Вторжение

13

Мгновения непроницаемой темноты медленно сменились тусклым светом, забрезжившим вдали. Волны несли его вперед по реке бесчувственности к океану сна, но неожиданно где-то там, далеко, он увидел согнутого судорогой боли человека, в котором тут же узнал Вельха — с белым от боли лицом и яростными, полубезумными глазами.

Кровь текла по его коже: из носа, изо рта, из ушей, превращая лицо телохранителя в мертвенную гипсовую маску, изукрашенную бордовой кистью сумасшедшего художника; из-за Вельховой спины, окутывая его подобно одеянию, бил яркий, пронзительный белый свет, вселяя в холодное, застывшее сердце Даниэля тревогу и тоску. Стремительно пробуждая его.

Юноша ожил, приходя в себя, сердце его резко шевельнулось в спазме боли, и тут же к нему вернулись остальные чувства. После недолгой смерти он ожил. Одухотворение заполнило его.

«Где ты, Вельх? — мысленно воскликнул он, желая, чтобы мучения того, кто стал ему другом, закончились как можно скорее. — Держись!..»

Но Гленран услышал иное. Судорожно, через силу рванувшись, он неожиданно подбросил странный, похожий на круглую палку меч, перехватывая его за рукоять, изогнулся, мучительно закричав, и с силой метнул его вперед.

Даниэль не двинулся, и темно-коричневая молния ударила прямо в него. Невидимое стекло раскололось на тысячи кусков, со звоном падающих вниз... и юноша окончательно пробудился, слыша, как затихает дрожащий в воздухе звон...

...Он пришел в себя от жужжания мух, назойливо ползающих по лицу, по открытой коже рук. Пришел, чувствуя себя препаршиво. Ощущая, как от него несет пылью, плесенью и потом. Но не чувствуя холода, который должен был пробрать его, лежащего на дощатом полу, до самых костей. Зелье тепла по-прежнему действовало. Значит, он пробыл без сознания не более двух-трех часов.

Затем Даниэль осознал, что лежит в очень неудобной позе, с подвернутыми ногами; кожа под носом и губы залеплены какой-то спекшейся дрянью, руки дрожат от слабости, и что он почти совсем не чувствует ног.

В глазах плавал туман, по всему телу даже от малого движения разливалась немощь, но Даниэль попытался приподняться.

— Очнулся, гляди-ка, — грубо, хрипло и недоверчиво прозвучал со стороны чей-то не слишком дружелюбный низкий голос.

— Ну, что я говорил? — ответил ему второй, немногим более ровный, в котором слышался некоторый насмешливый задор. — Когда пиво?

— Да хоть сейчас, — ответил тот, что проспорил, полагая, очевидно, что аристократ так и не придет в себя либо что он сделает это позже.

Даниэль еще немного приподнялся, ухватившись за толстую ножку стола, повернулся спиной, облокотившись на нее же, когда удалось сесть. Он начинал чувствовать ноги и понял, что сейчас, несколько мгновений спустя, на него нахлынет вал колющей, слабой, но очень раздражающей боли. Он просто отлежал их, рухнув на пол и придавив собственным весом.

Уже начинало колоть и зудеть вовсю так, что крючило, что зубы сами собой сжимались, а лицо кривилось.

— Эй, — сказал выигравший, — Фирелли! Жнец великий, ты там как?.. — И не слишком решительно добавил: — Мать твою за ногу...

Даниэль протер глаза, попытался стереть с подбородка и губ налипшую и застывшую там дрянь, понял, что это кровь, одновременно убеждаясь, что не мешает прочистить нос, потому что он также забит засохшей кровью...

— Жив, — сказал он, разглядывая окружающее пространство. Голос его был низким и севшим, юноша даже сумел удивиться, хотя чувства его сейчас были очень слабыми, едва шевелившимися. Он пока еще не совсем пришел в себя.

Туман в глазах тем временем улегся, и Даниэль разглядел все, что замерло вокруг, наблюдая за его пробуждением.

Смотреть, в общем и целом, было не на что. От многолюдия трактира остались лишь шестеро человек. Вернее, трое людей, два оборотня-карна и один полурослик. Те двое, что сидели к Даниэлю ближе всего, были человеческого рода; остальные четверо устроились в углу, с оружием, открыто лежащим на столешнице рядом с каждым из них. Повернувшись в сторону пришедшего в себя Даниэля, они угрюмо бросили каждый по фразе и тут же вернулись к негромкому обсуждению чего-то, очень увлекавшего всех четверых.

Ближние двое, напротив, рассматривали юношу пристально и внимательно. Больше им скорее всего делать было просто нечего. Один из них, грузный бородатый детина, средних лет и уже наполовину седой (хотя очевидно, что не от бренности заплывшего жиром тела), был явно угрюм и полупьян. Второй, проворный, невысокий, довольно крепкий, производящий впечатление вечно задиристого и совершенно жизнерадостного пса, с темной густой щетиной и встопорщенно торчащими короткими вихрами, взирал на Даниэля слегка удивленно, с интересом.

Встретившись с юношей взглядом, он кивнул ему и подмигнул, отворачиваясь.

— Тогда зови малыша. Великого Хозяина нашего, — обращаясь к проигравшему, сказал он.

Даниэль, окинув взглядом пространство вокруг, окончательно убедился, что кроме них семерых во всем Приюте больше никого пет. Кроме разве что упомянутого хозяина (кто бы это мог быть?). Тела съеденных — вернее, то, что от них осталось — забросили скорее всего в полыхающий ровным пламенем очаг. Почти все незанятые стулья и половина столов были составлены в виде баррикады у закрытой каменной дверной плиты. Переплетены веревками, и в общем-то сами по себе будучи весьма массивными и крепкими, внушали некоторое доверие. Однако, тут же подумал Даниэль, если найдется сила, способная выломать две полуметровые каменные стены, разметать это жалкое переплетение дерева ей будет несложно.

— Хазяи-ин! — затянул меж тем полуседой. — Неси пива, мать твою в загривок!

Из-за полуоткрытой массивной двери в кухню тут же высунулась мохнатая рожа (Даниэль понял, почему «в загривок»), и, насмешливо блеснув глазами, облаченный в промасленный фартук повар в довольно чистой белой шапочке ответил по-схаррски:

— Шшо-о-о? Н’га тчиршшх-х-х?.. Чьяна н’гул! — и прищелкнув языком, убрался обратно.

Даже угрюмые четверо слегка прищурились, посмеиваясь. Похожий на пса фыркнул. Громоздкий полуседой махнул рукой, словно угрожая кинуть в скрывшегося с глаз поваренка стоящий перед ним пустой кувшин.

— До хрена не дорос, а туда же, насмехаться, — с удивленным раздражением хмыкнул он. — Вот сучий сын...

Даниэль привстал, с силой массируя горящие ноги, сглатывая пересохшим горлом и больше всего на свете желая встать, найти воду, напиться и умыться.

— Эй, малый! — словно угадав его мысли, посоветовал один из оборотней в углу, седой всклоченный старик, клеймо на лбу которого наполовину стерлось и почти совсем терялось в сети изрезавших лоб морщин. — Пошел бы вымылся, вон туда, на кухню.

— Верно, — поддержал его полуседой, — потому как поговорить нада, а времени у нас, чую, мало.

— Почитай, что и нет, — сплюнув на пол, добавил третий из людей, довольно кряжистый, неопределенного возраста, весь в черном, с кольчугой, выглядывающей из- под рубахи. Рядом с ним лежал на скамье длинный и широкий тяжелый полуторный меч, освобожденный от ножен. На клинке блестели выведенные серебрянкой какие-то неведомые знаки. Наверняка руны от нечисти и нежити, подумал Даниэль, неловко вставая.

— А, будто разница есть какая, — пожав плечами, равнодушно отозвался растрепанный и тощий старик. — Все одно, гнить будем к вечеру. Если не раньше... Есть только гнить...

— Тебе бы, родич, всю грязь их лужи вылакать да сдохнуть, — дернув ртом, ответил светловолосый полурослик, очень недовольный и злой, маленький, настороженный и весь из себя деловой. Словно почитающий себя наиболее умным из здешних. — Чтобы ничо беспутного больше не говорил.

— А может, он и прав, Гери, — ответил за старика, отвернувшегося к стене и молчащего, воин в черном, мрачно усмехнувшись, — думаешь, сумеем прорваться?

Полурослик молча следил за тем, как Даниэль в последний раз ухватился за ногу, морща лицо, и как медленно, неуверенно двинулся вперед, на кухню. Вид у парня был очень помятый. По мнению Гери, он явно пребывал не в себе, до сих пор не очухавшись после совершенного. Что было в общем-то совершенно неудивительно. Вот знать бы еще, что это за птица?..

— Эй, Хозяин! — крикнул вдогонку переступающему порог Даниэлю тот, встопорщенный пес. — Ты там помоги нашему герою...

— С большой дырою, — мрачно добавил злой на судьбу полуседой.

— Ты молчал бы, Варх! — скривившись, бросил Гери. — Уж не ты у нас сегодня великий!

— Мне и не надо.

— Тогда заткнись! — вконец рассердился полурослик.

Громила, как ни странно, заткнулся. Видно, изо всех оставшихся наибольший авторитет имели воин в черном да светловолосый малец.

Даниэль, оказавшийся на просторной, вытянутой кухне с двумя дверьми, ведущими неизвестно куда, кучей полок и ящиков, парой узких столов и скамейками вдоль них, сразу увидел два пылающих очага, один из которых был прикрыт плотной заслонкой, и раскаленную каменную плиту, на которой шкворчала огромная сковорода-противень, плюясь во все стороны кипящим маслом, в котором алели многочисленные куски свежего мяса. Маленький повар, который, как оказалось, был здесь один, не отрываясь от нарезки капусты и картошки, указал Даниэлю в сторону двух умывальников, сделанных строителем явно цивилизованным. Настоящим мастером. Даниэль даже нашел в себе силы удивиться: у обоих были краны. Даже более того, каждый имел отметку синюю и красную — для горячей и холодной воды.

Не спрашивая, взяв верхнее из лежащих в стопке не слишком белоснежных, но явно чистых тряпок, Даниэль занялся собой. Умыв бледное, с кругами под глазами, лицо, он подумал, скривился еще раз, почувствовав пот, которым пропах, и не колеблясь обратился к поваренку, спросив у него на имперском:

— Где можно вымыться?

Тот обернулся, рассматривая юношу бусинками глаз, мохнатая, симпатичная (каким могло быть лицо слишком умного котенка) рожица его в первое мгновение нахмурилась, а во второе, разгладившись, просветлела.

— Тута, — указывая на одну из нескольких стоящих в углу лоханей, сказал он, — можна вымыца, да.

И, отвернувшись, снова продолжил заниматься своим делом. Даниэль понял, что маленький схарр, наиболее слабый из всех, кто был сейчас в таверне, просто коротает время, чтобы не думать об участи, ждущей его почти наверняка. Точно так же, как и те шестеро от нечего делать, дожидаясь его пробуждения, составили эту баррикаду у двери.

