Все ради любви

Глава 7

Квентин вынул из холодильника мясо и отправился во двор, чтобы положить его на решетку очага. Он взглянул на часы, засекая время.

— Что делать мне? — спросила Рэчел, когда он вернулся.

— Проверь картошку и заверни в фольгу булочки, мы их разогреем. Пока готовятся отбивные, накроем на стол и сварим брокколи. А пока мы этим занимаемся, не выпить ли нам вина?

— И поговорить. Большей частью мы говорили обо мне и об Огасте. Ты почти ничего не рассказал о себе и о своей футбольной карьере, — осторожно начала она, пытаясь понять, не является ли последняя тема запретной или слишком болезненной, — от этого зависело, стоит ли передавать ему приглашение Бекки на вечеринку, где Квентин наверняка окажется среди мужчин. Она достала стаканы и подала ему штопор.

Пока Квентин откупоривал и разливал вино, Рэчел сделала все, что он просил, потом достала тарелки, приборы, скатерть, салфетки, соль и перец. Она принялась накрывать на стол в комнате для завтрака, потому что столовая показалась ей слишком торжественной для такого случая.

Квентин, потягивая вино, наблюдал за ней с живым интересом и не без удовольствия.

— Я родился и вырос в Колквите, играл в футбол в старшей школе и работал на арахисовой ферме отца. Мои родители — Мэтью и Инез Ролс. У меня есть младший брат, Фрэнк, он разведен, детей нет, занимается продажей автомобилей. Мою младшую сестру зовут Мэри, ее мужа — Стив, у них двое детей, и они живут и работают на ферме вместе с моими родителями. Мы баптисты, может быть, потому, что в округе Миллер все баптисты или методисты. Мои лучшие друзья — футболисты, большинство из них из моей команды. Я был женат дважды: первый раз на Кейси Найльс, модели, мы прожили два года, второй раз — на секретарше по имени Белинда Джекобс, сестре старого друга, с ней мы жили год. Мы покончили с этим в 1989 году. Детей у меня нет, я не поддерживаю отношений с бывшими женами и не плачу им денег. У меня нет никаких эмоциональных связей ни с ними, ни с какой-то другой женщиной.

Рэчел взглянула на него, но он смотрел в окно над кухонной раковиной. (Бог мой, так давно разведен, а подружки нет!) Удивительно, он так прямо и откровенно рассказал ей об этих отношениях! Может быть, позже он объяснит, почему распались его браки?

— После того как Джорджия, Флорида и Алабама отказались принять меня, я учился в Университете Оклахомы и играл на них и Барри Швитцера с 1974 по 1978 год, — продолжал Квентин. — Мы выиграли Национальное первенство в 1974 и 1975 годах. Я проиграл приз Хейсмана Билли Симсу в 1978 году, он играл на «Сунерс» одновременно со мной и заслуживал наград. Тогда я и получил прозвище «Человек с Золотой Рукой». — Он не отрываясь смотрел в окно. — Ладно, пора выйти на улицу, мне надо взглянуть на отбивные.

Возле очага, переворачивая мясо, он продолжил:

— В 1978 году я переехал в Сан-Франциско и играл за них семь лет, в основном за Джо Монтаной. Я участвовал в двух Суперкубках, трех Профессиональных кубках и получил шесть призов как квотербек. Я повредил плечо на Суперкубке-82 и правое колено на Кубке-85. В августе 1985 года меня продали «Далласским Ковбоям». Там я играл девять лет, участвовал в двух Суперкубках и двух Профессиональных кубках, получил еще один приз. На двадцать седьмом Суперкубке в 1993 году я опять повредил левое плечо. Похоже, что мне не везет на этих играх, но я бы хотел сыграть еще раз, прежде чем окончательно бросить это дело, — заключил он с невеселым смешком. — Из-за операций и дальнейшего лечения мне пришлось пропустить почти весь сезон 93/94, но я вернулся вовремя, чтобы сыграть в последнем Суперкубке. Если «Ковбои» выиграют следующий, это будет третья победа подряд, своего рода вершина для них и для меня. Я не хочу пропустить такое событие, это особенный год — семьдесят пятая годовщина футбола. Я занимался рекламой, был спортивным комментатором и зарабатывал большие деньги. Когда у меня есть время, я навещаю детей в больницах и школах и иногда помогаю тренировать детские команды в Далласе.

