Часть 3 БОЛЬШИЕ ХЛОПОТЫ

9 августа (28 июля) 1877 года, за час до полудня.

Югороссия, Константинополь, набережная у дворца Долмабахче,

БПК «Североморск»


Император Александр II, которого народ уже начал называть Освободителем, покидал Константинополь после долгого и скорбного прощания, которое ему устроило христианское население Константинополя и окрестностей. Каждый день толпы народа приходили в собор Святой Софии. Люди шли из Южной Болгарии, из Македонии, шли пешком, шли днем и ночью. Они спешили увидеть того, чьи войска принесли им освобождение, чтобы потом рассказать о нем детям и внукам. Приходили корабли с паломниками из Греции, Кипра и даже из еще охваченных смутой греческих городов южного побережья Анатолии.

Царь-освободитель покидал город, из которого на Русь пришел свет христианства. Впереди траурной процессии телеграфной молнией было отправлено распоряжение нового императора. Любовница Александра II, княгиня Екатерина Долгорукова получила пожизненную пенсию, но жить она со своими детьми должна теперь вне пределов Российской империи.

Ровно в полдень, при большом стечении народа, гроб с телом покойного императора, доставленный от Святой Софии на орудийном лафете, запряженном восьмеркой коней в траурных попонах, был погружен на катер и переправлен на борт большого противолодочного корабля «Североморск». Несмотря на изнуряющую августовскую жару, народу на набережной было столько, что яблоку негде было упасть. Рыдал траурными маршами духовой оркестр, бились на ветру приспущенные андреевские флаги. Вместе с телом бывшего императора на борт «Североморска» поднялся его преемник, царь Александр III, а также адмирал Ларионов.

Впереди был Петербург, где начиналась Большая Дипломатическая Игра. Захваченное в бою надо было защитить и укрепить, а полученные преимущества — реализовать. Вместе с российским императором и главой Югороссии в Санкт-Петербург отправлялись несколько специалистов из ведомства полковника Бережного и приписанный к «Североморску» взвод морской пехоты, по «совокупности дел» поголовно блистающий новенькими георгиевскими крестами, врученными императором Александром III. Не был забыт и их командир, старший лейтенант Синицын, которому император лично повесил на грудь орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия IV степени.

— Так ему потом легче будет разговаривать с будущим тестем, — заметил потом император адмиралу Ларионову. — И кроме того, этот молодой человек мне нравится. Заслужил. Храбр, умен и в решительный момент не мешкает. Быть ему, Виктор Сергеевич, генералом, если, даст бог, доживет. А какие шекспировские страсти, какая горячая любовь. Невеста мила, а жених отважен и умен. Будь у Шекспира такой Ромео, то все кончилось бы благополучно.

— Да и наша Джульетта не похожа на шекспировскую, — пожал плечами адмирал Ларионов, глядя на уходящий вдаль Константинополь. — Впрочем, годков ей столько, сколько было невесте Ромео. Но это в Италии четырнадцатилетняя девица считалась уже невестой на выданье. А Ольге пока рановато думать об этом. Поэтому-то я и взял Игоря с собой. Пусть они побудут в разлуке. Недолгой, но все же… Как сказал кто-то из наших современников: «Не бойтесь расставаний! Разлука уменьшает умеренную любовь и увеличивает сильную, подобно тому, как ветер тушит свечу и раздувает пламя».

— А ведь хорошо сказано, — восхитился император. — Вы, Виктор Сергеевич, как всегда, правы… Похоже, что и вас в свое время коснулась пламенная страсть?

— Было, — лаконично ответил царю адмирал, — когда-нибудь я вам расскажу эту историю… Сейчас что-то нет настроения… Что же касается наших влюбленных, то пусть они потерпят еще годика два, уму-разуму наберутся…

Я вот слышал, что образование у Ольги домашнее, а значит, ей не только надо повзрослеть, но и подучиться, — адмирал усмехнулся. — Великая княгиня Болгарская возится с ней, как со своей младшей сестрой, да и в госпитале ее любят. Добрая она…

— А зачем женщине образование? — удивился Александр III. — Они и без него прекрасно обходятся.

— Эх, Александр Александрович, — усмехнулся адмирал, — вы не знаете, что две самых важных в жизни государства профессии в наше время — медицинская и учительская — почти исключительно женские. Ведь и Еву Господь сотворил последней, с учетом ошибок, допущенных при изготовлении Адама. Если женщина не показывает своего ума, то это не значит, что она глупа, это значит, что она умна вдвойне.

Тем более что все те планы индустриализации России потребуют ликвидации неграмотности по всей стране. Переход от сохи хотя бы к двухлемешному плугу потребует всеобщего начального образования. Учиться, учиться и еще раз учиться — так говаривал известный у нас классик, который здесь готовится к поступлению в гимназию. Чем сложнее мир вокруг, тем большее от людей требуется образование.

— Вот, Виктор Сергеевич, — пробасил император, — как вы ловко свернули на всеобщее образование. Хоть я и понимаю вас — без машин теперь никак, но все же не по душе мне это. Хотя, наверное, придется учиться. Даже мне. Царям многое приходится делать из того, что им не по душе. Но и опасности нигилизма тоже недооценивать не стоит.

— Конечно, нигилизм и терроризм, который выйдет из этого самого нигилизма, не стоит недооценивать, — согласился адмирал Ларионов, — только мы с этим явлением знакомы и знаем, откуда оно взялось. Правда, называлось оно в наше время либерализмом, толерантностью и прочими красивыми словами, а так суть и совсем не изменилась. Порядочного человека образование никогда не испортит, а вот мерзавец — тот, скорее всего, подастся в нигилисты. Ведь ломать — не строить. Кроме того, пока образование является платным товаром для избранных, нигилизм среди этих избранных будет процветать пышным цветом. Берите пример с Пруссии. Канцлер Бисмарк после австро-прусской войны сказал, что ее выиграл прусский учитель. Школа должна не только образовывать, но и воспитывать… Как в армии…

— Вы хотите переделать моих генералов в учителей? — саркастически спросил император. — Только это уже было… Помните, как у Грибоедова:

Фельдфебеля в Вольтеры дам,

Он в три шеренги вас построит,

А пикнете, так мигом успокоит…

— Нет, я имел в виду совсем другое, — ответил адмирал Ларионов. — Учить наукам детей в школах и гимназиях надо преподавателям, хорошо знающим свой предмет. Но кроме них неплохо бы, чтобы существовал предмет, который назывался «Первоначальная военная подготовка». Нет, это не гимнастика, которую сейчас преподают в некоторых школах. Тут нужна не только тренировка для тела, хотя и она не помешает. Нужна закалка духа, умение подчиняться и сдерживать свои эмоции и желания. И вот здесь очень пригодились бы бывшие офицеры, вышедшие в отставку по возрасту или ранению. Пусть они своим поведением подадут личный пример юношеству. Поверьте мне, те юноши, которые научатся любить свою Родину, гордиться ею и уметь ее защищать, уже никогда не подадутся в нигилисты.

— Возможно, Виктор Сергеевич, что вы правы, — задумчиво проговорил император, глядя вдаль. — Этот вопрос важен и неизбежен, и стоит его как следует обдумать…

Адмирал Ларионов немного помолчал, а потом сказал:

— В общем, Александр Александрович, берите за основу прусскую систему образования, которую впоследствии превратили в советскую систему. Не прогадаете. Она как раз заточена под быстро растущее государство. Именно она помогла нам создать систему образования, которую считали в свое время лучшей в мире. Работа гигантская, но без нее у России не будет ни нормальной промышленности, ни армии, ни флота, ни даже нормальной деревни. Без нее нас просто сомнут — не поможет никакой Континентальный Альянс. Иначе опять кому-то придется за десять лет пытаться пробежать столетний путь. А учительский корпус мы вам обучим, тем более что и в Югороссии и в Болгарии проблемы схожие.

Император щелкнул крышкой часов.

— Да, Виктор Сергеевич, вы меня убедили. Буду думать о сказанном вами. Но хоть и занятно было с вами поговорить, а время обеденное. Ведите на камбуз, будем снимать пробу.


9 августа (28 июля) 1877 года, два часа пополудни.

Югороссия, Константинополь, дворец Долмабахче

Рафаэль Семмс, адмирал флота Конфедеративных Штатов Америки


После того как меня вынудили участвовать в пьянке с президентом Грантом и его прихлебателями, югоросский канцлер Александр Тамбовцев распорядился выделить мне во дворце Долмабахче рядом с апартаментами президента Дэвиса и генерала Форреста гостевую комнату и перенести туда практически все мои вещи. До меня тут жил какой-то британский советник султана, так что обставлено все было в соответствии со вкусами истинного джентльмена.

Придя на новое место жительства, я обнаружил там большую часть своего гардероба и, между прочим, белую парадную адмиральскую форму — чистую, выглаженную и, как положено, накрахмаленную. Она висела на своем месте в шкафу.

Судя по всему, моим переездом занимались люди из югоросского Кей-Джи-Би, поскольку на старом месте в живописном беспорядке были оставлены кое-какие мои старые вещи — так, чтобы для посторонних создавалось впечатление, что я все еще там живу. Большие хитрецы, и не этому алкоголику Гранту их раскусить.

Вот так было и сегодня, когда я вернулся из их правительственной столовой, которая, между прочим, не уступит лучшим ресторанам Нового Орлеана. По крайней мере, у нас на Юге вас не обслуживают высокие и стройные девицы с ногами, начинающимися прямо от шеи, вежливые и соблазнительные, как гурии в мусульманском раю. Надо будет подсказать идею какому-нибудь ресторатору, конечно за соответствующий процент — отбоя от клиентов не будет. Красивых девок на Юге у нас много, но правильно их использовать мы, кажется, не умеем. Даже я, старый конь, при виде местного персонала начинаю испытывать нездоровое возбуждение.

Так вот, вскоре после того, как я вернулся к себе из этого гибрида ресторана и балета, в дверь постучали.

— Войдите! — я привстал с кресла с еще не раскуренной сигарой.

Дверь открылась, и бесшумно появился мой добрый гений — югоросский канцлер Тамбовцев.

— Здравствуй, Рафаэль, — сказал он, снимая шляпу. — Как тебе сегодняшний обед?

Мы с ним как-то незаметно перешли на неформальный стиль общения. Югороссы называют это «быть без галстуков». Александр как-то рассказал мне, что в русском есть разница между «ты» и «вы». Но зато для нас, южан или янки, важен вопрос — обращаешься ли ты к человеку по фамилии с указанием титула (мистер X, адмирал Y, президент Z) или по имени в частной беседе. У русских, правда, тоже обращение по фамилии считается официальным.

— Рад тебя видеть, Александр! — сказал я, указывая на соседнее кресло. — Обед, как всегда, бесподобен, как и те красавицы, которые его приносят. Где вы их только находите?

— Стоит лишь внимательно посмотреть по сторонам, — хитро улыбаясь, сказал он мне, садясь в кресло и ставя на колени свой неизменный портфель. — Рафаэль, это же земля Древней Эллады! Кстати, после такого обеда не хочешь ли ты попробовать настоящий армянский коньяк?

— Уже пробовал, — ответил я, предвкушая. — Угощали, оценил, но не откажусь еще от рюмочки.

Канцлер достал из портфеля бутылку, две пузатые рюмки и налил нам примерно на один палец. Я уже понял, что он пришел не просто так поболтать за обед и красивых девок — этот человек ничего не делает «просто так». И не ошибся.

После первого тоста — который ни он, ни я не выпили до дна: такой напиток можно только смаковать маленькими глоточками, — он улыбнулся и сказал:

— Рафаэль, а не хочешь ли ты съездить со мной в испанское посольство? Мне надо встретиться по одному делу с послом, и я ему дал понять, что приведу с собой тебя.

— И какое же это дело? — поинтересовался я, отставляя рюмку.

Александр хитро улыбнулся.

— Видишь ли, Рафаэль, Испания просит нас о содействии в возвращении Гибралтара. Мы не против, но с парой условий. Одно из них — Гибралтар переходит под юрисдикцию Испании, но мы получаем там, или в другом месте, порт для пассажирских лайнеров, он же военно-морская база. Но у нас есть и второе условие, которое заинтересует лично тебя, президента Девиса и всех патриотов КША.

— Какое же? — заинтриговано спросил я, не понимая, какая связь может быть между Испанией и возрождением нашего милого Юга.

Югоросский канцлер побарабанил пальцами по полированной поверхности столика.

— Мы хотим взять в долгосрочную аренду бухту Гуантанамо на юго-востоке Кубы. Официально — для создания там курорта и яхт-клуба. На самом же деле — для того, чтобы начать выполнять наш договор с КША. Возить ваших молодых джентльменов на обучение в Константинополь будет крайне далеко, сложно и накладно. А в случае с Кубой им надо будет лишь пересечь пролив. Но, — он поднял вверх палец, — тут имеется одна загвоздка. Если аренда будет оформлена на Югороссию, то в Вашингтоне даже ваша Бабушка Хейз (такое прозвище было у нынешнего президента САСШ) что-нибудь да заподозрит и завопит, будто под ее зад сунули ежа. А вот если арендатором официально будешь ты, как частное лицо, то в крайнем случае подумают, что ты просто сошел с ума.

— Да, кому нужен яхт-клуб на Кубе, причем так далеко от наших берегов? — удивился я. — Хотя чудаков среди нас, южан, вполне хватает. Может, никто ничего и не заподозрит.

— Вот-вот, — кивнул Александр, — при этом в секретном дополнительном протоколе будут еще три пункта. Во-первых, у тебя будет полное право как передать договор об аренде третьим лицам или структурам, так и разрешить использование курорта другой организации. А также будет разрешена любая деятельность, не нацеленная на отчуждение Кубы от Испании. Со своей стороны, мы гарантируем сохранение Кубы за Испанией, что для них тоже немаловажно, ведь, кроме Кубы и Пуэрто-Рико, они потеряли все колонии в Америке.

И только тут до меня начало доходить, и я спросил:

— И эта бухта и прилегающие территории станут центром для подготовки новой армии, а также создания нового флота Конфедерации?

Да, крепкая штука этот армянский коньяк!

— Вот именно, Рафаэль, — подтвердил югоросский канцлер. — Как видишь, мы уже начали исполнять наш договор. Будь готов через два часа.

Через два часа, одетый в ту самую многострадальную белую парадную форму, я подошел к одной из боковых дверей дворца, где меня уже ждал Александр.

Увидев мою форму, он сказал:

— Рафаэль, визит неформальный, и лучше бы тебе было надеть партикулярное платье… Но так тоже неплохо.

Югоросский канцлер позвонил кому-то по штуке, называемой телефон, и мне вынесли неприметный серый плащ, полностью скрывший мою форму от посторонних глаз. После чего мы вышли из дворца и сразу же уселись в ждавшую нас русскую самодвижущуюся коляску.

Через пять минут мы уже находились в здании испанского посольства, где Сервандо Руис-Гомес и Гонсалес-Льяно, новоназначенный посол его величества Альфонсо XII, короля Испании, лично встретил нас и провел в небольшую, но весьма пышно обставленную комнату на втором этаже резиденции испанского дипломата.

— Это мой личный кабинет, господа, — сказал посол, — я распорядился, чтобы нас здесь никто не тревожил. Позвольте мне налить вам по стаканчику хереса — это от моего собственного поставщика, вы такого еще не пробовали.

Хереса пришлось пить больше, чем коньяка, но напиток и в самом деле был восхитителен. И после тостов за русского императора, за испанского короля, за прекрасных дам, за всех присутствующих и после того, как нас угостили бесподобными кубинскими сигарами, причем, к моему удивлению, Александр отказался от предложенной ему «гаваны», мы наконец перешли к делу.

— Сеньор Тамбовцев, вы, наверное, поняли, о чем я собираюсь вас просить? — спросил испанский посол.

— Думаю, что о Гибралтаре, сеньор Руис-Гомес и Гонсалес-Льянос, — кивнул канцлер Югороссии.

— Вы не ошиблись, — вздохнул испанец. — Именно о Гибралтаре — этой крепости, захваченной проклятыми англичанами в начале прошлого века и до сих пор пребывающей под их властью.

— Господин посол, — вежливо, как истинный джентльмен, ответил мистер Тамбовцев, — Югороссия заинтересована в самом тесном сотрудничестве с Испанским королевством. И там, где можно восстановить справедливость, мы, конечно, будем учитывать интересы наших испанских друзей. Все испанское, несомненно, должно принадлежать Испании.

— Господин канцлер, а как Испания может выразить вам свою благодарность?

— Господин посол, у меня всего лишь две просьбы, — ответил югоросский канцлер. — Во-первых, официально Югороссия заинтересована в долгосрочной аренде порта в районе Гибралтарского пролива. Это может быть сам Гибралтар или любой другой порт — такой, как, например, Рота, где мы смогли бы построить как пассажирский порт, так и военную базу. В договоре мы укажем, что наша база будет гарантией прав Испании на вечное владение Гибралтаром. Объект официально останется частью испанской территории. Более того, если Испания построит туда железную дорогу, мы готовы участвовать в финансировании и постройке такого проекта — даже если эта дорога будет обслуживать и какие-либо другие испанские порты.

— Хорошо, сеньор, — кивнул испанский посол, — я доведу это предложение до сведения его превосходительства Мануэля Силвелы и Ле Вьеллёз, министра иностранных дел Испанского королевства. Со своей стороны хочу добавить, что, действительно, присутствие югоросской базы в той части Испании может умерить аппетиты других держав в отношении Гибралтарского пролива. Надеюсь, что Югороссия согласится с тем, что и африканский берег пролива — неотъемлемая территория Испании.

