Второй долг

Почистив Вингс, я быстро оседлал его и придерживал его голову пока кормил. Он переминался на месте, ударяя копытом землю.

Я мог бы попросить, чтобы работники конюшни позаботились о нем.

Но я хотел сделать это сам.

Это успокаивало меня, а с Нилой в моей жизни, я нуждался в любой расслабляющей разрядке, какая только существовала.

Солнце взошло на небе, было ясно, что сегодня будет отличный день. Если бы здесь был еще один человек, то день мог бы быть просто идеальным.

Вытаскивая свой телефон, я набрал номер сестры.

Гудки раздавались в трубке несколько долгих мгновений, и привычная паника насчет ее безопасности накрыла меня с новой волной.

— Джетро? Почему ты мне звонишь — разве игра не должна вот-вот начаться? — ее успокаивающий голос раздался в телефонной трубке, проскальзывая прямо в мое ухо.

— Тебе и правда следовало поехать с нами, Жас. Солнце вышло и небо безоблачное.

— Может, как-нибудь в следующий раз.

Может, как-нибудь в следующий раз.

Ее любимая отговорка.

Только все дело было в том, что следующего раза никогда не будет, потому что она снова откажется от прогулки.

Я вздохнул, проводя рукой по волосам.

— Хорошо, ну, тогда мне лучше пойти. Просто хотел проверить тебя и дать тебе знать, что я опять выиграю и принесу тебе хрустальную вазу или любую фигню, которую они дадут нам.

Жас захихикала.

— Хорошо. Будь осторожен. И помни, что я тебе сказала. Попытайся понять, кто ты есть на самом деле. Никаких больше «исправлений» себя. Влюби в себя эту женщину, и тогда ты сможешь спрятать себя снова.

Я не хотел говорить ей, что пришел к выводу, что я не могу больше скрываться — даже от себя.

— Конечно, как раз плюнуть. — Мой тон сочился сарказмом. Пред тем как она смогла ответить, я добавил: — Увидимся, когда я приеду домой вечером.

Нажав «отбой», я пристально посмотрел на экран.

Я заметил, как Кестрел пересекает поле в одиночестве. Я знал, что он обязательно остановится в шатре, где делают ставки, чтобы поставить на нашу команду.

Мои мышцы живота напряглись.

Нила будет находиться сама по себе. Кат и Дэниель никогда не покидают палатку, где ведутся игры на деньги, поэтому мне просто приходилось надеяться на то, что кто бы ни подошел пообщаться с ней в нашей палатке не тронет ее. Она будет окружена парнями из «Блэк Даймонд», торгующими контрабандными драгоценными камнями. Она будет неприкасаема под их защитой. Не говоря уже о немедленном заключении ее под охрану, если у нее появится ненормальная идея сбежать.

Сбежать от нас никогда не было так просто. Поэтому ее предки никогда не предпринимали даже попыток.

Мои пальцы барабанили по телефону. Идя наперекор здравому смыслу, я открыл окно нового сообщения и набрал:

Кайт007: Я полагаю, тогда ты не ответила из-за всего, что произошло в тот день. Но, возможно, сейчас ты готова поговорить. У тебя есть вопросы. Много вопросов. Что, если я тебе скажу, что мне будет проще ответить на них таким образом, чем каким-либо иным?

Мое сердцебиение ускорилось, а палец завис над кнопкой отправить.

«Что я делаю?»

Писать подобные вещи, которые могут все прочитать, это катастрофа, но что еще хуже — я готов был ответить на любой вопрос, который она задаст.

Я всегда знал, что Нила, в конце концов, узнает, что я был Кайтом. Черт, да я особо и не скрывал, — но я всегда планировал покончить с этой уловкой, когда она узнает. В этом больше не было надобности. Я прекрасно знал ее мысли. А с такой возможностью общения нашу связь становится все сложнее не замечать.

Это было слишком опасно. За закрытыми дверями было слишком легко делиться секретами. То, что я никогда не планировал говорить, внезапно выливалось в безликие сообщения.

Мои пальцы зависли над кнопкой, покалывая от отчаянного желания нажать «отправить».

«Сделай это».

Я сделал.

— Готов? — спросил Кес, снимая свой верхний пиджак, и выставляя напоказ цвета нашей команды.

Мой нрав вспыхнул от мысли, что у Нилы были к нему чувства.

Чувства к моему гребаному брату.

Чувства, которым я позволил появиться, потому что пустил ее по неверному следу.

— Да, готов, — запихнув телефон в седельную сумку, я развернул свою рубашку и надел.

Еще одна причина, по которой я хотел избавиться от Кайта, — чтобы не оставить Ниле выбора, кроме как быть честной со мной. Я не хотел, чтобы она бежала к Кесу. Я не хотел, чтобы он вообще приближался к ней.

Она моя, черт подери.

Дрожащими руками, я завязал свой галстук и вытеснил Нилу Уивер из своих мыслей.

Пришло время начать игру.

Пришло время выиграть.

Было всего несколько мест, в которых я чувствовал себя абсолютно свободным.

На самом-то деле, если посчитать, их было всего три.

Первое, когда я ходил повидать Жасмин.

Второе, когда я запрягал Вингс и мог ускакать от камер и семьи, и обязанностей быть тем, кем не был.

И третье, когда я опускал все свои стены на поле для поло.

Я питался энергией людей. Я подпитывался нервозностью игроков, упивался их волнением, и хоть раз я был благодарен болезни, с которой жил.

Мы заняли наши позиции.

В моей руке были поводья и хлыст. Мои кремовые джодпуры, отполированные черные сапоги до колена, золотистая вельветовая безрукавка поверх старомодной белой рубашки с просторными рукавами вызывала такие чувства, будто я собирался на некий рыцарский поединок за расположение светской дамы.

Кес ухмыльнулся, сидя на Мот и ее девятнадцати хэндов [прим. мера длины в английской системе мер. Используется для измерения роста лошадей, равна 10,16 см] изящных мускулов. Вингс был только восемнадцать хэндов, но у него было то, чего не было у Мот. В нем была неистовость, которая буквально вырывалась из него. Остальные лошади чувствовали это. Их ноздри вздымались, а глазами они следили за его движениями.

Он был аномалией.

Как и его хозяин.

Хоук были знамениты тем, что устраивали матчи игры в поло и подчиняли себе правила игры, в которую нас приглашали. Общие правила, которые мы здесь нарушали: лошади не выше шестнадцати хэндов, и несколько животных на игрока.

Я отказывался играть на какой-то другой лошади, кроме Вингс. Соответственно остальной части игроков пришлось следовать по моим стопам.

Еще одно правило, которое мы применили — более длительный перерыв. Вместо глупого десятиминутного, мы брали час — лошадям нужно было это, поскольку мы не меняли их.

И часа как раз хватило бы на то, что я запланировал.

Я решила украсть Нилу и закончить то, что мы начали этим утром. Что я хотел сделать с ней, будет намного лучше, чем любая душевая головка.

Арбитр не спеша скакал на подачу. Игра, в которую мы собирались играть, будет быстрой, жесткой и психически иссушающей. Мужчины, как известно, ломали ноги из-за неправильного удара или получали сотрясения от падения с лошади.

Арбитр толкал свою речь, пока все кивали, но не слушали. Мы все сосредоточились на белом мяче в его руке.

В ту секунду как мяч коснется поля, игра начнется.

Лошади били копытами, готовясь к неистовой битве.

После того как арбитр закончил свою речь, два наших игрока вышли вперед. Собравшись в круг, мы стукнулись клюшками, прежде чем разошлись.

— Я прикрою твою спину, — сказал Кес, его глаза сверкали из-под шлема. На его безрукавке, такой же, как и у меня, был номер четыре. Его роль была — защищать лидера, мешать противникам забить, и у него не было ограничений на то, как двигаться по полю.

Я кивнул, поправив манжеты и сжав пальцы в перчатках, прежде чем покрепче взял клюшку.

— Первый чаккер [прим. ред. период игры в конное поло длительностью 7,5 минут] — наступательный. Перехватите мяч на вбрасывании и давайте выиграем этот чаккер, чтобы сразу разбить их надежды.

Я был под номером три в нашей команде. Моя роль была — тактический лидер и лучший игрок — это не из-за моего эго, просто факт.

Мои товарищи по команде кивнули и прикоснулись к своим козырькам.

Волнение разлилось в груди. Это была такая незнакомая эмоция, которую я тут же впитал.

Скача к нашим местам, я улыбнулся Кесу.

— Готов, брат? — Здесь не было ничего его или моего. Никакого первородного дерьма. Никаких бриллиантов или семейного наследия.

Только скорость и точность.

Кес ухмыльнулся.

— Готов надрать твою задницу.

— Мы в одной команде, придурок.

Он засмеялся.

— Здесь да, но мы оба знаем, что можем проиграть, даже находясь на одной стороне.

Разве это не была та самая ужасная правда

Мы были кровью и плотью. По идее, мы должны были поддерживать друг друга — и все же нас воспитали так, чтобы мы конкурировали друг с другом. Если бы я внезапно «исчез или случайно умер», Кес занял бы мое место.

Не потому, что хотел этого — он уже знал, что я дам ему намного больше, чем наш отец — а потому, что он был заменой.

Рожденный для «Плана Б».

По крайней мере, его рождение хоть как-то планировали. Дэниель же был зачат случайно. Его рождение не требовалось и, определенно, не было желанным.

Кес приподнял клюшку. Я сделала то же самое, и мы ударились ими, отсалютовав.

— Пусть победит лучший.

Я кивнул

— Лучший.

Две минуты спустя прозвучал гудок, мяч вбросили, и весь мир снаружи прекратил свое существование, когда я бросился в игру.

У меня было привилегированное воспитание.

Я была избалована и испорчена, щедро одарена похвалой, когда в десять лет последовала желаниям отца и начала шить.

Вон и я жили жизнью искусства и культуры.

Театральные постановки, классы гончарного мастерства; нас посещали преподаватели по иностранным языкам и хорошим манерам, у нас даже были уроки фехтования.

Благодаря моему воспитанию, я обладала талантами, которые бы мне никогда не пригодились, и мои мозги были загружены ненужными знаниями.

Я всегда чувствовала свою принадлежность к высшим слоям общества. Несмотря на то, что я работала по двенадцать часов в день и трудилась в пошивочных мастерских, я никогда не выражала недовольства нашим семейным бизнесом по поводу того, что он поглотил мою жизнь и превратил меня в еще один винтик в огромной империи Уивер.

Мне воздалось сторицей, я заслужила удовольствие наблюдать за развитием чего-то существенного, и никогда не желала себе другой жизни.

Однако было несколько моментов в моей жизни, когда из-за нашего богатство я чувствовала себя неловко. Мне было трудно найти себе настоящих друзей в школе. С каждым новым знакомством появлялись условия, и я стала девочкой, которую приглашали на ночевки или же вечеринки, только потому, что я приходила с кредитной карточкой, что подразумевало под собой неограниченное количество пиццы и напитков.

Это была еще одна причина, по которой меня так тянуло к моему близнецу. У Ви тоже была такая проблема. Он был раздавлен, когда влюбился в девушку, которая была с ним только до того момента, пока он не купил подвеску, которую она так просила.

Мы оба были обижены другими людьми и именно поэтому искали утешения друг в друге. Деньги, как предполагалось, должны были облегчить нашу жизнь, но стали в большей степени проклятием, чем благословением. И я никогда не чувствовала этого так остро, как в тот момент, когда стояла сбоку поля для игры в поло и наблюдала, как мужчина, который владел мной, приподнимался и опускался в седле.

Джетро выглядел... свободным.

В первый раз с того момента, как я встретила его, он выглядел... счастливым.

Его выражение лица не было обременено никакого рода ответственностью.

Его тело выражало плавность и изящество.

Его глаза были теплыми и золотистыми, когда он склонился к загривку своей лошади и ударил по мячу с такой силой, что он полетел как комета по полю.

На поле он уносился от всего, с чем ему приходилось жить, а ненависть, которую я испытывала по отношению к нему, — отвращение и отчаяние оттого, что я обнаружила свою захороненную семью на заболоченной пустоши — смягчилась.

Я не могла презирать того, кто жил в такой же клетке, как и я. Я не могла ненавидеть того, кто являлся таким же простым винтиком для своего отца. И я, определенно, не могла испытывать отвращение к тому, кто всю свою жизнь искал способ сбежать от всего этого.

Перед тем как мы приехали, и солнечный свет ворвался в пространство, а наклонный скат грузовика был опущен, я изнемогала от неутолимого желания сбежать. Люди, открытое пространство и машины — все словно ожидали того, чтобы помочь мне сбежать от Хоук. Это было бы очень просто — разве не так? Каким-то образом скрыться от пристального внимания моих охранников и броситься к стоящему рядом случайному человеку со своими рассказами о бредовых долгах и жестоком обращении.

Я могла быть спасена.

Я могла вернуться домой.

Но я остановилась на мгновение и задала себе вопросы, на которые сомневалась, что когда-либо получу ответы. Почему моя мама, моя бабушка и прабабушка остались? Несомненно, они могли бы найти такую возможность и попытаться сбежать?

Я прекрасно знаю причину своего промедления: я хотела быть последней Уивер, которую они забрали. Но мои предки... какие у них были мысли касательно этой ситуации? Возможно, они разделяли ту же самую цель, что и я — верили ли они, что смогут изменить свою судьбу или смогут убить Хоук?

Их попытка провалилась?

Возможно, мне тоже суждено испытать неудачу?

Громкий удар по мячу раздался как гром, когда Кес возник перед другим игроком, давая Джетро время устремиться вперед и нанести удар, чтобы отправить мяч точно в цель.

Мое сердце застучало быстрее, когда сильные ноги Джетро прижались к скачущему жеребцу. Его руки, облаченные в перчатки, удерживали клюшку, как опасное оружие, пока его уровень концентрации не послал внезапную волну влажного желания между моих ног. Я хотела стать для него такой же драгоценной, чтобы он смотрел на меня с таким же нескрываемым счастьем.

Мои размышления о том, чтобы украсть машину и сбежать, сходили на нет с каждым следующим ударом сердца. Наблюдение за тем, как свободен Джетро, даровало мне правду, которую я искала.