— Ты, наверное, очень любишь детей? (И в один прекрасный день захочешь иметь собственного. Не со мной…) Ты любишь футбол: это видно по твоим глазам, по тому, как ты говоришь о нем. До какого возраста можно играть?

Квентин слегка нахмурился, но тут же пожал плечами и подавил свои чувства.

— Когда футбол у тебя в крови, его невозможно бросить, пока жизнь не заставит, пока зрители не начнут провожать тебя к выходу топотом и воплями. — Квентин взглянул на часы, словно проверил, не пора ли снимать отбивные, но на самом деле пытаясь сообразить, что еще сказать. — Возраст — не самое главное, если ты здоров и у тебя есть талант. Но команда может иметь в списке только пятьдесят три игрока, так что все хотят выбрать самых лучших. Поскольку число команд и игроков ограничено, многие замечательные спортсмены из колледжей не имеют возможности показать, на что способны, а многих ветеранов, если они получили травму отчисляют слишком рано. (Может быть, то, за чем я прибыл в Огасту, изменит положение для многих из них. Пока трудно судить, надо собрать побольше фактов.)

Он помолчал, размышляя, и продолжил:

— К тому же, иметь травмированного игрока невыгодно для команды, потому что пользы от него никакой, а жалованье платить приходится. Если он обходится слишком дорого, у хозяев и руководителей появляется соблазн найти кого-нибудь подешевле и поздоровее. Мне приходилось играть на залитых водой полях — мяч становится таким скользким, что никакого мастерства не хватит управляться с ним на таком холоде, что пальцы не согнутся, даже если бы от этого зависела твоя жизнь, под таким густым снегопадом, что на поле ничего не видно, в такие жаркие дни, что ты еле дышишь, весь обливаешься потом и от обезвоживания чуть ли не теряешь сознание. Трудно показать себя, когда ты не первый, если тебе приходилось играть вслед за кем-то из великих, а они здоровы и не выходят из игры. Трой Айкман возглавлял рейтинг НФЛ в 1993 году, он будет нашим первым, а за ним — Джейсон Гаррет. (Теперь есть еще и Родни Пит, так где же место для меня? Четыре квотербека в команде не нужны.)

Он нахмурился. Рэчел молчала и внимательно ждала продолжения.

— Одним из лучших периодов моей карьеры был тот, когда я тренировался у Тома Лэндри, теперь я возвращаюсь к Швитцеру. Проблема в том, что список команды надо сократить до пятидесяти трех игроков, а травмированные не представляют ценности. Мне не хочется уходить сейчас, когда у нас появились льготы и прогрессивная оплата: в этом году установлен свободный найм, новые правила игры, прекрасно защищающие квотербеков. Если бы такое случилось раньше, когда я получал удары и травмы! Соперников, естественно, штрафовали, но мне-то это обходилось намного дороже! (Слишком дорого! Смотри, не покажись ей нытиком!)

— Что за новые правила? — спросила Рэчел. Ей хотелось заставить его продолжать рассказ.

— Они стали строже, игроки теперь лучше защищены. Мало кто старается специально нанести тебе травму, но, когда ты стремишься вперед и рвешься к победе, возможны столкновения. Твои эмоции на пределе, и иногда ты действуешь не думая. Почти обязательной стала проверка на допинг, потому что случалось много неприятностей из-за кокаина, стероидов и тому подобного. Для меня здесь нет проблемы, я ими никогда не пользовался, это неразумно и опасно. Кроме того, футболисты могут подать дурной пример молодежи.

— Я рада слышать, что ты понимаешь свою ответственность в таком серьезном деле. Надеюсь, ты сможешь играть в футбол так долго, как захочешь.

