Вторая встреча

XXII



ЗА МИР НА ЗЕМЛЕ

У входа в вестибюль дежурный старшина, приветствуя Кочетова, лихо козырнул, затем, прищурив один глаз, другим многозначительно повел в дальний угол и, чуть подавшись вперед, шепнул:

— Давно ждут...

Майор глянул в указанную им сторону, увидел терпеливо сидящих на жестком диване мать и жену и поспешил к ним.

Женщины тотчас заметили его, поднялись, но с места не двинулись. Лица их выражали одновременно и радость, и смущение, и даже виноватую растерянность, словно они совершили проступок, а Григорий Иванович застал их врасплох.

Когда он подошел к ним, Зоя Ивановна, прижимая к груди левой рукой старенький, с плешинами портфельчик, в котором находились ученические тетради, правой — осторожно коснулась его щеки. При этом взгляд ее беспокойно заметался по его лицу, будто она спешила сама отыскать ответ на терзавшие ее мысли, убедиться, что любимые черты не изменились за эту бесконечно долгую ночь.

Григорий Иванович пожал пальцы жены, другой рукой обнял плечи матери и слегка упрекнул обеих:

— Ну, чего вы?..

Зоя Ивановна несмело улыбнулась и поправила на шее пестренький косок.

Худощавое, всегда несколько бледноватое лицо ее сегодня казалось бледнее обычного. Карие глаза запали глубоко и округлились. Плотно сжатые тонкие губы чуть заметно вздрагивали. Прядь темных волос выбилась из-под зеленого берета и спустилась на крутой, высокий лоб.

— Мне пора, я в школу опаздываю, — заторопилась она.

— Иди, иди, — мягко сказала мать и, будто затем пришла, спросила сына: — Дома будешь кушать или здесь пообедаешь?

Григорий Иванович по тону понял, чего хотелось матери, и поторопился ответить:

— Конечно, дома.

Мать удовлетворенно кивнула головой и строго наказала:

— Верочке куклу не забудь. Тоже ведь... ждет.

— Кукла в кармане.

— Ну и хорошо, — деловито заключила она. Вдруг долго сдерживаемые нервы старой женщины сдали, и она, всхлипнув, припала лицом на грудь сыну: —Алёшенька... Беда-то какая...

— Не надо, мама, — остановила ее Зоя Ивановна.

Мать зажала рот платком и, сгорбившись, торопливо зашаркала ногами по плиточному полу, направляясь к выходу.

— Не задерживайся сегодня, Гриша,— попросила жена.

— К обеду буду, — пообещал Григорий Иванович.

Зоя Ивановна догнала свекровь у двери и, взяв ее под руку, вывела на улицу.

Проводив их взглядом, Григорий Иванович вздохнул и, тяжело опуская ноги на ступеньки, поднялся по лестнице на второй этаж.

Полковники Чумак и Круглов внимательно выслушали немногословный, но обстоятельный доклад Кочетова.

— Все пресловутое мастерство Джека Райта, — сказал в конце майор, — строилось на одном неизменно повторяемом приеме. Он будто случайно оставлял после себя отчетливый след, который потом всегда оказывался ложным. Поэтому, когда колхозница сообщила, что неизвестно откуда появившийся человек, схожий по внешнему описанию с Джеком Райтом, пошел в сторону дороги, то есть к Старым Гарям, основной поиск я предпринял в противоположном направлении. И мы не ошиблись. Кстати, колхозница Тоня Измайлова случайно завела «прославленного» разведчика в такой уголок, откуда местные старожилы не всегда благополучно возвращаются.

— Смелая девушка, надо обязательно доложить о ней генералу. Шофёра такси Анатолия Соболева не забудьте и всех других, кто помогал нам, — сказал полковник Чумак.

— Операция проведена успешно. От начала ее и до полного завершения, — Круглов взглянул на часы, — прошло немногим больше двадцати трех часов. Вовремя, а это главное, удалось предотвратить серьезную диверсию.

— Но больно за Рудницкого...

Алексей Александрович приложил ладонь к груди и поморщился. Последние дни сердце стало пошаливать.

— Покушение на жизнь Павлюка, — продолжал он, — должно насторожить нас. Враг беспощаден, идет на любую подлость. Райта нужно разгадать до конца и немедленно.

— Понимаю, — кивнул головой майор.

Алексей Александрович смахнул со стола в корзинку целую горсть мелко изодранной бумаги, стащил с носа очки и потер пальцами покрасневшие от усталости глаза.

«Тоже, видать, не спал всю ночь, — подумал Кочетов, достал из кармана два голубеньких билета в театр и положил их перед полковником на стол.

