Всемирный следопыт, 1926 № 09

Верхом на осетрах. Из туркестанских рассказов Александра Сытина.

III. Добрые осетры.

Весь день плот несло по холодным грязным волнам. Сперва страх заставил старика забыть о голоде. Потом он с'ел лепешку и стал бодрее. Камыш снизу намок, и плот сидел глубже, но Шеримбай обтерпелся и стал думать о водке. Он не заметил как наступил вечер. Взошла багровая луна, и Шеримбай, глядя на нее, запел песенку:

Вот плывут осетры.

Они добрые и плывут на базар.

Они дадут хозяину много денег, а-а, а-а.

И много водки! А-а. А-а!

Потом Шеримбай улегся посреди плота, свернулся в комок и умудрился заснуть, хотя промок до костей.

— Везу рыбу на базар, — закричал Шеримбай.

Когда он проснулся, то не сразу понял, где он. Шеримбай отоспался за все бессонные ночи. Было уже поздно. Солнце поднялось довольно высоко. Плот сидел на мели, и Шеримбай увидел, что до кишлака было верст пять. Если бы плот не сел на мель, рыбака снесло бы далеко ниже.

Шеримбай сдвинул на воду плот, пожевал лепешку и подергал за шнуры. Все было в порядке. Тогда Шеримбай оттолкнулся совсем и быстро поплыл вниз по течению. Скоро на повороте показались глиняные дома кишлака. Шеримбай, как всегда, начал кричать, как будто его режут.

— Ай-яй-яй, — вопил Шеримбай, глядя на пустынный берег. Потом он закричал снова и замахал руками. С берега послышался ответный крик. Шеримбай увидел, как два человека прыгнули в лодку и торопливо погнали ее к плоту. Скоро они приблизились, и рыбак радостно закричал:

— Эг-га! Сегодня я думал, что меня пронесет мимо. Я целую ночь пробыл над водой. Мои старые кости болят от сырости. За то осетры совсем свежие.

— Ничего, ничего, бобай (дед), — отвечал здоровенный малый, наваливаясь на весла. — Доберешься до города, выпьешь русской водки.

Шеримбай промолчал. Он вовсе не хотел хвастать своими барышами. Парни приблизились, и Шеримбай сел в лодку.

Потом они переложили в лодку цыновки, и тут Шеримбай испугался по настоящему. Камыш так намок, что весь был в воде. Половина цыновок была совсем мокрая.

— Шеримбай, — серьезно сказал один из гребцов. — Через десять верст ты непременно утонул бы.

— Кысмет, — отвечал Шеримбай, держа одной рукой лопату, а другой пробуя шнур. Они под'езжали к берегу.

— Ничего, он переплыл бы верхом всю Дарью на осетрах, — сказал подошедший Иргаш.

Шеримбай плюнул в его сторону и промолчал.

Он никак не хотел переплачивать за свое спасение. Он обещал отдать две цыновки, и гребцы должны были этим удовольствоваться. Когда пристали к берегу, целая толпа смотрела на больших осетров, и все помогали Шеримбаю укладывать их на арбу и закрывать от солнца большими лопухами.

— Правда, что ты приехал на них верхом? — приставал к рыбаку какой-то мальчишка.

Шеримбай ничего не ответил. Он взобрался на арбу, запахнул свой халат так, как это делают старые богачи, и отправился в город.

Сом. Рассказ-быль А. Шубникова.

— Нет, я не буду есть сомины, как хотите!..

— Но почему же?

— Я чувствую такое отвращение к этой рыбе, что не могу без содрагания даже смотреть на этот лягушачий рот, огромные усы, на черное скользкое тело…

Такого рода разговор происходил в столовой между матросом речного парохода и его знакомым. Я заинтересовался разговором, и вот, что мне удалось услышать:

— Было это, видно, лет десять тому назад… Я только что поступил кочегаром на пароход Волжско-Камского пароходного товарищества «Гиацинт», куда я перевелся с яхты «Мезень» из-за столкновения с механиком.

