Глава 2

Панаева тогда затащил на дискотеку Макс – он любил шастать по таким местам на халяву. Макс танцевал весь вечер с одной девушкой, которая была из другой компании. Потом возник конфликт – кто-то из подвыпивших парней заявил свои претензии: мол, девушка ему изменяет.

– Я тебя, паскуда, насквозь прошью! – кричал пацан на Макса.

– Это ты мне, падла? – орал тот ему в ответ.

С этих двух незамысловатых фраз завязалась потасовка. Разбитые бутылки, держа за горлышки, дерущиеся использовали вместо мечей. Все это напоминало рыцарский турнир в современном варианте. Панаеву тогда запомнилась сама девушка, из-за которой, собственно, и произошла разбираловка.

Она отошла в сторонку и заплакала. В своем странном прикиде из короткого кожаного платья, украшенного металлическими блестками, вся в медных кольцах и цепочках, она напоминала некую модернизированную Мальвину. Девушку из сказки, которую любят и неудачливый поэт Пьеро, и злобный Арлекин, и, возможно, грозный Карабас-Барабас. Этот эталон женщины каждый мальчик вынашивает в своем сердце – именно такую, слабую и покорную, рядом с которой каждый может ощутить себя настоящим мужчиной и взять ее под покровительство, ищут многие представители сильного пола.

Подоспевшие охранники вовремя скрутили и зачинщика драки, и Макса. Их уже отвозили в отделение, а девушка безутешно рыдала и что-то истерично говорила подошедшей подруге. Из ее слов можно было разобрать: «Это я во всем виновата! Так всегда бывает!..»

Тем не менее Сергею девушка как-то особенно понравилась. Хотя, в общем-то, неформалки никогда не привлекали его. Он не любил рок и предпочитал слушать попсовую музыку для народа.

Какой-то внутренний импульс подтолкнул Панаева подойти к девушке. Ему захотелось утешить ее и успокоить. Возможно, сказывались трения в семейной жизни с Вероникой. А возможно, просто образ школьницы, этакого нескладного несмышленого создания притягивал его как магнитом. Если бы его спросили тогда – что потянуло его к этой девчонке, он вряд ли бы нашелся что ответить. И было это не столько сексуальным, сколько эмоциональным порывом.

– Вам плохо? – спросил Панаев, подойдя к ней.

– Да нормально мне, – едва ли не нехотя ответила девчонка.

– Это твой парень? – показал Сергей на фигуру пьяного задиры, которого уводили крепкие охранники.

– Я даже не знаю как сказать, – растерялась она. – Он считает, что я ему изменила. А мы с ним даже не целовались. Сам пристал ко мне неделю назад, вот и не отходит.

– У тебя, наверное, много поклонников?

– А что? – запальчиво спросила девчонка.

В этот момент она загадочно улыбнулась, и веселые искорки запрыгали в ее детских глазах. Панаева обдало приливом нежности и чувств.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Николь.

– Это что, имя такое? Для России очень необычное.

– Не-а, вообще-то я Надежда Николаевна по паспорту, вот меня подружки и зовут Николь, – по-простецки ответила девушка. – Неудобно же быть Николаевной в моем возрасте. А так – стильно…

– Ну ладно, Николаевна… А сколько тебе лет?

– Четырнадцать, а что?

– О, возраст солидный!

– Ты так считаешь? – с усмешкой спросила Николь.

– Пройдет время, и ты будешь вспоминать свои четырнадцать лет, как тебя любили и дрались из-за тебя. А сама уже будешь взрослой тетей, и твоим детям будет по четырнадцать лет.

– Я буду такой старой? Тогда меня, наверное, уже не будет в живых.

– Зачем так говорить? Каждый возраст имеет свои преимущества.

– Тогда я не буду уже красивой… – девчонка явно начала кокетничать.

– А это зависит от тебя. И в сорок лет, и в пятьдесят можно выглядеть прекрасно. Представь себе Софи Лорен, Аллу Пугачеву, Брижит Бардо – а они уже взрослые тети. Просто красивы соответственно своему возрасту.

Они так и продолжали этот беспечный разговор, станцевали пару танцев, схватив замечание подруги Николь: «Милая, тебе, оказывается, нравятся старики». На что Николь показала подруге язык и, обняв Сергея, вышла с ним из кафе.