Я была идиоткой, что осталась. Не воспользовалась судьбоносной возможностью.

Но я пришла к выводу: я лучше буду идиоткой и одержу победу, чем трусом и убегу.

Я никогда даже и не предполагала, что мне может понравиться поло. Я не могла заблуждаться сильнее. Я никогда в своей жизни не наблюдала чего-то настолько неистового и в той же степени чувственного.

Громыхающее землетрясение, которое создавалось восемью лошадьми, что проносились мимо, навсегда останется жить в моей душе. Мои мечты всегда будут воссоздавать в памяти Джетро, и насколько правильно он сейчас смотрелся — способным на все, радостным, идеальным во всех смыслах.

Еще один удар и мяч пронесся мимо, сопровождаемый огромной массой мышц и мужчин. От ударов клюшек, что сталкивались друг с другом, и недовольного ворчания игроков, которые находились всецело во власти игры, мой живот забурлил, наполняясь пузырьками.

Мне было велено оставаться в палатке под зорким взглядом Фло. Но мне стало скучно и досадно, когда Фло так феерично организовывал продажу бриллиантов, которая сопровождалась передачей огромных денежных сумм из рук покупателей в руки продавцов.

В тот момент, когда раздался звук свистка, я выскочила, посмотреть игру. И теперь, наблюдая за огромным количеством мужчин, которые были покрыты потом, я нашла свое спокойствие.

Внезапно Джетро посмотрел прямо на меня. Его рука дернулась, жестко натягивая поводья и тем самым, заставляя Вингс тряхнуть головой, пускаясь средним галопом [прим пер. При среднем галопе лошадь передвигается со скоростью 350-400 м/мин. Эта скорость является эталоном при передвижении лошади в соревнованиях классических видов спорта]. Все мое тело начало покалывать только оттого, что Джетро смотрел на меня. Мы удерживали зрительный контакт гораздо дольше, чем было безопасно, и в тот момент, когда он был уже далеко, я ощутила, словно понесла тяжелую утрату, как если бы он похитил мое сердце и забрал его парить над полем вместе с ним.

Я хотела кинуться за ним. Хотела отнять Мот у Кеса и бороться рядом с Джетро, а не против него. Я хотела испытать чувство погони, страха, опьяняющее ощущение непобедимости. Но больше всего я получить то, чем обладал Джетро...

....

свободу.

Я хотела испытать такое же состояние счастья, как и он. Пребывать в таком же спокойствии.

Я отчаянно хотела смотреть в его глаза, когда он был самим собой — никаких игр, никакой лжи, никаких долгов.

Внезапно Кес приподнялся в своих стременах, давая пять Джетро за еще один непринужденно забитый гол.

Джетро улыбнулся. Он светился от счастья. Он был великолепен.

Затем раздался звук свистка, и игра началась снова.

Его ощущение счастья резко сменилось в сторону агрессии. Он и Вингс двигались как единое целое — перемещаясь так плавно, словно их связывала телепатическая связь — пускаясь средним галопом, чтобы перехватить и забрать мяч. Джетро... или мне следовало называть его Кайт... вел на протяжении всей игры.

Он и правда единственный в своем роде.

Слезы подступили к моим глазам, когда я поняла, что на самом деле кроется за моим чувством ненависти.

Мое влечение медленно изменялось, постепенно возрастая. Я так отчаянно желала, чтобы у меня была сила прекратить его.

Но я обладала таким же количеством силы, чтобы остановить свое сердце от любви, как и оторвать себя от просмотра матча. Я ощутила гнев.

К концу первой части игры, мои трусики были влажными, а сердце изнывало от боли. Каждый мускул в моем теле гудел, как если бы меня избили, и я не могла остановить тихий голос, что повторял снова и снова:

«Ты влюбляешься в него».

«Ты влюбляешься в него».

«Ты влюбляешься в него».

Я не влюблялась.

Я не смогла бы.

Я не влюбляюсь.

Но независимо от того, какие слова я использовала: враг, мучитель, противник — они все прекратили иметь какое-либо значение.

На их место приходили совершенно другие слова: помощник, единомышленник... друг.

Когда раздался звук свистка, давая понять, что первая половина игры подошла к концу, я вздохнула удовлетворенно. Мне нужно было найти прохладное темное место и вновь склеить себя по кусочкам. Я не могла никому позволить — особенно Джетро — увидеть себя такой разбитой.

Краем глаза, я заметила Вингс, который направлялся ко мне. Джетро восседал на нем гордо и царственно, его янтарные глаза пылали страстью и потребностью.

Мой желудок сделал сальто.

«Он хочет тебя».

Я покачала головой. Он не мог прикасаться ко мне. Не тогда, когда я была такой уязвимой. Если бы он прикоснулся ко мне, я бы не смогла усмирить беспорядок, что царил в моей душе, и найти дорогу обратно.

«Беги!»

Есть только один выход.

Оставляя границы спортивного поля позади, я направилась сквозь толпу, стараясь убраться подальше от моих чувств и от мужчины, с которым я не могла встретиться лицом к лицу.

Благородные леди хихикали, потому что ворота были открыты для того, чтобы поддержать старинную традицию втаптывания в зеленое поле кусочков дерна, которые были вырваны лошадиными копытами при игре. Музыка раздавалась из огромных колонок, затопляя заполненное солнцем поле.

Я оставила все позади.

Направляясь быстрым шагом мимо личной палатки Хоук, я привлекла внимание Фло. Он согнул свой палец, показывая мне жестом зайти вовнутрь. Я покачала головой и показала в сторону границ, где располагались зрительские трибуны, подразумевая под этим, что мне необходимо немного пространства.

Он нахмурился, пробираясь сквозь толпу покупателей, которая без сомнения приобрела один или парочку контрабандных алмазов, устремляясь ко мне.

Нет, мне нужно время побыть наедине с собой.

Я пустилась бежать.

Мои балетки без труда опускались на густую траву, в то время как благородные леди боролось с тем, чтобы не замарать в грязи свои милые туфельки.

До того момента, как начался матч, я чувствовала себя, как рыба в воде — с жадностью поглощала дизайнерские фасоны их платьев и думала над тем, что бы я исправила в моделях, которые так заинтересовали меня. Все женщины вокруг были выряжены в платья, которые были сшиты из красивого материала. Они хихикали, прикрываясь своими шляпками, покрытыми легчайшим материалом органзы и вручную сделанными кружевными цветками.

Теперь те же самые модницы были преградой на моем пути, когда я пыталась обойти редеющую толпу и нырнуть вбок в сторону трибуны.

Никто не задержал меня, когда я не сводила глаз с земли и не прекращала идти, пока не завернула за заднюю часть ярусов с сиденьями и исчезла в тихом мире помостов и всклокоченной земли.

Как только тень накрыла меня, я вздохнула с облегчением.

Слава Господу.

Здесь не было никого, кроме составленных в кучу стульев и коробок с оборудованием для поло.

Тут я могла отпустить свой железный контроль и на мгновение погрязнуть в жалости к себе. Я облажалась, и мне нужно было найти какой-то способ, чтобы привести себя в порядок.

«Ты не влюбляешься в него».

Ни в коем случае.

Я нашла место, чтобы облокотиться, и уронила голову к себе на ладони.

— Ты не можешь, Нила. Подумай о своей семье. Подумай о том, для чего ты тут. Подумай о своей клятве.

Мой голос утих, как и слезы, которые я хотела пролить.

«Ты знаешь, как это все неправильно».

«Ты же знаешь, что он собирается сделать».

Я застонала, впиваясь пальцами в свои волосы и оттягивая их. Одинокая слезинка скатилась по спинке моего носа. Она задержалась на кончике носа, словно крошечный драгоценный камушек, прежде чем сорвалась и упала вниз на землю.

По крайней мере, я находилась в укрытии. Джетро не сможет найти меня, и к тому времени, как мы вернемся в «Хоуксбридж», я уже вырву свое собственное сердце и уничтожу все малейшие проявления чувств к нему.

Я сделаю то, что было необходимо. То, что было правильным.

Я просто надеюсь, что у меня хватит сил делать это снова и снова.

Делая глубокий вздох, я погружалась дальше во тьму. Мне нравилось мое убежище. Я не хотела покидать его.

«Ты можешь спрятаться от него, но ты не сможешь убежать от своих чувств».

— Заткнись, — я выругалась сама на себя. — Не думай о нем. Больше не смей.

— Если ты думаешь обо мне — я приказываю тебе не прислушиваться к твоему же совету.

В горле образовался комок. Я резко развернулась на месте.

«Ты допустила огромную ошибку».

Джетро стоял позади меня. Ворсинки пыли покрывали его коричневые джодпуры, а его высокие блестящие сапоги были в грязи. Он подкатал манжеты своего пышного рукава рубашки и снял бархатный жилет, обнажая линии своего живота, что скрывались под прозрачным материалом. Его легкая щетина была жесткой и небрежной, пока его резко выдающиеся черты лица говорили о сильном желании и еще более сильных эмоциях.

Мое тело напряглось. Легкие отказывались насыщать тело кислородом, отчего я задыхалась.

Его глаза нашли мои и все, чего мы избегали, затрещало по швам с неконтролируемой силой. Невидимая связь была осязаемой, мощной — практически ощутимой с ниточками удовольствия, что пронизывали мое тело, устремляясь к соскам и превращая их твердые камушки, отчего волна желания с неистовой силой сжала мое лоно.

Его дыхание участилось, когда мы стояли на месте, связные между собой вихрем нужды. Мы не разговаривали — мы не могли промолвить ни слова.

Он провел языком по нижней губе.

Мы не могли отвести взгляда друг от друга. И чем больше смотрели друг на друга, тем сильнее становилась наша связь.

Я не могла перестать смотреть на него.

Его аромат кожи и мускуса в одно мгновение столкнул меня с опасного обрыва, и я погружалась все глубже и глубже прямо в самый омут

Я не влюбляюсь в него.

Я уже влюбилась.

Джетро втянул вдох, его пальцы разжались и затем сжались по бокам.

Я не могла больше продолжать в том же духе. Чувствовать себя таким образом. Ненавидеть и любить одновременно.

Я больше не могла лгать.

Мое сердцебиение отдавалось в ушах, за моими закрытыми веками, в каждой подушечке пальцев. Моя татуировка воспламенилась, бриллиантовый ошейник сжался, и я осознала, что после всех событий, после всего, что сделали Хоук, это бы момент, когда я проиграла.

Прямо здесь.

Прямо сейчас.

Именно поэтому я не могла убежать.

Это желание.

Эта судьба.

Я влюбилась.

Я могла сбежать ото всех, кроме себя самой.

Я оставила любую идею побега.

Я издала низкий грудной стон.

Такой простой, едва уловимый шепот.

Но это было подобно стартовому пистолету, который издал неизбежный выстрел между нами.

Воздух вспыхнул языками пламени, хлынул поток жара, когда неистовая страсть воспламенила мою душу.

Джетро двинулся в мою сторону.

Он шел вперед на меня, его большие ладони захватили мои щеки и удерживали меня пленницей, когда он оттеснял меня до того момента, пока я не впечаталась спиной в строительные леса.

Его прикосновение было пожаром. Его хватка была свободой и пленом одновременно.

Он прислонился своим лбом к моему, его нос коснулся моего, а дыхание заменило мое.

В таком простом слиянии душ, мы сдались. Мы поддались. Мы ответили на один и тот же вопрос — разрешили одну и ту же неприличную дилемму.

Мы больше не могли это делать.

Он наклонил голову, и я задрожала в его объятиях, пока его пальцы впивались в мои щеки. Я задыхалась в ожидании его поцелуя. Стонала. Почти взвыла в его ожидании.

Но он ждал вечность, тяжело и быстро дыша, как будто не мог поверить в ценность происходящего момента.

Это был дар. Волшебство. Сбывшаяся мечта.

Меня пленил мой захватчик. Мой мучитель. Будущий убийца. Я желала лишь его. Мое сердце билось лишь для него.

Что же мне оставалось?

Что это означало?

Джетро зарычал, его пальцы задрожали, как будто он услышал мой вопрос.

У меня должно было быть больше самоконтроля. Я должна была найти способ остановить все это.

Но я отодвинула страхи и охотно сделала заключительный скачок в безумие.

Я подняла подбородок и прижалась своими губами к его губам.

Он замер.

Затем он растаял.

Его пальцы скользнули с моих щек к задней части головы. Я вскрикнула, когда его язык ворвался в мой рот, а руки сжали в кулаки мои волосы. Запутавшись пальцами в моих темных прядях, он отдернул назад мою голову, вынуждая меня открыться больше, углубить поцелуй — отдать ему все.

Я бы хотела сказать, что во мне еще осталось что-то от моей сущности. Я бы хотела признать, что падая в это безумие, я по-прежнему осознавала, кем была.

Но это было ложью.

Не было меня без него.

Не было Нилы без Джетро.

Не было Ниточки без Кайта.

Сейчас я знала это.

И это выбило воздух из меня так, как не могли никакие угрозы и пытки.

Мои глаза наполнились слезами, пока наши губы двигались, а языки сплетались.

Наш шепот и стоны слились, пока серенада нашего желания не затмила музыку снаружи и наши бешено колотящиеся сердца. Каждый глоток его вкуса подогревал, воспламеняя мое сердце, кожу и душу.

Он требовал от меня все и еще больше отдавал взамен.

Я держала в своих объятиях настоящего Джетро. Того самого, которого я видела, но сомневалась, что он существовал на самом деле. Он был сильным, изумительным и добрым.

И он заботился обо мне. Всем сердцем.

Не разрывая поцелуя, Джетро немного присел и сгреб материал моего платья. Он приподнял его и застонал, пока я извивалась, пытаясь помочь материалу собраться вокруг талии.

Он замер, когда нащупал кружевной пояс с подвязкой и острый кортик. Джетро приподнял бровь, очень медленно продвинул лезвие по моей коже и взял его в свою ладонь.

Я напряглась, бросая ему вызов отчитать меня за такие меры предосторожности.

Он открыл рот, чтобы заговорить, а затем в его темных глазах появилось одобрение.

— Используй его с умом только при крайней необходимости. — Отбросив кортик так, что он воткнулся прямиком в грязь, он прошептал: — Но я никогда не дам тебе причину опробовать его на мне.