— Мы готовы согласиться с подобной формулировкой, господин посол, — утвердительно сказал мистер Тамбовцев.

Сеньор Сервандо Руис-Гомес и Гонсалес-Льянос покивал головой и спросил:

— Сеньор канцлер, вы упомянули о том, что у вас есть и вторая просьба?

— Да, сеньор посол, — кивнул канцлер Югороссии. — Мы заинтересованы в неофициальной аренде бухты Гуантанамо на юго-востоке Кубы. Мы не просим в аренду сам город Гуантанамо, а всего лишь близлежащую бухту с тем же названием и землю вокруг нее. Официальным арендатором будет сеньор адмирал, но с правом передачи аренды или субаренды другими лицами и структурами. Такими, например, как Югороссия. Со своей стороны мы гарантируем, что наша деятельность на арендованной территории не будет направлена во вред испанскому королевству.

— Я вас понял, сеньор, — ответил посол, — но зачем вам это забытое Господом место? Там же ничего нет, только плантации табака, да и то не самого лучшего.

— Сеньор посол, — улыбнулся югоросский канцлер, — сеньор адмирал хотел бы там устроить яхт-клуб и курорт для состоятельных людей. Место, где настоящие джентльмены смогут проводить время вдали от жен и детей. Солнце, море, красивые девушки…

Испанский посол задумался.

— Сеньор канцлер, мне необходимо будет довести и этот вопрос до его превосходительства, но позвольте одно небольшое уточнение. Будет ли это означать, что Югороссия будет рассматривать и Кубу как неотъемлемую часть Испании?

— Да, господин посол, — кивнул мистер Тамбовцев, — я уже сказал, что вы можете исходить именно из этого. Если у вас возникнут проблемы с Кубой, то наши люди вполне смогут провести с этими проблемами конфиденциальные беседы и убедить их не делать глупостей. Можете считать эту аренду нашим гарантийным письмом.

Испанец прижал руки к груди:

— Тогда, господа, я немедленно передам эту информацию в Мадрид и дам вам знать, как только получу инструкции от его превосходительства.

Югоросский канцлер встал.

— Сеньор посол, в таком случае позвольте откланяться, и надеюсь вас увидеть в ближайшие два-три дня. И постарайтесь сохранить наше второе дело в тайне. Для всех нас будет очень нехорошо, если это условие где-то выплывет.

— Я понимаю, — поежился испанец, — и со своей стороны обязуюсь приложить все усилия, чтобы этого не произошло…


10 августа (29 июля) 1877 года, утро.

Одесса, городской вокзал. Царский поезд

Император Александр III, контр-адмирал Ларионов

и уполномоченный Российского общества Красного Креста

князь Михаил Иванович Хилков


Князь Хилков был озадачен приглашением в вагон нового императора России, следующего в Петербург с печальной миссией. Нет, Михаил Иванович как человек, окончивший Пажеский корпус и принадлежащий к высшему свету, был хорошо знаком не только с покойным императором, но и со многими членами царской фамилии. Он хорошо знал и великого князя Александра Александровича, и его супругу Марию Федоровну. Она, кстати, была попечителем санитарного поезда, на котором князь Хилков исколесил всю Болгарию и Румынию, развозя по госпиталям раненых и больных русских солдат и офицеров.

Но став самодержцем, он мог перестать быть тем самым простым и любезным в общении цесаревичем. По счастью, так не произошло.

Император находился в вагоне не один. С ним рядом сидел знаменитый адмирал Ларионов, глава Югороссии, о котором люди рассказывали разные невероятные истории, больше смахивающие на небылицы. Но этот человек в своей простой светло-кремовой рубашке без галстука, с адмиральскими погонами, на которых вместо орлов были звезды, не был похож на грозного флотоводца, чье воинство с легкостью истребляло эскадры британских и турецких броненосцев и шутя захватывало столицы империй.

— Доброе утро, Михаил Иванович, — поприветствовал адмирал Ларионов князя Хилкова, после того как тот почтительно поклонился императору. — Я знаком с вами заочно и должен сказать честно, восхищаюсь вашей работой в Министерстве путей сообщения. Ведь вы уже успели поработать на Курско-Киевской и Московско-Рязанской дороге…

Князь Хилков был удивлен и польщен тем, что глава Югороссии так досконально знал его биографию. А адмирал Ларионов продолжил начатый разговор и в очередной раз удивил князя:

— Михаил Иванович, — сказал глава Югороссии, — я слышал, что в молодости вам довелось поработать в САСШ на строительстве Трансатлантической железной дороги, причем начинали вы свою трудовую деятельность простым рабочим, а закончили заведующим службой подвижного состава и тяги. Наверное, в Российской империи сейчас нет такого служащего Министерства путей сообщения, который лучше вас знал бы, как организовать строительство железных дорог в такой огромной стране, как Россия.

Князь даже опешил, услышав эти слова. А тот, загадочно улыбаясь, продолжал хитро поглядывать на Хилкова.

— Простите, Виктор Сергеевич, — князь, наконец, вспомнил имя и отчество адмирала, — не скрою, я весьма удивлен как вашей информацией о моей скромной персоне, так и вашей идеей об организации строительства железнодорожных магистралей в нашем государстве. Насколько я знаю, в последние годы были построены такие железные дороги, как Москва-Курск, Москва-Воронеж, Москва-Нижний Новгород. Новые линии были проложены в морские порты на Балтийском и Черном море — в Одессу, Ригу, Либаву. Этого разве мало?

— Мало, ничтожно мало, князь, — вмешался в разговор император Александр III, — сейчас по железной дороге невозможно добраться до очень важных, но отдаленных территорий нашей огромной империи. Особенно это касается территорий за Уралом и в Туркестане.

Царь взял с вагонной полки свернутую в рулон карту Российской империи и развернул ее на вагонном столике.

— Вот, посмотрите, — сказал он, положив огромную ладонь на карту. — Сибирь, Дальний Восток — до наших портов добираться посуху долго и опасно. Без железной дороги, которая соединит европейскую и азиатскую части Российской империи, нам никак не обойтись. Можно сказать, что это вопрос жизни и смерти.

Поэтому, князь, своим именным указом от сегодняшнего числа я создаю новое министерство — Железнодорожного строительства, которое на регулярной основе займется проектированием и строительством железнодорожных магистралей. Мы не имеем права отдавать этот важнейший вопрос на произвол частного капитала, а уж тем более иностранного. И именно вам, князь, я хочу предложить возглавить это новое и очень важное министерство…

Пока князь Хилков приходил в себя после такого неожиданного предложения, император, посмотрев на продолжавшего хитро улыбаться адмирала, еще раз любовно провел ладонью по карте и потом, взяв со стола карандаш, стал им, словно указкой, водить, показывая трассы будущих магистралей.

— Самое главное для нас, князь, — сказал он, — это построить Транссибирскую магистраль. Ее протяженность — шесть тысяч верст, и она соединит Москву и Владивосток, пройдя через всю Сибирь и Дальний Восток. По мере строительства от нее будут отходить ветки в Туркестан, Среднюю Азию.

Помимо этой магистрали необходимо строить железные дороги, скажем так, промышленного значения. Магистрали должны связать крупные европейские города империи с промышленными районами: Донбассом, Криворожьем, Уралом. По Закавказской железной дороге Баку-Тифлис-Батуми будет перевозиться нефть в черноморские порты и в Югороссию…

Князь Хилков зачарованно слушал императора. А тот, войдя в раж, продолжал:

— Поймите, князь, железные дороги — это кровеносные сосуды, которые пронизывают все тело империи и несут жизнь. Будущие станции должны стать центрами цивилизации в забытых богом районах нашей страны. В них будут построены рудники, заводы и фабрики. Там образуются новые промышленные районы, появятся школы, больницы, университеты. Вы понимаете, князь, как важно то, что я хочу вам поручить?

Князь, наконец обретший способность говорить, стал благодарить императора за оказанное ему высокое доверие и честь.

А адмирал, согнав улыбку с лица, добавил:

— Михаил Иванович, я тоже хочу поздравить вас с новым назначением и сказать, что должность у вас будет хлопотливая, а работы, как говорят у нас, выше крыши.

Вы настоящий профессионал и прекрасно понимаете, что строить железную дорогу — это значит своими силами изготовить нужное количество рельсов, станционного оборудования, проложить сотни мостов через реки, мелкие — безымянные, и такие огромные, как Обь и Иртыш, соорудить тоннели вокруг Байкала — словом, провести грандиозную работу с рабочими, которые лишь вчера были крестьянами и не слышали ни разу паровозного гудка… Все это — самый настоящий подвиг, по сравнению с которым строительство Трансатлантической дороги в САСШ — обычная рутинная работа.

— Как говорил великий Суворов, — ответил Ларионову неожиданно повеселевший князь Хилков, — «Мы — русские! С нами Бог! Нам все по плечу!»

— Похвально, — пробасил император. — Михаил Иванович, я рад, что не ошибся в вас. И еще прошу вас запомнить: я верю вам и буду внимательно наблюдать за работой вашего министерства. Если вам нужна будет поддержка — вы всегда найдете ее у меня.

— А я хочу добавить от имени руководства Югороссии, — сказал адмирал Ларионов, — что вам, Михаил Иванович, надо будет встретиться с нашими специалистами, которые готовы поделиться информацией о новых методах строительства дальних магистралей. Поверьте, им есть, что вам рассказать… Да и с помощью наших карт можно будет найти наиболее оптимальные маршруты для строительства новых железных дорог. Я думаю, вам стоит как можно скорее отправиться в Константинополь и обратиться к нашему канцлеру Александру Тамбовцеву. Время не ждет.

Адмирал опять хитро улыбнулся и посмотрел на императора. Тот неожиданно для князя подмигнул адмиралу. Хилков понял, что они знают что-то, что неизвестно ему. Причем то, что касается именно его. Вот только что именно?..


10 августа (29 июля) 1877 года, утро.

Одесса, городской вокзал. Царский поезд

Император Александр III, контр-адмирал Ларионов

и вице-адмирал Андрей Александрович Попов


Едва князь Хилков покинул императорский вагон, как в салон вошел следующий визитер, приглашенный к новому императору России. Не оставляя на потом важнейшие начинания, Александр III стремительно брал вожжи в свои руки. Многое нужно было сделать еще вчера.

Одним из важнейших искусств, которое должно было превратить Россию в по-настоящему великую морскую державу, было кораблестроение. С этой целью в Одессу был вызван вице-адмирал Андрей Александрович Попов, лучший русский кораблестроитель второй половины XIX века, автор проекта броненосца «Петр Великий», который сыграл в военном судостроении столь же эпохальную роль, как и британский линкор «Дредноут» и первая американская атомная подводная лодка «Наутилус» после него.

— Здравствуйте, Андрей Александрович, — первым поприветствовал вошедшего адмирала император и указал на стоящего в глубине вагона человека в незнакомой, но несомненно морской форме: — Знакомьтесь, контр-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов. В настоящее время он в некотором роде коллега, исполнивший вековечную мечту России и утвердивший в Черноморских проливах Андреевский флаг.

— Здравствуйте, ваше императорское величество. С господином Ларионовым я уже заочно знаком по нашим газетам, рассказывающим о его героических делах. — Попов замялся: — Но, ваше величество, разве Югороссия — это Россия?

Император Александр III и адмирал Ларионов переглянулись, потом российский самодержец погладил свой, в отличие от известных портретов, гладко выбритый подбородок и сказал:

— Андрей Александрович, то, что я вам сейчас скажу, должно остаться между нами. Для всех иностранных держав Югороссия в настоящий момент не является Россией, что автоматически снимает с нас немалое количество дипломатических и юридических проблем. Уж слишком много ненужных бумаг подписали мой покойный папа и канцлер Горчаков, желая задобрить старушку Европу. Кроме того, разгребать оставшийся от турок тлеющий костер на Балканах удобней людям, напрямую не связанным с Петербургом, но тем не менее являющимся русскими по духу и крови.

Да и слишком много еще предстоит сделать и в самой России, для того чтобы ее объединение с Югороссией не вызвало в стране ненужных волнений. Пока наша раздельность устраивает обе стороны. Но могу вас заверить, что наше внутреннее единство не может подлежать никакому сомнению.

И вам, Андрей Александрович, тоже предстоит внести свой вклад в те изменения в нашей империи, которые позволят ей взять у Югороссии все наилучшее и обрести мощь, какой еще не знало ни одно государство в мире.

— Андрей Александрович, речь пойдет о постройке флота, — коротко заметил адмирал Ларионов, когда российский император замолчал, уступая ему инициативу. — В первую очередь строить надо торговые и рыболовные суда с возможностью их превращения во вспомогательные крейсера и патрульные корабли. И лишь потом заняться регулярным военным флотом.

Дело в том, что Британия как главная морская держава мира нами уже повержена, и сейчас идет речь об использовании ранее принадлежавших ей морских торговых путей и прокладке новых. Кроме того, для постройки серьезного броненосного военного флота необходимо создать мощную судостроительную промышленность, которая сейчас в Российской империи просто отсутствует. Поэтому мы с его величеством пришли к тому, что надо будет начинать с малого, постепенно увеличивая масштабы работ.

— О постройке каких торговых судов идет речь? — заинтересованно спросил адмирал Попов.

Адмирал Ларионов усмехнулся:

— Боюсь вас шокировать, Андрей Александрович, но корабли, которые вам придется строить, превосходят всякое воображение. — Он взял со стола лист бумаги и начал зачитывать: — Скоростной грузопассажирский лайнер, стандартное водоизмещение пять тысяч тонн, полное — восемь тысяч тонн. Наибольшие измерения — семьдесят шесть саженей на восемь с половиной, размерения по КВЛ — семьдесят одна сажень на восемь. Силовая установка паротурбинная, трех-четырехвальная, общей мощностью в сто тысяч лошадиных сил. Экономическая скорость — восемнадцать узлов, крейсерская — двадцать четыре узла, полная скорость — тридцать узлов. Требуется дальность плавания без дополнительной бункеровки в десять тысяч миль и полезная нагрузка в тысячу тонн груза и четыреста пассажиров первого-второго класса.

Адмирал Попов и в самом деле был шокирован, хотя и пытался это скрывать.

— Постройка корабля в восемь тысяч тонн полного водоизмещения не представляет какой-либо особой технической проблемы, вопрос только во времени и материалах. Но ради всего святого, какая, вы сказали, должна быть у него полная скорость — тридцать узлов? И что это такое — паротурбинная силовая установка?

— Андрей Александрович, — спросил адмирал Ларионов, — вы о паровых турбинах раньше что-нибудь слышали?

— Вроде было что-то у Гиерона Александрийского, — ответил адмирал Попов, — но это же была игрушка такая…

— Когда окажетесь в Константинополе, — неожиданно вмешался в разговор император, — обязательно побывайте на «Адмирале Ушакове». Этот боевой корабль имеет полное водоизмещение в восемь тысяч тонн, и на нем как раз и установлены две таких «игрушки», мощностью по пятьдесят тысяч лошадиных сил каждая, что позволяет ему развивать тридцать узлов. Это я вам говорю как человек, лично побывавший на эскадре адмирала Ларионова и видевший все своими глазами.

— Уважаемый Андрей Александрович, — снова вступил в разговор адмирал Ларионов, — турбины, установленные на «Адмирале Ушакове», очень далеко ушли от игрушки Гиерона, хотя и используют тот же принцип работы. Отсутствие преобразования возвратно-поступательного движения поршня во вращение вала через кривошипно-шатунный механизм резко увеличивает КПД турбин, по сравнению с паровыми машинами. Мы понимаем, что задача по копированию корабля с паротурбинной машиной, стоящая перед вами, пока неразрешима, но со временем… Тем более если за это возьмется такой энергичный человек, как вы.

— Мы надеемся на вас, — сказал император. — Каждый из нас несет свою ношу, несите же и вы свою. В Константинополе вам окажут всю возможную помощь и содействие. Но такие корабли, быстрые и вместительные, способные проходить Суэцким каналом, нам крайне нужны.

— И прошу учесть, — добавил адмирал Ларионов, — паротурбинная установка есть техническое достижение сама по себе. Ее можно использовать не только на кораблях, но и на берегу, для производства электричества в промышленных масштабах. А то, что электричество крайне необходимо, вы тоже скоро увидите.

Но это еще не все. Кроме турбин, в Константинополе вы получите чертежи самой совершенной из возможных паровых машин — компаунд машины тройного расширения. Торговые суда, которые будут оснащены такой машиной, должны будут иметь меньшую скорость, но зато большее водоизмещение и грузоподъемность. Скажем, десять тысяч тонн стандартного и двадцать тысяч тонн полного водоизмещения, при шестнадцати узлах полной и десяти узлах экономичной скорости. Требование к их безбункеровочной дальности составляет те же десять тысяч миль. Эти корабли предназначены для массовой перевозки несрочных грузов.

— Интересно, — пробормотал Попов, — и на каких же маршрутах вы собираетесь использовать сии скоростные и вместительные суда?

На вопрос ответил сам Александр III:

— Андрей Александрович, в основном наши планы связаны с южными морями. Поэтому считайте, что ходить наш торговый флот будет в основном из Одессы в направлении Нового Орлеана и Гаваны в Северной Америке, Сан-Пауло и устья Ла-Платы в Южной Америке и Кейптауна в Африке. Кроме того, через Суэцкий канал мы планируем установить регулярное сообщение с Индией, Китаем и нашими владениями на Дальнем Востоке.