Он довез ее до дома. Дорогая машина Панаева произвела на Николь неизгладимое впечатление, и она его поцеловала прямо у дверей новенького «БМВ».

– Ты настоящий принц из сказки, – проговорила она. – Прямо как в кино. У меня таких ухажеров еще не было. Если бы Кики… ну, та, которая назвала тебя стариком, увидела, какой ты крутой, она бы в обморок упала от зависти. Зато у нее знаешь какой парень скряга – на бутылку пива не раскошелится!

И, сделав небольшую паузу, Николь неожиданно спросила:

– Может быть, зайдешь ко мне?

– А твои родители не будут в шоке от посещения принца? – поинтересовался Панаев.

– Мамы дома нет, она на даче. А папа в командировке, – простодушно призналась Николь.

И они пошли к ней. Николь с родителями жила в двухкомнатной квартире, довольно бедно обставленной. Мебель советских времен, по стенам в гостиной развешаны семейные фотографии… Пока Сергей разглядывал выставку родственников, Николь пошла на кухню ставить чайник.

Жилплощадь была в их полном распоряжении ввиду отсутствия старшего поколения. И когда Николь вошла в гостиную, Сергей, оторвавшись от созерцания портретов на стене, с жадностью набросился на нее. Но она, ловко увернувшись, снова побежала на кухню, на ходу расстегивая кофточку.

И вот он уже судорожно запирает дверь на замок и цепочку на случай непредвиденных обстоятельств, проходит на кухню. Николь стоит у задернутой шторы в розовой комбинации. Глаза ее подернуты грустью, за окном слышен шум отъехавшего автомобиля, видны блики уличных фонарей, отражающихся в окне квартиры. Она опускается на колени и, робко улыбаясь, смотрит на него. Просвечивающая комбинация позволяет видеть ее хрупкое тело и соблазнительные круглые ягодицы. Он поднимает ее на руки, проводит ладонью по ягодицам и нежной ложбинке между ними, а потом опускает ее на пол.

– Холодно как-то, – говорит Сергей.

– Я зажгла газ на плите, сейчас будет теплее.

Николь отползла назад и протянула к нему руки.

– Иди сюда, – позвала она его. – Рядом со мной тебе будет теплее.

Газ еще не успел нагреть помещение, но что-то горячее и томное уже разливалось по его телу. Она обняла его шею и, озорно шепча, спросила:

– Тебе кофе или чай?

Что-то в ее голосе было от робости, а что-то такое, от чего в нем закипала настырная мужская страсть.

– Все равно, – ответил Панаев.

Его сильная рука уже скользила по длинным точеным ножкам юной красавицы. Она поднималась все выше и выше, грубо ощупывая округлые бедра и маленькую грудь. И вот его пальцы коснулись африканских косичек, унизанных какими-то стекляшками. Они были жесткие на ощупь и неприятны для осязания. Наверное, это отразилось в его взгляде, и скромная девичья робость проскользнула в больших глазах розовощекой школьницы.

– Распусти волосы, – попросил Сергей.

Николь поправила выбившуюся прядь. Для неформалки она и впрямь была какой-то запуганной.

– У нас еще полно времени, – она отклонила его руку. – Попьем кофе.

– Нет, сначала распусти волосы.

Его голос, ставший вдруг властным, водопадом обрушился на нее. Ему даже показалось, что Николь уже пожалела о том, что пригласила случайного человека к себе. Она посмотрела на него как загнанный в ловушку зверек.

– Сначала волосы! – чуть не закричал Панаев.

– Тише, ты всех соседей разбудишь!

Но он уже не слышал ее и начал распутывать мерзкие косички сам.

– Нет, нет, не так! – Николь начала расстегивать какие-то заколки. И тут вдруг выяснилось, что это не ее волосы. Она сняла их с головы и расчесала, пропуская между пальцами. Он небрежным жестом взял в руки шиньон – на ощупь он грубый, как щетина.

– Ты разочарован? – спросила Николь.

– Нормально. По крайней мере, твои лучше – ты острижена под мальчишку.

– Тебе не нравятся такие, как я?

– Нравятся, – солгал он. – Вообще мне нравишься ты, такая, как есть.

