Марон зевнул, потянулся и встал. Зверь, задремавший рядом с ним, встряхнулся и тоже зевнул, демонстрируя разом все сорок два зуба.
«Не та дорога, поворачивай обратно», — крупными буквами было выбито на придорожной скале, под которой они провели эту ночь.
Но дорога была та, и поворачивать Марон не собирался. Ибо несколько суток назад в крепость Хорсен, где он, поправляясь от страшной болезни, провел всю зиму, прилетел голубь с привязанным к ноге письмом:
«Марон! Немедленно отправляйся к Тойскому перевалу. Жду тебя там. Необходима твоя помощь. Рэн».
Итак, уже много лиг тянулась его дорога. Но в сотне шагов от скалы с надписью она заканчивалась. Поперек нее пролегала другая, широкая и торная. Марон постоял немного в раздумье и повернул направо.
Конечно, раздумывал он вовсе не над тем, в какую сторону свернуть — идти в Илорт или, тем более, в Бромион ему было совсем ни к чему. Но, направляясь по Бромионскому тракту на юг, он неизбежно попадал в Румпату, а этого ему совсем не хотелось: прошлым летом он чуть не попался там на краже.
«Ох, и повезло же мне тогда! — горько усмехнулся про себя Марон. — Со всеми перессорился. В Маллен мне теперь нельзя, в Румпату нельзя, в Альту тоже не стоит… И почему я не летаю, как вон этот?»
В небе плавно кружил гриф, очевидно, выискивая какую-нибудь падаль.
Можно, конечно, было и не заходить в Румпату, а попытаться пересечь Железные Пески, выйти к чегерольским развалинам и оттуда уже, ориентируясь на вершины Вэдонга, идти к перевалу. Будь у Марона машина — он бы непременно так и поступил, несмотря даже на то, что дорогу на Чегерол он помнил плохо. Но брести в одиночку пешком по безводной пустыне несколько суток — этот вариант Марона привлекал куда меньше, чем возможные осложнения с румпатским гарнизоном. Тем более что официальное обвинение ему предъявлено не было. И в том, что оно предъявлено не будет никогда, сомневаться не приходилось — Солнечный Меч, выкраденный из румпатской оружейной, был уничтожен в Крихене вместе с Лунным.
Беда, однако, заключалась в том, что для того, чтобы отравить человека или ударить его кинжалом, улик и доказательств не требовалось. И, если кто-то в Румпате знал, что в действительности украли Марон и Рэн, он вполне мог и решиться на месть.
Лес, покрывавший отроги Аладонга, между тем заметно редел, превращаясь мало-помалу в узкие извилистые ленты вдоль стекающих со склонов ручьев. Дорога не менее прихотливо вилась между ними. Иногда от нее ответвлялись небольшие тропки, ведущие к воде, — и тогда человек и зверь сворачивали туда и, напившись, возвращались назад.
Ближе к закату из-за деревьев выглянули верхушки башен. Это уже была Красная провинция, точнее, заштатная крепость под названием Моррат.
В Моррате Бромионский тракт кончался, упираясь в Великий Северный.
Марон вошел в ворота, представился и последовал приямиком в трапезную. В маленьких придорожных крепостях странников едва ли не больше, чем гарнизонных бойцов, поэтому ужин там затягивается, как правило, надолго. Так что поесть он успел.
Потом он вышел во двор, надеясь напроситься в попутчики к кому-нибудь из шоферов. Но и здесь ему не повезло: машина во дворе была всего одна, и та шла в Ангнор.
Из Ангнора, впрочем, можно было отправиться морем в Кор и уже оттуда пробираться к Тойскому перевалу. Только никому не известно, сколько дней (а то и недель) пришлось бы ждать корабля и погоды. Да еще неизвестно, согласился ли бы капитан высадить там Марона. А Рэн ждала помощи. Немедленно.
И потому с первыми лучами солнца Марон отправился по Великому Северному тракту пешком. И не на восток, в Ангнор, а на запад — в Румпату.
В Румпате, резиденции магистра Красной провинции, он появился уже ближе к вечеру.
Прежние ворота крепости были наглухо замурованы. Зато тот пролом, через который прошлым летом проехал «Красный вихрь», был снабжен каменной аркой с резными цветочками, двумя тяжелыми дубовыми створками, узкой калиткой и будкой для часового.
— Здесь ли Рахан из Румпаты? — поинтересовался у него Марон, войдя внутрь.
— На Юг уехал. Куда-то за Хорос, — коротко ответил часовой.
— А Рэн из Карса давно ли здесь проходил?
Часовой молча пожал плечами и, отложив тетрадь в сторону, кивком показал, что разговоры окончены.
Отужинав из общего котла с гарнизонными румпатскими бойцами, Марон поднялся в библиотеку.
Стоп!
Неясная тревога, не покидавшая Марона с того самого часа, когда он все-таки решился идти через эту крепость, сменилась холодным чувством опасности.
Библиотекарь был не тот. Другой!
— Могу ли я посмотреть записи о странниках? — безразличным тоном спросил он.
— А что случилось? — поинтересовался библиотекарь.
— Да тут из нашей провинции один исчез, — еще более равнодушно пояснил Марон. — Вот и ищем, где он был.
Библиотекарь долго копался в каталоге. В любой другой момент Марон не обратил бы на это внимания — но не теперь.
«Ох, недавно же ты, парень, работаешь в этой должности, — думал он. — Не успел еще выучить, что где стоит. Так, а это что такое?»
На деревянной стойке были ясно видны глубоко вырезанные острым ножом эльнарские руны:
«Солнечный Меч. Бегите».
Библиотекарь наконец-то принес требуемое. Марон долго листал пухлую тетрадь, но Рэн из Карса не значился нигде.
— Ну что, нашел? — не выдержал в конце концов библиотекарь.
— Нет. Похоже, его здесь не было, — кивнул Марон.
— А куда он направлялся-то?
— В Киралонг. Из Синей, — Марон упомянул свою родную провинцию только потому, что Рэн месяц назад на его глазах спустилась с перевала Алансолон именно туда.
— А с чего ты взял, что он через Румпату шел?
— А как же еще? Другой-то дороги нет. Если только в Лахуст и оттуда морем…
— Да нет, я не об этом, поморщился библиотекарь. — Может, его следы в Альте найдутся?
— Может, и в Альте, — согласился Марон. — До Киралонга он, во всяком случае, не дошел. И в Румпате, судя по записям, тоже не появлялся. Ладно, держи, — он протянул тетрадь через стойку. — А это что, гномы вырезали? — он выразительно провел пальцем по надписи.
— Наверное. В прошлом году тут землетрясение случилось, так они приходили, чинили. Только это не при мне было, а при прежнем библиотекаре. Помер он недавно, вот я сюда и попал вместо него.
— Да пребудет в мире, — кивнул Марон. — А что с ним стряслось-то?
— А кто его знает. Пару дней всего проболел и помер.
— Ладно, пойду, пожалуй. Привет! — Марон махнул рукой и вышел аз дверь. В том, что прежний библиотекарь умер не случайно, он не сомневался.
И потому, выйдя боковым ходом во бвор, он сразу же юркнул в то заведение, которое во всех крепостях строят в самом дальнем углу. Закрывшись изнутри на задвижку, он аккуратно выдавил две доски у себя над головой и через получившуюся дыру выбрался на крышу. Коротко свистнул — и почти сразу из-за угла метнулась наверх серая тень.
Марон подсадил волка на стену и, подтянувшись, выбрался туда сам. Мгновени спустя они оба были внизу.
Идти в Альту он, конечно, не собирался. Тем более, что следов Рэн он не обнаружил бы и там. Равно как и в Киралонге.
Но, конечно, он узнал об этом гораздо позже. Пока же человек и волк шли наугад по лесистому косогору, все более удаляясь от Румпаты — до того часа, когда наконец, последние мелькавшие в верхних бойницах огоньки не исчезли за вековыми деревьями. Лишь тогда Марон облегченно вздохнул, лег на землю и, завершувшись в пестрый плащ, закрыл глаза.
«Интересно, как же все-таки Рэн добиралась до Тойского перевала? — подумал он. — Если и вправду через Киралонг, тогда, получается, я наврал, что ее там не было. Нехорошо».
С этой мыслью он, наконец, заснул.
Проснулся он от прикосновения к щеке влажного волчьего носа. И, оглядевшись, сразу же понял: надо уходить. Звезды на востоке еще не начинали бледнеть. Но на севере, там, где возвышались невидимые отсюда стены Румпаты, отчаянно стрекотала сорока.
Чуткая эта птица раньше всех заметит человека — и тут же примется трещать об этом всему лесу. И если у Марона и были поначалу на сей счет какие-либо сомнения, то они тут же исчезли: где-то совсем неподалеку свистнул сокол.
Соколы охотятся на открытых пространствах, и в глубине леса им делать нечего. К тому же этот сокол свистел фальшиво. Не настолько, правда, сильно, чтобы на это кто-нибудь обратил внимание. Даже сам Марон — в обычной обстановке. Но не сейчас.
Поэтому, стараясь не шуршать и не наступать на сучья, он запахнул плащ и бесшумно, серой тенью, скользнул вверх по склону вслед за волком.
Тот привел его к пещере — вполне, казалось, подходящей для того, чтобы спрятаться. Но, судя по тяжелому духу, в ней жил медведь.
Выбирать, однако же, не приходилось. Марон сунулся внутрь. Волк последовал за ним.
Хозяин, к несчастью, был на месте. Угрожающе оскалив желтые зубы, он поднялся на задние лапы… и тут же взгляд его встретился со взглядом человека.
С минуту они смотрели друг другу в глаза. Медведь не выдержал первым. Проворчав что-то вроде «р-разбудили», он опустился на четыре лапы и отошел в дальний угол.
А сзади уже подходили преследователи.
— Смотрите, пещера! — негромко произнес кто-то.
— Э, да в ней же медведь! — ответил второй голос.
И тогда Марон неожиданно для самого себя рявкнул — так, что волк со страху присел на задние лапы, а хозяин берлоги, очевидно, опасаясь нашествия незваных гостей, взревел уже совершенно оглушительно.
— Еще и не один, — откликнулись снаружи.
— Да ну их обоих к Червю, пойдем. С волком он сюда не сунется, — распорядился первый голос.
Они ушли, как им казалось, бесшумно — хотя Марон без труда определил, что их было трое и что ушли они не притворно, а на самом деле. Но все равно из берлоги он не высовывался до вечера.
А когда стемнело, он поблагодарил ворчливого хозяина за приют и, выйдя наружу, зашагал на юг параллельно дороге.
Он шел ночами, прячась днем. И лишь когда леса сменились лугами — только тогда, но не раньше, Марон пошел открыто, ибо прятаться здесь уже было негде. Тем более, что дорога к тому времени уже повернула на запад, и, стало быть, до Тойского перевала оставалось не более дня пути.
Что же касается Рэн, то, даже если бы кто-нибудь вздумал обыскать все крепости всех семи провинций, следов молодого рыцаря из Карса он не обнаружил бы нигде. По всем бумагам он исчез сразу же, как только вышел из Хорсена, и Марон напрасно беспокоился, что его (то есть Марона, конечно, а не Рэн) могут уличить во лжи. Хотя, если подходить к делу строго, в Киралонге Рэн все-таки была. Правда, кроме нее самой, об этом не знал никто.
А началось все около месяца назад, в тот день, когда трое юношей, незадолго до того отправившиеся на Поиск в район перевала Хайн-Гхой, примчались обратно в Хорсен почти в шоке.
По букве Устава Поиск следовало признать несостоявшимся и забыть об этом случае до следующего года. Но ребята утверждали, что на них напал сам Великий Червь!
— В Лойском ущелье? Что за чушь! — возмущался хорсенский командор.
— Вообще-то про него разные слухи ходят… — задумчиво произнес Марон.
— Но не настолько же!
— Постойте… — внезапно произнесла Рэн. — По-моему, если бы они решили соврать, то наверняка придумали что-нибудь поправдоподобней. Великий Червь… где же он обитает?
