Всё красное

* * *

Как будто мало нам было всех этих забот, так еще чуть ли не каждый день в четыре часа утра нас стал будить телефон. Это звонила из Австралии некая Кенгуриха, приятельница Алициной сестры. Сестра с семьей жила в Польше, в сельской местности, телефона у них не было, а в Кенгурихе вдруг взыграли сентиментальные чувства, и она каждый день желала знать состояние здоровья Алициной сестры и ее зятя, просила передать им самые лучшие пожелания и заверяла в своей неизменной к ним любви. И еще она просила обязательно передать им, что она, Кенгуриха, намерена-таки когда-нибудь выбраться в Европу и лично заверить их в своих чувствах.

После одного из очередных ее звонков в четыре тридцать восемь утра вырванная из сладкого предутреннего сна Алиция сказала мне, скрежеща зубами:

– Я уже начинаю мечтать о том, чтобы она поскорей приехала в Европу и заночевала в моей постели. Вот сегодня она позвонила лишь для того, чтобы осчастливить нас информацией, что любит путешествовать в марте. Какое мне дело до того, в каком месяце она любит путешествовать? И кроме того, теперь я должна бросить все и сидеть дозваниваться сестре на работу, чтобы узнать, не схватила ли та насморк, чтобы завтра опять в неурочное время передать эту информацию австралийской идиотке!

Я всецело разделяла Алицино возмущение и, раздирающе зевая, поинтересовалась:

– Может, она ненормальная?

– Какое там ненормальная! Просто обыкновенная идиотка. Ей и в голову не приходит учесть разницу во времени между Европой и Австралией.

– А зачем же каждый день звонить? Скажи ей раз и навсегда, что все здоровы, и дело с концом.

– Видишь ли, она всякий раз забывает о чем-нибудь меня известить, разумеется, о какой-нибудь глупости, вот и звонит опять. В конце концов, это пожилая женщина и скучает по родине своих польских предков. Господи, когда уж у сестры установят телефон, чтобы она звонила прямо туда!

Состояние нервов Алиции вызывало серьезные опасения. Она была теперь постоянно раздражена и выходила из себя по самому ничтожному поводу. Мы с Зосей объясняли это чрезвычайными событиями в Аллероде и сверхпрограммными звонками Кенгурихи, но, как вскоре выяснилось, мы знали еще не все. Дело оказалось значительно хуже.

Я как-то совсем не придала значения тому факту, что Алиция несколько раз звонила с работы и интересовалась, не пришло ли письмо из Англии. Каждый раз мы ей отвечали отрицательно. В тот день, когда я дала утвердительный ответ, Алиция вернулась очень поздно и сразу набросилась на корреспонденцию. Поспешно разорвав конверт, она стала читать пришедшее из Англии письмо и после первых же слов страшно побледнела.

– Холера! – сказала она голосом бешеной фурии в тот момент, когда ее (фурию) душат за горло.

И тут в дверь постучала кузина Грета.

Как легко, оказывается, можно убить человека! И Зося, и я одновременно подумали об этом, когда постучала кузина Грета. А Грета так и не узнала, что была на волосок от насильственной смерти, и только наше поразительное самообладание позволило ей остаться в этом мире и не переселиться в иной. Строя приветственные гримасы кузине Грете, я все-таки сделала попытку выпытать у Алиции, что за убийственная весть содержалась в роковом письме.

– Ради бога, что случилось?

– Ужасная вещь! – ответила Алиция, с усилием заставляя себя оскалить зубы в неудачной имитации приветливой улыбки, адресованной кузине. – Думаю, этого я не выдержу. Впрочем, не уверена, до конца я не успела дочитать.

Мне стало плохо.

– Ты куда дела письмо? – зловеще прошипела я.

– Да вот оно… Гляди-ка, нету… Куда же я его положила?

Зося издала тихий стон. Если пропадет еще одно письмо, подумала я, буду сама вскрывать всю корреспонденцию, не дожидаясь Алиции. К кузине Грете, которая и раньше не особенно нам нравилась, мы питали теперь прямо-таки ненависть.

