Всевластие любви

Глава 11

На следующий день в ответ на настойчивые просьбы Кейт дать ей какое-нибудь поручение леди Брум послала ее к привратнику, велев отнести ему записку. Кейт была уверена, что в этой записке не содержится ничего серьезного, но, видя, что тетя сегодня какая-то странная, молча взяла ее и отправилась к домику привратника. Она вспомнила, как мечтала раньше пожить праздной жизнью, но, проведя несколько недель в Стейплвуде и вкусив все прелести этой жизни, Кейт поняла, что никогда больше не будет об этом мечтать. Тетушка не поручала ей ничего серьезного, а если и поручала, то Кейт в течение часа справлялась со всеми заданиями. Все остальное время она была предоставлена самой себе и могла развлекаться, как хотела. Она читала, писала, гуляла, шила, играла в волан с Торкилом или просто ничего не делала. Как-то Кейт совершила набег на библиотеку и, откопав там среди старых романов книгу «Упадок и гибель Римской империи», принялась читать ее, преисполнившись благих намерений расширить свой кругозор. Она с трудом одолела первый том и принялась за второй, однако к этому времени пыл ее несколько поугас, и она поняла, что вряд ли ей удастся осилить все шесть томов. Летом прогулки верхом потеряли для Кейт всю свою прелесть – ей было скучно ездить туда-сюда по аллеям; что же касается пеших прогулок, то во всем Стейплвуде не осталось места, которое было бы неизвестно Кейт. Когда же она сказала, что хотела бы осмотреть окрестности Стейплвуда, леди Брум заявила, что отпустит ее не иначе как в сопровождении одного из лакеев, после чего Кейт отказалась от своих намерений. Что касается шитья, то, заделав дырку на платье и заштопав чулки, Кейт поняла, что делать ей больше нечего. Она вполне могла бы сшить себе платье, но не испытывала никакого желания заниматься вышивкой, единственным, по мнению леди Брум, видом шитья, достойным благородной дамы. Игра в волан с Торкилом была скорее наказанием, чем удовольствием, поскольку Торкил играл без всякого азарта и к тому же раздражался, если ему случалось проигрывать. В таких случаях он в негодовании швырял свою ракетку оземь, отрывал перья у волана или в ярости убегал с корта.

В довершение всего Кейт вскоре поняла, что ей совершенно нечего здесь делать. Леди Брум, уговаривая ее погостить в Стейплвуде, уверяла, что у Кейт будет очень много работы, но на самом деле здесь все делали слуги, и притом очень хорошо. Леди Брум поручила Кейт присматривать за слугами, но Кейт быстро поняла, что тетя дала ей это поручение, чтобы только отвязаться от ее просьб. Леди Брум сама следила за слугами и не собиралась никому доверять эту обязанность.

Для Кейт, с детства привыкшей к работе, такое праздное времяпрепровождение стало совершенно невыносимым, но вся беда заключалась в том, что тетя никак не хотела поверить, что ее племянница действительно жаждет заняться чем-нибудь полезным. Привезя Кейт в Стейплвуд и окружив ее роскошью и богатством, леди Брум решила, что больше племяннице ничего не нужно и что она будет наслаждаться тем, чего прежде была лишена. Кейт же была слишком хорошо воспитана, чтобы демонстрировать свое недовольство; кроме того, она и в самом деле наслаждалась комфортом, которого никогда не знала, поэтому тетя считала, что ее племянница всем довольна. Что же касается настойчивых просьб Кейт поручить ей какую-нибудь работу, леди Брум полагала, что они вызваны вполне законным желанием племянницы выразить ей таким образом свою признательность.

