Глава первая Преступник и заступник

— Держи вора! Люди, пацан тот, булку с прилавка стащил. Ловите хулигана!

Хулиган, а точнее я, пробирался сквозь толпу людей на площади, держа за пазухой ломоть белого хлеба. В очередной раз мне пришлось его стащить у старого скряги-булочника, который этот самый хлеб вечно продавал втридорога. Шёл я быстро, но как можно аккуратнее — заговор для отвода глаз действовал только в том случае, если прочитавший его никого другого не заденет. А если уж заденет — жди беды, хлопнет так, что вся площадь сразу на его чтеца ставится. Не знаю, почему с этими заговорами всегда такая беда — с одной стороны всегда полезное что-то дают, но с другой стороны всегда какая-нибудь заковырка в них есть.

— Да, куда он делся, злодей⁈ Только что тут был, засранец мелкий.

Сегодня булочник почему-то разозлился, как никогда. И преследовал меня целых два квартала. И чего ему за прилавком не сидится? Мне пришлось двигаться дальше — если булочник меня поймает, то три шкуры сдерёт. Все предыдущие булки припомнит. Толпа становилась всё больше, из-за чего дальше двигаться было опасно — действие заговора ещё не закончилось, а булочник был совсем неподалёку. Поэтому я встал на месте, боясь задеть какого-нибудь случайного прохожего. Я лихорадочно соображал, что мне делать дальше, делая редкие шажки вперёд и назад, уворачиваясь от очередного горожанина. Минус отводного заклятия ещё и в том, что никто другой тебя совсем не видит и может спокойно налететь со всей скорости.

— Я могу вам чем-то помочь, господин?

— Да, можете! Найти дрянного мальчишку-оборванца, который в очередной раз обчистил мою лавку с хлебом!

Голос булочника был всего в нескольких шагах от меня, и я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Я медленно обернулся и уставился на булочника, который разговаривал с каким-то бородатым седым мужиком, наряженным в странного вида одежду. Бородатый огляделся вокруг, на секунду задержал взгляд на мне, от чего меня даже затрясло. Неужели он меня увидел? Но потом он продолжил рассматривать толпу, словно меня и не было. Кажется, пронесло.

— И много он у вас украл?

— Половину буханки! Вторую половину я успел вырвать у сорванца!

— И вы ради этого преследовали его целых два квартала?

— Откуда вы знаете, что я бежал за ним так долго?

— Вы же Василий Бражников? Владелец хлебной лавки на пекарном переулке?

— Да, он самый. Неужто знаете меня?

— Конечно. Только у вас хлеб и беру. Василий, подскажите, это не тот самый воришка?

После этих слов, собеседник булочника ткнул пальцем прямо в меня. Всё-таки попался. Я замер и остановил дыхание. Отводящий заговор действовал гораздо лучше, если тот, кто его применяет не шевелится вовсе. Тем не менее, бородатый смотрел прямо на меня, улыбался и показывал лавочнику в мою сторону. Но булочник и не думал меня замечать.

— Кто? Где?

Почему-то, бородатый не стал настаивать. Вместо этого, он незаметно подмигнул мне и повернулся к булочнику.

— Извините, видимо показалось.

— Вот и все так говорят. Видят его мельком, а когда я прихожу туда, где он только что был — его уже и след простыл. Видимо, опять караулить придётся.

— Возвращайтесь в лавку. Запереть не забыли её?

— У меня помощник там остался. Ладно, спасибо, что попытались.

— Не за что.

Весь их разговор я старался дышать как можно тише. А потом выдохнул и собрался идти дальше. Но бородатый посмотрел на меня, покачал головой, а потом щёлкнул пальцами. В тот же миг, я почувствовал, что заговор отвода глаз перестал действовать. Странное это было ощущение, как будто одеяние какое-то с меня сняли. Каждый раз это происходило, когда заговор заканчивался, но никогда это не было так быстро.

— Не вздумай убегать. Иначе выдам тебя Бражникову.

Всё ясно. Седобородый что-то со мной сделал. Я ещё раз глянул на него, оценив наряд. Сверху у него было красивое белое одеяние, вышитое по краю красной нитью. Ноги были одеты в красивые красные сапоги. На голове ничего, кроме небольшой повязки, удерживающей волосы не было. Несмотря на седую бороду и волосы, мужик вовсе не походил на старца. Морщин на лице почти не было, но ярче всего его возраст выдавали яркие, светлые, молодые глаза.

