебя узнать, — продолжала Минкс Каттер, поблескивая лезвием ножа на солнышке, освещающем этот счастливый мир, — так это кто убил моего Натана.

Мэтью уставился в землю — по необходимости, чтобы сохранить равновесие. С ответом он задержался, и потому прекрасная метательница ножей ответила за него:

— Его убила Ария Чилени? Как-то вечером он исчез, направляясь ко мне. С тех пор — никаких известий. У мадам Чилени репутация женщины, убивающей бывших любовников. Да, я знаю, что между ними что-то было. Но в прошлом. А мы смотрели в будущее. Значит… она его убила? Потому что профессор Фелл узнал, что Натан продает дипломатические тайны тому, кто даст больше?

— За это, — подтвердил Мэтью.

— Я предупреждала его, — сказала Минкс. — Говорила ему — не жадничай. Я была уверена — профессор дознается. Достаточно уже было того, что мы узнали про «Цимбелин» и его поставку в Испанию. Выболтал в борделе один из профессорских гнилых фруктов из парламентской корзины после пары стаканов абсента. Мы узнали, что это вот-вот случится… и поняли, что не можем этого допустить.

— Не можете? — нахмурился Мэтью. Он все время знал, где сейчас нож. Он в правой руке, опущенной вниз, сбоку. Минкс придерживала его большим пальцем, любовно поглаживая рукоятку слоновой кости. — В каком смысле? Вы вдруг стали патриотами?

— Мы всегда ими были. Ну… может, не в такой степени, как большинство, но… продавать порох Испании? Это нет. — Она тряхнула головой. Пламя в глазах несколько померкло, уступив место какой-то темной печали. Женщина убрала нож обратно под жилет. — Мы не знали, где хранится «Цимбелин», перевозимый отсюда в Лондон. Какой-то склад в доках. Наверняка порох был замаскирован под бочки смолы и обычное корабельное снаряжение. Но когда мы узнали, что первый груз при посредстве Сезара Саброзо идет в Испанию… мы не могли бездействовать. — Она смотрела Мэтью прямо в глаза, и в этом взгляде читалась ее стальная воля. — Кто я ни есть и кем бы ни был Натан — мы не могли спокойно стоять и смотреть, как этот порох уходит к врагу нашей страны. Так что — да. Мы — патриоты. По-своему.

Мэтью посмотрел в сторону форта и увидел тонкое щупальце отлетающего ввысь дыма — там, где варились химикалии.

— Отчего он такой мощный? Оттого что сахар заменил уголь?

— Это белый порох, а не черный. Он сильнее обычного и дает меньше дыма. В любой сухопутной или морской битве сообщает колоссальное преимущество тому, кто его использует. Откуда ты знаешь про сахар?

— Работа такая, — ответил он. И разъяснил: — Узнавать то, чего мне знать не полагается.

— Ну, ладно. Теперь, когда ты знаешь… как ты намерен поступить?

Мэтью подумал минуту, глядя, как расплывается на утреннем ветерке дымное щупальце. Потом твердо решил, что должно быть сделано и что должен сделать он.

— Я собираюсь проникнуть туда сегодня ночью, — ответил он, — и взорвать форт.

Выражение ее лица не изменилось, но голос прозвучал сдавленно.

— Ты — псих.

— Если идти по дороге — то да. Но если через лес — может быть, и нет. Наверняка найду что-нибудь, из чего можно соорудить пару фитилей — если сумею проникнуть на склад. Но переправляться буду, когда дойду до реки. — Он посмотрел в ее глаза — и не увидел там ровным счетом ничего. — Нельзя допустить, чтобы профессор создавал этот порох в промышленных масштабах. Да, значительное его количество уже может быть в Лондоне и готовиться к отправке… но изготовление налажено здесь, поэтому именно здесь надо положить этому конец.

— Псих, — повторила Минкс.

А он лихорадочно размышлял. Лицо вспотело — может, не столько от мыслей, сколько от зловещего жара этого утра.

— Если у меня все получится, мне понадобится побыстрее убраться с острова. Нужен будет корабль. И я, кажется, знаю, кого можно убедить мне в этом помочь. У меня есть триста фунтов, которые могут склонить его к правильному решению и дать возможность нанять команду. И мне нужно еще кое-что.

— О чем ты говоришь?

— Нужен предатель. На самом деле даже два — оправдать ожидания профессора. — Он постукивал пальцами по губам, глаза смотрели на колеблющийся океан. У Мэтью созрел план… точнее, начатки такового. Слишком многое зависит от слишком многого. — Позволь тебя спросить… если я принесу тебе образец почерка, ну, скажем, около полудня… сможешь ли ты подделать записку к четырем?

— Записку? Какую записку?

— Мне нужно то, чего ждет профессор. Доказательство измены. Записка, переданная одним предателем другому и спрятанная… ну, скажем, в ботинке. Или в любом другом месте, куда я ее подложу. Короткая записка, и ты мне в этом поможешь. Тебе известно, когда планируется отправка из Лондона следующей партии «Цимбелина»? Или какие-нибудь догадки на эту тему?

— Нет. Про первую мы узнали совершенно случайно. Просто повезло.

— Значит, это должно быть что-то иное. Что-то разоблачительное. Но что? — Мысль явилась мгновенно. — От кого узнал Натан о первой поставке?

— От достопочтенного Фредерика Нэша. Распутник, каких свет не видел. Тоже на жалованье у профессора.

— Вполне сгодится. Притянем к делу его имя. Я что-нибудь придумаю. — Мэтью решил проникнуть в комнату Смайта, когда этот нечистоплотный человек спустится к обеду. Но все равно его донимали вопросы, и среди них один, требующий немедленного ответа. — Значит, порох хранят на складе в Лондоне, только ты не знаешь точно, где? А почему профессор не держит его здесь, а возит туда? — Но ответ возник раньше, чем он успел договорить. — А! — сказал Мэтью, не дав Минкс возможности открыть рот. — Он хочет, чтобы шпионы других государств его видели и сообщили своим хозяевам. А еще он опасается нового землетрясения. Так?

— Чего?

Она явно не понимала, о чем он толкует.

— Дрожь, — объяснил Мэтью. — Здесь произошло землетрясение, когда профессор был ребенком. Здесь он может производить «Цимбелин» в относительной безопасности, но боится, что если в форте произойдет несчастный случай и сдетонирует достаточное количество пороха — землетрясение может повториться. Вот почему, подозреваю я, он вывозит порох с острова, как только накапливается достаточное количество для корабельного трюма. Этого, впрочем, хватило бы на очень внушительный взрыв.

— Псих, — повторила Минкс в третий раз. — Тебе ни за что туда не пробраться.

— В одиночку — нет. Но с помощниками… может получиться. — Он оторвался от горизонта и перевел взгляд на Минкс. — Да, Натана убила мадам Чилени. Как — я тебе не скажу. Но если бы сейчас тут стоял Натан Спейд — он тоже мог бы решиться разнести эту лавочку в клочья — вот как я. — Он негромко хмыкнул. — Плохой человек дошел до границы зла, на которое способен? До черты, которую не хотел преступать? Да, именно так, Минкс — твой Натан задумал бы все тут взорвать к чертям, как я только что. И попросил бы тебя помочь — как я прошу сейчас.

— Меня помочь? В смысле, подделать записку?

— Это тоже. И потом ты мне можешь понадобиться — ты очень умелая. Мне нужны твои навыки и твоя… как бы это сказать… несгибаемость под натиском. — Он не мог удержаться от многозначительной улыбки. — И еще не могу не спросить: это ты ночью?.. — он пожал плечами, не договаривая.

— Я ночью — что?

Интонация была абсолютно неподдельной. Решатель проблем попал впросак.

— Да так, ерунда, — ответил он не без разочарования. — Мне тут надо съездить в одно место. В дом одного капитана дальнего плавания. Поедешь со мной?

— Поеду, — ответила она.

Они сели на лошадей. Мэтью, держа в голове карту и дорогу к дому Фалько, двинулся первым, а Минкс, помедлив секунду, догнала его и поехала рядом.

— Он не был законченным негодяем, — сказала она.

— Таким никто не бывает. — Тут он вспомнил Тирануса Слотера. — Или почти никто.

— Он хотел искупить то, что делал раньше. Не гордился своим прошлым. Когда увидел шанс измениться и рассказал мне… мы оба поняли, что так и надо.

— Да уж, — ответил Мэтью.

Она секунду помолчала — быть может, оживляя мучительные воспоминания.

— Мы планировали будущее, — сказала она. — В браке или нет — не знаю. Встретились мы на самом деле случайно. На вечеринке в честь Эндрю Хальверстона, менялы. Тоже на жалованье у профессора.

— Похоже, что у него на жалованье состоят все.

— Мы тогда еще не знали, что оба работаем на профессора. Выяснилось позже, когда это уже не имело значения.

— Зато сейчас имеет, — сказал Мэтью, сворачивая Афину на дорогу к дому Фалько. — Больше, чем когда-либо.

— Уж кто-кто, а ты должен знать, что значит состоять на жалованье у профессора. — Минкс бросила на Мэтью недобрый взгляд. — Его враг — и привезен на его остров, чтобы на него работать. Как, во имя Господа, такое могло случиться?

— Станет понятнее, когда мы приедем туда, куда направляемся, — ответил он. — Но вот что меня сейчас интересует: кто такой этот Бразио Валериани, и зачем Фелл его ищет?

— Не знаю… но кое-что слышала.

— Например?

— Например… что у профессора бывают диковинные интересы и увлечения. Валериани как-то с этим связан. Больше ничего не знаю.

— Хм, — сказал Мэтью. — Надо будет мне этим заняться и выяснить.

Он поддал Афине рыси, ударив каблуками, потому что чувствовал, как уходит время, — а ведь еще столько предстоит сделать до того, как он с Берри, даст бог, с Зедом и… да, со Штучкой — сможет покинуть этот проклятый остров!

По хранящейся в памяти карте Мэтью вывел лошадей на тележную колею, уходящую в лес и дальше, к показавшемуся дому из белого камня, стоящего в окружении еще нескольких точно таких же. Минкс и Мэтью спешились, и Мэтью постучал в дверь. Долго ждать не пришлось — дверь приоткрылась, и осторожно выглянула очень красивая и молоденькая местная женщина цвета кофе с молоком.

— Шафран? — спросил Мэтью. Она кивнула. Глаза у нее были расширенны от испуга. — Я приехал, чтобы…

Но тут Шафран отодвинули в сторону — ласково, но твердо, и появилось свирепое, морщинистое черное лицо капитана Джеррела Фалько, с белой эспаньолкой и янтарными глазами. Он посмотрел на Мэтью, потом на Минкс, снова на Мэтью с несколько презрительной гримасой.

— Не думал я, что вы такой дурак, чтобы завалиться сюда среди бела дня. — Голос его был подобен землетрясению. — Это кто с вами?

— Друг.

— Слова — всего лишь слова.

— Ей можно доверять.

— А если бы и нет, так уже поздно. Уверены, что за вами никто не следил?

— Он уверен, — ответила Минкс без малейшей мягкости, с металлом в голосе.

— Чтоб вас черти побрали за то, что меня в это втянули, — сказал Фалько, открыл дверь и отступил. — Заходите.

Не успел Мэтью переступить порог, как угодил в объятия рыжей авантюристки из Нью-Йорка, которая за свои нежные девятнадцать лет столько раз влипала в неприятности, что двоим бы хватило лет на двадцать с лишком. Волосы растрепаны, грязное лицо исцарапано кустарником, одета в темно-синюю ночную рубашку, которую будто дикие кошки когтями драли. Берри прилипла к Мэтью так, что вдохнуть было трудно, но она же первая оторвалась от него с настороженным вопросом:

— А кто это?

Это, очевидно…

— Меня зовут Минкс Каттер, мы с Мэтью друзья. — Золотистые глаза осмотрели Берри, комнату, Фалько и Шафран и вообще всю обстановку. Минкс была безмятежна, как воскресный вечер ранней осени по окончании полевых работ. — А с кем я имею честь говорить и почему вы здесь скрываетесь?

— Берри Григсби, — прозвучал ледяной ответ. — И с Мэтью мы тоже друзья — очень хорошие друзья. Здесь я потому что…

Она запнулась, но не стала ожидать чьей-либо помощи.

— Потому что сбежала из «Темпльтон-Инн» прошлой ночью и оказалась в затруднительном положении, — объяснил Фалько. — Она и тот воин племени га. Где он, я не знаю. Весь вчерашний день здесь шныряли отряды каких-то людей. Мой дом обыскали, но мисс Григсби спряталась под половицами в соседней комнате. Не слишком приятно, зато необходимо.

— Там были мокрицы! — сказала она Мэтью. Глаза у нее стали большие, наполнились слезами отвращения.

Да, чувствовать мокриц, ползающих у тебя в волосах, не особенно приятно, — а по половицам в трех дюймах над твоим лицом грохочут сапоги.

— Но она сумела промолчать. — Фалько прикурил глиняную трубку от огарка свечи и выпустил клуб дыма. — Молодец. Они искали, кого бы повесить за то, что ее прячут.

— Вы были там? На дороге в форт?

Этот вопрос Минкс адресовала Берри.

— Я ничего про форт не знаю. Но мы были на дороге недалеко отсюда. Там черепа висели на деревьях по обе сто…

— Вот дура! — перебила Минкс. — Лезть туда, когда видела предупреждение? Кто еще с тобой был?

— Ее друг, бывший раб, — вмешался Фалько.

В соседней комнате заплакал ребенок, и Шафран пошла его успокаивать. Фалько выдул ноздрями дым — так он прокомментировал ситуацию с нежданными посетителями своего дома и нарушителями мира его семьи.

— Вы втянули меня в какую-то кашу, — сказал он Мэтью. — Вы все. Впутали в ваши дела. Я что, просил, чтобы люди Фелла перерезали мне горло? Или чтобы мне пришлось смотреть, как у меня на глазах будут резать мою жену и ребенка?

Волна дыма дошла до носа Мэтью… и он, к собственной радости, учуял его запах!

— Отвечайте, когда вас спрашивают! — рявкнул капитан.

— Отвечаю, — был хладнокровный ответ. — Сожалею о доставленных хлопотах, но я пришел сюда спасать не только Берри, но также вас и вашу семью.

— Вижу, сколько вы уже наспасались, сэр. Это вас лошадь лягнула в лицо копытом?

— Нет, но очень постарались два осла. Теперь вы послушайте, пожалуйста, меня. Я помню, что вы говорили мне о лояльности вашему работодателю, пока он хорошо платит. Я понимаю, что вы любите ваш корабль. Но знаете ли вы, что профессор в этом своем форте делает очень мощный пушечный порох? И он планирует…

— Не хочу слышать. Не мое это дело.

— Вы как-то сказали, насколько мне помнится, что ваше дело — принимать наилучшие решения под парусами вашего корабля. — Мэтью выждал несколько секунд, чтобы эта мысль усвоилась. — Еще вы сказали, что хотите стать самому себе хозяином и надеетесь, что деньги Фелла помогут вам купить корабль. Весьма честолюбивая мечта, капитан. Еще вы в тот вечер предупреждали меня об осторожности: чтобы я не дал миру профессора в себя проникнуть, потому что в нем очень много денег. Вы это помните?

— Помню.

Дым плавал по комнате, клубясь и меняя форму.

— Теперь я вам возвращаю то же предупреждение, капитан, потому что ваши паруса уже заполоскались на ветру. В ближайшие минуты вам предстоит решить, каков будет ваш — а также вашей жены и ребенка — пункт назначения в этой жизни.

— Что за чушь вы мне тут несете? — загремел Фалько.

— Я несу вам не чушь, а спасение, — ответил Мэтью, с полным самообладанием глядя в горящие янтарные глаза. Он понимал, что этот человек способен оторвать ему голову, нимало о том не пожалев. Но Мэтью обладал сейчас плацдармом и сдавать его не собирался. — Я могу стать вашим работодателем, если вы на это согласны. Сегодня вечером я могу заплатить вам триста фунтов золотом. Это на оснащение корабля и набор минимальной команды. Я хочу, чтобы меня отвезли обратно в Нью-Йорк вместе с Берри, воином га — если его найдут, потому что я знаю, что он жив, — и мисс Каттер, если она захочет ехать. И еще с одним человеком, — продолжал он, — которого я приведу из замка Фелла. Я хочу вам заплатить за вашу обычную работу — перевозку пассажиров. Когда мы придем в Нью-Йорк, я могу пообещать вам, что не только найду место для перевозки грузов, но и сделаю так, что вы будете хозяином собственного дела куда раньше, чем ожидали. Это я могу сделать для вас, капитан Фалько. Клянусь вам.

— Он может, — подтвердила Берри.

Фалько дымил трубкой, молчаливый как стена.

Мэтью подумал, что вторая попытка всегда труднее, но она же и плодотворнее. Сдаваться он не намерен. Он, который тонул в пучине, привязанный к каменной статуе, и был спасен поцелуем индейской девушки. Нет, он не сдастся.

— Сегодня вечером я взорву порох, — сказал Мэтью безразличным голосом. Просто констатируя факт. — Сделаю или сдохну, как говорится.

— Второе вероятнее, — ответил Фалько.

— Дурацкая затея, да? — Мэтью приподнял брови. — А кто станет ожидать, что найдется дурак, который заберется туда и взорвет весь порох к чертовой матери, сэр? Так что — у меня будет преимущество внезапности. Да, я не знаю географии местности или форта, так что буду действовать, как говорится, в потемках. Но я и намереваюсь оставаться в тени, пока не сделаю работу. Вам я это сообщаю потому, что когда рванет порох, мне с моими друзьями понадобится быстро покинуть остров. Прошу вас, капитан Фалько, предоставить нам такую возможность.

— Я ему уже сказала, что он псих, — неожиданно вставила Минкс. Мэтью прикусил губу: он был благодарен девушке за заботу, но лучше бы она свое мнение оставила при себе. Секунду она смотрела на пол, и видно было по лицу, как в ней борются противоположные чувства, а потом Минкс тяжело вздохнула. — Но псих он или нет, а доводы у него серьезные. Я с ним заодно.

— Величие души с вашей стороны, — заметил Фалько. — Для меня же и моей семьи — гибель.

— Для вас и вашей семьи — избавление, — поправил Мэтью. — То, что вы хотите открыть собственное дело по перевозке грузов — дело хорошее. Но вы не можете не знать, что никто не покидает этот остров без разрешения профессора Фелла. Я бы предположил, что он будет вас использовать так, как ему заблагорассудится, а потом ваши заботы уменьшатся до размеров гроба для самого себя, а возможно, еще и для вашей милой жены и младенца. Зачем бы он вам позволил уехать отсюда и начать новую жизнь? Нет, это невозможно. — Мэтью покачал головой. — Вы лучше подумайте о своих парусах, капитан. Они отбрасывают длинную и очень темную тень на ваше будущее.

Настала тишина, в которой слышалось лишь тихое воркование жены Фалько в детской.

Фалько стоял перед Мэтью, наморщив лоб. Глаза смотрели куда-то вдаль. Он начал медленно постукивать чашкой трубки о ладонь другой руки.

Мэтью ждал. Больше сказать ему было нечего. Либо корабль найдет фарватер, либо разобьется о скалы. Капитан думал. Он был умный человек, и сейчас исследовал течения, которые могут возникнуть — не только те, что уже есть.

— Будь оно все проклято, — сказал наконец Фалько.

Это было скорее блеяние агнца, нежели рычание льва.

Но этот агнец отказывался идти на заклание и становиться свидетелем заклания своих близких. Для него начинался трудный рейс, который необходимо выполнить любому настоящему кораблю.

— Мне понадобится минимум дюжина человек, — сказал капитан «Ночной летуньи». — Вопросов мне задавать никто не будет. Я знаю, что провизия и другие припасы уже грузятся для обратного рейса в Нью-Йорк согласно первоначальному плану, который был мне представлен. Но отход планируется через три-четыре дня, а вы говорите, что у нас всего несколько часов?

— Я бы предпочел покинуть остров с первыми лучами рассвета. — И Мэтью решил добавить: — Если все пройдет удачно.

— Несколько часов, — повторил Фалько с оттенком горечи. — Этого и близко недостаточно. Чтобы получить разрешение на выход, я должен показать коменданту порта письменный приказ. Что я ему покажу?

— Письменный приказ, естественно, — ответила Минкс. — Кто обычно пишет приказы? Сирки или кто-то другой? И как письмо доставляют вам?

— Иногда он, иногда — другие люди. Но всегда на белой бумаге, свернутой в свиток, перевязанный алой лентой, и на ней — печать профессора. Осьминог.

— Так что почерк не всегда один и тот же? Это я смогу, — сказала Минкс. — И бумагу найду, и ленту, но вот печать…

Она посмотрела на Мэтью.

— Печать на моем мешке с деньгами не сломана, — ответил Мэтью. — Ее можно использовать?

— Снять, не ломая, и запечатать ею приказ? — Минкс мрачно улыбнулась. — Раз плюнуть.

— Я намерен, — сказал капитан, — взять с собой еще некоторых пассажиров. Отца и мать моей жены. Ее старшего брата с семьей. У него ферма как раз по эту сторону от Темпльтона. Без них я не тронусь с места.

Осложнение, но необходимое. Мэтью понял, что Фалько осознает тяжесть ситуации. Когда выяснится, что «Летунья» ушла преждевременно и по подложному приказу, полетят головы, включая, возможно, и коменданта порта. Прямо в клюв того осьминога, фальшивому изображению которого бедняга поверил.

— Ясно, — сказал он. — Я предоставляю вам их собрать, поднимая как можно меньше шума. Вы, конечно, понимаете, что следует соблюдать осторожность. Репетиций не будет, и любая ошибка будет роковой.

— Да, — ответил Фалько посланцу рока.

— Мне еще свою работу нужно выполнить. Минкс, мы должны вернуться в замок. Мне придется войти в комнату Смайта за образцом почерка. Принесу тебе что-нибудь интересное.

Смысл в том, подумал Мэтью, чтобы проткнуть двух голубей одним вертелом и облагодетельствовать осьминога двойной порцией прогнивших мозгов.

Он повернулся к Берри, протянул руку… и вот она, его счастливая звезда!

Он так обрадовался, увидев девушку целой и невредимой, что даже сказать ничего не мог. И сейчас все слова тоже казались лишними.

Она схватила его за руку, он притянул ее к себе, будто вытаскивал из воды леску, за которую зацепилась самая красивая и самая бестолковая рыбка во всем океане. Мэтью прижал девушку к груди, и она приникла к нему, словно он был самой надежной скалой на всем Маятнике. Сердце тяжело забилось, но потом Мэтью отодвинулся, посмотрел в ее покорные и испуганные синие глаза — и раздражение вспыхнуло в нем с новой силой.

— Какого черта, во имя Христа распятого и воскресшего, сбежали вы с Зедом из гостиницы? — спросил он напористо. — Ты хоть знаешь, какой вы устроили переполох?

— Зед хотел найти лодку, а я думала ему помочь.

— Так вы теперь свободно разговариваете?

— Я его понимаю. Без слов. — Она отодвинулась еще дальше. Из глубины ее глаз блеснул гнев, щеки порозовели. — Богом клянусь, иногда я лучше понимаю его без слов, чем тебя со словами!

— Это как тебе угодно. Сейчас у нас нет времени разбираться в нюансах.

— Вот это истинная правда! — объявил Фалько. — Мне нужно набрать себе команду. Надеюсь, вы согласны, чтобы она осталась здесь до утра?

«Она» — то есть Берри, которая выглядела то огорченной малышкой, то хищницей, готовой перекусывать гвозди.

— Согласен. Здесь ей безопаснее всего.

— Что тоже не очень умно, но я уж сделаю, что смогу. Если эти люди снова придут в мой дом, она опять спрячется под половицами.

Берри начала было возражать, обращаясь к Мэтью, но взяла себя в руки, потому что даже она понимала: на сей раз ее тюремщики не будут столь деликатны, а мокрицы в подполье более приятная компания, чем крысы в тюрьме.