– Такая… как есть? – повторила она и обвила его шею руками. – Но я не совсем, как есть.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я блондинка от природы, но мне нравится быть жгучей брюнеткой. Мадонне тоже не нравятся ее волосы, и каждую неделю она их красит в новый цвет.

– Плевать мне на Мадонну! Лучше скажи, какая ты на самом деле, – ведь блондинки бывают разные.

Она ничего не ответила. Только задрала комбинацию и приспустила трусики, демонстрируя бесцветный пучок на лобке и вполне школьную щелку.

– У меня такие же, – бесцеремонно заявила Николь, имея в виду цвет своих настоящих волос.

Она подошла к магнитофону и, нажав на клавишу, включила музыку.

– Это должно тебе понравиться. Шура – это нечто среднее для всех: рокеров, металлистов и гоблинов.

– Шура – так Шура, – поддакнул ей Панаев.

Он уже стягивал с нее комбинацию и раздевался сам. Выключил свет и, снова подняв ее на руки, понес в комнату. Из кухни доносилось похожее на мяуканье пение Шуры, а Николь тихо спросила:

– Ты всегда выключаешь свет?

– Всегда.

Панаев в упор посмотрел на Николь и накрыл своими руками ее руки. Она задрожала всем телом, когда почувствовала, как нежно, но вместе с тем настойчиво он стал ее ласкать. Сергей попытался поцеловать ее, но она резко отвернулась. Его открытый рот скользнул по ее щеке, нарумяненное личико находилось совсем близко с его грубым фэйсом, но в глазах ее уже не было той озорной веселости, исчезли искринки, те, которые были на дискотеке. И даже робость, казалось, покинула ее. В глазах отразилось что-то похожее на отчаянную решимость и животный ужас: он застыл где-то в глубине зрачков. Будто не мужчина ласкал ее, а какой-то монстр, привидение из ужастиков, Чикатило…

– Ты пошел бы с любой, которая бы согласилась, – бросила она упрек. – Подвернулась я.

– Ты не хочешь? – спросил Сергей.

– Все равно сам не уйдешь.

– Хватит!

Панаев оторвался от нее, но она вдруг, как-то хитро улыбнувшись, снова прильнула к его волосатой груди. Он понял это как сигнал к атаке.

Для нее это была игра, а не желание телесного контакта, как это бывает у взрослой женщины. Скорее всего она подражала старшим подругам, которые для нее представляли определенный авторитет и которые своими разговорами, вполне возможно, подталкивали ее к этому шагу. А Сергей подвернулся в удобный момент, когда девушка слегка подвыпила, – как знать, может быть, первый раз. В ее жизни, бедной и ограниченной, шикарная машина, дорогая одежда так называемого поклонника произвели своеобразный фурор в ее воображении. Возможно, пройдет много лет, и девочка, став женщиной и испытав все тяготы семейной жизни простого человека, когда разрываешься между плитой, постелью и работой, будет вспоминать этот вечер, который начинался как игра, а закончился вступлением во взрослую жизнь.

Сергей уже приступил непосредственно к делу, когда Николь вдруг истошно закричала:

– Нет, Сережа, нет, я не могу! Уходи!

Изнемогая от боли, Николь извивалась на кровати, но Панаев, словно не замечая этого, продолжал с какой-то тупой яростью делать свое дело. Он, на удивление, закончил быстро и тут же встал, вышел в ванную, сопровождая свой путь ругательствами.

Когда он вернулся, Николь лежала ничком, натянув на себя одеяло. Он сел рядом с ней, его толстые пальцы перебирали пряди ее коротко остриженных волос.

– Николь! – прижавшись к ней, он снова страстно зашептал: – Неужели ты так сильно напугана?

Она еще что-то говорила, а потом зарыдала, как ребенок. И было в этой детской капризности что-то непосредственное и чистое, что вряд ли он смог бы понять буквально, но принял душой. Он лег рядом с ней и прижал ее стриженую головку к своей груди.

– Все хорошо, – успокаивал он ее. – У тебя что – в первый раз? Я забыл… Тебе только четырнадцать лет. Извини.

