Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1

Предыстория

Происхождение человечества окутано настолько плотным флером взаимоисключающих версий, что сама собой напрашивается мысль о какой-то позорной тайне.

Но что толку в этой мысли? Очередная версия, не более того.

А из сонмища существующих можно выделить три основных направления, три тенденции.

Первая из них — не по времени возникновения, а по степени популярности в нашем пошло-материалистическом мире — основывается на теории Чарльза Дарвина о происхождении видов. Согласно этой теории (в наиболее одиозной ее части) человек якобы произошел от обезьяны.

Основоположник дарвинизма швырнул в мир очень опасную и чреватую самыми тяжкими последствиями мысль об эволюционном превращении четверорукого, как принято называть, зверя в человека. Эта мысль, прежде всего, становится фундаментом для воинствующего атеизма и его родного брата — социального нигилизма: человек произошел от приматов, следовательно, является венцом их совершенствования без всякого там участия того, что называется душой. Действительно. Можно научить зверя перетаскивать тяжести, складывать кубики или сшибать палкой яблоки с дерева, но вот человеческую душу в него не вдохнет никакая эволюция.

А без души любой, самого совершенного внешнего вида человек — вовсе не человек, а композиция из костей, мяса и звериных инстинктов.

Душа — по крайней мере в человеческом понимании этого слова — относится к совершенно особой категории компонентов личности, а посему никак не может быть простым слагаемым результата развития одного из подвидов земной фауны.

Кроме того, если преображение гориллы в человека — процесс эволюционный, то почему же тогда в современном мире никто и никогда не сталкивался с промежуточными стадиями этой эволюции?

Впрочем, это компетенция естественников.

Я же, продолжая тему, мог бы сказать вслед за Козьмой Прутковым: «Если человека назвать свиньей, он начнет хрюкать». Если человеку приписать обезьянью генеалогию, это не сможет не сказаться на его мироощущении, причем, сказаться не самым лучшим образом, что подтверждают бесчисленные факты Истории.

А стоит ли выдумывать?

Видимо, стоит, если это соответствует чьим-то далеко идущим интересам, если обезьянье происхождение автоматически занижает планку требований к уровню сугубо человеческих качеств не только у отдельно взятого прямоходящего, но и у целых слоев человеческого сообщества.

Всегда отыщутся сердобольные, которые склонны простить самое тяжкое преступление только лишь на основании такого обстоятельства как «тяжелое детство» злодея, которого в нежном возрасте никто не любил, видите ли, и малютка вынужден был героически бороться за жизнь, противостоя грозным стихиям. Так что, господа присяжные заседатели…

Но каким в действительности было детство человечества, никто толком не знает, а археологические раскопки едва ли могут служить серьезным основанием для уверенных выводов. Что говорить, если даже те жалкие данные, которыми располагают исследователи, тщательно сортируются с целью надежно изолировать «зерна» от «плевел»!

«Плевелами» считаются все прямые или косвенные свидетельства контактов наших пращуров с представителями внеземных (или земных, но не вписывающихся в обезьянью теорию) цивилизаций. Право слово, таких свидетельств ничуть не меньше, чем гордо демонстрируемых каменных топоров или наконечников дротиков! Их список достаточно велик. Он включает в себя и электрические батареи, изготовленные не менее четырех-пяти тысяч лет назад, и череп неандертальца, простреленный винтовочной пулей (причем именно тогда, во тьме тысячелетий, что подтвердил спектральный анализ), и площадка в Кордильерах, выложенная каменными монолитами такого размера и веса, что их монтаж был бы абсолютно недоступен самой мощной современной технике (и это при том, что примерный возраст монолитов — 12 000 лет), и наскальные рисунки, изображающие людей в скафандрах астронавтов, и многое другое, с маниакальным упорством игнорируемое официальной наукой.

В этом плане власти предержащие снисходительно поддерживают своих верноподданных академиков, главным аргументом которых является сакраментальное: «Этого не может быть потому, что этого не может быть никогда!», но одновременно с этим правительства многих стран щедро субсидируют засекреченные исследования паранормальных явлений, имеющих самое прямое отношение к «инопланетной» версии происхождения Homo sapiens.

Эта версия, конечно же, кого-то пугает, кого-то волнует своей таинственностью, кого-то раздражает своей нестандартностью, несоответствием наиболее привычным стереотипам мышления.

Ведь, согласитесь, гораздо более спокойной, комфортной, а главное — выгодной представляется стандартная версия в сравнении с любой из космических, где имеют место сила и мощь, во много раз превышающие возможности самых развитых человеческих сообществ.

Представим себе Советский Союз в эпоху правления Брежнева, примерно 1977 и 1978 годы, то есть до того как полудикие афганские горцы начали сурово наказывать вторгшуюся в их страну «непобедимую и легендарную» Советскую Армию. В те годы армия считалась бесспорно непобедимой и уникальной. Что да, то да: она насчитывала в своих рядах такое количество генералов, что их с лихвой хватило бы на укомплектование личного состава всех имеющихся на земном шаре армий. Так вот, представим себе эту эпоху, седьмое ноября семьдесят седьмого — шестидесятилетняя годовщина Октябрьской революции — и, понятное дело, парад войск на Красной площади. Дата круглая, поэтому все обставлено с особой пышностью, с особым самодовольством, крикливым и вызывающим…

Утро. Время — девять часов пятьдесят восемь минут. Через две минуты начнется парад. Войска построены, на трибуне мавзолея — полновластные хозяева страны, члены Политбюро. Туда же допущены в знак особого расположения руководители силовых министерств. На гостевых трибунах — генералитет, так называемые «герои труда» (рабочие с бедняцко-запойной генеалогией, которым были созданы искусственные условия достижения рекордных производственных показателей) и представители интеллигенции: любимые режимом артисты, писатели, а также строго засекреченные конструкторы танков, ракет и средств массового уничтожения себе подобных.

Все пребывают в радостном возбуждении. Еще минута с четвертью, и…

Но происходит нечто совершенно непредвиденное, немыслимое, неправдоподобное, то, что следовало бы скрыть как позорнейшую государственную тайну, если бы, конечно, представилась такая возможность, но увы…

Над Красной площадью зависает космический корабль явно инопланетного происхождения. Реакцию наблюдающих это явление лучше не описывать. Массовый энурез — всего лишь небольшая деталь всеобщего остолбенения.