— «Летунья» будет готова к рассвету, — сказал Фалько, с вызовом поднимая подбородок. Вызов, быть может, относился к профессору Феллу. — Раз уж вы меня настолько втянули, то я отойду без вас, если вы не покажетесь вовремя. Моя шея и шеи моих родных стоят больше золота, чем вы можете заплатить.

— Согласен. Значит, на рассвете, — ответил Мэтью. Он взглянул на Берри, но не захотел задерживать на ней взгляд. Когда эта заваруха кончится, Берри наверняка спустит на него собак, но он был твердо намерен отгавкиваться изо всех своих сил.

— Удачи, — пожелал Фалько, когда Мэтью открыл дверь. — Если вас сегодня поймают, будьте так любезны не пискнуть моего имени, когда вам начнут выпускать кишки.

— Это справедливо, сэр.

— Мэтью! — Берри шагнула вперед, робко потянулась к нему, тронула за руку. — Будь осторожен. Пожалуйста! Будь очень осторожен.

— Утром увидимся, — пообещал он и вышел вместе с Минкс, надеясь, что обещание не окажется пустым звуком, и его голова не пойдете первыми лучами солнца на завтрак дьяволу.

Они выехали на дорогу и повернули лошадей к замку Фелла. Трясясь в седле под яростными лучами белого солнца, Мэтью составлял записку — капкан на двух предателей. Через несколько минут текст записки был готов. То, что надо!.. Смайт и Уилсон даже не догадаются, откуда был нанесен удар. Трудно себе представить двух более неприятных типов… если конечно не принимать в расчет братьев Таккеров.

Но теперь впереди пролегла опасная территория, полная волчьих ям: войти в чужую комнату и выйти так, чтобы никто не видел. Потом сама записка: обманет ли она профессора Фелла? А как связаться со Штучкой и дать ей знать, что освобождение уже не за горами? И потом ночью — основное действо и фейерверк по случаю окончания конференции уголовников.

Мэтью дал про себя обет, что если вернется в Нью-Йорк, — расцелует Диппена Нэка. Да, видать, и правда положение отчаянное, подумал он.

— Ты о чем думаешь? — спросила Минкс, послав Эсмеральду вперед и поравнявшись с ним.

— О том, что предстоит сделать, — ответил он. — И еще… что на самом-то деле я не очень отличаюсь от Натана Спейда, нет?

Звук, который издала девушка, можно было бы счесть жестоким смехом.

— Размечтался, — сказала Минкс.

И они двинулись дальше.

Глава двадцать восьмая

Мэтью держался за ручку двери и готов был уже выйти из комнаты Адама Уилсона, когда услышал топот сапог, неразборчивые грубые ругательства и пьяный смех. Он остановил руку и застыл неподвижно, будто Таккеры могли увидеть его сквозь дверь. По его расчетам, была четверть пятого. Таккеры, видимо, рано начали вечернюю попойку. Взорвать бы их ко всем чертям вместе с порохом, но вряд ли это получится.

Он ждал, пока шум не затихнет в другом конце коридора. Штучка наверняка шла, зажатая между ними. Или же снова плавала в своем мире покоя и тишины.

В левой руке Мэтью стискивал клочок пергамента с рваными краями. Несколько раньше он проник в комнату Эдгара Смайта и добыл кусок чистого пергамента и листок со строчками Барда, переписанными Смайтом в скуке вынужденного безделья. Находясь в комнате Смайта, он услышал приближающиеся к двери шаги, потом в замке повернулся ключ. Мэтью в считанные секунды (успев постареть на годы) выскочил на балкон, прижался спиной к стене и затаился, прислушиваясь и молясь всем богам, чтобы Смайту не пришло в голову подышать свежим воздухом. Его слух был вознагражден кряхтением и пуканьем — Смайт облегчался в ночной горшок. Потом была еще пара минут опасения, что специалист по оружию выйдет на балкон с горшком в руке — вывалить продукт за перила, но и этого, к счастью, не случилось. Наконец дверь открылась и закрылась еще раз, ключ повернулся, и Мэтью, с каплями пота на лице и зудящей шеей вышел из комнаты, запер ее за собой и, как было договорено, подсунул под дверь Минкс листок пергамента и сургучную печать с осьминогом — она была снята с кожаного кошелька ножом, полученным от той же Минкс.

А потом пришлось ждать. Примерно в половине четвертого под дверь Мэтью подсунули квадратик пергамента. Всего две строчки — в точности, как велел Мэтью. Выглядело это естественно, как почерк Смайта — Минкс в своем деле была очень искусна. И потом следующий шаг, не менее ответственный, чем другие: проникнуть к Уилсону после четырех и подложить записку туда, где он сможет ее «обнаружить», дав при этом точное описание комнаты Уилсона и его вещей — на случай, если его будут расспрашивать.

Аккуратно сложенный чулок в ящике комода отлично подошел для этой цели.

А теперь… к чертям из этой комнаты с подделанной уликой, доказывающей связь между двумя предателями, и пусть полетят головы!

Он стиснул зубы, повернул ручку, выглянул — не проходит ли кто мимо, — и тихо скользнул в коридор, где царила тишина. Подмышками, как и на лице, выступил обильный пот. Очень хотелось вдохнуть полной грудью зиму Нью-Йорка, и к дьяволу Фелла с его адским раем! Мэтью сунул ключ в замок, повернул его, шагнул налево к собственной комнате, зажимая записку в руке, — и увидел Матушку Диар. Она стояла в пяти шагах от Мэтью, сложив перед собой руки в красных перчатках, и смотрела на него, готовая задать вопрос.

Мэтью ощутил всей кожей дыхание зимы. Кровь едва не застыла в жилах.

Женщина подошла к нему почти вплотную и всмотрелась выпуклыми карими глазами.

— В саду начинается игра в «Пэлл-Мэлл», — сказала она. — Саброзо уже там. Как и мисс Каттер, Понс и Пупс. Не желаете ли присоединиться?

— Я… я в игры не очень-то умею. Разве что в шахматы, — выдавил из себя Мэтью, стараясь спрятать клочок пергамента в кулаке.

— Ну, я думаю, вы во все игры хорошо играете, мистер Корбетт. — Она протянула руку в перчатке. — Полагаю, вы обнаружили нечто такое, что профессору следует увидеть?

Было ясно — до боли ясно — что Матушке Диар все известно. Мэтью с трудом состыковал свой мозг с языком.

— Нашел, — ответил он, передавая записку.

Она посмотрела на эти строки.

— Интересно. — Сказано было так, будто женщине показали ничем особо не примечательное насекомое. — Я прослежу, чтобы он получил это. Вы придете к нам в сад?

— Нет. Спасибо. Я думаю… я, наверное, хотел бы слегка отдохнуть.

— Разумеется, так и сделайте. Я могу прислать вам лимонной воды, если хотите.

— Вообще-то… это было бы замечательно. Спасибо большое.

— Всегда пожалуйста. — Она еще раз просмотрела записку. — Похоже, вы сослужили профессору ценную службу. Заверяю вас, что она не будет забыта.

— Рад был помочь.

Эти слова на вкус оказались горше любых лимонов.

— Ну, что ж. — Лягушачья физиономия Матушки Диар пошла морщинками улыбки. Поднялась рука, потрепала Мэтью по щеке. — Хороший мальчик. Отдохните, заслужили.

Она повернулась, пошла к лестнице и успела пройти значительную часть коридора, когда Мэтью наконец заставил ноги двигаться. Он отправился к себе, запер дверь, растянулся на кровати и уставился на балдахин. Натянутые до предела нервы медленно отпускало.

В этой позе он и пролежал с полчаса, то задремывая, то просыпаясь, когда в дверь постучали.

— Кто там? — спросил он неприветливым размытым голосом, как у пьяного Таккера.

— Только я, — ответил певучий голос индийского убийцы.

По телу Мэтью пробежала дрожь, сердце заколотилось. Спокойнее, сказал он себе. Не волноваться. Но легче сказать, чем сделать, когда кровожадный великан стоит у твоей двери.

Мэтью несколько раз глубоко вдохнул, чтобы прояснить мысли, встал, подумал: «Вот он, час расплаты». Потом по шахматным клеткам пола подошел к двери и открыл ее.

— Добрый день, — сказал Сирки, державший в руках поднос с оловянным кувшином и стаканом. — Я получил инструкцию принести вам лимонной воды.

Мэтью подвинулся, чтобы дать ему пройти. Сирки поставил поднос на комод и сам налил первый стакан. Подал его Мэтью, тот взял стакан и поднес к носу в попытке учуять что-нибудь более опасное, чем лимоны.

— Зелий в нем нет, юный сэр, — сказал Сирки. — Заверяю вас.

— Тогда выпейте первым.

Мэтью протянул ему стакан.

Сирки взял его без колебаний, и одним глотком осушил наполовину.

— Очень освежает. — Он отдал стакан юноше. — Вы сослужили профессору службу. С чего бы нам поить вас зельем?

— Старые привычки долго держатся.

Все еще не доверяя напитку, Мэтью отставил его в сторону.

— Несколько вопросов к вам, если позволите. — Губы Сирки улыбались, но глаза смотрели серьезно. — Вы обнаружили эту записку — в каком месте?

— В свернутом чулке. Второй ящик комода в комнате Уилсона.

— У вас есть предположения, чей это может быть почерк?

— Есть догадка. — Он представил себе, что подумал профессор Фелл, прочитав две строчки, подделанные Минкс: За нами следят. Предупреди Нэша. Кроме выдачи Феллу пары предателей, Мэтью подложил ему еще и третьего — Фредерика Нэша, коррумпированного и вероломного члена Парламента. — Я полагаю, что профессор знает, чей это почерк. Кто такой Нэш, я не имею представления, но думаю, что профессору это известно. — Мэтью наморщил лоб: пришла пора разыграть деланное недоумение: — Чего я не могу понять, — зачем нужно было передавать такое письменно, а не просто сказать? Сообщение, в конце концов, очень простое. Зачем рисковать, записывая его?

— Профессора тоже это интересует, — зловеще сказал Сирки.

— Да. — Мэтью почувствовал, что на висках выступает пот. Ладно, день достаточно жаркий. — Единственное заключение, к которому я пришел — обоснованная догадка, так сказать, — состоит в том, что разговор со мной вызвал у мистера Смайта… нечто вроде паники. Вероятно, Уилсон собирался потом сжечь эту записку. Или, быть может, показать ее Нэшу — как доказательство подлинности. На основании опыта могу сказать, что в отчаянном положении человек способен на глупейшие ошибки.

Сирки хмыкнул. Он ждал продолжения.

— Конечно, — устало добавил Мэтью, — у Уилсона не было причин подозревать, что я проникну в его комнату, но все же он подстраховался и спрятал записку, что говорит мне об определенной степени его вины.

Сирки какое-то время молчал, что причинило нервам Мэтью немалое беспокойство. Наконец гигант заговорил:

— Профессор, — сказал он, — также пришел к этим выводам.

Мэтью кивнул. Он отчетливо осознавал, какой тяжестью ощущается его голова на хрупком стебле шеи.

— Могу ли я также предположить в этом случае, что наше дело закончено?

— Закончено, и успешно, но есть некоторое осложнение.

— Вот как? — Желудок Мэтью скрутило узлом. — Какое?

— Не могут найти вашу подругу, мисс Григсби. Поиски продолжаются, но участвующие в них начинают опасаться, что она сорвалась в темноте с обрыва и нашла свою смерть на камнях или в море.

— Бог мой! — произнес Мэтью, сделав над собой усилие.

— Останься она там, где ее поместили, с ней бы ничего не случилось. Через несколько дней вы уедете отсюда на борту «Ночной летуньи». Поиски будут продолжаться, но боюсь, что мисс Григсби с вами не вернется. — Сирки печально посмотрел Мэтью в глаза. — В связи с этим мне дано поручение заверить вас в выплате дополнительных пяти тысяч фунтов, кроме трех тысяч вашего гонорара. Приемлемые ли это условия?

— Для меня — да, — ответил Мэтью с мрачной решимостью. — Для ее деда — не уверен.

— Профессор сожалеет о вашей потере. Не сомневаюсь, что вы доведете это до слуха ее деда. Что же до воина-африканца — он сидит за решеткой в подземелье этого замка. Его вам возвратят в утро вашего отплытия, но не раньше.

— Хорошо. — Мэтью снова стало легче дышать. Подделка прошла проверку, и профессор Фелл по этому поводу составил собственное объяснение: один предатель пишет другому, упоминая третьего.

— Позвольте мне поинтересоваться: что будет с Уилсоном и Смайтом?

— Они уже сидят каждый в своей камере, и вскоре с ними разберутся. Вы хотели бы присутствовать?

— Я? Нет. Совершенно неинтересно слушать, как они хнычут, врут и изворачиваются. — Натан Спейд не мог бы сказать естественнее, подумал Мэтью. Он даже испугался, что сердце у него ожесточилось.

— Но скажите… что с ними будет сделано?

— Ими займусь я, — ответил Сирки. — На глазах у профессора они будут голыми прикованы к стульям. Первым делом у них будут вырезаны языки.

— А, — сказал Мэтью и тут же подумал, что интонацией мог выдать испытанное им облегчение.

— Потом у каждого будет извлечен глаз и раздавлен ботинком профессора. Затем у каждого будут удалены половые органы и помещены ему в рот. После этого им отпилят кисти рук и ноги по щиколотку. Операция медленная и деликатная.

— Изматывающая для вас, насколько я понимаю.

— Весьма, — согласился Сирки с каменным лицом статуи. — До того, как они истекут кровью, руки будут отпилены от плеч. И опять же это потребует усилий с моей стороны, но профессор ценит мое усердие. Если они проживут достаточное время, то еще будут отпилены ноги в коленях.

— К этому времени вы наверняка созреете для долгого отдыха.

Сирки позволил себе злую полуулыбку.

— Большую часть работы сделает мое лезвие, юный сэр. Я буду только его направлять. Но крови прольется очень много, что затрудняет держание рукояти. Так, на чем же я остановился? А, да. В самом конце им отделят головы от плеч, все это будет сложено в джутовые мешки и доставлено вниз к Агонисту. Это его зверушка, которую, думаю, вы уже видели. Таким образом, мистер Смайт и мистер Уилсон будут преданы морю в виде помета осьминога. Вы абсолютно уверены, что не хотите наблюдать этот процесс?

— Соблазнительно, — ответил Мэтью, — но нет. Уверен.

— Вас можно понять. Я уполномочен профессором Феллом сказать, что, по его мнению, работа сделана отлично, и спросить, может ли он рассчитывать на ваше умение решать проблемы, если у него возникнет в этом потребность?

— Вы имеете в виду — найти для него Валериани?

— Профессор об этом не упоминал.

Мэтью минуту подумал. Он надеялся уничтожить пороховой завод и через двенадцать часов держать путь к гавани с Берри, Зедом, Минкс и Штучкой. И вряд ли профессор скажет ему спасибо за взорванный форт.

— Я живу в Нью-Йорке, — ответил Мэтью. — И хотел бы, чтобы меня оставили в покое.

Сирки, казалось, обдумывал это заявление. Потом пошел к двери, но остановившись на полпути, сказал:

— Вы осведомлены, что профессор никогда не принимает «нет» в качестве ответа?

— Осведомлен. И все же — нет.

Сирки слегка склонил голову, показывая, что понял Мэтью:

— Я передам ваш ответ. Ваша плата будет доставлена утром перед вашим отплытием, вместе с воином га. — Он чуть заметно улыбнулся. — Я сожалею, что не удалось его убить, но увы, не все наши желания сбываются.

С этими словами Сирки покинул комнату.

Мэтью всегда воспринимал уход гигантского киллера с облегчением, и сейчас тоже обрадовался. Выждав некоторое время, достаточное для увеличения расстояния между ним и Сирки, он осторожно пригубил лимонную воду.

Ну… похоже, что это обычные лимоны. Мэтью допил стакан. Сейчас ему больше хотелось есть, ведь обед он пропустил, — и поэтому он вышел в коридор и спустился по лестнице в поисках тарелки с фруктами или корзины маффинов и кукурузных лепешек, которые слуги иногда оставляли на столе.

Спускаясь по лестнице, он услышал откуда-то снизу приглушенный вопль. Звук длился несколько секунд и вдруг прервался, будто человеку заткнули рот.

Да, на столе действительно стояла корзина с маффинами. Он потянулся за булочкой, и тут словно из пола прорезалось гулкое эхо второго вопля. Кажется, он исходил из другого горла, но прервался так же резко, как первый.

Мэтью подумал, что Натан Спейд теперь отомщен, и где бы он ни был, может считать Мэтью родственной душой (не ясно только, радоваться этому или огорчаться). Но похоже, что в мире профессора один расчлененный труп в мешке неизменно порождает еще парочку, и значит со смертью Смайта и Уилсона Судьба — и профессор Фелл — должны быть удовлетворены.

Раздался новый крик, мучительный и жалкий, и снова резко стих. Такие вопли могли бы разорвать чувствительному человеку сердце — если не знать, кого пытают.

Мэтью выбрал самый большой маффин в корзине, обнаружив, к своему удовольствию, что он с шоколадной крошкой. Юноша откусил большой кусок и вернулся к себе в комнату — ждать ночи. И только за запертой дверью позволил себе сорваться, покрыться холодным потом и избавиться во внезапном повелительном позыве от съеденного маффина и выпитой лимонной воды, извергнув все это через перила балкона.

Глава двадцать девятая

После полуночи, когда в замке стало тихо, как в могиле, и смолкли даже грубые вопли Таккеров, Мэтью начал действовать.

Он покинул комнату с единственным огарком тонкой свечки, тихо прошел по коридору и отмычкой вскрыл обиталище Смайта. Увы, эксперт по оружию почивал ныне не в кровати, а в тесных объятиях пищеварительной системы осьминога. Они с Адамом Уилсоном разделяли сейчас нижайший из всех возможных земных приютов. Мэтью вышел на балкон и окинул внимательным взглядом отвесную стену между собой и ухоженной садовой изгородью в двадцати футах внизу — нет ли в каменной стене трещин, куда можно было бы просунуть пальцы?

Он посветил вниз. Да, есть, похоже, несколько надежных захватов — многолетняя дрожь земли постаралась. Значит, здесь — или нигде. Потому что даже сама мысль о том, чтобы покинуть замок через парадную дверь, была абсурдной.

Мэтью задул свечу и сунул ее в карман сюртука вместе с заранее прихваченным огнивом. Потом перемахнул через перила и с отчаянным задором юности и мрачной целеустремленностью начал осторожный спуск вдоль потрескавшейся стены замка.

В программе вечернего пира было то же, что обычно: разнообразие морепродуктов, похабное приставание братьев к Штучке, которая, казалось, сделалась меньше, став совсем девочкой, пьяный смех Саброзо над воображаемыми им шутками, тело Арии Чилени, назойливо прижимающееся к Мэтью, ее дыхание, разящее рыбой и вином (вернулась, увы, способность ощущать запахи), кормление Огастеса Понса в исполнении старательного Пупса, их перешептывание и хихиканье, подобное жеманничанью двух школьниц. Минкс молчаливо ужинала, ни на кого не глядя, а Матушка Диар рассуждала о том, как это будет хорошо — снова вернуться в Англию. Очевидно, группа должна была ехать на «Фортуне» — корабле, принадлежащем транспортному флоту Фелла. Мэтью подумал, что если бы ему пришлось просидеть два месяца на одном корабле с этой шайкой, — он так сплясал бы на пиратской доске, что Гиллиам Винсент отбил себе ладони от восторга.

Два кресла за столом остались пустыми.

— А эти хрены куда подевались? — спросил Джек Таккер. Глаза у него были налиты кровью, в углах рта пузырились остатки рыбной похлебки. — Собственными…

— …хренами заигрались? — договорил Мэк, заливая себе в пасть полстакана вина — настолько густо-красного, что оно казалось черным.

Зажатая между братьями Штучка, посмотрев на Мэтью пару секунд, отвернулась. Глаза у нее были усталые, с темными кругами. «Словно редкостной красоты зверь, — подумал Мэтью, — но почти раздавленный. Еще сколько-то времени с братьями — и она полностью выгорит и разрушится изнутри». Как бы ему хотелось увидеть ее улыбку или хотя бы попытку улыбнуться! Только вот чему ей улыбаться? Если бы Мэтью мог остаться с ней наедине на пару секунд, сказать, что задумал…

— Мистера Смайта и мистера Уилсона с нами больше нет, — заявила Матушка Диар.

— Чего? — Понс оттолкнул руку Пупса с вилкой. — А где они?

— Эти два джентльмена, — ответила Матушка Диар, бросив беглый взгляд на Мэтью, — были уличены в предательстве по отношению к профессору.

— И эти тоже? — Пасть Джека была набита какой-то мерзкой на вид смесью. — Сколько ж, черт дери, на этой веселухе было предателей?

— Слишком много, — ответила Матушка Диар с едва заметным намеком на материнскую улыбку. — Сейчас ситуация стабильна.

— А надо бы еще вот этому в карманы глянуть. — Мэк ткнул ножом в сторону Мэтью. — Перевернуть вверх тормашками и тряхнуть как следует.

— Нет необходимости. — Матушка Диар грациозно пригубила вино. Рука в красной перчатке смотрелась на хрупкой ножке бокала как гигантская лапища. — Мистер Смайт и мистер Уилсон выполнили свое предназначение, и оказалось, что у них не хватает лояльности, зато гордыни — в избытке. Сегодня днем они были казнены. Вы разве не слышали их криков?

— Я думал, это Понсу в задницу тычут, — сказал Джек, и Мэк так захохотал, что вино брызнуло из ноздрей.

— Вульгарные грубияны! — ответил Понс со всем достоинством, какое только может найтись у жирного человека с тремя подбородками. Прищурив презрительно маленькие глазки, он обратился к Матушке Диар: — Такое… устранение мистера Смайта и мистера Уилсона… весьма неожиданно. Я не могу не напомнить, что они оба являлись важным активом…

— Ему еще активных подавай, — фыркнул Джек, а его брат снова заржал в ответ на этот кабацкий юмор.

— Важным элементом, — продолжал Понс, — в операциях профессора. Не получит ли их одновременное устранение негативных последствий в отношении наших дальнейших планов?

— Негативные последствия, — повторил Мэк. — Ну не умеет эта задница говорить по-человечески.

И вот тут Мэтью дошел до предела. Черт, с него хватит!

— Чего бы вам не заткнуться, а? Вы кретины, каких свет не видывал, и перестаньте доказывать это каждым словом.

Лица Таккеров застыли. У Мэка мелко дрожал подбородок от гнева. Джек сунул кусок хлеба в рыбный соус и стал жевать его так, будто это была глотка Мэтью.

— Отвечаю, — произнесла Матушка Диар. — Да, эти два человека играли важную роль. Вы слышали — я сказала «играли». Но в организации никогда не было недостатка в талантливых работниках, готовых занять их места. Не сомневайтесь, что профессор все обдумал заранее. Я уполномочена быть в Лондоне глазами, голосом и руками профессора, и назначать квалифицированных работников на соответствующие им места. Повышать людей, так сказать. И я намерена и дальше выполнять эту работу ради блага организации со всей возможной тщательностью. Спасибо за вопрос.

— Вам спасибо, — ответил Понс, обращая рот к ожидающей вилке Пупса.

Мэтью продолжал спуск по стене замка. Правая нога внезапно соскользнула, и Мэтью понял, что может сейчас сорваться, поэтому прыгнул, рассчитывая упасть на кусты изгороди.

По счастью, в них не оказалось ни шипов, ни колючек, и Мэтью, приземляясь, отделался лишь мелкими царапинами. Затем он выпутался из ветвей, встал на твердую землю и двинулся к дороге. Желтая луна была слегка на ущербе, ночь дышала легким бризом, и Мэтью ощущал себя в своей стихии — тишина и скрытное движение.