Кстати, только когда маленький схарр повернулся к нему во второй раз, Даниэль заметил, что в плотной, слегка завивающейся и довольно грязной шерсти его прячется тяжелая кованая цепочка с массивным темным ключом и несколькими более мелкими. Ни дать ни взять действительно Хозяин. Только вот непонятно, почему до сих пор эти ключи у него, а не у воина в черном. Или, на худой конец, у полурослика.

Хотя, немного поразмыслив, пробуждающийся от перенесенного потрясения Даниэль, скорее всего понял почему. Кому до всего этого было дело?..

Подтаскивая к умывальникам бадью, юноша подумал, что для него самого, теперь уже очень вероятно, уготован тот же самый конец, о котором говорил оборотень-старик...

— Ну, здрасьте, — вымолвил молодой карн, скорее всего даже младше Даниэля, сунувшийся посмотреть, скоро ли он там, и, увидев его, высунувшийся обратно. — Наш подмываться изволил.

— Ну и не мешай, — отчетливо произнес Даниэль, посмотрев ему прямо в глаза. Ему надо было проверить одну возникшую мысль. По поводу всех шестерых.

— Ясно, — резво отозвался тот и, не говоря больше ни слова, убрался за порог, в общую залу. Проверка, очевидно, удалась.

Когда Даниэль вышел обратно, расчесывая волосы рукой, он первым делом остановился в дверях и, считая, что настала пора исследовать пришедшую на ум догадку, ровным тоном спросил:

— Где вещи?

Они уставились на него, каждый по-своему. Он обошел взглядом каждого, замечая выражения их лиц, по которым о многом можно было судить. Остановился, встретившись взглядом с воином в черном, на лице которого тлела неяркая нерешительность. Замер, не отпуская это лицо.

— Ван, отдай, — дернув ртом, наконец скомандовал вожак. Юноша-карн легко соскочил со своего места и, покопавшись в стоящей рядом широкой кожаной сумке, вытащил оттуда пояс с ножнами, в которых замер, переливаясь на ярком свету серебром, отцовский кинжал, затем собственно сумку Даниэля, после — завернутый в тряпицу маленький предмет. Скорее всего боевое кольцо. Сделал шаг в сторону аристократа и протянул ему, почему-то не приближаясь.

— Благодарю, — так же спокойно ответил Даниэль, принимая все это и убеждаясь, что деньги, драгоценности и зелья в целости и сохранности, продевая в боковые петли камзола ремень и застегивая его. Затем он вынул из сумки черепаховый гребень матери, единственную из ее вещей, которую позволил себе взять с собой, и причесался уже по-настоящему.

Догадка Даниэля, судя по всему, была истинной. Эти шестеро боялись его. Иначе какая сила могла бы заставить их отдать аристократу его сто пятьдесят фрагранов?.. Сумму, превышающую стоимость этой таверны в несколько сотен, или даже тысяч раз, — деньги, на которые можно было жить в роскоши несколько жизней?..

Причину опасений юноша понимал прекрасно: каждый из них скорее всего помнил, что случилось с огромным гноллем, следуя воле которого все они оказались бы мертвы, или, вполне возможно, хуже того. Все помнили, что спас их именно этот стройный и красивый, очень спокойный и отрешенный... почти мальчишка. Про которого каждый из них, дьявол его пожри, не знал совершенно ничего. Кроме разве что странной злобы прежнего, настоящего Хозяина, которая родилась из-за того, что на юношу покусился ненавидимый, проклятый, снова и снова проклинаемый собакоглавый...

— Ладно, — кашлянув, начал воин в черном, — звать меня Иннар. Будешь с нами говорить или нет?

— Буду, — кивнул Даниэль, расправляя сначала одежду, потом и плечи, начиная вновь чувствовать себя человеком. — Только поесть бы чего.

— Хозяин, мать твою! — тут же зычно гаркнул уставший от молчания грузный. — Неси там побыстрее! Жрать уж охота всем!

— Ты нести? — высунувшись из-за двери, невинно спросил поваренок, оскаливаясь в улыбке. — Давай, давай!

— Тьфу, — плюнул на пол полуседой, — вот отродье!

— Ван, помоги ему, — распорядился Иннар. И, глянув на толстяка, добавил: — Ты чего сидишь?..

Тот с кряхтением поднялся и, хрустнув разминаемыми руками, двинулся в кухню вслед за юношей-карном. Шел он, кстати, ровно, хотя несло от него, как от бочки с кислым вином.

— Где остальные? — не дожидаясь его возвращения, спросил Даниэль, краем глаза следя за тем, как похожий на пса перетаскивает к ним вплотную свой стол.

— Когда очухались после всего этого, — ответил мрачный воин, — так и ломанулись отсюда. Кому охота оставаться в проклятом месте?

— А вам почему охота?

— Мы решили, что все одно, где помирать.

Даниэль вообще-то был наслышан о Диких Землях и ужасах, здесь творившихся. Но на всякий случай спросил:

— Почему ты так уверен, что все одно где?

— Там твари и чужаки, здесь проклятие, — пожав плечами и сплюнув на пол, ответил тот. — Только там точно твари, а здесь непонятно что. А стены все ж есть.

— Чужаки — это другие кланы?

— А ты что, совсем не отсюда? — цепко всматриваясь в него, спросил до того молчавший полурослик.

— Не отсюда, Гери, — взглянув на него, ответил юноша, — не отсюда.

Полурослик заметно побледнел, увидев его лицо. Даниэль и сам не знал, что у него там такое, только чувствовал, что от него во все стороны расходится едва ощутимый холод. И что каждый из присутствующих здесь опытен и терт в жизни настолько, что чует этот холод без всяких...

Юноша совершенно не желал казаться круче, чем был, потому что по сравнению с этими, здешними, был он скорее всего никем. Но судьба завела его в тупик. Заставила измениться. Пока еще не сильно, едва заметно. Но уже ощутимо. Он был спокоен и собран, потому что только это хоть как-то могло помочь выжить. И вел себя пока что правильно... судя по реакции остальных.

— Чужаки — это люди из других кланов, — выдержав паузу, кивнул Иннар. — Здесь законы... Мать!.. Это долго нужно языком молоть!.. — Он скосил взгляд на полурослика и добавил: — Если ты не знаешь, Гери тебе лучше объяснит.

— Есть восемнадцать кланов, — начал рассказывать тот, настороженно вжав голову в плечи, стараясь не рассматривать Даниэля, сверху вниз взирающего на него, — был трактир и все те, кто вокруг него бродит, то есть мы и еще человек тридцать. Есть Свободные, про которых почти ничего не известно, кроме того, что ходят по любым землям и бьются со всеми. И, понятное дело, твари. Куча всяких, на любой вкус, выползают неведомо откуда. Дети проклятия. Возмездия Алой Госпожи. Все грызутся между собой за землю, потому что в ней главное богатство. Объединяются только против тварей, когда их совсем уж много. Бывало, здесь запирались от бешенства человек под двести. И выдерживали те еще осады... Да и то, Свободные — те всегда себе на уме. Говорят, у них с тварями свои дела.

— Чем вы тут живете? — спросил Даниэль, слышавший, что именно из Диких Земель поступает большинство убитых или пойманных живьем чудовищ всех образцов, и частей их тел, странных растений, живых и мертвых, плотоядных и обычных, необычных камней и не такой, как везде, земли. В общем, вещей, за которые любой из магов заплатит довольно много, не скупясь. Потому что, например, порошок из перетертого рога искряка, насколько юноша знал, значимо усиливал разрушительную мощь колдовской молнии, на что бы она ни направлялась — на камень, чтобы раздробить, или на человека, чтобы уничтожить, не говоря уж о пресловутом Огненном камне для практически всех заклинаний с использованием энергии огненного плана.

Но при всем этом Даниэль не совсем понимал, как расписанная во множестве баек и слухов система добычи и доставки работает со стороны тех, кто живет в этом аду, ежедневно рискуя не просто умереть, а ступить на тропу, начинающую долгую и мучительную смерть.

По воле всесильной судьбы он оказался на краю цивилизованного мира, там, откуда, по легендам, нет выхода, и теперь задавал людям, живущим здесь, вопрос чуть ли не чисто торговый... Это ничуть не смущало его. Даниэль чувствовал, что должен знать, как тут живут. Знать, чтобы впоследствии выжить самому.

Кроме того, все эти люди, как он понял, единожды увидев его в деле и осознав, что именно его воля спасла каждому из них жизнь, теперь ожидали от него нового спасения.

— Хм, — не совсем понимая, к чему этот вопрос, но явно пытаясь нащупать заключенный в нем глубокий смысл, Гери помедлил немного, затем ответил, собравшись с мыслями, весьма уверенно и спокойно:

— У нас законы такие. На каждом клочке земли свой хозяин и его свита. Только насобирав, добыв установленное Хозяином, можно начинать работать на себя. Потом, когда заработал достаточно, можно выкупаться у Хозяина и становиться свободным. В смысле, получать провожатых до границ Двуречья, или вниз по реке, в Даргир, Видму или в Гаральд. В зависимости, кто откуда пришел, уходят в другое место. С деньгами некоторым удается устроиться заново. Очень даже хорошо.

— Ясно. — Даниэль кивнул, не глядя на полурослика. Ему показалось, что впереди брезжит скудный свет. — Значит, каждый Хозяин заправляет в своей земле? — спросил он. И, не дожидаясь кивков со всех сторон (всклоченный уже перетащил сюда оба стула и уселся рядом, старик-карн повернулся и внимательно прислушивался к беседе, а схарр, Варх и Ван уже притащили сюда сковороду с недожаренным мясом, нарубленными и намешанными в масле полупропеченными овощами, пару кувшинов пива, кружки, хлеб, миски и сыр), добавил: — Каждый из них может так просто... ничего не опасаясь, по своей земле ходить?

— В смысле... — сначала не понял полурослик, затем хмурь на его лице разошлась, и он ответил:

— Понятно, а то как же?!. — По выражению его лица было видно, что речь идет о самом основном, привычном и главном. — Каждый Хозяин со своей землей связан, и на ней ему беспокоиться не о чем. Это, верняк, сама Хозяйка в древности завещала, чтобы людей здесь сразу не сожрали, и не кончились мучения рода человеческого.

— Он что, настоящий Хозяин? — с некоторым удивлением спросил Даниэль, глядя на маленького схарра, присевшего на край стула слева от него и взирающего на взрослых громадин с внимательным прищуром, черными бусинками глаз.

— Нет, конечно, — усмехнулся Гери, — просто ключи первый с него снял, с остальными своими не пошел, сказал, останется и будет жрачку готовить. Вот и...

Даниэль кивнул. Задумался. Свет впереди не становился ярче, и что-то, контурами своими обозначенное всем высказанным, от осознанного понимания было пока сокрыто.

— Скорее всего те, кто бежал, думали уйти в ближние кланы, — снова вступил в разговор Иннар, — и если им это удастся, значит, они живы, хотя весь сбор придется начинать сначала. Но вышли они отсюда ночью и, вполне может быть, никуда не дошли.