Мы вновь соединились. Наши губы слились воедино. Я пленила его тело, пробегая пальцами по каждому его сантиметру. Его соски напряглись, когда я ласкала их поверх рубашки, а его спина выгнулась, когда я опустила руку и взяла в ладонь его стояк.

Пот покрыл нашу кожу, когда наша ловкость превратилась в неуклюжую потребность.

Умелыми руками Джетро быстро стащил мои трусики по ногам и подождал, когда я выступлю из них.

Его взгляд обжигал меня, когда он схватил меня за попу и приподнял, прижав к лесам.

Его губы вновь пленили мои, проглатывая каждый стон. Я вцепилась пальцами в его каменные бицепсы, смакуя его силу. Затем опустила руки, чтобы расстегнуть его джодпуры.

Он нахмурился, когда мои пальцы проскользнули в его боксеры и сжали его изнемогающий член.

— Я планирую заполнить тебя, — прошептал он, толкнувшись в мою руку. — Я отдам тебе то, что люди всю мою жизнь утверждали, я дать не могу.

Я прикусила губу, пытаясь сдернуть облегающий материал с его бедер. Я не хотела спрашивать, что именно он не мог мне дать.

Это было очевидно.

Это не было физически или даже эмоционально.

Здесь было намного большее.

Чувство, что делало нас людьми.

Возможность любить.

— Я хочу кончить в тебя, Нила.

Я закрыла глаза. Мое тело двигалось под порочную музыку, скручивало меня, превращая в блудницу. Я открыла глаза и поцеловала его.

— Чего же ты ждешь?

Он подвинул меня так, чтобы держать одной рукой. Затем Джетро прижал ладонь свободной руки к моей щеке и пробежался мозолистым пальцем по моим губам.

— Ничего... больше уже ничего.

Моя кровь стала рекой плавящегося желания.

Неуклюжими руками я освободила его член и провела большим пальцем по его скользкой головке.

Джетро откинул голову назад и толкнулся в мою ладонь.

Мой рот заполнился слюной от желания слизать блестящие капельки пота на его горле.

Я ласкала его жестко и быстро, когда удовольствие проникло в мое тело.

Джетро покачал головой, зажмурив глаза.

— Прекрати. Я слишком близко... чертовски близко. — Он схватился крепче за мою попу, раскрыв меня бесстыдно, выставив мою влажную киску, которая была так близка к его члену.

— Направь меня в себя, — его глаза вспыхнули. — Пожалуйста, Нила. Позволь мне трахнуть тебя.

Бесстыдно, я раздвинула ноги шире.

Джетро выдохнул в мое ухо:

— Сегодня ты вся моя.

Я прикусила мочку его уха, жестче, чем собиралась, впиваясь зубами. Он вздрогнул, а я прошептала:

— Не только сегодня.

Все его тело задрожало. Его движения стали отчаянными и нетерпеливыми.

Молча я направила его член между своими ногами и опустилась на него.

О боже.

Мои глаза закатились, а Джетро прорычал:

— Черт, ты ощущаешься так правильно.

Эти слова вывели меня из моего ступора, предоставив мне еще подсказку.

Внутри меня не было хорошо или влажно, или тепло — или еще как-то, как мужчина может сказать женщине, когда входит в нее.

Я ощущалась правильно.

Правильно для него.

Как дом для него.

Втянув воздух, он толкнулся глубже, проникая в меня.

Трения об строительные леса позади меня ранили мою спину, и Джетро крепче сжал меня в своих руках. Инстинктивно я обернула ноги вокруг него, пока он все жестче и жестче входил в меня.

Он застонал, когда я толкнулась к нему. Мое желание усмирило боль от его размера, превращая ее в сложный афродизиак, от которого я вскрикнула.

Каждый его сантиметр вторгся в меня — растягивая, оставляя клеймо.

Джетро прикусил мою шею, впиваясь зубами в нежную кожу.

— Я принадлежу тебе.

Я вздрогнула от движений его бедер. Я не могла не согласиться.

Его руки напряглись, когда он удобнее схватил меня, расставив ноги шире, чтобы удержать равновесие. Я знала, что он подготавливался к неумолимому темпу, и мой несостоявшийся оргазм начал расцветать.

Его толчки были жесткими, мышцы живота прикасались к моим с каждым толчком.

Мое сердце сладостно сжалось. Я обняла его руками за шею, держась и полностью отдавая себя этому мужчине, который владел моей душой.

Затем все померкло.

Хоук, Уивер и все остальные ненормальности между нами.

Были только я и Джетро. Жар и потребность.

Он входил в меня властными толчками, прижав к лесам. Мои лопатки кричали о помиловании, а киска просила большего.

Я хотела наказания за свою влюбленность.

Меня надо было покарать за то, что я пошла против всего, во что верила.

Казалось, Джетро понимал. Наши глаза встретились, и мы подгоняли друг друга. Наши тела врезались друг в друга жестко и резко.

Я потерялась в ритме, впиваясь в его густые волосы.

Притянув его лицо к своему, я страстно поцеловала его.

Наше дыхание слились в одно. Боль в моем лоне усилилась, пока я не начала пылать от желания. Страдание от хождения по кромке оргазма покрылось слоями удовольствия, превращаясь в невыносимый кайф.

Джетро впился пальцами в мою попу, жестче входя в меня. Его голос выдал то, о чем он думал:

— Только однажды, — выдал он, ускоряясь. — Только однажды я был так свободен.

Я не могла нормально думать. Я была в состоянии транса, загипнотизирована.

О чем он?

Громкий стон вырвался из груди Джетро, когда его член стал еще толще внутри меня. Его плечи сгорбились, пока он быстрее врезался в меня.

Мои мышцы сжались, готовясь к освобождению.

Джетро зарычал, захватив мой рот в поцелуе. Его язык двигался жестко в одном ритме с его бедрами. Он украл все мои мысли. Я растаяла в жаре моей бешено бурлящей крови. Извергающейся, двигающейся к моему лону.

Мое сердце сжалось в груди. Я не могла глотнуть достаточно воздуха. Я застонала, отрываясь от его губ, и укусила его за плечо. Его руки дрожали от моего веса. Он втянул воздух.

— Черт, Нила. Я не могу... я сейчас...

Я знала, о чем он говорил. Он был в темной пропасти — в глубине боли, в которой он обычно жил. Только в темноте существовали звезды и кометы, и вспышки молнии, которые просто ждали, чтобы разрушить и залить нас светом.

— Отдай мне все... — Я крепче сжала ноги вокруг его бедер, подвигая его к финальному толчку. Я толкнулась на него жестко и глубоко, как только смогла.

— Боже. — Черты его лица напряглись. Он сдался.

Я последовала за ним.

Наш ритм стал бешенным, мы трахались, отбирая все, что могли, друг у друга.

— Я с тобой, — прошептала я, в то время как сила оргазма украла мой голос и превратила меня в какофонию вспышек.

Джетро открыл глаза, мы вглядывалась друг в друга. В его золотистых радужках светилось все, что он не мог высказать. Правда сверкала, обостряя наше освобождение, делая из моего оргазма что-то катастрофическое.

Я закричала.

Это было единственное, что я могла сделать, чтобы дать выход внутреннему удовольствию.

Меня унесло в галактику взрывающихся звезд. Взрыв за взрывом, комета за кометой, я полностью распалась на части.

Джетро вскрикнул, прижав свой лоб к моему, когда его тепло взорвалось внутри меня. Его тело дернулось, когда волна за волной его сперма заполняла меня. Сладкая боль в моем лоне одновременно успокаивала и утверждала его силу, приветствуя его в моем теле.

Он кончил внутрь меня.

Впервые.

На каком-то первобытном уровне я завладела им. Он смешал себя со мной. Он никогда не смог бы забрать это.

Он был мой так же, как я была его.

Раз и навсегда.

«Кое-что еще может быть твоим из-за твоей тупости».

Я могла бы забеременеть.

Мое сердце застучало от страха, но этот страх померк на волнах удовольствия. Я разберусь с этим, но не сейчас.

Не сейчас.

Казалось, что наш оргазм длился вечность, но на самом деле всего пару мгновений. Пару чудесных мгновений, которые исцелили и разрушили нас.

Когда последствия оргазма утихли, я опустила ноги и выдохнула.

Джетро разжал свои объятия и вышел из меня. Влага покатилась по внутренней части бедра, когда я отодвинулась от его горячего тела. Я едва могла стоять.

Джетро вздрогнул, запихнув свой блестящий от влаги член в боксеры, и застегнул свои штаны. Он уже начал отстраняться. И ни за что в жизни я бы не позволила ему это. Он не мог дать мне все это, а затем закрыться.

Поправив платье и подняв трусики с кортиком с земли, я сказала:

— Ты знал, так ведь?

Он застыл.

— Что знал?

— О чем я думала, когда ты нашел меня.

Я была не готова к тому, как черты его лица расслабились или, как в его глазах загорелись тепло и забота.

— Да, знал.

Мое сердце барабанило от страха. Использует ли он это как оружие против меня или будет с уважением относиться к моим чувствам и не играть ими?

Он провел рукой по своим волосам, прежде чем погладил меня по щеке и грустно улыбнулся.

— Спасибо тебе, Нила. Спасибо за то, что только что мне отдала.

Поцеловав меня еще раз, он тяжело вздохнул и испарился.

В эту ночь у меня не было желания посещать Жасмин.

Не было надобности «исправлять» себя или же искать свой лед.

У меня не было желания меняться или же прятаться, или делать те вещи, которые я делал на протяжении всей жизни, чтобы суметь существовать в окружении своих родных людей.

Я был благодарен.

Даже больше чем благодарен.

Она заботилась обо мне.

Я ощущал это.

Я жил этим.

Она излила всю правду в мое горло и забрала прочь все заблуждения, что царили внутри меня.

Я еще никогда не испытывал такого счастья, когда скользнул в ее тело. Я никогда не чувствовал себя настолько цельным, чем в тот момент, когда удерживал ее в своих объятиях.

Я лег в кровать и улыбнулся только ради красоты самой улыбки.

Я нашел спокойствие... впервые в жизни.

Единственный раз.

Я был просто самим собой.

Жасмин была права.

Нила могла излечить меня.

У нее было то, без чего я сомневался, что мог выжить после сегодняшнего.

О чем бы заботился так сильно.

Чего бы хотел так отчаянно.

Несмотря на все мои ошибки и проступки, она с распростертыми объятиями приветствовала меня.

Она дала мне достаточно глубокое и чистое убежище, чтобы спрятаться.

Мои глаза жгло от благодарности. Я хотел засыпать ее подарками и обещаниями. Я вновь пережил опьяняющую радость, найдя что-то настолько ценное.

«Ты кончил в нее».

Мое сердце пропустило удар от этой мысли. Было глупо быть таким беспечным, но в тот момент, мне было плевать.

Это было идеально. Я должен был кончить в нее. Я бы ничего не изменил.

Близость с Нилой позволила мне уничтожить свои стены — быть достаточно сильным, чтобы ослабить свою бдительность и взять ее без защиты.

Я выдал ей правду.

Правду о том, кем был.

И в ответ она дала мне силу, верить в то, что, возможно, еще был выход.

Я не должен был и дальше прятаться.

Я наконец-то мог быть свободным.

Мое старое сердце было разбито.

Оно было заменено чем-то состоящим не из плоти и крови, а из бриллиантов и бессмертия.

Я влюбилась в контрабандиста, байкера — злодея.

Я влюбилась в мальчика из моего прошлого, в мужчину из моего будущего — в друга.

Я не видела Джетро четыре дня, с того матча в поло. Я пыталась найти его или включить телефон, чтобы написать ему. Нам было о чем поговорить, но мне нравилась наша расцветающая связь слишком сильно, чтобы обдумывать ее.

Я скучала по нему, но понимала его.

Понимала, через что ему приходится пройти.

Четыре дня я проводила большую часть своего свободного времени за шитьем и кройкой шаблонов для череды платьев, которые были бы главными в моей новой коллекции. Каждый день мой разум ругал меня, напоминая мне, что мой конец близко. Что Хоук нельзя доверять. Что мне нужно бежать и никогда не оглядываться.

Но мое сердце также громко спорило. Поощряя меня верить в то, что я нашла с Джетро. Довериться, что я могу изменить судьбу. Выкроить нам еще немного времени.

Я пока не знала как, но у нас возможен счастливый конец.

Просто обязан быть.

В «Хоуксбридж Холле» было тихо — тише, чем обычно. Большинство братьев «Блэк Даймонд», включая Хоук, были заняты крупной партией, в которой, как я слышала, были розовые бриллианты весом более восемнадцати карат.

Я задержалась в столовой достаточно надолго, чтобы узнать, что камни были почти бесценны и могли принести бессчетные миллионы на черном рынке.

Ночью я спала в своей роскошной кровати и обдумывала все о Джетро. Я становилась эгоцентричной — полностью поглощенной моими чувствами к нему.

Небольшая часть меня ненавидела женщину, которой я становилась. Прежняя Нила никогда бы так легко не отдалилась от своей семьи — особенно от Вона.

Но в то же самое время — они отдалились от меня.

А Джетро принял меня.

Однако не было никаких сомнений, что моя душа была разорвана и побита.

Джетро отдал мне все под трибунами в тот день, и таким образом он лишил меня ненависти и силы несправедливости, которые подпитывали меня бороться каждый день.

Это было нечестно.

Это было неправильно.

Но невозможно было изменить желание сердца Уивер.

Сейчас я была одинока. Сильнее, чем когда впервые прибыла сюда.

Я никогда не смогу вернуться к своей семье, вернуться домой.

Джетро удалось оторвать меня от прошлого, лишить рассудка и похитить мое сердце.

Я была не согласна с этим.

Я просто не могла согласиться.

И поэтому я сделаю то же самое с ним.

Я гладила бриллианты вокруг своей шеи. Я приехала сюда, веря, что никогда не буду достаточно сильной, чтобы бороться. Но сам того не ведая, Кат привел несчастье в свой дом. День за днем, как коврик из-под его ног, я вытаскивала все то, что было его личным.

У меня были средства продолжать сеять хаос... все, кроме одного.