Корабль уже опустился на брусчатку. Открывается люк, обращенный в сторону мавзолея. Из люка медленно выдвигается трап… Но вместо проблеска подспудной надежды — появления человекоподобных существ, прилетевших поприветствовать «товарищей» и поздравить с юбилеем безраздельной власти над одной шестой частью планеты Земля, — раздается механический голос на довольно сносном русском языке: «Всем, стоящим на балконе гробницы, подойти к кораблю! Повторяю! Всем, стоящим на балконе…»

Политбюро продолжает неподвижно стоять на трибуне, так и не осознав реальности происходящего.

И тут происходит еще одна непредвиденность. Со стороны Исторического музея на площадь врывается одинокий танк. Скорее всего, им командовал офицер, либо ошалевший от верноподданнического экстаза, либо усмотревший в происходящем гигантскую мистификацию, имеющую целью проверку на лояльность, так что тот, кто отреагирует на «вторжение» должным образом, может в одночасье достичь всех мыслимых высот карьеры. Кто знает, что именно мелькает в сером веществе армейских мозгов старлея, но его танк, развив скорость, вдруг останавливается в тридцати метрах от корабля инопланетян, будто натолкнувшись на невидимую, но абсолютно непреодолимую преграду.

Беспомощно поелозив гусеницами по брусчатке, он начинает задирать вверх длинный хобот башенного орудия. И тут вся площадь вскрикнула от ужаса: орудийный ствол, изготовленный, понятное дело, из лучших сортов отечественной стали да еще с применением самых секретных технологий, медленно сгибается и так же медленно, размеренно завязывается в узел!

Что и говорить, аргумент исчерпывающий.

Члены Политбюро поспешно спускаются с трибуны и направляются к трапу корабля. На мавзолее остается один Брежнев, видимо, так и не решивший, какую линию поведения избрать в этих нестандартных обстоятельствах.

Снова раздается механический голос: «Тебя, густобровый идол, наш приказ касается в первую очередь. К кораблю бегом… марш!»

Брежнев с неожиданным проворством сбегает с трибуны и мчится к трапу, обгоняя своих партийных собратьев.

Через минуту посадка заканчивается. Люк закрывается. Корабль неторопливо поднимается на высоту здания ГУМа, а затем резко взмывает в свинцовое ноябрьское небо…

Такого рода кошмар вполне мог пригрезиться советским властителям как прямое следствие версии об инопланетном происхождении рода человеческого, так что активное неприятие этой версии вполне объяснимо.

Впрочем, американцы ничуть не лучше.

И тем, и другим, и очень-очень многим гораздо милее ретроспектива, где любознательная и трудолюбивая обезьяна терпеливо прилаживает рукоять к каменному топору, а затем, приладив, обхватывает эту рукоять лапой и гордо потрясает над головой своим нехитрым произведением. И чем чаще будет она обхватывать лапой эту рукоять, тем скорее грубая волосатая лапа трансформируется в человеческую руку…

Так оно как-то спокойнее.

И роднее.

Или чрезвычайно популярная библейская версия, согласно которой нашими общими прародителями являются Адам и Ева, изгнанные из рая за своевольное поведение. Они-де сотворили ужасный грех, и вот теперь все мы должны жить с комплексом вины за этот грех, называемый «первородным».

Какого дьявола?

Но ни на Библии, ни на учении Дарвина свет клином не сошелся.

Между прочим, если уж муссировать тему обезьян, то нельзя не вспомнить о версии, согласно которой не люди произошли от этих животных, а напротив. Речь идет о том, что Земля была избрана авторитетным межпланетным представительным органом в качестве места ссылки преступных элементов. И вот со всей Вселенной начали свозить сюда всякую мразь, жестокую и крайне распущенную. Эта мразь начала вовсю заниматься скотоложством, вследствие чего и возникли так называемые человекообразные обезьяны.

Ну, а мы с Вами — потомки вот той самой мрази.

Что ж, всякая версия имеет право на жизнь, а эта — никак не меньше, чем любая иная, тем более учитывая основные тенденции развития человечества в последние 2500—3000 лет.

Но весьма вероятно, что на Землю прилетали вовсе не какие-то гнусные каторжники, а вполне самодостаточные и благонамеренные субъекты, влекомые благородной целью поддержать своих братьев по разуму.

В пользу этой версии, кроме целого ряда вполне материальных свидетельств, говорит эпос многих народов, живших в древнейшие времена на разных континентах планеты, что в принципе исключает заимствование информации. В легендах и мифах неизменно присутствуют так называемые «сыны неба», прилетающие на «огненных колесницах», всемогущие, мудрые и благородные.

Между прочим, мифы о «сынах неба» сыграли роковую роль в истории современной Мексики. Когда испанский авантюрист Эрнандо Кортес в 1519 году высадился на побережье, где обитали племена ацтеков, аборигены, никогда до того не видевшие людей и огнестрельного оружия, сочли всадников с громыхающим оружием не иначе как «сынами неба», что позволило Кортесу и его четырем сотням головорезов практически без боя овладеть огромной страной.

Да, вполне вероятно, что они все-таки прилетали…

Эта указанная в Библии интеллектуальная экспансия представителей иных цивилизаций производилась наряду с сексуальной, что было, возможно, явлением, в достаточной мере сопутствующим основной деятельности пришельцев на нашей планете, а возможно, и основной частью их программы, направленной на коренное улучшение жившей в то время на Земле человеческой популяции.

Учитывая уровень их интеллектуального развития, данный план нельзя не признать прогрессивным и во всех отношениях положительным, однако он мог иметь весьма ограниченные возможности своей реализации, так как наши дикие пращуры жили тогда отнюдь не в мегаполисах, так что отыскать достаточное количество «дочерей человеческих» в чащах первобытных лесов было достаточно проблематично.

Скорее всего, в Космосе вращался на околоземной орбите основной корабль, а патрульные челноки приземлились в разных регионах земного шара, где астронавты вступили в контакты с аборигенами.

Можно себе представить тот благоговейный ужас, с которым эти самые аборигены взирали на приземлившиеся корабли, на пришельцев в скафандрах, на привезенную ими могучую технику… Как тут не возникнуть мифам о богах, сошедших на землю, о их несокрушимой и таинственной мощи, о их отеческом милосердии и отеческой же строгости…

Не представляется случайным и то, что лишь отдельные регионы планеты стали очагами цивилизации. Ссылки на различия в природных условиях обитания, якобы обусловившие столь разительные перепады развития, не выдерживают элементарной критики. Как и аргумент типа: «Если у древних не было… (предположим, колеса), то они, значит, в этом не нуждались».