Едва он начал путь через сад, как понял, что кто-то приближается к нему слева: темный контур, немного осеребренный луной, легкая фигура, идущая уверенным шагом.

— Ты что, собрался всю дорогу пешком тащиться? — тихо спросила Минкс, подойдя достаточно близко.

Поверх обычной одежды на ней был наброшен плащ с капюшоном, и вновь Мэтью задумался над тем: не она ли приходила к нему прошлой ночью.

— Да, полагаю. Именно таков был мой план.

— Тогда, — сказала она, — тебе нужен новый план. Включающий в себя лошадь. Пойдем.

— Куда?

— Пойдем, — ответила она, — взломаем конюшню, оседлаем двух лошадей и двинемся выполнять, что задумано — взрывать порох. Не так ли?

— Угу.

— Тогда пошли, зря время теряем.

— Минкс, тебе не обязательно идти со мной. Я вполне справлюсь сам.

— Справишься? — Лица ее он не мог разглядеть, но знал, что выражение его было скептическим, и светлые брови приподняты. — Не думаю. Пошли, и будь благодарен, что я спасаю твои ноги. А может быть, и шею.

— Петля охватит две шеи с той же легкостью, что одну. На самом деле я думаю, что мы лишимся своих голов, если нас поймают.

— Согласна. Вот почему нельзя, чтобы нас поймали. — Тупица, не сказала она, но это слово повисло в воздухе. — Перестань жевать сопли и пошли. Ну!

По дороге в конюшню Мэтью спросил Минкс, как ей удалось выбраться из замка незамеченной, и ответ был таков:

— Я вышла через парадный вход, вежливо поговорив со стоящим у двери слугой. Он наверняка думает, что я отправилась на вечернюю прогулку. Моей целью было выйти наружу, а не оставаться незамеченной. А ты тоже — через парадный вход?

— Нет, я выбрал более драматичный способ.

— Ну, важен результат, не так ли? Вон впереди конюшня. Говори тише, не стоит пугать лошадей, а то они нас выдадут.

Оказалось, что для проникновения в конюшню Минкс достаточно было вставить кончик ножа в замок, запиравший обмотанную вокруг двери цепь.

Замок вскрыли, цепь сняли, и хотя лошади фыркали и перетаптывались, не заржала ни одна. Минкс и Мэтью оседлали выбранных ими лошадей, Эсмеральду и Афину, и через несколько минут уже двигались по дороге, вслед за своими лунными тенями.

— Полагаю, тебе хватило ума принести что-нибудь, для разжигания огня, — сказала Минкс.

— Огниво и свечу.

— И я тоже их захватила. На всякий случай.

— Очень великодушно с твоей стороны.

Минкс какое-то время молчала. Лошади трусили по дороге бок о бок. Потом она сказала:

— Может, ты немножко и похож на Натана.

— Чем?

— Безбашенный. Упрямый. Человек, который бросает дьяволу вызов, и других заставляет думать, будто и они способны сцепиться с нечистым. — Девушка бросила на него задумчивый взгляд из-под капюшона. — Не уверена, что это так уж хорошо.

— Если передумала, можешь повернуть обратно.

— Ну нет, сейчас уже поздно. Но до того, как взойдем на корабль, я убью Арию Чилени. В этом ты, мой друг, можешь не сомневаться.

Мэтью нисколько не сомневался, что она хотя бы попробует. Также, как и он должен попытаться вырвать Штучку из лап Таккеров — в память Прохожего-По-Двум-Мирам. Похоже, сегодня и ему, и Минкс придется бросить вызов собственным демонам — и проверить, что за демоны они сами.

Когда заговорщики добрались до дороги, охраняемой черепами, луна уже опустилась ниже.

— Не сюда, — одернула Минкс, когда Мэтью начал направлять туда Афину. Он проехал вслед за девушкой еще сотню ярдов и спешился, следуя ее примеру. Минкс привязала Эсмеральду к низкому кустарнику, и Мэтью тоже привязал Афину.

— Слушай внимательно! — шепнула Минкс. Они с Мэтью находились на опушке густой чащи, за которой скрывался пороховой завод Фелла. — Что там будет в форте, мне неведомо. Наверняка там расставлена охрана на сторожевых вышках, спрятанных среди деревьев. Здесь также могут быть топи и зыбучие пески. Факелы зажигать нельзя — охрана вцепится в нас, как оголодавший клещ, так что двигаться придется тихо и осторожно, и если кто-то из нас попадет в беду, кричать нельзя, чтобы шеей не рисковать — или головой, как ты сказал. Если одного из нас схватят, нужно молчать вопреки всему, даже если это будет значить… ну, сам понимаешь.

— Понимаю.

Нервы у Мэтью плясали, но он ни за что бы не отступил от задуманного.

— Ладно. Тогда пошли.

Последние два слова означали: проходим точку невозврата.

Чащу Мэтью и Минкс преодолели вместе, и через несколько минут перед ними встала залитая желтым светом луны стена листьев и острых колючек размером с ноготь, растущих на извитых перепутанных стеблях.

Какое-то время Минкс и Мэтью пытались обойти это препятствие, но пришлось продираться сквозь него — там, где оно казалось проходимым, сдерживая крики от впивающихся в тело и рвущих платье древесных «когтей».

Мэтью чувствовал, что если еще хотя бы раз зацепится сюртуком, тот сползет с плеч клочьями. Чулки на нем были изорваны, ноги кровоточили. Им с Минкс все же удалось достичь чуть более гостеприимного леса, но именно что чуть. Топкая почва держала лишь потому, что ее пронизывали массивные корни деревьев. И даже Минкс с ее уверенной походкой несколько раз споткнулась и плюхнулась в грязь. А болото становилось глубже и с каждым шагом все сильнее засасывало ботинки, почти сдирая их с ног.

Пришлось остановиться и отдохнуть, потому что продвижение по этой липкой каше страшно изматывало.

— Готов? — спросила шепотом Минкс через несколько минут, и Мэтью ответил, что да.

На следующем шаге Минкс ухнула в болото едва ли не по пояс. Но продолжала идти, и Мэтью за ней, подняв над собой огниво и трут, чтобы не промокли.

Луна спускалась все ниже. С деревьев, торчащих в этом вонючем, мерзком болоте, орали, квакали, заливались, визжали и жужжали ночные амфибии и насекомые. Из-под ног всплывали газовые пузыри, раскрываясь омерзительными бутонами, и лопались с таким громом, что страшно было, как бы не услышала охрана. Но темнота не откликалась ни светом факела, ни человеческим голосом, и двое путников целеустремленно продвигались вперед.

— Осторожно! — шепнула Минкс. — Змея в воде, справа от тебя.

Мэтью уловил движение — что-то уплывало прочь. На одну замеченную змею наверняка приходится еще дюжина невидимых, шныряющих под ногами. Но что пользы об этом думать?

Наверху, между тесно сомкнувшимися верхушками деревьев, виднелись одиночные звезды, и до Нью-Йорка было не ближе, чем до них. А он, Мэтью, шагает по пояс в жидкой грязи, и змеи вьются вокруг ног, вероятно, пробуя на вкус выступающую на голенях кровь. Восхитительно. Но думать надо не об этом, а о том, чтобы не упасть в воду и не замочить трут.

Местность пошла на подъем, болото стало мелеть. Минкс и Мэтью вылезли из топи на песчаную почву, так же густо заросшую, как та, что осталась перед болотом. Мэтью зацепил низкую ветку дерева, и послышался звук, похожий на щелчок взводимого курка. Кто бы это ни был — экзотическая птица или древесная лягушка, — эта тварь прыгнула в чащу, отчаянно удирая.

— Стой, — шепнула Минкс, и Мэтью тут же послушался. Девушка сунула руку куда-то внутрь стены лиан и колючек, отвела листву в сторону и объявила: — Мы на месте.

Мэтью тоже протянул руку и пощупал: да, это внешняя стена форта. В темноте, да еще в нависшей листве невозможно было определить, насколько высоко она тянется. Но все было тихо, если не считать кваканья и гудения лягушек и других ночных охотников, и еще вдалеке какая-то птица издавала звук, будто со свистом падает топор палача.

Теперь надо было отыскать путь внутрь, а решатель проблем понятия не имел, как это сделать.

Он последовал за Минкс налево — она ощупывала камни, раздвигая лианы. Никаких окон не было видно — ни с решетками, ни тем более без. Ворот тоже найти не удавалось. Наконец Минкс остановилась, потянула за мощную с виду лиану, свисающую вдоль стены, и сказала:

— Придется обойтись вот этим.

— Я пойду первым, — вызвался Мэтью, и девушка не стала возражать.

Он двинулся вверх по лиане, которая опасно раскачивалась, но, слава Богу, не рвалась. Можно было упираться ботинками в камни, и Мэтью, взобравшись футов на тридцать, долез до верху и перевалился на парапет. Минкс взлетела за ним с поразительной ловкостью, и они огляделись, надеясь понять, куда попали.

Парапет был пуст, но в деревянном держателе, расположенном футов на пятьдесят влево, горел одинокий факел. Еще через пятьдесят футов — следующий. И дальше, и дальше, по всему периметру огромного форта. Внизу стояло несколько зданий из белого камня с черепичными крышами. Чуть дальше, в середине земляного круга, расположилось большое здание с трубой, где, очевидно, готовили и смешивали ингредиенты пороха. Пока что не было заметно никаких признаков человеческого присутствия, если не считать расставленных вдоль стены горящих факелов. Мэтью поискал взглядом что-либо, похожее на пороховой склад. Справа стоял длинный белый дом с деревянными ставнями, закрывающими окна, и — красноречивый признак — земляными насыпями шести футов высотой по обе его стороны для защиты от взрыва. Значит, здесь и хранится порох до погрузки. Но где бы найти фитили?

Мэтью рассудил, что здесь они должны быть непременно, поскольку бомбы, разрушившие дома в Нью-Йорке, были созданы именно в этом месте и снабжены фитилями если не прямо тут, то где-то поблизости. Вопрос — где именно? На преодоление чащи и болота у них с Минкс ушло два часа, и сейчас время быстро истекало, поскольку «Ночная летунья» отойдет с первым проблеском рассвета, успеют они взойти на борт или нет.

— Ты подождешь меня здесь, — сказала Минкс.

— Здесь? Почему?

— В данном случае, — ответила она, — один лазутчик лучше, чем два. Я быстрее тебя. И верь мне, когда я говорю. Лучше будет, если ты позволишь мне быть твоим…

Она наморщила лоб под капюшоном, подыскивая слова.

— Всадником авангарда? — подсказал Мэтью.

— Что бы это ни значило. Ты останешься здесь. А я выясню, где охрана.

— Значит, ты это можешь сделать, а я не могу?

— Я могу это сделать так, что нас не убьют. Стой здесь.

Она повернулась и решительно зашагала прочь вдоль парапета.

Мэтью опустился у стены на корточки. Чертовски нехорошо отпускать ее одну на такой риск, но было у него чувство, что Минкс Каттер вполне способна проникнуть туда, куда ему вход заказан, и выйти оттуда живой. Да, решение отпустить ее одну было недостойно джентльмена. Но идеально с точки зрения здравого смысла.

Он ждал, прислушиваясь к ночным звукам и глядя, как мигают факелы на ветерке, шевелящем верхушки леса.

Ожидание затягивалось, и Мэтью сел на камни.

Примерно через двадцать минут (по его прикидкам) Мэтью решил, что больше ждать нельзя. Он остро ощущал напрасный ход времени, снижение луны, и если Минкс поймали, то что-то с этим надо делать.

Он встал, двинулся вдоль парапета туда, куда она ушла, и оказался рядом с каменной лестницей, ведущей вниз. Спустившись на земляной пол, Мэтью миновал две пустых телеги и через каменную арку вышел на площадку, не полностью освещенную факелами. По этой территории теней он и двинулся, держась спиной к стене.

Подумалось, что он уже много месяцев живет так — спиной к стене. Сердце тяжело билось, воздух будто давил на грудь. От баков, где шла реакция, доносился характерный запах химикалий. Свернув за угол, Мэтью остановился и огляделся, отметив, что никого рядом нет. Пройдя чуть вперед, он миновал еще одну арку и зашагал между двумя каменными стенами, ведущими неизвестно куда.

И вот тут-то как раз из-за угла вышел человек, сделал по инерции еще два широких шага в сторону Мэтью, потом осознал его присутствие и остановился.

— Ты кто такой? — спросил он.

— Я здесь новичок, — только и сумел сказать Мэтью. Глупо, конечно.

— Врешь, гад!

Деревянный свисток взлетел к губам.

Мэтью не успел еще решить, бить ему в живот или в пах, как раздался сочный гулкий стук, и человек увял, как лист на горячем ветру. Свисток выпал из руки, повиснув на шейном шнурке. Его владелец сделал шаг к Мэтью, и колени у него подломились. Когда тело рухнуло лицом вперед, Мэтью увидел топор, торчащий из затылка.

Позади упавшего стражника стояла Минкс Каттер. Наступив лежащему ногой на спину, она высвободила топор. Человек задергался, будто пытаясь плыть по земле, и Минкс снова его ударила чуть выше правого уха.

На сей раз он затих.

— Разве я тебе не говорила, чтобы ты оттуда не уходил? — спросила Минкс, повторно извлекая оружие.

— Да, но я за тебя волновался.

— Ну-ну, — сказала она и поднесла к носу Мэтью окровавленный топор. — Я поступила на службу к профессору наемным убийцей. И убила троих, пока не поняла, что работа эта мне не нравится. А обучала меня ей Лира Такк, ставшая для меня настоящей матерью — когда меня собственная семья выгнала. — С топора Мэтью на рубашку капала кровь. — Я так понимаю, что Лиру убил ты. А ведь это она помогла мне из растерянной девочки вырасти в настоящую женщину.

Мэтью ничего не ответил. Не мог же он сказать, что Лира Такк закончила жизнь обезумевшим мешком переломанных костей и рубленого топором мяса?

— Но, — продолжала Минкс, опуская топор, — теперь я выросла. А вот ты — нетерпеливый и глупый молокосос. — Из складок плаща вынырнула ее рука с обмотанным серыми шнурами запястьем. — Я нашла склад, незапертый и неохраняемый. Оттуда и топорик. И вот эти три фитиля из ящика. Самый длинный даст нам пятнадцать минут, самый короткий — шесть. Или свяжем их вместе.

— Отлично, — ответил Мэтью. В его ноздри накрепко засел медный запах крови.

— Вряд ли на склад пороха будет так же легко попасть. Я видела еще четверых охранников, обходящих территорию, но они никуда не спешили — обленились от безделья. Вон там — барак, где спят рабочие. Профессор нам оказал величайшую услугу, не заставляя рабочих трудиться круглые сутки, как рабов.

— По-христиански, — пробормотал Мэтью.

— А ну-ка, соберись! — велела она, верно угадав, что Мэтью несколько поплыл из-за хладнокровного убийства стражника и откровения по поводу общих знакомых.

Она присела и просмотрела карманы убитого — наверное, ключи искала от порохового склада. Не найдя, встала.

— Давай за мной, — велела она и двинулась влево, не ожидая, пока Мэтью выйдет из транса.

Первый шаг было трудно сделать, второй чуть легче. А потом он пошел за ней, и Минкс настороженно посматривала по сторонам, ни разу не оглянувшись.

Они подошли к складу — длинному зданию из белого камня с серой шиферной крышей. Далекий факел давал достаточно света, чтобы разглядеть на двери два замка. Первый Минкс сломала лезвием ножа, но второй оказался крепким орешком.

— Поглядывай! — бросила она Мэтью, склоняясь к более сложному механизму. — Черт побери, — сказала она сквозь стиснутые зубы, когда и вторая попытка не удалась. — Подержи это.

Она отдала Мэтью окровавленный топор, чтобы освободить руки.

Мэтью услышал голоса. Два человека приближались с левой стороны, оживленно болтая. Донесся взрыв смеха: что-то очень веселое рассказал один другому. Минкс продолжала возиться, а голоса медленно приближались, хотя никого еще не было видно. Минкс ковыряла замок, острие ножа шевелилось в стальных внутренностях. Быстрее, хотел сказать Мэтью, но Минкс знала, что делает.

А голоса уже были совсем близко, и Мэтью подумал, что ему придется пустить в ход топорик и отяготить свою душу еще одной смертью.

Но тут люди повернули прочь от склада — голоса стали стихать, а еще через минуту раздался металлический щелчок, и Минкс прошептала:

— Ага, вот так тебя.

Замок упал на землю, Минкс отодвинула засов и толкнула дверь.

Внутри было темно, хоть глаз выколи. Минкс забрала у Мэтью топорик и сказала:

— Высекай огонь.

Несколько секунд Мэтью провозился с кремнем, добыл искру в трут и им коснулся фитиля свечи. Уставился на Минкс с нехорошим предчувствием во взгляде, гадая, не грохнет ли весь склад от малейшего просверка, но Минкс кивнула ему, чтобы заходил, и он, выдернув душу из пяток, куда она успела сбежать, переступил порог. Минкс вошла следом и закрыла дверь.

— Впечатляет, — сказала она, когда при свече Мэтью стали видны ряды бочек с — предположительно — «Цимбелином» профессора Фелла. Мэтью насчитал пятнадцать — только тех, что попали в круг света, а вне его оставались еще десятки. Следующая партия была практически готова к отправке — помещение казалось забитым до отказа.

Он и сам не заметил, что задержал дыхание. Ощущение нарастающей опасности было не слабее того, что испытал Мэтью на каменной статуе морского конька. Если две цимбелиновых бомбочки разнесли в щепки дом на Нассау-стрит, что могут сотворить десятки бочек?

— Я насчитала шестьдесят две, — сказала Минкс. — Надеюсь, у тебя получится отличный взрыв.

Он выдохнул, подумав, что один хороший взрыв у него уже получился вчера ночью.

Минкс шагнула к первой бочке. Подняла топор и стукнула три раза сверху, не задумываясь. Мэтью вздрогнул от этого звука: наверняка на него сейчас кто-нибудь прибежит.

Потом Минкс уперлась плечом, перевернула бочку, и серовато-белые зернышки полились на землю ручьем.

Со второй бочкой она проделала то же самое, и порох потек с той же легкостью.

— Этого, — сказала она, — должно быть достаточно.

Смотав с руки два хлопковых шнура, она вкопала их концы в зерна разрушения и растянула в направлении двери.

— Поджигай, — велела она. На щеках у девушки сверкала испарина.

Мэтью нагнулся, поднял один конец фитиля и коснулся его свечой. Рука его дрожала, но на шнуре немедленно вспыхнул красный глаз и фитиль зашипел.

Мэтью проделал то же со вторым фитилем.

Пропитанный селитрой шнур загорелся, и огонек стал равномерно приближаться к цели.

Ни времени, ни возможности уничтожить сам завод не было, но взрыв наверняка будет чудовищный, и все в форте разнесет в клочья.

— А теперь сматываемся, — поторопила Минкс с едва заметной тревогой в голосе.

Они закрыли за собой дверь и задвинули задвижку, маскируя взлом. А потом Мэтью помчался вслед за Минкс, убегавшей туда, откуда они пришли, к лестнице на парапет. Охранников видно не было, времени для предосторожностей не было тоже. И Минкс, и Мэтью отлично понимали, что очень скоро на острове Маятник откроется небольшой филиал Ада.

Взлетев по лестнице, они стали искать лиану, по которой поднялись на стену. Это было примерно как искать в стогу сена конкретную соломинку. С этой высоты все лианы казались хлипкими, неспособными выдержать никого из них.

Еще несколько минут — и придется учиться летать.

— Эй! — раздался впереди чей-то крик. — Эй, вы!

Зовя на помощь, охранник засвистел в свисток, а потом с обнаженной шпагой побежал к незваным гостям.

Его бег был остановлен ножом, влетевшим ему в горло с расстояния почти двадцати футов. Охранник поперхнулся, схватился за рукоять ножа, пытаясь его выдернуть, но зашатался, свалился с края парапета, как неуклюжий пьяница, и, кувыркаясь, исчез внизу, в темноте.

Другой голос, довольно далеко, начал звать кого-то по имени — кажется, Керленда. Минкс перегнулась через парапет, ища путь вниз. Мэтью оглянулся.

Если охранники добегут до склада, они еще могут затоптать фитили.

— Я здесь! — крикнул он тому, кто звал Керленда, чтобы сбить его с толку. — Сюда!

— Надо перелезать, — сказала Минкс, и сейчас голос девушки действительно дрогнул: даже ее стойкий дух пошатнулся при мысли о фитилях, несущих огонь к веселому проклятию. — Вот прямо тут.

Она показала на толстые лианы и что-то лиственное, приросшее к камням.

Потом без колебаний кувырнулась через стену, схватилась за то, что попало под руки и стала спускаться.

Мэтью уловил движение справа — по ступеням поднимался крупный мужчина с факелом в руке. Настолько крупный, что напоминал Сирки.

Минкс была уже почти на земле, и Мэтью тоже не мог ждать. Он перегнулся через стену, хватаясь за лианы и листья, ища, куда упереться носками ботинок. На полпути вниз раздался треск, лианы стали отрываться от камней. И одновременно с этим человек с факелом навис над стеной и ткнул в сторону Мэтью факелом, чтобы разглядеть получше.

— Склад! — вдруг завопил он через плечо. По обветренному лицу пробежал ужас. — Боже мой, проверьте склад!

Мэтью добрался до земли по отрывающимся лианам. Минкс уже шлепала прочь через болото.

Мэтью последовал за ней, думая, что если охранники успеют загасить фитили, то все было зря.

Вода поднималась уже выше колен, потом встала выше бедер, до пояса, и змеи — да черт с ними, со змеями! Из форта доносились крики, вселявшие тревогу в Мэтью. Черт возьми, думал он, фитили должны были уже догореть! Что за…

Он не успел додумать эту мысль — ее выбило у него из головы ревом тысячи львов в смеси с визгом полутысячи гарпий и унесло огненным дыханием полусотни драконов, а его самого бросило почти без чувств в жидкую грязь, увлекло в пучину, где ползают и сворачиваются в клубки змеи, защищенные от зла, творимого людьми.

Глава тридцатая

Чья-то рука схватила Мэтью за ворот и выдернула из воды. Он плевался и кашлял, отфыркивался, разбрызгивая жидкость носом и ртом. Ночь превратилась в день, и приходилось щуриться от ярости его света. По болоту метались горячие ветры, нагибая деревья и срывая зелень листьев.

— Не останавливайся! — крикнула ему Минкс, потому что только крик мог быть услышан в этой симфонии катастрофы. Ей тоже пришлось плюхнуться в этот суп, лицо и волосы потемнели от скользкой грязи. Она побежала прочь и потащила Мэтью за собой. Он, как мог, старался удержать равновесие.

Оглянувшись, юноша увидел белые вспышки и красные сердцевинки языков пламени. Главную стену форта снесло напрочь. Гром «Цимбелина» был оглушителен; в ушах звенели семнадцать воскресных колоколов, и казалось, что все время взрывается что-то под ложечкой. Взлетали в воздух горящие предметы и взрывались там с таким треском, что кости тряслись, а от вспышки едва не слепли глаза. Вот взлетел еще один пылающий предмет и тоже взорвался в небе, где кружился пепел. Бочки, подумал Мэтью. Их вынесло взрывом из здания склада, и сейчас они взрываются наверху. Вокруг сыпался дождь из пылающих деревяшек, гулко плюхались в болото куски обожженного камня.

— Вперед! Вперед! — вопила Минкс ему в ухо, чтобы он расслышал ее сквозь грохот.

