Вспышка. Книга вторая

ДЭЛИЯ 1977–1978

Утро. Двадцать две минуты десятого. Первый день кинофестиваля, который продлится две недели.

Как всегда в это время года, Канн был охвачен безумием. Вестибюль отеля «Карлтон» превратился в настоящий ярмарочный городок, где над головой развевались знамена, рекламирующие различные фильмы. Голова шла кругом от всевозможных рекламных афиш, размещенных на выставочных стендах, снаружи вдоль набережной Круазетт реяли флаги всех стран, а тротуары были заполнены толпами людей. Растянувшаяся на несколько миль вдоль широкого, обсаженного пальмами проспекта Корниш, дорожная пробка своими разъяренными автомобильными гудками напоминала симфонию в духе манхэттенской безысходности. Город был отдан на растерзание киношникам и на протяжении последующих двух недель превратился в рынок по заключению дорогостоящих сделок покупки, продажи и бартеру, а также подписанию договоров о финансировании. Воздух был напоен изысканными запахами, а по лазурному небу в сторону Италии плыла череда легких облаков.

Дэлия стояла на отведенной под завтраки террасе отеля «Карлтон», чувствуя себя загнанной в угол жужжащим и щелкающим роем камер, которые медленно надвигались на нее, подобно какому-то стоглазому чудовищу. Микрофоны со своими щупальцами были так близко, что, казалось, еще чуть-чуть – и она лишится эмали на передних зубах. За дорогими «роллейями», «лейками», «никонами» и видеокамерами репортеры являли собой одну нетерпеливую нечеловеческую массу.

Она пробежала пальцами по волосам и покачала головой. Ее блестящие, черные как смоль, роскошные волосы были причесаны на прямой пробор и свободно ниспадали на плечи, завиваясь в шикарные локоны, как у мадонн на полотнах Мурильо. Но ее изящное овальное лицо было живым, и блеск в глазах был решительно непохож на взгляд мадонны, а искры негодования придавали ее чертам особую фотогеничность. На ней была блуза с расшитым бисером, плотно облегающим лифом цвета морской волны. Широкая алая кожаная юбка с огромным бантом гармонировала со свободными, ручной работы, сапогами из мягкой кожи на высоких каблуках, которые увеличивали ее и без того внушительный рост.

Хотя внешне она была воплощением изысканности и самообладания, на самом деле едва сдерживалась, чтобы не взорваться. В эту минуту Дэлия Боралеви являла собой крайне разгневанную и раздраженную кинозвезду.

Во-первых, ей было совсем не просто согласиться на пресс-конференцию и еще труднее выставить себя на всеобщее обозрение в такой ранний час, когда во рту у нее еще не было ни крошки. Капли, которые она закапала в свои изумрудные глаза полчаса назад, убрали красноту – результат перелета через несколько часовых поясов, однако резь осталась, а маленькая чашечка черного кофе без кофеина, которую она имела глупость позволить себе, жгла теперь ей желудок. Но что было совсем плохо, так это то, что Жером Сен-Тесье – гореть ему всю жизнь в аду, дряни такой, – который должен был быть рядом с ней, чтобы держать в узде журналистов и придавать конференции хотя бы подобие порядка, – так и не появился. Ни звонка, ни записки – ничего. Заставив представителей прессы ждать в течение двадцати минут в надежде па его появление, она больше не могла тянуть ни минуты, ощущая, как с каждой новой секундой растут их враждебность и нетерпеливость. И она их даже не винила. В городе собралось столько знаменитых и красивых лиц, что для интервьюирования и фотографирования их всех просто не хватило бы времени. В отсутствие Жерома ей самой придется удовлетворять любопытство журналистов, предоставляя им материал для журнальных колонок и свободного эфирного времени, и при этом заставлять их косвенно (а значит – бесплатно) рекламировать «Красный атлас».

При мысли об этом ее охватил новый приступ гнева, вызвавший румянец на щеках. Чем бы он – черт бы его побрал – ни был занят и что бы его ни задержало, – этот паразит в любом случае должен был найти способ вырваться и быть здесь, рядом с ней, там, где было его место. Ведь именно он, будучи продюсером и режиссером «Красного атласа», организовал эту встречу с прессой.

В конце концов, невзирая на два несчастья, постигших ее в последнюю минуту: спущенные петли на зеленых кружевных чулках и отсутствие одной из ярких стеклянных бусинок на лифе – она откинула назад свою черную как смоль гриву и решительным шагом вышла навстречу журналистам.

Репортеры, явно упиваясь своей шумной наглостью, как стая голодных волков накинулись на Дэлию; им пришлось объехать чуть не полмира, для того чтобы добраться до нее, и теперь они знали, что она по праву принадлежит им. Задавая вопросы, они пытались перекричать друг друга, и она с огромным трудом пыталась выделить какой-нибудь один голос из обрушившегося на нее звукового вала. Жужжание камер только усиливало общую сумятицу, а находившиеся на террасе зеваки стали собираться вокруг, чтобы узнать, в чем дело, и уж, конечно, только усугубили и без того балаганную атмосферу.

Дэлия ткнула пальцем в самую громогласную крикунью, и остальные сразу же замолчали, боясь пропустить хоть одно ее слово.

– Рената Шлаак, журнал «Шпигель», – представилась высокая, мужеподобная женщина с резким немецким акцентом. – Мисс Боралеви, ваше настоящее имя Дэлия Бен-Яков. Почему вы используете фамилию Боралеви?

– Полагаю, из стремления подчеркнуть определенную тенденцию. – Голос Дэлии звучал громко и отчетливо, она говорила медленно, чтобы репортеры успевали записать в своих блокнотах ее ответ. – Это фамилия моей бабушки, которая была актрисой в царской России и которая сократила ее до «Бора», поскольку оно звучало менее… менее по-еврейски, грубо говоря. Это также и фамилия моей матери, она вовсе отказалась от нее по настоянию Оскара Скольника, которому принадлежала киностудия «ИА». В начале моей карьеры я была полна решимости вернуть эту фамилию из небытия. К тому же все знают, что моя мать – Тамара Бен-Яков. Когда я начинала, мне хотелось проявить свою самостоятельность. Если бы я использовала фамилию Бен-Яков, люди сразу же сообразили бы, в чем дело, и поняли, что я – дочь Тамары, А мне в то время этого вовсе не хотелось. Я хотела, чтобы мой собственный талант говорил сам за себя… Следующий вопрос… – Дэлия оглядела лес яростно взметнувшихся рук и указала на молодую женщину с вьющимися волосами, стоявшую в заднем ряду.

– Тоска Лидель, «Тэтлер». Возвращаясь к вашей матери… насколько мне известно, она не только является министром культуры вашей страны, но также много сил отдает развитию театрального искусства Израиля. Не могли бы вы остановиться на этом поподробнее?

– Да, могу. Моя мать считает, что театры Израиля, несмотря на свою молодость, располагают неисчерпаемыми талантами, и старается помочь им стать основной силой в индустрии развлечений. В последнее время она также много сил отдает расширению нарождающейся киноиндустрии Израиля. Но она тверда в своем намерении оставаться за кулисами, а не на сцене и не перед камерой… Следующий вопрос…

– Айрис Коуэн, «Холливуд рипортер». Не собирается ли ваша мать вернуться к активной деятельности?

– Моя мать никогда не оставляла ее, мисс Коуэн. Она ни на один день не прекращала работать. Но, если вы хотите знать, собирается ли она вернуться в Голливуд и начать сниматься в кино, боюсь, она ни разу не заговаривала со мной об этом. Ее вполне устраивает ее закулисная роль… Следующий вопрос…

– Джон Картер, журнал «Тайм». Говоря о последнем фильме с вашим участием под названием «Красный атлас»… он получил самую скандальную известность и не только был осужден Ватиканом, но против него выступили также многие проповедники, принадлежащие к различным фундаменталистским церквям. Как вы полагаете, будет ли такого рода известность способствовать прокату этого фильма за рубежом?

– Не могу ответить на этот вопрос, пока нет результатов кассовых отчетов, но хотелось бы выразить предположение, что это осуждение не сможет нанести вред успеху фильма. Скорее, вызовет к нему больший интерес… Следующий… дама в желтом платье, пожалуйста…

– Тина Смит, «Вэрайети». Мисс Боралеви, как вы считаете, существует ли вероятность того, что вы и ваша мать сниметесь в одном фильме? Если представится подходящий проект.

– Не могу ответить на ваш вопрос, поскольку пока такой случай не представился. Но думаю, что ответ будет отрицательным. Как я уже говорила, моя мать больше не заинтересована в съемках… Следующий вопрос…

– Лорен Эснес, «Фэрчайлд пабликейшнз». Какова была реакция ваших родителей, и в особенности вашей матери, когда вы впервые объявили им о своем желании работать в шоу-бизнесе? Поддержали ли они вас или постарались переубедить?

– Я помню, когда впервые почувствовала, что хочу стать актрисой. Мне тогда было восемь лет, и я только что посмотрела «Римские каникулы» с Одри Хэпбёрн в главной роли. После этого я захотела стать Одри Хэпбёрн. Я делала все возможное, чтобы быть на нее похожей, даже зачесывала наверх волосы и морила себя голодом, что, конечно, было смешно. Но с тех пор желание стать актрисой не оставляло меня. Моя мать пыталась отговорить меня, как это делают многие родители, имеющие отношение к шоу-бизнесу, но, после того как я прошла военную подготовку в Израиле, мое решение стало бесповоротным. Я намеревалась отправиться в Нью-Йорк или Голливуд, и мой отец, видя, что отговорить меня не удастся, вручил мне пять тысяч долларов и билет в одну сторону до Нью-Йорка… Следующий вопрос…

– Изабель Ретцки, «Пари матч». Мне бы хотелось задать двойной вопрос, мисс Боралеви. Вы снялись в шести фильмах Жерома Сен-Тесье. Первое: собираетесь ли вы снова сниматься в его фильмах, или вы считаете, что в будущем вам стоит поработать с другим режиссером? И второе: не секрет, что на протяжении нескольких лет вас связывают с мистером Сен-Тесье определенные отношения. Следует ли расценивать его отсутствие на этой пресс-конференции как разрыв этих отношений?

«Сука! – подумала Дэлия. – Гиена!»

Ей никогда не удавалось схватиться с репортерами, которые делали карьеру, копаясь в чужом грязном белье. Она считала это самым отвратительным и недозволенным способом зарабатывать на жизнь.

Сыпавшимся на нее вопросам, казалось, не будет конца. Когда же с начала пресс-конференции прошло более получаса, она положила конец этому безумию и отправилась прямиком в номер, который заказал для них Жером, но в котором ни один из них не жил, – во время фестиваля отель слишком напоминал балаган и никоим образом не мог предоставить им той степени уединения, в котором они нуждались. Жером использовал номер в качестве офиса, где мог обсуждать сделки, касающиеся финансирования и проката, со всеми заинтересованными лицами.

Дэлия беспокойно рыскала по номеру, слишком часто подходя к окну и бросая взгляды на флаги, развевающиеся вдоль набережной Круазетт. Берег был на удивление пустынным, но тротуары заполнены людьми, а дорожные заторы стали еще безнадежнее. Гнев ее нарастал. Они планировали провести прошлую ночь вместе на вилле, которую сняли в Антибе, но перед самым ужином он уговорил ее отпустить его на важную встречу с людьми, которые, возможно, станут финансировать его новый фильм. Ей пришлось ужинать в одиночестве, после чего она продолжала его ждать, но в конце концов сказалась разница во времени и она отправилась в постель одна. В семь утра, когда ее поднял пронзительный звонок будильника, Жерома по-прежнему не было, его половина кровати была не тронута, подушка не смята. И ни записки, ни звонка.

И теперь она все еще ждала его. Ждала и ждала. В конце концов, чувствуя, что ее гнев скоро достигнет высшей точки, а кровяное давление повышается, она скинула сапоги и опустилась на ковер, широкого разведя колени. Пора направить энергию в нужное русло, а не то возникнет дисбаланс, что может привести к серьезному эмоциональному расстройству.

Она закрыла глаза и принялась глубоко дышать, нахмурив от усердия брови, пока не почувствовала, что в голове понемногу проясняется. Сначала упражнения, которые сделают ее тело гибким. Затем медитация, которая расслабит ее мозг и за которой последует заключительная часть терапии – касание определенных точек на теле. Так учил Тоши Ишаги, ее врач-японец, специалист по стрессам. После окончания упражнения заблокированная отрицательная энергия будет выпущена наружу, очистив организм от чуждых эмоций и избавив ее от стресса.

Она наклонилась в сторону, положила одну руку за голову, а ладонь второй руки прижала ко лбу. Медленно, крайне медленно она почувствовала, как возвращается к норме пульс и снимается напряжение. На какое-то время она почти забыла о Жероме и о том, как он бросил ее в трудной ситуации.

Они познакомились в Нью-Йорке восемь лет назад. Это произошло в небольшом захудалом кинотеатре на Седьмой стрит, где демонстрировались две классические черно-белые ленты. Это было ее первое посещение кинотеатра повторного фильма, и туда ее привело рекламное объявление, которое она увидела в «Вилледж войс». Тогда у них проходил фестиваль фильмов с участием Тамары, и они показывали по два ее фильма в день. В то воскресенье шли «Вертихвостка» и «Анна Каренина». Посмотрев обе картины, Дэлия была совершенно очарована ими и вышла из зала с влажными от "слез глазами, не в силах поверить, что изысканное создание, которое она видела на экране, и в самом деле была Тамара, ее строгая мать.

Минут за десять до окончания «Анны Карениной», Дэлия прослезилась и, когда в зале зажегся свет, заторопилась к выходу, не желая, чтобы кто-либо заметил ее слезы. Тогда-то она и наткнулась на высокого молодого человека со взъерошенными волосами и в очках в круглой проволочной оправе. Получилось так, что они столкнулись на выходе из зала. Он, как и подобает джентльмену, отступил в сторону, уступая ей дорогу. Спотыкаясь, Дэлия вышла на яркое зимнее солнце: высокая, обманчиво небрежная фигура, увенчанная водопадом блестящих прямых черных волос. Тогда на ней была пуховая военная куртка, вся в огромных карманах и воинских нашивках; на щеках были заметны подтеки черной туши для ресниц. Она безуспешно пыталась вытереть слезы кончиками пальцев.

Ее вид пробудил в нем рыцарские чувства и, приблизившись к ней, он торжественно протянул ей чистый носовой платок. Дэлия без слов выхватила его у него из рук, отвернулась и шумно высморкалась.

– Вы всегда плачете в конце слезливых фильмов? – спросил он с сильным французским акцентом.

Она медленно повернулась и моргнула.

– Я плачу только на свадьбах и похоронах, – фыркнула она. Затем легкая улыбка тронула ее губы. – И на фильмах с плохим концом.

– А это был худший из всех возможных плохих концов. – Он дотронулся до ее щеки. – У вас здесь тоже тушь.

– Ой! – Дэлия быстро смочила носовой платок слюной и принялась водить им под глазом, размазывая грязь. – Ну вот. – Она подняла на него свое запачканное лицо. – Теперь у меня приличный вид? – И посмотрела на него своими по-прежнему влажными от слез глазами.

– Лучше не бывает. – Он усмехнулся, найдя, что черное пятно выглядит очень привлекательно. – Вы ходили сюда все эти пять дней?

Она покачала головой.

– Я только сегодня узнала об этом. А вы видели все фильмы?

Он кивнул.

– Полагаю, вы один из… фанатов Тамары.

– Ну, я могу принимать ее фильмы, а могу и нет.

– Значит, вам они не нравятся?

– Они интересны с исторической точки зрения, но, думаю, она в них переигрывает. Как Гарбо или Дитрих. Слишком много кривлянья.

– Тогда так было принято, – проговорила Дэлия, немедленно встав на защиту матери. – Если бы она снималась сейчас, все было бы по-другому. Более естественно.

– Как бы то ни было, это чисто теоретическое утверждение, вы согласны со мной? Дело в том, что Тамара больше не снимается в кино. Возможно, это и хорошо. Лучше создать ауру тайны, чем ударить лицом в грязь и провалиться, правда?

– Она бы не провалилась! – решительно воскликнула Дэлия, и ее изумрудные глаза вспыхнули, как драгоценные камни. – Она бы никогда не провалилась!

Он рассмеялся.

– Кажется, передо мной самая верная и преданная ее поклонница. – Он помолчал. – Как насчет чашечки кофе?

Дэлия с сомнением посмотрела на него.

– Как я могу быть уверена, что вам можно доверять?

– Потому что мы отправляемся в ресторан или кафе, а не ко мне домой. Вы всегда сможете позвать на помощь или убежать. Что вы на это скажете?

Она кивнула.

– Я знаю один уютный польский ресторанчик на Первой стрит, где бабушки подают крепкий чай с домашними пирогами.

– Звучит слишком… слишком серьезно. Знаете, чего бы мне в самом деле хотелось? Какая моя самая большая в жизни слабость?

Он слегка улыбнулся.

– Не имею ни малейшего представления, хотя мне бы очень хотелось это узнать.

– Картофельную соломку «фри» на французский манер, как готовят в «Макдональдсе» или в «Бургер Кинг». Тонны и тонны этих воздушных соломок и много-много соли. Стоит мне начать их есть – и я не могу остановиться, пока не лопну.

– Есть еще что-то, что мне следует о вас знать? Вы, наверное, поливаете рис шоколадным сиропом или смешиваете мятный ликер с кетчупом в качестве соуса для зеленой фасоли?

Дэлия изобразила гримасу.

– Нет, вы в самом деле совершенно невозможны! – улыбнулась она и взяла его под руку. – Где находится ближайшая забегаловка?

– На Третьей стрит, недалеко от Шестой авеню.

– Тогда чего же мы ждем? Ведите меня туда немедленно.

– Не возражаете, если мы пойдем пешком?

– С удовольствием. – Она как-то по-особенному тряхнула головой и ее волосы волной прокатились по плечу. Когда они свернули за угол, она уткнулась в грудь подбородком, желая защититься от колючих порывов холодного ноябрьского ветра.

Они сидели на пластиковых стульях на втором этаже душного ресторана «Макдональдс» уже больше часа, заказав в складчину шесть чашек кофе и четыре порции «фри». Перегнувшись через стол, она кормила его из рук.

– Мне кажется, девушка, которая стоит внизу за стойкой, нас жалеет, – смеясь, заметила Дэлия, поднявшись наверх еще с одним подносом. – Она попыталась украдкой сунуть мне пару гамбургеров.

– А ты не сказала ей, что испытываешь слабость к картошке?

– Сказала, но не думаю, что она мне поверила. Она наверняка думает, что это единственное, что мы можем себе позволить. – Дэлия сняла пластмассовые крышки с кофейных стаканчиков и уселась на свое место. – А теперь расскажи мне о себе, – приказала она. – То, чего я еще не знаю.

– А ты еще ничего обо мне не знаешь. Мы же только что познакомились.

– Ну конечно. – Раскрыв крошечные бумажные пакетики с солью, она ссыпала ее в кучку, чтобы макать туда картофельную соломку. – Ты, по всей видимости, француз, но хорошо говоришь по-английски: следовательно, ты уже много лет живешь здесь. Твои джинсы изорваны, но это ничего не значит, поскольку сейчас модно носить рваные джинсы. Твоя старая мотоциклетная куртка может быть твоей излюбленной одеждой, но шарф у тебя тоже рваный, а каблуки на ботинках стесаны. Подметка на левом ботинке начинает протираться, из чего я заключаю, что ты находишься в довольно стесненном финансовом положении. А связанный из самой лучшей ирландской шерсти свитер ты, очевидно, получил в подарок, поскольку тебе бы в голову не пришло купить себе самому такой дорогой свитер. Скорее всего, это подарок какой-нибудь богатой подружки. Потом, хотя длинные волосы сейчас в моде, твои явно не являются следствием похода в парикмахерскую, из чего следует, что тебе, безотносительно к твоим занятиям, не надо стараться выглядеть наилучшим образом. А эти маленькие круглые очки в стиле Гиммлера, от которых ты не желаешь отказываться, наводят меня на мысль, что тебе, в общем-то, все равно, как ты выглядишь. Они уродливы, но вполне функциональны. – Дэлия откинулась на спинку стула и, сладко улыбнувшись ему, принялась помешивать кофе пластиковой ложечкой. – Что скажешь? На его лице было написано изумление.

– Тебе следовало бы быть детективом. А что, все это так очевидно?

– Без сомнения. – Дэлия кивнула и, потянувшись за еще одной соломкой, макнула ее в соль и принялась задумчиво жевать.

– Тебе вредно есть столько натрия. – Он показал на соль.

– Я никогда не ем соль.

– А сейчас ты что делаешь?

– Я ем соль только вместе с соломкой. А когда это случается, никак не могу наесться. – Она говорила таким тоном, будто поверяла ему самую сокровенную из своих тайн. – Вообще-то я ем очень, очень здоровую пищу. – Затем она с любопытством оглядела его. – Дай-ка мне подумать… Ты – безработный актер?

Он рассмеялся, обнажив крепкие белые зубы.

– Близко, но не совсем. Я изучал режиссерское искусство в Нью-йоркском университете, пока не сообразил, что могу научиться гораздо большему и, к тому же, неплохо заработать, если брошу учиться и стану работать в кинокомпании. Поэтому, как видишь, безработным меня вряд ли можно назвать.

– Тогда это объясняет твой потрепанный вид. Театральный хлам. – Дэлия с удовольствием отмстила точность своей оценки. – А сейчас ты работаешь? – Перегнувшись через стол, она протянула ему соломку.

Он послушно открыл рот.

– Я работаю помощником постановщика в одной немецкой кинокомпании, которая ставит здесь фильм, – ответил он, кончив жевать. – Хотя со временем мне бы хотелось самому стать режиссером. А ты? Чем ты занимаешься? – Он посмотрел ей прямо в глаза. – Ты – безработная актриса?

– Наполовину безработная. Я занята в одной постоянной труппе далеко-далеко от Бродвея, но в настоящий момент у нас перерыв между спектаклями. Еще три недели мы будем свободны от репетиций.

– Как называется эта труппа?

– Творческая Труппа Актеров. Мы помещаемся на Макдугал-стрит. – Она с надеждой взглянула на него. – Может, ты слышал о нас?

– Подожди-ка, последняя пьеса, которую вы играли, называлась «Ночь Уайльда», но мотивам эссе Оскара Уайльда? – Она жизнерадостно кивнула, ее глаза сияли, и он посмотрел на нее внимательнее. – Ты! Теперь я тебя вспомнил! Ты была одним из чтецов с белым лицом, и вся в черном, так что видно было только твое лицо! Ты еще стояла в дальнем углу и затмила всех!

На ее лице появилось довольное выражение, и – она обожала восторженные отзывы – даже перестала жевать. Затем, напустив на себя безразличный вид, снова принялась за соломку, которая была необычайно вкусной, намного вкуснее любой из тех, что она когда-либо ела.

Он вдруг возбужденно перегнулся через столик.

– Послушай, как ты смотришь на то, чтобы сняться в кино?

Дэлия во все глаза смотрела на своего нового приятеля, раздумывая, следует ли относиться к его предложению всерьез или нет, а потом разразилась смехом.

– Ну знаешь! Если это вариация на тему «Приходи посмотреть на мои гравюры», то в ней нет ничего нового.

Это его задело.

– Мне незачем прибегать к таким дешевым приемам, – фыркнул он. – К твоему сведению, женщины находят меня очень привлекательным.

Она придала своему лицу выражение искреннего раскаяния.

– Прости меня.

Он с серьезным видом посмотрел на нее.

– Я не шучу насчет фильма. Три года назад я написал сценарий и все ждал, когда мне подвернется подходящий человек. Думаю, ты могла бы это сделать. Я уверен, что могла бы, зная, как ты играла на сцене!

– О чем он?

– Вначале я написал его для сцены как монолог одной женщины в трех актах. Затем, после того как увлекся кино, сделал из него киносценарий, добавив несколько персонажей. В целом это повествование об одной женщине-немке, живущей в Берлине, которую мы встречаем сначала в возрасте восемнадцати лет, потом сорока двух и, наконец, семидесяти девяти. Действие начинается в настоящее время, когда старая леди рассказывает внуку историю своей жизни, затем обращается в прошлое. По ходу пьесы проявляется невероятная жестокость и антисемитизм героини. И только в самом конце мы узнаем, что на самом деле она еврейка, которая страдает от беспредельного чувства вины, поскольку, выдавая себя за арийку, смогла пережить ужасы, в которых погибли большинство ее друзей и родных.

В глазах Дэлии сверкнул интерес.

– Здорово!

– Так и есть, – ответил он. – Но снять это будет не так легко.

– Почему?

– Репетировать и снимать нам придется по ночам, после окончания моего обычного съемочного дня, и потом у меня нет средств, чтобы платить тебе. Но самое трудное заключается в том, что придется держать все в строжайшем секрете, поскольку мы будем заниматься незаконной деятельностью. Мы не можем позволить, чтобы профсоюз пронюхал о том, что мы делаем. В противном случае нас просто закроют и отберут членские карточки. – Он помолчал, по-прежнему глядя ей прямо в глаза. – А теперь, когда я раскрыл тебе все свои карты, ты по-прежнему заинтересована? Само собой разумеется, что ты будешь играть старую леди.

– Ну, полагаю… да! Но я ведь даже не знаю твоего имени.

– Жером Сен-Тесье. – Он церемонно протянул через стол руку и усмехнулся. – А как тебя зовут?

– Дэлия. Дэлия Боралеви.

Они обменялись крепким рукопожатием, как бы скрепляя им секретное соглашение, затем он нашел авторучку и, торопливо нацарапав что-то на салфетке, протянул ее ей через стол.

– Встретимся по этому адресу в половине восьмого вечера ровно через неделю. Вторая кнопка сверху. После того как позвонишь, подожди: я спущу тебе на проволоке корзинку. В ней будут лежать ключи от входной двери и лифта.

Она не могла сдержать смех.

– Хорошо, Жером Сен-Тесье. Я будут там через неделю. Но, если мы решим всем этим заниматься, думаю, тебе стоит заказать второй ключ.

Это было складское помещение на Бонд-стрит, совсем рядом с Лафайетт, занимавшее весь пятый этаж здания бывшего хранилища. Как это и бывает, закопченное индустриальное здание, где расположился Жером, отличалось невзрачным внешним видом и крутыми деревянными лестницами, грязные лестничные площадки которого были заставлены детскими колясками и велосипедами. Трудно было предположить, что за всем этим скрывается огромных размеров помещение. Этаж, где обитал Жером, представлял собой пустой зал с высокими потолками, площадью свыше четырех тысяч квадратных футов. Деревянные полы были покрыты блестящим полиуретаном, стены сплошь состояли из окон, посредине тянулись два ряда чугунных коринфских колонн. Все это очень напоминало пустой собор.

Он встретил Дэлию у лифта, дверь которого открывалась прямо в зал.

– Ты рано, – проговорил он, улыбаясь как Чеширский кот.

– Я просто пунктуальна, – смеясь, поправила она. – Я никогда не опаздываю. Наверное, у меня какой-то врожденный изъян.

Он явно был рад ее видеть. Она вытащила из-под воротника свои длинные, до пояса, волосы и тряхнула головой. Из-под бесформенной куртки оливково-зеленого цвета выглядывали ноги в плотно облегающих и возмутительно дорогих французских джинсах, заправленных в пару блестящих красных ковбойских сапожек на высоких каблуках. Он одобрительно взглянул на нее.

– На тебя приятно посмотреть. Входи.

– Сказал паук мухе? – негромко спросила Дэлия, переступая через порог и снимая с плеча сумку из мягкой кожи в тон сапогам. Она подождала, пока он затворил тяжелую, в заклепках металлическую дверь и запер ее на тяжелый железный засов. Затем прошла вслед за ним по деревянному полу, сверкавшему, как в гимнастическом зале, к импровизированной гостиной в дальнем конце, где высокие фикусы, подсвечиваемые жестяными светильниками, отбрасывали на потолок пятнистые причудливые тени. Четыре дивана, обитые серебристой тканью, стояли напротив друг друга вокруг такелажного контейнера, приспособленного под столик для кофе. По голым кирпичным стенам были развешаны огромные абстрактные полотна, представлявшие собой смелые цветовые композиции. С северной стороны открывался вид Нью-Йорка с «Эмпайр стейт билдинг» вдали. Над мощной стереоустановкой помещался портрет поющей Джанис Джоплин. Дэлии тут сразу понравилось. Это пустынное голое пространство посреди одного из самых населенных городов мира было чрезвычайно элегантным и уютным.

– Здесь очень мило, – сказала она, опуская свою большую сумку на один из диванов.

– Я рад, что тебе нравится. Посиди, пока я схожу за сценарием. Затем я объясню тебе общий замысел. Хочешь вина? У меня завалялась нераспечатанная бутылка вполне приличного бордо.

Она покачала головой.

– У меня сегодня разгрузочный день. Стакана простой воды будет вполне достаточно.

– Сейчас принесу. Чувствуй себя как дома.

Дэлия присела на диван. Обивка на ощупь показалась ей просто роскошной. Она провела по ней пальцами.

– У тебя хороший вкус, – сказала она. Жером протянул ей стакан «Перье» со льдом.

– Боюсь, вкуса у меня больше, чем денег, – с улыбкой ответил он. – В данный момент, даже если бы у меня были деньги, я бы не стал тратить их на обстановку. Одному Богу известно, где я окажусь через месяц.

Она повернула голову, услышав какой-то стук и скрип.

– Стучат молотком?

Проследив за ее взглядом, Жером посмотрел туда, где с потолка свисала белая льняная занавеска, разделявшая помещение на две половины.

– Почему бы тебе не увидеть все своими глазами? – мягко предложил он. Улыбка Чеширского кота на его лице стала еще шире.

Дэлия послушно поднялась, поставила стакан на поднос и прошла к занавеске. Помедлив, быстро отодвинула ее в сторону. У нее перехватило дыхание. С минуту она стояла, раскрыв от изумления рот. Двое парней и девушка-блондинка, облаченные в рабочие комбинезоны, деловито накладывали последние штрихи на сооружение, которое явно представляло собой трехстороннюю съемочную площадку.

Она подошла ближе, глаза ее разбегались. Казалось сюда, в Манхэттен, из довоенного Берлина перенеслась затхлая, душная гостиная, принадлежащая людям среднего достатка. Все выглядело исторически достоверным, вплоть до аляповатых вычурных обоев, выцветшего ветхого ковра с восточным орнаментом, секретера «Бидермайер», пианино «Бехштайн», на котором помещалось несколько старых фотографий и безделушек, и чересчур плотно набитых кресел, покрытых пожелтевшими кружевными накидками. А напротив всего этого стояли образцы технических достижений гораздо более поздней эпохи: софиты на операторских тележках, микрофонный журавль, профессиональная тридцатипятимиллиметровая камера, другие дорогие принадлежности и снаряжение кинорежиссера-профессионала. Толстые черные электрические кабели в беспорядке тянулись по иолу.

– О, наконец-то ты пришел, Жер, – сказала блондинка, отодвигая стул влево. – Хочешь, чтобы пианино стояло так, как сейчас, или переставить его на другую сторону к окну?

– Пусть стоит так, как стоит, Мэри. Но задник за окном все же ярковат. Смягчи его несколькими ветвями деревьев. Мне нужно, чтобы при включенных прожекторах создалась видимость рассеянного солнечного света.

– Будет сделано, босс. – Она усмехнулась, салютуя. – Эта леди – наша звезда? – Она кивнула в сторону Дэлии.

– Да. Почему бы тебе не прерваться на минутку и не познакомиться с ней. И вам, ребята, тоже.

Мэри и двое мужчин бросили свои дела и подошли.

– Это Мэри, – сказал Жером. – Мэри, познакомься с Дэлией.

Блондинка оглядела ее с ног до головы и усмехнулась.

– Рада познакомиться. – Она шагнула вперед, выдула огромный пузырь из розовой жевательной резинки и энергично затрясла руку Дэлии.

– Мэри отвечает за декорации, – объяснил Жером. – А это Тим Фосетт и Ян Поттер. Их имена смахивают на имена водопроводчиков, но можешь поверить мне на слово: они первоклассные инженеры. Тим отвечает за звук, а Ян за освещение.

– Фосетт и Поттер к вашим услугам, – хором произнесли Ян и Тим.

– Рада познакомиться с вами, – смеясь, ответила Дэлия. Она пожала им руки и кивнула в сторону площадки. – Вы здорово здесь поработали. Должна сказать, что все выглядит очень впечатляюще. До сих пор я чувствовала себя спокойной и собранной, но при виде съемочной площадки и всего этого оборудования начала ощущать слабость в коленках.

– У меня есть как раз то, что тебе нужно для того, чтобы расслабиться, – сказала Мэри.

Она отправилась за сумкой и, пошарив в ней, достала пачку «Мальборо», битком набитую самокрутками. Вытащив одну, сунула ее в рот и чиркнула спичкой. Сделав несколько затяжек, передала сигарету Дэлии.

Дэлия осторожно взяла самокрутку двумя пальцами и с минуту смотрела на нее.

– Я никогда раньше этого не делала, – боязливо призналась она.

– Что может быть лучше первого раза, – ослепительно улыбнулась Мэри. – Просто сделай глубокий вдох, задержи дыхание и медленно выдыхай. Сразу станешь другим человеком. Обещаю тебе.

Дэлия глубоко затянулась, задержала дым и разразилась приступом кашля. Перестав кашлять, почувствовала, как ее тело охватывает сладкая истома. Она передала сигарету Жерому, который, сделав пару затяжек, в свою очередь передал ее дальше.

– Хорошая штука, – сказал Жером и посмотрел на Мэри. – Можешь мне продать немного?

Мэри покачала головой.

– Один из моих дружков снимал фильм на Западном побережье и привез их оттуда. Он дал мне только полунции.

Тим вернул самокрутку Мэри.

– Ладно, нам пора приниматься за работу, – сказал он и, повернувшись к Дэлии. добавил: – Жером нас гоняет, как рабов, хочет, чтобы все было готово к концу недели.

Дэлия удивленно посмотрела на Жерома.

– Так скоро?

– А почему нет? – спросил он. – У нас есть сценарий, у нас есть оборудование, а теперь еще и актриса. Остальные члены технической команды и актеры, исполняющие вспомогательные роли, будут приходить по мере надобности. – Он оглянулся по сторонам. – А где Клео?

– Она работала над зарисовками костюмов минуту назад, – сказал Ян. – Может, заскочила в туалет.

– Клео! – позвал Жером.

– Иду, Белый Господин, – весело отозвался приглушенный голос.

Вдали послышался шум спускаемой воды, и через минуту из туалета показалась молодая стройная негритянка с мальчишеским лицом и блестящими, умными, с озорным блеском глазами. У нее были фигура и походка манекенщицы, прическа в виде бесчисленных косичек и живое лицо. Она была одета в мешковатые армейские брюки и облегающую футболку с камуфляжным рисунком. И все же, несмотря на военную форму с мужского плеча, в ней было нечто очень женственное, а безупречной формы грудь с вызывающе выпирающими сосками не оставляла сомнений в том, что футболки хороши не только для мужчин.

– В чем дело? – спросила она. – Неужели девушка не может отойти на минутку, чтобы… – Она вдруг резко замолчала. Затем медленно наклонилась вперед, ее глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. – Дэлия? – недоверчиво прошептала Клео. – Белая Женщина, это в самом деле ты?

Дэлия наклонилась к негритянке и в свою очередь изумленно заморгала глазами. В ее голосе звучало не меньшее удивление:

– Мисс Клеопатра, милочка? Это ты?

Клео расплылась в широкой белозубой улыбке.

– Провалиться мне на этом месте!

Радостно засмеявшись, девушки бросились друг к другу в объятия. Какое-то время спустя они все еще стояли, не разжимая рук.

– Господи Боже мой, сколько лет прошло! – воскликнула Клео, плача и смеясь одновременно.

– Семь лет, если быть точной.

– Неправда. Шесть лет, десять месяцев и, дай подумать… двадцать четыре дня. – Они снова обнялись. – Господи! После того как мы расстались, я уж и не чаяла, что снова тебя увижу. Что ты здесь делаешь?

– А ты не слышала? Буду играть главную роль в фильме Жерома.

Заслышав свое имя, Жером шумно откашлялся, и девушки посмотрели на него. Только теперь они заметили озадаченные взгляды, которые бросали на них остальные.

– Насколько я понял, вы знакомы? – наконец произнес Жером.

– Ну конечно, – со счастливым выражением на лице кивнула Клео. – На втором курсе я ездила в Израиль по линии студенческого обмена. А потом мы вроде бы потеряли друг друга из виду. – Она повернулась к Дэлии: – Ну, больше-то мы этого не допустим, правда?

Дэлия покачала головой. Глаза ее сияли.

– Хотелось бы мне знать, – спросила Клео, обращаясь к Жерому, – каким образом тебе удалось уговорить ее сниматься в этом нищенском фильме?

– Я просто предложил ей это. А что?

– А ты разве сам не знаешь, что стоит ей только захотеть, как она сможет сниматься в любом фильме?

Настал черед Жерома изумиться.

– Я не понимаю…

Клео недоверчиво покачала головой.

– Белый Господин, – заявила она, упершись руками в бока и выпятив вперед грудь, – ты хочешь сказать, что не знаешь, кто она такая?

Он тупо посмотрел на нее, затем пристально оглядел Дэлию.

– Нет. А что, должен?

– Конечно, должен. – Клео любовно обняла Дэлию за плечи. – Это дочь одной из самых великих киноактрис всех времен. Лучше тебе узнать об этом раньше, а не позже, поэтому скажу, что так уж случилось, что ее мать является твоим киноидолом номер один!

Он пораженно уставился на Дэлию.

– Ты хочешь сказать…

– Правильно, – кивнула Клео. – Знай же, Белый Господин, она дочь единственной и неповторимой Тамары. Но лучше ты объясни мне, что она делает в нашем захолустье?

Дэлия услышала, как сначала в замке повернулся ключ, затем отворилась и закрылась дверь номера. По-прежнему сидя в позе расслабления, она открыла глаза и посмотрела назад. У входа стоял Жером. На проволочной оправе его очков играл солнечный свет, в каждой руке он держал по бутылке шампанского «Кристалл». Под мышками были зажаты хрустальные бокалы, а на губах играла задорная усмешка.

Она опустила руки с головы и свела колени вместе. Теперь, когда он снова был здесь, все ее спокойствие, внушенное упражнениями, пошло прахом. От одного его вида гнев охватил ее с новой силой.

– Добро пожаловать, незнакомец, – язвительно произнесла она. – Чем обязана? Вечеринка наконец закончилась?

Не обращая на нее внимания и не говоря ни слова, Жером с важным видом прошествовал к стоящему у окна письменному столу, поставил на него бутылки с бокалами и принялся торжественно снимать фольгу с одной из бутылок.

Дэлия поднялась на ноги и, подбежав, вцепилась ему в руку как раз в тот момент, когда он откупоривал бутылку. Пробка полетела через всю комнату.

– Не смей меня игнорировать, черт тебя побери! – завопила она, разворачивая его к себе лицом. – Где ты пропадал все то время, пока эти акулы пожирали меня вместо завтрака?

Уголки его глаз скривились в ухмылке.

– В то время, как эти акулы пожирали тебя на завтрак, – невозмутимо произнес Жером, как будто не замечая ее гнева и тем самым еще больше выводя ее из себя, – я тряс золотое дерево, дорогая. И угадай, что упало?

– Очевидно, что-то тяжелое, но не слишком твердое, чтобы прикончить тебя, а это как раз то, чего ты заслуживаешь и что я через секунду собираюсь с тобой сделать. Дрянь, мерзавец, подлец! Чтоб ты сдох!

– Слова, достойные уст настоящей леди, – произнес он с добродушным поклоном. – А что ты скажешь насчет семнадцати с половиной миллионов? – Он помахал бутылкой перед ее носом. – Не желаешь отпраздновать?

Она онемела и тупо уставилась на него. Семнадцать миллионов пятьсот тысяч долларов – именно такая сумма была нужна для съемок их нового фильма!

– Так как? – медленно проговорил Жером, склонившись к ее лицу. – Ты что, киска, язык проглотила? Скажи «мяу». Мя-я-я-у?

Язык не слушался ее.

– Ты… ты хочешь сказать, что тебе удалось собрать всю сумму? – дрожащим голосом спросила Дэлия. – Уже? В первый же день?

– Все до единого пенни. До последней монеты, шиллинга, иены, су. До последнего бакса и фунта, и даже драхмы. Меня же не зря называют дрянью, мерзавцем и подлецом. Теперь все, что нам осталось сделать, это немного подтолкнуть продажу за рубеж «Красного атласа», и можем улетать! – Он кинул на нее плотоядный взгляд. – До ленча я совершенно свободен. Что скажешь, если мы проведем пару часиков в постели?

– И ты думаешь, тебе придется меня упрашивать? – соблазнительно проговорила она и, быстрым движением схватив нераспечатанную бутылку, танцующей походкой направилась в спальню.

Жером вывесил снаружи на дверь табличку с надписью «ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ», снял телефонную трубку и отгородился от всего мира тяжелыми плотными шторами. Шум движения за окном стал тише, комната погрузилась в чувственную дрему. В щели между шторами проникали яркие солнечные лучи, в каждом из которых танцевали пылинки. Из большой магнитолы лилась композиция Самуэля Барбера «Лето 1915 года» в исполнении Леонтины Прайс. На прикроватной тумбочке стояла наполовину пустая вторая бутылка шампанского, в воздухе чувствовался сильный запах марихуаны.

Они лежали бок о бок на большой двуспальной кровати и, мечтательно поглядывая в потолок, передавали друг другу самокрутку. Сделав еще несколько затяжек, Жером загасил ее и осторожно положил в пепельницу. Затем перевернулся и, встав на колени, посмотрел на Дэлию.

Ее руки были лениво закинуты за голову, блестящее покрывало разметавшихся волос полностью скрывало подушку. Одна нога небрежно согнута в колене, другая вытянута, и ее пальчики томно поигрывали уголком простыни. Даже в этой наполненной истомой позе в ней чувствовалась страстность пумы, одновременно дразняще хитрой и очень сильной. Обнаженная, она всегда выглядела готовой к сексу. Ее твердые коричневатые соски выдавались вперед из бледно-розовых ореолов конусообразных грудей, а худое, крепкое тело казалось готовым к прыжку. В ней не было ни унции лишнего веса. Начиная от поджарой грудной клетки и кончая выступающими вперед костями таза и холеными сильными ногами, все ее тело выглядело обтекаемым, как статуя в стиле арт-деко. Гладкий, мускулистый живот плавно вдавался внутрь, отчего казалось, что ее лишенный волос лобок вызывающе выступает вперед твердым розовым холмиком.

Как всегда, один вид ее обнаженного тела и сладкий вкус марихуаны возбудили Жерома. В глазах появился дьявольский блеск.

Дэлия выжидающе взглянула на него, слегка раздвинув губы, так что между ее сверкающими белыми зубами стал виден кончик розового язычка.

Жером медленно потянулся вниз и кончиками пальцев легонько пробежал по ее соскам. От этого дразнящего движения у нее перехватило дыхание, и она принялась похотливо двигать бедрами. Судя по ее тяжелому дыханию, она была готова.

Но для него это было слишком скоро. Игра едва успела начаться.

Он макнул два пальца в открытую баночку с мазью «Викс», которую держал наготове на тумбочке, и, зачерпнув немного, умелыми движениями мазнул по каждому из сосков, а затем принялся медленно втирать состав. Дэлия мгновенно почувствовала запах эвкалипта. От ментола ее соски стало покалывать, и они еще более вызывающе, чем прежде, выступили вперед. Затем он безжалостно смазал «Виксом» сначала ее влагалище, а потом задний проход. Через мгновение мучительный спазм заставил ее выгнуть спину, так что бедра оторвались от кровати и она, казалось, воспарила в воздухе. Когда он снова засунул ей внутрь пальцы, она закрыла глаза и в экстазе замотала головой. Неожиданно его пальцы выскользнули наружу и, дотронувшись до ее сосков, сжали их. Она почти обезумела, жжение и покалывание внутри ее тела заставляли ее извиваться.

Это было именно то, к чему Жером стремился. – Хочешь пить? – спросил он. Дэлия кивнула.

Схватив шампанское, он отхлебнул прямо из горлышка, наполнив им свой рот. Затем обхватил обеими руками ее лицо, приник к ней губами и медленно влил ей из своего рта струйку шампанского. Сначала она удивилась, но затем принялась жадно глотать его. На вкус оно было теплым и немного пощипывало.

Жером откинул назад голову, с довольным видом глядя на то, с каким бесстыдством она облизнула губы. Затем нежно опустился на нее. Мгновение спустя она почувствовала, как его член скользнул между ее теплыми, влажными бедрами. Она устроилась поудобнее и, широко раздвинув ноги, расслабилась, чтобы облегчить ему доступ. Он медленно продвигался вглубь нее. Когда его твердая плоть полностью заполнила ее Дэлия почувствовала себя пронзенной.

– О Господи, Господи! – вскричала она при этом изумительном ощущении. Затем с мрачной решимостью крепко обхватила ногами его талию, притянув поближе к себе. Он медленно начал скользить взад и вперед, постепенно увеличивая силу толчков.

Все внутри нее пробудилось к жизни. Каждый его толчок ударял по ее обнаженным нервам, посылая восхитительные волны страсти по всему телу. Ее лицо сияло от удовольствия. Темп усиливался по мере того, как его потребность становилась все сильнее. Ее ноги по-прежнему крепко обхватывали его, чтобы не отпускать от себя, бедра задвигались, заметались, отрываясь от кровати, когда она с неистовым самозабвением отдавалась ему, приподнимая их навстречу его толчкам. Ее лицо превратилось в сосредоточенную маску; мяукающие звуки, срывавшиеся с губ, рождались глубоко в горле.

Все убыстряя таранящие удары, он вонзил пальцы в ее ягодицы и со всей силой яростно обрушился на нее. На его лице было написано дьявольское удовольствие, а напрягшиеся мускулы блестели от пота. Он все убыстрял, убыстрял и убыстрял мощные толчки. Кровь кипела в ее жилах, в ушах нарастал гул. Жидкий огонь извергался из самых глубин ее женского естества. Скоро он должен взорваться; без сомнения, он не сможет долго выдерживать такой ритм.

Но Жером обладал невероятной силой.

Его неистовая страсть только усиливалась. Его атака напоминала атаку одержимого, его движения – движения обезумевшего зверя. Власть его секса простиралась все глубже, через каждые несколько ударов он двигал бедрами из стороны в сторону.

Дэлия чувствовала, что тонет, все глубже и глубже погружаясь в восхитительный водоворот безумия. Ее крики стали приглушенными, и вскоре она вообще была не в состоянии кричать. Чувствовала, что сходит с ума, перестает существовать как личность, что ее вывернули наизнанку, превратив в эмбрион, в существо, не знающее ничего, кроме своих ощущений. А затем медленно по ее горлу стал подниматься вой, сорвавшийся с губ, словно предсмертный крик. Жером еще глубже вонзился в нее в последнем, яростном толчке и взорвался в оргазме, тараня, пронзая и нанося ей удары всеми частями своего тела.

Его стон слился с ее криком, они одновременно прорвались через финишную черту и вознеслись за пределы разума.

Прижимаясь друг к другу, они долго ждали, пока сотрясавшая их дрожь утихнет, а дыхание станет ровным. Наконец он выскользнул из нее. Внутри у нее восхитительно ныло.

Дэлия мечтательно взглянула на него.

– Здорово! – негромко сказала она и покачала головой, как бы желая, чтобы от этого в ней наступило просветление. – Это было нечто. На какое-то время я забыла обо всем.

Жером потянулся за шампанским и отпил еще один глоток, и тут его взгляд упал на стоящий на тумбочке будильник. Он тихо выругался и перекинул ноги через край постели.

– Черт! Уже почти Полдень.

– Ты уверен, что ленч не может подождать?

– Я же сказал тебе. – Он обошел комнату, поднимая с пола свою одежду. – В два у меня встреча со спонсорами.

Дэлия скорчила гримасу.

– А не могут они подождать до утра? Тогда мы могли бы весь день провести в постели.

– Они пробудут здесь только один день, – бросил Жером. – Утром они уезжают в Эр-Рияд.

Она заморгала, нахмурив брови. Затем рассмеялась хрипловатым смехом.

– Я не расслышала. Мне показалось, что ты сказал Эр-Рияд.

– Верно, именно так я и сказал. Голос ее упал.

– Ты хочешь сказать, что заключаешь сделку с арабами?

– Они представляют арабский инвестиционный консорциум, – отрезал Жером. – И их деньги того же цвета, что и любые другие. Только у них их больше.

– А ты, мерзкая скотина! – Она без предупреждения, как кошка, спрыгнула с кровати, и, прежде чем он успел осознать, что происходит, ее ладонь с оглушительным треском опустилась ему на лицо. Он покачнулся, с трудом удержавшись на ногах. Его рука взметнулась к горящей щеке и дотронулась до белого следа, изумленные глаза уставились на Дэлию.

– Какого черта ты это сделала? – со злостью спросил Жером. – У меня же будет синяк.

– Вот и прекрасно. – Она так высоко вздернула голову, что на ее шее выступили жилы. – Я сделала это потому, что ты это заслужил. Мне следовало бы сделать еще больше, но теперь я вижу, что ты не стоишь… Я была дурой, когда связалась с тобой.

Он смерил ее холодным взглядом.

– Не говори того, о чем впоследствии будешь жалеть.

Резко развернувшись, Дэлия схватила телефонную трубку. Он вырвал ее у нее из рук и с грохотом бросил обратно на рычаг. Трубка пронзительно звякнула.

– Не соизволишь ли объяснить, какой бес в тебя вселился? – требовательно спросил он.

Она изумленно взглянула на него.

– Тебе что, ничего не известно?

– Нет, черт возьми! – проревел Жером. – За кого ты меня принимаешь? За ясновидца?

– Ну что ж, посмотрим, как это тебе понравится. – Она расправила плечи. – Если ты хоть пальцем дотронешься до одного-единственного пенни из арабских денег, между нами все кончено. Навсегда. Я не шучу. Я брошу тебя.

Жером раздраженно вздохнул.

– Не кипятись и дай мне все объяснить. – Он протянул к ней руку, но она отпрянула назад.

– Я хочу знать только одно, – сказала Дэлия. – Ты в самом деле собираешься использовать арабов в качестве спонсоров?

– А почему бы и нет? И, к твоему сведению, не так-то просто собрать семнадцать с половиной миллионов долларов.

– Спасибо, – она презрительно улыбнулась, голос ее дрожал. – А теперь убери свои поганые лапы с телефона. Я звоню консьержу, чтобы он заказал мне билет на первый же самолет отсюда.

– А тебе не кажется, что ты слишком далеко заходишь со своей ненавистью к арабам?

– А тебе какое дело? Между нами все кончено. Жером недоверчиво посмотрел на нее.

– Ты хочешь сказать, что готова выбросить в помойку восемь прекрасных лет? Так запросто?

Зеленые глаза Дэлии впились в него.

– Именно это я и собираюсь сделать, черт возьми. Или тебе никто не рассказывал? Евреи и арабы похожи на масло и воду. Их просто нельзя смешать.

– Дэлия, – умоляюще произнес он, – пожалуйста, будь же благоразумна. Это никак не связано с политикой, это всего лишь кино. – Он шагнул к ней навстречу, но она рванулась от него в ванную и, захлопнув дверь, заперла ее на замок.

Услышав, как он поворачивает ручку, она отступила к стене.

– Дэлия! – воскликнул Жером, ломясь в дверь. – Выходи, Дэлия! Ты не можешь просто так уйти, черт возьми! Мы связаны контрактом!

– Тогда подай на меня в суд! – рявкнула Дэлия. Слезы жгли ей глаза, когда она, повернувшись к биде, начала с ожесточением подмываться. Ей была ненавистна сама мысль о том, что внутри нее еще осталось что-то от этого человека.

Она тихо плакала, больше не замечая стука и мольбы Жерома, теплых струек у себя между ногами и булькающих звуков, издаваемых стекающей водой. Дэлия не могла думать ни о чем другом, кроме как о том дне, когда научилась ненавидеть арабов – всех арабов. О том страшном июньском дне, легшем в основу ее ненависти, которая будет с ней всегда.

В тот великолепный жаркий воскресный день ей было чуть больше шести лет, и вся семья отдыхала на пляже в Тель-Авиве. Всего несколько недель назад они переехали из Эйн Шмона в новый жилой многоквартирный дом на побережье на улице Хаяркон, и это был совершенно особенный день, поскольку впервые за целый месяц отец мог провести его вместе с ними. Они набрали с собой еды на обильный ленч, и Дэни, воткнув в песок полосатый зонт, устроился вместе с Тамарой в тени на низеньких парусиновых складных стульчиках, которые они принесли из своей новой квартиры. С любого места, где она играла, стоило ей поднять голову, она видела балкон их квартиры на пятом этаже. Он был прямо напротив Парка Независимости, отделявшего пляж от первой застроенной улицы на краю города. На огромных просторах золотистого песка, простиравшихся в обе стороны от них, царили шум и оживление. Все наслаждались солнцем, песком и морем. Вдали, за волнорезами, плыли несколько небольших парусных лодок, издали напоминавших чаек. Где-то за ее спиной вместе с другими мальчишками играли Ари и Аза, с восторженными криками гоняя вдоль края воды футбольный мяч. Судя по всему, им было намного веселее, чем ей.

Дэлии вдруг наскучили куличики. Даже когда она делала их из мокрого песка, он быстро высыхал на солнце, и куличики начинали рассыпаться. Она раздраженно сломала их своей красной лопаткой и швырнула ее на песок. Затем подняла надутое лицо. Вдали виднелась сидящая на складном стульчике мать. Широкополая соломенная шляпа и большие темные очки скрывали ее лицо. Бронзовая кожа блестела от лосьона; с обложки журнала мод, который она поставила домиком себе на живот, на Дэлию смотрела блестящая женская головка в натуральную величину.

– Мама, – захныкала Дэлия. – Я хочу пить.

Мать подняла голову.

– Но ты же только что за ленчем выпила стакан сока, солнышко.

– Знаю, но с тех пор прошло несколько часов.

Тамара подняла руку и подчеркнуто взглянула на часы.

– Менее получаса. А я-то думала, ты хочешь, чтобы в животике у тебя было пусто и ты могла пойти поиграть в воде.

– Это раньше я хотела. А сейчас я хочу «кока-колы».

Мать улыбнулась.

– Но ты же знаешь, что мы не взяли ее с собой. Мы взяли только сок и цитрусовые напитки в бутылках.

Дэлия хитро посмотрела на нее.

– У папы есть деньги, а тот человек продает «кока-колу», – сказала она с непогрешимой логикой шестилетнего ребенка. Она показала на улицу, где торговец с ручной тележкой продавал «кока-колу».

Тамара со вздохом посмотрела в сторону.

– Дэни?

Дэлия перевела взгляд на своего отца и посмотрела на него Особенным Взглядом. Так он его называл, когда она округляла свои большие глаза. Отец рассмеялся.

– Хорошо, ангелочек, но только на этот раз. Ты же знаешь, что пить «кока-колу» тебе вредно.

Она внимательно смотрела, как он достает банкноту из рубашки, которая лежала аккуратно сложенной под его стулом. Затем протянула руку, чтобы схватить ее, но отец держал деньги так, что дотянуться до них она не могла.

– Я не хочу, чтобы ты ходила на улицу. Там слишком много машин и опасно. Попроси одного из своих братьев сходить вместо тебя, и пусть он принесет нам всем по бутылке.

Дэлия залилась счастливым смехом, взяла деньги и, небрежно поцеловав его, побежала прервать игру.

Ари был раздосадован ее вмешательством. Повернувшись к ней спиной, он полуприсел и, легко отбив головой черно-белый мяч, рявкнул:

– Ты что, не видишь, мы играем? Дэлия стояла, держа перед собой банкноту.

– Пожалуйста, Ари, – канючила она, – я не могу пойти сама. Мне папа не разрешает. – Она повернулась к другому брату. – Аза!

– Ну ладно. – Подбежав к ней, Аза выхватил у нее из руки банкноту и помчался вверх на набережную. – Сейчас вернусь, – крикнул он через плечо Ари. – Тайм-аут.

С сияющим лицом Дэлия смотрела, как он подбежал к тележке торговца. Несколько детей и взрослых толпились вокруг нее, и Ари пришлось встать в очередь. Она увидела, как какой-то смуглый человек в солнцезащитных очках и надвинутой на лицо шляпе, который неторопливой походкой проходил мимо, уронил что-то в проволочную мусорную корзину, стоящую рядом с тележкой, и быстро пошел прочь к поджидавшей его машине. Не успел он залезть в нее и захлопнуть за собой дверцу, как машина с визгом рванула с места.

Вертясь из стороны в сторону, Дэлия с нетерпением ждала, пока подойдет очередь Азы, и в предвкушении удовольствия облизывала губы. Она обожала «кока-колу», которая была такой сладкой и холодной и у которой были такие приятные пузырьки.

Наконец подошла очередь Азы. Дэлия смотрела, как он протянул деньги и торговец вручил ему несколько бутылок.

И в этот момент бомба в мусорной корзине взорвалась.

И разорвала на куски Азу, торговца и еще четверых.

Клео то и дело приходилось показывать, на что она способна. Всегда, когда Дэлия переживала трудные периоды, она была рядом и держала ее за руку, помогая преодолеть очередной кризис. И теперь она тоже была здесь, в аэропорту Кеннеди, ожидая, пока пассажиры с «Эр Франс» пройдут таможенный досмотр.

Дэлия вышла одной из первых. С собой у нее была только дамская сумочка и сумка побольше, специально предназначенная для того, чтобы поместиться под сиденьем первого класса в самолете, поэтому она прошла через таможню в рекордно короткое время. Чтобы не быть узнанной, она полностью скрыла косынкой свои легендарные волосы, а дорожный наряд упростила до неприметности. Лицо закрывали огромные солнцезащитные очки в форме бабочки, которые делали ее настолько безликой, что она могла бы сойти за любую из остальных трехсот мгновенно узнаваемых лиц, путешествующих инкогнито, начиная с Жаклин Онассис и кончая Шарлоттой Форд. Даже Клео, которая давно должна была бы привыкнуть к ее многочисленным личинам, пришлось вглядеться повнимательнее, чтобы узнать Дэлию.

Протянув к ней светло-коричневые руки, Клео тепло обняла ее.

– Белая Женщина, малышка, – нежно проговорила она. – Я знаю, как тебе плохо.

Дэлия сжала губы.

– Не знаю, что я ощущаю сильнее, – фыркнула она. – Боль или злость.

– Пошли, машина ждет снаружи. Мы можем поговорить обо всем попозже. – Как всегда, практичная Клео стянула с плеча Дэлии сумочку, успокоительным жестом обвила рукой ее талию и ловко повела по шумному проходу к стеклянному выходу. Лицо ее было обеспокоенным. – С тобой все в порядке?

Дэлия хотела было кивнуть, но затем покачала головой.

– Нет, со мной не все в порядке, – проговорила она своим низким хрипловатым голосом.

Окинув ее внимательным взглядом, Клео увидела, что глаза Дэлии за большими темными очками распухли и покраснели от слез, а под ними легли темные круги.

Дэлия повернулась к ней и спросила дрожащим голосом:

– Почему я вообще должна была связаться с этим жалким подонком? Почему из миллиарда мужчин мне надо было выбрать этого мерзавца Жерома?

– Белая Женщина, – со вздохом ответила Клео, – если бы я знала ответ на этот вопрос, то не только была бы богата, но и жила очень счастливо с мужем, окруженная пятнадцатью кричащими детишками. Но одно я знаю наверняка, это то, что не следует пытаться анализировать, что мы чувствуем и почему мы это чувствуем. Стоит только начать это делать, как занавес опускается и из нашей жизни уходит радость.

– Жизнь никогда не бывает радостной, – мрачно ответила Дэлия. – Как это радость может уйти оттуда, где ее никогда не было?

Клео предусмотрительно умолкла, прекрасно понимая, что спорить бесполезно. Дэлия с трудом держала себя в руках. Несмотря на независимый вид, который она напускала на себя, чтобы оградиться от окружающего мира, в глубине души Дэлия была одной из самых чувствительных натур, которых когда-либо встречала Клео. Ей потребовалось много времени, чтобы понять это.

Они вышли на улицу, показавшуюся им серой и неласковой. Задул теплый ветер, взметая вверх бумажки, пыль и песок. Казалось, с минуты на минуту разразится ливень.

Клео оглядела мостовую.

– Проклятье! Наверное, полицейские не пропустили машину. Скорее всего, ему пришлось сделать круг.

Они подождали, и спустя минуту белый «эльдорадо» с откидным верхом, демонстрируя избыток хромированных частей и развевающиеся на антеннах, как вымпелы, енотовые хвосты, подплыл к тротуару. Из салона оглушительно гремела стереозапись Джеймса Брауна.

– А вот и он, – громко сказала Клео, пытаясь перекричать оглушительный рев и хватая Дэлию за руку. – Пошли.

Раскрыв рот, Дэлия отпрянула назад.

– Это… это наша машина? – Она подозрительно оглядела водителя. Он был черным как смоль, с нависшими веками и тощей козлиной бородкой, а на голове у него была желто-зеленая шляпа, украшенная роскошным плюмажем в тон его костюму изысканного покроя.

– Это он, – беспечно подтвердила Клео и махнула ему рукой, чтобы он не выходил из машины, распахнула дверцу и, не обращая внимания на его протестующие возгласы, выключила стерео; наступившая тишина заставила прохожих облегченно вздохнуть.

Клео наклонила переднее сиденье и жестом велела Дэлии забраться внутрь.

С минуту Дэлия не могла промолвить ни слова.

– Клео… – запинаясь, проговорила она, – он что, краденый?

Клео сделала ей знак замолчать.

– Нет, красть я еще не начала, если ты это хочешь знать, – негромко ответила она. – Койот – отличный парень, если на него не работаешь. Помнишь фильм Уильяма Фридкина, для которого я делала костюмы?

Дэлия кивнула.

– Ну, я договорилась, чтобы Койоту и нескольким его девушкам дали эпизодические роли в одной из сцен, что позволило ему с чванливым видом расхаживать по своему кварталу. Л за это он должен мне несколько услуг, вот я и требую их от него, когда мне нужны колеса. Что-то вроде лимузина по вызову, только бесплатно. Залезай. Тебе понравится.

Видя, что спорить бесполезно, Дэлия послушно полезла назад и устроилась на сиденье с шиншилловыми чехлами. Клео уселась рядом с ней. Затем Койот откинул назад переднее сиденье и, потянувшись к пассажирской дверце, захлопнул ее.

– И подними верх, – тоном королевы приказала Клео.

– Что-что? – Койот обернулся и уставился на нее. Его полуприкрытые глаза округлились, превратившись в две изумленные белые орбиты.

– Ты меня слышал. Подними верх.

– Эй, детка, – фальцетом проговорил Койот. – Какой смысл иметь автомобиль с откидным верхом и не откидывать его? Дождя пока нет.

– Верно, – согласилась Клео. – Но Дэлия нуждается в покое и уединении. Все и без того глазеют на этот сутенерский драндулет, а если сейчас она в чем и не нуждается, так это в том, чтобы ее узнали и принялись пялить на нее глаза. – Голос Клео стал резче, не оставляя места для возражений. – Подними верх, черномазый.

Койот чуть не поперхнулся, а Дэлия была близка к обмороку, но верх все же с шумом раскрылся у них над головой. И как нельзя более вовремя. Первые сердитые капли дождя внезапно тяжело забарабанили по черному брезенту.

Большую часть пути они молчали. Дэлия тупо смотрела через залитое дождем окно на проезжавшие мимо машины. Дорога в Манхэттен была не слишком плохой, но к тому времени, как они проследовали мимо Куинз Плаза, движение на встречных полосах практически остановилось. Стрелка часов только приближалась к четырем, но час «пик» уже был в самом разгаре.

– Не знаю, какие у тебя планы, – сказала Клео, обращаясь к Дэлии. – Я могу попросить Койота отвезти тебя домой. Или ты хочешь побыть у меня? Выбирай.

Дэлия отвернулась от окна и посмотрела на нее.

– Я предпочла бы не ехать домой, – быстро проговорила она. – Если, конечно, я тебе не помешаю.

– Помешаешь? Какая чушь, ты никогда мне не мешаешь, – бодро заверила ее Клео. – Решено, едем ко мне. Она наклонилась вперед и, повысив голос, сказала: – Койот, на Гамильтон-террас.

Большие темные глаза взглянули на нее из зеркала заднего вида.

– Да, мэм. Клео захихикала.

– Я не ослышалась? Этот ниггер назвал меня «мэм»?

– Да ладно тебе, Клео, – умоляюще проговорил Койот. – Ты испортишь мою репутацию. Если разнесется слух, что я к тебе неравнодушен, как ты думаешь, на это отреагируют мои девочки?

– Не волнуйся, Койот, – со смехом отозвалась Клео. – Я постараюсь обращаться к тебе поуважительнее, когда поблизости будут твои девочки.

– Одна несчастная немая эпизодическая роль, – простонал он, – и она считает, что я – ее собственность. Мне еще долго придется с тобой за нее расплачиваться?

– Ну, если хочешь еще один немой эпизод в новом фильме Курта Рассела, – медленно проговорила Клео, желая добиться максимального эффекта, – я бы сказала, что тебе еще долго придется быть моим рабом.

– Еще одна роль? – Глаза Койота сверкнули на Клео из зеркала заднего вида с таким интересом, что она сразу поняла, что он у нее на крючке. – Что за фильм?

– Расскажу, когда узнаю обо всем поподробнее. А пока у Дэлии не слишком хорошее настроение, да и мое оставляет желать лучшего. Подними окна и передай мне порошок.

Койот охотно протянул ей небольшой стеклянный пузырек с прикрепленной к нему крошечной серебряной ложечкой. Клео отвинтила крышку и, быстро поднеся его к каждой ноздре, передала Дэлии.

Дэлия покачала головой.

– Давай, – настаивала Клео. – Это чистый кокаин. Один разок, и обещаю тебе – ты сразу почувствуешь себя намного лучше.

Дэлия осторожно поднесла ложечку к носу и сделала глубокий вдох. Глаза ее просветлели, и она вернула пузырек обратно. Клео была права. Стоило кокаину попасть внутрь, как она сразу почувствовала себя в сто раз лучше.

– Мы что, на поминках? – вдруг спросила она. – Давайте послушаем музыку. Включи стерео!

– Вот это дело! – радостно воскликнул Койот, нажатием кнопки возвращая к жизни Джеймса Брауна.

Клео жила в одной из сдаваемых в аренду квартир коридорного типа с шестью темными узкими комнатами, тянущимися через весь дом. Ванна стояла посередине кухни, а кровать, на которой спала Клео, со всех сторон была окружена мышеловками, но зато входная дверь дома была прочной. Внутренний телефон обычно работал, бойлер ломался всего раз или два за зиму. Но что самое главное – это был один из редких для Нью-Йорка феноменов, которые не так уж часто случаются в этом городе, – это было жилье с фиксированной платой, доставшееся Клео в наследство от родственника, который прожил здесь почти тридцать лет, так что платила она смехотворную сумму, равную восьмидесяти трем долларам в месяц. Помимо того, что это была очень выгодная сделка с финансовой точки зрения. Благодаря этой квартире Клео не отрывалась от негритянской культуры. И, как бы далеко ни заносила ее работа, она всегда возвращалась в Гарлем и никогда не порывала полностью со своими корнями.