— Спасибо. Я хотел бы присутствовать при том моменте, когда Эммит Смит войдет в историю: он один из самых лучших игроков за все время существования игры. Больше всего я хочу сыграть еще один сезон, великий сезон, и уйти достойно и со славой. — Он насмешливо улыбнулся. — Я не могу представить себя сидящим в офисе в костюме и галстуке. Если меня не отчислят, мне опять придется самоутверждаться, доказывать, что я чего-то стою. Возвращаться после серьезных травм — почти то же самое, что начинать сначала, а все внимательно наблюдают, и некоторые только и ждут, что ты не справишься. Мне снова и снова придется доказывать, что у меня есть мужество, упорство, хитрость и ловкость. (Если только я не уйду, прежде чем меня отчислят или продадут. Я предпочел бы убраться сам, чем вынуждать Швитцера принимать это нелегкое решение.)

Рэчел, случалось, брала напрокат и покупала видеозаписи спортивных программ, чтобы посмотреть, как он играет, и узнать побольше о нем и о футболе. Картинки вспыхнули в памяти: броски, перехваты, удары, травмы. Ему часто не везло, и она чувствовала к нему симпатию.

— Тебе надо беречься, чтобы снова не получить травму.

— Да, но опасность всегда угрожает тем, кто делает что-то стоящее. (Скоро мы оба увидим это.) Нас называют мишенью для всех. Я уже говорил тебе, что травмированный игрок обременяет команду, где есть свободное место, а денег нет и замены ему тоже нет. У меня есть одно преимущество: опытный задний квотербек очень важен, потому что переднего всегда могут выбить. Это может мне помочь, если я сумею устроиться и блеснуть в предварительных играх. (Если меня пропустит комиссия, я получу возможность играть и буду играть хорошо.) Я играл как квотербек лучше всех и дольше всех, когда Монтана повредил локоть, я был тогда в Сан-Франциско.

— У тебя есть какие-нибудь планы на будущее? Что ты собираешься делать после ухода в отставку? — Рэчел заметила, что он колеблется, прежде чем ответить.

— Я еще не решил. Может быть, буду работать на ранчо или еще чем-нибудь займусь.

(Смени тему. Ты и так уже достаточно вытянула из него.)

— Тебе повезло, что у тебя есть брат, сестра, племянник, племянница, и родители еще живы. Мне очень не хватает моих, и я скучаю по дочкам и внукам.

— Понимаю, семья — это очень важно. Кстати, а почему ты не варишь брокколи и не разогреваешь булочки? У меня все будет готово, как раз когда ты закончишь.

Рэчел поспешила заняться этим. Потом она выглянула в окно и увидела, что Квентин разглядывает двор, бассейн, беседку. Интересно, какое у него ранчо, как он живет в Техасе? Возможно, он похож на нее, в том смысле, что она одинока и не реализована в плане эмоциональной связи с противоположным полом. Может быть, в этой сложной ситуации ему просто нужен человек, с которым можно доверительно поговорить и расслабиться. Квентин тем временем сложил отбивные на блюдо и направился к дому.

— Пахнет восхитительно, — сказала она, когда они садились за стол.

— Это рецепт моей матушки: она отлично готовит, и моя сестра тоже.

За едой они продолжали разговор. Квентин расспрашивал Рэчел о благотворительной работе, о церкви, о занятиях в клубе.

— Когда я вышла замуж и приехала сюда, Гейнсы заставили меня заняться всем этим, потому что они были одной из самых влиятельных семей в городе, со множеством деловых и общественных связей. Но мне нравится помогать обездоленным, и я делаю, что могу. Я обнаружила, что большинство людей готовы пожертвовать деньги и вещи для распродажи ради благой цели, но очень немногие соглашаются тратить время и силы на настоящую работу. Я понимаю, что для тех, у кого семья, это трудно, все время занято. У меня свободного времени больше, так что мне проще. Самая главная трудность в том, чтобы научиться иногда говорить «нет». Некоторым кажется, что, раз я одинока и без маленьких детей, у меня полно времени и сил, поэтому они считают мой отказ равносильным преступлению. Думаю, у тебя бывает то же самое с выступлениями на публике и интервью. — Он кивнул с полным ртом. — Закончив свои проекты, я намереваюсь немного замедлить темп, сосредоточиться на ином, начать другое дело. Например, завтра у Меня бридж-клуб, приглашение на ленч, встреча в женском клубе и еще одна. Затем я должна уделить некоторое время проекту, который пора заканчивать.