— Спасибо за помощь. Чего вам от меня надо?

— Вот так сразу и чего-то надо? Может я от сердца помочь решил?

— Не бывает такого. Не верю. Я слишком долго прожил в этом городе. За последние пять лет встретил только трёх человек, которые за просто так помочь могут.

Седобородый удивился моим словам. Но спорить особо не стал.

— Не там ты ходил, потому и не встретил. В городе полно хороших людей. Но я тебе и правда помог не просто так. Из любопытства. Скажи мне, откуда заговор знаешь?

— Какой заговор?

Седобородый выглядел умным мужиком, которого не так просто обмануть, но мне надо было просто придумать, как убежать. Поэтому приходилось строить из себя дурака. Заговоры в простонародье не приветствовались и жестоко карались по закону. Чтобы их использовать, надо было одну из лицензий получать — храмовника, ведуна или врачевателя. Которой у меня, конечно, отродясь не было.

— Ты мне, если врать начнёшь, я тебя тут прямо стражникам отдам. Они из тебя быстро всю спесь выбьют. Лучше сейчас говори.

Прямо позади седобородого проезжала конная повозка. Недолго думая, я шепнул простое устрашающее заклятие. Лошадь громко заржала и встала на дыбы, а я драпанул через площадь, надеясь на то, что Седобородый на какое-то время отвлечётся от меня.

Пробежав площадь, я завернул в небольшую улочку, проскочил по ней, свернул ещё в один переулок и обернулся назад, чтобы проверить погоню. Погони не было. Поворачиваясь обратно, я со всего размаху врезался в кого-то, стоящего прямо передо мной.

— Извините… — начал было я, но осёкся, увидев, что врезался я в того самого бородатого мужика. Он стоял, уперев руки в бока и хмурился, глядя на меня.

— Да-а, не с того мы начали. Погоди ты. Не буду я тебя никуда сдавать… Пока. Только убежать у тебя всё равно не получится.

— Чего вы от меня хотите?

— Давай по порядку. Меня зовут Святославом. И я заинтересовался тобой, потому что увидел, как ты заговоры плетёшь. На прошлой неделе смотрел, как ты рыбку из пруда в садок зазываешь. Два дня назад видел, как бродячую собаку просишь кусок хлеба принести. А сегодня вот, глаза отводил. Где научился?

Осведомлённость Святослава меня ошеломила. Я так испугался, что потерял дар речи.

— Ещё раз. Сдавать тебя не собираюсь. Скажи, как ты такие заговоры выучил? И зачем на воровство пошёл?

Делать мне всё равно было нечего, поэтому пришлось рассказать, как есть.

— Сестрёнка заболела. Неделю уже в горячке лежит. Мы всегда вместе еду добывали, подрабатывали, где могли, да всем, что земля давала обходились. А теперь вот лежит она и бредит. Она раньше меня всегда лечила от болячек всяких. Посидит рядом, хворь зашепчет — и проходило всё без следа. Теперь сама слегла, а у меня умений не хватает, чтобы её болезнь зашептать. Я уже и так и сяк пытался — не получается никак.

— А к лекарям почему не обращался?

— Да как не обращался-то⁈ Обращался. Сказали, два серебряника надо, не меньше. А я только двадцать медяков насобирал. Вот и приходится теперь где попало деньги да еду доставать. Только боюсь, Алёнка не дождётся, когда я ещё тридцатку найду.

Голос под конец предательски дрогнул и в глазах защипало. Я отвернулся от седобородого, чтобы он, ещё, чего доброго, слёз моих не увидел.

— С этого и надо было начинать. Пойдём, глянем твою Алёнку. Пойдём-пойдём, чего ты вылупился? Не трону я ни тебя, ни Алёнку. Хотел бы — давно уже страже отдал. Веди, говорю. Неделя горячки — дело нешуточное.

Что-то в голосе Святослава заставило меня ему поверить. Может быть, его настойчивость, а может быть, нотки какой-то отеческой заботы, даже не знаю. А может быть и заколдовал он меня. Не зря же он мой заговор по щелчку пальцев снял. В общем, я, действительно, повёл его к Алёнке.