— Знаю, — поглядывая на билеты, вздохнул Чумак. — Елена рассказывала... Она сейчас у его матери. Слегла старуха, сердце не выдержало... Алексей у нее последний, — пояснял он Михаилу Тимофеевичу. — Троих сыновей фашисты убили, а этого вот... Профессор что-то не звонит, — нетерпеливо покосился он на телефон и снова обратился к Кочетову: — Ты, Григорий Иванович, сходи к ней.

— Обязательно, товарищ полковник.

Чумак расстегнул верхние пуговицы кителя, вышел из-за стола и, подойдя к окну, распахнул его.

В комнату сразу ворвались рев моторов, сигналы автомашин, слитный говор пешеходов. Надсадно чирикал воробей, надежно укрывшись в густой листве растущего поблизости дерева, ветки которого немногим не дотянулись до окна.

Распевая «Нас утро встречает прохладой», прошел мимо отряд пионеров. От белых рубашек, красных галстуков и веселых детских лиц на залитой солнцем улице точно посветлело еще больше. Ярко блеснули в первых рядах, отливающие серебром, трубы и золотой наконечник древка развернутого знамени.

«Наверное, в лагерь отправляются, — провожая взглядом ребят, подумал полковник и, уловив далекий протяжный гудок, отметил: — Механический голос подает, вторая смена заступает...»

Город жил своей привычной, полнокровной, мирной жизнью, и мало кто знал в нем, как иногда дорого обходится покой и благополучие его граждан. Какие примеры самоотверженности, беззаветной преданности Родине проявляют те, остающиеся неизвестными герои, коим народ доверил заботу о своей безопасности.

Алексей Александрович вспомнил, в молодости ему всегда казалось обидным, что о подвигах летчиков, танкистов, артиллеристов сообщения печатаются на самом видном месте, композиторы песни слагают, писатели толстые романы пишут, — все это, конечно, правильно, страна заслуженно чтит своих лучших сыновей, — но о тех, кто день и ночь на страже, принято скромно умалчивать. Их подвиги остаются государственной тайной. Только хорошо знакомые люди, и то не вдруг, и не всегда, заметят новую орденскую ленточку на кителе и потихоньку поздравят с успехом.

— Не в том суть, где и когда о нас говорить будут, — возразил тогда старый, седоусый комиссар, с которым Чумак поделился своими мыслями. — В груди того, кто в любую минуту готов сцепиться в смертельной схватке с врагом, отдать жизнь свою за радость и счастье других, должно неугасаемо пламенеть горячее сердце патриота. Оно тревожит, оно велит идти в бой за правду, за честь, за свободу народа, за мир на земле.

«Верно, конечно, — подумал Алексей Александрович. — И все же нелегко умирать, когда под безоблачным небом Родины льется веселая песня, и особенно, если тебе, как Алеше Рудницкому, совсем недавно минуло двадцать лет...»

Лицо Чумака посуровело.

С конца улицы, затихая, доносились голоса ребят:

Страна встает со славою

На встречу дня...

Полковник глубоко вздохнул нагретый солнцем воздух, медленно, будто с сожалением, плотно закрыл окно, задернул тяжелую штору и, не поворачиваясь, глухо произнес:

— Давайте этого мерзавца...

На столе зазвонил телефон.

Алексей Александрович жестом остановил направляющегося к двери Кочетова и быстро подошел к аппарату.

— Полковник Чумак слушает... Да, да, профессор, — с напряжением в голосе отозвался он и перенес телефонную трубку от одного уха к другому. — Очнулся? — вдруг радостно выкрикнул полковник и поманил к себе Кочетова, хотя тот стоял в трех шагах и, догадавшись, о ком шла речь, старался понять ее суть.

— Будет жить!.. Григорий Иванович, Алеша... лейтенант Рудницкий очнулся и будет жить, — произнес Чумак скороговоркой и продолжал, обращаясь к своему невидимому собеседнику: — Дорогой профессор, у меня нет слов, — голос его дрогнул. — В общем, спасибо, большое спасибо... Понимаю, но к делу вашей чести добавьте, пожалуйста, и нашу сердечную благодарность. Всего хорошего, будьте здоровы.

Чумак опустил трубку на рычаг одного телефона, тут же снял трубку с другого и набрал номер.

— Леночка?.. Все в порядке, дочка... Да, да. Звонил профессор. Алеша будет жить!.. Зачем же плакать? — растерянно проговорил он. — Это уж совсем ни к чему. Ты лучше поторопись успокоить... Повесила трубку... М-м да...