— А Червь его знает, где он обитает, — хмуро отозвался командор.
— А мне вот как-то попалась в руки одна книга, — ответила Рэн. И, прикрыв глаза, процитировала по памяти: — «Аз же, грешный, не соблюдя сего, едва не оставил душу свою во тьме Гхойского ущелья, где обитает Великий Червь и с ним — почитающие того, чье имя не произносимо».
— Гхойское ущелье? — удивился командор. — Ну и что? Где Гхойское ущелье и где Лойское?
— А перевал как называется? Хайн-Гхой!
— Ну да, «Тень Преисподней». «Гхой» — это же «преисподняя»?
— А вот нет! Уж свой-то родной язык я знаю! Это вообще не эльнарское слово, а гномское! «Гхой» — это просто «ущелье», потому и гномы называют себя «гхолдар» — «те, кто из ущелий»!
— То есть… «Хайн-Гхой» — это «Тень Гхоя»? — медленно, не веря еще смутно мелькнувшей в его голове мысли, произнес командор.
— Скорее даже не «тень», а «образ», — кивнула Рэн. — И речь идет не о перевале, а о самом Лойском ущелье. Оно… ну да, оно есть образ и знак Гхойского. И в нем тоже живет если не сам Великий Червь, то кто-нибудь из его многочисленных родственников.
— Постой-ка… — произнес Марон. — Так ты что, хочешь идти туда?
— Придется. А ты оставайся пока тут. Хорошо? Если что, я на всякий случай голубя здешнего с собой возьму. Да, а командор возражать не будет?
— Права не имею возражать, — улыбнулся командор Хорсена. — Будь ты хорсенским странником, имел бы. А вы же оба из Синей, как пришли, так и уйдете. Кстати, ты куда пойдешь?
— Гхойское ущелье ведет к Киралонгу, — ответила Рэн. Так что пока в Киралонг. А там уже видно будет.
…Наутро она спустилась с перевала в долину и спустя сутки добралась до одного из притоков Ксоревы.
Там кипела работа. Паводок был в самом разгаре, и плотогоны спешно вязали огромные плоты, чтобы успеть сплавить их вниз до лета, когда вода начнет спадать. Обращаться к кому-либо было бессмысленно — в лучшем случае ей бы сказали, куда она может идти со своими вопросами. Поэтому Рэн разыскала пожилого деда, распоряжавшегося всей этой муравьиной работой, и молча стояла перед ним, пока он не соизволил спросить, что же все-таки угодно благородному рыцарю.
— Не откажи насчет проезда до устья, — попросила Рэн. — За работу.
— Это что, бесплатно? — дед окинул полупрезрительным взглядом щуплую и невысокую фигуру.
— За работу, — повторила Рэн.
— А ну-ка, подними вот это бревнышко, — дед поднялся с толстого дубового кряжа, на котором только что сидел.
Рэн легонько толкнула кряж ногой. Он был вдобавок еще и сырым.
— Смеешься, что ли? — насколько могла вежливо поинтересовалась она. — Такую колоду одному человеку поднять не под силу.
— Это точно, не под силу, уж я-то знаю. А кашу варить умеешь? — совершенно неожиданно поинтересовался старик.
— Умею.
— Зовут-то тебя как?
— Рэн из Карса.
— Ну так вот, Рэн из Карса, что я тебе скажу, — артельный староста снова сел на дубовую колоду и уважительно похлопал по ней ладонью. — Если б ты это бревнышко попытался поднять, я б тебя точно не взял. А так хоть кашу варить будешь. Котел и продукты вон под тем навесом.
Рэн даже и не подозревала, на что обрекла себя, согласившись варить обед для всей артели. Она, конечно, понимала, что валить лес — работа не из легких. Тем более — таскать бревна к воде. Или, скажем, работать шестами, проводя тяжелый плот через все повороты реки. И все равно даже годы спустя, когда ее просили рассказать об этом, она всегда начинала одной и той же фразой:
— Ну и ели же эти плотогоны!..
За все дни своего плавания по Ксореве она не видела ничего, кроме котла. Спать ей удавалось только урывками. И потому вряд ли стоит говорить о том, с каким чувством она наконец увидела впереди длинный, от берега до берега, ряд небольших плотов, соединенных прочными стальными цепями — Последнюю Запань, конец пути, цель и смысл путешествия. А с другой стороны уже попыхивал дымом небольшой пароходик.
Почти до полудня артельный староста торговался с капитаном, сквалыжничая из-за каждого медяка — с воды это было слышно великолепно. Наконец договаривающиеся стороны пришли к обоюдному соглашению
— Подходи за выручкой! — радостно гаркнул дед, спускаясь по трапу вниз.
Немного денег, к ее удивлению, досталось и Рэн. Впрочем, это было как нельзя кстати — теперь не надо было уговаривать капитана. Чего доброго, пришлось бы наниматься в кочегары. Или невесть сколько ждать орденского корабля — орденские возят странников бесплатно. Но это только если капитану по пути. И если ему вздумается проверить, впадает ли по-прежнему Ксорева во Внутреннее море. А вольные торговцы возить бесплатных пассажиров не обязаны.
— Эх, жалко, — искренне вздохнул староста, — расплачиваясь с Рэн. — Хороший был повар.
Она улыбнулась, распрощалась со всеми и взялась за свой заплечный мешок, в который не заглядывала с того самого дня, когда пришла в артель.
Странно… Почему он такой тяжелый? Плотогоны, что ли, туда подарков на дорогу тайком насовали? Или смеху ради камень подложили?
Решив выяснить это позже и без свидетелей, она отчаянным усилием подняла свое имущество на плечи и направилась к пароходу.
Капитан пребывал в весьма мрачном настроении. Похоже, сделка оказалась для него не слишком выгодной.
— Чего надо? — буркнул он.
— Капитана, — ответила Рэн.
— Ну, я капитан. Чего надо-то?
— Куда судно идет?
— В Киралонг. С грузом леса, чтоб его! — капитан обидно выругался.
— Пассажира возьмешь?
— Тебя, что ли?
— Да. И еще вот зверь.
— Плати деньги и ступай со своей кошкой в кормовую каюту. Обед — в два часа. И, будь любезен, не мельтеши на палубе. У нас сейчас будет самая работа: плот этот проклятый разбирать и на борт грузить.
Поблагодарив, Рэн прошла к себе. Закрыв дверь на задвижку, она опустила заплечный мешок на пол и осторожно развязала стягивающую горловину веревку.
— Тсс… — из мешка высунулась всклокоченная голова с прижатым к губам пальцем. — Ты здесь одна?
— Одна, — машинально призналась Рэн.
— Рябинка, вылезай, — лохматое существо выбралось из мешка, ведя за собой еще одно, почему-то сильно смутившееся. Оба они были ростом не больше трех стоп.
— Я ужасно страшная, да? — поинтересовалась Рябинка.
— На, причешись, — Рэн протянула ей свою гребенку. — Ведь вы оба — фиги? Лесной народ, да? Тогда что же вы здесь делаете?
— Наш дом лесорубы разрушили, — горько вздохнув, признался тот, что выглянул первым. — Жить нам больше негде. Мы забрались в твой мешок, потому что ты — эльна, а эльнар почитают все живое и никогда не срубят для костра зеленеющее дерево.
— О боги! — ужаснулась Рэн. — Так вы от самого Алансолона в моем мешке живете? Давайте я вам с обеда хоть хлеба принесу… Зовут-то вас как?
— Я — Дубовик, — представился фиг. — А это вот Рябинка.
— Ну что мне с вами делать? — грустно улыбнулась Рэн. — Я ведь в Киралонг иду. А Желтая провинция — край безлесный. Ладно, что-нибудь придумаем.
Однако ничего путного придумать она так и не смогла. Ведь лесному народу нужна не крыша над головой, а листва. Да еще не всякая листва подошла бы Дубовику и Рябинке. Ни к чему им вэдонгские буки, грабы и каштаны. А дуб и рябина растут на Севере, от которого пароход каждую минуту удалялся все больше и больше.
Несколько дней прошло без всяких приключений. Но однажды утром, выйдя на палубу, Рэн улыбнулась и приветственным жестом протянула руку к видимой ей одной точке на горизонте.
— Эль-Нат, Звездный Пик, — прозвучал сзади голос капитана. — Самая высокая вершина Вэдонга. Я вижу, ты уже здесь постранствовал?
Она кивнула, не вдаваясь в подробности. Капитану ни к чему было знать, что рядом с ним стоит Рэн из Тильта — легендарный водитель кораблей, давным-давно исчезнувший в море и теперь зовущийся Рэном из Карса.
Поэтому она просто стояла и смотрела, пока на горизонте не показались башни неприступной Киралонгской крепости. Лишь тогда она прошла в свою каюту и сказала Дубовику и Рябинке:
— Полезайте обратно в мешок.
С этим мешком она вскоре вновь появилась на палубе — когда пароход уже подходил к берегу, почти сплошь утыканному плотами с двусмысленной надписью: «Не приставать! Продано».
Рэн сошла по трапу и, помахав капитану рукой, зашагала по улице, ведущей прочь от цитадели. Показываться в ней она, конечно же, не собиралась. Слишком мало времени — всего восемь лет — прошло с тех пор, как она звалась Рэном из Киралонга.
Отойдя от города на почтительное расстояние, она выпустила лесовичков, и дальше они пошли уже вчетвером. До тех пор, пока дорога не свернула вправо, а впереди не показались две огромные скалы — Гхойские ворота, о которых ходили самые мрачные слухи. Говорили, что они захлопываются за каждым входящим, и никому еще не удавалось вернуться обратно…
Но дорога, прихотливо извиваясь, уходила наверх, на самый край ущелья. Шесть раз она поворачивала то к городу, то опять к перевалу, пока, наконец, не вывела на ровную площадку над сорокасаженным обрывом. И, поглядев через левое плечо, Рэн еще успела увидеть последний луч заката, гаснущего в голубовато-серебристой глади Внутреннего моря.
— Привал, — скомандовала она.
Спала она плохо. Всю ночь ее мучили кошмары. А, открыв глаза, она увидела над собой плоскую чешуйчатую голову с раздвоенным высунутым языком и узкими вертикальными зрачками.
«Это сон, — подумала она. — Сейчас я проснусь, и все будет хорошо».
Но через несколько мгновений пришло страшное понимание: это не сон.
Великий Червь!
«Ну сколько можно выслушивать одно и то же? — раздался внезапно в ее сознании незнакомый голос. — Сколько еще раз нас будут позорить сравнением с этим отродьем тухлого яйца?»
— Кто ты? — спросила Рэн, все еще дрожа от страха. — Как тебя зовут?
«Я — шихх, а по-вашему — змей, — ответило существо. — Имя мне — Авши. И не бойся меня, — добавил он. — Меня не интересует добыча, если она крупнее крысы».
— Он живет там? — спросила Рэн, указывая ан Гхойские ворота.
«Там. И еще в одном ущелье на Севере, хотя в тайне вещей и это, и то — едины. Но ты, кажется, думаешь, что мы ненавидим его лишь за то, что он схож с нами? Поверь, это не так. Здесь невдалеке обитает некто, принадлежащий к твоему роду, и он проклинает Червя ежеутренне. Мне неведомо его имя, но лицо его так изуродовано огнем, что ты воистину придешь в ужас».
— Роллон?! — ахнула Рэн. — Он жив? Веди меня к нему!
— Ищи Рэн. Помнишь ее? Ищи.
Волк добросовестно обнюхивал камни. Внезапно он проворчал нечто весьма неодобрительное («кошку почуял», — догадался Марон) и мелкой рысцой затрусил в противоположную от Киралонга сторону. Там, вдалеке, мерцал одинокий желтый огонек.
Марону сразу вспомнилась книга, читанная прошлым летом в Румпате. Он нимало не сомневался, что идет сейчас по той же самой дороге, по которой некогда шел Скогул, неизвестно почему считая, что она ведет в город. И так же, как и Скогула, эта дорога должна была привести Марона к дому Роллона Серой Тени. Там, очевидно, и ждала его Рэн.