— Давайте поедим, что ли? — предложил вдруг собачий сын, уже давно шмыгающий носом. Пахло и вправду хоть куда, Даниэль ощущал зверский голод. — Говорить и так можно.

Воин в черном молча кивнул и стал накладывать себе в миску.

— Есть нож? — спросил Даниэль у повара-малыша. Тот хотел было подняться, чтобы сбегать на кухню, но песий сын вытащил из-за голенища тускло блестящий кинжал и протянул его аристократу. Тот кивнул, благодаря, вытер лезвие платком и приступил к еде.

Остальные переглянулись и тоже стали есть.

— У вас самих есть план? — спросил Даниэль, когда первый голод был утолен, слушая, как чавкают, хрустят и хлюпают остальные, — все, кроме полурослика и, как ни странно, маленького схарра, который ел очень аккуратно, так же как и Даниэль, пользуясь вилкой и коготками, вполне заменявшими ему десяток крошечных, очень острых ножей.

— Мыслей две, — ответил Иннар, отодвигая тарелку и вытирая масленые руки о штаны. — Или подумать, каким путем будет лучше, и ломить отсюда, куда угодно, пока таверну на хер не разнесли...

— Только тогда мы просто дураки, потому что уходить лучше было со всеми, — как-то безразлично прервал его юноша-карн.

— Сам дурак, за себя и говори, — ответили сразу несколько голосов (практически все, кроме хмыкнувшего старика и молчаливого малыша).

— Чем лучше? — насмешливо спросил полурослик. — Куча народу, чтобы получше было заметно? Чтобы побыстрее и побольше набежало?..

— А вторая мысль? — спросил между тем Даниэль, обращаясь к Иннару.

— Найти нового Хозяина, — как-то странно сказал воин, опуская глаза, — чтобы он... с землей породнился и проклятие снял.

Даниэль внимательно посмотрел на него, осознал вдруг, что все они замерли, молча ожидая, что он скажет, как поступит. Внутри Даниэля внезапно разрослись изумление и нервный смех. Он понял, к чему клонит Иннар.

— Боги! — ответил он, ни на кого не глядя, вставая рывком из-за стола, борясь с желанием накрыть лицо руками и хорошенько вздохнуть. Остановившись в центре комнаты, он некоторое время думал обо всем этом, затем обернулся к семерым и ровным голосом спросил:

— Как происходит это породнение с землей?.. — И, увидев, как дрогнули их напряженные лица, резко и громко добавил: — Только не думайте, что хоть что-то уже решено!..

Старик внезапно улыбнулся. Во рту его не хватало всего пары зубов. У оборотней они были во много раз крепче, чем у людей, и к старости сохранялись гораздо лучше, тем более что срок жизни у них был раза в полтора больше.

Лица и юноши-карна, и человека-пса, и даже полуседого жирняка как-то размякли, потеплели, что ли... Даниэль мгновенно представил себе эту компанию, вместе с еще тремя десятками головорезов, у себя на по печении, этот сильный, по-братски дружный отряд защитников собственного дома, заработчиков, воинов, словно наяву увидел, как укрепляется под его спокойным и взвешенным руководством эта полуразрушенная снаружи таверна, как переходят, впечатленные разумными и гуманными, цивилизованными нововведениями, именно в его клан представители окружающих, как проходит один за другим годы и годы здесь, в центре смертельных Диких Земель... и преисполнился такого отвращения, что едва удержался от ругательства и многочисленных судорожных плевков, едва сумел удержать спокойным и неподвижным инстинктивно кривящееся лицо.

— Черт его знает, — ответил в это время Иннар, внимательно наблюдая за слегка напрягшимся лицом аристократа, — как они это делают. Бают, силы этой земли приходят к ним сами. Только нужно указать на человека и позвать. Если жив прежний Хозяин, наследника выбирает он. Если нет, схарр его знает. Может, нас всех хватит, чтобы позвать...

— Если бежать, то куда? — так же ровно спросил Даниэль, поворачиваясь в сторону камина и рассматривая бьющийся в нише почерневшего камня огонь.

Иннар кашлянул. Помолчал.

— Мне куда хошь, только не в Империю.

— Мне тоже, — в один голос добавили и псоглавый, и оборотни, и жирняк, каждый со своей интонацией.

— Малышу все равно, — задумчиво произнес Гери, — да и мне, собственно, тоже. У нас с ним ничего за душой не водится. .— — Только вот герой наш великий... — неожиданно скривившись, словно от кислейшей оскомины, возразил вдруг пес, посмотрев на лестницу, ведущую наверх, где, как понял Даниэль, располагались жилые комнаты. Остальные моментально помрачнели, на лице каждого из них отразилась своя сложная гамма разнообразных чувств.

— Да, этот нам все напортит, — задумчиво нахмурившись, уверенно произнес Иннар.

— У него дня без придури не бывает, — согласно кивнул Гери.

— А если бывает, значит, завтра будет три, — смачно сплюнув, уверил жирняк, на лице которого было написано самое что ни на есть отвращение.

Юноша-карн усмехнулся, что-то вспоминая, старик молча вздохнул, тихо кивнув. Малыш блестел глазами из- под нависающей коричневой шерстки и не шевелился.

— Надо будить сучьего сына, — сделав умильное несчастное лицо, предложил Варх, — а то устроит всем разнос, что его не пригласили участвовать в беседе.

— Кто он такой? — обратился к Иннару до того молчавший Даниэль.

— Помнишь гнолля проклятого? — вместо ответа спросил воин.

Даниэль бесстрастно кивнул.

— Почти такой же крутой. Только вот мозгами Создатели обделили.

— Никакого понятия, — со вздохом пояснил отчего-то гримасничавший жирняк, разводя огромные руки в стороны, — ни о чем.

— В чем же он крут? Он человек?

— Человек, — ответил вместо Иннара Гери, кивая. — Воин. Бьется лучше, чем мы все, вместе взятые. — Тут он позволил себе гримасу брезгливости. — Но инстинкт самосохранения у него... никакой. Лезет во все, что поблизости, да и по сторонам глядит. Гадит, где попало. Себя любит так, что кусты трясутся. Если он пойдет с нами, считай, половина дела испорчена.

Даниэль внезапно подумал, что все происходящее могло бы быть дурным сном. Что если причинить себе достаточно боли, этот сон оборвется, и он очнется ранним утром, в кровати, хранящей тепло ушедшей Катарины, оставившей его...

Сверху в этот момент раздался скрип открываемой двери, резкий и громкий ее хлопок, затем легкие, но весомые шаги, сопровождаемые странным звоном, от которых едва слышно поскрипывал сначала пол, а затем деревянные ступени.

— Встал, — убитым тоном объявил Варх. Остальные молчали и смотрели наверх. Даниэль поднял голову и так же, как все, уставился туда.

Новый кошмар его сна спускался постепенно. Сначала появились крупные, уверенно ступающие ноги, обутые в легкие, щегольские сапоги вызывающе красного цвета. Со шпорами, звенящими с каждым шагом. Затем двинулись сверху вниз ярко-черные, блестящие, с иголочки новые кожаные штаны. В обтяжку.

Затем показался ярко-красный, расшитый серебром камзол. Не куртка, как у пса, и не рубаха над кольчугой, как у Иннара и большинства простых воинов, носящих доспех, — нет, камзол. Выглядящий ярче одежды Даниэля в несколько раз. По крайней мере серебряного шитья на него израсходовали по меньшей мере впятеро больше.

Левая рука воина, лениво болтающаяся у бедра, большая, сильная, косо держала глиняную кружку, из которой при каждом шаге выплескивалось по нескольку капель красного вина. На широком поясе, украшенном чеканными серебристыми черепами, висели ножны с кинжалами. Ни правой руки, ни ножен для меча видно не было... хотя, как же, — вот они, эти ножны, опять же черно-красные, с каким-то узором, выглядывают из-за правого бедра на целую ладонь, — меч, висящий у воина через спину на косой перевязи, размером никак не меньше Иннарова полуторника. То есть полуторник и есть.

Наконец, после пары секунд ожидания, вслед за несколько выпирающим животом и широкими плечами показалось мясистое, щекастое, аккуратно усатое лицо с шапкой подстриженных, кудрявящихся смоляно-черных волос. С толстыми капризными губами и какое-то немного детское, это Даниэль разглядел сразу же. Но вместе с тем внешне очень гордое и полное сдерживаемого достоинства. Едва, прямо-таки с большим трудом сдерживаемого, надо сказать.

Меч, к слову, у почтенного, названного героем, в ножнах не лежал. Воин нес его на плече, словно дворянин, возвращающийся с потешной рыбалки, — удочку.

— Приветствую почтенных, — остановившись на высоте шести-семи шагов и сверху вниз осмотрев задравших головы, прогудел, почти пробасил он. Голос у него был основательный, но тоже с малой долей какого-то... довольства, что ли?

Иннар, не отвечая, кивнул, опустил голову и, пододвинув свою миску, как ни в чем не бывало, принялся подчищать ее. Остальные высказали что-то приветственное и также вернулись к своим делам, переглядываясь и пытаясь рассмотреть реакцию Даниэля на этого человека.

— Мир тебе, незнакомец, — неожиданно сказал воин, торжественно и громко, встречаясь взглядом с Даниэлем. — Говорят, это ты спас всех нас от чудовища, полезшего снизу сюда, чтобы сожрать... всех, кто слаб. Что же, благодарю за деяние столь славное, что достойно быть в перечне подвигов великих воинов и бойцов, которых на свете осталось так мало! — говоря эту пафосную галиматью, он медленно спускался вниз, жестикулируя левой рукой с кружкой, и пролил примерно половину, что еще оставалось в ней.

Затем, сойдя на ровный пол, все еще не спуская взгляда с Даниэля и радушно улыбаясь, он пригубил и, осклабившись от удовольствия, внезапно протянул кружку Даниэлю.

— Попробуй, — приглашающе сказал он, — отличное вино. Здесь такого нет, это из моих личных запасов...

Даниэль молчал, едва заметно отрицательно качнув головой и рассматривая этого человека, пытаясь понять, что же, кроме пафосной бестолковости и самодовольного преподношения, так отталкивало от него всех остальных, знакомых с ним некоторое время, — даже Малыш, кажется, соскользнул со своего места и пересел на свободный стул. Поближе к углу.

— Мое имя Родгар, — с достоинством произнес воин, допивая остатки вина, выплескивая последние капли, швыряя кружку о ближайшую стену (Малыш вздрогнул, скрючиваясь на своем стуле, пытаясь избегнуть осколков, затем очень тихо зашипел, немигающе глядя на верзилу) и радостно улыбаясь, протягивая Даниэлю теперь уже свободную руку.

Юноша удостоил рукопожатием этого бесцеремонного быка, почувствовав силу его крепкой руки, и даже приветственно улыбнулся ему из вежливости.

— Как жаль, — туг же воспользовавшись его улыбкой, как приглашением, Родгар полуобнял Даниэля за плечи, водрузив на него всю тяжесть своей левой руки, и проникновенно поглядев на него, — действительно, как жаль, что настоящие бойцы уже истинная редкость! — не обращая внимания на брезгливое удивление, промелькнувшее в глазах сдержанного аристократа, он продолжал давить на него тяжестью своего могучего тела. Даниэль спокойно отстранился от него и снял тяжелую руку со своих плеч.