Было ей двадцать семь лет, а выглядела она на все пятьдесят. Лицом Грета походила на лошадь, а телом на корову. Однако самым замечательным в ней были гигантские ноги. Впрочем, и общей массы тела с избытком хватило бы как минимум на трех обычных женщин. Излишек ног компенсировался полным отсутствием талии. Этакий внушительный столп на могучих подпорках, увенчанный лошадиной мордой, чтоб ей…

Излишне (на мой взгляд) снисходительная к своим датским родичам, как, впрочем, и ко всем остальным представителям рода человеческого, Алиция как-то даже серьезно рассердилась на меня, когда я высказала свою точку зрения по поводу внешности этой молодой дамы. Алиция утверждала, что я преувеличиваю (преувеличиваю! Как будто это возможно!), что Грета очень даже красива, а мое утверждение, будто польки красотой на голову превосходят датчанок, есть не что иное, как чистой воды шовинизм. В подтверждение своего тезиса я привела в пример несколько малокрасивых датчанок и узнала, что у меня отвратительный характер и такой же вкус. Больше я этой темы не затрагивала.

Но сейчас я просто не смогла сдержаться (принесла же ее нелегкая так некстати!), отвращение бушевало во мне, как буран в степи, и я дала ему выход, с ненавистью прошептав Зосе:

– Посмотри на них! Внимательно посмотри на них! На сколько лет Алиция ее старше, а как выглядит? Сильфида да и только! Чистая сильфида! Хотя и фигура у нее не ахти, и юбка на заднице вытянулась, а на животе как жеваная, и все равно. Если рядом с Агнешкой Алиция выглядит как пугало огородное, то рядом с Гретой – просто нимфа! Как же тогда выглядит Грета?

– Как корова! – припечатала Зося. – А сейчас оставь Грету в покое, надо искать письмо.

Обуздав свои чувства, я попыталась сосредоточиться.

– Значит, если дедуктивным методом… Вот здесь она стояла, когда начала читать. Явилась эта корова… А я, дура, еще ей дверь открыла! Надо было наоборот, с этой стороны подпереть… Я ей открыла, а Алиция в тот момент стояла за мной. И держала письмо еще в руке. А что она сделала потом?

– Это я тебя спрашиваю, что она сделала! Я ведь была в кухне и дверей кому не надо не открывала! Алиция, должно быть, вышла к ней в прихожую, а когда они вдвоем вошли в гостиную, письма уже у нее в руке не было. Может, успела зайти к себе в комнату?

Мы заперлись в Алициной комнате и после непродолжительных поисков нашли письмо на ночном столике у кровати, тщательно укрытое в куче рекламных проспектов. Нам и в голову не пришло бы искать его именно там. Обнаружили мы конверт лишь потому, что нечаянно сбросили упомянутую кучу на пол, а поднимая, начисто забыли о письме, увлекшись рекламируемыми товарами и со вниманием рассматривая каждый из проспектов особо.

– Теперь я его спрячу, – решительно сказала Зося. – А ты смотри и запоминай где.

Я посоветовала:

– Выбирай какое-нибудь недоступное для нее место, а то обязательно переложит, и тогда уже не найдешь. Вот, в сумку спрячь. Или, может, в чемодан? Отдадим, когда эта тумба отвалит.

– Ладно, давай в чемодан. Смотри, вот сюда засовываю, за подкладку, будь свидетелем.

Мы с Зосей были очень довольны собой – до ухода кузины Греты, которого с трудом дождались, после чего коллективно извлекли письмо и с торжеством вручили его Алиции.

– Хороши! – снисходительно бросила Алиция. – Это то самое теткино письмо, которое я не могла найти. Не видите, что ли? Датским ведь языком написано. А то было по-польски, от Бобуся из Англии. Куда же я его могла сунуть?

Мрачно поглядев на нее, я опять вступила на путь дедукции и выдвинула ящик подзеркальника в прихожей. Письмо лежало сверху.

– Теперь то? – с беспокойством спросила Зося.

– Да, на этот раз то самое.

– Ну, слава богу!

– Быстрей читай! – потребовала я. – И скажи, черт возьми, что же случилось?

Мы зажгли ей сигарету, подали пепельницу, Зося даже отправилась в кухню – приготовить Алиции свежий кофе. Так мы ее ублажали, лишь бы она дочитала проклятое письмо. Ясно было – письмо содержит в себе нечто ужасное. Но что именно?

Алиция дочитала-таки письмо, выронила его из рук, какое-то время просидела неподвижно, а потом, как бы выпуская излишки пара, прошипела с холодной яростью:

– Только этого не хватало! Мало нам было всего, что тут делается! Скучно нам было! Ничего, теперь станет веселее!

