Вторжение в особняк

Глава 4

Когда Вульф требует от меня подробный отчет, он имеет в виду именно полный, а это означает, что я должен воспроизвести ему все слова, интонации, жесты и даже музыку, если она была. Поначалу я испытывал некоторые затруднения, однако со временем наловчился, и подобные отчеты стали для меня детской забавой.

Я изложил Вульфу все как было, не упустив даже, что Тамми Бакстер присела не совсем так, как подобало, в моем представлении, актрисе. Добравшись до конца, я осведомился:

— Прежде чем начнете задавать вопросы, позвольте мне спросить. Любопытно просто стало: почему вы меня уволили?

— Я тебя не увольнял.

Я вытаращился на него:

— Что?

— Я сказал только: «Если ты уйдешь, назад не возвращайся». Сказано это было отвлеченно. Форма допускала двоякое толкование. Ты никогда не увольняешься всерьез, да и я даю тебе отставку лишь для порядка. А в данном случае ты просто пытался, как всегда, меня переупрямить. – Вульф небрежно крутанул пальцем, отгоняя проблему прочь. – Впрочем, все это к делу не относится. У тебя, вероятно, есть какие-то предположения?

— Сколько угодно. Например, такое: Хетти Эннис нашла фальшивые деньги в своем доме и могла знать, кому они принадлежат. Или: в тайной службе знали либо подозревали, что в доме Хетти завелся фальшивомонетчик, но выжидали, чтобы схватить его с поличным. Этот же фальшивомонетчик мог заметить, что Хетти взяла его деньги, выследил ее и убил. Неважно, что свертка с деньгами при ней не оказалось: после смерти Хетти уже никто не доказал бы, что деньги принадлежали ему.

— Выводы можешь оставить при себе — я не сплю. Только предположения.

— Есть тут одна закавыка. Либо Тамми Бакстер не могла ее убить, поскольку Хетти Эннис сказала ей, что идет к нам, либо, напротив, Тамми выследила и убила ее, а потом нагло заявилась сюда, чтобы попытаться выведать, как много нам известно. А закавыка вот в чем. Если вы и правда не спите, то наверняка обратили внимание на ее слова: «Она сказала, что прихватит с собой… кое-что и пойдет к Ниро Вульфу». Если она говорила правду, то к чему было юлить?

— Резонно. Что еще?

— Еще могу предположить, что фискал сидел на хвосте у Хетти Эннис и видел, как она вручила мне сверток. Это, правда, маловероятно, поскольку тогда он следил бы за ней и дальше и видел бы, как ее сбила машина. К тому же они неминуемо столкнулись бы с фальшивомонетчиком. Однако в одном я уверен: Лич известил о чем-то полицию — в противном случае Пэрли Стеббинс не помчался бы сломя голову на Сорок седьмую улицу расследовать обычное дело о наезде. Вы уж извините за разъяснения.

— Что-нибудь еще?

— Пока хватит.

Что ты собирался предпринять, пока считал убийство мисс Эннис своим личным делом?

— Я хотел сводить Тамми в бар «Фламинго» и пару часиков потанцевать. По опыту знаю — очень вдохновляет. Теперь, когда за дело взялись вы, вас тоже наверняка придется вдохновить. Я считаю, что…

В дверь позвонили. Я встал, прошествовал в прихожую, разглядел в прозрачную лишь изнутри стеклянную дверь знакомую багровую физиономию и широченные плечи и, обернувшись, известил Вульфа:

— Инспектор Кремер.

Лишь тогда я осознал, как тяжело далось Вульфу вторжение налоговых ищеек; он совершил то, чего не Делал никогда прежде. Встал, протопал к двери, убедился, что цепочка наброшена, приоткрыл дверь на пару дюймов и рыкнул в образовавшуюся щель:

— Да?

— Да! – гаркнул в ответ Кремер. – Открывайте!

— Уже поздно. Что вам надо?

— Я хочу войти!

— А ордер у вас есть?

— Ерунда! – Мне не нужен ордер, чтобы задать несколько вопросов. Вам и Гудвину.

— В такое позднее время — нужен, – сухо произнес Вульф. – Мы готовы принять вас завтра в одиннадцать утра. Если не будем заняты, разумеется.

— Я не причастен к этому обыску! – взревел Кремер.

То, что случилось потом, было столь же невероятным, как личный поход Вульфа к входной двери. Ему и прежде не раз доводилось сцепляться с Кремером, однако дальше гневных взглядов, жестов и перепалки у них никогда не шло. Теперь же Вульф, решив захлопнуть дверь, вдруг обнаружил, что ему что-то мешает.