Отнеся записку привратнику, Кейт отправилась домой, но не по аллее, а напрямик через парк. Парк был довольно густым; кое-где леди Брум велела посадить кусты рододендрона и азалии, которые теперь как раз цвели, оживляя пейзаж своими яркими красками и наполняя воздух нежнейшим ароматом. Леди Брум, вне всякого сомнения, умела создавать красоту. Приехав в Стейплвуд, Кейт сказала тете, что у нее прекрасный садовник – он разбил замечательные сады и так продумал всю планировку парка, что из разных мест его открывается вид, от которого дух захватывает, но леди Брум презрительно рассмеялась и заявила, что парк и сады распланировала она сама, а потом проследила, чтобы все было исполнено в точности, как она задумала. Это доказывало, что у нее был талант организатора, и когда Кейт стояла, очарованная открывшимся перед ней прекрасным видом, она поняла, почему тетя так любит Стейплвуд – она вложила в него весь жар своей души и всю свою энергию. Тетя показала Кейт первоначальную планировку садов, и та убедилась, что пока тетушка не взялась за дело, сады были разбиты без особой фантазии, парк зарос кустарником и в нем было слишком мало аллей. Леди Брум изменила все до неузнаваемости. Она облагородила и дом, который до нее представлял собой склад старой мебели и картин, в основном плохих и бездарных, среди которых было лишь несколько хороших. Леди Брум превратила этот склад в дом, который не стыдно показать людям, в котором все радовало глаз. Однако Кейт показалось, что сады и парки удались леди Брум лучше, ибо, создав дом, которым можно было похвастаться перед соседями, тетя уничтожила в нем дух семейного гнезда, без которого его обитатели не чувствуют себя уютно и спокойно.

Кейт как раз размышляла над этим, как вдруг перед ней появилась собачка, помесь гончей и сеттера. Она выбежала из-за кустов азалии, но, увидев Кейт, остановилась и замерла с виноватым видом, подняв лапку и поджав хвост, готовая в любой момент броситься вспять. Это был взрослый щенок, и когда Кейт рассмеялась и подозвала его, он с радостью, свидетельствующей о его исключительном добродушии, подбежал к ней и стал прыгать вокруг нее, веселым лаем приглашая поиграть с ним.

Кейт вдруг поняла, что это была первая собака, которую ей довелось увидеть в Стейплвуде. Исключение составляла лишь старая, страдающая ожирением сука из породы спаниелей, принадлежавшая сэру Тимоти. Она жила вместе с ним в восточном крыле и покидала дом, только когда камердинер сэра Тимоти выводил ее на прогулку. Раньше Кейт и в голову не приходило, насколько это все странно, но, гладя щенка по голове и лаская его, Кейт вдруг поняла это.

Увернувшись от щенка, который хотел лизнуть ее лицо, Кейт, смеясь, спросила:

– Ну, сэр, что вы здесь делаете? По моему разумению, вы забрели сюда поохотиться. Ах ты, противная собака!

Щенок тут же признал справедливость этого обвинения, однако энергично запротестовал против слишком сурового приговора, повесив уши и замахав опущенным хвостом. Кейт снова рассмеялась и сказала:

– А, так ты хорошо понимаешь, что тебе здесь нечего делать! Уходи-ка отсюда!

Щенок тут же бросился бежать, и Кейт подумала, что больше не увидит его, но через несколько минут он вновь появился, неся в зубах засохшую ветку, словно оливковую ветвь мира. Он протащил ее по земле и с гордостью положил к ногам Кейт.

– Если ты думаешь, – произнесла Кейт, – что я брошу эту ветку, чтобы ты ее принес, то ты глубоко ошибаешься! Мне эта игра надоест гораздо быстрее, чем тебе. Кроме того, я не должна позволять тебе играть здесь. Нет, сэр, иди домой!

Надеясь смягчить сердце Кейт, щенок отбежал от ветки, не спуская, однако, с нее глаз. Уши его встали торчком, а хвост завилял. Он несколько раз подбегал к ветке, лаем призывая Кейт поиграть с ним в его любимую игру, но вскоре понял, что упорствовать бесполезно и убежал.

Кейт пошла своей дорогой, жалея о том, что в Стейплвуде нет собак, с которыми можно было бы ходить на прогулку, и вспоминая с грустной улыбкой трех шумных собак, живших в доме супругов Астли, которые так веселили всех, но вместе с тем и путались под ногами Кейт и детей, когда они ходили на прогулки. Вдруг воспоминания Кейт были прерваны грубым окриком:

– Стой! Сдавайся!

Она быстро оглянулась, не столько испуганная, сколько раздосадованная, поскольку без труда узнала голос Торкила, хотя он и изменил его. Кузен обожал эту игру, в которую обычно играют мальчишки в школе, но Кейт она не казалась веселой.

– Ради всего святого, Торкил! – воскликнула она. – Когда же вы, наконец, повзрослеете!

Он вышел из-за кустов, размахивая двустволкой, и весело сказал:

– Я вас напугал, кузина, правда?

– Нет, но теперь вы меня и впрямь напугали, – заявила Кейт, с опаской поглядывая на двустволку. – Не направляйте на меня ваше ружье! Оно заряжено?

– Конечно, я вас все-таки напугал! Вы чуть не умерли со страху!

