Всемирный следопыт, 1929 № 09

СЛОНОВЬЯ МУДРОСТЬ.

Слон — животное хорошо изученное. А между тем есть много черт из жизни диких слонов, которые еще неизвестны и могут быть изучены только путем терпеливого настойчивого наблюдения.

Вот, например, что рассказывает про слонов американец Блэк, проведший много лет в Африке, где он ловил для дрессировки разных зверей, употребляя ружье лишь в случае крайней необходимости для самозащиты, но отнюдь не для охоты.

«В продолжение многих часов я шел следом за тремя слонами, поведение которых меня очень заинтересовало. Один из них, очевидно, был болен. Он шел с трудом. Остальные два его поддерживали и заботливо предоставляли ему середину тропы, где было легче итти. Часов около одиннадцати они остановились для отдыха. Больной слон опустился на колени, вяло протянув перед собой хобот. Его товарищи дремали стоя, широко расставив тумбообразные ноги. Я тоже задремал.

Часа через два здоровые слоны начали тихонько расталкивать больного, понуждая его встать. Но тот не делал ни малейшего усилия, чтобы подняться. Они сцепили свои хоботы с его хоботом и, казалось, всячески убеждали его понатужиться. Напрасно. Наконец один из здоровых слонов повернулся и тихо удалился, словно потеряв всякую надежду. Другой остался. Некоторое время он продолжал понукать больного, но все более вяло, все более безнадежно. Затем он отошел на несколько шагов, остановился, словно раздумывая, и вдруг наклонил голову, бросился на лежавшего без движения товарища и со всего размаху вонзил бивни ему в бок.

Что это было? Гнев? Жестокость? — Нет, я убежден, что слон убил товарища из сострадания. Он понял безнадежность его состояния и вероятно хотел избавить его от мучительной смерти в когтях льва…

В другой раз мы наткнулись в лесу на такую картину. Одиннадцать или двенадцать слонов разных возрастов стояли мирной группой вокруг какой-то большой серой массы, лежавшей на земле. Некоторые из них игриво терлись друг о друга боками, другие ласкали один другого хоботом, вообще это была тихая семейная идиллия. Так как ветер дул в нашу сторону, они не сразу почуяли нас. Но вот одна самка стала принюхиваться, насторожила уши и затрубила. Моментально семейка прекратила свои забавы, и все слоны выстроились таким образом, что образовали стену между нами и тем, что лежало на земле.

Я с интересом наблюдал, держа на всякий случай ружье наготове. Тем временем „нечто“ поднялось с земли. Это оказалась большая слониха. Она направилась в чащу. Рядом с ней семенил маленький новорожденный слоненок. Остальные слоны последовали за ней. Но четверо еще долго стояли, пока самка с новорожденным не скрылись окончательно. Только тогда они удалились.

Я и раньше слыхал от африканских старожилов рассказы о том, что когда самка слона чувствует приближение родов, она удаляется в уединенное место, а остальные члены стада стоят около нее и охраняют, пока детеныш не появится на свет. Я смеялся над этими рассказами, считая их такой же выдумкой, как рассказы о „кладбищах“ слонов. Но после описанной встречи я не решусь утверждать, что дикие африканские слоны не охраняют своих рожениц».

М. Р.

ТАНЦУЮЩИЙ ДРОЗД.

В один из жарких июльских дней, в самый разгар сенокоса я поймал в свежем сене только что оперившегося дрозда. Принес я его домой и поместил в просторную коробку, выстланную ватой. Первое время дроздик дичился, но аппетит у него был прекрасный, особенно любил он мелко нарубленное мясо.

И вот однажды я сделался свидетелем весьма интересного явления. Прирученный дрозд после изрядного обеда и водопития неожиданно стал делать резкие и разнообразные телодвижения: он подпрыгивал то на одной ноге, то на другой, быстро взмахивая серенькими крылышками. Птица странно кружилась, видимо исполняя какой-то своеобразный танец.

Это наблюдение я проверял несколько раз и убедился, что мой дрозд обладал недюжинным талантом танцора. Не знаю, все ли дрозды умеют танцовать, или этим даром обладал только мой дрозд. Впоследствии он улетел в родные леса.

ДЯТЕЛ В РОЛИ ВОЖАКА.

Зимою всем пернатым приходится очень туго не только от холода, но прежде всего от голода. Особенно достается синицам, воробьям, чечоткам, пищухам, поползням и т. д. И вот в некоторых случаях спасителем мелких птиц от голодной смерти является дятел. Он становится как бы вожаком мелких птичьих артелей. В чем же тут секрет? — А вот в чем. Как известно, дятел добывает пищу, продалбливая длинным крепким клювом кору деревьев и вытаскивая из-под нее личинки короедов и других насекомых. Так вот, когда дятел отправляется на промысел и начинает мерно долбить кору, голодные птицы слетаются к нему, следуют за ним и терпеливо ждут, когда он кончит свое пиршество. После него действительно остается еще кое-что и для других голодных маленьких птиц, и они доедают остатки дятлова обеда. Чуть заслышит стайка синичек, чечоток или другой мелкоты стук дятла, живо летит к нему, зная, что их ждет хотя скудная, но верная добыча, а зимой каждый кусочек пищи дорог.