Третий раз повторять не пришлось. Он двинулся, пошатываясь. Над ним пролетали птицы, спасаясь от горящих ветвей. Минкс поскользнулась, упала в воду, и Мэтью подхватил и поднял девушку, как она его перед тем. Слева рухнула пылающая бочка, и деревья разметало взрывом, вызвавшим водяной гейзер. Чаща на дальней стороне болота полыхала вовсю, и продолжали падать с неба бочки, терзая «Цимбелином» и без того изуродованный пейзаж. Метались раскаленные ветры, взрывные волны дергали Мэтью и Минкс в стороны, как бумажные фигурки. По всему полю брани извивались клубы серого дыма. Ярдах в двадцати висело в ветвях что-то, похожее на человеческий торс, черное-пречерное, как пригоршня углей.

Взрывы продолжали рвать ночь. Летели бомбами бочки, одни взрывались вверху, другие успевали упасть на лес или в болото и взрывались там. Грохот стоял такой, будто столкнулись три армии, вооруженные трехствольными пушками, и бестолково палят во все стороны света.

Еще один массивный взрыв и извержение красных огненных шаров из разбитого форта, и вдруг перед Мэтью и Минкс упал здоровенный кусок горящей телеги, опалив им брови.

— Сюда! — крикнула Минкс, хватая Мэтью за руку и направляя его влево. Он понял, что она ищет дорогу, которая выведет из этой огненной трясины, и последовал за ней — радостный, с гулом в голове.

Они шлепали по болоту под вертящимися наверху огненными кометами и под грохот взрывов, от которых вздрагивала земля.

Поглядев в сторону форта, Мэтью не увидел ничего, кроме частокола дыма и горящих сквозь него красных огней. Отлично, подумал он. Если завод и не разрушен полностью, то уж точно уничтожена следующая партия «Цимбелина». А разрушений достаточно, чтобы восстановление оказалось дорогой и долгой работой. Отлично, еще раз подумал он, в последний момент успевая притормозить перед колючим кустом, где свернулась змея.

После пятнадцати-двадцати минут пути они вышли на дорогу. Не первые ли это лучи рассвета видны на востоке? Трудно было сказать наверняка, потому что в глазах у Мэтью все еще мелькали искры.

Пламя рычало и трещало в чаще, поджигая подлесок и деревья.

— Слышишь меня? — крикнула Минкс, и он кивнул.

Ее измазанное грязью лицо разрумянилось от жара.

Девушка несколько секунд смотрела на задымленный форт, и в глазах ее блестели дикие эмоции — что-то среднее между ужасом и восторгом.

И поэтому Мэтью первым увидел двоих, шатающейся походкой вышедших перед ними на дорогу. У одного был тесак с рубящим лезвием, дюймов четырнадцати в длину. Оба были исцарапаны и окровавлены, грязная одежда в беспорядке. Первой мыслью Мэтью было то, что они сидели на сторожевой вышке, которую взрывами сбило на землю. Эти люди испытывали страх, а не внушали его, но тесак оставался тесаком.

— Что случилось? — спросил тот, что шел впереди, осекся, поняв, что задал дурацкий вопрос, и поправился: — Что вы тут делаете?

Минкс оглядела его, скривив губы в злобной улыбке:

— А ты не понял, идиот? Взорвали эту лавочку ко всем чертям.

— Что?

— Хватит вопросов, — сказала она, запуская руку под жилет за вторым ножом.

Обладатель тесака шагнул вперед, поднимая свое оружие, а Минкс уже вытащила нож и замахнулась, но в следующую минуту все мысли о встречном бое отпали.

Под ногами затряслась земля.

Это было не похоже на дрожь. Это было мотание из стороны в сторону, оправдывающее название острова. Земля колебалась так, что Мэтью, Минкс и оба их противника рухнули на колени, и в жуткой тишине после толчка слышался визгливый свист ветра да встревоженное и отчаянное завывание псов где-то вдалеке.

От второго мучительного толчка вдоль дороги зазияла трещина, и в нее хлынул поток щебня и давленых устричных раковин.

Человек с тесаком заблеял от ужаса, вскочил неловко на ноги, бросив тесак и факел, и побежал в сторону Темпльтона. Быть может, посмотреть, как там его жена и дети. Второй постоял еще секунду на коленях, оглушенно моргая, потом тоже встал и пошел, светя себе факелом, прочь от Мэтью и Минкс, трясущейся походкой, будто во сне. Вернее, в кошмаре, потому что не успел сделать и нескольких шагов, как снова раздался рокот потревоженных внутренностей острова, и его снова сшибло с ног движением земли. На этот раз трясло секунд шесть, или целую вечность, но когда тряска кончилась, человек снова встал и решительно зашагал прочь. Вскоре его факел стал еле заметной красной точкой.

Минкс поднялась на ноги, Мэтью тоже. Сдавленным от напряжения голосом она сказала:

— Мы должны…

— Да, — ответил он, потому что в этот день завтрак дьявола был сервирован рано.

Мэтью поднял брошенный тесак и факел, рассудив, что и то, и другое может пригодиться в самое ближайшее время.

Они дошли до конца дороги, где висели черепа до того, как затряслась земля, сбросив их, и какое-то время искали свои следы и лошадей, которые наверняка сорвались с привязи и куда-то сбежали. Добраться до дома Фалько у них возможности не было: либо капитан уже приготовил «Летунью» к выходу, либо нет. Мэтью поставил свою жизнь и жизнь других людей на то, что Фалько будет верен своему слову. Поэтому они с Минкс двинулись в Темпльтон со всей скоростью, которую могли развить, обходя трещины — некоторые шириной в ладонь — открывшиеся на дороге. Время от времени землю сотрясала небольшая дрожь, и Мэтью понимал, что это взрыв «Цимбелина» разбудил злых духов Маятника.

Темпльтон был иллюминирован пламенем факелов, улица запружена горожанами, пребывающими если не в состоянии крайнего ужаса, то очень близко к тому То тут, то там какая-нибудь мужественная личность пыталась призвать сограждан к спокойствию, но всеобщее ощущение запертости на острове, обреченном на гибель, никуда не девалось. Уезжали телеги, нагруженные семейными пожитками, направляясь, очевидно, в местную гавань, — где бы она ни находилась.

Минкс показала Мэтью на телегу, в данный момент покинутую своим владельцем. Через тридцать секунд она уже щелкала кнутом над головами лошадей, и они понесли ее и всадника авангарда к замку профессора Фелла.

Луна опускалась за горизонт, первые лучи рассвета окрасили небо на востоке. Кнут Минкс не знал пощады. В конце дороги показался замок, тоже освещенный факелами.

Мэтью стиснул свой факел и тесак, подстегивая свою ярость мыслями, что, быть может, придется попортить таккеровскую кожу, чтобы вырвать Штучку из этих мерзких лап.

Телега остановилась перед входом — он не охранялся. Очевидно, толчки заставили слуг броситься к собственным домам и семьям.

В колоннах появились свежие трещины.

Минкс бросила поводья и вытащила нож, готовясь к задушевной беседе с Арией Чилени.

В освещенном свечами вестибюле находились Огастес Понс, Пупс и Сезар Саброзо в одних ночных рубахах, и лица их выражали недоумение и ужас.

— Что там случилось? — спросил Понс у прибывших, когда они проходили мимо него к лестнице. Увидел тесак и нож, измазанную болотной грязью одежду, и добавил к своему вопросу еще один — голосом испуганного ребенка: — Там опасно?

— Ага, — ответила Минкс. — Даже очень. Где мадам Чилени?

— Наверху, на самом верху, на третьем этаже. Она и Таккеры.

— А Штучка? — спросил Мэтью.

— С ними. Они шли в библиотеку на балкон, посмотреть. Что-то взорвалось, вы разве не слышали?

— Да, — ответил Мэтью. У него все еще звенело в ушах. — Еще как слышали.

— А потом как затряслось! — сказал Пупс, делая огромные глаза. — Прямо конец света.

— Для некоторых, — зловеще пообещала Минкс.

Она устремилась вверх, прыгая через две ступеньки, и пламя свечей играло на лезвии ее ножа. Мэтью не отставал от девушки, но заметил множество новых трещин в стенах, а витраж, где был изображен Темпль с налитыми кровью и полными ужаса глазами, рухнул на ступени и рассыпался на бессмысленные осколки. Мэтью и Минкс не успели еще подняться, как замок застонал от нового толчка, подобно больному старику в тяжелом сне, и где-то в стенах со звуком пистолетных выстрелов стали трескаться камни под натиском самого Господа Бога.

Мэтью решил, что только у Таккеров могло хватить глупости вылезать на самый высокий балкон замка Фелла, когда происходит землетрясение. У мадам же Чилени голова до сих пор была не совсем в порядке после того, как доктор потерял свою. Минкс распахнула пару полированных дубовых дверей, а Мэтью тем временем обнаружил именно то, что рассчитывал увидеть: Таккеры в мятой одежде, пьющие из бутылок, взятых со стола, а Штучка в темно-зеленом, зажатая между ними, глядит сквозь отрытые балконные двери на хмурый серый свет, надвигающийся на море.

— Хо-хо! — сказал Джек, качаясь, с бутылкой, приставленной к губам.

— Пацан, — добавил Мэк, раскинувшийся на черном кожаном кресле с бутылкой в одной руке и опираясь другой на пол сзади.

Братья любили выпить — и конец света вовсе не был им помехой в этом увлекательном занятии.

Мэтью заметил, что землетрясение сбросило с полок несколько десятков томов. Их топтали равнодушные сапоги Таккеров, и с разорванными страницами и продырявленными переплетами они походили на раненых солдат.

— Где Ария Чилени? — спросила Минкс.

— Тут была, — ответил Мэк.

— А теперь нету, — добавил Джек.

— Я должна ее найти, — сказала Минкс Мэтью. — Должна рассчитаться с паршивкой — от его имени. Понимаешь?

— Я тут справлюсь, — кивнул он. — Но ради Господа Бога, будь…

— Я всегда осторожна, — перебила девушка. — Ради себя самой.

Она повернулась и вышла, оставив Мэтью в обществе двух скотов и молодой женщины, которую ему предстояло вырвать из их лап.

— Ты слышал, как грохнуло? — спросил Джек. — Домишко трясся, как блядь с мандавошками. — Налитые глаза уставились на тесак. — Ты чего задумал, пацан? Недоброе?

— На самом деле, — ответил Мэтью, — очень даже доброе. Я уезжаю с этого острова через час, а ее беру с собой. — Он показал факелом на индеанку, обернувшуюся к нему. Лицо ее было лишено выражения — совершенная пустая красота. Волосы цвета воронова крыла чуть шевелились на ветру из распахнутой балконной двери. Она ждала и знала, что он не уйдет отсюда без нее.

— Блин, — сказал Джек. Мотнул головой. Едко улыбнулся. — Ну ты и тип, Спейди.

— Я не Натан Спейд. Меня зовут Мэтью Корбетт. Чтобы вы помнили, кто вас обставил.

Ошеломленное молчание было ему ответом. Потом Мэк медленно встал, держа в руке бутылку. На лицевых костях сильнее натянулась кожа, глаза заблестели.

— Корбетт, засранец ты мелкий… так вот… никуда ты Штучку не потащишь…

— …пацан, — договорил Джек, скрипнув зубами.

— Не будешь ли ты так добра подойти сюда? — спросил Мэтью у девушки.

Тут Мэк Таккер разбил бутылку о край стола, обхватил Штучку за шею сзади и приложил зазубренный край к лицу девушки. Она вздрогнула, но больше ничем не выдала своих чувств.

— А ты ее забери, — сказал Мэк. — Потому что через минуту она никому нафиг нужна не будет.

С этими словами младший Таккер провел острым краем стекла по девичьей щеке, и ярко-красная полоса крови, как предупреждающая линия, отметила лицо индеанки.

Джек фыркнул, смеясь. Девушка задрожала, не сводя грустного взгляда с Мэтью. Ее рука отчаянно отталкивала бицепс Мэка, но сил у девушки было недостаточно. Мэтью сжал факел и тесак и шагнул вперед — биться.

Минкс Каттер знала, какая дверь ведет в комнату мадам Чилени. Она постучала, дождалась, пока повернется ручка, и изо всех сил ударила в дверь ногой.

Дверь распахнулась, отбросив Арию Чилени в глубину комнаты, и женщина опрокинулась на спину, перелетев через мягкое кресло. Минкс вошла, отметив, что Ария одета в неброское серое платье, а на кровати стоит сумка, куда она собирала вещи. Кажется, мадам Чилени собиралась покинуть замок — возможно, поискать более безопасное место. При свете восьмисвечевой люстры было видно, что в стенах появились новые трещины, а на постели лежат куски штукатурки.

— Что с вами? — Ария села, потирая прикушенную окровавленную губу. — Вы с ума сошли?

Только теперь она заметила нож.

— Нет, мадам Чилени, я не сумасшедшая, а напротив, целеустремленная. Я пришла вас убить.

— Что?

— Убить, — повторила Минкс. — За моего Натана.

Послышался звук резкого вдоха.

— Да, — отреагировала на эту безмолвную реплику Минкс. — Натан был моим любовником. Моей любовью, — пояснила она. — Вы его убили, Мэтью мне это подтвердил.

— Мэтью? Какой еще…

— На вранье нет времени. Вставай и получи вот это в свое черное сердце!

Ария Чилени поднялась на ноги. Глаза у нее расширились. Она схватилась за ручку своей сумки и тем же движением махнула ею в сторону Минкс. Та успела отклониться, а Ария быстро сунула в сумку руку и вытащила короткое, но опасное лезвие. Метнув сумку в Минкс, она бросилась за ней сама с ножом, направленным в лицо девушки.

— Давай, пацан! — издевался Мэк Таккер, продолжая резать щеку Штучки разбитым стеклом. Мэтью шагнул к нему, занося тесак, а Джек Таккер внезапно бросил в него свою бутылку, меня в голову, но попал в левое плечо, потому что Мэтью уклонился.

Джек, издав вопль ярости, с налитым кровью лицом бросился через весь зал на Мэтью.

Тут ожила Штучка — красивая девочка, Бог знает сколько времени просидевшая одна. Схватив Мэка за руку, она впилась зубами в его ладонь. Он завопил от боли и захватил горсть ее волос.

Разбитое стекло очутилось возле ее горла. Она двинула ногой ему в голень и вырвалась, а братец Джек тем временем столкнулся с Мэтью и стал вырывать у него и факел, и тесак одновременно. Он попытался ударить юношу коленом в пах, а рыжая голова снова бросилась навстречу черепу Мэтью, но Мэтью уклонился от этих ударов, предвидя их, и, резко повернувшись, отбросил от себя Джека со всею силой отчаяния.

— Убей его! Убей его! — ревел Мэк, а индеанка прыгнула ему на спину и сгибом руки захватила сзади его горло. Он стряхнул ее с себя и бросился на Мэтью с разбитой бутылкой.

Но прежде, чем он мог бы допрыгнуть, остров Маятник встряхнуло еще раз. Дощатый пол библиотеки затрясся, по выражению Пупса, как при конце света, затрещало так, будто хрустнули кости гигантского чудовища. Где-то глубоко во внутренностях замка раздался гулкий звон, похожий на удар молотка по экзотическому гонгу. Разлетелись окна балкона. Лица херувимов рухнули с облаков потолка на пол, обнажив безобразные пятна серой штукатурки. Мэтью упал на колени, оба брата покатились по полу. Факел выпал из пальцев Мэтью, и рассыпанные вокруг книги объяло пламенем.

Вот тут и начался настоящий ужас, потому что трясущаяся в муках земля раскачала фундамент замка, вся библиотека разом наклонилась на двадцать градусов к обрыву, к океану, и полетели с полок бумажными нетопырями книги.

Мэтью, братья Таккеры и потерявшая равновесие Штучка заскользили по искривившемуся полу, покрытому горящими книгами. Балкон со звуком пушечной пальбы стал отваливаться от каменных скреп и кусок за куском рушиться в океан.

Оконные портьеры втянуло наружу и вниз, как в водоворот, но они зацепились за нависшую балюстраду. Землетрясение рвало замок Фелла в клочья, как гнилой пергамент. Серое утро обернулось открытой пастью, готовой поглотить Мэтью, Таккеров и Штучку.

Оставшийся на балконе одинокий морской конек кувыркнулся вниз в своей последней скачке. Мимо скользящих человеческих фигур проносилась библиотечная мебель и горящие книги, а решатель проблем из Нью-Йорка отчаянно тянулся к окровавленной Штучке, пытающейся зацепиться за разлетающиеся щепой половицы. Левой рукой он ухватил девушку за правую, но они вместе сваливались за край.

Когда раздался самый сильный толчок, Минкс Каттер и Ария Чилени были заняты дракой не на жизнь, а на смерть. Их шатало по всей комнате, и каждая, перехватив руку противницы с ножом, пыталась одновременно высвободить собственное оружие. Когда вздыбился пол и затрещали стены, битва не прекратилась, потому что смерть стояла над ними и требовала жертвы.

Мадам Чилени плюнула в глаза Минкс и попыталась ее свалить, но та оказалась слишком ловкой.

Они пинали друг друга ногами, потому что смертоносные клинки были зажаты намертво. Минкс изловчилась и толкнула своего врага спиной на комод с такой силой, что у Арии дыхание отшибло и лицо искривилось гримасой боли. Она толкнула Минкс в ответ и попыталась вывернуть руку с ножом из тисков соперницы, но Минкс не разжала пальцы. С криком ярости мадам Чилени пошла на риск выпустить руку Минкс, чтобы ткнуть ногтями в золотистые глаза. По скуле девушки потекла кровь. На Арию тут же обрушился нож — сильный неприцельный удар, — и оцарапал плечо.

Женщины разжали хватку. Замок Фелла стонал и повизгивал в муке, а они сосредоточились на том, чтобы нанести сопернице смертельный удар.

Мэтью пустил в ход тесак.

Развернув носки ботинок, чтобы увеличить трение об пол, он с силой отчаяния всадил острое лезвие в доски пола. Другой рукой он держал Штучку. Сползание к нависшим над водой руинам балкона остановилось.

Но тут какая-то тяжесть нависла на его лодыжках, и рука, которой он держался за рукоять тесака, чуть не вывернулась из плеча. Оглянувшись, Мэтью увидел потную багровую морду Джека Таккера — бандит полз по его ногам вверх. Мэк успел зацепиться за края треснувшей половицы и держался за одну ногу Джека. На миг Мэтью показалось, что сейчас у него хребет разломится от тянущего веса, и он едва не разжал пальцы. Пот брызгал из пор напряженного лица, словно из губки. Еще немного — и он не выдержит, отпустит тесак. Еще одна секунда — и связки плеча порвутся, да и лезвие начало расшатываться в половице.

Штучка двинула Мэка в лицо жестким ботинком. Потом еще раз, и снова, и в четвертый раз — в нос и в рот. Физиономию младшего Таккера отменно перекроило этими ударами. Выплюнув полный рот крови и пару выбитых зубов, он одной рукой потянулся к ногам Штучки, чтобы прижать их к полу. Она извернулась и двинула еще раз — в горло, пока он пытался ее схватить. Мэк издал жуткий безобразный звук, прозвучавший как слово «Братик!» и исходящий, казалось, из самых глубин отчаяния, тяжело заморгал, выпустил ноги Джека и заскользил среди огненных страниц разорванных книг, среди всполохов разбитого оконного стекла, наружу, на склонившийся балкон.

— Братик! — завопил в ответ Джек полным муки голосом.

Мэк Таккер ухватился за перехлестнувшую через балюстраду штору, мгновение покачался на ней, — такой же маятник, как остров Фелла. А потом сука по имени Судьба — женщина, которую он ублажал и проклинал на протяжении всей своей беспутной жизни, — предала его. Она смеялась последней — штора оборвалась, и Мэк, вцепившись скрюченными пальцами в ткань, рухнул в океан, издав пронзительный вопль. Вслед за его головой вошли в воду несколько каменных балюстрад — смертельный сюрприз для головы с выбитыми зубами, рассеченными губами и помятой глоткой.

— Братик! — снова крикнул Джек, и Мэтью увидел, как из мутных зеленых глаз хлынули слезы.

Но старший Таккер тут же пришел в себя, ярость вспыхнула в нем с новой силой, и он полез вверх по спине Мэтью, — а тесак дрожал, готовый вот-вот вывернуться из ослабевшей руки.

Ария Чилени захватила в горсть волосы Минкс и швырнула ее спиной на потрескавшуюся стену. На сей раз дыхание отшибло у Минкс, и Ария налетела на нее с ножом. Минкс запамятовала, что среди выполняемых Арией для профессора заданий случались и убийства, и, скорее всего, в кровавых искусствах ее тоже натаскивала Лира Такк.

Блеснул нож, распоров на Минкс жилет — девушка успела уклониться, но ощутила поцелуй лезвия собственными ребрами. Сделала резкий выпад — и теперь отскочила Ария. Женщины вновь схлестнулись в неразберихе битвы жизни со смертью, забыв о каких-либо боевых приемах, и остались только жажда убийства и желание выжить.

Ария полоснула ножом — порез появился у Минкс на лбу. Она ответила ударом в левое плечо мадам Чилени, и раздался резкий вскрик боли. Женщины полосовали друг друга ножами, уклонялись, отскакивали, сплетались, зубы Арии щелкнули возле левого уха Минкс, вцепились в щеку, Минкс ударила противницу в челюсть свободной рукой, Ария отшатнулась назад, Минкс шагнула вперед — и взмах ножа мадам Чилени разминулся с ее горлом всего на полдюйма.

Холодные глаза мадам горели жаждой убийства, на губах засыхала кровь. Она сделала выпад, другой и тут же третий, пока Минкс отбивала второй. Но девушка не отступила, а, подгадав движения Арии, сама подалась вперед, занося нож для удара. Они схлестнулись. Ария метила в глаз, но лезвие лишь оставило на левой щеке Минкс порез, теряющийся в волосах, и женщины снова закружились в бешеном танце безумия.

Но Минкс знала, чувствовала, что противница устает, ее ноги начинают подламываться. И когда смертельный танец стих, Ария обратилась к Минкс внезапно пожелтевшим лицом, и рот ее раскрылся в потрясенном вздохе. Сапфировые глаза смотрели вниз, на нож, что вошел в сердце, на кровь, заструившуюся по серому платью.

Минкс повернула лезвие — потому, что это было в ее власти.

Нож Арии взлетел в дрожащей руке, чтобы вонзиться во впадину на горле Минкс. Но девушка подняла руку, перехватила нож и сказала хрипло:

— С тобой все.

Ария улыбнулась — и плюнула Минкс в лицо кровавой пеной.

Потом глаза ее стали западать в орбиты, и через пару секунд это была просто мертвая женщина, еще не успевшая отдать душу тому, кто ждал ее на той стороне раздела. Минкс отпустила ее запястье, нож упал на пол. Упершись рукой в подбородок убитой, Минкс толкнула ее и сбросила труп в океан, спиной вперед, прочь из жизни.

Но лезвие в сердце оставила — на память.

Джек оказался проворным и цепким. Он вскарабкался по спине Мэтью, схватил его за горло, другой рукой пытаясь выцарапать глаза.

— Ах ты гад, — сказала Штучка, и уверенность в ее голосе заставила Джека обернуться к ней — как раз вовремя, чтобы увидеть, как подобранный на полу факел устремляется ему в лицо. — Оближи-ка вот это!

Полыхнули искры, обжигая Мэтью голову, юноша отчетливо услышал треск обуглившихся волос. Услышал и вопль Джека Таккера, когда факел выжег ему глаза и опалил губы, как бифштексы на гриле. Рука Джека отпустила горло Мэтью, пальцы потянулись к собственным обожженным глазам, и Мэтью, дернув плечами, сбросил с себя тяжкий груз. Оглянувшись, он увидел, как рыжий мерзавец скользит по балкону вниз, и лицо его краснеет вспухающим ожогом под оранжевыми волосами с седой прядкой, и нечто багровое мокреет на месте невидящих глаз. С криком боли и злости Джек вылетел за край, и вслед за ним с не менее громким шумом рухнул последний кусок балкона. И, ставя точку в судьбе Джека Таккера, бросила факел в его водяную могилу Красивая-Девочка-Которая-Сидит-Одна.