Трудно предположить, что кто-то не нуждается в колесе, как это имело место у североамериканских индейцев до прихода на их земли европейцев.

Древние римляне уже знали водопровод, видимо, испытывая нужду в нем, так что едва ли вероятно, что такой нужды не испытывают жители иных местностей спустя две с лишних тысячи лет. В силу тех или иных причин эти люди видят водопровод лишь на экране телевизора. Такие вот гримасы цивилизации…

А как все это начиналось, можно только предполагать, не владея никакими данными, которые можно было бы признать исчерпывающими доказательствами.

Между прочим, уже в конце XX века с телевизионных экранов прозвучало очередное сенсационное сообщение, согласно которому все мы происходим от одной праматери, причем, чернокожей, как показали новейшие исследования.

К счастью, мы уже научились относиться к сенсационным сообщениям с должной степенью спасительной иронии.

К примеру, нас никак не коробит осознание того, что все мы — плоды кровосмешения, если, разумеется, принять на веру наше происхождение от Адама и Евы. В этом аспекте чернокожая безымянная праматерь ничего не меняет. Что ж, инцест — не самое страшное из преступлений.

Кроме мартышки, Адама и Евы, негритянки и т.д., существует еще версия, согласно которой наша цивилизация — далеко не первая на этой планете. Сколько их было — никто, естественно, не знает, но предыдущая завершила свое существование в результате тотальной ядерной разборки между какими-то кланами, добивавшимися, скорее всего, сомнительной радости мирового господства. Как говорится, за что боролись…

Но все это лишь версии, предположения. Такие же, как бытие наших пращуров в каменном веке (палеолит, мезолит и неолит), охватывающем период от полутора миллионов до четырех тысяч лет тому назад, или в так называемом бронзовом (от трех до одной тысячи лет назад).

Плюс-минус тысяча лет, две, три…

Версии, догадки, гипотезы, фантазии на заданные темы.

Слабый, тонкокожий, заметно уступающий своим четвероногим оппонентам и в скорости, и в агрессивности, и в способности к выживанию Homo sapiens волей-неволей должен был искать общества себе подобных для совместной охоты и для преодоления гнетущего страха. Его разум еще блуждал в предрассветных сумерках, он панически боялся грома, молнии, ночи с ее зловещей темнотой, жуткими звуками девственного леса и неисчислимыми опасностями, которые приходили на смену покинувшему его на время ночи спасительному Солнцу.

Он, правда, владел рукотворным огнем и оружием, вытесанным камнем из камня, но ни то, ни другое не давало ему особых преимуществ в борьбе за выживание в первобытной глуши…

Именно мысль дала реальную возможность выживания человеку с его весьма ограниченными физическими возможностями, с его явной неконкурентоспособностью в системе земной фауны.

Будучи не в силах догнать и поразить дубиной бегущую антилопу, человек, вернее, несколько наиболее просветленных его умов изобрели пращу и лук, при помощи которых разница в скорости передвижения охотника и объекта его охоты сводилась на нет.

Именно изобретения как проявления человеческой мысли и спасли человечество от бесславного поражения в борьбе за элементарное выживание, именно ум, а не физическая сила, обусловил дальнейшее развитие человечества, изобретение им статуса полновластного хозяина планеты (боюсь, что на горе и себе, и ей).

Вот тогда-то, в ту самую эпоху лука, собаки, загона для овец и проросшей пшеницы, и появилось природное разделение людей на сильных и слабых, но уже не в животном аспекте этого разделения, а в сугубо человеческом, где сила и слабость определяются исключительно уровнем интеллекта.

Этот тезис во все времена вызывал крайне негативную реакцию у людей, обладающих силой быка (при соответствующем, разумеется, интеллекте), но факты — упрямая вещь: в подавляющем большинстве случаев тореадор берет верх над быком, и, понятное дело, далеко не силой своих изящных мышц.

А такое крылатое выражение, как «Сила есть — ума не надо», придумано, бесспорно, людьми ущербными в плане умственных способностей. Ум всегда побеждает силу. Как в свое время заметил Альберт Эйнштейн, «Сила всегда привлекает людей с низкими моральными качествами».

Могу добавить, что в цивилизованных человеческих сообществах прославляют философов и поэтов, а в нецивилизованных — прыгунов И футболистов.

Умиляют телевизионные сюжеты, где президент поздравляет какого-либо бегуна, который, оказывается, защитил честь и достоинство державы на международных соревнованиях. Вот, оказывается, в чем состоит честь и достоинство державы! Не в уровне цивилизованности, не в благосостоянии граждан, не в развитии культуры, не в отсутствии голодающих стариков и беспризорных детей, а в скорости бега на 400 метров отдельно взятого подданного! А не проще было бы вместо него выставить, скажем, страуса — ведь он бегает гораздо быстрее?! А прыжки в длину? Ведь как безмерно повезло австралийцам с их кенгуру! М-да, везет же людям…

Конечно, олимпийскую команду подготовить проще, чем разработать передовые технологии, а чести и славы, оказывается, можно добыть гораздо больше. Много ли известно миру бразильских физиков? Поэтов? Философов?

А футболистов?

То-то и оно.

И тем не менее сила человека заключается в его интеллекте и ни в чем другом.

Имена Давида и Голиафа стали нарицательными, и первый из них является символом победоносной силы, а второй — побежденной слабости. Так еще в доисторические эпохи сама собой проявилась главная формула развития цивилизации: «Мозги дороже рук».

И тогда же возникла сугубо человеческая борьба между сильными и слабыми. Это действительно сугубо человеческая борьба, потому что животному миру (в пределах одного вида) она неведома. В животном мире имеет место борьба за выживание, в ходе которой травоядные поедают определенную часть флоры, а плотоядные — определенную часть фауны, но никак не своего вида. Волк с подобной целью никогда не будет охотиться на другого волка. Слабые же и больные волки приговорены Природой к ликвидации, а сильные ни в коем случае не станут препятствовать исполнению таких вердиктов.

У человека же все не так.