Мне нужна последняя вещь, чтобы до конца заполнить свой арсенал.

Пришло время узнать, где пропадал Джетро.

Пришло время узнать, кто живет за той дверью на втором этаже.

Я посмотрела на часы над аквариумом в моей комнате. Только за полночь.

Я слышала, как мужчины умчали на своих мотоциклах час назад, окутанные дымом выхлопных труб. Не было лучшей ночи для моей разведки.

Коридоры будут пустыми, а Дэниель будет далек от того, чтобы воплотить свою угрозу в реальность.

Решительность наполнила мои вены. Я села в кровати и свесила ноги сбоку.

Мне потребовалось две минуты, чтобы скользнуть в легинсы для йоги и натянуть старую толстовку, перед тем я как взяла свой инкрустированный рубинами кортик и засунула его за пояс.

С колотящимся сердцем я выскользнула за дверь и прокралась по коридору.

Мои уши напрягались, чтобы услышать звуки ночных скитальцев. Я подходила на цыпочках к каждому углу и быстро пробегала мимо камер, мигающих над каждым гобеленом.

«Хоуксбридж Холл» дышал глубоко и без сновидений — свободный от обычных жильцов, позволяя мне красться под светом луны, как ни в чем не бывало.

Я нашла винтовую лестницу, по которой Джетро тащил меня, и поспешила наверх так быстро, как могла. Если бы я встала внизу и начала обдумывать все, моя храбрость могла покинуть меня.

Мои кончики пальцев покалывало, как будто они знали, что именно на этом этаже Джетро выгравировал инициалы на моей коже.

Я посмотрела на пространство над картинами, всматриваясь в мигающие красные огоньки камер. На этом этаже их еще больше, казалось они... защищали что-то. Что?

Я, как могла, проходила под ними, пытаясь оставаться вне диапазона видимости, но я ничего не знала об этом.

Джетро узнает, куда я ходила.

Он может посмотреть запись любого моего движения. И хоть я и боялась столкнуться лицом к лицу с возмездием, это не остановило меня пробраться к двери, в которую он стучался.

В момент, когда я оказалась перед дверью, мое сердце начало бешено стучать.

Что, черт подери, я делала?

Что я собиралась сделать? Постучать и вежливо спросить, зачем Джетро приходил сюда, когда убегал от меня? Я что думала, что смогу притвориться невидимой и рыскать по комнате, в то время как женщина, которую я слышала, задремлет?

«Ты идиотка».

Я застыла как вкопанная. Мне не следовало приходить.

Мои легкие сжались, когда что-то зашуршало по ту сторону двери. Мягкий свет просачивался через трещину ниже, купая ковер в теплом свете.

Я сглотнула крик, когда тень перекрыла свет, останавливаясь напротив меня с другой стороны.

Я сделала шаг назад. Глупая. Такая глупая, Нила.

Мне было небезопасно посещать любого человека в этом доме ночью. Мне хотелось ударить себя, потому что я была такой глупой. Я подвергала себя идиотской опасности.

Я потянулась к своему припрятанному ножичку и повернулась уйти. От страха моя кровь заледенела.

Чем быстрее я вернусь в свои покои, тем безопаснее для меня.

— Знаешь, а ты можешь войти, — тихо произнес женский голос.

Я замерла.

Мы обе замолчали, ожидая, когда кто-нибудь из нас проронит хоть слово.

Казалось, минута длилась бесконечность, прежде чем вновь послышался голос:

— Я никому не скажу и не причиню тебе вреда. Я вижу, как ты таишься за дверью. У меня установлена камера, и я вижу все, что происходит за дверью, и если, конечно, ты не хочешь убежать и притвориться, будто ничего не было, я убедительно прошу тебя зайти внутрь, пока мои братья или отец не увидели тебя.

Мой желудок скрутило, тошнотворная волна вертиго парализовала меня. Я шагнула вперед, хватаясь за стену.

Я втянула воздух, повторяя стишок Вона.

Найди якорь и держись.

Сделай так, не торопись.

Сделай так и все пройдет,

Тебя якорь вмиг спасет.

Чары испарились так же быстро, как и появились. Это взбесило меня. Я думала, что научилась лучше их контролировать. Оказалось, что мое тело играло со мной. Заставив меня поверить, что у меня на одну проблему меньше, когда на самом деле вертиго просто выжидало время.

— Ты не очень хорошо выглядишь. Входи. Пожалуйста. Давай поговорим. — Мягкий голос подбодрил меня и соблазнил, и я жаждала посидеть где-нибудь мгновение.

Стиснув зубы, я повернула дверную ручку и вошла в комнату, куда ходил Джетро.

Я оглядела огромное пространство. Лимонные, серые цвета и разноцветный ковер. Окно обрамляли шторы с геральдическими лилиями, а под окном находился диванчик, на который с легкостью поместилась бы целая семейка «книжных червей», чтобы свернуться на нем и почитать.

— Ты, должно быть, новенькая Уивер.

Я прикусила губу, вращаясь на месте. Сначала я упустила, где она. Она была такой неподвижной, так хорошо скрывалась в уютном декоре.

Я обнаружила, что она сидит у своей кровати, в большом кресле и с покрывалом кораллового цвета на коленях.

— Тебе нечего бояться. Я удалю запись. Никто не узнает, что ты была здесь.

Я должна была расслабиться в знак благодарности, но напряглась.

Я уставилась на женскую копию Джетро. Из всех родственников Джетро, его сестра была сильнее всего на него похожа. Джетро был бриллиантом — резким, граненым, и так безупречно идеальным, что переливался на свете всеми цветами радуги. Эта женщина была его отображением. Ее длинные темные волосы были подстрижены прямо, обрамляя ее подбородок. Ее глаза были больше бронзового оттенка, чем золотого, а кругленькие щечки и пухлые губы были столь противоречивы — милые, но в то же время чувственные.

Я шагнула вперед, немного споткнувшись, когда вертиго заигрывало с моим зрением.

Женщина не двигалась, просто ждала, когда я подойду.

Ее пальцы были сцеплены вместе на коленях, вся нижняя часть тела была накрыта плюшевым одеялом.

Когда я неловко затопталась перед ней, она показала рукой на кровать. Светло-желтое покрывало, похожее на лимонный пирог, не было расправленным и, казалось, что тут не спали.

— Присядь, пожалуйста.

Я села. Не из-за ее просьбы, а потому что мои шаткие ноги отказывались стоять. Кто эта женщина, и почему она смотрит на меня, как будто все знает обо мне?

Я покраснела.

Все?

Боже, я надеялась, что нет. Как я могла предстать перед сестрой Джетро, если она знала, как я хотела ее брата? Как я могла взглянуть ей в глаза, осознавая, что ее братец был во мне, и, несмотря на мои бушующие эмоции, я хотела его каждую секунду каждого гребаного дня?

— Ты разговариваешь или дала обет молчания, прежде чем появилась в моей комнате? — женщина наклонила свою голову, ее волосы свисали тяжелым сверкающим каскадом.

Покачав головой, я сглотнула.

— Нет, никаких обетов я не давала.

Мы уставились друг на друга. Она оценивала меня, а я ее. Две женщины одинакового возраста и мужчина, который мешает нам остаться незнакомками. Мы только лишь встретились, но что бы мы ни сказали, это будет взвешенно, поскольку мы осознавали, что не были здесь равными.

Мысль расстраивала меня.

Она занимала постоянное место в жизни Джетро. Он открыто обожал ее — я могла сказать это, просто посмотрев на нее.

Я ревновала.

Была опечалена и счастлива одновременно.

Я не пришла сюда в поисках друга, но я и не ожидала увидеть ее.

— Мы начнем с простого, или ты предпочла бы добраться до сути дела?

Я подвинулась повыше на ее кровати.

— Думаю, было бы неплохо начать с правды. Так ведь?

Какое-то подобие улыбки тронуло ее губы.

— Ах, теперь я поняла.

— Что поняла?

Она нахмурилась.

— Почему мой брат в такой незавидной ситуации.

Мое сердце екнуло.

— Джетро?

Она кивнула.

— Что значит он в незавидной ситуации? — Я не смела надеяться на ответ. Разве может быть все так просто.

Женщина тихо рассмеялась.

— Ты на самом деле метишь в сердце.

Что это значило?

Эта фраза как-то относилась к ее последним словам, или Джетро сказал, что я пленила его сердце? Я пыталась поймать его в ловушку, соблазняя и обводя вокруг пальца. Но, возможно, отдавая ему свою любовь... я получила взамен его?

Могло ли это быть правдой?

Вернув себя с небес на землю, я спросила.

— Ты кто?

Женщина наклонилась вперед и вытянула руку.

— Я Жасмин.

Повторяя за ней, я подала ей руку, и мы медленно обменялись рукопожатиями, по-прежнему оценивая друг друга как противники.

— Ты его сестра, — прошептала я, разрывая наш контакт и положив руку на коленки.

— Я сестра многих мужчин.

— Ты понимаешь, о ком я.

Она наклонилась назад, вздохнув тихонько.

— Да, к счастью для тебя, я знаю о ком ты. Давай быстренько представимся друг другу, ага? — Проведя рукой сквозь волосы, она продолжила: — Я родилась второй у Брайана и Роуз Хоук. Я ворвалась в этот мир вслед за братом так быстро, как было возможно, и этот факт делает меня ближе с ним, чем с остальными двумя братьями. Я люблю его больше себя самой и знаю, что он ежедневно проживает из-за того, что ему пришлось вступить в роль перворожденного, чтобы продолжить традицию и преследование, что стало нездоровой комбинацией. Я знаю, что ты сделала с ним, и как бы я ни хотела тебя ненавидеть за то, что ты перевернула его мир и вынудила его страдать сильнее, чем я когда-либо видела, я просто не могу.

Я не могла нормально вдохнуть. Как умирающий человек, заинтересованный лишь в воздухе, я была сосредоточена на том, что Жасмин говорила о брате.

— Отчего он страдает? И как мое появление связано с этим?

Она нахмурила лоб и сжала на коленках руки.

— Не прикидывайся дурочкой передо мной, Нила Уивер. Не надо приходить сюда и выуживать информацию о моем любимом брате, чтобы потом превратить ее в оружие. Я не ненавижу тебя, но это не означает, что я не начну, если ты не прекратишь мучить его.

Ого, чего?

Будто защищаясь, я подняла руки вверх.

— Я не хочу причинить ему боль.

Ложь.

Я хотела причинить ему боль, манипулируя им, и настроить его против своей же семьи, чтобы он выбрал меня, вместо них. И даже вместо сестры.

Делает ли меня это злым человеком? Желать быть единственным человеком, которого бы он любил больше всего на свете.

— Я... у меня... — У меня есть к нему чувства.

Правда хотела сорваться с языка, но я не могла признать ее. Я едва могла признать это самой себе, не говоря уже о женщине, которая с любопытством и высокомерием смотрела на меня.

Жасмин отмахнулась от моих слов.

— Но ты уже причинила ему боль. И даже если бы я хотела остановить тебя, теперь это и твоя ноша, не только моя.

— Ноша?

Мой разум лихорадочно работал, желая понять, что мы обсуждали.

— Ты та, кто вынудил его увидеть альтернативный путь в жизни. Спасибо тебе, иной способ справляться со всем уже не работал. Ты можешь дать ему новый.

Гнев взял верх над моим замешательством. Как она посмела переложить на меня ответственность, когда я была в этом доме пленницей?

— Кажется, ты забыла кое-какой факт. Я пленница твоего отца. Я игрушка твоего брата. У меня нет будущего, спасибо за это твоей безумной семейке, и у меня нет ни капли желания помогать кому-то из вас.

«Вновь ложь, Нила».

Я просто надеялась, что она поверит в мои выдумки лучше, чем ее брат.

Жасмин наклонилась вперед. Это было так незаметно — ее легкое приближение, в то же время я ощущал его каждой клеткой. От этой женщины исходили волны негодования и справедливости, когда это касалось Джетро. Ее недрогнувшая преданность удивляла и одновременно пугала.

— Слишком поздно. Ты затащила его в свою постель. Он боролся с тобой. Но, говорю как женщина женщине, он был недостаточно силен для тебя. И это поражает и расстраивает меня.

Я ссутулила плечи. От ее выпада у меня заболела голова.

— Что именно с ним не так? Почему он решил, что может жить, только если окружит себя льдом и полностью отстранится от эмоций.

Жасмин фыркнула.

— Это его секрет, и он может его рассказать сам, я не предам его доверие. И ты не поняла — с ним все так. Он идеален. Просто... не для этой семьи.

— Вы одной крови и, кажется, у вас очень близкие отношения. Ты говоришь, что тоже не подходишь этой семье?

Жасмин улыбнулась.

— А ты умная. Ну, можно сказать, что так. Мы с Джетро из другого теста. Рождены и выращены теми же родителями, но мы унаследовали иное безумство, чем остальная часть потомства.

Я не хотела обидеть ее, но мне нужно было знать. Больше чем за месяц, проведенный в плену у Хоук, Жасмин первая женщина, которую я встретила, за исключением прислуги. Почему так?

— Твоя мать тоже живет здесь?

Жасмин скривила губы.

— Моя мать не имеет никакого значения. Кроме того, я протеже Бонни Хоук. Мне хватает материнской руки.

Это был уже второй раз, когда я слышала о Бонни Хоук. Кес сказал, что она управляла семейным бюджетом — его бабушка.

Как бы я ни хотела встретить эту уникальную женщину, которая держала под своим каблуком целую семью мужчин, я все же желала оставаться ею незамеченной.

Мы немного посидели в тишине, но затем Жасмин сказал:

— Тебе лучше идти. И не говори Джетро, что приходила ко мне. Он не очень хорошо воспримет это.

— Почему?

Она долго смотрела на меня, как будто решая, что может сказать. Наконец, она выдала:

— Потому что в его голове, мы обе его. Обе под его защитой и обе в наших кармашках реальности, с которыми он может справиться. Если он узнает, что мы встречались и обсуждали его, давление от желания защитить нас возрастет.

Я чувствовала себя попугаем, когда снова спросила:

— Почему?