Глава тридцать первая

— Держись! — сказал Мэтью.

В ноздрях у него стоял запах собственного пота и жженных волос. Чувствовал себя он столетним стариком, но сейчас не время было сдаваться. И сказал он это еще и потому, что Красивая-Девочка-Которая-Сидит-Одна пыталась разжать его пальцы, держащие ее за руку.

— Мэтью, — сказала она тихо, впервые пробуя на слух его имя.

Он крепче сжал и ее руку, и тесак. Потолок с облаками и херувимами напоминал адский ералаш, а не покой Небес. Вокруг пылали книги — в иное время Мэтью мог бы оплакать эту потерю.

— Я не могу вернуться, — сказала она еще тише.

— Мы можем туда залезть!

Мэтью отметил взглядом щели и упоры среди разбитых половиц, по которым планировал добраться до двери.

Потолок начал обрушиваться, и облака оказались тяжелее, чем выглядели. Пора было уносить ноги, потому что треснувшие стены и покосившийся пол все еще подрагивали.

— Давай, — повторил он. — Надо уходить.

— Нет. Эта дорога для тебя, но не для меня.

Он всмотрелся в ее лицо. По щеке ползли кровавые капли, но девушка ничего не замечала или ей было все равно. Душа уже отвернулась от тела, в котором жила.

— Поднимемся вдвоем, — пообещал он, понимая, что еще несколько секунд — и либо на них обвалится потолок, либо тесак выскользнет из трещины в половице.

— Я приходила к тебе, — сказала девушка, — чтобы подарить то единственное, что могла. Теперь ты подари мне единственное, что мне нужно. Отпусти меня, Мэтью.

— Я не могу!

— Ты должен. Я хочу уйти в мечты. Хочу отмыть себя дочиста. Неужели ты не понимаешь?

— Но ты же живая! — крикнул он.

Она только грустно покачала головой:

— Нет.

И тогда он понял. Это было трудно и неприятно — понимать, но он понял.

Девушка ощущала себя частью природы, она была осквернена и унижена, и сейчас больше всего на свете жаждала стать такой, как была раньше. Наверное, чувство смерти у нее совсем не такое, как у него… ил и же она верит в куда лучшую послежизнь, чем он. Как бы там ни было, Мэтью знал, что она хочет этого дара, но… но как разжать пальцы?

— Нас ждет корабль!

Он молил Бога, чтобы корабль дождался его, потому что серый рассвет неудержимо разгорался, и первые румяные лучи его уже появились на волнах. Лицо у Мэтью вспотело, плечи и спину ломило, и долго ему было не продержаться. Будто затем, чтобы лишний раз подчеркнуть опасность и нехватку времени, на покосившийся пол рядом с девушкой упал кусок потолка размером с чайник.

— Он тебя ждет, — ответила индеанка.

Лицо у нее было безмятежное, а глаза — ласковые и жаждущие покоя.

— Нет. Мы едем вместе.

— Мэтью… кто бы ты ни был, каким бы ты ни был, но ты не можешь не знать, что значит быть свободным. Я сделала свой выбор.

— Неверный выбор!

— Но он мой.

Снова она начала разжимать его пальцы, а руки у нее были сильные. Она смотрела ему в лицо, и разжимала пальцы, а он сопротивлялся. Но постепенно его сопротивление ослабевало.

— Я его найду, — пообещала она. — Расскажу ему про тебя. Он будет очень рад.

— Кто? — спросил Мэтью.

— Ты знаешь.

И Красивая-Девочка-Которая-Сидит-Одна улыбнулась.

И соскользнула прочь.

И когда она, падая за край, повернулась, Мэтью увидел, что она будто ныряет в новую жизнь — в такую, которую он вряд ли поймет. Она ушла тихо и красиво, а он вскрикнул, словно получил удар ножа в сердце.

Поскольку именно это чувство он сейчас испытал.

А она исчезла в темно-зеленой пучине, как стрела, вернувшаяся в неведомый лес. И, наверное, за синим молчанием глубины ее действительно ждал родной лес, и в этом внушающем благоговение месте, недоступном пониманию Мэтью Корбетта, она снова станет такой, какой была — гордой, неиспорченной и чистой.

А он плакал — не по горящим страницам книг и мыслям людей, уносящихся на крыльях пепла, а по индейской девушке, которая только что перелетела из этого мира в соседний.

— Лезь сюда! Быстрее!

Мэтью глянул вверх, в сторону двери. Там стояла Минкс Каттер, прижимая ко лбу кусок окровавленной простыни.

Порез на левой щеке сочился красным. Она покачивалась, силы оставляли ее.

Мэтью рассудил, что Ария Чилени воссоединились с Джонатаном Джентри — вот такая у нее теперь будет тесная маленькая комнатка в мучительном особняке Ада. И еще он понял, что Минкс держится только силой воли, но держится здорово.

— Лезь сюда, говорю! — рявкнула она с раздражением в голосе, а стены и потолок потрескивали на разные голоса. Справа от Мэтью упал еще один здоровенный кусок. Воздух заполнила белая пыль.

Пора было сматываться, и немедленно.

Самым опасным казался первый перехват: надо было выпустить тесак и взяться за край разбитой половицы. Потом он полез, используя для рук и ног такие упоры, которые в лучшем случае можно было бы назвать рискованными.

Когда он подобрался поближе, Минкс наклонилась, схватила его протянутую руку и вытащила в искривившийся коридор.

— Мешок с золотом, — напомнил ей Мэтью.

Она уже взяла из своей комнаты подложные документы, разрешающие «Летунье» выход из порта и скрепленные печатью профессора с осьминогом, — хотя сомнительно было, что они сегодня понадобятся.

Лестница оставалась неповрежденной, но и здесь потолок начал распадаться на куски, и на втором этаже Мэтью забежал на секунду в свою комнату — пол покривился, левая стена частично обрушилась, — и взял мешок с деньгами, который сунул себе под рубашку. Потом он сообразил, что комната слева от него, с точно таким же балконом, на самом деле вовсе не комната и все это время оставалась пустой, если верить плану, который дал ему профессор. Обрушившаяся стена открыла еще одну лестницу, уходящую вниз. И Мэтью понял, что она ведет в помещения профессора. Не случайно Мэтью была отведена соседняя комната.

Он снова вышел в коридор, где ждала Минкс. Без колебаний он ударил ногой в следующую дверь, и она легко открылась — землетрясение уже сломало замок.

— Что это? — спросила Минкс.

— Ты иди в телегу, — сказал он. — Не дай никому ее захватить. Я пойду этой дорогой.

— Зачем? Что там внизу?

— Он, — ответил Мэтью, и девушка поняла.

— Ждать я буду недолго. Фалько уже мог уйти.

— Ушел так ушел. Найдем другой способ убраться с острова.

Она кивнула, вглядываясь в темную лестницу.

— Удачи тебе.

Девушка повернулась и пошла своей дорогой.

Ее можно было понять. Ему и самому не хотелось спускаться туда, вниз, в темноту, но это необходимо было сделать.

Он начал спуск. В стенах кое-где торчали факелы, но все они погасли. Лестница тряслась под ногами, сверху сыпалась каменная пыль. Замок умирал — вероятно, уходил к остаткам Сомерс-Тауна, чтобы соединиться с ними в подводном сне. Беспокойный рай Фелла настигал сам Рок.

Мэтью спускался дальше, — миновав первый этаж, ушел в подземелья замка. Или, точнее сказать, в его кишки — лестница сворачивала налево, и ступени ее были вытесаны из грубого камня. Мэтью дошел до двух факелов, все еще горящих, и остановился, чтобы взять один из них. С возросшей благодаря свету уверенностью он продолжал спуск.

Внизу оказалась чугунная решетка, но она была незаперта. Мэтью толкнул решетку — заскрежетали петли. Он, вздрогнув, вошел. Впереди на стене узкого коридора горел еще один факел, и Мэтью двинулся на свет. Над головой раздавались почти человеческие стоны — камень терся о камень, и даже здесь, в самых глубинах, чувствовалось, что замок ранен смертельно. Стены и пол изрезали глубокие трещины. Мэтью шел дальше, шагая предельно осторожно. Дойдя до развилки, он выбрал путь, который казался прямее и привел его к деревянной двери, криво повисшей на петлях. Открыв дверь, Мэтью оказался в просторной гостиной с белыми стенами, где все еще горели три свечи на письменном столе. Исчерканный трещинами потолок был раскрашен синим — как небо над островом. Комнату украшала дорогая и со вкусом подобранная мебель, белая с золотой отделкой.

Пройдя следующую дверь, Мэтью оказался в спальне с большой кроватью под белым балдахином. Его внимание привлекли предметы, висящие на крючках на соседней стене: треуголки, которые надевал профессор Фелл при посещении комнаты Мэтью, белый парик, такой же, как у слуг в замке, старая соломенная шляпа, что подошла бы любому из фермеров острова.

Время поджимало, но Мэтью не мог не открыть и не обыскать ящики комода. И в них он обнаружил не только элегантные костюмы Фелла, не только непрозрачное покрывало и телесного цвета перчатки, но и синюю ливрею слуги. Были тут и обычные бриджи с заплатами на коленях, и белые рубашки, что казались изношенными и нуждались в починке. Вся одежда была рассчитана на худощавого мужчину несколькими дюймами повыше Мэтью. А еще были туфли: две пары начищенных, для джентльмена, и одна потертая и грязная.

Мэтью склонялся к мысли, что иногда профессор Фелл переодевается слугой и передвигается по дому так, как ходят здесь туземцы. Что наводило на вопрос… а нетуземец ли сам Фелл?

Не цветной ли? Может быть, Темпльтон, его сын… подвергся травле и был забит до смерти на улицах Лондона еще и потому, что кожа у него была цвета кофе со сливками, темнее, чем у обычного английского мальчика? Тогда понятно, почему портрет Темпля был выполнен в цветном стекле.

Но важным был другой вопрос: где профессор Фелл сейчас?

Низкий скрежет размалываемых камней говорил Мэтью, что пора искать отсюда выход — или отступать к лестнице. Он снова вышел из дверей в коридор, неся перед собой факел, и начал подниматься тем же путем, которым спустился. Преодолев пару десятков ступеней, вдруг увидел отблеск другого факела, движущегося в его сторону, и гиганта в белых одеждах и в белой чалме, освещенной желтым светом.

Сирки остановился. Они смотрели друг на друга с расстояния около тридцати футов.

— Здравствуйте, юный сэр, — произнес великан, и при свете его факела блеснули бриллианты в передних зубах.

— Добрый день, — ответил Мэтью. Голос отразился гулким эхом от стен.

— У нас здесь произошел несчастный случай. Очень сильный взрыв на той стороне острова. Вам что-либо известно?

— Естественно, я его почувствовал.

— Естественно. Я смотрю, у вас грязь на чулках. Быть может, ил? Вы шли через болото совсем один? — Сирки махнул рукой в его сторону. — Нет, я так не думаю. Кто вам помог? Я спрашиваю не только от своего имени — профессор тоже хочет это знать. Когда случился взрыв, первая его мысль была о вас. И, естественно, вас не оказалось в вашей комнате. Как и мисс Каттер — в ее. Но… с чего бы она стала вам помогать?

— Я ей нравлюсь, — ответил Мэтью.

— А, да. Ну, что ж. — Сирки вытащил из-под одежды зазубренное лезвие и сделал несколько шагов к Мэтью. Мэтью попятился, отступая.

— Профессор, — сказал Сирки, — покинул замок. Он дал мне инструкции найти вас. Поднявшись к вам, я увидел, что эта лестница открыта. Вы же не могли сюда не спуститься? Далее, мне дана инструкция сообщить вам, что ваши услуги более не требуются и что профессор Фелл, к сожалению, не сможет заплатить вам ваши три тысячи фунтов.

— Я так и подумал, что он выйдет из себя и отзовет это предложение.

— Гм. Он просил меня передать вам, что этот небольшой инцидент не слишком ему повредил. Естественно, он не пожелал бы такого, но у него много утюгов на огне. — Сирки осмотрел зловещее лезвие. — Но он выразил сожаление по вашему поводу — что вы решили нанести ему вред из-за вашей… как он сказал? Вашей слепой глупости. Ах, Мэтью! — Он сделал еще несколько шагов, и Мэтью снова отступил. Жуткое лезвие блеснуло отраженным светом факела. — Подняться так высоко, к самому подножью такого величия — и рухнуть вниз, в самую грязь болота!

— Болото чище, чем душа профессора.

— Он пожелал, чтобы я отрезал какую-нибудь часть вашего тела — как доказательство, что вы мертвы, — сообщил великан. — Что вы предпочли бы? — Сирки подождал — ответа не было. Он улыбнулся: — Хорошо, я сам выберу.

Индеец шагнул вперед, похожий в свете факела на демона. Поднялось зазубренное лезвие, способное одним ударом нанести страшную рану.

Мэтью попятился, сердце его колотилось. Он тыкал перед собой факелом, чтобы не подпустить к себе чудовище.

— Это бессмысленно, — сказал Сирки почти ласково. — Я его вам в глотку забью, если захочу.

И Мэтью знал, что это не бравада, а потому выбрал лучшую часть доблести — повернулся и побежал, спасая жизнь.

Сирки чудовищными шагами устремился следом. Впереди лежало разветвление коридора, и Мэтью изо всех сил рванулся туда, где еще не был. Сирки нагонял, и белые одежды развевались как крылья ангела смерти.

Внезапно коридор расширился до зала, где стояли два простых стула с темными пятнами, и такие же темные пятна виднелись на полу — скорее всего, кровь. Цепи с запекшейся кровью обвивали их, но тел не было — Смайт и Уилсон уже попали в восемь щупалец и терзающий клюв Агониста. Факел высветил три камеры — подземная тюрьма располагалась под обеденным залом, и здесь, наверное, когда-то держали пиратов и других выдающихся преступников. В центральной камере стоял Зед — лысый, бородатый и в лохмотьях, оставшихся от его одежды. Руками он стискивал прутья решетки. Увидев Мэтью, он ртом в племенной татуировке издал нечленораздельный рев узнавания.

Сирки приближался. Мэтью увидел на стене кольцо с тремя ключами, а Сирки был уже почти в зале. Бросив факел под ноги, Мэтью схватил стул, запустил им в Сирки, выходящего из коридора, и гигант рухнул на камни. Мэтью схватил со стены ключи и побежал к камере Зеда.

Первый ключ не подошел. Мэтью оглянулся и увидел, что Сирки уже поднялся на ноги и мчится к нему. Зловещее лезвие блеснуло, летя Мэтью в голову, но он успел увернуться — искры брызнули от столкновения стали с решеткой. Мэтью бросил ключи между прутьями в камеру Зеда, подхватил упавший факел и попятился, не сводя глаз с Сирки, который стал медленно на него наступать.

— Для вас это может оказаться легко, — пообещал Сирки. — Я проникся к вам уважением и готов сделать вашу смерть очень быстрой.

— Я предпочел бы несколько продлить свою жизнь.

— Мне очень жаль, но это невозмо…

Сирки прервал грохот распахнувшейся двери камеры.

Когда гигант обернулся к возникшему из клетки Зеду, Мэтью шагнул вперед и ткнул факелом, метя в висок, но Сирки уже пришел в себя и собственным факелом отбил нападение. Тут же он обернулся встретить Зеда лезвием — но опоздал на долю мгновения, и кулак Зеда ударил индийца в рот с резким хлюпающим звуком, и хотя нож яростно метнулся к груди Зеда, воин га уклонился с восхитительной ловкостью.

Сирки оказался между факелом Мэтью и кулаками Зеда. Он полоснул ножом сперва в одну, потом в другую сторону, удерживая обоих противников на дистанции, но Зед уже отрывал от стула кусок цепи. Сирки усмехнулся в дрожащем свете факелов. Рот был окровавлен, и один бриллиант исчез — вместе с зубом.

— Ага, — сказал индиец. — Довелось мне все же тебя убить.

Мэтью сделал выпад факелом справа, метя в руку с ножом. Зед взмахнул цепью и нанес Сирки удар поперек левого плеча. Сирки развернулся к Мэтью и бросился на него в попытке избавиться от меньшей угрозы, но Мэтью отчаянно замахал факелом у лица Сирки, удерживая его на расстоянии. Цепь снова ударила по спине Сирки, и великан в приступе чего-то вроде паники швырнул факел в Зеда и сам бросился следом, взметнув клинок.

Мэтью уже доводилось видеть в нью-йоркской таверне «Петушиный хвост», в прошлом октябре, что Зед может сделать цепью. Сейчас он не двинулся с места, лишь молниеносно взмахнул цепью, она обвилась вокруг предплечья руки, державшей нож, и в то же мгновенье Зед воспользовался инерцией великана, чтобы ударить его об прутья ближайшей камеры.

Ножа Сирки не выпустил, а схватился свободной рукой за цепь и подтащил к себе Зеда, будто вытягивая подсеченную рыбу.

Ноги Зеда заскользили по камням. Он попытался удержать равновесие, но великан тянул слишком сильно. Лезвие будто оскалилось в радостном нетерпении, — и тогда Мэтью приложил Сирки по голове слева другой цепью, взятой со стула. Чалма киллера развязалась, глаза остекленели на пару секунд, нож неуверенно качнулся в воздухе, и Зед налетел на противника.

Они боролись за лезвие. Битва гигантов, грубая сила против грубой силы. И снова Зед тяжелым кулаком ударил Сирки в лицо.

Сирки же свободной рукой вцепился ему в горло, весь — чудовищное воплощение убийства, — и сдавил так, что выступили жилы. В пылу драки их нанесло на Мэтью, они несколько раз толкнули его плечами, сбили с ног, бросили на пол и оставили бездыханным в вихре боя. Мэтью увидел невероятное — как Сирки действительно оторвал Зеда от пола одной рукой, схватив за горло. Зед молотил Сирки по лицу и по голове, другой рукой хватая за руку с ножом, оберегая свое тело от зазубренного лезвия. Их мотнуло и с невероятной силой вбило в противоположную стену. Мэтью показалось, что с этим ударом закончится разрушение замка, начатое землетрясением. Сверху посыпались куски стены и потекли струйки пыли. Но драка продолжалась — пальцы Сирки вдавливались в горло Зеда, а Зед перелицовывал физиономию гиганта кувалдой кулака.

Га начал издавать задыхающиеся хрипы, и Мэтью увидел, что его удары слабеют. Еще секунда — и Сирки победит Зеда, что немыслимо! Факел Мэтью лежал далеко, и чтобы его подобрать, пришлось бы миновать дерущихся. Надо было решить, что предпринять — и быстро.

Испуганный почти до обморока, он разбежался и прыгнул на спину великану, одновременно с этим захлестнув шею Сирки цепью и сдавливая ее так, будто от этого зависела его жизнь.

Сирки дико задергался, но Мэтью держался. Сейчас юноша стал всадником иной природы, и черт его побери, если он даст себя сбросить. Рука великана выпустила горло Зеда и потянулась назад, но тут вдруг раздался треск, и Зед десятью пальцами атаковал руку с ножом. То, что не удалось ему в драке на Устричном острове, вышло сейчас, и суставы Сирки захрустели как каштаны под тяжелым сапогом. Нож выпал, звеня, на камни, но Сирки успел отбросить его ногой так, чтобы Зед не достал. Мэтью висел, не разжимая хватки, раненый гигант дергался и трясся, пытаясь его стряхнуть. Зед ударил индийца в челюсть так, что тот отлетел назад и едва не сломал Мэтью хребет, приложив об стену. Мэтью соскользнул, дыхание у него отшибло, но сквозь красный туман он видел, что Зед занял его место, прыгнув на спину Сирки. Чернокожий перехватил цепь и стал душить великана — мышцы предплечий дрожали от напряжения. Сирки отбивался, пытаясь сбросить Зеда ударами о стену, но африканец не позволял ни сбросить себя, ни прервать момент отмщения.

Цепь ушла в шею Сирки, глаза индийца вытаращились, кровь потекла из ноздрей. Рот раскрылся в безобразной попытке набрать воздуху, и Мэтью увидел, что второй зуб с бриллиантом тоже выбит.

И все же Сирки не сдавался. Зед прилип к его спине и душил его цепью, почти скрывшейся в мякоти шеи. Мэтью пришла ужасная мысль, что еще минута — и голова Сирки будет отрезана цепью. Пот выступил крупными каплями на лицах бойцов, а потом из глаз Сирки закапала кровь.

И все равно Сирки ударял Зеда об стену, хотя ярость его слабела. Напряженные мышцы на черных руках напоминали переплетение корабельных канатов. Сирки издал высокий пронзительный звук, и он все длился и длился — жуткая попытка вдохнуть обратно уходящую жизнь.

Глаза у него стали огромные и красные, как уходящее за горизонт солнце. Потом ноги его подкосились, индиец рухнул на колени — и перестал быть гигантом. Зед не слезал с него, стиснув зубы, согнув мощные плечи, и черное тело вибрировало от усилий принести смерть тому, кто отказывался ее принимать.

Сирки попытался подняться. Он сумел выставить ногу, встать на одно колено, и — невероятно! — начал поднимать с пола себя и Зеда. Но давление рук и цепи Зеда не ослабевало ни на долю секунды, и лицо Сирки внезапно стало восковым, глаза залило кровью, а из ловящего воздух рта вывалился распухший язык. Он мелко трясся, ходил туда-сюда, как хвост гремучей змеи, затем что-то хрустнуло у Сирки в шее. Голова повисла под углом, как было у Джентри, когда его голову отпиливали. Тело великана задрожало, будто от могильного холода. Жуткие глаза уже ничего не видели, и наконец дух Сирки, кажется, отлетел от тела, потому что визжащий хрип оборвался хрустом — сломалась шея.

Зед выпустил цепь — она осталась где-то глубоко внутри. Слез со спины Сирки. Еще миг гигант стоял на коленях, словно до конца отрицая свою смерть. Потом труп качнулся вперед, и каменный пол двинул его с размаху по лицу, и без того уже изуродованному предсмертной гримасой.

Зед рухнул на колени, издав прерывистый стон.

Его сила полностью иссякла.

Но все гуще и обильнее текла каменная пыль. Сверху были слышны потрескивания, и вдруг кусок камня размером с труп Сирки рухнул на дальней стороне камеры, а за ним посыпалась щебенка.

— Надо уходить! — крикнул Мэтью, встал и схватил воина за руку, чтобы поднять на ноги, однако такое ему не удалось бы даже в самой оптимистичной фантазии.

Несмотря ни на какой языковой барьер, Зед понял все и кивнул.

Его внимание привлекло что-то на полу, и он поднял это так быстро, что Мэтью даже не успел рассмотреть.

Потом, обретая собственную силу, сгреб Мэтью за шиворот и вытащил в другой коридор, располагавшийся в дальнем конце справа. Там было темно, хоть глаз выколи. Воин остановился, послышался звук отодвигаемого засова. Зед толкнул дверь.

И она, натужно скрипнув, отворилась в серый свет утра. За ней находился сад и дорожка, ведущая к двери замка. Мэтью пошел вперед, дав Зеду знак поторапливаться.

Он вовсе не рассчитывал на то, что Минкс дождется его, но она все еще стояла у телеги, обрабатывая раны окровавленной тряпкой.

— Хорошо прогулялся? — спросила она язвительно, хотя в голосе послышалось облегчение. — Кретин проклятый! — добавила девушка, и тут увидела Зеда. — Это еще кто?

— Мой новый телохранитель, — ответил Мэтью.

Минкс щелкнула кнутом, приводя упряжку в движение.

Кони понеслись галопом по дороге к гавани, и тут сзади раздался жуткий звук, будто целый ад демонов завопил и завизжал вразнобой. Мэтью и Зед оглянулись — и увидели облако пыли, поднимающейся вокруг замка Фелла. Внезапно откололась часть обрыва, и замок наклонился в сторону океана. Опрокинулась голова кобры на одной башне, потом на другой, на третьей. Полетели чайками куски красной черепицы. Все сводчатые окна, остававшиеся еще целыми, разлетелись вдребезги. С невероятным, невообразимым скрежетом разыгравшаяся стихия оторвала от истерзанных камней половину замка и швырнула вниз, в волны. Обнажилась мебель в развалинах комнат, открылись лестничные колодцы, ведущие теперь в никуда, в серое небо.

