Всё зеленое

Глава 1 Тоня

Мы шли по узкому загородному шоссе. Я, Кролик и Волк. Было раннее утро. На первый рейсовый автобус мы опоздали, а ждать следующего предстояло два часа. Проносящиеся мимо машины порой приветственно сигналили, однако подбирать троицу ненормальных никто не торопился.

Кролик крепко держал меня за левую руку, Волк за правую, и стоило им услышать звук приближающейся машины, как они растягивали меня поперек дороги, будто заградительную ленту. А когда машина подъезжала ближе, дружно шарахались в сторону.

Я не сопротивлялась. Было смешно.

Солнце еще не прогрело воздух, но от асфальта поднималось приятное вчерашнее тепло, и, несмотря на тяжелую бессонную ночь, я чувствовала себя на удивление бодро.

До железнодорожной станции оставалось еще километра три, только возвращаться в Москву я не торопилась. Я вообще никуда не торопилась. Хоть весь день так шагай. Главное, что мы просто свалили из этой деревни. Живые, непобежденные и привязанные друг к другу сильнее, чем когда-либо прежде. С Кроликом, разумеется. Волку же просто было с нами по пути.

– Жаль, яблок не набрали, – приглушенно сказал Волк. – По правде говоря, я так и не понял, из-за чего весь этот кипеж. Вчера все тихо и мирно было. А сегодня прям паника.

– Просто. Не хотел там оставаться, – Кролик по-детски беззаботно покачал сцепленными в замок руками. – И больше никогда туда не вернусь.

– Никогда-никогда? – недоверчиво спросил Волк и принялся нарочно размахивать нашими с ним руками в другую сторону. – Совсем-совсем?

– Надеюсь, – неопределенно ответил Кролик. – Я отдал Миле дом. И если бы еще хоть немного там пробыл, то обязательно пожалел бы.

– Ого! – удивился Волк.

– Поэтому и не брал ничего оттуда, чтобы не вспоминать. В карете прошлого далеко не уедешь.

– Но кое-что ты все же взял, – Волк повернул в его сторону морду: – Я видел.

Кролик тоже посмотрел на него.

– Хорошо. Молчу, – пожал плечами Волк. – Я же не знал, что это секрет.

Я насторожилась:

– Что ты взял?

Кролик выпустил мою руку и поправил лямку рюкзака:

– Ничего особенного. Бесполезное старье.

– Так, – я пихнула его в бок: – Говори быстро!

– Давай потом?

Быстро схватившись за рюкзак, я потянула его на себя. Вещей в нем особо не было, но зато явно прощупывалось что-то узкое, твердое и тяжелое.

– Это что?

Сквозь белые кроличьи резиновые уши просвечивалось солнце, и от этого казалось, что они светятся. Послышался тяжелый вздох. Кролик опустил рюкзак на землю, растянул завязки и вытащил оттуда завернутый в черную толстовку предмет. Обхватил его ладонями и стянул ткань вниз.

Сначала моим глазам предстала перемотанная синей изолентой деревянная рукоятка, а за ней – черный короткий металлический ствол.

– Дедов обрез, – беспечным тоном пояснил Кролик.

– Ты же сам клялся, что ничего забирать не будешь.

– Это не воспоминание. Это просто полезная вещь. Где я еще такое найду?

– С ума сошел? Чтобы носить оружие, нужно разрешение.

– Это статья, – подтвердил Волк, протягивая руку к обрезу, но Кролик, быстро схватив рюкзак, отошел в сторону:

– Мне ничего не будет. У меня справка из психдиспансера.

– Зашибись, – Волк громко хохотнул: – Псих с обрезом.

Белые цифры 88 на его синей, напоминающей футбольную форму футболке тоже светились на солнце.

– Зачем он тебе? – спросила я.

– Затем, что даже у меня терпение не бесконечное.

– Кость, ну хватит. Разгуливать по Москве с этой штукой – полная дичь.

Я сняла с него маску, и, пока приглаживала светлую, отросшую до самого носа челку, Волк изловчился и выхватил обрез из рюкзака. Затем тоже снял маску.

– Он хоть стреляет?

– Еще как стреляет, – Амелин попытался отнять ствол, но Лёха быстро отскочил, уронил маску, но не поднял, а рванул в сторону, и они стали гоняться друг за другом.

