Всего один поцелуй

Глава 20

Список мистера Брауна

26 октября

— упаковать вещи;

— попрощаться с миссис Киллен и остальными;

— выпить пинту с егерем;

— последний раз заглянуть в учетные книги;

— передать ключи от нового замка на каретном сарае Куинну;

— распорядиться о месте в экипаже для… девочки, если она примет мое предложение.

Нельзя прятаться вечно. И ходить тоже — особенно с больным коленом.

А ей к тому же было холодно.

Кроме того, Джорджиана знала — она ведет себя нелепо. Не то чтобы он не знал, как она к нему относится. Но ей просто не нравилась мысль, что она снова повела себя глупо.

Она надеялась не встретить больше Куинна до своего отъезда. И молилась, чтобы принятое ею решение было правильным.

Джорджиана вошла на кухню Пенроуза. Домоправительница о чем-то торопливо совещалась с кухаркой.

— Простите, миссис Киллен, его светлость еще не вернулся?

— Нет, леди Элсмир, — ответила домоправительница, — но…

— Извините, миссис Киллен, но мне нужно немедленно закончить одно дело. — Она быстро поднялась по лестнице, не в состоянии остановиться еще хоть на минуту.

Джорджиана тяжело оперлась на перила. Как ей когда-то нравился этот дом… Широкие полированные перила красного дерева. В детстве она помогала миссис Киллен полировать их. Она даже съезжала по ним вместе с Энтони, когда никто не видел. Ее пальцы чертили узоры на лестничном столбике, пока она смотрела на дверь комнаты, в которой она жила бы как жена Энтони, — комнаты, которую она выделила Грейс.

Джорджиана заставила себя подойти к двери. Ей нужно поговорить с Грейс, увериться в том, что она выздоровела, и мягко уговорить взять Фэрли с собой на загородный прием. Она не знала, видела ли Грейс, как Куинн обнаружил брошь. Если да, то нужно постараться ее успокоить. И наконец, она сообщит Грейс о своем вынужденном немедленном возвращении в Трихэллоу.

Она постучала.

Тишина.

— Грейс? Грейс, можно мне войти?

Тишина.

Она постучала еще раз и, снова не получив ответа, открыла дверь.

Комната была в полном беспорядке, простыни валялись кучей на полу. Распахнутый сундук с бельем стоял перед кроватью. На столике, на боку лежала ваза с цветами, вода стекала с края мраморной столешницы на ковер. Одинокая желтая роза лежала на подушке посередине кровати.

Из-под нее выглядывала записка.

Джорджиана заглянула в примыкающую гостиную и пересекла комнату. Вода со стебля розы попала на чернила, и она с трудом разобрала свое имя. Сердце бешено застучало в груди. Она быстро смахнула капли, перед тем как сломать печать.

«Моя дорогая Джорджиана.

Когда мы говорили о любви и браке в Литтл-Роуз, я, как выяснилось, многого не понимала. Мы согласились, что брак, в котором один супруг пылает любовью, а другой — нет, недопустим. Человек, однажды испытавший безответную любовь, очень ясно осознает это. Мы разошлись только в одном — в отношении к разумному браку, заключенному двумя людьми, ищущими просто спутника жизни. Ты говорила, тебя ничто не заставит снова выйти замуж, кроме взаимной любви.

Я осознала, что существует нечто худшее, нежели безответная любовь. Когда мужчина утверждает, будто ищет разумного брака, но отказывается даже сам себе признаться в том, что любит кого-то другого. Брак с таким человеком будет абсолютно невыносим.

Поэтому я вынуждена уехать. Мистер Браун был так добр, что предложил мне место в его экипаже.

Я знаю: ты, Ата и остальные — вы все будете горевать обо мне. Пожалуйста, не надо. Мое сердце не занято, и потому я не страдаю. И пожалуйста, не считай, будто ты должна передо мной извиниться.

Джорджиана, он любит тебя. Я не знаю, почему он не может признаться себе в этом. Но, полагаю, если ты наберешься смелости и признаешься ему в своих чувствах, которые, как я теперь понимаю, ты все еще к нему испытываешь, все закончится благополучно. И я желаю счастья вам обоим.

Мой дорогой друг, я не грущу. И ни на кого не сержусь. Мне просто неудобно оставаться в месте, которому я не принадлежу.

Твоя преданная сестра по сердцу,

Грейс».