— Потому что, Нила Уивер, когда он рос, его некому было защищать. Он жил в мире, в котором даже намек на то, кем он был на самом деле, был смертелен для него. Даже когда он осознал различие между собой и нашим отцом, он продолжал жить с тенью собственной смертности. Кат не стал бы колебаться, знаешь ли...

Она сглотнула, внезапный всплеск боли заполнил ее взгляд.

— Он прожил двадцать девять лет, прячась, потому что если бы он не прятался, однажды он бы исчез и оставил меня одну. Осознание того, что мы виделись, даст ему еще один страх.

Мое сердце билось сильнее с каждым произнесенным ею словом.

— Страх?

Жасмин сгорбилась, ее голос стал лишь шепотом:

— Страх того, о чем мы говорили. Страх того, сколько его настоящей натуры вышло наружу. Страх того, сколько ты знаешь, потому что на самом-то деле не у него есть силы, чтобы уничтожить тебя, а у тебя есть все, чтобы уничтожить его.

К тому времени, как я забралась в свою кровать, в моей голове, не переставая, кружили вопросы.

Жасмин была вздорная и мудрая — загадочное создание, которое обожало своего брата и сделало бы все, чтобы защитить его.

Ее слова были одновременным поощрением и угрозой.

Смягчится ли она, если узнает, что я влюблена в него?

Она поможет мне понять его — предоставит мне необходимую помощь, чтобы я могла заполучить Джетро на свою сторону?

Она сбивала с толку так же, как и ее брат.

И я знала, что наш разговор не закончен. Я буду возвращаться. Снова и снова.

Пока не узнаю правду.

Но у меня также были другие вопросы — много-много вопросов.

От моего внимания не ускользнуло, что она вышивала. На ее кровати была незаконченная вышивка крестиком рядом с бумажной схемой, сложенной небрежно. Была ли она как я, и наслаждалась простым созданием... или это было что-то более зловещее?

Может ли она быть больше Уивер чем Хоук?

И если так... то, что это значит?

Я ворочалась и не могла заглушить голоса в своей голове, которые приходили к нелепым выводам.

Как только рассвет сменил звезды, сон, наконец, подкрался ко мне.

Но он не был успокаивающим.

Еще больше вопросов преследовали меня в мире грез.

Почему Жасмин никогда не выходит из своей комнаты?

И в чьих руках на самом деле вся власть семьи Хоук?

Неделя после матча в поло прошла без приключений.

Во вторник я отправился на охоту на Вингс.

В среду я видел Нилу за завтраком, прежде чем спрятался в своем кабинете до захода солнца.

В четверг я допоздна имел дело с особой отгрузкой розовых бриллиантов, которые уже были куплены и ждали своей доставки на частные яхты, пришвартованные на одну ночь в Саутгемптоне.

В пятницу я последний раз пытался «исправить» себя, но Жасмин была права. Лед больше не работал, что бы я ни делал.

Но у меня был лучший вариант — новый режим, который Нила самоотверженно подарила мне.

Первую половину субботы я провел с Кесом и братьями из «Блэк Даймонд», играя в покер в бильярдном зале «Холла» — намеренно давая своему сердцу время подготовиться к поразительным изменениям в жизни из-за того, что произошло между нами с Нилой.

Я был готов признаться себе, что мир изменился.

Настало время встретиться лицом к лицу с тем, от чего я бежал всю жизнь.

Однако следующий день разрушил мои надежды и мечты и швырнул меня обратно в темноту, которой я принадлежал.

Последний день недели... день, который принадлежит любви и единению, принес только печаль.

В воскресенье я получил самые худшие новости.

— Джетро, пойдем со мной, пожалуйста, — Кат просунул голову в мое холостяцкое крыло.

Я подпрыгнул, как будто был пойман с поличным, как происходило большую часть моей жизни, когда он появлялся из ниоткуда. Положив подушку на крошечный острый нож, который я использовал, чтобы открыть старые раны на подошвах, я уставился на незваного гостя.

— Куда пойдем?

Нила подарила мне надежду, что скоро я смогу перестать ранить себя таким образом, но пока я не буду уверен, что ее чувства ко мне необратимы, мне придется использовать что-нибудь, чтобы сдерживать себя в узде.

Лед больше не действовал — боль должна сработать.

Кат опустил глаза к моей поврежденной стопе.

— Тебе нужен сеанс?

Беспокойство в его взгляде было ключевой частью того, как он контролировал меня в течение многих лет. Он заставлял меня верить, что всегда рядом и хочет помочь мне. Что я был единственным избранным и заслуживал унаследовать все, что он мог дать.

Конечно, все это было херней.

Никто из нас не мог стереть то, что произошло с нами в ту ночь. В ту ночь, когда мы так ужасно использовали Жасмин в «исправляющем» сеансе и пересекли непроходимую черту. Я отказывался. Снова и снова, и снова.

Он давил и давил, и давил.

Я огрызнулся.

Я почти убил его.

И он сказал слова, которые затянули петлю вокруг моей шеи и стали кандалами вокруг моих ног до конца моих дней.

— Ты думаешь, твоя жизнь дар? Думаешь, я не могу забрать ее? Я был так чертовски близок к тому, чтобы убить тебя, мальчик. Положить конец стыду из-за того, кто ты. Я колебался только потому, что верил в твое изменение. В тебе моя кровь. Ты не можешь быть таким позором. Я не позволю тебе.

Я был жив только потому, что он верил в мое исцеление. С каждым уходящим годом он стоял над тортом, приготовленным специально для его первенца, и размышлял, убить ли меня с помощью цианида.

Или несчастного случая на охоте.

Или отгрузка могла пойти не так.

Так много способов избавиться от меня. Я жил в постоянном осознании ловушек и наемников, которые могли украсть мое богом данное право дышать.

Все потому что я не подходил.

Он также рассказал мне, что произойдет, если он убьет меня. Что он сделает не только с Жасмин, но и Кестрелом, Дэниелем и со всеми, кем я дорожу — их не так уж много. Он бы еще меньше заботился об этом, если бы это не означало, что он останется без наследника. Он верил в свою непобедимость, и у него отсутствовала единственная отцовская черта: любовь.

Он не любил своих детей. Черт, он даже не хотел нас.

Поэтому нас выбрасывали как мусор, если он был недоволен нами.

Этот вид паники... этот вид страха... продолжал удерживать меня. Не имели значения мой возраст и сила — я жил в тени смерти так долго, что не знал другого пути.

Я был долбаным идиотом.

Обув пару мокасин, я покачал головой.

— Спасибо за беспокойство, но я в порядке.

Кат склонил голову набок.

— Ты ужасный лжец.

Стиснув зубы, я встал и разгладил свою черную футболку. Я не надевал ничего цветного сегодня — только черное. Я должен был догадаться, что этот цвет привлечет только тьму.

— Я до сих пор подчиняюсь твоим приказам. Я все еще предан.

Кат холодно улыбнулся.

— Пока что. — Он обвел пальцами свой рот, осмотрев меня сверху донизу. — Тем не менее, мы посмотрим, пройдешь ли свое следующее испытание.

Мое сердце пропустило удар. Испытания были не в новинку для меня. Я проходил многие из них, пока рос, чтобы доказать, что такой сын, как я, может стать мужчиной, как он.

— Что у тебя на уме?

Сдирать шкуру с животного, пока оно все еще живо?

Причинить боль кому-то из клубных шлюх?

От улыбки Ката по моей спине побежали мурашки.

— Узнаешь.

Я ненавидел, когда он делал так. Я никогда не знал, звал ли он меня как лошадь на расстрел или искренне хотел доказать и себе и мне, что я менялся в лучшую сторону.

В течение нескольких лет со мной все было хорошо. Я нашел способ скрыть себя в метели и снегу и быть всем, кем он хотел меня видеть.

Это было до того, как он объявил мне, что Нила была моим подарком на двадцать девятый день рождения. В тот год не было торта — никакой угрозы цианида.

Только взрыв моей души в форме женщины, которую я не мог отвергнуть.

Вынужденно улыбнувшись, я спросил:

— Что насчет того, чтобы провести время, как отец с сыном? Забыть проверки. Отправимся на конную прогулку. Поговорим о бизнесе.

Годами он обучал меня управлению империей. Только во время обучения он расслаблялся и наслаждался взаимодействием со мной. Хотя он был не готов отдать свою власть, я прекрасно понимал это. Независимо от того, что по нашей традиции все скоро должно стать моим, я знал, что передача престола не пройдет просто.

— Нет, у меня есть идея получше. — Кат открыл дверь шире. — Давай. Пойдем.

Мои колени не двигались. Что-то внутри меня говорило отказаться. Это испытание будет хуже, чем все, чему я был подвергнут.

— Возможно, в другой раз. Я должен...

Пойти найти Нилу и предаться тому, что она чувствует ко мне.

Что бы сказала Жасмин, если бы узнала, что я достиг невозможного? Я нравлюсь Ниле Уивер... возможно, она любит меня.

Мой желудок сжался вместе с сердцем. Я смог держаться от нее подальше шесть дней, но мой лимит исчерпан. Мне нужно ощутить ее борьбу, доброту, ее горячий влажный жар. Мне нужно было забыть о моем поганом существовании и пожить в ней, хотя бы мгновение.

Кат махнул рукой.

— Нет. Это заменит все, чем ты собирался заниматься. — Щелкнув пальцами — черта, которую я перенял от него, он зарычал: — Пойдем. Это не займет много времени.

Спрятав волнение за фасадом льда, что мне все еще удавалось находиться рядом с отцом, я следовал за ним из своего крыла.

Молча мы шли по дому. Каждый шаг отдавался болью в моих ступнях, давая мне на чем сфокусироваться, а не на моем бешеном воображении, что же произойдет.

Ночи становились длиннее, посягая на солнечный свет день за днем — было только семь вечера, тем не менее, уже сумрак.

Я сглотнул вопросы, когда Кат целенаправленно направился через заднюю дверь в амбар технического обслуживания. У большинства людей были сараи, где находились сломанные газонокосилки и несколько пустых цветочных горшков.

Не у нас.

Наш сарай был размером с дом на три спальни, располагаясь, как черный жук на безупречном газоне.

Прохладный воздух обвевал мои голые руки, когда мы прошли по короткой гладкой траве и исчезли в затхлом металлическом мире древесных опилок и старых инструментов.

Наряду с прислугой, чтобы удовлетворять наши ежедневные потребности, у нас были плотники, электрики, кровельщики, садовники и егеря. Для обслуживания такой недвижимости, как «Хоуксбридж Холл», требовались миллионы фунтов стерлингов в год.

В минуту, когда мы вошли, плотники, которые обрабатывали ножки стульев, выключили аппарат и тихо покинули помещение. Был сумрак воскресенья, а сотрудники все еще работали — наша настойчивость к совершенству побеждала жесткий график.

— Добрый вечер, мистер Хоук, — пробурчал один работник, уходя. Его взгляд оставался опущенным в знак уважения, а плечи были сгорблены.

Кат обладал властью, из-за которой менее авторитетные люди, в том числе и я, хотели спрятаться и убежать.

Когда я стану главным — я изменю это. Я изменю многое.

Кат прошел дальше в мастерскую, заглядывая в комнаты, где находились картины для реставрации. Удостоверившись, что мы одни, он показал мне следовать за ним.

Неуверенность бурлила в животе, но я сделал, как было приказано, и перешел в дальнюю комнату, где были сброшены безделушки и прочие детские игрушки.

— Что ты хочешь обсудить? — спросил я, стоя в центре разрухи. Умышленно, я сильнее вжал пятку в пол, чтобы активировать боль от нового пореза. Не то чтобы я любил боль. На самом деле я ненавидел позор и слабость, когда резал себя. Я не получал от этого удовольствие — но испытывал облегчение от своего недуга становясь целеустремленным и сосредоточенным.

Кат скинул свою кожаную куртку с вышитую эмблемой «Блэк Даймонд», и повесил ее на старую детскую кроватку Жасмин. Его волосы были непослушными и седыми, подбородок острым и напряженным.

— Показать, не обсудить. — С таинственной ухмылочкой он переместился к шкафу в дальней части комнаты. Достал старый медный ключ из кармана и вставил его в замок.

Когда я подошел ближе, мое сердце перестало биться.

Не может быть.

Да, так и есть.

Кат схватился за ручки шкафа и широко распахнул дверцы, открывая взору то, что показал мне на мой шестнадцатый день рождения. Той ночью он заставил меня наблюдать за тем, что делал с Эммой Уивер. Он заставлял меня смотреть видео за видео того, что он делал с матерью Нилы, и бил меня, когда я отворачивался.

Тошнота свернула мой желудок.

Мои руки сжались в кулаки.

Ладони вспотели.

Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо.

В который раз мой отец напомнил мне о моем месте, насколько хрупкими были мои желания, мечты и само существование.

Мои глаза горели, когда я осматривал древнее оборудование, которое передавалось из поколения в поколение. Полка за полкой предметов пыток, используемых для взыскания долгов с Уивер.

Лицо Ката помрачнело, он указал мне двигаться, но я неподвижно стоял, будто приклеенный к полу.

— Мне кажется, настал момент для небольшого разговора, Джет. — Когда он вытащил один конкретный предмет из шкафа, я понял, что он заставит меня сделать.

И я понимал, что вся любовь, которую Нила чувствовала ко мне, исчезнет, как будто никогда не существовала.

Я не сдвинулся с места, но это не остановило Ката подойти ко мне и разместить ненавистный предмет в моих дрожащих руках. Согнув пальцы вокруг солонки, я ненавидел, что что-то такое простое может привести к чему-то непростительному.

Мой отец пробормотал:

— У тебя есть последний шанс Джетро. Используй его с умом.

Лед завыл.

Снег упал.

Метели задули как фурии.

Я повесил голову и сдался.

Гребаное дерьмо.

Это было вчера.

Воскресенье, которое я никогда не забуду.

Сегодня был понедельник.

Понедельник, который я хотел бы стереть из памяти.

Прошлый понедельник был наполнен свободой, поцелуями и страстью, поло и сексом, и возбуждением от новых начал.

Этот понедельник был полон печали и боли. Сегодня был день, когда я стану истинным наследником Хоуксбриджа, в противном случае, сомневаюсь, что проснусь утром.