Он положил двухстволку на плечо, и Кейт немного расслабилась. Резким голосом она спросила Торкила, как ему удалось раздобыть ружье.

– Когда слуги обедали, я разбил окно в комнате, где хранится оружие и взял ее! – торжествующим голосом произнес Торкил. – Никто ничего не услышал! Я еще набил полные карманы патронов. Я все могу делать сам. Если мама не хочет, чтобы меня научили стрелять, я сам научусь.

– Торкил, вы не должны этого делать! – сказала Кейт. – Умоляю вас, отнесите ружье на место. Если вам так хочется научиться стрелять, я уверена, что миледи уступит вашей просьбе. Я сделаю все, чтобы убедить ее в том, что это нужно сделать для вашего же блага! Но, поверьте мне, вы выбрали совсем неподходящий способ научиться стрелять. Нужно установить мишень подальше от дома и сада, чтобы не тревожить понапрасну тетю Минерву звуками выстрелов.

– А меня это совсем не волнует! – заявил Торкил. Глаза его блестели, а красивые губы искривила злобная усмешка. – Я повешу мишень там, где захочу. Подумаешь, она волнуется, когда стреляют! Выстрелы, видите ли, слишком громкие! Слишком много ты хочешь, моя дорогая мамочка!

– Торкил, нельзя так говорить о своей матери! – искренне возмутилась Кейт. – Это нехорошо. Кроме того, может быть, она и вправду боится выстрелов, откуда вы знаете? Многие люди, и часто отнюдь не трусы, пугаются внезапных громких звуков!

В эту минуту появился четвероногий знакомый Кейт. Он снова подбежал к ней, держа на этот раз в зубах высохшую тушку крота. Щенок положил свою добычу у ног Кейт, полагая, что этим подарком завоюет ее дружбу.

– Бр! – воскликнула Кейт. – Какой же ты настырный! Мне не нужен твой крот.

– Откуда здесь взялась собака? – пронзительным голосом выкрикнул Торкил.

– Понятия не имею. Я думаю, он удрал из дому и забежал к нам в парк. Он хочет заставить меня поиграть с ним.

– Ненавижу собак! Я его застрелю! – заявил Торкил.

– Застрелите? – вскричала Кейт. – Нет, вы этого не сделаете!

– Нет, сделаю! Это бродячая собака и к тому же бешеная!

– Какая чушь! Она совсем не бешеная, – возмущенно воскликнула Кейт. – Она просто… – начала было Кейт, но тут же замолчала, заметив, что щенок, ощетинившись, рычит на Торкила и пятится назад.

Кейт сделала шаг к щенку, чтобы успокоить его, и в эту же самую минуту Торкил выстрелил. Пуля пролетела в нескольких дюймах от Кейт и щенка, от чего тот в панике бросился бежать, а Кейт застыла на месте. Она была в шоке. Торкил выстрелил еще раз вслед удаляющемуся щенку, но вместо него попал в дерево.

– Дьявольщина! – в сердцах выругался он.

– Как вы посмели стрелять?! – воскликнула Кейт, вновь обретя способность говорить. – Неужели вы не понимаете, что если бы взяли чуть левее, то убили бы меня?

– А зачем вы двигались с места? – мрачно спросил Торкил. – Я не собирался убивать вас.

– О, я вам так признательна за это! – вспыхнув, заявила Кейт.

Торкил начал что-то говорить, но в эту минуту к ним подбежал, задыхаясь, его камердинер, и Торкил замолчал. Баджер, не успев отдышаться, заговорил:

– Нет, нет, сэр! Господин Торкил, не стреляйте, не надо! Отдайте мне ружье.

Торкил быстро повернулся к нему и, направив на Баджера ружье, проговорил сквозь зубы:

– Нет, не отдам, Баджер. Убирайтесь отсюда!

Баджер застыл на месте.

– Вы же знаете, что это глупо, господин Торкил, – произнес он таким тоном, каким говорят с маленькими избалованными детьми. – Будьте хорошим мальчиком, отдайте мне ружье. Что подумает о вас мисс? И что скажет ее светлость, если только узнает, что вы украли ружье сэра Тимоти? Давайте договоримся так: вы мне отдаете ружье по-хорошему, а я возвращаю его на место и никому ничего не говорю.

– Подойдите и заберите его у меня, если сможете! – насмешливо сказал Торкил.