Джорджиана перечитала письмо еще три раза, пока буквы не расплылись до такой степени, что она больше не могла ничего видеть. В какой-то момент колени ее подогнулись, и теперь она сидела на ковре.

Что она наделала?

Ей не следовало рисовать его глаз. Ей не следовало возвращаться сюда. Ей не следовало доверять брошь Фэрли. Она больше не будет гордиться своим мнимым здравым смыслом.

Она скомкала записку и прислонилась к столбику кровати. Если бы Грейс была рядом. Джорджиана рассказала бы ей, как она не права, что она ошибается относительно сердечных склонностей Куинна и он действительно жаждет разумного брака с Грейс.

Звук знакомой походки послышался из коридора. Джорджиана подняла глаза и увидела Ату, стоявшую в дверях с тростью. Джорджиана еще никогда не была так рада видеть ее.

— В чем дело? — Брови вдовствующей герцогини были обеспокоенно подняты. — Что здесь творится? Я только приехала из Эмберли. Между прочим, малыши поправились. Внизу царит полная неразбериха, ни от кого не могу добиться ясного ответа, даже от миссис Киллен.

— Грейс покинула нас, — сказала Джорджиана.

— Что? Извини, что ты сказала? Обычно я все отлично слышу.

— Грейс уехала, — повторила она громче.

— А… значит, я опоздала? Хм. Я думала, они подождут до утра. Жаль, но я не могла раньше оставить детей. О, я так хотела поцеловать Куинна и мою красивую девочку на прощание и дать ей специальный свадебный подарок. Я бы хотела… — Ата замолчала, и Джорджиана почувствовала ее внимательный взгляд. — Почему комната в таком ужасном состоянии? Выглядит так, как будто здесь недавно прошла французская армия… Что это у тебя?

Джорджиана отрешенно посмотрела на свою руку, как если бы та не была частью ее тела. Она все еще держала смятое послание.

— Я все испортила, — слабо произнесла она.

— Чепуха, — твердо ответила Ата, развернулась и закрыла дверь, затем подошла к ней и, наклонившись, взяла записку из ее рук.

Джорджиана не остановила ее. Она просто закрыла глаза, не чувствуя в себе сил наблюдать, как грусть овладеет вдовствующей герцогиней, которую она любила как бабушку. Ей не хотелось расстраивать ее. Неловкость и чувство вины окутали Джорджиану, и она совершенно оцепенела.

Вдруг она поняла — Ата встала на колени рядом с ней, и что-то теплое коснулось ее холодных пальцев. Это была иссохшая рука Аты.

— О Боже. Она уехала с мистером Брауном? Я не знала, что он так скоро уезжает. — В печальном голосе Аты было нечто большее, чем беспокойство. — А все остальное — правда? Между вами и Куинном что-то есть?

— Нет. Хотела бы я, чтобы она была здесь, и я могла рассказать ей, как она не права. Она бы нашла счастье с Куинном, а он — с ней. Я уверена. Я же буду, несчастной с ним и буду постоянно напоминать ему о его жутком прошлом.

— Ты отдаешь мужчину, которого любишь?

— Вы не понимаете.

— Значит, ты все-таки любишь его, — произнесла Ата, с легким удивлением.

— Ата, дело не в этом. Он не любит меня.

— Правда?

— Правда.

— Знаешь, Джорджиана, ты лишаешь меня присутствия духа.

— Почему?

— Потому что я припоминаю похожую беседу с моей крестной матерью пятьдесят лет назад. — Ата попыталась погладить Джорджиану, но ее поврежденная рука была согнута в неестественном положении. — И теперь, дорогая, я понимаю, почему моя крестная так быстро теряла терпение, разговаривая со мной. Хотя я постараюсь — очень постараюсь, заметь — не повторить ее ошибку. Видишь ли, я недавно поняла я всегда не права в делах сердечных. Нет, я запрещаю тебе со мной не соглашаться. Возможно, больше ты никогда не услышишь, как я признаю свою неправоту хоть в чем-то, так что наслаждайся этим моментом. Но, прежде чем мы покинем эту комнату, тебе придется поклясться, никому не рассказывать об этом.

Джорджиана не могла не улыбнуться от таких слов. Она обняла Ату и расплакалась.

— Ну, хватит, хватит, — проговорила герцогиня. — Я никогда не видела тебя плачущей. Мы с тобой слишком практичные, чтобы ударяться в слезы. Возьми мой платок.