Кат не сказал так уж много. Но именно то, что он не сказал, производило самое большое впечатление.

Сделай это или я убью тебя.

Подчинись или все кончится.

Кат увидел то, что я знал, он увидит. Ему доставило огромное удовольствие сказать мне, что он знал, что я трахал Нилу. Он знал, что я погнался за ней во время перерыва в поло, и он знал, что моя преданность изменилась.

Это была чертовски долгая ночь.

После нашего разговора он заставил меня забраться глубоко-глубоко внутрь. Он уничтожил весь прогресс, которого я добился с Нилой, и снова наполнил меня льдом.

В каком-то странном смысле я был благодарен.

Благодарен, потому что без его вмешательства в мою психику, я ни за что не смогу выдержать эту ночь, черт подери.

Я думал, у меня были месяцы.

Я думал, что буду тем, кто держит все под контролем, когда придет время платить следующий долг, но как всегда... я ошибался.

Кат увидел мой окончательный план, прежде чем я смог согласовать детали.

Он понимал мои неуверенные попытки растянуть выплату долгов до моего тридцатилетия. К тому времени я стану главным. К тому времени я смог бы найти способ сохранить жизнь Нилы, не потеряв свою.

У меня был Священный Обет над Долгом по наследству.

Я бы расставил все по полочкам, чтобы положить конец этому — раз и навсегда.

Но ни одна из моих дальновидных мыслей больше не имела значения.

Сегодня тот день, когда Нила заплатит Второй Долг.

В тот момент, когда Джетро вошел в мои покои, я все поняла.

Мы трахались три раза, провели несколько недель в компании друг друга, тем не менее, я знала его душу, так же хорошо, как и свою.

Таинственность до сих пор окутывала его, все еще прятала так много, но я научилась читать язык его тела.

Научилась слушать его сердце.

— Нет, — прошептала я, прижимая тюль, над которым работала, к груди.

Джетро отвел взгляд, его лицо было непроницаемым и безэмоциональным.

— Да.

Я не нуждалась в объяснении, что произошло. Правда была слишком очевидной, чтобы игнорировать.

Его отец.

Его отец выставил его обратно в метель и захлопнул дверь перед его носом. Он что-то сделал с ним, и между нами образовалась пропасть, оставив нам только одно общее.

Долги.

Наши эмоции застыли.

Наша связь была разорвана.

Мое сердце ухнуло вниз.

Я позволила сиреневому тюлю проскользнуть сквозь пальцы, разрушая тщательно спланированную модель бального платья, которое должно было стать главным украшением моей коллекции «Радужный бриллиант».

Прошлой ночью я сформулировала несколько целей. Если я намеревалась остаться в «Хоуксбридже», чтобы закончить что бы ни было между Джетро и мной, я должна была объясниться перед внешним миром.

Я должна была положить конец всем подозрениям о том, что произошло со мной.

Люди говорили. Утром я включила телефон и загрузила несколько сайтов, чтобы узнать, что люди думают о случившемся со мной. Было несколько пугающих вариантов приближенных к правде — казалось странным, что могли быть догадки о чем-то таком непостижимом.

Как будто кто-то рассказал секрет, который не должен был выдавать.

Вон, возможно?

Мог ли он стоять за утечкой информации? Я хотела спросить его, но он не отвечал на мои сообщения. Он молчал.

Несмотря ни на что, это не имело значения. Я застряла здесь, и каким-то образом должна была найти способ со всем справиться. Настало время объявить о новой линии одежды и в то же время положить конец слухам.

Наряду с догадками о моем исчезновении, я также прочитала утренние сообщения Джетро в день матча в поло. Его слова были искренними и полны сожаления. Были ли его предложение отвечать на мои вопросы посредством смс еще в силе — даже когда он смотрел на меня, будто мертв внутри?

Вытащив несколько дополнительных булавок из манжет, я покачала головой.

— Джетро... еще слишком рано.

Я думала у меня еще есть недели... даже месяцы.

Ты не думала... ты наделась.

Если бы я знала, что это произойдет, я бы отправилась к нему раньше. Я бы заставила посмотреть на правду и обсудила раз и навсегда, что произошло между нами в прошлый понедельник. Вместо этого я не делала ничего, а только работала. Я не блуждала по дому и не ходила на пробежку. Постоянный страх, где Дэниель мог поджидать меня, держал меня в ловушке лучше, чем любая решетка или клетка.

Мои мышцы дрожали.

— Уверена, должен быть способ...

— Тише, мисс Уивер. У меня нет терпения на твои мольбы. — Направляясь ко мне, он зарычал: — Ты знаешь, что ждет тебя.

Я искала в его взгляде тепло и золотое свечение, которое было прежде.

Не было ничего.

Сократив дистанцию, я обняла его жесткое тело. Его конечности опять были холодными. Никакого тепла. Никакой жизненной энергии.

— Джетро... пожалуйста... — Уткнувшись в его грудь, я желала, чтобы он почувствовал мою панику, понял, как страшно мне было платить очередной долг.

Он сжал руки в кулаки.

— Отпусти меня.

Я прижалась ближе.

— Нет, пока ты не признаешь, что не хочешь этого.

Он схватил меня за плечи, отталкивая от себя.

— Не допускай, что знаешь, чего я хочу.

— Но слишком рано! Отметки от плети едва зажили на моей спине. Мне нужно больше времени.

Время, чтобы мысленно подготовиться.

Время, чтобы украсть тебя.

— Откуда ты знаешь временной график того, как все будет происходить? — Наклонившись вперед, он схватил меня за запястье и потащил вперед. — Ты ничего ни о чем не знаешь, мисс Уивер. Нет никакого сценария — нет правильного или неправильного времени, когда долг могу взимать. Настало время.

Холодная окончательность в его голосе осела в моей крови, обеспечивая коварное вертиго. Я упала вперед, когда комната перевернулась с ног на голову.

Я закричала, когда споткнулась, покачиваясь в сторону, и Джетро дернул меня в вертикальное положение.

Я ненавидела слабость внутри себя. Ненавидела, что от нее не было исцеления.

Я буду страдать всю свою жизнь.

Джетро тоже?

Могло ли то, от чего он страдал, быть похожим на мое вертиго? Неизлечимое, не поддающееся исправлению — что-то, что воспринимается как изломанное и неизменное?

Пока я тонула в слабости, Джетро потащил меня к старинному шкафу, где я хранила одежду, и начал отпихивать в стороны вешалки, чтобы открыть заднюю панель. Когда он тяжело надавил на дерево, стенка распахнулась, открывая взору отсек, в котором висели белые ситцевые женские сорочки.

Я застонала, изо всех сил пытаясь отмахнуться от затяжных последствий после атаки вертиго, и слабо сопротивлялась, когда Джетро переместил свое внимание на мою серую блузку.

Без слов он быстро расстегнул перламутровые пуговицы, без намека на сексуальный интерес или жгучее желание.

Мои конечности были бесконечно тяжелыми. Я посетовала на несправедливую судьбу своей фамилии, когда он стянул мои черные лосины до пола.

Оставив меня одетую только в белый кружевной бюстгальтер и трусики, Джетро стянул с вешалки ситцевую сорочку и надел ее на меня через голову.

Я моргнула, меня тошнило, когда он просунул мои руки в рукава, как будто я была ребенком.

Что происходит? Где мужчина, который держал меня, пока кончал в меня? Где мягкость... нежность?

В мгновение, когда я оделась, он приказал:

— Снимай свою обувь.

Я вперилась в него взглядом, в поисках хоть капли надежды. Я хотела залезть к нему в голову и заставить его снова заботиться обо мне.

Он выпрямился во весь рост, проблеск жизни осветил его черты.

— Нет. Просто... так лучше. — Он тяжело вздохнул. — Пожалуйста.

Я хотела бороться. Спорить. Но его мольба остановила меня.

Ирония заключалась в том, что я была той, кому должно быть больно — должна была заплатить долг, о котором не имею ни малейшего представления — тем не менее, ему было больнее.

Ему нужно было оставаться в своей оболочке, чтобы быть сильным.

Несмотря на мои опасения и ужас, которые все быстрее распространялись по моей крови, я не могла забрать это у него.

Я влюбилась в него. Каким человеком я буду, если охотно заставлю его обнажить свою душу, когда он не мог с этим справиться? Даже если его задачей было сделать мне больно?

Только глупая, влюбленная девочка могла мыслить в таком направлении.

Сделай что-нибудь, Нила. Он или ты.

Неправильно.

Схватив его за руку, я прижала наши татуированные подушечки вместе, воззвав все свое мужество.

— Мы вместе в этом. Ты сам так сказал мне.

Он напрягся, его лицо исказилось от запретных эмоций. Повесив голову, он кивнул:

— Вместе.

— В таком случае, делай то, что должен.

Мы стояли неловко, оба желали сказать то, что нарушит хрупкое мужество момента, но никто не был достаточно силен.

Наконец, он кивнул и указал на мою обувь.

Я не спорила и не ответила.

Когда я сбросила свои, украшенные стразами, шлепанцы, Джетро повел меня за дверь и через «Холл».

С каждым шагом мое сердце взлетало все выше и выше, каждое перепуганное биение когтями разрывало мое горло

Я была напугана в своей жизни. Я кричала от страха и выплакала все глаза, когда Вон почти утонул на пляже. Я почти впала в кому от ужаса, когда узнала, что не увижу свою мать снова.

Но этот... это поход ко Второму Долгу превратил мою кровь в деготь. Я двигалась, как будто была под водой, задыхаясь в ужасном сне, от которого не могла проснуться.

Я хотела своего близнеца. Хотела, чтобы он все исправил.

Оставляя «Холл» позади, Джетро продолжал вести меня по свежескошенной лужайке, мимо конюшни и псарни, где Сквирл и несколько гончих бегали на осеннем солнце, и дальше через холм.

В его шагах прослеживалась редкая хромота — едва заметная. Ему было больно?

Сорочка, в которой я была, ни от чего меня не защищала. Ветер исчезал в рукавах и выл вокруг моего живота, создавая мини-циклон внутри моего одеяния.

Моя дрожь все усиливалась, как будто мурашки целовали мою кожу.

— Что... что произойдет? — спросила я, вынудив себя оставаться сильной и мужественной.

Джетро не ответил, только ускорил свой темп, когда мы шли в небольшую горку. Когда мы оказались на хребте, у меня появился ответ на мой вопрос.

Перед нами был пруд, где Кат и его сыновья рыбачили на форель в день его рождения. Это было огромное искусственное строение, сделанное в форме почки. Ивы и камыши украшали его берега, зарываясь ветвями в темных глубинах.

Здесь было спокойно — идеальное место для пикника или послеобеденного ничегонеделания с книгой.

Но не сегодня.

Сегодня эта береговая линия не радушна к гусям и уткам, все зрители одеты в черное.

Кат, Кес и Дэниель стояли и ждали с нечитаемыми взглядами, когда Джетро тянул меня по травянистому холмику и ближе к моей судьбе.

Кат казался счастливее, чем я видела его с момента моего прибытия, а Дэниель попивал пиво, как будто мы были его любимой спортивной игрой. Кес благопристойно прятал свои истинные чувства за маской таинственной секретности. Его выражение лица было отрешенным и пустым.

Затем мои глаза опустились на женщину перед ними.

Бонни Хоук.

Имя пришло мне на ум, как будто на ней был бейджик. Это была неуловимая бабушка — правительница «Хоуксбридж Холла».

Ее губы были поджаты, словно мое присутствие оскорбляло ее. Ее маленькие руки с ярко выделяющимися голубыми венами были сжаты на коленях. Седые волосы отливали серебром, когда она сидела царственно, больше похожая на молодую дебютантку, чем на пожилую даму. Кресло, в котором она сидела, соответствовало ее осанке, и было похоже на уродливый трон из черного бархата, а его ножки были переплетенными формами львиных лап.

Слуга стоял рядом с зонтом, заслоняя ее от полуденного солнца.

Было больно думать, что солнце сияло на таком месте. Оно не выбирало фаворитов, когда заливало их золотистыми лучами, — будь то невинный или виновный, — оно светило независимо от этого.

Я посмотрела на шар горящего газа, который опалил мою сетчатку, и умоляла солнце стереть все сегодняшние воспоминания.

Бонни фыркнула, приподняв подбородок.

Кат шагнул вперед, сцепив руки в ликовании.

— Здравствуй, мисс Уивер. Так любезно с твоей стороны присоединиться к нам.

— На самом деле у меня не было выбора, — пожала я плечами, больше не в состоянии бороться с ужасом, который таился на задворках моего разума. Когти страха вонзились глубоко в меня, утягивая в состояние паники.

Кат ухмыльнулся, заметив мою пепельную кожу и дрожащие колени.

— Нет, не было. И ты понятия не имеешь, каким счастливым это меня делает. — Повернув внимание к своему сыну, он сказал: — Давайте начинать. Приступим?

Я кивнул.

А что еще я должен был сделать?

Если бы я отказался, Кес бы вступил в право взыскания долга. Если бы я отказался, меня бы убили.

Мой взгляд упал на мою бабушку. Она подняла свой нос кверху и ждала, пока я начну. Кат намеренно привел Бонни посмотреть, — чтобы она была там, если у меня не выйдет.

У меня не было ни малейшего желания потерпеть неудачу.

Мне удалось остаться холодным, когда я вошел в покои Нила. Даже когда она посмотрела в мои глаза и крепко прижалась к моей груди, я не потеплел. Я намеревался оставаться в стороне и быть отдаленным до тех пор, пока это не закончится.

Это был единственный способ.

Кат отступил, сжимая плечо своей матери.

Бонни Хоук смотрела на него, слабо улыбаясь. Он был ее любимчиком. Но, так же как и ее сын, она терпеть не могла своих внуков.

Жасмин. Она была расположена только к Жасмин.

Это было правдой. Если в этой семье и был кто-то, кто отлично вжился в свою роль, то это была Жас.

— Начинай, Джет. Притворись, что нас здесь нет, если от этого ты будешь чувствовать себя лучше.

Я сдержал свое фырканье. Я не хотел забывать, что они были здесь. Если бы я это сделал, то потерял бы всякую надежду быть ледяным и отстраненным. И я нашел бы способ, чтобы все прошло легче для Нилы, и избежал определенных частей этого долга. Точно так же, как я сделал это с Первым долгом: не замораживая ее, как я должен был поступить.