Он приложился к ней обеими ладонями и толкнул — тот же успех. Не знаю, припирал ли ее Кремер плечом, бедром или же вставил ногу в щель. Если последнее, то он, должно быть, горько пожалел о своей неосторожности, ибо Вульф привалился к двери всей своей слоновьей тушей и, упираясь пятками, надавил что было мочи — дверь захлопнулась с грохотом.

— Замечательно, – зааплодировал я. – Теперь, значит, мы воюем не только с секретной службой, но и с полицией. Блеск!

Вульф протопал к лифту, открыл дверцу и обернулся.

— Отключи дверной звонок и телефон. Не выходи утром из дому. И Фрицу передай.

— Да, сэр.

— Ты сможешь изготовить такой же сверток, какой она тебе дала? Внешне похожий, по крайней мере.

— Постараюсь.

— Утром он должен быть готов. Спокойной ночи.

— А что в него вложить?

— Все, что угодно. Хотя бы бумагу.

— И что с ним сделать?

— Пока не знаю. Утром решим. Принеси его ко мне в половине девятого.

Он вдвинулся в лифт, привычно застонавший от его колоссального веса, и захлопнул дверцу. Я заглянул в кабинет, проверил, заперт ли сейф, окинул привычным взором картотечные ящики, выключил свет, прошел в кухню, известил Фрица о том, что мы обрываем связь с внешним миром, после чего поднялся к себе вкусить хоть немного уединения.

Фриц относит Вульфу завтрак на подносе размером 17 дюймов на 26, а я завтракаю в кухне. Во вторник утром я, проглотив апельсиновый сок, оладьи, сосиску, яйца, фаршированное пюре из анчоусов и шерри, сидел за столиком, потягивал кофе и читал утреннюю газету, а фальшивый сверток все это время покоился у моего локтя. Оберточную бумагу и тесемку я раздобыл У Фрица, а внутренности набил бумагой подходящего размера, которую сам и нарезал. Получилось, возможно, и не полное подобие оригиналу, но весьма близкая копия.

Упоминание про Хетти Эннис я разыскал в «Таймс» далеко не сразу. Ей уделили лишь какие-то три строчки на семнадцатой полосе и ни словом не намекали на то, что наезд мог быть не случайным. Водителя никто из свидетелей не разглядел.

В 8.28 я допил последнюю каплю кофе, встал, прихватил сверток, сообщил Фрицу, что яйца удались ему даже лучше обычного, и отправился к Вульфу. Он сидел за столом у окна, полностью одетый, и намазывал тимьяновый мед на булочку. Увидев сверток, Вульф нахмурился.

— Девять тысяч долларов? – спросил он.

— Да. Я все измерил. Предлагаю вот что. Я готов изготовить еще один, чтобы отослать один сверток Личу, а второй — Кремеру.

— У меня есть лучшее предложение, – проронил Вульф.

И он описал его. Был ли замысел Вульфа и впрямь лучше моего, зависело от того, удастся ли воплотить его в жизнь, но попытать счастья стоило.

Вульф вообще мастер давать четкие и предельно ясные указания, но на сей раз у меня возник один вопрос. Кому мне звонить, если возникнет необходимость, – Кремеру или Личу? Ответить Вульф не смог.

По его мнению, положение не могло обостриться настолько, чтобы звонить тому или другому; словом, ответственность он свалил на меня. Я спустился в прихожую, облачился в пальто и шляпу, засунул сверток в карман и выбрался из дому через черный ход. Любой из наших неприятелей — а то и оба — мог выставить перед парадной дверью наблюдательные посты, а мне не улыбалось тратить время на избавление от «хвоста». Снегопад за ночь прекратился, и солнце уже позолотило крыши домов на Тридцать четвертой улице. Я поел в такси и сказал водителю, чтобы он высадил меня на пересечении Сорок седьмой улицы и Восьмой авеню. Я, конечно, сомневался, чтобы в цитадели культуры кто-то бодрствовал в столь ранний час, однако последе события, должно быть, изменили привычки постояльцев. Не прошло и пяти секунд после того, как я позвонил в дверь, а внутри уже послышались шаги.

Дверь мне открыл Пол Ханна. Узнав меня, он изумленно заморгал.

— Господи, – проскрипел он, – что-то вы зачастили к людям искусства.

— Подумываю вот меценатом стать, – бодро выпалил я. – Вчера мне приход этого сержанта помешал.

Я понимаю, что сейчас еще рано, но мне нужно кое-что выяснить.