Отхлебнув вина, Квентин сказал:

— Наверное, на этой неделе ты потратила на меня много времени.

— Да, но это было приятно и… очень нужно, — добавила она со смехом. Я специально ищу себе дела с тех пор, как уехали дочери, чтобы все время уставать и не скучать.

— Если твое расписание не слишком забито и тебе нужен еще один вечер отдыха после трудного завтрашнего дня, не хочешь ли поужинать со мной в пятницу?

— Отлично, я согласна. В семь часов годится?

— Вполне. Мы съедим хороший десерт, раз уж сегодня я ничего не принес. Я не ем много сладостей, поэтому мне и в голову не пришло купить что-нибудь.

(Если я и хочу чего-нибудь сладкого, так это тебя, Квентин Ролс. Стоит ли мне упоминать о том, что произошло много лет назад, рискуя испортить вечер, или избегать этой темы, как делаешь ты? Может быть, ты ждешь, что я заговорю первой, и удивляешься, почему я молчу? Я не знаю, как быть, и это стоит между нами, но как же мне объяснить, почему я тогда бежала, как кролик? Еще рано, Рэчел.) Она выбрала менее опасную тему.

— В субботу в доме Бекки Купер будет вечеринка, не хочешь ли пойти со мной? Ты сможешь встретиться там со Скоттом и обсудить идеи переоборудования дома. На школьной встрече было так много народу, что ты, вероятно, его не помнишь. Они замечательные люди, а Бекки — одна из двух моих лучших подруг. Думаю, они тебе понравятся. Вечеринка с двух до шести.

— Наверное, это будет интересно и полезно для меня. Я заеду за тобой в полвторого, хорошо?

— Отлично, — откликнулась она. (Почему он так быстро согласился?)

Закончив есть, они убрали со стола, сложили посуду в моечную машину и навели порядок на кухне.

— Не пойти ли нам подышать свежим воздухом и немного поразмяться? — предложил Квентин.

— Пошли.

Они молча обошли вокруг бассейна, любуясь красивым видом, наслаждаясь спокойствием вечера и обществом друг друга.

Квентин остановился у фонтана послушать его умиротворяющее бормотание, потом, пригнувшись, вошел в беседку, обвитую плющом.

Он наблюдал, как облака, плывущие по небу, отражаются в воде бассейна, вдыхал аромат цветов, свежескошенной травы, подстриженных кустов… и женщины, которая прошла рядом и села на скамейку позади него. Вдалеке лаяли собаки, пели ночные птицы и цикады, а из соседнего дома слышалась тихая музыка. Ветерок перебирал кроны деревьев. В воздухе чувствовался запах влаги. Квентин повернулся и прислонился спиной к столбу арки. Свет, проникавший сквозь решетки, падал на лицо и фигуру его спутницы. Она смотрела на него со смешанным выражением сомнения, настороженности и (странно!) удовлетворения.

Квентин сел рядом с ней на скамью и взял ее руку в свою.

— Тебе не кажется, Рэчел, что пора поговорить о нас, о том, что произошло двенадцать лет назад. Ты скрылась, не простившись и не оставив адреса. Мне казалось, что между нами тогда возникло что-то хорошее и важное. Или я ошибался?

Рэчел поднялась, но он удержал ее.

— Я отвечу, — успокоила она его, — но мне будет проще, если я смогу двигаться и не буду отвлекаться из-за близости к тебе.

Он выпустил ее руку.

— Я тебя отвлекаю?

Рэчел встала и взглянула ему прямо в лицо.

— Гораздо больше, чем ты думаешь.

Он заставил себя не вскочить.

— Это хорошо или плохо?

— Не знаю, отчасти поэтому я так трусливо тогда и сбежала: я не могла понять, как вышло, что ты так сильно и быстро повлиял на меня. Даже будучи… близки, мы никогда не говорили о наших чувствах, не давали обещаний и даже не упоминали о том, чтобы увидеться еще раз. Честно говоря, я не думала, что наши пути когда-нибудь вновь пересекутся.