Из Владивостока рейсы могут быть на Гавайи и дальше, в сторону Америки на Сан-Франциско. Торговых судов нашему Доброфлоту понадобится не просто много, а очень много. Это десятки судов разных типов, не считая тех, что предназначены для промысла морского зверя и рыбной ловли. Но о них потом будет особый разговор.

Мы тут с Виктором Сергеевичем посоветовались и решили, что поскольку прототипом нашего быстроходного лайнера является военный крейсер, то с самого начала каждый четвертый или пятый корабль такого типа будет нести артиллерийское и минное вооружение для поддержания порядка и безопасных условий плавания на коммуникациях.

Привыкайте, господин адмирал — Россия выходит в Мировой океан всерьез и навсегда. И без этого нам никак не обойтись. Не сумеем сами подобрать британское наследство — найдутся желающие и тут же его прикарманят. Взять, например, ту же Германию. Кайзеру Вильгельму уже захотелось колоний, а это уже сигнал всем нам.

— Ваше величество, — спросил адмирал Попов, — могу ли я рассчитывать на Николаевскую верфь?

— Для выполнения этой работы вы можете использовать любые казенные заводы империи, если только они не заняты другими, не менее важными заказами, — ответил император и, неожиданно задумавшись, повернулся к адмиралу Ларионову: — Как же быть, Виктор Сергеевич, ведь кроме флота у нас есть и железные дороги, да еще и перевооружение армии. Как бы не получилось так, что мы просто надорвемся, не выполнив ни одной из поставленных задач.

Адмирал Ларионов ответил:

— Для устранения неразберихи Российской империи лучше всего обзавестись Госпланом, а также единым экономико-хозяйственным планом, где на определенное время — скажем, на пять лет — расписать все стоящие перед страной задачи. Ну, и заодно предусмотреть ведомство, которое будет расследовать случаи казнокрадства и разгильдяйства на казенных предприятиях. Без этого никак.

— Пятилетние планы, — задумался император, — помнится, я читал, что эта идея вышла у вас не очень удачной.

— А я и не предлагаю планировать на пять лет вперед производство дамского нижнего белья и модных мужских штанов, — ответил адмирал Ларионов, и император невольно усмехнулся. — Любую идею можно довести до абсурда. Под планирование должны попасть поставки для армии и флота, большая судостроительная и такая же железнодорожная программы. То есть это должны быть проекты общегосударственного значения, потребность которых в чугуне, стали, меди, бронзе исчисляется миллионами пудов, в рабочей силе в десятки тысяч человек, для которых, возможно, придется переоснащать старые и строить новые верфи, заводы и фабрики… А дамское белье пусть идет сверх плана.

— Вот видите, какой масштаб, — император снова повернулся к Попову, — нам придется обзавестись еще и Госпланом. Но если ничего не делать, то будет еще хуже. Вы, Андрей Александрович, пока езжайте в Константинополь, составьте там свой первый проект. И чем скорее, тем лучше. Как будет готово, сразу же прошу ко мне на доклад. Виктор Сергеевич гарантирует вам всяческое содействие.

— Вот, — адмирал Ларионов протянул адмиралу Попову запечатанный конверт, — это мое письмо государственному канцлеру Югороссии Александру Васильевичу Тамбовцеву и моему начальнику штаба и заместителю капитану 1-го ранга Сергею Петровичу Иванцову. Они вам все организуют. Крейсер «Североморск» на рейде Одессы, он сразу же по вашем прибытии на борт отправится в Константинополь.

— Ну, с богом, Андрей Александрович! — подвел итог император, посмотрев на часы. — А сейчас не обессудьте, аудиенция закончена, через пять минут наш поезд отправляется.


10 августа (29 июля) 1877 года. Константинополь

Джон Девой, председатель «Гэльского клана» (Clan na Gael)


Злодейское убийство русского императора заставило югороссов поначалу отложить все назначенные встречи. Я уже стал было опасаться, что зря приехал в Константинополь. Но югоросский канцлер Александр Тамбовцев принял меня неделю назад и сказал, чтобы я не сомневался — Югороссия сейчас больше чем когда-либо заинтересована в свободной Ирландии. Но люди, с которыми мне предстоит встретиться, такие как полковник Бережной, в данный момент отсутствуют. Дело в том, что за убийством русского царя, скорее всего, стоит Соединенное королевство. А это, в свою очередь, позволяет Российской империи занять более недвусмысленную позицию в отношении свободной Ирландии.

Между тем мой старый друг Оливер по секрету сообщил мне, что Югороссия признала Конфедерацию, и что Конфедерация, в свою очередь, готова признать независимую Ирландию сразу же после ее провозглашения. И что, как мы и договаривались, соединения Конфедерации примут участие в борьбе за нашу независимость.

Кроме того, Оливер рассказал мне о своих впечатлениях от тренировок Национальной гвардии Югороссии, на которых он побывал по приглашению местного командования. После чего я тоже выразил страстное желание посмотреть на это своими глазами. В ответ на что майор Семмс познакомил меня с югоросским капитаном Рагуленко, и мы договорились, что такая возможность у меня появится после моей беседы с его командованием.

О, этот Рагуленко, судя по любви к выпивке и способности при этом быть трезвым, вполне мог бы быть настоящим ирландцем. Засиделись мы с ним тогда сильно за полночь, и именно тогда я понял, насколько мы, русские и ирландцы, близки.

И вот, наконец, сегодня я получил известие о том, что меня примет сам полковник Бережной, главнокомандующий сухопутными войсками и разведкой Югороссии, а фактически негласный вице-президент этой молодой, но очень могущественной страны.

Полковник оказался сорокалетним, гладко выбритым мужчиной с короткой стрижкой и жестким взглядом профессионального солдата.

— Мистер Девой, — сказал он мне, — простите, что принимаю вас только сейчас. Последнюю неделю мне пришлось заниматься координацией проведения следственных действий, связанных с убийством российского императора Александра Второго, и дел при этом, увы, было невпроворот.

— Полковник, я очень благодарен, что вы нашли возможность принять меня в это непростое для вас время, — ответил я. — Думаю, что несколько дней в наших делах ничего не решают. Ирландия ждала свою свободу значительно дольше.

— Полноте, мистер Девой, — сказал мне полковник, — русские с большой симпатией относятся к ирландцам и к их борьбе за независимость. Мы надеемся, что Ирландия станет верным другом и союзником Югороссии и Российской империи, и мы готовы оказать вашему народу любую посильную помощь в деле обретения свободы.

— Полковник, — кивнул я, — смею вас заверить, что ирландцы, в отличие от англичан, умеют ценить дружбу. Если Ирландия станет независимой, то мы будем готовы всемерно поддержать Югороссию и Россию. Например, мы можем отдать России территорию под военные базы и торговые фактории в одном или нескольких портах. Кроме того, у нас и сейчас лучшие верфи в Соединенном королевстве, и они будут к вашим услугам. У нас в стране есть уголь, железо, медь…

Полковник Бережной с интересом посмотрел на меня, а потом сказал:

— Мистер Девой, я полагаю, что наше политическое руководство не преминет обсудить с вами эти и другие вопросы, а также полагаю, что мы найдем по ним взаимопонимание, причем таким образом, что это будет выгодно и Югороссии, и Ирландии.

Должен сказать, что и я об этом подумал, хоть вслух ничего не сказал. Ведь даже простое присутствие хотя бы одной русской или югоросской базы кроме вооруженной гарантии нашей независимости обернется еще прибылью для местных предпринимателей, которые будут ее обслуживать. А если к тому же Ирландия станет и одним из центров русской торговли, или если русские разместят свои заказы на верфях и заводах, то это поможет нашему молодому государству пережить разрыв с Англией и даже увеличить свое благосостояние. Но приступим к делу.

— Полковник, — сказал я, — а теперь я бы хотел ознакомить вас с моими соображениями по созданию Ирландской Республиканской армии.

Полковник Бережной снова пристально посмотрел на меня:

— Мистер Девой, у меня лишь одна небольшая просьба. Скажите, не могли бы мы назвать эту армию Ирландскими Королевскими Стрелками?

— Полковник, а почему именно королевскими? — удивился я.

— Видите ли, мистер Девой, — ответил мне полковник, — Югороссия заключила самый тесный союз с Российской империей. И для императора Александра Третьего будет весьма сложно поддержать новоявленную республику против древней европейской монархии. Ведь и в России есть определенные силы — финансируемые, кстати, в том числе и Британской империей, которые желают свергнуть самодержавие.

Позиция России заключается в том, что мы против революций — мы за восстановление справедливости, освобождение или помощь в освобождении народам, которые находятся под игом чужеродного правительства. Чуть позже эту позицию вам разъяснит канцлер Тамбовцев, а я, увы, не дипломат, а всего лишь солдат.

Но именно по этой причине Российская империя не смогла официально поддержать американских колонистов сто лет назад. И вы должны помнить, что случилось с королем Франции, все-таки оказавшим Вашингтону свою поддержку. Если я не ошибаюсь — ему отрубили голову французские же республиканцы.

Это плохой знак. Нельзя бороться за сохранение монархии у себя дома и одновременно за установление республики у соседей. К тому же мы бы хотели, чтобы в Ирландии с первых же дней установления независимости действовал твердый закон и порядок, и не было бы никаких произвольных действий во имя революционной целесообразности.

Отпив воды из стакана, полковник Бережной продолжил:

— Я, конечно, плохо знаю историю Ирландии, но насколько я помню, ваша страна первоначально была единым королевством, состоявшим из пяти провинций. Потом, когда появились свои, местные короли, и провинции начали воевать между собой, сначала викинги, а потом англичане постепенно прибрали к рукам всю Ирландию. Но до того как на Европу опустились Темные века, Ирландия была цветущей страной с высокой культурой, и даже, насколько я помню, население Ирландии было всего лишь в три раза меньше теперешнего.

Кстати, в те времена мы с вами были единоверцами, поскольку Зеленый остров был крещен православными миссионерами, прибывшими из Александрии, и уже сильно позже англичане насильственно переподчинили Ирландскую епархию власти римского папы.

— Полковник, позвольте выразить свое восхищение, — сказал я, выслушав эту действительно замечательную лекцию по истории моей страны, — вряд ли в Ирландии найдется человек, который знал бы столько о российской истории.

А вот что насчет новой ирландской монархии, боюсь, ирландцам будет сложно на нее согласиться — ведь вся наша освободительная борьба идет под знаменем Ирландской Республики. Впрочем, если Россия согласилась бы на создание конституционной монархии, то, думаю, ирландские борцы за свободу могли бы согласиться с таким предложением. Если, конечно, король будет не из рода Ганноверов, или даже Стюартов.

— Конечно, мистер Девой, — ответил мне полковник, — выбор короля — это исключительно прерогатива ирландского народа. Россия поддержит Ирландию, и если королем станет потомок одной из ирландских королевских династий, такой, например, как О'Нилы.

— Боюсь, в таком случае, может начаться междоусобица, — вздохнул я, — ведь королевских родов было много, да и в каждом из них окажется немало претендентов.

Полковник опять побарабанил пальцами по столу.

— Жаль. Среди выходцев из Ирландии в России были некоторые, достигшие высоких постов на службе царю. Один из них — граф Петр Петрович Ласси, стал даже российским фельдмаршалом. Он воевал с турками и шведами, брал Крым во времена императрицы Анны Иоанновны.

А портрет генерала от кавалерии графа Иосифа Корниловича О'Рурка висит в царском дворце в Петербурге в галерее портретов героев войны с Наполеоном. Граф сражался с турками под командованием фельдмаршала Кутузова и с Наполеоном. Он отличился при Лейпциге и Краоне. Впрочем, потомков этих русских ирландцев мы не сможем предложить в качестве кандидатов на ирландский престол по вышеуказанной вами причине. Жаль, конечно…

Если хотите, можете позвать на царство кого-нибудь из представителей знатных не ирландских родов, состоящих в российском подданстве.

— Думаю, это будет лучший вариант, — кивнул я, — тем более если монархия будет конституционной. Только желательно, чтобы наш новый король согласился выучить гэльский язык и принял католичество.

— Хорошо, мистер Девой, — ответил мне полковник Бережной, — думаю, что мы найдем подходящего претендента на ирландский трон. А что касается католичества, так среди российских аристократов есть и католики.

Впрочем, подробности вам лучше обсудить с канцлером Тамбовцевым.

Я кивнул:

— Конечно, я должен буду посоветоваться и с другими борцами за свободу Ирландии. Но думаю, что большинство из них согласится на эти условия. В конце концов, пусть даже будет король, но он будет нашим королем. Ирландским, а не чиновником, присланным из проклятого Лондона. Например, нынешний король Греции — датский принц, а его супруга — внучка русского царя. И ничего, правят Элладой — страной древнейшей демократии, и никто их там не считает чужими.

Как бы то ни было, это для нас единственный реальный на данный момент шанс получить свободу. Думаю, что король независимой Ирландии лучше, чем зависимость от британской короны.

А теперь давайте все-таки обсудим проблемы создания Ирландских Королевских Стрелков. Очень многие фении сейчас в Североамериканских Соединенных Штатах. И резонно было бы создать первые отряды именно из них. Тем более что нас обещала поддержать армия Конфедеративных Штатов Америки. Но, конечно, заниматься этим на территории САСШ мы не сможем.

— Мистер Девой, — ответил мне полковник, загадочно усмехнувшись, — не могу вам пока рассказать всех подробностей, но вполне вероятно, что у нас в ближайшем будущем появится место, где мы будем готовить армию Конфедерации. Оно же как нельзя лучше подойдет и для создания полков из американских фениев. Думаю, что касается бойцов из самой Ирландии, то обучать их можно будет или там же, или где-нибудь в Европе. Просто Константинополь, вероятно, для этого не самое лучшее место — он и далеко от Ирландии, и перемещение большого количества ирландских борцов за свободу не останется незамеченным со стороны других держав.

Возможно, нам придется, обучив особым образом некоторую небольшую часть ирландских патриотов из самой Ирландии, вернуть их обратно в Ирландию для организации местной поддержки Ирландским Королевским Стрелкам. Это тоже важная работа, ибо, как говорит классик, все настоящие крепости берутся только изнутри. Скорее всего, мы именно так и сделаем, скомбинировав удар регулярной армии извне и партизанскую поддержку изнутри.


11 августа (30 июля) 1877 года, утро.

Константинополь, госпиталь МЧС

Андрей Иванович Желябов


И все же цареубийство произошло! Но я рад, что никто из российских революционеров к этому оказался не причастен. Даже те из моих товарищей, которые мечтали убить Александра II, остались в стороне. Как сказал Александр Васильевич Тамбовцев, к этому преступлению приложили руку британцы. Ну, они душегубы еще те. Я читал, как они расправлялись над захваченными в плен мятежными сипаями: привязывали человека к дулу пушки, а потом выстреливали холостым зарядом. Особенно веселило этих джентльменов то, как разрывало выстрелом тело несчастного индуса, а его голова взлетала вверх и, кружась, падала на землю. Мне это рассказал наш замечательный художник Василий Васильевич Верещагин. А какое у него было лицо при этом!

Работы у нас в госпитале стало поменьше. Боевые действия в основном закончились, и раненые поступают теперь редко. Чаще всего это местные милиционеры и ополченцы, которые воюют с еще рыскающими в округе шайками турок-дезертиров и черкесов. Те зверствуют ужасно, но и наши, если настигнут шайку, то в плен никого не берут. И правильно делают.

Один раз довелось видеть человека, которому не посчастливилось попасть к ним в плен — греческого милиционера, у которого эти изверги отрубили руки и ноги, после чего бросили умирать. Даже югоросские медики не смогли его спасти. Может, это и к лучшему — страшно подумать — как жил бы такой человек, и каково было бы его родственникам. Теперь и я бы, при всей моей доброте, задушил бы собственными руками этих зверей в человеческом обличье!

А насчет того, что у меня стало поменьше работы — это я говорю неспроста. У меня появилось что-то вроде личной жизни. Познакомился я с одной женщиной из будущего. Зовут ее немного странно — Жанна Владиленовна. Имя ее мне знакомо, хотя у русских оно употребляется довольно редко. Ну а имя ее отца — я такого вообще раньше никогда не слышал. Когда я спросил, что оно обозначает, Жанна долго смеялась, а потом объяснила мне, что ее батюшку так назвали в честь великого революционера — Владимира Ильича Ленина. От первых слогов и получилось — Владилен. Я читал в книгах, которые мне давал Александр Васильевич, об этом человеке, но первый раз услышал, что его именем в будущем называли людей.

Ну, а фамилия у моей новой знакомой была обычная — Герасимова. Она работала на плавучем госпитале «Енисей» операционной медицинской сестрой. Что такое медицинская сестра, я уже знал, а вот насчет операционной… Жанна объяснила мне, что профессия ее очень важная, и ни одна хирургическая операция без ее помощи не состоится.

А познакомились мы с ней, когда госпиталь принимал очередную партию раненых. Среди прочих оказался молоденький солдатик с тяжелой контузией. Он был без сознания и бледен до синевы. И вот, когда мы перегружали раненых с носилок на каталки, у этого солдатика остановилось сердце. Я пощупал его пульс — сердце у бедняги не билось. Машинально я снял с головы белую шапочку, которую носил во время работы вместе с белым халатом.

В это время ко мне и подскочила Жанна. Боже мой, какой она мне показалась красивой в том момент! Светло-русые волосы выбились из-под шапочки, на щеках румянец, синие глаза сверкали, как топазы. Она гневно посмотрела на меня и употребила выражение, которое я раньше слышал только от извозчиков и одесских грузчиков-биндюжников.