Джорджиана снова улыбнулась при виде немыслимого и абсолютно непрактичного бледно-зеленого кружевного платочка Аты.

— А теперь давай подумаем, что нам со всем этим делать. У меня есть идея. Давай поступим совершенно не так, как поступила бы я. Давай последуем совету Грейс.

Джорджиана промокнула глаза и аккуратно сложила платок:

— Ты же не предлагаешь мне…

— Именно предлагаю.

— Я уже так поступила. Два раза. В некотором роде.

— А именно?

— Я сказала ему, что люблю его… после бала, а сегодня он понял, что на моей броши был изображен его глаз, а не глаз моего мужа.

— И он ничего не сказал?

— Ничего.

— Я подвешу его за пальцы. Ног.

Джорджиана издала истерический булькающий звук.

— Если бы вы с Розамундой не были уже связаны родственными узами, я готова была бы поклясться, что вы родственники. Ата, мне страшно жаль. Я все испортила и разрушила счастье стольких людей. А ведь можно было бы подумать, что человек, планирующий каждый свой шаг, умеет избегать катастроф.

На лице Аты появился намек на улыбку:

— Возможно. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Знаешь ли, именно так случилось с Люком и Розамундой — впрочем, в моем случае поговорка оказалась неверной. — Она взглянула на свою иссохшую руку и положила ее на увечное колено Джорджианы. — Нам обеим приходилось терпеть боль и испытывать на себе особенную жестокость жизни — не так, как большинству людей. Я уже слишком стара, чтобы вернуться назад и все изменить. Но, Джорджиана, пожалуйста, умоляю тебя, не повторяй моей ошибки. Последуй совету Грейс и доверь ему снова свое сердце. Хотя ты и самая храбрая женщина из всех, кого я знаю, думаю, ты все равно струсила и не выразила свои чувства абсолютно ясно. И помни, самоотверженность — замечательная черта для матери, но совершенно не годится здесь. Возьми этого чертова Куинна Фортескью за ворот рубашки и скажи, что любишь его, будешь любить его всегда и не позволишь ему уйти, хочет он того или нет. А потом поцелуй его, да так, чтобы у него душа ушла в пятки. Ты ведь знаешь, как правильно целоваться?

— Ата!

— Слышать не хочу никаких возражений. К своему сожалению, должна признать, что, возможно, сама толком этого не знаю, но я как-то раз, подглядывала за Розамундой и Люком и могу предложить тебе…

— Перестань!

— Ну, знаешь ли, если ты вообще собираешься делать это, то лучше сделать хорошо, иначе, в чем смысл?

— Я знаю, как целоваться. — Джорджиана густо покраснела.

— Понятно. — Ата посмотрела на нее долгим знающим взглядом, каким матери смотрят на кающихся в проказах детей. — В таком случае, возможно, ты можешь рассказать мне, что происходит, когда мужчина обнимает тебя и…

— Определенно нет! Ата, мы не будем это обсуждать!

— Когда я собрала наше маленькое тайное общество, я надеялась создать узкий круг друзей, которые делились бы друг с другом самым сокровенным и вместе искали счастье. — Она опустила взгляд. — Но никто никогда не доверялся мне. Думаю, всем кажется, будто я слишком стара и мне уже не интересна романтика любви. Но на самом деле все прямо наоборот. Не испытав чего-то, ты всегда жаждешь этого.

— Ну, хорошо. Что вы хотите узнать?

На крошечном лице Аты появилась улыбка:

— Как ты чувствуешь себя, целуя человека, которого любишь всей душой?

Джорджиана осторожно покашляла.

— Разве вы с мистером Брауном не… — Она на мгновение замолчала, — или с покойным герцогом?

— Нет. Никогда. В нежном возрасте шестнадцати лет мне не позволяли оставаться с джентльменами наедине. А Люцифер… ну, нет… Я никогда не испытывала ничего подобного. — Пожилая леди выжидающе посмотрела на нее.

Джорджиана обдумала вопрос и тихо произнесла:

— Если вам когда-нибудь снилось, как вы летите… Пожалуй, это самое похожее ощущение. — Она посмотрела в окно. — Вообразите птенца, который сидит на краю обрыва и впервые видит мир — всего в шаге от зияющей пропасти внизу и прекрасных облаков вверху. Смотреть в глаза человеку, которого любишь, и потянуться к нему — поступок, требующий не меньше храбрости, чем прыжок птенца со скалы.