Мы прошли несколько улиц в обратном направлении, вышли к речке Бурной, а потом двинулись вверх по её течению. Речка, в былые времена, поговаривают, и правда была бурной — были на ней и пороги, и водовороты, и даже водопады. Но сейчас от неё осталось одно название. Вода по ней вяло текла в своём направлении — не было ей дела ни до людских забот, ни до творящейся вокруг суеты. Город как на ней поставили, установили плотины, вот и иссякла вся её молодецкая бурность. Впору менять имя ей, да вот только имена они капризные такие. Прямо как заклинания — если созданы были однажды, то переделать их уже почти невозможно. Как ты порядок слов ни меняй, чего ни пытайся добавлять или убирать — всё равно таким же останется. Вот и речка, как была Бурной, так и осталась.

— Куда дальше?

— Дальше вдоль русла, чуть-чуть за город. Там лодочная станция, заброшенная стоит. Мы с Алёнкой её пару лет назад приметили, так и обжились немного там.

— А родители где?

— Померли.

— Давно?

— Сложно сказать. Папка помер, когда я родился только. Или не помер. В общем, в неравном бою с некромантом слёг. А мамка много позже. От потомка того же некромансера пострадала. Лет пять с тех пор прошло. Не надо жалости, мы уже привыкшие.

Не знаю, почему я вдруг разоткровенничался с ним. Может быть, устал уже. Одни мысли об Алёнке только последние дни. Седобородый же промолчал и дальше мы шли в тишине. До самой лодочной станции. А на подходе к нашему убежищу, он шумно воздух втянул и встал на месте.

— Как говоришь, давно Алёнка болеет? Точное время?

— Говорю же, неделю.

— Точнее! Где заболела и когда⁈

Тон Седобородого заставил меня вспоминать, когда у Алёнки первые симптомы болезни появились. Мы зашли на станцию, и я сразу к Алёнке бросился. Достал воды попытался напоить. Но она только маленький глоток сделала и без чувств обратно упала. К горлу опять комок подступил.

— Во вторник она пожаловалась, что живот болит. Спать легла, а на утро гореть начала. Даже не проснулась.

— Шесть дней значит. А лекарства давал ей какие?

— Травами поил. И нашёптывал от воспаления. Ей на пару часов легче становилась, а потом она опять валилась с ног. В животе у неё справа сидит что-то. Не помогает ничего. И лекари, будь они неладны, приходить не хотят.

— Нашёптываниями не помочь тут. До лекарей тоже не донесём уже. Сейчас прямо Алёнке твоей помогать самим нужно будет. Готовь нож, воды много, тряпки почище. И ещё. Молоко маковое делать умеешь?

— Умею.

— Ишь ты, смышлёный какой. На вот тебе фляжку. Иди делай. А я пока Алёнку на стол положу.

— Ты чего с ней делать собрался?

— Давай только без геройства. Ты правильно мыслишь, что в животе у неё зараза сидит. Всё верно определил. Хорошо, что воспалительный процесс заговором пытался остановить — жизнь сестре своей продлил. Только вот это воспаление заговорами никакими не остановить. Удалять придётся и ничего тут не поделать. Времени мало осталось. Завтра-послезавтра Алёнка твоя уже померла бы. А сегодня время ещё есть. Только делай всё, что говорю, тогда и сестру свою спасёшь.

Седобородый говорил очень убедительно. Как бы я ни хотел противиться, но я и сам знал, что у Алёнки что-то страшное случилось. Никогда такой хвори сам я не видел, а сестра моя в бреду уже какой день. Да и сил у меня спорить с ним уже не было. Одно слово — последняя надежда на него осталась. Поэтому я беспрекословно стал делать всё, о чём он меня просил.

Сварил маковое молоко, добавил воды из фляжки — судя по запаху, это была горючая смесь, не иначе. Потом подавал ему разное, воду, горючую воду, маковым молоком Алёнку напоил. В общем, помогал ему до тех пор, пока не увидел, как он нож к Алёнкиному животу подносит. А потом вся комната перед глазами поплыла — отключился разом.

Сколько времени пробыл без сознания — не знаю. Но, когда проснулся, понял, что уже всё закончилось. Алёнка валялась на лежанке. Я подошёл поближе, потрогал её и убедился, что она живая. Да и лоб у неё прохладный был — видать, помог бородач. Самого его не было видно, поэтому я вышел из помещения, чтобы осмотреться.