Понятна и естественна забота сильных и здоровых о маленьких детях и немощных стариках, которые не в силах (одни — еще, другие — уже) добыть себе средства к существованию. Но совершенно непонятна и противоестественна политика такого рода в отношении молодых, здоровых, но глупых, ленивых и духовно отсталых человеческих особей.

Ввиду крайней ограниченности интеллектуальных возможностей они не могут заниматься разумной индивидуальной деятельностью, а посему непременно сбиваются в стада, облегчая себе с помощью коллективной мощи решение задачи выживания за счет производительных сильных.

Даже и в праисторические времена это стремление примитивных особей, осужденных Природой на вымирание, не приводило в восторг их более совершенных собратьев. Они покидали стадо и разворачивали индивидуальную деятельность либо в сфере животноводства, либо в сфере земледелия, либо занимаясь свободной охотой.

Поначалу оставшиеся члены стада не придавали, скорее всего, особого значения такого рода потерям, даже радуясь перспективе дележа добычи на меньшее число едоков, однако когда они увидели результаты деятельности своих бывших соплеменников, их реакция, надо полагать, была жестко агрессивной.

Ничего удивительного: если в раннем детстве ребенок получает примерно половину всей информации, которой обладает взрослый человек, то в первобытные времена, то есть в раннем детстве человеческой цивилизации, вполне естественны и объяснимы корни всех проблем грядущих эпох.

Детские наклонности не менее симптоматичны.

Ведь еще в раннем детстве цивилизации проявились корни природного неравенства. Сильное меньшинство Природа щедро наделила известной самодостаточностью и способностью добыть у нее все необходимые жизненные блага. Слабое большинство, лишенное этих данных и возможностей, никогда не желало мириться с таким положением вещей и, начиная с доисторических времен, предпринимало попытки тем или иным способом вынудить сильных поделиться своим достоянием или — в крайнем случае — опуститься самим до уровня слабых, чтобы тем было не столь тягостно осознание своей ущербности, так как счастье или несчастье — понятия относительные и проистекающие из сопоставления.

Сильные, естественно, возражают против такого решения проблемы природного неравенства, и потому возник конфликт, который длится от эпохи каменных топоров до наших дней.

Идеи насильственного передела собственности возникли, пожалуй, одновременно с возникновением самой собственности. В этом историческом периоде следует искать истоки всех социалистических идей, всех революционных учений и всех теорий человеческого равенства — самых, пожалуй, античеловеческих и чреватых ужасающе катастрофическими последствиями, как это продемонстрировала трагическая история XX столетия.

Антиприродность человеческого равенства привела к распаду первобытного стада и в немалой степени обусловила зарождение частной собственности.

Но слабые с настойчивостью, достойной лучшего применения, нашли новую форму коллективного существования, позволяющую им паразитировать за счет сильных.

Образовался так называемый род — общность людей, связанных кровным родством.

Понятие «кровное родство» было весьма и весьма относительным, если учесть, что в так называемых кровнородственных ордах одной из этических норм был промискуитет — беспорядочная половая жизнь, которая наблюдается у современных диких племен. Промискуитет, естественно, исключает установление родства по отцовской линии ввиду того, что наши праматери были лишены права выбора сексуальных партнеров и являлись достоянием всех желающих их мужчин.

Поэтому родство могло устанавливаться только по материнской линии, когда мать твердо знала, кого именно она родила, а рожденные ею знали ее и своих одноутробных братьев и сестер.

Таким образом, женщина имела определенные логические основания быть главой рода, откуда, собственно, и возникло предположение о существовании первобытно-общественного уклада, называемого матриархатом.

В пользу этого предположения говорит другое: весьма вероятно, что наши пращуры не сразу сообразили, что между половым актом и беременностью существует самая непосредственная связь, а потому могли испытывать нечто вроде благоговейного трепета при появлении, возникновении тела ребенка из женского тела. Это, вероятно, могло вызывать некое уважительно-опасливое отношение к плодоносящей женщине. Впрочем, эта вероятность нашла свое воплощение в культах последующих эпох, в частности в культе Деметры.

Да, буквально все, что касается стереотипных человеческих взаимоотношений, уходит корнями именно туда, в детство цивилизации.

А возвращаясь к осевой теме противостояния сильных и слабых, можно отметить, что с возникновением кровнородственных объединений последние, конечно, обрели, как говорится, долгоиграющий шанс паразитирования за счет первых, шанс, который имеет место и в наши дни.

В человеческом стаде, например, отказ наиболее продуктивных его членов кормить лентяев, трусов или патологических неумех, то есть тех, которые не только ничего не умеют, но и откровенно не хотят уметь, вполне естествен и в принципе справедлив, хотя, наверное, находились сердобольные, которые вступались за коммуникабельного или смазливого паразита примерно такой тирадой: «Так что, если он во время вашей охоты на мамонта занимался трахом (о любви тогда еще не слыхивали), то теперь не имеет права на кусок мяса?» или: «Жалко, что ли? Этого мяса на всех хватит, не мы, так шакалы поедят… а этот все-таки наш…» На что им отвечали: «Пусть лучше шакалы поедят, чем эта мразь». И споры, скорее всего, на этом прекращались.

P. Пигльгейн. Нубийский воин XIX в.

А вот в кровнородственной орде аргументы защиты слабых (т.е. порочных) могли быть — согласно общепринятым стереотипам — гораздо более вескими: «Как тебе не стыдно?! Ведь это же твой родной брат! Родная кровь! И ты не дашь ему куска мяса?!» Здесь, в этом случае, тон гораздо более жесткий, требовательный, апеллирующий к какому-то естественному праву, которое на самом деле никакое не естественное, а изобретенное лукавыми паразитами, чтобы обмануть Природу.

Аргумент типа: «Ведь мы же с тобой одной крови!» — не более чем озвучивание такой попытки. Разве тюрьмы не переполнены чьими-то сыновьями, братьями, сестрами, племянниками и т.п.? Конечно, есть вероятность судебных ошибок, но эта вероятность при всем при том… ладно, предположим нечто невероятное, жуткое, то есть пятьдесят процентов. Но даже если так, то все равно за решетками тюрем находится целая армия насильников, грабителей, бандитов, киллеров, мучителей, которые являются чьими-то кровными родственниками, и эти самые родственники яростно проклинают правосудие, свидетелей обвинения, оставшихся в живых жертв, которые указали на своих мучителей…

Это патология. В Природе ничего подобного не существует. Природа не знает родственной любви или родственной солидарности. Это — коварная выдумка слабых, выдумка, которая со временем превратилась в некую норму бытия. Но это превращение не изменяет ее антиприродной сути.