— А потом?

— А потом вы прыгаете и вдруг понимаете: вы не одни. Вы летите с кем-то, кто баюкает вас на руках, уводя вас от камней внизу к облакам на небесах. — Она взяла Ату за руки. — И вам не хочется отпускать его. Вам хочется, чтобы он держал вас вечно. Вам хочется прилипнуть к нему и тоже уберечь его от падения. И подняться с ним выше облаков, под теплые лучи солнца.

Повисла долгая пауза. Наконец Джорджиана подняла глаза и встретилась с Атой взглядом. По лицу пожилой леди текли слезы.

— Джорджиана, беги к нему. Беги к нему сейчас же, пока еще не поздно. Не повторяй моей ошибки. Пожалуйста. Улетай с ним.

— В Шотландию? — потрясенно переспросил Куинн, вернувшийся в господский дом, — Джорджиана уехала в Шотландию?

— Да, милорд. Ее светлость выразилась предельно ясно, она поручила мне уведомить вас о ее отбытии в северный край. Она сказала, что оставила бы записку, но не могла больше терять ни минуты — ее ждал джентльмен, и уже темнело.

— Что? — Холодные щупальца страха сжали его позвоночник не слабее, чем он — руку лакея. — Что еще она сказала?

— Что пошлет письмо, как только пересечет границу — как только они достигнут Гретна-Грин.

Гретна-Грин. Он смутно припомнил — Майлз Лэнгдон на приеме в Трихэллоу предлагал увезти Джорджиану в Гретна-Грин. Дьявол и тысяча чертей! Она же не настолько безрассудна.

Он услышал какой-то шум, обернулся и увидел Ату, державшую книгу и осторожно спускавшуюся по лестнице на своих опасно высоких каблуках. В три длинных шага он преодолел разделявшее их расстояние и сжал ее маленькие руки:

— Как вы могли позволить Джорджиане уехать?

— Знаете, Куинн, — ответила Ата, в своей обычной всезнающей манере, так напоминавшей о ее проклятом внуке, — вы мне всегда нравились. И вы всегда казались мне умным. Но, несмотря на весь ваш выдающийся интеллект, вы чувствительны не более всех прочих мужчин. А значит, проницательны не более кирпича.

— Когда они уехали? Возможно, я успею их догнать. — Птенец в кармане его сюртука пискнул.

— А это что за звук? И почему ваш сюртук изодран в клочья?

— Не важно. Отвечайте на мой вопрос, — продолжал настаивать Куинн. — Ата, пожалуйста, умоляю вас.

— Если я отвечу, вы обещаете не загубить все дело? Вы прислушаетесь к ней, наконец? Вы пообещаете сделать ее счастливой? Вы пообещаете набраться храбрости спрыгнуть с ней с этой скалы и унести ее к облакам и…

Птенец неожиданно высунул голову из кармана.

Глаза Аты стали круглыми.

— Неужели это птенец сокола? — И она расхохоталась. Уголки ее глаз стали мокрыми.

Куинн встряхнул Ату, боясь причинить ей боль. У него нет времени на ее нелепые шутки.

— Хорошо, хорошо. Я скажу вам. Уехала Грейс, а вовсе не Джорджиана. Мистер Браун забрал с собой Грейс в Шотландию.

Куинн облегченно вздохнул. Впервые за последние несколько минут он почувствовал себя спокойно.

— Простите. Надеюсь, я не причинил вам боли. Видите ли…

— Я вижу прекрасно, молодой человек. Вижу мужчину, которому скоро понадобятся все его дипломатические способности.

— Чем скорее вы скажете мне, где Джорджиана, тем скорее я смогу отправиться за Грейс.

— Нет. Я запрещаю вам следовать за графиней. Грейс изменила свое решение и больше не хочет выходить за вас. Она пришла к выводу, что вы друг другу не подходите. Она отказалась от своих намерений.

— Но я все равно поеду за ней, Ата. Я не хочу причинять ей боль.

Ата наклонила голову набок.

— Посмотрим, Куинн. Но сейчас, думаю, держаться на расстоянии лучше всего. Расстояние и время, вот лучшее решение. А потом мы с вами решим, как поступить.

— Мы возьмем фаэтон.

— Мне разрешат вести? — спросила Ата без всякой паузы.