– Мисс, пожалуйста, уйдите! – попросил Баджер Кейт, не сводя глаз с ружья. – Я не отвечаю, если вы пострадаете. Господин Торкил, мисс напугана вашим поведением, а я уверен, что вы этого не хотели!

– Я совсем не напугана, – заявила Кейт ледяным от ярости голосом. – Он уже выстрелил два раза, и ружье теперь не заряжено. – Она подошла к Торкилу и протянула руку. – Пожалуйста, отдайте мне ружье! Или, может быть, вы собираетесь ударить меня прикладом по голове?

Из глаз Торкила исчез злой огонек, и он начал хихикать.

– О кузина, какая же вы шутница! Вечно у вас шуточки на уме! Конечно же, я не стану вас бить прикладом по голове, ведь вы такая красивая!

Кейт взяла у него ружье и протянула его Баджеру, который принял его, не говоря ни слова, но на лице его отразилось облегчение.

– Я пытался застрелить собаку, – объяснил он камердинеру. – Я промахнулся, но совсем немного, Баджер. О, Кейт, милая Кейт, не сердитесь на меня и не уходите! Клянусь, я не хотел стрелять в вас!

– Нет, конечно же нет! – ответила она. – Но до тех пор, пока вы не научитесь управлять своими эмоциями, не надейтесь, что я стану упрашивать вашу мать разрешить вам научиться стрелять! Я лучше посоветую вашей маме убрать все ружья подальше. Вам нельзя доверять оружие, Торкил!

Торкил рассердился на Кейт, но она не обратила на это внимания и ушла, увидев, что к ним бежит доктор Делаболь. У доктора был встревоженный вид, но, увидев, что ружье находится в руках Баджера, он вздохнул с облегчением. Доктор бежал со стороны дома, и когда они с Кейт поравнялись, она была уже далеко от Торкила, и он не мог услышать их разговор. Доктор преградил ей дорогу, и Кейт ничего не оставалось, как остановиться. Делаболь, понизив голос, встревожено спросил:

– Что случилось, мисс Кейт? Я слышал два выстрела!

– Торкил стрелял в собаку, – сдержанно ответила Кейт.

– Ах, только и всего!

– Только и всего?! – воскликнула Кейт таким тоном, словно не поверила собственным ушам. – Поверьте моему слову, сэр, вы слишком равнодушно воспринимаете случившееся! Что касается меня, то я думаю, что это чудовищно! И как только у Торкила поднялась рука на собаку!

– Да, да, он поступил плохо, как вы выразились, чудовищно. Но он, как вы знаете, не любит собак. Он их терпеть не может!

– Собаке он тоже не понравился! – выпалила Кейт. – Этот щенок всячески заигрывал со мной, зато, когда появился Торкил, он ощетинился и начал на него рычать. Вне всякого сомнения, инстинкт подсказал собаке, что этого человека надо опасаться!

– Истинная правда! Удивительно, как у собак развито чувство опасности. Дело в том, что Торкил однажды, будучи еще ребенком, был сильно искусан собакой – большой охотничьей собакой, принадлежавшей сэру Тимоти. Этот случай оставил неизгладимое впечатление в памяти бедного ребенка!

– Однако это не оправдывает его желания убить собаку, принадлежащую кому-то другому, – заявила Кейт.

– Конечно, нет! Конечно, не оправдывает. Однако осмелюсь предположить, что Торкил считал себя вправе убить бродячую собаку, которая, вне всякого сомнения, охотилась на территории его поместья. Вы же знаете, что он, как помещик, имеет такое право! Разумеется, я не оправдываю Торкила! Он поступил очень дурно. Но вы же знаете, мисс Кейт, как легко он выходит из себя! Совершенно перестает контролировать свои поступки! Торкил страдает от раздражения нервов, и если его сильно напугать, то он импульсивно будет защищаться. У меня нет ни малейшего сомнения, что он выстрелил в собаку, не задумываясь.

– Я в этом тоже не сомневаюсь, – сухо проговорила Кейт. – Ему нельзя давать в руки оружие, и я так ему и сказала.

– Конечно нет! Разумеется, нельзя давать! – согласился доктор. – Но, умоляю вас, не бойтесь! Этот случай больше не повторится!

Кейт наклонила голову, показывая тем самым, что хочет пройти, и доктор тут же сделал шаг в сторону и вежливо поклонился ей, снова заверив ее, что ей нечего опасаться.

