Второй дом

Глава 1

На зубок – все заебок.

Серафим Нефедов.

22 октября 2018 года, четвертый урок. Всеобъемливающая, безысходная мука поглощала нас. Самостоятельная по информатике была испытанием для каждого. Ледовое побоище, Аустерлицкое и Бородинские сражения, Перл-Харбор – все меркло пред самостоятельной по информатике. Напряжение можно было резать ножом. А ведь я, Александр Прокофьев, всего лишь маленький бит в этом огромном мире. Где мегабайтом может стать далеко не каждый. Маленькая школа, маленький город маленький человек в огромной стране. Нас в компьютерном зале 10 парней и все мы разные, объединяло нас только то, что все мы нихуя не знали информатику. Простите, но здесь без мата никак, возможно будь я поумнее и усерднее я бы уже писал вторую, а то и третью по счету программу, делая пометки в своей пустой тетради. Но я продолжаю в полудреме смотреть в окно, надеясь, что глаза нашей громадной, ужасающе-пугающей информатички, которые вот-вот вылетят из орбит, не заметят меня, и я спокойно дождусь спасительного звонка, сигнализирующего о том, что на ближайшие 10 минут я свободен. В эти счастливые мгновения моей жизни я могу мыслями уйти в свой мир, где люди живут без таких ужасных программ, как Pascal, Word, Excel, PowerPoint и прочей фигни, да простите вы мне мой французский. В моих мечтах все бы использовали свои стационарные компьютеры только для того, чтобы играть в Доку 2 и смотреть видео на Ютубе.

–Прокофьев, вы уже все сделали? – ее огромные глаза-прожекторы освещали меня во всю свою мощь.

–Да-да, Любовь Петровна, делаю, делаю – наобум сказал я.

Заметила меня, блять. Придется тыкать на случайные кнопки в клавиатуре, дабы она подумала, что я хоть что-то делаю. Хотя тыкать по клавиатуре это ведь уже что-то, разве нет? Она подошла к окну и подняла жалюзи. Солнце едва, едва прорезалось сквозь тучи и светило заметным полубледным светом. При таком освещении заплывшее лицо информатички казалось еще больше опухшим. Грузные вялые щеки свисали с ее лица, грамотно подчеркивая второй подборок, который размером скорее напоминал мешок, куда она кладет остатки еды. Чтобы заметить его, освещение было не нужно. Надо перевезти взгляд с этой невзрачной и тусклой картины. В таких ситуациях задумываешься о будущем, о том насколько страшна и опасна наша жизнь. Ведь в моем возрасте Любовь Петровна, возможно, тоже была молодой, умной и амбициозной. Хотя не уверен, что она когда-то была молодой. И куда же привела ее в итоге жизнь? Она должна объяснять десяти идиотам, то что им нахуй не надо. И Любовь Петровна это прекрасно знает, только ничего уже не может изменить. Возможно, после этих неудач она и начала пить, и когда-то красивое лицо погрубело и обвисло, а большие выразительные глаза повылазили из орбит и теперь больше похожи на белые венозные бильярдные шары, чем на женские глазные яблоки. Грустно это все, не правда ли? Вот и я так думаю, поэтому надо скорее отвезти от нее взгляд, а то так и до суицида недалеко, если задумываться.

– Прокофьев, прекратите уже смотреть в окно, займитесь делом! – пригрозил мне ее уставший хриплый голос.

–Конечно, Любовь Петровна. – покорно сказал я

Неужели, когда я смотрю, то я ничего не делаю. Конечно, нет. Я ведь исследую мир в это время, только эмпирическим методом познания, то бишь ничего не делая при этом, просто наблюдаю за происходящим за окном. Я конечно мог бы и поспорить с ней, насчет этого. Ведь наблюдение – это очень важное дело. Вдруг мимо нашего окна пройдут террористы или, что еще хуже, американцы. Так кто же тогда сообщит спецслужбам о том, что они были замечены рядом с нашей школой, если все уткнутся в свои мониторы и будут писать бесполезные програмки. И какая же картина открывалось мне в этом портале под названием “свобода”, дающий надежду на то что этот урок когда-нибудь закончится.