Она уткнулась ему в грудь и робким голосом прошептала:

– Я совсем никуда не гожусь. Наверное, я несовременная. Кики говорит, что начала в двенадцать, а я так не могу…

– Эх ты! – пожурил он свою случайную любовницу. – Все еще будет, и муж, и дети. Только больше так не делай, как со мной.

Он встал, уже не помня, как оделся, и вышел на улицу. Эта ночь врезалась в его память навсегда. Сергей вспомнил о том, что в ранней юности он любил такую же точно девушку из одного с ним класса, но она пренебрегала им. И, встретив это юное создание на дискотеке, он как бы вспомнил прошлое и сторицей хотел окупить не реализованное тогда желание.

* * *

Лариса сидела, поджавшись в кресле, и внимательно слушала Панаева. Ей были интересны откровения этого грубого на вид человека, который многим казался черствым и циничным.

Она чувствовала, что ей необходимо, что называется, просканировать личность Панаева, попытаться прощупать его через прошлое, используя весьма распространенный психологический прием. Она находилась под впечатлением от общения с Толиком – он-то и научил ее всем этим штучкам. Лариса чувствовала, что все произошедшее в этой квартире несет в себе какой-то психологический, а может быть, даже психопатологический подтекст. Поэтому она старалась вести себя подобно тому, как вел себя с ней Толик. Она жалела о том, что Курочкина нет рядом. Возможно, он сейчас оказался бы очень полезен.

И хотя время явно поджимало – труп все еще находился в ванной – и было необходимо принимать какое-то решение, но Котова не собиралась отказываться от этого метода. Она уже вошла в раж.

А экстремальная атмосфера разборок вокруг и около убийства уже давно не вызывала смятения чувств у Ларисы – она имела большой опыт анализа подобных ситуаций.

– Так что тебе больше всего нравится в женском теле? – спросила Лариса.

– Для меня главное, чтобы лицо было симпатичное, все равно какое, – ответил Панаев. – Но особенно обращаю внимание на ноги. Не могу терпеть, когда у бабы, как у мужика, они волосатые. И еще хуже – если усы растут. А вот волосы на голове люблю… Мне нравится, чтобы волосы были длинные, шелковистые и, как бабы говорят, ухоженные. Чтобы женщина на женщину была похожа.

Вдруг Панаев нахмурился и настороженно посмотрел на Ларису.

– А почему ты меня об этом спрашиваешь?

Котова не успела ответить на этот вопрос, потому что в этот момент в комнату вошла грузная женщина лет шестидесяти, скромно одетая в черное платье с глухим воротником, будто пришла на похороны. Оглядев Ларису недобрым взглядом, она спросила:

– Ну, сынок, можно войти? Что тут у вас опять приключилось? Я едва вошла, как все на меня накинулись. И эта ненормальная Нонка что-то орет, а что сказать хочет – непонятно. Молодую из себя корчит – вся в колечках. Не девчонка вроде, а все туда же…

– Мама, ты только успокойся, – сказал Панаев. – Кстати, это Лариса, Лариса Викторовна. А это моя мать, Мария Ильинична.

– Что ты мне хочешь объяснить? Говори сразу, я не люблю вихляний из стороны в сторону, как твоя теща, – Мария Ильинична бросила на Ларису всего лишь один взгляд, не удостоив даже кивка. – Это что, твоя новая жена?

Мария Ильинична говорила о Ларисе так, будто та вовсе не присутствовала в комнате, и намеренно повернулась к ней спиной.

– Мама, сядь, я тебе все постараюсь объяснить… У меня в квартире произошло убийство, – сказал Панаев.

– Что? Кто кого убил? Когда? – градом посыпались вопросы. Мать ошарашенно смотрела на сына. Панаев объяснил Марии Ильиничне, что произошло, и ей по мере его рассказа становилось все хуже и хуже. Ее мучила одышка, и, казалось, она вот-вот потеряет сознание.

Лариса выбежала из комнаты и вернулась со стаканом воды. Мария Ильинична отпила два глотка и, мотнув головой, сказала:

– Нет, больше не надо. А вы кто, наверное, из милиции?

– Мама, я же говорил – это Лариса, подруга Вероники, – раздраженно повторил Сергей.

– Этой вертихвостки, которая себе нашла еврея? – презрительно уточнила Панаева. – Тоже мне, верная жена и заботливая мать!