Кейт двинулась по направлению к дому, она вышла на аллею и медленно пошла по ней. Страха она не испытывала, нет, но была сильно встревожена, поскольку в какой-то момент она уловила в глазах Торкила жестокость. Ее передернуло при этом, но тут же она вспомнила, что, как только щенок убежал, жестокое выражение в глазах Торкила исчезло, причем так быстро, что Кейт засомневалась, не почудилось ли ей это. Торкил направил ружье на Баджера, но Кейт была склонна думать, что он решил просто попугать своего камердинера и не выстрелил бы, даже если бы ружье было заряжено. Торкил, впрочем, должен был знать, что оно не заряжено. Вспомнив обеспокоенный вид Баджера и то, как он уговаривал ее уйти, Кейт поняла, что Баджер испугался не на шутку. Он стоял как вкопанный, готовый к тому, что Торкил нажмет на спуск. Однако Кейт знала, что Баджер был предан Торкилу и состоял при нем с тех пор, как тот стал носить штанишки, поэтому ей, равно как и Баджеру, казалось немыслимым, что Торкил способен выстрелить в него. Это все равно что Сара испугалась бы угроз Кейт, которые та выкрикивала, когда Сара наказывала ее. Кейт вспомнила, как няня реагировала на вспышки гнева своей воспитанницы, и губы ее тронула улыбка. «Только попробуй бросить в меня чернильницу, мисс Кейт, и я отправлю тебя в постель без ужина», – говорила Сара, на которую не производили никакого впечатления угрозы Кейт.

Однако Баджер вел себя совсем по-другому. Он говорил с Торкилом заискивающим тоном и, не спуская глаз с ружья, продолжал уговаривать. Возможно, он от природы был застенчивым и робким, однако Кейт уже имела возможность хорошенько изучить его и знала, что Баджер – отнюдь не из робкого десятка. Основываясь на собственном опыте гувернантки в доме мистера Астли, Кейт подумала, что леди Брум, видимо, ругала Баджера, если он пытался заставить Торкила вести себя как следует. Конечно, это была только догадка, ведь сама леди Брум обращалась с Торкилом очень строго, но Кейт знала, что четверо из пяти матерей бросятся на защиту своего ребенка, если им вдруг покажется, что гувернантка или няня обижает их чадо. Такая непоследовательность вполне могла быть присуща и властному характеру леди Брум – она не желала иметь соперников в Стейплвуде. Возможно, Баджер опасался, что леди Брум, узнав, что он был строг с Торкилом, выгонит его со службы.

Но тут Кейт упрекнула себя в том, что дает волю фантазии, и решила выкинуть этот неприятный случай из головы. Однако ей это не удалось, и пока она шла к дому, в ее памяти возникали некие детали, которым она поначалу не придавала значения. Торкилу не позволялось ездить верхом одному, его всегда сопровождал конюх, а когда они гуляли вместе, всегда поблизости находились доктор или Баджер. Неожиданно Кейт вспомнила другой случай: в ту ночь, когда разразилась гроза, Кейт была напугана душераздирающим криком и, бросившись к двери, обнаружила, что она заперта. На следующее утро Баджер выглядел так, словно с кем-то подрался. Доктор Делаболь сказал, что Баджер, напившись, становится ужасно заносчивым, и прозрачно намекнул, что камердинер Торкила получил синяки и шишки во время обыкновенной потасовки в таверне. Но мистер Филипп Брум поставил слова доктора под сомнение, заявив, что никогда не видел Баджера пьяным. Доктор отпарировал этот словесный выпад, но было видно, что он защищался, и, когда вошла леди Брум, доктор был рад, что неприятный для него разговор прервался. Кейт подумала, что Торкил, которому снились кошмары, проснулся от ужаса и бросился с кулаками на Баджера. Если это так, то он, наверное, на короткое время потерял рассудок или действовал во сне как лунатик. Кейт вспомнила, что старшей дочери Астли снились ужасные кошмары по ночам и она становилась совершенно неуправляемой до тех пор, пока кому-нибудь не удавалось ее разбудить. Кейт думала, что это детская болезнь, от которой девочка избавится, когда вырастет; да и доктор заверил ее в этом. Торкилу, страдавшему от частых головных болей и от своего неуравновешенного характера, снились по ночам ужасы, и от него вполне можно было ожидать таких приступов ярости, даже жестокости, когда человек не способен контролировать себя. Не зря же мистер Филипп Брум сказал, что он может быть очень жестоким, и предупредил, чтобы она была осторожна. Кейт вспомнила, что тогда не придала словам Филиппа никакого значения, и лишь теперь поняла, что Филипп предупреждал ее не зря. В душу Кейт закралось ужасное подозрение, что Торкил не совсем нормален, но она тут же постаралась отогнать эту мысль и стала убеждать себя, что неуправляемые приступы гнева, скорее всего, возникают из-за плохого здоровья Торкила и чрезмерного потакания всем его капризам, а не потому, что у него больная психика. Кейт неожиданно захотелось спросить Филиппа, что он имел в виду, советуя ей быть осторожной, но она тут же подавила в себе это желание. Подозрение, пришедшее ей на ум, было слишком страшным, чтобы его обсуждать.