— Ты недовольна, что так случилось?

— Нет, конечно, нет. Я никогда не делала ничего подобного до того, как встретила тебя, и потом тоже. Все случилось так быстро и просто, что я испугалась. Я сказала себе, что это просто летний роман на борту корабля, из которого не выйдет ничего серьезного, потому что наш возраст и образ жизни очень различны. Я думала и надеялась, что небезразлична тебе, но это не значило, что ты хочешь от меня чего-то большего, — ты ведь никогда не говорил и не намекал о продолжении. Мне просто хотелось облегчить нам расставание. Я не знала, что говорить и как себя вести в таких обстоятельствах, не хотела закончить все ложью или извинениями, не хотела все опошлить.

— Ты не дала мне возможности сказать тебе о моих чувствах, сказать, что я хочу увидеть тебя снова, что мне это необходимо, — упрекнул ее Квентин. — Я пытался найти тебя, но ты назвала свое девичье имя и город, откуда давно уехала, и я попал в тупик. Я даже нанимал частного сыщика, но он лишился лицензии прежде, чем успел приступить к работе. — Он заметил, как она изумилась, услыхав это.

— Вскоре мне пришлось делать операцию, а потом долго лечить плечо, стараться вернуться в игру. Почти все, особенно средства массовой информации, наблюдали за мной, как коршуны, ожидая, что я потерплю неудачу, готовые заклевать меня. Когда все уладилось, я решил, что прошло слишком много времени, чтобы предпринимать новые попытки. Ты много значила для меня, Рэчел: ты была одной из тех немногих женщин, которые любили именно меня. С тобой я был самим собой. — Он глубоко вздохнул и продолжал: — Наконец я сказал себе, что ты, должно быть, не испытываешь ко мне никаких чувств, иначе сама нашла бы меня, ведь это нетрудно. Затем мне пришло в голову, что ты подумаешь, что я назвал тебе ненастоящее имя, — на самом деле я хотел скрыться от вездесущих корреспондентов — и решишь, будто обманывал тебя, просто чтобы хорошо провести время.

Рэчел рассказала, как она узнала, кто он такой на самом деле.

— Я была рассержена и обижена, но ведь и сама ввела тебя в заблуждение. Я боялась угодить в книжку «из жизни знаменитостей» или стать предметом сплетен.

— Я бы никогда не сделал подобной гадости женщине.

— Я и не думала, что ты способен на такое: просто у меня разыгралось воображение.

— Понимаю, ведь эти скверные газетенки создали мне славу плейбоя, честное слово, я не такой, Рэчел. Стоит кому-то увидеть меня рядом с женщиной, и обо мне начинают писать Бог знает что. Так или иначе, но больше я ничего о тебе не слышал и старался забыть тебя. Дважды неудачно женился в поисках того, что было у нас с тобой, или могло бы быть, будь у нас побольше времени. Но разводы произошли не по моей вине: просто я был не тем человеком, кого искали они, так что, слава Богу, в итоге никто не пострадал. У нас с тобой много общего, Рэчел, мне кажется, мы подходим друг другу. Почему бы не начать снова, не спеша, и не посмотреть, что из этого получится?

(Ох, стоит ли?)

— Нам действительно было хорошо вместе, Квентин, но у нас такая разная жизнь, и я на девять лет старше тебя. Мои дети уже выросли и разлетелись, а тебе пора создавать семью. У тебя проблемы с карьерой, а я только собираюсь начинать новую.

— А вдруг мы идеальная пара? Если мы не попробуем, то никогда не узнаем об этом.

(А если это не так, что тогда?)

— Как же мы сможем проверить наши чувства и совместимость, если ты вот-вот… устремишься в дорогу, как ты сказал?

— Я пробуду здесь еще две недели, у нас будет время проверить, как мы чувствуем себя вместе. Не спеши с решением. Подумай об этом, пока мы вместе проводим время, а потом еще раз поговорим. Согласна?

— Сегодня я не могу дать тебе никаких обещаний, Квентин. (Тебе-то я доверяю, но вот своей не очень ясной голове…)

Он встал рядом с ней под аркой.