— Что стоишь …! — крикнула она. — Надо спасать парня! Непрямой массаж сердца делать умеешь?

Я машинально кивнул, слегка опешив от всего происходящего. А про массаж сердца я немного знал — доктор Сергачев мне уже показывал, как это делается, да пару раз я видел, как врачи из будущего проводили это действо.

Ничего сложного нет, но необходимы определенные навыки. Человека надо положить на твердую поверхность и ритмично нажимать на его грудную клетку. Одна ладонь кладется на нижнюю половину грудины, поверх помещают другую руку. Массаж производят быстрыми толчками, тяжестью всего тела, не сгибая руки в локтях.

Я кивнул Жанне, и она скомандовала мне:

— Делай массаж, а я буду делать искусственное дыхание. — И, нагнувшись над лежавшим неподвижно солдатиком, приникла своими прекрасными губами к его посиневшим устам. Честно признаюсь, на мгновение мне захотелось оказаться на месте этого несчастного.

Как умел, я начал делать массаж сердца, а Жанна буквально вдыхать в него жизнь. Не знаю, наше ли усердие или воля Господня, но старания мои и Жанны оказались не напрасными. Солдатик ожил. Жанна, державшая свои тонкие изящные пальчики у него на шее, почувствовала, как запульсировала сонная артерия. Тут подбежали коллеги Жанны со своими приборами и лекарствами, оттерли нас от него и продолжили борьбу за его жизнь.

Мы отошли с Жанной в сторону. Только теперь я почувствовал, как устал. У нее тоже слегка побледнело лицо и тряслись пальцы.

— Ну вот, коллега, кажется, мы с тобой еще одного пациента вытащили с того света, — сказала Жанна своим мелодичным, слегка хрипловатым голосом. — Жалко было бы мальчика, совсем еще молодой… Ему еще жить и жить…

Вот так мы и познакомились. Когда я назвал свое имя и фамилию, Жанна очень удивилась и сгоряча спросила меня:

— Слушай, Андрей, так тебя вроде бы должны были повесить за убийство царя Александра Второго…

Потом она, правда, долго извинялась за свою бестактность, сказав, что все то, что было в их истории, теперь не обязательно должно повториться. Знала бы она, каким глупцом я себя чувствовал, когда читал о своих несостоявшихся деяниях в учебниках истории. Позорище…

Затем Жанна понемногу стала рассказывать мне о себе. Как она окончила медицинское училище, как поступила на военную службу вольнонаемной. Ну, и как отправилась в дальний поход, чтобы, по ее словам, «увидеть мир и набраться новых впечатлений».

Впечатлений оказалось более чем достаточно. Вместо Сирии будущего, где шла война с наемными бандитами, ее плавучий госпиталь оказался вместе с эскадрой адмирала Ларионова в нашем времени у входа в Дарданеллы. Увидев перед собой врага, военные тут же начали «исполнять присягу», стирая с карты мира Оттоманскую Порту — ну а все остальное мне уже было известно.

Познакомившись, мы стали регулярно встречаться, правда, времени на это у нас было не так уж много. Как я понял, Жанна тоже была рада меня видеть. Из ее рассказов я узнал, что у нее в прошлом — то есть в их будущем — остался молодой человек, но теперь их разделяют даже не версты, а годы. Их же, как известно, преодолеть не то чтобы нелегко, но и просто невозможно. Ну, да и бог с ним. Он там, а я здесь.

У меня тоже осталась жена с сыном — как и я, Андреем. С женой Ольгой я уже несколько лет не жил вместе. Мы оказались разными людьми. Она мечтала о тихой семейной жизни, я же… Я желал изменить мир. Ну, в общем, разошлись наши пути-дорожки…

О своих взаимоотношениях с Жанной я решил поговорить с Игорем Петровичем Сергачевым. Он был не только прекрасным медиком, но и замечательным человеком. Очень добрым и простым в общении. Я честно рассказал ему обо всем и спросил, как мне быть.

Игорь Петрович подумал немного, а потом, улыбнувшись, сказал:

— Андрей, все нормально. Считай, что тебе повезло. Жанна неплохой специалист и, по-моему, хороший человек. К тому же она красивая… — Игорь Петрович лукаво посмотрел на меня. — Так что, Андрей, как говорят в народе — совет вам да любовь. Если захотите потом узаконить ваши взаимоотношения — подойдите ко мне, я думаю, что этот вопрос мы решим без проблем. Я очень рад, Андрей, что в этой истории ты не бросишь все свои силы и способности на достижение ложной и вредной цели — убийство царя. Поверь мне, из тебя получится неплохой врач. Ведь ты же закончил несколько курсов университета…

Я сказал, что все верно, но я учился не на медицинском, а на юридическом факультете. Но сейчас, после всего, что я здесь увидел и узнал, я был бы счастлив получить медицинское образование. Что может быть лучше, чем спасать человеческие жизни!

— Хорошо, — сказал Игорь Петрович, — у нас скоро в Константинополе откроется университет, где будет факультет военной медицины, на котором я буду преподавать. Скажу честно, я был бы рад видеть тебя среди моих слушателей.

На мой вопрос о значении слова «слушатель» Игорь Петрович объяснил, что так будут называть военных студентов. Они будут находиться на полуказарменном положении, а после окончания университета получат диплом врача и офицерское звание.

— Так что, Андрей, ты можешь со временем стать военным медиком и служить в югоросской или русской армии, по твоему выбору. Если хочешь, можешь прямо сейчас пойти и рассказать Жанне все, о чем мы с тобой сейчас беседовали.

И я, как обрадованный мальчишка, побежал на свидание с Жанной, чтобы обнять ее и обрадовать последними новостями от доктора Сергачева…


11 августа (30 июля) 1877 года, утро.

Киев, городской вокзал. Царский поезд

Император Александр III, контр-адмирал Ларионов и генерал Скобелев


Государь в присутствии генерала Скобелева был сама любезность. Герой Туркестана, за постоянное ношение белого мундира известный там под именем Ак-паша (Белый генерал), а также обладатель особой медали «За покорение Ханства Кокандского», стремительно вошел, почти вбежал в царский вагон.

— Здравия желаю, ваше величество, — поприветствовал Скобелев Александра III.

— Здравствуйте, Михаил Дмитриевич, — улыбнулся самодержец. — Проходите и чувствуйте себя свободно. Разговор у нас с вами будет обстоятельнейший. Да, кстати, Михаил Дмитриевич, вы уже знакомы с Виктором Сергеевичем Ларионовым? Если нет, то можете считать, что я вас друг другу уже официально представил.

— В мое пребывание в Константинополе я не имел чести быть представленным Виктору Сергеевичу, — ответил Скобелев, пожимая руку контр-адмиралу Ларионову, — признаюсь, мои интересы были далеки от морских дел, я в основном интересовался новинками сухопутной тактики, имея наставником известного вам полковника Бережного.

Император кивнул:

— Прекрасно, Михаил Дмитриевич. Будем считать, что вам повезло с наставником. Есть у нас для вас задание, которое очень важно для нашего государства.

— Индия?! — встрепенулся генерал, для которого индийский поход стал уже просто идеей фикс.

— Не совсем Индия, но очень близко к тому, — уклончиво ответил император. — Я полагаю, что Виктор Сергеевич объяснит вам лучше…

— Слушаю вас, господин адмирал, — генерал Скобелев повернулся к Ларионову.

— Видите ли, Михаил Дмитриевич, поскольку так получилось, что вы уже посвящены в большинство наших тайн, то буду с вами откровенен. В настоящее время мы считаем нужным взять под контроль другую стратегически важную страну. К тому же она непосредственно граничит с Российской империей. — В ответ на недоуменный взгляд Скобелева адмирал Ларионов пояснил: — Я имею в виду Персию.

— Персия?! — переспросил Скобелев. — А почему не Индия?

— А зачем нам Индия? — вопросом на вопрос ответил контр-адмирал. — Все ее несметные сокровища, сильно преувеличенные к тому же, давно вывезены в Лондон. За что Россия должна платить там жизнями своих солдат? С разрывом морских связей с метрополией, из сферы влияния британской короны эта территория выпадает в любом случае.

Год или даже полгода изоляции от Британии — и там произойдет очередное сипайское восстание, которое и поставит жирную точку на английском владычестве. Кроме того, прямой путь в Индию по суше лежит через Афганистан, и все снабжение войск может идти только по узким горным дорогам. Поверьте, как бы вы ни договаривались с афганским эмиром, Афганистан станет местом, где придется начать новую «Кавказскую войну». Причем вместо одного Шамиля мы получим их множество. В каждой долине, на каждом перевале наши войска будут иметь дело со своим «Шамилем».

— Полковник Бережной мне уже рассказывал об Афганистане, — задумчиво сказал Скобелев. — Наверное, со временем мы смогли бы примучить и афганцев, ведь получилось же у нас с Кокандом и Бухарой. Но думаю, что, действительно, это будет очень непросто и потребует долгого времени и большого количества войск, ну и жертв, конечно. А что предлагаете, вы, Виктор Сергеевич?

Ларионов кивнул:

— Оставим пока Афганистан в покое и вместе с ним, соответственно, Индию. Мы же предлагаем совсем иной план. В первую очередь России необходимо закрепить выход к Индийскому океану, попутно установив контроль над Персидским заливом. В отличие от Индийского, этот проект не требует вторжения в Афганистан, да и пути снабжения войск будут в несколько раз короче. Поход в южную Персию с основанием там крепости на берегу Индийского океана даст нашему флоту удобную базу, опираясь на которую, мы сможем в дальнейшем оперировать по всему океану.

Контр-адмирал подошел к расстеленной на столе карте и стал показывать карандашом:

— Начинать будете с Туркестана, повторяя свою Ахал-Текинскую экспедицию. Надеюсь, вы с ней уже ознакомлены? — Скобелев только молча кивнул, и Ларионов продолжил: — Потом необходимо выйти вот сюда, в самое горло Ормузского пролива. Уже в наше время иранцы построили там порт Бендер-Аббас. Сейчас, в ваше время, там нет ничего, кроме нескольких рыбацких деревушек. С одной стороны, это упрощает задачу, а с другой — наоборот, усложняет, ибо все придется начинать с нуля.

Достигнув сего места, вы будете взаимодействовать с готовящейся сейчас к походу эскадрой Индийского океана под командованием Николая Михайловича Баранова. Самое главное для нас — это возможность закрепить свое присутствие закладкой там порта и проведением к этому порту железной дороги. И тогда не важно, что в дальнейшем случится с Суэцким каналом, который нам будет достаточно сложно защитить, Россия при любом исходе дел все равно сохранит выход к Индийскому океану…

— Кроме того, — вставил император, — Персидский залив богат залежами нефти и горючего газа. А как мы уже убедились, без нефти нам никуда. Пусть у нас уже есть Баку, но Персия во много раз богаче. Придет время, когда тот, кто контролирует нефть, будет контролировать весь мир. Вы меня поняли, Михаил Дмитриевич?

— Разумеется, ваше величество, — кивнул Скобелев. — Если России будет нужна Персия, то отправимся добывать Персию.

— Важно не только добыть, важно закрепить за собой эту территорию, — сказал Ларионов. — Но тут именно вам, Михаил Дмитриевич, и карты в руки. Вы человек опытный, в Туркестане прекрасно себя показали, так что подумайте, что еще можно сделать, чтобы уменьшить риск возникновения народных волнений.

Население там весьма религиозное, причем вера у них не та, что в Туркестане или у турок с татарами. Аятоллам своим народ верит истово, и если начнется какая-то смута, то без большой крови не обойтись. Тут политический подход нужен. Но вы все равно попробуйте.

— Самостоятельности своей персам все равно не удержать — не мы, так германцы влезут, — вздохнул Александр III. — Конечно, хотелось бы сделать все по-хорошему и без войны, но вряд ли владыка Персии Насреддин-шах Каджар будет слушать наших дипломатов, пока не загремят пушки.

К тому же шахское правительство фактически правит лишь Тегераном и прилегающими к нему окрестностями. А в провинциях — останах — власть, по сути, принадлежит губернаторам, которые присваивают собранные там налоги, «забывая» отправлять их в казну шаха. Ну, а армии в Персии как таковой нет. Есть плохо обученные сухопутные части и конные ополчения племен, которые слушаются лишь своих старейшин.

— Все понятно, ваше величество, — сказал Скобелев, внимательно слушавший императора. — Персидское государство — это что-то вроде Хивинского ханства, только более обширное по размерам.

А что касается пушек, о которых вы только что сказали, то в условиях Туркестана куда лучше годятся ракеты Засядько. Весьма грозное и, я бы даже сказал, ужасающее оружие, способное создать невиданную для других видов артиллерии плотность огня. Конечно, эти ракеты давно нуждаются в совершенствовании, но как я уже знаю, и в будущем для некоторых видов боя они считаются куда предпочтительнее обычной артиллерии.

— Да, — подтвердил Ларионов, — если на какой-то территории надо уничтожить все живое, то реактивные системы залпового огня действительно предпочтительней ствольной артиллерии.

— Вот, ваше величество, — Скобелев достал из кармана мундира сложенный вчетверо чертеж, — вот, конный станок для залповой стрельбы двадцатьючетырехдюймовыми ракетами сразу. Это как одновременный залп пяти батарей обычных пушек того же калибра.

— Это кто ж вас так надоумил? — покачал головой император. — Дорогое это удовольствие — стрелять ракетными залпами… Хотя, — Александр III повернулся к контр-адмиралу: — Виктор Сергеевич, что вы скажете?

— Проиграть битву, а то и войну стоит еще дороже, ваше величество, — ответил Ларионов. — Михаил Дмитриевич находится на правильном пути. Просто такой тяжелый молоток не стоит применять всуе, а только по достойной для этого цели. Зато результат в случае правильного применения будет гарантирован. — Контр-адмирал немного помолчал и добавил: — Насколько я помню, год назад с вооружения русской армии были сняты скорострельные пушки Гатлинг-Горлова и Гатлинг-Барановского с передачей их в арсеналы и на вооружение крепостей. Было бы неплохо передать часть этих пушек в распоряжение Михаила Дмитриевича из расчета хотя бы одну-две такие скорострельные пушки на пехотную роту или кавалерийский эскадрон.

Противник там привык атаковать толпой и другой тактики не знает. Так что несколько таких атак на достаточное количество картечниц — и атаковать там больше будет некому.

— А вы не преувеличиваете, Виктор Сергеевич? — усомнился император.

— Я вам дам потом почитать мемуары о том, что должно было бы случиться через тридцать пять — сорок лет, во времена Первой мировой войны. Там впервые в большом количестве применили следующее поколение этих картечниц — пулемет «Максим». Утром был полнокровный полк в две тысячи штыков, а вечером из него делают сводную роту…

При правильном применении оружие это страшное, и противник будет просто сметен с поля боя. Так что, ваше величество, картечницы для этого похода, пожалуй, стоит выделить. Ну а Михаил Дмитриевич не посрамит славу русского оружия.

— Хорошо, — резюмировал Александр III, — уговорили вы меня. Только сделаем так: возьмете с собой офицера из Главного артиллерийского управления, и по окончании похода мне нужен четкий и ясный рапорт о том, в каких условиях, какое оружие и как оно себя показало — поскольку есть у нас любители гвозди табакеркой с бриллиантами заколачивать. Никакой казны не хватит.

— Так точно, ваше величество, — ответил Скобелев, — рапорт будет.

В этот момент где-то впереди взревел паровоз, и император поморщился:

— Все, Михаил Дмитриевич, закончилась наша беседа. Через пять минут отправляемся. Вы сядьте, составьте план и телеграфируйте мне — какие пехотные и кавалерийские части, и какое дополнительное вооружение и снаряжение вам понадобятся для похода. И учтите, что выступать вам придется из Ташкента уже в ноябре-декабре, так сказать по холодку, — Александр III крепко пожал руку генералу Скобелеву. — Ну, Михаил Дмитриевич, давайте, с богом!

— С богом, ваше величество, — ответил Ак-паша, пожимая руки Александру III и контр-адмиралу Ларионову. — Времени осталось действительно совсем мало, так что ждите мою телеграмму уже через неделю.

Еще раз прогудел паровоз, и генерал выскочил из царского поезда. Впереди у него было много дел и длинная дорога, которая только начиналась на Киевском вокзале. И, даст Бог, изменится судьба этого по-настоящему великого полководца и не придется ему умереть при весьма странных обстоятельствах в московской гостинице с символическим названием «Англия» в постели проститутки Ванды.


12 августа (31 июля) 1877 года. Константинополь

Рафаэль Семмс, главнокомандующий флотом

Конфедеративных Штатов Америки


Вот так. Вчера президент Дэвис зашел ко мне и объявил, что я отныне являюсь главнокомандующим флотом Конфедерации. Я поблагодарил, конечно, но про себя подумал: титул пышный, но этого флота, как недавно сказал Александр, пока нет, равно как и самой Конфедерации. На что я ему возразил тогда, что даже если флота нет, но стимул к тому, чтобы он появился, теперь есть.

Сегодня я, наученный горьким опытом, оделся в строгую тройку при галстуке. В машине, как назвал самобеглую повозку Александр, он меня предупредил — по агентурным сведениям, сегодня будут обсуждаться моменты, которые нужно будет держать в тайне даже от президента Дэвиса и прочих членов делегации. Когда я поинтересовался, зачем же он берет меня с собой, Александр ответил, что пригласили нас обоих, но что в определенные моменты — например, когда речь пойдет о деньгах — вероятно, мне придется их подождать — вряд ли сеньор Руис захочет их обсуждать в моем присутствии. Тем более что согласно той же негласной информации, Испания остро нуждается в деньгах, и поэтому предложит России аренду и некоторых других территорий, включая, вероятно, и кое-какие карибские, а возможно, что и не только.