Зигзагами. От обочины к обочине.

– Совсем сдурели? – закричала я. – А если он выстрелит?!

В утренней тишине мой взволнованный голос прозвучал чересчур громко.

– Не выстрелит, – Амелин наконец отобрал обрез. – Он не заряжен.

– А-ха-ха, – закатился Лёха. – Представляю, к тебе такие хулиганы подходят, а ты им: «Ща, пацаны, пять сек, пушку только заряжу».

– Не. Я их прикладом накрою.

– Ага, – поддакнула я. – А потом справкой из психдиспансера добьешь.

Через час мы с небольшими остановками все же добрались до станции и сели в электричку. К счастью, людей в ней было немного, поэтому продолжение игры в Кролика и Волка выглядело не так позорно.

Все началось с того, что Лёха пристроился к сидевшей напротив нас курносой коротко стриженной девушке и предложил «сфотографироваться с волком недорого».

Девушка смутилась. Лёха заверил, что, если фотка ей не понравится, он вернет половину стоимости. Передал мне телефон, обнял ее и велел снимать.

Девушка покраснела, но, не решаясь пересесть, стала неловко подыгрывать ему. К ним присоединился Кролик, и я какое-то время фотографировала их в разных дурацких видах и позах.

А потом нас увидел проходивший мимо мальчик лет шести и, уцепившись за маму, принялся канючить: «Хочу сфотографироваться с зайчиком». Это громкое, разносящееся на весь вагон нытье длилось минут пять, пока его мама все же не подошла к нам:

– Можно он с вами сфотографируется?

– Можно, – ответила я.

– Это за деньги?

– Нет. Кролик бесплатный, а с Волком сами договаривайтесь.

– Для детей я тоже бесплатный, – с укором произнес Волк.

– Привет, – Кролик протянул ребенку руку: – Ты кто?

– Я Слава.

– А я Кролик.

– А почему не зайчик?

– Потому что зайчики дикие и живут в лесу, а кролики домашние и ручные.

– У тебя есть хозяин? – удивился Слава.

– У меня есть хозяйка, – Кролик кивнул на меня.

– Правда? – ахнул мальчик. – Он ваш?

– Мой.

– А Волк тоже ваш?

– Нет, Волк приблудный.

– Чего это я приблудный? – возмутился Волк. – Я же дикий! Где вы видели ручного Волка?

Кролик усадил Славу к себе на колени, но, вместо того чтобы смотреть в камеру, мальчик попытался ткнуть ему пальцем в глаз. Амелин вовремя отдернулся.

– Ты правда Кролик?

– Конечно.

– Любишь морковку?

– Я люблю яблоки.

– Мам, дай яблоко, – потребовал Слава.

Женщина полезла в сумку.

– Я сейчас не голодный, – признался Кролик.

– Мам, дай яблоко!

– Ты же слышал, Кролик сказал, что он не хочет кушать.

– Дай яблоко… – Мальчик оказался упертый.

Мама со вздохом протянула ему яблоко.

– На. Ешь, – Слава ткнул его в маску: – Я хочу посмотреть.

– Давай мне, – предложил Волк. – Я съем.

– Нет, – отрезал мальчик. – Волки яблоки не едят.

И с еще большей силой стал пихать яблоко в резиновую кроличью морду:

– Ешь!

Осторожно заведя руку ему за спину, Кролик принялся щекотать мальчишку и, пока тот, извиваясь, визгливо хохотал, второй рукой аккуратно забрал яблоко и передал мне.

Перестав дергаться, Славик тут же заметил пропажу:

– А где яблоко?

– Я его съел.

– Как съел?

– Ну ты же хотел, чтобы я его съел?

Мальчик схватил его руку, Кролик показал пустую ладонь, но настырный ребенок полез проверять и вторую руку.

– А ты какие-нибудь стихи про кроликов знаешь? – спросил Амелин.

– Зайку бросила хозяйка… – подсказала мама.

– Под дождем остался зайка… – продолжил мальчик.

Женщина взглянула в окно, воскликнула:

– Боже мой, Слава, наша станция, – подхватила сына под мышки и утащила на выход, а яблоко осталось у меня.