Мы в молчании выжидательно смотрели на нее.

– В конце концов, плевать я хотела на их конспирацию! – продолжала бушевать Алиция. – Они с ума сходят, а я должна соблюдать приличия! Что-бы их ублажать, всех остальных мне из дома повыгонять? Дудки! Не дождутся они этого! Да и полиция запретила нам покидать дом. А вы, если не слепые, то и сами все поймете!

– Нет, нет, мы не слепые, – поспешила я уверить ее, боясь, что сомнения в этом аспекте могут заставить Алицию отвлечься.

– Ну так вот. Бобусь возмечтал встретиться с Белой Глистой. Для свидания они не нашли лучшего места, как здесь, у меня в Аллероде. И даже, паразит, не соизволил спросить разрешения, просто извещает о приезде как о деле решенном. Любовь у них, видите ли, чтоб им… У меня все эти любови уже в печенках сидят. Я еще надеялась, что эта кикимора не получит загранпаспорт. Так нет же, едут!

Я поняла Алицию с полуслова. Бобусь, ее давнишний польский знакомый, был на редкость мерзким типом и величайшим пройдохой. Сбежав из Польши еще несколько лет назад, он обосновался в Лондоне, выгодно там женился на очень милой, славной, а главное, богатой девушке, которой Алиция очень симпатизировала. И все удивлялась: как та не разглядела этого мерзавца?

В Англии Бобусь удивительно быстро сделал финансовую карьеру – разумеется, с помощью богатого приданого жены.

Белая же Глиста была большой любовью Бобуся и женой одного из польских Алициных знакомых. Бобусь полюбил Глисту еще в дни их польской молодости, но тогда она не отвечала ему взаимностью. Любовь, как вулканическая лава, изверглась из сердца Белой Глисты несколько лет назад, когда та, пребывая в Париже в загранкомандировке, встретила разбогатевшего Бобуся. У Глисты, разумеется, хватило ума не требовать от него развода – тогда бы он достался ей сирым и нищим. В результате, не имея возможности, увы, соединить свою судьбу с драгоценным Бобусем, Белая Глиста придерживалась, на всякий случай, собственного мужа, не изъявляя пока желания покидать польскую родину навсегда. Ей вполне хватало кратковременных романтических выездов за рубеж для свидания с Бобусем, после которых она возвращалась на родину вся обвешанная драгоценностями, сверкая и переливаясь, как рождественская елка.

Разумеется, романтические свидания держались в большом секрете от обоих супругов.

Алиция же, зная об аморальном поведении Бобуся и его зазнобы, выходила из себя. Белую Глисту она терпеть не могла, но с ее мужем находилась в приятельских отношениях и из симпатии к нему не могла порвать с ней. Бобуся Алиция не выносила, но очень любила его славную жену, и из-за этого же не могла себе позволить захлопнуть перед ним двери своего дома. К тому же приходилось считаться с давними традиционными связями Бобусевой родни с Алициной. Да и ей самой в дни ее молодости в Польше он казался вполне порядочным человеком, не очень удачливым в жизни и достаточно несчастным из-за своей безответной любви к Глисте. Неузнаваемо переродился он после своего постыдного бегства на Запад, став обладателем солидного капитала и откровенно запрезирав всех своих не столь состоятельных родственников. Когда же он стал счастливым обладателем и Белой Глисты, его самомнение выросло поистине неимоверно. Алиция по глупости пыталась было раскрыть Бобусю глаза на истинную природу чувств Глисты, за что Бобусь сразу же и навсегда невзлюбил Алицию, хотя и продолжал пользоваться ее гостеприимством и выгодами проживания в Дании.

Зося прекрасно знала и Бобуся, и мужа Белой Глисты. Известие о сентиментальном романе было для нее совершенной неожиданностью. До сих пор нежелание Алиции поддерживать отношения с Бобусем она объясняла мерзким характером последнего и его подлым бегством на Запад.

– Как это роман? – не могла она понять. – И кто такая Белая Глиста?

– Жена Славомира. Она еще всегда ходит в белом.

– Но как же это? Ведь она еще совсем недавно при мне рассказывала, что виделась с Бобусем, чтобы обсудить какие-то общие дела… Как же это? Ведь Славек с Бобусем дружат…

– Ну и наивность! Общие дела, в самом деле… У Бобуся и Белой Глисты.