И вот мы опять у нашего друга сеньора Руиса-Гомеса и Гонсалеса-Льянос. После бокальчика бесподобного хереса, кофе и сигар мы, наконец, приступили к делу.

— Сеньор Тамбовцев, мое правительство и лично его католическое величество весьма заинтересовали ваши предложения. Более того, мне поручено обсудить вопрос аренды не только Гибралтара и бухты Гуантанамо, но и некоторых других территорий. Ведь присутствие интересов Югороссии на любых наших землях в наших интересах. В отличие от некоторых других стран, аренда Россией военной базы или порта, по нашей информации, еще никогда не приводила к аннексии территории, на которой этот объект находится. Этим Россия выгодно отличается от некоторых иных стран, и мы надеемся, что и Югороссия будет точно так же уважать территориальную целостность Испании.

— Сеньор Руис, вы абсолютно правы — Россия всегда неукоснительно следует букве договора в таких делах, для нее это дело чести. Югороссия как часть русского мира тоже будет соблюдать принятые на себя обязательства. У нас есть поговорка: бесчестье хуже смерти.

— Замечательные слова, сеньор канцлер. Так вот. Испания предлагает Югороссии аренду либо Гибралтара, либо, как вы сказали, бухты Рота. Суммы мы обсудим чуть позже, но это произойдет сразу после возвращения Гибралтара под нашу юрисдикцию. Но вот договор можно подписать прямо сейчас, на этих условиях. Единственное условие насчет Гибралтара — это то, что в городе будут испанский губернатор, испанский гарнизон и испанская таможня. Если же вы решитесь на аренду Роты, то все это там уже имеется.

— Согласен, сеньор Руис, но эта юрисдикция не должна распространяться на территорию нашей военной базы — доступ туда будет разрешен только по договоренности с командованием, либо для его величества лично как сюзерена, по уведомлению со стороны двора. А что насчет торгово-пассажирского порта, то таможня и пограничный контроль будут осуществляться на сопредельной территории, чтобы транзит пассажиров и грузов не подлежал контролю.

— Со своей стороны министр мне поручил предложить вам именно такие условия.

— Хорошо, сеньор Руис. А вот что вы говорили про другие территории?

— Сеньор Тамбовцев, начнем с Америки. Мы готовы предложить вам на выбор остров Пинос рядом с Кубой и остров Вьекес рядом с Пуэрто-Рико. Это в дополнение к бухте Гуантанамо.

— Интересное предложение… Мы думаем, что остров Пинос нам подошел бы даже больше, чем остров Вьекес, хотя мы могли быть заинтересованы в аренде обоих островов. По крайней мере, в среднесрочной перспективе. И да, мы готовы в таком случае гарантировать и нашу поддержку Испании в вопросе о Пуэрто-Рико, если какая-либо другая держава поставит эти права под сомнение. Но у меня к вам в таком случае тоже будет просьба.

Если Югороссия обзаведется собственными островами в Западном полушарии, и если при этом не будут нарушены законные интересы испанской короны, то я надеюсь, что Испания признает право Югороссии на владение этими островами.

— Сеньор Тамбовцев, если это не будет нарушать наших обязательств по отношению к другим державам, то мы согласны.

— Сеньор Руис, это, я надеюсь, касается только тех обязательств, которые уже имеют место быть, и Испания в будущем будет учитывать интересы Югороссии при принятии на себя каких-либо новых обязательств?

— Сеньор Тамбовцев, мои инструкции включают в себя и этот пункт.

— Хорошо, сеньор Руис. Вы говорили, что Испания заинтересована в нашей аренде территорий не только в Америке и в районе Гибралтарского пролива?

— Да, сеньор Тамбовцев. Мы могли бы предоставить Югороссии один из портов на Канарских островах — конечно, за пределами Лас-Пальмас и Санта-Крус де Тенерифе. Например, Маспаломас или Санта-Крус де ла Пальма.

— Сеньор Руис, — ответил Александр, — я полагаю, что в среднесрочной перспективе и это предложение тоже может нас заинтересовать.

— И еще. Нас очень беспокоят некоторые сообщения из других европейских столиц, согласно которым есть страны, заинтересованные в отторжении Филиппин от испанской короны. Более того, такие же сведения получены нами из некоторых внеевропейских держав, таких как Япония и… — тут он выразительно посмотрел на меня.

— Вашингтона, я полагаю, — усмехнулся Александр. — Ну что ж, если мы договоримся об аренде одного из островов Филиппинского архипелага, то мы готовы поддержать вас и в этом вопросе. Но и здесь у нас будет весьма конфиденциальная просьба. Если, волею судеб, в будущем возродятся Конфедеративные Штаты Америки, то можем ли мы надеяться, что Испания отнесется к этому благожелательно?

Сеньор посол на секунду изменился в лице, но практически мгновенно совладал с собой и внимательно посмотрел на меня.

— Сеньор адмирал, здесь мне необходимо будет связаться с сеньором министром, поскольку никаких инструкций по этому вопросу я не получал. Но я надеюсь, что ответ будет положительным. Испания была готова признать Конфедерацию и пятнадцать лет назад, но тогда, увы, некоторые южные политики выступали за аннексию Кубы.

Я улыбнулся и ответил:

— Сеньор Руис, я, конечно, всего лишь отставной моряк, но я готов предпринять все для того, чтобы мы, со своей стороны, гарантировали неприкосновенность испанских территорий в Америках. Кроме того, нам крайне невыгодно ссориться с нашими югоросскими друзьями, которые уже дали вам свои гарантии.

А Александр добавил:

— Сеньор посол, как я вам уже говорил, Югороссия выступила гарантом нерушимости испанских границ. Мы, конечно, надеемся со своей стороны, что Испания при этом останется дружественной страной.

— Конечно, сеньор канцлер, — поклонился сеньор Руис, — в этом вопросе мы с вами одного мнения.

— Насчет Филиппин, — небрежно заметил Александр. — Есть у вас там такой остров Балабак, у западной оконечности острова Палаван. В среднесрочной перспективе он как раз может заинтересовать или нас, или Российскую империю.

Испанский посол задумался, а потом усмехнулся:

— Сеньор канцлер знает больше про Филиппины, нежели ваш покорный слуга. Но насколько я вас понял, это сравнительно небольшой островок между Палаваном и Северо-Восточным Борнео, принадлежащим англичанам.

— Сеньор посол абсолютно прав, — подтвердил мистер Тамбовцев.

— Полагаю, и это в пределах возможного, — ответил сеньор Руис. — А теперь, сеньор Тамбовцев, не хотели бы вы осмотреть некоторые другие помещения нашего посольства? Если сеньор адмирал захочет, то он может составить нам компанию.

Александр выразительно посмотрел на меня, и я сказал:

— Сеньор Руис, благодарю вас за приглашение, но я немного устал и с удовольствием подождал бы вас здесь.

— Сеньор адмирал, возьмите тогда, пожалуйста, стаканчик вот этого хереса — это «Пабло Хименес», весьма редкий сорт винограда, из которого делают, вероятно, лучшее крепленое вино во всем мире. Если захотите еще, то бутылку я оставлю на столе. А вот в этом хумидоре подборка лучших кубинских сигар.

И они вышли. Я попробовал херес — действительно, он был бесподобен, хотя, если честно, мускат из Крыма, который я попробовал на «Североморске», казался мне еще лучше. А вот таких сигар больше нигде в мире не делают. И я с огромным удовольствием посидел полчаса в ожидании Александра и сеньора Руиса.


12 августа (31 июля) 1877 года.

Константинополь, берег Золотого Рога.

Дом сержанта контрактной службы Игоря Андреевича Кукушкина

Надежда Николаевна Кукушкина — в девичестве Мерседес Диас


Сегодня произошло то, о чем мечтает, наверное, каждая девушка в мире. Я вышла замуж. Наконец-то мы с Игорем обвенчались по православному обряду в самом большом храме Константинополя — Святой Софии.

Все было очень красиво и торжественно. Пел хор, священник нараспев читал молитвы, а в руке моей дрожала восковая свечка. Стоявшая слева свидетельница Ирина Андреева шепотом переводила слова батюшки со старославянского на обычный русский язык. Потом мы с Игорем трижды обменялись обручальными кольцами, и в центре храма у небольшого столика, именуемого у русских аналой, на котором лежало Евангелие и распятие, священник задал мне самый главный вопрос: «Имеешь ли, раба Божия Надежда, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль взять себе в мужья сего раба Божьего Игоря, его же здесь пред тобою видишь?»

Пересохшими от волнения губами я прошептала: «Си…» — а потом, вспомнив, где все это происходит, повторила уже по-русски: «Да».

После наших с Игорем утвердительных ответов батюшка возвестил: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков…»

Потом принесли венцы. Свидетелями на свадьбе были Ирина Андреева и сам Александр Васильевич Тамбовцев. В толпе зевак шушукались, что жених и невеста, несмотря на скромную одежду — люди непростые. У них в свидетелях будущая королева Болгарии и канцлер Югороссии. От этих слов у меня стало радостно на душе — вот, оказывается, какой уважаемый человек мой муж, если такие люди приняли приглашение быть шаферами на нашей свадьбе.

Тем временем священник взял в руки венец с образом Спасителя, дал поцеловать его Игорю и, со словами: «Венчается раб Божий Игорь рабе Божией Надежде во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь», надел венец на голову моего любимого. Потом он с этими же словами он поднес венец с иконой Пресвятой Богородицы к моим губам, после чего надел венец на мою голову. Ирина и Александр Васильевич стали сзади нас, придерживая венцы и не давая им съехать набок.

Надев венцы, священник произнес трижды: «Господи Боже наш, славою и честию венчай их». Как мне объяснили накануне, именно с этого момента мы с Игорем становимся мужем и женой перед Богом.

Тем временем батюшка взял с аналоя Евангелие и, перекрестившись, начал читать отрывок из послания апостола Павла ефесянам. Вот что говорилось в этом послании:

«Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела.

Но как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем.

Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова; чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна. Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь, потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его.

Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть.

Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви.

Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа…»

Потом батюшка прочитал рассказ из Евангелия о Чуде в Канне Галилейской, после которого служка принес чашу с вином, из которой мы с Игорем сделали по три глотка. Хор запел молитву, а батюшка, соединив наши правые руки, накинул на них свою красивую одежду, именуемую епитрахилью, положил сверху свою ладонь и трижды, под пение хора, обвел нас вокруг аналоя.

После этого, собственно, венчание было закончено, и мы с Игорем перед Богом и людьми стали мужем и женой. Батюшка подарил мне икону Богородицы, а Игорю — Спасителя. Как мне объяснили, иконы эти были написаны монахами с Афона и должны были благословить и сохранить наш союз и даровать нам семейное счастье на долгие годы.

По русскому обычаю мы взяли с собой полотенце, на котором стояли в соборе во время венчания, и свечи, которые держали в руках. Все это следовало хранить до конца нашей супружеской жизни, а свечи зажигать в случае тяжелых родов или болезни детей.

А потом мы отправились во дворец Долмабахче, где по указанию Александра Васильевича Тамбовцева под свадебные торжества нам выделили целый зал. Как оказалось, приглашенных на нашу свадьбу было много. В их числе были и товарищи Игоря, морские пехотинцы, свободные сейчас от службы, и мои коллеги по службе в госпитале. Пришли даже сам Игорь Петрович Сергачев, знаменитый русский хирург Николай Иванович Пирогов, комендант Константинополя Дмитрий Иванович Никитин, ну и конечно, Ирина со своим женихом герцогом Лейхтенбергским.

С моей стороны родственников и близких практически не было. Пришел лишь наш старый знакомый Мигель Бланко, торговец коврами, да еще почтил своим присутствием сеньор Руис-Гонсалес и Родригес-Льянос, посол в Югороссии его величества Альфонсо XII, короля Испании. Сеньор посол, правда, пришел на свадьбу, скорее всего, не только для того, чтобы поздравить со счастливым браком бывшую подданную испанского короля, но и чтобы втайне от шпионов о чем-то пошептаться с нашим шафером Александром Васильевичем.

Хотя пришел сеньор Руис не с пустыми руками. Игорю он подарил бочонок прекрасной малаги и заме нательную гитару, изготовленную в Мадриде. Каким-то образом он разнюхал, что Игорь неплохо играет на этом инструменте.

Ну а мне сеньор Руис преподнес набор чудесных вееров и изящные, инкрустированные золотом и серебром украшения, изготовленные в Толедо.

— Это, сеньора Эсперанса, чтобы вы не забывали о своей родине, — шепнул мне на ухо посол Испании.

Впрочем, во время застолья он в основном выразительно поглядывал на дядю Сашу — Александр Васильевич попросил, чтобы я его так теперь называла, — делая тому какие-то таинственные пассы руками, словно предлагая найти время и место, чтобы переговорить о каких-то важных государственных делах.

Я даже немного обиделась, но потом, увидев, как дядя Саша, сделав скорбное лицо, развел руками, я поняла, что люди, находящиеся на высоких должностях, не вольны распоряжаться даже своим личным временем.

А вообще подарков было много. Чувствовалось, что моего мужа здесь любят и уважают. Кстати, герцог Лейхтенбергский передал мне когда-то обещанный презент от нового русского царя Александра III — чудесные серьги с бриллиантами и брошь, а Игорю — погоны подпоручика русской армии, поздравление с первым офицерским чином и кавалерийскую шашку, сделанную в Златоусте. При этом герцог сказал, что еще надеется увидеть моего мужа генералом.

А сеньор Руис, осмотрев шашку с видом знатока, сказал, что она изготовлена из первоклассной стали, и что она ничуть не хуже, чем оружие, сделанное в Толедо.

Свадебные торжества длились несколько часов. Много было выпито и съедено. Гости, развеселившись, не только слушали певцов и смотрели на танцоров, но и сами, не удержавшись, начали петь и танцевать. Я услышала много неизвестных мне русских песен. Многие из них мне понравились, особенно те, которые пели пришельцы из будущего. Я не всегда понимала слова, но мелодии были красивые, и исполнялись они так задушевно, что сердце мое само подпевало им.

И еще мы с Игорем все время целовались. Оказывается, у русских есть такой интересный свадебный обычай — все гости начинают кричать «Горько!» (по-испански: «amargo»), после чего жених и невеста должны встать и при всех поцеловаться. Что мы и делали на протяжении всей свадьбы. У меня даже с непривычки губы опухли, хотя я не хочу сказать, что это было для меня так уж неприятно. Непривычно, конечно, целоваться при всех — а вот насчет неприятно…

В общем, после того как все нагулялись и навеселились, нас на украшенном лентами и цветами «Тигре» отвезли в наш домик на берегу залива. Друзья Игоря помогли перетащить в дом подарки. Последними с нами попрощались наши свидетели на свадьбе — сеньорита Ирина и дядя Саша, который к концу свадьбы закончил-таки все свои важные государственные дела с сеньором Руисом. Дядя Саша ласково погладил меня по голове и тихо шепнул, что ждет через девять месяцев приглашения на крестины нашего с Игорем сына. Я покраснела, а Ирина чмокнула меня в щеку и сказала, что скоро и она тоже выйдет замуж, и что мы с Игорем можем заранее считать себя приглашенными на ее царскую свадьбу.

А потом мы остались с Игорем одни, уставшие от всех сегодняшних хлопот, но счастливые. Теперь мы будем всегда вместе, даже когда он будет далеко-далеко от меня. Если бы вы знали, какая я сегодня счастливая!


13(1) августа 1877 года, утро.

Константинополь, дворец Долмабахче

Канцлер Югороссии Александр Васильевич Тамбовцев

и предприниматель-промышленник Николай Иванович Путилов


Тот, кто встретил бы на улице этого солидно одетого господина в белой фрачной паре и таком же белом цилиндре, никогда бы не подумал, что сей внешне вполне успешный человек на склоне своих лет совершенно разорен. Постройка за свои деньги Морского порта в Санкт-Петербурге и Морского канала совершенно истощили его финансовые резервы, и сейчас Николай Иванович Путилов чувствовал себя, как человек, потерявший смысл жизни.

Финансирование из казны, по причине интриг завистливых и алчных чиновников, было остановлено, и проект, начатый как государственный подряд, завершался уже на личные деньги Николая Ивановича. А это огромные расходы. Путилов все же был предпринимателем образца конца XIX века, а не олигархом начала XXI. В залоговых аукционах не участвовал и футбольные клубы не содержал.

И разбогател господин Путилов не за счет выкачанных из недр земли нефти и газа, и не за счет перепродажи импортного ширпотреба, а за счет организованного в порядке импортозамещения отечественного производства высококачественного металла, рельсов, машин и механизмов.

В общем, основатель широко известного Путиловского (Кировского) завода был до мозга костей государственником, осознающим свою ответственность перед страной.

Дней десять назад Николай Иванович получил телеграмму за подписью известного русского ученого-хими ка Дмитрия Ивановича Менделеева, которая и позвала его в дальнюю дорогу в таинственный и загадочный Константинополь.

Сойдя с борта одесского пакетбота, Николай Иванович без большого труда снял номер в небольшой гостинице в европейском квартале и направился по указанному в телеграмме адресу во дворец Долмабахче, на аудиенцию к канцлеру Югороссии Тамбовцеву Александру Васильевичу.