Последние два часа промелькнули незаметно. Дэлия излила душу Клео, ничего не пропустив, и сразу же почувствовала себя немного лучше. Нельзя было сказать, конечно, что она совершенно успокоилась, но возможность выговориться пошла ей на пользу.

Клео была внимательной слушательницей, да вдобавок она была единственным человеком, к которому Дэлия, в силу чисто логических причин, могла обратиться. Клео знала Жерома достаточно хорошо, чтобы понять, как устроены у него мозги, а будучи ближайшей подругой Дэлии, она могла посочувствовать ее переживаниям. Кроме того, поскольку сама она имела отношение к кинобизнесу и работала с ними обоими, Клео хорошо представляла себе проблемы, связанные с финансированием и производством кинофильма. Зная, что это был за безумный мир, она долго поражалась тому, каким образом Дэлии и Жерому удается жить и работать вместе. И она часто задавала себе вопрос: как могли очевидные профессиональные перегрузки не сказаться на их личных взаимоотношениях? Теперь ей стало ясно, что напряжение достигло той точки, за которой неминуемо следует разрыв.

– Во всем этом, по крайней мере, есть одна хорошая сторона, – пробормотала Дэлия, не сводя мрачного взгляда со своего бокала с водкой и апельсиновым соком. Льда в нем было ровно столько, чтобы он был холодным, но недостаточно для того, чтобы разбавить алкоголь. Первоначальное ощущение благополучия, которое охватило ее после кокаина, давно прошло, но Дэлия отказывалась понюхать его во второй раз. Подняв глаза, она встретилась с вопросительным взглядом Клео. – Мы с Жеромом не женаты, и у нас нет детей, – тихо проговорила она. – Вот это и есть хорошая сторона.

Клео задумалась, затем покачала головой.

– Белая Женщина, можно, конечно, радоваться тому, что ей не пришлось лечиться от рака легких, так как она умерла от сердечного приступа. Но это совершенно бессмысленно.

– Ты, разумеется, права. – Дэлия, кивнув, сжала губы. – Но дети и замужество осложнили бы разрыв.

– Отношения между людьми… – Клео покачала головой. – Почему они никогда не бывают совершенными? – Она помолчала, затем взглянула на Дэлию. – Насколько я понимаю, ты не собираешься к нему возвращаться?

– Нет, если только он не откажется брать деньги у арабов.

– И все же тебе следовало остаться в Каннах. Тебя же выдвигали на награду. На твоем месте я ни за что на свете не упустила бы такой возможности.

– Канны, – кратко ответила Дэлия, – вдвоем нам с Жеромом там тесно. – Она обвела указательным пальцем ободок бокала.

– И что ты теперь будешь делать? Дэлия пожала плечами.

– Ну, я впервые за два с лишним года свободна на целых три недели. Мы собирались две из них провести в Каннах, но теперь я могу приплюсовать их к моему отпуску. – Она негромко рассмеялась. – Я так давно не бездельничала, даже не знаю, что мне делать со всем этим временем. Но думаю, что прежде всего я займусь поисками квартиры для себя.

– Ты хочешь сказать, что собираешься съехать от Жерома?

– Правильно. – Дэлия кивнула. – Во-первых, квартира с самого начала принадлежала Жерому, поэтому его я оттуда выкинуть не могу. Думаю, на то, чтобы найти квартиру и перевезти вещи, у меня уйдет неделя. А потом, наверное, я съезжу на Кейп-Код и проведу несколько дней у Инги.

Штейнберги, у которых работала Инга, умерли, оставив ей в наследство приличную сумму денег, на которые она приобрела стоящий на пляже мотель, и Дэлии там всегда были рады.

– И потом, – продолжала Дэлия, – Ари женится. Я в любом случае должна поехать в Израиль на его свадьбу и не собираюсь менять свои планы. Я уже так давно не была дома. Одиннадцать лет – это целая жизнь, а я именно столько лет не видела своих близких. Клео кивнула.

– Если уж на то пошло, семья – это иногда единственные люди, на которых можно положиться. – Она неожиданно широко улыбнулась. – На семью и на меня, конечно.

Дэлия поставила бокал, наклонилась вперед и взяла Клео за руки. На ее лице играла улыбка.

– Да, все эти годы ты была моим верным другом, – сказала она, – и я знаю, как мне повезло, что у меня есть ты.

– Обратное тоже справедливо, – твердо заявила Клео. – Мы с тобой – две сестрички, которые могут плакаться друг другу в жилетку. – Она показала на конец стола. – Ладно, передай-ка мне тот коктейль. Там теперь одна вода, и мне пора его освежить. Я хочу сказать, какой смысл горевать, если не можешь надраться как следует?

Три дня спустя, побывав в девяти разных квартирах, которые сдавались в аренду, и четырех обустроенных под жилье складских помещениях, Дэлия остановила свой выбор на удобной угловой квартире с двумя спальнями на Сентрал Парк Вест. Она была расположена на одном из верхних этажей. Четыре окна вдоль одной стены гостиной выходили в парк, а два других смотрели на крутые зеленые готические крыши Дакоты. Квартиру можно было занять немедленно, и Дэлия подписала договор о найме на один год. Затем она села за телефон и нашла компанию, занимающуюся перевозками, которая могла помочь ей на следующий же день. Сделав еще два телефонных звонка, она узнала, что телефонная компания сможет подключить телефон через три дня, а телевизор – только через восемь дней, но ее это не волновало. Забрать свои вещи из квартиры Жерома как можно быстрее, значило порвать еще одну нить, связывающую ее с ним. И она чувствовала, что, чем скорее сделает это, тем, в конечном итоге, легче ей будет.

Весь вечер во вторник они с Клео паковали коробки, чтобы быть готовыми к приходу носильщиков. Со времени ее последнего переезда прошли годы, и она почти забыла, что это такое. Сколько вещей накапливается, когда в течение нескольких лет живешь в одной и той же квартире и у тебя полно места, для того чтобы вместить их все! Здесь была и блестящая, в несколько слоев покрытая лаком мебель «Байдермейер» 1820 года, которую она коллекционировала, – довольно большая роскошь для человека родом из страны, в которой испокон веков каждый кусок дерева был на вес золота. Потом были шкафы, полные одежды, сувениры, которые она привозила из поездок на съемки, множество фотографий в серебряных рамках. Почему человеку требуется куда-то переезжать, чтобы увидеть, сколько вещей у него накопилось? Не то чтобы она возражала против того, чтобы избавиться от вещей, для которых не было места или которые ей больше не были нужны. Просто сейчас у нее не было ни времени, ни терпения, чтобы рассортировать их и начать откладывать в сторону ненужные вещи. В настоящий момент ей было гораздо проще все упаковать и перевезти на новую квартиру.

Стараясь не думать об объеме работы, которую ей предстоит проделать, Дэлия отделила свои вещи от вещей Жерома, а в тех случаях, когда сомневалась, кому принадлежит вещь, оставляла ее Жерому.

Чем дольше они с Клео паковали, складывали, заворачивали, связывали и надписывали, тем яснее им становилось, что, если они хотят закончить все к приходу носильщиков, им потребуется провести за этим занятием всю ночь.

– Как это я умудрилась собрать столько хлама? – застонала Дэлия. Она плюхнулась на стул и затуманенным взором уставилась на Клео. – Моя новая квартира будет похожа на склад.

– Не волнуйся, через пару дней мы все распакуем и уберем, – заверила ее Клео. – Нам вовсе не обязательно делать все это самим. Я всегда могу позвать несколько человек, которые мне обязаны.

– Вроде Койота? – рассмеялась Дэлия.

В этот момент раздался телефонный звонок. Дэлия дернулась, как от удара. Она взглянула на Клео, и ее глаза вдруг загорелись паническим страхом.

– Сними трубку, мисс Клеопатра, милочка? – дрожащим голосом попросила она. – У меня предчувствие, что это Жером.

– А если это в самом деле он?

– Независимо от того, будет ли он вопить, угрожать или пытаться тебя разжалобить, я не хочу с ним разговаривать. И точка.

– Считай, что дело в шляпе. – Распрямив плечи, Клео направилась к телефону. Несколько минут спустя она вернулась. – Он просит сказать тебе, что ты обязана с ним поговорить! – зажимая рукой трубку, мрачно крикнула она, чтобы ее было слышно на другом конце комнаты. – Он говорит, что ты связана с ним контрактом.

– Возможно, он этого еще не знает, но контракты существуют именно для того, чтобы их нарушать.

После того как Клео повесила трубку, Дэлия спросила:

– Ты сказала ему, что я упаковываю свои вещи?

– А что, надо было?

– В следующий раз, когда он позвонит, можешь ему это сказать. Возможно, тогда до него в конце концов дойдет, что я вовсе не шучу.

Клео подняла брови.

– Милочка, судя по его тону, я думаю, он и так это понимает.

Дэлия молча продолжила паковать вещи. Спустя тридцать минут телефон зазвонил снова. Дэлия стиснула зубы, а потом сердито проворчала:

– Почему этот мерзавец не хочет оставить меня в покое?

– Ты не можешь ожидать этого от других, когда ты так красива, умна и к тому же являешься одной из самых кассовых кинозвезд в мире, – рассудительно проговорила Клео.

– Черт! – пробормотала Дэлия, чувствуя, как по ее щекам катятся так долго сдерживаемые слезы. – Не хватало, чтобы еще и ты начала выдавать мне всю эту чушь, – с притворной злостью проговорила она.

Когда на этот раз Клео вернулась, повесив трубку, на губах ее играла усмешка.

– Ну вот! – торжествующе проговорила она, стряхивая с рук воображаемую пыль. – Думаю, у меня все получилось. Сегодня мы его больше не услышим. – В ее больших темных глазах светилось удовлетворение.

Дэлия была заинтригована.

– Неужели? А что ты ему сказала?

– Всего понемножку, – туманно ответила Клео. – На этот раз я решила выдать ему сполна. Думаю, теперь мы сможем насладиться тишиной и покоем.

Но Клео ошибалась. Не прошло и часа с того момента, как она в последний раз повесила трубку, как послышался настойчивый звонок в дверь, кто-то непрерывно нажимал на кнопку.

Дэлия замерла, ее лицо стало белым как мел.

– Не может быть, чтобы это был он! – воскликнула она. – Он ведь во Франции.

– Разумеется, это не он, – успокоила ее Клео. – Полет занимает не меньше шести-семи часов. – Подойдя к переговорному устройству, она нажала кнопку «Говорите». – Кто там?

– Это Пэтси Липшиц, – послышался в ответ пронзительный голос. – Впусти меня. Мне необходимо поговорить с Дэлией.

– Минутку, – терпеливо ответила Клео.

В ту же секунду неумолимый звонок вновь зазвонил. И еще раз.

Клео снова нажала кнопку «Говорите».

– Придержи лошадей. Мне надо посмотреть, дома ли Дэлия.

– Я знаю, что она дома, – нахально проговорила Пэтси. – А теперь впусти меня.

Клео вопросительно взглянула на подругу.

– Черт! – Дэлия с отвращением бросила на пол несколько листов оберточной бумаги.

– Можно мне впустить ее?

– Придется, – пожала плечами Дэлия. – Насколько я знаю Пэтси, она будет звонить всю ночь, пока мы не дадим ей подняться. Лучше уж спусти ей лифт. А не то у нее случится сердечный приступ, если ей придется карабкаться вверх.

Пэтси Липшиц была агентом Дэлии, гигантской женщиной, которая носила необъятные гавайские сарафаны, а ее пухлые черты скрывали ум, которому могли бы позавидовать финансовые дельцы. Но это еще не все: у нее был природный дар вести переговоры. Ходили слухи о том, что она была лесбиянкой, но что касается ее отношений с Дэлией, то они были чисто деловыми.

– Будет сделано. – Клео взяла «под козырек», открыла лифт и, войдя в него, шумно закрыла за собой дверь. Через секунду до Дэлии донеслось ревматическое поскрипывание и лязганье идущего вниз лифта и радостные возгласы Клео, сопровождавшие каждый этаж: – Дамское белье… Лучшие платья… Товары по сниженным ценам!

Та же процедура повторилась, когда лифт поднимался вверх: Клео продолжала выкрикивать названия воображаемых отделов универмага:

– Галантерея… Мужская одежда… Продажа товаров в кредит!

Пэтси даже не стала дожидаться, пока дверь лифта полностью откроется. Стоило ей увидеть Дэлию, как она сразу же накинулась на нее.

– Что ты еще выдумала, отказываешься иметь дело с Жеромом? – завопила она. – Он позвонил мне и сказал, что ты его бросила и собираешь свои вещи!

Пэтси жила на двух побережьях и с такой же легкостью носилась между Нью-Йорком и Голливудом, с какой другие люди курсировали между Манхэттеном и Вестчестером. Но в шоу-бизнес она попала из Бруклина, и атмосфера школы Эразмус Холл Хай, которую она там закончила, прочно засела в ее крови. Она была шумной, нахальной и несносной. Дэлия время от времени удивлялась, почему никто никогда не заставил ее поучиться хорошим манерам и почему ее до сих пор никто не пристрелил? В данный момент ее больше занимал именно второй вопрос. Судя по всему, Клео он тоже интересовал, поэтому она так быстро ретировалась.

– Ты правильно расслышала, – спокойно ответила Дэлия, когда огромная, рыжая от хны голова тяжело нависла над ней, и ловко шагнула в сторону. Когда Пэтси сердилась, она становилась похожей на бешеного носорога. – У нас с Жеромом все кончено.

Пэтси не желала этого слышать и пренебрежительно замахала толстой рукой со множеством колец. Бриллианты вспыхнули радужным огнем.

– Куколка моя, в этом городе и в этом бизнесе ничего никогда не бывает совсем кончено. Мы с тобой знаем, что все мы одна большая, несчастная семья, виновная в кровосмешении. – Порывшись в гигантской полотняной сумке, Пэтси достала тонкую сигару, сунула ее в рот и щелкнула хромированной зажигалкой «Зиппо». Сквозь облако отвратительного синего дыма покосилась на Дэлию. – Последуй моему совету и перестань паковать вещи. Подожди несколько дней и ты успокоишься.

– Я все решила, – упрямо ответила Дэлия. Пэтси опустилась на диван. Сбросив туфли, она положила ноги на журнальный столик.

– Я думаю, у вас сейчас просто трудный период. Сколько вы с Жеромом знакомы? Около семи лет? – Она взглянула в сторону Дэлии, ожидая подтверждения.

– Скорее, около восьми.

– Значит, у вас просто трудности восьмого года, – уверенно проговорила Пэтси. – Ничего такого, что нельзя было бы поправить небольшим любовным приключением.

– Мы с Жеромом не женаты, – напомнила ей Дэлия, усаживаясь на стоящий напротив нее диван. – Забыла?

– Но вы же жили вместе все это время, – категорически заметила Пэтси. – Если не вдаваться в семантику, жить вместе в течение восьми лет и быть женатыми – это практически одно и то же.

– Но это не одно и то же.

– Ну что ж, если ты принимаешь это так близко к сердцу, уйди из его личной жизни, но продолжай сниматься в его фильмах. – Голос Пэтси звучал громко и резко.

Дэлия не ответила. Она молчала, как оглушенная, и, несмотря на отчаянные попытки не расплакаться, из ее глаз выкатились две слезинки и медленно поползли по щекам. Ей следовало догадаться, что Пэтси ее не поймет.

– О черт, – с отвращением произнесла Пэтси. – Теперь ты собираешься меня растрогать. Ты не должна смешивать чувства и бизнес.

– Я ничего не могу с этим поделать.

– А надо бы. Излишне говорить, что сегодняшняя кассовая приманка завтра может превратиться в свою противоположность. Благодаря Жерому ты вошла в этот бизнес. Он сделал тебя звездой.

– Я тоже ему помогла, – напомнила Дэлия. – Я бесплатно снялась в его первой картине, а именно она принесла ему известность.

– Да, но теперь ты получаешь от него и других полтора миллиона. А это грошами не назовешь.

Дэлия фыркнула.

– Я никогда и не говорила, что это гроши.

– Отлично. Просто не хочу, чтобы ты об этом забывала. – Пэтси с минуту молчала, попыхивая сигарой. – Взгляни на это с другой стороны, куколка, – наконец сказала она. – В этом году у тебя есть фильм Вуди Аллена и новый фильм Жерома. Кроме того, Си-би-эс-видео платит тебе двести тысяч за кассету с упражнениями, а Джирмэк предлагает полмиллиона в год за рекламу их кондиционера для волос…

– Которым я не пользуюсь.

– Это не важно. С такими волосами, как у тебя, они могли бы продавать мочу панды, и она пошла бы нарасхват. На свете не найдется ни одной женщины, которая не отдала бы десять лет своей жизни за то, чтобы иметь такую же гриву, как твоя. – Она медленно покачала головой. – Не важно, как ты к этому относишься, куколка, но деньги есть деньги. – Пэтси, прищурившись, оглядела Дэлию. – А значит, твой доход только в этом году составит три и три четверти миллиона долларов. Прибавь к этому программу Боба Хоупа и участие в качестве приглашенной звезды на две недели в новом шоу на Бродвее, и получишь ровно четыре миллиона. Не стоит ими бросаться.

– Я ничем не бросаюсь, – негодующе проговорила Дэлия.

– Если оставишь Жерома, ты именно так и поступишь. – Пэтси выразительно кивнула. – Ты потеряешь полтора миллиона долларов. И если это не называется бросаться деньгами, то тогда я не знаю, что называется…

– Пэтси, – устало проговорила Дэлия, – единственная разница между четырьмя миллионами и двумя с половиной заключается в том, что мне приходится платить больше налогов за четыре, чем за два.

– Налоги… черт, меня волнует твоя репутация, а не дядюшка Сэм. – Пэтси ткнула сигарой в сторону Дэлии, чтобы придать своим словам большее значение. – Послушай, куколка, ты подписала контракт с «Сен-Тесье Продакшнз», а это значит, что ты связана с ними обязательствами. И точка. Если ты не выполнишь свою часть договора, пойдет слух, что с тобой трудно работать, а тебе известно, как быстро распространяются в нашем бизнесе новости такого рода.

– Слух вообще не пойдет, если только его кто-то не пустит.

– Даже если мы трое будем молчать, новости такого рода все равно имеют обыкновение выходить наружу. Не успеешь ты и глазом моргнуть, как продюсеры будут дважды думать, прежде чем предложить тебе работу. Ты же не хочешь, чтобы такое произошло, правда? – Пэтси сделала паузу для пущей убедительности, затем понизила голос до тона доброй бабушки и даже улыбнулась: – Когда Жером мне позвонил, мы с ним долго и очень мило говорили. Знаешь, он по-прежнему сильно любит тебя.

Дэлия ничего не ответила.

– Поверь мне, в таких делах все могло бы быть гораздо хуже, – продолжала Пэтси. – Он красив, трудолюбив и честен, насколько это возможно. Это редкость для любых отношений, а для нашего бизнеса, где все готовы друг другу глотку перегрызть, особенно. Чего тебе еще надо?

– Кого-то, кто понимает, откуда я пришла и куда иду. Кого-то, кто думал бы обо мне, а не только о долларах и тысячах футов пленки.

– Но у тебя же больше никого нет, правда? Дэлия покачала головой и ответила с несчастным видом:

– Нет.

– Что и требовалось доказать! – торжествующе воскликнула Пэтси. – Ты все еще его любишь. А теперь послушайся моего совета, сними трубку и позвони ему. Ты же знаешь, он вообще-то вполне разумный человек. Он сказал мне, что готов простить твою… твою выходку, если ты…

– Нет, подожди минутку, Пэтси, – прорычала Дэлия. – Я вовсе не хочу, чтобы меня прощали. – Она наклонилась вперед и прищурила свои зеленые глаза. – Что тебе вообще наболтал Жером?

– Ничего. – Пэтси беспечно запыхтела сигарой. – Ну, он сказал, конечно, что у вас вышла небольшая размолвка. Но уверил меня, что все это несерьезно.

Голос Дэлии зазвучал, как остро отточенный нож:

– Он рассказал тебе, из-за чего все это произошло?

– Ну, он сказал, что это связано с финансированием фильма.

– Верно. – Дэлия кивнула. – Он хочет взять деньги у арабов, а я отказываюсь позволить ему опорочить этим мое имя.

– Арабы… какая разница? – Пэтси экспансивно взмахнула сигарой. – Это бизнес, куколка, поэтому постарайся не смешивать его с твоей личной, напыщенной моралью. В нашем бизнесе имеет значение только твой профессионализм. Никого не волнует, откуда взялись деньги, а только то, на что они пошли. И потом, этот фильм Жерома станет классикой.

– Значит, он станет классикой без меня. – Дэлия решительно вздернула подбородок. – Я не стану участвовать в фильме, который снимается на деньги арабов. Дискуссия закончена. – Она откинулась на спинку дивана и, сложив на груди руки, холодно посмотрела на Пэтси. – А я то думала, что ты лучше, чем кто-либо, понимаешь это. Или ты забыла о том, что ты – еврейка?

Пэтси рассвирепела.

– То, что ты родилась в Израиле, еще не дает тебе права считать себя в большей степени еврейкой, чем я! – Потом горячо добавила: – Вы, уроженцы Израиля, это еще не вся Иудея, если хочешь знать.

– А я этого никогда не говорила; это твои слова. Но я выросла, лучше зная арабскую проблему, чем ты. Это мой брат был разорван их бомбой, а не твой.

Голос Пэтси принял примирительный тон.

– Я знаю это, куколка… Дэлия огрызнулась:

– Ради Бога, перестань называть меня «куколкой»! Я – не твоя «куколка». К твоему сведению, у меня есть имя – Дэлия. – Она откинула назад голову тем особенным движением, которое показывало, что она очень расстроена.

Пэтси внимательно посмотрела на нее. Она знала, когда заходит слишком далеко, и сразу начала отступать.

– Пусть будет так, Дэлия, – быстро согласилась она, снова принимаясь за свое. – Дэлия, постарайся быть разумной…

– Нет, это ты постарайся быть разумной! Отправляйся домой и поразмышляй над тем, что я тебе только что сказала. Хоть один раз попытайся поставить себя на мое место. А еще лучше возьми на пару месяцев отпуск и поезжай в Израиль. А когда вернешься, вот тогда можешь говорить мне, что я могу и чего не могу делать для своей веры.

– Тогда почему ты сейчас не там? – резко парировала Пэтси. – Если память мне не изменяет, ты уже много лет вольготно живешь в нашей стране. Если в тебе так сильны произраильские настроения, почему бы тебе не вернуться обратно и не поселиться там навсегда? Или на самом деле ты не создана для такой жизни?

– Почему я не там? – тихо переспросила Дэлия. скорее для себя, чем для Пэтси. В глазах ее появилось отсутствующее выражение. – Это очень хороший вопрос. – Она медленно кивнула своим мыслям. – Он и мне дает пищу для размышлений. – Она поднялась на ноги. – Пожалуйста, Пэтси, иди домой. Отправляйся обратно в постель. Мне еще надо столько всего упаковать.

– Дэлия…

– Разговор окончен, – холодно промолвила Дэлия. – Или я должна напомнить тебе, что в качестве моего агента ты обязана поддерживать меня и работать только на меня? Я что-то не припоминаю, чтобы тебя нанимали представлять интересы Жерома Сен-Тесье.

Пэтси пораженно уставилась на нее.

– Я… я вижу, что ты расстроена, – поспешно проговорила она. – Знаешь что, кук… Дэлия. Думаю, мне лучше уйти, чтобы ты могла спокойно обо всем подумать. – Она наклонилась за своими туфлями и, с трудом натянув их на распухшие ноги, попыталась улыбнуться, но улыбка вышла как гримаса. – Что скажешь, если мы снова поговорим обо всем через пару дней, когда обе успокоимся?

После того как Пэтси исчезла так же внезапно, как и появилась, Дэлия почти улыбалась. Она прекрасно понимала причину поспешного ухода Пэтси. Все сводилось к самому низменному знаменателю – долларам и центам. Причитающиеся Пэтси комиссионные с двух с половиной миллионов составят кругленькую сумму в четверть миллиона, и с Жеромом, и без. Пэтси прекрасно понимала, что для нее важнее. Она не собиралась жертвовать курицей, которая несла для нее золотые яйца, – и уж особенно из-за споров на религиозные или политические темы.

«Поведение, достойное настоящего агента», – подумала Дэлия. Она вздохнула, качая головой. Так всегда бывает с агентами. Можно не сомневаться, они пойдут на что угодно: будут кувыркаться, устраивать фейерверки и даже продадут собственную мать, если это понадобится для того, чтобы получить свои комиссионные. И именно это и сделала сейчас Пэтси. Она отступила только потому, что ее комиссионные оказались в опасности, а вовсе не из-за своих идеалов, касающихся Израиля или ее религии.

Два часа назад зашло солнце, и в большой комнате, напичканной коммуникационным оборудованием стоимостью в полмиллиона долларов, стоял полумрак: управляемые электронным устройством шторы цвета шампанского из шелка-сырца скрывали сверкающий огнями Манхэттен. Наджиб Аль-Амир никогда не переставал поражаться этому зрелищу, и это был один из тех крайне редких дней за все время его пребывания в Нью-Йорке, когда он отгородился от мерцающих городских огней. Он смотрел видеопленку одного из первых фильмов с участием Дэлии Боралеви под названием «Иметь и удержать» на большом проекционном телевизионном экране «Сони» и еще три другие одновременно идущие пленки на других встроенных рядом телемониторах и не желал, чтобы панорама, открывающаяся из окна – пусть даже на мгновение, – отвлекала его орлиный взор от экранов.

На одном из мониторов поменьше шла пленка, представлявшая собой подборку крупных черно-белых планов из всех старых фильмов с участием Тамары.

На экране прямо под ним демонстрировались фотографии из газет, записанные на видеопленку интервью и выпуски новостей, на которых был запечатлен Дэни Бен-Яков.

На третьем, самом нижнем экране, без конца повторялись те редкие моменты, когда удавалось сфотографировать или заснять на пленку Шмарию Боралеви. Большинство изображений были зернистыми и расплывчатыми, поскольку снимались с большого расстояния.

Эти бесчисленные кадры разжигали ненависть Наджиба. Подогревали его затухающую жажду мести, в которой он поклялся много лет назад.

В напряженном молчании он смотрел на экраны.

Нажав кнопку на позолоченной панели дистанционного управления, встроенной в кожаный диван цвета слоновой кости, на котором он сидел, Наджиб погрузил звуконепроницаемую комнату в неестественную тишину. Звук ему был не нужен. Достаточно одних изображений.

Его взор почти не отрывался от Дэлии. Ее красота казалась магической. Какие необыкновенные скулы и бездонные глаза, доставшиеся ей от знаменитой матери, и какая решительная, агрессивная форма подбородка и гордая манера высоко держать голову! Их она, несомненно, унаследовала от отца.

Тамара, эта королева тридцатых годов, с белыми, как у ангела, волосами, обладала неестественной, поразительной красотой. Из-за знаменитых светлых глаз в сочетании с необычайно высокими славянскими скулами ее лицо казалось самым прекрасным из всех других.

Грубая красота и сдержанные манеры ее мужа Дэни, бывшего посла в Германии и Великобритании, делали его в прошлом мечтой любого агента, занимающегося подбором актеров. По слухам, он был связан с Моссад.[5] Красивый, сильный и опасный – тревожное сочетание.

И, наконец, старик. Не любит сниматься. Такой простой и обыкновенный, что, куда бы он ни отправился, его везде по ошибке можно принять за одинокого туриста. Человек, которого дед Наджиба однажды спас от неминуемой смерти. И который одно время регулярно приезжал в оазис и с помощью подарков завоевал их дружбу. Он был главой той проклятой общины неверных, которая совершила набег на их деревню и убила его сестру.

Его сестру. Иффат.

Наджиб попытался мысленно воссоздать ее образ, но прошло слишком много лет, и она оставалась всего лишь неясным, ускользающим от него, безликим пятном. С каждым прошедшим годом она все дальше и дальше исчезала из его памяти, пока не превратилась просто в воспоминание, не имеющее лица.

И все эти евреи. Если бы не они, сегодня Иффат была бы жива.

По лицу его ходили желваки.

Последние двадцать лет были необычайно добры к Наджибу Аль-Амиру: красивый сын оазиса превратился в холеного импозантного мужчину с прирожденной царственной осанкой, не оставлявшей сомнений в его близости к властным структурам или необычайном богатстве. Его лицо было суровым и гордым, с черными, подернутыми влагой глазами, от которых ничто не ускользало, а его кожа – гладкой и без морщин – благодаря комфорту, который его окружал. И только густые волосы выдавали возраст: на висках уже поблескивала седина. Он зачесывал волосы назад, на манер иранского шаха. Его шелковая пижама и халат в тон, так же, как носки и домашние туфли, сделанные на заказ, были бы уместны в любой резиденции Пехлеви. Впрочем, как и его состояние. По последним оценкам оно находилось в интервале между четырьмястами и пятьюстами миллионами долларов, и, что самое главное, Наджиб фактически контролировал еще многие миллиарды благодаря сверхъестественному деловому чутью, прочным связям с друзьями-арабами и той власти, которой обладал его дядя Абдулла над приверженцами Ислама. И еще благодаря богатейшим нефтяным запасам, спрятанным глубоко под песками Ближнего Востока.

Находясь в относительно молодом возрасте сорока двух лет, Наджиб стал феноменом двадцатого века, пиратом международного финансового мира. В любую минуту он мог иметь в своем распоряжении миллиарды нефтедолларов. Как следствие этого ему приходилось менять временные пояса с такой же легкостью, с какой другие люди добирались до работы, находящейся на расстоянии четырех миль от дома. В зависимости от настроения он мог это делать быстро или неторопливо, с высокомерным безразличием к расписанию авиалиний. Не зря же в его распоряжении был личный «Бо-инг-727-100», оборудованный дополнительными топливными баками, который служил ему командным пунктом. Будучи чем-то средним между летающим дворцом и обыкновенной студией, он вмещал столько предметов роскоши, что, окажись там Аладдин, тот покраснел бы от стыда. В самолете была огромная спальня с кроватью необъятных размеров (оборудованная привязными ремнями), компактная кухня гурмана, гостиная, в которой с удобствами могли бы разместиться двадцать человек, а также тщательно сбалансированная ванна «джакузи», вмещавшая троих. Путешествовать на высоте тридцати пяти тысяч футов, сидя в такой ванне под массажными струями воды, и взирать сквозь иллюминаторы на море облаков – что может сравниться с таким полетом? И потом, разумеется, было еще два самолета «Лир», целый флот вертолетов и двухсотшестидесятифутовая яхта с бассейном и вертолетной площадкой, которую он держал в Средиземноморье.

Был еще загородный дом высоко в горах Ливана, напоенных ароматом цветов, мавританский дворец в Танжере, собственный охотничий заповедник в Кении площадью в двадцать тысяч акров, частный остров близ побережья Турции, две стоящие рядом виллы на юге Франции, особняк в Беверли-Хиллз, который когда-то принадлежал Тамаре и который он, повинуясь непонятному капризу, приобрел для себя, и квартиры в Токио. Да, потом еще был его городской дворец: состоящее из четырех корпусов сооружение на Трамп-Тауэр, где он укрылся в настоящий момент. Это было одно из самых престижных и бессовестно роскошных мест Манхэттена, а может быть, и всего мира – у его ног со всех четырех сторон переливался огнями Нью-Йорк. Если «джакузи» в самолете заставила бы Аладдина покраснеть, то при виде находящегося в доме бассейна, высоко над Центральным Парком, он просто задохнулся бы от зависти.

Вначале эти ощутимые преимущества богатства приходили медленно, но, после того как Наджиб сделал свой первый миллион, он очень быстро открыл для себя магическую силу денег и их головокружительную прогрессию. Один миллион легко обернулся десятью, а десять миллионов почти без всяких усилий превратились в сто миллионов. Как если бы он был наделен даром Мидаса,[6] ему во всем сопутствовала удача. Никогда прежде история не знала периода, столь благоприятного для делания денег, чем период конца 50-х – середины 70-х годов. Внедрение средств связи и информационных систем на базе микропроцессоров и ненасытная потребность мира в нефти открыли неограниченные возможности в мировой торговле. Люди через каждые несколько недель поднимались в космос, наука развивалась семимильными шагами. И весь мир неожиданно стал досягаемым: реактивные самолеты свели трансконтинентальные полеты к пяти часам, а с обычного телефонного аппарата можно было связаться с любым абонентом в мире – многомиллионные сделки можно было обсуждать, просто набрав нужный номер.

Казалось, для Наджиба Аль-Амира нет ничего невозможного.

Наделенный необычайным даром предвидения и сверхъестественной способностью делать ставку на победителей, он оказался признанным авторитетом в игре, где проворачивались сделки на многие миллионы долларов. Наджиб был одним из первых, кто стал вкладывать деньги в исследования космоса и ядерные технологии, он предвидел развитие японских технологий еще до их появления. Казалось, он совершенно точно знает, когда надо покупать нефтяные танкеры, а когда их продавать. За что бы он ни брался, его расчеты всегда оказывались безупречными.

В 1963 году он заключил первую из сделок, которая впоследствии стала его знаменем и позволила быстро получить первые сто миллионов долларов. Добившись эксклюзивного права на экспорт нефти для двух небольших, но богатых нефтью эмиратов, Наджиб полетел в Нью-Йорк, где обратился к степенным американским банкирам с просьбой о займе. Имея в арсенале эти нефтяные контракты, он легко занял сорок миллионов долларов, которые использовал на приобретение флотилии нефтяных танкеров; два года спустя он уже строил самый крупный супертанкер в мире на судоверфи – совладельцем которой был – в Японии. И тут он наткнулся на золотую жилу.

Нефтяные шейхи были замкнутыми людьми, с подозрением относящиеся к иностранцам, которые приходили заискивать перед ними и выкачивать у них нефть. Отличавшийся большой хитростью Наджиб выступил в роли Посредника между шейхами и представителями нефтяных корпораций. Когда крупнейшие нефтяные компании Великобритании и Америки выразили желание заключить торговые соглашения с арабскими странами, они обнаружили, что им следует обращаться к нему. Таким образом он нашел один самый крупный источник дохода и свое подлинное призвание. Его ежегодные комиссионные от организации таких сделок – без необходимости вкладывать хотя бы один цент из собственных денег – составляли многие миллионы долларов и принесли ему прозвище Мистер Пять Процентов. И эти миллионы он тратил на инвестиции, за которыми следовали повторные инвестиции.

Деньги порождали еще большие деньги. А деньги в достаточном количестве давали подлинную власть. Вскоре у него в руках было столько власти, что его стали обхаживать сильные мира сего; он был на короткой ноге как с кремлевскими лидерами, так и с политическими воротилами в Вашингтоне. Одно время он владел не менее чем сорока разнообразными компаниями от малых до средних размеров и тогда-то и начал формировать их в единый мощный конгломерат.

К 1965 году, сколотив капитал в первые четверть миллиарда, Наджиб быстро приближался к отметке в полмиллиарда долларов. К 1970-му он стал самым известным арабом в мире, имя которого не сходило со страниц газет. Его улыбающееся лицо стало таким же знакомым, как лицо шаха или короля Саудовской Аравии. Принадлежащий ему летающий дворец с его позолоченными вентилями, душевым кабинетом и бесценными персидскими коврами прославился тем, что каждые несколько часов совершал стремительные посадки в разных аэропортах, где Наджиб заключал одну сделку за другой, после чего отправлялся практически на другой конец света, чтобы отпраздновать успехи на борту роскошной яхты. Его жизнь казалась открытой книгой. После того как он расстался со своей женой Ясмин – брак длился двенадцать лет, а развод обошелся ему в пятьдесят миллионов долларов, – все газеты в Нью-Йорке, Сиднее, Лондоне и даже Москве пестрели заголовками о нем. От внимания прессы не ускользали и его отношения с некоторыми из самых блестящих и желанных женщин мира.

Но за все это богатство и положение приходилось платить страшную цену, и в действительности книга его жизни была раскрыта миру только на тех страницах, на которых он сам этого желал. Те, кто имел с ним дело, замечали лишь обаяние ведущего роскошный образ жизни гедониста[7] или холодную работоспособность не знающего жалости воротилы. Но была и третья сторона, неизвестная другим, которую он оберегал от посторонних глаз не менее тщательно, чем строил свое состояние. Несмотря на баснословное богатство и имевшиеся в его распоряжении миллиарды долларов, Наджиб не принадлежал самому себе.

Миллионы людей во всем мире завидовали его власти и богатству, но никто не догадывался о том, что он всего лишь марионетка. Наджиб Аль-Амир, покоритель женщин, человек, который, казалось, никому не давал отчета, причисливший себя к пятерке самых богатых людей на земле, в действительности был полностью подвластен Абдулле – самому страшному из авторитетов. Чем дальше, тем яснее Наджиб понимал, что в этом наводненном акулами океане большого бизнеса его, крупнейшую из акул, легко мог поразить гарпун. Для этого достаточно просто публичного заявления Абдуллы. Если когда-либо он навлечет на себя гнев Абдуллы, вся его империя рухнет и все, ради чего он работал, превратится в кучу пепла.

Это было шатким основанием для любой конструкции, особенно для такой, на которую поставлено полмиллиарда долларов. И со временем он стал проклинать тот дьявольский договор, который заключил с Абдуллой и избавиться от которого не видел возможности. Клятва, скрепленная кровью, которую он так охотно дал в юности, связывала его по рукам и ногам.

Не стоило отрицать, что его тайная связь с Абдуллой сослужила хорошую службу. Она дала ему почву под ногами для начала карьеры, а деловая подготовка и связи, которыми он обзавелся в Гарварде – также благодаря Абдулле, – открыли перед ним нужные двери, как это и предвидел его дядя. Но Абдулла не только создал почву для финансирования темной империи; он также пожинал часть урожая, и более мрачного жнеца не было на свете. С недавних пор ненасытная страсть пугала Наджиба. Казалось, власть, которой обладал лидер террористов, ударила ему в голову. Абдулла начал упиваться кровопролитием и безрассудным риском. Несмотря на небольшую численность, созданный Абдуллой Фронт Освобождения Палестины являл собой мощный и страшный инструмент, и с силой Абдуллы нельзя было не считаться.

Согнув длинные пальцы, Наджиб задумчиво постучал ими по губам. Вот уже десять минут мысли его блуждали, и он не замечал зрелища, разворачивающегося на телевизионных экранах. Усилием воли он заставил себя собраться и сосредоточиться.

Закат Боралеви и Бен-Яковов был близок.

Наконец-то все вставало на свои места. Спустя три десятилетия ожиданий исполнения своего давнего обета отомстить семье Шмарии Боралеви настало время действовать. Именно тогда, когда он уже поверил в то, что Абдулла забыл о нем, он получил приказ приступить к делу.

Члены семьи Шмарии Боралеви должны были быть уничтожены один за другим.

И как бы в подтверждение того, что сама судьба благоприятствует ему, всего несколько часов назад раздался телефонный звонок. Наджиб находился в гардеробной рядом со спальней, где одевался к обеду. Бросив взгляд на огонек, мигающий на многоканальном телефонном аппарате, он сразу же понял, что звонивший набрал его самый конфиденциальный номер. Всего несколько человек знали его, и это была строжайшая из многочисленных тайн империи.

Нажав на мигающую кнопку, он включил противоподслушивающее устройство и поднес трубку к уху.

– Да? – отрывисто проговорил он.

– У меня есть новости, – произнес знакомый голос с бруклинским акцентом.

Он почувствовал внезапное возбуждение, от которого закружилась голова, и торопливо выглянул из спальни, чтобы убедиться в том, что в пределах слышимости нет никого из слуг. Специальная противоподслушивающая система, которую он установил, позаботится о том, чтобы любой, кто снимет параллельную трубку в каком-либо другом месте квартиры, не услышал ничего, кроме неразборчивого бормотания.

– Ты включил противоподслушивающее устройство?

– Да. И что это за новость?

– Дэлия Боралеви выехала из квартиры на Бонд-стрит. Теперь она живет на Централ Парк Вест.

– И?..

– Сегодня днем она уехала. Один из моих людей вел за ней наблюдение. Она отправилась в мотель на Кейп-Код.

Наджиб вдруг разозлился.

– И это ты называешь новостями? – рявкнул он. Затем сделал глубокий вдох, пытаясь сдержать гнев. – Я считал, что тебе были даны указания сообщать о каких-то особых приготовлениях, связанных с поездками или отдыхом. В особенности зарубежными.

– Поэтому-то я и звоню. – В голосе на другом конце телефона звучала обида. – Через неделю она отправляется в Израиль.

Наджиб резко насторожился.

– Ты сказал, в Израиль? – В голосе его прозвучало удивление.

– Именно так. Она едет туда на свадьбу своего брата. Кажется, готовится большое семейное торжество. У меня… у меня есть ее расписание, если тебя это интересует.

– Интересует, – ответил Наджиб. Какое-то время он слушал и, хотя человек на другом конце провода не мог его видеть, время от времени кивал головой. – Как тебе удалось это узнать? – спросил он.

– От секретаря ее агента. Она, конечно, порядочная дрянь, но ты не поверишь, сколько всего готовы выложить люди ее типа, если нажать на нужные кнопки.

Наджиб мгновенно насторожился.

– Что ты ей рассказал?

– В общем-то ничего. – Человек грубо расхохотался. – Мне это и не понадобилось. Эта шлюха считает меня репортером одной из газетенок, занимающимся скандальными сплетнями.

– Хорошо. – Наджиб снова кивнул. – Если появится что-то новое, дай мне знать и держи в курсе. Полагаю, ты в прошлом месяце получил чек за свои услуги?

– Да, получил.

– В этом месяце получишь премию.

И с этими словами Наджиб повесил трубку.

Это произошло несколько часов назад, после чего он позвонил в дом, куда был приглашен на обед, и долго извинялся за то, что в последнюю минуту ему пришлось отказаться от приглашения. Затем прошел в специально оборудованную комнату, расположенную на третьем этаже комплекса, и принялся смотреть видеопленки. Почти два часа он провел в глубоких раздумьях, просчитывая все «за» и «против» своего возмездия.

Больше всего его удивляло то, что теперь, когда оно было так близко, он чувствовал какую-то странную непричастность. Наджиб всегда считал, что, когда придет этот час, он будет опьянен чувством триумфа. В течение нескольких десятилетий одна только мысль о возмездии придавала ему силы, разжигала амбиции и диктовала каждый его шаг. И что теперь? Он даже не был уверен в том, что вообще что-то чувствует. Прошлое вдруг показалось ему страшно далеким, частью жизни кого-то другого. Таким же далеким, какими бывали расплывчатые черты Иффат, когда он пытался вызвать в воображении ее образ.

Странно, какие шутки играет с человеком время. Вещи, некогда казавшиеся важными, перестают иметь всякое значение, и другие проблемы выдвигаются на первый план, чтобы занять их место. Когда-то он верил в то, что жажда мести никогда не покинет его, будет определять все его действия, но этого не случилось.

Взгляды изменились. Теперь на первое место вышли империя, социальное положение и власть. И все же он был связан обетом возмездия и клятвой, данной Абдулле, и осознавал, что оказался в ловушке, из которой нет выхода.

Как нарочно, телефон зазвонил снова. Он бросил взгляд на контрольную панель, встроенную в диван. Это снова был его конфиденциальный номер, тот же самый, по которому звонил нанятый им детектив. Поднеся трубку к уху, он включил противоподслушивающее устройство.

– Да?

– Аллах Акбар, – отрывисто поздоровался далекий голос. – «Господь велик», – прозвучал голос Абдуллы, перекрывая сильные помехи международной телефонной линии, а противоподслушивающее устройство искажало его голос еще больше.

Внезапно Наджиб почувствовал, как к нему протянулись ледяные пальцы. То, что Абдулла позвонил ему так скоро после его разговора с детективом, без сомнения, не было простым совпадением.

– Кажется, ты не слишком рад меня слышать, – укоризненно проговорил Абдулла после долгой паузы.

– Для меня всегда большое удовольствие тебя слышать, дядя, – автоматически ответил Наджиб. – Чем могу тебе быть полезным?

– Я удивлялся, что ты сам до сих пор не связался со мной. У меня было чувство, что у тебя есть для меня новости.

Наджиб уставился на безмолвный, мигающий ряд видеоэкранов. Теперь он не сомневался в том, что имел в виду Абдулла. Каким-то образом – через своих агентов или каким-то другим способом – он уже знал о звонке детектива.

– Д-да, – медленно проговорил Наджиб. – По правде говоря, я сам собирался тебе позвонить.

– Надеюсь, что это так. Мне не хотелось бы думать, что спустя столько лет ты становишься сентиментальным.

– Откуда ты узнал?

– У меня свои источники, – туманно ответил Абдулла. Помолчав, он спросил без обиняков: – Ты не передумал?

– Н-нет. Конечно, нет.

– Рад это слышать. Мне не нравятся люди, которые забывают о своих клятвах, скрепленных кровью. Надеюсь, ты не забыл, что случается с теми, кто предает меня? – Невысказанная угроза повисла в воздухе – и телефон в руке Наджиба замолк. Не глядя на контрольную панель, он медленно опустил трубку. И тупо уставился на экраны телевизоров.

Лица, на которые он так часто смотрел, казалось, насмехались над ним с экранов.

Наджиб Аль-Амир, человек, чье имя было синонимом богатства, который заставлял содрогаться Уоллстрит, человек, который развлекал президентов и премьер-министров на своей четырехпалубной яхте, чье могущество было таким огромным, что одним лишь кивком головы он мог вызвать международные осложнения, покрылся холодным потом. По отношению к Абдулле он испытывал нечто большее, чем обычное почтение.

Отношения с дядей пугали его все больше и больше.

К тому времени, как Дэлия достигла Кейп-Кода, она страшно устала, в глазах стоял туман. Она ехала напрямик, сделав всего одну остановку, да и то только чтобы заправиться, в Гротоне. Повинуясь порыву, остановилась во второй раз за несколько миль от мотеля Инги в круглосуточно работающем универсаме на Шоссе № 6. Взяв две бутылки «Моэт» с холодильного прилавка, Дэлия подождала, пока клерк оторвался от портативной пишущей машинки, на которой он что-то строчил. Когда он поднялся, она автоматически улыбнулась и придвинула к нему две бутылки.

Он выбил чек и только потом взглянул на нее.

– С вас… – Дар речи неожиданно покинул его, на лице появилось изумленное выражение. – Господи Иисусе! – негромко воскликнул он. – Вы – Дэлия Боралеви, актриса!

– Верно. – Она тряхнула головой, откидывая назад волосы.

– Черт, провалиться мне на этом месте. – Не веря своим глазам, он покачал головой. – А я только в это воскресенье вечером смотрел на сеансе повторного фильма «Иметь и удержать» с вашим участием, я его смотрел, наверное, раз десять. И каждый раз теряю голову, когда смотрю ту сцену с катастрофой в конце фильма. – На мгновение он, казалось, почувствовал себя неловко. – Ну, знаете, та, где вы погибаете, когда ваша машина прорывается сквозь полицейские заслоны? Это нечто!

– Вы в самом деле смотрели его десять раз?

– Если не больше. – Он обезоруживающе улыбнулся. – В первый раз я смотрел его сразу, когда он вышел, но, сказать по правде, после седьмого раза сбился со счета. – Он хмыкнул себе под нос. – Вы не поверите, как я сходил по вас с ума. Помните тот плакат, на котором вы сняты в купальнике?

Она кивнула.

– Ну так вот, я его купил и повесил у себя в общежитии. Девушке, с которой я тогда гулял, это совсем не понравилось.

Дэлия улыбнулась ему. Она так и подумала, что он студент. Он был крупного телосложения и имел безукоризненно аккуратный вид, присущий университетским атлетам.

– Вы – четвертьзащитник в команде Гарварда, – догадалась она.

Он покачал головой.

– я был защитником в Брауне. Но потом разбил коленную чашечку – и прощай команда, моя блестящая спортивная карьера закончилась. – Он щелкнул пальцами. – Так просто. – Затем пожал плечами и улыбнулся. – А поскольку единственным делом, которым я на самом деле хотел заниматься помимо футбола, было сочинять романы, в один прекрасный день я обнаружил, что брожу по территории колледжа и спрашиваю себя, какого черта я там делаю. И поэтому я сейчас здесь, торчу на этой абсолютно тупой работе. Я намерен написать грандиозный роман об Америке.

Дэлия вгляделась в него пристальнее. Он не был похож ни на писателя, ни на продавца – в обычном представлении. С густыми волнистыми светлыми волосами, улыбкой – прямо с рекламы зубной пасты, веснушками и загаром, он скорее походил на калифорнийского любителя серфинга, сбившегося в пути на три тысячи миль.

– Вы гостите здесь, на Кейп-Код? – спросил он. Она кивнула.

– Знаете что? Минут через сорок пять я заканчиваю. Как вы смотрите на то, чтобы спуститься с пьедестала и пообщаться с нами, простыми людьми? Я знаю один ресторанчик, о котором пока не прознали туристы, где подают омаров весом в три фунта каждый.

– Мне очень жаль, но я полдня провела за рулем. – Дэлия покачала головой. – Хотя звучит довольно заманчиво.

– Может быть, завтра?

Она удивилась, поняв, что всерьез раздумывает над его предложением. В обычных обстоятельствах это было бы совершенно немыслимо. Звезда никогда не должна подпускать близко к себе своих поклонников; это значило нарываться на неприятности. В мире полно сумасшедших. Но он в самом деле показался ей очень милым, и на него было приятно смотреть. С таким загаром, хорошим квадратным подбородком и большими, широко раскрытыми, светло-голубыми, как у ребенка, глазами, он просто не мог быть плохим. И потом она здесь никого не знала, кроме Инги. Ей пришло в голову, что иметь под рукой какого-нибудь мужчину было бы совсем не так плохо. Может быть, и в самом деле клин клином вышибают, и это поможет ей выбросить Жерома из головы.

Она улыбнулась.

– Я подумаю.

Улыбка сощурила и его глаза.

– Я вам позвоню.

«Пропади все пропадом», – подумала Дэлия и кивнула.

– Я остановилась в мотеле «Юго-западный». Он есть в справочнике. Просто спросите меня.

Он усмехнулся.

– Между прочим, меня зовут Клайд. Клайд Вулери. – Он протянул через прилавок руку, и она пожала ее. Его ладонь была твердой и сильной.

Она смотрела, как он сунул две зеленые бутылки в коричневый бумажный пакет, а между ними проложил кусочек картона, чтобы они не стукались друг о друга. Затем протянул ей пакет и улыбнулся.

– Я еще не заплатила за шампанское. – Она бросила взгляд на кассу. – Сколько я вам должна?

Он рассмеялся и махнул рукой.

– Забудьте. Я скажу, что ошибся. Когда подойдет время инвентаризации, они будут внесены в графу убытков. Пусть вас это не волнует.

Дэлия приподняла пакет и слегка встряхнула его.

– Большое спасибо, Клайд Вулери. Я у вас в долгу. Он пожал плечами.

– Пустяки. Я позвоню вам завтра днем.

– Хорошо. – Она махнула рукой. – Пока. Направляясь к автомобилю, Дэлия жадно вдыхала прохладный соленый воздух; издали доносился приглушенный шум прибоя. Как приятно оказаться далеко от всей этой мышиной возни. Неделя самостоятельного существования способна совершить чудо.

Она опустила пакет на переднее сиденье рядом с собой и, поворачивая ключ зажигания, в последний раз кинула взгляд на магазинчик. За хорошо освещенными стеклянными окнами увидела Клайда, склонившегося над своей портативной «Смит Короной», и от этого почувствовала себя лучше. Может, в самом деле сходить с ним куда-нибудь, пусть даже просто что-то выпить. В конце концов, он не таращил на нее глаза, как на пришельца с НЛО, а именно так обычно обстояло дело, стоило ей быть узнанной. И, слава Богу, у него хватило ума не попросить у нее автограф.

В этот момент он поднял глаза и помахал ей рукой. Дэлия махнула ему в ответ, включила заднюю передачу и, эффектно взвизгнув шинами, вывела машину со стоянки.

Она довольно усмехнулась. Какого черта, у нее ведь каникулы, можно и поразвлечься.

Дэлия огляделась по сторонам: ни впереди, ни сзади машин не было видно. Она нажала на педаль газа и рванула с такой скоростью, как будто в двух милях отсюда, у мотеля, ее поджидал судья с клетчатым флажком.

Дэлия припарковала взятый напрокат «каткласс» в тот самый момент, когда луна пробилась из облаков, окрасив видавшие виды коттеджи мотеля в серебристый цвет. Отдельно стоящие, слегка осевшие домики были крыты тесом. Мотель был скромным, но свои размеры и плачевное состояние он с лихвой компенсировал тем, что занимал целых восемь акров первозданной земли на самом берегу океана.

Едва она остановила машину, как сразу же увидела, что Инга приподняла клетчатую ситцевую занавеску и выглянула в окно. Прошло всего несколько секунд, и входная дверь домика управляющего распахнулась настежь и оттуда вылетела Инга в сопровождении огромного золотистого ретривера. Дэлия невольно улыбнулась. Несмотря на свой возраст, Инга, когда хотела, по-прежнему была энергичной и казалась выше ростом и намного моложе своих лет. Ее белоснежные волосы были заплетены в косы и уложены на голове кольцами – прямо как связки сосисок в лавке мясника в ее родной Германии. На ней было свободное домашнее платье из ситца и белые кеды.

В ту самую секунду, когда Дэлия вынырнула из машины, Инга бросилась на нее и заключила в свои железные объятия.

Энергичность Инги резко контрастировала с ее возрастом. Она была полной противоположностью тому, каким обычно становится человек в восемьдесят четыре года. Все, кто ее видел, сразу же забывали о ее преклонном возрасте и небольшом росте. В ней чувствовалась здоровая, полная энергии жизненная сила и какой-то внутренний свет, которым часто не могут похвастаться и гораздо более молодые люди. Лицо ее было испещрено морщинками, но кожа отличалась здоровым розовым блеском, белки глаз по-прежнему были чистыми, как фарфор, а зрачки – такого же радостного, ярко-василькового цвета, как и в молодости. Такие глаза могли бы быть и у ребенка. Она по-прежнему оставалась легкой на подъем и обладала острым умом, а с языка всегда были готовы сорваться колкие, остроумные замечания. Однако ее вздорный темперамент зиждился на доброжелательном чувстве юмора и душевной доброте. Было совершенно очевидно, что ни годы, ни тот факт, что ей довелось жить на трех континентах и дважды приходилось начинать жизнь с нуля, не оставили даже зарубки на неукротимом характере Инги. Она не просто выжила; куда бы ни забрасывала ее жизнь, ей повсюду чудесным образом удавалось приспособиться к новым условиям.

– Дэлия! Дорогая! – воскликнула Инга, прижимаясь к ней так тесно, что они стали похожи на сиамских близнецов. – Я очень рада, что ты смогла приехать! Я так давно тебя не видела!

Не желая отстать от нее, пес подпрыгнул, положил свои огромные лапы на плечи Дэлии и с умильным выражением на морде обслюнявил обеих женщин.

Дэлия пыталась увернуться.

– Лежать, Хэппи, – смеясь, проговорила она, – лежать, мальчик, лежать!

Хэппи послушно уселся у их ног, не сводя с женщин обожающих глаз и широко раскрыв свою ухмыляющуюся пасть.

Инга схватила Дэлию за руки.

– Все в порядке? – обеспокоенно спросила она. – По телефону у тебя был такой расстроенный голос.

– Ничего серьезного, Инга.

Инга подняла на нее тревожные глаза.

– Я всегда по твоему голосу узнаю, что у тебя не все в порядке.

– Никакой катастрофы не произошло, – уверила ее Дэлия. – Правда.

– Это вовсе не обязательно должна быть катастрофа. Иногда бывает достаточно и простого огорчения.

– Обещаю, что потом все тебе расскажу. – Дэлия поцеловала Ингу в губы. – Ты чудесно выглядишь! – сказала она, отступая от нее на шаг. – Дай-ка мне на тебя посмотреть! Должно быть, это местечко – просто эликсир молодости! Ты совсем не изменилась!

– Дэлия, ты лжешь без зазрения совести, – заявила Инга. – Тебе отлично известно, что мне семьдесят девять лет и что я выгляжу ни на день моложе. – Но на лице ее было довольное выражение.

– А теперь ты врешь без зазрения совести, – обвинила ее Дэлия, добродушно посмеиваясь. – По моим, заслуживающим доверия сведениям, тебе восемьдесят четыре года, а третьего сентября исполнится восемьдесят пять.

Инга тряхнула головой.

– Это доказывает только то, что ты суешь свой нос туда, куда не следует.

– А зачем мне его куда-то совать? Все дни рождения записаны в моем календаре, – ответила Дэлия. – Эти сведения я получила от своей матери, а она никогда не ошибается в таких делах.

Глаза Инги забегали.

– Дэлия, даже твоя мать иногда может спутать даты, – запальчиво проговорила она.

Хэппи нетерпеливо заскулил, и это помешало Дэлии парировать слова Инги. Когда она никак на него не отреагировала, пес дважды пролаял низким басом, стараясь обратить на себя внимание. Она взглянула на него. Его лохматый хвост подметал землю, пропахивая в гравии дугообразную борозду.

– Ладно, ладно! – ласково проговорила Дэлия и, опустившись перед ним на корточки, принялась тормошить. От него пахло псиной и ароматизированным порошком от блох. – Ты хорошо заботился об Инге? – нежно спросила она.

Пес поднял голову, прислушиваясь, и подал ей свою большую лапу. Дэлия торжественно пожала ее. Затем поднялась на ноги, вытащила из машины огромную дорожную сумку и захлопнула дверцу.

Инга благоразумно оставила тему возраста.

– Домик, в котором ты всегда останавливаешься, свободен, – сказала она, обращаясь к Дэлии по дороге к домику управляющего. – Я никогда не сдаю его.

– Ты же знаешь, что тебе вовсе не надо этого делать.

– Конечно, не надо, – раздраженно проговорила Инга, – но я так хочу. Мне нравится держать его наготове на случай, если ты вдруг приедешь неожиданно. Его только что покрасили, а я сшила очень милые новые занавески и покрывала. Там все голубое, как ты любишь.

Дэлия подняла голову и взглянула на ряд освещенных луной коттеджей. Перед каждым, кроме одного в дальнем конце, стоял автомобиль. День Поминовения еще не наступил, но многие туристы, очевидно, сорвались с места раньше времени.

– Инга, тебе не следует держать его пустым ради меня, – укоризненно проговорила она. – Я же знаю, ты могла бы его сдать. Я с радостью спала бы на раскладном диване в комнате позади офиса.

Инга пожала плечами.

– А какая разница, сдаю я все коттеджи или держу один пустым для тебя? Я – старая женщина, и мне не нужны лишние деньги. Их у меня и так больше, чем я когда-либо смогу потратить.

– Ни у кого нет денег больше, чем он может потратить, – возразила Дэлия.

Инга убежденно посмотрела на нее.

– Когда тебе будет столько лет, сколько сейчас мне, поверь, с тобой произойдет то же самое. На что мне их тратить? На одежду? Но она вся шьется для более молодых женщин. Кухонные принадлежности? Их у меня столько, что они все даже не помещаются на кухне. Драгоценности? Я ношу только те, что дарите мне вы. Новую машину? Я все равно не смогу ее водить. Мне не возобновляют мои водительские права. – Инга отворила сначала дверь с сеткой, затем внутреннюю дверь конторы.

Дэлия вошла следом. Она придержала дверь для Хэппи, но он пожелал остаться снаружи, с упоением задрав ногу у своего любимого тисового дерева.

– Я только отдам тебе ключ и отпущу в твое бунгало, – сказала Инга. – Там все должно быть так, как ты оставила. Сегодня днем там была Ота и прибрала. – Она направилась за стойку и выудила ключ из одной из маленьких ячеек на задней стене. Я знаю, тебе захочется освежиться. А я тем временем приготовлю что-нибудь перекусить.

Дэлия лениво повернула крутящийся стенд, глядя, как блестящие открытки с видами Кейп-Кода закружились перед ней. Она покачала головой.

– Не утруждай себя. Сейчас уже поздно, и я не хочу мешать тебе лечь спать вовремя.

– Мне это вовсе не трудно, – заявила Инга. – И потом я люблю поздно ложиться. Вся беда в том, что обычно мне незачем это делать. Туристы либо в ресторанах, либо на танцах, и мне не с кем поговорить. Я могу включить телевизор, но на поздних сеансах всегда показывают фильмы, которые я уже видела. – Она вручила Дэлии ключ. – Иди освежись. Через полчаса я приготовлю тебе отличный кайзершмарн.

– Мой любимый. – Дэлия улыбнулась и обняла ее. – Ты всегда все помнишь.

– Конечно, помню, – ворчливо сказала Инга. Ее глаза метали сапфировые молнии. – Может, я и стара, но с мозгами у меня пока все в порядке.

Дэлия мечтательно нежилась под душем. Водопад горячих пульсирующих струй стекал с ее тела. Облако пара поднималось вверх, окутывая ее. Она вздохнула от почти божественного наслаждения. После всех этих часов, которые она провела, скорчившись, в машине, вибрирующий водный массаж казался очищающим и бодрящим.

Спустя добрых четверть часа кончики ее пальцев стали такими сморщенными, как если бы она весь день мыла посуду, и она поняла, что пора заканчивать. Вода всегда заставляла ее забыть о времени.

Приготовившись к шоку, Дэлия выключила горячую воду и едва сдержала громкий крик, когда на нее хлынул ледяной поток. Она заставила себя выдержать это испытание в течение полных двух минут. Когда наконец закрыла кран, зубы у нее стучали, но она чувствовала себя заново родившейся и бодрой. Ледяной душ всегда творил с ней чудеса, обманывая ее тело. Она чувствовала себя, как после долгого чудесного сна.

Дэлия откинула в сторону занавеску и протянула руку к огромному махровому полотенцу в голубую полоску. Торопливо растерев себя насухо, она завернулась в него, как в саронг. Затем умелым движением замотала второе полосатое полотенце вокруг головы в виде тюрбана. Волосы могут подождать. Она займется ими попозже, возможно, даже завтра. Теперь, когда сонливость как рукой сняло, хотелось только одного: побыть с Ингой.

Она бросила взгляд на будильник «Гермес», с которым никогда не расставалась. Невероятно, но он показывал уже половину двенадцатого.

Это заставило ее поторопиться. Она натянула просторные брюки из парашютного шелка, облачилась в блузку подходящего цвета и сунула ноги в любимые плетеные сандалии. Затем, по-прежнему с тюрбаном на голове, побежала к конторе, остановившись у машины, чтобы достать из нее две бутылки шампанского, о которых едва не забыла.

Инга уже закончила накрывать на стол, и сладкие запахи выпечки смешивались с фруктовыми ароматами кипящего малинового сиропа. Хэппи был на страже и, хотя сидел на приличном расстоянии от плиты, не сводил с нее жадного взгляда. Из уголков его пасти непрерывной струйкой текла слюна.

Инга обернулась от плиты и помахала деревянной ложкой, красной от малинового сиропа.

– Ты как раз вовремя, – крикнула она. – Я уже приготовила кайзершмарн, он греется в духовке.

– Я привезла с собой шампанское. – Дэлия подошла к Инге и вручила ей пакет. – Я совсем забыла о нем и оставила его в автомобиле. Скорее всего, оно стало теплым.

Инга сунула в пакет руку.

– Бутылки еще холодные, но я все равно положу их в ведерко со льдом. – Она с улыбкой покачала головой. – Шампанское к кайзершмарн. Ты меня совсем избалуешь, Дэлия. Каждый раз, когда ты приезжаешь сюда, ты заставляешь меня чувствовать себя какой-то императрицей.

За ужином Дэлия поведала Инге о своем разрыве с Жеромом. Настроение у нее резко упало. Она равнодушно ковыряла вилкой в тарелке, едва прикоснувшись к нежнейшему, полному изюма омлету, который в совершенстве готовила Инга. Он был сладким и пышным, приправленным белоснежным слоем сахарной пудры и подавался вместе с густым домашним малиновым сиропом. Кусочек за кусочком она скармливала его Хэппи, который жадно поглощал лакомство.

Даже Инга не обращала внимания на еду. На ее обычно оживленном лице застыла печать скорби, и, казалось, она вот-вот расплачется.

Спустя некоторое время Дэлия почувствовала, что больше не в состоянии это вынести.

– Ты выглядишь так, как будто мир рухнул, – сказала она. – Пожалуйста, не будь такой печальной.

– Ничего не могу с этим поделать. – Инга быстро заморгала глазами. – Я вижу, как тебе больно, и чувствую себя от этого просто ужасно.

– Как сказала бы Пэтси, «это только миг по сравнению с вечностью», – бодро проговорила Дэлия, но улыбка получилась тусклой. – Конечно, понадобится какое-то время, но в конце концов я справлюсь.

– Я только хочу, чтобы ты была счастлива. – Инга шмыгнула носом. – Нельзя сказать, что я требую слишком многого, правда?

– Боюсь, иногда требуешь. – Взгляд Дэлии стал стеклянным. – Но не волнуйся, я с этим справлюсь. Мне очень помогает то, что я – еврейка. – Она невесело рассмеялась. – Что бы ни обрушивалось на нас, мы всегда продолжаем идти вперед.

– Рано или поздно ты встретишь такого мужчину, который тебе нужен.

– Возможно. – Дэлия слегка повысила голос и посмотрела в глаза Инги. – А может быть, и нет. Есть много женщин, которым повезло, но также много и старых дев, которым…

Она увидела: Инга дернулась, как от удара, – и резко замолчала. Ее вдруг как громом поразило. Минута казалась нескончаемой. Дэлия прикусила губу.

– Прости меня, Инга, – с несчастным видом сказала она, чувствуя, как сознание вины переполняет ее. Она сердито нахмурилась и покачала головой. – Я не хотела…

Снова воцарилось неловкое молчание. Спустя мгновение Инга печально улыбнулась, проводя пальцем по ножке своего бокала с шампанским.

– Я знаю, что не хотела, – мягко произнесла она. – Давай забудем, что мы об этом говорили, ладно?

Дэлия кивнула. Она была этому только рада. Но, хотя они больше не затрагивали эту тему, она витала в воздухе, словно какой-то зловещий дух, вызванный на спиритическом сеансе.

Инга вообще не встретила мужчину в своей жизни. Есть люди, которые обречены пройти по жизни в одиночестве, и Инга была из их числа. Она никогда на это не жаловалась и держала свои мысли при себе, но сейчас Дэлия, поглощенная собственными переживаниями, нечаянно разбередила ее рану.

«Проклятье! – думала Дэлия. – Почему вдруг я сболтнула эту глупость? Я люблю Ингу. У меня и в мыслях не было причинить ей боль».

– Уже поздно, – наконец сказала Инга. Отодвинув стул от стола, она встала. – Тебе пора немного поспать. Мы можем поговорить обо всем завтра.

Дэлия кивнула, поцеловала ее, чувствуя себя при этом совершенно несчастной, и виновато побежала к своему домику.

На следующее утро Ота занялась делами в конторе, а Дэлия и Инга отправились погулять по пляжу. Днем, сразу после ленча, позвонил Клайд Вулери.

– Вы меня помните? – спросил он, когда Инга передала Дэлии трубку. – Скромного клерка из магазина?

– Скорее, подающего надежды писателя, ну конечно, помню, – тепло отозвалась она. – Как жизнь?

– Скучно, скучно и еще раз скучно. Я надеялся, что вы сможете развеять мою хандру.

– Не может быть, чтобы писательская деятельность так плохо на вас действовала, – рассмеялась она. – И потом здесь просто тихо, а не скучно.

– Иногда я в этом сомневаюсь, – сказал он. – Обещание встретиться по-прежнему в силе?