— И не надо, просто отдыхай и развлекайся вместе со мной. Мы не станем спешить, обещаю тебе. Мы слишком взрослые, чтобы играть чувствами. Зачем наносить друг другу раны? Я уже сделал две ошибки в прошлом и не хочу совершить еще одну. И ты, наверняка, тоже не хочешь усложнять себе жизнь. Кроме того, я не желаю, чтобы газетчики пронюхали о наших отношениях и наделали гнусностей, пока мы проверяем свои чувства. Но мы же должны выяснить истину, разве не так?

Рэчел чувствовала, что ослабела от желания, дрожит от страсти. Она изо всех сил боролась с собой — еще немного и она бросится в его объятия и отдастся ему, презрев все последствия. Однако откуда-то из глубин сознания пришло сомнение, бывшее причиной этих двенадцати лет спора с собой.

— Наверное, так.

Квентин взял ее за подбородок, приподнял ее голову, улыбнулся в ответ на неуверенный взгляд и сказал:

— Поверь мне, Рэчел, я точно знаю, что это так. — Он наклонился, коротко и решительно поцеловал ее. — Уже поздно: мне пора ехать. Увидимся в пятницу, в половине седьмого.

— В этот раз нам надо изучить друг друга не спеша и спокойно, правильно?

— Никакой спешки, обещаю. Мы двинемся дальше, только убедившись в том, что между нами все будет хорошо. Это должно быть взаимное решение. Но, что бы ни случилось, мы останемся друзьями.

— Прекрасно. Спокойной ночи, Квентин, и спасибо.

Когда Квентин уехал, Рэчел пошла к сейфу, устроенному в полу, и достала оттуда два пакета с фотографиями, сделанными в круизе. Она никому не показывала их, но сама часто рассматривала. По большей части это были пейзажи, а на некоторых — они вдвоем. Снимки были сделаны случайными попутчиками на корабле и во время стоянок в экзотических портах. Она помнила каждое место, людей, которые снимали их, что они делали до или после того, о чем говорили в тот день или вечер. Все эти подробности впечатались в ее память и остались там навсегда.

Она признавала, что Квентин прав, говоря, что они совместимы и их влечет друг к другу. Но достаточно ли этого, чтобы преодолеть различия между ними? Если она признается, что не может — и не хочет — больше иметь детей, не отвратит ли его это? Или он скажет, что это не имеет значения… Но ведь у него нет детей. Любит ли он ее или просто до сих пор не нашел никого лучше? Важно ли, что ее дочери, его семья, их друзья, посторонние — и даже бесцеремонные средства массовой информации — будут говорить о них? Как она будет чувствовать себя, если их роман начнут смаковать на первых полосах этих гадких газетенок? Неужели они вторгнутся во все подробности их жизни и примутся докладывать об этом всему миру? Как она будет выглядеть и чувствовать себя, когда ей будет шестьдесят или семьдесят, а ему всего пятьдесят один или шестьдесят один — мужчины в этом возрасте выглядят гораздо лучше женщин? Действительно ли разница в возрасте в девять лет так важна для кого-то из них? Или средства массовой информации будут специально подчеркивать это?

Им необходимо время и уединение, но есть ли у них такая возможность? Имеется ли у них реальный шанс найти счастье, есть ли у них будущее? Не разобьет ли она свое сердце в поисках этого? (Поживем — увидим, Рэчел.)

Когда Квентин в десять часов вернулся к себе, ему позвонили два репортера: Тодд Харди из местного журнала и Пит Старнс с городской телевизионной станции. Отделаться от Пита удалось легко, но Тодд был настойчив в желании получить интервью немедленно или при личной встрече завтра, и с ним следовало разговаривать пожестче. Квентин уже устал в течение многих месяцев отвечать на вопросы о своих травмах и дальнейших планах. Как, черт побери, чувствовали бы себя вы, лишившись половины сердца? Может ли он говорить о будущем, если не знает, что делается в настоящем? Решение комиссии, тренировки, предварительные игры — вот что повлияет на него и на руководство команды. Ему не хотелось размышлять и рассуждать о возможных вариантах с настырными репортерами: необходимо было сосредоточиться на том, чтобы успешно отыграть еще один сезон на своей работе, а здесь — на Рэчел.