Все преступники — люди объективно слабые, потому что вполне способны удовлетворить свои запросы законным путем.

А родственная любовь — ни что иное, как извращение.

В Природе все по-иному. Птички, к примеру, выкармливают своих ненаглядных отпрысков ровно 21 день. На двадцать второй день непосредственного общения с родителями птенцы должны покинуть гнездо, опираясь на собственные крылья. Ну, а тех, кто не может или ленится летать, ждет внизу кошечка, во всей своей природной справедливости…

Это не жестокий каприз, а непреложное условие выживания вида.

Некоторые люди еще с незапамятных времен научились выживать в обход этого естественного условия.

Для обуздания могущества сильных и для успешного паразитирования за их счет слабые изобрели ряд религиозных догматов, норм общественной морали и таких понятий, как групповая солидарность — родоплеменная, национальная или государственная. Эта принадлежность к группе в значительной степени освобождает слабых от честной конкурентной борьбы за выживание, тем самым ставя под угрозу срыва весь процесс совершенствования данного вида.

Разумеется, слабых эта проблема не волнует.

Подпав под влияние стереотипов общественной морали, сильный, впавший в некоторое застойное благодушие, рассуждает таким образом: «Ну, что ж… бездельник… наркоман… проиграл в карты квартиру… мою… не повезло, видно… но, опять же, свой, не чужой…» А ведь речь идет о неудачной человеческой особи, приговоренной самой Природой к ликвидации. И никто, даже очень сильный человек, не вправе оспаривать этот приговор.

Эти люди, как подтвердила вся печальная история актов милосердия, гораздо опаснее самых откровенных и жестоких злодеев, и прежде всего тем, что они способны вызвать снисходительное сожаление и желание помочь им в разрешении их жизненных проблем, а это неизменно оборачивается гораздо более сложными проблемами для тех, кто оказал им помощь. Слабовольные люди — самые характерные, самые типичные предатели, лицемеры и отступники.

Безмерно прав был Фридрих Ницше, призывая: «Помоги упасть тому, что падает». Он имел в виду, разумеется, не физически слабых людей, не стариков или детей, а людей слабых в сугубо личностном плане. Не следует сочувствовать человеку, пропившему или проигравшему в карты свою зарплату, не следует сочувствовать вору, польстившемуся на то, что плохо лежит, бездельнику и лентяю, которые не удосужились собрать посеянный ими в минуту краткого вдохновения урожай, не следует заботиться о сохранении беременности женщины, которая не в силах воздержаться от курения или алкоголя, — все равно она родит или урода, или преступника.

И Библия, и десятки светлейших умов человечества утверждают универсальный жизненный принцип: «Каждому — свое».

Слабым, естественно, этот принцип абсолютно не приемлем, как, впрочем, любой принцип индивидуальной инициативы и, разумеется, ответственности. Им больше по душе большая группа, групповая солидарность, групповая ответственность, возможность надежно раствориться в группе, где всякое Я нивелируется до абстрактного МЫ.

Недаром же говорят, что воробьи слетаются в стаи, а орлы летают в одиночку…

Формула «МЫ — хорошо, ОНИ — плохо» на протяжении веков и тысячелетий всячески проституируется и различными племенами, и государствами, и религиями, и расами, и нациями, да и вообще любыми мало-мальски сформированными человеческими сообществами.

Самое непосредственное воплощение в жизнь этой формулы можно наблюдать во все времена и во всех землях нашей беспокойной планеты хотя бы на примере такой человеческой общности, как толпа.

Толпа — традиционная форма интеграции слабых против сильных, которые традиционно находятся в физическом меньшинстве. Толпу характеризуют крайне низкий уровень критичности восприятия, крайне высокий уровень агрессивности и при этом — резко подавленный инстинкт самосохранения.

Толпа, бесспорно, обладает худшими качествами двуногого животного, который не упустит случая воспользоваться беспомощным положением слабого, но при этом не устыдится самым позорным образом бежать от агрессии сильного.

Толпу всегда характеризует коварная и тупая жестокость, жаждущая своей реализации, но только при гарантированной безнаказанности. Во всякого рода смутные времена у толпы возникает возможность вволю покуражиться над беззащитным меньшинством, которое своим положением провоцирует, возбуждает массовую кровожадность, дает стаду повод проникнуться осознанием своей всесильности и своей «народности».

Толпа — символ торжества идеи разрушения, хаоса. Мощь толпы никогда не была направлена на созидание.

Толпа — неизменная участница всех крупных событий истории, и если ее никак нельзя назвать движущей силой этих событий, то режущим инструментом — наверняка.

Действительно так. Подтверждено многочисленными испытаниями.

А вот тезис Фридриха Энгельса о том, что труд превратил обезьяну в человека, никак и ничем подтвержден не был.

Опыт развития человечества более чем убедительно показал, что труд в понимании, вернее, в трактовке марксистов, социалистов да и вообще всех, кто не прочь погреть руки на амбициях черни, не только не способен кого-то облагородить, возвысить, развить, но и является бесспорно деструктивным фактором формирования человеческой личности.

Неквалифицированный физический труд способен лишь унизить человеческое достоинство (если, конечно, таковое имеет место). Этим трудом можно заниматься либо по несчастью, вследствие крайне неблагоприятного стечения каких-либо ужасающих обстоятельств, либо вследствие врожденной бездарности, ограниченности элементарных умственных способностей. Человек, способный стать хотя бы средней руки слесарем, никогда не изберет стезю чернорабочего.

А социалистов можно понять: неквалифицированный физический труд непременно предполагает нерассуждающие мозги — их главный оплот.

Пропагандируемый Лениным труд способен лишь превратить человека в обезьяну, и никак не наоборот.

А вот изобретение лука, сохи, колеса, капкана, молотка и т.д., а также творческое применение этих достижений сугубо человеческого интеллекта действительно подняло наших пращуров высоко над всей прочей фауной и сделало его хозяином планеты.

Этот неугомонный и не слишком добросовестный субъект довольно оперативно проник в суть элементарных причинно-следственных связей и научился разгулу желаний, уже тогда в большинстве случаев превышавших его потребности.