«Вот только от дома, скорее всего, остались одни развалины, — подумал он. — Неудивительно, что его с Тойского перевала никто и никогда не видел».
Тропинка внезапно ушла круто вниз, и не ожидавший этого по темному времени суток Марон оступился, упал и съехал на спине. Немного — на шесть стоп, не больше. Но в эти мгновения он с ужасом думал, что вот-вот окажется в Гхойском ущелье… И лишь когда его ноги снова коснулись замли, он вспомнил: Скогул тоже один раз упал.
«И тоже в этом самом месте, — подумал Марон. — Будь у него хоть чуточку побольше ума, он бы понял, что дорога не та. Хотя бы потому, что она явно не проезжая. Да и Звездный Пик ни с чем спутать невозможно, вон он как светится».
И действительно, снежная вершина Эль-Ната, острая, как лезвие кинжала, сияла холодным голубоватым светом на фоне черного неба, усыпанного яркими мерцающими звездами.
Они еще не начали гаснуть, а правая грань пика, та, что была обращена к Железным Пескам, уже слегка отливала розовым. Потом — алым, еще чуть позже — пронзительно-оранжевым. А Марон все шел и шел вслед за волком, пока весь восток не охватило малиновое пламя.
Огонек, звавший странника к себе всю эту ночь, погас, растворившись в свете наступающего дня. Но он был где-то совсем рядом — в этом усомниться было невозможно. И вдруг неожиданный порыв северного ветра донес из-за недалекой скалы громкие ругательства. Судя по голосу, бранился мужчина:
— Ты! Глиста поганая! Тебя Неназываемый голой задницей из краденого яйца высиживал!
Засим последовали такие фразы, что, будь они обращены к нему, Марон тут же вызвал бы сквернослова на дуэль. Но, судя по некоторым подробностям, костерили все-таки Великого Червя.
За поворотом открылась небольшая — примерно пятнадцать сажен на пятнадцать — площадка, круто обрывающаяся в ущелье. На самом краю стоял эльна в длинной светлой рубахе и, глядя вниз, выкрикивал обидные ругательства.
А чуть в стороне светился единственным окошком небольшой каменный дом, неотличимый по цвету от окрестных скал. И на пороге, нимало не смущаясь тем, что ей поневоле приходится слушать, сидела Рэн.
— Привет, Марон! — крикнула она так, словно они расстались только вчера.
— Привет, Рэн! — кивнул тот. — Кто это тут в сквернословии упражняется? Да еще на людском языке.
— А на эльнарине он ругаться как следует не может, в нем бранных слов практически нет, — отозвалась Рэн.
Сквернослов между тем смолк и повернулся к Марону. Правая половина его лица была обезображена грубыми шрамами от давнего страшного ожога, только чудом не затронувшего яростно полыхающие синие глаза.
— Роллон Серая Тень, — представила его Рэн. — Родной брат моего отца, да пребудет он в мире. А это Марон из Крихены. Мой муж.
— Что? Так ты еще и за смертного замуж вышла? — Роллон, похоже, еще не успел остыть. — Эльнар тебе не хватало, что ли? Чем тебе Аларон был плох? Или Тырнат?
Марону очень хотелось высказать по этому поводу несколько слов, но он сдержался.
— Ты не понял, — спокойно возразила Рэн. — Мы с ним поженились на Аладонге. По эльнарскому обряду. Так что ты можешь возмущаться сколько угодно, но это все, что ты можешь сделать. А что касается Аларона, то он у нас был свидетелем. Он и еще Равини. И оба признали Предназначение.
— Предназначение?! — выкрикнул Роллон. — Да ты… да вы хотя бы понимаете, что…
— Понимаю, — спокойно ответила Рэн. — Именно для этого я и попросила его прийти сюда.
— Да в чем дело-то? — спросил Марон.
— Вон там внизу — логово Великого Червя, — ответила Рэн. — Его не видел никто и никогда. А кто видел — те по большей части потом уже ничего не рассказывали. Насколько я знаю, уйти живым и в своем уме удалось только Аларону. И то лишь потому, что он смотрел не отсюда, а с Дозорной Башни. Так вот, Аларон мне рассказывал, что, когда он увидел Червя, в его уме прозвучала странная фраза. Вот она: «Не суждено сей твари быть истребленной никем из говорящих — ни человеком, ни эльною — но лишь Двое, соединенные узами Предназначения, смогут очистить от него мир». А потом, буквально на днях, Роллон рассказал мне одну легенду…
…В начале его жизни было Слово. И Слово было к тому, чье имя неназываемо, ибо произносить его есть богохульство.
«Как хорошо!» — подумал он, впервые увидев небо и солнце.
— А что такое «хорошо»? В этом мире вообще есть что-то хорошее?
Он был еще совсем маленький и не понимал, что такая фраза может быть рождена только раздраженным умом, объятым воистину сатанинской гордыней. Или пронзительно ясным чувством сострадания ко всему живому.
А тот, другой, день за днем, все нагляднее и нагляднее демонстрировал ему, что мыслям, по подлости своей равным убийству спящего, нет ни предела, ни окончательного слова.
— Ты своими жалкими мозгишками работать должен, — говорил он. — Видел, как собака работает своим поганым хвостом для хозяина?
Змееныш старался изо всех сил, но Неназываемый по-прежнему оставался недоволен.
— А почему не мяукаешь? — говорил он.
Или еще хуже:
— А почему не по-ослиному?
Смешно? Да нет… Как и все говорящие, Великий Червь родился с огромной любовью к миру, жизни… и к Хозяину, как он его называл.
Чувство это — безусловное и глубокое. Его невозможно вытравить. Но можно отвергнуть и осмеять. И тогда…
Тогда любовь находит свой исход в ненависти. Бешеной и непримиримой. Это уже не смешно, но еще не очень страшно.
А потом исчезает и ненависть. Последней. И тогда не остается вообще ничего, кроме пустой движущейся оболочки, способной на все. Да-да, на все. Ибо как, каким образом можно что-либо запретить тому, для кого ничто не ценно и ничто ничего не значит? Он просто перешагнет через все, что ему мешает.
И это — правда страшно!
Его пытались убить. Много раз. Он даже не слишком понимал, чего от него, собственно, хотят. Он просто сожрал всех и овладел их душами.
Ему пытались и поклоняться. Бессовестные люди совершали в его честь сложные обряды, заканчивающиеся неизменными оргиями всеобщей групповухи. Но он пожирал и их, и почитающие того, чье имя неназываемо, навеки оставались во тьме Гхойского ущелья.
Ему приносили жертвы…
На этом месте Роллон внезапно побледнел. Его лицо исказилось, и сквозь плотно сжатые зубы вырвалась непонятная для Марона фраза.
— Беги! — Рэн среагировала моментально. — Беги скорее, или он на тебя навесит проклятие!
Марон прекрасно понимал, что у Роллона начинается приступ буйного помешательства. Но все-таки спросил:
— А ты?
— Я еще как-то могу ему противостоять. А ты беги. Беги, не стой! За скалу спрячься, чтоб тебя не было видно!
Марон не заставил себя просить трижды. Тем более что он заметил краем глаза мелькнувшие в дверном проеме маленькие серые фигурки.
За скалой между тем собралась порядочная толпа. Били там и Авши, и лесовички, приплывшие в Киралонг вместе с Рэн (хотя Марон услышал от нее эту историю гораздо позже), и даже целая семья домовых. Глава семьи, как и подобает старшему, покинул опасное место последним и оттого сильно запыхался.
— Вот так всегда, — произнес он, утирая потное лицо колпачком. — Каждое полнолуние бушует. Особенно весной. И, главное, как на него найдет, так сразу вон беги. Несчастный он, — неожиданно горько вздохнул домовой. — Ему же, говорят, не только лицо сожгли, а еще и голову пробили.
— Правду говорят, — поддакнул Марон, вспомнив записки Скогула. — И еще ограбили вдобавок.
— Да ладно бы ограбили! У него ведь еще и сущность его пропала!
Сущностью среди эльнар и некоторых других рас называют то, что среди людей именуется душой. Марон это знал — и потому в первый раз за сегодняшний день ему сделалось страшно.
— Быть не может! — побледнев, произнес он. — Как он мог потерять сущность и остаться в живых? Это же не кошелек!
— Что же, по-твоему, я вру? — обиделся домовой. — Поди да проверь: вон она, в ущелье лежит. Где самое его поганое логово. Не Роллона то есть, а Червя.
Марон крепко выругался. От удивление или ужаса — он не знал сам.
«Сущность его связана с дивной красоты камнем, — внезапно прозвучало у него в мозгу. — А камень этот лежит внизу. Там, где указал тиг».
Тиг, или, что то же самое, домовой, отвернулся, как будто речь шла не о нем.
— Н-ну дела… — медленно произнес Марон. — Теперь хочешь не хочешь, а лезть туда придется.
«Тот, кого вы зовете Серой Тенью, уже не один раз пытался сделать это».
— И у него ничего не получилось?
«Ничего. С тех пор он каждодневно поносит Червя — и это все, что он может сделать».
— Ну как, побеседовали? — спросила Рэн. — Идемте назад, мне вроде бы удалось его успокоить.
— Подожди-ка, — остановил ее Марон. — Насколько мне удалось понять, тут все гораздо сложнее, чем кажется.
Он вкратце пересказал ей все, что слышал.
— Так… — задумалась она. — Ну, хотим мы этого или не хотим, а лезть в Гхойское ущелье нам придется. Притом обязательно вместе. Видишь ли, когда на Роллона нашло, он как раз собирался рассказать конец легенды. А конец этот вот каков: однажды Червь натолкнулся на двух влюбленных, которые… ну, как бы помягче выразиться… делали это. И что бы ты думал? Червь удрал от них так, словно его прижгли горячим железом. Потому что эти двое были предназначены друг другу от Начала. Как мы.
— И что же ты предлагаешь? — поинтересовался Марон. — Забраться в Гхойское ущелье и заняться там любовью на потеху этой поганой твари?
— Ну уж нет! — Рэн поморщилась. — По крайней мере, я надеюсь, что до этого не дойдет. Но идти придется вместе.
— Это-то я как раз понял, — вздохнул Марон. И вдруг, неожиданно для самого себя, он расхохотался:
— Нет, ну ведь это ж надо, а?! Ты только вдумайся, что мы собираемся делать! На самого великого Червя идти! Понимаешь! На Великого Червя!
— Понимаю, — кивнула Рэн. — А что нам еще остается? Позволять ему и дальше ребят пугать? К тому же, ты говоришь, там лежит камень, к которому привязана сущность Роллона? Знаешь… ты, конечно, можешь смеяться, но мне почему-то кажется, что ради этого камня стоит пойти на любой риск. Не знаю почему. Но это так. И во имя всех богов, не задавай мне вопросов. Ответы все равно лежат там. В Гхойском ущелье. Хотим мы этого или не хотим.
— Слушайте, а ведь до дна пропасти веревки не хватит, — озабоченно произнес Марон.
— Там выступ, — ответил Роллон. — И на нем стоит хижина. Я ее выстроил, когда пытался добраться до Червя.
Марон промолчал. Он слишком хорошо помнил, что сказал ему Авши. Но, по крайней мере, у них теперь был промежуточный лагерь. И это радовало.
Осторожно обвязав веревкой волка, он начал спускать его вниз — в том месте, которое указал Роллон — пока не почувствовал, что лапы зверя стоят на земле. После этого он спустился сам.
И тут же ахнул: вниз, прямо по вертикальной скале, спускалась Рэн, неся с собой в заплечной сумке двоих лесовичков. А вслед за ней хвостом вперед слезала лесная кошка. Чуть в стороне, цепляясь маленькими пальцами за каждую трещину, карабкались домовые. И, как капитан на мостике корабля, скрестив руки на груди, стоял Роллон. И, как и подобает капитану, он покинул свой корабль последним. Сдвоив веревку, он соскользнул по ней примерно на две трети, разжал руки и упал вниз — прямо на свернувшегося гигантской мягкой пружиной Авши.