– Мама, сейчас не до этого, – внутри Панаева снова закипала злость. – Лариса помогает мне. Она наш общий друг. Она помогает разобраться, кому нужно было подложить мне свинью и притащить ко мне в ванную труп.

– А вы действительно можете помочь? У вас большие знакомства? – Мария Ильинична резко развернулась лицом к Ларисе и посмотрела на нее с уважением.

– Я постараюсь, – сдержанно ответила Лариса. – Просто у меня большой опыт частных расследований.

– Вот как? – недоверчиво посмотрела на Ларису мать Сергея.

– Да, и я хотела бы с вами поговорить.

– И что же?

– Для этого я сделаю неожиданный и резкий ход в общении – во благо вам. В такой ситуации лучше не рассусоливать, откуда и что появилось в ванной, а отвлечься и резко переметнуться.

– Что вы имеете в виду? – удивилась мать Панаева.

– А как вы сами думаете? Куда мы переметнемся? – заговорщически подняв бровь, спросила Лариса.

– Не знаю, – растерялась Мария Ильинична.

– Но прежде чем начать разговор, я хочу договориться, чтобы он происходил наедине.

– Мне что, выйти? – спросил Сергей.

– Я надеюсь, это не нанесет тебе смертельной обиды? – с провоцирующей иронией поинтересовалась Котова.

– Нет, конечно, – с вызовом, резко, ответил Панаев и быстро вышел.

Из другой комнаты тут же послышались возмущенные возгласы, которые, едва он вышел, обрушились на Панаева, и его ленивые отрывистые реплики в ответ.

Мария Ильинична с Ларисой остались вдвоем.

– Теперь вы догадываетесь, о чем я хочу с вами поговорить? – спросила Лариса.

– Должно быть, о Сергее? Ну что ж, давайте, – неожиданно быстро, но вполне предсказуемо для Ларисы согласилась мать. – Может быть, это в самом деле перебьет и отвлечет меня.

И вдруг она почти выкрикнула:

– Если вы хотите знать мое мнение, то лично я думаю, что все это дорогая теща подстроила. С нее станется! Она же, сука, и разбила им семью. Вы только подумайте: его посадят, а Верка с этим евреем въедут сюда и будут жить! А Сережа все это потом и кровью добывал.

– Я вас прекрасно понимаю. Вы сейчас чувствуете боль, обиду, может быть, несправедливость… Правильно ли я вас понимаю? Если неправильно, то скажите – как правильно.

– Чего ж неправильного? Все правильно! – более мягко ответила Мария Ильинична.

Лариса, почувствовав изменение в атмосфере разговора, деликатно произнесла:

– Давайте лучше вспомним детство Сергея.

Мария Ильинична вздохнула.

– Что ж, начинать прямо с того, были ли тяжелы роды?

– Можно начать еще более издалека, – предложила Лариса. – С того, как вы познакомились с будущим отцом Сергея.

– Ну, слушайте, хотя не знаю, чем это вам может помочь, – нехотя начала Панаева. – С Митькой, ну то есть отцом Сергея, я познакомилась на ткацкой фабрике: он там наладчиком работал, а я – ткачихой. Митька тогда учился в институте заочно на инженера. Ну, и как все молодые, сначала встречались, на танцы ходили, потом он замуж позвал, я и пошла. А что мне было теряться? В молодости он знаете какой был! Красавец, умница, а родители мои – люди степенные, простые. Они были не против. Все-таки интеллигентный парень, не какой-нибудь шаромыга. Да разве ж я тогда знала, какой он кобель окажется! Ведь ни одну юбку не пропускал. Тут еще Ирка у нас родилась – она на два года старше Сережки, я после родов, тяжелая вся. Так он – нет чтобы жену пожалеть, роман завел с потаскухой.

– Вы знали о похождениях вашего супруга?