— Я рад знакомству с вами, господин Родгар, — сказал он без особых церемоний (этот человек, по мнению Даниэля, ни одной из них не заслуживал), — и рад, что вы присоединитесь к нам в нашем обсуждении предстоящих дел...

— Ведь, если вдуматься, — громко продолжал, абсолютно не слыша его, Родгар, жестикулируя освободившейся левой рукой и уставившись куда-то в переплетения устроенного шестерыми заслона, — нас, истинных воинов, осталось так мало!.. — Он посмотрел на Даниэля, и вместо кислого выражения на его расстроенном лице появилась улыбка — крепкая, мужественная и до боли в скулах широкая.

— Тем радостнее встретить человека, готового, как и встарь, бросаться в бой, не думая ни о чем, спасать ближних, обделенных и малых, — сильно двинув правой рукой, он окинул мечом свистящий полукруг, указывая на доедающих семерых, отчего, как заметил Даниэль, Иннар слегка побледнел, а Гери подавился, в то время как пес и Варх, едва сдерживаясь, смеялись себе потихоньку.

— Встретить одного из тех, кто за смелость и отвагу, как и я, может величать себя — Человек! — Он с чувством покачал головой, водворяя меч обратно, и сделал шаг навстречу Даниэлю, предусмотрительно отступившему немного назад.

— Друг, — довольное лицо его сияло, когда он попытался снова взять юношу в свой сдавливающий захват. — Нет, что я?!. Не друг — брат!..

Даниэлю внезапно показалось, что он сейчас громогласно всплакнет, поминая былые и ругая нынешние времена. Юноша сделал вид, что не заметил опускающейся на него руки и, шагнув влево, приглашающим жестом указал на оставленный Малышом стул:

— Садитесь, почтенный Родгар, — холодно и спокойно сказал он, — нам не стоит терять времени.

Именно в этот момент снаружи, в завываниях не слиш- ком громкого, а потому давно уже незаметного ветра, послышался громкий, протяжный, нарастающий крик:

— Откро-ойте-е-э-э!!.

А следом за ним — громкое хоровое гиканье и яростный стук множества копыт.

14

— Твари? — озадаченно спросил пес, вскакивая вместе с остальными и оглядываясь по сторонам, словно у трактира были окна, через которые приближающихся можно было лицезреть.

— Это Грим, дурни, — промедлив мгновение, выкрикнул Гери, узнавший голос кричащего, — вот кто остальные?..

— Откройте-е-э! — между тем заорал бегущий уже где-то совсем недалеко; Даниэль почти воочию увидел, как он несется вперед, перескакивая кочки и выбоины мертвой земли, пробиваясь вперед сквозь сухие, колючие кусты, как оглядывается назад и краем глаза выхватывает из ночной предрассветной темноты кавалькаду яростно ржущих коней, выметающуюся из-за поворота, украшенного полуобрушенной старой пристройкой. Коней мохнатых, с торчащими из разинутых пастей клыками, дышащих паром, вырывающимся из ноздрей в холод Диких Земель. И всадников на них.

— Свободные, — неожиданно упавшими голосами воскликнули одновременно Гери, Иннар и старик, вслушивающиеся в неумолкающее гиканье, в насмешливый, злой и переливчатый крик преследователей.

— Откройте! — выкрикнул уже у самой двери рухнувший на колени Грим, голосом хриплым, загнанным и не похожим на человеческий. — Иннар! Гери! Пожалуйста!.. Откройте-э-э!.. Я успею забежать!..

Даниэль увидел, как отвердели лица обоих, кого позвал беглец. Иннар и Гери, переглянувшись, отрицательно покачали головами. Юноша вдруг осознал, что великий герой прошлого и настоящего Родгар стоит заткнувшись и настороженно рассматривает дверь, и вид у него несколько пришибленный, а меч подрагивает в руках.

— Ха-ха! — вскричал между тем кто-то из преследователей, звонким и жестким голосом, похожим на звук тяжелого железного прута, врезающегося в окованный щит. — Он здесь!

— Откройте! — почти завизжал Грим, затем снаружи раздался дружный хохот остановившихся всадников.

— Ну, открывайте! — крикнул тот, что хохотал. — Неужели вы не желаете спасти одного из своих, которого иначе сожрут скакуны Свободных?

Иннар снова переглянулся с Гери и неожиданно взглянул на Даниэля. В глазах его был понятный вопрос.

— Нет! — негодующе воскликнул Гери, переводя взгляд с одного на другого. — Вы что, спятили?!

— Там две двери, — не мигая, глядя на него, ответил Даниэль, — можно выйти наружу и поговорить с ними...

— Отсюда тоже можно! — прошипел полурослик.

— Отсюда не видно, ни сколько их, ни что они собой представляют.

— Ты пойдешь? — спросил Иннар, с недоверием глядя на него.

Даниэль хотел было ответить, но его перебил зычный глас Иннара.

— Негоже истинному воину угрожать беззащитному одиночке, имея перед ним численное преимущество! — грозно и гневно сказал он, убирая меч под мышку и держа его там.

Снаружи раздался новый взрыв хохота.

— У него есть меч и кинжал, — спокойно и столь же громко ответил вожак Свободных. — Пусть сражается с кем захочет из моих людей... Только толку от этого для него не будет.

— Понятное дело, — зло пробормотал полурослик.

— Аа-а, — вдруг негромко вспомнил Родгар, — Грим, это который твой брат, так?

— Да, — заскрежетав зубами, ответил Гери. И вдруг улыбнулся. — Нужен воин, чтобы вытащить оттуда, чтобы биться в поединке с кем-то из них, — сказал он. — Настоящий воин! Который не убоится опасности и врага. Воин, как говорят люди, былых времен!.. — Взгляд его, очень выразительный, был направлен на Родгара.

— Что же, — сказал тот, оценивая услышанное, — мысль неплоха. — И повернулся к Даниэлю: — Ну что ж, благородный воин, — торжественно молвил он, — в тяжелом бою тебе предстоит совершить новый подвиг, достойный подтверждения звания, которым я наградил тебя столь недавно и, уверен, столь уместно!

Даниэль поглядел на него, как на жабу, в одно мгновение исполнившись отвращения. Но внешне остался спокоен. Он и не собирался отвечать на эти слова.

— Ну, что вы там? — донеслось снаружи. — Наши кони хотят жрать! Мы хотим драться! Дьявол, вы откроете или нет?!. Или предпочтете остаться там, чтобы сдохнуть с голоду вместо почетной смерти в бою?

— Думаю, — между тем внезапно вмешался Гери, не слушавший излияний вожака Свободных и продолжавший давить на Родгара, — что сей бесспорно достойный воин именно сейчас не вполне подходит для поединка. Все мы знаем, что шанс у нас будет только один. И тот, кто выиграет поединок, спасет всех нас. Мы прекрасно знаем, как ты бьешься, а о нем, — он кивнул в сторону Даниэля, — не знаем почти ничего. В выборе поединщика я ставлю на тебя, и, уверен, меня поддержит каждый.

— Мы выбираем поединщика, — крикнул Иннар, до того слушавший их препирательства с обреченным видом. — Подождите!

— Время дорого Свободным, — насмешливо ответил вожак. — Мы не станем ждать слишком долго. В конце концов теперь вас можно просто выкурить оттуда, — в голосе его появился вкрадчивый мед, — ведь у вас нет Хозяина, который может открывать и закрывать заслонки.

Свободные поддержали.

— Биться насильно? Не за великую идею? — меж тем брезгливо переспрашивал припертый к стенке Родгар, и в голосе его слышалось мягонькое недовольство, а красные губы капризно надувались. — Повинуясь желаниям этих... этих существ?..

В тот момент снаружи раздались несколько слов на резком, непонятном Даниэлю, колком и рваном языке, сказанных явно не вожаком. В них были слышны сдерживаемые злость и недовольство.

Предводитель Свободных ответил что-то на имперском, но не так громко, чтобы замершие в трактире услышали что. И всадники захохотали в ответ.

— Ладно, — снова крикнул звонкоголосый, как только общий хохот стих, — повеселились, и хватит. Слушайте мои условия.

Все молча приготовились к худшему.

— Я взял к себе двенадцать ваших, бежавших из «Приюта». Тех, кто смог доказать свою полезность. Понятно, что я знаю все о том, что там у вас произошло. Планы у меня простые, и от своих людей я их не скрываю. Тем более что каждый из вас либо станет одним из них, либо... нет (там снова засмеялись). В общем, я хочу стать новым хозяином «Приюта» и этой земли. Все, кто желает присоединиться, пусть покажут себя. Выметайтесь оттуда, и я решу, кто из вас мне нужен, а кто — нет. Слабаков мне не нужно, собирателей и землекопов своих хватает. Нужны воины покрепче. И никаких полуросликов. — В народе снова посмеялись.

— Почему нет? — громко и яростно крикнул Гери. — Я получше половины твоих травников буду! Если не всех!

По толпе Свободных снова прокатился смешок.

— Ну, объясняй, — насмешливо и явно развлекаясь, приказал вожак кому-то.

— Да вот поэтому, Гери, — раздался снаружи хриплый, ревущий голос, — вот поэтому.

Даниэль увидел, как полурослик, услышавший этот голос, побледнел. В глазах его появилась обреченность.

— Да-а, — сказал вдруг пес, — если он так с ним, то как с тобой будет? — обращался он к Варху. И Даниэль заметил, что на том также нет лица. И что толстые руки его слегка трясутся. Здесь явно вступала в силу старая вражда.

Иннар несколько мгновений рассматривал полурослика и толстяка. Затем резко выкрикнул:

— Ты что же, Гюннар, так и остался затраханным мудаком, каким и был? Какая радость в том, чтобы отрезать голову полурослику? Или яйца жирному шуту?

— Это кто? — тут же спросил вожак.

— Тебе-то что, Иннар, — вместо ответа обратился Гюннар, в голосе которого явно слышалось довольство, — они тебе родные?.. Тем более что жирняка нашего я и пальцем не трону... Вернее, пальцем-то и не трону. Больно жалко такого болтуна языкастого, он еще всех нас повеселит!.. Мой господин, — уже гораздо тише, но все же слышно добавил он, — это Иннар- кровопийца, он мне названый брат. И про коротышку он правильно сказал. Травы знает, не придерешься. А хват такой, что только держись, — внезапно он снова повысил голос: — Но уж одного из вас я точно буду просить господина зарезать, как барана! Пристрелить из арбалетов, как собаку! Потому что такие ублюдки в мире жить не должны! Слышишь, ходячее говно?!. Не должны!

Свободные потешались.

В трактире наступила необыкновенная тишина. И медленно, как по команде, все головы повернулись в сторону стоящего позади Родгара. Замершего с глупым, слегка бледным, вытянувшимся лицом. Даниэль готов был поклясться, что в глазах Гери мелькнули, сменяя облегчение после слов Гюннара, огоньки презрительной жестокости и торжества.