— Вон там хижина, — Марон кивнул в сторону небольшого сооружения, больше похожего на шалаш, установленный на висящем над краем пропасти бревенчатом помосте. — Ступайте все туда. А мы с Рэн пойдем в ущелье. Если что — надеюсь, мы успеем удрать. Так, а это кто такой?
Из шалаша выполз человек с обвившейся вокруг его шеи змеей, в пестром плаще и с красной лентой, стягивавшей лохматые волосы.
— Лукман из Моррата, — представился он.
— Марон из Крихены, — откликнулся Марон. — И Рэн из Карса. Остальные к Ордену не принадлежат.
— Да тут у вас, я вижу, все говорящие собрались, — усмехнулся Лукман. — Колдовать, что ли будете?
— Ты-то сам здесь как оказался? — прервала его Рэн. — Мы-то ладно, сверху спустились. А ты как?
— Заблудился, — признался Лукман.
— Гм, — недоверчиво произнес Марон. — Хотя, впрочем, Скогул тоже заблудился.
— Кто-кто?
— Да ты его не знаешь, это очень давно было. Я вот что хотел бы спросить: ты не видел, в какую сторону Великий Червь прополз? — Марон отчаянно пытался перевести разговор на другую тему.
— Вон туда, — Лукман указал вверх по ущелью, как бы не замечая того, что Марон говорит об ужасе всех земель Ордена Двойной Звезды таким тоном, каким обсуждают скверную погоду где-нибудь в портовом кабаке.
— Ну что, пойдем? — спросила Рэн.
— Пойдем, — кивнул Марон.
И — странное дело! — это короткое слово успокоило его. С того самого момента, когда он понял, что ему вместе с Рэн придется лезть в логово Червя, он чувствовал себя так, словно их обоих приговорили к смерти. Но, слава Хранителю Высшего Источника, теперь все кончится.
«И еще за то слава Ему, что Он позволил нам покинуть этот мир вместе», — подумал Марон.
Спустя небольшое время они с Рэн шли вверх по ручью, текущему по дну Гхойского ущелья. Солнце, доползшее почти до полудня, отражалось в его воде тысячами крохотных искорок, и обычные мокрые булыжники в этих золотистых отблесках казались бесценными самоцветами.
— Стой! Что это?
У кривого древесного корня лежал незамеченный поначалу Мароном странный прозрачный камень. Рэн, впрочем, заметила его сразу — и, метнувшись вперед, опустилась на колени…
— Рэн, берегись! Вот он!
Из-за скалы выглянула огромная, увенчанная алым гребнем, плоская голова. Раздвоенный язык высовывался из гигантской разверстой пасти, в которую, наверное, свободно мог бы въехать грузовик. Зеленые глаза с вертикальными зрачками смотрели холодно и злобно. С желтых клыков капал яд.
— Василиск… — произнесла Рэн.
— Беги, я его задержу, — откликнулся Марон, хотя и понимал, что против такой твари его меч бессилен.
— Нет! Только вместе! — почти выкрикнула Рэн.
Вместе? Ах да… Да! Только так и никак иначе!
Марон шагнул вперед, взял Рэн за левую руку и хладнокровно взглянул в глаза Великого Червя.
— Ты, клистирная трубка! — с невероятным презрением, не оставляющим места даже для тени страха, процедил он сквозь плотно сжатые зубы. — Ну тчо ты можешь с нами сделать? Все равно мы жили вместе и умрем вместе. А ты был один и будешь один. И сдохнешь тоже один, как твой хозяин, проклято будь его имя!
И — чудо из чудес! — тварь, изогнувшись невероятной петлей, метнулась прочь с такой скоростью, как будто ее ошпарили кипятком!
— Скорее! За ним! — крикнула Рэн.
Преследовать Червя было несложно: там, где он проползал, чернела трава, мутнел ручей, гасли солнечные блики. Но за первым же поворотом Марон остановился. Прямо перед ним плескалось небольшое озерцо, превратившееся от всеоскверняющего прикосновения василиска в грязную лужу. А за ним, преграждая все пути, возвышалась тысячесаженная западная стена Эль-Ната.
— Вон туда, — Рэн показала наверх, где чернел вход в пещеру.
— Туда? Да ты что, с ума сошла?
Преследовать сколько-нибудь опасного зверя в его норе равносильно самоубийству. Тем более — опасного настолько. Но Рэн повторила:
— Туда. И не спрашивай меня ни о чем. Пожалуйста.
К пещере они поднялись без особого труда. Но, едва войдя внутрь, Марон почувствовал мягкий толчок в спину, как от сильного ветра — и неожиданно для себя оказался ко входу лицом.
Но нет! Это был не тот вход. Ущелье выглядело совсем не так, как Гхойское — в самых затененных местах все еще лежал снег! Да и сами тени были гораздо длиннее.
— Понял, в чем дело? — спросила Рэн.
— Почти ничего, — признался Марон. — Это ведь не то ущелье?
— Угу. Лойское. Вон там, на горизонте, виден Хайн-Гхой. Понимаешь теперь, почему его называют «тенью Гхоя»?
— Значит, те ребятишки говорили правду…
— Выходит, так. А сейчас нам лучше всего уйти назад. К Роллону и остальным.
— Пойдем, — согласился Марон, не скрывая, насколько он устал.
Обратный путь к хижине прошел без всяких приключений. Но, как только они поднялись наверх…
— Дай! Дай мне! Это мое! — у Роллона, казалось, опять началось буйство. Его трясущиеся руки тянулись к камню в руках Рэн — великолепной двенадцатилучевой звезде из целого куска горного хрусталя величиной в два мужских кулака.
— Не дам, уронишь, — хладнокровно возразила Рэн. — Ну-ка, успокойся сначала.
— Успокоился!
— Не вижу.
Роллон опустил руки, но губы его дрожали по-прежнему.
— Вот так, — кивнула Рэн. — А теперь смотри вот сюда.
До сих пор Марон более или менее понимал, о чем шла речь, хотя говорили на эльнарине. Но теперь… Теперь он улавливал лишь отдельные слова.
Однако Роллон, судя по выражению его лица, понимал прекрасно. Внезапно он резко побледнел, ноги его подогнулись, и тело безвольно распростерлось на бревенчатом помосте.
— Вот и все, — спокойно произнесла Рэн.
— Умер?! — Лукман поначалу следил за ее действиями с неподдельным интересом, но, кажется, теперь сделалось страшно и ему.
— Нет. К вечеру он придет в себя. И буйствовать не будет больше никогда. Даже в весеннее полнолуние. Вот с этим камнем была связана его сущность, — Рэн показала хрусталь. — Теперь он обрел ее снова, — добавила она, хотя это было ясно и так.
— А что это за камень такой? — поинтересовался Марон.
— Это? — удивилась Рэн. — Двойная Звезда.
— Так вот она какая… — зачарованно произнес Лукман.
— Ну да, — нетерпеливо кивнула Рэн. — Ее, говорят, создал кто-то из эльнар задолго до Катастрофы, только, наверное, это сейчас не важно…
— Да? — хитро улыбнулся Марон. — А я, кажется, даже знаю кто. Вот он.
— Роллон?!
— Роллон. Иначе я никак не могу объяснить, почему его душа оказалась привязана к Двойной Звезде. И почему он впал в безумие, когда она пропала.
— Да, скорее всего, ты прав, — согласилась Рэн. — Но все-таки сейчас важно не это. Главное вот в чем.
Она подняла камень повыше, разглядывая его на свет солнца, и продолжала:
— Это Зеркало Мира, его знак и образ. В нем можно видеть все, что было, что есть и что будет. Но обращаться с ним надо с превеликой осторожностью. Если его держать в темноте, мир будет затемняться. Если на Двойную Звезду попадет грязь — то загрязняется весь мир.
— А если… кровь? — неожиданно поинтересовался Лукман.
— Да хранят тебя боги от мысли сделать это! — Марон даже раньше рэн понял, чем это грозит. — Ведь она там все время лежала, да? Еще до Гражданской войны?
— Наверняка. И наверняка Великий Червь убил на этом месте какого-то бедолагу. Последствия Орден расхлебывает до сих пор, хотя прошло уже пять тысяч лет. Понятно? Так что об этом лучше даже и не думать. Кстати, именно поэтому Двойная Звезда и находилась на самой вершине Дозорной Башни в Старом Городе. Башня эта и посейчас там стоит, мы с Мароном на нее даже поднимались. И, по-моему, Звезду надо возвратить именно туда. Лучшего места для нее просто не придумаешь.
— То есть ты считаешь, что нам нужно отсюда уходить? — Марону очень не хотелось лезть в Гхойское ущелье снова, но сказать об этом прямо, да еще при страннике из чужой провинции, он не решался.
— Нужно, — согласилась Рэн. — Только не сейчас, а дня через три-четыре.
За это время не произошло ничего. Только пару раз внизу проползал Великий Червь. Марон уже обращал на него внимание не больше, чем на удещую по дороге машину. Да еще Рэн каждый вечер осторожно, чтобы не видел Лукман. Доставала из тайника в гарде меча сияющий багряным светом рубин — Малое Зеркало — и что-то шептала на эльнарском языке.
На четвертый день, ближе к вечеру, она улучила момент, когда рядом с ними не было никого, и шепнула Марону:
— Равини и Аларон достигли перевала. Завтра с утра идем.
— Хочешь поговорить с Алароном? — Рэн протянула Марону рубин с шестиконечной бледной звездой внутри.
Марон бережно взял камень, но ничего в нем не увидел.
— Да ты смотри как следует. — улыбнулась Рэн. — Вот сюда, в самую середину. И попытайся представить себе Аларона.
— Ого! Смотри, вот он. Только он вроде бы спит.
— А ты его позови.
— Аларон! Эне-гей! Аларон! Ага, он глаза открывает.
— Это значит, что он тебя слышит.
— Аларон, ты меня правда слышишь?
«Слышу, — откликнулся голос. — Марон, это ты?»
— Я! Что там у вас происходит?
«Мы на южном склоне перевала Хайн-Гхой. Видим Червя».
— В Лойском ущелье?
«Да. В Лойском».
— Что вы собираетесь делать?
«Пугнуть его хорошенько. Как вы».
Марон задумался.
— Значит, вы будете его выгонять из Лойского ущелья, а мы — из Гхойского? Так? — спросил он. — Но ведь эта тварь тогда бросится либо на вас, либо на нас!
«А вот тогда и посмотрим, что такое Двое, соединенные узами Предназначения!»
— Ты думаешь?
«Уверен».
Марон молча вернул Рэн Малое Зеркало.
Четверть часа спустя они стояли на невысокой каменной гряде, через которую стекало миллионами прозрачных искрящихся струек чистое горное озеро. Переносящий Путь (так Рэн называла пещеру, войдя в которую, они в тот же миг оказались в Лойском ущелье), был виден отсюда великолепно. Рэн снова извлекла из тайника свой рубин и что-то зашептала. Заглянув через ее плечо, Марон увидел внутри камня смеющееся лицо Равини.
— Он удирает! Удирает! — кричала она.
— Послушай, Рэн… — нерешительно спросил Марон. — Ведь Червь удрал от них так же, как и от нас? Да? Но ведь тогда получается, что они. — он кивнул на пламенеющий багряным огнем кристалл, — что они тоже связаны Предназначением?
— Это так и есть, — ответила Рэн. — Но тихо! Вот он.
Из пещеры показалась плоская голова с алым гребнем.
Марон неловко — левой рукой — обнажил меч и, положив правую на плечо Рэн, отсалютовал противнику.
Червь яростно изогнулся, рванулся назад… Но он был огромен, а пещера — узкая. То есть узкая для него. Ведь василиски, как говорят, растут до самой смерти. А живут они практически вечно, если только их не убить.