Он сидел на мостике, который к речке вёл, и задумчиво смотрел в воду. Услышав мои шаги, он повернулся и снова улыбнулся той самой тёплой отеческой улыбкой.

— Ну что, горе лекарь, очнулся?

— Святослав… Что случилось? Почему я в обморок грохнулся? Отродясь такого не было.

— Ничего особенного, ты просто никогда операций раньше не видел. На живых людях, тем более родных. Вижу, что пережил многое. Помню, что про мамку с папкой рассказывал. Но это не то же самое, что самому родного человека резать помогать. Вот и не выдержала психика. Не переживай, ничего страшного не случилось. У Алёнки твоей аппендицит был. Слышал о таком?

— Аппенди… Что?

— Аппендицит. Болезнь такая. Не от хорошей жизни развивается. Заговоров от неё не бывает. Тут только врачеватель помочь может.

— А ты что, врачеватель?

— В какой-то степени. Ну что, готов теперь поговорить?

Святослав только что мою сестру от смерти спас. Я был, как минимум, перед ним в долгу, но мне и правда выговориться надо было. Неделя без Алёнки далась мне очень тяжело. Я уже даже подумал, что навсегда так будет.

— Готов.

— Ну давай по порядку. Кто вы такие, как зовут, откуда заговоры знаете?

— Меня Иваном звать, сестру вы уже знаете — Алёнка. Пантелеевы. Мы в город лет пять назад приехали. Хотели в школу поступить, на храмовников выучиться. Но нас тогда не взяли — взнос очень большой был, а мы сироты, откуда у нас деньги. Вот и живём теперь то тут, то там. Временами получалось по полгода на одном месте жить, но, в основном, пару недель — и всё, дальше новое место ищем. Лодочную вот, пару лет назад нашли — хозяин её так и не вернулся, вот и обжились мы тут.

Святослав задумчиво жевал соломинку, а потом начал кидать какие-то камушки в воду.

— Ну, допустим. А откуда заговоры знаете? Научил кто?

— Нет, куда там. Некому нас учить было, сами всё. Алёнке мамка наша ещё в детстве показала, как зелья варить простые, да парочку заговоров от хвори простой выдала. Ещё от бабки. А потом, перед самой гибелью, мамка нам книжки выдала какие-то, наказала с ними в город ехать, в школу храмовников поступать, по стопам отца пойти. В общем, мы пока до города добирались, книжки эти до дыр выучили. Думали, что поможет нам в школу поступить. Вот только мы в деревне жили, да и папка наш, пятнадцать лет назад, можно сказать, сгинул. Откуда же нам было знать, что за школу платить надо, да ещё и такие деньжищи?

Святослав кинул очередной камень, а потом горестно вздохнул.

— Да. Пятнадцать лет назад бесплатно все учились. Не те времена были, тогда ещё можно было отучиться полностью, а потом школе долг вернуть. Но теперь не так всё — профессии, к которым школа готовит, престижными стали. Абы кого не пускают. Скатилось всё в тартарары, а мы даже и не заметили. Даже детей теперь в храмовники без денег не берут. А когда-то и стар, и млад мог выучиться людям помогать. Но ты продолжай, что за книжки такие?

— Книжки, как книжки. Около дюжины. В одной существа разные описываются, потусторонние и как с ними бороться. Во второй травы всякие, от чего лечат, чего дают. В третьей заговоры первой степени. В четвёртой — второй. В пятой что-то про звёзды, астрогномию…

— Астрономию.

— Ну да, астрогномию, её Алёнка читать любит, мне больше про вурдалаков читать нравится и как бороться с ними и похожими на них. В шестой…

— Хватит. Вероятно, там и инженерия, и общая теория, и математика с литературой. Дюжина, говоришь? И все прочитали?

— Я мельком все прочитал, но больше всего три полюбил — про заговоры, существ разных и магическую инженерию. А Алёнка без ума от травничества, астрог… астрономии и врачевательства. Вот так, мы, шаг за шагом друг друга разным приёмам из книжек обучили. Знаем конечно, что практиковать в простонародье нельзя, только чего нам делать остаётся? Жить-то нужно как-то.

— И действительно.

Седобородый надолго задумался, а я просто сидел недалеко от него на солнышке и, в кои-то веки, мне было не так страшно, как последнюю неделю. Я мог просто, на короткое время поваляться на траве и отдохнуть. Я даже не заметил, как снова заснул.

Загрузка...