Служба на «Гиацинте» мне понравилась: здесь не было таких строгостей, как на яхте, матросы представляли из себя одну дружную семью, и командный состав держался по отношению к нам более терпимо. С матросами я быстро подружился, особенно же я сошелся с одним из них, безусым мальчиком Николаевым, славным, застенчивым, безобидным матросиком, любимцем всей команды… После вахты мы с ним просиживали, в разговорах, целые вечера, пока сон буквально не валил обоих с ног…

Но работы на «Гиацинте» было несравненно больше, чем на яхте. Название пароходика вовсе не соответствовало его внешнему виду: в сравнении с чистенькой, новой, быстроходной яхтой — «Гиацинт» был просто старым разбитым корытом, и мы то и дело должны были чинить какую-либо часть механизма.

Не помню, на какой пристани Волги (небольшая какая-то) — механик послал меня подвернуть гайки на колесах и, так как одному работать было тяжеловато, то велел взять какого-либо дельного матроса.

Я выбрал Николаева. Мы с ним быстро исправили крылья, — скорей, чем пароход успел погрузиться, — и хотели было уже подниматься на палубу, да Николаев неловким движением уронил в воду французский ключ. Так как за такую потерю нам все-таки могло влететь, мы решили достать ключ.

Глубина, где стоял пароход, была небольшая, около полутора саженей, до берега расстояние также было не больше двух саженей. Я нащупал шестом ключ, а Николаев взялся слазить за ним.

Прочно укрепив шест возле нащупанного мною ключа, я навалился на него всею тяжестью моего тела, а Николаев начал спускаться в воду.

Вдруг в воде передо мною какая-то тень мелькнула. Страшный удар вышиб у меня из рук шест, и Николаев исчез…

Я закричал, стал звать на помощь. Матросы прекратили работу и бросились ко мне…

Как только я раз'яснил, в чем дело, капитан сразу распорядился закинуть сети там, где исчез Николаев.

К счастью, вблизи нашлись рыбаки, и приказание было быстро исполнено. Через четверть часа общими усилиями нам удалось вытащить на берег огромного сома, весом в семь-восемь пудов!

Он захватил ногу Николаева в огромную пасть. А все туловище захватить ему не удалось: прежде всего мешала другая нога. Пережадничал.

Когда убили чудовище и извлекли ногу матроса, мы увидели, какою огромною силою обладал сом. Он мог бы захватить человека с головы, и тогда бы только ноги торчали из его громадной пасти. Пасть сома была не менее аршина в поперечнике. А все туловище было длиною более полутора саженей, да не менее двух аршин в обхвате.

Если бы ему удалось схватить Николаева с головы, так нам не удалось бы даже достать и труп его. Теперь же мы могли хоть похоронить беднягу. Жалкое утешение — что человек будет истлевать в земле, а не перевариваться в желудке животного!

А другие, может быть, — и перевариваются?.. Вот почему я и ненавижу сомов, вот почему я не могу есть их мяса: мне все чудится, что в них — человечина!.. И каждый раз Николаева вспоминаю. Хороший был парнишка.

Рыбак, пойманный рыбой. Рассказ Дж. Дункан.

Следующий рассказ правдив до самой мельчайшей подробности. Описанное приключение произошло со мною, когда я отправился ловить лососей в Британской Колумбии. Этим ловом я с семи лет занимаюсь.

Мы с женой расположились лагерем на реке Коунчан, немного ниже старой индейской миссионерской церкви, приблизительно в полумиле от устья реки.

Уже в течение нескольких дней мы наслаждались успешной ловлей, так как бухта Коунчан была полна лососей «кохоэ» и лососей «тайни», ожидавших дождей, чтобы получить возможность пробраться вверх по реке, для метания икры.

Обычно мы старались поймать лососей «тайни» (что на чинукском языке, на котором говорят индейцы-сиваши, означает «великий»), так как этот вид крупнее и ловить его интереснее. Рыбы этого вида обычно весят от сорока до шестидесяти фунтов.

В то утро, о котором идет речь, мы встали приблизительно в пять часов. Жена моя приготовила на керосинке какао, пока я переносил всю снасть в нашу небольшую лодку, вытащенную накануне вечером на берег, и готовил все для утреннего лова. Позавтракав, мы сели в лодку и, при помощи течения, вскоре очутились у устья реки.

Утро было очень холодное, и над гладкой, как зеркало, водой навис тяжелый, влажный туман.

Вокруг нас везде раздавались громкие всплески, когда «тайни» выбрасывались из воды, — звук, от которого сердце каждого рыболова сильнее бьется в груди.