Сегодня я не могу проявить никакого снисхождения. Сегодня Нила должна быть сильной, чтобы принять всю тяжесть того, что моя семья собирается с ней сотворить.

«Прекрати избегать правды.

Что ты можешь сделать для нее. Ты один».

В тот момент я хотел передать власть Кесу. Пусть бы он сделал это — так Нила стала бы ненавидеть его вместо меня.

Дрожащая Нила стояла возле меня. Воздух был прохладным, но не достаточно холодным, чтобы оправдать стук ее зубов и синеву пальцев.

Она была парализована.

И по вполне понятной причине.

— Джетро, я полагаю тебе пора начать, мой мальчик. Я не становлюсь моложе, — пробормотала Бонни.

Даниэль хихикнул, сделав еще один глоток пива.

— Давай, давай, дружище!

Кес скрестил руки, полностью закрыв свои мысли.

Я посмотрел на часть оснащения, которая была прикреплена к берегу пруда.

Оно все еще было покрыто черной накидкой… пока.

Скоро Нила увидит, что это, и поймет, что должно случиться.

Но прежде, я должен быть красноречив и сказать речь, которую выучил на память с тех пор, как мне рассказали о моей роли.

Схватив Нилу за руку, я поставил ее на участок земли, который был украшен толстым слоем соли. Я закончил с оформлением. Восход солнца засвидетельствовал мое мастерство, поскольку я следовал древнему обычаю.

Глаза Нилы опустились к ногам, когда я прижал ее крепче, говоря ей одними действиями — не шевелиться.

— О, мой Бог, — пробормотала она, прикрыв свой рот рукой.

Мой внутренний лед защитил меня от чувств, когда я увидел ее панику. Я напряг свои мышцы и приготовился говорить.

Пентаграмма, на которой она стояла, была гигантским намеком на долг, который она должна заплатить.

Ее черные глаза встретились с моими, ее волосы развевались у лица, она выглядела так же, когда нашла могилы со своими предками.

Это было почти невероятно, что она должна была оплатить этот долг сейчас. Особенно, когда я подумал, что она выглядела в точности как ведьма, насылающая проклятия на Хоук.

— Как вы можете видеть, мисс Уивер. Вы стоите в центре пятиконечной звезды. Хорошо известно, что пятиконечная звезда символизирует пять ран Христа. Этот символ использовался церковью на протяжении тысячелетий. Тем не менее, эта обращенная пентаграмма является символом темной магии, инструментом, которым орудуют ведьмы и регулярно используют в колдовстве.

Моя семья слушала с восхищением, несмотря на то, что они знали текст наизусть.

Казалось, что Нила сжимается, ее глаза не могли покинуть толстые реки соли, которые заключали ее в рисунок греховности.

— Ваш предок была найдена, практикующей темные искусства, за которые она избежала сурового наказания. В XV столетии бедные люди часто обращались к тем, кто обещал быстрое богатство. Они верили, что какой-то сорняк может вылечить фурункулы или способен жабу превратить в принца. Те, кому повезло с заклинаниями, или чары сделали больше, чем просто искали мужчин и женщин, которые практиковали магию — они хотели власти для себя. Они погрузились в колдовство и повернулись спиной к религии.

— Само собой разумеется, они были пойманы. Их местонахождение было определено, конфискованы их запасы высушенных трав, и был вынесен приговор, вследствие которого выживших не было. Они предали веру, но им был предоставлен выбор — доказать свою невиновность, путем утопления, или признать свои грехи, путем сжигания на костре и возвращения к дьяволу, которому они поклонялись.

Бледные щеки Нилы блестели от каскада слез. Ее нос покраснел от холода, и она обернула свои руки вокруг тела, пытаясь спастись от озноба, но главным образом, чтобы сдержать себя от попытки бежать. Никакие веревки не держали ее. Она могла бы уйти. Могла бежать.

Но также она знала, что мы поймаем ее, и я должен буду добавить еще одно наказание за непослушание.

Все это я знал.

Все это я понял, только взглянув в ее застывшие глаза.

Я также понимал, что она не осознавала, что плачет — полностью покоренная и униженная тем, куда приведет мой рассказ.

Сделав глубокий вдох, я продолжил:

— Все, что я сказал, — правда. Тем не менее есть правила — как и во всем.

Кат кивнул, как будто лично был там и наблюдал за горящим костром.

— Бедные люди были пойманы, в то время как те, кто был достаточно богат — нет. Не означало, что женщины, которые обедали тортами и чаем и использовали служащих, чтобы смыть следы своих преступлений, не прохлаждались без дела — они были далеки от этого. Они были самыми опытными. Они продавали свое варево другим хорошо обеспеченным домохозяйкам и подкупили каждого чиновника, который осмеливался задавать вопросы об их вере.

Я совершил ошибку, снова посмотрев на Нилу. Ее губы были приоткрыты, и она беззвучно говорила.

«Пожалуйста».

Отведя взгляд, я вынудил себя продолжить:

— Ваша предок не стала исключением, мисс Уивер. Она открыто делала то, что хотела. Она варила так называемые эликсиры и разбрасывалась так называемыми проклятиями. И она делала все это из гостиной хозяйства Уивер — хозяйства, которое Хоук вычищали и сохраняли в порядке.

— Прошло несколько лет, и она оставалась незамеченной, но, конечно же, она совершила ошибку. Она потерпела неудачу, создавая микстуру для аристократического потомка своего друга. Микстура не сработала. Ее средство не исцелило ребенка, а отравило.

Нила накрыла лицо руками.

— Слух распространился, и мэр постучал к ним в дверь. Он прикрывал глаза на некоторые вещи, но больше не мог игнорировать ее проступки и прогнулся под давлением слухов в народе. Когда он прибыл арестовать ее, миссис Уивер объявила, что делала это под принуждением. Она была доброй, простой женщиной без какого-либо стремления к власти. Разумеется, мэр не поверил ей. Он своими собственными глазами видел, что случилось с мальчиком, который умер от одного из ее пузырьков. Но Уивер ему платили. Если бы он отправил жену самого богатого человека в городе на костер, он мог послать прощальный поцелуй своему дополнительному заработку. Но если он не прислушается к пожеланиям своего прихода, он может столкнуться с петлей в ответ.

Я сглотнул, ненавидя следующую часть. Когда Бонни сказала мне, что случилось, меня почти вырвало от ярости. От мысли, что Уивер сходило с рук подобное.

Мои губы скривились от ироничной правды. Сейчас мы были теми, кому сходило с рук убийство — прямо под носом у закона.

— Миссис Уивер придумала решение. Она обещала, что это принесет пользу всем. То есть, всем, кроме Хоук.

Нила склонила голову, втянув ее в себя.

Бонни фыркнула.

— Слушай, девочка. Слушай об отвратительных деяниях рода, в котором ты была рождена.

Нила подняла голову, выпрямила плечи. Ее челюсти были стиснуты, и она вперилась взглядом в мой, ожидая, что я продолжу.

Засунув кулаки в карманы джинсов, я сказал:

— Она открыла мэру тайну... ложь. Она сказала, что невиновна в этом. И это дело рук четырнадцатилетней дочери ее прислуги. Она поведала мэру, что поймала девушку с поличным, когда та продавала зелья из кухни. Она сфабриковала доказательства того, что дочь моего предка обманула и бросила тень на имя Уивер. Мэр был доволен этой сказкой. Он должен был что-то ответить разъяренной толпе и одновременно сохранить свою зарплату. Уивер наградили его премией за преданность, а бедную дочь Хоук увезли, чтобы бросить в темницу в ожидании суда.

Дэниель рассмеялся.

— Мотай на ус, Нила. Понимаешь, к чему это ведет?

Я сердито посмотрел на него.

Кат выпалил:

— Заткнись, Дэн. Это дело Джета. Дай ему закончить.

Дэниел надулся, бросив пустую бутылку в камыши у своих ног.

Я вздохнул. Почти конец.

Нет, еще нет.

Я все еще не взыскал долг.

Я закалил свое сердце, закрываясь от всего, кроме следующих десяти минут. Если я поделю свой день и сосредоточусь на крохотных деталях, то пройду через это.

Я пройду через это.

— Целую неделю она сидела в камере без еды и воды. Ко времени суда у нее была горячка от голода и болезни. Дочь Хоук признала свою невиновность, она стояла перед судом присяжных и умоляла их уступить здравому смыслу. Ее разрывали на части все осуждения против нее, и она спорила, что любой здравомыслящий человек увидит, что делала миссис Уивер. Но правда не освободила ее.

Нила дернулась, когда я сказал это, ее глаза заискрились пониманием значения нашей прошлой дискуссии.

Отведя взгляд, я сказал:

— Она была приговорена к сжиганию на костре на рассвете.

Нила застонала, покачав головой в ужасе.

Бонни Хоук пробормотала:

— Теперь видишь, почему мы вас так ненавидим?

Бросившись вперед, я закончил:

— Спасительной милостью было то, что у нее был выбор. Дочери Хоук сказали, что она могла доказать свою невиновность или признать вину. — Двинувшись к Ниле, я запустил пальцы в ее волосы, проклиная свое сердце за то, что оно трепетало, когда черные пряди были обвиты вокруг моих костяшек. — Как вы думаете, что она выбрала, мисс Уивер? — Я провел носом по ее горлу, делая все от меня зависящее, чтобы укротить мой член от реакции на ее восхитительный запах. — Огонь или вода... что вы выберете?

Нила задрожала сильнее, ее глаза были как черные шары страха. Она пыталась заговорить, но вместо этого вырвался хрип. Облизав губы, она снова попыталась:

— Невиновность. Я бы предпочла невиновность.

— Так вы предпочтете утонуть, чем быть очищенной огнем?

Еще одна слеза скатилась по ее щеке.

— Да.

— Да, что?

Собравшись с силами, Нила громко провозгласила:

— Я выберу воду.

Я кивнул.

— Точно. И мой предок выбрала это.

Меня собираются утопить.

Я должна была раскаиваться за гнусную ложь, доказывая свою непричастность к колдовству, в том, что я не практиковала его, и не была виновна в гибели стольких девушек в прошлом.

В XV веке законы создавались и регулировались церковью. Только церковь имела полный контроль. Было неважно, что именно церковь приговорила молодую девушку к смерти, и не имело значения, что она была невиновна. Даже, если она выбирала испытание водой, все равно для нее все заканчивалось смертью.

Я вспомнила пословицу тех дней, она не давала мне покоя.

«Невинные всплывут после смерти, виновные же утонут так же, как и их грязные души».

Оба сценария заканчивались смертью.

Там не было места правосудию — лишь ненормальная толпа развлекалась тем, что оскорбляла и рвала на части жизнь юной девушки.

Встряхнув головой, я пыталась прогнать это видение из своих мыслей.

Джетро раскачивался передо мной, повернувшись спиной к своей семье, его взгляд был направлен только на меня.

Под его золотым льдом скрывалась потребность быть понятым мной. Для того чтобы я могла простить его за то, что он собирается сделать.

Как он мог просить меня об этом, когда я не знала, выживу ли я?

Если ты сегодня обретешь свою могилу, не осуждай его больше, чем он сделает это сам.

Я ушла от мученичества только для того, чтобы быть замученной — не в состоянии сделать ему больно даже, когда он причинял боль мне. Я кивнула или попыталась кивнуть, мое тело заледенело, и я была неспособна двигаться.

Ноздри Джетро расширились. Он увидел мое признание, мое разрешение продолжать.

«Ты сумасшедшая.

Возможно, ты ведьма.

Ты выглядишь так, будто веришь в свое бессмертие или невозможность быть убитой».

Это могло бы быть правдой. Сейчас я желала, чтобы это было правдой.

С прямой спиной и широко расставленными ногами Джетро, наконец, задал вопрос, которого я ждала:

— Раскаиваетесь ли вы, мисс Уивер? Берете ли вы на себя ответственность за грехи вашей семьи? И согласны ли оплатить долг?

Я почти рухнула от испуга. Это был тот самый вопрос, который Джетро задавал мне перед исполнением Первого Долга.

Прежде чем ответить, у меня был свой собственный вопрос. Смотря непосредственно на Бонни Хоук, я спросила:

— Когда я только появилась здесь, мне было сказано, что меня будут использовать бессердечно и без раздумий. Было сказано, что сын, родившийся первым, определяет, как мне жить, что нет никаких правил, касательно того, что он делает со мной. — Мой голос дрожал, но я заставила себя продолжать: — Тем не менее, все, что вы делаете, строго повторяется. Прошлое воссоздается снова и снова. Вы связаны с тем, что случилось так же, как и мы. Безусловно, вы достаточно сильны, чтобы оборвать эту тенденцию и найти силы в ваших сердцах, чтобы отпустить это.

Мои руки сжались в кулаки, когда я отпустила свой гнев и огонь:

— Пусть закончится это безумие!

Бонни приоткрыла рот, отчасти от удивления, отчасти от радости.

Ее карие глаза блеснули, когда она наклонилась вперед, указывая шишковатым пальцем в мою сторону.

— Давай кое-что проясним, юная леди. Мой внук связан, как ты говоришь, записями, которые хранятся в течение сотен лет. Он должен следовать каждой из них беспрекословно. Но все остальное то, что не касается выплаты долгов, исключительно на его усмотрение.

Она подняла свой подбородок, смотря на Джетро.

Он застыл.

— Именно он решает, делиться ли вам или нет. Именно он решает, заслуживаешь ли ты снисходительности за послушание, или же нуждаешься в наказании за неподчинение.

Ее сухие губы приподнялись над старыми и неухоженными зубами:

— Есть кое-что, чего ты не знаешь, Нила Уивер. И обычно я не рассказала бы отбросу, типа тебя, о чем разговаривают в нашей семье. Но для тебя я готова сделать исключение. Ты хочешь знать это, дитя?

Ветер подхватил мои волосы, развевая их вокруг меня, как черную молнию. Казалось бы, сам факт того, что я стою в центре пентаграммы, наделяет меня силой древней магии, которая должна остаться мертвой и похороненной. Волосы на затылке встали дыбом, я медленно продвинулась к краю рисунка, желая покинуть его.