Она невольно рассмеялась.

– В ваших устах это звучит так, как будто мы – невинные школьники. Тем не менее я с удовольствием с вами встречусь.

– Семь часов вас устраивает? Не забывайте, здесь вам не Нью-Йорк. В одиннадцать вечера все вымирает.

– Семь меня отлично устраивает.

– И не наряжайтесь. Оденьтесь небрежно.

Она снова рассмеялась.

– Вы об этом пожалеете.

– Сомневаюсь. – Он тоже рассмеялся. – Я за вами заеду. И не беспокойтесь, место, куда я собираюсь вас повезти, – такая глухомань, что, если вас кто-нибудь там узнает, я буду считать это чудом.

Дэлия улыбнулась в трубку. Он казался слишком хорошим, чтобы это было правдой.

Стоя на другом конце комнаты, Инга смотрела, как Дэлия повесила трубку. Она намеренно отошла подальше, чтобы не слышать разговора, но тем не менее умирала от любопытства.

– Он показался мне очень хорошим молодым человеком, – сказала она. – Такой вежливый.

– Если ты таким образом пытаешься что-то выудить из меня, хочу тебя предупредить, Инга, что твои методы мне знакомы.

– Тебе вовсе не обязательно сердиться, Дэлия, – с благородным негодованием отозвалась Инга. – Если хочешь держать что-то от меня в секрете, пожалуйста. К твоему сведению, у меня и без того есть чем заняться. – Она демонстративно принялась греметь посудой в раковине.

Дэлия подошла к ней, глядя, как Инга до блеска начищает «Твинклом» медные донышки каких-то и без того блестящих сковородок. Инга сделала вид, что не замечает ее, но спустя какое-то время принялась бросать в сторону Дэлии вопросительные взгляды.

– Ну ладно, Инга, – рассмеялась Дэлия. – Я скажу тебе то, что ты так жаждешь узнать. Тебе не надо готовить для меня обед, потому что он заедет за мной и мы куда-нибудь сходим.

Инга несколько смягчилась. Она перестала начищать медные сковородки и начала убирать кастрюли.

– Тебе полезно прогуляться, – сказала она, кивая головой.

– Я тоже так думаю. Ты только не жди меня.

– А я и не собиралась, – фыркнула Инга.

– И не волнуйся, если меня долго нет. Это всего лишь невинное свидание.

Инга сурово посмотрела на нее.

– Ты уже большая девочка, Дэлия. Я не вправе говорить тебе, что тебе можно делать и что нельзя.

Остаток дня Дэлия провела, купая Хэппи, помогая Инге в конторе и готовясь к выходу, потягивая кампари и шампанское. Она приняла к сведению подсказку Клайда, решив придать новое значение слову «небрежно». Ничего не стала делать с волосами, просто зачесала их набок, заколов несколькими заколками; получился очень эффектный волнистый хвост. Затем надела свою самую драгоценную пару выцветших джинсов «Левис», совершенно истрепанных, с дырками на коленках, просторную мужскую ковбойку в красную, синюю и желтую клетку и, заслышав, как пунктуально прибывший Клайд просигналил ей, схватила первые попавшиеся под руку аксессуары. На бегу надевая их, она почти не отдавала себе отчет в том, насколько они несовместимы: пояс в псевдо-западном стиле с тиснением и пряжкой из восемнадцатикаратного золота, который она небрежно нацепила на бедра, и пара сережек в виде рубиновых слезинок стоимостью в пятьдесят тысяч долларов в оправе их прекрасных бриллиантов в желтом золоте, которые Жером купил ей три с половиной года назад.

Завидев ее, Клайд выпрыгнул из автомобиля и, обогнув его, подошел к противоположной дверце. Это был старый армейский «джип», и даже несколько слоев краски защитного цвета не в состоянии были полностью скрыть места, где раньше были нанесены белые звезды и военные отметки.

Добежав до него, она покрутилась на месте.

– Как я выгляжу?

Он широко улыбнулся.

– Великолепно. – Затем присвистнул. – А эти рубины настоящие?

Дэлия метнула в его сторону один из своих презрительных взглядов и ловко забралась в машину.

– Вы это сделали так, как будто всю жизнь ездили на «джипе».

– Ну, не совсем всю жизнь. А только срок своей службы в израильской армии. – Она подождала, пока он сядет рядом. – Итак, куда мы направляемся?

– Все зависит от того, чего вам хочется. – Он взялся за рычаг переключения передач. – Как насчет бифштекса и омаров? – Он вопросительно взглянул на нее.

Она улыбнулась.

– Звучит заманчиво.

– Отлично. – Клайд нажал на газ. – Я купил два куска филе, двух громадных омаров и украл полуторалитровую бутыль шампанского. Я также собрал немного дров. Поскольку сегодня необычно теплый вечер, что вы скажете насчет пикника на берегу?

Она широко улыбнулась ему.

– Я скажу, что это звучит отлично.

Треньканье телефона, проникнув сквозь несколько слоев сна, разбудило ее. Не открывая глаз, Дэлия принялась искать на ощупь телефонную трубку и в конце концов нащупала ее, опрокинув будильник.

– Алло?

– Ленч будет готов через полчаса! – Это была Инга, и ее голос звучал так громко и радостно, что разбудил бы и Дракулу средь бела дня.

Дэлия съежилась и отодвинула трубку подальше от уха. Затем нахмурилась и проворчала.

– Ты имеешь в виду завтрак, не правда ли?

– Я имею в виду ленч, – твердо ответила Инга. – Обычно в половине второго мы садимся за ленч, а не за завтрак. А сейчас час дня.

– Час… – Внезапно глаза Дэлии широко распахнулись, она села на кровати, полностью очнувшись ото сна. Поставив будильник на место, пристально посмотрела на него. Инга не шутила. И правда, был час дня. Из-за задернутых занавесок проглядывало ослепительное, как свет прожекторов, солнце.

– Я только хотела узнать, – сказала Инга, – принести ли тебе ленч на подносе или ты придешь сама?

– Я приду, – отозвалась Дэлия, спуская ноги с кровати. – Дай мне пять минут. – Она повесила трубку и слишком резко встала. Застонав, осторожно потрогала лоб. Он показался ей чужим, его пронзало множество ледяных иголок. Чего Клайд не сказал ей, так это того, что прихватил две полуторалитровые бутылки «Тайттингера» – а кроме того термос со льдом, полный устриц. И каким-то непостижимым образом они вдвоем умудрились все выпить, не оставив ни капли.

Доковыляв до маленькой ванной комнаты, Дэлия уставилась в зеркало, не веря собственным глазам, и быстро проглотила четыре таблетки аспирина. Умыв лицо несколькими пригоршнями холодной воды и яростно прополоскав горло «Листерином», она с трудом натянула на себя что-то из одежды и, пошатываясь, вышла из домика.

Инга возилась на кухне, радостная, как гномик в диснеевском мультфильме.

– Я сварила тебе свежий кофе, но ты можешь выпить чай, если хочешь. Ленч еще не готов.

– Я подожду.

Инга поставила перед ней чашку дымящегося кофе. Подбоченясь, она выжидающе стояла, глядя на Дэлию, которая, намеренно не обращая на нее внимания, добавила в кофе неполную чайную ложку сливок. Она знала, что Инге не терпится услышать о том, как прошло свидание, но у нее не было никакого желания говорить, по крайней мере, до тех пор, пока не стихнет шум в голове.

– Кстати, тебе звонили, – светским тоном проговорила Инга, подходя к раковине. – Это был Жером, и он настаивал на том, что ему необходимо поговорить с тобой. Я сказала ему, чтобы он не трудился, но он ответил, что перезвонит снова.

Дэлия заскрежетала зубами.

– Ну почему он никак не отстанет и не оставит меня в покое!

– Если хочешь, я от него отделаюсь, – предложила Инга, – но, может быть, будет лучше, если ты сама скажешь ему, что не хочешь с ним говорить. Меня он не слушает, так, может, послушает тебя.

– Сомневаюсь. – Дэлия подула на кофе, но не успела сделать и одного глотка, как раздался резкий телефонный звонок, моментально отозвавшись в ее голове.

Инга сияла трубку.

– Дэлия, это Жером, – проговорила она, зажимая рукой трубку.

Дэлия резко повернулась, ее лицо дрожало от ярости.

– Ну хорошо! – свирепо прошипела она.

Инга принесла ей аппарат, и она медленно поднесла к уху трубку.

– Да.

– Дэлия! – В его голосе слышались радость и облегчение. – Как приятно услышать твой голос.

– Жаль, что не могу ответить тем же.

Последовало молчание, затем он заговорил снова, и его голос прозвучал укоризненно:

– Мне бы хотелось, чтобы ты не избегала меня так явно. Я обзвонил весь город, пытаясь узнать твой новый номер телефона, но мне никто не мог его сказать. Я все еще во Франции, и ты представить себе не можешь, сколько хлопот мне все это доставило. Если бы я не сообразил, что ты отправишься к Инге, я бы тебя никогда не нашел. Знаешь, тебе вовсе незачем прятаться от меня.

– А кто сказал, что я прячусь? Ты же меня нашел, правда?

– Ну вот ты снова за старое! Я в самом деле не понимаю, какой бес в тебя вселился. Ты странно себя ведешь, тебе об этом известно?

– А чего ты ожидал? – проговорила она с оттенком грубости. – Ты хочешь, чтобы я сказала тебе, что все в порядке и принялась любезничать?

– Я просто не хочу, чтобы ты вела себя так, как сейчас, только и всего. – В его голосе почувствовалось раздражение. – Такой я тебя не знаю, Дэлия.

– Я тоже себя такой не знаю, – отозвалась она. – Разрешить себя обидеть – совершенно непривычное для меня чувство. Я еще не вполне оправилась от него. – Голос ее вдруг стал оживленным. – Послушай, здесь ярко светит солнце, и пес хочет прогуляться по пляжу. Почему бы тебе не выложить побыстрее то, что ты собирался сказать? Тогда нам не придется весь день спорить об этом.

Казалось, он ее не слышит.

– Знаешь, ты поставила меня в затруднительное положение, вот так сбежав обратно в Штаты. Я не знал, что говорить людям. Все было бы намного проще, если бы «Красный атлас» не получил Золотую Пальмовую ветвь, но, поскольку он ее получил, твое отсутствие стало еще более заметным. Но, думаю, ты уже обо всем знаешь.

– К твоему сведению, я ни с кем не общалась. Я не знала, что «Красный атлас» стал победителем. Полагаю, мне следует тебя поздравить.

– Нет, это тебя следует поздравить. Все это благодаря твоему исполнению. Я совсем не удивился, когда ты получила приз за лучшую женскую роль. Поскольку тебя не было, его вручили мне, но теперь я даже не знаю, куда его тебе привезти.

– Проще всего послать по почте. Авиапочте сейчас вполне можно доверять.

– Дэлия. – Он помолчал и мягко добавил: – Нам надо поговорить.

– Мы и сейчас разговариваем.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Нет, не знаю. Я думала, что все объяснила тебе совершенно ясно. Или арабские деньги, или я. И точка. Все очень просто.

Ему не удалось сдержать неприятные нотки:

– Ты – упрямая скотина, тебе это известно?

– Большое спасибо. Принимаю это как комплимент.

– Послушай, мне в самом деле надо тебя увидеть, чтобы мы смогли обо всем поговорить. Лично. – Он помолчал, желая подчеркнуть свои слова. – Я уверен, что если бы мы сели рядом, то обо всем договорились, как и подобает взрослым людям.

– Я совершенно ясно высказала тебе свою точку зрения, Жером.

Голос его возвысился сразу на три тона:

– Послушай меня, черт тебя побери! Я не взял ни цента и даже не подписал пока ни одного контракта. Спонсоры ели у меня из рук, но после нашей ссоры я стал держать их на поводке, пытаясь найти другой источник финансирования.

Она удивленно подняла брови и заморгала глазами. Вот это новость так новость. Впервые за все время она почувствовала, что начинает немного оттаивать.

– Но ты все-таки не отверг их предложение, – осторожно сказала Дэлия. – Ведь так?

– Ох, ради Бога, Дэлия, – парировал он. – Ну почему надо быть такой самодовольной ханжой?

– Я вовсе не самодовольная ханжа. – С минуту она молчала. – А если ты будешь обзываться, то мы далеко не уедем.

– Ну хорошо, хорошо, – в конце концов проговорил Жером, и по раздраженной покорности, прозвучавшей в его голосе, она поняла, что ему стоит большого труда держать себя в руках. Он вел себя отвратительно, когда оказывался загнанным в угол. – Послушай, ты уехала так быстро, что у меня не было ни малейшей возможности объяснить тебе, кто эти спонсоры.

– А какая разница? Ты сказал мне, что они арабы. И мне этого достаточно.

– Дэлия, это братья Элмоаид, – удрученно произнес он, стараясь быть терпеливым.

– И что из того?

– Что из того? Их везде принимают как равных! Я хочу сказать, что они участвуют в скачках в Эскоте и им всегда рады в королевском окружении! Даже сама королева Елизавета пригласила их в Виндзорский замок.

– Я знаю, кто они такие, – устало ответила Дэлия.

«Да и кто их не знает?» – мрачно задала она себе вопрос. Знаменитые братья Элмоаид – Али, Мохаммед. Абдлатиф и Саид – появились практически из ниоткуда во время нефтяного бума 1973 года и штурмом покорили мир. Говорили, что их семья, царствующая семья одного из шести арабских эмиратов, была наиболее могущественной в Персидском заливе. В последнее время к славе четверых неразлучных братьев, известных своими мультимиллиардными состояниями, добавилась слава владельцев впечатляющего числа чистокровных лошадей. Совсем недавно Звезда Пустыни, их призовой скакун, выиграла и Кентукки Дерби, и Золотой кубок в Эскоте в первой группе.

Жером заговорил тише, в его голосе зазвучали доверительные нотки, но ему не удалось сдержать возбуждение.

– Ну так вот. Братья Элмоаид этого еще не знают, но Б. Лоуренс Крейк выразил заинтересованность в возможном субсидировании фильма, а кроме того, я еще прощупываю почву насчет Джио Монти.

Она была искренне удивлена. Да, это в самом деле что-то новое. Вне всякого сомнения, Жером не терял времени зря.

Недавно получивший дворянское звание сэр Б. Лоуренс Крейк был владельцем «Тимберлейк Студиос» в Лондоне, где многие независимые продюсеры озвучивали и монтировали свои фильмы; кроме того, он был единственным владельцем «Крейк филмз», семейной компании, которая ежегодно финансировала, производила и выпускала в прокат десять среднекассовых фильмов.

Джио Монти, с другой стороны, был гораздо более известной и яркой личностью. Он был бесспорным королем Чинечитта, римского аналога Голливуда. Известность получил в равной степени благодаря своим второсортным картинам, сделавшим его мультимиллионером, и годам, которые он прожил в грехе с Даниэлой Занини – сексбомбой с самым большим в Италии бюстом. Впоследствии он на ней женился. Теперь, когда его состояние было прочным, он пытался приложить руку к хорошему кино. И, что самое главное, был готов оказывать финансовую поддержку, чтобы в очередной раз пристроить на роль свою любовницу.

– Как видишь, с двух сторон у меня Крейк и Монти, а в середине братья Элмоаид, – объяснил Жером со все возрастающим возбуждением. – Если придется, я смогу натравить их друг на друга в своих интересах.

– Это игра с огнем, и тебе это известно, – ответила Дэлия.

– Я делаю это ради тебя.

– Жером, ты просто мешок с дерьмом, ты это знаешь? Если бы ты делал это ради меня, то совсем отказался бы от братьев Элмоаид.

– Послушай, единственное, о чем я прошу, это обговорить все с тобой лично. Разве я прошу многого?

– Ты просишь многого, Жером.

– Значит, я прошу многого. Ладно. Я знаю, что прошу многого. – Он помолчал. – Ты все еще собираешься лететь в Израиль на свадьбу своего брата?

– Конечно. Я лечу ровно через шесть дней.

– А до тех пор будешь жить у Инги?

– За день до отлета я вернусь в город.

– Знаешь что? Почему бы тебе не изменить маршрут и не сделать остановку в Париже? Только на один день? Тогда мы сможем встретиться и все обсудить.

– Я не хочу делать остановку в Париже. Если тебе так не терпится со мной встретиться, ты можешь приехать сюда.

Последовало долгое молчание.

– Ладно, – проворчал он. – Посмотрю, что можно сделать. Но все будет зависеть от того, удастся ли мне к тому времени закончить все дела по продаже «Красного атласа». Но я постараюсь.

Возможно, он в самом деле старался, а может быть, и нет. Она не могла ни в чем быть уверенной. Судя по всему, следующие два дня он занимался сделками, связанными с «Красным атласом»; еще два дня он провел в Лондоне, пытаясь обольстить сэра Б. Лоуренса Крейка, который без особого энтузиазма отнесся к размерам планируемого бюджета. Затем отправился в Рим, где Джио Монти, выслушав его предложение, решил, что ему следует все как следует обдумать, прежде чем он придет к какому-то заключению. В конце концов, решив, что синица в руках лучше, чем журавль в небе, он полетел в Саудовскую Аравию, где братья Элмоаид вновь подтвердили свое к нему расположение.

Время имеет обыкновение лететь незаметно. Шел шестой день, а он все еще был в Эр-Рияде.

А рано утром на следующий день Дэлия собиралась уезжать из Кейп-Код.

К моменту отъезда Дэлии Инга была уже на ногах и держала в руках заранее приготовленный термос с горячим кофе.

– На дорогу, – сказала она.

– Тебе известно, что ты – настоящее сокровище? – нежно проговорила Дэлия, наклоняясь, чтобы обнять крошечную фигурку в стеганом халате.

Инга пожала плечами и вышла вслед за ней к покрытой гравием стоянке перед домом. Хэппи в бурном восторге прыгал рядом.

Несмотря на то что на ней была куртка, Дэлия задрожала. Было еще темно и прохладно. В воздухе стоял влажный морской туман, и фонари по обеим сторонам от входной двери отбрасывали маленькие ореолы тусклого света. В воздухе стоял запах соли. По другую сторону больших песчаных дюн с шумом обрушивались на берег волны.

– Я буду скучать по тебе, – сказала Дэлия, когда они подошли к машине. Она отперла дверцу и слегка приоткрыла ее, чтобы в салоне зажглась небольшая лампочка и им стало чуть посветлее. Затем обернулась к Инге и улыбнулась. – Как только вернусь, постараюсь приехать и погостить у тебя еще несколько дней.

На лице Инги появилось довольное выражение.

– Мне бы этого очень хотелось. – При слабом свете было видно, что ее глаза влажно блестят. Она приоткрыла дверцу пошире, чтобы Дэлия могла сесть. – Надеюсь полет пройдет хорошо.

– Уверена, так и будет. Секретарша Пэтси обо всем позаботилась, даже купила место рядом с моим. Таким образом, рядом со мной никто не будет сидеть и я смогу насладиться полным уединением.

– Это хорошо. – Инга кивнула и принялась теребить «молнию» на куртке Дэлии. – Ты же знаешь, я все время беспокоюсь о тебе. Ты очень знаменита, а повсюду столько сумасшедших. Всякий раз, как я беру в руки газету или включаю телевизор, слышу об убийствах и насилии.

– Не волнуйся, – с улыбкой сказала Дэлия. – Я хорошо изолирована от остального человечества. Мне даже больше не приходится сидеть в залах ожидания в аэропортах. Как только я прибываю в любой аэропорт, меня сразу же отводят в зал для очень важных персон. Куда бы я ни направлялась, обо мне повсюду прекрасно заботятся специальные представители авиалиний. А кроме того, – добавила она, – я сама могу за себя постоять, как и все израильские девушки. Во время военной подготовки я обучилась искусству рукопашного боя. – Дэлия игриво распрямила ладони и приняла классическую борцовскую стойку.

Инга без улыбки посмотрела на нее и покачала головой.

– Я все равно беспокоюсь, – упрямо проговорила она.

– Это все, что мне нужно, – рассмеялась Дэлия. – Две матери.

– Ну, скажем, одна мать и одна бабушка. В некотором роде.

– Что ты имеешь в виду, говоря о «бабушке в некотором роде»? – Дэлия снова обняла Ингу и расцеловала в обе щеки. – Я всегда считала тебя своей настоящей бабушкой, – хрипловато сказала она. – И ты это знаешь.

– Знаю. – Улыбнувшись, Инга привстала на цыпочки и тоже расцеловала Дэлию.

Дэлия опять поцеловала ее в ответ.

– Обещаю, что в следующий раз постараюсь побыть у тебя подольше. Может быть, даже поживу у тебя целых две недели.

Инга кивнула, выпуская ее из своих объятий.

– Посмотрим. Я знаю, что ты очень занята, и меня устроят даже один или два дня. Когда состаришься, ты удавишься, как много может сделать короткий визит. – Она наклонила голову набок. – Передай от меня привет своей маме!

– Передам, – пообещала Дэлия. К ней подскочил Хэппи. Она присела на корточки, и он облизал ей лицо. Она нежно обняла его. – Заботься об Инге получше, Хэппи, слышишь меня?

Запрыгнув в машину, Дэлия взглянула на Ингу.

– Спасибо тебе еще раз за гостеприимство. И, пожалуйста, не смотри на меня так. – Она захлопнула дверцу, опустила стекло и включила зажигание. Повысив голос, чтобы перекричать шум мотора, она добавила: – Со мной все будет в порядке.

– Не в этом дело, Дэлия. Знаешь, ты до сих пор не рассказала мне ничего о своем свидании. Ты дважды встречалась с ним, но совсем ничего мне не рассказала.

– А что рассказывать? – пожала плечами Дэлия. – Он был очень мил, мы болтали о куче не имеющих никакого значения вещей и ни разу не переспали, если ты именно это хочешь знать.

– Я вовсе не это имела в виду, Дэлия, – сурово проговорила Инга. – Не понимаю, почему вы, молодежь, не можете думать ни о чем, кроме секса.

«Отличные прощальные слова», – подумала Дэлия.

Улыбаясь во весь рот и весело помахав рукой, она нажала на газ, и автомобиль рванул со стоянки на шоссе. В этот ранний час движения не было. Быстрее, быстрее! Стрелка спидометра неумолимо отклонялась вправо, вид из боковых окон сливался в неясное пятно, шины жадно глотали одну за другой желтые линии разметки. Быстрее, быстрее, быстрее! Скорей, скорей, скорей!

Звук мощных реактивных двигателей изменился, гидравлический привод шасси с визгом сработал, и самолет, казалось, остановился и завис в воздухе между небом и землей. На какое-то мгновение Дэлия почувствовала, что ее охватил смертельный ужас. Она ненавидела летать, а Средиземное морс за квадратным иллюминатором казалось таким близким, что она не могла избавиться от чувства, что самолет своим брюхом касается воды; казалось, что если он в следующее мгновение не наберет скорость, то пойдет ко дну, как гигантская бомба.

У нее стало закладывать уши. Чувствуя, что пересохло в горле, она пару раз тяжело сглотнула и облизнула губы. Затем скорчила гримасу. Во рту было сухо и противно, как с похмелья. Герметически закупоренные салоны самолетов всегда действовали на нее таким образом.

Она напрягла мышцы под привязным ремнем и заерзала в кресле. Снова это неприятное ощущение покалывания, снова этот зуд в области лобка. Ей потребовалось удерживать себя от того, чтобы не протянуть вниз руку и не начать яростно чесаться. Волосы, которые она всегда сбривала по настоянию Жерома, снова начали отрастать.

Вот еще, подумала она, сжав губы и с радостью хватаясь за любую мысль, отвлекавшую ее от полета. Больше она никогда не станет брить волосы там, внизу живота, и они буйно и пышно разрастутся. Даже если ей придется завивать их на бигуди и причесывать.

И пусть Жером со своими извращениями катится ко всем чертям. Волосы принадлежат ей и только ей, и она будет делать с ними все, что ей заблагорассудится. То, что отныне ее лоно забудет о бритве, как ничто другое будет символизировать степень ее вновь обретенной независимости: независимости от всех мужчин, а уж от таких, как Жером, – и подавно.

Она вновь бросила взгляд в иллюминатор. Невероятно, но самолет все еще продолжал снижаться; поверхность моря была уже так близко, что, казалось, протяни руку и можно будет коснуться верхушек волн. Но тут, к счастью, небеса сжалились над ней, и навстречу колесам помчался серый бетон взлетно-посадочной полосы; самолет дважды подпрыгнул и покатился по твердой поверхности. У нее вырвался вздох облегчения. Израиль. Наконец-то она дома.

И вдруг, совершенно неожиданно, без всякой видимой причины, ее охватило странное чувство, что время сжалось и что на самом деле она только вчера уехала из дома и спустя всего лишь день возвращается. Но, конечно, это было глупо. Даже самолет представлял собой наглядное опровержение этой иллюзии. Она улетала на стареньком потрепанном DC-3, а возвращается на огромном, блестящем реактивном самолете. Много-много лет пролегло между этими днями.

Он видел, что все находятся на своих местах, занимая стратегические точки по всему аэропорту Бен-Гурион. Когда Халид Хассан, стараясь не отставать от красивого молодого сопровождающего авиакомпании El Al, проходил мимо знакомых лиц, в его глазах мелькала лишь искорка узнавания. Они, в свою очередь, тоже, казалось, не замечали его. Их роль сводилась к простой подстраховке, и ничто не указывало на связь между ними. Если один из них провалится, то не сможет потянуть за собой остальных.

Шествуя по оживленному терминалу, Халид чувствовал, как сопровождающий VIP время от времени поглядывает на него, но не испытывал при этом никакого беспокойства. Это не более чем простое любопытство, думал он, вероятно, его удостаиваются все пассажиры первого класса.

И все же было что-то, что беспокоило сопровождающего VIP, что не укладывалось в привычные рамки, и это чувство не давало ему покоя. «Этот человек странным образом кажется мне знакомым, – невольно думал Эли Левин. – Я мог бы поклясться, что уже где-то видел его лицо. Но где? И почему я никак не могу это вспомнить?»

Темные глаза Эли вновь обратились в его сторону. У бизнесмена было смугловатое лицо; возможно, по происхождению он итальянец, араб или еврей – трудно сказать точно. Особенно когда речь шла об американце, если верить его паспорту. Но он, без всякого сомнения, был бизнесменом, и к тому же преуспевающим: уверенная походка, билет первого класса и прекрасно сшитый, совершенно новый костюм.

Теперь, когда он об этом подумал, Эли вдруг понял, что все вещи этого человека были совершенно новыми: блестящие ботинки, рубашка и даже его серый чемоданчик «Самсонайт» из литого пластика, который прошел через рентгеновский монитор, не вызвав никаких вопросов. Похоже, все надетое на нем куплено только что.

«Так что же меня в нем беспокоит? – спрашивал себя Эли. – То, что все слишком новое?»

Эли рассмеялся про себя. Вот уж точно, работа начинает сказываться на нем. Принятые в аэропорту тщательные меры предосторожности и его собственная антитеррористическая подготовка привели к тому, что ему повсюду стали мерещиться призраки. Поэтому он беспрестанно оглядывался и с подозрением смотрел на окружающих, Не зря мать всегда говорила ему, что у него богатое воображение.

«Но тогда почему, почему у меня такие липкие руки? Почему я чувствую, что на затылке шевелятся волосы?»

«Потому что у тебя слишком живое воображение», – ответил он самому себе.

У Эли Левина не будет времени пожалеть о том, что он не прислушался к тревожным звоночкам, звучавшим у него в голове. Навстречу шла группа туристов, перекрывая им путь. Эли с бизнесменом пришлось протискиваться мимо них, касаясь стены плечами.

«И еще одно, – вдруг мелькнуло в голове у Эли. – Когда бизнесмен проходил через чувствительный металлодетектор, возможно, самый чувствительный в мире, сигнала не последовало. Следовательно, при нем не было ни монет, ни часов из нержавеющей стали, ни ключей».

И тут прямо перед ним выросло еще одно препятствие. Женщина, чье лицо было ему незнакомо, с дежурной улыбкой стояла у двери, на которой висела табличка: «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Им придется протискиваться мимо нее, чтобы обойти эту орду туристов.

В тот самый момент, когда они подошли к ней, любезная улыбка на лице женщины стала еще шире, и она нажала на дверную ручку. Дверь широко распахнулась прямо перед Эли.

Он оказался в ловушке, зажатый между полуоткрытой дверью с одной стороны и бизнесменом с другой.

С быстротой молнии бизнесмен со всей силой грубо толкнул его локтем и ловко впихнул в темную комнатку. Искры посыпались из глаз Эли. Из груди его вырвался хрип, он согнулся пополам. Дверь с шумом захлопнулась.

Спустя мгновение над головой у него замерцали лампы дневного света.

«Халид!» – внезапно озарило Эли. В эту долю секунды он вспомнил, где уже видел это лицо: он видел его бессчетное количество раз, но ни разу чисто выбритым. На всех нечетких фотографиях террорист был запечатлен бородатым, в армейской форме и национальном арабском головном уборе.

Но было слишком поздно. И это мгновенное узнавание, и это шепотом, со страхом произнесенное имя были последним, что довелось испытать Эли в жизни. Одна рука Халида взметнулась, умелым движением зажав ему рот и лишив возможности издать еще какой-либо звук, затем другая рука, словно тисками, обхватила его шею. Глаза Эли расширились от ужаса, он хотел закричать. Но тут его кости хрустнули, и он вяло, как тряпичная кукла, безжизненно соскользнул на пол. Смерть наступила мгновенно.

Три минуты спустя, переодетый в безукоризненно-чистую форму Эли, Халид небрежно вышел из комнаты, поправил галстук – и, вовремя спохватившись, отколол табличку с именем Эли. Сунув ее в карман, он уверенным шагом направился в сторону зала прилета.

Взглянув вверх на мониторы, он удовлетворенно улыбнулся. «Израильтянам можно верить, – подумал он. – Рейс 1002 из Нью-Йорка прибыл точно по расписанию».

Дэлия была первым пассажиром, покидавшим самолет, и с удовлетворением увидела, что, как и обещала секретарша Пэтси, у дверцы ее ждет сопровождающий VIP. Она одарила его теплой, благодарной улыбкой.

Он вежливо улыбнулся в ответ, но она успела заметить его странно холодный, оценивающий взгляд.

– Если вы дадите мне ваш паспорт и багажные квитанции, мисс Боралеви, – сказал он, – мы сможем избежать обычных формальностей.

Дэлия кивнула и, порывшись в сумочке, вручила ему билет и израильский паспорт в тонкой кожаной обложке с золотыми уголками – рождественский подарок Жерома – еще одно напоминание о нем, которое ей придется запрятать подальше.

Сопровождающий был воплощением деловитости: ей пришлось прибавить шаг, чтобы не отстать от него, когда он торопливо вел ее мимо выстроившихся в очередь пассажиров, прибывших рейсом из Афин. Махнув паспортом Дэлии перед лицом сидящего за стойкой офицера, он кратчайшим путем повел ее по шумному проходу к выходу.

Огромный проход был забит прибывшими и отправляющимися пассажирами. Дэлия посмотрела по сторонам. При виде написанных на иврите вывесок у нее комок застрял в горле.

Дома! Наконец-то дома!

Раздвижные двери были совсем близко, когда она вдруг отпрянула от своего провожатого.

– Подождите! – остановила она его.

Он засовывал ее паспорт и билет вместе с проштампованными багажными квитанциями во внутренний карман пиджака.

– А как же мой багаж? И мне нужен мой паспорт! На его лице застыла улыбка.

– Багаж вам доставит посыльный в течение часа, – рассудительно объяснил он. – То же относится и к вашему паспорту. Наша первейшая забота – это ваша безопасность. Нам проходится быть очень осторожными, а вы, мисс Боралеви, – наше бесценное национальное достояние. Мы не желаем, чтобы знаменитости вроде вас, особенно если учесть ваше происхождение – из такой выдающейся семьи, – без крайней нужды подвергались возможной опасности в публичных местах. – Улыбка ни на мгновение не покидала его лицо, эта вселяющая тревогу кривая улыбка, в которой не было тепла. А кроме того, в том, как он смотрел на нее, чувствовалось что-то насмешливое и неприятное.

– Но здесь наверняка есть зал VIP, – произнесла Дэлия. – Я могла бы подождать там, пока вы получите багаж, и таким образом избавить вас от массы проблем. Кроме того, я не могу разгуливать без паспорта. Если мне не изменяет память, закон требует всегда иметь при себе удостоверение личности.

– Не беспокойтесь. Вас временно не касается требование об удостоверениях личности. Я получил строгие указания, и ваша безопасность – наша первейшая забота. Снаружи нас уже ждет машина.

Машина, в которой сидят ее родные. Они приехали встретить ее! Не мешкая больше ни секунды, Дэлия бросилась к выходу и выбежала из здания аэропорта.

Сопровождающий не отставал от нее ни на шаг, направляя ее к стоящему у обочины блестящему старенькому лимузину «крайслер». Продолжая улыбаться, он ухватился за хромированную ручку и распахнул заднюю дверцу.

Дэлия заглянула внутрь большого автомобиля. И, успев залезть только наполовину, замерла, в изумлении уставившись на дуло револьвера «магнум» сорок четвертого калибра.

На лице незнакомца, держащего в руке револьвер, появилась омерзительная улыбка.

– Добро пожаловать в Израиль, мисс Боралеви.

И только тут она наконец осознала, что происходит.

Если красотой и талантом Дэлия была обязана своей матери, то от Дэни, своего отца, она унаследовала присущую ему почти немецкую, доходящую до абсурда пунктуальность. Ни разу за все те годы, что провела дома, она не помнила ни одного случая, когда бы он опоздал на самолет, поезд или на какую-то встречу. И это была не его вина, что сегодня они с Тамарой поздно добрались до аэропорта. Когда они выезжали из дома, у них в запасе было достаточно времени, и ехали они вдвоем. Дэни сидел за рулем большого черного «кадиллака», который он одолжил в Государственном департаменте, а Тамара расположилась рядом с ним на переднем сиденье, обтянутом светлой кожей. Утром за завтраком Ари переглянулся с Сисси Гершритт, своей невестой, и они, придумав какую-то отговорку, остались дома.

– Нам надо еще кое-что развесить, – объяснил Ари.

– Мы забыли, что у нас еще целый мешок украшений, – добавила Сисси.

Тамара окинула взглядом квартиру и нахмурилась. Накануне вечером они так обильно украсили гостиную и столовую воздушными шарами, серпантином и конфетти, что все это скорее напоминало празднование Нового года. От одной стены до другой через всю комнату тянулся огромный плакат, на котором яркими буквами было написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, ДЭЛИЯ!»

– Понятно, – сухо ответила она. Ей в самом деле все было ясно. Ари и Сисси придумали эту отговорку просто для того, чтобы у них был предлог получить на часок в свое распоряжение пустую квартиру. Она и без того подозревала, что они спят вместе, и теперь ее подозрения превратились в уверенность. Тамара благоразумно предпочла не продолжать разговор на эту тему.

Затем, как раз в тот момент, когда она вместе со Шмарией и Дэни направлялась к двери, раздался звонок из Министерства обороны, в результате чего от их группы отделился и Шмария.

– Мне везет, – мрачно проворчал старик. – Именно в тот день, когда моя внучка возвращается домой, меня вызывают в Иерусалим на экстренное заседание.

– Но ничего серьезного, правда? – спросила Тамара.

Даже после нескольких десятилетий, в течение которых то поздно ночью, то рано утром раздавались звонки, означавшие, что Дэни или Шмарию куда-то срочно вызывают, она так и не смогла к этому привыкнуть. После всех войн, схваток и нападений, всякий раз, когда раздавался телефонный звонок, она была уверена, что он предвещает трагедию.

– Нет, нет, – заверил ее Шмария, делая раздраженный жест рукой. – Просто у кого-то в Министерстве в одном месте шило, вот и все. – Он улыбнулся, стараясь успокоить ее. – Я звонил в аэропорт. Рейс прибудет по расписанию. Поцелуй за меня Дэлию. Скажи ей, что я вернусь днем.

Она с отсутствующим видом кивнула, подставив ему для поцелуя щеку; затем он хлопнул Дэни по спине и пошел к двери.

Вот как получилось, что Тамара и Дэни отправились в аэропорт вдвоем. Девять минут спустя им стало ясно, что добраться туда вовремя им не удастся. Они ехали по узкой улице с односторонним движением, когда произошла эта авария. Дэни крикнул, чтобы предупредить ее, и так неожиданно нажал на тормоз, что, если бы не ремень безопасности, Тамара со всего маху ударилась бы головой о лобовое стекло. «Кадиллак» повело, но ребята из «Дженерал моторз» могли бы гордиться своими тормозами. Огромный автомобиль остановился всего в нескольких дюймах от места аварии. Прямо перед ними на перекрестке фургон столкнулся с трейлером. Огромная машина сложилась вдвое и, как в замедленном кино, перевернулась и с грохотом свалилась набок.

Дэни повернулся к Тамаре. Его лицо стало белым как мел, он был явно потрясен.

– С тобой все в порядке?

– Думаю, да. – Она кивнула. – А с тобой?

– Идиоты! – Он покачал головой. – Ты видела, что произошло? Право проезда было у фургона, а этот трейлер продолжал ехать вперед!

– Я… я ничего не видела. – Голос Тамары звучал тихо; она старалась унять сердце, готовое выпрыгнуть из груди. – Все произошло так быстро.

Дэни одним движением отстегнул ремень безопасности и выпрыгнул из «кадиллака».

– Пойду взгляну, нет ли пострадавших, – мрачно проговорил он. – Оставайся в машине. Я не хочу, чтобы ты увидела что-то неприятное. – Он побежал, протискиваясь мимо лежащего на боку трейлера, а Тамара осталась в машине, с беспокойством поджидая его. Спустя минуту он вернулся. Она обратила на него тревожный взгляд. – Кажется, никто не пострадал, но, поскольку я являюсь свидетелем, водитель фургона просит нас подождать до приезда полиции. Это не должно занять много времени. Водитель трейлера уже пошел звонить. – Дэни обернулся. Сзади начали собираться машины, водители которых нетерпеливо сигналили.

«Пусть себе сигналят сколько хотят, – сердито подумал он. – Неужели они не видят, что мы не можем проехать вперед, из-за того что трейлер забаррикадировал нам дорогу, а сзади они сами на нас напирают? Наша машина оказалась в ловушке».

Дэни сел за руль.

– Проклятье! – ругнулся он. – Надо же было случиться такому именно сегодня! – Он ударил ладонью по рулевому колесу. – Проклятье и еще раз проклятье!

Тамара дотронулась до его руки.

– Ты же понимаешь, что волноваться бесполезно, – спокойно проговорила она. – Авария произошла не по твоей вине. Тебе следует возблагодарить Господа за то, что никто не пострадал.

Дэни взглянул на часы.

– К тому времени, как прибудет полиция и мы расскажем им о том, что произошло, а потом еще отбуксируют этот грузовик, самолет давно уже приземлится. – Он с мрачным видом тяжело откинулся на спинку кресла. – Дэлия решит, что мы забыли о ней.

– Ничего она не решит, – возразила Тамара. – Если она нас не увидит, то подождет в зале VIP.

– Наверное, ты права. Просто я слишком разнервничался.

– Все нормально. Ты просто ведешь себя так, как и должен вести себя отец.

Дэни неожиданно улыбнулся и, наклонясь к ней, коснулся губами ее нежной щеки.

– А ты, маленькая мама, с каждым днем все хорошеешь и хорошеешь, – заявил он.

– Дэни! – Она рассмеялась, игриво отталкивая его. – Какой бес в тебя вселился?

– Никакой. Правда-правда!

Для него она была красива, как прежде. В шестьдесят пять лет она по-прежнему заставляла мужчин оборачиваться – он видел это много раз. Молодые не могли сравниться с ней. Годы были добры к Тамаре. На вид ей нельзя было дать и пятидесяти, а благодаря активному образу жизни, который она вела, ее тело было таким же совершенным, как и много лет назад. В ней не было ни унции лишнего веса. С годами природная красота стала зрелой. «Ну, не совсем природная», – поправил себя Дэни. Достаточно было взглянуть на ее туалетный столик, полный баночек с кремами, пузырьков с лосьонами, и аптечку, забитую коробочками с краской для волос. Ее белоснежные, как у ангела, волосы – неотъемлемая часть ее кинематографического имиджа – принадлежали прошлому, теперь она красила их в природный светло-медовый цвет. Дэни считал, что так ей намного лучше. Кожа Тамары была гладкой и безупречной, однако утратила тот бледный алебастровый оттенок, который так нравился поклонникам ее старых фильмов; на безжалостном израильском солнце она сильно загорела. Ее зубы, на которые еще в 1930 году по приказу Оскара Скольника были поставлены коронки, оставались такими же безупречными, как всегда. А лишь слегка тронутые тушью и тенями глаза – эти обворожительные изумрудные глаза, которые вместе с необычайно высокими славянскими скулами делали ее лицо несравненным – были такими же театрально выразительными, как и в молодости, несмотря на отсутствие накладных ресниц.

Сейчас, устремив свой знаменитый взгляд на опрокинувшийся трейлер, Тамара сидела, неподвижная, как статуя, и думала о Дэлии.

Внутренне она удовлетворенно улыбалась, поздравляя себя с успехом. Она правильно воспитала Дэлию. Ее дочь делала честь как Боралеви, так и Бен-Яковам. Дэлия никогда не опускалась до уровня просто красивого куска голливудского мяса. Совсем нет. Она была одинаково известна как общественной деятельностью – борьбой за свои права и права других людей, – так и ролями, которые она исполняла с завидным совершенством. Каким бы непопулярным ни казалось дело, она всегда решительно отстаивала его, если верила в него всем сердцем, и никогда не отказывалась от своих убеждений. И это переполняло гордостью сердце Тамары. С самого раннего детства она старалась научить дочь разбираться, что в жизни важно, а что нет, и Дэлия хорошо усвоила эти уроки.

Тамара чувствовала, что Дэни по-прежнему не сводит с нее пристального взгляда; вдруг она ощутила, как его ладонь накрыла ее руку. Она обхватила ее пальцами и сжала.

Их с Дэни брак длился вот уже почти сорок лет, и с каждым днем их любовь становилась все сильнее. Он был на два года старше нее, но каким же невероятно красивым по-прежнему казался со своим скуластым лицом, густыми седыми волосами и властными манерами! Вместе с ним она произвела на свет троих детей, которыми благословила их жизнь: бедного Азу, Ари, который вскоре должен был жениться, и Дэлию, – а роль матери стала самой лучшей ролью из всех, что ей доводилось играть.

– Монетку? – нежно поддразнил ее Дэни.

– За мои мысли? Слишком дешево! – Тамара рассмеялась тем звонким, серебристым смехом, который он так любил. Затем на ее лице появилось задумчивое выражение. – Я просто размышляла о Дэлии, больше ничего. Как много она успела сделать за короткое время.

– Тебе не хватает этого, правда? – неожиданно спросил Дэни.

– Не хватает? – Она недоумевающе посмотрела на него.

– Ну, знаешь, волнения. Блеска. Быть там, где она сейчас.

«Быть звездой», – хотел сказать он.

Тамара пожала плечами. Тем простым и в то же время крайне красноречивым жестом, который так хорошо улавливала кинокамера.

– Иногда… да, думаю, иногда мне по-прежнему немного не хватает всего этого. Я бы солгала, если бы ответила тебе по-другому. Но, Дэни, с тех пор прошло уже сорок лет! Я ушла из кино по собственной воле. И это было правильное решение. – Она улыбнулась, глядя ему в глаза. – Я не жалею о своем поступке. И никогда не жалела, ни одной минуты.

Он любовно сжал ее руку.

– Я только хочу, чтобы ты была счастлива. Ты ведь знаешь это.

– Я счастлива! И ты лучше, чем кто-либо, должен это знать! Я счастлива вот уже скоро сорок лет, а это намного больше того, чем может похвастаться большинство людей в Голливуде, можешь мне поверить.

– Ты всегда можешь вернуться, – сказал он. – Ну, знаешь, выйти из добровольной ссылки и сняться в паре фильмов.

– Дэни, – отозвалась она, глядя на него тем взглядом, который был ему хорошо знаком: одновременно театрально укоризненным и веселым. – Дело не только в том, что я сама этого не хочу, но, даже если бы я и захотела, прошло слишком много времени. Изменилась манера игры. Боюсь, я просто стану всеобщим посмешищем.

– Этого никогда не произойдет. – Дэни покачал головой. – И потом, у тебя несметное количество поклонников. Я хочу сказать, что сегодня выросло новое поколение молодых людей, которые только открывают для себя твои фильмы. Ты всегда была лучше всех. Ты и сейчас лучше всех.

Тамара улыбнулась.

– Ты страшно мил, и твоя преданность не знает границ. Но я не так хороша, как ты говоришь. И никогда не была такой. Вот Дэлия – она намного лучше, чем когда-либо была я. Вот у нее действительно природный талант. Он у нее в крови.

– У тебя тоже природный талант! – упрямо проговорил Дэни.

Она медленно покачала головой.

– Н-нет… Просто у меня хорошая техника.

– Какая разница? Ты всегда была чертовски прекрасной актрисой.

– Разница есть, неужели ты не понимаешь? Мне приходилось учиться. Мне надо было много знать, наблюдать за другими людьми, чтобы подражать им и заставить зрителей поверить, что я действительно живу жизнью своих героинь. Понимаешь, Дэни, я играла. А Дэлия… не знаю, как ей это удается, но она действительно перевоплощается в персонаж с той же легкостью, с какой другие щелкают пальцами. Наверное, у нее есть то, что имеет в виду Инга, когда говорит, что моя мать была актрисой от Бога. Это уж или есть, или нет.

– У тебя тоже талант от Бога. Не пытайся меня переубедить.

Тамара хотела было сказать, что он ошибается, но тут вдалеке послышалось завывание сирен полицейской машины и машины «скорой помощи».

– Наконец-то, – сказала она. – Видишь? Помощь уже идет.

Открыв дверцу, Дэни вылез из автомобиля.

– Не вздумай уйти, – поддразнил ее он. – Я скоро вернусь.

Но не сдержал слова. Она сидела в автомобиле, считая минуты. Пять. Пятнадцать. Двадцать. Когда Дэни наконец вернулся, он шел медленным шагом, качая головой и почесывая в затылке.

– Как странно, – проговорил он, усаживаясь на водительское место. – Какая-то бессмыслица.

Тамара озадаченно посмотрела на него.

– Ты о чем?

– Похоже на то, что оба водителя: водитель фургона и водитель трейлера – исчезли. Ну и ну! Взяли и исчезли.

Она нахмурилась.

– Ты хочешь сказать, что они покинули место аварии?

Он кивнул головой.

– И не только это. Когда полиция передала по рации номера машин, оказалось, что и трейлер, и фургон были украдены и числятся в розыске.

– Такой огромный трейлер? Украден здесь, в Израиле? – удивилась она. – Но это же бессмысленно. Где угодно, но только не в такой крошечной стране, как наша. Его бы мгновенно обнаружили. – Затем медленно добавила: – Если, конечно, он не вез ценный груз. Если они хотели быстро разгрузить его…

– Но груза в нем не было. Его украли пустым, он и сейчас пустой. Как, впрочем, и фургон.

– Ну, может быть, угонщики этого не знали.

– Может быть, – согласился Дэни. – Но я в этом сомневаюсь. Что-то во всей этой аварии не так. Похоже… – Голос его оборвался.

– Похоже на что?

– На то, что все это подстроено. – Он пожал плечами. – Я знаю, это звучит глупо. – Он взглянул на часы. – В любом случае нам лучше поторопиться. Если самолет приземлился вовремя, то он уже пять минут как на земле.

Добравшись до аэропорта, Тамара и Дэни разделились. Она побывала в зале VIP, в других залах ожидания, барах, ресторане и дамской комнате, а он отправился справиться о Дэлии на паспортном контроле.

Авраам Гошен, старший таможенник, был уродливым человеком с крючковатым носом и блестящей лысиной, обрамленной полукольцом коротких черных волос. Рядом с ним стоял Миша Хорев – полная его противоположность. Хорев был молодым загорелым израильтянином со сверкающей белоснежной улыбкой. Оба они смотрели на Дэни. У них за спиной двигались по кругу чемоданы Дэлии – в одиночестве на пустой багажной карусели.

– Конечно, я узнал ее, – говорил Хорев. – Она прошла через таможню минут двадцать назад. Ее провел один из наших сопровождающих, отвечающий за встречу «особо важных персон».

– Кто именно? – спросил Гошен, таможенник, проработавший в аэропорту пятнадцать лет.

– Я не знаю, – ответил Хорев.

– Не знаешь? – взревел Гошен. – Ты проработал здесь четыре года и не знаешь? Ты должен знать всех!

– Но этот был новеньким. До сегодняшнего дня я его никогда не видел.

С хмурым выражением лица Гошен направился к ближайшему настенному телефону и набрал номер. Спустя несколько минут он вернулся, качая головой.

– Сегодня не дежурил ни один новенький, – негромко произнес старший таможенник. – Встречать ее у выхода из самолета должен был Эли Левин.

– Это был не Эли, – твердо сказал Хорев. Авраам Гошен не был дураком. Его крючковатый нос славился тем, что отлично чуял беду, задолго до того как она случалась. До сих пор чутье ни разу не подводило его, вот и сейчас его крупные ноздри почуяли неладное.

– Позвони в службу безопасности, – тут же произнес он. – Пусть прибудут сюда. Срочно!

Хорев, весь загар которого внезапно куда-то исчез, бросился исполнять распоряжение.

Тамара с таким яростным нетерпением проталкивалась сквозь толпу, что люди справа и слева то и дело огрызались на нее, но она не обращала ни малейшего внимания на выкрики: «Нельзя ли поосторожнее, леди!» и «Вы что, не видите, куда идете?». Она находилась в слишком сильном напряжении, чтобы чувствовать что-то еще, кроме все возрастающего страха. По ее телу разлилась слабость, как будто какой-то кровопийца разом обескровил ее, но сердце продолжало бешено колотиться. Когда она встретилась с Дэни в таможенном зале, они с надеждой взглянули друг на друга, и глаза у обоих потухли – никто из них не произнес ни слова, в этом не было необходимости.

Как слепая, Тамара нащупала стоящий у нее за спиной пластмассовый стул и вяло опустилась на него. Плечи ее были опущены, на лице застыло напряженное выражение.

– Ее… ее здесь просто нет! – проговорила она дрожащим, хриплым шепотом. Она пристально смотрела на мужа обезумевшими глазами, и он без слов понял, что в ее сознании вспыхнула сцена гибели Азы. – Дэни, ее здесь нет! Я повсюду искала!

– Не волнуйся. Возможно, она отправилась домой.

– Не говори глупостей. Ее багаж по-прежнему здесь. Дэлия не бросила бы его тут! И я… я уже дважды звонила домой. Оба раза к телефону подходил Ари, она туда не приезжала.

Ее фамилию постоянно объявляли по радио, а сотрудники службы безопасности методично прочесывали аэропорт из конца в конец.

У Тамары голова шла кругом. Не может быть, чтобы с Дэлией что-то случилось. Этого не может быть. Пока они ждали, она сидела, не выпуская из своих рук руку Дэни, черпая из этого соприкосновения утешение и надежду и понимая, что только его присутствие не позволяет ей сойти с ума.

В конце концов инспектор Гошен прислал своего человека за Дэни.

– Оставайся здесь, – велел он Тамаре.

Она вскочила на ноги.

– Нет! Я иду с тобой.

– Делай, что я тебе говорю! – произнес Дэни с такой холодной решимостью, что она в изумлении уставилась на него. – Сядь на место! – Затем с мрачным лицом он отправился вслед за человеком, посланным инспектором.

Вернулся он почти сразу же. Завидев его, Тамара вскочила на ноги и вцепилась ему в руку.

– Дэни, что случилось? – спросила она, видя его озадаченное выражение. – Ее нашли?.. ее нашли?..

Он покачал головой.

– Нет, это… речь шла об одном из служащих аэропорта. Его убили.

– О, Дэни! Это ужасно! – Но в ее глазах он увидел облегчение, испытанное им самим минуту назад. Ему стало неприятно, оттого что их обрадовало сообщение, означавшее горе для других людей.

Он прерывисто вздохнул. Впервые за многие годы ему нельзя было дать меньше его лет.

– Убитый был сопровождающим из зала VIP, – объяснил он ей. – Эли Левин, тот самый, что должен был встречать самолет Дэлии.

Тамара вздрогнула, как от прикосновения чего-то холодного.

– Дэни? – медленно проговорила она, чувствуя, как панический страх поднимается в ней. – Сначала эта авария с трейлером, которая как будто специально была устроена для того, чтобы нас задержать, затем исчезновение Дэлии, а теперь еще и это. – Она смотрела на него круглыми от ужаса глазами. – Дэни? Что, черт возьми, происходит?

Тысячи страхов обуревали Дэлию, пребывавшую в состоянии такого шока, что ее сознания хватало лишь на то, чтобы понимать, что они по-прежнему находятся на территории аэропорта и медленно едут в машине к грузовому терминалу на другом конце. Чувство нереальности происходящего полностью поглотило ее, и два прежде неведомых и отвратительных чувства не покидали ее. Она чувствовала себя полностью беспомощной. Беспомощной и деморализованной. Ей незачем было опускать глаза, чтобы видеть: на нее с двух сторон по-прежнему направлены дула револьверов; даже сквозь одежду она чувствовала, как их стволы упираются в ее тело. Сама мысль о том, что внезапный толчок автомобиля, наехавшего колесом на рытвину, или резкая остановка, или даже ее собственная сильная дрожь случайно может заставить одного из мужчин нажать на курок, приводила ее в ужас. Она не осмеливалась предпринять попытку бежать, по крайней мере, теперь, когда в нее с обеих сторон упирались дула револьверов. Похоже, этим людям не знакомы угрызения совести. В них не было ничего человеческого, они пристрелят ее на месте и глазом не моргнут.

Автомобиль въехал в какие-то ворота, затем сбавил скорость, направляясь в сторону зияющей пасти мрачного пустого ангара. Казалось, из яркого дня они попали в темную ночь. На мгновение ей показалось, что она ослепла, и от этого ужас стал совсем нестерпимым. Когда автомобиль остановился, водитель включил в салоне свет. Но и тогда она не почувствовала облегчения.

Водитель обернулся, и, когда она увидела предмет, который он держал в руке, у нее перехватило дыхание. Это был шприц, а большим пальцем он нажимал на поршень, выпуская кривую тонкую струйку прозрачной жидкости.

Широко раскрыв от ужаса глаза, она попыталась вжаться поглубже в сиденье, но тщетно. Деваться было некуда – в ее плоть с двух сторон упирались револьверные дула. Водитель потянулся к ней и, ухватив за руку, с силой дернул к себе.

– Ч-что вы делаете? – прошептала Дэлия. От ужаса ее губы и нёбо настолько пересохли, что голос скорее напоминал какой-то сдавленный хрип.

Он поднес иглу к внутренней поверхности ее руки, чуть пониже локтя.

– Приятных тебе сновидений, актриса, – с отвратительной ухмылкой проговорил он и, даже не закатав рукав и не протерев место укола спиртом, сразу же глубоко вонзил иглу в руку.

Почувствовав острую боль, она вскрикнула. Затем какое-то дремотное ощущение вошло в ее руку, а потом начало разливаться по всему телу. Все вокруг как в тумане поплыло перед глазами. Она смутно сознавала, как распахнулись дверцы автомобиля… а ее саму наклонили вперед и потащили наружу. Ноги были ватными, и мужчинам пришлось держать ее, чтобы она не упала.

«Я все время беспокоюсь о тебе», – раздался где-то в глубине ее сознания голос Инги, и эта мысль была последним, что она помнила. Затем ее лицо приняло безжизненное выражение, веки закрылись. И она погрузилась в черноту.

Все стены роскошного кабинета Наджиба Аль-Амира, находящегося на верхнем этаже Трамп Тауэр, были уставлены книгами. Обтянутые замшей кушетки без подлокотников, обитые прекрасной кожей французские стулья, лакированные японские лампы и полированный, с бронзовыми украшениями, письменный стол, изготовленный мэтром Филлипом-Клодом Монтиньи для самого Людовика XV, терялись в этом обилии книг, помещенных в отделанные «под черепаху» шкафы с латунной окантовкой.

Но в библиотеке было нечто большее, чем просто книги в красивых переплетах и множество полок с первыми изданиями. В широких и неглубоких ящиках хранились баснословные сокровища, достойные короля: древние персидские манускрипты, связки исторических документов и договоров, скрепленных подписями королей, королев, президентов и премьер-министров, египетские папирусы, возраст которых исчислялся тремя тысячами лет, фрагменты наскальных рисунков, сделанных семнадцать тысяч лет назад и похищенных из пещеры Ласко во Франции, и не знающая себе равных частная коллекция древних морских карт. Самыми бесценными сокровищами были христианские реликвии: библия, изданная Гутенбергом, и полный манускрипт часослова четырнадцатого века с цветными иллюстрациями.

Сейчас Наджиб, обычно находивший утешение, покой и огромную радость в этом своем убежище, начинал чувствовать, что даже драгоценный кабинет не в силах развеять мрачное состояние духа и охватившее его чувство обреченности. Как только раздался пронзительный телефонный звонок, он бросился к аппарату, автоматически включив противоподслушивающее устройство, прежде чем звонивший успел произнести хотя бы одно слово.

– Все сделано, – по-арабски произнес сквозь помехи искаженный голос. – Товар у нас.

Рука Наджиба затряслась так сильно, что телефонная трубка стукнула его по уху. Сейчас, спустя три десятилетия терпеливого ожидания, реальность ситуации внезапно потрясла его: он чувствовал себя слабым и полностью выжатым. На какое-то мгновение ему даже стало трудно говорить.

– Вы меня слышите? – спросил голос после долгого молчания.

Он взял себя в руки.

– Да, слышу. Все прошло гладко?

– Как по маслу. Можно доставлять товар в условленное место?

– Да, – отозвался Наджиб. – Я буду ждать. Медленно опустив трубку, он положил ее на рычаг.

Затем, не желая омрачать тяжелыми мыслями свою святыню, вышел в соседнюю комнату и уставился в огромное – от пола до потолка – окно из затемненного стекла. Сквозь него небо выглядело мрачным. Стоял один из удушливых серых дней – репетиция предстоящего томительно жаркого лета, а тонированное стекло делало его еще удушливее и грязнее. На какое-то мгновение перед его глазами возник образ ближневосточной пустыни: такой ясной, такой чистой и неиспорченной. Чистой и сухой, с волнистыми горами песчаных дюн, длинными багровыми тенями и обжигающим воздухом.

Сцепив за спиной руки, он мерял шагами комнату, вновь и вновь задавая себе вопрос, стоило ли затевать все это… не лучше ли было бы предать прошлое забвению и оставить все как есть.

Но Абдулла никогда не позволил бы ему так поступить, это он дал ему понять совершенно ясно.

Руки у Наджиба по-прежнему дрожали, когда он поднял телефонную трубку и набрал номер. Ньюарк отозвался почти мгновенно.

– Подготовьте самолет к взлету, – приказал Наджиб по-английски. – Нет, не «Лир», 727-й. Мы летим за границу. – Повесив трубку, он принес два «дипломата» с деловыми бумагами и документами, необходимыми для поездок. Все остальное, что могло бы понадобиться ему, включая полную смену гардероба, находилось в самолете.

Вертолет «Белл джет рейнджер», на борту которого находилась Дэлия, наконец получил разрешение на взлет и, подрагивая фюзеляжем, поднялся в воздух. Он набрал высоту, а затем взял курс на восток над Самарией и прямо вдоль реки Иордан к Иерихону.

«Уж эти мне израильтяне», – самодовольно подумал Халид. Доставить актрису в Иорданию будет нетрудно. Она просто поедет в направляющемся в Амман грузовике с фруктами или овощами, через мост Алленби. Эта экономическая связь не рвалась даже во время войны «Йом Киппур»; несмотря на боевые действия, перевозки фруктов и овощей с Западного берега продолжались.

Он ухмыльнулся. Эти евреи никогда ничему не научатся.

Когда Дэлия очнулась, ее первой мыслью было, что ее заживо кремируют. Затем пришло осознание того, что она связана. Она подняла голову и попыталась шевельнуть руками, но это оказалось невозможным, поскольку запястья были туго связаны за спиной. С минуту она пыталась освободиться, но умело завязанный узел был вне пределов досягаемости, и чем больше она старалась, тем сильнее путы впивались в нее и натирали кожу. Если она будет продолжать в том же духе, то лишь сотрет запястья в кровь.

Она, ворча, откинула назад голову. Затем на секунду закрыла глаза, стараясь привести в порядок мысли. Но они путались, и ей было трудно сосредоточиться на чем-либо. С одной стороны, наркотик, под действием которого она по-прежнему находилась, а с другой, изнурительная жара делали ее совершенно беспомощной.

Пожалуй, жара все же была худшим злом. Она просто невыносима: гнетущая, притупляющая все чувства. От нее горели легкие, кожа зудела; было так душно, что Дэлия даже не могла сделать ни одного по-настоящему глубокого вдоха. Все, на что она была способна, это короткие, неглубокие глотки раскаленного воздуха. Из-за духоты ее снова охватила паника.

Она изо всех сил старалась взять себя в руки, понимая, что, если поддастся этому настроению, будет только хуже. Она знала, что должна благодарить судьбу уже за то, что все еще жива.

Затем Дэлия поняла, что страшно хочет пить. Она просто умирала от жажды. Казалось, в ее теле не осталось ни унции влаги; каждый квадратный дюйм кожи кололо от сухости. Меня просто засушили! Она открыла рот, чтобы рассмеяться безумным смехом, но в горле так пересохло, что она не смогла издать ни звука.

И тут она поняла, что если не возьмет себя в руки, то просто-напросто сойдет с ума. В душе медленно закипал гаев, который в то же время сдерживал нависшую над ней опасность безумия. Но опасность все еще была рядом, все еще угрожающе близка. На какое-то время Дэлии удалось отстраниться от нее.

Необходимо не дать угаснуть гневу. Лишь так удастся поддерживать волю к жизни и надежду на выживание. Думай же, черт возьми, думай!

Она снова подняла голову, на этот раз для того, чтобы оглядеться по сторонам. Она лежала на спине, твердая земля под ней была покрыта тяжелым, колючим, грязным одеялом черного цвета из козьей шерсти. Со всех сторон ее окружал песок. Да, песок был повсюду. Он забился ей в нос, она чувствовала, как он хрустит на зубах, как колючие песчинки впиваются в спину.

Дэлия была одна в душной черной палатке. Тюрьма с тряпичными стенами, но настоящая тюрьма. Она также увидела, что лежит совершенно нагая. Ну что же, с этим она ничего не могла поделать. Если они сделали это, для того чтобы ее унизить, то тут их взгляды расходятся. Она невольно улыбнулась. Здесь они просчитались. Дэлия не находила ничего унизительного в своей наготе. Ее воспитали с сознанием того, что своим телом надо гордиться – будь это на нудистском пляже в Сен-Тропезе или во время съемок фильма, в котором ее наготу увидит весь мир. Она считала это совершенно естественным, и ее это нисколько не смущало. Еще одна крошечная победа.

Дэлия недолго торжествовала – в ее сознание вдруг ворвался стук собственного сердца. Он становился все громче и громче, пока наконец не стал таким оглушительным, что она испугалась. Затем поняла: во всем была виновата тишина, та напряженная, способная вселить ужас тишина, которая бывает только посреди пустыни ночью. Тишина могущественная и всепроникающая, такая всеобъемлющая, что, казалось, рядом находится какое-то зловещее живое существо.

Ее бросили посреди неизвестности и оставили здесь умирать.

Ей в голову пришла мысль: где есть палатка, должны быть и люди! Возможно, если позвать на помощь…

Дэлия несколько раз сглотнула, чтобы смочить горло, затем стала громко кричать: «Помогите!» – на английском и иврите, столько раз, что от собственных воплей у нее начало звенеть в ушах. И, даже после того как замолчала, ее не покидало чувство, что в воздухе все еще носятся отголоски этих криков.

Затаив дыхание, она внимательно вслушивалась в тишину, стараясь не замечать того, как громко колотится сердце, в надежде услышать какой-то отклик. Но его не было, и надежда улетучилась с той же быстротой, с какой влага вытекла из ее тела. Все старания привели лишь к тому, что она сорвала голос и ощутила еще более сильную жажду.

Вода… Она всегда любила воду. Она всегда принимала как должное полные бокалы с водой, и бассейны, и наполненные ванны, лежала в них, нежилась и так любила, что наполовину уверовала в то, что произошла не от обезьяны, а от рыбы. Но вот она очутилась без воды, без единой капли, а вокруг становилось все жарче и жарче. Вода. Она почти впала в беспамятство от жажды.

Вдруг ее озарило.

Если здесь нет настоящей воды, возможно, ей удастся утолить жажду с помощью воображаемой воды! В конце концов, разве она не хорошая актриса? Разве она не способна вообразить практически все что угодно и на какое-то время в самом деле поверить в реальность этого? Если она может притвориться, что трехсторонняя съемочная площадка является чем-то настоящим, что актер – это реальный персонаж, а ружье, заряженное холостыми патронами, может убить, почему она не может сделать то же самое с водой? Почему она не может облегчить мучащую ее жажду, притворившись, что вокруг вода?

Дэлия закрыла глаза, мысленно вызвав образ капающей из крана воды, затем щедро окропленных водой лужаек, прохладные и влажные утренние туманы, освежающие дожди и неистовые грозы.

Она представила бассейны, озера, моря и океаны роскошной, прохладной, чистой воды.

А потом, вообразив, что ее связанные руки свободны, она грациозно подняла их над головой и красиво нырнула в воду под звуки песни «Singing in the Rain», которую, танцуя, исполнял неотразимый мужчина, держа над головой высоко поднятый зонтик.

Прежде чем она коснулась воды, Дэлия провалилась в безмятежную благословенную пустоту, которая именуется сном.

На высоте четырех тысяч футов пилот заложил руль влево и 727-й произвел широкий разворот. Наджиб сидел в салоне-гостиной на оборудованном привязными ремнями кожаном диване. В ожидании посадки он сменил европейскую одежду на традиционное арабское платье и головной убор и невидящим взором смотрел в маленький квадратный иллюминатор, на простирающуюся внизу темную пустыню.

Это была Руб аль-Хали,[8] на юго-востоке Саудовской Аравии, и это название как нельзя лучше подходило ей. Во все стороны, насколько хватало глаз, простиралась безжизненная пустыня. Состоявшее из золотистого песка и навозного цвета валунов, это было место, где не произрастала никакая растительность и не выпадали дожди, где не было ничего, кроме нефтяных вышек и нефтеперерабатывающих установок, а единственными признаками жизни были пролетающие высоко в небе самолеты да редкие караваны бедуинов, идущие в Мекку или обратно, точно так же, как делали их предки и предки их предков. Это была жестокая пустынная местность – суровая и не прощающая ошибок, по которой рисковали идти лишь безумцы, да бедуины, которые знали, как в ней выжить.

У него за спиной бесшумно выросла стюардесса в красной униформе от Сен-Лорана.

– Мы идем на посадку, мистер Аль-Амир, – с придыханием негромко проговорила она.

Подняв на нее глаза, Наджиб кивнул. Это была одна из двух стюардесс, которые прошли тщательный отбор: Элке, светловолосая австрийская валькирия, выглядевшая, если бы не ее слишком большая грудь, как фотомодель с обложки журнала «Вог».

Она наклонилась ниже, обволакивая его опьяняющим облаком пряных духов. Ее нежные, с прекрасным маникюром пальцы защелкнули замок привязного ремня у него на талии, коснувшись при этом его паха. Ее бледно-серые глаза встретили его взгляд.