В это мгновение Кейт услыхала за спиной топот копыт и, обернувшись, увидела, что ее обгоняет Филипп в своем экипаже, запряженном парой лошадей. Решимость Кейт обсудить с ним взволновавшую ее проблему ослабела, а когда он поравнялся с ней и заговорил, все мысли о кузене тут же вылетели из ее головы.

– Я приехал за вами, кузина Кейт! – заявил Филипп. – В Маркет-Харборо я встретил одного замечательного старого джентльмена, который очень хочет видеть вас. Вы не возражаете, если я отвезу вас к нему?

– Старого джентльмена, который хочет видеть меня? – в изумлении повторила Кейт. – Вы, наверное, ошибаетесь. Я не знаю никаких старых джентльменов!

– Боюсь, кузина, вы начинаете зазнаваться! – сказал Филипп, подначивая ее. – А я этого от вас никак не ожидал! Более того, я заверил мистера Нида, что его опасения на этот счет совершенно лишены оснований!

– Мистер Нид? – радостно воскликнула Кейт. – Здесь? Он приехал, чтобы повидать меня? О, как же я рада! А Сара с ним?

– Нет, он приехал один. Так вы едете?

– Да, если позволите. Жаль, что вы не привезли его сюда.

– Я хотел привезти, но не смог убедить его. Он думает, что вы не захотите его видеть.

– Я не захочу его видеть! – воскликнула Кейт. – Как он мог такое подумать! После того, как я снова и снова писала Саре, умоляя ее ответить!

– А она что, так и не ответила?

– Нет, и хотя тетушка говорит, что все это пустяки, я ужасно беспокоюсь, не случилось ли чего с Сарой. Тетя говорит, что я слишком многого хочу, ожидая писем от людей «низшего порядка», как она их называет. Она считает, что раз я написала Саре, что счастлива здесь, то няня должна быть благодарна тете Минерве за то, что она избавила ее от ответственности за меня и от необходимости меня содержать. Но я не могу поверить, что моя дорогая Сара способна так быстро… и легко забыть меня, и я все думаю – может быть, она заболела или даже умерла! Бога ради, скажите, кузен Филипп, может быть, мистер Нид привез мне известие о смерти Сары?

– Не думаю. Судя по его словам, он сам приехал сюда, чтобы узнать, не больны ли вы и живы ли вообще. Я уверил его, что с вами все в порядке, но я считаю, Кейт, что вам лучше поехать в Маркет-Харборо и поговорить с ним самой.

– Конечно же я поеду! – с живостью ответила Кейт.

Филипп протянул ей руку, и Кейт подала ему свою. Она уже собиралась сесть в экипаж рядом с ним, как вдруг засомневалась и спросила, глядя на Филиппа:

– А может быть, надо сказать тете? Спросить у нее разрешения поехать в Маркет-Харборо?

– Нет, дитя мое, этого-то делать как раз и не следует! – ответил он, крепче сжимая ее руку и побуждая Кейт сесть в экипаж. – Я ее хорошо знаю, Минерва изобретет какой-нибудь предлог, чтобы не дать вам возможности побеседовать с мистером Нидом.

– Она не сделает этого! – с жаром воскликнула Кейт, усаживаясь рядом с Филиппом.

– Думаете, не сделает? – спросил он, набрасывая легкую шаль на ее колени и поворачивая лошадей. – Может быть, вы и правы, но, по моему разумению, леди Брум или поедет с вами вместе в Маркет-Харборо и не даст вам поговорить с мистером Нидом наедине, или – что кажется мне более вероятным – пошлет за ним экипаж и его привезут в Стейплвуд. Подавленный его великолепием и непрерывной опекой со стороны леди Брум, мистер Нид придет в замешательство и забудет, зачем приехал. Хотя, судя по первому впечатлению, – задумчиво добавил Филипп, – не думаю, что мистера Нида так уж легко смутить.