Одинокий мужчина в черном потрепанном пиджаке копался в мусорке и искал себе то ли поесть, то ли новую одежду. Конец октября, холодает как-никак. Наверно, этот бомж тоже считал, что информатика ему в этой жизни без надобности. Действительно, ведь знания в области программирования совсем не нужны, когда ты копаешься в мусорке и тебе нужно отличить гнилой банан от совсем гнилого банана. Снова эти грустные мысли. Пожалуй, надо перевезти взгляд с этого тоскливого окна. Так прошли следующие 326 секунд. Я считал, пока занимался исследованием потолка в нашем кабинете. Интересно чего больше, голодных детей в Африке или трещин на этом потолке? Вопрос, который не может оставить вас безучастным, если вы когда-нибудь побываете в этом месте. А ведь…

– Сань, Сань ты сделал третий номер? – послышался доселе неведомый звук, доносившийся откуда-то из глубин моего подсознания или, может, из недр моей души.

–Санек, Сань! – голос продолжал отрывисто звучать в моей голове

– Да, Сань, блять, заебал! Ты че глухой?

Ах да, оказывается, это был совсем не шепот моего сердца, а сокамерник по неволе, сидящий на одну парту впереди меня. Ренат Мукхаметов, если быть точнее. Прочитав его имя, вы, наверно, уже представили бледного голубоглазого блондина. Жалкие стереотипы. Отнюдь это выходец из восточного Узбекистана, борода которого была 2 см длиной уже в 9 классе, с грубой неотесанной прической и с десятилетним опытом занятий боксом, или самбо, или тхэквондо. Не помню точно, прошу меня простить, не разбираюсь в интеллектуальных видах спорта. Я посмотрел на Рената. Какой же все-таки невообразимый ужас у него на голове! Свои густую, кудрявую и сальную швабру он называл каре. Разве это каре? Скорее похоже на то что, из его волос сделали черную грязную вермишель, и пока он спал, вылили ему на голову. И это притом, что он выступал на сотнях соревнований. Мог бы и покороче подстричься, а то еще люди подумают, что у нас в городе даже парикмахерских нет. Но указать ему на шевелюру никто не пытался, учитывая его вышеупомянутые успехи. Ох, точно, Ренат же что-то у меня спрашивал.

–Салам, Ренат, брат – это я попытался приобщиться к узбекской культуре, если вдруг кто-то не понял.

– Иди нахуй – отрезал он – ты сделал 3 номер?

–Еще нет, че у тебя в 1 и 2?

–б, в

–Спасибо, Ренатик. Ща придумаю что-нибудь.

Анализируем ситуацию. Из 14671892641 возможных вариантов решения этой пагубной проблемы в виде самостоятельной по информатике победный вариант только один. Выявить среди девяти даунов одного непризнанного гения в области программирования и списать у него. Да, задача не из легких, но надо осмотреться.

Сзади меня сидел Сашка Евсеев. Довольно-таки грузный парень на самом деле. Настолько, что как только я развернулся в его сторону и сразу почувствовал аромат Парижа весной от его сальных желез, который буквально источает эта грязная и жирная туша. Разговор с ним стоил порой непомерных усилий, хотя парень он неплохой, на самом деле. Но этот запах, реакция раствора Oldspiceс молекулами Сашкиного пота, зачастую делает общение невозможным. Он выливал на себя тонны дезодоранта, превращая свое тело в вечную войну между тем, что дала ему природа, и тем, что купила ему мама в«Магните». Доходило до того, что люди разговаривали с ним, все время отворачиваясь в другую сторону. Задумавшись об этом, мне стало его жалко, и я не стал приставать к нему со своими мелкими проблемами, у него они явно покрупнее.

Так, ладно, идем дальше. За последней партой среднего ряда сидел Витя Васин. Наверно, самый тупой из нас. Витёк по природе своей очень худой и словно выжатый. Его гладкое, детское лицо на уроках всегда изображало только дну гримасу – недопонимание. Ко всему прочему он обладал самыми густыми и брутальными девственными усиками, на которых всегда оставалась брутальная еда из столовки. Маленькая долька сыра, рис или гречка всегда могли найти прибежище на его волосяном покрове. Витя каждый раз садился за последнюю парту, чтобы ублажать себя через карман своих спортивных штанов. Погружая разум в похотливые странствия, его рука гуляла по штанам, как хотела, при этом он правда думал, что мы этого до сих пор этого не замечали. Худший из нас по успеваемости, четверка у него была лишь по физ-ре, и то, только потому что физрук у нас был еще больше озабоченный, чувствовал, наверное, родственную душу. Его сальное, но все такое же детское лицо было сжато от напряжения, а узкие глаза закрыты. Не хотелось его отвлекать от столь важной и весьма регулярной для него процедуры, но время тогда шло быстрее, чем его рука по трусам.