Только они скрылись, как с соседних кресел к нам перебралась расфуфыренная женщина лет тридцати и тихим, заговорщицким голосом произнесла:

– Ребят, а можно я тоже вас пофотографирую? Мне в Фейсбук пост писать нужно, а в голове ни одной мысли. А так ваши фотографии размещу и подпишу, что в электричках весело ездить. Только сядьте рядом.

– Сто рублей, – нагло заявил Лёха.

Она согласилась.

Я собиралась пересесть, чтобы не портить им кадр. Но женщина попросила остаться. Потому что из-за красных волос я похожа на Красную Шапочку и очень гармонично смотрюсь рядом с Волком.

Над Красной Шапочкой Лёха так долго угорал, что привлек внимание всего вагона.

Возле нас нарисовались три малолетние девчонки в коротких юбках с ярко накрашенными губами. Одна из них прямиком плюхнулась Кролику на коленки, а вторая приткнулась к Волку.

– Можешь отойти? – довольно невежливо сказала мне третья, собираясь фотографировать подруг.

Однако ответить я ничего не успела.

Дико взвыв и прорычав «Вам сколько лет?», Волк принялся судорожно отпихивать девчонок от себя, точно заразу:

– Идите на фиг. Отвалите.

Девчонки сначала возмутились, почему ребенку можно, а им нет, но потом стали хихикать и еще больше насели на Лёху.

В итоге одна дотянулась до ушей Волка и сорвала маску.

Перед ними предстал взмокший, разрумянившийся и симпатичный, как никогда, Лёха. Синие глаза сияли. Щеки пылали. Длинный зарубцевавшийся шрам на левой щеке покраснел и придавал его смазливой физиономии оттенок брутальности.

Девчонки оторопели и смутились. Вредное, хулиганское выражение на их лицах сменилось кокетливыми улыбочками.

– Отдай, – Лёха протянул руку.

Девчонка с маской в руке оживилась и попятилась:

– Это ты свой шрам под ней прячешь?

– Это чтобы ты не ослепла от моей красоты. Быстро отдала!

– Не-а.

Лёха рывком привстал. Девчонки шарахнулись назад, и та, что с маской, перекинула ее своей подруге.

– Вы че, оборзели?

Лёха вскочил и кинулся за ними по проходу. Послышался радостный визг и шум.

Мы с Кроликом поднялись посмотреть. Народ в вагоне со смехом наблюдал за происходящим.

Одна из бывших Лёхиных подружек от обиды написала на него заявление в полицию, обвинив в домогательстве, и, хотя потом очень быстро заявление это забрала, потому что оно было липовое, Лёху все равно долго песочили, угрожали статьей и запретили приближаться к несовершеннолетним девушкам в принципе.

Он загнал одну из них на сиденье, навис и уже собирался отнять маску, как вдруг, резко отшатнувшись, крикнул нам:

– Заберите у нее маску. Мне нельзя, а то посадят.

– Давай я, – отозвался Амелин так, словно, кроме нас, вокруг никого не было. – У меня справка из психдиспансера, мне ничего не будет.

В вагоне повисла тишина. Смех прекратился. Опасаясь, что Амелин подойдет к ней, девчонка сама протянула Лёхе маску.

Больше до Москвы нас никто не беспокоил.

Пока мы шли до электрички, пока ехали на ней, мне казалось, что самое главное – вернуться домой, и тогда все будет хорошо. Но уже в метро, в битком набитом вагоне на Кольцевой, я вдруг осознала, что после трех недель, проведенных вместе в деревне, после всего, что там произошло, пара районов между нами теперь превратятся в огромное расстояние.

– Ты чего? – Амелин заглянул в лицо. – Тебе больно? На ногу кто-то наступил?

Он поискал глазами возможного обидчика.

Мои руки за его спиной еще крепче сжались в замок.

– Давай зайдем, где-нибудь поедим?

– А как же спать?

– Может, не будем спать?

– Как, вообще?

– Ну, пока что.

– А что будем делать?

– Погуляем.

– После бессонной ночи, пяти километров пехом и электрички? Да и мышцы болят, – он распрямил плечи, потягиваясь: – Особенно под ребрами.

– Может, тебе к врачу?

– Да нет. Два-три дня отлежусь, и все. Это же просто растяжение.

– А поехали сразу к тебе?

– У меня там соседи. Забыла?

– Они соседи по квартире, а не по комнате.

– Думаешь, Артём стучится? Это же его квартира. Я там просто сплю. Я тебе говорил.