КРОВАВЫЙ МЕД.

В один из жарких июльских дней я зашел к знакомому деду на пасеку, расположенную на опушке леса, километра за два от деревни, в плодовом саду. Пасека была небольшая, всего ульев двадцать, но мед деда Прокопия покупали охотнее других: он обладал удивительной золотистой прозрачностью. Гудение пчел раздавалось в тишине, и под развесистыми яблонями было прохладно. Дед обрадовался мне. Мы сели на старую колоду, и я по обыкновению передал ему две пачки махры и бумагу, за что дед всегда угощал душистым медом с свеже выпеченным хлебом. Так и на этот раз — дед достал чашку с сотовым медом и подал ее мне со словами:

— Погляди-ка, сынок, на мед-то. Уж больно чудной. Впервые вижу.

Я стал рассматривать мед, который имел наполовину красный, наполовину желтый цвет. Красный мед находился в верхних ячейках и местами походил на прозрачный рубин, при чем имел странный терпкий привкус и резкий запах.

— Давно ты его достал и из какого улья? — спросил я деда.

— Да вчера, вон из того улья, что у плетня, — указал он. — Полез я в улей, а пчелы, точно белены объелись, кусаться стали.

Я заинтересовался и попросил деда пойти со мной, он охотно согласился, и вскоре мы тщательно рассматривали раскрытый улей. Мед на вощинах оказался сверху красноватым. Мы вскрыли второй улей — то же самое. Я поймал одну из пчел и осторожно надавил ей на брюшко. Появилось несколько капель красной жидкости.

Я растянулся на траве и стал наблюдать за ульем. Пчелы улетали за плетень по направлению небольшого оврага, заросшего лопухом. С оврага тянуло гнилью и запахом падали.

Пересилив отвращение, я спустился на дно оврага и наскочил на две ободранных лошадиных туши. Трупы были, очевидно, свежие, разложение только начиналось. К моему удивлению я увидел, что падаль была усеяна сотнями пчел, издававших громкое гудение. Одни прилетали, другие грузно улетали по направлению к пасеке. Я слегка ударил хворостиной по трупу. Не успел я опомниться, как туча пчел накинулась на меня. От зверских укусов лицо и руки превратились в бесформенные обрубки. Сломя голову я побежал к реке, как был — в одежде — рухнул в воду и лишь тогда немного избавился от ужасной боли.

Через полчаса, мокрый и опухший, я стоял перед удивленным дедом и рассказывал ему, как это случилось. Дед недоверчиво качал головой. Тогда я взял его за руку и повел к оврагу, где он убедился в правильности моих слов. Час спустя весь облепленный простоквашей и с сеткой на голове я зарывал вместе с дедом падаль.

На следующий день, открыв улей, чтобы выбросить испорченные соты, мы увидели над красным медом тонкий слой желтого. Теперь дед уже не сомневался, что пчелы носили кровь с падали. В довершение всего на полу улья валялось много издохших пчел, со скрюченными лапками, словно в предсмертной агонии. Явление это сильно заинтересовало меня, и я перерыл всю известную мне литературу о пчелах, но нигде не нашел объяснения.

Сообщил В. Савин.

ТОЖЕ СПОРТСМЕНЫ.

Одно время на улицах Ленинграда не редкость было встретить зимой спортсменов, которые в пиджаке и трусиках тренировались вприпрыжку босыми ногами при пятнадцатиградусном морозе. Любопытно, что среди пернатых также существуют в своем роде спортсмены, бодро переносящие сильнейшие холода.

В хвойных лесах таежной полосы СССР и в в горной части Крыма гнездятся оригинальные птицы клесты, по своим повадкам очень напоминающие попугаев[21]. Обращает внимание массивный клюв этих птиц. Верхняя и нижняя его половины загнуты и перекрещиваются наподобие лезвий ножниц. Подобное строение клюва позволяет клестам выщелкивать сосновые и еловые шишки и доставать находящиеся в них семена[22]. В зависимости от наличия корма клесты выводят птенцов в различные времена года, но главным образом в зимние месяцы. В годы с большим урожаем шишек, семян и ягод клесты гнездятся два раза.

Интереснее всего, что в самый разгар зимы, когда от морозов деревья трещат словно залпы выстрелов, или тоскливыми напевами завывают февральские вьюги, хлопотливая чета клестов бывает занята высиживанием будущего поколения крылатых спортсменов. Жизнь в лесу в это время совершенно замерла, снег повис пушистыми хлопьями на густых ветках, однообразное оцепенение зимнего ландшафта сковало местность — и только клесты беспечно распевают песенки. Когда же при тридцатиградусном морозе появятся неоперенные птенцы, то чувствуют они себя повидимому великолепно. Несмотря на суровые условия зимнего периода и крайне стесненные в гнезде движения, молодые клесты-спортсмены не только не замерзают, но даже не знают вероятно наших насморков и гриппов…

А ведь не много, пожалуй, найдется среди нас таких «неоперенных» спортсменов, которые смогли бы героически перенести трескучие зимние непогоды, подобно молодежи у клестов.

Мелитополь.

И. Брудин.