Неуемность желаний очень скоро превратилась из позитивного фактора развития, освоения окружающей среды, познания мира — в коварную ловушку, в гостеприимно распахнутую мышеловку с пахучим дармовым сыром…

Эта неуемность при весьма ограниченных возможностях, вернее, способностях к воплощению их в жизнь, породила самое ужасное, самое деструктивное, самое идиотское из всех порождений человека — войну.

Сугубо человеческое изобретение. Природа не знает войн.

…В лесу, где обосновались ОНИ, полным-полно дичи, а вот в нашем лесу ничего не ловится (совсем как в известной песне из кинофильма «Бриллиантовая рука», где на острове Невезения «крокодил не ловится, не растет кокос»)…

…МЫ живем в каких-то жалких звериных норах, а ОНИ вон додумались строить себе жилища из бивней мамонта или стволов упавших деревьев. Ты погляди какие умные выискались…

…ОНИ приручили лошадей и теперь ездят на них верхом, в то время как МЫ передвигаемся лишь на собственных ногах. Почему это у них есть лошади, а у нас нет?

…ОНИ поклоняются каким-то странным идолам, совсем не похожим на наших. В этом, несомненно, таится угроза (аргументация будущих крестовых походов и вообще всех религиозных войн)…

…Если не МЫ захватим ИХ территорию, то это сделают другие, а вот этого допустить нельзя! (Аргументация советской правящей верхушки интервенции в Афганистан)…

…НАШ вождь неожиданно умер, и МЫ не можем понять причину этой смерти. Но многие из НАШИХ говорят, что это ОНИ наслали смерть на нашего вождя, и его дух требует отмщения…

…ИХ воин встретил в лесу НАШУ девушку и наслаждался ее телом. А потом она ушла с ним и теперь живет у НИХ. За это все ОНИ заслужили наказание: не нужно принимать в племя чужих женщин… Если ИХ не наказать, то скоро МЫ останемся вообще без женщин…

…И так далее.

Поводов к войнам может быть бесчисленное множество, было бы желание. А желание поправить при помощи военных действий свои пошатнувшиеся дела у людей ограниченных, интеллектуально бесплодных и, на мой взгляд, лишенных одного из самых главных человеческих достоинств — дара воображения? Даже самый поверхностный взгляд на историю войн наводит на мысль о неспособности их главных героев делать хотя бы беглые, черновые наброски коллизий, наступающих немедленно после победы (своей или чужой — не имеет никакого значения. Впрочем, известно, что с течением времени победитель имеет гораздо больше проблем, нежели побежденный).

Если бы у главных героев так называемого театра военных действий присутствовал дар исторического предвидения, то если не все, то большинство самых «справедливых» войн никогда бы не начиналось, и осталось бы лишь посочувствовать армиям невостребованных историков.

Это еще мягко сказано.

А изобрели войну как пилюлю от комплексов, конечно же, наши пращуры, вернее, те из них, кто жаждал легкой добычи, незаслуженной славы и вообще внеконкурсного существования.

На это можно гневно возразить: «Какой там „легкой“? Какого там „внеконкурсного“?! Они ведь жизни, жизни свои клали!»

А на такие возражения можно спокойно ответить: «Если они клали свои жизни ради таких низменных целей и если они ничего другого не умели делать, да и не стремились делать, то все это едва ли предполагает сочувствие элементарно порядочного человека».

Исключение может составлять лишь вооруженная защита родной земли от вражеского вторжения, но как эти исключения редки на скрижалях Истории!

Поразительно, с какой единодушной уверенностью в своей правоте каждый народ во все эпохи и на всех континентах провожал в походы свои войска «на защиту идеалов добра и справедливости». Да, и никак не иначе!

В далекую Индию направлялись фаланги Александра Македонского, и среди провожающих мало кто задался простым вопросом: «А что они там забыли?», как мало кто задавался вопросом, что забыли в Египте легионы Юлия Цезаря, испанские рыцари — в Палестине, конница хана Батыя — в Московском княжестве, «чудо-богатыри» Суворова — в Альпах, полки Наполеона — в Неаполе, гусары Александра Первого под Аустерлицем, гитлеровские дивизии — под Москвой, а советская армия — в Афганистане…

И это понятие уходит корнями в праисторию…

Они ведь изобрели и само понятие государства как машины для подавления негативных инициатив в человеческом сообществе. В отличие от войны государство возникло, несомненно, как защитная реакция продуктивного меньшинства и едва сформировавшейся личности от разрушительных посягательств.

Можно со всей уверенностью сказать, то изначальной целью государства всегда была защита интересов сильного меньшинства перед угрозой агрессии слабого большинства.

Ницше определял это большинство как носителей неразумного эгоизма в отличие от немногих носителей эгоизма разумного, то есть такого, которому хватает ума и воли для должного самоограничения во имя позитивного развития всего общества.

Но слабые очень быстро сообразили, в чем заключена суть понятий «государство» и «государственная власть», и, — как обычно, пользуясь своим физическим превосходством, — перехватили инициативу, сделав государственную власть выразительницей воли большинства, как это имело место уже в Афинах и других полисах, как это имеет место в так называемых демократических государствах современного мира.

К этому многие уже привыкли, это стало стереотипом, однако если вдуматься, то невозможно не содрогнуться от осознания какого-то невообразимо наглого, неправдоподобно неразумного явления и без того безумной действительности. Ну вот, к примеру, тысяча кузнецов… Сколько можно насчитать среди них тех, кого называют «Мастер Золотые Руки»? Не более сотни, никак не более. Так вот, именно эта сотня и должна обладать исключительным правом на решение всех проблем, связанных с кузнечным делом, только эти мастера и способны разработать критерии качества продукции и наметить пути прогресса своего ремесла, только они и никто больше. А остальные 900 должны принять, причем безоговорочно, все решения своей профессиональной элиты.

И здесь совершенно неуместно какое бы то ни было неприятие такого status quo, потому что никто ведь никому не препятствует стать подлинным мастером своего дела и тем самым обрести право вершить его судьбы.

Но так должно было бы быть, следуя элементарному здравому смыслу. В действительности же все решения принимают те самые 900, которые, конечно же, не заинтересованы в повышении уровня качества, да и вообще в прогрессе кузнечного дела.

Таким образом игнорируются элементарные требования Природы, которые заключаются в совершенствовании видов путем естественного отбора.

Человеческое сообщество, в котором важнейшие решения принимаются простым большинством его членов, является ничем иным как вызовом Природе и обречено на уничтожение.