Но я знала, что Артём уехал и в квартире никого нет.

– Все ясно.

– Можешь прямо сказать, что тебя беспокоит?

Такой серьезный, участливый взгляд черных, как бездонный колодец, глаз.

Когда не требовалось, Амелин понимал все без слов, а теперь тупил, как умственно отсталый.

– Ничего.

– Хорошо. А то мне показалось, что ты расстроена.

На нашей ветке я так крепко заснула, что, когда он меня разбудил и вывел из вагона, долго не могла сообразить, что происходит и как мы там оказались. Ушла, даже с Лёхой не попрощалась.

– Мы хотели поесть, – вспомнила я уже возле своего дома.

– Ты на ногах еле держишься.

– Почему ты за меня это решил?

– Потому что ты спала.

– Все, пока, – я отобрала у него свой рюкзак. – Спасибо, что проводил, несмотря на дикую боль от растяжения. Давай. Увидимся как-нибудь.

– Тоня, ты мне точно не хочешь ничего сказать?

– Что сказать?

– Почему ты злишься, и что тебя беспокоит.

– Знаешь, Амелин, я так устала о чем-то беспокоиться, что уже ничего не хочу.

– Просто скажи как есть. Прямо.

Он вопросительно ждал.

– Раз уж мы договорились говорить все честно и ничего не скрывать, то сейчас самое время.

– Не понимаю, о чем ты.

Теперь это был вопрос принципа. Если для него не важно было оставаться вместе, то и я навязываться не собиралась.

– Точно?

Я прикусила губу.

– Тогда я пошел.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга.

Вот что за человек? Совершенно очевидно, что он все понял, но, когда убедился, что и я поняла, что он понял, просто развернулся и спокойно пошел в сторону метро.

На нем была черно-белая полосатая футболка с длинными рукавами и серые линялые джинсы, которые нужно было выбросить сто лет назад, но Амелин лишь любовно порезал их на коленках, превратив в дизайнерский хенд-мейд.

Я дождалась, пока он завернул за угол дома, а потом побежала догонять:

– Ладно. Скажу. – Я ухватила его за рукав. – Мне просто не хотелось расходиться так быстро. Вот и все. Ничего такого, – выдала я на сбивающемся дыхании.

– А почему тебе не хотелось расходиться?

У него еще хватало наглости улыбаться.

– Все. Собрался спать – иди. Не хочу тебя держать.

– Мне кажется или ты не совсем это собиралась сказать? Ты ведь собиралась сказать, что хочешь меня держать? Что ты очень хочешь меня держать. И что не выдержишь без меня и часа? Что готова сама лечить мое растяжение. И тебе нет никакого дела до моих соседей, а спать можно завалиться где угодно, лишь бы не прощаться прямо сейчас. Правда? Ты это хотела сказать?

– Что-то типа того.

– Ну, слава богу, – он с облегчением вздохнул и сгреб меня в охапку. – Как хорошо, что мы решили всё друг другу говорить. Я знаешь как испугался, что ты этого не скажешь? Всю дорогу про это думал. Ведь я же мог тебе надоесть.

– Ты мне не надоел.

– Тогда давай ты пойдешь домой, поспишь, а я пока смотаюсь в одно место, вернусь за тобой, и мы отправимся к Артёму?

– В какое еще место?

– Да так, – он поморщился. – Оплату за квартиру забрать.

Ту квартиру, где они раньше жили, его мать – Мила – уговорила бабушку сдавать. Об этом Амелин узнал лишь за день до появления новых жильцов. Мила сказала, что он может снимать комнату в Москве или, что еще выгоднее, переселиться в деревню к бабушке.

Так что Костику пришлось срочно искать себе какое-то жилье. Он собирался перекантоваться у Артёма всего несколько дней, но тот сам настоял, чтобы он остался. Теперь же, после смерти бабушки, Амелин мог вернуться в оставшуюся ему квартиру, но пока что плата за аренду была единственными деньгами, на которые он мог жить.

– Я поеду с тобой.

– Не нужно. Ты устала и хочешь спать.

– Уже не хочу.

– Это опять на метро.

– Ничего страшного.

– Это одни Милины знакомые.

– Ну и что? Что в них такого?

– В общем, было бы лучше, если бы ты осталась.

– Почему? Что с этими знакомыми не так?