— Ну-у, — справившись с собой, неожиданно спокойно ухмыльнулся Красный Герой, — лучшее наступление — защита!.. Бр-р-р-р, я хочу сказать... наоборот.

На лице его была написана сложная гамма неразборчивых чувств, среди которых, нужно отдать ему должное, страха даже и не просматривалось. Хотя явно было заметно искривленногубое, почти детское недовольство.

Каждый услышал, как Иннар глубоко вздохнул и пробормотал что-то, бывшее, судя по всему, очень краткой последней молитвой.

— Мы открываем! — громко крикнул он.

Варх, юноша-карн, Иннар и Даниэль, не сговариваясь, со скрежетом отодвинули деревянный заслон, за которым открылась маленькая дверца в стене на уровне пояса. Очевидно, чтобы достать мог даже полурослик.

Гери без слов снял с шеи Малыша связку ключей, подобрал самый маленький, отделил его, остальные вешая себе на шею, без труда отворил дверцу и, потянув какой-то из нескольких тускло блеснувших в полутьме рычагов, отступил, закрывая ее снова. При этом он внимательно рассмотрел ключик, кивнул своим мыслям и... сунул его себе в рот, тут же проглотив.

Даниэль подумал, что мера предосторожности слабая, хотя сама идея сильна. Навряд ли новому хозяину понравится, что его неприступный трактир будет стоять дверьми только нараспашку.

Каменные створки, почти без звука, разошлись, открывая напряженным взглядам тех, кто ждал с той стороны. На сей раз открывались одновременно обе двери. И Даниэль отступил назад, за спины остальных, вслед за молчаливо юркнувшим в сторону Малышом. И приготовился активировать все доступные функции боевого кольца... Если хотя бы одна из них не была пожрана сгустком всепоглощающей алчности до конца, — проверить он как-то не успел.

Молниеносной и смертельной атаки не было. Никто не стрелял замершим в проеме Иннару, псу, Варху и Гери из луков или арбалетов в лицо.

— Выходите, быстрее! — прикрикнул на них Гюннар. — Господин не любит ждать!

По замершим Свободным пронесся легкий смешок. Даниэль посмотрел в глаза сжавшемуся у двери схарру, взял его за руку и, потянув за собой, вышел вслед за остальными. Последним переступил порог, чуть пригнувшись, хотя до верха было еще ладони три, Родгар.

Несколько мгновений и те и другие молча разглядывали друг друга. Вокруг, кстати, уже начинало рассветать, и дальний край мертвых земель светлел и светлел, так что видно было неплохо; малыш схарр, карны, старик и внук, в темноте видели почти так же, как днем, а Даниэль смутно, но, в общем и целом, неплохо.

Лошади действительно оказались такими: раза в полтора крупнее обыкновенных, все в мохнатой, плотной шерсти, с легко заметными клыками, мощными ногами. Даниэль, увидевший таких тварей впервые, сомневался, что любая из них сможет нагнать даже не слишком быстрого коня, но не имел ни мига раздумий, пытаясь представить себе, какой из скакунов выйдет из поединка живым.

Они полукругом окружали странного вида повозку, больше похожую на передвижной шатер. Колес Даниэль не видел, лишь вздымающийся купол из черного материала, сквозь который не просвечивал внутренний свет, заметный через щель, отделяющую основную ткань от прикрывающей вход.

Свободные оказались фигурами еще более колоритными, чем тот сброд, что столь подозрительно и вместе с тем равнодушно встретил юного аристократа несколько часов назад, когда он вошел в таверну впервые. Всего их замерло в десяти — пятнадцати шагах от дверей около шестидесяти, или чуть более; в большинстве своем они были люди, причем некоторых Даниэль узнал, потому что они присутствовали там, тогда. Впрочем, много среди них насчитывалось и нелюдей. Кан-схарры, ростом почти с людей, крепкие, жилистые, кровожадные и жестокие; дварфы, маленькие, мощные, сильные, выносливые, непробиваемые; подгорные нерготы, почти безволосые, худые и очень гибкие, внушающие безотчетный ужас своим видом, неподвижные, как статуи, могильно-белые, со спрятанными сейчас когтями, что больше, чем у медведей, и острее, чем у схарров, видящие в темноте, слышащие в гвалте самый тихий звук... ненавидящие всех, кроме своих, с трудом терпящие владычество людей и ждущие своего часа.

Были здесь так же и несколько ли’анн, редких даже в столице Империи, — существ очень осторожных, древних и умных, живущих недолго, но проживающих гораздо более насыщенную, чем человеческая, жизнь. Они видят мир в десятки раз красочнее и полнее, воспринимают то, что иным расам абсолютно недоступно; владеют способностями прерывать жизнь смертных существ — разными способами. Очень разными способами. И если не прерывать жизнь, то хотя бы ослаблять своих врагов. Они предпочитают действовать иными способами, а не оружием в руках.

Рядом с невысокими, хрупкими Старцами, возраст расы которых превышал, судя по эльфийским преданиям, возраст самих младших эльфов, которые появились почти на три тысячелетия позже Сотворения Высших Рас, возвышались трое не слишком крупных гноллей, силы любого из которых хватило бы на двоих Родгаров или, быть может, на одного Вельха. Были, кроме них, и несколько карнов (вряд ли темные пятна на лбах могли быть чем-то, кроме клейма), и, к удивлению Даниэля, даже мощных, бородатых, пренебрегающих одеждой кентавров с копьями, каждый из которых возвышался над общим строем голов примерно на две ладони. Были здесь и существа, которых Даниэль не смог распознать, потому что прежде никогда не встречал и не думал, что такие могут водиться на свете. Например, за спиной вожака застыли, не двигаясь, на своих скакунах, двое костлявых, абсолютно голых, безволосых, без признаков пола, с бледной, слегка светящейся кожей, огромными ярко-синими глазами, в которых не было видно зрачков, со взглядами, повергающими в дрожь. Они внимательно смотрели по сторонам. Даниэль подумал, что оба служат телохранителями.

Были там, в толпе, еще несколько странных, которые сразу же бросались в глаза, но внешне не выделялись ничем, потому что все же освещения не хватало...

Мгновения, отпущенные на мирную тишину, истекли.

— Ну, — насмешливо и громко вопросил вожак, довольно молодой, лет всего двадцати пяти, человек, весь в черном, без единой блестки, без заметного металла, не отсвечивающий в свете месяца ничем, а потому кажущийся темным пятном, только с двумя сверкающими звездами глаз, — давайте, кто есть кто. Слева направо.

— Меня зовут Гери, господин мой, — поклонившись, с достоинством ответил полурослик, — и я не соврал тебе. Действительно, травам меня учил сам прежний Хозяин. Я был его доверенным учеником. Знаю яды... и противоядия. Лекарства и болезни. Где что растет, где что собирать и где что сажать. Я хорошо знаю землю, которую ты хочешь сделать своей.

Он снова поклонился и замолчал.

— Я Иннар, по прозвищу Кровопийца. Воин. Расхваливать себя истинному воину не пристало. Спроси у Гюннара, как я бьюсь, он знает.

Гюннар неожиданно закашлялся, хрипя и раскачиваясь в седле.

— Простите, господин, — несколько мгновений спустя сказал он, — я просто... Он и вправду хорош, поверьте мне. Мы с ним так и не выяснили до сих пор, кто лучше.

Предводитель Свободных фыркнул в темноте и молча кивнул. Иннар поклонился ему снова.

— Гарет по прозвищу Пес, — дернув головой с торчащими вихрами, продолжил вслед за ним почти столь же звонкоголосый, сколь сам вожак. — Охотник. Верю, что неплохой. Знаю капканы и ловушки, могу делать и ставить их. Умею точно читать следы. Знаю землю.

— Варх... Прозвища не имею. Биться могу... дюже силен... — Жирняк разволновался, словно малое дитя, косо посматривая на Гюннара. По вискам его серебрился пот.

— Болтает складно, знает кучу историй, но жрет и пьет втрое больше, чем я, — прервал его тот, насмешливо и громко, чтобы слышали даже те, кто стоит позади. — Если уж брать с собой в бой, так чтобы башкой его ворота вышибать — уж больно крепкая, сволочь!.. Еще чего умеешь, говори, не молчи.

Варх вздохнул, всколыхнувшись всем телом.

— Еще петь могу, — смиренно молвил он, и от грозного, хриплого баса в голосе толстяка остались лишь кроткие, почти просящие нотки. — Еще... Еще... — Он явно не знал, что бы еще такое сказать.

— Еще он умеет лепить из глины и обжигать ее, чтобы получилась посуда. Хорошая посуда, мы все из нее ели, — неожиданно ответил за него Иннар. И, когда взгляд вожака переместился на него, коротко поклонился.

— Ладно, — с усмешкой ответил тот, — беру тебя, не трясись. Ты, здоровый, кто будешь? Уж не тот ли великий воин, о котором мне все уши прожужжали?..

Над толпой повисла гробовая тишина. Даниэль неожиданно понял, что наслышаны были все.

— Не знаю, что за легенды в твоем народе обо мне сложены, — медленно и осторожно ответил Родгар, — но кое-каким умением похвастать могу. Эти двое, например, что никак не могут решить, кто из них сильнее, оба передо мной, будто мальцы необученные. Мы проверяли. Не раз. И не два.

Даниэль заметил, как скривилась рожа Гюннара, покрытая короткой рыжей бородой. Нехорошо она скривилась, очень нехорошо. Видно, было ему, что вспомнить.

— Слух был, что ты бился со всеми из людей прежнего Хозяина и не уступил никому, кроме сына Ррарга?.. — медленно, спокойно спросил предводитель Свободных. — Так или не так?

Толпа молчала, ожидая ответа. Казалось, от него зависит очень многое.

Даниэль, услышав это, повернулся и посмотрел на воина в красном. Вспомнил всех, кого увидел в таверне, впервые войдя в нее. Вспомнил гнолля. Того самого гнолля. И понял, что, поддавшись внешнему воздействию, вполне возможно, очень недооценил этого человека.

— Что ж скрывать, если так, — пожав плечами, ответил Родгар, — и Рагнну я бы не дался, дерись он честно.

Трое гноллей разом резко и угрожающе зарычали. В темноте заблестели клыки.

— Тише, — ровно приказал предводитель, и рычание неторопливо стихло.

— В чем же была нечестность? — спросил вожак.

— Великий отец помог ему, — печально покачав головой, ответил Родгар, усы которого немного встопорщились, следуя за возмущенным изгибом губ. — Это был нечестный бой.

Мгновение над мертвой землей стояла гробовая тишина. Затем грянул общий хохот. Гнолли подвывали, раскинув руки в стороны, кан-схарры щелкали, смеялись тонко, визгливо, гномы громыхали, люди веселились вовсю. Ли’анн, по своей привычке, молчали. Кентавры ржали громче всех.

Предводитель посмеялся вместе со всеми, но очень недолго. Он замолчал и вскинул руку наверх. Смех оборвался, смолк, затерялся в предрассветной ночи, слабым дробным эхом уходя в небо, отразившись от каменных стен, гулко гуляя внутри пустой каменной таверны. Последнего Приюта.

