Всемирный следопыт, 1926 № 07

Рудокоп Оладья. Рассказ Р. Бич.

— Кто староста твоей смены? — спросил только что прибывший на прииск «Мидас» золотопромышленник Финлей своего компаньона.

Тот указал на человека, приводившего в порядок одну из шлюз в шахте:

— Это старик «Оладья» Симмз, мой старый приятель по Даусону.

Финлей громко расхохотался, ибо человек, на которого ему указали, отличался непомерным ростом, удивительно нескладной фигурой и был одет в неописуемо грязный костюм. Он был без куртки, и его широкие, испачканные штаны еле держались на подтяжках устрашающей ветхости. Обут он был в громадные болотные сапоги не по ноге. Платье болталось на нем так, что казалось, будто от малейшего неосторожного движения оно спадет с него и он возникнет из его пены, как некая Афродита. Лицо его было покрыто жесткой седой щетиной, имевшей такой вид, точно ее подстригли тупыми ножницами, а над этой зарослью величественно подымалась сияющая куполообразная голова.

— Он всегда был лысый?

— Нет. Он вовсе не лысый. Он бреет голову. Раньше он носил длинную гриву, служившую пристанищем всевозможных лесных и прочих насекомых. Это так нравилось ему, что он с каким-то нелепым суеверием избегал парикмахеров и отбивался от них с револьвером в руках. Но вот однажды Хэнк (это его настоящее имя) взялся печь оладьи и при этом так энергично потряс сковородку, что тесто угодило ему прямо в его первобытный лес. Хэнк обрушил на ущелье, где это происходило, такой водопад брани, что его потом пришлось дезинфицировать. С тех пор он известен под именем «Оладьи» Симмза. Теперь он бреет голову начисто, как бильярдный шар. Он прекрасный рудокоп и притом прямой и честный парень.

На «Мидасе» началась промывка золота. Длинные парусиновые рукава вились ручьями от запруды вдоль по дну, похожие на исполинских змей, и шорох гравия в шлюзном желобе мелодично сливался с шумом текущей воды, звоном инструментов и пением стали, впивающейся в скалу.

В больших белых палатках за скалами спали пятьдесят человек ночной смены; на этой работе отдыха не полагалось: работали день и ночь, не признавая ни праздничных дней, ни передышки. Ведь в их распоряжении было только сто дней, — на больший срок Север не допускает хищников врезаться в его недра.

Прииск лежал у подножия прелестных, заросших мохом и ветлами, пригорков; склоны ущелья были усеяны палатками и хижинками, и везде, от водоема до горных вершин, кропотливо и терпеливо люди копали и взрывали почву, и следы их с каждым днем становились заметнее на замкнутом лице пустыни.

Золотопромышленники Финлей и Дэкстри смотрели на эту сцену с глубоким волнением; борьба с неуступчивой почвой за богатейшие сокровища, наконец, увенчалась успехом.

Они взглянули друг на друга и улыбнулись с тем взаимным пониманием, которое сильнее всяких слов.

Старик «Оладья» спустился в выемку, наполнил шайку землею прямо из-под ног рабочих и стал промывать ее в луже; окружавшие наблюдали за ловкими движениями, которыми он вертел шайку. Затем компаньоны высыпали осевший желтый осадок горкой, рассчитали его возможный вес и вновь радостно рассмеялись.

— Давно же я жду этого дня, — сказал старик «Оладья». — Я перетерпел все ужасы пионерства от Мексики до Полярного Круга, но я не жалею об этом, так как теперь мы нашли настоящую жилу.

Пока он говорил, два рудокопа бились над большим камнем, только что вырытыми ими из земли; вычистив и вымыв, они, спотыкаясь, понесли его обратно к очищенному материку. Один из них поскользнулся, и камень рухнул на скрепку, связывавшую шлюзы. Чаны, поднятые выше человеческого роста над материком, поддерживаются сваями и наполнены проточной водой. Если бы один из шлюзов упал, то бурный поток вод унес бы осевшее золото, накопившееся в чанах, и затопил бы материк, вызвав тем самым катастрофу.

Компаньоны увидели, что ряд чанов закачался и нагнулся, но было уже поздно. Они не успели добежать до места катастрофы, когда «Оладья» Симмз с громким криком ринулся вниз по выемке и схватил шлюзный желоб.

Высокий рост пришелся ему как нельзя кстати. Вода била ключом из раз'ехавшихся желобов, — он наклонился и головой приподнял их, придерживая их почти на прежнем уровне. Он дико размахивал руками, взывая о помощи; вода заливала его грязным ледяным потоком; она хлынула ему за сорочку и вздула широкие штаны; казалось, они вот-вот лопнут по швам. Дырявые сапоги его походили на два яростно бьющихся фонтана, при этом он изрыгал неустанный поток сквернословия.

Однако, его скоро вызволили, и он вылез торжествующий, хоть и весь посиневший и с'ежившийся; с его щетины струилась вода, сапоги хлюпали, а поток ругательств все еще рвался из его уст.

— Ну и парень, — шепнул Дэкстри. — Я считаю, что возможность слушать его есть особая привилегия. У него редкий дар.

— Подите, переоденьтесь в сухое платье, — предложили они ему, и «Оладья» направился к палаткам, приседая на каждом шагу, точно он ступал по битому стеклу.

— Ух, — рычал он. — Проклятые сапоги полны гравия.

Он сел и принялся стаскивать сапог, который, наконец, поддался; затем, вместо того, чтобы вытряхнуть содержимое куда попало, он высыпал его в пустую шайку Дэкстри и затем осторожно промыл ее. Туда же вытряхнул он и второй сапог.

В сапогах оказалось удивительное количество осадка, так как струя, бившая из трещины, принесла с собой все сгустки песка и гравия, сосредоточившиеся в этом месте желобов. Большая часть воды, брызнувшей из них, попала «Оладье» за его широкий кушак, спустилась по линии наименьшего сопротивления в сапоги и вылилась из голенищ.

— Промойте, — сказал он. — Дело выгодное.

На дне шайки оказалась порядочная кучка, желтая и блестящая; она была так велика, что среди окружающих рудокопов раздались возгласы восхищения.

— Он набрал по сорока долларов на каждой ноге, — крикнул кто-то.

— Сколько хочешь за ногу «Оладья»?

Старый рудокоп ухмыльнулся во весь свой беззубый рот.

— Друзья мои, золото лучше всего пристает к одеждам и платью. Мне придется вымыть свою одежду и сполоснуть потом грязную воду, так как на моей особе сейчас на сто долларов золотого песку.

Он пошел к берегу, а остальные с песнями вернулись к работе.