— Боже мой! — прошептал Мэтью.

Зед неразборчиво ухнул — должно быть, соглашаясь. Минкс даже не оглянулась:

— Да ну их всех к дьяволу, — бросила она и хлестнула лошадей, добавляя им прыти.

Глава тридцать вторая

Мэтью пришлось признать, что чудеса случаются.

«Ночная летунья», самый красивый корабль из тех, что ему доводилось видеть, все еще стояла у причала. Минкс заехала с телегой почти на самые сходни. Начальник порта, если таковой существовал, сегодня либо не появлялся на пристани, либо бросился проведывать родных.

— Да, ребята, ну вы и торопыги, — заворчал Фалько с палубы. Голос у него был гулкий, как рев хорошей пушки, витая трость лежала на правом плече.

— Позавтракать, что ли, заезжали?

Минкс первая взошла на сходни, за ней следом двинулись Зед и Мэтью. На палубе работали, разбирали снасти какие-то люди, но их, даже на беглый взгляд, было гораздо меньше, чем по дороге к острову.

— Я набрал двадцать шесть человек, — сказал Фалько, обращаясь к Мэтью и зажигая глиняную трубку от свечки. — Из них четверо не явились, а еще трое решили не бросать жен и детей, побоявшись оставлять их одних при такой тряске. Я велел им приводить жен и детей с собой, но они не могли собраться так быстро, как это нужно мне. Может быть, они еще явятся, но сейчас у нас команда из девятнадцати человек при штатной численности сорок. А это означает, что вы, вот этот га и вот эта раненая леди будете работать. — Он нахмурился, разглядывая Минкс через завесу дыма. — Во что это вы впутались? В драку на ножах?

Минкс рассмеялась, будто впервые услышала такую забавную шутку, и ее смех отдался эхом по всему кораблю, как церковные колокола.

А потом она дернулась и выругалась так, как мало какая леди смогла бы. Наверное, потому, что лицо чертовски болело.

— У меня на борту есть человек, который может наложить швы, — сказал капитан. — Это — ваш покорный слуга.

— Мэтью!

Этот голос он узнал — еще бы!

Берри вынырнула из двери, ведущей под палубу. Она была одета в серый плащ поверх измазанной мокрицами ночной рубашки, ноги босые и грязные. Волосы спутаны, веки опухли от бессонной тревоги — совершенно растрепанный вид. Берри торопливо шла к вновь прибывшим, глядя на Мэтью с надеждой и ожиданием.

Она потянулась к нему — но что-то в его позе и выражении лица, должно быть, заставило ее остановиться.

— Можете сказать спасибо мисс Григсби, что мы до сих пор стоим у причала, — проворчал Фалько. — Она твердила, что вы непременно явитесь. Девушка верит в вас, мистер Корбетт. Больше, чем я, похоже, потому что, как видите, уже подошли баркасы, готовые выводить нас из гавани. На ваше счастье, она была весьма убедительна.

— Да, — ответил Мэтью. — На мое счастье.

Он улыбнулся ей, потому что чувствовал, что сердце у него открылось, и в него хлынуло солнце. А Берри нахлынула в его объятья.

Он почувствовал, как бьется ее сердце, быстро, сильно колотится. И прижал девушку к себе.

Тени их слились на палубном настиле. Много, очень много было у них сейчас общего, к добру или к худу. И, несмотря на перемазанный и растрепанный вид Берри, Мэтью не мог не подумать, как она красива, и для него она всегда пахла летней травой, корицей, духом цветущего луга, и…

Жизнью.

Его ноги едва не подкосились, но Мэтью устоял.

— Слушай, что я тебе скажу, — начал он, и увидел, что от его тона вспыхнули ее синие глаза. — Ты заварила такую кашу, что не расхлебаешь! Зачем ты сбежала из гостиницы — ума не приложу! И куда тебя понесло в глубокую ночь? Ты хоть понимаешь, что с тобой могло случиться? Боже ты мой, надо же соображать хоть немножко! Вот перекинуть бы тебя через колено, как соплячку, какова ты и есть, и как следует…

Могучая рука сгребла Мэтью за загривок — и вдруг его взгляд уперся в пару глубоко посаженных черных глаз на мрачном бородатом африканском лице, декорированном шрамами в виде трех латинских букв.

— Мистер Корбетт! — произнесла Берри ледяным голосом. — Рекомендую вам во время предстоящего плавания следить за своей речью, и требую немедленно устранить из нее недостаток учтивости.

Он бы нашелся с ответом, если бы горло работало. Похоже, его новый телохранитель имел свои представления о том, кому он должен быть верен.

— С ссорами придется подождать час-другой. — Капитан пустил клуб дыма, окутавший Мэтью петлей. — Нам надо для начала вывести корабль в открытый океан. И мне не хочется даже думать о том, кто или что может сейчас прибыть вон по той дороге. Так что — в моей команде прибавление. Вам предстоит работать с теми людьми, что уже сидят в баркасах. Приказания будете получать от мистера Шпеддера, моего первого помощника. Ожидаю от вас усердной работы. Баркасов всего два, так что нам повезет, если выйдем из этой бухты хотя бы через час.

Он что-то сказал Зеду. Зед тут же выпустил Мэтью и первым бросился к сходням.

— Дамы, — сказал Фалько, — к вам тоже относится. Все за работу!

Шагая между Берри и Минкс к баркасам, привязанным к носу корабля, Мэтью понял, что до прихода в Нью-Йорк — дай Бог, чтобы они туда добрались, — они изучат «Летунью» до последнего дюйма, сотрут пальцы до костей и вступят в непростые отношения любви-ненависти с каждым парусом и с каждой мачтой. И этим отношениям предстояло начаться с весел буксировочных баркасов и рева первого помощника: «Весла — на воду! Навались! Раз! Раз! Раз!» — усиленного жестяным рупором.

Капитан правильно определил, сколько времени два баркаса будут вытаскивать «Ночную летунью» из гавани, ориентируясь на прилив и ветер. Ушло на это чуть больше часа, и Мэтью стало казаться, что плечи у него сейчас отвалятся, а Берри была готова заплакать, если бы от этого была польза — но слезами корабль не сдвинуть.

Люди вернулись на «Летунью» по веревочным трапам, сброшенным с борта, а баркасы оставили в воде дрейфовать. Мэтью, Берри, Минкс и Зеда тут же приставили к работе — разворачивать паруса, привязывать концы, которых были сотни и сотни на борту судна, а лишние приходилось аккуратно сматывать и убирать, чтобы не путались под ногами.

Кромешный ад это будет, подумал Мэтью, и никто в этом рейсе пассажиром не поедет, разве что Шафран, ее дитя, две женщины средних лет, старуха и еще трое детей.

Фалько направил «Летунью» на северо-запад. Паруса выгнулись, подхватили ветер. Солнце пробилось сквозь серые утренние облака и окрасило синюю воду золотыми гребешками. Возле острова Маятник болтались еще суда поменьше — туземные суда, отошедшие из местной гавани где-то в окрестностях Темпльтона. Они крейсировали вокруг, и их капитаны и пассажиры выжидали и смотрели, останется ли у них остров, на который можно вернуться. Когда Мэтью остановился у релинга и оглянулся на остров, он увидел пылевой туман там, где стоял прежде замок Фелла, и пламя, все еще бушующее в развалинах форта и в растерзанном лесу. Но в основном катаклизм, пожалуй, завершился. И Мэтью вспомнил, что сказал Сирки в последние минуты своей жизни:

Он просил меня передать вам, что этот небольшой инцидент не слишком ему повредил.

Мэтью подумал, что это говорила гордость профессора.

Его планам и начинаниям нанесен серьезный вред. Его убежище наполовину разрушено, склад «Цимбелина» взлетел на воздух, верный Сирки убит, братьев Таккеров больше нет, поглощены осьминогом останки эксперта по оружию и финансиста, и… Арии Чилени тоже нет? Мэтью еще не расспрашивал Минкс, но ясно же было, кто выжил в их горячей схватке.

А что с Огастесом Понсом, Пупсом, Сезаром Саброзо и Матушкой Диар? Решатель проблем не имел об этом ни малейшего понятия. Либо уцелели, либо нет. Скорее всего, да. Особенно Матушка Диар, которая, похоже, очень хорошо умеет оставаться в живых.

Красивая-Девочка-Которая-Сидит-Одна ушла в свое синее безмолвие, в свои сны, и это ранило Мэтью сердце, но заставило понять, что всех ему не спасти, и вопросы жизни и смерти тоже не решить за всех.

Солнце грело жарко, Мэтью устал, почти вымотался. Больше всего на свете ему хотелось бы найти гамак под палубой и провалиться в безмятежный сон, но капитан Фалько пока не сказал, что можно уйти со своего поста, и он оставался.

«Летунья» уже почти час как ушла из гавани, а Мэтью мотался туда-сюда, выполняя все задания, которые давал ему первый помощник. И вдруг этот приземистый человек-бульдог рявкнул ему, перекрывая шум волн и ветра:

— Эй, ты! Да, ты, дубина! Капитан зовет. Живо!

Первый помощник ткнул грязным большим пальцем в сторону верхней палубы, где крутил штурвал рулевой. Фалько стоял на корме, рассматривая что-то в подзорную трубу. Забираясь по ступеням на приподнятый полуют, Мэтью сразу же увидел, что привлекло внимание капитана.

Приблизительно в миле за кормой шел тем же курсом трехмачтовый корабль с расправленными парусами.

— Команда Грейсона Хардвика, — сказал Фалько, зажимая зубами трубку. — Мистер Хардвик — один из лучших у профессора… как бы это сказать? добытчиков. У него на шлюпе двенадцать пушек. Мистер Лэндсинг! — обратился капитан к рулевому, молодому светловолосому туземцу. — Измените курс на двенадцать градусов влево.

— Есть двенадцать градусов влево, сэр!

— Они за нами гонятся? — спросил Мэтью.

— Приз за проницательность, — ответил Фалько. Обернувшись к своему помощнику, поднявшемуся вслед за Мэтью, капитан сказал властно и спокойно: — Ставьте все паруса, мистер Шпеддер. Все, что есть в наличии, и еще что-нибудь. И когда будете передавать приказы, не забудьте, что наши жизни могут зависеть от трех добавочных узлов.

Шпеддер заорал на команду таким голосом, что годился для ошкуривания деревьев, и сразу же опытные матросы бросились ставить все паруса, еще не наполненные ветром.

— Мне помогать? — спросил Мэтью.

— Будьте наготове. Сейчас не надо, чтобы новички хватались за тросы.

Фалько снова поднес к глазу подзорную трубу.

— Догоняет, собака, — проворчал он. — Часа через два окажется на расстоянии прицельного выстрела. Но «Летунья» тоже быстра, когда это нужно. Поживем — увидим. — Он обернулся взглянуть, как там действуют его люди наверху, на мачтах. Заметив некоторую неуверенность, которая ему не понравилась, капитан оперся на трость и рявкнул:

— Веселее, девочки! Поднять эту тряпку!

Время шло. Команде раздали воду и кусочки лайма — пожевать. Фалько разрешил Берри составить Мэтью компанию у релинга полуюта — смотреть, как вооруженный корабль Хардвика сокращает разрыв. Время от времени Фалько давал рулевому команду изменить курс на несколько градусов, следил за ветром, глядя на дым своей трубки. Паруса держали ветер ровно и уверенно, «Летунья» с шорохом и плеском шла по темно-синим волнам, и внизу, у ее носа, прыгали летучие рыбы.

Берри задала вслух вопрос, который, словно шило, пронзил мозг Мэтью:

— На том корабле — он?

— Не знаю.

— Если он не погиб… он тебе это так не спустит.

— Он не погиб, — ответил Мэтью. — И ты абсолютно права.

Он щурился на солнце и смотрел на приближающийся корабль со смешанным чувством ужаса и восхищения. Ужас — потому что именно этот корабль разнесет «Летунью» в щепки, а восхищение — потому что из всех человеческих существ именно он стал главным предметом холодной и расчетливой ненависти профессора.

— Он думает, что ты должен быть на этом корабле?

— Несомненно. — Мэтью был уверен. Когда преданный пес Сирки не вернулся и не принес хозяину окровавленный кусок от тела Мэтью, профессору пришлось признать, что его великана победили. — Он знает.

Янтарные глаза капитана Фалько смотрели на паруса, не упуская ни малейшей детали. Он вдруг повернулся к Мэтью и Берри.

— Полагаю, вы оба устали.

— Очень, — ответил Мэтью.

Фалько кивнул:

— Отоспитесь после смерти. Которую я не намерен сегодня допустить. Мистер Шпеддер! — Первый помощник подошел к нему.

— Пошлите наверх человека натянуть правый нижний край брамселя, чтобы никакой слабины на этом парусе не было. Потом выберите пять человек — и обязательно поставьте среди них африканского воина. Раздайте всем топоры, пилы, вообще все режущие инструменты. И чтобы всю тяжелую мебель повыбрасывали из кают! Кровати, комоды, кресла, умывальники — за борт. И двери тоже. Начните с моей.

— Есть, сэр!

— Ах, да. Мисс Григсби и мистер Корбетт примут в этой работе участие. Вперед, дети мои!

Так начался этот день — безобразный, но никоим образом не бесцельный. Стучали топоры, визжали пилы, молоты разбивали предметы на такие куски, которые можно было вытащить в двери и выбросить за борт.

К рабочим присоединились Минкс Каттер и Шафран, отдавшая понянчить младенца пожилой женщине. Шафран как могла обработала раны Минкс — промыла их и завязала тряпкой ту, что поглубже — порез на лбу. Минкс ходила с такой угрюмой физиономией, что Мэтью старался не попадаться ей на дороге. Наверное, убивать женщин ей тоже было не по душе. А возможно, дух Натана Спейда все еще тревожил ее память.

Мебель выбрасывали из всех кают по очереди, начав с капитанской. Оказало ли это влияние на ход «Летуньи», трудно было сказать, но Мэтью к вечеру заметил, помогая вываливать очередную кровать за борт, что судно Хардвика перестало нагонять и держится на том же расстоянии, что и раньше.

Когда солнце стало клониться к закату и небо на востоке окрасилось в густой фиолетовый цвет, работа была закончена. Весь деревянный балласт разбили и выбросили, даже двери. Сейчас «Летунья» состояла из парусов и корпуса с очень небольшим количеством внутренностей. Хватит ли этого? Похоже, даже капитан Фалько не знал.

Когда начала сгущаться тьма, со стороны пушек Хардвика полыхнула вспышка и раздался грохот залпа. Не ожидая приглашения, Мэтью, Берри и Минкс взобрались на полуют и увидели у кормового релинга капитана Фалько, нацелившего подзорную трубу на преследователей.

— Рыбу пугают, и только, — сказал Фалько. Судя по голосу, капитан и сам мог свалиться без сил в любую минуту. Может быть, он держался на ногах только благодаря своей трости. — Но они перезаряжаются.

Грохнул второй залп, рев пронесся над водой. В двухстах ярдах от кильватерного следа «Летуньи» встали в ряд шесть гейзеров.

— Порох и ядра зря тратят, — прокомментировал капитан. — Наступает темнота, и они стреляют, пока еще видна цель. Сегодня на нашем судне огней не будет. — Он замолчал, всматриваясь в дальний корабль, вдруг добавил:

— Кажется я поторопился.

— А что там? — спросила Берри.

— Хардвик меняет курс. Направление, похоже… норд-норд-ост. С нашего курса уходит. — Он хмыкнул. — То ли прекращает погоню, то ли делает вид. Но Хардвик ведь не дурак — знает, что в темноте ему нас не схватить. Да и не найти, кстати сказать.

— Уберег Господь, — выдохнула Минкс.

— Главным образом топоры уберегли, пилы да молотки. Сила ваша спасла. Паруса вот эти у вас над головой. Вряд ли месть еще будет нас преследовать.

— Простите? — не понял Мэтью.

— «Месть Темпля». Так называется корабль Хардвика.

— Можно? — Мэтью протянул руку за подзорной трубой, и Фалько отдал ее. Юноша увидел смутный контур корабля, уходящего направо. Потом на борту «Мести Темпля» вспыхнула первая масляная лампа, и еще одна, и еще несколько. Интересно, какая из них освещает профессора Фелла и в какой из своих масок предстал он на этом корабле?

Действительно ли профессор велел прекратить погоню — вероятно, по совету капитана корабля? И ложится на норд-норд-ост? В направлении Англии?

Вряд ли месть еще будет нас преследовать, сказал Фалько.

Корабль — да, не будет, подумал Мэтью. Но месть как таковая… будет, если он хоть немного понял намерения профессора.

Будет всегда.

— Еще несколько часов нам придется идти без ламп, — решил Фалько.

— Но внизу, в камбузе, есть свечи, чтобы разглядеть баранье жаркое, сухари, горох и лимонную воду.

— Это хотя бы звучит приятно, — сказала Берри. Она настолько вымоталась, что едва держалась на ногах, но и проголодалась так, что не смогла бы заснуть на пустой желудок.

— Первые пять суток оно и на вкус приятно. Но на пути обратно вас не будут баловать так, как на пути сюда. Вы будете есть с экипажем и то, что ест экипаж. Потому что вы теперь тоже члены экипажа.

— Вполне справедливо. — Минкс вздернула подбородок и одарила Фалько таким надменным взглядом, что любой другой был бы испепелен им до углей. — Лишь бы никто не пытался влезть между моим ножом и моей едой.

— Уверен, что этого не случится, мисс, — ответил добрый капитан, кивнув и слегка поклонившись, как положено джентльмену. — А когда вы уберете ваш нож, быть может, вы позволите мне взглянуть на свои раны. Не знаю, понадобятся ли игла и кетгут, но вряд ли вам понравится, если останутся шрамы.

Минкс не ответила. Мэтью подумал, что внутри у девушки такие шрамы, что внешние по сравнению с ними — просто ниточки.

После ужина в камбузе корабль приготовился к ночи. Распределили вахты, и Мэтью, к своей досаде, получил от мистера Шпеддера приказ явиться на полуют, когда корабельный колокол пробьет восемь склянок. То есть в четыре утра, если он правильно помнит эти проклятые склянки. Ему был выделен гамак в тесном и, говоря откровенно, довольно-таки пахучем помещении с другими членами экипажа, свободными от вахты (женщинам и детям отвели другое место), и Мэтью, сбросив ботинки и растянувшись в сетке, почти сразу покинул внешний мир.

Однако, как бы он ни был вымотан, а поднялся он раньше восьми склянок — открыл глаза, очнувшись в гамаке посреди храпа, отрыжки и кишечных газов своих соседей. Но беспокоило его нечто иное, чего он никак не мог выбросить из головы.

Книга называлась «Малый ключ Соломона» и представляла собой компендиум демонов и заклинаний для их вызова. Насколько велика была вероятность найти второй экземпляр этой книги в библиотеке профессора Фелла? Тут пахло чем-то подозрительным, как в истории с похищением сахара. Злом пахло, если уж начистоту. И еще одна колючка, засевшая в сознании… имя Бразио Валериани. Тому, кто укажет мне местонахождение Бразио Валериани, я заплачу пять тысяч фунтов, — сказал профессор. — Десять тысяч я заплачу тому, кто мне его доставит. Силой, если будет необходимо. Вы — мои глаза и мои руки. Ищите — и да обрящете.

Десять тысяч фунтов. Целое состояние — за одного человека?

Почему?

Слова профессора: если вы его найдете, я заплачу вам столько, что вы сможете купить этот ваш городишко.

И опять же — почему?

Мэтью себя знал. Эта загадка будет грызть его день и ночь. Да, замок профессора Фелла, его убежище, пороховой завод, большой кусок его криминального парламента — все это уничтожено. На сегодня. Но всегда есть завтра, а предприимчивости профессору не занимать. И честолюбия тоже.

Но какова цель у этого честолюбия?

Мэтью себя знал. Он не оставит этого дела, но и оно не даст ему спокойно спать по ночам.

Корабельный колокол прозвонил восемь раз. Мэтью тут же встал, натянул ботинки и покинул дворец храпа.

Его обязанностью было явиться на полуют и обходить палубу, каждые тридцать минут переворачивая песочные часы, смонтированные на оси рядом со штурвалом, и отмечая это действо ударами колокола. И так — пока его не сменят через четыре часа. Восхитительное занятие — особенно для человека, вымотанного до предела.

Но когда Мэтью вышел на палубу, и свежий ветер повеял в лицо, когда он увидел над головой небо, полное звезд, серебристую луну чуть на ущербе, сияющую над морем, то юноша подумал, что ему очень повезло быть живым в этом бурном марте тысяча семьсот третьего года. Он много пережил — и выжил. И стал сильнее, чем до того. До чего?

До вчерашнего дня.

Мэтью поздоровался с вахтенным, который ждал смены, поприветствовал рулевого. Его обязанность, сообщил ему мистер Шпеддер, — аккуратно отмечать время колоколом: тридцать минут — один удар, шестьдесят минут — два удара, девяносто — три удара и так далее. Песок в часах уже начал пересыпаться, отмеряя первые полчаса утренней вахты, и Мэтью приступил к своему первому обходу палубы.

«Летунья» в эту ночь летела как перышко. Волны нежно касались ее корпуса, и желудок матроса-салаги чувствовал себя удовлетворительно.

В океане было темно — ни искорки. «Месть Темпля» ушла своим путем, унося профессора Фелла творить новые преступления против человечества.

Мэтью шел на второй круг, когда к нему приблизилась фигура в сером плаще. Рыжие волосы все еще перепутаны и растрепаны, ноги все еще грязны. Да, та же замарашка, но все равно было приятно смотреть на нее в эту тихую ночь.

— Можно пройтись с тобой? — спросила Берри.

— Конечно.

Дальше они пошли молча — тишина их вполне устраивала. А потом Берри сказала:

— Прости, что доставила тебе столько хлопот.

— Да ничего страшного.

— Неправда. Я совала нос куда не следовало. Я поставила тебя в такое положение, что тебе пришлось обо мне заботиться.

— Я справился. И слава Богу, что с тобой ничего не случилось.

Она кивнула. Они дошли до носа корабля и снова повернули к корме. «Летунья» что-то бормотала своим деревянным языком, широко раскинув паруса над ночными течениями.

— Ты переменился, — сказала она ему. — Прости, что я это говорю, но… ты так и не стал прежним после того, как охотился за тем злым человеком.

— Да, — ответил он. — Я знаю.

— Но ты можешь мне рассказать! В смысле, рассказать, что случилось. Не волнуйся, я выдержу, а тебе станет легче.

И от спокойного, сочувствующего ее голоса что-то в нем сломалось. Ни с того ни с сего — из-за голоса, предложившего его выслушать. Он противился, потому что это было невыносимо. Потому что его сердце все еще держало Серое Царство, и держало изо всей силы. Потому что мир оказался не таким, каким представлялся прежде, потому что Мэтью заблудился в его равнодушии и не мог отыскать дорогу назад.

— Ой, — сказал Мэтью, и это был почти мучительный стон.

Он споткнулся на ходу, и вдруг понял, что настал момент сбросить с себя это бремя — просто потому, что Берри Григсби предложила выслушать.

— Расскажи, — прошептала девушка, беря его за руку. — Я выдержу.

Он стиснул ее ладонь. Сильно, еще сильнее. Как будто она удерживала его на земле, будто без этой хватки его унесло бы ветром.

Он остановился. Они стояли посреди «Летуньи», и Мэтью смотрел на Берри при свете луны и звезд, и видел, как блестят ее синие глаза. И открывая рот, еще не знал, что скажет. Надеялся лишь, что это будет что-то осмысленное.