– Витек, Витееек! Прекращай! – я попытался произнести это довольно грубым и басистым голосом, чтобы он мог быть максимально похожим на звук голоса его бати, когда тот заходит в комнату и застает сына за рукоблудием.

– А! А! Что? – Сработало, он тут же вскочил, но сразу успокоился, поняв, что находится в классе. Думаю, он уже готов был сказать что-то типа:” Пап, ты не то подумал” или “Да просто зачесалось”

– Ты сделал тест? – торопливо спросил я.

– Какой тест? Мы сейчас тест пишем?

– Да не я шучу, просто проверял твою реакцию, не хочу тебя отвлекать, так что продолжай!

Что ж, в Витьке гения выявить не получилось. Один вариант отпадал за другим. Мое положение все менее завидно, но унывать нельзя. Хм, точно, перед этим банком спермы сидел мой счастливый билет в один конец, отправляющий из низкого среднего балла к удовлетворительному, – Иван Аркадьевич Серпухов. Стереотипный худенький отличник в очках? Близко, но нет. Очки Ваня не носил, но в остальном целиком и полностью был гордостью нашей школы. Призер немалого числа олимпиад, аккуратный парень, с аккуратной гладкой прической, аккуратной рубашкой, аккуратными носками и все остальное у него было также аккуратно, ровно, неброско и чисто. Не удивлюсь, если узнаю, что он нанимает садовода для стрижки лобковых волос. Рядом с ним мы казались неотесанными упырями, да справедливости ради и без него мы выглядели также. Однако умом Иван не блистал, просто его мать работала в школьной администрации, а дядя был чиновником в парламенте нашей области. Отсюда оценки, отсюда результаты олимпиад, ни капельки не умнее нас, он считается таковым благодаря своей родословной и чистенькой голубой рубашке. Я, как и остальные одноклассники, мало с ним общались из-за его нескрываемого презрения к таким неучам, как мы. Было видно, что ему будто в тягость общение с подобными неандертальцами, которые даже программку санную написать не могут. Может быть, он прав. Но это не отменяет того факта, что на самостоятельных и контрольных Иван был моим лучшим другом. Поэтому почему бы мне сейчас и не воспользоваться своими связями в представительских органах нашего информационного края, когда есть такая возможность.

– Вань, Ваааань! – я тихонько позвал его

– А? – промычал блатной. На самом деле, он давно привык к тому, что я каждый раз прошу его помочь мне во время испытания наших знаний.

–Что у тебя со 2 по 10 вопрос?

–Б, а, а, б, г, д, в, б

– Спасибо, Ванёк.

–Да не за что- устало ответил Серпухов, изобразив на лице такую самодовольную ухмылку, словно оказал мне услугу, поделившись своими познаниями, а не заранее подготовленными ответами, которые дают ему учителя, чтобы их не уволили. А иначе вдруг Ваня подаст справку в материнскую “администрацию”, что с ним плохо обращаются преподаватели. Опять, же, наверно, Ваня неплохой парень, но эта фальшивость, которая распространяется даже на учителей, делает фальшивым всю систему, и ты либо под нее подстраиваешься, либо она тебя сожрет и выплюнет, и так и придется смотреть на разваливающийся потолок сначала в классе, потом в своей квартире, потом в психушке, вся твоя жизнь будет похожа на эту полуразрушенную стену, которая висит над тобой, как огромный булыжник, прикрепленный тонким волоском к небу. М-да, гигабайтом здесь сможет стать далеко не каждый…

О боже, наконец, этот так ожидаемый шум пробудил меня от этого ужасного сна. Это был долгий и протяжный звонок, говорящий о том, что мучения длиной в 2700 секунд закончились: прозвенел звонок, и информатике конец!

Александр сдал листочек и снова вышел победителем в борьбе с минотавром, называемым Любовь Петровна. Так-с, какой у нас там следующий урок?

Блять, вторая информатика, пиздец…

Глава 2

Вы любите розы?

А я на них срал.

Стране нужны паровозы!

Нам нужен металл!