– И они хотят встретиться здесь? – с возмущением спросила Зося, выслушав наш рассказ. – Может, еще благословения у тебя попросят? Надеюсь, ты не разрешишь им приезжать к тебе!

– Поздно. Они уже выехали. Будут здесь завтра, самое позднее – послезавтра. И не спрашивали они никакого разрешения.

– Может, с ними здесь что-нибудь случится? – выразила Зося наши общие надежды. – Я удивляюсь, как еще у них хватает смелости явиться в этот зачумленный дом. Ведь ни один приезжий не уцелеет, практика показала.

– Постучи по некрашеному дереву! – возмутилась хозяйка «зачумленного» дома. – Они же не знают, что здесь происходит, я об этом не писала.

– Газет не читают? Вся пресса пишет о нас!

– Ну, во-первых, не вся, монополию захватила Анита. А, во-вторых, наши фамилии нигде не называются. А, в-третьих, по-каковски они должны читать? По-датски?

– А, в-четвертых, любовь их ослепила и оглушила, – ядовито добавила я.

Алиция рассмеялась:

– Чья бы корова мычала…

В ответ на удивленный Зосин взгляд я пояснила:

– Эта язва меня высмеивает. Ты знаешь из-за чего, я тебе говорила в Варшаве. Да ты и сама заметила…

– Как, это у тебя еще не прошло? – удивилась Зося. – А выглядишь вполне нормальным человеком. Ну, а он?

– Более-менее так же…

– Интересно, я когда-нибудь узнаю, кто он такой? – спросила Алиция.

– По слухам, нечто необыкновенное, – ответила Зося. – Впрочем, однажды я его видела, так скажу тебе – вполне, вполне… После этого я перестала удивляться, что Иоанна продержалась всего неделю. Так ведь?

– Пять дней, – честно призналась я.

– Ну, так кто же он в конце концов?

– Да перестаньте вы! – резко сменила тему Зося. – Тут надо срочно решать, что делать с Бобусем и его выдрой. Лично я ради Бобуся не намерена освобождать помещение. Разве что Агнешка уедет. Долго она намерена тут еще торчать? Не выношу ее!

– Вряд ли уедет, – со вздохом ответила Алиция. – У нее нет денег, она ждет, пока ей пришлют родственники из Англии. Кстати, где Павел?

– В Копенгагене. На посту в «Англетере». Зося его погнала, чтобы уберечь от когтей вампирши…

Зося пожала плечами и поинтересовалась, где же упомянутая вампирша.

– Не знаю, – сказала Алиция. – И вообще, я ее сегодня не видела. Думала, она уже спит. А кто из вас видел мой старый халат?

– Если ты имеешь в виду тот, в красный цветочек, так его после ванны надела Агнешка и ходила в нем.

– Хороша! Приехать в чужой дом и без зазрения совести носить чужие вещи! – фыркнула Зося.

– Откуда ей взять свои вещи, если ее рюкзак пропал в катастрофе? Пусть себе ходит в моем халате. Я возьму другой.

Павел вернулся поздно и в очень плохом настроении, ибо искомого брюнета так и не увидел. Я, конечно, могла ошибиться и принять кого-то другого за знакомого Эдика, но в «Англетере» Павел не видел никого, даже отдаленно напоминавшего нашего красавца.

Я встревожилась – терялся единственный след.

– Надо было позвонить Эве, – сказала Алиция, – и проверить, дома ли она или шляется где со своим аферистом. А сейчас уже поздно.

– Почему поздно? Мы можем узнать, когда она вернулась.

– Уже второй час ночи. В Дании в это время звонить не принято.

– А преступления в Дании совершать принято? Раз в твоем доме убивают, ты имеешь право звонить в любое время суток. В конце концов, и Эва и Рой в числе подозреваемых.

Четверть часа понадобилось на то, чтобы убедить Алицию. Она позвонила Эве, разбудила ее домработницу и узнала, что дома нет ни Эвы, ни Роя, причем они находятся в разных местах и оба по делам службы. Эва организует выставку польского фольклора, а Рой – датской археологии. Я, разумеется, не поверила.

– Враки все это. Эва путается с хахалем, а Рой следит за ними. Хотя их обоих я очень люблю и хотела бы верить.

– Может, благодаря этому хоть одно убийство произойдет где-нибудь в другом месте, – высказала Алиция робкую надежду. – Я отнюдь не настаиваю, чтобы все было только у меня.