— Если вы согласитесь отправиться пораньше.

— Если вы настаиваете.

Она широко улыбнулась и потянулась к птенцу.

— Какой милый.

Птенец ее клюнул.

— Ой! Глупое создание, я не могу позволить себе потерять вторую руку. А я-то уже подумывала познакомить тебя с моей канарейкой.

— Думаю, он скорее съел бы вашу канарейку. Ата, где Джорджиана?

Ата пососала палец и шаловливо улыбнулась:

— Я как раз читала одно замечательное стихотворение моего любимого поэта. Думаю, вам оно поможет. Видите ли, я пообещала Джорджиане не говорить вам, где она — ей хочется побыть одной. Она невозможно упряма, — Ата откашлялась, — но, к счастью, я не обещала не подсказывать.

Он схватил предложенную Атой книгу и раскрыл на отмеченной странице.

Она не приходит в полуденный зной,

Когда ярки цветы.

Она не приходит светлой порой —

Она приходит с ночной звездой

В мерцанье свечи, под рокот волны…

Тогда оживают мечты.

Джорджиана поднялась с соломенного матраса в стеклянном павильоне посреди озера Ло-Пул и откинула одеяло. Она надеялась найти здесь хоть немного покоя. Было уже слишком поздно возвращаться в Трихэллоу, когда она ушла от Аты. Но хотя бы здесь он ее не найдет. Ей не придется снова испытать унижение.

Джорджиана встала и подошла к одной из стеклянных граней павильона. Она наблюдала, как над темными водами озера клубится туман. Ползучая мгла в холодной ночи, полной сверкающих звезд, обещала иней утром. Первый иней этой осенью, и Джорджиана радовалась, что будет ему свидетелем. Ее любимое место обратится в белую, загадочную страну.

Она обхватила себя руками и — в последний раз — представила себе, как он плывет к ней. Ее любимая греза — Куинн, плывущий к ней на лодке — поддерживала ее все эти годы. Но теперь она понимала — это была всего лишь глупая фантазия.

Ей больше не нужны мечты, чтобы быть счастливой. Последние две недели доказали это. У нее есть прекрасное поместье, которое она перестроит и сделает еще более процветающим, и она вернет ему долг. И потом выкинет все эти бесконечные списки.

Она будет жить, а не планировать.

Джорджиана наклонилась вперед.

В тумане что-то двигалось. Она открыла дверь и всмотрелась в темноту ночи.

Боже, это он.

Реакция на сбывшуюся мечту оказалась вовсе не такой, как она предполагала. Ее не охватило теплое возбуждение, не переполнила бесконечная радость. Была только безумная паника.

Она напомнила себе о неизбежных страданиях, ждущих ее, если она выйдет за мужчину, который ее не любит. Она оказалась в ситуации, прямо противоположной их с Энтони браку — и тот единственный вечер, когда они были вместе, оказался невыносим.

Если Джорджиана отдастся на волю своих желаний, им обоим придется притворяться друг перед другом остаток своих дней. Она будет притворяться, будто любит его меньше, чем на самом деле, а Куинн — будто любит ее больше, чем на самом деле.

Полная луна отражалась в покрывавшей озеро ряби. Через несколько долгих мгновений лодка пристала к крошечному островку.

Джорджиана быстро села на скамейку — единственный предмет обстановки в павильоне, помимо соломенного матраса и маленького столика.

Его гигантская орлиная фигура заслонила вход. Джорджиана слышала его тяжелое дыхание, а потом почувствовала запах розмарина, шалфея и кедра — это он.

Она широко раскрыла ладони, обхватила колени и уставилась на свои руки.

— Джорджиана…

Она услышала, как он осторожно закрывает дверь и подходит ближе. И вдруг он склонился перед Джорджианой и положил свои ладони поверх ее. Она зажмурилась.

— Джорджиана, ты даже не посмотришь на меня?

Она не могла.

Он вздохнул.

— Мне всегда говорили, будто у меня талант к ведению переговоров, к разрешению сложнейших ситуаций наилучшим образом. — Он погладил ее натруженные руки. — Но в данном случае, признаюсь, я страшно боюсь допустить ошибку, выразиться недостаточно ясно, не убедить тебя. Поэтому я составил список…

— Список? — Она постаралась не выдать своих чувств. — Список чего?

— Список всех причин, по которым ты должна выйти за меня замуж.

— Нет, пожалуйста, — запротестовала она, — умоляю тебя, не надо.