Такое вот извращение зародилось в самом нежном возрасте человеческой цивилизации…

Еще одно антиприродное изобретение первобытного человека — проституция, которую называют древнейшей профессией. Так это или нет, никто доподлинно не знает, да и знать не может, скорее всего, за ненадобностью подобного исторического знания. Гораздо более интересны мотивы возникновения этого любовного промысла.

Проституцией принято считать предоставление сексуальных услуг за материальное вознаграждение, причем, всем без исключения партнерам, способным эти услуги оплатить.

Мы настолько привыкли к этому явлению, что оно, как, впрочем, и волеизъявление большинства, не потрясает нас своей явной аномальностью. Мало того, в последнее время, когда власть позволила журналистам смаковать разного рода «клубничку», они на многочисленных ток-шоу затрагивают тему проституции, и трепетные девушки проникновенно отвечают на вопрос ведущего: «Ну… как вам сказать… эта профессия… она ничуть не хуже других…» Ведущий при этом понимающе кивает, то ли действительно разделяя взгляды выступающей, то ли из опасения прослыть ретроградом.

Ну, с девушкой все более или менее ясно. Достаточно было бы проследить ее генеалогию хотя бы до уровня прабабушки, и ее ответ ведущему будет восприниматься как естественный плод фамильного древа.

Но сама по себе проституция, уходящая корнями в праисторию…

Очень и очень непросто ответить на вопрос: зачем было первобытным мужчинам платить за то, что было так же доступно им, как вода в реке или желуди под дубом?

Ведь тогда, в те времена, господствовал промискуитет, когда люди на знали стыда и совокуплялись друг с другом так же запросто, как это делали животные, по крайней мере в большинстве своем. В таком случае, как и зачем возникла необходимость платить за это общедоступное удовольствие?

Можно, конечно, обратиться к версии космического вторжения и объяснить это загадочное явление (проституцию, разумеется) тем, что инопланетное отребье, сосланное за свои преступления на Землю, научило этой мерзости наших простодушных предков.

Но если бы это явление противоречило человеческой натуре, оно бы никогда не прижилось и не просуществовало бы так долго, да еще и постоянно совершенствуясь.

Еще одна форма несвободных (а потому неприродных) сексуальных отношений, изобретенная в доисторическую эпоху, — брак.

Институт брака, как и институт государства, порожден частной собственностью. Женщина в рамках этих новых социальных отношений становится частью домашнего обихода, прислугой с многочисленными хозяйственными обязанностями и детородной машиной.

Нельзя не брать во внимание то обстоятельство, что зародившийся в праисторическом мужчине могучий инстинкт собственника требовал полной ясности в вопросе наследования нажитого имущества. Вполне естественным могло быть стремление оставить это имущество не какому-то чужому человеку, а своим детям, кровное родство с которыми не должно подвергаться сомнению. Поэтому индивидуальный брак исключал беспорядочные половые контакты жен. Он означал, что все остальные мужчины рода лишаются возможности (хотя бы на гипотетическом уровне) вступать в сексуальную связь с женой одного из них. Такое положение не вызывает восторга даже в наш цивилизованный век, не говоря уже о предрассветных сумерках человеческой истории.

И тем не менее вполне понятно, что накопителю и без того горько передавать собственность в чьи-либо руки, ну а в чужие — вообще нестерпимо.

Естественно, Природе неведома такая форма взаимоотношений живых существ.

Но любовь придумали несколько позднее.

А вот тогда, в обозреваемое нами время, людям было не до любви, им нужно было как можно скорее выработать основные принципы взаимоотношений, потому что развитие материальной культуры стало заметно опережать развитие духовной (что, если по правде, наблюдается и сейчас), так что потребовалось набросить узду на звериное человеческое естество.

Вот тогда-то, скорее всего, и была выработана запрещающая система норм, система табу. Запрет-табу ничем не мотивируется и ничем не обосновывается. Естественно, его правомерность никем не обсуждается. Табу — это данность. Нарушение табу связано с опасностью, причем, без какогр бы то ни было анализа этой причинно-следственной связи, без какой-то обозначенной силы, с которой можно договориться, вымолить у нее прощение и т.п.

Нарушение табу автоматически высвобождает сидящую в засаде опасность, которая неотвратимо обрушивается на нарушителя.

Подавляющее большинство исследователей утверждает (какое емкое слово — «подавляющее»), будто самым древним табу было запрещение инцеста, брачных отношений между кровными родственниками. Это суровое табу якобы было необходимой защитной мерой против вырождения человечества, так как дети, рождающиеся вследствие кровосмесительных половых контактов, как правило, неполноценны.

Чушь. Специальные многолетние исследования показали, что число идиотов, рождающихся вследствие кровосмесительных половых связей, ничуть не превышает числа идиотов, рождающихся у «нормальных» брачных партнеров. Идиоты здесь ни при чем. А кто, что при чем?

Существует и такая гипотеза: табу на кровосмешение возникло как мера сдерживания роста могущества одних племен в контрасте с другими.

Но если это действительно так, то справедлива ли эта мера? Не препятствует ли она процессу естественного отбора? Ведь если какое-то племя не жизнеспособно, то стоит ли в законодательном порядке спасать его от вырождения, разбавляя его гнилую кровь здоровой?

А Природа не знает табу на инцест, и ничего, до сих пор еще не выродилась…

В целом же возникшая система различных табу сыграла достаточно позитивную роль в формировании таких понятий, как мораль, право, этика, и в их дальнейшем развитии.

Сталкиваясь с грозными силами окружающей Природы, человек воплотил эти силы в более или менее конкретные образы, посредством которых он теперь мог общаться с неведомым ему миром. Это общение было замешено на гнетущем страхе, который в определенной степени развеивался осязаемостью объектов культового поклонения, а также на двух основных побудительных мотивах человечества: на голоде в его гастрономическом понимании и на голоде сексуальном.

Поэтому человек (как существо, которое никогда и ничего не делало просто так) при отправлении своих культовых ритуалов то и дело просит, умоляет, извивается, как червяк под каблуком, заказывая у высших сил свою безопасность, свой прокорм и свой секс. На последующих этапах истории он будет просить все большего и большего…

Но есть и уже упоминавшаяся мною версия о пришельцах и их стреловидных кораблях, о Сынах Неба, которые были божественно мудры, всезнающи и всесильны. Почему бы не обратиться к ним с такими несложными просьбами? Действительно, что им стоит! Ну, а если они улетели и не торопятся возвращаться, то можно обратиться к их изображениям… Какая разница?