Он помялся, вздохнул и, сообразив, что теперь я уже от него не отстану, согласился.

Мы пошли обратно к метро.

Я все ждала, что он пояснит что-то насчет этих загадочных знакомых, но, проходя мимо автобусной остановки, он вдруг притормозил:

– Смотри.

На остановке под стеклянным козырьком навеса, подтянув под себя ноги и закрывшись локтями, сидел кто-то маленький, сжавшийся и дрожащий.

Вначале я подумала, что это девушка, но, когда мы подошли, стало ясно, что мальчишка.

– Ты чего? – Амелин осторожно потрогал его за плечо.

– Ничего, – мальчишка шмыгнул носом.

– А чего ревешь?

– Я не реву.

– Н-да, конечно, – согласился Амелин совершенно серьезно. – Тебя кто-то обидел?

– Или, может, ты потерялся? – предположила я.

– Я тут всю жизнь живу. Вон там… – Мальчишка махнул рукой.

– Тогда иди домой, – сказал Костик. – Менты увидят – к себе увезут, а мать твою оштрафуют.

– Не хочу домой. Лучше пусть у меня вообще дома не будет, – голос мальчика дрогнул, едва сдерживая рыдания.

Амелин присел рядом с ним на корточки:

– Что случилось?

Мальчик покосился на него и вдруг разрыдался, пряча лицо в ладонях:

– Я не хочу. Не хочу. Не хочу.

Мы переглянулись.

– Тебя дома обижают? – спросила я.

Он утерся рукавом, но ничего не ответил.

Амелин сунулся в рюкзак, достал оттуда маску и, надев ее, подсел к нему:

– Здоров, – протянул руку. – Я Кролик. А ты кто?

– Никто, – буркнул мальчик.

Кролик притворно отшатнулся и потрогал его пальцем:

– А кто тогда с нами разговаривает?

– Я не маленький, – фыркнул мальчишка. – Я случайно заплакал.

Я достала оставшееся с электрички яблоко и протянула ему:

– Хочешь?

Он кивнул и взял яблоко.

– Стой, – Кролик придержал его за локоть. – Ты что, не знаешь, что яблоки у женщин брать нельзя? А еще говоришь, что не маленький.

– Почему? – Мальчик подозрительно покосился на меня.

– Потому что они делают тебя слабым и глупым, а потом подчиняют себе. Это темная магия.

– Не болтай ерунды! – Я строго посмотрела на него. – Нормальное яблоко.

– Я знаю, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми, а про яблоки ничего не знаю.

– Вот и ешь спокойно, – погладив его по плечу, я тайком показала Амелину кулак.

– Один раз у меня тоже такое было, – Кролик доверительно приблизился к мальчику. – Я ушел из дома и решил, что больше никогда туда не вернусь. Поехал на вокзал, сел и стал ждать, что меня кто-нибудь заберет. Нет, не Питер Пэн и не Мэри Поппинс. Я был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что чудес не бывает. А если и плакал, то не специально.

Амелин стянул маску:

– Сначала я надеялся, что это будет одинокая пожилая женщина. Тихая и заботливая. Она попросит помочь ей с багажом, а когда дотащу ее чемоданы до дома, напоит меня травяным отваром, от которого я усну и превращусь в белку или кролика и стану жить у нее в слепом безвременье вместе с другими такими же мальчиками.

Потом хотел, чтобы меня забрала молодая прекрасная вампирша, но не съела, а сделала чудесным бессмертным ребенком. После решил познакомиться с каким-нибудь Ловким Плутом и стать профессиональным карманником, членом банды разбойников. Но никого подходящего не встретил, хотя был согласен и на маньяка, и на торговца людьми. Даже на Пеннивайза[1].

Широко распахнув глаза, мальчик заслушался. Амелин умел рассказывать эти байки чересчур достоверно.

– Мне было все равно куда, главное, подальше. Хотел уйти с продавцом смеха или обменять молодость на еду и крышу над головой. Но я был тем, которого даже забирать никто не хотел… Никем. Жалким пустым местом. Впрочем… Два раза меня все же забрали, – он выдержал театральную паузу. – В полицию. Один раз увезли, проверили по базе, что не в розыске, и выставили на улицу, а второй – обвинили в краже, побили и вернули туда, откуда я так хотел свалить. Но самое лучшее знаешь что? Попасть в больницу. Там хорошо. Лежи себе и лежи. Хочешь – просто в потолок смотри, хочешь – стихи читай… И обед всегда по расписанию. Суп, пюре и компот.