— Джорджиана, я должен кое-что сказать тебе. Хотел бы иметь достаточно времени на составление более красноречивого списка. Но я боялся не найти тебя и очень беспокоился. И я не могу больше терпеть, ты должна все узнать.

— Узнать что? — Она, наконец, подняла голову и встретилась с ним взглядом. Он, как всегда, выглядел невероятно привлекательно. Ни одна черта не отличалась особенной красотой, но все вместе: широкий лоб, ровная линия волос, высокие скулы и худые щеки, прямой нос и благородный подбородок — делало его неотразимым.

— Все те причины, по которым ты мне нужна. — Он смахнул прядку волос с ее лица. — Хотя, пожалуй, лучше сказать по-другому. Все те причины, по которым я тебя хочу.

У нее перехватило дыхание, когда он достал из кармана исписанную бумагу, и на землю упала роза.

Джорджиана подняла ее.

— Это для тебя, хотя не думаю, что она мне сильно поможет. Тебя, кажется, не впечатлили остальные, оставленные мной под твоей дверью.

— Так это был ты?

— Сначала я думал, будто приношу их только затем, чтобы порадовать тебя. Но теперь я понимаю — дело было в чем-то большем. Я начал приходить все позже и позже, надеясь быть пойманным… — Он замолчал и посмотрел обратно в список.

— Итак, первое. — Он откашлялся. — Твой характер всегда нравился мне больше, чем, чей бы то ни было. Ты честная, трудолюбивая и понимаешь детей и животных. Ты храбрая, щедрая, добрая и всегда пытаешься найти что-то хорошее в каждом. — Он на секунду поднял взгляд и продолжил: — Во-вторых, ты красива. — Он поднял руку, когда Джорджиана попыталась перебить. — Нет, даже более того. Если бы я только мог описать, что чувствовал, когда увидел тебя в этом озере, когда вода капала с твоих плеч, с твоих волос и ресниц и, хм, с прочих мест тоже. Я не могу представить себе, чтобы кто-либо когда-либо мог выглядеть так же соблазнительно.

— Куинн, я благодарна тебе за доброту, но я знаю, почему ты здесь, и предпочла бы, чтобы ты остановился.

— И почему же, по-твоему, я здесь, кроме как затем, чтобы уговорить тебя выйти за меня замуж?

Она устало потерла глаза.

— Потому что Грейс уехала, а Ата показала тебе то нелепое письмо. И теперь, как тебе кажется, я жду предложения руки и сердца, а ты не хочешь меня разочаровывать. Но Грейс ошибается, я чувствую себя прекрасно. Как же иначе, ведь у меня есть Трихэллоу. И именно ты подарил мне это поместье. Я знаю. Я и не мечтала о таком. Я буду счастлива всю оставшуюся жизнь.

— Просто послушай меня, хорошо?

Когда она ничего не ответила, он сжал губы и опустил взгляд на список, который, кажется, чуть-чуть дрогнул. Затем он медленно смял лист, кинул его через комнату и сжал голову руками.

— Я же сказала тебе, это не обязательно.

Он схватил ее за руки и поднял. Теперь они стояли друг напротив друга. Он обнял её.

— Джорджиана… Я люблю тебя. Я очень тебя люблю.

— Нет, — прошептала она, — не лги мне. Пожалуйста, не лги мне.

— Я люблю тебя. И меня не волнует, первый ли Энтони в твоем сердце, видишь ли ты сны о нем по ночам. Мне достаточно будет обнимать тебя каждый день и каждую ночь, когда ты засыпаешь.

Откуда-то раздалось чириканье, но он продолжал говорить не останавливаясь:

— Я знаю, ты как минимум привязана ко мне — возможно, любишь меня — даже если и не так, как любишь его. Джорджиана, меня это не волнует. Я знаю только, что не могу жить без тебя. Я хочу просыпаться каждое утро и видеть твое лицо рядом.

Она выдохнула, поняв — боль, возникшая у нее в груди, объясняется тем, что она забыла дышать.

— И я обещаю никогда не говорить плохо про человека, которого ты столь преданно любила.

— Ты знаешь, — ответила Джорджиана, наконец, — тебе не нужно было всего этого говорить.