– А кто ж не знал-то?! – Мария Ильинична недовольно встряхнула головой, от чего затряслись большие золотые сережки с рубинами. – Весь район знал! Если сама не догадываюсь, так бабы придут, доложат. Мол, твоего видели – то с секретаршей директора, то еще с какой-нибудь лахудрой фабричной путался. А уж про курорты и командировки я молчу! Там сам бог велел, как говорят. То-то он в Крым любитель был ездить. Там же все гулящие и собираются, а мужики все холостыми становятся на целый месяц. А с секретаршей-то директорской постоянно крутился. Это как вторая жена у султана. Да что говорить без толку – сучка она безотказная, на передок слабая, прости господи. А он к таким так и льнул. Кобель, одним словом! – подытожила Мария Ильинична.

– А Сергей знал о том, как вел себя отец?

– Да уж, наверное, знал. У нас одна в подъезде жила – слепая, глухая, а и та знала. Что же он, не видит, что папаша с сотрудницами под ручку домой возвращался? А уж когда начальником цеха стал – так совсем петух в курятнике. Цех-то – одно название, женсовет, одним словом. Каждую пощупать хочется, а те дуры и рады. Правду говорят, что на ткацкой одни разведенные да неустроенные работают. А он, кобелюга, всех обслужить рад. Даже на 23 февраля в стенгазете на него дружеский шарж был: «Самый любимый начальник». Не знаю, может быть, от этого у них перевыполнение плана было. Но Сережка даже если что и знал, так никогда не говорил. Он характером в меня, в нашу породу. Знает, а мать никогда расстраивать не будет.

– А как сложилась судьба дочери? – осторожно спросила Лариса.

– Ой, детонька! – завопила Мария Ильинична. – Пропащая она у меня!

– Как это? – уточнила Котова.

– Ну как? – Она развела руками. – Пока молодая была, так все по танцулькам, по ресторанам, по компаниям ходила. Везде ей рады были. Курить начала в двадцать лет. Я уж и билась с ней, а толку никакого. Видно, отцовская кровь гуляет. У нас в роду таких шалав не было. Да это бы все ничего, мало ли кто в наше время, как это сейчас говорят, жизнь прожигает. Да только подруги все замуж повыходили: семьи, детей завели. А моя красавица, – Мария Ильинична махнула рукой и прослезилась, – мужа себе не нашла, а может, и не искала, и малыша даже без загса не родила. А я, может, внуку бы порадовалась…

– Я понимаю, как вам было трудно, – посочувствовала Лариса. – Но у вас была отрада, вдохновение старости – внук Коля.

– От сына – это одно, а от дочери – другое… Чай, двоих рожала, – категорично возразила Мария Ильинична. – Сейчас многие без загса живут. А она у меня, как стрекоза из басни: лето красное пропела, оглянуться не успела – а уж и сорок лет. Ребеночка, может, и хочет, да поздно!

– Но ведь некоторые и позже рожают.

– Да уж… Не вовремя баба собралась. Всему свое время, – вздохнула Панаева. – Да и врачиха-гинеколог говорит – из-за абортов у нее бесплодность. Видно, доля такая.

– Разве нельзя найти себе другое утешение? Хобби, например…

– Да какое там хобби! – вскричала Мария Ильинична. – Любимое увлечение – водку пить!

– Она что, алкоголичка? – удивилась Лариса.

«Так-так, ничего страшного, сейчас мы ее размягчим разговорами о родственничках – похоже, один другого хлеще: муж-кобель да дочь-шалава. Главное, не забыть о цели – детстве Сергея, – подумала она про себя. – Как бы это сделать помягче и не в лоб, чтобы она не почувствовала давления и не встала в стойку?»

– Да нет, она не пьянчуга какая-нибудь, вы не подумайте, – продолжила Мария Ильинична. – Но с горя бывает, с подружкой – есть у нее такая же одинокая – сядут, запрутся в комнате и за рюмкой молодость вспоминают. Расплачутся – ведь красота и счастье женское – все в прошлом осталось. Одна вот у меня надежда на Сергея – словно свет в окне для меня. И вот случай вышел – спаси, господи, душу мою грешную!

Мария Ильинична неистово перекрестилась.

– На меня тоже Сергей производит благоприятное впечатление, и мне кажется, что он оправдает ваши надежды, – неожиданно твердо сказала Лариса. – А позвольте узнать, какие надежды вы с ним связывали?