– Мы здесь задержимся, или вы собираетесь отправить нас обратно, мистер Аль-Амир? – хрипловатым голосом спросила она.

Он удивленно взглянул на нее.

– Неужели капитан Чайлдс забыл данные ему инструкции?

Стюардесса покачала головой, нарочито опустив глаза на его пах, а затем вновь заглянула ему в глаза.

– Я хотела бы это знать сама, – проговорила она. В голосе ее звучало обещание.

Наджиб с сожалением улыбнулся.

– Боюсь, мне придется остаться здесь в одиночестве. Самолет немедленно возвращается в Ньюарк.

– Ах. Понимаю. – Она удалилась, стараясь не показать, что разочарована.

Вновь обратив взор к иллюминатору, он выглянул наружу. Вначале все, что он видел, было пустыней, пустыней и еще раз пустыней. И вдруг неожиданно, подобно миражу, возник дворец, скользнувший в поле его зрения в нескольких милях впереди. Это было огромное приземистое современное здание, построенное на искусственном холме и по внешнему виду напоминающее нечто среднее между зданием аэропорта Кеннеди и летающей тарелкой. Массивные бетонные контрфорсы, выполненные в виде высоких арок, создавали впечатление, что дворец подвешен в воздухе. По всему периметру территория дворца площадью в восемь акров была окружена толстой стеной, за которой располагалось несколько вспомогательных строений со спутниковыми «тарелками» и радарными антеннами на крышах. Виднелись изумрудные газоны, земляные теннисные корты, голубой бассейн и две водонапорные башни, построенные в виде минаретов.

Когда самолет пролетал над гам, Наджиб посмотрел вниз. Он заметил вооруженных охранников, патрулирующих сад, крышу и стенную галерею. В настоящий момент их внимание было обращено на самолет. Он криво улыбнулся своим мыслям. Судя по их полувоенной защитной полевой форме и белым арабским головным уборам, это были люди Абдуллы. Затем его взгляд уловил вдалеке серебряную вспышку. Два блестящих трубопровода, один – для подачи топлива, второй – воды, тянулись от дома на сто восемьдесят миль на побережье к опреснительной установке. Позади этого комплекса сооружений виднелась, подобно блестящему водному миражу, взлетно-посадочная полоса – лента бетона, извивающаяся среди песков. В дальнем ее конце стояли два небольших самолета – «сессна» и двухмоторный «бичкрафт». Ветровой конус на мачте безжизненно повис.

Да, судя по всему, братья Элмоаид выстроили для себя превосходное убежище, даже если для этого им пришлось доставить сюда самолетом всю землю до последней унции. Абдулла, которому, как никому другому, всегда были нужны секретность и уединение, поступил очень мудро, позаимствовав его у них. Дворец Элмоаидов с изощренными системами связи, современной электроникой и самым удаленным местоположением – до ближайших соседей было восемьдесят миль – был самой настоящей крепостью, неприступной в полном смысле этого слова. Сюда можно было приезжать и делать, что душе угодно, не опасаясь, что об этом кто-то узнает. В который раз он задал себе праздный вопрос: почему арабские миллионеры, шейхи и нефтяные магнаты, для которых деньги – не проблема, настаивают на том, чтобы и снаружи и изнутри их роскошные дома были похожи на дорогостоящие современные вокзалы или фойе высотных отелей.

Но, стоило дворцу скрыться из виду, как он перестал об этом думать. Самолет задрожал, выпуская шасси. Казалось, пустыня поднялась, приветствуя его. Затем золотые пески понеслись мимо, и «боинг» совершил мягкую посадку; пилот включил реверс, и Наджиб почувствовал, как его прижимает к спинке дивана. Прежде чем самолет успел полностью остановиться, он заметил, как тягач подводит трап, а за ним следом приближается длинный ярко-розовый «мерседес» с затемненными стеклами.

Наджиб отстегнул привязной ремень и поднялся на ноги. Элке уже открывала дверцу навстречу ужасающей жаре.

Пилот высунул голову из кабины.

– Вы по-прежнему хотите, чтобы мы улетели, оставив вас тут, мистер Аль-Амир?

Наджиб кивнул.

– Да, капитан Чайлдс. Возвращайтесь в Ньюарк и ожидайте дальнейших распоряжений. Я сообщу вам, когда прибыть за мной. Заправиться можете в Рияде.

– Будет сделано, мистер Аль-Амир, – небрежно отсалютовал пилот. – Надеюсь, вы довольны полетом.

– Он прошел гладко и без опоздания, благодарю вас, – проговорил Наджиб, спускаясь по трапу. Вслед за ним последовали Элке и другая стюардесса с двумя «дипломатами» и чемоданом.

Из только что подъехавшего «мерседеса» вышел шофер и отворил заднюю дверцу. Наджиб кивком поприветствовал его, узнав в нем Хамида, ливанского шиита и одного из самых близких адъютантов Абдуллы. Он быстро уселся на заднее сиденье, Хамид захлопнул за ним дверцу и положил вещи в багажник.

От кондиционера веяло ледяным холодом, так же, как и от сидящей на заднем сиденье женщины.

Не ожидавший, что в автомобиле кроме него будут другие пассажиры, Наджиб со смешанным чувством удивления и любопытства оглядел женщину. «При обычных обстоятельствах эту блондинку можно было бы счесть вполне привлекательной, – подумал он, – если бы не эта короткая мужская стрижка «ежик» и не мешковатая военная форма: гимнастерка, просторные штаны, высокие ботинки со шнуровкой и матерчатый пояс». Сразу видно, что она делала все возможное, чтобы в ее облике было как можно меньше от женщины, – вплоть до опущенных вниз уголков губ и непреклонно выпяченного подбородка. Судя по несколько безумному блеску ее по-арийски голубых глаз, она – фанатичка, скорее всего, террористка из Европы, проходящая здесь подготовку. У нее на коленях лежала М16 А-1 американского производства, направленная стволом в его сторону.

Протянув руку, он осторожно отодвинул ствол.

– Мне всегда становится немного не по себе, когда такие штуки направлены прямо на меня, – произнес он по-английски. Затем добавил, указав на магазин: – Особенно, когда они заряжены.

Блондинка смерила его стальным взглядом.

– Я знаю, кто вы такой, – грубо проговорила она обвинительным тоном. В голосе ее слышался сильный немецкий акцент. – Я узнала вас по фотографиям из газет и журналов. – Она еще крепче сжала челюсти. – Настанет день, когда все капиталистические свиньи окажутся на мушке и мир будет принадлежать народу.

Наджиб поднял брови.

– Неужели? – Несмотря на все усилия ему не удалось сдержать улыбку. «Она говорит так серьезно, – подумал он. – Так буднично и равнодушно». – Я вам не враг, юная леди. Вам не мешало бы это запомнить.

В ее глазах вспыхнула неистовая страсть.

– Все капиталисты – наши враги, особенно тс, кто дружат с американскими свиньями и притворяются нашими друзьями!

Хамид взглянул на них в зеркальце заднего вида.

– Я бы не стал придавать ее словам слишком большое значение, – весело проговорил он. – Сердце Моники жаждет крови, но ее голова отравлена марксистской пропагандой. Она из группы Баадер-Майнхоф и приехала сюда обучиться тому, как надо правильно взрывать бомбы. – Он фыркнул. – Насколько я знаю, ей действительно не помешает немного подучиться. Она чуть не отправила в рай трех своих товарищей, когда взрывала бомбу на американской базе в Кайзерслаутене.

Наджиб окинул ее взглядом. Она сидела с плотно сжатыми губами и кипела от ярости, настолько сильной, что он бы ничуть не удивился, если бы она тут же разрядила в Хамида всю обойму.

Хамид снова фыркнул и покачал головой, заводя огромный автомобиль.

– Вы бы посмотрели на нее в действии. Она даст сто очков вперед любому из наших мужчин в стрельбе, борьбе и ругани. Единственное, чему ей никогда не научиться, это делать бомбы и бросать гранаты. Это лучше поручать мужчинам.

Моника выругалась:

– Ах ты, похотливая свинья! Все вы мужики считаете, что все знаете. – Она тряхнула головой. – Ну ничего, скоро вам придется смириться с тем, что женщины ни в чем вам не уступают. Вам не удастся вечно держать ваших женщин в подчиненном положении, так и знайте! – В ее визгливом голосе слышались такие страстные нотки, что Наджиб понял: скорее всего, с головой у нее не все в порядке. Ему совсем не доставляла удовольствия мысль о том, что она будет здесь шататься с оружием в руках.

– Все ее беды от того, – сказал Хамид, закуривая сигарету и с усмешкой подмигивая ему через плечо, – что она такая стерва, что ни один мужик не хочет даже попробовать ее трахнуть. Поговаривают, в своем «саду райского блаженства» она хранит бритвы. Вся ее злость, да поможет ей Аллах, от сексуальной неудовлетворенности.

– Секс! – презрительно фыркнула Моника. – Это все, о чем вы способны думать! – Она повернулась к Наджибу. – Полагаю, вы ничем от него не отличаетесь.

Наджиб счел за лучшее проигнорировать ее.

– Абдулла уже прибыл? – спросил он у Хамида. Ему пришлось говорить очень громко, чтобы перекричать рев самолета, со свистом промчавшегося по взлетной полосе и устремившегося в воздух прямо у них над головой.

Хамид кивнул.

– Он здесь, но завтра вечером собирается в Триполи. – Он резко оглянулся, не выпуская изо рта сигарету. – Он с нетерпением ждет встречи с вами.

– А женщина?

– Вы имеете в виду актрису?

– Да, – кивнул Наджиб. – Ее.

– С ней Халид, Мустафа и Мухаррем. Они уже тайно провезли ее в Иорданию. Завтра они пересекут границу Саудовской Аравии близ Дхат аль-Хадж вместе с группой бедуинов, направляющихся в Мекку.

Наджиб сжал губы. «Значит, им предстоит пройти еще тысячу миль. Мне стоило подождать несколько дней, прежде чем отправляться сюда».

– Как только они перейдут границу, счет пойдет на часы, – заверил его Хамид. – Абдулла договорился о доставке их по воздуху.

Наджиб кивнул, и его лицо приняло равнодушное выражение. Они приближались к дворцовому комплексу, и, к своему удивлению, Наджиб обнаружил, что бетонная стена, окружавшая территорию, загибалась наружу таким образом, что взобраться наверх было почти невозможно. Высота ее составляла не менее пятнадцати футов, и в верхний край были вмазаны зловещего вида куски битого стекла. Этого, видимо, показалось мало, и, для того чтобы отбить у нарушителей охоту взбираться на стену, по всему верхнему периметру были натянуты высоковольтные провода. Итого, двадцать футов в высоту, плюс галерея для часовых. Глубоко эшелонированная оборона, подумал он, спрашивая себя: какого рода страх заставил братьев Элмоаидов воздвигнуть такую тюрьму в качестве родового гнезда.

Машина остановилась у главных ворот. Створки, управляемые изнутри электронным устройством и весившие не одну тонну, медленно раздвинулись.

– Сталь толщиной два фута, – восторженно сказала Моника. – Абдулла говорил мне, что их изготовила фирма, специализирующаяся на строительстве банковских хранилищ. Эти ворота можно пробить только танком!

Они въехали внутрь и медленно двинулись мимо зеленых лужаек и благоухающих садов. Повсюду были расставлены дождевальные установки, щедро разбрызгивавшие радужные струи воды, отчего все вокруг выглядело удивительно свежим.

Оглядевшись по сторонам, Наджиб заметил электронные объективы, установленные на садовых скульптурах, стенах и фонарных опорах. По всей видимости, внутренняя территория была оборудована лазерной сигнализацией.

Это была роскошная тюрьма, откуда невозможно убежать.

Одного за другим членов рода Боралеви будут похищать, привозить сюда и мучить, пока они не умрут.

Хамид вырулил на слегка наклонную подъездную дорожку и припарковал машину у широких мраморных ступеней главного входа дворца. Выйдя из машины, Наджиб почувствовал себя карликом. Здание было огромным – гораздо больше, чем показалось ему с воздуха. Фасад состоял сплошь из полированного мрамора с бежевыми прожилками и зеленого зеркального стекла. Присмотревшись, Наджиб увидел, что над облицовкой здания, видимо, потрудились по-настоящему искусные мастера. Глядя на всю эту красоту, было трудно поверить в то, что там, за внешней стеной, простирается безжизненная пустыня. Здесь же воды было более чем достаточно – фонтаны выбрасывали высоко в воздух струи, которые, достигнув высшей точки, падали вниз мириадами брызг только для того, чтобы снова взмыть в воздух.

Оставив Монику в машине, они с Хамидом стали подниматься по мраморным ступеням. По обе стороны парадных дверей стояли охранники, держа наготове автоматические винтовки. Черные очки делали их похожими друг на друга. Третий охранник, вооруженный до зубов, с гранатами, прицепленными к поясу, отворил изнутри покрытые бронзовой чеканкой двери.

Кондиционеры работали на полную мощность; в помещении было так же прохладно, как в салоне автомобиля, который доставил их сюда. Наджиб обвел взглядом восьмиугольное фойе. Его убранство сделало бы честь любому небоскребу в Майами – сочетание футуристического итальянского модерна с традиционным арабским дизайном – стиль, который, по-видимому, нравился всем нуворишам стран Персидского залива. Арабская разновидность Лас-Вегаса, усмехнулся он про себя. В любой другой стране это посчитали бы вызывающей и нелепой безвкусицей, однако, как и в случае с розовым «мерседесом», все это каким-то странным образом подходило и к здешнему жаркому климату, и к ослепительному солнечному свету. В самом центре фойе в полу было сделано восьмиугольное углубление для фонтана, откуда грациозно взмывали вверх струи кристально чистой воды и, падая, разбивались серебряными брызгами о дно мраморной чаши. Весь потолок был покрыт светильниками, состоявшими из тонких, свисающих вниз хрустальных подвесок. Две изгибающиеся мраморные лестницы со стеклянными ограждениями и латунными поручнями вели на галерею второго этажа. Длинные и низкие, причудливого вида банкетки были обиты узорной тканью с преобладанием белого, серебристого и бирюзового цветов.

– К вашему приезду все готово, – проговорил Хамид. – Думаю, вы останетесь довольны. Я прикажу доставить наверх ваши вещи. Для вас подготовлены покои одного из братьев.

Наджиб кивнул.

– А где слуги Элмоаидов?

– На некоторое время их отправили в главный дворец братьев в Абу-Даби. Абдулла позаботился о том, чтобы, кроме нас, здесь никого не было.

Наджиб кивнул.

– Я хотел бы поговорить с ним немедленно, если это возможно.

– Он велел мне привести вас к нему, как только вы приедете. – Хамид показал рукой. – Он в меджлисе. Пойдемте со мной.

Наджиб поднялся вслед за ним по одной из лестниц, затем прошел вдоль антресольной галереи, окружавшей кольцом все фойе, мимо водопада высотой в три этажа, который начинался у самого потолка и струился вниз по граненой стене из гладко отшлифованного белого мрамора с багровыми прожилками и исчезал в сводчатом углублении в белом полу.

Они дошли до места, в котором пересекались четыре одинаковых коридора. Хамид безошибочно свернул в один из них и повел Наджиба по широкому проходу из прохладного мрамора к меджлису. Бесценные восточные ковры скрадывали их шаги, а вдоль прохода стояли современные скульптуры – каждая под индивидуальным световым люком, устроенным в потолке.

Меджлис, или совещательная комната, казалось, уходила в бесконечность. Наджиб прикинул, что она занимает добрую четверть акра, а ее куполообразный потолок уходил вверх на высоту трех этажей. Сквозь витражные стеклянные панели красочно струился неровный свет, круглым лучистым пятном падая на пол. Возле изгибающейся стены, состоящей сплошь из затемненных окон, стоял Абдулла и смотрел вниз на бархатные лужайки. Его полувоенный головной убор в виде платка в зеленую и черную клетку, выглядел совершенно чужеродным посреди этой поразительной роскоши. Руки его были сцеплены за спиной. Заслышав шаги Наджиба, он повернулся и вскинул подбородок. Затем царственным жестом протянул руку, ожидая, что Наджиб, как обычно, прижмется к ней губами.

– Итак, – проговорил Абдулла, – час наконец пробил. – Его хитрые глаза из-под полуопущенных век внимательно следили за реакцией племянника. – По телефону мне показалось, что ты не слишком доволен.

– Я не ожидал такой новости. – Наджиб говорил намеренно вежливо. – После стольких лет она меня даже разочаровала. Как если бы я вдруг понял, что все это пустые хлопоты.

– Нет, ради этой женщины стоило постараться, в этом можно не сомневаться. Присядь, я объясню тебе, почему считаю, что она для нас дороже золота. – Они уселись друг напротив друга на мягкие белые стулья с бирюзовой обивкой, высокими спинками и подлокотниками. Абдулла кивнул в сторону старинного серебряного кофейного сервиза, стоящего на серебряном подносе с витыми ножками. – Не желаешь ли подкрепиться?

Взглянув на кофейный сервиз, Наджиб покачал головой.

– Нет, спасибо, дядя. Я бы предпочел чего-нибудь попрохладнее.

– Попрохладнее? Или покрепче? – Подернутые влагой черные глаза Абдуллы изучали его. – Возможно, ты предпочел бы что-нибудь из спиртного?

Какой-то глубоко запрятанный инстинкт заставил Наджиба покачать головой.

– Нет, на самом деле я бы выпил содовой со льдом, если это не слишком затруднит тебя.

По лицу Абдуллы промелькнула искорка разочарования и исчезла так быстро, что Наджиб едва не пропустил ее. Но он тоже был начеку, поэтому успел понять, что инстинкт его не обманывает: таким образом дядя пытался либо испытать его, либо подстроить ему ловушку. Ведь употребление спиртных напитков – тяжкий грех. Добрые мусульмане не должны употреблять спиртных напитков, это карается законом, хотя ни для кого не секрет, что многие арабы предаются возлияниям в огромных количествах, стоит им оказаться за границей, а кое-кто идет еще дальше, втайне держа у себя дома запасы крепких напитков и вина. Наджиб охотно поспорил бы на половину своего состояния, что где-то в закромах дворца братья Элмоаиды держат винный погреб, который успешно выдержит конкуренцию с винными погребами половины замков в Бордо.

– Вон там, – Абдулла показал на белый шкафчик, покрытый столькими слоями лака, что его блеск не уступал блеску «роллс-ройса». – Там внутри находится то, что неверные, если я не ошибаюсь, называют… «винным баром»? – При этих словах его толстые хитрые губы под жидкой, с проседью, бородкой презрительно скривились.

Поднявшись со стула, Наджиб подошел к шкафчику и распахнул двойные створки. На его губах заиграла невольная улыбка. Он выиграл бы свое пари, даже не выходя из комнаты. Этот шкафчик специальной конструкции с маленькой встроенной раковиной и холодильником представлял собой мечту любого бармена – здесь были напитки на любой, самый взыскательный вкус.

Наджиб взял высокий хрустальный стакан, положил туда немного льда и, налив из сифона содовой, с рассеянным видом вернулся к Абдулле.

Он был рад этой небольшой передышке; она давала ему время поразмыслить об отношении дяди к нему. Дядины нападки стали просто невыносимыми – будто у него на самом деле были основания подозревать, что Наджиб предал его и работает против него – подозрения совершенно смехотворные, но в извращенном сознании Абдуллы такая версия могла, вероятно, казаться правдивой. «Наверное, паранойя – это удел всех революционеров, которые слишком долго ведут борьбу», – подумал Наджиб. Абдулла стал злейшим врагом самому себе. Когда-то он был способен взять на себя ответственность за плохую организацию операций, закончившихся катастрофой, но сейчас во всем винил своих людей. Раньше он был готов прислушиваться к мнению других, сейчас даже к своим ближайшим помощникам и самым верным соратникам относился с недоверием. Прежде в его действиях было какое-то праведное начало, теперь же все они планировались лишь с одной-единственной целью – способствовать его прославлению. Хотя он по-прежнему держал руку на пульсе Ближнего Востока и видел в себе самом единственного возможного спасителя палестинцев, населяющих лагеря для беженцев, люди являлись лишь средством достижения его цели, а единственным желанием и заботой стало достижение власти любой ценой.

Абдулла упивался властью. Он наслаждался ею и совершенно беззастенчиво ею пользовался. Наджиб сделал глоток содовой, решив, что в разговоре ему следует постараться придерживаться нейтрального тона: имея дело с Абдуллой приходилось соблюдать осторожность, тщательно учитывая малейшее изменение его настроения. Он сел на место и взглянул на дядю.

– Как тебе удалось заполучить этот дворец? – спросил он, показывая жестом вокруг.

Проследив взглядом за рукой Наджиба, Абдулла остановил на нем свой взгляд.

– Братья Элмоаиды в течение многих лет не слишком старательно поддерживали наше дело, – самодовольно проговорил он. – Как мне кажется, теперь они решили исправить прошлые ошибки. Я могу пользоваться этим дворцом, когда только захочу. – На лице его появилась слабая улыбка. – Ты не поверишь, какими сговорчивыми они стали.

Стараясь, чтобы голос прозвучал как можно спокойнее, Наджиб как бы между прочим заметил:

– Хамид говорит, что эту женщину, Боралеви, завтра должны привезти сюда.

Абдулла кивнул.

– Ее доставят тем же самолетом, которым улечу я. – Казалось, он просто раздувается от чувства собственной значимости. – Муаммар на недельку пригласил меня в Триполи. Муаммар – один из моих верных сподвижников. А я, разумеется, плачу ему тем же. С самого прихода к власти полковник поддерживает меня.

Наджиб почувствовал, что им начинает овладевать раздражение.

– Ты мог бы предупредить меня заранее, что собираешься уезжать. – Ему не удалось скрыть свое недовольство. – А что, по-твоему, делать мне, пока ее будут держать тут взаперти? Сидеть сложа руки и убивать время в ожидании твоего возвращения? – Он опустил глаза и встряхнул кубики льда в стакане. Затем снова поднял голову. – На случай, если ты запамятовал, хочу тебе напомнить, что у меня есть дела. Не вижу никакого смысла в том, чтобы дожидаться тебя здесь.

– Ах. – Абдулла поднял вверх указательный палец. – Смысл есть. – Он злобно улыбнулся.

Наджиб молча ждал.

– Это испытание. Надеюсь, ты погашаешь это. Наджиб почувствовал, как острая боль пронзила его, на лбу проступил пот. Но внешне он оставался совершенно спокойным. Он покачал головой.

– Прости меня, но я не понимаю. Может быть, ты будешь так добр, что объяснишь мне все.

Абдулла с хитрым видом взглянул на него, облокотившись о резные белые подлокотники.

– Я хочу проверить, не изменился ли ты.

Наджиб разозлился.

– Изменился? О чем ты говоришь?

– Наджиб, будет тебе, – Абдулла примирительно махнул рукой. – Почему ты настаиваешь на том, чтобы мы играли в эти игры? Мы оба прекрасно понимаем, что я имею в виду. Твой западный образ мыслей. То, что твоя богатая жизнь и твое положение в обществе, как я подозреваю, сделали тебя мягкотелым. – Он насмешливо улыбнулся, обнажив выступающие вперед острые нижние зубы. – Настало время мне убедиться в том, что обиды, пережитые тобой в прошлом, по-прежнему адским пламенем бушуют в твоей душе.

Наджиб почувствовал, как где-то глубоко внутри него разгорается бездумная ярость.

– Прошлое, опять прошлое! – сорвались с его уст резкие слова. Внезапно его перестали заботить возможные последствия этой вспышки. С него довольно. – Вечно ты вспоминаешь прошлое, – мрачно проговорил он. – Возможно, ты забыл, что это мою сестру они убили, а не твою. – Он метнул в сторону Абдуллы злой взгляд.

– Перед лицом Аллаха все мы братья и сестры, – чопорно процитировал Абдулла.

– Интересно, почему при малейших трудностях ты всегда вспоминаешь Аллаха? – осведомился Наджиб. – Как только возникает необходимость что-то объяснить или оправдать, ты тут же вспоминаешь Аллаха: Аллах то, Аллах это.

Смуглое лицо Абдуллы побелело от злости, он с трудом сдерживался.

– Мало того, что ты ступил на скользкий путь предательства, – завопил он, – так ты еще и богохульствуешь!

Наджиб мрачно усмехнулся.

– Тогда казни меня. – В его негромком голосе слышалось сдерживаемое презрение. – Убей всех своих сторонников, и в один прекрасный день ты оглянешься вокруг и увидишь, что остался один, и тогда ты спросишь себя, что случилось со всеми твоими друзьями. – Он поднялся со стула, удивляясь тому, что совершенно спокоен и нисколько не беспокоится о последствиях своей вспыльчивости. Он взглянул на Абдуллу. – С меня довольно. Я буду в своей комнате. Можешь послать за мной, когда одумаешься.

– Сядь, – мрачно сказал Абдулла. Глаза его потускнели, маниакальный свет в них погас.

Наджиб в изумлении уставился на него. Похоже, дав отпор Абдулле, ему каким-то образом удалось умерить его гнев. Надо будет иметь это в виду.

Он без слов опустился на стул.

– Я послал за тобой не для того, чтобы ссориться, – устало проговорил Абдулла. – Нам надо обсудить намного более важные вещи.

– Я тоже прилетел сюда не для того, чтобы тратить время впустую, – категорическим тоном ответил Наджиб. – Тебе известно, что мне надо руководить своей империей. Я не могу прохлаждаться тут, поджидая, пока ты решишь возвратиться из Ливии или еще откуда-то. Время – деньги, и я не собираюсь тратить ни то, ни другое. Сейчас, когда ты захватил эту женщину, либо немедленно прикончи ее и забудем обо всем, либо отпусти ее. Зачем дергать насекомое за крылышки, намного быстрее и чище просто убить его, так будет лучше для всех.

Абдулла искоса взглянул на племянника.

– Мне стоило таких трудов похитить ее, надеюсь, ты не думаешь, что я сделал это только для того, чтобы ее убить? Это легко можно было сделать и в аэропорту. Или даже еще легче, когда она была за границей.

Наджиб нахмурился.

– Тогда что тебе нужно?

– Во-первых, деньги.

– Откуда такая жадность? Ты же знаешь, что в твоем распоряжении миллионы долларов.

– Еще несколько миллионов не помешают, – практично заметил Абдулла. – Однако мной движет не только финансовая выгода.

– А что же еще? – лаконично спросил Наджиб. Он поднес к губам стакан, но там остались только кубики льда. Взяв один, он принялся посасывать его.

Абдулла встал и принялся мерить шагами комнату.

– Двенадцать наших человек находятся сейчас в израильских тюрьмах. Трое сидят в Греции по обвинению в угоне самолета греческой авиалинии. Я потребую их безоговорочного освобождения. – Он загнул один палец. – Я также хочу добиться освобождения всех заключенных, принадлежащих к организациям «Аль Фатах», «Федайин» и ООП. – Он загнул еще три пальца на руке. – Ну и не следует забывать о такой безделице, как пятьдесят или шестьдесят миллионов долларов, чтобы раздать их беженцам, находящимся сейчас в лагерях. – Он загнул большой палец. – Вот, чего я хочу. – Абдулла разогнул пальцы. – Пять пунктов.

Наджиб в изумлении смотрел на него, не говоря ни слова. Голова у него шла кругом. Он и представить себе не мог, насколько далеко зашел Абдулла со своими безумными амбициями. Наджиб проглотил наполовину растаявший кубик льда.

– Израильтяне не пойдут на это, – негромко проговорил он. – В прошлом они упорно отказывались иметь дело с какими бы то ни было требованиями выкупа.

– Выкуп! – фыркнул Абдулла. – В твоих устах это звучит так, как будто мы – самые обыкновенные вымогатели.

Молчание Наджиба было красноречивее всяких слов.

– В прошлом у нас никогда не было таких ценных заложников. Ты только представь себе, какое давление мы сможем оказывать, держа ее здесь. – Сжав пальцы, он затряс кулаком. – Она – одна из самых известных женщин в мире; миллионы ее почитателей по всему миру выступят в ее защиту. Добрая половина западных правительств станет давить на Израиль, чтобы он принял наши условия. Я бы не удивился, если бы ее судьба стала предметом обсуждения в Организации Объединенных Наций. – Его черные глаза сверкали, как уголья. – И потом, племянник, ты только подумай! Подумай об огромной, неограниченной власти, обладателем которой я стану, если добьюсь освобождения заключенных! Даже у самого Арафата не останется ни одного сторонника, так же, как не останется их ни у одного лидера его разрозненных групп. Они все присоединятся ко мне! Ко мне! – Он ударил в грудь кулаком. – Я стану самым влиятельным лидером всего исламского мира!

Он совершенно обезумел. В этом больше нет никаких сомнений.

Абдулла продолжал метаться по комнате, все больше и больше возбуждаясь.

– А ты не подумал о том, где мы находимся? – мягко осведомился Наджиб.

– Что ты имеешь в виду? – Абдулла был настолько увлечен видениями собственного величия, что даже не удостоил его взглядом.

– Между прочим, мы находимся в Саудовской Аравии, – без особой необходимости напомнил ему Наджиб, – а у саудовцев прекрасные отношения с Соединенными Штатами. Они зависят от американских нефтяных долларов, технологий и военной техники. Именно сейчас ведутся переговоры о покупке целого флота американских истребителей. Саудовцы не сделают ничего, что могло бы поставить переговоры под угрозу. Они подадут нас американцам на блюдечке, если это понадобится для покупки истребителей.

– Ты все преувеличиваешь, – проворчал Абдулла.

Внезапно Наджиба осенило.

– Саудовцы… Насколько я понимаю, они не знают о том, что ты здесь?

Губы Абдуллы вытянулись в ледяную улыбку. Он вновь принялся мерить шагами зал.

– А зачем им знать об этом? То, что им неизвестно, никак не может им повредить. Существует столько способов незаметно пересечь границу.

Наджиб откинул назад голову и на минутку закрыл глаза. Он был настолько ошеломлен, что с трудом мог собраться с мыслями. План, порожденный безумием Абдуллы, легко мог привести к развязыванию войны на всем Ближнем Востоке. Как будто ему мало тех искр, которые и без того могли привести к взрыву. Это даже больше, чем простое безумие. Он устало приоткрыл глаза и выпрямился на стуле.

– А если то, что ты предлагаешь, действительно получится, – осторожно произнес он, – что ждет эту Боралеви тогда?

– До тех пор, пока она будет служить нам предметом торговли, мы сохраним ей жизнь, – равнодушно ответил Абдулла. – Но, как только она перестанет быть нам полезной, мы ее ликвидируем.

– Даже если – я повторяю, если, поскольку это маловероятно – заключенные будут отпущены на свободу?

Абдулла моргнул.

– Не вижу причин, по которым это может иметь какое-то значение.

– Но если ее освобождение – условие сделки…

– Сделки! – фыркнул Абдулла. В его голосе звучали жесткие, непримиримые нотки. – Ты стал слишком мягким, племянник. С врагами сделок не заключают. Теперь я вижу, что твое пребывание здесь, с нами, пойдет тебе на пользу. Ты снова станешь настоящим мужчиной.

Наджиб вспыхнул, но предпочел не реагировать на оскорбление. Сейчас есть дела поважнее, чем словесная перепалка. Для начала ему надо выиграть время; он не должен попасть в западню. Ведь он тоже может стать пленником Абдуллы: для этого достаточно вызвать неудовольствие дяди. Все может случиться: Абдулла совсем потерял чувство реальности.

– Ты говоришь так, как будто речь идет о долгом пребывании, – проговорил Наджиб. – Я не могу остаться здесь надолго, и ты это знаешь. Если я не буду постоянно следить за делами, вся моя империя может рухнуть. – Он помолчал и, нахмурив брови, стал барабанить пальцами по подлокотникам. – Но, если в моем распоряжении будет самолет, полагаю, я мог бы внести изменения в свой распорядок и курсировать между Нью-Йорком и этим местом.

Абдулла в свою очередь нахмурился. Затем кивнул головой.

– Значит, внеси изменения в свой график, – не допускающим возражений голосом проговорил он. – Но ты обязан быть здесь к моему возвращению из Триполи. Я должен обсудить с тобой и Халидом важные вопросы.

– А почему бы нам не обсудить их завтра, после того как Халид привезет сюда эту женщину?

Абдулла покачал головой.

– Завтра у нас будет мало времени. А кроме того, многое из того, что я собираюсь предложить, зависит от моей встречи с полковником Каддафи.

– Отлично, – сдаваясь, проговорил Наджиб. – Я буду здесь, когда ты вернешься.

– Надеюсь, – ответил Абдулла с полуулыбкой. – Обещаю тебе: то, что я тебе предложу, сотрясет мир до самого основания.

Негромкие смешки и призрачный шепот пробудили ее ото сна, а чьи-то шершавые руки привели в сидячее положение.

Открыв глаза, Дэлия в ужасе отпрянула. Она попыталась освободиться от пут, но веревки, которыми были связаны ее запястья, не поддавались.

При свете поднятой вверх керосиновой лампы ей показалось, что три привидения в черных одеяниях исполняют вокруг нее дьявольский танец. Узловатые пальцы испытующе дотрагивались до нее, до слуха доносились приглушенные разговоры и смешки. Длинные колдовские тени зловеще извивались на стенах палатки.

Ледяной ужас внезапно сковал ее, взгляд заметался по сторонам, стараясь не выпустить из виду ни одну из трех призрачных фигур. Черные одеяния скрывали их с головы до пят, видны были только блестящие глаза. Это были глаза без лиц, как у хирургов перед операцией, или у преступников, одетых в маски.

Одна из таких голов наклонилась к ней совсем близко. Дэлия слышала дыхание и чувствовала кисловатый запах пота. На нее смотрели темные, блестящие и на удивление добрые глаза.

От облегчения она глубоко вздохнула и почувствовала, как по телу пробежала дрожь облегчения. Это никакие не призраки, привидевшиеся ей в жутком кошмаре, и не бандиты, скрывающие свои лица, поняла она. Это всего лишь женщины-бедуинки из плоти и крови, а причина, по которой они выглядели так устрашающе, заключалась в том, что нижнюю половину лица каждой из них скрывала чадра – кусок ткани, украшенный яркой вышивкой и увешанный рядами позвякивающих золотых монет, символов благосостояния их мужей.

От радости она едва не потеряла сознание.

Неожиданно стоящая рядом с ней женщина протянула руку и нежно погладила Дэлию по мягким, шелковистым волосам. Две других женщины захихикали и, ахнув, закопошились у нее в ногах. Их внимание привлек перламутровый лак, которым были покрыты ногти на ее ногах, и они принялись внимательно разглядывать их, дотрагиваясь до лака руками и громко восклицая от восторга. Тут она заметила, что была заботливо накрыта тяжелым колючим одеялом. Уже настала ночь, стало холодно, и кто-то предусмотрительно прикрыл ее, пока она спала.

– Мы принесли тебе воды, – произнесла по-арабски женщина, которая трогала ее волосы. – Ты, должно быть, хочешь пить. Фадия! – Она щелкнула пальцами и сделала жест в сторону одной из двух других женщин. – Муех!

Женщина перестала рассматривать ноги Дэлии и принялась за дело. Опустившись рядом с ней на колени, она приподняла бурдюк из козьей кожи, поднеся его к губам Дэлии.

– Мин федлак, – сказала она. – Пожалуйста.

Дэлия скривила губы. Она чувствовала исходящий от бурдюка отвратительно-кислый запах разложения, при свете лампы ей было видно, что горлышко покрыто коркой грязи. На мгновение волна отвращения накатила на нее, но ей удалось подавить приступ дурноты. Не хватало только, чтобы ее вырвало. В теле не было ни капли лишней влаги.

– Мин федлак, – повторила женщина, покачав бурдюк. Внутри него заколыхалась вода. – Муех.

Дэлия послушно открыла рот. Женщина стала ловко поить ее, не пролив при этом ни капли драгоценной влаги. Дэлия сомкнула губы, задержав воду во рту, затем медленно проглотила ее. Она почти задыхалась от удовольствия. Вода была теплой, илистой, с привкусом затхлости, но все же это была вода. Чудесная, драгоценная, живительная влага, которая показалась ей вкуснее, чем самая дорогая минеральная или родниковая вода.

Она открыла рот в ожидании второго глотка, но женщина отрицательно покачала головой и поставила бурдюк вниз. Дэлия отвела глаза, почувствовав вдруг смущение из-за проявленной ею жадности. Она должна быть признательна за полученный глоток воды, и ей следует подождать, пока предложат другой, а не выпрашивать его. Для бедуинов вода дороже золота.

– Шукран, – хрипловатым голосом проговорила она, поднимая глаза и благодаря женщину.

Женщина просияла, услышав, что к ней обращаются на арабском.

– Мин федлак, – умоляюще проговорила Дэлия на языке, который она учила много лет назад и помнила довольно смутно. – Пожалуйста, добрый друг. Веревки причиняют мне боль. Не могли бы вы развязать меня?

Приглушенный чадрой голос женщины звучал мягко и сочувственно:

– Нет, нет, мы не можем этого сделать, госпожа, – ответила она.

В глазах Дэлии стояла мольба.

– Но тогда не можете ли вы, по крайней мере, сказать мне, где мы находимся?

– Нет, нет. Очень сожалеем, очень сожалеем. – В глазах женщины промелькнул страх, она покачала головой и помогла Дэлии лечь обратно, осторожно подоткнув со всех сторон колючее одеяло. – Очень сожалеем, – искренне повторила она. – Скоро мы принесем вам еще воды и вареной баранины. Очень сожалеем…

С этими словами женщина подхватила керосиновую лампу, и все трое поспешно попятились к выходу из палатки и, приподняв полог, бесшумно выскользнули в черную ночь.

Дэлия содрогнулась. Как жаль, что она успела увидеть, какая темная стоит ночь. Снаружи было совершено темно, такой кромешной темноты ей прежде никогда не доводилось видеть.

Она устало уронила голову на устилавшую пол кошму из козьей шерсти. Затем закрыла глаза.

Надо постараться снова заснуть.

Прошло восемнадцать часов.

Квартира на улице Хаяркон по-прежнему была празднично убрана – никто не потрудился снять украшения, а плакат с надписью: «Добро пожаловать домой, Дэлия!», казалось, насмехался над ее отсутствием. Внизу под ним беспокойно расхаживал Дэни, и от создаваемого им движения воздуха плакат шевелился.

Тамара с серым лицом и полными слез глазами сидела в кресле с подголовником, чувствуя себя совершенно разбитой. Сисси и Ари, прижавшись друг к другу и держась за руки, сидели на кушетке, обитой цветастым ситцем. На их белых как полотно лицах застыло напряженное и измученное выражение. Шмария, чей гнев разросся до совершенно немыслимых размеров, топал по комнате, тяжело припадая на искусственную ногу.

– Клянусь Богом, это наша вина, черт возьми! – бушевал старик. Он с таким грохотом ударил кулаком по серванту, что все подпрыгнули. Их нервы, и без того натянутые, были настолько расшатаны из-за напряжения и недосыпания, что в любую минуту все они могли сорваться. – Эти затишья между войнами сделали нас такими самодовольными, что мы ужасаемся, когда происходит нечто подобное! Знаете, что я вам скажу, мы заслуживаем всех бомб, и пуль, и похищений, если не станем лучше защищать себя! Но как мы можем сделать это, – продолжал он, оседлав своего любимого конька, – когда Neturei Karta, будь прокляты их ортодоксальные души, отказываются даже признать Израильское государство? Я спрашиваю вас! Они желают жить здесь как евреи, извлекая из своего положения максимальную пользу, но станут ли они жить здесь в качестве граждан Израиля? Нет! Они не желают даже признавать Израиль в качестве суверенного государства! Так как же мы можем ожидать, что будем в состоянии отразить наших внешних врагов, если мы сами разрываем себя изнутри? – Он покачал головой, вновь и вновь ударяя кулаком по серванту.

Трое незнакомцев, находящихся в комнате, двое – из Шин Бет,[9] и третий, некий мистер Кан, которого из-за его невозмутимости и вкрадчивой манеры поведения подозревали в принадлежности к Моссад, не обратили никакого внимания на тираду старика и спокойно продолжали подсоединять магнитофоны к телефонной линии, установив два параллельных телефона для прослушивания входящих звонков.

Начав, Шмария уже не мог остановиться:

– Сколько раз я пытался вдолбить этим тупоголовым идиотам в кнессете, что, если мы не будем постоянно выступать объединенным…

– Господи, отец, сделай милость, замолчи! – несчастным голосом воскликнула Тамара. Ее лежащие на коленях руки беспрестанно двигались. – Мы и без того нервничаем, а тут еще ты разошелся! Нам сейчас вовсе не до твоих лекций о том, что мы могли сделать и что должны были сделать, чтобы предотвратить все это! Если ты не перестанешь заниматься пустословием, бесноваться и размахивать кулаками, я просто закричу! – Ее голос неожиданно надломился. – Я не понимаю, почему кто-то может захотеть причинить зло моей дорогой, любимой Дэлии, знаю только, что она исчезла, а она мне так нужна. Она так мне нужна. – Тамара с такой силой прикусила губу, что на ней выступила капля крови. Затем закрыла лицо руками и разрыдалась. Вытерев глаза носовым платком, она продолжила: – Просто… если бы нам хотя бы что-то было известно, требования выкупа… что угодно… если бы мы получили хоть какое-то известие! Ведь так всегда бывает в таких случаях, правда? – Она повернула голову в сторону, интуитивно и безошибочно адресуя свой вопрос Кану, хотя сама не знала, почему выбрала именно его.

Почувствовав, что она говорит с ним, Кан поднял глаза, оставив на время подсоединение телефонных проводов.

– В случаях обычных похищений, да, все происходит именно так, – кивнул он.

– Но ведь прошло уже восемнадцать часов, – с ужасом проговорила Тамара. – Мы уже должны были получить какие-то известия, ведь правда? Я хотела сказать… О Господи! – Она вдруг широко раскрыла рот и выпрямилась, повернувшись в другую сторону. Рука ее рванулась к Дэни, прервав его беспокойные метания, и яростно затрясла его за рукав. – Нашего номера телефона нет в справочнике! Возможно, причина именно в этом! О Господи, Дэни! Возможно, они пытались позвонить, но…

– Миссис Бен-Яков, – послышался голос Кана, по-прежнему бесстрастный и невозмутимый. – Если ваша дочь была похищена с целью получения выкупа, похитители без сомнения найдут способ поставить вас в известность относительно своих требований. Вероятно, они уже знают ваш номер телефона. Или смогут узнать его у вашей дочери. Или послание будет отправлено вам по почте. – Он пожал плечами. – Существует множество способов связаться с вами. Если у них нет вашего номера телефона, они смогут позвонить в справочное бюро, где этот номер телефона зарегистрирован на ваше имя.

Вместо того чтобы успокоить Тамару, его слова произвели на нее прямо противоположное действие.

– Вы все время говорит об «обычных случаях» и повторяете «если она была похищена ради выкупа»! – В голосе Тамары послышались истерические нотки. С каждым часом достоинство, с которым она держалась первое время, иссякало, и в конце концов она превратилась в сплошной комок обнаженных, кровоточащих нервов. Эмоциональное напряжение сказалось и на ее наружности: она выглядела постаревшей и сдавшейся. – Разумеется, это обычное похищение, – отрезала Тамара. – Что же еще? Кто-то похитил Дэлию, потому что им что-то надо.

– Верно, – согласился Кан. – Но я хочу предупредить вас, что это не обязательно деньги.

– Дэни! – Она повернулась в сторону мужа. – Что он хочет этим сказать? Разумеется, это деньги. Может, нам надо начать их собирать?

Дэни бросил на нее взгляд, полный сострадания.

– Возможно, мистер Кан прав, дорогая, – спокойно проговорил он. – Бесполезно собирать деньги до тех пор, пока нам не известны их требования. – На его лице появилось страшное выражение, он отвел глаза. – Если такие требования вообще будут.

– Дэни! – Тамара помолчала. – Что ты пытаешься сказать?

– Мы в Израиле, дорогая. Случаи похищения с целью получения выкупа здесь крайне редки. Можно даже сказать, что их почти не бывает.

– Ты хочешь сказать, – дрожащим голосом прошептала она, – что оно может иметь… политические цели?

– Послушай, дорогая, сейчас уже далеко за полночь. Давай попытаемся заснуть. Все входящие звонки будут фиксироваться. Здесь оставят дежурить кого-то из службы безопасности. Если кто-нибудь позвонит, они нас разбудят. – Он подошел ближе к ее стулу и положил руки ей на плечи. – Нам остается только ждать.

– Ждать, – глухо проговорила она, вздыхая. – О Господи! – Она подняла вверх руки и, схватив его за запястья, запрокинула назад голову, чтобы видеть его лицо. – Мне так страшно, Дэни. Они не причинят ей вреда, правда? – и, не получив ответа на свой вопрос, еще глубже вонзила ногти в его запястья. – Правда?

Казалось, дороге не будет конца, вот и сейчас они снова были в пути.

На завтрак женщины дали ей несколько ломтей черствого пресного хлеба, две скудные полоски жесткой, сушеной баранины, три глотка тепловатой воды и крошечную чашечку горького и горячего черного кофе. Затем переодели ее в одежду бедуинок: в тяжелый черный балахон и чадру с треугольным отверстием для глаз, через которое она могла лишь смутно видеть окружающих, а ее лица не мог видеть никто. Она узнала в ней самую строгую из многочисленных видов чадры, которые носили мусульманские женщины, и все надежды на то, что кто-то вдруг узнает ее и освободит, померкли в тот самый миг, как она увидела предназначенный для нее наряд. Даже родителей нельзя было бы винить, если бы они не узнали ее, окажись она перед ними. Дэлия превратилась в совершенно бесполое, бесформенное существо, некое ходячее нагромождение безликих тряпок.

При одной мысли о том, насколько ужасно она выглядит, ее передернуло.

Во избежание возможных подозрений две другие женщины были одеты точно так же.

Дэлия насчитала в их группе шестнадцать человек, включая ее саму. Двенадцать из них были бедуины, остальные трое – мужчины, которые участвовали в ее похищении. Они тоже сменили европейскую одежду на наряд бедуинов. Перемена была столь разительна, что она с трудом узнавала их.

Главным был человек по имени Халид. Это он, восседая на одном из шести верблюдов, снова и снова сверял маршрут с маленьким немецким компасом, и именно он принимал решения, когда и где им делать привал для отдыха или еды и когда снова отравляться в путь. Он руководил ими, не погоняя, но и не позволяя снизить темп, поэтому они продвигались вперед с равномерной скоростью.

Они тронулись в путь в кромешной темноте, когда было еще прохладно, а небо усеяно огромными звездами. Халид усадил ее на одного из верблюдов – по-прежнему со связанными руками – и вдобавок привязал к седлу ее ноги; чтобы не дать верблюду отстать и скрыться в ночи вместе с ней, рядом ехал другой человек, держа поводья ее верблюда.

Наверное, Дэлии следовало быть благодарной за то, что не пришлось идти пешком, однако седло было неудобным, а от постоянных раскачиваний из стороны в сторону ее начало подташнивать. Руки, лишенные возможности двигаться, ныли, судорога сводила их от плечевых суставов до самых запястий; ноги, крепко-накрепко привязанные к седлу, вскоре затекли и начали неметь. Очень скоро все ее тело закололо, как будто в него вонзили тысячи иголок. Она закрыла глаза, позволив мыслям унестись далеко отсюда, представив, что находится не верхом на верблюде, а покачивается в лодке: все лучше, чем оказаться лицом к лицу с суровой действительностью.

Остальные члены группы шли пешком либо впереди нее, либо по бокам.

Когда взошло солнце и Дэлия больше не могла незаметно скрыться в темноте, они заставили верблюда опуститься на колени и развязали ее. Затем поставили ее на ноги, но у нее так сильно закружилась голова, что она рухнула на колени.

Одна из женщин инстинктивно бросилась ей на помощь.

– Ла! – остановил ее резкий приказ Халида.

– Самахни, – послушно прошептала женщина и, повернувшись, пошла прочь.

Халид поставил Дэлию на ноги.

– Ты пойдешь пешком, – грубо проговорил он по-английски. – Если попытаешься бежать, тебя снова свяжут. Поняла?

– Да, – дрожащим голосом ответила Дэлия и кивнула, не поняв, слышал ли он ее слова сквозь толстые слои окутывавшей ее одежды. Должно быть, слышал, поскольку острым кинжалом перерезал веревку, которой были связаны запястья, и ее руки наконец получили долгожданную свободу. Но рук она не чувствовала. Они совершенно онемели. Она попыталась хлопнуть в ладоши, но не смогла пошевелить пальцами. Наверное, пройдет немало времени, прежде чем в них восстановится кровообращение. От ходьбы Дэлия почувствовала себя немного лучше. Она так долго находилась в связанном состоянии, что ходьба, хоть и медленно, но восстанавливала циркуляцию крови. Пеший переход, однако, имел и обратную сторону. Ноги у нее заплетались, она то и дело спотыкалась. Дорога была неровной: шла то вверх, то вниз, наклонялась то в одну сторону, то в другую. Ноги все время натыкались на камни и булыжники; случалось, она по самые щиколотки проваливалась в плотный песок, и от этого идти становилось труднее.

Дэлию держали поодаль от женщин-бедуинок, которые время от времени оборачивались в ее сторону и бросали на нее сочувственные взгляды. Разговаривать ей разрешали только в случае крайней необходимости. Когда требовалось справить естественную нужду, одна из женщин по имени Фадия отводила ее в сторонку, вырывала в песке ямку и помогала приподнять одежды. Унизительность этой процедуры порождала одновременно стыд и злость.

По положению солнца Дэлия догадывалась, что они движутся на юг, но не имела ни малейшего представления ни о том, откуда начался их путь, ни о том, куда они направляются, ни где находятся сейчас.

Голые, высушенные и бесцветные холмы, окружавшие их со всех сторон, покрывала накаленная добела дымка пыли, серовато-коричневая пустыня состояла сплошь из песка и камней. Избегая дорог, троп и известных путей, они шли по нехоженой пустыне, предусмотрительно обходя деревни или обжитые места. Время от времени Халид вместе с одним из бедуинов отправлялся вперед, взбираясь на любой холм, откуда открывался простор взгляду, чтобы разведать, что лежит впереди. Иногда Дэлия оглядывалась вокруг, но не видела ничего, кроме однообразных, выжженных на солнце холмов, неровных валунов и бесплодных участков песка. И над всем этим голубой купол неба и нещадно палящее солнце. Ничто не говорило о том, где именно они находятся: это могли быть Синай, Негев или любая другая из близлежащих местностей. Коричневые холмы были все похожи один на другой и запомнить маршрут не представлялось возможным.

Ближе к полудню они сделали привал; женщины приготовили трапезу, состоявшую из того же пресного хлеба, чашки кислого козьего молока и двух жилистых полосок сушеной баранины. Затем они снова тронулись в путь, но теперь Дэлия ощущала какое-то напряжение и настороженность. Такую неожиданную перемену в поведении их группы она объясняла тем, что им предстояло что-то важное. Она подняла глаза: судя по положению солнца, было примерно два часа дня. Все молчали, беспрестанно озирались по сторонам и вглядывались вдаль.

И вдруг напряжение исчезло. Халид даже сменил головной убор Дэлии на обычную чадру, оставлявшую открытыми ее глаза. Должно быть, они переправились через границу или подошли близко к населенной местности, догадалась она, но, когда спросила об этом, ей не ответили.

Несколько часов спустя они снова сделали привал, на этот раз – чтобы напиться чаю. Халид сверил маршрут с положением солнца, картой и своим компасом. Затем вытащил из навьюченного на верблюда баула коротковолновый передатчик, выдвинул антенну и с кем-то коротко переговорил. После этого еще раз сверился с компасом, взглянул на карту, и они снова тронулись в путь.

Не прошло и получаса, как они вдруг вышли к заброшенной летной полосе, где их поджидал желтый двухмоторный аэроплан. Халид с двумя своими людьми поднялись вместе с ней на борт, и пилот, ожидавший их прибытия, завел двигатели. Пропеллеры взметнули вверх облако пыли.

Несколько минут спустя они были в воздухе, держа курс на юг. На западе великолепный солнечный закат возвещал наступление ночи.

Выглянув в одно из занимавших всю стену окон в апартаментах Саида Элмоаида, расположенных на третьем этаже дворца, Наджиб заметил, как на взлетно-посадочной полосе неподалеку от дворца зажглись яркие огни. В пустыне, там, где мгновение назад была кромешная тьма, теперь на целых полмили тянулось двойное ослепительно-белое ожерелье.

Он щелкнул выключателем, погрузив комнату в темноту, затем отодвинул в сторону одно из огромных стекол и стал ждать приближения самолета. Если заход на посадку будет таким же, как и при его полете, самолет должен будет показаться откуда-то из-за дворца, затем пролетит над ним на высоте не более трехсот футов и на его глазах пойдет на снижение по направлению к посадочной полосе.

Заслышав отдаленное завывание, напоминавшее звук циркулярной пилы, он вытянул голову. Звук становился все громче, и вдруг над головой показались расплывчатые очертания самолета с мерцающими огнями на крыльях, выруливающего на посадку.

Наджиб отошел от окна и снова включил свет. На его губах появилась невеселая улыбка.

Вот и все. Прошлое наконец сомкнулось с настоящим. Десятилетия сжались. Час пробил. Дэлия Боралеви упала с неба, чтобы прибыть на свидание, подготовленное судьбой много, много лет тому назад. Вероятно, именно в эту минуту она выходила из самолета, на котором – сразу после заправки – Абдулла полетит в Ливию.

Сдвинув брови, Наджиб подошел к встроенному бару, принадлежащему Саиду Элмоаиду, и щедрой рукой налил себе виски. Подняв стакан в молчаливом приветствии Дэлии Боралеви, он залпом проглотил его содержимое.

Каким скорым переменам подвержены человеческие настроения, подумалось ему. Вплоть до этой минуты он был бы счастлив устраниться от всего этого и выбросить все из головы. А сейчас внезапно почувствовал радость, оттого что находится здесь. Он понял, что его присутствие было в той же степени предначертано судьбой, как и ее. Вероятно, осуществив эту кровную месть, он, по крайней мере, наконец-то сможет разобраться с прошлым и освободиться от пут, связывающих его с ним все эти долгие годы.

Готовясь к встрече с ней, он надел свежий балахон и официальный белый головной убор с черными и золотыми полосами. В этом наряде он выглядел внушительно и властно, как и подобает истинному сыну пустыни.

Он прошел сквозь большие двери и вышел в коридор, который украшали скульптуры. Затем неторопливым шагом направился к антресолям восьмиугольного фойе, но, дойдя туда, не стал спускаться ни по одной из широких лестниц. Он подождет здесь, наверху – отсюда сможет наблюдать за тем, как она будет подниматься.

Наджиб медленно расхаживал вдоль доходящих ему до пояса стеклянных перил с блестящими латунными поручнями, шурша балахоном. Во дворце стояла такая тишина, что, казалось, он был здесь единственным живым существом: слышалось лишь журчание воды, стекавшей вниз по розовой мраморной стене. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль: будет ли оно напоминать ему этот затерянный в пустыне дворец и потом, когда все закончится.

Ему пришлось ждать минут пятнадцать, прежде чем они наконец прибыли. Тишина внезапно была нарушена: высокие бронзовые двери в нижнем этаже с шумом распахнулись и внутрь вошли Халид, Хамид и немка, грубо толкая перед собой черную бесформенную фигуру.

– Шевелись! – грубо покрикивала внизу Моника. – Schnell! Туда! – резко приказала она, показывая винтовкой дорогу. – В ту дверь.

– Оставьте ее, – раздался сверху суровый голос Наджиба.

Вздрогнув, они подняли глаза к антресолям. Мужчины подчинились и немедленно отошли в сторону, но Моника стояла на своем, крепко вцепившись левой рукой в пленницу.

Наджиб неторопливо сошел вниз по широкой лестнице. Сейчас, после всех этих долгих лет ожидания, он не спешил. С высоко поднятой головой он приближался к женщинам. Подойдя, знаком приказал немецкой террористке отойти в сторону.

Моника упрямо отказывалась подчиниться. Выпятив вперед грудь и важно расправив плечи, она проговорила, на военный манер отрывисто глотая слова:

– Абдулла дал мне четкие указания! Я отвечаю за нее головой!

– Полагаю, с этим я справлюсь сам, – холодно ответил он. В его голосе явно прозвучал приказ. – Все уходите!

Моника густо покраснела. Затем резко повернулась кругом и двинулась в сторону двери.

Тяжелые бронзовые двери с глухим стуком захлопнулись.

Они были одни. Весь мир сузился до размеров этого фойе.

Он повернулся к Дэлии, и в тот миг, когда встретились взгляды, что-то внутри него сжалось. Все чувства, испытываемые им ранее, померкли. Фойе поплыло перед глазами.

Пройдет немало времени, прежде чем он почувствует, что снова обрел дар речи.

А пока он мог лишь безмолвно смотреть на нее.

Глаза Дэлии.

Одного взгляда на них было достаточно, чтобы у него голова пошла кругом.

Есть лица, которые заставляют двигаться корабли; губы, которые вызывали крушение империй; что же касается него, достаточно было пары глаз. Стоило ему заглянуть в их глубины, он понял, что надкусил запретный плод и теперь все изменилось.

Эти глаза завораживали, как два сверкающих алмаза, ради обладания которыми на протяжении многих столетий магараджи и короли шли на убийства. И чары их казались тем сильнее, что они оставались единственным, что было открыто его взору.

Впервые в жизни Наджиб был совершенно загипнотизирован, как будто его вдруг сковала чья-то колдовская сила. Мурашки побежали по его телу.

Эти глаза.

Эти глаза напоминали чистейшие изумруды с темно-зелеными вкраплениями богатого сибирского малахита и бликами светлого жадеита – два одинаковых сверкающих кабошона. Их форма была немного миндалевидной, закругленной возле переносицы и приподнятой у висков, отчего их разрез казался экзотическим, почти кошачьим. Длинные черные ресницы, пушистые, как соболиный мех, и черные, как самый черный бархат, казалось, принадлежат сказочному существу.

Он едва не застонал.

Ему выпала червонная дама. Пиковый туз. Все старшие козыри.

Как два титана, приготовившиеся к поединку, стояли они напротив друг друга в этом восьмиугольном фойе. Он – в белоснежном одеянии, она – в черном. Наджиб не сомневался, что под чадрой скрывается подбородок, вздернутый с таким же негодованием, которое он читал в ее горящих глазах.

Казалось, прошла вечность. Затем он услышал глубокий изумленный вздох, от которого резко колыхнулась ее накидка. Ее ресницы быстро затрепетали, когда она узнала его, и совершенно неожиданно из-за чадры послышался вызывающий серебристый смех.

Ему показалось, что его ударили. Он тревожно отшатнулся назад; смех свел на нет все его самообладание, причинил ему такую боль, как если бы он получил удар ножом прямо в сердце. Затем циничное веселье достигло и ее глаз и запылало там, обдав его жаром другой не менее жестокой пощечины: звонкой, причиняющей боль, невыносимо унизительной.

Наджиб смущенно смотрел на нее.

И тут она заговорила.

– Так, так, так! – Ее голос, такой же язвительный, как и смех, был гортанным и притягательным. – Кто бы мог подумать, что знаменитому Наджибу Аль-Амиру приходится прибегать к услугам белых рабынь!

– Вы меня знаете? – На его лице невольно отразилось удивление, и он выругал себя за эту слабость. Ну, конечно, она не могла не узнать его! Как глупо, что он не подумал об этом раньше. Его лицо появлялось на страницах газет и журналов и экранах телевизоров всех пяти континентов с гораздо большей регулярностью, чем ему бы этого хотелось.

– Даже в этом дурацком наряде в духе Рудольфо Валентино, – сурово ответила Дэлия.

– Вы удивлены.

– А разве может быть иначе? Чего я никак не ожидала, так это того, что в конце всей этой цепочки выйду на вас. На кого угодно, только не на Наджиба Аль-Амира, самого богатого человека в мире! – с гадливостью передразнила она и снова разразилась ядовитым смехом.

Его щеки дрожали от усилий, которые он предпринимал, стараясь держать себя в руках, но голос не дрогнул.

– Я вовсе не самый богатый человек в мире, – холодно проговорил Наджиб. – И никогда не претендовал на этот титул.

Дэлия махнула рукой.

– Самый богатый. На втором месте. На десятом. Какая разница?

Он молчал.

Смех в ее глазах угас, они сузились, став похожими на рысьи.

– Что вам от меня надо? – ядовито прошипела она.

Он не отвечал.

– Зачем вы привезли меня сюда? Отвечайте, черт бы вас побрал! Вы что, играете в какую-то извращенную сексуальную игру?

От этих злых слов Наджиба передернуло.

– На вашем месте я бы придержал язык, – посоветовал он с напускным спокойствием.

И в этот момент его взгляд упал на ее руки. Она держала их перед собой, не замечая, что мягко массирует запястья. Он вздрогнул, заметив содранную кожу и глубокие следы, оставленные тугими веревками, и быстро отвел глаза в сторону.

Все шло не так. Даже в страшном сне он не мог представить, что ему доведется испытать такое чувство вины и угрызения совести. Всякий раз, когда он представлял себе эту минуту, все казалось таким ясным, таким определенным и простым. Ничего похожего на те чувства, что обуревали его сейчас, – такие сложные, запутанные и смятенные.

Все было не так.

Будь прокляты эта чадра и эта накидка! Вместо того чтобы придать ей бесполый вид, они создали мучительно-изысканный ореол таинственности, который проник сначала в его чресла, а затем глубже, в самое его естество.

Наджиба охватило безумное желание сорвать эту оскорбительную тряпку и тем самым низвести ее до уровня обычного человека, на которого он мог бы выплеснуть свою ненависть.

– Мне жаль, что в силу необходимости нам пришлось встретиться при столь печальных обстоятельствах, – не придумав ничего лучшего, наконец проговорил он. – Если в моих силах сделать ваше пребывание…

– Полагаю, здесь все в ваших силах! – зло прорычала Дэлия, в праведном гневе взмахнув руками. – Вы можете немедленно освободить меня и отправить из этой Богом забытой дыры, вот что вы можете сделать!

Наджиб закрыл глаза и постарался вытеснить ее образ из своего сознания и своей памяти. Он совершил ужасную ошибку. Ему не следовало спускаться вниз, чтобы увидеть ее. Но она должна была олицетворять собой все, что он приучил себя ненавидеть, все, что он поклялся уничтожить, посвятив этому всю свою жизнь. Так что странного в том, что ему захотелось разок взглянуть на нее?

Но как он мог предвидеть, что утонет в зеленом омуте ее глаз и своем собственном страдании? Ее гнев и ярость не удивили его, но он почувствовал себя полностью поверженным ими.

Каким же он выглядит дураком!

Наджиб открыл глаза, заставив себя заговорить.

– Я провожу вас в вашу комнату. – Он потянулся, чтобы взять ее за руку.

– Не прикасайтесь ко мне! – Она со злостью оттолкнула его.

– Прекрасно, если вы предпочитаете мне ту немку… Если бы взгляд мог убивать, он был бы уже мертв.

– Я предпочитаю тебе любого, арабская свинья!

Молниеносно его рука рванулась к ней и яростно сорвала с лица чадру. Безумный свет в ее глазах засверкал еще сильнее.

Наджиб выдавил из себя улыбку.

– Еврейская сука!

Дэлия подняла голову и, глубоко втянув в себя воздух, плюнула ему прямо в лицо.

Он даже не потрудился стереть слюну с лица, а лишь изумленно уставился на нее. Дьявольское выражение, появившееся на его лице, совершенно преобразило Наджиба. Его черные глаза стали похожими на ртуть, такую блестящую, что она увидела в них свое отражение. Без всякого предупреждения он одной рукой обхватил ее затылок, грубо притянув к себе ее голову, а другой безошибочно нащупал сквозь толстую ткань грудь и безжалостно стиснул ее.

Дэлия почувствовала острую боль, слезы выступили в уголках глаз, но она не доставила ему удовольствия увидеть, как она плачет. Затем его разъяренные губы жадно прижались к ее губам.

Казалось, кто-то щелкнул выключателем. Она застыла, как мраморная статуя; даже ее губы внезапно превратились в камень. Живыми были только глаза. В них пылало адское пламя.

Он еще сильнее стиснул ее, по-прежнему не отрывая взгляда от ее лица. Она побледнела, капельки пота выступили на лбу, но взгляд по-прежнему оставался язвительным.

Наджиб грубо оттолкнул ее. В его голосе невольно послышались уважительные нотки.

– Как шлюха ты ни на что не годишься, – проговорил он.

Язвительная гримаса на ее лице сменилась выражением необузданного торжества.

Хамид и Моника препроводили наверх Дэлию, по-прежнему пребывавшую в замешательстве. Если бы она не знала, что этого не может быть, то сказала бы, что Наджиба Аль-Амира влечет к ней. Чем еще можно объяснить то, как напряженно он вглядывался в ее глаза, а потом еще и набросился на нее? Она решила, однако, что это чувство не имеет ничего общего с желанием. Это была ненависть – ненависть в чистом виде. Именно поэтому он пытался причинить ей боль.

Пока ее конвоировали, боковым зрением она отмечала бесконечные огромные коридоры и гигантские образчики современной скульптуры, попадавшиеся ей на пути. Наконец Хамид отворил массивную дверь.

– Скажи спасибо этому капиталисту-арабу, – брюзжала Моника. – Не знаю, с чего это он так благоволит к тебе. Если бы это зависело от меня, я заперла бы тебя в темном подвале.

Дэлия не понимала, что имеет в виду немка, до тех пор пока ее не втолкнули внутрь комнаты, заперев дверь снаружи. Не веря своим глазам, она разглядывала роскошные розовые апартаменты.

Почему не темный подвал?

Почему эта золоченая темница?

В каждом европейском городе есть знаменитое на весь мир кафе, одинаково притягательное как для местных жителей, так и для туристов. На улицу выставляются столики, за которыми можно посидеть и поглазеть на то, что происходит вокруг. В такие места люди приходят, для того чтобы посмотреть на других и показать себя; там никто никуда не торопится, за чашечкой кофе или стаканом прохладительных напитков можно почитать газету. Там собираются любители интеллектуальных разговоров и часами спорят на разные злободневные темы. В Тель-Авиве таким местом является кафе «Кассит» на улице Дизенгофф.

Шмария специально выбрал его, потому что здесь всегда очень многолюдно и все на виду; он правильно рассудил, что ни одному здравомыслящему человеку и в голову не придет, что какие-то темные дела можно вести так открыто. Те немногие, кто мог узнать сидящего рядом с ним мужчину, принадлежащего к разведывательному ведомству, без сомнения подумали бы, что эти два человека просто случайно встретились на улице и решили посидеть и выпить по чашке кофе, прежде чем снова разойтись в разные стороны.

Хайм Голан возглавлял Моссад, израильскую секретную службу – предмет зависти всего мира.

Внешне непритязательного Голана легко можно было принять за обыкновенного дедушку: темные солнцезащитные очки скрывали блестящие ярко-синие глаза, обрамленные глубокими – от частых улыбок – морщинами, и белоснежные брови. У него был смешной обгоревший нос-картошкой и непокорные густые седые волосы. Немногим пришло бы в голову, что вместо крови в его венах течет ледяная вода, а за его лучезарной внешностью скрывается железный характер. Это был человек поразительного мужества и несгибаемой силы воли.

Вот и сейчас скрытые темными стеклами глаза Хайма Голана искрились обманчивой усмешкой дедушки-добряка.