— Ты ненормальный, — холодно молвил вожак, — взрослый, а словно ребенок. Мне не нужны такие. Жаль, что ты хороший воин, я не люблю терять хороших воинов.

Даниэль напрягся. Родгар дрогнул. Все напряглись, ожидая — кто действия, кто приказа.

— Я не стану убивать тебя, потому что ты действительно хороший воин, — произнес предводитель Свободных. — Ты волен идти куда захочешь. Но не по одной дороге с моими людьми.

Он махнул на него рукой и повернулся к Иннару:

— Вы все, кто назвали себя, ты, Великий Герой, и ты, карн, отойдите в сторону.

И снова за этими словами на мгновение повисла обволакивающая, душащая тишина. Даниэль почувствовал, как размеренно, совершенно спокойно бьется его сердце. Немного быстрее, чем обычно. Голова немного кружилась. Все тело болело, будто избитое. Но, взволнованный, юноша тем не менее был очень, очень собран. Он не боялся никого из них. И отчего-то он не был этому удивлен.

В шорохе быстрых, торопливых шагов всех указанных, кроме замершего с тоской в глазах юноши-карна, руки которого дрожали, а глаза блестели злыми слезами, Даниэль внезапно представил перед этой толпой в шестьдесят человек и почти столько же огромных, молчаливо замерших зубастых тварей, всего шестерых людей. Вернее, Драконов. Телохранителей Ее Высочества Катарины дель Грасси. И тихо рассмеялся, почти физически ощутив, как чаша весов качнулась вниз.

— Иди! — отталкивая внука от себя, прошипел старик, в глазах которого сверкали ярость и страх. — Иди! — но юноша мотал головой, схватив его за руки.

— Зачем тебе этот дед, малец? — спросил его вожак, усмехаясь.

— Я не брошу, — темным, дрогнувшим голосом ответил карн, — не отойду...

Грим, маленький полурослик, ободранный и грязный, всхлипнул, сжимаясь у двери и пытаясь незаметно двинуться внутрь таверны.

— Как хочешь. — Предводитель равнодушно пожал плечами и кратко кивнул.

Даниэль так и не успел рассмотреть, кто именно и откуда стрелял. Готовый к этому, он лишь дрогнул всем телом, инстинктивно, даже зная, что никакого вреда ему не будет причинено.

Слегка гудящая, невидимая стена окружила его, сферой накрывая и схарра, стоящего рядом. Должна была быть в три раза больше, но сила кольца, скорее всего действительно была поистрачена на Эре и пока еще не восстановилась — на других ее не хватило. Арбалетные болты точно ударили старику и полурослику в голову, в горло и в грудь, по три на каждого; внука, пытавшегося закрыть собой деда, отшвырнуло в сторону за миг до того. Даниэль был уверен, что это сделал кто-то из ли’анн. И, кстати, знал, что против древних его кольцо не защищало.

Подергиваясь и содрогаясь, карн сполз на землю и затих. Полурослик, не имевший жизненных сил оборотня, был убит моментально. Собственно, ему хватило бы одного удара, любого из них.

В защитную стену врезались три болта. Метившие, насколько Даниэль понял, в схарра. Ударили и упали, искореженные, отброшенные на несколько шагов. Стена негромко и деловито гудела почти в полной тишине, озвученной лишь едва слышным судорожным содроганием юноши-карна, в мыслях которого клубились ненависть и боль.

— Малец, — голос предводителя врезался в молчание подобно ножу, крошащему подтаявший лед, — отойди в сторону. Ты принят в пленники Свободных. Может, станешь Свободным сам, если заслужишь это. Мне нужно чем-то кормить коней.

— Я... — подняв голову, впившись в человека тяжелым, звериным взглядом, начал карн, но один из синеглазых у вожака за спиной глянул на юношу; глаза его загорелись ярче, сильнее, взгляд превратился в бледно-голубой луч, коснувшийся оборотня. Тот рухнул на землю, словно подрубленное дерево, затем протяжно застонал и пополз, двигаясь неровными рывками, постанывая от боли, сопровождаемый впившимся в спину бледным лучом.

Кажется, он был в себе, только сопротивляться не мог и содрогался, испытывая дикую боль. Бледнокожее существо оставило карна, как только он достиг ног замершего Иннара, на лице которого до сих пор не дрогнул ни один мускул. Даниэль, взглянувший туда, заметил и мертвый, пустой взор Гери, направленный на гротескно замершее тело младшего брата, вбитое в стену силой ударов.

Родгар задумчиво сжимал губы и крутил пальцем ус. На лице его было написано: «Надо ж, и так умеют!..»

— Итак, — помолчав, сказал вожак, поворачиваясь к Даниэлю и рассматривая его впервые, — остался у нас ты. Кто такой?

— Мое имя Даниэль. Родовое — Ферэлли, — ответил Даниэль. — Я беглец из Империи.

Внезапно темноту прорезал яркий свет: материя, прикрывающая вход в шатер, откинулась, и оттуда выглянул некто, чья внешность была скрыта черным балахоном с глубоким капюшоном, накинутым на голову.

— Твой отец был тем Ферэлли, что вместе с тремя солдатами совершил рейд в глубь Хран-Гиор? — спросил тот, из-под капюшона, и Даниэль узнал голос, резкий, ранее полный злости и нетерпения, обращавшийся к вожаку, а теперь холодный, спокойный. Какой-то нечеловеческий. Змеящийся по стылым и старым каменным плитам под тусклым солнцем иного, чужого мира...

— Да, — отчего-то сглотнув, ровно ответил Даниэль, — это был он.

— Я знал его, — невозмутимо, в полной, впервые настолько глухой тишине продолжил тот. — Это был значительный... человек. Жаль, что его убили.

Даниэль, сам так и не сумевший, даже получив обещание заинтересовавшейся его рассказом Катарины, узнать, как и из-за чего погиб его отец, встревоженно, удивленно выдохнул, не в силах сдержать пробравшую его дрожь. Что же это было за существо, что за существо? Вызывающее неуверенность, дрожь и страх... Даниэль замер, напряженный, стиснул зубы. Вдохнул и выдохнул воздух. Затем расслабился. И молча ждал, будут ли еще вопросы. Защитное поле гудело.

Тот, кто носил черный балахон, качнулся и скрылся за чернотой ткани. Вожак Свободных, ждавший этого, кашлянул и, помолчав, спросил:

— Как ты справился с этой тварью?

— Мне помогли.

— Кто?

— Я не могу сказать. Я не уверен.

— Ты не видел? Не знаешь?

— Не уверен.

— Не уверен... Ладно, оставим это. Убивал не ты. Значит, сам по себе ты ничего не значащий дохляк?

Даниэль усмехнулся. Он представил, как бы ответил на это Лагер. Или всегда бьющий точно в цель Керье.

— Вы можете спросить у великого героя, каков он в деле, — улыбаясь, сказал он, — вы уже делали это сегодня.

Он не указал на Родгара, но половина Свободных поняла, о чем он говорит, и засмеялась; вторая половина подумала и также с готовностью принялась сотрясать воздух. Они вообще были готовы веселиться по любому поводу, это Даниэль уже усвоил. Они пришли сюда для нетрудного дела. А если бы даже оно обернулось бойней или сопротивлением, способным унести жизни половины из них, они бы ржали точно так же. Потому что были Свободными. Был в них какой-то особенный дух, с которым Даниэль сталкивался впервые. Им было, по-видимому, словно жестоким детям, очень на многое наплевать.

Но простая, как день, уловка аристократа, разумеется, не сбила с толку вожака стада. Даниэль, впрочем, на это и не рассчитывал. Он совершенно не знал пока, что ему делать. И пытался испробовать послать в толпу крик, чтобы услышать эхо.

Неожиданно ему показалось, что именно здесь, именно из-за их спин брезжит тот самый свет, который он так желал заполучить, чтобы разглядеть то, что могло бы быть им освещено.

— Так, Ферэлли, — обождав, пока общий переливающийся по рядам смех утихнет, продолжил вожак, — ты не ответил на мой вопрос. Ценю проявленную ловкость, но ею ты не отделаешься.

Тут на Даниэля снизошло вдохновение. Он знал, что не может предложить ничего, способное заинтересовать этого человека. Что тот спокойно и уверенно ведет разговор к понятному: убить, снять магические вещи, взять себе или продать, если не нужны. Или понять, чем ценен он, человек, и опять же взять себе. Использовать.

Или, самое маловероятное, отпустить. Вместе с кольцом и кинжалом, наличие магии на которых, несомненно, уже давно определили ли’анн. Н-да, совершенно невероятно. Если только из непонятного чувства уважения, как перед Родгаром, или из чувства страха. Только так. Даниэль снова усмехнулся, и было в этой ухмылке что-то очень для него необычное. Хищное, взвешенное, готовое. Это было ненормально. Не похоже на молодого аристократа. На трусливого, изнеженного мальчишку восемнадцати лет.

Усталое, бледное лицо его изменилось. Стало привычно-властным. Красивым. Глаза блеснули в темноте. На него снизошло вдохновение.

— Я умею читать и писать, — громко, насмешливо сказал он, сжимая мохнатую руку вспотевшего от страха Малыша. — Я умею летать и телепортироваться. Я убил пару десятков человек и поджег центральные кварталы Дэртара. Лучший наемный убийца Ее Высочества Катарины дель Грасси пытался уничтожить меня, равно как и шесть ее личных телохранителей, но Вельх Гленран, а затем и непонятная фигура в темноте, убившая троих из шестерых лучших воинов Империи за четыре удара сердца, спасли мне жизнь; потом я встретил прежнего Хозяина и пришел вместе с ним в «Приют», там я убил гнолля, которого вы зовете Рагнном. И вместе с драконом бывшего Хозяина, который направил мою ненависть, отравил Жрущую Тварь. — Голос его усилился, стал звонче и чище, воздух дрожал, не выдерживая его юной, полной жизни мощи.

Даниэль вдохнул полную грудь и продолжил:

— Я умею спасать маленьких схарров, вижу каждого из вас насквозь и могу предсказывать будущее. Вижу, кто из вас двоих окажется сильнее в поединке... — Он молча обвел глазами замершую, скованную нарастающим удивлением толпу, и пояснил, словно для тупых, глядя уже вожаку в лицо: — Из вас, господин, из вас двоих.

Тишина очень робко, быстрым рывком воцарилась опять, словно кошка, опасающаяся любого шороха. Ненадолго.

Ее прервали негромкие, удивительно звонкие и четкие хлопки ладоней, аплодирующих Даниэлю. А вслед за ними по вымершему с этого мгновения навеки пространству поплыл удивительный, чарующий женский голос.

— Удивительно. Очаровательно, — произнес он. — И столь неожиданно. — Женщина, легкая, неестественно реальная здесь, в этой полутьме, в окружении шести десятков Свободных, вся в чем-то белоснежно-прозрачном, переливающемся, изредка сверкающем, светловолосая, ясноглазая, неторопливо ступающая по мертвой земле, посреди раздвигающихся перед ней конных рядов.