И в итоге рассказал ей все. О Тиранусе Слотере и его преступлениях и всех произошедших ужасах, о Лире Такк, о колбасе из человеческого мяса, о мерзком погребе, где разрубали на куски тела, о той минуте, когда он осознал, что либо убьет ее, либо будет убит сам, о том, каково это было — ударить топором живого человека.

И когда он начал рассказывать, треснула скорлупа страдания, и Мэтью заплакал.

Он плакал не только о пережитом, но и о том, что изменился. Плакал, потому что никогда ему не вернуться к прежней невинности, потому что этот мир отравил его. Потому что он не просил того, что на него обрушилось. Рыдания перешли в ровный плач, а затем сменились всхлипываниями потерявшегося мальчишки, Мэтью Корбетта, которому пришлось стать взрослым, хотел он того или нет. И не просто взрослым, а таким человеком, который знает, что за страшные твари прячутся под камнями. Теперь в нем был профессор Фелл, — и как изгнать эту болезнь? Он видел лишь один способ, а именно уничтожить профессора и то зло, что он творит. Единственный способ — следовать тем курсом, на который он сам себя поставил.

Мэтью всхлипывал, и Берри обвивала его руками. Она не просила его успокоиться или перестать, она знала, что ему нужно проплакаться, очистить глаза, разум и сердце, знала, что еще многое, очень многое ждет его впереди.

Она целовала его в щеку и обнимала, и когда он завершил свой рассказ о пережитых ужасах и испытаниях, она тихо прошептала ему на ухо:

— Ты делал то, что должен был делать.

Это была простая правда, высказанная от чистого сердца. И Мэтью ответил с усилием:

— Да.

И хотя вокруг стояла глубокая ночь, он ощутил, что показался краешек солнца.

— Никогда, — сказала она, — не сомневайся в себе. Да, это было ужасно. Но никогда не сомневайся, Мэтью, что для всего, что ты делаешь, есть причина.

Он кивнул, но говорить не мог.

— Как сказал Бог Иову, — напомнила Берри, — «Стану Я вопрошать тебя».

— Да, — ответил Мэтью, глядя в непроницаемые глубины моря. — Я понимаю.

Она целовала его в щеки, вытирая мокрые дорожки слез. Держа его за руку, она прошла с ним еще немного, и тут Мэтью понял, что опоздал перевернуть часы и прозвонить в колокол. Но спешить не стал, потому что чувствовал, будто все время мира в его распоряжении, и что Серое Царство его души постепенно исчезает за горизонтом, и пусть на это уйдет еще не один день, но постепенно, небольшими шагами он сможет снова приблизиться к Царству Радости.

Берри оставила его и вернулась к себе в гамак — урвать еще несколько часов драгоценного сна. Мэтью пошел обратно на полуют, но вдруг увидел, как возле грот-мачты шевельнулась тень. Чиркнуло огниво, затеплился огонек, зажглась глиняная трубка.

— Мэтью! — обратился к нему капитан. — Вы думаете, я могу не знать, который час, даже если вахтенный не пробил склянки?

— Прошу прощения. Я…

— Заговорились с подругой, да. Я шел в ту сторону, и кое-что услышал. Надеюсь, вы не против. Все-таки это мой корабль.

— Не против.

— Приятная ночь для разговора, правда? Все эти звезды, все эти тайны… да?

— Да.

— Вахтенный из вас ужасный, а хранитель времени — еще хуже. За такие ошибки вас следовало бы выпороть. — Мне случалось быть поротым, подумал Мэтью, но промолчал. — Заставили меня подняться с пола, где когда-то была моя кровать. — Клуб дыма вылетел из трубки и унесся с ветром прочь. — Да мне самому следовало бы вас выпороть.

— Это ваш корабль, — ответил Мэтью.

— Еще бы не мой! — Фалько прислонился к мачте — худощавая тень в темноте. — Как я уже говорил, я услышал кое-что. Очень немного, но вполне достаточно. Я вот что скажу, юноша, а вы это запомните: каждому капитану приходится понять, рано или поздно: чтобы дальше вести корабль, необходимо выбросить за борт то, что более уже не понадобится. Я ясно выражаюсь?

— Так точно, сэр!

— Вот сейчас вы надо мной насмехаетесь. Но я даю вам, Мэтью, одну минуту, чтобы добраться до этого колокола, ударить дважды, отмечая пять утра — хотя вы почти на двадцать минут опоздали, — и перевернуть часы. Далее вы продолжите обход палубы и больше не будете забывать о своих обязанностях. Это тоже ясно?

— Ясно.

— Вперед, — скомандовал капитан. Мэтью заторопился к колоколу, а Фалько выдул большущий клуб дыма и сказал ему вслед: — И спасибо вам за то, что никогда в жизни теперь колбасы в рот не возьму.

Мэтью не смог сдержать улыбку.

Это было очень приятное ощущение.

Глава тридцать третья

В теплый солнечный день семнадцатого апреля из «вороньего гнезда» на «Ночной летунье» раздались звуки трубы.

Мэтью Корбетт, бородатый и загорелый, оторвался от своего занятия — он драил бесконечную палубу, и уставился вдаль, прикрывая глаза рукой.

— Мы дома, — объявила Берри. Девушка подошла к нему, прервав работу по сматыванию канатов в аккуратные бухты. На ней было синее платье с цветочным рисунком из гардероба Шафран. Берри оказалась прирожденным моряком — она очень хорошо научилась читать показания секстанта, вязать узлы двадцати видов для различных целей и удерживать ветер в парусах в те два-три раза, когда капитан Фалько допустил ее к штурвалу.

Капитан даже сказал ей, что у нее легкая рука и что он был бы рад, если бы кое-кто из мужчин на борту так понимал ветер, как понимает она.

— Дома, — повторила девушка. Ей хотелось запрыгать от радости, но вместе с тем в сердце таилась маленькая грустинка, потому что ее приключение — гнетущий плен в грязном карцере, страшные люди с факелами и шпагами, мокрицы в темноте под деревянным полом, — подходило к концу. И подходили к концу дни — почти три полных недели, — которые она провела с Мэтью, потому что на корабле ему некуда было спешить, и он никогда не прогонял ее, а вот в городе, который вставал впереди… Но уж чему быть, того не миновать.

Мэтью увидел по левому борту Устричный остров.

А за ним — Нью-Йорк! Лес мачту Большого Причала, и проглядывающие между ним здания — дома и магазины, таверны и склады. Там идет будничная жизнь людей, которые ему дороги. Там ждет его собственная жизнь, обновленная, неясная пока.

Он был теперь капитаном своего судна и поступил так, как советовал Фалько. За время перехода Мэтью очень старался выбросить за борт корабля своей души все, что причиняло страдание, сожаление и горе, и что он все равно не мог изменить.

Излив Берри свои душевные терзания тогда, на палубе, в тишине под луной и звездами, он и для себя многое открыл — как сильно доверяет ей, как она дорога ему. И все же…

Где-то в океане стережет акула.

Она не знает ни секунды покоя. Она мыслит, планирует, выжидает, а потом… потом, рано или поздно, она перестанет кружить и нападет. На Берри? На кого-то еще, кто связан с Мэтью?

Неизвестно. Зато не подлежит сомнению, что профессор Фелл ничего и никогда не забывает. Мэтью с профессором еще не закончили свою игру, и профессор наверняка не отступится от своих планов.

К «Летунье» устремилась стайка шлюпок. На одной из них, конечно, прибудет начальник порта или его представитель — выяснить, откуда идет судно и что везет на борту. Через какое-то время, словно круги от брошенного в воду камня, по городу пойдут слухи, что после почти двухмесячного отсутствия вернулись Мэтью Корбетт и Берри Григсби. Лиллехорн и лорд Корнбери захотят услышать всю историю целиком. Хадсон Грейтхауз тоже.

Мэтью решил, что пришло время честно выложить людям все, как есть. Но зайти так далеко, чтобы разрешить Мармадьюку напечатать его историю в «Уховертке»? Мэтью очень сильно сомневался в целесообразности этой затеи.

Минкс Каттер подошла к релингу, где уже стояли Мэтью и Берри. Она была в добром здравии и утром тщательно отскребалась возле рукомойника. Нож Арии Чилени оставил у нее на лбу настолько тонкий шрам, что его вряд ли стоило замечать. По дороге Минкс тоже привела нервы в порядок и завоевала восхищение всего экипажа, продемонстрировав свое умение метать ножи. Особенно, когда капитан Фалько вызвался встать возле переборки и позволил Минкс нарисовать ножами его контур. Номер прошел на ура у всех, кроме Шафран, которой не улыбалась перспектива поднимать ребенка в одиночку.

Капитану было уплачено триста фунтов золотыми монетами, как договаривались. Однако Фалько объявил, что Мэтью, Минкс, Берри и Зед, как члены экипажа, имеют право на свою долю вознаграждения, каковая будет выплачена по прибытии в Нью-Йорк. И вот сейчас они почти причалили, буксирные шлюпки уже подошли к кораблю и приняли концы. Очень скоро гребцы введут судно в гавань и потащат к причалу. Вот спустили веревочный трап, и на палубу поднялся не кто иной, как новый помощник начальника порта, отлично разбирающийся в кораблях и их грузах, создавший себе репутацию столь бдительного человека, что ни один враг Нью-Йорка не мог проскользнуть мимо него незамеченным.

— Господи Боже! Это призрак или что? — воскликнул старый Хупер Гиллеспи, в новом костюме ставший несколько более презентабельным, несмотря на всклокоченные волосы. Тут он увидел Берри, и глаза его полезли на лоб. — Два призрака? Я что, сплю наяву?

— Не спите, — ответил Мэтью, сообразив, что призрак Устричного острова стоит за несколько футов от него. По случаю прибытия в Нью-Йорк Зед побрился, а так как в рейсе он работал за троих и ел тоже за троих, то выглядел таким же могучим великаном, как раньше. — Мы с мисс Григсби рады прибыть домой.

— А где вас носило? Тут все с ума посходили, пытаясь понять!

— Да, естественно. — Мэтью улыбнулся, сощурился на солнце, почесал бороду, которая вскоре исчезнет под взмахами новой бритвы.

— Мы, можно сказать, были в раю — как представляет его себе некий джентльмен.

— Чё? Смысла даже на куриную голову не хватит! Ты старого Хупера подъелдыкиваешь, да? Ну точно, подъелдыкиваешь!

— Это типичный житель Нью-Йорка? — спросил Фалько с трубкой в зубах, пододвигаясь ближе к Мэтью.

— Нет, — признался Мэтью. — Он куда разумнее большинства.

Надежную и легкую «Летунью» повели в гавань. Мэтью ощущал земные ароматы весны. Воздух был теплый и свежий, холмы Нью-Джерси к северу от города окрасились в белое, фиолетовое, розовое и зеленое — обзавелись новыми бутонами и свежей листвой. К тому моменту, когда корабль ввели в гавань, причалили и привязали, Хупер Гиллеспи уже всем, похоже, рассказал о прибытии Мэтью и Берри — поскольку на причале собралась приличного размера толпа, и народ продолжал прибывать. Конечно, при появлении большого корабля всегда собиралась толпа уличных музыкантов, лицедеев и разносчиков, но было ясно, что сегодня народ сюда привлекли имена Корбетта и Григсби.

Опустили сходни. Мэтью решил, что он запросто может по ним сойти, потому что у него остался только один наряд, да и то сильно поношенный.

— Господи Иисусе! — раздался голос из толпы. Знакомый голос, обычно донимающий Мэтью сварливым брюзжанием и бесконечными вопросами о его расследованиях. — Берри! Девочка моя! Пропустите! Пропустите, пожалуйста!

И луннолицый, круглый, приземистый, очкастый Мармадьюк Григсби где силой, где ловкостью, где уговорами пробился вперед. При виде спускающейся по сходням внучки слезы выступили у него на глазах и потекли по щекам, и в этот самый радостный день своей жизни он казался самым несчастным человеком в мире.

Когда Мармадьюк бросился к Берри с сокрушительными объятиями, они оба покачнулись от этого неистового порыва и едва не отправились за борт, но Мэтью удержал их, не дав свалиться с причала.

— Боже мой! — глаза Мармадьюка все еще тонули в слезах, так что ему пришлось снять очки. — Где ты была? Вы с Мэтью исчезли, и ни слова, сначала дни, потом недели… ты только посмотри, в каком я виде! — Он снова прижал Берри к себе, и Мэтью увидел, как у девушки глаза на лоб полезли от такого напора.

Тут Мармадьюк обратил взгляд на Мэтью. Круглое лицо с массивным, изборожденным венами носом и булыжником лба, подходящим для колки орехов, горело, как адский пунш.

— Ты! — Синие глаза почти вывалились из орбит, густые белые брови отплясывали джигу. — Во что ты втравил это невинное дитя?

— Я вообще-то…

— Вы у меня за это поплатитесь, молодой человек! Я вас, сэр, выставлю из вашего обиталища, я на вас, сэр, подам в суд за…

На губы Марми лег девичий палец.

— Прекрати молоть чушь, — сказала Берри. — Он ни во что меня не втягивал. Я была там, куда нас увезли. И куда никто из нас не хотел. Все это я расскажу тебе потом, а сейчас я хочу только одного — оказаться дома.

— Ох, косточки мои старые трясутся… — Марми приложил руку ко лбу. Казалось, сейчас он лишится чувств. — Я просто на куски разваливался. Господи Боже мой, я молился непрестанно, чтобы ты вернулась. — Он глянул на Мэтью. — То есть чтобы вы оба вернулись. Внученька… поможешь мне идти?

— Помогу, — сказала она, беря его под руку.

— Пожалуйста, — вставил реплику Мэтью, пока разбитого, дряхлого Мармадьюка еще не увели с причала, — прошу вас, вернувшись домой, не хвататься сразу за перо и не засыпать вашу внучку вопросами. Берри, не могла бы ты выждать несколько дней, никому ничего не рассказывая?

— Проспать несколько дней подряд, вот чего я хочу.

При мысли о том, что в восхитительную историю, которую ему не терпелось вложить в свой листок, не дают запустить зубы, Мармадьюк нахмурился, но все же дал себя увести.

А приветствовать Мэтью явились другие. Феликс Садбери и Роберт Деверик, Джон Файв и его жена Констанс, вдова Шервин с ее всевидящими очами и зачастую незатыкаемым словесным фонтаном, Филипп Кови, Эштон Мак-Кеггерс, братья Мунтханк, доктор Полливер, Хирам и Пейшнс Стокли, Израэль Брандьер, Тобиас Вайнкуп, Салли Алмонд, Питер Конрадт, и…

…владелец черной трости с серебряным набалдашником в виде львиной головы, подсунутой сейчас под самый нос Мэтью, чтобы направить его внимание на вихрь в человеческом обличии, одетый в светло-желтое — от бриджей до треуголки с белым пером, выдернутым из какой-нибудь мирной птички.

— Мистер Корбетт! — произнес Гарднер Лиллехорн так, будто никогда еще более мерзкое ругательство не слетало с уст человеческих. — Где вас черти носили?

Мэтью оглядел длинное бледное лицо с черными глазками, не то постоянно злыми, не то вечно надменными. Идеально подстриженные черные усы и эспаньолка были будто нарисованы уверенной рукой художника-копииста.

— Как вы угадали? — спросил Мэтью.

— Что угадал, черт вас побери?

— Что именно это и происходило.

— Я вас спрашиваю: где вы были, дьявол бы вас побрал?

— У него и был.

— Боже мой! — Лиллехорн обратился к своему лизоблюду — Диппену Нэку, который стоял рядом с хозяином и тоже хмурил, как мог, физиономию. — У этого человека не все дома.

— Я побывал у дьявола, — пояснил Мэтью. — И буду рад вам о нем рассказать. Вам и лорду Корнбери — в любой момент, только не сегодня. Ой, минутку!

Он вспомнил данное себе обещание — обет, который принес, когда полностью осознал степень опасности на острове Маятник, — шагнул вперед и поцеловал Диппена Нэка в лоб, еще раз напомнив себе, что не давши слова — крепись, а давши — держись.

Нэк отпрыгнул в тихом ужасе. Чуть не упал, зацепившись каблуком за щель в досках причала.

И тут сквозь толпу пробился человек, которому, похоже, уже не нужна была трость. Он шел, высокий и уверенный, выглядел сильным, похожим на матерого волка, готовым к любой битве. Может быть, это впечатление усугублялось тем, что рядом с ним шагала очень привлекательная — ослепительная, можно сказать, — блондинка, вдова Донован, держащая его под руку и едва ли не висящая на нем.

— Скиталец вернулся в родные края, — сказал Хадсон Грейтхауз. — Полагаю, тебе есть что рассказать.

— Есть. И, как я только что сообщил верховному констеблю, я более чем желаю рассказать все ему, лорду Корнбери и тебе. А тебе — даже больше всех.

— За бутылкой вина в «Галопе», полагаю?

— Не меньше двух!

— Ставишь ты?

— Я временно на мели, хотя завтра мне выплатят жалованье как члену экипажа этого прекрасного…

Договорить ему не удалось, потому что Хадсон подхватил его и обнял, и спина Мэтью при этом подверглась серьезному испытанию на прочность. К счастью, она его выдержала, и Мэтью вернулся на землю невредимым.

— Значит, в семь, — резюмировал Хадсон, которому внезапно что-то попало в глаз, и пришлось его протирать. — Смотри, ни на минуту не опаздывай, а то сам тебя поймаю. — Он всмотрелся в лицо Мэтью. — Ты, кажется, возмужал.

— Я знаю.

— Это из-за бороды.

— Ой, как мне нравится борода! — Руки красавицы-вдовы бродили по плечам и груди Хадсона. — Что-то в ней есть такое… ну прямо мурашки по коже.

— Правда? — Хадсон приподнял бровь. — Сегодня же выброшу бритву.

Люди продолжали подходить, жали руку, хлопали его по плечу так, что Мэтью боялся остаться калекой.

Хадсон с красавицей вскоре ушли, и Лиллехорн со своим уродом тоже.

Мэтью увидел, что через толпу идет Минкс Каттер, ни с кем не заговаривая, и от Мэтью тоже отстраняясь. Может быть, до сих пор держа дистанцию между собой и воспоминаниями о Натане Спейде. Но ее он найдет потом, а сейчас Мэтью оглядывался в поисках конкретного человека, которого нельзя не заметить — если он сошел с корабля.

Но Зед, похоже, по сходням не спускался.

Мэтью вернулся на корабль, где Фалько отдавал приказы прибрать на палубе перед тем, как отпустить команду.

— Где Зед? — спросил Мэтью.

— Впереди, — ответил Фалько. И действительно, Зед стоял на носу, оглядывая город, знавший его некогда рабом и совсем не знавший призраком Устричного острова.

— Он уезжает?

— О да, уезжает. Как только я найму полную команду и снаряжу корабль, мы отплываем. Это займет неделю или две, я полагаю. А до тех пор Зед на моем судне гость и предпочитает до нашего отхода оставаться здесь.

— Отхода? Куда же?

Фалько разжег трубку свечкой и выдохнул дым.

— Я отвезу Зеда в Африку, домой, на землю его племени, куда он попросил его отвезти, нарисовав весьма точную карту. И заплатив мне.

— Заплатив? Чем?

Фалько полез в карман, раскрыл ладонь.

— Вот этим. Очень хорошие бриллианты.

И Мэтью понял, что подобрал Зед на полу в подземелье, когда рушился замок. Передние зубы Сирки на ладони Фалько казались больше, чем были во рту великана, и два сверкающих бриллианта тоже выглядели внушительно.

— Будь я проклят, — не сдержался Мэтью.

— Да, по крайней мере одним человеком вы прокляты, — уточнил Фалько. Он сунул зубы мертвеца в карман и сильнее стиснул трубку собственными зубами. — Вы в его мыслях на первом месте, учтите это.

— Учитываю.

— Я хочу найти какой-нибудь дом и оставить там Шафран и Айзека. Надеюсь, вы будете время от времени приглядывать за ними.

Мэтью кивнул. Имя младенца он узнал лишь после нескольких дней плавания.

— Не помню, говорил ли я вам, что знал одного великого человека по имени Айзек, — сказал Мэтью.

— Будем надеяться, мой Айзек тоже вырастет великим. Ну, что ж… я рассчитываю, что вы выполните свое обещание найти мне работу по перевозке грузов, когда я вернусь?

— Выполню.

— Я был уверен, что вы это скажете. — Фалько протянул руку, Мэтью ее пожал. — Я также знаю, Мэтью, что мы с вами связаны узами Судьбы. Не спрашивайте, почему я так считаю. Просто примите на веру, что это такое же чувство, как интуитивное понимание направления ветра.

С этими словами капитан выдул клуб душистого виргинского дыма. Легкий апрельский ветерок подхватил его и понес над морем.

Мэтью подошел к неподвижному как черная статуя Зеду — наверное, он так же стоял иногда, глядя, как проплывает мимо крыш Сити-Холла жизнь Нью-Йорка. Почувствовав присутствие Мэтью, Зед тут же повернулся, и Мэтью подумал, что как на войне, так и в мирное время лицо воина га — зрелище достаточно жуткое. Но сейчас бояться нечего. Война окончена, хотя бы на какое-то время. И, быть может… для Зеда скоро начнется долгая мирная жизнь.

— Ты не раз спасал меня, — начал Мэтью. — Наверное, ты не понимаешь, что я говорю, но я хочу поблагодарить тебя за… ну, за то, что ты был рядом. Берри наверняка не отпустила бы тебя, не сказав ни слова, и Мак-Кеггерс тоже. Я желаю тебе удачи, Зед.

Мэтью подумал, что, как ни смешно, — и как ни ужасно — он так и не узнает настоящего имени этого человека. Он протянул руку.

Зед шагнул вперед, рот у него открылся, он пытался заговорить.

Пытался изо всех сил, крепко жмуря глаза, чтобы обрубок языка мог сформировать слово. Лицо исказилось, но при всех усилиях он был не властен над своим увечьем.

Зед открыл глаза и сжал руку Мэтью так, что чуть кости не хрустнули. Потом приложил палец к левому глазу и провел им линию от себя к Мэтью.

Я буду присматривать за тобой, говорил он.

И Мэтью почему-то не сомневался в этом. Даже если принять в расчет огромное расстояние от Нью-Йорка до Африки. Если кто и может послать свой взгляд через океан, чтобы увидеть оставленный позади мир и тех, кто в нем живет, то это Зед.

— До свидания, — сказал Мэтью.

Когда он уходил с корабля, Зед все еще стоял на носу, молча оглядывая то, что оставляет, и быть может, готовясь к дерзкому перелету в собственное будущее.

Мэтью шел домой по Квин-стрит, довольный, что наконец миновал толпу и всех, кто явился его поприветствовать, но тут его окликнули:

— Мэтью! Боже мой, вот ты где!

Он остановился, оглянулся, мгновенно вспомнив знакомый голос. Ефрем Оуэлс, высокий и костлявый, с огромными круглыми глазами за стеклами очков, двадцатилетний парень, но уже с преждевременной сединой в каштановых волосах. Как положено сыну портного, он был одет в прекрасный светло-коричневый костюм.

Радостную встречу со старым знакомым омрачил неловкий момент: увидев Ефрема, Мэтью ощутил вину. Хотя Ефрем улыбался так, будто весь мир был у него на игле и нитке, Мэтью знал, что на самом деле он сильно страдает.

А ведь действительно, мастерская его семьи была разрушена цимбелиновыми бомбами профессора Фелла. И Мэтью, по правде говоря, чувствовал себя ответственным за эту катастрофу, потому что противился воле профессора.

— Я слышат, вы с Берри приехали! Думал пойти вас встретить, но…

— …но сейчас ты здесь, — перебил Мэтью, хлопая друга по плечу. — Отлично выглядишь, Ефрем. Как отец?

— Хорошо, Мэтью. Но где ты так долго пропадал? Ты же был в больнице — и вдруг исчез без следа.

— Долгая история. Отложим до другого раза, ты не против?