– Да Сережа таким ласковым мальчиком рос, добрым, помню – прижмется ко мне, я его глажу по головке, а он как котенок мурлычет… Какое там человека убить – он и жуков в детстве жалел! Один раз чуть даже не ударил одноклассника, когда тот пытался оторвать кузнечику крылья, – с дрожью в голосе произнесла Мария Ильинична. В этот момент дверь вдруг открылась, и на пороге появилась сухощавая женщина в джинсах и вязаной кофточке.

– Мама, там Сергей с Вероникой скандалят! – воскликнула она.

Лариса поняла, что это и есть старшая дочь Панаевой. Мария Ильинична тотчас же порывисто вышла из комнаты. А Ирина судорожно затеребила золотой крестик на груди и опасливо поглядела на Котову.

– Присаживайтесь, Ирина, – сказала с улыбкой Лариса. – Ваша мама о вас очень лестно отзывалась. – Моя мама? – искренне удивилась Ирина.

– Вас это удивляет?

– Честно говоря, да.

– В экстремальных ситуациях люди меняются, – лукаво произнесла Лариса. – Да вы присаживайтесь, у меня к вам есть несколько вопросов, если не возражаете.

Ирина присела на краешек стула и ссутулилась.

– Каких вопросов? – совсем растерялась она.

– О вашем брате, его детстве…

– А какое это имеет сейчас значение? К тому же я не умею рассказывать!

Лариса сама до конца не могла четко сформулировать – почему она задает именно эти вопросы, вроде бы не имеющие никакого отношения к случившемуся. Раньше она бы принялась скрупулезно выяснять, кто был в квартире ночью, ехала бы к участникам вечеринки, сопоставляя их показания, – словом, делать то, что сделал бы любой оказавшийся на ее месте сыщик. Но Ларису не оставляло ощущение некоей театральности и экстравагантности – ханская наложница в ванной, неуравновешенный Панаев со своей склонностью к малолеткам. Было что-то подозрительное во всем этом. Она все-таки очень мало знала об этом человеке. А то, что он знаком с убитой, – это было почти очевидно. Только вот убивал ли он ее или нет – это вопрос.

Словом, все говорило за то, что во всем этом скрыта некая тайна, и, возможно, скрыта она где-то в прошлом. В конце концов, Панаев вряд ли просто так признается в том, что он знал эту женщину. Если это была какая-то проститутка и он все-таки виноват в ее смерти, Панаев будет отрицать это до последнего. Основываясь на этих размышлениях, а также на собственной интуиции, Лариса решила действовать по намеченному плану, а именно – опросить всех членов семьи.

– Не надо нервничать, Ирина! Вы взволнованы, вам нужно расслабиться, а от стрессов есть простое народное средство – водка, – сказала Лариса, пытаясь расположить к себе новую собеседницу.

Она бросила красноречивый взгляд на бар, который стоял в серванте около стола в комнате Панаева.

– Вы серьезно? – недоверчиво взглянув на Ларису исподлобья, спросила Ирина.

– Даже врачи советуют в умеренных количествах – почитайте в журналах…

– И то правда, – вдруг оживилась Ирина. – А что – есть водка?

– Я думаю, что у Сергея Дмитриевича должно быть кое-что припасено. Как у многих мужчин.

Котова снова лукаво улыбнулась, встала и открыла дверцу бара. Там она обнаружила больше чем водку – початую бутылку французского коньяка. Это было как раз то, что нужно. Затем она достала две рюмки из серванта и налила в них коньяк.

Ирина сразу осушила свою стопку, а Котова лишь пригубила свою.

– А можно еще? – почти сразу же спросила Ирина, будто ее мучила жажда.

– Конечно, – ответила Лариса и снова услужливо подлила ей коньяка.

Ирина залпом осушила и вторую рюмку.

– Так какие у вас вопросы-то? – явно изменившимся тоном спросила она.

Сестра Сергея буквально на глазах повеселела – куда девались ее совсем недавние зашоренность и зажатость?

– Мне, конечно, есть что порассказать, – продолжила Ирина. – Но о чем, собственно, вы хотели бы услышать?

– Сергей, как мне показалось, был мальчиком впечатлительным. Как он реагировал на измены отца? И потом, вы производите впечатление очень чуткой и внимательной сестры. По-видимому, вы в курсе, скажем так, сексуального взросления Сергея…

– Что вы имеете в виду?

Загрузка...