– Ты только взгляни на них, – произнес он, показывая на проходящие мимо толпы людей: радостных покупателей, держащихся за руки влюбленных, встретившихся случайно и остановившихся поболтать приятелей. – Они ведут себя совсем как дети. Так же беззаботно. Такое впечатление, что они в Париже или Риме. Заняты своими покупками и не замечают ничего вокруг. – Он медленно покачал головой. – Интересно, отдают ли эти весельчаки себе отчет в том, что в любую секунду здесь может взорваться бомба и разнести их всех на куски? Пуф! И все. – Губы его улыбались, но глаза смотрели угрюмо.

– Конечно, они это знают, – кивнул Шмария. – Эта мысль всегда в глубине сознания, притаившаяся за смехом. Именно поэтому они так беззаботны – знают, что этот радостный миг может оказаться последним.

Голан повернулся к Шмарии и с уважением взглянул на него поверх очков.

– Наша с тобой беда в том, – сказал он, – что нам все надоело. – Он глубоко вздохнул. – Нам обоим слишком многое пришлось пережить. Довелось видеть больше трагедий, чем выпадает на долю других людей.

– И все же и ты, и я оказываемся неготовыми, когда что-то происходит. – Шмария нахмурил брови и на минуту умолк. – А когда это случается, мы удивляемся и поражаемся точно так же, как и все остальные.

– Верно, верно. – Голан кивнул и, похлопав себя по карманам, достал сигару. Сунув ее в рот, принялся ощупывать себя в поисках спичек. – Теперь о том, что у тебя на уме. Пока нам не удалось ничего раскопать. Такое впечатление, что твоя Дэлия растворилась в воздухе. – Он слегка улыбнулся. – Но мы оба знаем, что это не так.

Шмария проворчал:

– А границы?

– Насколько нам известно, никто не пытался переправить ее через границу. Конечно, не исключена возможность, что ее переправили через одну из границ, до того как мы удвоили силы, проверяя каждую выезжающую машину. – Он нашел спички и закурил сигару.

– А что говорят уличные осведомители?

Голан вновь покачал головой.

– Ничего.

– А наши осведомители по ту сторону границы? Ты же связался с ними, правда?

На лице Голана появилось обиженное выражение.

– Разумеется. Но пока… – Он махнул сигарой. – Одно я тебе могу сказать точно. Тут поработали профессионалы. Никаких следов.

– Ничего? А как же убитый сотрудник аэропорта?

– Вся беда с преступлениями, совершенными в таких общественных местах, как аэропорт, состоит в том, что все потенциальные свидетели скрываются с места преступления прежде, чем мы находим их, для того чтобы опросить.

Шмария нахмурился, поигрывая кофейной чашкой. Она была наполовину пуста, кофе давно остыл. Он шумно вздохнул.

– И что же нам делать?

– Время. Такие вещи требуют много времени. – Голан сочувственно кивнул головой. – Без каких-либо зацепок, если, конечно, с нами не свяжутся похитители, мы вряд ли сможем ее найти. Мы сможем напасть на ее след, только если они вступят с нами в переговоры. В противном случае… – Он выразительно пожал плечами, не видя необходимости облекать в слова то, что не договорил.

Шмария внезапно почувствовал приступ беспомощного гнева.

– Мы говорим о моей внучке! – с болью в голосе проговорил он. – Самой большой знаменитости Израиля!

– Поверь мне, друг мой, я разделяю твои чувства, – сказал Голан. – Чем больше жертву любят, как твою Дэлию, тем сильнее страдает семья. Самое большее, что ты можешь сделать ради их блага, это не показывать вида, как тебе трудно. И потом, друг мой, вспомни, что отсутствие новостей не обязательно означает плохие новости.

– Не обязательно плохие! – с такой страстью воскликнул Шмария, что сидящие за соседними столиками посетители в изумлении повернули к нему головы. Смущенный вспышкой своих эмоций, Шмария заговорил почти шепотом. – Я с радостью убил бы всех, кто виноват во всем этом! – прошипел он. – Так почему я здесь? – Шмария нахмурил брови, поигрывая чашкой. Его пальцы дрожали. Он поднял полные боли глаза. – Должен же быть какой-то способ заставить их открыть свои карты!

– Скажи-ка, друг мой, – как бы между прочим спросил Голан, – как у тебя получаются пресс-конференции?

Шмария хмуро посмотрел на него.

– Нормально, но вот у моей дочери просто потрясающе. Она настоящий профессионал.

– Так тому и быть. Ты будешь только присутствовать, а говорить будет Тамара.

Шмария судорожно глотнул.

– Пресс-конференция? Ты думаешь, нам удастся выманить их таким образом?

– Возможно, это заставит их что-то предпринять; конечно, это не обязательно. Кто может знать? Очевидно, они не торопятся связаться с вами, иначе уже дали бы о себе знать. Прессе, кому-нибудь. Но если вы сделаете заявление… – Он кивнул. – Да, почему бы и нет? В конце концов, до сих пор никто не взял на себя ответственность за случившееся, а обнародование факта похищения может вынудить их сделать это. И потом, может, объявятся какие-нибудь свидетели.

– И что мы скажем?

Голан поджал губы и задумался.

– То, что у вас на сердце.

– И потом будем ждать?

– И потом будем ждать, – подтвердил Голан с притворно веселым выражением на лице. – Не забывай, по крайней мере, у нас есть все основания надеяться, что она по-прежнему жива и невредима. А этим, друг мой, может похвастаться не каждая семья, чьи близкие были похищены. Я все спрашиваю себя, почему они ее похитили? Такие преступления не совершают просто ради желания пощекотать себе нервы. Должна быть какая-то причина.

Шмария с горьким видом кивнул.

– Я днем и ночью задаю себе тот же вопрос.

– И?..

Шмария пожал плечами.

– Я пришел к заключению, что им нужен особый выкуп. И боюсь, это будут не деньги.

– Очень может быть. – Голан, попыхивая сигарой, откинулся на спинку стула. – Думаю, твое предположение не лишено смысла. Особенно если… – Он откашлялся. – Если принять во внимание тебя и Дэни.

Шмария резко поднял глаза.

– Что ты имеешь в виду?

– Возможно, я ошибаюсь, но, возможно, и нет. В любом случае нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что они собираются использовать ее в качестве средства против одного из вас. Может быть, даже обоих. Мне не стоит напоминать тебе, что и ты, и Дэни занимаете важные стратегические посты в правительстве. Что вы оба принадлежите к высшим руководящим кругам кабинета.

Шмария не сводил с него глаз. Те же самые страхи терзали и его, только он не осмеливался облечь их в слова. Но теперь, когда об этом заговорил Хайм, он больше не мог избегать этой темы.

– И что же, в связи с этим, ты предлагаешь делать?

– Единственное, что мы в данных обстоятельствах можем сделать, продолжать все, что делали до сих пор. Мы перевернем вверх дном всю страну. Всю до последнего камешка. – Голан вздохнул. – Ждать. Надеяться. Молиться.

– А что мы будем делать, когда получим известия от похитителей?

– То, что мы всегда делаем в этих случаях. Ты же знаешь процедуру. Постараемся потянуть время. Вступим с ними в переговоры. Попытаемся снизить цену, если будет что снижать, а тем временем будем искать ее везде и всюду. Попробуем освободить ее, прежде чем будут выполнены их условия, – или, во всяком случае, прежде чем будем вынуждены сказать, что не в состоянии их выполнить.

– Это все так, Хайм, но что, если… – Шмария, прикусив губу, умолк. – Что, если они держат ее не здесь, не в Израиле?

Положив палец на переносицу своих очков, Голан чуть-чуть сдвинул их вниз, не сводя со Шмарии пристального взгляда.

– Если ты спрашиваешь меня, что мы будем делать, если ее держат за пределами Израиля, отвечу, хотя тебе это и так известно, что без предварительного согласования с правительством мы не сможем послать группу захвата. – Он взглянул на него поверх очков. – По крайней мере, законным путем. Ты знаешь это не хуже меня, зачем же спрашивать?

– Хайм. – Кинув быстрый взгляд через плечо, Шмария перегнулся через столик. Голос его упал до шепота. – Послушай, пусть то, что я тебе сейчас скажу, останется между нами, ладно? – Подождав, пока Голан утвердительно кивнет, он продолжил: – Мы оба знаем, что в наших вооруженных силах есть люди, которые охотно выйдут за рамки своего служебного долга. Израильтяне, не желающие слушать всякие диссидентские голоса и сентиментальные речи, на которые не скупится наше правительство. Ты понимаешь, о ком я говорю.

Голан сдвинул очки на место и молчал, никак не выразив своего отношения к его словам.

– Я лишь спрашиваю тебя, смогу ли я, если дело до этого дойдет, рассчитывать на твою помощь в подготовке группы захвата? Хотя бы помоги выйти на людей, готовых пойти на это. Неофициально, конечно.

– Ты предлагаешь нам взять дело в свои руки?

– Да, если возникнет необходимость. – Шмария беспомощно развел руками. – Ради своей внучки, – негромко добавил он, – я пойду на все. Даже на убийство.

– На твоем месте я бы держал свои мысли при себе, – предупредил Голан.

Но Шмарию это не остановило.

– А что, если она в Ливии? Или в Иордании? Или, еще хуже, в какой-то более дружественной стране? Как мы сможем гарантировать, что нам удастся осуществить спасательную операцию, если речь пойдет о стране, с которой наше правительство пытается наладить мирные отношения?

– Ты говоришь о политике. – Голан допил остатки кофе и поднялся со своего стула. – На этот вопрос, Шмария, я не могу тебе ответить. Ты это и так знаешь. Он из области гипотез. Нам нужно подождать, пока не придет время, и дай Бог, чтобы этого не случилось. Но, если такое все же случится, тогда мы все обсудим. Иди, займись пресс-конференцией. А я пока забуду, что мы вообще говорили на эту тему. И советую тебе сделать то же самое.

Шмария слабо улыбнулся.

– Ты прав. И благодарю тебя. Хайм. Я знаю, ты вовсе не обязан был приходить.

– Всего хорошего, Шмария. Если что-то узнаешь, сообщи мне.

– Ты будешь первым, – пообещал Шмария. Голан махнул в ответ.

– До встречи.

Шмария посмотрел ему вслед и увидел, как он растворился в толпе. Затем, заметив проходящего мимо официанта, поднял руку, чтобы привлечь его внимание.

– Официант! – позвал он. – Ха хесбон.

Дэлия беспокойно металась из комнаты в комнату. Их обстановка так запечатлелась в ее сознании, что, даже выбравшись отсюда живой и невредимой, она до конца своих дней не сможет забыть это место. Она выучила его размеры наизусть. Если не считать площадки, которую занимал выступающий альков фойе – шестнадцать квадратных футов, – гостиная ее тюрьмы в ширину равнялась двадцати одному, а в длину тридцати средним шагам: другими словами, она составляла тридцать восемь футов в ширину и сорок четыре фута в длину. Спальня в длину составляла тридцать восемь футов, а в ширину – двадцать четыре. Были еще две огромные, отделанные мрамором ванные комнаты – мужская и женская – с косметическими креслами, резными мраморными раковинами в виде морских ракушек и ваннами «джакузи», отделанными мозаичным кафелем, в каждой из которых могла бы поместиться вполне приличная нью-йоркская студия. Кроме того, были еще два больших стенных шкафа длиной в семьдесят шесть футов и окна с раздвижными стеклами от пола до потолка длиной в сорок шесть футов – но, несмотря на обилие стекла, это была самая настоящая тюрьма. Стальные ставня, приводимые в действие при помощи электронного устройства, были опущены и заперты, что делало побег невозможным. Одиннадцать телефонных аппаратов, включая те четыре, что стояли в ванных комнатах, оказались отключенными.

Пока Дэлия как тигр в клетке рыскала по комнатам, вся эта роскошь лишь усугубляла ее злость. Она чувствовала себя так, будто находилась внутри декорации, поставленной для какого-то глупого фильма. Ну и тюрьма, со всеми этими тоннами розового, в прожилках, мрамора, акрами обитых стеганой розовой замшей стен и обилием нежнейших розовых шелковых тканей! Настоящий фарс. Нелепость. Прямо «Алиса в Стране чудес». Окажись на месте всей этой невероятной роскоши какая-нибудь крошечная каморка размерами шесть на шесть футов, Дэлия, вероятно, не испытывала бы такого раздражения.

Почувствовав усталость, она бросилась на обитую розовой замшей кушетку, медленно провалившись в ее пуховые подушки. И вообще, сколько еще они собираются ее здесь держать? С тех пор как ее привезли сюда, прошло два дня – она уже знает тут каждый угол и каждую безделушку. Дэлия снова, наверное, в двадцать четвертый раз за прошедший час, бросила взгляд на настольные часы. Это уже вошло в привычку. Хотя время и превратилось в некое отвлеченное понятие, она постоянно сознавала, что оно уходит, а ее положение остается прежним. Куда бы она ни обращала свой взгляд, тиканье часов сопровождало ее повсюду. Похитители почему-то не лишили ее счета времени, а именно так обычно, насколько ей было известно, поступают все похитители, о которых она читала. И Дэлия спрашивала себя, можно ли почерпнуть что-то важное из этого факта. Она также спрашивала себя, подействовало ли бы на нее отсутствие часов с психологической точки зрения, и решила, что, наверное, нет. Все равно через каждые восемь часов она знала бы, который час, поскольку еду ей приносили с такой точностью, что можно было сверять часы. Каждый раз еду приносил кто-нибудь из новой смены охранников, а менялись они каждые восемь часов. Завтрак приносили ровно в восемь утра, ленч – в четыре часа дня, а ужин в полночь. Это вносило сумятицу в ее сон и общее состояние, но, как она догадывалась, не имело никакого отношения к желанию причинить ей неудобство: просто так им было удобнее. Судя по качеству пищи, поваров – так же, как и остальных слуг – во дворце сейчас не было.

Подслушивая за дверью, Дэлия узнала, что снаружи ее днем и ночью сторожат по меньшей мере двое охранников. Она также вычислила, что и под ее плотно закрытыми окнами тоже постоянно дежурят еще двое часовых. Иногда, раздвинув стеклянные панели, она слышала голоса, раздававшиеся под ее окнами, и чувствовала запах сигаретного дыма, проникавшего внутрь сквозь узенькие щелочки между металлическими пластинами. Три человека по очереди приносили ей подносы с едой и время от времени проверяли, как у нее дела: двое мужчин, Ахмед и Галук, и женщина-немка по имени Моника.

Хуже всех была Моника, она была самой свирепой, ненависть прямо-таки переполняла ее. Дэлия подозревала, что немка по какой-то причине испытывает к ней личную неприязнь, которую всячески выказывает при каждом удобном случае. Если она приносила суп, то обязательно проливала по пути большую его часть; то же самое она проделывала с кофе. Или она несла поднос, на котором тарелка стояла так, чтобы ее большой палец непременно оказывался в ней. Однажды, скосив в сторону свои холодные тусклые глазки, Моника буркнула:

– Я в нее не плевала и не мочилась. На этот раз. – При этом она едва шевелила губами, но от этого ее слова не стали менее ядовитыми.

Дэлия делала вид, что уловки немки на нее не действуют. Она понимала, что спорить с ней бесполезно. Дэлия прекрасно отдавала себе отчет в том, что Моника нарывается на драку, и ей было важно сделать все возможное, чтобы предотвратить ее. Всякий раз, когда Моника провоцировала ее, Дэлия заставляла себя вспомнить первое правило рукопашного боя. Казалось, прошла вечность, с тех пор как она носила защитную форму, проходя подготовку в израильской армии, но она не забыла наставления своего инструктора по борьбе: «Если ваш противник вооружен, а вы нет, – рычал верзила-сержант, – старайтесь избежать конфронтации. Это самая эффективная тактика ведения боя». В то время Дэлии и в голову не приходило, что когда-нибудь его совет сослужит ей хорошую службу.

Моника была вооружена до зубов.

Большинство мужчин, напротив, были вовсе не так плохи, за исключением одного коротышки по имени Ахмед. Он отличался действующими на нервы манерами и полной неспособностью стоять спокойно. Был постоянно на взводе, подпрыгивая и пританцовывая, будто подчиняясь одному ему слышимому ритму. Кроме того, он не вынимал одну руку из кармана, вульгарно поглаживая свой детородный орган и бросая на нее плотоядные взгляды. Всякий раз, когда он ухмылялся, его молчаливое послание казалось ей громко произнесенной угрозой: «Как-нибудь я приду к тебе и воткну его в тебя!» Вместо того чтобы во время своих дежурств заглядывать к ней через час или два, он входил через каждые пятнадцать—двадцать минут.

Ахмед пугал ее даже больше, чем Моника: она чувствовала, что он и в самом деле безумен.

Все остальные, заходя к ней через каждые час или два, обычно полностью игнорировали ее. Иногда Дэлия слышала, как за дверью или под окнами они перебрасываются непристойными шутками. А иногда включали радиоприемники или магнитофоны, и тогда к ней просачивались звуки музыки.

В одном она была совершенно уверена: ее сторожили круглосуточно, не оставляя никакой надежды на побег.

Нельзя сказать, что Дэлия не пыталась убежать. Сразу же после того как ее доставили сюда, ей пришла в голову мысль использовать вилку, для того чтобы приоткрыть ставни. Ее ждало глубокое разочарование. Ставни находились под током: удар был не настолько силен, чтобы убить, но она все же успела почувствовать, как у нее волосы встают дыбом. Потом ее отбросило назад.

Самый очевидный путь для побега представляли собой все те же тщательно охраняемые невельсоновские двери, напоминавшие двери банковских хранилищ: толстые, непроницаемые и неподдающиеся.

Дэлия устало опустила голову на спинку дивана и осторожно пощупала кончиками пальцев лоб. По всей голове, от висков до затылка, у нее начинала пульсировать и стучать кровь. Нет лучшего средства, для того чтобы по-настоящему разболелась голова, подумала она, чем умственная депрессия. Если мозги забиты всяким мусором и все выходит из-под контроля, организм мгновенно реагирует на негативные сигналы и устраивает тебе такое! Она уже чувствовала приближение чудовищной головной боли.

Дэлия соскользнула на пол и, встав на широко раздвинутые колени, запрокинула назад голову так далеко, как только могла. У нее, однако, было такое ощущение, что в таком плохом настроении даже йога будет бессильна.

Одним из самых ранних детских воспоминаний Наджиба было то, как однажды его мать по какому-то срочному делу ушла к своим родителям, оставив его одного в маленьком домике в Аль-Найяфе, и ему представилась возможность поэкспериментировать со спичками. Процесс зажигания спичек и разбрасывания вокруг себя горящих огоньков привел его в состояние такого экстаза, что он даже не слышал, когда вернулась мать. Шок и ужас, которые она испытала, выразились в том уроке, который она ему преподала: вместо того чтобы просто отшлепать сына, она зажгла спичку, схватила его руку и мрачно держала пальцы на огне до тех пор, пока они не покрылись волдырями. После этого повода для беспокойства у нее больше не было. Однажды получив ожог, он проникся к спичкам уважением и зарекся играть с огнем – навсегда, думал он тогда.

Наджиб вспомнил этот случай сейчас, лежа в своих белых одеждах на огромной низкой кушетке. Неужели ему не терпится вновь обжечь руки? Неужели он так никогда и не усвоит тот жестокий урок, который преподала мать, показав, к чему может привести игра с огнем?

Но этот новый огонь, который так притягивал его, горел слишком соблазнительно, чтобы можно было перед ним устоять. Наджиб сознавал, что не сможет держаться вдали от него.

Его тянуло к Дэлии с той же неумолимой силой, с какой пламя притягивает к себе мотылька. Он не находил этому объяснения, только знал, что с ним происходит что-то необычное. Как ни старался он не думать о Дэлии, ее присутствие было подобно зову сирены, настигавшему его даже в самых укромных уголках дворца. Будь он даже на другом конце света, этот зов и там будет преследовать его, подумал он.

Вот уже две ночи ему удавалось поспать лишь урывками. Стоило лечь в кровать и сомкнуть веки, как ее глаза, светящиеся и полные неукротимого великолепия, тут же вставали перед ним. Он не мог забыть о ней ни на минуту, не мог думать ни о чем другом ни когда бодрствовал, ни когда тщетно пытался заснуть. Глаза Дэлии. Голос Дэлии. Ее мужество. Она была повсюду. Она скрутила его узлом. Сейчас, спустя тридцать семь часов, прошедших со времени их встречи, он был уверен, что если немедленно не увидит ее, то просто сойдет с ума. В конце концов, решив не усугублять свое состояние, Наджиб принял единственно разумное в данных обстоятельствах решение – отправился к ней.

Ее дверь, как обычно, сторожили два охранника. В свободных позах они расположились на стульях и, прислонив к стене винтовки и включив магнитофон, слушали музыку, перелистывая потрепанные номера «Плейбоя». Сейчас была смена Галука, здоровенного, рябого египтянина, и Ахмеда, возбужденного, дерганого коротышки-сирийца, который был полностью поглощен музыкой и с безумным видом щелкал пальцами ей в такт.

Они равнодушно посмотрели на него.

– Были ли у вас с ней какие-нибудь проблемы? – спросил Наджиб, стараясь говорить спокойно.

Галук равнодушно повел плечами, не отрывая взгляда от раскрытого журнала. Ахмед ухмыльнулся, пошевелил бровями и плотоядно подмигнул Наджибу.

Наджиб схватил его за форменную рубашку и приподнял со стула. Маленький араб перестал щелкать пальцами, в его блестящих глазках отразился страх. Он попытался заискивающе улыбнуться.

– Вам нужен ключ? – растягивая слова, произнес Галук.

Напряжение спало. Наджиб почувствовал, как слепая ярость разом покинула его. Он отпустил Ахмеда, и тот свалился на стул. Кивнув, он взял из рук Галука ключ и вставил его в замочную скважину. Какое-то мгновение он колебался, крепко сжимая рукой массивную фигурную ручку. Затем поспешно, как бы стремясь покончить с этим, прежде чем передумает, повернул ключ и открыл дверь.

Изнутри на него пахнуло прохладой. Кондиционеры были включены на полную мощность, но даже холодный воздух не мог истребить поселившийся в апартаментах теплый женский дух. Плотно задернутые розовые занавески из шелковой тафты прикрывали закрытые ставнями окна, проступавшие за ними темным, унылым пятном, все лампы были зажжены, проливая мягкие озерка желтого цвета.

Наджиб почти физически ощущал ее близость. Воздух был наэлектризован ее присутствием. Кровь с бешеной скоростью понеслась по его жилам, он почувствовал под одеждой признаки нарастающего желания.

В гостиной ее не было.

Он направился в спальню.

Кровать была не смята; она по-прежнему оставалась безупречно заправленной и покрытой стеганым шелковым покрывалом розового цвета. Испытывая одновременно тревогу и безумную надежду, что ей каким-то образом удалось убежать, Наджиб быстро окинул комнату взглядом.

И в этот момент увидел ее.

Ее можно было принять за кого угодно, но только не за заложницу: она небрежно развалилась на меховой обивке сферической формы кресла, похожего на половинку гигантского перламутрово-розового яйца, подвернув одну босую ногу под себя. Распущенные волосы густыми беспорядочными прядями рассыпались по плечам и доходили почти до пояса, руки были засунуты в карманы манто из лучших баргузинских соболей – позаимствованного из гардероба одной из жен братьев Эльмоаид. Ну конечно, подумал он, включила на полную мощность кондиционеры, чтобы заморозить своих посетителей, в то время как сама она, закутанная в меха, не испытывала ни малейшего дискомфорта.

Завидев его, Дэлия вызывающе подняла голову. На мгновение на ее лице сверкнуло выражение смертельной ненависти; затем, красноречиво пожав плечами, как бы показывая, что он не стоит ее внимания, она небрежно развернула кресло так, что его взгляд уткнулся в сферическую розовую спинку.

Наджиб почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, щеки опалило жаром. Какая неслыханная наглость! Еще ни одна женщина не обращалась с ним с таким пренебрежением. Никогда!

Потребность разрядиться развязала ему язык.

– Сука! – напряженным шепотом проговорил он. Ответом был переливчатый смех, донесшийся из-за спинки кресла. Он сердито шагнул к нему. Но в тот самый момент, когда он собирался дотронуться до кресла, она с точно рассчитанным театральным эффектом повернулась и взглянула на него. Ему показалось, что ее зрачки расширились, а зеленые глаза стали черными, как смоль. Затем Дэлия снова рассмеялась, и они вновь стали зелеными. Наджиб глубоко вздохнул.

– Не вижу ничего смешного, – промолвил он, чувствуя, что его гордость уязвлена. – Может быть, если вам так смешно, вы соблаговолите поделиться со мной причиной вашего веселья.

– Гммм.

Приложив палец к губам, она принялась лениво крутиться в кресле то вправо, то влево, и ему пришлось следить за ней взглядом, как за мячом во время теннисного матча.

– У вас усталый вид. – В ее голосе не было и намека на искреннее сочувствие. – Похоже, это небольшое приключение вас утомляет. – Она хитро оглядела его. – Может, вам стоит попытаться поспать.

Чувствуя, что не в силах общаться с постоянно движущимся объектом, Наджиб сказал:

– Ради Аллаха, неужели вы ни минуты не можете посидеть спокойно?

Дэлия вскинула брови.

– А зачем?

– Это не игра, – рявкнул он. – Советую вам относиться ко всему посерьезнее.

– Ну конечно, это никакая не игра, – со вздохом ответила она. – Если вы забыли, хочу напомнить вам, что это была не моя идея. Я не напрашивалась к вам. Правда? – Она по-прежнему крутилась из стороны в сторону. – И что, по-вашему, я должна делать? Умолять, чтобы вы отпустили меня? Разразиться слезами? На коленях молить о пощаде? – Она улыбнулась. – Вам бы это понравилось, не так ли?

Наджиб покачал головой.

– Вообще-то нет, – мягко ответил он. – Мне бы это не понравилось. – Его опущенные вниз руки со стиснутыми кулаками дрожали, на него нахлынуло то же чувство неловкости, что и два дня назад, когда он впервые увидел ее в холле первого этажа. И, как и тогда, он не сомневался, что все было бы проще – намного проще, – если бы он нашел в себе силы не слушать этот призыв сирены и держаться от нее подальше. Почему-то в ее присутствии на него нападала какая-то необъяснимая неловкость.

Она не сводила с него глаз.

– Тогда позвольте вас спросить: что вы здесь делаете?

– Я только пришел убедиться, что вам здесь удобно, – невпопад ответил он.

Кресло резко остановилось. Дэлия пристально взглянула на него, наклонив голову набок и высоко подняв брови.

– Будьте добры, повторите, что вы сказали. – Она быстро заморгала. – Вы хотите знать… удобно ли мне?

Он не ответил.

Дэлия захохотала во все горло.

– Полагаю, теперь вы спросите, нравится ли мне здесь. – Она перестала смеяться. – Отвечу на ваш вопрос: конечно, мне удобно. Любой идиот это увидит. Кому не было бы удобно в этой золоченой клетке? Я чувствую себя царицей Савской. – Она экспансивно обвела рукой комнату. – Заметьте: удобно, но невесело. Теперь вы довольны?

– Если вам что-нибудь понадобится, – чопорно проговорил Наджиб, – скажите охране, они передадут мне.

Вытянув вперед свою восхитительную кремовую ножку, Дэлия принялась вертеть ступней из стороны в сторону, как бы любуясь издали лаком на ногтях. Затем подняла на него глаза.

– Полагаю, что, если я скажу, что хочу получить свободу, это ни к чему не приведет, не правда ли?

Он печально улыбнулся.

– Боюсь, что нет. Это вне моей компетенции.

– Очень жаль. У меня создалось впечатление, что вы очень могущественный человек. – Она скорчила мину, затем недоверчиво пожала плечами. – Ну что же, полагаю, против них вы бессильны. Я знаю, вам страшно не хотелось бы, чтобы я ушла. Знаете, я тут немного пораскинула мозгами. – Она сдвинула брови. – Когда находишься взаперти, только это и остается. И в конце концов в голову приходят сумасшедшие мысли. – Она помолчала. – В общем, я размышляла о том, как… жаль, что я не пошла в университет изучать психологию.

– В самом деле?

– Угу. И знаете почему? – серьезно произнесла Дэлия, хотя глаза ее смеялись. – Потому что тогда, возможно, я смогла бы понять, почему вы липнете ко мне. И, возможно, я даже поняла бы, почему вы так свирепо целовали меня два дня назад. Возможно, ваше непомерно раздутое самолюбие будет задето, но я бы предпочла, чтобы вы оставили меня в покое. Если вы мне понадобитесь, я свистну.

– Тогда я оставлю вас в покое. – Наджиб повернулся и направился в сторону двери, ведущей в гостиную. Он почти дошел до нее, когда она окликнула его слащавым голосом.

– Да, мистер Аль-Амир, можно вас на минутку? Он обернулся. Дэлия поднялась с кресла и встала, широко расставив ноги.

– Да? – спросил он.

– Взгляните. Она сбросила мех.

Наджиб вздрогнул. Она была совершено нагая, и ее тело казалось поразительно гладким и обтекаемым, как у статуэтки. Ее физическое совершенство было почти мучительным. Длинные ноги, округлые бедра, плоский, упругий живот, остроконечные груди с пепельно-розовыми сосками, как бы специально подобранными в тон апартаментам. Она была само совершенство.

Теперь битва с самим собой началась всерьез.

– На вашем месте, – холодно посоветовал Наджиб, – я бы как следует подумал, прежде чем сделать нечто подобное. Вы нарываетесь на неприятности. Не забывайте, где вы находитесь. В этой стране за такое поведение вас могли бы до смерти забросать камнями.

– Неужели. – Дэлия обнажила в улыбке зубы. – Так почему бы вам не забросать меня камнями и не покончить со всем этим?

– Не в моих привычках причинять женщинам боль.

– А что в ваших привычках? Брать их в плен?

Ее насмешки начали выводить его из себя, на какое-то мгновение он почувствовал, что вот-вот потеряет над собой контроль. И лишь огромным усилием воли ему удалось сдержаться.

– Возможно, скоро вы об этом пожалеете, – мрачно ответил он.

Наджиб судорожно втянул воздух. Плавной, полной сладострастия походкой она двинулась к нему, качая бедрами.

Он зажмурился. Не то чтобы его смущала ее нагота, его оскорбляло ее возмутительное бесстыдство. То, как она низводила свою исключительность до уровня дешевой проститутки.

Подойдя ближе, Дэлия встала перед ним, вызывающе положив руки на бедра.

– Я вас смущаю? – промурлыкала она, надув губки. – Гммм?

Его глаза широко раскрылись, внутри вспыхнуло и разгорелось пламя. Наджиб вдруг почувствовал, что больше не в силах все это выносить. Он не сводил с нее безумного взгляда. Внутри у него все сотрясалось от взрывов.

Медленно, как в замедленном кино, она провела по губам кончиком языка.

– Потаскуха! – вскричал он и замахнулся на нее. Дэлия даже не пошевельнулась, чтобы уклониться от удара. Его ладонь с треском ружейного выстрела опустилась на ее левую щеку.

Видя, как она сначала отшатнулась назад, а потом упала на колени, Наджиб торжествовал. Она заслуживает страданий. Заслуживает боли.

Стоя на коленях, Дэлия медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза. В ее взгляде не было ни гнева, ни ненависти, не было даже удивления. Она смотрела на него так, как смотрит женщина, сознающая, что весь мир лежит у ее ног, и даже неуклюжая поза не могла ничего изменить.

– Знаете, что? – мягко произнесла она, и в ее голосе почему-то не было насмешки. – Мне жаль вас.

Взрывы в его голове умолкли, мир постепенно возвращался в нормальное русло, и Наджиб почувствовал, что дрожит. Долго не смел шевельнуться, затем, когда остатки безумства покинули его, наклонился и рывком поставил ее на ноги.

– Возможно, вы правы, – грустно проговорил он, не выпуская ее руки. – Может быть, я действительно достоин жалости.

Дэлия отвела взгляд в сторону, пытаясь отстраниться от него, но он крепко держал ее.

Всего несколько дюймов разделяли их лица.

– Вы имеете полное право ненавидеть меня, – сказал Наджиб. – Я могу это признать. Чего я признать не могу, так это ваших дурацких игр.

– А кто сказал, что это лишь игры? – Теперь уже Дэлия подняла на него глаза и, прежде чем он осознал, что происходит, легонько коснулась кончиками пальцев его лица. У него перехватило дыхание. Ее прикосновение опалило его огнем, он весь горел. Теперь уже Наджиб хотел отстраниться, но она крепко держала его. Ее веки были полуопущены. – Я заставляю вас нервничать?

– Нет! – свирепо прошептал он, делая нетвердый шаг назад. Когда она снова потянулась рукой к его лицу, Наджиб отшатнулся. – Не делайте этого!

Дэлия с искренним удивлением посмотрела на него.

– Вы боитесь меня, – мягко сказала она. – Чего вы боитесь? Что я могу вам сделать?

– Ничего… – Его измученный голос сорвался, он стряхнул ее руку.

– Почему вы отворачиваетесь? Вы боитесь на меня смотреть?

Но Наджиб уже повернулся кругом и большими шагами направился к выходу, его белые одежды развевались вслед за ним. Не успел он выйти из холла и закрыть за собой дверь, как его настиг ее дерзкий, дразнящий смех. Он со злостью швырнул ключ Галуку.

– Запри ее! – сурово приказал он.

Галук изумленно смотрел на него, а Ахмед быстро отвернулся в сторону, чтобы спрятать ухмылку.

– Оказывается, и к этой суке можно найти подход, – не разжимая губ, прошептал он, обращаясь к Галуку.

Наджиб расслышал его слова и круто развернулся к нему лицом.

– Заткни свой поганый рот, пока я не заткнул его дерьмом! – прошептал он. Затем, как слепой, торопливо пошел прочь.

Завернув за угол, где его никто не мог видеть, он привалился к мраморной стене и закрыл глаза. Несмотря на ее колкости и издевательства, и даже на то, что ей удалось сломить его противодействие и спровоцировать его, он чувствовал, что по-прежнему желает ее.

Наджиб устало потер глаза. Он не мог понять, что с ним происходит. Такое впечатление, что они поменялись ролями. «Кто, – спрашивал он себя, – кто из нас на самом деле в плену?»

После его ухода Дэлия вновь стала самой собой. Она без сил опустилась на ближайший стул и закрыла лицо руками, ощущая эмоциональную опустошенность. Все это было спектаклем – самым трудным из всех, что ей когда-либо проходилось играть.

Бравада, насмешки, смех – все это было чертовски трудной игрой.

А в действительности, она ни разу в жизни не чувствовала себя такой напуганной и беспомощной.

Наджиб вот уже несколько часов лежал в постели, уставившись в темный потолок ничего не видящими глазами. Сон не шел к нему. Чего только он ни пробовал: спать на спине, на боку, вытянув ноги и поджав их, и даже – отчаявшись – спать на животе.

Все было бесполезно. Несмотря на смертельную усталость, стоило ему сомкнуть веки, как перед ним тут же вставали глаза Дэлии.

Проклиная все на свете, он в конце концов включил настольную лампу, встал, плеснул в стакан немного «Наполеона» и, как был, обнаженный, со стаканом бренди в руке, принялся беспокойно расхаживать по ковру.

Он потягивал бренди и думал, садился и снова принимался ходить. Прекрасно сознавая, что его мучает, пытался занять свои мысли чем-нибудь другим, не желая признавать правду.

Все из-за нее. Как он ни старался, ему никак не удавалось изгнать Дэлию из своих мыслей. Что бы Наджиб ни делал – пробовал уснуть или ходил, – он не мог думать ни о чем другом – все остальное перестало иметь значение, и так продолжалось час за часом. Она. Она. Она. Дэлия Боралеви управляла теперь его жизнью; она как наваждение преследовала его, выйдя на первый план.

Ее старые фильмы, которые он смотрел бессчетное количество раз, для того чтобы питать свою ненависть, и в которых знал наизусть каждый кадр, сейчас оказывали на него обратный эффект. Стоило ему закрыть глаза, все повторялось снова и снова. Давно запомнившиеся кадры из ее фильмов начинали стремительно накатывать на него, проносясь мимо, подобно автомобилям, несущимся с зажженными фарами по встречной полосе. Это были видеоизображения, сменявшиеся в его мозгу; они казались более живыми и реальными, чем на экране. Одна за другой сцены в бешеной пляске проносились мимо: изгиб обнаженной руки; завеса шелковистых черных как смоль волос; блестящие, влажные зубы.

Чувство беспомощности волной прокатилось по нему и, вскрикнув от отчаяния, он швырнул стакан в противоположную стену, глядя, как тот ударился об обитую шелком стену, оставив на ней мокрое пятно, и разлетелся на мелкие осколки. Затем он резко повернулся, снова и снова ударяя по стене кулаками.

– Это несправедливо! – стонал Наджиб. – Этого не может быть! – Затем прижался к стене лбом, его поднятые вверх кулаки медленно разжались, пальцы заскребли по шелку. Он тяжело дышал, по лбу катились струйки пота.

А кадры с изображением Дэлии по-прежнему проносились мимо него. Дэлия Боралеви олицетворяла в своем лице сразу и Елену Прекрасную, и Клеопатру, и Мону Лизу.

Но она также была отродьем тех мясников, что убили Иффат, принадлежала к тем жадным ордам, которые украли Палестину у его народа. Более того: она была из племени неверных.

И что из того? – шептал внутренний голос. – Она ведь не убивала Иффат, правда? Она никогда не причиняла никому зла. Правда?

Замолчи!

Наджиб заткнул уши, чтобы не слышать этот настойчивый голос, но он продолжал нашептывать и дразнить его. Как она могла украсть Палестину? Она тогда была младенцем. А младенцы невинны.

Замолчи! Замолчи!

Она является неверной только по мусульманским меркам, – продолжал нашептывать вкрадчивый голос. – Конечно, ты ведь мусульманин, поэтому тебе легко причислять ее к неверным. Но евреи тоже верят, что Бог един. И, согласно обеим религиям, нет Бога, кроме…

Как если бы ему было мало своих переживаний, теперь к ним добавился этот дьявольский голос, подтачивающий основу основ.

Ты хочешь ее.

Ты нуждаешься в ней.

Замолчи! Замолчи! Замолчи!

Мучительные часы ползли нескончаемо медленно. Истина, когда он наконец признал ее, казалось, перекрыла доступ кислорода, как если бы из покоев вдруг выкачали весь воздух. Ты влюбился в нее, – шептал внутренний голос, – почему бы тебе не смириться с этим?

Наджиб яростно затряс головой, проклиная этот настойчивый голос, отказываясь признать правду. Нет, этого просто не может быть! Кто угодно, только не она. Разве это возможно? Это какое-то колдовство, злая шутка! Правда, однако, заключается в том – да смилуется над ним Аллах, – что он влюбился.

Наджиб громко застонал и, прижав ко лбу руку, зашатался как пьяный. Он влюбился в своего злейшего врага.

Он влюбился в нее! Из миллиардов живущих на земле женщин его угораздило влюбиться в Дэлию Боралеви – своего заклятого врага.

Сознание этого было подобно физическому удару, оно с такой силой обрушилось на него, что он отшатнулся. С минуту, как безумный, беспорядочно метался по комнате. Наконец, пошатываясь, подошел к стеклянной стене и раздернул белые шелковые занавески.

Его окна выходили на восток, открывая взору первые сероватые проблески зари, окрасившей небо. На его глазах солнце начало свою ежедневную битву с ночью. Затем так внезапно, как бывает только в пустыне, оно победно выкатилось из-за горизонта, и его лимонно-желтое зарево с такой скоростью и силой взорвало ночь на куски, что ему пришлось прикрыть рукой глаза.

С приходом солнца тревога Наджиба испарилась, и на его лице отразилось некое подобие изумления. Так же внезапно, как восход солнца, на него с быстротой молнии снизошло озарение! Его как громом поразило, освободив сознание и распахнув настежь двери. Он был ослеплен простотой своего положения.

Пусть все катится ко всем чертям! Он влюблен, а любовь, как известно, устанавливает свои собственные законы. Ну и что из того, что она еврейка? Почему он должен ненавидеть ее и породившую ее семью? Ну и что из того, что Абдулла постарается его раздавить? Ну и что?

Он любит ее, и, если для того, чтобы произросла его любовь, понадобилось посеять семена ненависти, это лишь доказывает, какой большой властью наделено это чувство. А главное, если любовь может родиться на тлеющих углях мрака и разрушения, значит, поэты действительно правы, говоря, что любви подвластны все.

Остальное не имеет значения; теперь он знал это. Даже если это убьет его, даже если она так никогда и не сможет простить ему своего заключения, даже если она никогда больше не скажет ему ни слова, он все равно докажет ей свою любовь, вырвав из когтей Абдуллы.

Он даст ей свободу!

Его глаза сияли, душа пела. Впервые в жизни Наджиб ощутил, как прилив чистой, незамутненной радости переполняет его с такой силой, что ему казалось, будто он оторвался от земли и воспарил в воздух.

И подумать только, он понятия не имел, что такие чувства могут существовать!

В следующее мгновение, однако, эйфория начала угасать.

Что за вздор, все эти эмоции! – подумалось ему, когда вдохновение сменилось унынием. Какой толк от любви? В действительности он и она – две разные вселенные. Они несовместимы – ни с религиозной, ни с этнической точек зрения. Но, даже если эти две пропасти и можно преодолеть, остается еще Абдулла. Его дядя никогда и слышать не захочет о подобном союзе, не говоря уж о том, чтобы его допустить. Полетят головы, а если точнее – головы Наджиба аль-Амира и Дэлии Боралеви.

Он чувствовал, как стены надвигаются на него, не оставляя выхода.

В его ушах громко и отчетливо зазвучала угроза, произнесенная Абдуллой много лет назад. Если он когда-либо встанет на путь предательства, то умрет не только он сам, но и весь его род, прошлый, настоящий и будущий. Он, его стареющие родители, живущие в пригороде Бейрута, возможно, даже Ясмин, его нелюбимая жена, на которой он когда-то был женат. Все до единого мужчины, женщины и дети, в которых текла одна с ним кровь, все племянницы и племянники, дяди и тети – все, кроме, конечно, самого Абдуллы!

Он не сводил глаз с ослепительного солнца, и вдруг его как громом поразило, и еще одна дверь распахнулась навстречу ослепительному свету.

Мир без Абдуллы с его безумием, более безопасный здоровый мир, где его данный много лет назад обет верности не будет иметь силы…

Вспыхнувшее видение целиком завладело Наджибом, он чувствовал, как волнение все сильнее охватывает его.

Тучи уныния постепенно уносились прочь. Он понял, как следует поступить, и это было так просто, так элементарно просто. Это нельзя будет назвать убийством, скорее хирургическая операция, призванная вырезать смертельнейшую и опаснейшую раковую опухоль. И, если роль хирурга выпала ему, так тому и быть. Благодаря ей мир станет лучше: ядро смертельно опасной террористической клетки будет уничтожено раз и навсегда; источник финансовой и военной помощи международному терроризму будет перекрыт; станет меньше убийств, меньше невинных жертв, меньше бомб и снайперов, меньше угонов на авиалиниях. Мир получит шанс стать лучше, даже если он так и останется только шансом.

Жизнь, свободная от темного призрака его выжившего из ума дяди.

Жизнь, в которой будет чуть меньше ненависти и насилия.

И, что важнее всего, он сможет жить и любить без оглядки на других, не будет ничьей марионеткой, не будет связан по рукам и ногам обетом верности, данным безумцу.

Наджиб глубоко вздохнул и задержал дыхание, постепенно осознавая масштабы задуманного. Солнце больше не обжигало, а лишь ярко сияло. Впервые в жизни у него появилось благородное чувство, что он прикоснулся к чему-то настоящему, более важному, чем он сам – чему-то, что, возможно, потребует определенного героизма с его стороны.

Разумеется, он должен будет все тщательно продумать, ему придется быть вдвое осторожнее и хитрее, чем обычно. Дрожащими от возбуждения пальцами он набрал номер в Ньюарке, совершенно позабыв о разнице во времени и подняв с постели капитана Чайлдса.

– Доставьте самолет в Эр-Рияд, – приказал Наджиб, с каждой минутой чувствуя, как растет в нем возбуждение.

Он снова принялся ходить по комнате, но шаги его уже не были медленными и бесцельными.

Теперь, когда на смену слепоте пришел яркий свет, его замыслы не знали границ. Голова гудела от новых идей, планов и схем.

Ему потребуется яхта, поскольку она оборудована вертолетной площадкой и – что важнее – вертолетом «Белл Джет Рейнджер» дальнего радиуса действия.

Остановив взгляд на телефонном аппарате, он сделал еще один звонок, на этот раз в Монте-Карло, где на первоклассной стоянке с внутренней стороны волнореза стояла его яхта.

На этот раз он поднял с постели капитана Делькруа.

– Утром заводите двигатели, – приказал Наджиб полусонному капитану, – и на полной скорости через Суэцкий канал следуйте в Оманский залив, где будете дрейфовать вдоль побережья.

От Оманского побережья дворец отделяли сто восемьдесят воздушных миль. Триста шестьдесят миль в оба конца – это чуть меньше, чем радиус действия вертолета, оборудованного дополнительными топливными баками. А вертолет, похоже, это как раз, то, что ему нужно.

Но Дэлии он ничего не скажет, подумал Наджиб. Пока рано. Он откроется ей только тогда, когда все будет готово и все мосты будут сожжены.

Он плюхнулся на согретую солнцем постель и, положив под голову руку, закрыл глаза. Упиваясь теплом, Наджиб улыбался. Теперь, приняв правильное решение, он чувствовал себя превосходно. Честно говоря, он вообще не припоминал, чтобы ему когда-нибудь было так хорошо.

Он поможет ей бежать, преодолеет все препятствия, которые встретятся на их пути.

Поступив так, ему, возможно, удастся доказать ей, что его любовь искренна. И, может быть, таким образом, он искупит свою вину за те боль и ужас, которые ей пришлось испытать.

Приняв решение, Наджиб наконец впервые за много дней провалился в глубокий, живительный и совершенно безмятежный сон в сиянии лучей, которыми солнце заливало его постель.

Огромная, достойная современной одалиски кровать была завалена книгами и журналами, которые Дэлии удалось найти. Мягко горел ночник, стакан воды и пульт дистанционного управления телевизора были под рукой, из стерео неслась нежная музыка – «Мужчина и женщина», «Тема Лары», «Лунная река».

Посреди всего этого лежала Дэлия, натянув до подбородка стеганое шелковое покрывало и защитив глаза от света черной бархатной повязкой. Лежала неподвижно, как статуя, и только неровное дыхание выдавало, что она бодрствует.

Чего только она ни перепробовала: считать овец, считать от ста до нуля, молиться, мысленно заставлять неметь тело, начиная с пальцев ног, как учил ее Тоши Ишаги. Дэлия пролистала кучу журналов и пыталась читать книгу. Затем откинулась на подушки, убежденная в том, что если все другие средства бессильны, то уж Мантовани точно унесет ее в царство снов.

Ну что же, она ошиблась. Последние два часа только и делала, что беспокойно ворочалась, без конца взбивая пуховые подушки.

В конце концов она села, стянула с лица повязку и, отшвырнув ее прочь, стукнула кулаком по кровати.

Бесполезно. Ничего не помогало. Как ни старалась она выбросить все мысли из головы и забыться спокойным сном, перед ее взором, приводя в исступление, то и дело настойчиво вставало лицо – кого бы вы думали? – Наджиба Аль-Амира! Наджиба Аль-Амира, мерзавца, равного которому нет на свете, подонка, по сравнению с которым все остальные подонки казались младенцами, арабского преступника, благодаря которому – ей это было прекрасно известно – она и попала в эту переделку. Чтоб его четвертовали, а потом пусть он вечно горит в аду на медленном огне! Чего только она ни перепробовала, чтобы изгнать его из своих мыслей. Дошла даже до того, что стала придумывать для него подходящий конец: расчленение в результате страшной аварии; перелом позвоночника, из-за которого он становится калекой; проказа в последней стадии; кастрация, что звучало наиболее заманчиво. Когда же и это не помогло, она попыталась мысленно убить его, представляя себя кем-то вроде безумной оперной Медеи. В мыслях Дэлия то закапывала его, то била дубинкой, то казнила на электрическом стуле. Она испробовала все способы убийства, которые только смогла вспомнить, в том числе и самые ужасные: электронож, паровой утюг и паяльную лампу. Но его лицо выходило из всех этих воображаемых злоключений целым и невредимым, и от этого она злилась все больше и больше.

В конце концов, чувствуя, что ее нервы по-прежнему натянуты, как стальные пружины, она резко откинула покрывало и выскочила из постели. Дэлия была так напряжена, что у нее дрожали руки. Затем она опустилась на край кровати и принялась тереть ладонью глаза. Нужно взять себя в руки! Иначе, если она не будет осторожна, то просто заболеет. Слишком уж велика амплитуда: от глубочайшего отчаяния до страшного гнева.

Это так на нее не похоже. Так странно. Что с ней творится?

А ночь все тянулась – казалось, ей не будет конца.

Она призывала сон. Если бы только удалось поспать, тогда хотя бы на несколько благословенных часов она перестала бы о нем думать! Как было бы чудесно!

Дэлия снова залезла в кровать, натянула на себя покрывало и закрыла глаза, но еще долго лежала без сна.

Никогда прежде ей не доводилось испытывать такую муку, такой гнев и такую полную беспомощность.

Он, ее враг, завладел всеми ее мыслями, не позволяя ей изгнать его оттуда.

Проклятье!

Как будто мало всех бед, связанных с ее похищением, теперь приходится сражаться с голосом собственного сердца – смятением чувств и крайним волнением. Часы шли за часами, а он по-прежнему стоял перед ее мысленным взором, его хищные глаза жадно вглядывались в нее, проникая все глубже и глубже, как будто пытались выведать какую-то тайну.

Она была…

Дэлия поспешно отогнала от себя эту мысль.

Этого она не вынесет. Только не те желания, которые он пробуждал в ней. Они слишком порочны, чтобы даже думать об этом. Может быть, с надеждой решила Дэлия, если она выберется из этого проклятого места и очутится далеко отсюда, тогда старая поговорка «С глаз долой – из сердца вон» еще раз докажет свою правоту и ей удастся вычеркнуть его из памяти. Не мог же он в самом деле пробраться так глубоко внутрь нее, что навсегда останется в душе?!

А может быть, именно это и произошло?

Наконец перед самым рассветом она забылась неглубоким, тревожным сном. И, конечно, во сне видела его – кого же еще? Он держал ее в плену своих рук, крепко сжимая в стальных объятиях, и эти объятия были такими реальными и живыми, что она чувствовала жар его тела и слышала быстрое биение его сердца.

Он был горячим, и твердым, и восхитительно влажным…

Дэлия проснулась в холодном поту. В висках стучало, сердце билось как бешеное. Она была в смятении, вся дрожала, стыд и горькая ненависть к самой себе переполняли ее. Сон показался ей слишком реальным; у нее было такое чувство, как будто ее вываляли в грязи, унизили, изнасиловали. Как могло такое даже присниться?

Но почему же тогда, хитро нашептывал внутренний голос, она так сильно его ненавидит и в ее сердце горит это предательское пламя желания?

Дэлия провела рукой по волосам. Почему именно он? Проклятье, проклятье и еще раз проклятье! Почему именно он?

Она с трудом села, и в эту минуту действительно пришла в ужас от самой себя. Сон был таким реальным, полным такой страсти, что она физически отреагировала на него: внутренние поверхности ее бедер были липкими.

Она потянулась рукой вниз, ощутив сочившуюся между ног влагу, и на мгновение окаменела от ужаса. Затем пулей выпрыгнула из постели и как безумная огляделась по сторонам. Первым, что попалось ей под руку, была тяжелая хрустальная сигаретница.

Пульс яростно бился. Кровь стучала в висках.

Придя в ярость от страшного разочарования и испытывая потребность причинить кому-нибудь боль – ему… чему угодно, – она нацелилась сигаретницей в одно из двух бесценных венецианских зеркал, холодно мерцающих на обитой розовой замшей стене.

И со всей силой швырнула ее.

В ту же секунду испещренное крапинками антикварное зеркало покрылось паутиной трещин, угол барочной рамы отломился и медленно и беззвучно упал на ковер.

Затем, впервые с тех пор как ее похитили, она рухнула на колени и, склонив к ковру голову, как будто умоляя о чем-то, разразилась слезами…

Пятнадцать часов спустя принадлежащий Наджибу «Боинг-727» совершил посадку в 375 милях к северу от Эр-Рияда.

Приближающаяся пресс-конференция страшила их всех, но для Тамары превратилась в настоящий кошмар. Она знала, что, благодаря той известности, которой пользовалась Дэлия, пресс-конференция и в ее отсутствие станет событием мирового значения. Дэни сказал Тамаре, что ей необязательно там быть, но она с ним не согласилась.

– Я – мать Дэлии, – решительно заявила она. – Я обязана там быть. Ты это знаешь не хуже меня. – И прочла облегчение в глазах Дэни, сразу поняв его причину. Для того чтобы добиться нужного им размаха освещения в прессе, она, давно покинувшая экран платиновая блондинка – кассовая звезда тридцатых годов – должна была сыграть роль приманки, которой будут размахивать перед носом прессы.

Тамара понимала, что событие это станет мечтой каждого журналиста, так как обладало всеми составляющими, необходимыми для увеличения тиража и заполнения эфирного времени: здесь были и преступление, и тайна, и сразу две знаменитые кинозвезды, одна из которых до сего дня жила жизнью затворницы. Начиная с сегодняшнего дня и еще в течение долгого времени, после того как с похищением будет покончено, средства массовой информации будут разрабатывать эту тему, всеми силами поддерживая ее огонь, пока не угаснет последний уголек. Не надо было обладать богатым воображением, чтобы представить себе сенсационные заголовки, с которыми выйдут вечерние газеты:

«ПОХИЩЕНИЕ ИЗВЕСТНОЙ КИНОЗВЕЗДЫ».

«КИНОЗВЕЗДА ПРЕДСТАНЕТ ПЕРЕД ОБЪЕКТИВОМ ПОСЛЕ СОРОКА ЛЕТ ЗАТВОРНИЧЕСТВА».

«ВНУЧКА ИЗРАИЛЬСКОГО ГЕРОЯ ПРОПАЛА БЕССЛЕДНО».

«ЗНАМЕНИТАЯ СЕМЬЯ ПРЕБЫВАЕТ В СОСТОЯНИИ ШОКА».

Справиться со всей этой известностью будет нелегко, но для Тамары самым трудным было поделиться личным, узкосемейным горем с публикой. После своего ухода из Голливуда она отчаянно пыталась окружить себя и свою семью непроницаемой стеной, но теперь все оборонительные заграждения рухнут под натиском журналистов, которые станут осаждать друзей, соседей, знакомых, партнеров Дэлии и ее самой, и многих давно забытых людей, которые выползут на свет, чтобы дать интервью. В их частной жизни не останется ни одного нетронутого уголка.

Назначенная на одиннадцать часов утра пресс-конференция должна была состояться на улице перед многоквартирным домом на отгороженной автостоянке. К половине восьмого, когда Тамара в первый раз вышла на балкон с чашкой кофе, она с ужасом обнаружила, что представители прессы уже начали собираться, как стая голодных стервятников, а начиная с восьми часов число микрофонов, устанавливаемых снаружи, все росло и росло. Три полицейских и агент из Шин Бет сдерживали натиск репортеров, пытавшихся прорваться в дом, но троим все же удалось войти внутрь, выдав себя за жильцов. В конце концов все четыре входа в здание были блокированы полицией.

К девяти часам фургоны и легковые автомобили, принадлежащие различным редакциям средств массовой информации, выстроились в два ряда вдоль всей улицы Хаяркон, и с каждой минутой число их стремительно возрастало. Но и это было еще не все: уличные торговцы, привлеченные возможностью быстрой наживы, расставляли где только можно свои тележки.

Все это сильно смахивало на праздничный карнавал. Не хватало только оркестра. К этому времени Тамара уже смирилась с тем, что ее ожидало, понимая, что скоро сюда стекутся толпы любопытных прохожих и жителей окрестных домов и тогда толпа примет невообразимые размеры.

Тамара, сцепив перед собой руки и мрачно опустив голову, ходила взад-вперед по длинной гостиной, которую они переделали четыре года назад, купив соседнюю квартиру и сломав перегородки, вновь и вновь повторяя один и тот же маршрут: от соснового стола, над которым висел ее обожаемый Матисс, до ниши в дальнем конце комнаты, заставленной книжными полками.

Мысли о Дэлии не покидали ее ни на минуту. Хотя она всегда говорила, что любит Ари не меньше, в глубине души знала, что это не так. Дэлия была ее любимицей. Как сильно она ни любила Ари, он был больше похож на Дэни. Но Дэлия унаследовала ту опасную искру независимости, которая некогда была ее собственной отличительной чертой; она ушла в большой мир, готовая, если надо, штурмом взять его, точно так же, как когда-то поступила сама Тамара. Огонь, некогда горевший в ней, теперь горел в Дэлии. Тамара всегда стремилась защитить детей от страшных сторон жизни. Каким тщетным оказалось это желание! Доказательством тому были судьбы Азы и Дэлии. Только в сказках желания сбываются, а реальная жизнь имеет очень мало общего со сказкой.

К ней подошел Дэни, и она, приподнявшись на цыпочки, скользнула в его объятия.

– Не надо смотреть так испуганно, – нежно сказал он.

Тамара подняла на него широко раскрытые глаза и кивнула в сторону окна.

– Дэни, там внизу настоящий цирк, – дрожащим голосом промолвила она.

– Они пришли только для того, чтобы помочь.

– Ты думаешь? – В голосе ее слышались истерические нотки.

Раздавшийся в этот момент пронзительный звонок в дверь заставил их испуганно отпрянуть друг от друга и повернуться в сторону прихожей.

– Они становятся нетерпеливыми, – обеспокоенно сказала Тамара.

Из кухни вышел Шмария. «Тяжелое испытание сказывается на всех нас», – подумала Тамара, увидев, как сильно он хромает.

– Я спущусь вниз, – угрюмо сообщил старик, – скажу, чтобы они попридержали лошадей. – Он, хромая, вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.

Тамара посмотрела ему вслед. Она впервые видела, чтобы он дома ходил в ермолке. Еще недавно она задавала себе вопрос, что он все это время делает на кухне, теперь же знала ответ. Он молился.

Подойдя к окну, она чуть-чуть раздвинула шторы. Там, внизу, качая головой, стоял Шмария, подняв вверх руки и прося тишины. Через мгновение он повернулся к полицейскому, что-то коротко сказал ему, сильно жестикулируя, затем показал в сторону входных дверей. За этим снова последовала жестикуляция, и наконец он вернулся в дом.

Услышав, как в замке поворачивается ключ, Тамара пошла ему навстречу, не сводя с него вопросительного взгляда.

– Им здорово не терпится, – проворчал Шмария, – но я велел подождать. Мы сказали в одиннадцать, значит, так тому и быть. Не думаю, что они снова станут звонить в дверь, – в его голосе слышались удовлетворенные нотки. С этими словами он отправился на кухню, хромая еще сильнее, чем прежде.

Без четверти одиннадцать Тамара направилась в спальню. Ее остановил Дэни. В его взгляде читалось беспокойство.

– Ты куда?

На ее лице появилось удивленное выражение.

– Как это куда? Поправить макияж и переодеться, разумеется. – Она показала на себя. – Я же не могу появиться перед камерами в таком виде.

Он невольно улыбнулся.

– Как Суонсон в «Бульваре заходящего солнца»? Вновь перед камерой после долгого перерыва?

Она даже не пыталась улыбнуться, и Дэни мгновенно осознал свою ошибку; для шуток сейчас было неподходящее время.

– Прости меня, – запинаясь, произнес он.

– Тебе не за что извиняться, – ответила Тамара. – Я просто хочу хорошо выглядеть, чтобы привлечь на нашу сторону репортеров. Мне кажется, что я вызову и у них, и у публики больший интерес к этому делу, если дам им то, что они жаждут увидеть.

Дэни взглянул на нее с еще большим уважением. Интуиция, как всегда, ее не подводит. Он поцеловал ее в щеку.

– Ступай, надень убитое горем лицо, – с нежностью проговорил он.

Тамара кивнула.

– Я скоро.

И сдержала слово. Когда она вернулась, перед ним предстала совершенно другая женщина. Благодаря дорогим кремам и лосьонам морщинки разгладились, тонкий, незаметный слой румян скрывал бледность. Разумеется, напряжение не покинуло ее, но оно было замаскировано – и не только благодаря косметике. Тамара, которая входила в спальню, выглядела сломленной и небрежно одетой, а спустя десять минут оттуда показалась холеная, собранная, исполненная достоинства женщина. По этому случаю она надела свой лучший наряд: кремового цвета костюм от Шанель с синей отделкой, три нити очень крупного искусственного жемчуга и элегантную белую соломенную шляпу.

– Ты выглядишь прекрасно, – сказал Дэни.

У нее в руках был его лучший летний пиджак, и она помогла ему надеть его. Затем, встав перед ним, застегнула среднюю пуговицу и положила в нагрудный карман носовой платок.

– Ну вот. – На ее лице появилась ласковая, хотя и несколько натянутая улыбка. – У тебя очень галант…

Она замолчала на полуслове, удивленно подняв брови: часы начали бить одиннадцать.

Из кухни, хромая, вышел Шмария, что-то угрюмо бормоча себе под нос.

– Готовы? – Дэни окинул взглядом их обоих.

Тамара взглянула на Шмарию.

– Отец?

– Готов, как никогда.

Тамара вопросительно посмотрела на Дэни.

– Заявление для прессы?

– Оно у меня здесь. – Он показал на внутренний карман пиджака. – Внизу у входной двери стоит целая коробка с копиями для распространения.

Тамара решительно вздернула подбородок, хотя глаза ее лихорадочно блестели.

– Ну что же, – с напускной легкостью проговорила она, – пошли. И помните, никаких слез, никакой демонстрации горя. Мы должны держаться с достоинством и выдержкой… – Она прошептала дрогнувшим голосом: – Давайте поскорее покончим со всем этим.

Они вышли на лестничную клетку и, взявшись под руки, так что Тамара оказалась в центре, начали спускаться вниз по лестнице, всем своим видом демонстрируя единство и черпая силу от близости друг друга.

Стоило им показаться, затворы камер разом защелкали, репортеры рванулись навстречу. Дэни почувствовал, как напряглась Тамара, но им со Шмарией удавалось прикрывать ее с двух сторон, когда они протискивались сквозь толпу. Глядя невидящими глазами поверх толпы и не обращая никакого внимания на обрушившийся на них неразборчивый шквал вопросов, они направились в сторону леса микрофонов, выросшего на автостоянке. Полицейские, сцепив руки, сдерживали натиск толпы.

«Смахивает на премьеру, – подумала Тамара. – Если сейчас мне кто-нибудь сунет книжечку для автографов, я закричу».

Дэни наклонился к микрофону.

– Прежде всего я хотел бы зачитать подготовленное заявление, – ровным голосом проговорил он. – После этого у нас будет время ответить на ваши вопросы. Я был бы признателен вам, если бы до тех пор вы воздержались от них…

Опустив глаза на документ, он слово в слово зачитал его:

– Леди и джентльмены, господа журналисты. С глубоким прискорбием мы вынуждены сообщить, что наша дочь, актриса Дэлия Боралеви, пропала, как мы предполагаем, в результате похищения. – Толпа задвигалась и зашумела. Он поднял вверх руку, прося тишины. – Она прибыла два дня назад в аэропорт Бен-Гурион рейсом El Al 1002, где была перехвачена каким-то неизвестным или неизвестными. Требования выкупа пока не поступали, полиция и Шин Бет проводят расследование. Есть мнение, что ее исчезновение, возможно, связано с убийством Эли Левина, представителя пассажирской службы авиакомпании «Эль Аль»…

Тамара не отрываясь смотрела на Дэни, который продолжал зачитывать заранее заготовленные сведения, а также новый номер телефона и номер полиции. Она восхищалась его выдержкой. Невозможно было догадаться, что этот человек находится на грани нервного срыва. Перед лицом обращенных к нему камер он собрался с силами и держался просто молодцом.

– Благодарю вас, дамы и господа, – говорил Дэни. – Прежде чем вы уйдете, пожалуйста, пройдите в фойе. Представитель полиции раздаст всем вам копии настоящего заявления. А теперь, если у вас имеются какие-то вопросы…

Начавшееся светопреставление помешало ему продолжить. На него обрушилась такая лавина вопросов, что разобрать что-либо было совершенно невозможно.

Дэни взглянул на Тамару. Она кивнула и, глубоко вздохнув, выступила вперед. Удивительно, но репортеры разом замолчали.

– Леди и джентльмены, – негромко заговорила она своим незабываемым экранным голосом. – Думаю, мне нет необходимости представляться.

В толпе оценивающе зацокали языками.

– Мне остается только добавить, что я нахожусь здесь не в качестве экс-кинозвезды. Я просто мать. Дэлия – моя дочь, – продолжала она, и голос ее дрогнул от еле сдерживаемого волнения, – и, как и всякая мать, оказавшаяся в подобной ситуации, я страшно волнуюсь. Я прошу вас обратиться к вашим читателям и телезрителям с просьбой сообщить нам или полиции любые имеющиеся у них сведения, любые, какими бы незначительными они им ни казались. У нашего телефона установлено круглосуточное дежурство, и мы гарантируем полную анонимность всякому, кто что-то сообщит нам. Каждый, кто сообщит какую-то информацию, которая поможет освободить Дэлию, получит вознаграждение в пятьдесят тысяч долларов без всяких вопросов. – Она помолчала. – Мы будем вечно благодарны вам за вашу помощь в распространении настоящего заявления. – Губы ее задрожали, кончики пальцев утерли слезу. – Благодарю вас.

Посыпались новые вопросы. Как и ожидалось они были адресованы Тамаре.

Прилагая все усилия, чтобы ее голос не дрожал, она отвечала:

– Нет, к сожалению, нам не известно, кто мог это сделать… Нет, насколько нам известно, у нее нет врагов… Да, иногда я задумываюсь о том, какой ценой достается слава. На свете столько психически неуравновешенных людей, а известность… Но, честно говоря, я не думаю, что это мог быть какой-то умалишенный поклонник. Поклонники никогда бы… Нет, мы не имеем ни малейшего представления…

По мере того как Дэни смотрел на нее, он все больше поражался. От волнения она раскраснелась, глаза сияли тем живым блеском, который, он знал, так хорошо получался на пленке. Несмотря на переживания и солидный возраст, в этот, вероятно, самый страшный момент своей жизни, она блистала, отличаясь той же фотогеничностью, что и в свои лучшие времена.

– Разумеется, мы не ожидали ничего подобного, в противном случае у нас были бы телохранители. Но это ведь такое насилие над стремлением человека к уединению. И, как я уже говорила, нам никогда и в голову не приходило, что нечто подобное может случится.

Удивление Дэни все возрастало. Хотя Тамара, очевидно, по-прежнему находилась в состоянии глубокого стресса, напряжение понемногу начинало ослабевать. Из уважения к ней и репортеры, и фотографы давали ей время обдумать свои ответы. Они даже между собой стали вести себя более цивилизованно, перестав толкаться и напирать друг на друга.

«ТАМАРА УКРОЩАЕТ ПРЕССУ», – мысленно озаглавил происходящее Дэни.

– Мы, безусловно, сделаем все, что в наших силах, чтобы вернуть Дэлию, – говорила Тамара. – Я согласна поменяться с ней местами, но не уверена в том, что идея получить такую старую женщину, как я, приведет похитителей в восторг.