Своротить же гранитную глыбу седого Эль-Ната не под силу никому. Даже такой громадине.
Раздался грохот падающих камней… противный хруст ломающихся позвонков… и оглушительный, вбивающий в землю голос — последние слова Великого Червя: «Вот и все. Как хорошо!»
А через мгновение из того отверстия, откуда только что свисала бессильно поникшая гигантская голова, хлынул поток мутной воды.
— Червь мертв! — ликуя, доложил Марон, как только они вновь выбрались на помост с хижиной. И тут же осекся, заметив, что Рэн озабоченно качает головой.
— Все в порядке? — тревожно спросил он.
— Да нет, не совсем, — отозвалась Рэн. — От одной беды ушли, а другую накликали. Вон, смотри. Видишь?
Над мутной водой, продолжавшей грохотать вниз по течению, поднимались тонкие струйки пара, подобные фигурам людей в белых балахонах. Казалось, неприкаянные души всех тех, кого пожрал тысячу раз проклятый Червь, собрались на дне Гхойского ущелья.
Внезапно Марон с пронзительной ясностью понял: это не кажется, это именно так и есть. Лишенные всего, лишенные даже надежды на смерть, они обречены теперь вечно скитаться в этой пропасти и лишь изредка видеть небо и звезды над головой…
— Та-ак, — произнес он упавшим голосом. — И что же теперь делать?
— По-моему, только одно, — ответил Роллон. — Надо разжечь костер, встать всем вокруг него и призвать имя бога смерти.
— А это опасно?
— Да.
Костер разгорался плохо — дрова были сыроватыми. Но в конце концов огонь весело затрещал, взметнулся вверх боевым знаменем и затрепетал на холодном влажном ветру, тянувшем с моря.
Рэн запела. Роллон хлопал в ладоши, отбивая ритм. Марон просто смотрел в огонь и слушал.
Я становлюсь ныне пламени частью. Ты становишься ныне пламени частью. Мы все становимся ныне пламени частью…
И где-то там, между горящих поленьев, пылали города, обагрялись кровью поля, реяли алые стяги над позабытыми полками… И тот, кто завершает Пути и пресекает Судьбу, созерцал все это, исполненный спокойствия и мудрости. Ибо суета не пристала ему, сущему от Начала.
— Айя-а-а!
«Где твое Пристанище?» — прогремело в мозгу Марона.
«Мой дом — моя крепость, и Орден — моя семья!» — мысленно ответил он фразой из произнесенной когда-то клятвы. И в тот же самый миг понял: вопрос был задан всем, и каждый сказал свое.
Авши прянул в сторону и вверх по скале — его дом был здесь. Дубовик нежно обнял Рябинку за плечи. Тиги испуганно жались к Роллону. С отчаянным криком рухнул лицом вниз Лукман.
Неистовый вихрь закружил потерянные души на дне ущелья. Все смешалось перед глазами Марона.
А когда он, шатаясь, поднялся на ноги и огляделся, то увидел, что помост превратился в большой плот, мерно покачивающийся на зеленовато-синих волнах. Но не это потрясло Марона настолько, что он вскрикнул и прижал ладони к глазам. Лукман из Моррата по-прежнему лежал на бревнах лицом вниз, закрывая голову капюшоном плаща. Но пальцы, все еще сжимающие край капюшона, стали черными полуистлевшими костями, как будто Лукман уж несколько столетий принадлежал смерти!
— Вот так, — почти спокойно произнес Роллон, снимая кольцо с руки скелета. — Именно чего-то подобного я и опасался.
— Так кто же он был? — спросил Марон.
Ветра не было ни малейшего, лишь небольшие волны слегка покачивали плот. Но Рэн обеспокоенно поглядывала на юг, чуть левее клонящегося к закату солнца, словно высматривала там какие-то невероятные опасности.
— Это кольцо Танцующего с Драконами, — ответил Роллон. — Я могу рассказать о них немало, но не думаю, что это надо делать сейчас. Есть вещи, о которых можно говорить не всегда и не везде.
— Не везде? — недоумевающе переспросил Марон. — А ты, Рэн, что об этом думаешь?
— Я думаю, что это пока только зыбь, — неожиданно отозвалась Рэн. И, зачерпнув морской воды ладонью, попробовала ее на вкус.
— Внутреннее море, — хладнокровно кивнула она. — Это еще ладно, что не в океан. Там, хоть год плыви, ни до какого берега не доберешься.
— А ты откуда знаешь? — заинтересовался Марон.
— А в океане вода намного солонее. Ведь сюда же сколько рек впадает, одна Ксорева чего стоит. А в океан — разве что Хорос. Да и испарение с океанской поверхности гораздо больше.
Но это неважно, — продолжила Рэн. — Важно то, что к ночи нас викинет на берег. Я, правда, не знаю, чей. Может, это будет Синяя провинция, может, Голубая, а, может, и Зеленая.
— А, может, и Желтая? — недоверчиво усмехнулся Марон.
— Нет, это вряд ли. Берег, скорее всего, будет северный. Хотя… вы знаете, какой вопрос у моряков считается самым непростительным?
— «Куда плывем?»
— Вот именно. Потому что это ведомо только Владыке Морей. И вообще, по морю ходят, а плавает то, что некоторые бессовестные люди за борт выкидывают. Я ведь говорила как-то при тебе, Марон, что я одно время командовала кораблем? Меня тогда звали Рэном из Тильта. А корабль назывался «Луч звезды».
— А на эльнарине это будет попросту «Рэн», — добавил Роллон.
— Марон знает. Ну так вот, шли мы тогда из Меттена в Гвальт. У мыса Кириалвас попали в штиль. Ветра нет, а волны чуть не до самого фальшборта. Мертвая зыбь — вот как сейчас.
Часов, наверное, двадцать я следила за тем, чтобы мне не расшатало корпус. Я же видела — пока это только зыбь, дальше налетит шторм.
А у меня к тому же еще и штурман болван болваном. Отовсюду уже выгнали. Фонари сигнальные от звезд отличить не умел.
— Ну, это давно замечено, — улыбнулся Марон. — Если хорош капитан, плох штурман. И наоборот.
— Возможно. Но такого дурака, как этот, еще поискать надо было. Вот как раз тогда, чуть только мы вышли из Меттена, так на горизонте Сириус показался. И что бы вы думали, он сделал? Меня будить побежал. Сдуру решил, что это встречное судно. Без меня в сторону свернуть не мог, наверное.
А там, у Кириалваса, он еще и не то учудил. Поднимается к вечеру ветер. Как вот сейчас поднимается. Не шторм пока еще, но уже довольно свежий.
Ну и хорошо, думаю. Хватит уже в дрейфе болтаться, надоело.
«Поднять паруса! — командую. — Курс зюйд-зюйд-ост!»
«Есть зюйд-зюйд-ост!» — отвечает этот болван.
Ладно. Судно идет себе в Гвальт, как лошадь в конюшню, можно, думаю, и поспать.
Проспала я, наверное, часа четыре, не больше. Нет, думаю, надо на палубу. Сутки не спала и еще не посплю. А то он, чего доброго, без меня судно загубит.
И точно. Как только выхожу наверх, так он ко мне бросается. И море, слышу, шумит как-то странно.
«Что-то я этих скал не припомню! — говорит штурман. — У Гвальтских берегов вроде бы никаких скал сроду не было».
А я, как глянула, так сразу кричу штурвальному:
«Право на борт! Ты какой курс держал, Червь тебя побери?!»
А он отвечает эдак удивленно:
«Ост-зюйд-ост! Как было приказано», — и на штурмана кивает.
И, знаете, куда он судно вывел?
— К Стаду Быков, — предположил Марон, воспроизведя в уме карту западного побережья.
— Мало того! Прямо к проходу Вирнен! Да тут еще и шторм, и прилив — короче, все одно к одному.
Ну, ты-то, Марон, навряд ли знаешь, что такое проход Вирнен. Да и немногие моряки решаются им ходить. Нет, вообще-то это можно, если время подгадать по фазам Луны, но там периодически возникает такой водоворот, что к нему и на две лиги приближаться опасно.
Честно говоря, в первое мгновение мне хотелось рубануть этого штурмана мечом по лицу и выкинуть за борт. Я только потому этого не сделала, что времени не было возиться. Надо было спасать судно.
Рэн печально вздохнула. — Только уже поздно было, — продолжила она после небольшой паузы. — В водоворот нас в конце концов втянуло. Ну что мне оставалось делать? Я скомандовала: «Спасайся, кто может!», привязала себя и своего зверя к пустой бочке из-под воды — и стала ждать, пока судно окажется там…
Рэн замолчала надолго.
— Бочка вытащила нас наверх, как поплавок, — продолжила она немного погодя. — Я благополучно выбралась на берег, сняла ленту, куртку, штаны, забросила все это подальше в прибой, затем достала из заплечного мешка платье — и Рэн из Тильта перестал существовать навсегда. Правда, мне пришлось изрезать мешок на тряпки, чтобы завернуть в них меч. Я еще прикрутила к нему какую-то разлапистую корягу, так что он стал больше похож не то на мотыгу. Не то на грабли. А потом сказала своему зверю: «Ну вот и все, киса. Нет больше Рэна из Тильта. Утонул. А ты беги в лес и прости, если что не так».
— Постой! — удивился Марон. — Так ты своего зверя отпустила?
— Ну да. Я же потом принимала Посвящение заново, в другой крепости и под другим именем. Соответственно и зверь был другой. Но всякий раз это была лесная кошка, и имя было — Рэн.
Однако хватит, — Рэн показала глазами на юг. По меньшей мере полгоризонта занимала надвигающаяся на плот иссиня-черная стена. — Через несколько часов нас вышвырнет на северное побережье. И давайте-ка на это время спрячем в хижину хотя бы зверей. А то, чего доброго, кого-нибудь смоет за борт.
Через четыре часа Роллон, напряженно вглядываясь в бушующую тьму. Крикнул, чтобы пересилить рев шторма:
— Огонь впереди, Рэн! Это берег?
Рэн долго всматривалась в горизонт. Потом отрицательно покачала головой.
— Это пароход, — сказала она.
…Вода замерзает при нуле градусов, а кипит — при ста сорока четырех. В паровом котле, под высоким давлением, температура доходит до двухсот. В кочегарке она, конечно, поменьше, но все равно ниже сорока практически никогда не падает. А максимальная доходит до семидесяти двух!
Сырой воздух не лезет в горло. Зловеще шипят тонкие струйки пара, вырывающиеся из неплотно пригнанных труб. Оранжевым пламенем дышит раскаленная топка. И вот в этом-то пекле и работают кочегары.
Есть еще, правда, вентиляторы, но толку от них мало.
Поэтому не следует удивляться, что кочегар с парохода «Дельфин» высунул голову в люк, ловя запекшимися губами влажный ветер. Но от того, что он внезапно увидел, у него перехватило дыхание.
По морю, то и дело проваливаясь в ложбины между пенистыми гребнями штормовых волн, плыла хижина. И три человека, вцепившиеся изо всех сил в какие-то бревна: один в белой рубахе и двое в страннических серых плащах.
— Эй, вы откуда? — крикнул кочегар, когда плот проплывал меньше чем в пятидесяти саженях от «Дельфина».
— Из Гхойского ущелья, — небрежно ответил один из странников. На его шее мерно покачивалась в такт волнам гроссмейстерская бляха.
— Че…во?! Во…водки! — простонал кочегар и, разжав пальцы, сполз вниз — в жару и духоту котельного отделения. Он не сомневался, что от перегрева у него начались галлюцинации.
— Буруны впереди! Земля! — крикнула Рэн.
— Земля! Земля! — дружно завопили все.
Удар! Скрежет песка под бревнами… И сразу блаженная неподвижность после тошнотворной качки.
— Все! — выдохнул Марон.