Услышав эти слова, Кейт рассмеялась:

– Истинная правда, сэр. Это в высшей степени невозмутимый старик. Со мной он был сама доброта, и я его очень люблю!

– Это меня не удивляет, – произнес Филипп. – Мне он очень понравился.

Кейт повернула голову и внимательно посмотрела на Филиппа:

– Правда? Конечно же, он не мог вам не понравиться! Но как же вы его встретили, сэр?

– О, по чистой случайности. Когда я отправляюсь по делу в Маркет-Харборо, я всегда оставляю лошадей в гостинице «Ангел». Зайдя сегодня туда за своим экипажем, я увидел во дворе мистера Нида, оживленно болтавшего с одним из конюхов, с которым он, как выяснилось, состоял в приятельских отношениях. По-видимому, мистер Нид спрашивал у него, как добраться до Стейплвуда и что за люди эти Брумы, поскольку когда я вышел из гостиницы, то услышал, как конюх говорит мистеру Ниду:

«Вот идет мистер Филипп Брум. Почему бы тебе не спросить у него?»

– И он спросил?

– Нет, да впрочем, это и понятно, ведь он хотел разузнать, что думают люди о моем дяде и о Минерве. Он сказал мне, что он – свекор вашей Сары и что она очень беспокоится, живы и здоровы ли вы, и хорошо ли вам в Стейплвуде?

– И что же вы сказали ему? – спросила Кейт. От волнения у нее перехватывало дыхание.

– Я ответил мистеру Ниду, что, насколько я знаю, вы пребываете в добром здравии. Что же касается вопроса о том, хорошо ли вам в Стейплвуде, я не решился за вас ответить, но предложил ему самому убедиться в этом. Я сказал, что могу взять его с собой в Стейплвуд, однако мистер Нид отказался, заявив, что не хочет появляться в доме Брумов без приглашения. Поразмыслив, я понял, что у него есть причины отказываться от поездки в Стейплвуд, и пообещал ему, что непременно сообщу вам о его пребывании в Маркет-Харборо и посмотрю, как вы на это отреагируете.

Кейт ничего не ответила и погрузилась в раздумья. Разговор прервался – сразу же за главными воротами Стейплвуда дорога круто поворачивала, и управление упряжкой заняло все внимание Брума. Вскоре копыта лошадей зацокали по дороге, ведущей в Маркет-Харборо, но Кейт молчала, а Филипп не решался прервать ее размышления. Кейт сидела рядом с ним, глядя перед собой и хмурясь. Изредка она машинально поднимала руку, чтобы поправить шляпку, которую ветер пытался сорвать с ее головы, несмотря на то, что она была крепко завязана лентами под подбородком. Наконец Кейт спросила, стараясь, чтобы голос ничем не выдал ее волнения:

– Он сказал… вы, помнится, мне что-то говорили, но, видимо, я вас не поняла… что Сара не получала моих писем, не правда ли, сэр?

– Она получила только самое первое письмо, которое вы отправили из Стейплвуда сразу по приезде туда.

– Я помню это письмо. – Кейт снова замолчала, но через некоторое время она спросила: – Кузен Филипп, скажите, не могут ли на почте отправить письма не по тому адресу или… или вообще затерять?

– Такое случается очень редко, только в тех случаях, когда на конверте указан неправильный адрес.

– Я тоже так думаю. Значит, мои письма не попадали на почту. Тетушка велела мне класть письма на стол в холле для того, чтобы Пеннимор отнес их на почту, и я так и делала, но мне и в голову не могло прийти… – Кейт замолчала, а потом спросила:

– Кузен, возможно ли, чтобы тетя взяла мои письма и порвала их?

По тону Кейт Филипп понял, что ей очень хочется, чтобы он уверил ее, что этого не может быть, но он холодно ответил:

– Я думаю, что это не только возможно, но скорее всего так и было.

– Но почему?

Филипп взглянул на нее.

– Я уже говорил вам сегодня утром, Кейт, что для Минервы очень удобно, что вы совершенно одиноки в этом мире. Я думаю, что миссис Нид предана вам всей душой, и мне кажется, что, если бы она узнала, что вам плохо или от вас требуют сделать шаг, который противен вашему желанию, она тут же примчалась бы, чтобы спасти вас, не испугавшись даже заносчивого нрава леди Брум.

– Дорогая Сара! – вздохнула Кейт, и легкая улыбка тронула ее губы. – Это на нее похоже!