Назвав себя, Николай Иванович прошел через вооруженную охрану и в сопровождении молоденького солдата в пятнистой форме был проведен в приемную правительства Югороссии, где был несказанно удивлен обилием дамского персонала в этом присутственном месте. Сие Николаю Ивановичу было до крайности непривычно, ибо в его время в государственных учреждениях служили одни мужчины.

Сверившись с какими-то списками, очаровательная девица сказала, что канцлер Тамбовцев скоро будет на месте, а затем пригласила смущенного Путилова присесть за столик, на котором лежали свежие газеты. Через несколько минут другая, не менее очаровательная, девица принесла на подносе чайничек со свежезаваренным прекрасным цейлонским чаем, чашку с блюдцем, тарелочки с колотым сахаром и свежими бисквитами.

Не успел Николай Иванович насладиться местным гостеприимством, как ему объявили, что господин Тамбовцев прибыли и ждут. Пришлось господину Путилову прервать чаепитие и идти по прохладным коридорам за цокающей высокими каблучками длинноногой чаровницей. Александр Васильевич Тамбовцев, пожилой мужчина с седоватой короткой бородкой и усталыми глазами, был одет в пятнистый военный мундир без знаков различия. Он встретил Николая Ивановича любезно, усадил в кресло и поинтересовался, как тот добрался до столицы Югороссии, и как у господина Путилова с самочувствием.

— Доехал хорошо, благодарю вас, — ответил Николай Иванович, — а вот со здоровьем не очень, сердечко пошаливает.

— То, что доехали хорошо — это меня радует, — сказал Тамбовцев, — а вот здоровье-то надо беречь. Такому человеку, как вы, еще жить и работать. Рекомендую вам заглянуть в наш госпиталь — это неподалеку, я напишу записку главврачу, Игорю Петровичу Сергачеву. Он вас осмотрит и даст рекомендации по лечению ваших недугов.

— Конечно, спасибо большое за вашу заботу о моем здоровье, — кивнул Путилов, — но может, уважаемый Александр Васильевич, вы все же скажете, чем я обязан вашему столь любезному приглашению, переданному мне через Дмитрия Ивановича Менделеева?

— Разумеется, уважаемый Николай Иванович, — ответил господин Тамбовцев. — Мы хотели бы поручить вам создание в Югороссии мощной современной судостроительной промышленности и, как легко понять, всех остальных связанных с этим производств, начиная от сталелитейных заводов и заканчивая производством судовых машин и вспомогательного оборудования. Финансирование мы вам обеспечим, для создания вертикально интегрированного судостроительного холдинга от вас нужен только талант организатора. А у вас его в избытке.

— Создание вертикально… чего? — не понял Путилов. — Поясните, пожалуйста, что означает сие слово — холдинг?

— Вертикально интегрированный холдинг, — пояснил канцлер Югороссии, — это такой набор находящихся в одних руках предприятий, которые могут изготовлять все или большую часть материалов и комплектующих, из которых собирается конечное изделие.

В случае с судостроением — от выплавки стали и производства краски до постройки судовых машин и сборки корабля на стапеле. Идеально построенный вертикально интегрированный холдинг не нуждается в поставках со стороны, кроме самого первичного сырья. — Александр Васильевич прошелся по кабинету. — Вот такое вот концентрированное предприятие мы собираемся попросить вас создать.

— Э-э-э, Александр Васильевич… скажите, а кто будет собственником этого, с позволения сказать, монстра? Идея-то понятна — имея полностью собственное производство, выигрыш можно получить немалый. Но ведь потребуется просто неимоверное количество денег для его создания.

— Предприятие будет государственным, — ответил Тамбовцев, — по-вашему, казенным. Точнее, со смешанным капиталом — сорок пять процентов средств вложит Российская империя, столько же — Югороссия, и десять процентов — лично вы, Николай Иванович.

— Боюсь, Александр Васильевич, — сказал Путилов, — что я сейчас не в состоянии найти деньги, необходимые для участия в этом деле. Строительство в порту, знаете ли, съело все наличные средства. Вы уж извините…

— Да ничего, ничего, — ответил Тамбовцев, — вашим личным вкладом в дело станет ваш талант организатора, а это, согласитесь, тоже дорогого стоит. Российской империи и Югоросии нужен флот на Средиземном море, и я уверен, что вы его построите. Если не вы, то тогда кто же? Вспомните, как во время Крымской войны России срочно понадобились паровые суда на Балтике. Нужно было построить семьдесят пять трехпушечных канонерских лодок и четырнадцать корветов. Причем за короткое время. Строительство поручили вам. Вы из Ржева привезли безработных прядильщиков и расписали их по мастерским. Через три месяца первые тридцать две канонерки уже проходили испытания в Финском заливе, а бывшие прядильщики служили на них машинистами.

Помните, как вы говорили потом, — Тамбовцев достал из папки бумажку и зачитал: — «Разве этот факт не доказывает способность русского народа к заводскому делу и разве не следует его внести на страницу истории русских заводов?» А сегодня вам предстоит не меньшая по важности и объему работа.

— А какие корабли вы хотите строить? — спросил заинтригованный Путилов.

— Прежде всего нам нужны быстроходные грузопассажирские пароходы водоизмещением восемь-десять тысяч тонн, — ответил Тамбовцев, — с новыми машинами, позволяющими развивать скорость до тридцати узлов. Я вообще не специалист в судостроении, завтра сюда, в Константинополь, должен прибыть адмирал Андрей Александрович Попов, конструктор и строитель башенного броненосца «Петр Великий». Он вам хорошо знаком.

Вот он и будет у вас главным конструктором. С ним вместе вы переговорите с нашими механическими чинами на эскадре. Они люди грамотные, подскажут, что к чему. И приготовьтесь, Николай Иванович, в ближайшее время предстоит вам узнать много нового и удивительного. А пока…

Александр Васильевич взял со стола колокольчик и позвонил. Дверь открылась, и на пороге появилась высокая брюнетка кавказского типа, лет примерно двадцати — двадцати пяти, с вьющимися черными волосами.

— Тамара, — сказал ей канцлер, быстро черкая что-то ручкой на листе бумаги, — возьми, пожалуйста, авто и доставь Николая Ивановича Путилова в госпиталь к доктору Сергачеву. Скажи, что этот человек нам очень нужен. Так что пусть подойдет к этому вопросу серьезно. Впрочем, я то же указал в записке.

— Хорошо, Александр Васильевич, — глубоким грудным голосом сказала брюнетка, — все будет исполнено. Идемте, Николай Иванович. — И, цок-цок-цок, повела господина Путилова. Впереди его ожидала новая работа, способная прославить его на весь мир — такие вещи, как конвертерная плавка стали, конвейер, электросварка и прочее, прочее, прочее.

В этом мире все это навсегда будет связано с Константинопольским этапом в жизни великого русского промышленника Николая Ивановича Путилова.


13(1) августа 1877 года. Вена

Барон Альфонс де Ротшильд, директор,

Banque de Rothschild Freres, Париж


— Вена! Вена, господа! — кондуктор согнулся в глубоком поклоне с подобострастной улыбкой.

Альфонс поднял голову, вздохнул, достал бумажку в десять франков и протянул ее кондуктору. Тем временем его слуга Жан, доставшийся ему по наследству от отца, Джеймса Майера, уже доставал чемоданчик, с которым Альфонс всегда ездил в такие поездки. Есть и другой чемодан, побольше, с подарками для семьи, будь они неладны…

Если б здесь был его брат Гюстав, то и слуг, и багажа было бы намного больше. Альфонс любил путешествовать с Гюставом, с ним можно и поговорить об искусстве, и выпить вина — Гюстав, как и Альфонс, был ценителем. Но телеграмма от его кузена Альберта была недвусмысленной: «Альфонс, нужна твоя помощь! Приезжай тринадцатого в Вену! Ни слова никому, даже Гюставу!»

Альфонс удивился этой телеграмме и все обдумывал, зачем ему так срочно ехать в Вену. Но тут пришла вторая телеграмма, из Лондона, от кузена Лайонела: «Альфонс, срочно приезжай в Вену к Альберту. Нужно встретиться».

Так-так, подумал тогда Альфонс. Вена, Лондон. Так ведь русского императора убили люди из банды некоего американского экс-полковника Бишопа. Но также там прослеживался как австрийский, так и английский след. Неужто эти два шлимазла финансировали эту операцию? А теперь запели: мол, братец, приезжай, спасай нас… И главное, придется что-нибудь делать, семья все-таки. Но что?

И тут, уже перед самым отъездом, пришло письмо из Америки. Писал Соломон Леб, начальник банка Kuhn, Loeb & Со, банка-партнера в Нью-Йорке. Письмо было написано почти три недели назад, и только сейчас дошло до адресата. В нем Соломон писал, что какой-то англичанин по имени Джон Смит (вероятно, псевдоним) приехал к ним в банк с рекомендательным письмом к Джейкобу Шиффу, зятю Соломона, которого Соломон готовил в свои преемники. Шифф был дальним родственником Ротшильдов, эмигрировавшим в Америку. В банк его в свое время взяли по просьбе Ротшильдов, в том числе и Альфонса, и были им вполне довольны.

Но вот сейчас Соломон написал, что Шифф выдал англичанину кредит на основании гарантийного письма Лайонела. Кредит был, в общем, небольшой. Но вот что встревожило Соломона: под этот кредит был выписан чек некому Бишопу, известному наемному убийце. И когда он напрямую спросил у Шиффа, не знает ли он, почему этот Смит обратился к этому Бишопу, то Джейкоб сказал прямо, что это произошло по его наводке. И добавил, к удивлению Соломона, что он ненавидит русских за погромы и притеснения евреев. При чем здесь русские, Шифф не сказал.

Письмо было написано еще до убийства русского императора, поэтому Соломон был всего лишь обеспокоен. Но тут Альфонсу все стало ясно. Или здесь имеет место быть дичайшее недоразумение, или пора забывать о родственных связях и рубить концы. Альфонс был на грани отчаяния — почему же эти сволочи, когда затевали такое дело, не спросили его, думал он, меряя шагами свой кабинет.

После появления на европейской шахматной доске Югороссии Альфонс подумал, что зря их предок не открыл банк еще и в Петербурге. Он и сам подумывал заняться этим делом. Ненависти к России, которая прослеживалась у Шиффа, а также других членов клана Ротшильдов, включая даже брата Гюстава, у Альфонса не было.

Лет пять назад в Париж приехал один молодой человек — еврей из Москвы, весьма способный художник. Гюстав, ценитель искусства и меценат, решил купить у молодого человека пару картин, а также составить ему протекцию при приеме в Парижскую академию художеств. А еще он решил устроить мальчику выставку.

На предварительный показ пригласил и Альфонса. Альфонсу картины понравились, и он даже положил глаз на три картины. Но потом произошло вот что. Во время ужина Гюстав начал ругать Россию, на что художник сказал: а я, мол, люблю свою страну и никуда из нее уезжать не хочу. И если евреи научатся жить и приносить пользу родной стране, то нигде им не будет лучше, чем в России. А погромов в Москве вообще не бывает…

После этого, естественно, никакой выставки уже не было. Молодой человек вернулся в Россию — в академию ему путь теперь был закрыт. Но Альфонс подумал, что, может быть, зря они все так ополчились на Россию? Перед отъездом художника он тайно посетил его и все-таки купил те картины. А еще взял у него адрес отца — московского купца, надеясь открыть дело в России.

Но когда картины у Альфонса увидел Гюстав, произошел настолько громкий скандал, что они с братом несколько месяцев не разговаривали, а картины пришлось положить в кладовку. И никто из братьев его не понял — для них Россия так и оставалась адом кромешным.

И теперь, увы, похоже, они совершили преступление против всей семьи, ужасно разозлив русского медведя.

Вскоре он уже сидел в особняке Альберта, щедро одаривая его домашних привезенными из Парижа подарками (часть он еще раньше передал Лайонелу для родственников в Лондоне). Пусть их, от него не убудет. После обеда, где все расхваливали вино — Альфонс привез несколько бутылок со своих виноградников в Бордо, — они уселись с кофе и сигарами в курительной комнате особняка. И вот тут Лайонел рассказал ему все.

Однажды, несколько недель назад, как раз после Афинского инцидента, к нему в контору пришел британский премьер Бенджамин Дизраэли, тоже, кстати, еврей, пусть и выкрест, и сказал ему, что правительству её величества необходимо срочно избавиться от русского царя и его щенка. Что только таким образом Россия перестанет постоянно угрожать Великобритании. Он сказал, что как официальное лицо просит помочь как с финансированием, так и с организацией этого дела, тем более что русские — злейшие враги евреев.

Недолго подумав, Лайонел согласился. Для покушения решили использовать какую-нибудь банду американских ганфайтеров, которых можно потом ликвидировать, и тем самым спрятать концы в воду. Для того чтобы найти и нанять такую банду, Лайонел послал в Нью-Йорк одного из своих людей, который с помощью Джейкоба Шиффа нашел и нанял экс-полковника Бишопа и его отряд.

Тем временем Альберт по его просьбе связал англичан с Саидом Мехмет-оглы, который обещал все устроить непосредственно в Софии. Кроме того, были наняты люди, которые должны были ликвидировать Бишопа и его людей после операции — кто ж знал, что Бишоп не вернется в Бухарест или в Вену. И наконец, Альберт сумел отследить банк, куда Бишоп перевел деньги, и после того, как Бишопа поймали, сумел договориться об их возврате.

Но совсем недавно, после того как три державы предъявили Австро-Венгрии ультиматум, в Вену приехал какой-то странный русский дипломат, который буквально за пару дней успел, судя по косвенным признакам, выйти на след Альберта. Поскольку этим делом сразу занимались полиции четырех стран, у Альберта возникло подозрение, что этот господин под странной фамилией Petroff (вероятно, еще один псевдоним, подумал Альфонс) никакой не дипломат, а высококлассный полевой агент югоросской Кей-Джи-Би. По крайней мере, он уже побывал в том банке, который выплатил Бишопу задаток, и там ему рассказали, откуда именно деньги, выданные Бишопу, пришли в их банк.

Что еще сумел выяснить этот Petroff, никто не знал. Но люди, которые были наняты, чтобы убрать Бишопа и его банду, куда-то внезапно исчезли, и сам Альберт уже не раз чувствовал, что за ним пристально следят.

«Так, — подумал Альфонс, — этот идиот подставил и меня — вполне вероятно, что агенты Кей-Джи-Би уже знают, что Альфонс сейчас у Альберта. Ладно, семья семьей, но сейчас я вижу лишь один выход из ситуации».

Он сказал, что ему нужно подумать, и что самый лучший способ это сделать — отвлечься на пару часов. Все знали, что Альфонс любит гулять один, и никто не удивился, когда он пошел по магазинам за подарками для жены и детей. Но на площади перед Штефанскирхе он вошел в кабачок — было известно, что хозяин его связан с русскими. Этот адрес дал Альфонсу человек в Париже, через которого он собирался начать свой русский бизнес.

— Герр Майер? — спросил он у бармена.

— Да, — ответил тот. — А что вам будет угодно?

— Вам привет от мсье Жильбера, — Альфонс вежливо приподнял шляпу. — Барон Альфонс Ротшильд, к вашим услугам.

— А как поживает мой старый друг? — подозрительно спросил бармен, протирая высокий пивной стакан.

Альфонс вздохнул:

— Он постарел, но до сих пор здоров и крепок.

Герр Майер улыбнулся, ведь это и был оговоренный пароль, и спросил Альфонса:

— И чем же я могу вам помочь, мсье барон?

Ротшильд нагнулся поближе к бармену и шепотом сказал:

— Герр Майер, мне нужно срочно связаться с герром Петрофф из русского посольства.

— Герр Петрофф сейчас в отдельном кабинете, — кивнул бармен. — Подождите немного, и я вас к нему проведу.

Десять минут спустя Альфонс уже рассказывал русскому агенту все, что знал об этой истории, добавив в конце:

— Герр Петрофф, я ничего не знал об этом, и парижская ветвь Ротшильдов готова сделать все, чтобы хоть как-то загладить страшный вред, нанесенный моими проклятыми кузенами.

Герр Петрофф внимательно посмотрел на него и сказал:

— Хорошо, мсье Альфонс, вы подтверждаете имеющиеся у нас сведения. Если хотите выйти из этого дела без серьезных потерь, не говорите ни слова вашей родне. Вы же хотели уже завтра вернуться в Париж? Возвращайтесь. В Париже к вам придут с инструкциями. Этот человек скажет, что он пришел от меня, и представится как мсье Сидорофф. Но если хоть кто-нибудь хоть что-нибудь заподозрит, то тогда пеняйте на себя. Мы, месье барон, сами злые, память у нас крепкая, а руки длинные…

Альфонс в растерянности прижал к груди шляпу.

— Конечно, герр Петрофф, вы можете полностью на меня рассчитывать.

Закончив этот разговор, Альфонс не спеша вышел из кабачка. До отъезда в Париж нужно было еще накупить подарков для членов семьи, чтобы действительно никто ничего не заподозрил…


14 (2) августа 1877 года.

Остров Принкипо в Мраморном море неподалеку от Константинополя.