— Э, нет, еще не все, возразила Рэн. — Давай-ка живо вставай и помоги вывести из хижины всех существ, пока ее не разнесло волнами. Это нам еще очень повезло, что на пляж выбросило, а не на скалы. Знать бы еще только, где…
— А тут и гадать нечего, — усмехнулся Марон. — Вон, видишь навес на столбах? Его Зеленый магистр распорядился установить. Ну, тот, которого казнили в прошлом году. Он все модный курорт пытался тут основать.
— Так это Лахуст?
— Угу. Вон он, — Марон махнул рукой куда-то влево, где мерцали огни небольшого порта и возвышающейся над ним крепости. — А вон там дорога на Крихену. Так что все в порядке. Забирай лесовичков и пойдем.
— И тигов тоже, — поднялся на ноги Роллон. — Эй, ребята! Куда тут мои инструменты забросили? Помогите найти, пожалуйста!
И внезапно ахнул:
— Авши! А ты что здесь делаешь? Я же видел, как ты удрал!
«Это не я, — откликнулся шихх. — Это змея того человека, который умер».
— Лукмана? Выходит, он умер сразу же? — недоверчиво спросил Марон.
— Выходит, так, — кивнул Роллон. — Собственно, по-другому и быть не моголо. Рэн, набери, пожалуйста, во флягу морской воды. Пригодится. И пойдем отсюда, а то уж очень тут мокро.
Южные отроги Малленских гор, по которым проходит дорога из Лахуста в Крихену, совсем не похожи на снежные пики и скользкие отвесы Вэдонга. Уютные и пологие, поросшие кустами шиповника и ежевики, а кое-где, случается, и виноградом, они приветливо зеленеют уже в конце марта. Манят к себе странника весело гремящие прозрачные ручьи. Пригревает ласковое солнце. Радостно поют птицы. И каждая встреченная на пути поляна зовет отдохнуть и полюбоваться яркой красотой здешних мест.
Но у Марона и Рэн не было ни времени, ни желания восхищаться пейзажами. Ибо останки Лукмана из Моррата согласно требованию Устава и обычаям Ордена следовало предать земле. Проще говоря — вырыть могилу и похоронить. А работа эта — неприятная и нелегкая, особенно если нет лопаты.
Марон копал кинжалом Лукмана. Рэн — топором, выпрошенным у Роллона. Сам Роллон, разыскав неподалеку подходящий камень, вырубал на нем кузнечным зубилом надпись.
Работа не спорилась. При таком инструменте это, впрочем, и неудивительно.
— И долго вы так собираетесь мучиться? — внезапно раздался за спиной Марона незнакомый голос. — Давайте я сам все сделаю.
Марон обернулся. Перед ним стоял гном. Ростом он был в три стопы, не больше. Но на его плече лежала лопата.
— Сколько копать-то? — осведомился он.
— Семь стоп на три, да в глубину тоже семь, — отозвался Марон.
Гном задумчиво почесал в затылке.
— Гм… Это ж на полдня работы!
— Поможем, — кивнула Рэн.
Несколько часов спустя кости Лукмана, завернутые в его плащ, были аккуратно опущены в могилу и засыпаны. Потом Роллон, сгибаясь от тяжести, принес готовую надгробную плиту и положил ее сверху.
Строго говоря, это следовало сделать осенью, когда осядет земля. Но кто знает, когда им придется следующий раз побывать здесь. А если надгробие перекосится — это не так уж и страшно, его поправят, как только кому-нибудь из странников придет в голову устроить здесь привал.
Странники никогда не отличались излишней сентиментальностью, но нечасто случается, чтобы кто-нибудь из них не остановился около вот такой одинокой могилы. Кто просто постоит, кто положит сорванные тут же цветы. Потому что каждый из них знает: так, может быть, когда-то почтут и его память.
Не раз и не два встречал Марон у дорог Земель Ордена эти печальные вехи. Но этот камень был не таким, как все.
«Лукман из Моррата. Умер в 9826 году», — гласила надпись. А чуть пониже, вместо традиционного «Да пребудет он в мире!», стояло: «Молитесь о нем!»
— Да… Кто бы он ни был, но мы свой долг исполнили, — вздохнув, произнес Марон после приличествующего похоронам короткого общего молчания. — так что ты хотел рассказать о Танцующих с Драконами? — обратился он к Роллону.
Роллон опустился на землю.
— Давным-давно, еще до Катастрофы, среди людей было такое тайное общество, начал он. — Члены его практиковали довольно странный обряд. Человек, намеревающийся вступить в их ряды, шел вместе с двумя посвященными в горы и находил там драконье логово. Затем новичок выходил вперед и исполнял перед драконом ритуальный танец. Состоял этот танец в основном из покачиваний. Вот так, вправо-влево. А те двое стояли в стороне и смотрели. Через некоторое время дракон впадал в оцепенение и тоже начинал ритмично качать головой. После этого новичок считался посвященным.
— Однажды я видел нечто подобное на базаре в Гвальте, — заметил Марон. — Правда, там была змея. Только ведь это же опасно. А ну как она возьмет и не впадет в транс? Тем более — дракон. Он же лошадь сожрать может за один присест, не то что человека.
— Конечно. Да так оно множество раз и бывало. Но тот, кто оставался жив, приобретал над драконом власть. Мог, например, потребовать его куда-нибудь везти. И тот вез. Или, скажем, погромить соседний город. Хотя такое случалось нечасто.
— А дракон? — поинтересовался Марон. — Он мог у Танцующего что-нибудь потребовать?
— Никогда. Танцующие о них даже не заботились.
— М-да… — Марон покачал головой. — Не больно-то мне это нравится. Рабством попахивает. Мы к своим зверям и то как к товарищам по Ордену относимся. А тут ведь не просто живое существо, а еще и разумное…
— Ну да, — кивнул Роллон. — Драконы говорят. Но самое скверное вот что: внутри этого общества существовало другое, еще более тайное. Его члены с помощью какой-то очень мерзопакостной магии — подробностей, уж извините, я просто не знаю — овладевали не только умом дракона, но и его сущностью.
— Ну и ну! — Марона передернуло. Что такое потерянная сущность, он видел совсем недавно. — Зачем же они это делали?
— Искали бессмертия, — горько усмехнулся Роллон. — Драконы ведь не знают старости, как и мы.
— И у них это получалось?
— Наверное, да. Ты же видел, что случилось с Лукманом.
— Не тем он будь помянут, — поспешно добавил Марон.
— И все-таки с этим надо что-то делать, — задумчиво произнесла Рэн.
— Ну так за чем дело стало? У тебя же Двойная Звезда на шее висит, возьми да и сделай. Промой ее для начала морской водой, — посоветовал Роллон. — И чтобы впредь никто и никогда не обращал в рабство говорящих.
— Только ведь, наверное, для этого дракон нужен? — поинтересовался гном.
— Обязательно, — кивнула Рэн. — Вообще хотя бы по одному представителю от всех говорящих рас.
— Живет тут неподалеку один… — гном в задумчивости почесал за ухом. — Только не знаю, что у вас с ним получится. Он всех двуногих ненавидит бешено и непримиримо.
«Я попытаюсь, — прозвучал голос Авши. — Веди и показывай».
— Кикимору бы еще найти… — задумчиво произнес Марон.
— Это уууа, что ли? — поинтересовался Дубовик. — Уж можешь быть уверен: вон за теми кустами стоит по меньшей мере одна и смотрит, что мы тут будем делать.
— Собственно, это самый главный вопрос, — задумчиво произнесла Рэн. — Что будеи делать? Кроме морской воды, естественно.
— Погодите, — забеспокоился Марон. — А ну как от этого потоп случится?
— Так я же грязь буду отмывать, а не в воду окунать, — возразила Рэн.
— А почему именно морской?
— Потому что море — знак и образ Предвечного и Непроявленного, — ответил Роллон. — Смывая пыль и грязь водой из моря, мы отсылаем ее к Невоплощенному и тем самым развоплощаем Искажение в мире.
— Гм… — задумчиво произнес Марон. В высшей магии он кое-что смыслил еще до знакомства с Рэн. Да и от нее он узнал немало. Но Роллону — Марон это понял с неотвратимой ясностью — ведомо было куда больше, чем им обоим, вместе взятым.
«Впрочем, так, наверное, и должно быть, — подумал он. — Ведь Роллон — эльна, а у эльнар совсем другое восприятие мира. Рэн как-то говорила мне, что для них любое действие — это прежде всего действие магическое. Нам, людям, этому еще учиться и учиться».
В нескольких сотнях шагов между тем происходил очень неприятный разговор.
«Зачем ты привел двуногого?!» — громовой голос дракона с такой силой отзывался в голове, что несчастный гном присел от ужаса.
«Это он меня привел, а не я его», — хладнокровно возразил Авши.
Дракон вытянул шею и приоткрыл пасть. Но Авши моментально обвился вокруг тела гнома.
«Прежде чем ты испепелишь его, ты осквернишь себя братоубийством, — сказал он. — Если ты не хочешь этого, выслушай меня».
«Ты с теми, кто обращает нас в рабство?! Бескрылая тварь, рожденная пресмыкаться на брюхе!»
«Я с теми, кто хочет, чтобы говорящие никогда не были рабами, — твердо ответил Авши, демонстративно не реагируя на оскорбление. — Верить мне или нет — это твое дело. Если веришь — идем. Если не веришь — будем еще разговаривать».
Спустя небольшое время они были у могилы Лукмана.
— Ну вот, теперь можно и начинать, — сказала Рэн.
Она достала флягу и осторожно промыла грани Двойной Звезды. И каждый из тех, кто стоял рядом с нею, произнес в своем сердце несколько слов, которые хотел запечатлеть в мире.
Кто-то проклинал Искаженное. Кто-то утверждал Истинное. А что получилось вместе — ведомо, наверное, лишь Тому, частица чьего Духа незримо присутствует во всех говорящих.
— Вот и все, произнесла Рэн, снова обвязывая Двойную Звезду веревкой и вешая ее себе на шею. — Теперь остается только принести ее в Старый Город и вновь укрепить на Дозорной Башне. И лучше всего это сделать тайно, не заходя ни в какие крепости. Наши жизни теперь стоят очень дорого.
Наверное, со стороны все это напоминало известный в Ордене анекдот про баллисту, которую готовят к выстрелу с жутким тщанием, а она выплевывает окованное сталью бревно рядом с собой. Чуда-то не произошло: не грянул гром, не воссияло солнце, не забил из-под земли чистый источник… Но это не значило, что не произошло ничего, ибо никогда обряды Высшей Магии не сопровождаются эффектными чудесами. Чудеса происходят потом. Не сразу, но наверняка.
Рэн это знала. Но она знала также и то, что ум всех говорящих, даже взятых вместе, далеко не всесилен, и в самых лучших планах кроется изъян. И если им не суждено добраться до Старого Города без приключений — то им это не удастся.
Идти в Старый Город, не сговариваясь, решили все — и Роллон, и Марон, и лесовички, и домовые, и Авши, и гном, и даже дракон, который теперь относился к «двуногим и бескрылым» гораздо терпимее и даже предложил Рэн довезти ее до Дозорной Башни на своей спине. Но она решительно воспротивилась тому, чтобы лететь в одиночку, без своих товарищей, а поднять в воздух всю компанию дракону было явно не под силу.
Рассчитывать на попутную машину тоже не приходилось. Такой отряд наверняка вызвал бы толки, слухи и пересуды — не говоря уже о том, что все вместе в один кузов всех равно бы не поместились.
Так что заметно выросшему отряду пришлось идти пешком — медленно, но верно. Достигнув через три дня Великого Северного тракта, они пересекли его и углубились в лес.
— А до Крихены отсюда ходу не больше суток, — мечтательно произнес Марон, растягиваясь у бивачного костра.
— Я ведь прошлым летом на этой самой поляне ночевал, — прибавил он немного погодя. — Помнишь, Рэн, как мы с тобой первый раз встретились? Это как раз перед тем днем было.
— Помню, — улыбнулась Рэн. — Как же я могу не помнить?