Дэни переглянулся со Шмарией и понял, что это не плод его фантазии. Тамара буквально веревки вила из всех этих репортеров.

– Вы спрашиваете, что будет после ее возвращения? – задала вопрос Тамара. – Я не могу советовать ей держаться подальше от людей, не так ли? Я хочу сказать, что это ведь ее работа, так же, как когда-то она была моей. Разве среди вас найдется хоть один репортер, который отказался бы от своей профессии только потому, что она опасна? – Она окинула взглядом толпу. – Нет, думаю, таких среди вас нет. Поэтому отвечу вам: да, я посоветовала бы ей продолжать жить той жизнью, что она вела до сих пор.

Тамара продолжала свой исполненный достоинства монолог, следя за тем, чтобы ни один вопрос не остался без ответа. Она разговаривала с ними так, будто все они были ее друзьями. Истерических ноток, появившихся в ее голосе, когда они были наверху, не было и в помине.

«Клянусь Богом, – изумленно подумал Дэни, – она играет роль! Создаст образ по мере появления импровизированного сценария».

– Какой совет я бы дала ей, если она сейчас смотрит этот репортаж? – Тамара помолчала, выжидая, пока сердце неслышно сделает два удара, и, безошибочно рассчитав эффект, театрально усмехнулась и проговорила: – Если ты не можешь придумать, как сбежать от них, лягни их туда, где им действительно будет больно! – Затем она слегка поклонилась. – Благодарю вас, дамы и господа.

Никто не произнес ни звука.

Наклонив голову, Тамара сделала шаг назад от микрофонов и, взяв под руки Дэни и Шмарию, исполненной достоинства походкой торопливо направилась к дверям.

Войдя в дом, Дэни недоверчиво покачал головой, во все глаза разглядывая жену. Она была просто бесподобна. Вместо того чтобы предстать перед ними в облике сопящей и проливающей слезы мамаши, Тамара казалась твердой как скала. Тем не менее все репортеры там, снаружи, разглядели снедающий ее страх и беспокойство, которые она пыталась скрыть за невеселой бравадой и исполненной достоинства позой.

За счет искренности она вышла победительницей.

Ее актерская звезда засияла вновь.

Только когда они вошли в квартиру, ее внешний лоск дал трещину. Казалось, пресс-конференция уничтожила всю оставшуюся надежду на то, что похищение было только кошмаром.

Тамара рухнула в кресло и разрыдалась.

Дворец братьев Элмоаид был оборудован по последнему слову телекоммуникационной техники; установленная на крыше одного из вспомогательных строений спутниковая антенна позволяла принимать телевизионные программы со всего мира.

Со дня своего пребывания здесь Наджиб несколько раз в день смотрел программы новостей: немецкие, израильские, американские, британские или саудовские – в зависимости от времени суток. Он понимал, что сообщение о похищении Дэлии было всего лишь вопросом времени, и не хотел пропустить его.

По правде говоря, когда и два дня спустя о ней по-прежнему не было сказано ни слова, он испытал одновременно и облегчение, и разочарование. Без сомнения, думал он, ее исчезновение должно быть замечено. Человек такого общественного статуса не мог просто так, без всякой шумихи, раствориться в воздухе. В поисках Дэлии власти должны перерыть весь Израиль.

Разумеется, нельзя исключать возможность того, что они будут разыскивать ее тайно, и, поскольку никто не взял на себя ответственность за похищение и требований выкупа пока тоже не поступало, вполне вероятно что поиски ведутся негласно и без лишнего шума.

С другой стороны, отсутствие новостей устраивало его. По крайней мере, на Абдуллу не будет оказываться давления, способного принудить его к принятию скороспелых и неправильных решений.

Но теперь все внезапно переменилось.

Хотя Наджиб был готов к тому, что рано или поздно это непременно должно случиться, сообщение о похищении Дэлии застало его врасплох. Первым о нем сообщила одна из американских телекорпораций.

На мгновение экран заполнила заставка теленовостей нью-йоркской корпорации Си-би-эс, сменившаяся изображением комментаторской студии, и камера крупным планом показала красивого ведущего с мальчишеским лицом.

– Добрый вечер, – отрывисто проговорил профессионально поставленный голос. – Передаем вечерний выпуск новостей телекомпании Си-би-эс. В студии Норб Сиверт. Что это – еще один акт терроризма или результат действий отдельной преступной группировки? Этот вопрос занимает сейчас полицию Израиля в связи с предполагаемым похищением актрисы Дэлии Боралеви…

Наджиба, как ножом, полоснуло. Лицо у него помертвело, а волосы на затылке – он физически ощущал это – встали дыбом. В сообщении о ее похищении было нечто настолько сюрреалистическое – особенно если учесть, что она находилась на другом конце дворца, – что он пропустил большую половину первой части репортажа. Слова, казалось, влетали в одно ухо и вылетали из другого, не улавливая никакого смысла.

– Известная кинозвезда Тамара, мать мисс Боралеви, нарушила свое обычное молчание, обратившись к представителям прессы с просьбой помочь в розыске дочери.

Видеозапись тель-авивской пресс-конференции была не слишком четкой, и изображение слегка дергалось. Наджиб наклонился вперед, не отрывая глаз от экрана, на котором бывшая королева экрана, поддерживаемая под руки двумя мужчинами, направилась к скоплению микрофонов. Затем камера крупным планом показала ее застывшее лицо. Наджиб увидел едва заметные круги под глазами и обратил внимание на то, что ее волосы были не столь ослепительными, как в дни киномолодости. Однако, если не считать этой малости, она почти не изменилась. Конечно, стала более зрелой, но красота ее была неоспорима. Несмотря на отсутствие улыбки, ее лицо излучало какой-то внутренний свет, а голос звучал обманчиво мягко и спокойно.

– Нет, нам пока не предъявляли никаких требований, – осторожно говорила Тамара, тщательно выговаривая каждое слово. – Мы все страшно обеспокоены. Мы также скорбим вместе с родными Эли Левина.

Картинка резко поменялась, на экране появился черно-белый снимок подтянутого молодого человека лет тридцати, и голос ведущего за кадром пояснил:

– Эли Левин был служащим авиакомпании El Al. Он должен был встречать рейс, которым прибыла мисс Боралеви.

Картинка снова изменилась, на этот раз на экране появилась черно-белая фотография из полицейского архива, на которой было изображено распростертое тело.

– Как сообщила израильская полиция, вскрытие обнаружило у мистера Левина перелом шейных позвонков. По всей вероятности, после убийства один из людей, принимавших участие в похищении мисс Боралеви, встретил ее у трапа самолета. Находящаяся здесь, в Нью-Йорке, Пэтси Липшиц, агент мисс Боралеви, возможно, лучше всех выразила гнев и возмущение друзей и родных всех жертв похищения.

Экран заполнило лицо, как две капли воды похожее на лицо Шелли Уинтерс, и с такими же русыми кудряшками.

– Это просто возмутительно! Минуту назад у тебя все в порядке и ярко сияет солнце, а потом ты понятия не имеешь, что, черт возьми, происходит!

Камера снова переключилась на ведущего.

– Повторяю главное событие сегодняшнего дня: согласно поступившим из Израиля сообщениям, Дэлия Боралеви, всемирно известная кинозвезда, была похищена… К другим основным событиям относятся: военное правительство в…

Нажав кнопку на пульте, Наджиб выключил телевизор.

Его охватило ощущение какой-то странной раздвоенности, он не знал, что и думать. Хорошо это или плохо? Он понятия не имел, какие последствия может иметь это сообщение. С одной стороны, пресс-конференция была блестящей задумкой. Он не сомневался в том, что туристы, которые в день похищения Дэлии находились в аэропорту Бен-Гурион, начнут припоминать разные мелочи, свидетелями которых они оказались, но которым тогда не придали никакого значения, и связывать их с похищением. Очень скоро в полицию начнут поступать конкретные сведения. С этой точки зрения пресс-конференция, вероятно, была очень умным ходом.

С другой стороны, Наджиб опасался, что для Дэлии она могла иметь самые пагубные последствия. Нельзя исключать возможность того, что это известие, напугав Абдуллу, вынудит его переправить ее в другое место – и, возможно, такое, о котором даже Наджибу ничего не будет известно. Или же его дядя может впасть в один из приступов гнева, которыми он так славился, и прикажет убить ее на месте.

Но хуже всего было то, что пресс-конференция легко могла пробить брешь в его собственном плане спасения Дэлии.

С каменным лицом, положив руки на бедра, Наджиб застыл посередине комнаты.

Он просто не знал, что и подумать.

В тысяче двухстах милях к северо-западу от дворца начали надрываться телефоны.

– Я против того, чтобы вы сами отвечали на звонки, – с жаром говорил Дов Кохен из Шин Бет. Это был мужчина лет сорока с лицом, будто высеченным из гранита, его крупное тело явно не помещалось в слишком тесном для него пиджаке. В огромной фигуре и умных глазах было нечто успокаивающее. – Наши люди специально обучены тому, как поступать в подобных ситуациях. Я, конечно, понимаю, что вам хочется самим…

– Пожалуйста, мистер Кохен, – прервала его Тамара, быстро поднявшись с кресла. – Для нас крайне важно делать что-то.

Он окинул ее долгим взглядом.

– Вы можете пожалеть об этом, – предупредил он ее. – Невозможно предугадать, что за подонки могут сюда позвонить. На случай, если вы все-таки передумаете, я оставлю здесь двух своих парней, утром их сменят другие. И сам задержусь у вас на несколько часов.

– Благодарю вас. – Тамара попыталась улыбнуться, глядя, как он усаживается на стул и надевает наушники. В эту секунду пронзительно зазвонил телефон. – Подождите! – закричала она, рванувшись к параллельному телефону, в то время как Дэни нажимал кнопку записи на магнитофоне, подсоединенном к основному аппарату. Положив руку на вибрирующую телефонную трубку, он кивнул ей через комнату. Она кивнула в ответ, и они оба одновременно подняли трубки.

– Алло, – проговорил Дэни, с трудом сдерживая волнение. – У телефона Дэни Бен-Яков.

– Я звоню по поводу выкупа, – прорычал грубый голос.

Сердце Дэни, казалось, на мгновение остановилось, затем застучало как сумасшедшее. Он переглянулся с Тамарой. Она во все глаза смотрела на него из другого конца комнаты.

– Кто вы? – напряженным голосом спросила она.

– Не важно, кто я такой! – угрожающе произнес голос. – Слушайте внимательно. Мне нужен миллион долларов двадцатидолларовыми купюрами. Понятно?

– Да. – Дэни обеими руками сжимал телефонную трубку.

– Положите деньги в чемоданчик и принесите его на главный почтамт. Там внутри прямо у входа со стороны Яффа-роуд есть мусорный ящик. Его нельзя не заметить. Положите чемоданчик в ящик и уходите. Жду вас завтра в полдень!

– А как мы узнаем, что она…

– Делайте то, что вам сказано! – рявкнул голос. – И приходите один. Если мы заметим полицию, она будет убита.

– А как я… Алло! Алло! – Дэни отчаянно нажимал на рычаг, но связь оборвалась.

Трясущимися руками он положил трубку и обернулся к Дову Кохену.

– Не знаю, – с сомнением проговорил тот, пожимая плечами. – Вполне возможно, что это какой-то жулик.

Лицо Дэни пылало от гнева.

– Вы не думаете, что нам пора собирать деньги…

– Нет. Будем ждать. – Выражение лица Дова Кохена было мрачным, глаза смотрели жестко. – Вы же не можете раздавать по миллиону долларов каждому Абраму, Давиду или Мойше, который вам позвонит. Если это не блеф, они обязательно перезвонят. И тогда им придется представить доказательства того, что Дэлия у них и что она жива. В противном случае они ничего не получат.

– Алло. Говорит Дэни Бен-Яков.

– Это вы разыскиваете Дэлию Боралеви? – спросил незнакомый голос.

Дэни почувствовал, как железные тиски сдавили его грудь.

– Да, – напряженно ответил он. – Вам что-то известно?

– Я знаю, где она находится.

Дэни еще крепче вцепился руками в трубку.

– Вы можете сообщить мне, где она?

– Она у них.

– У них? У кого у них?

Голос перешел на шепот.

– Ну, знаете, у зеленых человечков. Тех, что прилетели на летающей тарелке. Они забрали ее на свою планету.

В трубке затрещало, послышался щелчок, и разговор прервался.

Звонивший повесил трубку.

– Проклятье! – Дэни швырнул на рычаг трубку и закрыл глаза.

Протянув вперед руки ладонями вверх, Дов с мольбой воздел к потолку глаза.

– Господи, помоги нам, – пробормотал он. – Не надо было предавать это дело гласности. Мы сами напросились на то, чтобы все сумасшедшие звонили нам.

– Алло. Говорит Дэни Бен-Яков.

– Я смотрела по телевизору вашу пресс-конференцию, – в голосе женщины слышалось едва сдерживаемое возбуждение. – Я звоню по тому номеру?

– Да, у вас есть какая-то информация?

– Я должна поговорить с Тамарой. Об этом буду разговаривать только с ней.

– Мне очень жаль, но ее сейчас нет. Могу я ей что-нибудь передать?

– Нет. Я буду говорить только с ней самой.

Вздохнув, Дэни кинул вопросительный взгляд на другой конец комнаты. Тамара кивнула.

– Алло, – любезно проговорила она. – Тамара у телефона.

Возбуждение в голосе женщины сменилось пронзительным визгом.

– Только потому, что ты богата и знаменита, ты можешь по телевидению просить помощи? А как быть нам, простым людям? Когда моя дочь болела, а у меня не было денег, доктора не сказали мне правду, и она умерла! Надеюсь, твоя Дэлия тоже умрет! А если это не произойдет, я сама ее убью!

Уронив трубку, Тамара с широко раскрытыми от ужаса глазами отпрянула назад. Комната с бешеной скоростью завертелась перед ней.

– Дорогая, дорогая. – Рядом с ней стоял Дэни, обхватив руками ее голову и укачивая, как ребенка. – Любимая, забудь обо всем, постарайся забыть…

– О, Дэни, Дэни, – простонала она, внезапно ощутив, насколько устала. – Как могут люди вести себя так ужасно? – Она подняла на него вопросительный взгляд. – Может быть, мистер Кохен прав? Возможно, будет лучше, если на звонки будут отвечать люди из Шин Бет. – Она содрогнулась и еще крепче прижалась к мужу. – Пойдем спать, Дэни. Сегодня был такой длинный день.

Кивнув, он помог ей подняться на ноги.

– Слишком длинный, – со вздохом согласился он, крепко держа ее. На его щеках заходили желваки. – Мне кажется, единственное, чего мы добились этой пресс-конференцией, это открыли ящик Пандоры.

Вода струйками сбегала с него вниз, когда Наджиб вылез из бассейна и бросился на стоящий под зонтиком шезлонг. Хотя еще не было и половины десятого, от жары уже нечем было дышать. Наджиб одновременно испытывал потребность размять напряженные, как у пантеры, мышцы, и ощущал страшную усталость; его пьянила и возбуждала мысль о том, что ему предстоит перехитрить Абдуллу и стать причиной его падения, но в то же время он чувствовал странную отстраненность от него. Наджиб весь дрожал, как шахматист, сделавший несколько ходов, каждый из которых сам по себе был настолько блестящим, что, по его предположению, исход партии был предрешен. Сражение, к которому он готовился, по-прежнему неясно вырисовывалось вдали, предстояло решить еще много проблем, прежде чем будет произведен первый залп.

Одна проблема казалась особенно неразрешимой.

Ему надо было выйти на Шмарию Боралеви или Дэни Бен-Якова, но этого нельзя было делать обычным путем. Не мог же он просто так снять трубку и набрать их номер прямо из дворца; он бы не удивился, если бы Абдулла приказал прослушивать или записывать на магнитофон все входящие и исходящие звонки. Не мог Наджиб и прилететь в Израиль, не привлекая к себе ненужного внимания. Пресса внимательно следила за всеми его передвижениями по свету. Известность имеет свои преимущества, но она имеет и много недостатков.

Эта проблема не давала ему покоя. Разумеется, он мог бы позвонить им откуда-то еще – даже находясь в воздухе, из своего самолета. Но после пресс-конференции на семью Дэлии, вероятно, хлынула лавина сумасшедших звонков, и поэтому каждый звонок тщательно проверяют, – а это слишком долгий и опасный процесс для него. Ему необходимо прорваться сквозь все красные флажки, нужна какая-то вещь, принадлежащая Дэлии, которую они сразу бы узнали, некое неоспоримое доказательство того, что его звонку можно верить. Более того, поскольку он не может встретиться с ними в Израиле – а ему необходимо встретиться с кем-то из них лично, – то, чем он собирался привлечь их внимание, должно быть достаточно впечатляющим, чтобы заставить их выехать из Израиля и встретиться с ним где-то еще. Возможно, в каком-нибудь отдаленном уголке в Греции или на Кипре. Если бы у него было что-то, принадлежащее ей! Водительское удостоверение или паспорт… сгодилось бы даже любое из ее украшений.

Но она прибыла во дворец в одежде бедуинки, с пустыми руками, у нее забрали абсолютно все. Не мог же он просто подойти к Халиду и попросить его одолжить ему ее кольцо или паспорт.

Но что-то же должно быть…

И тут его осенило. Схватив полотенце и стараясь по возможности придерживаться прохладной тени, он направился к стоящему на возвышении дворцу, где сразу же прошел в свои апартаменты. Там он двадцать минут перерывал шкафы и ящики, прежде чем нашел то, что искал.

Фотокамеру «Поляроид».

Он просто сфотографирует ее. Потом вызовет самолет, отдаст фотографию капитану Чайлдсу и прикажет лично доставить ее. Осталось найти кассету.

На ее поиски ушло еще пятнадцать минут.

Наджиб зарядил камеру, проверил и улыбнулся.

«Даже странно, насколько удачно все складывается, – подумал он. – Стоит мне столкнуться с какой-нибудь проблемой, как решение приходит само собой. Если так будет и дальше…»

Натянув слаксы и рубашку и морально готовя себя к предстоящей схватке льда и пламени, он отправился прямиком в ее апартаменты.

– А где же ваш балахон?

Наджиб удивленно заморгал глазами. Дэлия говорила совершенно ровным, нормальным голосом, в котором не было и тени ехидства. Не было ни льда, ни пламени, и даже ее слегка нахмуренные брови выглядели абсолютно искренними.

– Принадлежащие к некоторым слоям арабского общества мужчины часто носят принятую на Западе одежду, – объяснил он, – а женщины следуют парижской моде. За закрытыми дверями, разумеется. Я думал, вам это известно.

Она окинула взглядом его элегантную рубашку фирмы «Салка» с распахнутым воротом и темные, сшитые в Милане слаксы.

– Другими словами, когда до этого я дважды видела вас в наряде шейха… вы делали это из-за меня.

На его губах появилась слабая улыбка.

– Боюсь, шейх не стал бы носить такую заурядную одежду.

– Понятно. – Дэлия с сомнением посмотрела на него, но, заметив нежный взгляд его глаз, в смятении быстро отвернулась, переключив свое внимание на дорогие антикварные безделушки, стоящие на серванте. Она принялась переставлять с места на место круглые японские коробочки, девять янтарных шариков, индийские кубки из слоновой кости, витые свечи и миниатюрные глобусы. – Мне… мне бы хотелось, чтобы вы ушли. – Ее хрипловатый голос дрожал.

Наджиб устремил на нее любящий взор, испытывая неодолимую потребность объяснить ей все, заставить понять, что он не желает ей зла, что не хочет доводить до конца этот безумный план. Данный им много лет назад обет верности больше не имеет для него никакого значения, и он, так же, как и она, всего лишь пленник, увязший в паутине прошлого. Но больше всего ему хотелось сказать ей, что он найдет способ вытащить ее отсюда, даже если для этого ему придется перевернуть небо и землю.

Он открыл было рот, но не смог выговорить ни слова и был этому даже рад. На фоне ее переживаний они звучали бы неуместно.

Наджиб печально наблюдал, как она переставляет с места на место вещицы. Дэлия была так близко – всего в нескольких шагах. И все же с таким же успехом их могли разделять сотни световых лет.

Если бы только она смогла понять…

– Мне нужна ваша помощь, – мягко проговорил он.

При этих словах она замерла.

– Пожалуйста, я не причиню вам никакого вреда. – Он было шагнул к ней, но вовремя опомнился. Если он подойдет слишком близко, она может испугаться или рассердиться. Их и без того слишком многое разделяет; не стоит подливать масла в огонь. – Пожалуйста, – тихо повторил он.

Она вздохнула, и надетый на ней полосатый хлопчатобумажный халат легонько заколыхался.

– Дэлия, – начал он, – если бы вы толь… – Наджиб резко оборвал себя на полуслове. Он никогда не обращался к ней по имени и то, что оно бессознательно и так неожиданно сорвалось с его губ, удивило ее не меньше него самого. При звуке своего имени Дэлия вздрогнула, и плечи ее под халатом распрямились. Она так резко развернулась, что волосы завесой упали на ее лицо. Ногтями, как расческой, она откинула их прочь, и Наджиб невольно отступил назад. Она снова превратилась в огнедышащую ведьму, и гнев ее был ужасен. Минуту назад Наджиб почти поверил в то, что перед ним разумное существо, способное понять его. Сейчас перед ним стояла сущая дьяволица. Ненависть загнула вниз уголки ее губ, глаза извергали белое пламя.

– Убирайтесь! – завопила Дэлия.

Он немного отступил.

– Это займет не больше минуты, – спокойно проговорил он. Затем поднес к глазам фотокамеру и взглянул в объектив.

– Вы что, не поняли? – рычала она. – Я не желаю вас видеть!

Он подошел ближе, чтобы она поместилась в рамку, и, нажав кнопку, подождал, пока встроенный световой счетчик приспособится к царящему в комнате полумраку. Внезапно полыхнула голубая вспышка, и аппарат с жужжанием выплюнул молочно-белую картинку.

– Ах ты ублюдок! – Она кинулась на него, размахивая руками. – Как ты смеешь делать это? – Пощечины градом сыпались то на его левую, то на правую щеку. – Оставь меня в покое, оставь меня в покое, оставь меня в покое!

– Дэлия…

– Как ты смеешь называть меня по имени! Тварь! Свинья! – Удары продолжали сыпаться.

Наджиб стоял, не двигаясь, в одной руке стоически сжимая фотоаппарат, в другой – проявляющуюся фотографию; от ударов его голова моталась из стороны в сторону.

– Вот тебе, черт бы тебя побрал! – тяжело дыша, приговаривала она. – Вот тебе! Ублюдок, почему ты не кричишь, или не стонешь, или хотя бы не попытаешься защищаться? – Изо рта у нее брызгала слюна, слезы градом катились по щекам, удары становились все сильнее.

– Прекратите.

Притворно-спокойный тон, каким это было сказано, таил в себе угрозу, настолько страшную, что рука ее зависла в воздухе и пощечина, для которой она была поднята, так и не прозвучала. Дэлия во все глаза смотрела на него, скованная внезапным приступом страха. Выражение его лица, прежде похожего на застывшую, неподвижную маску, изменилось, казалось, прямо под кожей бушевал шторм.

Вся ее воинственность разом испарилась, стоило его сексуальному напряжению передаться ей. Поднятая вверх рука слабо опустилась вниз.

Она почувствовала, как внизу под халатом по внутренней поверхности ее бедер заструилась влага. В смятении Дэлия нахмурила брови. Всего минуту назад она не испытывала ничего, кроме гнева, а сейчас на смену ему пришло желание настолько сильное, что она с трудом контролировала себя.

Сигнал тревоги прозвучал в ее голове, воздух был горячим и живым, потрескивал от опасности, как если бы тысячи смертоносных гремучих змей кольцами свернулись на ковре вокруг нее.

Дэлия почувствовала, как у нее задрожали ноги. Что с ней такое? Она не понимала, что происходит, никогда прежде не испытывала таких чувств. Не могла же она сознательно хотеть его? Тогда почему столь явственно, сильнее, чем когда-либо, сознавала, что перед ней мужчина? Она не сводила с него глаз. Высокий и сильный, он стоял перед ней с гордо поднятой головой; она почти физически ощущала, как играют мышцы у него под рубашкой, как увеличивается его член внутри узких брюк. Ей вдруг показалось, что комната наклонилась и опрокинулась назад. Она не видела ничего, кроме его силы и мощи, и страстное желание, которого прежде не знала, вспыхнуло в ней. Горящий внутри нее огонь был почти невыносимым. Сердце неистово билось, как барабаны в джунглях. Давление поднялось, заложив уши и заглушая все звуки, кроме биения собственного сердца. Она бессознательно затаила дыхание, боясь вздохнуть, чтобы не выдать своего желания.

От ненависти к самой себе из уголков глаз выкатились непрошенные слезы, и Дэлия яростно замотала головой. Не может быть, чтобы она хотела его.

Кого угодно, только не его!

Но она уже вкусила ощущение его мужской сути, и ее тело, отказываясь обращать внимание на воздвигаемые разумом преграды, уже готовило себя, смазывая ее для него. Она вдруг вспомнила, как давно не занималась любовью, – в последний раз это было в Каннах, с Жеромом. Но даже тогда она не испытывала такого всепоглощающего желания.

Господи, помоги мне!

Она в нерешительности застыла на месте, не в силах оторвать глаз от мускулистых очертаний его тела и ощущая исходящий от него жар. Как бы специально для того, чтобы привести ее в еще большую ярость, из нее вытекла новая порция влаги, покрыв бедра липким слоем. Халат из хлопчатобумажной ткани на груди натянулся, ясно обозначив соски.

Нет! Нет! Нет!

Наджиб встретился с ней глазами, его намерения были ясны без слов. Первобытный инстинкт, пронесенный сквозь тысячелетия, предупредил ее. Дэлия совершенно точно знала, какой выход найдет его ярость. Этим выходом для бушующих у него внутри страстей будет ее тело.

Она сделала глубокий вдох. Своими глазами он просто раздевал ее.

– Нет! – задыхаясь, вскрикнула Дэлия тряся головой. Почувствовав, что он собирается сделать, она непроизвольно отступила на шаг назад, затем еще, и еще.

Он наступал угрожающе медленно, и теперь она в самом деле испугалась за себя, увидев, как в глубине его глаз растет необузданный голод, а уголки губ тронула холодная, с трудом подавляемая жестокость.

– Итак. Тебе не терпится поиграть в насилие, – медленно проговорил он, слова мягко падали с почти неподвижных губ. – Хотелось бы знать… насколько сильным будет твое сопротивление.

– Не подходи ко мне! – дрожащим шепотом предупредила она, ненавидя себя за прозвучавший в своем голосе страх.

– А если я не послушаюсь?

Дэлия продолжала осторожно отступать назад, вытянув за спину руки, чтобы нащупывать препятствия. Обернуться она не могла, потому что не смела оторвать от него глаз.

– Ч-что тебе от меня надо? – дрожащим голосом спросила она.

– Тебе отлично известно, что мне от тебя надо. – Стоило ей сделать шаг назад, как он делал шаг вперед. – Ты считаешь меня слепцом? В твоих глазах я читаю страсть так же отчетливо, как если бы ты сама сказала об этом. Конечно, ты можешь притворяться, что отталкиваешь меня. Это часть игры, да? – В его голосе звучала язвительная насмешка.

– Не приближайся ко мне! – Краска поднялась от ее груди, залив сначала шею, а потом и лицо. Губы дрожали. – Я… Я убью тебя, если ты до меня дотронешься!

– Так убей! – В его черных глазах яростно полыхало пламя и, казалось, протянуло к ней свои язычки. Страстное желание, смешанное с презрением, горело в его взгляде, который жег ее, как раскаленное докрасна клеймо. С трудом удержавшись от громкого крика, Дэлия быстро сделала еще шаг назад.

И в этот момент ее руки нащупали лакированный край мебели. Дэлия подавила пронзительный крик. Она нечаянно позволила загнать себя в угол. И оказалась в ловушке.

Наджиб рассмеялся, явно наслаждаясь затруднительным положением, в котором она оказалась.

Унижение полоснуло ее как ножом. Она тряслась от ярости. Он смеялся над ней!

– Кажется, ты попалась, – проговорил он, глаза его дьявольски сверкали.

В отчаянии Дэлия судорожно огляделась по сторонам. Внезапно у нее перехватило дыхание. Дверь в спальню слева от нее была открыта! Возможно… если ей удастся добежать туда и запереться изнутри… Да! Там ее спасение. Она кинула осторожный взгляд на Наджиба, стараясь предугадать его намерения. На его губах играла жестокая улыбка: он чувствовал охватившую ее панику. На мгновение он напомнил ей кота из мультфильма, который готовится напасть на мышонка.

«Пора!» – подумала она.

Сделав обманное движение вправо, Дэлия резко рванулась в противоположную сторону к спальне. Вбежав внутрь, она захлопнула дверь и всем телом навалилась на нее. У нее вырвалось рыдание: ключа не было. Не было ни щеколды, ни замка.

Прокричав что-то нечленораздельное, она стала озираться вокруг в поисках какого-нибудь громоздкого предмета, которым можно было бы забаррикадировать дверь.

Слишком поздно. Дверь с шумом распахнулась, отбросив ее на ковер. Она попыталась подняться, но он грубо схватил ее. Волосы ее разлетелись, воздух с шумом вырвался из легких, когда он развернул ее лицом к себе и жадно прижался губами к ее рту. Это больше напоминало нападение, чем поцелуй, и Дэлия с отвращением отшатнулась, когда его язык, раздвинув ее искаженные гневом губы, скользнул внутрь ее рта.

Дэлия сражалась с ним как безумная, уворачиваясь, извиваясь и всячески пытаясь высвободиться из его стальных объятий. Она ощутила каменную твердость его мускулов и почувствовала, как сильно колотится у него сердце.

– Пусти… меня! – выдохнула она, когда ей наконец удалось отодвинуть от него свое лицо, и с отвращением оглядела его. – Ты – животное!

Стиснув зубы и сверкнув глазами, Наджиб снова прижался к ее губам, помешав проклятию сорваться с них. В отчаянии она сомкнула зубы на его языке и сжала челюсти.

Злобная радость наполнила ее глаза, когда она ощутила медноватый привкус крови и услышала, как он вскрикнул от боли.

Возмездие не заставило себя ждать: он безжалостно схватил в кулак ее волосы и с силой дернул вверх, едва не оторвав ее от пола. Челюсти ее разжались, и, широко раскрыв от ужаса глаза, она закричала, чувствуя, как его руки свирепо срывают с нее халат. Послышался звук разрываемой материи, и ее полные и сильные груди с выдающимися вперед сосками в пепельно-розовых ореолах вырвались на свободу.

Халат соскользнул вниз к ее ногам.

Дэлия осталась совершенно нагой, и теперь ее унижение было полным. И тем не менее влага по-прежнему сочилась из нее. Почему мое тело не отвергнет его? Не может быть, чтобы я хотела его! Я же его ненавижу!

Внезапно настал момент, когда Дэлия потеряла над собой всякий контроль. С пронзительным криком она растопырила пальцы с острыми ногтями и как дикая кошка набросилась на него. Увернувшись, Наджиб стальной хваткой сжал ее запястья и медленно опустил вниз руки, прижав их к бокам.

От отчаяния она плюнула ему в лицо. Наджиб отшатнулся, и она с удовлетворением увидела, как он поморщился.

Не оборачиваясь, он ногой захлопнул позади себя дверь спальни.

Этот звук, прозвучавший как окончательный приговор, заставил ее вздрогнуть.

Одной рукой подхватив ее под коленки, а другой крепко придерживая за спину, он поднял ее, прижал к груди и как завоеватель понес свою извивающуюся добычу к алтарю, роль которого сейчас выполняла кровать. Дэлия сопротивлялась, лягалась и царапалась, пытаясь высвободиться, но все было бесполезно. Его руки сжимали ее, как тиски.

Без видимых усилий Наджиб бросил ее на кровать. Она упала на спину, подпрыгнула на матрасе и, зацепив вытянутой рукой настольную лампу, сбросила ее с тумбочки на пол. Лампа погасла.

В полумраке он навис над ней, одна сторона его лица отсвечивала золотом, вторую скрывала багровая тень. «Какой же он высокий, – подумала Дэлия. – Какой сильный и мощный». Глаза его метали молнии, черты лица стали более угловатыми. Увидев, как его проворные пальцы расстегивают пуговицы на рубашке и пояс, она испустила приглушенный стон. Предприняв последнюю попытку, Дэлия попыталась выкарабкаться из кровати, но Наджиб поймал ее за щиколотку и бросил обратно. Груди ее скользнули по атласному покрывалу, шелковая завеса черных волос упала на лицо. Одной рукой продолжая держать ее за щиколотку, он выскользнул из другого рукава и перевернул ее на спину. От учащенного дыхания ее грудь вздымалась, упругий живот поднимался и опадал.

Дэлия посмотрела ему в глаза. Его веки казались тяжелыми, глаза были подернуты дымкой. Она опустила взгляд, и у нее перехватило дыхание. Его тело было гладким и вытянутым, грудь и живот казались высеченными из камня. Его длинные ноги были загорелыми и мускулистыми.

– Пожалуйста, – охрипшим шепотом умоляюще произнесла она. – Не надо. Это неправильно. – Она снова подняла на него глаза. – Неужели вы не видите? Все неправильно.

Он был глух к ее мольбам. Его глаза видели только ее тело, такое гладкое, загорелое и атласное, темный треугольник внизу живота, покрытый колючими, отрастающими волосками. Из его груди вырвался мучительный стон.

Дэлия попыталась отползти назад, но он бросился на нее, одно колено грубо раздвинуло ее ноги, а пальцы крепко сжали руки и подняли над головой. Грудь ее вздымалась. Она видела, как бьется жилка на его виске. Время остановилось. Она лежала, как парализованная.

– Н-нет, – в последний раз умоляюще проговорила Дэлия, на этот раз слабее, чем прежде. – Нет…

И тут он опустился на нее. Она задохнулась от гладкой теплоты его тела. На мгновение ее слепая ненависть отступила, а его нежные поцелуи сладкой агонией разлились у нее внутри.

Он осыпал поцелуями ее губы, шею, плечи и соски. Затем его не знающий пощады рот завладел одной грудью.

Ее тело затрепетало.

Слюна влажными нитями медленно стекала вниз, щекоча ее теплые груди.

Дэлия стиснула зубы, разрываясь между желанием продолжать борьбу и тихо сдаться.

Его голова проникла в ложбинку между ее грудями, и его язык начал медленное путешествие вниз по ее телу, облизывая ее живот, рисуя ободок вокруг ее пупка, затем проделывая маленькие кружки по ее выбритому лобку. Дэлия раздвинула ноги, и его голова опустилась в расщелину между ними; его язык, нащупав вход, протискивался до тех пор, пока не оказался глубоко внутри.

Восхитительные ощущения стрелами страсти проносились внутри нее, заставляя стонать и дрожать. От ярости не осталось и следа, на смену пришло страстное желание.

«Вот… вот что такое настоящая любовь, – внезапно подумала она. – Не те извращенные игры, которые так нравились Жерому, а это – акт, способный обуздать ярость и укротить вековую ненависть».

Она обвила ногами его шею, не давая ему выскользнуть из их плена, в то время как его язык продолжал восхождение внутрь нее, а все его существо было сконцентрировано на одной-единственной цели. На этот раз Наджиб пробовал ее на вкус, даря ей наслаждение и получая его сам. Когда он дотронулся пальцами до ее заднего прохода, она снова застонала, раскачивая бедрами. Они забыли обо всем на свете; сейчас вековая вражда между арабами и евреями ничего не значила. Они были непобедимы и ощущали себя единым существом. Единственным их желанием было брать и отдавать, снова брать и снова отдавать.

В следующее мгновение Наджиб уже оседлал ее, стоя на коленях. На какую-то долю секунды он замер, затем плавно вошел в нее. Ее бедра, приподнявшись с кровати, подались навстречу ему, ноги сжали его тело. Казалось, он полностью заполнил ее.

Вцепившись в него, Дэлия со стонами раскачивала бедрами, приподнимаясь навстречу его толчкам. Их движения были синхронными. Они увеличивали и увеличивали темп, как одержимые. Стиснув зубы и тяжело дыша, они настойчиво шли к цели, которая объединяла их, в поисках высшего наслаждения. На мгновение Наджиб замедлил темп, проделывая бедрами круговые движения, затем стал наклоняться из стороны в сторону, входя и выходя из нее под всевозможными углами. Почувствовав приближающийся момент кульминации, он с новой силой обрушился на нее. Склонившись над ней, он поочередно захватывал губами ее соски, лаская их языком. Влага затопила ее лоно, и ему было все легче и легче двигаться внутри нее. Страсть была готова выплеснуться из них обоих.

Внезапно ее крики огласили комнату, многократно отразившись от стен восторженным эхо. Жар полыхал у нее в груди, солнце восхитительными язычками пламени рвалось наружу. Дэлия совершенно обезумела от страсти, волны оргазма одна за другой прокатывались по ней, а Наджиб с прежней силой продолжал обрушиваться на нее. Его удары, казалось, были столь же неутомимы, как и стук ее сердца.

С фанатичностью зверя Наджиб приступил к выполнению стоящей перед ним задачи, снова и снова шумно обрушивая на нее удары своих бедер. Он тяжело и быстро дышал. Последние остатки ненависти исчезли. Стиснув зубы, она впилась ногтями в его плоть. На его лице застыла решительная гримаса, восхитительный запах пота исходил от ее тела, вновь и вновь сотрясаемого дрожью. Ей казалось, что она парит в воздухе, с него градом катил пот, жидким пламенем падая на нее. Она чувствовала, как он жжет ей кожу. Дэлия забыла, где находится, кто она такая, что делает и с кем.

В следующее мгновение их конвульсии слились, и Наджиб проник в нее так глубоко, что на мгновение она испугалась, что не сможет дышать. Он, вскрикнув, прижался к ней, и его сотрясла неудержимая дрожь. Все закончилось.

Дэлия открыла глаза, прерывисто дыша. На мгновение на ее лице отразилось удивление, как будто она не могла понять, где находится. Затем, слабо вскрикнув, отпрянула от него.

– О черт! – негромко проговорила она. Глаза ее были беспомощными. – Я не хотела этого… – И она замотала головой, желая, чтобы мысли скорее прояснились.

Его дыхание было по-прежнему учащенным; она чувствовала, как колотится его пульс.

– Это было прекрасно, – шепотом отозвался Наджиб, накручивая на указательный палец прядь ее волос. – Прекраснее не бывает. – Он наклонил голову, чтобы поцеловать ее, но она отпрянула назад.

Дэлия снова покачала головой. Это и правда было здорово. Господи, как же здорово! Никогда ей не было так хорошо. Но все же…

Все же, это не должно было случиться.

– Пожалуйста, – хрипловато проговорила она. – Уходи. Одевайся и уходи!

– Почему? Я люблю тебя, Дэлия.

– Ты… меня л-любишь? Ты… не можешь говорить такие вещи. – У нее дрожал голос, она стиснула зубы. – Ты не можешь!

– Почему не могу? – мягко спросил Наджиб. Он придвинулся к ней поближе, и его лицо оказалось на одном уровне с ее лицом. – Это правда…

– Правда! – Голос ее скорее напоминал печальный стон, из ее прекрасных глаз покатились молчаливые слезы, и она отвернулась.

– А разве ты не испытываешь ко мне тех же чувств? Дэлия… посмотри на меня! – Она упорствовала, и он силой повернул ее к себе лицом. – Ты можешь, глядя мне в глаза, сказать, что не любишь меня? – прошептал он. – После всего, что только что произошло?

Она слышала его голос, но он казался далеким и приглушенным.

– Как ты можешь быть глухой к голосу собственного сердца? – спрашивал Наджиб. – Ты имеешь полное право презирать меня. Будь я на твоем месте, мне, наверное, хотелось бы убить тебя и с полным на то основанием. – Он невесело рассмеялся. – Но, Дэлия, – голос его упал до шепота, – несмотря на весь тот кошмар, в который тебя повергли, пожалуйста, умоляю тебя: не будь глуха к голосу своего сердца!

Ее отсутствующий, безучастный взгляд был похож на взгляд сомнамбулы. Я не могу до нее достучаться. Внутри нее что-то защелкнулось, и она отключилась от внешнего мира.

– Я хочу, чтобы ты выслушала меня, Дэлия. Мне нужно, чтобы ты поняла… – Сердце у него в груди колотилось все быстрее, но он заставлял себя говорить медленно. – А потом, после того как я расскажу тебе то, что должен рассказать, потом ты решишь, должна ли ты по-прежнему ненавидеть меня или любить. Ты дашь мне такую возможность? – Он взял ее за руку.

Рука была холодной и неподатливой.

– Это началось давно, – медленно и задумчиво начал он. Постепенно картины прошлого становились все ярче, он говорил все быстрее, в нескольких сжатых и ясных словах обрисовывая события. – Знай, все началось задолго до нашего рождения. Твой дед знал моего деда, Дэлия. Было время, когда они были друзьями.

Вероятно, это был самый длинный монолог в его жизни, и уж, конечно, самый эмоциональный и мучительный. Он рассказал ей все, что знал сам: о том, как его дед и бабушка, Наймуддин Аль-Амир и его жена, выходили Шмарию Боралеви, о том, как из-за Эйн Шмона постепенно истощался запас воды в оазисе, и как вследствие этого медленно, но неумолимо угасала жизнь в Аль-Найяфе. Он поведал ей то, что было ему известно о происшедшем много лет назад нападении Абдуллы на кибуц и ответном нападении на Аль-Найяф, во время которого была убита Иффат. Он рассказал о том, как Абдулла отослал его учиться сначала в школу в Англии, а потом в Гарвард. Он попытался с максимальной прямотой объяснить ей обеты, которые связали его с Абдуллой, и ту власть, которую имел над ним его дядя. Он ничего не опустил: ни свой предыдущий брак, заключенный без любви, ни даже тот заговор с целью мести, в который оказался вовлеченным. Наджиб не пытался ни смягчить краски, ни представить себя в более выгодном свете – был откровенен до жестокости. Он рассказал ей о том, как Абдулла вышел за рамки плана отмщения, используя ее похищение для усиления собственной власти. И, наконец, как ни горько ему было, он вынужден был сообщить ей, что Абдулла не намерен выпустить ее отсюда живой. Когда он закончил, наступила напряженная тишина. – Теперь ты знаешь все, – прервав долгое молчание, проговорил Наджиб. Он чувствовал себя совершенно выжатым физически, и в то же время душа его была переполнена. Боль, которую причинила ему эта исповедь, была огромной, но впервые в жизни ему было так покойно: огромная тяжесть свалилась с его души.

Он взял ее за руки, склонился над ее пальцами и прошептал:

– Теперь, когда ты все знаешь, ты можешь судить. Если по-прежнему ненавидишь меня… – с глазами, полными страдания, он пожал плечами: – Ну что ж, это твое дело. Но если ты меня любишь, а я думаю, что это именно так… – Он выпустил ее руки и встал.

В течение его долгого рассказа Дэлия ни разу не шевельнулась. Внешне она ничем не выдала череды противоречивых чувств, сменявших друг друга в ее душе: гнева, потрясения и жгучей жалости. Даже когда он признался, что Абдулла никогда не отпустит ее, бесстрастное выражение не покинуло ее лица.

Странно, но в этот момент ее собственная судьба уже меньше беспокоила ее. В конце концов, от нее самой мало что зависело. Но что по-настоящему произвело на нее сильное впечатление, так это его искренность и отсутствие всякого желания приукрасить правду. Она медленно подняла на него глаза и подумала: «Ни один человек никогда не был так откровенен со мной. Одного мужества тут мало, тут нужен характер. Сколько таких людей на свете? Один на миллиард? Или меньше?»

Дэлия закрыла глаза. Как легко было ненавидеть его и причинять ему боль, когда он был чужим для нее. Ну почему он не мог им оставаться. Все было бы намного проще и менее болезненно. Но, слушая, как Наджиб изливает перед ней душу, внимая его спокойным объяснениям, она чувствовала, как в ее глазах он все более превращается в живого человека, с такими же яркими, как у нее, бушующими страстями, и мучимого противоречиями – человека, балансирующего на узкой грани между двумя мирами.

Почему он не мог остаться тем бессердечным незнакомцем, каким был вначале? И он любит меня. Он сказал, что любит меня…

Я люблю тебя! – едва не закричала Дэлия вслух. – Ты нужен мне, и я хочу тебя! Но она не позволила этим словам сорваться со своих губ. Вторая часть ее сознания, та, что руководствовалась здравым смыслом и привычными правилами поведения, держала ее в узде. Она сидела неподвижно и молчала, а душу ее раздирали противоречия.

– Дэлия… – мягко начал Наджиб.

И она подняла на него глаза: на этот раз они смотрели живо и смущенно. Она покачала головой.

– Этого не может быть. Пожалуйста, не надо, все и так очень сложно. Наши чувства, какими бы они ни были… не имеют значения.

С осунувшимся лицом Наджиб пристально смотрел на нее.

– Как ты можешь говорить такое? – прошептал он.

– Я знаю только, что должно быть, а чего не должно быть.

При этих словах его глаза наполнились болью, как от удара по лицу. Дэлия быстро отвернулась, не в силах видеть этой муки.

– О, Дэлия, неужели мы всю жизнь проведем в клетке, уготованной нам другими? Неужели тебе не хочется очнуться и с радостью принять то, что принадлежит нам по праву?

– Нам? – Вопреки желанию, ее голос звучал спокойно. – Мы принадлежим разным мирам!

Лицо его стало серьезным, и она поняла, что он уже все для себя решил.

Но ее это не касается. Она ничего не решила и, наверное, никогда не решит. Слишком велика пропасть между ними. Она – еврейка. Подданная Израиля. Соблюдает ли она свою веру или нет, продолжает жить в Израиле или нет – не важно; быть израильтянкой – означает образ мысли и состояние души.

– Пожалуйста, – тихо произнесла Дэлия умоляющим голосом, – уходи. Ради нас обоих… – Она проглотила стоящий в горле комок и на мгновение прикрыла глаза. – Забудь обо мне и… не возвращайся.

– Дэлия, послушай меня! – Он присел на подлокотник кресла и положил руку ей на плечо.

Она отодвинулась в сторону.

– Наджиб… – Она внезапно запнулась, проклиная себя за то, что назвала его по имени. За то, что даже в мыслях могла допустить такую интимность. Что со мной происходит?

Он сразу заметил это. Звук ее голоса, произносящего его имя – два слога, невольно сорвавшиеся с языка, – подтверждали, что она разделяет его чувства, несмотря на попытки уйти от разговора на эту тему. То, что она отказывает своему сердцу в радости, причиняло ему большую муку, чем ее попытки отвергнуть его. Неужели она так и проживет свою жизнь? Не зная счастья? В страхе? Сама эта мысль была для него невыносима.

– Послушай меня еще немного, – умоляюще проговорил Наджиб. – Это не займет много времени… Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Тебя держат здесь заложницей, ты считаешь, что у тебя нет будущего, – возможно, поэтому ты не позволяешь себе быть счастливой. Но я вытащу нас отсюда. – Он понизил голос до настойчивого шепота. – Неужели ты не понимаешь? Я готовлю твой побег…

Несмотря на радостное возбуждение, вызванное этими словами, червь сомнения все еще точил ее душу. Она с недоверием взглянула на него.

– Побег? – рассеянно повторила Дэлия, слегка покачав головой. – Ты собираешься помочь мне бежать?

– Да.

Она застыла в неподвижной позе.

– Почему? Почему ты хочешь сделать это?

– Потому что я люблю тебя. И еще потому…

– Да? – Дэлия не сводила с него пристального взгляда.

– … потому что это поможет мне искупить мою вину за случившееся, – мягко закончил он. Выражение его лица было открытым и беззащитным.

Что-то дрогнуло в ее душе, и она нежно коснулась рукой его щеки. Это прикосновение превзошло все его надежды, мгновенно наполнив душу невообразимым счастьем.

Опасаясь своим затянувшимся присутствием еще больше расстроить ее, Наджиб встал, торопливо оделся и вышел. Но прежде легко коснулся губами ее губ. И почувствовал, как они ответили на его прикосновение.

Дэлия смотрела ему вслед.

– Наджиб…

Он медленно обернулся. Она сделала глубокий вдох.

– Если бы только… – начала она, затем снова тяжело вздохнула. – Иди, – прошептала она и, как от мучительной боли, закрыла глаза. – Иди.

Принадлежащей Наджибу роскошной, построенной в Италии яхте «Найя», потребовалось два с половиной дня, чтобы войти в Оманский залив и бросить якорь недалеко от Халуфа в Аравийском море. Капитан Дель-круа немедленно связался с Наджибом и доложил, что вертолет проверен, заправлен и готов к взлету.

– Стойте на якоре до получения дальнейших указаний лично от меня, – приказал Наджиб.

Медленно положив телефонную трубку, он задумчиво поджал губы. Приготовления шли медленно, но верно. Если на то будет воля Аллаха, пресс-конференция не повлечет серьезных последствий в том, что касается Абдуллы.

Настало время доставить фотографию Дэлии.

Шесть часов спустя из Триполи возвратился Абдулла и вызвал к себе в меджлис Наджиба и Халида. При их приближении он властно вытянул руку.

«По-моему, сегодня этот жест выглядит особенно надменным, – подумал Наджиб. – Или мне показалось?»

Он дотронулся до протянутой ему сухой, мозолистой руки, небрежно поднес ее к губам и обнял своего дядю.

– Наджиб, племянник мой. – Глаза Абдуллы лихорадочно горели.

– Дядя, – Наджиб сделал шаг назад, выдержав его взгляд. – Судя по твоему тону, в Триполи все прошло удовлетворительно?

Абдулла улыбался, но в голосе его звучала укоризна.

– Тебе не следует высказывать такие смелые предположения. Первые впечатления обманчивы.

– В самом деле, – признал Наджиб, – ты прав. – Он чувствовал, как в нем закипает гнев, но виду не подал. Многословные, цветистые обороты арабского языка прекрасно подходят, для того чтобы скрывать гнев, – как, впрочем, и множество других чувств. Его раздражало то, как Абдулла постоянно играет с ним. Если бы Наджиб сказал, что небо голубое, можно не сомневаться: Абдулла обязательно возразил бы, что оно зеленое. Хотелось бы знать почему. Зачем он по-прежнему нужен Абдулле? Сколько он себя помнил, в разговоре с ним Абдулла всегда выбирал слова и тон, сквозь которые легко угадывалось презрение к нему.

Он отошел в сторону, чтобы Абдулла мог поприветствовать Халида. Глядя на них, Наджиб чувствовал, что что-то изменилось. В поведении Абдуллы появилось нечто новое. Он стал еще самоувереннее. Еще сильнее выпячивал грудь. Казалось, и голову он держит выше. Конечно, большими переменами это не назовешь. Человек, не слишком близко знакомый с Абдуллой, мог бы их и не заметить, но он-то хорошо знал своего дядю. Значит, что-то изменилось.

– Все прошло хорошо. Даже очень хорошо. – Абдулла позволил себе улыбнуться и сцепил перед собой руки.

И в этот момент Наджиб понял, в чем причина его беспокойства. Абдулла казался моложе и возбужденнее, чем перед отъездом в Триполи. Поездка явно омолодила его, дала заряд жизненных сил и какой-то новый стимул. Даже его неизменная зеленая форма выглядела по-иному. Она больше не висела на нем и была лучше сшита, накрахмалена и тщательно отглажена. Влияние Каддафи – можно не сомневаться.

– Мы с Муаммаром сошлись во многих вопросах, – продолжал Абдулла. – У нас было несколько очень вдохновенных дискуссий. – Он перевел взгляд с Наджиба на Халида. – Я хочу показать вам обоим, что он мне подарил. – Улыбаясь самодовольной улыбкой фокусника, он поднял вверх руку и щелкнул пальцами.

Откуда-то из полумрака за его спиной внезапно выросли две огромные мужские фигуры и, бесшумно приблизившись, встали по обе стороны от него. Оба были вооружены и выглядели крайне впечатляюще. Черные очки скрывали их глаза. И у обоих, обратил внимание Наджиб, был тот особый, лишенный всякого выражения вид роботов, который он отмечал у других представителей элитных военных подразделений. Настоящие зомби. Именно этим они и были: зомби, готовыми исполнить любую волю Абдуллы.

Он почувствовал холод, пронзительный, как при порыве арктического ветра.

– Хочу представить вам подарок полковника Каддафи. Сурур и Гази. Мои преторианцы. – Абдулла переводил взгляд с Халида на Наджиба и, казалось, вот-вот лопнет от гордости. – Муаммар опасается, что среди моего окружения могут найтись люди, способные причинить мне вред. – Он улыбнулся Наджибу. – Такая возможность существует, ты согласен со мной?

Наджиб кивнул.

– Такая возможность всегда существует, – спокойно проговорил он, в то время как внутри него пронзительно прозвучал сигнал тревоги: Он подозревает! Ему все известно! Ты влюбился в Дэлию Боралеви и сказал ей, что поможешь ей бежать. А он каким-то образом узнал об этом!

– Суруру и Гази приказано защищать меня и не отходить ни на шаг. Они будут сопровождать меня во всех поездках, есть вместе со мной, охранять меня, когда я буду принимать ванну и спать. Один из них всегда будет бодрствовать, чтобы я мог спокойно спать. – Абдулла прищурился. – Они сделают все, что я им прикажу. Всё! Сейчас я вам это продемонстрирую. – Возбужденно махнув рукой, Абдулла приказал всем четверым следовать за ним к стоящему перед окном французскому столику. Они увидели обычную разделочную доску для мяса, на которой лежали четыре ножа для колки льда и фломастер.

Абдулла по очереди испытующе посмотрел на Наджиба и Халида.

– Много лет назад вы оба поклялись мне в верности, – прошептал он. – Вы помните?

Наджиб кивнул, судорожно сглотнув слюну. Какое-то тошнотворное предчувствие охватило его. Он прекрасно помнил тот день в горах Сирии, когда его кровь смешалась с кровью Абдуллы. С тех пор дядя не выпускает его из своих когтей. Разве можно забыть такое?

Абдулла взял в руки фломастер и эффектным жестом снял с него колпачок.

– Я хочу, чтобы каждый из вас вытянул перед собой правую руку ладонью вверх.

Сурур с Гази, не колеблясь, закатали рукава и вытянули перед собой руки. Наджиб переглянулся с Халидом, но прочесть что-либо по его настороженному лицу было невозможно. Медленно они тоже вытянули вперед руки.

Одну за другой Абдулла ощупывал пальцами их ладони, осторожно помечая крестиком какую-то точку.

– Обратите внимание, как осторожно я расставил крестики, – заметил он. – Если ваши ладони просветить рентгеном, вы бы увидели, что в самом центре крестика, где пересекаются его линии, есть крошечное место, где нет кости. Одна только мякоть.

Наджиб почувствовал, что у него закружилась голова. Одна мякоть? Что он хочет этим сказать? И на кой черт понадобились эти ужасные ножи?

Вроде бы не замечая ужаса, охватившего Наджиба, Абдулла, раздал присутствующим ножи, держа их за острие. Беря нож, Наджиб едва не выронил его. Он перевел взгляд на Халида. Сколько он себя помнил, Халид всегда был правой рукой Абдуллы, множество раз доказывая свое бесстрашие. Но, как это бывает со многими бесстрашными людьми, вид собственной крови – даже вид обычного шприца, вонзающегося в кожу, – мог вызвать у него обморок. Наджиб понял, что Халид держится лишь огромным усилием воли. Его смуглая кожа приобрела нездоровый желтый оттенок, глаза закатились. Еще секунду, подумал Наджиб, и Халид потеряет сознание.

– Я хочу продемонстрировать вам, насколько преданы мне Сурур и Гази, – проговорил Абдулла – Тогда, возможно, вы поймете, как хорошо они будут меня охранять. – Он кивком подозвал к себе одного из телохранителей. – Гази, ты будешь первым. Положи свою руку ладонью вверх на разделочную доску. Затем вонзи нож в самый центр креста и проткни руку насквозь.

Наджиб не сводил глаз с Гази. Если верзила-ливиец и испытывал какие-то эмоции, то внешне был невозмутим. Он склонился над столом, положил руку на разделочную доску ладонью вверх и занес над ней нож. На мгновение длинный узкий клинок блеснул в луче света, но он даже не дрогнул. Его руки были совершенно неподвижны.

Затем, с быстротой молнии, и даже не вскрикнув от боли, он вонзил его в руку.

Наджиб резко отвернулся, но, хотя ничего и не видел, то все слышал. Либо Абдулла неправильно поставил крестик, либо Гази не успел как следует прицелиться: раздался резкий хруст ломающейся кости, который ни с чем нельзя спутать.

Наджиба затошнило.

– Я хочу, чтобы вы внимательно посмотрели, – проговорил Абдулла, в голосе которого слышалось удовлетворение. – Взгляните, что без каких бы то ни было колебаний сделал с собой Гази! Теперь вы сознаете, насколько он предан мне? Одно мое слово – и он отдаст за меня жизнь!

Всемилостивый Аллах! И подумать только, что я все эти годы помогал этому безумцу! – Я сказал: взгляните! – с такой яростью прошипел Абдулла, что брызнувшая с его губ слюна попала в лицо Наджибу. Он заставил себя обернуться и взглянуть на пронзенную ладонь с корчащимися пальцами. Он не хотел смотреть, но почему-то был не в силах оторваться от вида этой руки.

– Шукрам, Гази! – проговорил Абдулла. – Достаточно.

С какой-то мрачной завороженностью Наджиб смотрел, как Гази схватился за рукоятку ножа и одним быстрым движением, не меняясь в лице, вырвал его из ладони. Из раны узкой струей брызнула вверх кровь, а в следующее мгновение потекла густым потоком.

Разделочная доска заблестела от крови.

Абдулла протянул Гази салфетку, и ливиец, обернув ее вокруг руки, отступил назад.

– Сурур, – сказал Абдулла. – Ты следующий. Наджиб отвернулся. Он не мог больше смотреть на это членовредительство. Это какое-то извращение. Нет, даже хуже. Безумие.

– Дядя, пожалуйста, – проговорил Наджиб слабым голосом. – Довольно. Мы тебя поняли.

Абдулла не обратил на его слова никакого внимания.

– Сурур! – приказал он. – Пронзи свою руку.

В руке Сурура блеснул нож, но тошнотворного хруста костей не последовало. Теперь настал черед Халида.

Дрожа всем телом, с белым как полотно лицом, Халид занес над ладонью нож. Затем, так и не опустив его, качнулся, глаза его закатились, веки затрепетали, и, выронив нож, он потерял сознание.

Абдулла торжествующе повернулся к Наджибу.

– Теперь, возможно, ты понимаешь, зачем мне нужны телохранители. Совершенно ясно, что на окружающих меня людей положиться нельзя. – Он с отвращением пнул Халида сапогом, перевернув его на бок. – У него сердце цыпленка и храбрость женщины! – Он презрительно сплюнул. – Как я могу надеяться на то, что он защитит меня в минуту опасности?

От ужаса у Наджиба закружилась голова, ноги стали ватными. Ему хотелось напомнить Абдулле, как предан всегда был ему Халид, как часто рисковал жизнью ради него, но во рту у него пересохло. Все, на что он был способен сейчас – это тупо кивнуть головой.

– А теперь, – произнес Абдулла, хитро улыбаясь, – твоя очередь, Наджиб.

Наджиб похолодел; время, казалось, со скрежетом остановилось. Он посмотрел на Абдуллу, затем перевел взгляд на разделочную доску. Кровь Гази и Сурура уже начала свертываться, превращаясь в лужу густого красного желатина.

– Наджиб?

Наджиб посмотрел на него, затем опустил взгляд на свою ладонь и медленно поднес ее к глазам. Его вдруг прошиб пот, крест на его руке расплылся, а то, что осталось от него, казалось, пульсировало, то увеличиваясь, то уменьшаясь, снова увеличиваясь и снова уменьшаясь, то приближаясь, то снова удаляясь. Напоминая сокращения бьющегося сердца.

Пот градом катился с его лба, влажные губы скривила гримаса. Он так пристально смотрел на этот пульсирующий крестик, что слезы выступили на его глазах, а из уголка рта серебряной струйкой вытекла слюна.

– Ну? – негромко проговорил Абдулла. Положив руку Наджибу на предплечье, он с силой опустил его ладонь на окровавленную доску. Затем взглянул ему в глаза. Сделав глубокий вдох, Наджиб занес нож на высоту дюйма от центра крестика. Его била такая сильная дрожь, что острие колебалось из стороны в сторону. Он не мог. Он просто не мог этого сделать!

Но Наджиб знал, что у него нет выбора. Если он этого не сделает, одному Богу известно, что может сделать с ним Абдулла. Прикажет его убить? Но тогда что будет с Дэлией?

Она целиком окажется во власти этого не знающего жалости безумца, и никто в целом мире не сможет прийти ей на помощь. Если он откажется проткнуть свою руку, то с таким же успехом может подписать ее смертный приговор.

– Должен ли я сомневаться в твоей преданности? – голос Абдуллы стал жестким.

С Наджиба ручьями лил пот, капли падали на разделочную доску. Стиснув зубы, он изо всех сил сжал нож и издал крик.

Боль вспышкой молнии пронзила его, когда стальной клинок вонзился в его плоть. Резко выпустив нож, он в ужасе уставился на свою пронзенную руку. Рукоятка раскачивалась из стороны в сторону… и он даже мог шевелить пальцами. Его охватило чувство какого-то нелепого торжества. Он смог. Смог из-за Дэлии, и дикая радость наполнила его душу. Крови оказалось на удивление мало.

– Отлично! – Абдулла кивнул, глаза его сверкнули. – Достаточно, – мягко проговорил он. – Вытащи его.

Почему-то собраться с духом и вытащить нож оказалось гораздо труднее, чем вонзить его. Ухватившись за рукоятку, Наджиб зажмурил глаза и одним мощным рывком вырвал его из руки.

Кровь брызнула фонтаном, окропляя все вокруг густыми каплями.

Абдулла протянул ему салфетку. Наджиб встряхнул ее, чтобы она развернулась, и осторожно обмотал вокруг раненой руки.

На лице Абдуллы внезапно появилась улыбка.

– Теперь, когда с этим покончено, – проговорил он с вежливостью, достойной домохозяйки из Беверли-Хиллз, – давайте пройдем в столовую. Стол должен быть уже накрыт.

«Неужели, – подумал еле живой Наджиб, чувствуя, как тошнота подступает к горлу, – после всего этого кто-нибудь из нас сможет есть?»

Он поднял вверх раненую руку.

– Я на минуту покину вас и тотчас же присоединюсь к вам в столовой. Но сначала мне надо привести в порядок руку.

Он торопливо прошел в свои покои, нашел в ванной пузырек со спиртом и вылил половину его содержимого на руку. Чтобы не закричать, ему пришлось вцепиться зубами в полотенце. Спирт жег рану огнем; ладонь и ее тыльная сторона уже воспалились, и, осторожно забинтовывая рану, он не смог сдержать крик.

Чтобы продержаться во время обеда, он прямо из бутылки выпил полпинты виски.

Абдулла сидел во главе стола, как будто ничего особенного не произошло. Еда, приготовленная одним из его людей, была безвкусной, жирной, серой и напоминала резину.

Ливийские зомби, как два лакея, стояли всего в нескольких шагах от спинки стула, на котором сидел Абдулла.

Наджиб с отвращением отодвинул лежавший на тарелке жирный кусок ягнятины. Трудно поверить, как это им удалось приготовить такую дрянь, в то время как холодильники на кухне ломятся от всевозможных замороженных деликатесов. Разумеется, сейчас это не имело значения. С таким же успехом это могли быть устрицы и икра – аппетита у него все равно не было. Повязка на правой ладони стала жесткой и темно-коричневой от крови, и ему с большим трудом удавалось удерживать вилку. Острая боль пронзила руку, поднимаясь до самого локтя.

Подобно какому-то выжившему из ума средневековому монарху, Абдулла выждал полных двадцать минут, прежде чем притронулся к еде. Сначала ее должны были попробовать зомби. За ту неделю, что дядя провел в Ливии, его паранойя разыгралась с новой силой и в невиданных прежде масштабах.

– Мекка, стена Плача и площадь Святого Петра в Риме, – говорил Абдулла, пережевывая кусок давно остывшей ягнятины. – Три взрыва за три дня. Весть о них прокатится по всему миру. – Он причмокнул губами и отпил большой глоток воды.

Халид со звоном выронил вилку, Наджиб в ужасе уставился на дядю.

– Мекка! – Первым обрел дар речи Халид. – Но… Мекка – самая большая святыня всего исламского мира! Вообще всего мира! Это… это же святотатство!

Абдулла окинул его суровым взглядом.

– Иногда, – туманно проговорил он, размахивая вилкой, – необходимо разрушить старое, прежде чем построить лучшее будущее.

– Но это же безумие! – прошептал Халид, отодвигая от себя тарелку. – Стена Плача и площадь Святого Петра… эти объекты мне тоже не нравятся, но они, по крайней мере, являются святынями неверных. Но Мекка…

– Это должно быть сделано! – резко проговорил Абдулла, в свою очередь отодвигая тарелку. – Священная война должна начаться немедленно. Чем скорее она начнется, тем скорее закончится, и тогда весь мир примет ислам. Представьте себе на минуту. – Его ногти забарабанили по мрамору. – Сначала мы уничтожим Мекку. От взрыва рухнут ее стены. Мусульмане всего мира: мусульмане в Индии и на Дальнем Востоке, мусульмане в четырех концах света – вознегодуют и все как один возьмутся за оружие! На следующий день после этого взрыва, принадлежащая неверным Стена Плача превратится в груду иерусалимских камней, а на третий день… Ах! На третий день рухнет собор Святого Петра. Но первой должна быть Мекка! Всю вину за этот акт, разумеется, возложат на неверных. Все очень просто, видите. – Судя по нарастающему возбуждению, он все больше входил во вкус. – Христиан и евреев обвинят в уничтожении Мекки, а те, в свою очередь, обвинят мусульман в уничтожении своих святынь. И разгорится священная война такого масштаба, что по сравнению с ней померкнут крестовые походы! Мы перепишем всемирную историю, братья мои, и в последующие века нас будут почитать почти так же, как самого Пророка. Три самые многочисленные мировые религии – а значит, и их вооруженные силы – будут сражаться до последней капли крови! И Ислам победит!

Он откинулся на спинку кресла с удовлетворением человека, только что поведавшего сногсшибательную новость.

Все ошеломленно молчали.

Чувство страстной и справедливой ярости заглушило боль от раны. Наджиб медленно покачал головой и заговорил, осторожно подбирая слова:

– Попытки нападения на Мекку уже предпринимались в прошлом, – спокойно напомнил он Абдулле. – И те, кто посягнул на святыню, были казнены.

Абдулла раздраженно махнул рукой.

– Эти люди были дураками! Они захватили Мекку и пытались удержать ее. Мы же просто уничтожим святыню. Во время взрыва в радиусе ста миль не будет ни одного из наших людей. Никто не сможет обвинить нас. – Он помолчал. – Муаммар поможет нам людьми и взрывчаткой. Хотя он и отказывается принимать участие во всем этом, но сознает, что это необходимо. Представьте, какие ослепительные возможности откроются перед нами! Это не только объединит ислам, но превратит его в силу, с которой вынужден будет считаться весь мир. Все страны Ближнего Востока, а также Индия, Пакистан, и другие страны, где живут мусульмане, в конце концов, возможно, объединятся в огромное единое государство, исповедующее одну религию.

– Боюсь, мы напрашиваемся на то, чтобы вечно гореть в аду, – решительно проговорил Наджиб.