Квентин сообразил, что не сказал ей о своих планах на следующий день и не просил ее поехать с ним, было уже слишком поздно звонить и договариваться. Кроме того, репортеры — включая настырного Тодда Харди — держат ухо востро и карандаши наготове. Не сказал он ей о субботней передаче, которая должна быть объявлена в прессе на этой неделе. Надо позвонить Рэчел утром, прежде чем она узнает о ней из другого источника.

Квентин напомнил себе, что днем в пятницу он должен позвонить своему агенту и деловым партнерам и сообщить, что он узнал. В субботу, перед вечеринкой у Куперов, он позвонит родителям и поболтает с лучшим другом.

(Много лет назад между нами все было хорошо и сейчас все прекрасно, но много ли я значу для тебя? Вдруг ты не захочешь обрывать все корни и перебираться в Техас, чтобы жить на уединенной ферме, где у тебя не будет так много дел, как здесь, там ведь нет ни благотворительности, ни общественной жизни.)

В четверг Рэчел с утра играла в бридж, потом отправилась на ленч с друзьями, потом на собрание в клуб. Вечером она наконец села за письменный стол, но в половине восьмого Джен и Бекки по очереди позвонили ей и сообщили, что видели Квентина Ролса в шестичасовом выпуске новостей!

— Я была занята организацией пожертвований в фонд больных-сердечников и церковной распродажей и не смотрела телевизор, — призналась Рэчел.

Бекки игриво пощелкала языком.

— Бог мой, Рэчел, как ты могла забыть, что надо посмотреть на своего мужчину в деле?

— А я ничего не знала, до звонка Джен. Наверное, он вчера вечером забыл сказать мне об этом. Я посмотрю новости в одиннадцать: может быть, опять покажут.

— Он выглядел превосходно, Рэчел. Очень хорошо, что он нашел время посетить Детский медицинский центр и приют для детей, подвергающихся жестокому обращению. Уверена, что дети пришли в восторг, увидев его. Еще он побывает с благотворительной целью на воскресной ярмарке. Каждый сможет сфотографироваться с ним, и он даст автограф за пять долларов пожертвования. Скотт говорит, что он очень популярен, необыкновенно обаятелен, так что я уверена, что на ярмарку придет много народу, и его будут осаждать часами. Ты идешь с ним?

— Он меня не приглашал.

— Наверняка пригласит. Ведь вы же придете ко мне?

— Он хочет встретиться со Скоттом и поговорить с ним насчет некоторых идей по переустройству дома.

— Это просто предлог, чтобы провести с тобой время, познакомиться с твоими друзьями и посмотреть, что они из себя представляют.

— Ему не нужно придумывать предлог для встречи со мной. Мы прекрасно проводим время, но мне любопытно знать, почему он ничего не сказал про эти два дела.

— Возможно, отвлекся. Я полагаю, что вы были заняты совсем другим.

Рэчел рассказала ей, как они провели вечер.

— Все было замечательно, и мы решили продолжать встречаться.

— Видишь, я же тебе говорила: ты ему очень нравишься. И он тебе нравится, верно?

— Верно, но еще рано думать о том, чтобы приглашать священника.

Бекки засмеялась.

— Может быть, самое время.

Они еще немного поболтали и завершили разговор.

Рэчел рассеянно закончила работу, все убрала. Она приняла душ, переоделась в ночную рубашку, легла в постель и, подложив под спину несколько подушек, с волнением начала ждать выпуска «Новостей».

Посмотрев его интервью с Питом Старносом и репортажи о посещении детских центров, она выключила телевизор и покосилась на телефон. (Почему ты не позвонил мне сегодня? Почему не сказал мне о своих планах? Ты скрываешь меня от общественности или не хочешь оказаться в неловкой ситуации? Посмотрим, не передумаешь ли ты и не отменишь ли завтрашнюю встречу? Надеюсь, вчера вечером ты не обманывал меня, не рассчитывал на легкую победу. Очень интересно, как ты объяснишь свою скрытность.)