— Я не пони…

— Когда я увидела, как ты плывешь сюда, я попыталась убедить себя, будто смогу тебе отказать. Но в душе я знала, что не устою перед искушением. Тебе достаточно было только настоять на своем и не принять мой отказ. В красивых словах нет нужды. Мое сердце всегда принадлежало тебе. В лощине я уже открыла тебе свои чувства.

— Я всю жизнь дорожил твоей дружбой.

— Будь ты проклят, Куинн, — прошептала она. — Это была никакая не дружба.

Он побледнел. И впервые Джорджиана поняла, как он уязвим.

Она посмотрела в его обеспокоенные глаза:

— Я полюбила тебя с первого взгляда. Я пасла овец, а ты спустился с холма и улыбнулся, и я даже не заметила, как начался дождь. И… И потом все стало только хуже. Гораздо хуже.

Он заключил ее в объятия.

— Расскажи мне, — попросил он, — пожалуйста, расскажи мне все.

Она почувствовала его глубокий вздох.

— С каждым проходящим годом умирала часть моей надежды — надежды на твою любовь. Чем больше я пыталась тебя впечатлить, тем больше я в тебя влюблялась. Я знала, ты всегда будешь видеть во мне только глупую маленькую девочку, и все мои попытки бесполезны. Но, став старше, я поняла: Энтони чувствовал ко мне то же, что я — к тебе. Он видел, как я тебя люблю. Он страдал, ведь мое сердце принадлежало тебе. Я все поняла в день своего падения, когда сказала ему, что, хочу достать птенца сокола и подарить его тебе на день рождения, поскольку у тебя ловчих птиц не было.

— Что ты сказала? — хрипло переспросил он, отстранившись и глядя ей прямо в глаза.

— Птенец предназначался тебе. Энтони признался мне потом — ты говорил ему, что дерево ненадежно, но он собирался спасти меня, если я упаду. Он был прямо подо мной. Он думал, я полюблю его после этого. Знаю-знаю, — продолжала она, — глупые планы до безумия влюбленного четырнадцатилетнего мальчика. Но, видишь ли, я была так же влюблена в тебя. И я его простила.

Он с болью посмотрел на нее, и она погладила его по щеке:

— В чем дело?

— Я не так милосерден, как ты. Я никогда не простил ему того, что он сказал своему отцу, будто виноват я.

Она ответила ему ошеломленным взглядом:

— Нет. Пожалуйста, скажи мне…

— С этим покончено, Джорджиана, — перебил он и печально покачал головой. — Я говорю тебе это только потому, что между нами не должно быть больше секретов. И теперь я понимаю, почему он так поступил. Если он чувствовал себя так же, как я теперь, я понимаю его отчаяние, его жажду заполучить тебя.

Их разделяло всего несколько дюймов, и он бережно прижал к груди ее голову и осыпал поцелуями, пока Джорджиана не потеряла дар речи от переполнявших ее чувств. Она закрыла глаза и подняла голову, и наконец нашла его теплые губы своими. И вдруг она услышала приглушенный звук.

Чип-чиип-чииип.

Она резко отстранилась от него:

— Что это?

Куинн откинул полу плаща. Она увидела маленький комок белого пуха и крошечный черный глаз. Голодный глаз.

— О Боже, — выдохнула она, — где ты его нашел?

— Он твой. — Куинн снял плащ, и она увидела его изодранный сюртук. — Я достал его с той сосны, как знак мира. Я хочу извиниться за свои обвинения, Джорджиана.

Маленький хищник снова запищал.

— Он голоден, — прошептала Джорджиана.

— Нет. Я скормил ему, чуть ли не целую лошадь, прежде чем прийти сюда. — Он улыбнулся. В его взгляде была бесконечная любовь, и Джорджиана почувствовала, как ее подхватывает поток страсти. Ей захотелось тут же броситься в его объятия.

Однако он нагнулся и, устроив на скамье гнездо из своего плаща, посадил туда соколенка. Наблюдая за тем, как бережно и заботливо он обращается с беспомощным птенцом, Джорджиана поняла, что секрет магического обаяния Куинна заключается не в привлекательной внешности, не в чарующем аромате и не в бархатном голосе, а в бесконечном благородстве и щедрости его души.

— Он весь дрожит от нетерпения, — выпрямившись, сказал Куинн.

— Почему? — тихо спросила она.

— Ему хочется летать, — прошептал он ей на ухо. — И мне тоже. Иди ко мне, Джорджиана. Прошу тебя.

Боже, те самые слова, о которых она мечтала!