— Постой-ка! — внезапно насторожился Марон. — А ведь ты уже скоро год как в Карсе не бывала? Ну точно. Мы же с тобой туда вместе с нашим магистром заезжали. Слушай-ка, тебе надо срочно идти в Карс. А то тебя искать начнут.
— С какой стати? — удивился Роллон.
— Есть такой пункт в Уставе, — пояснил Марон. — Странник волен быть там, куда его ведут его дороги. Но раз в год, не реже, он обязан возвращаться в свою крепость. Если он там отсутствует больше года, то командор крепости объявляет его пропавшим без вести и организует розыск. Искать пропавшего странника вменяется в обязанность всем странникам провинции в течение еще двух лет. Как правило, его находят. Либо самого, либо могилу. Но даже в этом последнем случае могилу разроют.
— Для чего?
— Чтобы убедиться, что в ней лежит именно тот, кого ищут.
— А бывает так, что разыскать не удается?
— Бывает, — улыбнулся Марон. — Но об этом лучше, наверное, спросить у Рэн. А, кстати, Рэн! Что это твоя кошка там вынюхивает? Мышей, что ли?
— Кровь чует, — странно изменившимся голосом ответила Рэн.
— Кровь?!
— Ну да. Кровь. Здесь несли раненого. И несли не в сторону дороги, а в противоположную.
— Что?! В противоположную?
Выйдя на дорогу, можно остановить машину. Тем более — на Великий Северный тракт. Отвезти раненого в ближайшую крепость не откажется ни один шофер. Наконец, даже если вдруг не посчастливится, идти по дороге легче, да и быстрее. Короче говоря, уносить раненого в противоположную сторону могли только люди вполне определенного образа жизни. Того самого, который ставит их во всех землях Ордена вне закона.
— А ну! За ними!
Первое, на что они наткнулись примерно в полумиле, был труп в оборванной одежде и с торчащей чуть ниже левой лопатки арбалетной стрелой. Оперение было выкрашено в ярко-синий цвет. На территории Синей провинции ничего другого ожидать и не приходилось. Арбалеты, понятное дело, встречаются и у разбойников, но у них никогда не доходят руки до того, чтобы красить перья. Некогда ерундой заниматься, деньги надо зарабатывать: по большой дороге улов идет…
Еще один труп. На сей раз с раной в бедре и с перерезанным горлом.
— Добили своего, — констатировала Рэн.
Марон ничего не ответил. Все было ясно и так.
Звезды уже начали бледнеть, когда впереди замерцал трепещущий огонь.
— Вперед!
Незнакомый фермер при свете воткнутого в щелястый пень факела торопливо рыл могилу. Подлежащее погребению тело валялось рядом.
— Хороший удар, — одобрил Роллон.
Труп был разрублен горизонтально пополам, чуть пониже ребер — самый красивый прием, но и самый трудный.
— Клянусь всеми богами! — воскликнул Марон. — Во всем Ордене я знаю только одного человека, который умеет так владеть мечом!
Фермер, уже стоявший в яме по грудь, отложил лопату в сторону и выпрямился.
— Его имя — Дигет из Крихены, о благородный рыцарь! — торжественно произнес он. — И это имя я буду помнить до конца своих дней и завещаю его помнить своим детям. А если у меня будут внуки и правнуки, то и они не забудут!
— Так и надлежит, — кивнул Марон. — А этого отверженца, будь любезен, похорони до рассвета. И могилу заровняй как следует. Мы бы тебе еще и помогли, да у тебя уже почти все готово. Так что извини, но мы идем догонять Дигета. Он один был?
— Нет. С ним еще четверо юношей. Двое с арбалетами.
— Понятно…
Дигета они догнали уже ближе к полудню. И вовремя: он, прижавшись спиной к старой сосне, отмахивался мечом сразу от шестерых разбойников. Хургин и Морант защищали его с боков, не давая нападавшим прорваться к кустам, из-за которых стреляли с колена Линн и Рамман.
Роллон остановился, сбросил с плеч мешок с инструментом и вытащил оттуда кузнечный молот. Гном, поплевав на ладони, стиснул черенок лопаты.
— На, держи! — Марон, вынув кинжал, сунул его Дубовику. — Роллон, у тебя, по моему, где-то еще топор был? Дай тигу, у него ничего нет.
— Рруудрр! — оглушительно взревел дракон.
От ужаса у Марона сжалось сердце и подогнулись колени. На мгновение ему показалось, что он снова в Румпате, и из-под земли вновь слышится зловещий гул, от которого рассыпаются известковой пылью каменные стены… Но, отчаянным усилием воли справившись с собой, он скомандовал:
— Вперед!
Бой длился всего несколько минут. А потом Марон, прислонив окровавленный меч к дереву, протянул обе руки Дигету:
— Дружище! Привет!
— Привет и тебе, — ответил Дигет, — с трудом переводя дыхание. — Я вижу, ты выздоровел?
— Выздоровел, как видишь. Вот в первый раз постранствовать вышел. А ты что ребятишек с собой повел? На странников учишь?
— Ага. Хотел с ними сходить в Карс и обратно, да по дороге на этих вот напоролись. А что это с тобой за союз народов?
— Ты мне вот что лучше скажи: вы сейчас пойдете в Карс?
— Да.
— Так вот: если ты там встретишь нашего магистра, сообщи ему, пожалуйста, что Рэн из Карса нашел Двойную Звезду. Вот она, — Марон указал на сверкающий кристалл, мерцающий на груди Рэн. — Мы намерены доставить еге в Старый Город и укрепить на вершине Дозорной Башни, где она и находилась изначально. Запомнишь?
— Дозорная Башня в Старом Городе. Запомню.
— Эй ты! Не рви! Голодный, что ли?! — Роллон безуспешно пытался отогнать волка Хургина от тела одного из убитых разбойников.
— А ну-ка… — Марон знал волчьи повадки гораздо лучше. — Вот так. Хургин, посмотри-ка вот сюда. Ты его случайно не знаешь?
Покойный и при жизни красотой не отличался. А уж после того, как его стиснул в своих стальных кольцах Авши, он стал и вовсе безобразен: разинутый рот, выпученные застывшие глаза с красными белками… Но Хургин, едва глянув, ответил без малейших сомнений:
— Конечно, знаю. Бывший офицер из Крихены и главный подручный повесившегося командора. Это он ранил моего зверя, я уверен!
— Прошлой осенью его исключили из Ордена, — добавил Дигет. — А он, стало быть, меч на топор сменил.
— Благородный рыцарь с большой дороги, — подытожил Марон. — Да, кстати, а что мы с ними всеми делать будем? Похороним или, может, так оставим? А то мне с этим делом возиться неохота.
— В трясину бросим, и ладно, — махнул рукой Дигет. — Каков человек, таковы ему и почести.
Расставшись с Дигетом, они углубились в долину Лойревы и через неделю достигли перевала Хайн-Гхой.
В Лойском ущелье снег сошел уже окончательно. Зеленела трава, расцветали цветы, пели птицы. Следов василиска не было видно нигде. И это радовало.
Перед началом подъема Рэн достала из тайника Малое Зеркало и с его помощью сообщила магистру Фиолетовой провинции о том, что произошло и где они находятся сейчас.
— Он прибудет в Старый Город одновременно с нами, — сказала она Марону, пряча камень обратно. — И еще вот что: он очень хочет видеть тебя, чтобы поговорить насчет ты знаешь чего.
— Так и сказал: «Марон знает насчет чего»?
— Да. Так и сказал.
— Года не прошло, — улыбнулся Марон. — Хотя… постой-ка! Это же, выходит, у него тоже есть Малое Зеркало?
— Есть.
— Но ведь ты как-то мне говорила, что сделать такое зеркало может только тот, в ком есть кровь Древних?
— Так оно и есть. Его мать — эльна. Отец был странником. Погиб. И вот такая ситуация: эльнар его за своего не очень-то и признают, а люди просто не догадываются. Знаешь, как он про себя говорит? «Изгой обеих рас»?
— Знаю, — кивнул Марон. — Он сам однажды при мне так сказал. Только мне тогда малость не до того было.
— Это когда мы Солнечный Меч в Крихену везли?
— Да, тогда.
Рэн молча кивнула. То, что Марон прошлым летом остался жив и даже не потерял здоровья, было самым настоящим чудом. Но Марону это было известно точно так же, как и ей, а остальные этой истории не знали. Да и ни к чему им было это знать.
Поэтому она просто поглядела вверх по склону и нарочито обыденно произнесла:
— Ну, что ж. Пойдем.
Подъем оказался гораздо легче, чем в декабре на Алансолоне — Марон понял это сразу. Конечно, так и должно было быть: ведь тогда он еще толком не оправился от болезни. И самое главное — тогда была зима. А зимой горные переходы намного труднее и опаснее. Тогда порою достаточно неосторожно громко сказанного слова, чтобы со склона сорвалась снежная лавина, хороня под собой беспечного.
«Путник, ты здесь подобен росе на камнях», — вспомнилась Марону виденная им однажды высеченная в скале надпись. Взошло солнце — и нет росы. И поди ее потом сыщи.
Именно на рассвете лавины чаще всего и сходят.
Но сейчас горы были безмолвны и относительно безопасны: весна уже миновала, и снег на южном склоне Хайн-Гхоя давно растаял.
Поэтому дальнейший путь прошел без всяких приключений, и несколько дней спустя путники достигли Старого Города.
Фиолетовый магистр уже ждал их возле камня с надписью на трех языках, на том самом месте, где некогда состоялся Первый Совет. Чуть в стороне стояла машина, и около нее двое странников.
— Аларон! Равини! Привет вам!
— Привет и вам, — откликнулась Равини.
— И тебе, Роллон, тоже привет, — улыбнулся Аларон так, словно встретился с ним последний раз позавчера в придорожном трактире.
— Обрат из Илорта, — представился выглянувший из кабины странник. — Не Обра́т, а Обрат, прошу не путать. Обрат с ударением на «а» — это не что иное, как снятое молоко.
— Марон из Крихены, — представился Марон. И тут же обратился к Фиолетовому магистру:
— Я правильно понял? Ты хочешь, чтобы я доставил в Старый Город Сокровище Последнего Магистра?
— Да. Я прошу тебя именно об этом.
— Хорошо, я могу сделать это. Но зачем?
— То есть?
— Не далее как прошлым летом ты просил меня спрятать жезлы, никому их не показывать и ни с кем о них не разговаривать. А теперь, как я понимаю, ты хочешь созвать Совет Семи и вручить им жезлы. Так?
— Да. Именно так.
— А что изменилось-то? Ну, нашли мы этот камень. Ну и что? Что он такое? Десять тысяч лет Орден без него жил, и ничего.
— Двойная Звезда потерялась задолго до Катастрофы, это так, — кивнул магистр.
— И до основания Ордена. Ну, отыскалась. Ну, хорошо. А какое она отношение имеет к Ордену, кроме названия, конечно? Ну да, я знаю, что Двойная Звезда — знак и образ Мира. Так ведь и каждый рыцарь Ордена сам по себе есть знак и образ Мира. Смотри Устав, параграф второй.
— Да гласит второй параграф Устава: «Как Орден в целом, так и каждая его провинция, каждая крепость, каждый отряд и каждый рыцарь есть Знак и образ Мира, — четко, как на празднике Посвящения, произнесла Рэн. — Храня все это, мы храним Мир и Жизнь как неотъемлемую его часть».
— Насчет «да гласит» в Уставе нет, — возразил Марон.
— В Уставе нет, — согласилась Рэн. — А в Протоколах Первого Совета есть. Я по ним цитирую.
— Но это в конце концов неважно, — не сдавался Марон. — Важно то, что по Уставу Орден в целом уже сам по себе есть знак и образ Мира.
— По букве Устава — да, — согласился магистр. — А на самом деле? Зеленая провинция, где тайно разрабатывали запрещенное оружие — она тоже знак и образ Мира? Или Оранжевая, где добывали уран? И тоже тайно. Да ведь Последний Магистр именно потому и спрятал жезлы, что понимал: если Орден воюет с Орденом, он уже не знак и не образ. Даже больше: если Орден будет еще и претендовать на это — конец света неизбежен.