– Поверьте мне, Минерва это тоже хорошо понимает.

– О нет, нет! Она ведь сказала Саре, что будет всегда рада видеть ее в Стейплвуде, если она захочет приехать повидаться со мной.

– Я даже слышу, как она это произнесла. И при этом прекрасно знала, что Сара вряд ли решится на такое путешествие без приглашения и, уж конечно, никогда не приедет в Стейплвуд, если ваша с ней переписка будет прервана.

Ломая руки, Кейт воскликнула:

– Не говорите так! Я не могу и не хочу этому верить! Это так ужасно, так гнусно!

– Ну хорошо, Кейт. Я не буду ничего говорить.

– Но вы ведь уже сказали это, и я не смогу забыть ваши слова, потому что… потому что…

Слова замерли на устах Кейт, и Филипп договорил за нее:

– Потому что в глубине души вы понимаете, что это правда.

– Нет, нет! Я так не думаю, но мне кажется, что доля правды в ваших словах все-таки есть. Если письма были перехвачены не тетушкой, тогда кем же? И… и кто, кроме нее, мог украсть письма Сары ко мне? Пеннимор приносит ей почтовую сумку, тетя открывает ее и сортирует письма. Сегодня утром я спросила ее, нет ли для меня писем, и она ответила, что нет. Неужели, зная, как я беспокоюсь, она могла так жестоко обманывать меня? Моя душа протестует против этого! Вы, я знаю, не любите и презираете тетю Минерву, но…

– Вы ошибаетесь, – перебил ее Филипп. – Я ее, конечно же, не люблю, но отнюдь не презираю! Она не только женщина железной воли, но к тому же еще и очень умная. Я уверен, что Минерва не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего. Вам пойдет на пользу, мое бедное дитя, если вы узнаете эту ужасную правду.

Кейт жестом показала, что не желает слушать Филиппа, и какое-то время они ехали молча. Когда же он снова заговорил, то в его словах не было и намека на предыдущий разговор, а голос звучал весело, и Кейт начала потихоньку успокаиваться. Ей удавалось отвечать ему беспечным тоном, но Кейт знала, что, когда она останется одна, невеселые мысли снова одолеют ее. Ей необходимо будет, уединившись в своей спальне, спокойно обдумать все, что сказал ей Филипп, и сопоставить его слова с тем, что она знает о леди Брум. А пока лучше всего забыть этот разговор и постараться отвечать на неожиданные замечания Филиппа, демонстрируя хотя бы видимость интереса. Впрочем, это не составило для Кейт труда, ибо Филипп очень смешно описал мистера Нида, который в своих многочисленных одежках напоминал луковицу. Кейт рассмеялась, и ей стало легче.

– Если он и вправду напомнил вам луковицу, – с многозначительным видом заявила Кейт, – значит, он надел на себя самые лучшие свои одежды! Я рада, что мистер Нид вам понравился. А ведь он вам понравился, правда?

– О, несомненно! Занятный старый джентльмен, язычок у него остер как бритва!

– Да, острее не сыщешь, – согласилась Кейт. – Иногда люди обижаются за его откровенность и за то, что он очень любит употреблять жаргонные выражения, которые просто шокируют Сару! Когда я жила с ними, Сара всякую минуту опасалась, что он ляпнет при мне что-нибудь неприличное. Однако мистер Нид ни разу не сказал такого, что заставило бы меня покраснеть, хотя должна признаться: я переняла у него много словечек, которые, по мнению Сары, ужасно вульгарны. Я надеюсь, он был вежлив с вами?

– Разумеется. Но что особенно важно, он не заискивал передо мной, и мне это очень понравилось. Я знаю, что он отнесся ко мне с определенной долей скептицизма, и я подозреваю, что он считает меня подростком. Многообещающим, но незрелым подростком!

– Ну тогда он был с вами предельно вежлив, – сказала Кейт, и в глазах ее сверкнул лукавый огонек. – Слышали бы вы, как он разговаривает со своими внуками! А своего единственного сына Джо называет просто олухом! Что, – добавила Кейт, поразмыслив немного, – соответствует истине, конечно. Но Джо такой добрый и такой хороший!

– Мне очень хотелось бы услышать, как мистер Нид разговаривает со своими внуками, и я мечтаю встретиться с ними, и с Джо, и с Сарой, – ответил Филипп.

– Однако вряд ли вы когда-нибудь встретитесь, – заметила Кейт.

– Как знать! Всякое в жизни бывает, – ответил Филипп.