— А-а-а, это ты, милая, — непонятно, отчего в большей степени, хрипло произнес вожак, соскакивая со своего коня ей навстречу и целуя ей руку в поклоне. — С чего ты решила покинуть шатер?

В голосе его Даниэль неожиданно уловил страх. Самый настоящий — неуверенный, униженный, осторожный. Изумление пронзило его, но юноше так и не суждено было понять, что же подействовало на предводителя Свободных, что привело его к состоянию, судьбоносному в своих последствиях.

— И как это я сразу не догадалась, что ты все-таки подерешься с этим выскочкой, милый?.. — радостно, сверкая улыбкой, спросила женщина, рассматривая всех сразу, — и замерших пятерых, принятых вожаком, и его самого, и Родгара, и Даниэля. — Как хорошо, я давным-давно мечтала выяснить, кто же из вас сильнее, чем слушать домыслы, достойные толпы тупых мужиков... Согласись, ты бы тоже уступил Рагнну. — Голос ее, колокольчиковый, был нежен и мягок, ласков и великолепен, она светилась в предрассветной темноте, и в голове каждого из присутствующих здесь, Даниэль был в этом уверен, билось одно-единственное слово: уступил, уступил, уступил, уступил, уступил...

Иннар замер, не двигаясь и не спуская с Нее глаз. Варх, вдохнув, так и не выдыхал, и по подбородку его, как у старой собаки, тонкой ниточкой сползала слюна. Родгар, словно пораженный в выпуклый лоб чем-то крепким и тяжелым, смотрел на женщину раскрытыми глазами, надув щеки и позабыв сдуть их.

Даниэль почувствовал, что в горле пересохло, и мысленно обругал себя последними словами. На мгновение, на крошечное, на маленькое мгновение, ему почудилось, что она — это Она, Его Катарина. Он был очень за это на себя зол.

Но чувства вожака Свободных, оказывается, были сильнее Даниэлевых.

— Кха-кха... — замешкавшись, ответил он, и в голосе его внимательный и обладающий сильным воображением Даниэль расслышал предательскую слабость. Затем сменившуюся сухой, выдержанной осторожностью. — Милая, я не собираюсь с ним биться. Он сильный воин, и я уважаю его за это. Я отпускаю его...

...уступил..,

...восвояси.

— Восвояси? — как-то озадаченно повторила милая, словно пробуя глупое, неудобное слово на вкус, катая его языком по нёбу. — Почему восвояси, дорогой? Ведь тогда так и останется неясно, кто же из вас... сильнее? — Она неожиданно отступила от него, перестав прижиматься плечом к его груди, и сделала шаг вперед, пристально рассматривая Родгара.

Воин-герой неожиданно нахмурился, словно кто-то прошептал ему на ухо нечто неразборчивое, но прочно засевшее у него в голове. Несколько мгновений он колебался, словно желая что-то сказать. Но никак не осознавая, что; рот его, масляно-красный, открывался несколько раз и захлопывался, словно у немой, выброшенной на сушу рыбы.

— Вот ты бы, Родгар, — неожиданно спросила она, — разве смог бы оставить этот вопрос невыясненным? Разве выдержал бы?..

— Милая, он ведь великий герой, — натянуто рассмеялся вожак, — ему незачем доказывать свое умение — он ведь уступил только Рагнну!..

— Прошу помнить, что собачий сын использовал магические штучки! — внезапно нервно и с вызовом вскричал Родгар, надувая щеки и крутя ус. — Магию! А то бы я его...

...уступил!

...одолел!

— Теперь, когда Рагнна нет в живых, — рассудительно и с жаром воскликнула она, — разве не нужно выяснить, кто из вас владеет более отточенным мастерством? Кто является первым, а кто уступает ему во всем?

— Дорогая! — Голос предводителя хлестнул, словно бич, ударивший в качающийся колокол и вызвавший дополнительный звон, повисший в воздухе. — Я...

Даниэль, переводящий взгляд с одного на другого, осознал, что вожак словно сумел вырваться из бездонного колодца, куда его утягивала неведомая, невидимая сила, вырваться и вернуть себе самообладание и разум...

— ...не собираюсь драться с ним! И точка! Тебе не стоит вмешиваться в наш разговор, и если ты не перестанешь, я...

— Ха! — громко заявил напыжившийся, довольный собой Родгар неизвестно к чему.

— Молчи, пес! — бросил в него вожак. — Пока я говорю со своей женщиной, молчи!..

— Милый! — вспыхнув, воскликнула женщина, поворачиваясь к своему мужчине и пристально глядя теперь уже на него, в глазах ее светились звезды и плавало небо, в бездну которого падал любой, практически любой... — Зачем ты так говоришь со мной?.. — заворковала, залилась соловьем она. — Истинный мужчина помнит о своей силе и приноравливает ее к хрупкости женщины, чтобы случайно не нанести ей удар, которого она не сможет стерпеть!

— Настоящий воин, — громко заметил Родгар, — вообще...

— Заткнись, выродок! — рявкнул предводитель, рывком оборачиваясь к нему, и Даниэль, увидев его глаза, понял, что в них снова падение в бездонный колодец.

— Милый, как ты можешь его терпеть?! — всплеснув руками, стремительно удивилась она. — Сделай наконец, чтобы он замолчал!

Черты его лица разгладились, словно напряжение внезапно сменилось облегчением.

— С удовольствием, моя королева! — усмехнувшись, вожак начал поднимать руку.

— ...всегда держит справедливость и неподкупность! — вещал между тем ничего не видящий и не слышащий Родгар, лицо которого стало красным, как сапоги, выпирающие губы еще пунцовее, а рука дрожала на рукояти меча. — Всегда защищает слабых и униженных, беззащитных и оскорбленных! Госпожа, я к вашим услугам, чтобы защитить вас от того, на кого вы укажете...

— Ну же, дорогой!..

— ...станет грязью на дороге, которая...

— Гхар, Керн, втопчите его в грязь! — едва сдерживаясь, воскликнул вожак, лицо которого было не менее окровавлено, чем Родгаровы губы.

Двое гноллей, зарычав, с радостью соскочили с коней и, не вынимая из ножен оружия, устремились вперед, расталкивая тех, кто не успевал отскочить сам, вместе с конями.

— Ах так! — диким голосом, полным не таенной радости, заорал Родгар, увидев это. — Предательство, бесчестье! — Меч его свистнул, очерчивая широкий полукруг. — Засвидетельствуйте, госпожа, сей бесчестный пес посылает против меня собак, вместо того чтобы выйти самому!

— Р-рар-р-р-р! — рявкнули гнолли, бросаясь вперед; в руках их молниеносно появились широкие, односторонне острые палаши.

Родгар, не успев сказать больше ни слова, вынужден был парировать мечом, отскакивая назад, в дверной проем. Даниэль, сжав руку Малыша, желавшего рвануть как можно дальше отсюда, остался на месте, несмотря на то что один из гноллей оказался бьющимся в шаге от него, и уже второй взмах его палаша врезался в упругую вибрирующую стену, слегка замедлив, задержав его, что дало воину в красном шанс задеть второго собакоглавого, ожидавшего, что напарник прикроет его вовремя, — чем Родгар тотчас же и воспользовался, наотмашь резанув по врагу мечом.

— Позор! — выкроив секунду, заорал он, отбивая удар палаша рукой (сталь по касательной грохнула о спрятанный под камзолом наруч, основательно попортив рукав) и тут же яростно атакуя. — Я вызываю тебя! Дерись, как мужчина!

— Заткнись, придурок! — загрохотал вожак. — Они убьют тебя, пусть...

Уступил! Уступил! Уступил!

— ...дьявол! Гхар, Керн, назад!.. Я сам убью эту двуногую тварь!

— Браво, милый! Браво!..

— Что делает вам честь! — радостно отозвался Родгар, оскаливаясь в сторону осторожно отступающего гнолля, по шкуре которого стекала тонкая струйка крови. Второй отступал куда как неохотнее, потому что не был ранен.

— Ха! — снова громко воскликнул Родгар. — Скоро мы узнаем, какого цвета у тебя нижнее белье, а то все черный, да черный!

— Скоро ты, наконец, заткнешься! — выхватывая из-за спины тонкий, длинный меч, более походящий на шпагу, к которым привык Даниэль и какой чаще всего дрался, например, Керье.

— Ты злишься! — довольный, сообщил всем красный воин, начиная двигаться по кругу, медленно и пригнувшись. — Ты уже слишком стар, чтобы управлять этими достойными людьми! Сейчас поединок закончится, и я стану на твое место!.. А что, очень даже непло...

Вожак, не дожидаясь остальной части потока красноречия, прыгнул вперед, нанося в яростном, очень быстром темпе сразу несколько колющих ударов подряд, но что-то он не рассчитал, начал атаку раньше прыжка — слишком рано! — и только два последних из них могли достичь Родгарова тела; тот, воспользовавшись оплошностью врага, отскочил в сторону, руша на него свой меч.

— Не смей! — резко крикнула женщина кому-то из Свободных — Даниэль не успел понять, только подумал секунду спустя, что, наверное, ли’анн, прекрасно понимавшим, что здесь происходит, и желавшим прекратить творимое над воинами насилие, чреватое потерей вожака, — но Она приказала, и голос ее дышал необыкновенной силой, — и они послушались.

— Вы, все! Не шевелиться! Не вмешиваться!

Вожак отскочил, избегая удара, рыча что-то себе под нос...

Позади толпы распахнулся, источая новую порцию света, шатер, и на пороге его замер, укрытый темнотой, Этот в черном. В позе его, расслабленной, внутренне готовой, чувствовалась мудрая, нечеловеческая насмешка.

Кажется, ли’анн, кентавры и те, кто понимал все опасности дальнейшего развития событий, тотчас после его появления замерли, не предпринимая больше ничего. Даже те двое, с синими глазами, опустили лица. Взгляды их бледными синими полосами пульсировали, ударяясь о мертвую землю.

— На! На!..

— Милый! Милый! Покажи ему!.. Только настоящий воин! Только сильнейший... будет моим!

— Во имя... справедливости!..

— Н-на-а! Х-ха-а-а!

Предводитель крутился, нанося новые и новые удары, сыпал их на Родгара, словно щедрый хозяин навоз на огород, но каждый раз что-то в его атаке было не совсем правильно. Он то быстрее начинал, то делал не столь сильный замах, то не отскакивал назад, а потому Родгар, крутившийся тоже, между прочим, весьма скоро, постоянно обрушивал на него свой меч, угрожая снести башку или разрубить пополам, а то и сломать тонкий меч; они звенели, сыпали искрами, задевали друг друга, разрывая одежды примерно каждые пару- тройку секунд, — так, что удару к восьмому всем стало видно, что белье у предводителя светло-серое... а у воина чести Родгара под камзолом кольчуга.

Женщина, вся лучащаяся радостным, взволнованным удовольствием, выкрикивала поддержки то одному, то другому, наслаждаясь завоеванной властью, и Даниэль, неотрывно наблюдающий за поединком, мог только благодарить наитие, подсказавшее ему верный путь, или ту, которая использовала его идею, столь властно и страстно претворив ее в жизнь.