Так как мы оба были сильные гребцы, то быстро доплыли до места, где обычно ловили рыбу, которое лежало на противоположной стороне устья. Держались мы довольно далеко от берега из-за водорослей, растущих на пространстве шириной в несколько сотен метров от края воды. Прибыв на избранное нами место, мы закинули наши лесы. Я ловил лососей ручной лесой со своего места на корме, жена же ловила с середины лодки при помощи восьмифутового удилища, свинцового грузила весом в четверть фунта и ложки Киуель-Стюард № 7. Моя леса была потолще, и грузило немного тяжелее. По обыкновению, я обвязал лесу в несколько оборотов вокруг ноги, чтобы сейчас же почувствовать, как только рыба попадется на крючек.

Мы ловили рыбу приблизительно с полчаса и уже поймали несколько мелких лососей и других рыб, когда внезапно, без малейшего предупреждения, на крючек моей удочки попался прекрасный «тайни». Судя по тому, что я успел рассмотреть, когда он выскочил из воды, я сказал бы, что в нем было не менее шестидесяти фунтов.

В последовавшей за этим возне леса запуталась вокруг моей ноги. Встав на ноги, чтобы попытаться высвободиться, я наступил на лежащую на дне лодки рыбу и поскользнулся. Я даже не сообразил, что со мной случилось, — как потерял равновесие и упал за борт.

Вынырнув на поверхность, я поплыл к лодке, но не успел сделать трех взмахов, как рыба сильно дернула за лесу, так что мне показалось, будто у меня сейчас оторвется нога, и потащила меня в воду. Гребя обеими руками, я свободной ногой пытался выплыть на поверхность, но усилия мои подействовали не больше, чем если бы я попытался сдернуть с места военное судно. Я погружался все глубже и глубже, когда леска ослабела так же внезапно, как натянулась, и я выскочил на поверхность — как раз во время, так как чувствовал, что, если бы еще хоть пару секунд пробыл под водой, легкие мои лопнули бы. Лосось очевидно, повернул назад.

Лодка теперь была приблизительно в пятидесяти шагах от меня. Жена сидела на веслах и, как только она меня увидела, стала изо всех сил грести ко мне. Лодка была уже не дальше двадцати шагов от меня, когда вдруг леса снова натянулась и сильным толчком, едва не переломившим мне щиколотки, снова затянула меня под воду. Барахтаясь изо всех сил, я попытался высвободить свои ноги из опутавшей лесы, но тщетно.

Вдруг я почувствовал, как что-то слизистое коснулось моей щеки, и сразу понял весь ужас моего положения. Рыба тащила меня в область водорослей, где я несомненно запутался бы и умер страшной смертью. Ни один пловец не мог бы высвободиться из их цепких об'ятий.

Удвоив усилия, я попытался достигнуть поверхности. На этот раз я оставался под водой не так долго, как в первый раз: лосось, очевидно, начал уставать. Выплыв снова на поверхность, я увидел, что моя жена отчаянно гребет ко мне.

Все ближе и ближе подплывала лодка, и как раз, когда я решил, что она во время доплывет до меня, рыба снова дернула за лесу и потянула меня под воду. На этот раз я пробыл под водой всего несколько секунд и, вынырнув, увидел лодку всего в нескольких шагах от меня. В это же время я заметил, что быстро двигаюсь по воде: рыба очевидно ослабевала, и у нее уже не хватало силы утащить меня под воду.

После промежутка, показавшегося мне целыми часами, но в действительности продолжавшегося всего несколько секунд, лодка подплыла ко мне, и я смог ухватиться за корму. Одним ударом моего охотничьего ножа, который я оставил на дне лодки, жена перерезала лесу и быстро втащила меня в лодку. Некоторое время я пролежал почти без сознания, сильно измученный и потрясенный.

Не будь моя жена такой отважной и хладнокровной, я не мог бы теперь рассказать эту историю, так как впоследствии мы узнали, что место, на котором жена спасла меня, лежало прямо над опасной областью водорослей. Если бы лосось снова собрался с силами, что несомненно произошло бы через больший или меньший промежуток времени, и потащил бы меня под воду, — я непременно погиб бы среди водорослей.

Прошло порядочно времени прежде, чем нервы мои снова окрепли после этого потрясения. И понятно, я никогда уж больше не ловил лососей при помощи ручной лесы.