— Но я все-таки не понимаю вот чего: что изменилось? Ну да, нашлась Двойная Звезда. А что от этого изменилось в Ордене?
— Дело не в том, что она нашлась, — возразил магистр. — А в том, что вы ее очистили. Теперь будет очищаться мир. И Орден вместе с ним. Именно поэтому я решил вручить Ордену Сокровище Последнего Магистра.
— Вот как… — Марон надолго замолчал.
— Хорошо, я принесу его, сказал он спустя некоторое время. — мне отправляться в Хорсен прямо сейчас или подождать до завтра?
— Прямо сейчас, ответил магистр. — И, пожалуйста, постарайся успеть за две недели.
— А, может, лучше на машине? — набравшись наглости, спросил Марон. Ему не очень хотелось сразу же после похода от Лахуста до Старого Города топать еще и в Хорсен. Тем более, что странствовать он вышел в первый раз после болезни и, честно говоря, от перехода по горам устал смертельно.
— Можно и на машине, — согласился магистр, внимательно поглядев на Марона. — Тогда время у нас еще есть.
…Гномы под руководством Роллона восстановили Дозорную Башню за двенадцать суток, так что к тому дню, когда семеро магистров собрались в Старом Городе, Башня снова стала такой, какой она была еще задолго до Первого Совета. Самое трудное заключалось в том, что изначальный ее облик помнил только Роллон, и ему никак не удавалось объяснить гномам, какую стену надо ломать, а какую — оставить. Говорят, в древние времена для этой цели сочиняли толстую книгу под названием «Проект реставрации», да только как этот проект должен выглядеть — Роллон не представлял себе даже отдаленно. Да и времени на это у него не было.
Из положения удалось выйти, разыскав в ближайшем лесу кикимору. Кикиморы, или уууа, как они сами себя называют, обладают умением создавать иллюзии, почти неотличимые от реальности. И создают он их, читая чужие мысли. Так что если ночью в лесу вам вдруг покажется, что ветви деревьев превращаются в жадные когтистые руки, пытающиеся вас схватить, то почти наверняка это работа кикиморы.
Но на самом деле то, чем пугает уууа — это ваши же собственные страхи. И потому в лес надо идти с чистой душой и ни в коем случае его не бояться. Тем более нельзя в лесу хулиганить — рубить без толку живые деревья или вырезать на коре ножом похабные слова. Чаще всего это оборотная сторона того же страха.
Роллон при помощи кикиморы создал иллюзорный образ Дозорной Башни, просто думая о том, как она выглядела раньше. И каждый гном, имея перед глазами то, что ему надо было сделать, работал уже гораздо более осознанно.
Впрочем, «просто» — слово здесь не совсем подходящее. На самом деле это было гораздо проще сказать, чем сделать. Но так или иначе, а Дозорная Башня была восстановлена на двое суток раньше срока.
Сокровище Последнего Магистра Советом Семи было признано подлинным. С Двойной Звездой, правда, этого не произошло: ведь она исчезла задолго до Катастрофы, и описаний ее не сохранилось. Но вид, открывающийся с верхней площадки Дозорной Башни, магистры оценили по достоинству.
И именно там, на верхней площадке, перед лицом Мира, Фиолетовый магистр взял из рук Марона древние жезлы и раздал их законным хранителям: Красному, Оранжевому, Желтому, Зеленому, Голубому, Синему и предпоследний — себе.
— А теперь… — он задержался на мгновение, обведя взглядом всех присутствующих, — теперь мы должны решить последний вопрос, ради которого я и потребовал созыва Совета. Сокровище обретено вновь и полностью. Семь жезлов из восьми вручены магистрам семи провинций. Но остался еще один — Жезл Великого Магистра. Все вы видите, что его держит в руках Марон из Крихены. Я предлагаю избрать Великим Магистром именно его.
— А я протестую! — внезапно заявил Красный. — Марон из Крихены не только не достоин высшего звания в Ордене — он заслуживает изгнания из него. Всему Ордену известна его противоестественная связь с безусым юнцом, только-только достигшим совершеннолетия!
Марон побледнел. Мужеложство по Уставу и обычаям Ордена считается преступлением против человеческого естества. Строго говоря, освободить себя от этого обвинения Марону ничего не стоило. Но для этого ему пришлось бы публично — на Совете Семи! — заявить, что Рэн из Карса на самом деле — женщина…
Лично ему это не угрожало ничем: все, что происходит между мужчиной и женщиной по их обоюдному согласию, естественно и не заслуживает даже порицания. Но это значило бы подставить Рэн…
— Мне, например, о его противоестественной любви не известно ничего, хладнокровно парировал Фиолетовый. — Так что остерегись говорить от имени всего Ордена: может оказаться, что ты солгал.
Конечно же, это контробвинение мало чем грозило Красному магистру. Да и ложь — куда менее тяжкий проступок, чем мужеложство. И, если бы Красный был хоть чуточку похладнокровнее, он бы согласился со словами Фиолетового, сказав, что о гомосексуальных похождениях Марона известно если не всем рыцарям, то, по крайней мере, очень многим. Но вместо того он полез в бутылку:
— Ну что же! Ты будешь утверждать, что я лгу? А я могу назвать и имя его любовника, столь же недостойного рыцарского звания! Рэн из Карса — вот как его зовут!
— Честью рыцаря клянусь перед лицом Совета, — четко и с расстановкой произнес Фиолетовый, — что того, в чем здесь обвиняют Марона из Крихены и Рэна из Карса, никогда не было и быть не могло!
Клятва в заведомой лжи, да еще перед лицом Совета Семи — на это в здравом уме не решится ни один рыцарь. Разве что ему нечего терять и лишнее обвинение уже не играет никакой роли. Но даже в тех случаях, когда приходится выбирать между смертью и бесчестием, немногие выбирают бесчестие и жизнь.
— Так что же? — спросил после долгой паузы Фиолетовый магистр. — Обвинение снимается!
— Снимается, — выдавил сквозь плотно стиснутые зубы Красный. И, не в силах совладать с бешенством, злобно выкрикнул:
— Снимается за недоказанностью!
— Значит, снимается, — подытожил Фиолетовый. — Таким образом, я повторяю свое предложение: кто за то, чтобы избрать Великим Магистром Марона из Крихены?
— Я — за, — ответил Синий магистр.
— И я — тоже за, — откликнулся Зеленый.
— Я согласен, — поддержал Голубой. — В прошлом году в Альте он показал всей провинции, каким должен быть настоящий магистр. Только благодаря ему я решился, наконец, на инспекторскую поездку в Альту. И должен сказать, что такого бардака в жизни не видывал!
— А я — против! — выкрикнул Красный.
— Основания? — поинтересовался Фиолетовый.
— Право вето!
— И я тоже пользуюсь правом вето! — подал голос Оранжевый.
— Я не имею ничего против Марона из Крихены, — подытожил Желтый, — но, как я понимаю, это уже не имеет особого значения.
Пять голосов против двух — формально это большинство. Но для того, чтобы избрать Великого Магистра, требуется нечто большее — единогласие.
— Да, не имеет, согласился Фиолетовый. — Единогласия не получилось. Так что, Марон, отвези-ка ты жезл Великого Магистра на старое место и спрячь. Я уверен, что если не сейчас, то через несколько лет он все-таки потребуется. А пока… пока я поздравляю всех магистров и в их лице — все провинции с обретением Сокровища. И да гласит второй параграф Устава: «Как Орден в целом, так и каждая его провинция, каждая крепость, каждый отряд и каждый рыцарь есть знак и образ Мира»!
Марон и Рэн шли вдвоем по Лойскому ущелью, взявшись за руки, а чуть позади за ними следовали их звери и бесшумно скользил Авши.
Роллон вместе с тигами ушел жить в Хорсен — звание кузнеца его более чем устраивало. Гном остался в Старом Городе среди своих сородичей. Дубовик и Рябинка тоже нашли себе жилье в горах Аладонга. Что же касается дракона, то он улетел еще до Совета, и никто не знал куда. Лишь Марону, и то по большому секрету, он пообещал на прощание, что, если ему нужно будет куда-то очень срочно попасть, пусть просто подумает о нем, и он прилетит. Но это, сказал дракон — только на самый крайний случай.
Так что из всего отряда с ними сейчас оставался один Авши. Ему надо было возвращаться в Гхойское ущелье.
— Да нисколько я не переживаю, — улыбнулся Марон. — Гроссмейстером быть тоже неплохо.
— Верю, — кивнула Рэн. — Но я сейчас не об этом. Я ведь иду в Оранжевую. Прямо сейчас.
— Прямо сейчас? А как же Карс?
— Ты ведь помнишь, что я не сказала нашему магистру ни «да», ни «нет»? Я туда не пойду.
— Но ведь тебя же будут искать! Ты же странник!
— А я на это как раз и рассчитываю, — пояснила Рэн. — Только я хотела бы тебя попросить на Средлетье приехать в Карс. Карсский командор объявит меня в розыск и обратится к магистру, благо его резиденция в Карсе, тчобы он вменил этот розыск в обязанность всем странникам провинции. В том числе и тебе.
— Ты хочешь, чтобы я тебе помог оттуда выбраться?
— Да. Хочу. Как только меня объявят в розыск, поезжай прямо в Оранжевую провинцию. Лучше всего в Сарху. Помнишь Тырната из Сархи?
— Конечно, помню.
— Я постараюсь оставить у него сведения обо мне. Для тебя. Кстати, ты слышал? Он теперь командор Сархи.
— Вот как? Я не знал.
— Прежнего командора разбил паралич. Тырнат говорил, он раньше был просто дурак, а теперь и говорить ничего не может, и рука правая у него отнялась, и нога тоже. В общем, отправили его в почетную отставку, как инвалида. Приехал магистр. Построил всех во дворе. А попугай Тырната возьми и скажи: «Тырната в командоры». Прямо на весь двор.
Марон расхохотался, несмотря на то, что ему было очень грустно.
— Вот и вся крепость тоже захохотала, — улыбнулась Рэн. — А Оранжевый на это отвечает: «Тырната? Ну что ж, можно и Тырната». И прямо тут же назначил его командором Сархи, не посмотрел даже, что он странник. Так что, когда будешь в Сархе, обращайся прямо к Тырнату.
— Хорошо, — отозвался Марон неожиданно упавшим голосом.
Он стояли возле той самой пещеры, через которую проходил Переносящий Путь из Лойского ущелья в Гхойское. И оба они понимали, что лучшего способа для того, чтобы быстро и тайно попасть в Киралонг, просто не существует. А, значит, им сейчас предстояло расстаться: Марон шел в Крихену, а Рэн — в Сарху.
— Ну, вот и все, — произнесла она, стоя у входа в пещеру. — Ним'авайо!
— Ним'авайо, — попрощался Марон.
Рэн шагнула внутрь и исчезла. Лесная кошка последовала за ней. А через мгновение последним туда же бесшумно скользнул Авши.
Марон еще некоторое время постоял у пещеры, потом глубоко вздохнул и пошел дальше.
Когда начало смеркаться, он отпустил волка поохотиться и, нарвав крапивы, пристроился варить ее в небольшом котелке.
Рэн у подножия Эль-Ната была сейчас занята примерно тем же — Марон об этом знал. Как знал и то, что для того, чтобы увидеть их двоих одновременно, нужно смотреть по крайней мере с неба.
Где Лойское ущелье и где Гхойское?
Но в тайне вещей и то, и это — едины.
Как едины в тайне вещей Марон из Крихены и Рэн из Карса.
А для того, кто смотрит на них сейчас с неба, на котором уже начинают загораться звезды, един весь мир…
Сытый волк подошел к Марону и улегся рядом с ним.
— Вот так, дружище, — произнес Марон вслух. — Вот и остались мы с тобой снова вдвоем. Постранствовали. Идем теперь в Крихену. Давно я там не был…
2000–2005