— Кто там, Пол? – окликнул сверху звонкий голосок Тамми Бакстер.

— Арчи Гудвин! – крикнул я. – Доброе утро! Вы уж извините за столь раннее вторжение, но дело есть дело. Мы не могли бы собраться и кое-что обсудить?

— Вы имеете в виду меня?

— Всех вас. Возникли некоторые трудности. Как полагаете, можно поднять остальных?

— Сейчас выясню. Не знаю только насчет Рэя…

— Сейчас, подождите.

Пол Ханна осведомился, завтракал ли уже я, на что я ответил утвердительно, добавив, что не откажусь от чашечки кофе, если таковую мне предложат. Он пригласил меня следовать за ним в кухню, что я и сделал, однако по дороге завернул в гостиную, оставив на софе пальто и шляпу. Когда я вошел в кухню, Ханна уже наливал кофе.

— Видимо, из меня настоящий актер не выйдет, – горестно вздохнул он. – Уж слишком я люблю рано вставать, а привычки ломать поздно. Так что у вас за трудности?

Меня так и подмывало посоветовать ему избавиться хотя бы от пухлых щечек, но я сдержался.

— Да ничего особо серьезного, – отмахнулся я. – Возможно, вообще сущие пустяки. Пирог тыквенный?

Ханна кивнул.

— Еще одна привычка — обожаю есть на завтрак пироги. Правда, предпочтение отдаю шарлотке или меренге, но их вчера не продавали. Хотите кусочек?

Я отказался, и Ханна переменил тему.

— Как вам Климент Брод? – спросил он.

Перчатка в лицо. Я давно понял, что, когда кто-то интересуется вашим мнением о человеке, про которого вы слышите впервые, правильная игра состоит в том, чтобы попытаться выведать всю его подноготную, не вызывая подозрений. В итоге к тому времени, как Ханна заканчивал второй кусок пирога, я уже знал, что Климент Брод — преуспевающий молодой человек лет двадцати с небольшим, выпустивший сборник стихов, написавший пьесу «По долгу совести», прежде носивший бороду, но теперь ее сбривший и разъезжавший на «ягуаре». Когда Ханна допивал третью чашечку кофе, я уже подумывал, не стать ли личным биографом Брода, но нашу беседу прервал приход остальных актеров. Вся четверка пожаловала сразу — Тамми Бакстер, Марта Кирк, Ноэль Феррис и Рэймонд Делл. Девушки были одеты по-домашнему, но накраситься успели. Феррис причесался и надел рубашку с закатанными рукавами и без галстука. Роскошная седая шевелюра Делла была взлохмачена, а облачен он был в знававший лучшие дни синий халат с жирными пятнами.

— Чудовищно! – прогудел он входя. – Неслыханно! Одиозно!

— Кофе готов, – провозгласил Ханна. – На всех хватит. Пирогом угостить?

Ноэль Феррис сладко зевнул, потянулся и пробормотал:

— На солнышко хочу.

Затем уселся к окну. Марта Кирк принялась разливать кофе по чашкам, а Тамми Бакстер заявила, глядя на меня:

— Вы войдете в историю, Гудвин. Никому еще не удавалось так рано поднять на ноги всю эту братию.

Делл плюхнулся на стул по соседству со мной и, вытащив из кармана халата апельсин, принялся его чистить.

— Приношу всем свои извинения, – сказал я. – Не знаю, что такое «одиозно», но, судя по вашему тону, догадываюсь, что мой поступок неслыханно чудовищен — или чудовищно неслыхан. В свое оправдание скажу, что хотел застать вас всех здесь, прежде чем вы начнете разбредаться.

Кофе вам налить? – поинтересовалась Марта Кирк, склонившись надо мной. Ямочка под таким углом показалась мне чуть необычной.

— Да, спасибо, – кивнул я, не желая выделяться из коллектива.

— Надеюсь, причина у вас достаточно веская, – пробормотал Феррис, зевая и обводя всех сонным взглядом. В следующий миг он встрепенулся и глаза широко раскрылись. – Черт побери, а вы не выселять нас пришли?

Меня так и подмывало сказать ему, что выселить человека, спрашивающего по телефону: «Это кто?» оставит мне колоссальное удовольствие, но я устоял перед искушением.

— Нет, – покачал головой я, – я всего лишь частный сыщик и не располагаю необходимыми полномочиями. – Я отхлебнул кофе и продолжил: — Я хотел только кое-что уточнить. Дело в том, что мисс Эннис приходила вчера к Ниро Вульфу, но он был занят и не смог ее принять. Она обещала вернуться в четверть двенадцатого, но так и не пришла. Тогда, еще не зная, что она погибла, я позвонил сюда и спросил ее.