– Напротив. – Абдулла позволил себе слабо улыбнуться. – Я уверен, что нам, как воинам Аллаха, навечно обеспечено место в раю.

Было начало третьего ночи, когда что-то разбудило его. С колотящимся сердцем он сел на кровати и, затаив дыхание, прислушался, но, кроме жужжания кондиционера, ничего не услышал. В комнате стояла кромешная темнота. Насколько он мог судить, незваных гостей здесь не было.

Но что-то было не так. Определенно, здесь еще кто-то есть. У него по спине пробежал холодок, предупреждая об опасности. Забинтованная рука горела и дергалась.

Чувствуя поднимающийся в душе страх, он потянулся к тумбочке и зажег настольную лампу. И тут же изумленно выпрямился. У его кровати, неподвижные, как статуи, стояли Халид и Хамид. Он изумленно уставился на них.

– Что вы здесь делаете? – сердито осведомился он.

– Ш-ш-ш! – Халид поднес к губам палец. – Не так громко, – шепотом проговорил он. – Говори тише. – Он обернулся к своему спутнику. – Хамид, проверь, заперта ли дверь.

Хамид бесшумно, как ночной зверек, выскользнул обратно в гостиную, и в ожидании его прихода Наджиб с Халидом хранили молчание. Когда он возвратился и кивнул, гости уселись в кресла, и Халид закурил тонкую черную сигару. Сделав пару затяжек, он откинулся на спинку кресла и, положив ногу на ногу, вынул сигару изо рта. Затем задумчиво посмотрел на нее.

– Думаю, нам троим пора немного поговорить, – светским тоном произнес он.

Ему ни на минуту не удалось ввести в заблуждение Наджиба. Он прекрасно знал, что обманчиво опущенные глаза Халида – верный признак того, что он как никогда настороже.

– Знаешь, – проговорил Халид, – я довольно долго присматриваюсь к тебе.

Наджиб молчал.

– Ты странный человек, – продолжал Халид, переводя взгляд с сигары на Наджиба. – Ты больше, чем кто-либо из нас старался держаться на расстоянии от Абдуллы. Кроме того, из всех нас ты для него – самый незаменимый. И в то же время ты позволяешь ему обращаться с собой, как с самым последним новобранцем. Я частенько спрашивал себя, почему это происходит.

– Абдулла со всеми обращается одинаково, – уклончиво пробормотал Наджиб.

– Неужели? – Взгляд Халида стал проницательным и холодным. – Ты что, в самом деле полагаешь, что с Каддафи он обращается так же, как с нами?

Наджиб пожал плечами.

– Меня ведь там не было, откуда же мне знать?

– А к какому выводу ты пришел, – проницательно проговорил Халид, – после его вчерашнего рассказа о Каддафи?

– Ты хочешь спросить, в дружеских ли он отношениях с Каддафи? – уклончиво спросил Наджиб, и сам ответил на свой вопрос: – Да, в дружеских. Он уважает полковника. В конце концов, полковник является признанным народным вождем, и, независимо от того, нравится он тебе или нет, на его месте ты бы испытывал не меньшую гордость, если бы руководитель государства уделил тебе такое внимание. Так же, – добавил он, – как и я.

– Я говорю не об этом. – Халид махнул сигарой. – Для Абдуллы Каддафи стал кем-то вроде священного пророка. Я бы не стал сомневаться в том, что безумная идея священной войны изначально принадлежит Каддафи и он специально подал ее Абдулле, чтобы тот привел ее в исполнение.

– И что ты хочешь сказать? – спокойно спросил Наджиб, осторожно нащупывая правильный тон в разговоре, как будто пробираясь по минному полю. Очень скоро ему предстоит решить, говорят ли они от своего имени, или же их прислал Абдулла, желая устроить ему западню.

– Абдулла изменился, – вступил в разговор Хамид. Наджиб перевел на него взгляд.

– Изменился? В каком смысле?

– Ты прекрасно знаешь в каком! – раздраженным шепотом ответил Хамид. – Годы сделали из него совершенно другого человека. Как будто кто-то другой выступает в его обличье. Было время, когда он делал что-то, чтобы помочь нашему народу. Когда он боролся за то, за что простые люди сами бороться были не в силах. А сейчас? – В голосе Хамида послышалась горечь. – Сейчас он упивается собственным величием! Сейчас он охотно продаст нас, он стал слугой Каддафи, и все ради того, чтобы проложить новый путь к славе! Он стал слеп ко всему, за что мы всегда боролись.

– Я чувствую, что вы ходите вокруг да около, – промолвил Наджиб. – Уж конечно, вы пробрались в мою комнату среди ночи не для того, чтобы вести пустые разговоры?

– Нет, не за этим, – Халид нахмурился и помолчал, как бы собираясь с мыслями. Затем выпрямился и, откинув назад голову и выпустив облако голубого дыма, негромко проговорил: – Мы не можем позволить Абдулле уничтожить Мекку. – Он опустил вниз взгляд и так же ровно продолжил: – Поэтому мы пришли к тебе. Мы ходим заручиться твоей поддержкой, чтобы не допустить этого святотатства.

– Вы говорите о том, чтобы предать Абдуллу! – холодно напомнил ему Наджиб. Вы что, не понимаете, что одного моего слова довольно, чтобы Абдулла, не колеблясь, обрек вас на смерть?

Хамид так резко вскочил на ноги, что опрокинул стул. В следующее мгновение на Наджиба смотрел в упор наставленный пистолет.

– Убери оружие, Хамид, – устало проговорил Халид. – Ты что, не видишь, что он уже на нашей стороне?

Пистолет шевельнулся, но на лице Хамида было написано сомнение.

Не обращая внимания на пистолет, Наджиб пристально взглянул на Халида.

– Почему ты уверен, что я на вашей стороне?

На лице Хамида появилась ничего не выражающая улыбка.

– Ты уже доказал это по меньшей мере дважды. Наджиб молча нахмурился, но не произнес ни слова.

Халид еще раз затянулся сигарой.

– Первый раз мы испытывали тебя.

Сознание Наджиба внезапно пронзило воспоминание.

– Я слышал ваш разговор. В ту ночь, в горах Иордании!

– После того как мы потеряли шестерых в результате идиотского налета на Зефат, – кивнул Халид. – Да, это была проверка. Мы говорили специально для тебя. – Он легко улыбнулся. – Если бы ты хотел донести на нас Абдулле, ты сделал бы это тогда. Когда же ты этого не сделал, мы поняли, что тебе можно доверять.

Хамид убрал пистолет в кобуру.

– Ты сказал «дважды», – напомнил Наджиб.

– Второй раз – на этой неделе. – Халид искоса взглянул на него. – Твои визиты к еврейке не прошли незамеченными.

Наджиб ждал, и, хотя лицо его ничего не выражало, мысли метались. Что они могли знать о его визитах к Дэлии? Как пристально они следили за ним?

На лице Халида появилась невеселая улыбка.

– Мы слышали кое-что из твоих разговоров, – проговорил он, и его голос, несмотря на мягкий тон, прозвучал грозно. – Ты ее любишь. Ты готовишь ее побег, – попыхивая сигарой, закончил он довольным голосом.

Наджиб не произнес ни слова.

– Может быть, ты желаешь услышать подробности? То, как она тебя называла? Что она говорила вслух всякий раз после твоего ухода?

– Вы подслушивали, – ледяным шепотом проговорил Наджиб.

Халид беззаботно пожал плечами.

– По приказу Абдуллы. Однако в этом-то и заключается вся ирония. – На его губах снова заиграла невеселая улыбка. – Результатам подслушивания можно доверять ровно настолько, насколько можно доверять тому, кто его осуществляет.

Внезапно Наджиб понял, что с него довольно.

– Вы пытаетесь шантажировать меня в своих собственных целях, – мрачно проговорил он. – Позабыв о наготе, он вылез из постели и встал перед Халидом. – Дискуссия окончена, – с презрением проговорил он. – Я никогда не имел ничего общего с шантажистами в прошлом и не собираюсь начинать сейчас. Думаю, обрадую вас, если скажу, что за пределами этой комнаты о нашем разговоре никто ничего не узнает. – Он помолчал. – А теперь уходите.

Халид продолжал сидеть, намеренно медленно попыхивая сигарой.

– А как же ты назовешь то, что все эти годы был связан с Абдуллой? Разве это не форма шантажа? Или, может быть, я неправильно тебя понял и, несмотря на всю твою власть и мнимое мужество, в груди у тебя бьется сердце цыпленка?

Глаза Наджиба метали молнии.

– Убирайтесь. Халид не шевельнулся.

– Ты думаешь, тебе удастся в одиночку помочь ей бежать? – Подождав ответа и так и не получив его, он добавил: – А я так не считаю. – Он указал на кровать. – Сделай милость, сядь на место. Очень может быть, что это наша последняя возможность поговорить. Было бы преступлением упустить ее.

Наджиб колебался. Конечно, Халид прав, и он это знал. Было бы ошибкой, если бы они не стали союзниками. В целом, все они хотели одного и того же. И, что еще важнее, ему понадобится помощь, для того чтобы освободить Дэлию. Задумавшись на мгновение, он кивнул и присел на край кровати.

Халид одобрительно кивнул, стряхнув пепел в стоящую на коленях пепельницу.

– У нас троих достаточно общих целей и проблем, чтобы мы могли позволить себе роскошь воевать друг с другом. В единении сила, и, для того чтобы быть сильными, мы должны стать друзьями. – Он в свойственной ему ленивой манере взглянул на Наджиба. – Ну, если уж и не совсем друзьями, то, по крайней мере, временными союзниками. Наджиб кивнул:

– Пусть будет так. Насколько я понял, вам уже известно, чего я хочу. Теперь моя очередь. Что нужно вам?

Голос Халида звучал мягко.

– Я хочу положить конец всем этим бредням о священной войне. Мне наплевать и на Стену Плача – эту еврейскую святыню, и на христианскую – Собор Святого Петра, но меня глубоко заботят и мой народ, и Мекка. Я не допущу ни неоправданной гибели тысяч безвинных людей, ни уничтожения нашей самой главной святыни. Во имя этого, а также ради сохранения Армии Освобождения Палестины Абдулла должен уйти. В противном случае, уничтожение нашей организации – лишь вопрос времени.

– А потом, после Абдуллы? – спокойно спросил Наджиб. – Что будет потом?

– Тогда я стану во главе Армии, – ответил Халид, удивленный вопросом Наджиба.

Наджиб не сводил с него глаз.

– И это что-то изменит?

– Изменит, и, надеюсь, к лучшему. Однако, если ты этому не веришь, то сможешь утешать себя мыслью о том, что из двух зол я – меньшее. – Он криво улыбнулся. – Ну что, договорились? Мы можем рассчитывать на тебя?

– Не так скоро. – Наджиб предостерегающе поднял палец. – Погоди-ка. Ты сказал, что Абдулла должен уйти. Что конкретно ты имел в виду? Добровольно Абдулла никогда не откажется от власти.

Халид кивнул.

– Его придется убить. Он не оставляет нам другого выбора.

– А как быть с теми, кто ему верен?

Халид промолчал.

– Тогда скажем по-другому. На скольких еще людей, не считая тебя самого и Хамида, ты можешь рассчитывать?

– Нас только трое, – негромко ответил Халид. Наджиб изумленно уставился на него.

– Ты сошел с ума? Абдулла пользуется поддержкой сотен людей. Даже тысяч.

– В данный момент он может рассчитывать на поддержку девяноста семи человек, которые находятся во дворце. Излишне говорить о том, что если мы и можем рассчитывать на успех, то именно здесь.

– А два ливийца? Они входят в это число?

– Нет. Но они тоже умрут.

– Вместе с немкой – всего сто человек. – Наджиб покачал головой. – Нас слишком мало, – подытожил он. – Ничего не получится.

Сбить с толку Халида ему не удалось.

– На нашей стороне элемент внезапности, – упрямо проговорил тот.

– Нас недостаточно! Мы ведь даже не сможем добраться до него, когда он спит. Вы же слышали, что он сказал. Один из ливийцев обязательно бодрствует, охраняя его.

Халид окинул Наджиба проницательным взглядом.

– А как же ты собирался вытащить отсюда еврейку?

Наджиб изумленно уставился на него.

– Что ты так смотришь на меня? Пока мы заодно, мы оба от этого выигрываем, и тогда каждый получит то, к чему стремится.

Прежде чем ответить, Наджиб все хорошенько взвесил. Интересно, как отреагирует Халид, когда все узнает.

– Ты согласен сражаться на стороне израильтян? – осведомился он.

Халид судорожно вздохнул и в изумлении уставился на него.

– Согласен? – повторил Наджиб.

Халид инстинктивно бросил взгляд на дверь. Голос его едва был слышен.

– А почему ты думаешь, что неверные захотят нам помочь?

– Возвращение Дэлии Боралеви и перспектива убрать Абдуллу говорят за это. Они не могут позволить ему развязать священную войну. Они рискуют потерять больше, чем кто-либо другой.

Халид молчал.

– Ну так как? – поторопил его Наджиб. Халид нахмурился.

– А кто будет знать об их участии? – наконец спросил он. И в тот момент, когда он выговорил эти слова, Наджиб понял, что тот почти попался.

– Только вы двое, – после секундной паузы ответил Наджиб, затем задумчиво сдвинул брови. – И еще я. Девушка. И израильтяне, разумеется. Не думаю, что вам стоит об этом беспокоиться. Им на руку представить смерть Абдуллы как следствие борьбы за власть внутри АОП. Иначе, если саудовцы докопаются до правды, они скорее всего предпримут попытку вторжения, чтобы спасти его. Израильтяне не допустят, чтобы это произошло. Это могло бы стать началом войны.

Наступило молчание, во время которого каждый из присутствующих обдумывал возможные последствия. Риск был огромен. Но не менее огромной была и награда. Все они знали, что в жизни всегда так: чем больше награда, тем сильнее риск, риск всегда пропорционален награде.

Наджиб перевел взгляд с одного на другого. Он почти физически ощущал, как крутятся шестеренки в их мозгах. Теперь, когда они заглотнули наживку, их не следовало торопить. Они сами должны принять решение.

– У меня есть один вопрос, – заговорил Халид. – Нам известно, что Абдулла должен быть убит. Возможно, придется убрать двух ливийцев и немку. Но мы же не можем перебить всех, кто находится во дворце. – Он помолчал, вглядываясь в глаза Наджиба. – Я хотел бы знать следующее: какие у меня гарантии того, что никто не припишет ни мне, ни Хамиду связь с израильтянами? Ты же понимаешь, что в противном случае нам не удастся и до утра дожить. Наджиб кивнул.

– Я уже думал об этом. Все очень просто. Никто не узнает о том, что они израильтяне, потому что на них не будет формы, а я позабочусь о том, чтобы оружие у них было русское и американское. Если они во время операции станут держать рты закрытыми и не оставят раненых, вы будете в безопасности.

Халид сделал глубокий вдох. Затем усмехнулся.

– Как ни странно, но в этом есть что-то поэтическое, ты так не считаешь? Только представьте, израильтяне помогают мне стать главой террористической организации!

Наджиб молчал.

Халид взглянул на Хамида, казалось, они безмолвно обменялись каким-то знаком.

Наджиб вопросительно посмотрел на Халида.

– Можешь рассчитывать на нас, – решительно проговорил Халид.

И тут Наджиб обрушил на них свой ультиматум.

– Сначала мне нужны три гарантии, – твердо сказал он. – Без них на меня можете не рассчитывать.

– И что это за гарантии? – раздраженно спросил Халид.

Наджиб начал загибать пальцы.

– Во-первых, после окончания операции я навсегда порываю с вашей организацией и в дальнейшем не желаю иметь ничего общего с АОП. Во-вторых, я хочу, чтобы и мне, и девушке до конца жизни была гарантирована безопасность. И в-третьих, то же самое касается и ее семьи. Никогда в будущем членов семьи Боралеви и Бен-Яковов не должно коснуться насилие со стороны вашей организации.

Он почувствовал, как напрягся Халид. Нелегко давать обещания, касающиеся далекого будущего.

– Таковы мои условия. Можете принять их или отклонить.

Бесшумно текли минуты. И снова Наджиб не стал торопить их с ответом. Он не нуждался в быстром «да», которое ничего не будет значить.

Наконец Халид кивнул головой.

– Я даю тебе такое обещание, – медленно проговорил он. – Но только в том, что касается АОП. Что же касается ООП и «Федайин», а также других группировок… – Он беспомощно пожал плечами. – Я не могу отвечать за них.

– Я и не жду, что ты будешь отвечать за действия других групп. Только за свою.

Халид улыбнулся.

– Тогда мы договорились.

– Отлично! – Наджиб кивнул. – А теперь, поскольку у нас осталось всего несколько часов, для того чтобы выработать нашу стратегию, пора приступать к делу. Утром я вылетаю в Эр-Рияд под предлогом того, что мне надо позаботиться о руке. Как говорят в вестернах, я вернусь вместе с кавалерией.

– Тогда не будем терять ни минуты. Когда ты планируешь вернуться?

Наджиб взглянул ему прямо в глаза.

– Через две ночи. Нечего с этим тянуть. Или наш план сработает, или…

Халид закончил вместо него:

– Или он не сработает.

Фамагуста была заурядным приморским городом Кипра с нескромными притязаниями на звание средиземноморского Майами-Бич. И, хотя вдоль всего побережья тянулись отели и современные жилые многоквартирные дома из стекла и бетона, городу не только не удалось достичь того высокого статуса, которого он так жаждал, но и не приходилось особенно рассчитывать на то, что это произойдет в ближайшем будущем. В целом он больше походил на один из испанских курортов на Коста-Брава, из тех, где дела слегка пошатнулись. И вот на исходе дня там происходит странное явление. Пляж в Фамагусте был обращен на восток, и, по мере того как солнце начинало скрываться за высокими зданиями, загорающим приходилось выбираться из огромных участков багряной тени, наползающих на пляж, и располагаться ровными рядами вдоль узких, освещенных солнцем промежутков между домами.

Гостиничный номер, стеклянная стена которого выходила на покрытый тенью пляж, был расположен на четырнадцатом этаже, и сидящему на диване в дальнем конце комнаты лицом к окну Наджибу видна была лишь огромная панорама голубого неба. Вдали серебристым пятном ярко сверкнул самолет, отражая солнечный луч.

Наджиб перевел взгляд с окна на Шмарию. Старик сидел в кресле прямо напротив него по другую сторону журнального столика; вращающееся кресло, в котором сидел Дэни, было расположено наискосок от них обоих.

Все трое молчали. Вот уже вторую минуту они сидели, храня столь напряженное молчание, что можно было бы услышать, как пролетит муха.

Наджиб медленно перевел взгляд на Дэни, который был так же бледен и расстроен, как и Шмария, в их глазах он видел недоверие. Наджиб почти физически ощущал происходящую в них внутреннюю борьбу, догадываясь, что они пытаются отыскать хоть какие-то несоответствия в его рассказе.

Наджиб поднялся на ноги и, бесшумно подойдя к серванту, наполовину наполнил бренди три бокала. Затем вернулся с ними к журнальному столику и, поставив перед каждым по бокалу, снова опустился на диван.

Он прекрасно понимал, какие чувства переполняют сейчас этих людей, оцепеневших от ужаса и непонимания. За последние полчаса они узнали от него достаточно, чтобы ужаснуться тому, каких огромных усилий потребует освобождение Дэлии. По их обескураженным лицам Наджиб сразу понял, что худшее, чего они ожидали, это то, что им придется иметь дело самое большее с полдюжиной похитителей, а не с сотней прекрасно вооруженных и хорошо обученных террористов, засевших в неприступной крепости посреди пустыни.

Стоящие на столике бокалы так и остались нетронутыми. Дэни трясущимися руками закурил сигарету и нервно затянулся, а Наджиб, по-прежнему выжидая, откинулся на спинку дивана и, расправив складку на брюках, перекинул ногу на ногу.

Наконец Шмария заговорил.

Наджиб знал, что он скажет, еще до того как Шмария открыл рот. Старик собирался выискивать слабые места в его рассказе.

– Мистер Аль-Амир, – негромко начал Шмария. – Для начала давайте проясним ситуацию. Вы прислали нам фотографию Дэлии, чтобы мы согласились встретиться с вами в узком кругу и обговорить условия ее освобождения. – Он взглянул на Наджиба. – Я правильно вас понял?

Наджиб встретился с ним глазами и покачал головой.

– Не совсем, мистер Боралеви. Как я вам уже говорил, боюсь, она никогда не будет освобождена. Нам необходимо составить план ее побега.

Последовало молчание, которое через мгновение нарушил Дэни, заскрипев креслом. Вид у него был хмурый.

– При всем моем уважении, мистер Аль-Амир, – усомнился он, – вы все-таки араб. Вы только что рассказали нам, что большую часть свой жизни были связаны с Абдуллой и понимаете, что это делает нас врагами.

Наджиба его слова не смутили.

– Иногда, мистер Бен-Яков, – глухо произнес он, – два врага бывают вынуждены заключить союз перед лицом еще большей опасности. – Он печально покачал головой. – Именно так сейчас обстоит дело. Мы должны объединить свои силы, другого выхода у нас нет. Вероятно, это одна из насмешек судьбы.

Дэни с минуту молчал.

– Скажите мне, почему мы должны верить в то, что вы действительно намерены выступить против Абдуллы? Какие гарантии вы можете нам дать, что действительно желаете содействовать освобождению Дэлии?

Наджиб развел руками.

– Я ведь здесь, правда?

Дэни загасил наполовину выкуренную сигарету о стеклянную пепельницу. Затем откинулся назад. Кресло под ним снова скрипнуло.

– Возможно, это ловушка, – продолжал настаивать он.

Наджиб слегка наклонил голову, отчего в его лице появилось что-то ястребиное.

– Вам придется поверить мне на слово.

– В обычных обстоятельствах доверие должно быть завоевано, – упрямо произнес Дэни.

Наджиб кивнул.

– Мы оба знаем, что на это у нас нет времени. В данном случае вам придется слепо довериться мне.

– Я знаю, – напряженно проговорил Дэни, – и мне это совсем не нравится.

Наджиб криво улыбнулся. Он не мог винить Дэни. На его месте он чувствовал бы себя точно так же.

– На самом деле вы хотели бы, – поделился он своим предположением, – получить какое-то указание на то, что ее освобождение… м-м… мне выгодно. Вы бы доверяли мне больше, если бы это было так. Я прав?

– Грубо говоря, да.

Наджиб поднялся с дивана.

– Я мог бы привести вам бессчетное число причин, таких как. Абдуллу необходимо остановить, прежде чем он и Каддафи развяжут священную войну, которую, как я вас предупреждал, они замышляют. Или потому, что он хочет уничтожить Мекку, нашу главную святыню. Или потому, что я хочу раз и навсегда освободиться от него и это мой единственный шанс. Все это весомые причины, но это не главная причина, приведшая меня к вам. – Он помолчал и негромко добавил: – Причина, по которой я здесь, намного важнее: я люблю вашу дочь.

Дэни дернулся как от удара. Затем его лицо исказила ярость.

– Что вы сказали? – Он изумленно уставился на Наджиба.

– Я сказал, – спокойно повторил Наджиб, – что люблю Дэлию.

Дэни издал губами звук, напоминавший свист воздуха, выпущенного из воздушного шара. Заморгав, он переглянулся с тестем.

– Это невозможно, – ужаснулся он.

– Послушай его, Дэни, – мягко посоветовал Шмария. – Зачем ему лгать?

Дэни с такой скоростью вскочил на ноги, что Наджиб было подумал, что он хочет его ударить, однако Дэни лишь прошел в другой конец комнаты. Весь дрожа, он застыл у окна, опустив невидящий взор на темные воды моря.

– Этого не может быть, – шепотом повторил он. Шмария оглянулся назад.

– Вот поживешь с мое, тогда узнаешь, что в жизни нет ничего невозможного, – сказал он в спину Дэни. – Почему бы нам не поверить ему?

Дэни долго не отвечал. Наконец пересек комнату и вернулся к своему креслу. Тяжело опустившись в него, он устремил пристальный взгляд на Наджиба.

– Полагаю, то, что я читал о вас, правда, – произнес он. – Вы в самом деле совершенно непредсказуемы.

Наджиб тоже сел, ожидая, что последует дальше.

– Но, с другой стороны, Дэлия тоже непредсказуема. – Голос его дрожал. – Честно говоря, мне всегда был непонятен ее выбор мужчин. Сначала студент-медик, потом режиссер, с которым она жила все эти годы… – Дэни покачал головой, взволнованно махнув рукой. – А теперь вы. – На его лице застыла холодная маска боли. – Кажется, у нее дар делать… непредсказуемый выбор, назовем это так.

Наджиб крепко сжал губы. «Если бы Дэлия в самом деле выбрала меня», – подумал он. Но она только и делала, что изо всех сил старалась оттолкнуть его. Интересно, поверит ли в это ее отец?

Дэни устало потер переносицу и уронил руку на колени.

– Извините меня, – чопорно произнес он, вновь надевая на себя маску самообладания. – Я знаю, сейчас не время обсуждать ваши отношения. Просто для меня это явилось такой неожиданностью…

Наджиб кивнул.

– Я выбрал не самый удачный момент, для того чтобы рассказать вам об этом, но мне хотелось, чтобы вы поняли, почему я собираюсь помочь ей бежать и почему обратился к вам. Мне нужна ваша помощь. Если я прав, у Дэлии есть шанс спастись только в том случае, если мы с вами объединимся. Вы располагаете военными возможностями, а я знаю, как это можно осуществить. Но и в этом случае это крайне непростое дело, которое требует предельной секретности.

На лице Шмарии появилось задумчивое выражение.

– Скажите мне… а саудовцы в курсе того, что ее держат у них? – Он посмотрел на Наджиба.

Наджиб покачал головой.

Я в этом сильно сомневаюсь, – ответил он. – Если бы дело обстояло так, они бы этого не потерпели. Вам, вероятно, известно, что сейчас они находятся в щекотливом положении. Они нуждаются в новых американских истребителях, о покупке которых ведут переговоры, и поэтому не могут позволить себе сердить Соединенные Штаты. А с другой стороны, США не могут слишком наседать на них, потому что зависят от саудовской нефти. Я подумывал о том, чтобы обратиться либо к правительству Саудовской Аравии, либо к правительству США с тем, чтобы они оказали давление на Абдуллу…

– И что? – прервал его Шмария.

Наджиб покачал головой.

– Боюсь, это только повлечет за собой негативные последствия. Саудовцы не хотят дразнить США, но они также не могут позволить себе дразнить Абдуллу. Да и разве их можно винить в этом? Одному Аллаху известно, что Абдулле вздумается взорвать в следующий раз. Эр-Рияд? Медину?

– Мекку! – сказал старик. – Если бы они узнали…

– Нет! – Наджиб сразу же отмел это предложение. – Об этом не может быть и речи. Абдулла слишком безумен, чтобы прислушаться к голосу разума. Если саудовцы начнут оказывать на него давление, он может сделать одно из двух: либо немедленно убить Дэлию, либо перевезти ее в другое место. – Сейчас, по крайней мере, нам известно, что она жива и где находится.

Шмария сделал глубокий вдох.

– Итак. Что будем делать? В данный момент наше правительство предпринимает попытки к примирению и обсуждению мирных договоренностей с нашими арабскими соседями. Из-за этого Израиль не осмелится применить военную силу, чтобы прорваться через границу и освободить Дэлию, поскольку это свело бы на нет все наши усилия обрести мир. Это даже могло бы вызвать войну в Заливе. – Шмария нахмурил брови и посмотрел на Наджиба. – Вы были правы, без разрешения моей страны и саудовского правительства это и в самом деле крайне щекотливое дело. – Он помолчал, взгляд его стал проницательным. – Если я не ошибаюсь, у вас уже есть план?

– Да, есть. – Наджиб возбужденно наклонился вперед, но голос его прозвучал тихо. – Что мешает группе наших людей перейти границу и освободить ее? Неофициально, разумеется.

– Вы имеете в виду… наемников? – оживился Дэни.

– Нет, нет! – Наджиб покачал головой. – У нас нет времени, для того чтобы набрать группу подготовленных людей. Нам нужна – и притом немедленно – самая лучшая группа захвата, которую удастся получить.

– Израильтяне, – проворчал Шмария. Это прозвучало как утверждение, а не вопрос.

Наджиб кивнул.

– Израильтяне. Но только без формы, в гражданской одежде. И никаких удостоверений личности. Само собой разумеется, если их поймают, вашей стране придется заявить, что о нашей попытке официальным властям ничего не было известно.

Шмария фыркнул.

– Немного же вы просите! Всего лишь, чтобы наши лучшие парни сложили свои головы в результате несанкционированного вторжения в частные владения! – Он, прищурив глаза, посмотрел на Наджиба.

– Я все понимаю, – ответил тот. – Но у нас нет выбора. Или это, или вообще ничего.

– Я боялся, что дело дойдет до чего-то в таком роде. – Шмария тяжело откинулся на спинку кресла. – Это очень трудно. Очень трудно.

– Не забудьте, что у нас почти нет времени, – спокойно предостерег его Наджиб. – Неделю назад Дэлия представляла интерес для Абдуллы. У него были на нее планы. Но с тех пор все сильно изменилось. Теперь, когда он носится с идеей священной войны, боюсь, он сочтет ее обузой и решит, что ему незачем больше сохранять ей жизнь. Он уже начинает тяготиться ею.

У Шмарии вырвался мучительный вздох.

– Итак, нам надо торопиться. Впрочем, как всегда. – Он задумчиво сдвинул брови, затем быстро перешел к делу. – Что еще, кроме людских ресурсов, нам необходимо, для того чтобы предпринять попытку освободить Дэлию?

– Оружие, – немедленно отозвался Наджиб. – И, учитывая сложившиеся обстоятельства, как можно меньше израильского оружия. Все остальное готово. На моей яхте есть вертолет, по моему приказу она сейчас находится у побережья Омана. Дворец оборудован взлетно-посадочной полосой, а у меня есть большой частный самолет. Кроме того, в самом дворце находятся два человека, приближенных к Абдулле, на которых мы можем рассчитывать. – Помолчав, он тихо добавил: – Операция должна быть осуществлена завтра ночью.

– Завтра? – изумился Шмария.

– Завтра! – Наджиб кивнул. – За исключением группы захвата, все готово. У меня есть план дворца, а те два человека, о которых я говорил, в назначенный час сделают то, о чем мы с ними договорились. Операция должна быть осуществлена завтра или никогда. Сейчас уже поздно менять время ее проведения.

– Это безумие! – Шмария закатил глаза.

– Возможно, но это необходимо. – Наджиб перехватил его взгляд. – Значит, я могу рассчитывать на вашу помощь?

– Посмотрим, что можно сделать, – мрачно проворчал Шмария. – Я немедленно займусь этим.

– В два сорок пять ночи, – предупредил Наджиб. – Все должно произойти именно в это время. Если вам не удастся вовремя набрать команду, я ничего не смогу сделать.

– Понимаю, – отозвался старик. Складки на его лице стали еще глубже. – Мне остается только уповать на Бога, что мои друзья тоже это поймут.

– Тогда нам не стоит терять время. – Дэни взглянул на часы и встал. – Пойду позвоню в аэропорт, узнаю, когда ближайший рейс на Тель-Авив. Чем скорее мы вернемся, тем скорее сможем что-то сделать.

– Нет нужды звонить в аэропорт, – сказал Наджиб. – Я взял на себя смелость нанять для вас самолет. В настоящий момент он ожидает вас в «Никозиа Интернэшнл» и вылетит, как только вы подниметесь на борт. Пилот получил указание оставаться в Тель-Авиве и ждать от вас инструкций. Когда вы наберете людей – я исхожу из того, что это вам удастся, – самолет доставит их всех сюда. Мой собственный самолет, который мы используем в операции, будет ждать на заброшенном военном аэродроме на полуострове Карпас. Это безлюдное место, и, если позволит время, нам, возможно, даже удастся провести репетицию. Ваш пилот знает, где это. Шмария нахмурился.

– А как быть с оружием? Как мы пронесем его через кипрскую таможню?

– Об этом я позаботился. – Наджиб позволил себе слегка улыбнуться. – Власти будут смотреть в другую сторону.

– Но если ваш таможенник вдруг заболеет или… Наджиб покачал головой.

– Не важно, кто будет дежурить. Я специально выбрал Кипр из-за моих особых отношений с кипрским правительством. Они довольно долго вели переговоры со мной о постройке мусороперерабатывающего завода, а также винного завода и расширении аэропорта. – Он криво улыбнулся, голос его звучал беззаботно. – Они будут смотреть в другую сторону. Я разговаривал кое с кем из правительства и выдвинул это требование, прежде чем согласиться на их условия. – Он снова улыбнулся. – Похоже, они получат свои объекты, затратив меньше времени на переговоры, чем предполагали.

На Шмарию это произвело впечатление.

– Кажется, вы все предусмотрели.

Наджиб нахмурил брови.

– Я только боюсь, что есть еще многое, о чем я не подумал.

Шмария в первый раз за все время позволил себе улыбнуться. Он поднялся с кресла.

– Полагаю, мы поняли друг друга, мистер Аль-Амир, – тепло проговорил он. – Вы – человек, который быстро проникает в самую суть проблемы. Кто знает? Может быть – только может быть, – у нас есть шанс. – В голосе его звучало волнение. – Ваш дед должен гордиться вами.

Встав на ноги, Наджиб быстро отвернулся.

– Мой дед умер прошлой зимой, – спокойно ответил он. – Он очень изменился с тех пор, как Абдулла вместо него стал во главе нашей деревни. Именно тогда, много лет назад, он начал умирать. После этого от него осталась лишь одна оболочка.

– Я искренне сожалею, – сказал Шмария. Он постоял с минуту молча, затем глаза его наполнились слезами, голос стал хриплым. – Когда-то мы с ним были близкими друзьями.

– Я знаю, – мягко ответил Наджиб. – Он часто говорил о вас.

– Жаль, что религиозные и политические воззрения развели нас в разные стороны. Знаете, я обязан ему жизнью. – Шмария покачал головой. – А теперь, похоже, Дэлия будет обязана жизнью вам.

Его слова взволновали Наджиба.

– Она ничем не будет мне обязана, мистер Боралеви. Как я уже говорил вам, я ее люблю. – Он протянул ему руку. – Спасибо за то, что приехали встретиться со мной. С нетерпением буду ожидать от вас известий.

Рукопожатие старика было сухим и крепким.

– Остается надеяться, что мне удастся прорваться сквозь бюрократические заслоны так же быстро, как и вам.

Наджиб повернулся к Дэни и протянул ему руку, но Дэни даже не пошевелился, чтобы ее пожать. Выждав немного, Наджиб опустил руку.

– Я не могу ожидать, что понравлюсь вам, мистер Бен-Яков, – сказал он, провожая их до двери. – Но я надеюсь, что со временем мы все же сможем стать друзьями. – Он остановился у порога. – Внизу вас ждет автомобиль. Мой телефон у вас есть. Я буду ждать здесь вашего звонка.

Когда они отошли достаточно далеко, чтобы его не слышать, он мягко добавил на иврите:

– Шалом.

– Ты что притих, это так не похоже на тебя, – заметил Шмария, когда водитель остановил машину на асфальтовой площадке рядом с чартерным «Боингом727». Он замолчал, заметив, что водитель обошел вокруг автомобиля и открыл заднюю дверцу.

С ворчаньем отмахнувшись от заботливо протянутых к нему рук, старик без посторонней помощи вылез из машины. Вслед за ним вышел Дэни, и они вместе взошли вверх по трапу. Солнце начинало спускаться, и красно-оранжевое небо окрасило мягким пастельным блеском серебристые крылья.

– Ты похож на человека, пережившего конец света, – с оттенком суровости произнес Шмария.

Дэни метнул на него взгляд.

– А разве это не так?

Шмария вздохнул. Дэни был похож на медленно кипящий вулкан. За всю дорогу из Фамагусты он не сказал и двух слов.

– Я знаю, что еще рано праздновать, Дэни, – спокойно заметил он, – но ты должен радоваться тому, что, по крайней мере, у Дэлии появился шанс. Если бы не мистер Аль-Амир, мы бы ее точно никогда больше не увидели. Ты об этом не подумал?

– Ты всегда питал слабость к Аль-Амирам, ведь правда? – свирепо рявкнул Дэни и, оттолкнув улыбающуюся стюардессу, вошел в салон самолета.

Шмария виновато кивнул стюардессе и снова вздохнул. Что бы он сейчас ни сказал и ни сделал, Дэни ему не развеселить. Он совершенно точно мог назвать тот момент, когда у его зятя внутри что-то оборвалось, – момент, когда Наджиб Аль-Амир заявил о своей любви к Дэлии.

– Он что, предпочел бы, чтобы этот человек ее не любил и не стал бы ей помогать? – пробормотал Шмария себе под нос, входя в салон и опускаясь в большое кожаное кресло напротив Дэни. Оглядевшись по сторонам, он невольно поднял от удивления брови. Кто-то как следует потрудился над внутренней отделкой самолета. Ничто здесь не напоминало обычный авиалайнер. Салон был оборудован по последнему слову техники и отличался необыкновенной роскошью.

Шмария крепко сжал губы. Мучительное воспоминание о единственном в его жизни случае, когда его окружала роскошь, охватило его. Сидящий напротив него Дэни уже пристегнул ремень и смотрел сквозь иллюминатор на заход солнца.

К ним подошла стройная стюардесса с дежурной улыбкой на лице.

– Мы немедленно вылетаем. Не желаете что-нибудь выпить, господа?

Не отрывая взгляда от иллюминатора, Дэни покачал головой.

Стюардесса посмотрела на Шмарию.

– А вы, сэр?

Шмария тоже покачал головой.

– Нет, благодарю вас. – Увидев, что стюардесса поворачивается, чтобы уйти, он откашлялся. Она вопросительно оглянулась через плечо. – Скажите, мисс. Я могу позвонить отсюда по телефону?

– Разумеется. Как только мы будем в воздухе, я принесу вам аппарат. – Она мило улыбнулась. – Если вы сообщите мне номер сейчас, я смогу без промедления соединить вас.

Десять минут спустя, когда внизу под ними стремительно удалялся берег Кипра, Шмария услышал в трубке странно искаженные гудки. Они казались металлическими, слабыми и очень далекими.

– Слушаю, – после четвертого звонка отрывисто произнес голос.

– Друг мой, – осторожно ответил Шмария. – Как насчет того, чтобы выпить по чашечке кофе там же, где и в прошлый раз?

На другом конце провода воцарилось долгое молчание. Наконец Хайм Голан заговорил:

– Итак… До этого все-таки дошло, правда?

– Я расскажу тебе. Ты смог бы через полтора часа быть там?

Голан проворчал:

– А ты где? Судя по звуку, где-то на дне мусорного ящика.

Шмария рассмеялся.

– Я в воздухе? Значит, через полтора часа.

– В воздухе? – По голосу Хайма было ясно, что слова Шмарии произвели на него впечатление. – Ну надо же. Если мы не примем мер, ты, Шмария, скоро совсем возгордишься. – И с этими словами он повесил трубку.

Знаком подозвав стюардессу, Шмария отдал ей аппарат и тоже обратил взгляд в иллюминатор. За бортом небо совершенно потемнело, бархатистая ночь окутала все вокруг.

Полет был недолгим: быстрый набор высоты и быстрое снижение. Вверх и вниз. Но из-за мрачного настроения Дэни и своих собственных переживаний по поводу возможного исхода предстоящей встречи с Хаймом Голаном, Шмарии эти сорок пять минут показались самыми долгими в жизни.

Он был рад, когда самолет наконец приземлился в аэропорту Бен-Гурион.

– Ты отправляйся домой, – сказал он Дэни, когда они сели в такси. – А меня высади по дороге на улице Дизенгофф.

Дэни кивнул. Говорить ему по-прежнему не хотелось. Он надеялся, что все это неправда и что Дэлия и Наджиб Аль-Амир не любят друг друга.

Сейчас, когда после душного дня наступил прохладный вечер, толпа на улице Дизенгофф стала еще гуще. Вечерняя прохлада заставила всех выйти наружу, и в кафе «Кассит», и в конкурирующем с ним заведении «Ройял» все столики были заняты. Голоса посетителей и металлическое звяканье вилок и ножей смешивались со звоном бокалов. Автомобильные фары, уличные огни, неоновые вывески, красные отражатели на велосипедах и залитые светом прожекторов шатры – все это буйство огней представляло собой нескончаемый калейдоскоп. Шмария потягивал розовое вино и прислушивался. Позади него возбужденные молодые голоса обсуждали положение евреев в Советском Союзе.

Ему казалось, что они с Хаймом уже слишком долго сидят молча в шумном и сверкающем водовороте, и терпение у него начинало иссякать. Он чувствовал, как бегут драгоценные секунды, неумолимо отсчитывающие время, оставшееся у Дэлии. Хайм Голан все еще предавался размышлениям, и Шмария ждал, понимая, что не следует торопить руководителя Моссад.

Наконец Голан задвигался на своем стуле. В глазах его появился веселый блеск, однако голос остался серьезным.

– Уже нет времени, для того чтобы собирать экстренное совещание и обсуждать это дело.

Шмария покачал головой.

– Это произойдет завтра вечером. Он сам назначил время, и ничего нельзя изменить.

Голан поджал губы.

– Какое он произвел на тебя впечатление? – спросил он. – Похож на того, каким изображают его газетчики? Может, для него это приключение, с помощью которого можно развеять скуку состоятельного человека!

– Вовсе нет. Он настроен вполне серьезно и хочет остановить Абдуллу.

Голан тихо выругался:

– Мекка! Стена Плача! Собор Святого Петра! – Он сердито покачал головой. – Это доказывает то, что мы и так знали. Абдулла – безумец. Его давно следовало убрать. Мы бы все от этого только выиграли.

Шмария покачал головой.

– Что это за слова такие – «убрать». Почему в разведке не говорят, как все нормальные люди, например, «убить»? «Убрать!» – Он фыркнул.

Голан не отреагировал на это замечание.

– Плохо, что у нас так мало времени, – сказал он. – Из того, что ты мне рассказал, похоже, нам следует готовить крупную операцию. Атаковать сотню подготовленных террористов на их собственной территории малыми силами… это граничит с самоубийством.

– У нас будет элемент внезапности, – заметил Шмария.

– Это единственное преимущество, которое у нас будет, – сухо ответил Голан.

Шмария поставил свой бокал и наклонился вперед.

– Сколько людей, Хайм, – спросил он шепотом. – Сколько людей ты сможешь предоставить?

– Пятнадцать. Двадцать, – пожал плечами Голан. – Примерно так. Одни заняты, других нет в стране. – Он вздохнул и покачал головой. – Парни они хорошие. Шмария, но шансов на успех мало. Очень мало.

– Но они же профессионалы. Одни из лучших в мире.

– Тем более жалко будет их потерять понапрасну!

Шмария уставился на него.

– Ты же сам сказал, что все средства хороши, для того чтобы остановить Абдуллу. Ты же не упустишь такую возможность, правда? Такая возможность бывает раз в жизни!

– Значит, ты доверяешь Наджибу Аль-Амиру. Шмария кивнул.

– Я думаю, у него искренние намерения. Избавиться от Абдуллы для него так же важно, как и для нас. Вообще, у нас много общего – во многом наши намерения совпадают.

– Тогда почему он так долго помогал раздувать этот очаг терроризма? Годами финансировал дело Абдуллы.

Шмария удивленно посмотрел на него.

– Ты, оказывается, все о нем знаешь.

– Мы не упускали его из виду, – расплывчато ответил Голан.

Шмария усмехнулся.

– Толстое досье собрали?

– Держи свое любопытство при себе, – угрюмо посоветовал ему Голан.

– Я не понимаю, почему вы его не остановили, раз столько о нем знаете?

– Сам должен был бы догадаться, – раздраженно отмахнулся Голан. – Он неприкасаемый. Против него нет доказательств. То, что на его кораблях и самолетах перевозится оружие и крупные суммы денег переводятся через швейцарские банки, ничего не доказывает против него лично. Разумеется, мы знаем, что за всем этим стоит он, однако должны это доказать. Он не дурак, скажу я тебе. Всегда держит дистанцию и, даже если все окажутся в дерьме, сумеет выйти чистым.

– Он сказал, что хочет порвать с АОП.

– Мне понятно почему, – с сарказмом в голосе сказал Голан. – Странно, но многие люди, вступающие в сделку с дьяволом, слишком поздно понимают, что когда связываешься с дьяволом, то непременно окажешься в аду. Как ты думаешь, они когда-нибудь поумнеют?

– Хайм… – обеспокоенно произнес Шмария. Голан тяжело вздохнул.

– Ладно, ладно, – сказал он – Вопреки своему внутреннему голосу я согласен. И срочно вызову людей. Но помни, – он погрозил пальцем, – это частное мероприятие. Мы ничего не знаем. Если кто-нибудь из наших ребят погибнет там, мы от них откажемся. А если удастся освободить Дэлию, ты не скажешь журналистам ни слова о том, что произошло. Мы представим дело так, как будто ее освободила раскольническая группировка, пытавшаяся свергнуть Абдуллу. Ты понял?

Шмария кивнул, не сводя с него глаз.

– Я благодарен за твое решение, Хайм, – сказал он. – И еще одно: Наджиб Аль-Амир требует неприкосновенности.

– Неприкосновенности! Похищена женщина и убит человек!

– Дэлия не захочет возбуждать дело.

– А смерть Эли Левина? Мы что, должны просто забыть об этом?

– В данных обстоятельствах – может быть, так и нужно поступить. Да, действительно, Наджиб Аль-Амир сотрудничал с Абдуллой. Но убийство-то совершено людьми Абдуллы.

– Шмария, иногда ты испытываешь мое терпение.

– А ты, старый хрен? Ты не испытываешь мое?

Во дворце Эльмоаид тем временем происходили следующие события.

Дэлия беспокойно мерила шагами свои апартаменты на втором этаже. На ней была шелковая пижама, которую она нашла в шкафу, волосы заплетены в толстую длинную косу. Так, по крайней мере, они не будут постоянно лезть ей в глаза, подумала она. Утром к ней под видом проверки заходил Халид и шепотом сообщил о предпринимаемой попытке ее освобождения, к которой она должна быть готова сегодня же ночью. После таких новостей о том, чтобы заснуть, нечего было и думать. Она даже и не пробовала лечь спать. Ее нервы были слишком взвинчены для этого…

Моника издавала гортанные крики и била, била ногой по воображаемому противнику. Ее ладони со свистом рассекали воздух. Удар. Боевой клич. Шаг назад. Пот заливал ей лицо. Когда представлялась такая возможность, она занималась каратэ два раза в день – утром, сразу после пробуждения, и поздно вечером – перед тем как лечь спать. Она с удовлетворением отметила, что реакция у нее стала лучше…

Халид пил крепкий холодный кофе, одну чашку за другой. Он мог бы поспать, но давно уже выяснил для себя, что лучше не спать перед ответственным заданием или акцией. Он слишком долго отходил от сна, а сегодня вечером, как никогда, должен быть абсолютно бодр…

В дальнем конце дворцовой территории Хамид ходил на цыпочках внутри одного из технических помещений, светя себе фонариком. Вид тысяч тонких разноцветных проводов озадачивал его. Он не знал, какие из них нужно отсоединить, и решил – на всякий случай – отсоединить все. Пот прошиб его, когда он стал вырывать провода из их гнезд, моля Бога, чтобы не сработала местная сигнализация. Ему казалось, что сирена вот-вот завоет…

Гази проснулся, прошлепал в туалет, неряшливо помочился и, вернувшись к себе, провалился в глубокий сон без сновидений…

Сурур находился в другом туалете рядом с ванной комнатой. Он сидел на унитазе, отставив свою полуавтоматическую винтовку в сторону. Забинтованная рука еще больше распухла и болела, но боль не смущала его. Его грудь распирало от гордости. Он охранял своего хозяина, пока тот принимал душ…

Стоя под струями воды, бившей из двенадцати форсунок со всех четырех сторон, Абдулла самодовольно улыбался. Намыливая тело, он видел в своем воображении победные картины. Эта еврейская актриска уже не нужна ему. Самое важное сейчас – священная война. Завтра он прикажет застрелить Дэлию Боралеви и зарыть ее в песке…

Где-то над Иорданией Наджиб вошел в темную кабину и на время заменил второго пилота. Еще давно он обнаружил, что это занятие помогало ему успокоиться. Сейчас, однако, сидя перед панелью управления, состоявшей из множества разноцветных лампочек и светящихся приборов, он почувствовал, как внутри растет напряжение…

В эти секунды находившийся в одном из туалетов Дэни был занят тем, что наносил на свое лицо камуфляжный грим. Самолет, вошедший в воздушный поток, качнуло, и Дэни выругался. Его не удивляло, что кожа у него покрылась потом, а руки дрожали. От предстоящей самоубийственной миссии нервы у него совсем расходились, а после того как во время войны его самолет сбили немцы и он взорвался в воздухе, всяких раз, взойдя на борт самолета, с ним происходило такое…

Шмария почувствовал, как неровно забился его пульс, зная, что кровяное давление поднялось до опасной отметки. Он обвел взглядом роскошный салон и в сотый раз спросил себя: есть ли у них хоть один шанс на спасение? Шансы были примерно один к пяти…

В это время в Иерусалиме Хайм Голан почувствовал, как растет в нем гнев, достойный главы государства. Совещание проходило в неофициальной обстановке, в помещении библиотеки резиденции премьер-министра. Хайм уже начинал сожалеть о том, что сразу не отказал Шмарии Боралеви в его просьбе. А лучше было бы вообще о нем никогда не слышать.

Премьер-министр хранил молчание, сидя в удобном мягком кресле. Телефонная связь с ключевыми членами правительства была наготове, военному командованию дано предупреждение. Больше ничего не оставалось – только сидеть и ждать…

– Что-нибудь видно? – спросил Дэни, когда стрелка часов прошла отметку 2.25 утра.

– Нет, – Шмария отрицательно покачал головой. Прикрывая глаза ладонями от света приборной панели, он смотрел в квадратный иллюминатор. За бортом была непроглядная тьма. Самолет летел над Руб Эль-Хали – «пустынной зоной», которая полностью оправдывала свое название. За последние два часа внизу не промелькнул ни один огонек. Он посмотрел на часы: по графику посадка должна быть произведена через двадцать минут.

Отвернувшись от иллюминатора, Шмария нажал расположенную сбоку кнопку поворота сиденья и медленно окинул взглядом салон. Если бы не трагичность ситуации, увиденное могло бы позабавить его. Внутри этого летающего арабского дворца располагались семнадцать израильских «командос» – все добровольцы, с лицами, испачканными черной краской, облаченные в черные обтягивающие костюмы. Они выглядят, как какие-то сказочные трубочисты, подумалось ему, а не бойцы, собравшиеся на смертельное задание. Однако на самом деле во всем этом не было ничего забавного, что подтверждало присутствие человека, на котором не было черного костюма. Он останется в самолете во время операции по захвату и будет ухаживать за ранеными на обратном пути. Шмарию вдруг охватило необычайное чувство гордости. Находиться среди этих людей было честью для него. Они смогут за себя постоять.

Самолет, дрожа корпусом, летел, слегка наклонясь вперед. Вибрация усиливалась по мере снижения в слои более теплого воздуха. На полу салона были сложены автоматы «узи», автоматические винтовки М-16 американского образца, переносные минометы, огнеметы и еще целый набор хорошо смазанного оружия западногерманского, советского и израильского производства. Оружие лежало наготове, и его нужно было лишь подхватить перед самой посадкой. Сейчас же оно с металлическим стуком подрагивало на полу салона.

Шмария сильнее крутанул сиденье и посмотрел на Дэни, сидевшего по другую сторону низкого стола.

– Нервничаешь, Дэни? – негромко спросил Шмария.

Дэни поднял голову. У него был странный вид – черное лицо, белые глаза и белые зубы.

– Нервничаю? – переспросил он. Последовала секундная пауза. – Наверное. – По его лицу скользнула улыбка. – Да.

– Я тоже. Вспомни что-нибудь из прошлого, может, успокоишься. Думаю, ты не подкачаешь. Ты ведь всегда был одним из лучших.

– Я уже старый.

Шмария рассмеялся.

– Ты молод. Это я – старик. Слишком стар для того, чтобы играть в войну, нарядившись, как шут гороховый. – «Да, – подумал он, довольно вздыхая, – Дэни не подкачает».

Наджиб, так же, как и они, с вымазанным черной краской лицом, вышел из кабины пилотов и остановился рядом со Шмарией.

– Капитан Чайлдс только что связывался с вертолетом. Он находится в пяти милях к югу от дворца. Капитан выйдет на связь с ними ровно за пять минут до того, как мы сядем. Это даст возможность прибыть на место одновременно.

Шмария поднял на него глаза. Он был поражен спокойствием этого человека – впрочем, как и своим собственным.

Он обвел взглядом салон. Семнадцать боевиков, плюс Дэни, Наджиб и он сам. Итого, двадцать человек. Если считать тех двоих во дворце, получается двадцать два.

Лицо его приняло суровое выражение. Оставалось только надеяться, что этого количества будет достаточно. Бойцы здесь собрались первоклассные – чтобы убедиться в этом, достаточно было увидеть хотя бы одну их тренировку. Что бы они ни делали, они работали синхронно, как колесики внутри швейцарских часов, при этом каждый выполнял определенную функцию общего для всех механизма, действуя слаженно и храбро, по принципу «один за всех и все за одного». Успех операции целиком зависит от них.

Дело даже не в том, напомнил он себе, что у Абдуллы имеется примерно сотня людей. Это не просто число. За ними стоит обожествленная личность их вождя, и, при ближайшем рассмотрении, они представляют собой сотню голов зловещей гидры. Было бы неразумно не считаться с силой и боеспособностью этой отлаженной и злобной машины. Смыслом существования Абдуллы и его людей было уничтожение, и, если ходящие о них слухи хотя бы наполовину верны, то, независимо от внезапности нападения, малочисленной группе из двадцати человек здесь, в самолете, и тем двоим во дворце не суждено было вернуться живыми.

Эта мысль отрезвила его.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – спросил Наджиб, указывая на свободное место за спиной Шмарии.

– Это ваш самолет, – произнес Шмария с улыбкой. – Пожалуйста. – Он повернулся вместе с креслом, чтобы сесть лицом к Наджибу.

Наджиб кивнул в сторону Дэни, сидевшего позади Шмарии, и несколько раз проглотил слюну, чтобы от перепада давления не закладывало уши. Следуя привычке, он бросил дежурный взгляд на компьютерную карту на передней перегородке салона. Лететь оставалось еще четырнадцать минут.

Восемьсот сорок секунд до часа «0».

Наджиб еще раз кивнул. Оставалось только молиться о том, чтобы Аллах не обошел их своей милостью. Операция должна пройти с точностью часового механизма, ибо один-единственный сбой приведет к многочисленным осложнениям. Неудача может иметь далеко идущие последствия для израильтян, но особенно для него самого. Даже если все закончится хорошо, одно просочившееся слово о том, что он вошел в сговор с евреями и участвовал в операции, направленной против своих соплеменников, сделало бы его «persona non grata» во всем арабском мире и приблизило бы его конец. Предателей-арабов там ненавидели еще сильнее, чем евреев.

Он мрачно сжал губы. В эту минуту лучше не думать о подобных вещах.

Шмария внимательно наблюдал за Наджибом. Заметив тень, омрачившую взор араба, он легко прочитал его мысли. Они не намного отличались от его собственных.

Оставалось тринадцать минут.

У входа в салон с сиденья поднялся молодой израильский капитан, командир группы захвата. Он молодцевато встал посреди прохода, широко расставив ноги и уперев руки в бока.

– Прошу всех внимательно выслушать меня, – произнес он звучным голосом. – Я знаю, что вам все это уже говорили, однако хочу сделать последние уточнения, поскольку на подготовку у нас было слишком мало времени. Прошу ничего не пропустить из того, что я скажу. Как только мы коснемся земли, возьмите свое оружие. Мы будем выходить в полной темноте, и капитан предупредит вас, прежде чем выключит огни.

Выход из самолета будет осуществляться по аварийным боковым трапам, и, поскольку все будет происходить в темноте, будьте осторожны. Мы просто не можем себе позволить, чтобы кто-нибудь получил травму еще до того, как начнется стрельба. Излишне говорить о том, что нас и так слишком мало. В вертолете вместе с пилотом помещаются шесть человек, поэтому нас будут доставлять на место группами по пять человек. Придется сделать четыре захода. К этому моменту сигнализация на территории дворца должна быть отключена, однако, если она все-таки сработает, будьте готовы к этому. Я полагаю, мне не нужно предупреждать вас, что мы имеем дело с закоренелыми террористами. Поэтому сначала стреляйте, а вопросы оставьте на потом. Мы не берем пленных и уж, конечно, не можем позволить, чтобы в плен взяли кого-либо из нас. После того как женщина, которую мы ищем, будет обнаружена, должен быть немедленно дан сигнал в виде красной ракеты. Желтая ракета – сигнал о гибели Абдуллы. Женщина будет доставлена в самолет с первым же обратным рейсом вертолета. Вопросы есть? – Он обвел глазами салон.

Один из бойцов поднял руку.

– Что такое, Мейер? – устало спросил командир.

– Моя жена хочет иметь восточный ковер. Мы берем сувениры?

Раздался дружный смех.

– Заткнись, Мейер, – произнес капитан не по-военному. Он сделал паузу и оглядел отряд. – Проверить оружие и приготовиться!

В ту же секунду салон наполнился клацанием и громыханием оружия и шарканьем ног. Дэни сунул руку под столик, вытащил шлем и бросил Шмарии. Тот поймал его и броском передал Наджибу. Поймав шлем вратарской хваткой, Наджиб спросил:

– Это на самом деле необходимо? Он такой тяжелый.

– Лучше помучиться сейчас, чем потом жалеть о том, что вы его не надели, – заметил Шмария.

Наджиб, кивнув, надел шлем и застегнул ремешок под подбородком. Любопытно, что шлем оказался ему впору.

Он повернулся и взглянул на свое отражение в стекле иллюминатора. Черный шлем, черное лицо. Даже родная мать не узнала бы его. Хорошо бы, чтобы и обитатели дворца не узнали.

Он вновь посмотрел мимо Шмарии на Дэни, и на этот раз, они надолго встретились глазами. Во взгляде Дэни сквозил вызов.

– У меня еще не было возможности поблагодарить вас за то, что вы с нами, – мягко произнес Наджиб. – Я хочу, чтобы вы знали, как я признателен вам.

Дэни покачал головой. На его губах заиграла легкая улыбка.

– Это мне следует благодарить вас. Дэлия – моя дочь, а я вел себя не по возрасту. Простите меня за то, что я был груб с вами там, на Кипре.

– Вы были вправе так вести себя. Дэни покачал головой.

– Нет, не был. Я вышел за рамки допустимого. – Он помолчал немного, отвернувшись, затем снова повернул лицо к Наджибу. – Я хочу сказать вам, что Дэлии очень повезло. Немного есть на свете людей, которые бы поступили так же, как вы.

Наджиб рассмеялся.

– Это потому, что не каждый может это себе позволить.

– Я имею в виду другое. Я хочу, чтобы вы знали… в общем… – Дэни отвернулся, внезапно смутившись.

Наджиб решил оставить его в покое. Дэни снова взглянул на него.

– Я хочу сказать, что не буду стоять между вами и Дэлией.

Наджиб удивленно посмотрел на израильтянина и расплылся в улыбке. Но, прежде чем он успел заговорить, из динамика раздался ровный голос капитана Чайлдса:

– Посадка через пять минут, джентльмены, – неторопливо произнес он, растягивая слова. – Вертолет в эту минуту поднимается в воздух и встретится с нами на посадочной полосе. Дворец находится слева по курсу. Мы будем пролетать над ним и поднимем шторки на окнах, чтобы вы могли рассмотреть территорию. Пожалуйста, не курите. Через пятнадцать секунд я потушу свет в салоне и выключу все наружные габаритные огни. Мы будем входить в район посадки при абсолютном затемнении, даже с выключенными навигационными огнями, и я прошу вас впоследствии не упоминать об этом факте при разговоре с авиационным начальством. Мы летим, нарушая все мыслимые правила. Просто я люблю летать. – Он сделал паузу. – Через пять секунд я выключаю огни…

Через мгновение самолет погрузился в полную темноту. Погас даже компьютерный дисплей с картой. Лишь над аварийным люком тускло мерцали несколько красных огоньков.

– Удачи вам, джентльмены, – произнес капитан Чайлдс, и в ту же минуту корпус самолета вздрогнул – пилот выпустил шасси.

Произошла легкая суматоха, поскольку все стали перебираться к иллюминаторам левого борта. Наджиб повернулся вместе с креслом и прижался лицом к стеклу. Вот он! Внизу, по курсу самолета, совсем близко, подобно маяку, возвышался дворец Элмоаид.

Наджиб вновь повернулся к Дэни.

– Удачи, друг, – негромко сказал он.

– Удачи, – так же негромко произнес Дэни, прибавив после еле заметной паузы: – Друг.

Вокруг них бойцы рассуждали об укреплениях дворца. Все были поражены их мощностью.

Только Дэни так ни разу и не взглянул вниз. Он сидел прямо, держа на коленях автомат, который казался на удивление легким и маслянистым. Одной рукой он сжимал рукоятку, а другой ствол. Странным образом оружие оказывало на него успокаивающее действие. Автомат был для него чем-то вроде продолжения тела.

На него нахлынули воспоминания юности. Он почувствовал себя молодым и неуязвимым, ощутил давно забытые животные инстинкты – напряжение в животе и во всех мускулах, словно адреналин хлынул ему в кровь, как из внезапно открывшегося шлюза. Ему показалось, что в нем почти десять футов росту. Боец всегда боец, подумал он, это уже в крови.

В эту минуту самолет снизился и пролетел прямо над крышей дворца.

Взлетно-посадочная полоса лучше всего была видна из комнат Саида Элмоаида, в которых когда-то довелось жить Наджибу. Сейчас оконные панели были подняты, и в комнаты проникал свежий ночной воздух. Халид сидел один в темноте; рядом с ним стоял термос с кофе. Годы участия в террористических акциях Абдуллы, когда приходилось долго выслеживать жертву и после выполнения задания на долгие месяцы залегать «на дно», выработали в нем терпение, достойное настоящего охотника. Поэтому, имея за плечами многолетний опыт насилия, он не спешил и не нервничал – в отличие от большинства людей, которые ощущают прилив адреналина во время затишья перед битвой, Халид не чувствовал никакого волнения. Вот когда начнется стрельба, кровь заиграет в его жилах.

До его слуха донесся хорошо различимый звук реактивного самолета. Он взглянул на дисплей своих наручных часов. Светящиеся красные цифры показывали 02.44.22. Через сорок восемь секунд он с помощью дистанционного устройства включит посадочные огни. Он проверял надежность включения днем, когда из-за яркого солнца миганье огней было не так заметно. Проверка показала, что все работает четко.

Халид поднялся со стула, осмотрел магазин своей автоматической винтовки и со щелчком водворил его на место. Затем отстегнул клапан кобуры, чтобы, когда потребуется, можно было мгновенно выхватить револьвер, и расстегнул пуговицы на карманах своих широких камуфляжных брюк, чтобы легче было доставать гранаты. Взяв в руку пульт дистанционного управления, вновь взглянул на часы – было 02.44.59. Оставалась одна секунда.

Он нажал кнопку, и в темноте снаружи вспыхнули две прямые нитки жемчужно-белых огней.

Звук самолетных двигателей был уже совсем близко. Очень близко. Он почти совсем заглушил треск, издаваемый винтами приближающегося вертолета.

Он усмехнулся. Ждать оставалось недолго.

Дэлия застыла как вкопанная, когда жуткий визг, похожий на звук сброшенной бомбы, достиг самой высокой ноты, от которой готовы были лопнуть барабанные перепонки. Затем взрыв, такой громкий, что, казалось, настал конец света, потряс здание сверху донизу; оконные стекла задрожали. Сердце у нее забилось. Значит, Халид был прав: группа Наджиба приземлилась.

– Черт-побери, наконец-то! – воскликнула она.

Абдулла находился в совещательной комнате. В центре этого огромного помещения, прямо под высокой, как трехэтажный дом, ротондой из витражного стекла, стояли три стола, составленные в форме буквы «П», у которой одна сторона была короче другой. На каждом из столов была расстелена отдельная карта – Иерусалима, Ватикана и Мекки.

Приняв позу генерала перед сражением, Абдулла сидел в кресле с высокой спинкой внутри открытой части импровизированной буквы «П». Три накрытых абажурами светильника дневного света на мраморных подставках, возвышаясь по одному на каждом столе, отбрасывали круги белого света на карты и превращали его лицо в скопище острых, резко очерченных теней.

Еще днем он приказал своим людям вынести всю мебель из этой огромной комнаты, за исключением уже упомянутых столов, ламп и одного-единственного черного телефонного аппарата, да еще этого величественного кресла. Теперь наконец обстановка совещательной комнаты удовлетворяла его: тщательно подобранное освещение и мебель соответствовали настроению ее хозяина.

Гази, как всегда в черных очках, стоял в нескольких шагах позади него, подобно массивной коренастой статуе с автоматической винтовкой за плечом.

Абдулла кивнул своим собственным мыслям. Эта комната, меджлис, стала одновременно и штабом, и тронным залом, как он и хотел. Он ощущал внутри еле сдерживаемую мощную энергию. Оставалось только высвободить ее в нужную минуту – и мир будет у его ног. Именно такое чувство, подумал он, наверняка испытывал пророк Магомет. Всемогущий и вездесущий. Полный исполинской силы.

Несмотря на поздний час, Абдулла был абсолютно бодрым, он даже не пытался заснуть. По правде говоря, у него было такое чувство, что в течение всей оставшейся жизни ему вообще не захочется спать. Никогда раньше он не ощущал подобной бодрости и ясности ума. Всю предыдущую ночь и день, как и сейчас, он без конца обдумывал поступающие бесчисленные сообщения. Не важно, в каком направлении блуждали его мысли, они неизменно возвращались к тому великолепному видению, которое полностью завладело его сознанием. Многочисленные тактические задачи, связанные с уничтожением Мекки, Стены Плача и собора Святого Петра, начинали выстраиваться в более или менее стройную схему. Временами ему казалось, что вообще не нужно думать о них, – все уже решалось на уровне подсознания. Именно так великие люди вершат великие дела. Возбуждение, похожее на сексуальное, побежало по его жилам. Внутри поднималась волна нервной энергии.

Наконец Абдулла повернулся к Гази и знаком приказал ему приблизиться. Дождавшись, пока тот встанет перед ним, он спросил:

– Как твоя рука?

– Не так уж плохо.

– Скоро мы ею займемся, – пообещал Абдулла. – Когда вернется мой племянник, я скажу, чтобы он привез сюда доктора из Рияда. – Он сделал паузу и встретился глазами со своим телохранителем. – Надеюсь, ты понимаешь, как важно было выполнить мой приказ и причинить себе боль? Только так я мог продемонстрировать Халиду и Наджибу, как беззаветно ты предан мне.

Гази пожал своими широкими плечами. Абдулла поставил локти на подлокотники кресла, скрестил пальцы и продолжил дружелюбным тоном:

– Я горжусь и тобой, и Суруром, а вы оба должны гордиться собой. Немногие могут похвастаться тем, что шагали со мной рядом, когда я переделывал историю. Кто знает, может быть, мы вместе войдем во Врата Рая? – Его плотоядные губы растянулись в довольной улыбке. – Аллах не каждого выбирает для выполнения такой важной…

Услышав нарастающий звук реактивного самолета, он поднял голову; с оглушающим ревом самолет пролетел прямо над их головами – от сотрясения воздуха высоко в куполе ротонды задрожали стекла витражей. Когда звук стал стихать, его слух различил стрекот вертолета.