Не дожидаясь ответа, он наклонился и поцеловал ее, увлекая в водоворот страсти. Его губы дразнили ее губы, вымогая у нее поцелуй за поцелуем, и она уже не понимала, где кончается один поцелуй и начинается другой.

Она с наслаждением выпустила на свободу столько лет томившуюся в неволе любовь, а он принял ее с горячностью изголодавшегося мужчины и не остался в долгу. Он окутал ее собой, своим запахом, своими прикосновениями, вызывая в ней жгучее желание, утолить их взаимную жажду.

Его губы опустились к вырезу скромного серого платья, а ладони путешествовали по ее телу, словно он желал убедиться в том, что она здесь, с ним, и запечатлеть в памяти каждый изгиб ее фигуры.

Вскоре платье и все, что было под ним, упало к ее к ногам, и Куинн предъявил права на её нежную кожу. Его жаркие губы и теплые руки гладили, ласкали, нежили ее в исступленной потребности доставить ей удовольствие.

Внезапно он замер:

— Что это такое?

Над озером разносилось истошное мяуканье.

Собравшись с мыслями, Джорджиана наклонилась и, помогая ему избавиться от той одежды, что еще оставалась на нем, ответила:

— Твой кот.

— Мой — кто?

— Ты все прекрасно слышал. Когда ты покинул его, он оплакал каждый уголок в Трихэллоу.

Мы не спали по ночам от его надрывных воплей. — Она взъерошила его волосы. — Я привезла его к тебе в Пенроуз, чтобы он обрел счастье.

— Господи, хоть кто-то не боится во всеуслышание заявить о том, что чувствует. — Куинн слегка отстранился и улыбнулся Джорджиане так, как не улыбался со времен их юности. А потом поднес к губам ее руку. — Джорджиана, пообещай больше никогда не скрывать от меня свои чувства, свои желания, свои нужды.

— Хорошо. — Она немного помедлила. — Я хочу, чтобы ты целовал меня.

— Будет исполнено.

— И мне нужно, чтобы ты любил меня так же, как я тебя.

— Слушаю и повинуюсь.

— А еще нам обоим обязательно надо позаботиться о Грейс. Не знаю как и не знаю…

— Мы с Атой поедем за ней гораздо раньше, чем я смирюсь с мыслью о разлуке с тобой.

— Послушай, последнее время ты постоянно перебиваешь меня.

— Это мой излюбленный метод… — Он покрыл поцелуями ее плечи. — Боже, я не могу остановиться. Ты похожа на розовый сад под весенним дождем, и я не в состоянии оторваться от тебя.

— И не надо, любовь моя. Будь со мной.

Он подхватил ее, словно перышко, уложил на узкую постель и лег сверху. Его руки, губы, прикосновения не знали преград. И он стонал всякий раз, когда она теснее прижималась к нему.

Она желала его до головокружения. Неторопливые настойчивые ласки медленно, но верно сводили ее с ума.

Наконец он развел ее колени и одним мощным яростным движением вошел в ее глубины. Древние как мир ритмичные движения его бедер, доставляли ей невыразимое, упоительное наслаждение.

Внезапно он покинул ее лоно и, задыхаясь от страсти, опустил голову.

— Джорджиана… Я не хотел торопиться. Собирался снова и снова говорить тебе о своей любви, пока ты не пообещаешь выйти за меня замуж. Ты согласишься стать моей женой, правда? Ведь ты так и не ответила.

На его лице было то самое выражение, которое она столько раз видела, глядя на себя в зеркало. Выражение отчаянной любви, робкой надежды и неуверенное.

Она улыбнулась:

— Как я могу не согласиться? Ты хотел заключить разумный брак, и, по-моему, нет ничего более разумного, чем союз по взаимной любви.

Он облегченно вздохнул и поцеловал ее в лоб.

— Прелесть моя, единственная и неповторимая. Как я люблю тебя.

Он словно помолодел и был ужасно похож на того, прежнего мальчишку.

Она поцеловала его в висок, чувствуя себя безмерно счастливой.

— Я так долго ждала этих слов. Сколько сладости накопилось в них за дни, месяцы, годы ожидания.

Он поцеловал ее в губы, и Джорджиана выгнулась ему навстречу.

Их тела слились в единое целое и воспарили в чернильное ночное небо, к мерцающим звездам и легким облакам, подгоняемым свежим ветром.