— Вы спросили мисс Бакстер, – поправил меня Феррис.

— Да. Я знал, что мисс Бакстер здесь живет, – мы были с ней знакомы, – и уже потом, узнав о том, что случилось с мисс Эннис, я припомнил наш с ней разговор по душам и решил прийти сюда, чтобы взглянуть на ее вещи. Я хотел понять, как лучше выполнить личную просьбу мисс Эннис. И вот я пришел сюда и как раз беседовал с мисс Бакстер, когда нам помешал этот полицейский сержант. И вот теперь я снова здесь. Я хочу осмотреть вещи мисс Эннис, главным образом ее бумаги. Есть тут какое-нибудь бюро или письменный стол?

— Что ж, валяйте, – с зевком провозгласил Феррис. – Второй этаж, напротив лестницы. Если окажется, что дом она завещала Рэю, то наше будущее обеспечено.

— Пошляк! – не выдержала Марта Кирк. – Бедняжку еще даже не похоронили.

— Ничего она мне не отписала, – прогудел Делл. – Она считала меня неряхой. Ничто не могло убедить ее, что высыхающая в корзине для мусора апельсиновая корка придает приятный запах любым отбросам.

— Она была права, – возразила Марта Кирк.

Вонь получается ужасная.

— А имеете ли вы право рыться в ее вещах? – усомнился Пол Ханна. – Вы тут никаких законов не нарушаете?

— Если и нарушает, то это только к лучшему, – ответил за меня Феррис. – Бедняга была бы только рада. Вспомните, как она ненавидела фараонов!

— Никаких законов я не нарушу, – заверил я публику, – поскольку похищать ничего не собираюсь. Правильнее было бы, конечно, получить разрешение от наследника или опекуна, но — есть ли таковой? Вы не знаете?

Знающих не нашлось.

— А какие-нибудь официальные лица здесь появлялись? Юристы, например.

Все в один голос сказали, что нет.

— Хетти была единственным представителем вымирающего рода, – провозгласил Рэймонд Делл. – Последней из могикан. Кроме нас, у нее никого из родных и близких не было. А что, звучит неплохо. – Он стукнул себя в грудь и проревел: — Рэймонд Делл, из клана Хетти Эннис. Дай мне, пожалуйста, салфетку, Марта.

Наконец заговорила и Тамми Бакстер:

— Боюсь, что вы ничего не найдете, мистер Гудвин.

Вчера вечером, покончив с нами, сержант пошел осматривать комнату мисс Эннис и провел там больше часа. Он вполне мог унести с собой то, что вас интересует.

— Отсюда вытекает вопрос, – вставил Феррис, опустошив чашку. – А поскольку вы сыщик, вам полагается все знать. Почему нас допрашивают? Какое отношение имеем мы к смерти Хетти? Почему этот легавый велел, чтобы мы не уезжали из Нью-Йорка? Зачем Хетти приходила к Ниро Вульфу? Какие у нее были с вами личные дела? Что вы хотите найти среди ее бумаг?

— Это уже не один вопрос, а шесть, – возразил я. – Так мне целого дня не хватит.

— Но вопросы не в бровь, а в глаз, – вступил в разговор Пол Ханна. – Я бы и сам их задал. Особенно два первых. Это, наверное, всех интересует. Насколько нам известно, Хетти переходила улицу и попала под колеса машины, которую угнал какой-то мерзавец. Почему нельзя его найти и четвертовать?

Его пухлые щечки порозовели. Я потряс головой.

— Понятия не имею. Это вне моей компетенции. А вот на другой вопрос отвечу. Она оставила мне на хранение некий сверток в коричневой бумаге, не сказав, что в нем лежит. О покойниках дурно не говорят, однако у меня создалось впечатление, что сам сверток или его содержимое могло принадлежать одному из вас. Скажите, ни у кого из вас ничего не пропадало?

— Боже, какой стыд! – воскликнула Марта Кирк. – Обвинить бедную Хетти в воровстве!

— Марта, милая, он ее вовсе не обвиняет, – вмешался Феррис. – Он просто сужает круг подозреваемых. Это ведь излюбленное занятие всех сыщиков.

— Там не может быть книга? – спросил Рэймонд Делл. – Мой Монтень куда-то запропастился.

— Нет, размеры не те, – покачал головой я. – Шесть дюймов на три и два дюйма в толщину.

— А где сверток? полюбопытствовала Тамми Бакстер.