Родгар между тем, уже тяжело пыхтя, начинал уставать, в то время как яростно сражающийся вожак не снижал бешеный темп, стараясь прикончить ненавистного соперника как можно скорее и как можно более жестоко.

Даниэль успел заметить только, как он врезал ногой Красному Воину в пах, и как тот от неожиданности, судорожно взмахнув, не удержал в руках свой слишком тяжелый меч.

Одно мгновение Даниэль уже чувствовал, как входит в тело Родгара тонкое стальное жало, но в следующий миг падающий меч рухнул прямо на замахнувшегося вожака; он споткнулся, получив удар лезвием по голове, едва не опрокинулся назад, и Красный Воин, очень коротко размахнувшись, врезал ему кулаком в живот, почти одновременно пытаясь свалить предводителя ударом головы в грудь.

Вожак рухнул, Родгар выхватил кинжал и воткнул его в грудь черноволосому, прямо между вскидываемых с парирующим кинжалом рук предводителя.

Тот дернулся, судорожно захлебываясь, Родгар отскочил, оббежал его, схватил свой меч и вознес его над головой, начиная рушить вниз.

Вожак, на губах которого лопался кровавый пузырь, а лицо которого было перекошено гримасой разрывающей его боли, пнул его обеими ногами снова в пах.

— Аа-а-ахх! — изумленно закричал Родгар, выпучив глаза и пытаясь понять, что же произошло; меч его, едва удерживаемый нетвердыми руками, рухнул вниз... на врага.

Обхватив руками свою незащищенность, Красный Воин пытался отступить назад, — так до сих пор не получив ни одной раны, — а предводитель Свободных, удерживая правой рукой торчащий в легком кинжал и с трудом шевелясь после пропаханной падающим мечом полосы по груди к животу, также пытался, со стоном сквозь стиснутые зубы, подняться и нащупать свой выроненый тонкий меч.

Он даже первым пришел в себя и сумел ухватиться за шпагу левой рукой, подтаскивая ее к себе и начиная подниматься, когда Родгар также вернулся в бренный мир и обнаружил, что меч валяется на земле, а из желе за у него остался только кинжал, но достать он его не успеет, а отступать некуда. Потому что он оказался прижат к серой каменной стене...

Даниэль вторично почувствовал, как входит в тело Красного Воина тонкая стальная смерть, потому что, даже тяжело раненный, вожак оставался потрясающе, мастерски, слишком быстр для противника, разгибающегося с непонимающим изумлением в глазах.

Предводитель сделал выпад — и Воин в Красном испуганно закричал, вскидывая руки вверх, словно пытаясь стать тоньше и все же успеть отскочить или вжаться в камень настолько, чтобы перенять его неуязвимость...

Даниэль, бледный от охвативших его чувств, подался вперед, как и все, наблюдающие этот фантастический бой, и вместе со всеми, неверяще, потрясенно увидел, как изгибается воткнутая в тело шпага, как наваливается на нее не удержавшийся на ногах вожак, и как она с визгом и искрами съезжает вниз по каменной стене — тонкая, блестящая... чистая.

Как вожак медленно падает, а за его спиной (вернее, за левым боком, если смотреть от Даниэля) оживает замершее, нахмуренное лицо Родгара, осознающего, что смертельного удара-то он все-таки не получил! Что раненый вожак промахнулся и втемяшил своей шпагой ему под мышку! Врезал ее в стену!

Как дружно ахают шесть десятков, когда на лице его появляется безумная радость и бешеное счастье, и когда он начинает бить содрогающегося предводителя руками и ногами, что-то при этом взахлеб крича про божественную справедливость.

И как женщина, лицо которой искажено в гримасе хохота, указывает на него рукой и, давясь смехом, звенит колокольчиком:

— Можно.

Как оба белокожих вскидывают головы, вперивая в Красного Воина ненавидящие взгляды, и как радостно сопливая песнь его обрывается глухим, мучительным криком-стоном, как он падает на землю и замирает рядом с изувеченным противником, крупно содрогаясь всем телом...

— Хватит! — резко приказала Она, и синие лучи исчезли. — Что встали, остолопы?! Он же сейчас умрет! Ваш предводитель сейчас умрет!

И как все лекари и способные лечить жрецы бросаются к своему вожаку, чтобы помочь.

— Юноша, — сказала она, приближаясь, подходя к Даниэлю вплотную, не обращая внимания на вибрирующую невидимую стену (сердце поневоле дрогнуло, и какая-то мимолетная тоска на мгновение сковала его), — рада знакомству. Вы очень порадовали меня... Ох, я не представилась, — рассмеялась она, не обращая внимания на всеобщую суету (вожака унесли, Родгара, отупевшего от перенесенной боли, держали неподвижным двое арбалетчиков-людей), — Грета Ланье... для вас просто Грета.

Она была не слишком высока, стройна, очаровательна и настолько женственна, что Даниэль слегка охрип. Он вдохнул витающий в холодном воздухе аромат и, обретя дар речи, кивнул:

— Даниэль Ферэлли, к вашим услугам. — Ладонь ее была нежна и горяча, он поцеловал ее с неожиданным внутренним трепетом. — Также очень рад. Благодарю вас.

— За что? — невинно и радостно удивилась она.

— Вы спасли мне жизнь.

— А, пустяки. Я только и делаю, что вершу человеческие судьбы. Хотя, — тут она со странной, многозначительной улыбкой заглянула юноше в глаза, — вы — случай особенный.

— Что... — в горле пересохло, — что вы собираетесь делать теперь?

Этот вопрос развеселил ее.

— Что вы можете предложить мне? — спросила она, чуть-чуть придвигаясь. Даниэль прерывисто вдохнул, не в силах сосредоточиться, но, на пару секунд прикрыв глаза, успокоился, понимая, что сейчас, вполне возможно, его жизнь и решается.

— Путешествие в страну грез, — с улыбкой ответил он.

— Сомневаюсь, юноша, что вы когда-либо там были... но могу устроить, что вы там окажетесь... некоторое время спустя. — В глазах ее сверкала уверенная, но очень веселая насмешка.

— Быть может, когда-нибудь, — сказал Даниэль, просто чтобы как-то отреагировать, — однако мое предложение, думаю, скромнее, чем то, о чем подумали вы.

— Откуда вы знаете, о чем я подумала? — Она была так близко, что желание обнять ее за талию казалось естественнейшим из всего, что могло прийти в голову. — Ладно, не смущайтесь. Я просто так спросила.

Даниэль понял, что смутился.

— Так куда ты хотел меня пригласить?

— Куда угодно, подальше отсюда.

— И какова высшая цель?

— Мне не нравится здесь. Этот мир уродлив и грязен.

— Что грязен, тут ты прав. И что уродлив. Но вот насчет «нравится»...

— Вы были в Гаральде, госпожа? В Жемчужинах Севера? Я всегда мечтал побывать там. Составите мне компанию? — Он смотрел на нее и улыбался, уже зная, что сделает, если она откажется.

Но она не отказалась.

— Что ж, — улыбнувшись, рассматривая его, словно старшая сестра юного и наивного малыша, сказала Грета, — как ни странно, именно сегодня я собиралась покинуть сей благодатный край. И путь мой, счастье Богам за подобные совпадения, лежит вниз по Иленн, примерно на то же расстояние, которое желаешь преодолеть ты. Я принимаю твое приглашение, юноша, — торжественно сказала она, протягивая ему руку, которую Даниэль с поклоном принял.

— Ведите меня к шатру, мой юный братец, ибо нам предстоит с вами долгая дорога, и именно он станет нашим плавучим домом на весь путь.

Даниэль повел ее вперед, сквозь раздвигающиеся ряды, другой рукой держа ладошку Малыша, который не сделал ни единой попытки. Проходя мимо Иннара и остальных, он слегка кивнул им, прощаясь, и увидел, как все они кивнули ему в ответ.

Шествуя мимо замершего Родгара, Грета неожиданно улыбнулась и сделала Красному Воину знак следовать за ними.

— Что?.. Я?.. — не осознавая своего счастья, спросил тот.

Она обернулась, и взгляд ее был столь удивленно насмешлив, что покрасневший герой ринулся вперед поднимать валяющийся на земле меч, а затем догонять. Поравнявшись с ними, в полной тишине, с гордо поднятой головой и видом рыцаря, охраняющего свою королеву, он игнорировал окружающих его Свободных, большинство из которых смотрели и на него, и на Даниэля с нескрываемой злобой. Взгляды, случайно или намеренно обращенные на Грету, тотчас же угасали, блекли, опускались, прятались. Видно, крепко ее здесь боялись, — все эти крепкие воины, люди и нелюди, смеющиеся битвам в лицо.

У шатра, так и замерев в расслабленной позе, стоял Некто в черном балахоне, и Даниэль продолжал чувствовать излучаемую им спокойную, непринужденную насмешку, касающуюся их всех.

Сам шатер оказался постройкой магической — он парил в воздухе, на расстоянии примерно полуметра, и откидные деревянные ступеньки вели наверх, на устеленный коврами пол; впереди в него были впряжены две мохнатые лошади, сзади еще две.

— Грета, — раздался справа слабый голос.

И она, и Даниэль, и Родгар обернулись на него.

Предводитель Свободных лежал на носилках, и обе его раны уже были перевязаны. Он был бледен, но Даниэлю показалось, что в основном не из-за перенесенных боли и унижения, а по другой, вполне очевидной причине.

— Ты уходишь? — спросил он.

— Бесконечной любви не бывает, милый, — весело и с улыбкой ответила она, а сердце Даниэля неожиданно резко сжалось. — Конечно, я покидаю тебя. Пришел день. Теперь меня будет сопровождать иной рыцарь. Сильнейший, — она запрокинула голову и рассмеялась, словно счастливый колокольчик, — рыцарь... Ведь вы будете меня сопровождать, доблестный Родгар?

— Что?.. Я?.. Конечно! Почту за великую честь... вас...

— Ну вот и славно. А ты отдыхай, дорогой. Тебе предстоит пережить сложные, полные испытаний времена... — тут улыбка ее поблекла, и красивое, удивительно нежное лицо стало серьезным, — впрочем, как и всем нам.

Мучительная гримаса внутренней боли исказила лицо вожака. Не замечая Родгара, стоящего с отчего-то сочувственной рожей, он смотрел только на нее. Затем взглянул в сторону Даниэля. Юноша дрогнул и опустил глаза. Услышал, как шуршит приподнимаемый полог шатра, который отодвинул для нее Черный.

Услышал, как предводитель Свободных негромко, тяжело вздохнул, и сказал:

— Прощай, Грет.

Она неожиданно обернулась. Лицо ее светилось спокойной, властной и почти нежной улыбкой.

— До свидания, милый, — поправила она, — до свидания. Разумеется, я вернусь к тебе. Разве может хоть кто-то сравниться с тобой?..

Над мертвым полем, украшенным первыми рассветными лучами, нависла тишина, ибо каждый, кто хоть что- то говорил до того момента, замолчал после этих слов.

Предводитель с трудом пошевелился. Лицо его исказилось в горькой усмешке.

— До свидания, дорогая, — сказал он, — до свидания.