Частная клиника «Афродита»

Подполковник медицинской службы

Игорь Петрович Сергачев


Большим, однако, прохиндеем оказался мой старый приятель, начальник столичной милиции Аристидис Кириакос. Как не раз говорил мне Шурик Тамбовцев, дело милицейское он знал на ура. Но грек есть грек, и если старина Аристидис видел где-то выгоду, то свое не упускал. Вот и этот проект — во многом его инициатива и заслуга. Ну, не мог бывший контрабандист пройти мимо денег, которые сами текут в руки. Но обо всем по порядку…

Я уже рассказывал о том, как в наш госпиталь МЧС, едва он только открылся и стал принимать пациентов, валом повалили больные. Причем не только со всех концов Югороссии, но, со временем, даже из Болгарии, Греции, Италии и других стран, включая Германию. Примерно месяц назад, а может и больше, был вообще уникальный случай — один египетский шейх, по совету наших морпехов, которые наводили порядок в зоне Суэцкого канала, привез к нам своего сына. У парня оказалась застарелая язва желудка. Он мучился, не находил себе места. Мы провели обследование и обнаружили причину его страданий. Египтянина благополучно прооперировали, после чего счастливый папаша всучил мне в качестве презента кровного арабского жеребца. Честно говоря, я не знал, что мне делать с этим благородным животным.

Но плут Аристидис увидел скакуна, закатил глаза и сказал, что подобная лошадка может стоить очень-очень дорого. И назвал примерную цену, после чего настала моя очередь удивляться. В конечном итоге мы решили, что жеребец станет хорошим свадебным подарком будущему царю Болгарии. Как говорится, кесарю кесарево. А господин Аристидис после этого случая и предложил мне получать с некоторых пациентов за оказанные медицинские услуги звонкой монетой.

Поначалу я возмутился — как можно требовать деньги за излечение страждущих! Но Аристидис довольно доходчиво объяснил мне, что деньги следует брать лишь с тех, у кого их куры не клюют. Они от этого не обеднеют. Тем более если лечение не связано со спасением жизни страждущего, а служит лишь удовлетворению его тщеславия. А с бедных — да, брать за лечение не надо. Тут он со мной согласен.

Подумав, я вспомнил соответствующий роман Золя, который сам был врачом, и согласился со старым греком. Действительно, почему мы бесплатно должны помогать людям, которые бесятся с жиру и могут позволить себе покупать драгоценности за баснословные деньги, а также строить виллы в Ницце и Биарицце? Ведь мы тратим на них не только свое время, но и драгоценные медикаменты, многие из которых здесь пока еще не производятся.

Дополнительно я посоветовался на эту тему со своими коллегами из госпиталя МЧС и с «Енисея». Они тоже, в общем, согласились со мной, что было бы неплохо подзаработать немного денег для страны и для себя. Кроме того, от коллег поступило еще несколько дополнительных и очень дельных предложений. Одна из наших врачей-хирургов сказала, что мы, мужики, совершенно не разбираемся в женской психологии. Для иной дамочки прыщ на подбородке или малый размер груди страшнее цирроза печени. Поэтому вместе с платной больницей для богатеньких буратин можно создать что-то вроде такой же платной хирургическо-косметической клиники, где герцогини и графини могут избавиться от двойного подбородка, откачать с талии лишний жирок, удалить бородавки и рубцы — короче, омолодиться.

У нас было несколько специалистов, которые в свое время занимались подобными операциями. Так что особых сложностей в этом деле быть не должно.

Сказано — сделано. Следующий, с кем я поделился своей идеей создания платной клиники, или проекта «Афродита» — такое рабочее название мы придумали для нее, был Шурик Тамбовцев. А в это время в его кабинете, рядом с ним, сидела и что-то строчила в блокнот наша красавица Ирочка Андреева, которая, даже будучи царской невестой, не забывала о журналистском ремесле. Она сразу же навострила ушки, услышав о клинике «Афродита». Почесав кончик прелестного носика, она пристально посмотрела на нас и мечтательно произнесла лишь одно слово: «Мода…»

Я поначалу не понял, к чему это было сказано, но Шурик, прохиндей еще тот, деловой хваткой мало чем отличавшийся от Аристидиса, закричал, словно Архимед, выскочивший голым из ванны:

— Эврика! Ирочка, ты просто гениальна! Как мы все до этого раньше не додумались!

Потом они в два голоса стали объяснять мне, что можно было бы устроить в нашей «Афродите» настоящий дом мод! Причем такой, которому в нашем времени позавидовали бы Версаче и Армани. Организацию этого почтенного заведения взяла на себя сама Ирина. Но, конечно, неофициально, потому что, по довольно странным понятиям века девятнадцатого, уважающая себя знатная дама не должна была «грязной тачкой руки пачкать». Даже литературный труд считался здесь чем-то неприличным и предосудительным. А потому барышни и дамы, обладающие литературным талантом, писали сплошь под псевдонимами, причем в основном мужскими. А тут какая-то пошлая коммерция! Фи!

Аристидис Кириакос, наш «великий комбинатор», сделал нам всем предложение, от которого мы так и не смогли отказаться. Он сказал, что устроить и клинику, и дом мод лучше всего на одном из Принцевых островов в Мраморном море. Места там были сравнительно уединенные — раньше эти острова служили местом ссылки сановников, чем-то прогневавших византийский базилевсов. Потом, уже в турецкое время, османские султаны отправляли туда своих родственников, недостойных, по их мнению, лицезреть светлый лик падишаха.

Виллы опальных вельмож и султанских родственников сейчас стояли заброшенными. В их помещениях, после небольшого ремонта, можно было разместить и саму клинику, и отели, в которых проживали бы приезжие знатные пациенты. Удобно было и то, что остров Принкипо, с одной стороны, находился неподалеку от Константинополя, а с другой стороны, был изолирован от материка, что могло гарантировать будущим высокопоставленным клиентам безопасность и конфиденциальность.

Информационную раскрутку нового места, где богатые и знатные люди могли бы в полной мере насладиться красотами Мраморного моря, поправить свое здоровье и внешность, взяла на себя Ирина Андреева. Она к тому времени уже свела знакомство с корреспондентами ведущих европейских (и не только) информационных агентств. Ну, а что такое желтая пресса, она знала лучше любого из своих коллег в XIX веке.

Через некоторое время сначала в европейских, а потом и в американских газетах появились заметки, подписанные псевдонимом И. А., рассказывающие о том, как приехавшая в Югороссию герцогиня М. сумела в клинике на острове Принкипо избавиться от двойного подбородка, а граф Т. излечил, гм, хроническую гонорею, и теперь был готов к новым сексуальным подвигам. Короче, у кого чего болит…

Одновременно вышел в свет напечатанный в константинопольской типографии сигнальный номер журнала «Всемирная мода». В ней Ирина опубликовала раскрашенные фотографии красавиц из Югороссии, одетых в платья и костюмы, при виде которых раскрылись от изумления рты большинства законодательниц европейской моды. Это было нечто! Красочные, яркие, смелые для тех времен, но в то же время делающие красивых женщин просто неотразимыми. Неделю этот сигнальный номер был темой для разговоров во всех великосветских салонах Европы.

А вскоре издатели нового журнала объявили, что открывается на него подписка, которая хотя и будет стоить изрядно, но зато в каждом номере подписчица найдет в виде приложения выкройки модных платьев из таинственной Югороссии.

И теперь любая уважающая себя леди готова была отдать требуемую сумму и душу в придачу, лишь бы раздобыть себе модную одежду с ярлычком «Сделано в Югороссии» и побывать в полном чудес Константинополе, чтобы воочию увидеть то, о чем писали газеты.

Ну, все эти дамские штучки-дрючки меня интересовали мало. А с клиникой дела шли неплохо. Мы подготовили прайс-лист с перечнем операций, которые мы готовы были делать в нашей клинике. Аристидис взял на себя обустройство помещений и наем обслуживающего персонала. Задача была непростая. Требовалось, чтобы кандидаты умели не только изъясняться на нескольких языках, были хорошо воспитаны, но и чтобы они могли держать язык за зубами, а также были готовы выполнять некоторые наши особые поручения.

Шурик Тамбовцев, видимо вспомнив свою прежнюю работу в конторе с трехбуквенной аббревиатурой, решил использовать нашу клинику для вербовки — нет, упаси боже, не каких-то там вульгарных шпионов, а как их называли в наше время, «агентов влияния».

Надо было сделать все, чтобы те, кто побывал на острове Принкипо, покинув его, остались нашими хорошими друзьями. И при случае, если бы нам вдруг понадобилось, чтобы кто-то из сильных мира сего замолвил за нас словечко, мы могли бы обратиться к ним.

Но все эти шпионские игрища мне, в общем-то, были малоинтересны. Пусть ими занимаются те, кому это положено по должности. Я же организовал в одной уютной, хотя немного запущенной вилле на острове неплохую клинику, с хорошей диагностической аппаратурой, проинструктировал персонал и приготовился к встрече первых пациентов.

И вот, после всех мытарств, сегодня клиника «Афродита» должна была официально открыться. Мы, как положено, провели молебен с освящением всех помещений. А потом, под музыку, с давно уже забытым чисто советским шиком, торжественно перерезали ленточку и начали прием больных и тех, кто мечтал стать еще более красивыми. Судя по нарядам и драгоценностям тех, кто прибыл сегодня на пароходе из Константинополя на остров Принкипо, я мог сделать вывод — идея наша оказалась вполне удачной, и пользу она принесет немалую.


14 (2) августа 1877 года, вечер.

Константинополь, госпиталь МЧС

Полковник Александр Александрович Пушкин и его дочь Ольга


Тринадцатый Нарвский гусарский полк, которым командовал полковник Александр Пушкин, расположился лагерем под Адрианополем, что в южной Болгарии, на самой границе с Югороссией. Тут же по соседству расквартировались и остальные части 13-го армейского корпуса.

Сражение за Болгарию закончилось, и теперь русские солдаты выполняли сугубо полицейские функции, преследуя мелкие банды черкесов-мародеров и делая все, чтобы не допустить вооруженных стычек между турками и болгарами, желающими отомстить былым угнетателям.

К началу августа все в округе успокоилось, и полковник Пушкин взял несколько дней отпуска по семейным обстоятельствам, испросив разрешение у своего начальника, командира 2-й бригады 13-й кавалерийской дивизии, генерал-майора Константина Константиновича Бодиско.

По местным дорогам до Константинополя было всего триста верст, или два-три дня пути для конного. Взяв с собой двух гусар в качестве сопровождающих, полковник Пушкин направился в путь. При себе Александр Александрович имел не только подорожные документы, заводных лошадей и пару револьверов системы Адамса, но и гостинцы для находящихся в константинопольском госпитале раненых своего полка. Поскольку в Константинополь направлялись солдаты и офицеры, имеющие исключительно тяжелые, почти безнадежные ранения, то не всех своих сослуживцев Александр Александрович ожидал увидеть живыми. Но про югоросских военных медиков уже ходила слава настоящих чародеев, способных спасти самых безнадежных пациентов. Так что надежда найти своих однополчан на этом свете у полковника была.

Граница Болгарии и Югороссии проходила по реке Марице. Стоило переехать через мост, как на той стороне приезжих встретил пограничный пост Югороссии. Впрочем, для подданных Российской империи граница эта была всего лишь линией на карте, и пересекали они ее по предъявлению подорожных документов без всяких препятствий.

Не было проблем и у полковника Пушкина, предъявившего на посту свои документы. Здоровенный югоросский солдат с нашивками старшего унтер-офицера бегло проверил документы Александра Александровича и махнул рукой своему помощнику-греку в мундире национальной гвардии, разрешая открыть шлагбаум.

Пока шла проверка документов, полковник с любопытством оглядывался по сторонам. Пограничный пост был устроен грамотно и надежно. Укрепление, сложенное из мешков с землей, прикрывало ближние подступы к мосту. С другой стороны, у небольшой казармы, из-за второго такого же укрепления, торчала маленькая башенка самоходной боевой машины, вооруженной крупнокалиберной автоматической митральезой. С бандами полудиких черкесов, переселенных сюда турками с Кавказа, югороссы воевали всерьез до полного их физического истребления или капитуляции. Тех, кто сдавался в плен, вместе с семьями переправляли на другую сторону Босфора и высылали в Анатолию, строго-настрого предупреждая, что если они попадутся еще раз, то пощады им уже не будет. Так что дорога на Константинополь через Чорлу была относительно безопасной.

Ехали быстро, останавливаясь лишь на короткий отдых и пересадку на заводных коней. Хоть дорога и не была особо оживленной, но полковник и его спутники то и дело обгоняли тяжелые, запряженные медлительными волами телеги, на которых в Константинополь доставлялось продовольствие. Большому городу требовалось много еды. К наступлению темноты, когда ехать дальше было уже не безопасно, путешественники въехали в небольшой городок Чорлу, где по совету пограничного унтера остановились в небольшой гостинице для военных, при комендатуре.

Основным достоинством этого весьма скромного на вид учреждения были наличие крыши и полное отсутствие в постелях насекомых. Но гусары уже давно привыкли к ночевкам на полевых биваках. Выехав рано поутру из Чорлу, уже вечером полковник Пушкин и сопровождавшие его гусары, миновав пригородную заставу на северной дороге, въехали в Константинополь. Кони и люди устали, светло-синие доломаны стали серыми от пыли. Но они все-таки добрались до цели за два дня.

Спросив на пригородной заставе дорогу до госпиталя, полковник направился по кривым улочкам Константинополя через весь город к дворцу Долмабахче. Это был типичный восточный город, уже отошедший от первого шока после захвата и теперь заполненный прохожими, лавками и торговцами, среди которых, к удивлению Александра Александровича, было немало турок. Гусары, наверное, заблудились бы в этом похожем на путаницу бараньих кишок хитросплетении улиц, но стоящие на посту городовые помогли найти им дорогу к госпиталю.

Немного поговорив с одним уже пожилым работником правопорядка, полковник Пушкин узнал, что все они российские греки, которые откликнулись на призыв руководителя югоросского КГБ Аристидиса Кириакоса и коменданта Константинополя майора Дмитрия Никитина — кстати, тоже наполовину грека — вернуться и послужить своей возрожденной родине. Уволившиеся с русской службы офицеры составили костяк Национальной гвардии. Приветствовались также врачи и учителя. Не остались без работы и приехавшие из России полицейские чины, которые были необходимы для наведения в городе элементарного порядка. Правда, кое-где, в самых неспокойных местах, еще стояли армейские блокпосты. Но, как сказал городовой, все это ненадолго. Самые буйные и опасные смутьяны были уничтожены во время штурма города и в первых беспорядках. Остальные уже ретировались на азиатский берег.

Вот так, от городового до городового, полковник Пушкин и добрался, сначала до европейского квартала, а потом и до госпиталя. Темнота на юге летом наступает быстро, солнце на закате падает за горизонт, как подстреленное. Но на улицах европейского квартала, словно это было не в бывшей столице Османской империи, а в Париже или Петербурге, с наступлением темноты загорелись розоватые газокалильные фонари, так что гусары добрались до места вполне благополучно.

Сам госпиталь, словно выходец из иного мира, окутанный призрачным бело-голубым светом, был виден издалека. Спешившись, полковник оставил своих гусар присмотреть за лошадьми у коновязи, а сам, объяснив цель визита, спросил дорогу у дежурного по КПП. Тот для начала указал Пушкину на умывальник, где лежали полотенце, мыло и щетки — одна для чистки одежды, вторая для чистки сапог. Когда полковник отряхнул дорожную пыль и умылся, ему дали приготовленный для посетителей белый халат, и он отправился искать свою непутевую дочь и раненых сослуживцев.

Госпиталь жил своей обычной вечерней жизнью. Закончилась лихорадка боев, когда каждые пятнадцать-двадцать минут на вертолетную площадку прибывали борта с ранеными, и теперь большая часть его обитателей, за исключением самых тяжелых, проходила по категории выздоравливающих. Но для начала полковник Пушкин нашел не свою дочь, а потерянных и уже заочно похороненных офицеров.

Все трое были живехоньки и находились в офицерской курилке, в компании таких же выздоравливающих. Собственно, полковника Пушкина привлекли гитарные переборы и слова незнакомой песни, и лишь потом он заметил штаб-ротмистра Чагова, а также корнетов Маркина и Зубова. Все трое были веселы и внешне почти здоровы. Они завороженно слушали наигрывающего на гитаре раненого сотоварища, у которого из-под больничного халата выглядывали синие полоски нательной рубахи. Сделав знак встрепенувшемуся при его виде ротмистру, полковник вслушался в слова песни:

А на войне, как на войне,

Патроны, водка, махорка в цене,

А то война — нелегкий труд,

А ты стреляй, а то убьют…

— Определенно сильно, — решил он, — хотя, конечно, до папенькиных стихов далеко…

Александр Александрович тут был не прав. Без Александра Сергеевича в русской словесности не было бы ни Константина Симонова, ни Владимира Высоцкого, ни группы «Любэ», ни «Священной войны», а были бы одни педроидного вида певцы и похабные частушки.

Перекинувшись несколькими фразами с сослуживцами, полковник возблагодарил Создателя, что его люди живы и, скорее всего, скоро будут здоровы, двинулся дальше в поисках дочери. Ее, как ни странно, Александр Александрович сначала услышал, а потом лишь увидел. Чистый четкий голос Оленьки читал кому-то вслух, на этот раз уже папенькину «Сказку о царе Салтане».

В большой, заставленной больничными койками надувной палатке было людно. Раненые лежали, сидели на койках и табуретах, стояли, опираясь на костыли, в проходах и как завороженные слушали сказку в исполнении его дочери, сидящей на табурете в середине палатки. У многих из них на халатах были приколоты новенькие георгиевские крестики. Несколько дней назад новый государь Александр III лично посетили сие лечебное заведение, и на раненых воинов всех сословий и рангов пролился щедрый дождь боевых наград и повышений в чине.