– Какие еще стихи? – Мальчик, казалось, был зачарован.

– Да любые. Какие нравятся. Блока или Уитмена.

– А давай вы меня заберете? – неожиданно попросил мальчик.

– А давай, – все еще находясь под воздействием собственных слов, Амелин протянул ему ладонь.

– Хватит, – я решительно шлепнула его по раскрытой руке: – Прекрати морочить ребенку голову. – Тебя родители обижают? – спросила я мальчика прямо.

– Отчим – тварь, а мать всегда за него. Бьет ни за что. Орет, кричит, оскорбляет, что я, типа, щенок и ничего в жизни не добьюсь.

– Хочешь, мы сходим с тобой в полицию? – предложила я. – И ты все там расскажешь?

Амелин неодобрительно покосился на меня.

– Нет! Вы что! – громко воскликнул мальчик. – Только не в полицию. Отчим сам полицейский. Он там всех знает.

– У меня отчима не было, но после того, как соседи полицию вызывали, всегда бывало хуже, – сказал Амелин.

– Это точно. У нас соседи тоже вызывали, пока не узнали, что Леня мент.

– Идем с нами, – Костик поднялся. – Я тебя научу, как не плакать.

– Правда? – Мальчик обрадовался. – А вы вампиры или маньяки?

– Мы оборотни, – Амелин помахал маской. – Хочешь примкнуть к нашей стае?

Пришлось оттащить его в сторону силой.

– Зачем ты это говоришь?! Зачем обнадеживаешь? Мы же не можем взять его с собой.

– Почему не можем? – Костик захлопал глазами. – Честное слово, я всю жизнь мечтал, чтобы меня кто-нибудь забрал… Но никто не хотел…

– А знаешь почему? Потому что нельзя просто так детей забирать с улицы!

– Никто не хотел, потому что люди равнодушные и злые. Пока не появилась ты. – Теплая, обезоруживающая улыбка должна была заставить меня смягчиться, но у него ничего не вышло.

– Ты понятия не имеешь, кто он такой и что на самом деле с ним случилось. Может, он специально тут сидит, чтобы втираться в доверие к жалостливым прохожим.

– Зачем? – искренне удивился Амелин.

– Чтобы развести как-нибудь и кинуть потом.

– На что кинуть?

– Не знаю! На деньги… Вот приводишь ты его к себе, а потом он тебя или обкрадывает, или шантажирует.

– Чем шантажирует?

– Чем угодно. Скажет, что ты домогался до него, и все… Ты попал. Сейчас знаешь какие дети?

– Тоня, – Амелин взял меня за руку, – это просто несчастный одинокий мальчик, которому очень плохо. Поверь, я точно знаю.

– Оставь ему свой номер. Пусть звонит в случае чего. У тебя же есть какая-то знакомая из службы опеки.

– Это так не работает.

– Вот именно. Мы ничего не знаем ни про него, ни про его семью. Может, он все наврал и его никто и пальцем не тронул, а он сам ударился или с другими мальчишками подрался и теперь просто сидит и сочиняет все. А дома его ждут нормальные мама, папа и бабушка.

– Какая же ты подозрительная! И недоверчивая. Это всего лишь мальчик.

Я решительно освободила руку и вернулась к парнишке.

– Вы передумали меня брать?

– Я и не собиралась.

Зачем-то вернув мне яблоко, он бросил в сторону Амелина молящий взгляд:

– А Костя?

– Запиши его телефон и, если прямо совсем плохо будет – звони. Ну или пиши. Только не ввязывайся ни во что и ни с кем не ходи!

Продиктовав мальчику номер и спешно подхватив Амелина, я потянула его к метро.

– У тебя такое лицо, как будто тебе родители игрушку не купили.

– Мне родители ничего не покупали. У меня и родителей толком не было. Только это не игрушки, Тоня, – это чья-то жизнь. И самое страшное в ней знаешь что? Вовсе не побег. Самое страшное – безысходность. Когда понимаешь, что никуда ты не убежишь. И что так будет всегда, а ждать, пока вырастешь, уже нет никаких сил.

Больше за всю дорогу он не проронил ни слова.