— Конечно, не буду настаивать. — Они пошли дальше, рядом, направляясь к северу по Квин-стрит. Ефрем, помолчав, сказал: — Наверное, ты не слышал?

— Чего именно?

— Новостей, Мэтью! Да что это я, как ты мог слышать? Айда со мной!

— Куда?

— В мастерскую! Я тебе все покажу!

Ефрем повернул, Мэтью двинулся за ним. Они шли к углу Краун-стрит и Смит-стрит. Судьбоносный угол, подумал Мэтью. Здесь стояла мастерская портного Оуэлса, пока ее не разнесло в горящие осколки. Чувство вины усилилось. Мэтью замялся, не уверенный, что ему хочется идти дальше.

— Идем, Мэтью, идем! — подгонял Ефрем. Остановившись, он подождал друга. Мимо проехал, покачиваясь, воз сена. — Я понимаю, что ты устал, но хочу показать тебе…

— Ефрем, я и так помню, — ответил Мэтью. — Я знаю, что случилось с мастерской твоего отца. Мне очень жаль, и я надеюсь, что ты на меня за это зла не держишь. Так что… нет надобности показывать мне развалины. Я сделаю все, что моих силах…

— Развалины? — Ефрем вытаращил глаза. — Да ты что, Мэтью! Какие развалины? Идем, тут уже недалеко!

Он схватил Мэтью за рукав и потащил за собой.

Приятели зашли за угол, и Мэтью остановился, словно налетев на каменную стену.

Отнюдь не развалины!

Новая швейная мастерская, построенная из добротных красных кирпичей, с медной крышей. Мэтью сделал еще несколько шагов, и увидел внизу стеклянной витрины надпись: «Ефрем Оуэлс, портной, мастер». И ниже: «Бенджамен Оуэлс, портной, консультант».

— Мастерская теперь моя, — гордо сказал Ефрем и даже слегка напыжился. Потом махнул кому-то рукой: — Вот он! Я его нашел!

К Мэтью шла худощавая молодая женщина, одетая просто и элегантно — в темно-синее платье и шляпку того же цвета. Волосы угольно-черные, и сама очень хороша собой. Шла она целеустремленно, желая как можно быстрее оказаться рядом с Ефремом Оуэлсом. При этом она улыбнулась Ефрему так, что апрельскому солнцу стало завидно, а он улыбнулся в ответ, и по этим очевидным признакам решатель проблем заключил, что вечная любовь соединяет самых различных людей.

— Здравствуй, Опал! — поздоровался Мэтью.

— Здравствуй, Мэтью! — ответила она, не сводя глаз со своего любимого. — Мы услышали, что ты вернулся — и Ефрем побежал тебя перехватить.

— Вот только не поймал его на причале, пришлось догонять в городе.

— Мне нравится, когда меня догоняют. — Мэтью с удовольствием разглядывал новую мастерскую. — Так крепко построено — и быстро! Наверняка дорого встало. — Он не мог не задать следующий вопрос: — У твоего отца хватило денег отстроиться?

— Нет, не хватило, — ответил Ефрем. — Но это… это было до того…

— До чего?

Ефрем посмотрел на Опал:

— Давай ты ему скажи.

Женщина ковыряла мостовую носком туфли.

— Ну, понимаешь, так вышло. То есть для меня оно ничего не значило. И я подумала, ну… что кому-то от этого будет хорошо.

— Ты не могла бы говорить чуть более внятно? — попросил Мэтью.

Она подняла голову и посмотрела на него сияющими синими глазами.

— Кольцо, которое ты мне дал. С красным камнем. Оказалось, что это был рубин, да такой, что ювелир еще не видел подобных.

Мэтью издал звук, какой, верно, издает человек, ударенный под дых кулачком младенца:

— Ой!

Кольцо из ларца Тирануса Слотера. Подаренное Опал за ее самоотверженность, когда она помогла Мэтью раскрыть заговор Лиры Такк — в прошлом октябре. Мэтью подумал, что Слотер бы в гробу перевернулся, узнай он, к какому благому делу оказался причастен.

— Это просто чудо, — сказал Мэтью.

— Она просто чудо, — поправил Ефрем.

Он обнял девушку за плечи, она его за талию, и Мэтью почувствовал, что ему хочется прямо сейчас обнять ящик с винными бутылками и выпить за все добрые дела, за добрую удачу, за добрую надежду и любовь.

Ефрем извинился перед Опал и отошел на минутку, чтобы проводить Мэтью обратно на Квин-стрит.

— Послушай, — сказал он тихо, хотя на улице не было никакой толпы. — Я про Берри.

— А что такое?

— Я исчезаю из ее пейзажа. Ну да, я понимаю, что она строила какие-то планы на мой счет. Но Мэтью, я же не могу ухаживать за двумя дамами сразу!

— Естественно, — согласился Мэтью. — Это было бы некрасиво.

— Вот! Именно. Так что… если она про меня спросит, или скажет… кто-то ей должен сообщить, что мы с Опал настроены серьезно. Ты не мог бы это сделать?

— Серьезно настроены? — Мэтью не ждал объяснений и не нуждался в них. — Да, я готов взять на себя эту работу — сказать ей, если спросит.

— Спасибо! — Настала очередь Ефрема хлопнуть Мэтью по плечу.

— Боже мой, не правда ли — это чудесно?

— Что именно?

Ефрем посмотрел на Мэтью, как на чудного пришельца из другого мира.

— Быть живым! — У него на губах играла улыбка, широкая и пьяно-радостная. — Она меня ждет, и мы идем к Деверику пить кофе. В «Галопе» будешь? Тогда скоро увидимся.

— Да, скоро, — пообещал Мэтью с улыбкой, которая не была ни широкой, ни пьяно-радостной, но зато столь же искренней, и друзья, решившие, что быть живыми чудесно, пошли каждый своим путем.

Глава тридцать четвертая

Пока они сидели у Салли Алмонд и ждали человека, который должен был вот-вот появиться, Мэтью просматривал доску, где были написаны мелом сегодняшние блюда. Два рыбных, одно куриное, одно говяжье и одно свиное. Первое из рыбных блюд его заинтересовало, но он решил сперва допить бокал красного вина и поразмыслить, а потом уже заказывать.

— За всех присутствующих, — провозгласил Хадсон, поднимая бокал.

Мэтью в ответ поднял свой, как и Минкс Капер. Они выпили и стали слушать, как бродячая артистка страстным голосом поет «Не торопитесь, девушки мая», аккомпанируя себе на мандоре.

И действительно, торопиться им не надо было. Шла последняя неделя мая, что и навело на мысль заказать именно эту песню. Утром прошел дождь, но земле он был необходим.

Все в Нью-Йорке шло своим чередом — то есть в любой момент можно было ожидать чего угодно: от группы индейцев, крадущихся по Бродвею, до сломанной телеги с разбежавшимися кабанами и веселой погоней за ними по всей Уолл-стрит.

Мэтью был выбрит.

Он приобрел у Ефрема новый костюм сливочного цвета, да еще темно-коричневый жилет. На ногах у него были новые коричневые ботинки, под костюмом — накрахмаленная рубашка. Он надел все самое лучшее ради особы, которая должна была появиться, как было сказано в ее письме, в половине восьмого.

Согласно висящим в таверне часам, ровно через восемь минут.

— Еще тост? — предложил Хадсон, на сей раз с проказливым огоньком в глазах. Подождал, пока поднялись стаканы. — За тех, кто пробовал на вкус грозди преступления, и решил, что они горьки.

Минкс выпила и с шумом поставила стакан на стол.

— Но иногда, — заметила она, — самые горькие грозди дают самое сладкое вино.

— Да-да. Но сладким вином можно отравиться так же, как и горьким.

— Верно. Но то, что для меня сладко, для вас может оказаться горьким.

— А то, что вы считаете ядом, может для меня быть удовольствием.

— Джентльмен и леди, не заткнетесь ли вы, ради Бога? — спросил Мэтью.

Они прекратили пикировку, будто внезапно вспомнили о его присутствии. Минкс переменила позу, лицо ее было безмятежно, однако Мэтью понимал, что все это напускное — девушка нервничала.

Для леди Каттер это был судьбоносный вечер. Она купила себе право на него, когда помогла Мэтью на Маятнике. На самый первый вечер оставшейся ей жизни. Часы неумолимо тикали, и Мэтью заметил, что Минкс не сводит глаз со стрелок. Она выпила еще, не ожидая тоста.

— Прекрасно, мистер Корбетт, — сказал лорд Корнбери в апрельское утро на третий день после возвращения Мэтью. — Прошу вас, начинайте.

И Мэтью начал. Губернатору в зеленом платье, верховному констеблю в лиловом костюме и генеральному прокурору в обычной одежде он рассказал все, что намеревался рассказать, от начала и до конца. Конечно, он упомянул колбасы миссис Такк, и прокурор Байнс, извинившись, выбежал из кабинета. Они с женой очень любили этот мясной продукт.

Мэтью поведал о фальшивых Мэллори, о Сирки, о бомбах, взорванных от его имени, о похищении Берри, о поездке на остров Маятник, о фабрике «Цимбелина»… короче, рассказал все.

А так же все, что он знал о профессоре Фелле, и добавил, что профессор удрал на судне с названием «Месть Темпля», предложив послать властям в Лондоне письмо, чтобы корабль немедленно начали искать.

Закончив, Мэтью попросил стакан воды. Надо отдать должное Лиллехорну — он вышел и вскоре вернулся со стаканом и кувшином, полным свежей воды из ближайшего колодца. Потом Лиллехорн сел на свое место, и они с лордом Корнбери обменялись долгим, почти минутным взглядом, будто спрашивая друг друга, верят ли они тому, что сейчас услышали.

— Благодарю вас, мистер Корбетт, — сказал наконец ледиподобный лорд. Похоже, ему не хотелось поднимать от стола подведенных зелеными тенями глаз. — Вы свободны.

Мэтью встал.

— Вы могли бы послать письмо с просьбой провести расследование по поводу Фредерика Нэша. И менялы Эндрю Хальверстона.

— Да. Спасибо, ваше мнение будет учтено.

— Мне кажется, это жизненно важно, джентльмены. — Он очень легко произнес эти слова. — Где-то в Лондоне есть склад, который может все еще быть набит «Цимбелином». Профессор мог не оставить своих планов продать его иностранной армии, или же заронить в него искру, что сровняет с землей все дома вокруг, и убитых будет мно…

— Ваше мнение будет учтено, — перебил Корнбери. — Благодарим вас за ваше присутствие и за потраченное время. Вы свободны.

Мэтью взглянул на Лиллехорна в поисках хоть какой-то поддержки.

— Вы свободны, — повторил верховный констебль.

Берри ждала его рядом с особняком губернатора, под тенистым дубом — на случай, если понадобится ее свидетельство.

— Они тебе не поверили? — спросила она по дороге к Бродвею.

Сегодня девушка была просто фестивалем красок — ходячий букет апрельских расцветок, от розовых чулок до темно-фиолетового платья с красной лентой на белой соломенной шляпе с желтыми бутонами роз.

— Думаю, что поверили. Просто они ошарашены, и не знают, что со всем этим делать. — Он устало посмотрел на нее. — Думаю, что не желают ввязываться в эти дела.

— Но это же… — Берри нахмурилась. — Это же совсем не в духе нашего города!

— Согласен. Но теперь, когда они в курсе всех событий, окончательное решение зависит только от них.

Он отступил в сторону, пропуская пару волов, влекущих подводу с бревнами, тоже направляющихся на Бродвей. Здесь, близ церкви Троицы, кареты и телеги ехали очень плотно. При таком движении скоро понадобится его как-то регулировать. Только вчера столкнулись возница телеги бочек со смолой и уличный разносчик, толкающий тележку с париками. В результате выяснилось, что парики со смолой не сочетаются. И с мостовой смола тоже удаляется не очень-то легко.

— Куда ты направляешься? — спросил Мэтью по пути.

— Я с тобой.

— Ладно. Только сейчас… у меня встреча с Минкс Каттер. Я ее устроил в пансионе Анны Хилтон. Знаешь, на Гарден-стрит?

— Знаю.

— Я о ней забочусь, — сказал Мэтью и тут же прикусил язык, досадуя на свою глупость. — То есть опекаю. — Опять не так. — Чтобы она не покидала города.

— А куда ей ехать?

— Не знаю, но хочу, чтобы она никуда не уезжала.

— Зачем?

— Должен прибыть один человек, — ответил Мэтью, — которому, думаю, захочется с ней встретиться. На самом деле это важно — чтобы они встретились.

— О ком ты?

В сегодняшний майский вечер часы в таверне Салли Алмонд показывали, что до половины восьмого осталось две минуты. Мэтью повернулся к двери, чтобы не пропустить появления той, что ждал с таким нетерпением.

— Не суетись, она придет, — сказал Хадсон. — Закажу еще бутылку. Все согласны?

— Я — вполне.

Сказано было с такой уверенностью, будто она десять таких, как Грейтхауз, может перепить по очереди.

В то апрельское утро на Бродвее Берри помолчала несколько секунд, обдумывая его интерес к Минкс Каттер. А потом задала тот самый вопрос, которого ждал Мэтью:

— Ты к ней неравнодушен?

— К кому?

— Сам знаешь. Эта Каттер. Ты неравнодушен к ней?

— Она мне не безразлична.

Берри резко остановилась, встав перед ним. Глаза смотрели пронзительно, подбородок слегка задрался. Россыпь веснушек ослепила его своим пылающим великолепием.

— Тебе нравится меня дразнить? Эти словесные игры и твои… твои скрытые значения слов! Я задала тебе вопрос, Мэтью: ты неравнодушен — в романтическом смысле — к Минкс Каттер?

Он обдумал ее вопрос. Посмотрел на землю. Взглянул на небо. Затем на свои руки, потер рукавом пуговицы сюртука. Посмотрел в лицо, которое считал таким красивым, зная при этом, что не менее прекрасны ее ум и сердце, и сказал настолько холодно, насколько было возможно в такой теплый день:

— Может быть. Что из этого?

На лице девушки отразилась мука, но лишь на миг. Если она рассыпалась на куски за это короткое время, то собрала себя так же быстро.

— Понимаю, — сказала она.

Но Мэтью знал, что она не понимает. Он знал, что голова Берри запросто могла быть отделена от тела ножом Сирки, что ее красота могла перевариваться в кишках осьминога. Или она могла сорваться в темноте с обрыва и найти смерть на острых камнях. Или ее схватили бы охранники, скрутили бы, и… что? Избили бы и изнасиловали в тюрьме?

Мысль об этом была невыносима, и невыносимо было думать, как все это едва-едва не произошло. Поэтому Мэтью накануне принял твердое решение, как поступить со своей любовью, и сейчас был момент претворения его в жизнь.

Он решил, что заставит девушку возненавидеть его.

— Минкс Каттер — она… необыкновенная, — сказал он. — Совсем не такая, как все.

— Это точно, что не такая. Ходит в мужской одежде.

— Уникальная женщина. Женщина, а не девчонка.

— Ой, вряд ли женщина, — последовал немедленный ответ.

— Вся, с ног до головы, женщина. И невероятно меня увлекает. Понимаешь, ординарное приедается.

Он думал, что теперь-то она в нокауте.

Но Берри по-прежнему твердо стояла на ногах и была на его стороне.

— Я думаю, ты когда-нибудь обнаружишь, что среди ординарных, как ты выразился, людей, встречаются экстраординарные. Если дашь себе труд присмотреться как следует.

— У меня интересная жизнь, — сказал Мэтью, едва не скривившись от отвращения к самому себе. — Почему ее романтический аспект должен быть менее интересен?

— Отчего ты сегодня так холоден? Будто и не ты совсем!

— Просто это новый я, — ответил он.

И, быть может, это отчасти было правдой: Мэтью сам не знал, полностью ли он избавился от Натана Спейда.

— Этот «новый ты» не очень мне нравится, Мэтью. Если честно, то совсем не нравится.

— Я такой, какой есть. И каким буду и впредь. — Он скривился, не в силах терпеть собственную бессердечную ложь. — Сейчас я иду на встречу с Минкс. Не сделаешь ли мне одолжение? Лучше я пойду один, чем буду по дороге вести ненужную дискуссию.

— Вот как? — Она кивнула. Щеки у девушки густо покраснели, веснушки казались перчинками. Но глубоко в глазах — и это зрелище выворачивало его душу наизнанку — была такая обида, что он готов был вырвать себе глаза, лишь бы не видеть этого страдания. — Хорошо, Мэтью. Хорошо. Я думала, что мы друзья. Я думала, что мы… не знаю, как назвать.

— Я тоже не знаю, — ответил он, как последняя сволочь.

— Не понимаю… не могу понять… отчего…

— Ох, Берри, — сказал он. — Ну прекрати уже лепетать!

— Я приходила к тебе на помощь, когда была нужна. И ничего не просила взамен, Мэтью! Лишь помогать тебе! Как ты не понимаешь?

— Именно это я и пытаюсь довести до твоего сознания. — Он набрал воздуху — следующие слова могли прозвучать убийственно. — Я был неправ, когда исповедовался тебе на корабле. Это была слабость, и я о ней сожалею. Потому что на самом деле ты никогда не была мне нужна. Вчера не была, сегодня не нужна, и завтра не будешь.

На этот раз он увидел в ее глазах смерть. И сам умер вместе с нею — почти.

— Отлично, — сказала Берри. И снова, как скрежет смыкающихся льдин: — Отлично. Удачного тебе дня. — Голос прозвучал хрипло, она торопливо прокашлялась. Потом повернулась и быстро пошла прочь. Через шесть шагов она обернулась. На глазах у нее были слезы, и она сказала еле слышным голосом:

— Между нами все кончено.

И хорошо, что она ушла сразу, потому что Мэтью заставил себя идти в другую сторону, не к Гарден-стрит, и шатался при этом как пьяный, хотя пил одну только воду, и все перед глазами расплывалось и было совершенно неправильно, и сердце ныло, и глаза будто кровоточили. Еще несколько шагов — и оторвался каблук у правого ботинка, отчего Мэтью захромал, еще больше напоминая пьяного. И как пьяный внезапно очнувшись, заметил, что сидит поддеревом на кладбище близ церкви Троицы, среди тех, кто уже познал свою окончательную судьбу и оставил позади и свою любовь, и свои утраты. Там он провел какое-то время, мечтая, чтобы какой-нибудь призрак нашептал ему о силе и твердости, о воле держаться, и прочую ерунду в этом роде, но ни один дух не снизошел к его мольбам, так что юноша вытер глаза, поднялся и пошел своей дорогой. Шел и думал, что где-то в Небесах или в Аду один дух сейчас аплодирует ему, и имя этому духу — Натан.

Перед тем, как покинуть это селение мертвых, Мэтью почувствовал неудержимое желание позвать Берри, будто она могла его услышать. Позвать, попросить прощения, сказать, что солгал, что все неправда, но что он боится за нее и опасается, что профессор Фелл обрушит на нее свой гнев.

Да, в основе всего этого лежал страх.

Но он не позвал девушку, потому что это было бы напрасно, да и вообще жребий брошен.

Между нами все кончено.

Четыре слова, которые он унесет с собой в постель в этой самой обители безмолвствующих.

— Да, — сказал Мэтью, глядя на дверь таверны Салли Алмонд в девятнадцать двадцать девять по настенным часам. — Непременно еще одну бутылку.

— Смотрю, ты последнее время много пьешь. — Грейтхауз налил в стакан Мэтью остатки вина из бутылки и показал официантке «пустого солдата». — С чего бы это?

— Жажда, — ответил Мэтью.

С тихим металлическим звуком щелкнули часы, и сдвинулась минутная стрелка. В тот же момент открылась дверь и вошла Кэтрин Герральд.

Сейчас, как тогда в октябре, она была аккуратна, подтянута и привлекала всеобщее внимание. Ей было около пятидесяти, черты лица резкие, глаза пронзительные, синие. Прямая спина, элегантная манера держаться и ни малейших признаков старости или болезни. Из-под надетой набекрень темно-красной модной шляпки для верховой езды выглядывали темновато-седые волосы, полностью побелевшие на висках и на резко выраженном «вдовьем пике». Одета дама была в коричневое платье, украшенное вышивкой, с кожаными пуговицами, схваченное широким кожаным поясом. Вокруг шеи шарф того же цвета, что керамика у Стокли — цвета индейской крови. На руках — коричневые кожаные перчатки.

Она прошла по таверне прямо к столу, из-за которого поднялись ей навстречу Мэтью и Хадсон. Она являлась их работодателем, а ее покойный муж — основателем агентства «Герральд». Он был убит Тиранусом Слотером по приказу профессора Фелла. В октябре она сказала Мэтью, что уезжает в Англию и вернется в мае. Вот она и вернулась, и когда вчера прибыла, послала Мэтью письмо из «Док-Хаус-Инн», сообщив о своем присутствии.

Мэтью написал в ответ: «Есть человек, которого я хочу вам представить. Ее зовут Минкс Каттер, и она когда-то была партнером профессора Фелла».

— Здравствуйте, мисс Каттер, — сказала миссис Герральд, протягивая руку. Минкс ее пожала. — Я вами заинтересована и хочу услышать вашу историю. А также твой рассказ, Мэтью. В твоем письме, скажем прямо, маловато подробностей. Сейчас я выпью вина, решу, что буду есть, а потом выслушаю все, что вы скажете.

Она села напротив Мэтью, чтобы лучше видеть выражение его лица.

Мэтью кивнул. Он подумал, что через пару часов, когда он поведает свою историю, а Минкс — свою, миссис Гарднер устремит взгляд на принцессу ножей и скажет: «Мне сдается, что вы на своем жизненном пути сделали несколько неверных шагов, мисс Каттер. Но вот — вы здесь, на дороге более прямой. С вашей стороны это очень храбро: знать, что я еду, знать историю моих взаимоотношений с профессором, и при этом сесть со мной за один стол. У меня возникло такое ощущение, что дефицита храбрости вы не испытывали никогда. Скажите, мисс Каттер: интересует ли вас процесс расследования! Потому что если да — и если вы заинтересованы в продолжении вашего теперешнего пути и, возможно, исправлении прошлого зла, тогда… тогда нам с вами есть о чем поговорить».

Но до того они еще будут заказывать еду.

Принимать заказ подошла сама Салли Алмонд.

Мэтью размышлял. В частности, о хищниках. О безумном житейском море и тварях, что в нем блуждают. Об опасных течениях, в которые его работа — а теперь и призвание — бросают его.

По принципу «тони или выплывай».

Сердце у него все еще очень болело из-за Берри, но он чувствовал, что должен оставить ее, чтобы не подвергать опасности, чтобы двигаться дальше, чтобы готовиться к следующей встрече с профессором Феллом. Эта встреча ждет его, и скорее всего, она не за горами.

А следующим пунктом в его повестке дня был ответ на последнее письмо некоего мистера Седжеворта Прискитта из Чарльз-Тауна, который просил предоставить курьера для сопровождения своей дочери Пандоры на ежегодный бал Дамоклова меча, проводимый в Чарльз-Тауне в конце июня.

Интересно, почему отцу приходится платить за эскорт для своей дочери. Она настолько безобразна? Мэтью еще подумал, какого рода события могут произойти в подобном путешествии, потому что такое имя, как Пандора, наводит на мысли, что где-то должен быть ящик, который если открыть, то вылетят…

…что вылетит?

Когда вылетит, тогда и посмотрим.

Но о чем бы ни думал Мэтью, мысль его постоянно возвращалась к хищникам. К созданиям страха и зла, тихо плывущим во тьме, и быть может, даже сию минуту сужающим около него смертельные круги.

Он проголодался. Надо отложить эти мысли на потом, отдав должное ужину и вину.

Еще раз перечитав меню на доске, Мэтью сообщил Салли, чего хотел бы попробовать.

Она ему ответила, что да, свежепойманная, великолепная, и она, Салли, скоро принесет ему полную тарелку этой прекрасной жареной акулы.