В пользу этой версии говорят многочисленные сооружения праисторического периода, которые ни практически, ни даже гипотетически не могли возвести наши пращуры.

Одним из таких сооружений является всемирно известный Стоунхедж в Англии. Некоторые из его монолитных каменных блоков весят до 50 тонн, и разговоры о том, что если четыре тысячи лет назад люди, которые едва освоили колесо и выплавку топора из меди, возвели это циклопическое сооружение, значит, они были в состоянии сделать это, могут поддерживаться только академическими маразматиками, которые больше всего на свете боятся не угодить власти, которая традиционно пресекает версии о пришельцах: а вдруг действительно вернутся? Знает кошка, чье мясо съела…

Любовь и голод нашли свое отражение и в художественном творчестве наших далеких предшественников. Найденные образцы наскальной живописи (пещера Ласко в юго-западной Франции, Альтамирская пещера на севере Испании, Капова пещера на Нижнем Урале и т.д.) свидетельствуют о их живейшем интересе прежде всего к животным как к источнику свежего мяса. На пещерных рисунках наиболее часто изображены различные травоядные: пасущиеся, спящие, убегающие от погони, пронзенные охотничьими копьями. Сами охотники на рисунках отсутствуют, как вообще отсутствуют изображения людей.

Встречаются и рисунки с изображениями хищников: волков, львов, медведей — потенциальных врагов, своевременное уничтожение которых весьма желательно в целях безопасности, как уничтожение травоядных — в целях утоления голода. Итак — уничтожение одних, других, третьих во имя собственного выживания…

Между прочим, наскальная живопись играла не только и, пожалуй, не столько эстетическую роль, сколько служила предметом магического культа, о чем свидетельствуют хотя бы многочисленные углубления и царапины, оставленные стрелами и дротиками на изображениях животных, запечатленных на стенах древних капищ.

И совсем иное, можно сказать, жизнеутверждающее впечатление производят образцы доисторической скульптуры. Они, по правде говоря, не отличаются разнообразием, так как в основном представляют собой различные модификации образа довольно упитанной женщины. Эти скульптурки, названные археологами «палеолитическими венерами», обнаружены в разных регионах Европы и Азии. Наиболее известные из них — так называемые «Венера из Брассемпуи» и «Венера из Виллендорфа».

Последняя, сохранившаяся гораздо лучше первой, датируется, тем не менее, примерно XXXIII-ХIХ столетием до нашей эры. Виллендорфская Венера представляет собой небольшую (11 сантиметров) фигурку, изображающую толстую женщину с большой грудью и необычайно широкими бедрами. Голова и конечности практически не вылеплены. Скульптор умышленно подавлял все детали фигуры, не имеющие отношения к сексу и деторождению, и это является, пожалуй, наиболее характерной особенностью всех подобных находок.

Древние скульпторы выражали таким образом свои жизненные приоритеты, а что касается непомерной толщины изваянных красавиц, то таким, видимо, было тогда господствующее представление о женской привлекательности и сексуальности… Каждому времени — свои идеалы.

Но идеалы — забота идеалистов, то есть меньшинства, а вот большинство и в те времена, и во все последующие было озабочено куда более осязаемыми вещами.

Например, изобрести рабство. Ведь до чего же простая мысль: сгоняя соседей с их территории, не убивать их, а заставить работать на победителя, сделать их подневольными, своей собственностью, товаром. Очень простая мысль, и как это она раньше не приходила в голову? Ведь столько людей убито совершенно зря…

А может ли лев быть племянником другого льва? Нет, не так. Племянником-то он, по человеческим меркам, может быть, но вот может ли он идентифицировать себя в этом качестве?

Исключено. Племянники, двоюродные братья, сестры, свояченицы, девери, кумовья и прочие никакого отношения к естественным связям и явлениям не имеют, являясь лишь нелепым порождением слабого человеческого большинства. А возникло это чреватое многими бедами изобретение именно в ту доисторическую эпоху, когда еще был шанс осознать и оценить свою роль в мировой иерархии…

Собственно этого шанса никто у нас не отнимал, но с течением времени его реализация требует все большей и большей крови, а кто из нормальных людей может взять на себя роль Бога? Потому-то слабые и торжествуют, и довольно интенсивно размножаются, пока не наступила решающая стадия обещанного Библией Апокалипсиса. Но тогда всем будет все равно.

Я представляю себя комендантом города. Начальник ночного дозора докладывает о поимке на месте преступления двадцатилетнего парня, который насиловал семилетнюю девочку. Девочку отправили в больницу, где она умерла.

— Что делать с парнем? — спрашивает начальник дозора.

— Как это «что»? Повесить, разумеется.

Начальник дозора переминается с ноги на ногу.

— Вам что-то неясно, майор?

— Дело в том… что этим парнем оказался… ваш сын…

— Так что? Тем более повесить!

Но так поступали далеко не все коменданты. Зачастую подобная проблема разрешалась в пользу отцовских чувств, известных Природе, но лишь до того рубежа, за которым детеныш становится полноценным представителем своего вида. А потом львица не узнает при встрече свое потомство…

А о львиных племянниках и говорить нечего.

Относительно родственников и кровных уз трудно не согласиться с геноссе Гитлером, однако кто бы говорил… Человек, который, опираясь на весьма эмоциональную расовую теорию, причислил к свои «кровным родственникам» миллионы и миллионы «истинных арийцев», большинство которых… да что там… большинство есть большинство, и опора на него привела к краху фюрера германцев.

Первобытные люди еще не знали расовых теорий, однако понятие «кровное родство» уже успело оказать на них свое разлагающее влияние.

Или они на него.

У них было достаточно времени и возможностей, чтобы войти в роль нерадивых хозяев прекрасной планеты, не столько даже завоевателей, сколько истребителей, безмозгло любующихся собственной жестокостью, которую они с незапамятных времен преподносили миру как необходимое зло, как издержки познания…

Но к познанию стремились лишь единицы, а миллионы — к использованию результатов этого познания в угоду своей порочности.

… — О ком гадаешь по ромашке? — спросили палача.

— Я не гадаю, — ответил он, — я выдергиваю из нее лепестки…