— В кармане моего пальто, – ответил я осматриваясь. – О, я его в гостиной оставил.

— О Господи! всплеснула изящными руками Марта Кирк. – Я, конечно, не сыщик, но я, желая узнать, что находится в свертке, уже сто раз бы его развернула. Принести его?

— Нет, мисс Кирк, благодарю вас. Мисс Эннис запретила мне это делать. Да, она мертва, но я по-прежнему не уверен, что сверток принадлежит ей. Если вы не хотите сказать, что он ваш.

— Я? – изумилась Марта Кирк. – Почему я? Он вовсе не мой.

— А вы, мисс Бакстер?

Тамми покачала головой из стороны в сторону.

— Нет.

— Мистер Делл?

— У меня все на месте, – прогромыхал он, дожевывая апельсин. – Если не считать моих утраченных иллюзий, амбиций и надежд. Но они, при всем желании, не уместились бы в описанный вами сверток.

— Мистер Феррис?

Феррис устремил на меня сонный взгляд.

— Что я могу вам ответить, если не знаю, что там внутри?

У вас ничего в последнее время не пропадало?

— Ничего. Даже иллюзии.

— Мистер Ханна?

Пол Ханна тоже покачал головой.

— Нет, похоже, мы тут ни при чем. А почему вы считаете, что сверток может принадлежать кому-то из нас? Это Хетти такое сказала?

— Нет, это только мое предположение, – ответил я. – Кстати, мистер Делл, хочу заодно ответить на ваши вчерашние обвинения в вынюхивании. Мне ведь ничего не стоило развернуть сверток, снять с его содержимого отпечатки пальцев, а потом прийти сюда и завладеть вашими отпечатками — снять их, скажем, с кофейных чашечек. А потом сравнить. Это называлось бы вынюхиванием. Я же вместо всего этого честно задаю вам вопросы. – Я отодвинул стул и встал. – А теперь прошу извинить за столь ранний приход и спасибо за кофе и помощь. Значит, говорите, второй этаж, мистер Феррис?

— Да, комната прямо напротив лестницы. Если найдете завещание не в нашу пользу, то сожгите его сразу.

— Непременно, – пообещал я и вышел.

Подниматься по лестнице я не спешил, тщательно пробуя ногой каждую ступеньку на тот случай, если обстоятельства потребуют бесшумно спуститься. Пятая ступенька громко скрипела с наружного края. На втором этаже было три двери, одна из которых была настежь открыта. Я решил, что это комната Рэймонда Делла, поскольку он сам сказал Стеббинсу, что его комната расположена прямо над кухней. Толкнув дверь напротив лестницы, я очутился в спальне Хетти.

Массивная ореховая кровать, внушительных размеров бюро со сдвигающейся крышкой, выцветший ковер с вытканными цветами и несколько стульев — вот и вся нехитрая обстановка. Все стены были густо улеплены фотографиями мужчин и женщин, глядя на которые любой догадался бы, что все это актеры.

Впрочем, делать там мне было нечего; с таким же успехом я мог сидеть дома. От гостиной меня отделял целый этаж, и вздумай кто из моих новых приятелей заскочить туда за добычей, я бы не смог ему или ей помешать. Мне оставалось только одно. Выйдя в коридор, я постоял и прислушался. Из кухни доносились голоса, перекрывал которые сочный бас Рэймонда Делл. Под его прикрытием я осторожно спустился, памятуя о предательской пятой ступеньке, и, убедившись, что в вестибюле нет ни души, тенью проскользнул в гостиную и прикрыл за собой дверь.

Укромных мест здесь было раз, два и обчелся: стенной шкаф (если таковой имелся), пианино и софа. За одной из двух дверей, возможно, и скрывался стенной шкаф, однако в замочную скважину я бы много не увидел, тем более что жалюзи были закрыты. Чтобы спрятаться за софой, ее пришлось бы передвинуть. Оставалось только пианино, в углу за которым я и затаился, скорчившись в три погибели. Конечно, обнаружь меня там злоумышленник — мне пришлось бы покраснеть, но зато и повод для разговора у нас с ним нашелся бы.

Итак, я сидел тихо как мышка, прислушиваясь и поглядывая на обе двери, – на тот случай, если вторая из них вела бы в кухню. Было так темно, что я с трудом различал стрелки своих наручных часов. А показывали они 9.42.

Растирая затекшие конечности, я уже начал было Думать, что просчитался и только зря извел столько писчей бумаги и тесемки, когда послышались негромкие шаги, и дверь стала открываться.