Стоя у входа, Александр Александрович видел только худенькую, обтянутую белым медицинским халатом спину Ольги и белую косынку сестры милосердия, туго стянутую узлом на ее затылке. Рядом с полковником, прямо у входа, стояли две смуглые, восточного вида санитарки или медсестры, то ли грузинки, то ли гречанки — кто их разберет, которые внимательно слушали его дочь. Раненые при виде старшего офицера зашевелились, но Александр Александрович, не желая беспокоить воинов, получивших ранения и увечья на службе России, сделал им знак не обращать на него внимания. Дождавшись конца декламации, он приглушенно кашлянул, привлекая к себе внимание.

Ольга обернулась, вскочила и с криком: «Ура! Папенька приехал!» — бросилась на шею отцу.

Такое бурное выражение радости и присутствие посторонних удержало полковника от слов, которыми он хотел выразить свое неодобрение поведению своей непутевой дочери. Александр Александрович видел, как раненые в смущении отводят глаза, некоторые от умиления смахивают слезы, видимо вспоминая своих детишек, оставшихся в России.

Они вышли из палатки. Тут Александр Александрович снова захотел изобразить из себя строгого отца. Но и тут на защиту Ольги откуда-то на него коршунами налетело местное больничное начальство в лице главного хирурга полковника медицинской службы Сергачева и подошедшего чуть позже начальника госпиталя полковника Антонова.

В результате потомок великого русского поэта был, если можно так выразиться, «задержан до выяснения» и вместе с дочерью уведен в штабной корпус пить чай. С плюшками. Как он тут же узнал, жених Ольги совсем недавно убыл вместе с адмиралом Ларионовым в Петербург, а ее югоросская опекунша Ирина Андреева, невеста бывшего герцога Лейхтенбергского, а ныне великого князя Болгарии Сергея, находилась сейчас в отъезде и должна была появиться в Константинополе завтра утром. К концу чаепития Илья Петрович Антонов вызвал дежурного и попросил проводить полковника Пушкина и сопровождавших его гусар до ближайшей приличной гостиницы. Как говорится, утро вечера мудренее.

А вообще, Александр Александрович уже в душе простил свою дочь только за этот возглас «папенька!» и радость, с которой она встретила его. Родные ж люди, куда от этого денешься…


15 (3) августа 1877 года. Константинополь

Рафаэль Семмс, главнокомандующий флотом

Конфедеративных Штатов Америки


Вы верите в Санта Клауса?

Когда я был маленьким, Санта Клауса звали святым Николаем, но он точно так же, как и сейчас, дарил подарки детям на Рождество. Потом, под влиянием голландцев и немцев, его стали называть Санта Клаусом, после того как появилось стихотворение «Ночь перед Рождеством», которое и я, и моя любимая Энн любили читать нашим детям. Но они выросли и тоже перестали верить в Санта Клауса, приносящего подарки.

Впрочем, наши внуки все еще так же верят в него, и когда они приезжают к бабушке и дедушке на Рождество, то в канун праздника оставляют ему печенье и молоко, а на следующее утро находят подарки под елкой и крошки от печенья.

Недавно знаменитый художник-карикатурист Томас Нэст нарисовал Санта Клауса, живущего на Северном полюсе, и с тех пор это стало традицией. Но мне почему-то кажется, что мистер Нэст ошибся. Он живет здесь, в Константинополе.

Но обо всем по порядку.

Вчера я получил весточку от капитана Иванова, пригласившего меня на небольшую прогулку — причем особо было оговорено, чтобы я был в форме адмирала КША. И ранним утром капитан за мной заехал — на катере. Там же присутствовала уже известная мне особа — невеста правителя Болгарии герцога Лейхтенбергского Ирина Андреева. И мы отправились в Мраморное море, вокруг стен древнего Константинополя.

Капитан Иванов показал мне на небольшой монастырь у моря — монастырь у святого источника, как он сказал, и перекрестился — размашисто, справа налево, не так, как крестимся мы — слева направо, в районе сердца. Он рассказал, что тамошний источник чудодейственный, но что мы туда подъедем попозже, сейчас у нас другие дела.

Сразу за монастырем располагалась небольшая рыбацкая деревня (Кикловион, сказал капитан, а по-турецки — Зейтин-бурну), и за ней мы увидели небольшую верфь. И у нее стоял красавец-корабль, чуть больше моей незабвенной Алабамы, и точно так же с двумя мачтами и с трубой между ними. Он был около трехсот футов, или, как говорят русские, девяноста метров в длину, где-то раза в полтора длиннее Алабамы.

— Вот, — показал на нее Иванов.

— А что это за корабль?

— При рождении это был SS Lesbian, — почему-то усмехнулся капитан, а мисс Ирина смущенно хихикнула. — Полторы тысячи тонн, крейсерская скорость пятнадцать узлов, может на короткие расстояния выдавать до восемнадцати. На парусах около шести, но это не столь важно. Но вот незадача: его зафрахтовали доставить орудия и боеприпас на Мальту, думали, он от дедушки уйдет, и от бабушки уйдет, с его-то скоростью…

Я не совсем понял, при чем тут дедушка и бабушка, но слушал капитана Иванова внимательно.

— Правда, хозяева не догадались, что на каждую тетку с резьбою…

Мисс Ирина снова хихикнула, а я вообще больше ничего не понимал. При чем здесь резьба? При чем тетка? Капитан смилостивился и сказал уже так, чтобы я понял:

— Ну, в общем, любой из наших кораблей может выдать и побольше, и пришлось ему, родимому, спустить гордый британский торговый флаг. А когда мы нашли контрабанду, то, увы, капитан был препровожден, так сказать, к нам в гости. А корабль — вот он.

Тут мы подошли поближе, и я вдруг увидел горящие золотом буквы на его борту: Alabama II.

— Но он еще так не называется. А вот когда его окрестят по старому морскому обычаю, — тут он протянул бутылку шампанского мисс Ирине, — тогда он и будет гордо носить это новое имя.

— Неужто? — только и смог сказать я.

— Именно. Это и будет первый корабль нового флота Конфедерации. А в трюме его было семь двадцатифунтовых казнозарядных орудий Армстронга — одно с длиной ствола в тринадцать калибров и шесть штук со стволом в шестнадцать калибров. И в придачу, около трех тысяч выстрелов к этим пушкам. Британцы лет пятнадцать назад отказались от них в пользу дульнозарядных пушек, а вот теперь решили их расконсервировать и переслать на театр военных действий. Конечно, с нашей точки зрения эти пушки далеко не шедевр, но это лучшее, что есть в этом времени, и к тому же мы их уже привели в идеальное состояние. Они намного лучше дульнозарядных орудий, но, увы, требуют правильного и аккуратного обращения. Но этому мы вас научим.

Мы их, кстати, уже установили. Шесть располагаются по бортам, просто мы замаскировали люки, чтобы корабль не был похож на военный. А седьмое — вон там, на носу, под тем помостом. Мы еще несколько усовершенствовали систему подачи боеприпасов — к каждому орудию ведет механический лифт. Ну и сделали прочие необходимые работы. Кораблю всего три года, так что прослужит он еще долго.

— От всей Конфедерации огромное спасибо! — промямлил я, до сих пор не веря в подарок от константинопольского Санта Клауса. Этот корабль был и быстрее, и больше моей «Алабамы», и вооружение было не в пример лучше — у таких орудий эффективная дальность более трех тысяч ярдов! Конечно, современный бронепояс их снаряды не пробьют, но далеко не каждый корабль бронирован, и даже у несущих броню кораблей есть незабронированные места. Так что повоюем!

— Да, и еще канцлер Тамбовцев просил вам передать, что он договорился о том, что аренда бухты Гуантанамо начнется первого сентября, сроком на год. При соблюдении определенных условий… канцлер сказал, вы знаете каких, — я кивнул, понимая, что речь идет о Гибралтаре, — аренда станет бессрочной, а еще к ней добавятся некоторые другие территории, про которые вам тоже уже известно, по крайней мере о тех из них, которые напрямую касаются Конфедерации. Кстати, мы вам передадим команду из русских и греков, которая переправит «Алабаму» в Гуантанамо, и поможет обучить команду из моряков Конфедерации. Вы пойдете с нашим транспортным кораблем, который доставит оборудование для тамошней базы, а по дороге послужит «Алабаме» надежным эскортом. Команда уже готова, и выходить можно будет уже послезавтра.

Вскоре я уже стоял на носу корабля. Мисс Ирина взмахнула своей прелестной ручкой, и, описав в воздухе дугу, бутылка шампанского разбилась о нос нашего, первого после гражданской войны, военного корабля. Мисс Ирина торжественно произнесла:

— Нарекаю тебя «Алабамой Второй»!

Я шепнул потом ей на ухо:

— Мисс, с этой минуты вы стали не только крестной матерью нашего нового корабля, но и своего рода талисманом всего нашего флота. Наши моряки теперь будут сражаться не только за нашу свободу, но и за честь такой прекрасной дамы, как вы.

Ирина зарделась и стала еще прекрасней. А я подумал, что этому герцогу, кстати, весьма достойному молодому человеку, очень повезло с будущей супругой.

По дороге домой мы заехали в монастырь, где я выпил воды из святого источника и вместе с капитаном и мисс Ириной помолился у святых икон (католическая церковь признает их святость), возблагодарив Господа за Его необъятную милость и за моих русских друзей.

Отдельно я помолился у иконы святого Николая, который не только наш Санта Клаус, но и покровитель моряков, и попросил у святого, чтобы он принял новый флот Конфедерации под свой омофор.


15 (3) августа 1877 года, утро.

Константинополь, дворец Долмабахче

Канцлер Югороссии Александр Васильевич Тамбовцев


Я не стал говорить Путилову, что вскоре в Константинополь приедет его старый знакомый — промышленник и предприниматель Людвиг Эммануилович Нобель. Да-да, старший брат того самого Альфреда Нобеля, «динамитного короля», учредившего знаменитую премию, которую вручают порой людям достойным, а чаще — абсолютным придуркам вроде лопоухого и «загорелого» президента США.

Людвиг Нобель заинтересовал нас потому, что обладал хваткой и энергией купца и промышленника. Сейчас он занимался налаживанием нефтедобычи в Баку.

Помимо всего прочего, Людвиг был неплохим инженером и изобретателем, владел пятью языками: шведским, русским, английским, французским и немецким. Словом, этот человек, который, кстати, считал себя патриотом России и просил его называть по-русски Людвигом Эммануиловичем, мог быть нам весьма полезен.

И вот мы встретились. Передо мной сидел типичный швед — широколицый, с густыми усами и бакенбардами, безупречно одетый. По-русски он говорил с едва заметным акцентом. Нобель с интересом посматривал на меня, словно гадая — зачем он вдруг понадобился одному из руководителей нового государства, появившегося на развалинах грозной Османской империи.

— Добрый день, Людвиг Эммануилович, — я пригласил его присесть в мягкое кресло у окна. — Нам известно, что вы сейчас с братом Робертом очень заняты делами вашей фирмы в Баку. То, что вы делаете — это, конечно, очень важно и нужно. Но мы хотим предложить вам новое поле деятельности. И поверьте, не менее прибыльное для вас, и очень полезное и для Российской империи и для Югороссии.

— Я слушаю вас очень внимательно, господин канцлер, — встрепенулся Людвиг Нобель. — Если ваше предложение действительно заинтересует меня с деловой точки зрения, то я с удовольствием его приму.

— Людвиг Эммануилович, — сказал я, — я думаю, вы оцените то, что мы хотим вам предложить. И еще, можете называть меня просто по имени и отчеству — Александром Васильевичем. В конце концов, мы с вами не на официальном приеме.

А суть нашего предложения заключается вот в чем. Как вы слышали, флот и сухопутные войска Югороссии совместно с вооруженными силами России разгромили Османскую империю. Не буду вас интриговать и сразу скажу, что двигатели боевых кораблей нашей эскадры, а также боевой техники, которую используют сухопутные силы Югороссии, работают на горючем, изготовленном из нефти, и продуктах ее перегонки. Вы понимаете, о чем я говорю?

Нобель, слушавший меня с все большим и большим интересом, закивал головой.

— Так вот, Людвиг Эммануилович, — продолжил я, — подобные двигатели в большом количестве в самое ближайшее время начнут изготовлять, сначала на заводах Югороссии, а потом и в самой Российской империи. Если мне память не изменяет, то вы, Людвиг Эммануилович, владеете в Санкт-Петербурге сталелитейным и котельными заводами, которые не раз выполняли заказы военного ведомства, — сказав это, я про себя подумал, что в наше время этот заводской комплекс на Выборгской стороне называется «Русским дизелем». — Так вот, почему бы вам, Людвиг Эммануилович, не начать производство этих новых двигателей на вашем заводе на Большом Сампсониевском проспекте?

Нобель задумчиво посмотрел на меня, потом улыбнулся и сказал:

— Александр Васильевич, я взрослый человек и коммерсант. Я полагаю, что предлагая мне такое выгодное дело, вы обязательно что-то потребуете взамен. Я не ошибся?

— Вы не ошиблись, — ответил я будущему нефтяному королю России, — но мое предложение будет из категории тех, от которых деловые люди обычно не отказываются. Я знаю, что такой человек, как вы, всегда сумеет получить выгоду даже там, где другие коммерсанты отступятся.

Давайте вспомним, как вы и ваш брат стали владельцами нефтяного участка в Баку. Итак, четыре года назад вы подрядились поставить для военного министерства двести тысяч винтовок системы Бердана. Для прикладов этих винтовок требовалась ореховая древесина. Вы отправили своего брата Роберта на Кавказ, чтобы он подыскал там необходимое количество ореховых деревьев. Увы, Роберт ничего подходящего там не нашел. Чтобы компенсировать вашему брату зря потраченные средства и время, вы передали ему двадцать пять тысяч рублей. А он, обладая предприимчивым характером, поехал в Баку, где и прикупил на острове Челекен участок, в недрах которого на глубине всего двадцати пяти метров находились большие запасы нефти.

Вы, Людвиг Эммануилович, узнали, что в то время в Баку добычей нефти занимались две сотни человек, которые в полукустарных условиях добывали нефть и перегоняли ее на керосин. А отходы сжигали или просто сливали в Каспий.

В этом году вы с братом основали товарищество «БраНобель» — братья Нобель, которое приступило к промышленной добыче нефти и полной ее переработке. Я правильно все излагаю, Людвиг Эммануилович?

Нобель, слушавший мой монолог с отвисшей от удивления челюстью, судорожно сглотнул слюну, а потом, с неожиданно появившимся скандинавским акцентом, дрожащим голосом спросил:

— Ваше превосходительство, откуда?.. Откуда вы все это знаете? Ведь то, что вы сейчас рассказали, известно лишь нам с братом…

— Людвиг Эммануилович, голубчик, да вас лица нет! — воскликнул я. — Успокойтесь вы, ради бога… Давайте я вам успокоительного накапаю… Или вы предпочитаете что-нибудь посущественнее? Могу предложить коньячку…

Нобель через пару минут пришел в себя и уже нормальным голосом продолжил:

— Александр Васильевич, спасибо, не надо успокоительного. Поговорим лучше о вашем предложении. Я вижу, что вы человек серьезный, и с вами стоит иметь дело…

— Так вот, Людвиг Эммануилович, — продолжил я, — предложить мы вам хотим следующее. Нам известно, что помимо Баку на территории Российской империи имеются еще места, где возможна добыча нефти. Это Поволжье и Сибирь. Поволжье — близко, Сибирь — далеко… Но нефти там много.

И еще, нефтепродукты нам необходимы как можно быстрее. Поэтому первое наше вам предложение — наладить переработку нефти в Констанце, куда она в самое ближайшее время будет поступать из Плоешти. Мы поможем вам в строительстве завода и частично профинансируем это строительство. О деталях совместного проекта можно будет переговорить позднее. Над проектом нефтеперерабатывающего завода трудятся наши специалисты вместе с хорошо известным вам Дмитрием Ивановичем Менделеевым. Как вам мое предложение?

— Заманчиво, хотя и коммерческий риск присутствует, — задумчиво сказал Нобель. — Но без риска коммерции не бывает. У меня есть время на то, чтобы обдумать ваше предложение?

— Время есть, Людвиг Эммануилович, хотя его и не так уж много, — ответил я. — Но чтобы вы своими глазами убедились в том, какие дивиденды сможете получить, если примете наше предложение, вы можете познакомиться с нашей техникой и оценить ее возможности. Мы дадим вам сопровождающего, с которым вас пустят туда, куда обычный приезжий никогда в жизни бы не попал. Вы умный человек, Людвиг Эммануилович, и быстро все поймете.

И еще. Подумайте вот над каким нашим предложением. Не пора ли русским и югоросским промышленникам и предпринимателям создать некое объединение под условным названием «Российская торгово-промышленная палата», которое бы стало своего рода клубом по интересам, разрешало бы споры между российскими коммерсантами и отстаивало бы их интересы в спорах с зарубежными конкурентами? Мы полагаем, что русским людям, а таковым, как мне известно, вы себя считаете, пора уже начать экономическую и финансовую экспансию по всему миру.

Я нажал кнопку и сказал появившейся в дверях секретарше:

— Оформите господину Нобелю Людвигу Эммануиловичу временный пропуск на все наши объекты в Константинополе. И вызовите, пожалуйста, дежурного офицера по комендатуре. Если возможно, попросите, чтобы прислали подпоручика Кукушкина, он вроде сегодня должен дежурить…

Загрузка...