– Ну, что я тебе говорил? – обратился он к Гази. – Это мой племянник. Твоей рукой займутся еще раньше, чем я предполагал. Как только его приведут ко мне, я прикажу ему отправить самолет в Рияд за доктором для тебя и Сурура.

Гази бесстрастно глядел на него.

– Со мной все в порядке. Можно не торопиться.

– Как раз наоборот, – в глазах Абдуллы вспыхнули серебристые искорки. – Не забывай, Гази, я рассчитываю на то, что ты и Сурур будете охранять меня. А для этого вы должны быть в отличной форме!

– Как прикажете, – ответил Гази.

– Именно так. – Абдулла подался вперед и склонился над картой Мекки.

Вдруг высоко над его головой застекленный купол расцветился всеми цветами радуги и произошла ослепительно белая вспышка. Бирюзовые, розовые, синие и зеленые круги пошли у него перед глазами, расходясь мириадами цветных брызг, а он находился как раз посредине – как в центре огромной мишени. Пораженный, он взглянул вверх. В его глазах был гнев, однако голос оставался спокойным:

– Мне придется поговорить с моими людьми. Иногда они ведут себя как дети. Ракеты – не игрушка!

Тупая радость засветилась в глазах Гази.

– Позвольте мне пойти и прекратить это!

– Нет, нет, останься здесь, – поспешил сказать Абдулла, сделав небрежный жест рукой. – Я уже почти закончил свои дела, и, прежде чем мы пойдем наверх, зайдем в казармы.

Он снова склонился над картой. Стрекот вертолета снаружи становился все громче, и его охватило странное беспокойство. Пожав плечами, он отбросил сомнения. Наджиб на самом деле вернулся, подумал он, и через минуту уже забыл о вертолете.

Абдулла понял свою ошибку, только когда вторая белая ракета осветила стеклянный купол. Грохот винтов наполнил помещение невыносимым шумом – вертолет на мгновение завис над крышей, а затем двинулся прочь. Уже зазвучали первые выстрелы, когда Абдулла очнулся от секундного забытья. Он прыжком поднялся с кресла и вместе с Гази побежал по белому ковру, устилавшему пол огромной комнаты. Не успели они добежать до двери, как в дальнем конце комнаты сквозь зеленоватое стекло внутрь влетела граната и раздался оглушительный взрыв, разметавший вокруг тучи стеклянных осколков. Оранжево-черный шар превратился в столб и взрывная волна подняла их обоих и с силой бросила на пол. Казалось, из комнаты улетучился весь воздух. Столы, рядом с которыми они находились еще мгновение назад, оказались сплошь засыпанными битым витражным стеклом. Это было жестокое, но завораживающее зрелище – в воздухе еще стоял столб сверкающей стеклянной пыли.

Абдулла потряс головой – взрывом ему заложило уши; в комнате стоял отвратительный запах взрывчатки и керосина. Стены покрылись оспинами от шрапнели. Ковер горел и дымился, источая запах горелой овечьей шерсти. Скоро здесь нечем будет дышать. Им с Гази каким-то чудом удалось уцелеть. Он почувствовал, что его лицо испачкано чем-то теплым и липким. Кровь. Разлетевшиеся осколки стекла порезали его.

Абдулла ощутил, как затмевающая сознание ярость охватывает его. Его меджлис – штаб и тронный зал, символ его могущества – был превращен в руины.

В проклятия, которыми он разразился, вплелись нотки страха: драгоценные мгновения были упущены. Он слишком медленно соображал. И только сейчас понял причину своего мимолетного беспокойства, испытанного несколько минут назад.

Одно дело – самолет Наджиба, а другое – вертолет. В радиусе ста восьмидесяти миль от дворца не должно быть никаких вертолетов!

Он прыжком вскочил на ноги.

– Вставай! – заорал он, обращаясь к Гази. – На нас напали!

Все вокруг напоминало эпицентр землетрясения.

От нескольких взрывов, произведенных один за другим во внутренних покоях дворца, пол вздыбился и задрожал, как будто прямо под ним с грохотом промчался товарный поезд. Здание содрогнулось, и рядом с Дэлией по затянутой розовым сафьяном стене побежала тонкая трещина. Позади нее в гостиной сыпались оконные стекла; было слышно, как треснуло и вылетело из рамы висевшее на стене венецианское зеркало. С частым стуком посыпались вниз с полочек и столиков многочисленные предметы антиквариата. Дэлия закричала и с новой силой стала колотить кулаками в невельсоновские двери. Все напрасно. Никто не шел ей на помощь. Большие бронзовые створки гудели и вибрировали от ее ударов. Эти двери так просто не откроешь.

Вдруг все стихло – так же внезапно, как и началось. Она приложила ухо к бронзовой двери. Услышав доносившиеся из холла приглушенные крики, снова закричала и заколотила в дверь. Спустя минуту обессиленно сползла вниз и села, прислонясь спиной к стене. Кулаки болели, а костяшки пальцев были разбиты в кровь. «Видимо, дело идет к тому, что здесь скоро никого не останется в живых, в том числе и меня», – подумала она.

Где-то в дальних помещениях или снаружи продолжали греметь взрывы. Дэлия заглянула внутрь гостиной. Незадолго до нападения, она открыла окна и раздвинула гардины, чтобы услышать шум приближающегося самолета. Сейчас же, сквозь горизонтальные щели в ставнях, ей были видны красные и оранжевые вспышки, напоминавшие фейерверк. При каждом взрыве ставни со стуком дрожали, однако, подобно бронзовым дверям, все они держались на своих петлях.

Любопытно, что, несмотря на испытываемые ею гнев и отчаяние, Дэлия не чувствовала ни малейшего страха. Ее, скорее, охватило радостное возбуждение. Внутри разливалось тепло. Наджиб сдержал свое обещание и прилетел за ней! Вот здорово!

Радоваться, однако, было еще рано. Раздался оглушительный свист и очередной взрыв потряс здание. С потолка лавиной посыпалась штукатурка, а большие мраморные плиты на полу приподнялись и сдвинулись с места. «Похоже, прицельный огонь начинает приближаться к месту, где я нахожусь, – подумала она. – Плохо дело!»

Голоса в холле зазвучали громче, а снаружи донесся хорошо различимый стрекот приближающегося вертолета. Через мгновение застучал пулемет. Боже спаси и сохрани Наджиба!

Дэлия яростно огляделась. Пора отсюда выбираться!

Но как?

Тут до нее дошло. Разумеется! Как она раньше не додумалась?! Бренди! Когда она суетилась тут, ей на глаза попадалась бутылка бренди!

Она замерла на мгновение, сдерживая сердцебиение, и, сорвавшись с места, со всех ног устремилась в гостиную. Очередной взрыв заставил ее инстинктивно броситься на пол и закрыть голову руками. Снаружи по ставням ударил целый град шрапнели. Снопы бело-голубых искр с шипением посыпались через выбитые стекла.

Дэлия проползла по битому стеклу расстояние, отделявшее ее от буфетной стойки, и раскрыла дверцы. Бутылка была на месте. Она схватила ее за горлышко. «Курвуазье». Великолепно! На радостях даже чмокнула бутылку.

Так, теперь – спички. Ей нужны спички и фитиль. Зачем спички! Сгодится зажигалка! На столике в спальне она видела большую зажигалку.

Быстро работая локтями, она вползла в спальню, проклиная комнаты за их огромные размеры. Добравшись до ночного столика, схватила зажигалку «Ронсон» и заодно сдернула подушку с кровати. Сорвав с нее наволочку, невольно хихикнула. «Курвуазье» и наволочка от Пратези! У нее получится довольно изысканный коктейль Молотова![10]

Бутылка была непочатой. Дэлия сорвала обертку с пробки и выругалась, так как при этом сломала ноготь. Разорвав наволочку на полосы, скрутила из них фитиль, намочила его в бренди. От него шел сильный запах, похожий на фруктовый. Ее взгляд упал на бутылку. Почему бы и нет? Она прислонила горлышко к губам и сделала долгий глоток. Спиртное проникло внутрь, подобно жидкому бархату, и в животе разлилось мягкое тепло.

Дэлия запихнула мокрый фитиль в горлышко бутылки и, сжимая эту самодельную бомбу в одной руке и зажигалку – в другой, побежала в сторону фойе.

Теперь, пусть попробуют меня взять!

Ей не пришлось долго ждать.

– Schnell! Отпереть немедленно! – послышался пронзительный голос с другой стороны двери. Ей повезло. Немецкая скотина!

– Вот тебе, Моника, – с яростью сказала Дэлия. Услышав, как за дверью загромыхали ключами, она прижалась к стене, чтобы, когда дверь откроется, ее не было видно, запалила фитиль и отвернулась, чтобы не обжечь лицо. – Ваше здоровье, – беззвучно прошептала она.

Дверь начала медленно отворяться. У нее внутри все оборвалось. Почему они медлят? Почему не входят внутрь?

Давайте, черт возьми, поспешите, пока эта проклятая штука не взорвалась прямо у меня в руках!

– Взлетай! – крикнул Наджиб пилоту. – На крышу!

Он стоял снаружи на левом посадочном полозе, держась за кабину, а Дэни находился с противоположной стороны. Они пригнули головы, защищаясь от потоков воздуха, которые лопасти винта бросали им прямо в лицо.

– Взлетай! – снова крикнул Наджиб.

– Воля ваша, – пилот невозмутимо поднял машину в воздух под острым углом; земля быстро удалялась у них из-под ног. Наджиб посмотрел вниз. Там был настоящий ад: люди Абдуллы метались по двору в полном смятении. Он ухмыльнулся. Таких парней обычно называют головорезами, однако, внезапно став обороняющейся стороной, они оказались психологически не готовыми переломить ход событий. Сейчас их угощали их же собственными розгами. И поделом.

Дэни поднял глаза: на небе гасло зарево от взрывов – еще одна ракета взмыла вверх, озарив все вокруг ослепительным сюрреалистическим светом. На стене, окружавшей территорию дворца, он увидел мечущихся людей; через мгновение ракета, выпущенная из наплечной пусковой установки, взорвалась о стену, пробив в ней огромную брешь. Как в замедленном кино, в воздухе разметались куски бетона и кричащие люди.

Вертолет поднялся над крышей, снизился и завис, распугав группу охранников. Наджиб и Дэни дали по ним очередь из автоматов, висевших у них на уровне пояса. Два человека сразу упали вниз, двое других, вскрикнув, повалились как подкошенные, а трое оставшихся в живых бросились бежать со всех ног и исчезли в проеме чердачной двери.

Пригнувшись, Наджиб спрыгнул с полоза, дважды перекувырнулся и ловко вскочил на ноги. Не распрямляясь, он побежал к двери, ведущей на чердак. Спрыгнув с другой стороны вертолета, Дэни повторил его маневр и присоединился к нему, знаком приказав пилоту подниматься выше.

Встретившись с Дэни глазами, Наджиб показал на чердачную дверь – из-за грохота вертолетных винтов переговариваться было невозможно. Дэни кивнул ему в ответ, и, вместе рванувшись к двери, они прижались к косякам по обе стороны от нее.

– Прикрой меня! – крикнул Наджиб. Вытянув руку, он нащупал дверную ручку и распахнул дверь. В глаза им ударил прямоугольник яркого света. Дэни бросился вперед и, выпустив очередь из автомата, отскочил назад, пропуская Наджиба, который понесся вниз, прыгая через три ступеньки. Дэни следовал за ним по пятам.

Итак, они проникли во дворец. В конце концов он оказался не таким уж и неприступным.

Когда они добежали до конца лестницы, снизу их обстреляли; пули веером ударили в стену рядом с ними, выбив тучу мраморных брызг.

Дэни прыгнул вперед, дал несколько очередей и мгновенно вернулся на исходную позицию. Снизу послышался крик, и огонь прекратился.

Он посмотрел на Наджиба.

– Куда теперь?

Наджиб большим пальцем показал вниз.

– Мы на третьем этаже. Дэлия должна быть на втором, если они не увели ее оттуда. – Он на секунду замер, прислушиваясь. Снизу доносилась беспорядочная стрельба. Они с Дэни обменялись взглядами.

Быстрым движением Наджиб сорвал с головы шлем и отбросил его в сторону.

– Я в нем плохо слышу, – сказал он, – и, кроме того, он мешает боковому зрению.

После того как Дэни сделал то же самое, Наджиб заспешил вниз на площадку второго этажа. Дэни улыбнулся. Он был рад тому, что Наджиб Аль-Амир был на его стороне. Он не хотел бы иметь такого врага.

Дэлия прижалась к стене, когда немка и Сурур ворвались в фойе и направились прямиком в гостиную. Она выждала несколько секунд, тихонько выскользнула из-за двери и, встав на цыпочки, последовала за ними. Пламя так сильно било из бутылки у нее в руках, что ей приходилось отворачиваться.

В эту секунду Моника услышала потрескивание огня и обернулась с перекошенным злобой лицом.

– Нет! – завизжала она, закрывая лицо руками. И тут Дэлия бросила бутылку Прямо ей под ноги.

Раздался взрыв, и Моника испустила истошный вопль, когда в следующее мгновение пелена пламени охватила ее и огонь столбом поднялся к потолку. Краем глаза Дэлия увидела, как на немке вспыхнула одежда, но не стала задерживаться и прыжком кинулась к дверям. Ступив на маленький молельный коврик, она, как на коньках, заскользила по отполированному мраморному полу, отчаянно размахивая руками, и выкатилась в коридор. Замерев на долю секунды, чтобы взглянуть по сторонам, она услышала, как вопли Моники перешли в пронзительные проклятия, и вслед за этим до ее слуха донеслось лязганье затворов.

Это могло означать только одно: Сурур и Моника оправились от шока и бросились в погоню.

Не раздумывая, Дэлия повернула направо и, сжав кулаки, как спринтер, побежала вдоль уставленного скульптурами коридора. Позади загрохотали выстрелы и засвистели пули, отлетая рикошетом от одной из статуй.

Дэлия пригнулась и заметалась из стороны в сторону, стараясь увернуться от настигавших ее пуль; сердце у нее бешено колотилось.

Добежав до поперечного коридора, она свернула за угол и помчалась, не думая о том, куда он ее приведет.

Наджиб ворвался в апартаменты, которые еще недавно служили тюрьмой для Дэлии. Дэни следовал за ним по пятам. Оба они сразу же зашлись в приступе раздирающего горло кашля: комната была полна удушливого густого дыма.

– Дэлия! – позвал Наджиб. – Дэлия!

Ответа не последовало. Они с Дэни обменялись взглядами. Нужно было выяснить, покинула ли она комнату, или, может быть, лежит бездыханная где-нибудь в этом дыму.

– За мной, – мрачно бросил он Дэни. – Я осмотрю ванные комнаты, а вы – спальню. Затем мы вместе обыщем гостиную.

Через несколько минут, задыхаясь и кашляя, они выбежали в коридор. Легкие жгло огнем, из глаз ручьями текли слезы. Было мало утешения в том, что они ее не нашли.

– Что будем делать? – прерывисто дыша, спросил Дэни.

– Идите по этой стороне, – сказал Наджиб, указывая вправо. – А я пойду по левой.

Сама смерть наступала ей на пятки.

Дэлия уже не обращала внимания на взрывы, раздававшиеся в глубине дворца. Нужно, чтобы между ней и ее преследователями всегда оставался один поворот коридора. В ее душу закралось ужасное подозрение, что она бежит по замкнутому кругу. Теперь было поздно сожалеть о том, что она не попросила Наджиба объяснить расположение дворцовых помещений. Все скульптуры казались ей одинаковыми – она была готова поклясться, что уже пробегала мимо них. Вдруг она поняла, что бежит не по кругу. В конце коридора показалась глухая стена. По обе стороны от нее высились закрытые двустворчатые двери. Она подергала двери слева от себя. Заперто! Позади раздавался топот тяжелых башмаков. В отчаянии, она стала рвать на себя ручку дверей, расположенных справа. Закрыто! Когда она повернулась лицом к своим преследователям, у нее перехватило горло. Моника и Сурур были уже совсем близко.

Она оказалась в ловушке.

Лицо Моники представляло собой маску смерти: обожженная кожа была ярко-красного цвета, а короткая стрижка сгорела до самого черепа. Зловещим медленным движением Моника отбросила в сторону автомат. Подав знак Суруру оставаться на месте, она не спеша двинулась на Дэлию, хлопая ладонями, словно аплодируя тому, что сейчас произойдет.

Дэлия стояла неподвижно, как статуя.

В следующее мгновение руки и ноги Моники пришли в движение в страшном танце, означавшем только одно – смерть.

Шмария бежал, прихрамывая, выпуская из автомата дугообразные очереди трассирующих пуль.

Ничто на этом поле боя не ускользало от его взора. Наверное, ему показалось, но ответный огонь вроде бы стал стихать. Он искал глазами израильского капитана, которому было поручено руководство операцией.

Наконец он увидел его на другом конце дворца, за импровизированным укрытием из садовой мебели, поблизости от бассейна с подводным освещением.

– Капитан, я обнаружил противника в здании, похожем на казарму! – Шмария тяжело дышал, но глаза его были полны решимости. – Мне нужен человек с гранатометом. Как только мы уничтожим казарму, ответный огонь уменьшится вполовину.

Капитан подал знак одному из своих людей, державшему на плече тяжелый переносной гранатомет.

– Перельман, пойдешь с ним. Потом сразу возвращайся. Через несколько минут начинаем штурм дворца…

Шмария быстрым шагом повел за собой Перельмана на другую сторону двора. Теперь он знал – то, что он принял за игру воображения, произошло на самом деле. Оборонявшиеся были отрезаны друг от друга. Наружное здание, служившее казармой, и сам дворец по-прежнему оставались мощными очагами сопротивления, однако их защитники были вынуждены обороняться изнутри помещений. Так что группа захвата пока действовала эффективно.

Моника улыбалась. Это была улыбка сумасшедшей.

Дэлия затравленно улыбалась ей в ответ. Осторожно отступая назад, она делала знаки ладонями, подзывая немку подойти поближе.

Моника неотрывно смотрела на нее; улыбка ее стала плотоядной, глаза потемнели от ярости. Она бросилась вперед, но Дэлия увернулась, и ей пришлось отскочить назад и начать совершать круги вокруг нее, не отрывая ступней от пола. Прием, к которому прибегла Дэлия, позволил Монике узнать то, что она хотела знать: Дэлия не владела профессионально техникой рукопашного боя. Однако у нее была хорошая реакция и чувствовалось, что она прошла определенную подготовку – всего понемногу. Стандартная военная подготовка плюс дзюдо и, возможно, примитивное владение карате.

Обожженные губы Моники расплылись в улыбке, и она вытерла вспотевшие руки о свои армейские штаны. Продолжая совершать круговые движения, старалась улучить момент, когда Дэлия потеряет бдительность. В конце концов этот бой может оказаться интересным!

Никогда не занимай оборонительную позу. При любой возможности – нападай. Эти слова ее наставника-сержанта, сказанные давно в военных лагерях в пустыне Негев, прозвучали в ушах Дэлии. Что ж, правильно. До этого момента она оборонялась, но наступило время исполнить свой боевой танец. Пригнувшись, она заходила по кругу, при этом пальцы ее опущенных рук едва не касались пола.

Ладони Моники были готовы нанести смертельные удары.

Пролетела доля секунды, и Дэлия пришла в движение – через секунду обе ее ступни должны были ударить Монику в солнечное сплетение, однако Моника увернулась и удар прошел мимо.

«Ха-а!» – Стремясь не упустить инициативу, Дэлия ринулась в бой: ноги и руки замелькали, со свистом рассекая воздух. С каждым ответным движением становилось понятно, что Моника проигрывает и вынуждена медленно отступать назад к тому месту, где в ожидании ее приказаний стоял ливиец. Она едва успевала отражать удары, наносимые Дэлией.

Сурур почувствовал, что немка близка к поражению, и инстинктивно водил дулом автомата за Дэлией, не снимая пальца со спускового крючка.

Не обращая на него внимания, Дэлия пыталась развить свое преимущество. На губах у нее играла мрачная усмешка, и пот брызгами летел с нее, однако движения были точными и уверенными. Оставалось нанести последний удар – ребром ладони по горлу Моники.

Неожиданно ответный удар почти парализовал Дэлию. Она даже не успела заметить, как левым коленом Моника ударила ей по почкам, а затем правым – прямо под ребра. Казалось, все внутренности у нее взорвались; она рухнула на колени. Плотно обхватив себя руками, начала раскачиваться вперед и назад.

Моника повернулась к ней спиной и сделала несколько неторопливых шагов прочь. Дэлия поняла, что это – презрительный штришок, добавленный к умело проведенной атаке. Таким образом Моника хотела показать, что не боится поверженную соперницу. Дэлию охватила ярость, заглушившая испытываемую ею боль. В тот момент, когда немка вновь повернулась к ней лицом, она начала медленно подниматься на ноги.

Они долго выжидали, глядя друг другу прямо в глаза. Внезапно стремительным броском Моника схватила Дэлию одной рукой за запястье, а другой – за щиколотку, подняла ее в воздух и начала крутить вокруг себя. У Дэлии все поплыло перед глазами. Между тем, круги становились все быстрее и быстрее.

Извиваясь, визжа и брыкаясь свободной ногой, Дэлия пыталась вырваться, однако Моника, вся сплетенная из жил, держала ее как клещами. Попытки Дэлии освободиться, казалось, только разжигали ярость и усиливали хватку немки.

Центробежная сила ослепила Дэлию; она неслась в воздухе по кругу, взлетая и падая почти до самого пола. И тут Моника разжала пальцы… Беспомощное чувство полета в свободном пространстве охватило Дэлию. Она выгнула назад шею и скрестила руки, увидев прямо перед собой стремительно приближающуюся к ней стену. Но Моника не рассчитала. Вместо того чтобы изо всей силы врезаться в стену, Дэлия всей тяжестью ударила в живот Суруру.

Это было похоже на удар торпеды. Массивный ливиец коротко застонал и полетел вверх тормашками назад, невольно нажав на курок и выпустив шальную очередь в потолок. Дэлия упала на него сверху. Странно, но боли она не чувствовала, у нее просто кружилась голова.

Когда спустя несколько мгновений круговерть замедлилась, она попыталась встать, но потеряла равновесие и рухнула на колени. Ее чувства притупились, и тело не повиновалось усилиям воли. Все вокруг казалось далеким и неясным. Она проглотила стоявший в горле комок и потрясла головой, однако звуки по-прежнему доходили до нее, как сквозь вату.

Между тем, Моника решила разыграть финальную сцену возмездия. Она все еще тяжело дышала, и пот лил с нее ручьями. Наклонившись, немка ухватила Дэлию за косу, дважды обернула ее вокруг кулака, как простую веревку, и, дернув, подняла ее на ноги.

Дэлия вскрикнула от боли. У нее выступили слезы.

Теперь Моника держала ее на привязи, но, поскольку это была довольно длинная «привязь», у Дэлии оставалась возможность маневра, и она использовала ее, для того чтобы наносить немке удары локтем в ключицы. Она старалась бить в одно и то же место, ожидая, что кость не выдержит и сломается. С каждым ударом Моника широко раскрывала рот и испускала стон. Горячее дыхание с брызгами слюны обдавало Дэлию. Ошеломленная на мгновение, Моника согнулась пополам и ослабила хватку.

Дэлия рванулась, высвободив волосы, и коленом ударила Монику в живот. У немки округлились глаза, и из открывшегося рта опять брызнула слюна.

Еще один удар! Еще один… и все будет кончено! Однако Моника держалась. Казалось, что каждый новый удар давал ей заряд энергии. Сделав над собой нечеловеческое усилие, она ударила Дэлию в грудь кулаком и отбросила ее от себя. Затем, подобно боксеру, получившему нокдаун на ринге, пошатываясь, выпрямилась и, тряся головой, как рассвирепевший бык, пошла по кругу, жадно глотая воздух и собираясь для следующего броска.

Дэлия не спускала с нее глаз, но все равно пропустила момент броска. Не обращая внимания на град ударов, которые обрушила на нее Дэлия, жилистая немка обхватила ее руками, как железным обручем, и начала давить.

Дэлия никогда не встречалась с подобным приемом. Без особых усилий Моника оторвала ее от пола, несмотря на то что Дэлия извивалась и брыкалась изо всех сил. Немка была слишком сильна или разъярена, – а может быть, и то, и другое одновременно. Стальные объятия продолжали сжиматься – как объятия самой смерти!

Сделав несколько непроизвольных выдохов, Дэлия откинула голову назад, оскалила зубы и стремительно, как изголодавшийся вампир, впилась в правое ухо Моники, изо всей силы сжимая резцы, погрузившиеся в хрящ. Ручьи густой, с металлическим привкусом крови наполнили ее рот, и она едва не задохнулась. Усилием воли заставив себя сжать зубы еще сильнее, она дернула головой и…

Из того места, где только что было ухо Моники, забил фонтанчик алой крови.

Инстинктивно Моника ослабила хватку, откинула назад голову и завизжала. Одной рукой она невольно схватилась за раненое место. Ее пальцы отчаянно бегали, пытаясь нащупать откушенное ухо. На лице появилось выражение полного смятения.

– Мое ухо! Сука еврейская! Что ты сделала с моим ухом?!

Дэлия чувствовала, как кровь Моники стекает ей в горло, и, пытаясь избавиться от этого ужасного ощущения, с силой выплюнула ухо и сгустки крови прямо в лицо Монике.

Моника была настолько потрясена, что совсем выпустила Дэлию из своих объятий. Спотыкаясь, в ужасе отступила назад и, отняв ладонь от раны, уставилась на окровавленные пальцы. Затем ее взгляд упал на пол, и она увидела обезображенный хрящ ушной раковины в кровавом сгустке.

Дэлия знала, что у нее в запасе остались считанные секунды. Как только Моника выйдет из шокового состояния, она станет еще опаснее и сильнее. Единственное, на что надеялась Дэлия, – покончить с ней, до того как она оправится. Выставив плечо вперед как таран, она сделала мощный бросок.

Моника опять обхватила ее руками с ловкостью осьминога и начала сдавливать изо всех сил.

Дэлия конвульсивно забилась в ее объятиях, широко раскрыв глаза. У нее было такое ощущение, что ее затягивают в стальной корсет. Все поплыло перед глазами, разум помутился, и ее сознание погрузилось в серую мглу.

Она задыхалась.

Неумолимая сила продолжала сдавливать ее ребра; казалось, еще минута – и легкие разорвутся. Железные объятия выдавили из нее остатки воздуха, а сделать, хотя бы еще один вдох она уже не могла. Перед взором вспыхнули и закружились вихри искр, распустились и погасли похожие на хризантемы голубые и розовые огни. По мере того как ее сознание стало гаснуть, застлавшая взор серая мгла сменилась сплошной чернотой. Все внутри нее закружилось и полетело, как под действием сильного наркотика.

Внезапно прозвучавшие выстрелы не удивили ее. Они были далекими и слабыми, как звуки хлопушек. Реакция Моники была другой – она откинулась назад, удивленно глядя перед собой, и начала медленно сползать вниз, все еще не выпуская Дэлию из своих объятий. На мгновение она замерла в такой позе, цепляясь за бедра Дэлии. Вся ее спина – от плеч до поясницы – представляла собой огромную рваную рану, сплошное месиво из окровавленного мяса. Затем ее руки утратили свою силу, и она повалилась на мраморный пол.

Дэлия почувствовала, что тело ее свободно, но она по-прежнему ничего не видела – в ее глазах все еще летели звездные миры. Содрогаясь от кашля, она откинула назад голову и глотнула воздуха. Вскоре зрение начало возвращаться к ней, и первое, что предстало ее взору, было распростертое на полу тело Сурура с огромной раной на груди. Подняв глаза, она увидела стоящих над ним двух мужчин в черной одежде, с опущенными вниз автоматами и лицами, вымазанными черной краской. Дэлия не знала ни одного из них.

Один из чернолицых направился к ней, и она попыталась закричать, но крик застрял у нее в горле. Незнакомец негромко заговорил с ней, и его голос показался ей знакомым.

– Слава Богу, Дэлия! – сказал он страстно, прижимая ее к себе. – Мы успели как раз вовремя. Опоздай мы на минуту и…

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Страх на ее лице сменился недоумением, и вдруг она все поняла.

– Н-Н-Наджиб? – спросила Дэлия дрожащим голосом. Она заглянула ему в глаза, обхватила его за шею и спрятала лицо у него на груди.

Кошмар был позади, и она разразилась рыданиями. От Наджиба исходил запах боя – от него пахло оружейной смазкой, взрывчаткой, потом и дымом, но сейчас для нее это был восхитительный аромат.

– О, Наджиб, – рыдала Дэлия, содрогаясь. Теперь, когда сознание вернулось к ней, она дрожала с головы до ног. – Я знала, что ты придешь за мной!

Второй мужчина в черной одежде подошел поближе.

– Ну, – произнес он, широко улыбаясь. – Не кажется ли тебе, что твой отец тоже заслуживает поцелуя?

Дэлия выпустила Наджиба из своих объятий. – Отец! – воскликнула она, смеясь, и плача. – Я не узнала тебя!

– Немудрено, – засмеялся Дэни. – Давай, поцелуй своего папочку, и будем выбираться отсюда.

Вертолет с работающими винтами стоял наготове во дворе, дрожа и подпрыгивая, как бы силясь, взлететь и поднимая в воздух целое море пыли. Грохот был настолько оглушительным, что у Дэлии заныли зубы. Ее пробила дрожь. Звездная ночь была холодной, и, несмотря на одеяло, наброшенное кем-то ей на плечи, холод пробирал ее до костей.

– Сводку! – звонким голосом потребовал израильский капитан, стараясь перекричать шум вертолета.

– Двое раненых уже отправлены к самолету. Это единственные потери с нашей стороны, – прокричал ему в ответ сержант. – Кроме присутствующих здесь, пять человек ведут бой во дворце. Пропавших нет.

Капитан удовлетворенно кивнул. Потери незначительны. Раненых вылечат, а убитых нет. Учитывая расстановку сил, можно сказать, что операция завершилась с феноменальным успехом. – Он повернулся к Шмарии и нахмурился.

– Сколько террористов держат оборону во дворце, как вы думаете?

– Тридцать? – пожал плечами Шмария. – Сорок? Примерно так.

– И с ними Абдулла, – сухо произнес капитан. Он мрачно покачал головой. – Это означает, что у нас нет выбора: придется штурмовать дворец. Насчет Абдуллы имеется конкретный приказ. Он должен быть ликвидирован.

– Это будет нелегко, – предупредил Шмария. Здесь, снаружи, на нашей стороне был элемент внезапности, а во дворце все произойдет по-другому. Нас будут сбивать, как птиц с электропроводов.

– Я бы взорвал дворец, вот и все, – сказал капитан. Шмария нахмурился.

– А это возможно?

– Конечно. У нас полно пластиковой взрывчатки, уже снаряженной детонаторами. Надо только включить таймеры и поместить заряды на входе нефтепровода во дворец. Когда это дело сработает… – Капитан выразительно махнул рукой.

– Нет! – почти крикнул Наджиб. Он был мрачен, и его скулы дрожали.

Они удивленно посмотрели на него.

– Это самый безопасный способ, – терпеливо пояснил капитан. – Если мы решимся на штурм, у нас будут большие потери. У противника была возможность перегруппироваться.

– Нет! – Наджиб покачал головой и устремил холодный взор на капитана. – Там находятся двое наших друзей. Если бы не они, капитан, операция завершилась бы по-другому. Это им мы обязаны своей жизнью.

Шмария кивнул.

– Это правда, – сказал он и повернулся к капитану. – Соберите людей. Начинаем через пять минут.

Наджиб схватил его за руку.

– Не надо никому идти, – возразил он.

– У вас есть другое предложение? – Шмария скосил на него глаза.

– Да, – кивнул Наджиб. – Выводите людей из дворца и пусть их начнут перебрасывать к самолету. Я пойду один. Если Абдулла еще там, я найду его. И только я знаю в лицо Халида и Хамида. А ваши люди наверняка застрелят их. – Он улыбнулся. – Видите, я лучше всех гожусь для этого дела.

Шмария встретился с ним глазами.

– А если у вас ничего не выйдет?

– Заложите взрывчатку и установите таймеры на 15 минут. – Наджиб сохранял бесстрастное выражение лица. – Если за это время я не вернусь, взрывайте…

Дэлия пришла в ужас. Она больше не могла выносить этот разговор и яростно начала трясти Наджиба за руку.

– Это безумие! Оставьте вы этого Абдуллу в покое! Давайте улетим отсюда. Если взрыва не будет, те двое, там, во дворце, останутся в живых!

– А Абдулла? – спросил Наджиб. – У капитана есть приказ.

Она покраснела под его взглядом, однако ее глаза продолжали гореть зеленым огнем.

– Забудь про Абдуллу! Он не стоит ни одного из вас!

– Постарайся понять. – Наджиб положил ладони ей на плечи и грустно посмотрел на нее. – У Абдуллы сотни, а может быть, и тысячи сторонников повсюду. Мы должны покончить с ним, пока у нас есть такая возможность. Такого случая может больше не представиться.

Дэлия обратила умоляющий взор на Шмарию.

– Дедушка, объясни ему…

– Господин Аль-Амир прав, – медленно произнес Шмария. – Надо убить Абдуллу. Или, по-твоему, надо ждать всю отставшую жизнь, пока он убьет всех нас?

Она не нашлась, что ответить. Наджиб повернулся к капитану.

– Пятнадцать минут, капитан. Это все, о чем я прошу. Если за это время я их не найду, взрывайте. Начали.

– Может, и взрывать не придется, – угрюмо сказал капитан. – Смотрите. – Он указал на дворец.

В зияющих проемах, образовавшихся на месте окон совещательной комнаты, пульсировало алое зарево. В другом крыле дворца, там, где недавно держали взаперти Дэлию, закрытые металлические ставни на окнах второго этажа раскалились докрасна. Внутри было, по крайней мере, два больших очага пожара, и, судя по всему, огонь распространялся быстро. Через искореженный, лишенный остекления металлический каркас купола меджлиса высоко в небо уходил столб искр.

– Видите? – сказал капитан. – Судя по всему, скоро огонь распространится и взорвет трубопровод без нашей помощи.

– Что бы там ни было, – произнес Наджиб, – это не значит, что Абдулле конец. Я его знаю: он найдет способ сбежать еще до взрыва.

Дэни шагнул вперед.

– Я пойду с вами, – вызвался он.

– Нет, вы только будете обузой, друг мой. – Наджиб покачал головой. – Я должен сделать это один. Я знаю людей и знаком с расположением комнат во дворце. Поднимите меня на крышу с помощью вертолета и ждите пятнадцать минут.

– Я полечу на вертолете вместе с тобой. – Дэлия сбросила на землю одеяло, окутывавшее ее плечи.

Наджиб не изменился в лице.

– Нет, с тебя и так уже хватит.

– Во дворец с тобой я идти не собираюсь! – Она плотно сжала губы. – Я только хочу находиться в вертолете, когда ты пойдешь туда и когда будешь возвращаться обратно!

Он сдвинул брови.

– Об этом не может быть и речи! – твердо сказал Наджиб. – Слишком рискованно. Если с тобой что-нибудь случится, то вся операция потеряет всякий смысл.

Дэлия решительно вздернула подбородок.

– Я лечу, – негромко сказала она. – Только попробуй помешать мне!

Когда вертолет завис в пяти футах от крыши дворца, Наджиб прокричал последние указания пилоту.

– Часы мы сверили. Если через пятнадцать минут я не появлюсь на крыше, забудь о моем существовании и взлетай. Не жди ни минуты. У тебя будет только шестьдесят секунд, чтобы убраться отсюда, прежде чем произойдет взрыв.

– Но если вы не…

– Тогда взлетай, – резко ответил Наджиб, прервав его на полуслове.

– Слушаюсь, сэр. Наджиб поцеловал Дэлию.

– Возвращайся целым, – хрипло прошептала она. Он повернулся к открытой дверце и прыгнул.

Среди пышных садовых растений, у юго-восточной оконечности дворца, капитан присел на корточки рядом со специалистом-взрывником, наблюдая, как тот прикрепляет заряды пластита к трубопроводу.

– Поставь часы на пятнадцать минут, – приказал он капралу.

Кивнув, капрал установил миниатюрные цифровые таймеры на нужное время и защелкал переключателями. На каждом из них загорелся маленький красный огонек. Он взглянул на капитана.

– Пятнадцать минут, сэр.

Капитан ответил угрюмым кивком.

– Давайте уносить отсюда ноги, капрал.

– Да, сэр!

Они вскочили на ноги и побежали. Откуда-то из дворца по ним открыли огонь. Когда они прыжками неслись по клумбам мимо журчащего фонтана, от выстрелов вокруг них взлетали комья земли. Не успели они выбежать на аллею, как одна из пуль попала капитану в плечо, и от удара он повернулся вокруг собственной оси.

– Проклятье! – выругался капитан и распластался на земле. Пригибая голову, он стал высматривать место, откуда велась стрельба, и обнаружил, что в окнах первого этажа кто-то движется. Сосредоточенно сдвинув брови, он выпустил полную обойму из своего пистолета-автомата МАС-10 в это движущееся пятно и увидел, как посыпались стекла. На мгновение все стихло. Затем в пустых проемах окон появились чьи-то головы и загремел ответный огонь.

Он сжал губы. В конце концов, сколько их там? Ведь внутри, в недрах дворца, где-то пробирается Аль Амир…

Неравные силы, подумал капитан. Он снял с пояса зажигательную гранату, выдернул чеку, слегка приподнялся и изо всех сил швырнул ее в зияющее окно, а затем бросился лицом вниз на землю.

В здании заревело пламя. Оконная рама вылетела наружу, в сад, и посыпались куски каменной облицовки. Внутри помещения бушевал желто-оранжевый огненный смерч. Кричащая человеческая фигура, представляющая собой горящий факел, взобралась на подоконник и рухнула вниз.

– Так-то лучше, – пробормотал капитан. – Теперь силы равны.

Наджиб пожалел, что у него нет времени на то, чтобы методично обыскать дворец. В обычной обстановке разумно было бы начать поиски с третьего этажа и постепенно спускаться на первый, однако дворец был слишком огромным и в нем было слишком много жилых и подсобных помещений. На тщательные поиски ушло бы несколько часов, а их у него не было. Оставалось уже меньше пятнадцати минут, и время бежало быстро. Если не произойдет чуда, это дворец станет его гробницей.

Он быстро продвигался вперед, привлеченный звуками беспорядочной стрельбы и грохотом взрыва, прозвучавшим где-то внизу. Нужно сначала посмотреть там. Инстинкт подсказывал ему, что на двух верхних этажах ничего нет и нужно сконцентрировать усилия на первом этаже. Там, похоже, развернулись главные события, и там он найдет Халида и Хамида, а если повезет, и Абдуллу. Все они где-то здесь, в этом бесконечном здании. Но где именно?

Он буквально слетел вниз по мраморной лестнице, пробежал по длинному коридору второго этажа, пересек мезонин над фойе и, ступив на последний лестничный пролет, понесся вниз, перепрыгивая сразу через четыре ступеньки. В восьмиугольной чаше насмешливо и гордо звенел струями фонтан.

Повсюду его взору открывались сцены разрушения: разбитые стекла, пробитые стены, стреляные гильзы, изувеченные предметы обстановки и горящая обивка. Огонь распространялся гораздо быстрее, чем они себе представляли, тем более что гореть было чему – роскошные ткани, целые акры ковров и стены, обитые дорогими породами дерева. Да, семейство Элмоаид потом долго будет подсчитывать убытки!

Наджиб пересек фойе и попал в одну из трех огромных комнат, примыкавших к нему, – в овальную библиотеку длиной около пятидесяти футов. Жар был настолько сильным, что ему пришлось рукой загораживать лицо. Окна были полностью выбиты – вместе с рамами. Стеллажи с книгами наклонились внутрь комнаты под разными углами, и все вокруг горело. Судя по горам валявшихся в беспорядке книг, обожженным столам из тюльпанового дерева и перевернутым креслам, здесь недавно был взрыв. На полу распростерлись два обугленных трупа.

Видимо, это был тот взрыв, который он услышал, когда спускался по лестнице.

Прикрывая лицо, Наджиб вошел в следующую комнату – кинозал, где стены были затянуты бархатом и перед огромным экраном стояли, выстроенные полукругом, обитые таким же зеленым бархатом кресла. Он опустил руку. Здесь жар был слабее – каким-то чудом комната осталась нетронутой: все разрушения остались за ее дверью. Впрочем, здесь вскоре будет то же самое, что и везде.

Он остановился на мгновение, обернулся и обратил внимательный взор на помещение библиотеки, в котором он только что побывал. Ничего нового, кроме горящих книг и разбитой мебели, он не увидел, однако, доверяя своим инстинктам, он вернулся туда. Крадучись, пересек комнату и прижался к стене. Его глаза ощупывали каждую деталь в этом огромном помещении. Прошла секунда, другая. Внезапно рухнула вниз целая секция стеллажей, взметая к потолку снопы искр, и он едва успел отпрыгнуть в сторону, чтобы не быть раздавленным ее тяжестью. Вновь все стихло. Ему, видимо, показалось, что здесь кто-то был.

Наджиб уже был готов обругать себя за напрасно потраченные драгоценные секунды, когда металлический звук взводимого затвора заставил его замереть на месте. По спине у него пробежал холодок.

– Медленно клади оружие на пол, – прошипел чей-то голос, и в спину ему уперлось что-то твердое. – И не вздумай шутить.

Нагнувшись, он аккуратно положил автомат на пол и медленно выпрямился.

– Отбрось его в сторону.

Он пнул автомат носком ботинка, и тот, завертевшись, заскользил прочь по мраморному полу.

– Теперь подними руки и медленно поворачивайся. Повернувшись, он увидел стоящих перед ним двух мужчин. Они встретились глазами.

– Халид! – облегченно выдохнул Наджиб. – Хамид! Как я рад вас видеть!

Халид опустил автомат, обменявшись усмешкой с Хамидом.

Наджиб опустил руки.

– Вам обоим надо уносить отсюда ноги. Вертолет подберет нас с крыши. Через несколько минут дворец взлетит на воздух. Где Абдулла?

– А-а, торжествующий предатель! – вдруг раздался голос Абдуллы. – Я здесь, слева от тебя.

Все трое замерли от неожиданности.

От стены полукругом отъехала секция стеллажей, и из потайной комнаты навстречу им шагнули вперед Абдулла и Гази. В руках они сжимали полуавтоматические винтовки.

Цифры на таймере показывали 7.56.

Наджиб услышал пронзительный скрип, издаваемый падающими стеллажами в другом конце библиотеки, и невольно проследил глазами за тем, как от стены отделилась очередная секция и рухнула на пол под тяжестью сотни книжных томов. Соседние стеллажи угрожающе закачались.

Он перевел взгляд обратно на Абдуллу. Его дядя и ухом не повел. Этот сумасшедший находился в своем мире – мире, где он был всесилен и где ему нечего было бояться. Его дьявольский взгляд перешел с Халида на Наджиба; он торжествовал.

– Как только все это началось, я сразу подумал, что это твоих рук дело, – произнес он. – Хорошо, что вы трое собрались вместе. Легче будет вас наказывать за предательство. А вы все давали мне клятву! – Он нахмурил брови и разразился сатанинским смехом. – Вы ее нарушили и за это должны умереть!

– Это последний бой! – прокричал Дэлии Дэни. Он отбросил в сторону шлем, и его волосы разметало вихрем от вертолетных винтов. – Забирайся внутрь!

Дэлия рыскала глазами вокруг. Уже никто не удерживал террористов внутри дворца; из пяти членов группы захвата, которые выполняли это задание, четверых доставили обратно к самолету. Тот, который остался, должен был улететь с ними на вертолете. Кроме того, оставались она сама, Дэни, Шмария, израильский капитан и пилот вертолета. Все остальные уже находились рядом с самолетом. Дэлия обернулась и посмотрела на отца.

– А как же Наджиб? – крикнула она.

Дэни ответил ей яростным взглядом.

– Барышня, если вы не поторопитесь, у нас не будет времени, чтобы за ним вернуться!

Не говоря больше ни слова, она нырнула в тесную кабину. Менее чем за десять секунд собрались и остальные. Вертолет тяжело оторвался от крыши и сделал крутой разворот. Внизу уменьшался в размерах и покачивался дворец. Из каждого крыла здания выглядывали языки пламени, и вдруг она увидела, что огонь занялся там, где была установлена взрывчатка.

Дэлия закрыла глаза, моля судьбу пощадить Наджиба. Пожалуйста, не умирай, пожалуйста, возвращайся ко мне.

В следующее мгновение вертолет, набрав высоту, оставил дворец позади. Сам полет занял не более минуты – они увидели взлетную полосу и стали снижаться. Когда полозья ударились о бетон, она открыла глаза. Мужчины выбрались наружу, а она перебралась на пустое сиденье рядом с пилотом.

В кабину заглянул Дэни.

– Смотри за ней! – крикнул он пилоту. Затем вертолет снова взмыл в воздух.

На трубопроводе таймер показывал четыре с половиной минуты.

Наджиб почувствовал, что все слова уже сказаны. Он быстро переводил взгляд с Абдуллы на Гази, не выпуская из поля зрения стоявших рядом с ним Халида и Хамида. Он старался уловить момент, когда нужно будет броситься в сторону. Нельзя опережать события, иначе Абдулла и Гази нашпигуют его пулями. Впрочем, опоздание также означало смерть. Судя по всему, исход будет один.

Ему захотелось поторопить их.

Чего они ждут? Нажимайте на курок! Стреляйте! Стреляйте!

Внезапно боковым зрением он увидел, как Халид еле заметно кивнул и бросился на пол. Из четырех стволов разом вырвался огонь, и над головой у него засвистели пули. Комната наполнилась грохотом выстрелов и пением отскакивавших рикошетом от стен пуль.

Он видел, как Гази отбросило назад, – вся грудь у него была разорвана и залита кровью. Он как бы завис в воздухе на долю секунды, а затем безжизненно рухнул на пол.

Оружие выпало из рук Абдуллы. Из его живота фонтаном забила кровь, и, сделав оборот на триста шестьдесят градусов, он застыл в сгорбленной позе с выпученными глазами и сделал несколько неровных шагов вперед.

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Слышно было только, как громко потрескивает огонь. Наджиба охватила радостная дрожь от сознания того, что он цел и невредим. Позади него раздались звуки падения двух тел и металлический стук падающего на мраморный пол оружия.

Он медленно обернулся.

Халид и Хамид лежали друг на друге крест-накрест; их лица застыли. Глаза были пусты. Наджиб понял, что нет необходимости щупать их пульс. Им уже нельзя было помочь.

Почувствовав тошноту, он стал подниматься на ноги.

– Наджиб! Нет! – Голос Абдуллы был похож на скрежет. – Ты не должен быть живым! Ты должен быть мертвым!

– Это ты сейчас умрешь! – вскричал Наджиб. – Ты истечешь кровью!

Абдулла устремил взгляд на свой живот и в ужасе отшатнулся. Его дьявольские глаза широко раскрылись, когда он увидел, как из раны выбивается пульсирующий поток крови. Все еще не веря своим глазам, он поднес окровавленную ладонь к лицу.

– В меня попали! – застонал он, отдернув лицо от своей руки, как от змеи. – Я умираю!

– Наконец-то! – угрюмо произнес Наджиб.

– Наджиб! – пронзительным голосом позвал Абдулла. – Ты должен доставить меня в Рияд!

– Нет уж! – проревел Наджиб. – Никогда! Тебе пора в преисподнюю – там твое место!

– Помоги мне, Наджиб! – умолял Абдулла. – Я ведь твой двоюродный дядя! Мы – одна семья. Ты должен…

– Ничего я не должен. Без тебя мир станет разумнее и безопаснее!

В глазах Абдуллы засветилось безумие.

– Глупец! Ты думаешь, я не подготовился к такому дню? Другие пойдут по моему пути и продолжат дело, начатое мной. – Он зашелся сумасшедшим смехом, забыв о своем смертельном ранении. – Мои люди есть в каждой стране Ближнего Востока! Я мог выбирать из миллионов – и я сделал хороший выбор!

– Тебе не придется в этом убедиться, – парировал Наджиб.

В эту минуту обрушился еще один стеллаж. Он упал как раз между ними, взметнув к потолку целую стену огня и заставив Наджиба отшатнуться. Сквозь огненную пелену ему была видна дьявольская фигура Абдуллы. Его выкрики перекрывали яростный рев пламени.

– Ты умрешь, Наджиб! Вы все умрете! Девчонка и ее семья! Все вы! Приказ уже отдан! Мои люди уже выполняют его!

– Ты лжешь! – зарычал Наджиб. – О, Аллах, сделай так, чтобы это оказалось неправдой! – Даже на пороге смерти ты продолжаешь лгать!

Абдулла разразился пронзительным хохотом.

– Ты никогда не узнаешь правду! – Хохот превратился в завывания. – Ты ведь так и не узнал, что это я застрелил Иффат, а не евреи!

– Ты?!

– Ты был мне нужен, а возложив вину на евреев, я заручился твоей преданностью!

Это откровение заставило Наджиба пошатнуться. Все эти годы он разжигал в себе ненависть к семье Дэлии и всем евреям, а оказалось, что это хладнокровное убийство совершил Абдулла!

Ярость ослепила Наджиба. На мгновение его охватило непреодолимое желание броситься в эту огненную пелену и задушить Абдуллу голыми руками.

«Идиот! – вдруг спохватился он. – Абдулла уже мертвец, а если ты не выберешься из этого могильника на крышу, то сам превратишься в мертвеца!»

Сбросив с себя оцепенение, он повернулся и бросился в фойе. Взлетев по лестнице на мезонин, он побежал по бесконечным коридорам мимо пылающих комнат. Началась гонка со временем. Ему не нужно было смотреть на часы – его сердце отбивало секунды: 1.04…1.03…1.02…1.01…

– Еще минута! – прокричал пилот. – Мы даже этого не можем себе позволить. Сейчас тут все взлетит на воздух!

Дэлия посмотрела вниз. Она стояла на коленях, держась руками за боковины дверного проема, и, рискуя свалиться, высовывалась как можно дальше из кабины. Вертолет завис футах в двадцати над крышей дворца, и его винты вздымали с нее целый смерч черного дыма. Оранжевые языки пламени вырывались отовсюду – казалось, они хотят слизнуть вертолет.

– Видите что-нибудь? – крикнул пилот.

Дэлия ответила молчанием. Ее горящие глаза шарили по крыше, отыскивая Наджиба. Его там нет. Там никого уже нет в живых.

– Извините, леди, – опять крикнул пилот, – нам пора! Становится слишком жарко!

– Нет! – закричала Дэлия. – Он жив! Я знаю, что он жив! Мы не можем оставить его там! Лучше я умру первой!

– А про меня вы забыли? – прокричал он в ответ. Я не хочу подпалить свою задницу! Надо возвращаться! Пора!

– Вон он! – взволнованно закричала она. – Я видела его!

– Где?

– Вон там, внизу… Она показала пальцем и раздраженно простонала. – Черт! Из-за дыма ничего не видно!

– Послушайте, леди…

– Вот он! Видите? – Она показала направо. Пилот вытянул шею и скосил глаза. Действительно, в просветах между клубами дыма он увидел размахивающую над головой руками человеческую фигуру.

– Ну? – крикнула Дэлия. – Чего вы ждете? Спускайтесь, давайте возьмем его!

– Мы не сможем сесть. Крыша не выдержит!

– Что же делать?

– Там за сиденьем – трос. Бросьте его ему. Он уже закреплен.

Дэлия перегнулась назад и нащупала трос, свернутый в бухту. Она выбросила его за борт.

– Хватайтесь! – закричал пилот и направил вертолет к тому месту, где они в последний раз видели Наджиба.

Дэлия снова высунулась из кабины. Куда он подевался? Дым уже не такой густой. Наджиб должен быть там…

Ну вот же он! Прыжками несется к тросу, а крыша трескается и проседает у него под ногами…

Дэлия с безмолвным ужасом наблюдала за происходящим.

Крыша провалилась внутрь здания!

– Наджиб! – закричала она, заметив, как он пытается ухватиться за трос.

На долю секунды она увидела его силуэт на фоне огромной огнедышащей дыры, затем послышался чудовищный рев, как будто адский огонь вышел на поверхность земли. Вертолет взмыл вверх и полетел прочь от дворца.

Дэлия зажмурила глаза. Слишком поздно! О, Наджиб, Наджиб…

Когда вертолет приземлился на краю взлетной полосы, она все еще рыдала, так и не открыв глаз. Шум винтов стих, и до ее слуха донесся рев разогреваемых двигателей самолета. Дэлия уже забыла о собственном спасении. Она хотела быть там, вместе с ним. Там их уже ничто бы не смогло разлучить.

Чьи-то ласковые руки разжали ее пальцы, сжимавшие поручни, и негромкий и очень знакомый голос произнес:

– Дэлия! Дэлия! Все в порядке, любовь моя. Дэлия! Посмотри на меня, дорогая.

Сердце у нее перестало биться.

Сильные руки обхватили ее, и она медленно открыла глаза. Камуфляжный грим на лице Наджиба смешался с копотью и сажей, покрывавшей его с головы до ног; его волосы и брови были опалены, придавая ему вид сумасшедшего ученого, попавшего под действие электротока в результате собственных опытов.

Сердце у нее застучало. Значит, он все-таки ухватился за трос! У нее вырвался радостный крик. Он был жив! Желая убедиться в том, что это не призрак, она обхватила его руками.

– Нам надо спешить, – вмешался пилот. – Самолет уже готов к взлету.

Дэлия обернулась и посмотрела на стоявший вдали изящный серебристый самолет. Пилот был прав. Самолет уже весь содрогался, готовясь взлететь, – казалось, тормоза едва удерживали его на взлетной полосе.

Он находился в логове драконов.

Потоки огня ревели, как миллионы диких зверей, а кипящий свет был ярче тысячи взорвавшихся солнц. Расплавленные золотые силуэты, похожие на дервишей, плясали вокруг Абдуллы – их развевающиеся одежды трепетали и плыли по воздуху, предлагая ему свои смертоносные объятия.

Рев пламени звучал в его ушах, подобно многоголосому хору, и, глядя сквозь прозрачные огненные одеяния извивающихся танцоров, он увидел очертания золотой лестницы, а еще дальше – за камфорным паром, поднимавшимся из кипящего фонтана, – можно было разглядеть желанные очертания высоких золоченых дверей.

Это были золотые врата в Рай. Чувство экстаза охватило его.

В его мозгу звучала божественная Прелюдия. Именем Аллаха, Сострадающего и Милосердного. Благословен Аллах, Отец Мироздания, Сострадающий и Милосердный, Царь Судного Дня!

Забыв о чудовищном жаре, Абдулла вытянул вперед руки, приветствуя мелькающие языки золотого пламени, охватившего его рукава. Не опуская рук, он медленно и торжественно двинулся вперед к золотой лестнице, ведущей в Рай. Его переполняла радость и утонченная боль; тысячи оргазмов пронзили его тело. Он чувствовал, как священный огонь очищает кипящую кровь, жадно взбираясь вверх по его ногам.

Внезапно небеса взорвались у него над головой, звезды разлетелись в стороны, волны огненных океанов сомкнулись, и драконы повернули к нему свои пасти и заревели.

Абдулла закричал, как безумный, когда его расплавленная плоть начала, подобно воску, сползать с его костей. Сейчас, в это осязаемое мгновение перед смертью, он понял, что обманут. Эта дорога не ведет в царство вечного блаженства!

В этот Судный День Аллах ввергнул его в кипящий котел адского пламени.

Они уже почти ступили на трап, когда взрыватели сработали и дворец взлетел на воздух. На мгновение небо озарилось такой вспышкой, что стало светло как днем. Наджиб повалил Дэлию на землю и прикрыл своим телом. Ударная волна прошла над ними, заставив самолет покачнуться и подняв на мгновение целую песчаную бурю.

Последовавшая за ней тепловая волна была жарче, чем полуденный зной. В радиусе полумили разлетелись обломки; трубопровод, проложенный в песках, загорелся, превратившись в извивающуюся сплошную завесу огня.

Дэлия медленно встала на колени и огляделась. Дворца больше не существовало. Наджиб помог ей подняться, и вместе они пробежали последние несколько шагов, отделявших их от готового взлететь самолета.

«Боинг-727» начал снижение и прошел через белую гряду облаков, чтобы выйти на финишную прямую перед посадкой в аэропорту Ньюарк Интернэшнл. Тринадцатичасовой перелет из Тель-Авива подходил к концу. Этот полет был не похож ни на один из тех, что Дэлии приходилось совершать прежде, – она улыбнулась при мысли о том, что ей легко будет привыкнуть к такому образу жизни. Большую часть перелета они с Наджибом провели в огромной роскошной кровати в хвостовом отсеке самолета. Нет лучшего способа скоротать тысячемильное путешествие, чем заниматься любовью и спать.

Тем не менее она была не прочь снова оказаться на земле. Ей хотелось обратно в Нью-Йорк, чтобы Наджиб внес ее на руках в новый дом, – целых четыре этажа в Трэмп Тауэр. Первое, что она сделает, отправит домой всю прислугу и останется с ним вдвоем на целую неделю. Она и он. И больше никого.

Отдых им не помешал бы.

Последние пять дней были довольно напряженными. Сначала пресса одолевала их, затем последовала вынужденно отложенная свадьба Ари и Сисси, и, наконец, ее родители экспромтом организовали вечеринку в честь ее помолвки с Наджибом. Ей было приятно, что Тамаре понравился Наджиб, и она была благодарна друзьям своих родителей за то, что, хотя они и не слишком радовались по поводу ее замужества с арабом, но, по крайней мере, примирились с этим фактом.

Когда наконец они сели в самолет, сбылась ее мечта: остаться вдвоем с Наджибом.

Рядом с ним она чувствовала себя спокойно и безопасно. Интересно, это чувство всегда останется с ней или со временем угаснет? Дэлия засмеялась. Самое главное – принадлежать только друг другу, остальное не важно.

Она повернулась к нему и обеими руками сжала его ладонь. Он был так красив и нежен, но она знала, что под этими благородными чертами скрывается стальной характер. Если бы не он, ее уже не было бы на свете. Страстный, чувственный, сильный; он был мужчиной, который не будет прятаться за ее юбки. Ей не надо было опасаться, что наступит момент, когда кто-нибудь назовет его мистером Боралеви.

– Знаешь, о чем я сейчас подумала? – спросила она его.

– Ты, наверное, думала о том же, о чем и я? – ответил Наджиб, усмехаясь.

– М-м-м… – Она улыбнулась и прижалась к нему. – Наверное.

Он вздохнул.

– К сожалению, наши топливные баки почти пусты. Этот самолет не может лететь без дозаправки более тринадцати часов. Иначе я предложил бы совершить несколько кругов над городом.

Она погрозила ему пальцем.

– В таком случае, ты – мой должник!

– Как только мы попадем домой! – страстно пообещал он. Затем улыбнулся. – Уже недолго осталось. Таможня – пустая формальность, а затем – в машину, через мост и вверх на лифте. Тридцать минут. Ну, сорок. В зависимости от уличного движения. – Он опять улыбнулся. – Как ты думаешь, у тебя хватит терпения?

Она фыркнула и отвернулась.

– Придется подчиниться обстоятельствам… Пройдя через таможенный контроль, они увидели, что их встречают.

– Эй, Дэлия! – пронзительный голос с бруклинским акцентом принадлежал Пэтси Липшиц; ее не мог заглушить даже шум двигателей взлетевшего в этот момент самолета.

– О, не может быть. – Дэлия была в панике. Жерома и Пэтси она узнала довольно легко, но…

Она пригляделась повнимательнее. Да, это на самом деле была Клео. Дэлия взвизгнула от удовольствия и бросилась ей навстречу.

– Мисс Клеопатра, лапочка! – крикнула она, обнимая ее. – Я тебя сразу и не узнала!

За эти три недели Клео действительно изменилась до неузнаваемости. Ее небрежный стиль больше не существовал. Косички, просторные, мужского покроя, штаны и футболки с короткими рукавами, составлявшие главную часть ее гардероба, остались в прошлом. Дэлия прежде никогда не видела ее одетой в платье. Глядя на нее, облаченную в одежды настоящей леди, она потеряла дар речи.

Клео выглядела шикарно – начиная от изящного черного тюрбана, украшенного черным пером длиной в целый фут до прекрасно скроенного черно-синего платья от Жан-Луи Шеррера и черных лайковых перчаток. На обоих запястьях у нее звенело по три массивных золотых браслета. Она даже накрасилась, причем макияж был наложен умело, подчеркивая ее высокие скулы и придавая благородную изысканность слегка раскосым глазам.

Прошла минута, прежде чем Дэлия смогла заговорить.

– Что с тобой произошло? Куда это ты так вырядилась? На свадьбу или на похороны?

– Все эти тряпки, – коротко объявила Клео, – часть моего нового «я». – Она вытянула свою лебединую шею и захлопала ресницами. – Привыкай. В сентябре я выхожу замуж!

– Ну да? – Дэлия подозрительно прищурилась и погрозила ей пальцем. – Постой, постой! Ты? Замуж? Когда это в тебе проснулась домохозяйка? Послушай, я не помню, чтобы ты даже встречалась с кем-нибудь после разрыва с Сержем. Ты выходишь за него? Вы помирились?

– Богатая женщина, ты же знаешь, что он – это история.

– Богатая женщина? – Дэлия рассмеялась. – А я думала, что я – Белая женщина.

– Ты была ей, пока не встретила вот этого Богатого Воина. – Клео улыбнулась Наджибу и сказала: – Привет, красавчик.

Дэлия любовно обняла Клео за талию.

– Клео, познакомься с Наджибом. Наджиб – это Клео, моя лучшая подруга, доверенное лицо и иногда большая зануда!

Наджиб протянул руку для пожатия, но Клео не обратила на нее внимания, а вместо этого обняла его и чмокнула в щеку.

– А это – Жером Сен-Тесье, о котором я тебе столько рассказывала, – сухо продолжила Дэлия. – А это – Пэтси Липшиц, мой агент. А это… – Дэлия нахмурилась и беспомощно посмотрела на Клео.

– Это, – сказала Клео, подталкивая вперед упиравшегося негра, – это – Койот.

Дэлия уставилась на высокого чернокожего мужчину, а затем перевела удивленный взгляд на Клео.

– Это не тот самый Койот, который…

– Тот самый, – радостно кивнула Клео. – Ну, как он выглядит? Ничего себе, а?

Дэлия взглянула на Койота попристальнее. Он слегка напоминал виденного ею однажды прощелыгу, однако трудно было поверить, что это тот же самый человек. Он был высоким, стройным, хорошо одетым и красивым. У него был вид дорогого манекенщика.

Дэлия была поражена.

– Мисс Клеопатра, дорогая, вы должны простить меня. Я будто бы побывала по ту сторону времени. Может быть, мне объяснят, что происходит?

Клео ухмыльнулась.

– Ну, пока тебя не было, ко мне явилась Пэтси. Она вообще-то хотела разузнать, куда ты подевалась, а потом мы разговорились, и она вспомнила, что на студии была нужна негритянка для исполнения роли в художественном фильме. Не успела я и глазом моргнуть, как уже подписала контракт с ее агентством.

– Ну? – спросила Дэлия. – Из этого что-нибудь получилось?

– Не-а. – Клео покачала головой. – Они не захотели меня снимать, но выяснилось, что те же продюсеры снимают сериал о преступниках для телевидения Меня направили туда для прослушивания, а Койот был со мной, и в результате его взяли, а меня – нет! Он прошел пробу и получил роль. Как тебе это нравится? Прощай, сутенерская жизнь, и здравствуй, Голливуд, а?

Дэлия… – Жером схватил ее за руку и оттащил в сторону. Как всегда, он был мрачен и задумчив. «Интересно, что я в нем такого нашла», – спросила она себя Он был довольно красив, и никто лучше нее не знал, насколько он талантлив, однако рядом с Наджибом выглядел просто шалопаем. – Нам нужно поговорить, – понизив голос, сказал он. – Прежде чем ты совершишь необдуманный поступок, я хочу, чтобы ты узнала, как я смотрю на… некоторые вещи. – Он огляделся по сторонам. – Нельзя ли нам побыть наедине? Она покачала головой.

– Извини, Жером, все, что ты хочешь сказать, можешь сказать в присутствии Наджиба.

– Ладно, – Жерому явно не понравилась эта идея, но он продолжал. – Я скучал по тебе, черт возьми! Не получив ответа, он опустил глаза, вздохнул и опять посмотрел на нее. – Послушай, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне. Я нашел деньги для фильма в другом месте, и мы могли бы жить и работать вместе. Что ты скажешь? Все будет как раньше.

– Извини, Жером. Как раньше не будет Многое изменилось. Изменилась я сама. Кроме того, я люблю Наджиба.

В его смехе прозвучала жестокая нотка.

– Ты шутишь! Сначала ты уходишь от меня, потому что деньги на фильм дают арабы, а теперь ты не хочешь вернуться ко мне, потому что любишь одного из них? Дэлия, ты что, меня за дурака принимаешь?

– Я так никогда не считала, но все обстоит именно так, как ты сказал. Извини, Жером. Мне правда очень жаль.

– Сука, – прошипел он и повернулся к ней спиной. Засунув руки в карманы, уставился в пространство перед собой.

Пэтси воспользовалась этой возможностью и подскочила к Дэлии.

– Ты молодец, куколка! – прокудахтала она. – Просто молодец! – Она схватила Дэлию за руку и потащила ее прочь от Жерома. – Ты знаешь, это похищение было лучшим рекламным трюком!

Дэлия уставилась не нее. Она не верила своим ушам.

– К твоему сведению, Пэтси, я прошла через настоящий ад! Это нельзя сравнить ни с каким вонючим кино!

– Конечно, конечно, – согласилась Пэтси. – Но при чем тут это? О тебе говорит вся страна. Ты – главная новость. У меня телефон перегрелся – столько сыплется предложений. Болотский из «Парамаунт» предлагает тебе шесть миллионов за один только фильм. Шесть миллионов! Как Брандо или Хэкмену. И, конечно, Жером согласился войти в долю. – Она обернулась к нему. – Не так ли, Жером? – Не дождавшись ответа, она снова затрещала: – Получается двенадцать миллионов – меньше чем за год работы. – Дэлия! – Пэтси уставилась на нее. – Ты что, не слушаешь меня?

Дэлия вздохнула.

– Я подумаю об этом, Пэтси, если решу сниматься, обещаю, что ты будешь моим агентом. Хорошо?

– Дэлия! – Казалось, Пэтси была близка к обмороку. – Что ты хочешь этим сказать? Конечно, ты будешь сниматься. Такие деньги…

– Пэтси, – усталым голосом проговорила Дэлия. – Через несколько дней я стану одной из самых богатых женщин в мире. Несколько миллионов покажутся мне пустяком. А теперь, пожалуйста…

Жером и Пэтси разом заговорили, и она уже ничего не могла понять. Дэлия догнала Наджиба. В эту минуту набежала толпа фотографов, которых кто-то наверняка проинформировал об их приезде. Дэлия взглянула на Наджиба.

Он, казалось, читал ее мысли и, наклонившись к ней для поцелуя, пробормотал:

– Мы можем вернуться в самолет и через сорок пять минут будем уже, в воздухе. А через тринадцать-четырнадцать часов окажемся на яхте…

– …и никто там до нас не доберется. – Она ослепительно улыбнулась. – О-ч-ч-чень интересно.

Смеясь, как дети, они побежали обратно через таможенный контроль к самолету.