— Да. Я хочу знать.

Я бросила взгляд на Джетро и попробовала представить беседы, которые он мог вести с людьми, которыми дорожил больше всего. Был ли здесь кто-то, с кем он чувствовал себя свободно? Только его сестра. Я знала это из-за того, как Жасмин говорила о нем. Он жил в большой семье, и все же оставался настолько одиноким.

Бонни Хоук сделала неглубокий вдох:

— Через несколько дней после твоего прибытия Джетро пришел ко мне с просьбой, оставить тебя при себе.

— Бабушка, — начал Джетро.

Бонни взглянула на него:

— Нет, я должна рассказать ей. Возможно, после этого она будет подчиняться тебе лучше. И мы сможем продолжить, прежде чем взойдет Луна.

Ноздри Джетро раздулись, когда он кивнул через плечо бабушке, удаляясь из беседы.

Бонни еще раз пошевелила своим пальцем, указывая на меня.

— Твой приезд надо было отпраздновать. Ты была подарком для моего сына и внуков. Тебя должны были разделить. — Ее губы широко расплылись. — Дитя, ты понимаешь, о чем я говорю, не так ли?

Мои внутренности скрутило от боли.

Я знала, что она имела в виду. Джетро говорил об этом, когда заставил меня ползать, как собаку, по псарне. Он сказал, что меня должны были пустить по кругу. Но этого не случалось.

Мой взгляд взлетел к нему.

Даже тогда... даже тогда, когда он был настолько ужасен, он защищал меня от худшего.

Слабость внутри исчезла, ее заменила невыносимая боль в моем сердце.

— Да, я поняла, о чем вы говорите.

Бонни Хоук откинулась на спинку стула, уронив костлявую руку.

— Хорошо. Разумно с твоей стороны помнить об этом. Помни, что у нас есть правила, но есть и свобода; есть руководящие принципы, но и исключения из них. Но важнее всего, это иммунитет против того, что мы просим сделать.

Кат откашлялся, двигаясь вперед и становясь центром внимания.

— Достаточно. — Он щелкнул пальцами в сторону своего сына, — Джетро. Спроси девушку еще раз.

Моя спина напряглась. Ветер утих, освободив мои волосы от своего захвата, и позволяя им упасть мне на плечи, и задрапировать их, как смертный саван.

О, боже.

Мои ноги дрожали и хотели освободиться из пентаграммы, но в то же время я не хотела двигаться. Возможно, я в безопасности внутри этой пятиконечной ловушки. Возможно, с чем бы этот знак ни ассоциировался, он сможет похитить меня и защитить от Второго Долга.

Ей было только четырнадцать.

Девочка Хоук умерла, чтобы защитить моего предка. Она была ошеломлена и столь предана. Чем я была лучше нее? Почему я заслуживаю свободы, когда она была убита из-за лжи?

Я сглотнула, когда Джетро полностью повернулся ко мне. Его руки по бокам были сжаты в кулаки, лицо было пустым и холодным.

— Вы готовы покаяться, мисс Уивер? Принимаете ли вы ответственность за грехи вашей семьи и согласны ли оплатить долг?

Его голос отдавал эхом в моих ушах. Мне бы хотелось, чтобы он спросил меня о чем-то другом, но не об этом. Я бы хотела, чтобы он спросил меня о другом. Я мечтала о другом вопросе. О многих разных вопросах.

«Хотела бы ты сбежать со мной?

Можешь ли ты простить мою семью за то, что они сделали?

Влюблена ли ты в меня так же, как я влюблен в тебя?»

Эти вопросы были бесконечно лучше. Но я никогда не услышу их.

Я откладывала ответ настолько, насколько это было возможным.

Мне ничего не оставалось, как покончить с этим.

Взяв себя в руки, я посмотрела сперва на Джетро, затем на каждого из членов его, введенной в заблуждение, семьи. Ему не нужно было спрашивать дважды, независимо от моих проволочек. Я знала свою роль — мое участие в этой театральной постановке.

Если в этом пентакле была хоть какая-нибудь сила, то я взывала к ней сейчас. Я взывала к старинному колдовству и просила об одной вещи:

«Позвольте мне вытерпеть, чтобы я могла заплатить за грехи моих предков. Но также позвольте мне выжить, чтобы я смогла отомстить тем, кто причинил мне боль».

Поднялся ветер, развевая подол моей сорочки... почти в ответ.

Сжимая руки в кулаки, я сказала:

— Да. — Мой голос звучал громко и чисто, с легким вызовом. — Да, я принимаю долг.

Кат нахмурил лоб, как будто был взбешен моей силой и совладением с чем-то ужасным. Он выглядел недовольным. Раздраженным.

С другой стороны Джетро выглядел пораженным. Его лицо побелело, и он кивнул.

— В таком случае, давайте начнем.

Я закрыла глаза, воспользовавшись последним моментом, чтобы укрепить свою душу.

«Ты можешь пройти через это, Нила.

Ты можешь.

Они не убьют тебя. Еще нет».

Еще один приступ дрожи накрыл меня. Возможно, после всего это мне захочется, чтобы они это сделали. Я могу захотеть смерти и избавления от страданий.

Джетро стиснул челюсти и двинулся к зловеще выглядящей штуковине, которая оставалась скрытой под черной тканью. Каждый раз, когда ветер поднимал края, я старалась увидеть, что там. Краткий проблеск дерева и кожи ни на что мне не намекнул.

Сжав ткань в кулаке, Джетро сорвал ее с размаху.

Мое сердце мгновенно остановилось.

Я отступила, задевая линию соли и разрушая грань пентаграммы. Гром гремел на горизонте, темные облака все сгущались.

Я видела это прежде — давно — в книге под названием «50 неординарных способов пыток». Вон взял ее в местной библиотеке. Я очень сильно ненавидела эту книгу. Он гонялся за мной по дому, растрясая страницы горя, крови и абсолютной боли.

Мне не нужна была вода, чтобы утонуть. Мой страх эффективно сделает всю работу.

Это были качели¹.

Испуганное хихиканье поднималось в моей груди. Я любила качели. Мы с Ви часто вдвоем качались на них, когда были детьми.

Но это были не просто какие-то качели.

Эти разрушили все счастливые воспоминания, когда-либо связанные с качелями. Я никогда бы не села ни на одни снова.

Не после сегодня.

Не после этого.

Джетро не смотрел, он поглаживал ближайший к нему конец, который выглядел как простой ствол дерева. Он был вырезан в гладкий столб с кожаными поручнями, забитыми в древесину.

В общей сложности было четыре ремешка.

Я проследила глазами длину качели, сфокусировалась на центре, прежде чем стиснула зубы и вынудила себя уставиться на конец.

Вот где я буду находиться.

Конец не был гладким или классическим. Он был видоизмененным. Это было... кресло.

Простое деревянное кресло с манжетами для запястий и лодыжек. Не было никаких подушек или роскоши — тюремная камера, подвешенная над глубоким прудом. Оно было направлено лицом к воде, и я не смогу видеть, что произойдет на берегу.

Это было хуже, чем любой столб порки или подземелье.

Джетро наклонился над деревянной балкой, из-за чего кресло раскачивалось над сверкающей водой. Оно двигалось как неудержимое, паря без усилий, раскачиваясь в мою сторону, как будто знало, что мне суждено сидеть на нем.

Я отошла назад, споткнувшись в спешке.

И врезалась во что-то твердое и теплое. Подпрыгнув, сглотнула крик, когда сильные пальцы Кеса обхватили мое плечо, потирая меня большими пальцами.

— Доверься нам. Мы не позволим тебе утонуть. Мы знаем, что ты не виновна в колдовстве, и нам не нужно доказательство этого путем отнятия твоей жизни. — Его голос понизился, едва различимый моими ушами: — Задержи дыхание и отвлекись. Не борись. Не сопротивляйся.

От кружащих движений его пальцев меня тошнило. Его доброжелательность делала все только хуже. Дернувшись из его хватки, я выпрямилась, дрожа.

— Не прикасайся ко мне.

В его глазах появилась боль, и по какой-то необъяснимой причине я почувствовала, что задолжала ему объяснение.

«Мне так холодно».

Страх украл все.

Я никогда не дрожала так сильно — никогда не была так напугана. Мои зубы застучали сильнее, и я прикусила язык. Боль вспыхнула, и струйка крови потекла в мой рот.

Джетро встал рядом со мной и вытянул руку.

— Готовы, мисс Уивер?

«Нет.

Я никогда не буду готова для этого».

Я затихла, сглотнула кровь и каждое желание умолять.

Если бы мы были одни, я бы упала на колени и обняла его за талию. Я бы послала к черту все приличия и самоконтроль. Я бы пообещала что угодно, отдала ему все, если бы он остановил это.

Пожалуйста, не делай этого.

Он сощурил глаза, сверкающие от гнева. Его семья наблюдала за каждым движением.

И вот когда стало все понятно. Не было никакого выхода. Он смирился. То же самое следовало сделать и мне.

Опустив голову, позволяя черным, как смоль волосам закрыть меня от мира, я кивнула.

— Тебе нужно сказать это, — пробормотал Джетро. — Скажи это вслух. Признай, что заслужила это.

Закрыв глаза, я немного умерла изнутри. Заставив себя поднять голову, я представила себя ему.

Джетро схватил мое запястье, его холодное прикосновение ощущалось как вечная мерзлота для моего уже замерзшего тела.

Потянув, он вытащил меня из пентаграммы и повел к креслу.

— Вы все еще не сказали это, мисс Уивер.

Моя паника стала физической, как будто в моем рту был кляп. Я боролась со словами. С одним простым словом.

Подойдя к стулу, я прошептала:

— Да. Я признаю, что заслужила это.

Джетро издал искаженный шум в груди.

Я закрыла глаза.

Все было кончено.

Привязать ее было одним из самых трудных гребаных действий, которые я совершал.

Не потому что моя семья наблюдала, и у меня не было ни малейшей чертовой возможности испортить взыскание долга.

И не потому, что в моем сердце таял лед.

И даже не потому, что я был так чертовски близок к потере самообладания и вероятность показать всем, кем я был.

А потому, что я обещал себе, что в следующий раз, когда буду удерживать ее, она получит удовольствие, а не боль.

Я хотел, чтобы она извивалась под моим языком, пока была связана. Я хотел попробовать ее, когда она кончит для меня и время для нее остановится. И я хотел, чтобы звуки ее восхитительных стонов заполнили мой слух, в то время как она была бы связана и находилась в моей в ловушке.

Я хотел, чтобы она сдалась мне. Доверилась мне. Чтобы дарила мне каждое отдельное наслаждение, которое могла почувствовать.

Когда я трахал Нилу в ее покоях во второй раз, я дал обет, взять ее без остатка. Для того чтобы разделить с ней мой путь... весь путь.

Это означало, что я хочу забраться глубокой ей под кожу; заполучить ее сердце и разум. Мне уже было недостаточно владения лишь ее телом. Одно ее тело было не в состоянии дать мне то, чего я жаждал. Только ее полное подчинение и неизмеримая любовь способны сделать это.

Я нашел бы время. Дни, чтобы извлечь все, что она должна была дать мне. Слово «пытка» связано со словом «извращение». И я бы извратил эмоции Нилы так, что она несла бы меня в своем сердце вечность. Я обрел бы дом внутри нее так, что, наконец, смог бы быть свободным, черт побери.

Она может дать мне лекарство, которое я больше нигде не могу получить. Она может перенаправить всю мою боль во что-то... что-то большее.

Я хотел большего.

Я хотел все.

И сейчас я остался ни с чем.

Теперь, связывание для нее навсегда будет ассоциироваться с чем-то, чего стоит избегать, особенно от меня.

Я чувствовал ее быстрое дыхание на своем лице, когда наклонился над ней и прижал ее предплечья к подлокотнику.

Белая сорочка не могла скрыть очертания ее нижнего белья и торчащие соски. Ее кожа была холодной, а губы синели с каждой минутой.

Она даже еще не была в пруду, но уже выглядела переохлажденной.

Она так же холодна, как и я.

Кожаная застежка выскальзывала несколько раз из моих рук, когда я возился с ней. К счастью, моя спина скрывала мои движения от взора отца, иначе он увидел бы, как тает мой ледяной панцирь. Он бы увидел муки в моих глазах из-за того, что я был так близко к этой женщине, в то время как она ненавидела меня.

Нила была виновницей моей погибели.

Она заставляла меня таять.

Она была чертовым солнцем. И я собирался разорить ее тепло.

После того как ее запястья были привязаны, я опустился, чтобы пристегнуть ее лодыжки. Ее ноги толкались, когда дрожь усиливалась. Ее зубы стучали и не попадали один на один, волосы склеил холодный пот, выступивший на лбу.

Момент моего колебания тянулся слишком долго. Потянувшись, я обернул свои пальцы вокруг ее ноги, собираясь закрепить манжету.

Она ахнула, привлекая мой взор на себя.

Черт.

Это была ужасная ошибка — смотреть на нее.

Она выглядела слишком маленькой. Такой сломленной. Ее глаза были слишком широки для лица; кожа обтянула кости, которые могли легко сломаться, если бы ей стало еще немного холоднее.

Я пытался не смотреть в сторону.

Пытался.

Но не смог.

Наши взгляды встретились. Я застонал себе под нос, связь между нами стала только сильнее. Ее бриллиантовое ожерелье искрилось, даже когда над нами собрались темно-серые облака и заслонили солнце.

Нила перестала дрожать, как будто нашла убежище в моем взгляде.

Я прекратил бороться, будто она смогла приручить безумие во мне.

Что это были за... путы? Как она захватила меня настолько и как, черт побери, мне разорвать связь?

Чем сильнее я влюблялся в нее, тем хуже становилось.

Ее паника проникла в мою душу, скрутила мой желудок, пока меня не затошнило. Ее плоть побелела, как луна, и стала такой же нематериальной.

Несмотря на ужас того, что должно произойти, она никогда не была такой красивой, такой завораживающей и живой.

Мои ноги дрожали от желания преклониться перед ней и положить голову ей на колени. Просто отдохнуть... и притвориться, что ничего из этого не существует. Чтобы успокоить ее.