Лев Тюрин

Наступила перемена перед еще одной информатикой. Эти 10 минут, конечно, давали возможность чуть отдохнуть и, скажем так, подышать свежим воздухом перед тем, как придется вдыхать поры ртути из сотни разбитых градусников ". Однако, имея небольшой перерыв перед каторгой надо было чем-то себя занять. Любовь Петровна, например, занимала себя тем, что отходила в туалет и курила, едва ли я последую её примеру, так как в одной кабинке это будет не очень удобно. Она ходила в туалет для мальчиков, чтобы никто из других учителей не уловил её в плохом влиянии на учеников, поэтому всегда при входе в уборную, меня встречал прекрасный и манящий аромат дешевых сигарет, купленных в палатке напротив школы, и невообразимое благовоние куриных бич-пакетов, купленных в том же месте, хотя странно, что она их ест, ведь в отличие от курения и употребления алкоголя, подобный перекус пагубно влияет на здоровье. И, знаете, я ее ни разу не осуждаю, посмотрел бы на вас, учителей информатики, в нашей не самой лучшей школе, в не самом лучшем городе области, в не самой лучшей области страны, в не самой лучшей стране для проживания в целом, за эту не самую лучшую зарплату. Так что пусть курит, может настроение хоть получше будет.

Передо мной стояли Ренат, Сашка Евсеев и Витя Васин, узбек, толстячок и задрот, мало ли вы забыли. Они без особого увлечения обсуждали музыку, а именно новый альбом Лизэша; из-за того, что мы не были особо близкими друзьями, обсуждение зачастую содержало отстраненные от личной жизни темы, что в принципе логично. Поэтому объектами разговора наших небольших собраний в основном были игры, музыка, спорт или что-то непосредственно связанное со школой. Я подошел к ним, Ренат и Витя спорили, а Сашок просто находился рядом, радуясь тому, что люди не падают в обморок, стоя рядом больше 2 минут. Я не был так увлечен рассуждениями оппонентов, а значит моё обоняние сдавало с каждой секундой, и перекинувшись парой слов с тёской я пошел дальше. Ваня-блатной сидел один в наушниках всем видом, обозначая свое личное пространство, и подходя к нему он начинал смотреть на тебя таким уставшим и неприветливым взглядом, от которого приходило понимание того, что шершавый линолеум, неудобный стул или сопливая салфетка больше открыты для диалога, чем он.

За последней партой крайнего ряда сидел одиноко скучал Петя Самосвалов. Из-за низкого роста (165 см в 17 лет) я называл его Петручио, к тому же это просто забавное имя. Учитывая, что его ноги чуть длиннее, чем ваши руки, довольно странно, что он носил штаны сильно не по размеру. Они были слишком широки и длинны, от чего собирались и скомкивались, собирая всю школьную грязь. Как и свой перештопанный серый свитер, эти брюки он носил уже года 2. Видимо родители ожидали, что одежда будет на вырост, но Петрофан так и не рос. Объяснение этому куда менее забавно – бедность. Его отец работал на заводе, занимая не самую высокую должность, и большую часть зарплаты пропивал. Мать была уборщицей по найму. Брала работы так много, насколько могла, чтобы хоть как-то содержать семью. Этим объяснялось всё: низкий рост, худощавость Петра, старая потрепанная одежда и практически постоянный грустный вид. Я подошел к нему.

– Как дела, Петь? Как тест?

– Да нормально – промямлил он, отклонив голову набок, было видно, что он как мог держался на стуле, чтобы не рухнуть на стол – Я проспал весь урок, вчера была смена, расклеивал до ночи.

Петя, чтобы помочь маме по содержанию семьи, раздавал фляеры и расклеивал листовки по всему городу.

– Как тебе новый альбом Лизэша? – спросил я с надеждой как-то растормошить его, но он снова заснул. Не буду его трогать, может хотя бы во сне у него штаны по его размеру.0

10:40

Звонок, означающий начало еще одного конца, в класс заходит наш пучеглазый паровоз Любовь Петровна и с нескрываемой неприязнью к нам и своей жизни включает электронную доску. На этом моменте начинается самый тяжелый и неприятный период в человеческой жизни – скука. Тело будто атрофируется, и ты чувствуешь, что не способен совершить ни одного осознанного действия. Секунды, минуты, часы просто проходят мимо тебя, пока ты только сидишь за старым незафиксированным стулом, и самое страшное в этом – понимание того, что за время информатики, да и далеко не только за ней, ты не прогрессируешь или регрессируешь, становишься умнее или глупее, лучше или хуже, ты просто выпадаешь из жизненного цикла. С тобой ничего не происходит, а ведь весь смысл нашего существования – это какие-то изменения, и потому, наверно, я так не любил информатику, не потому что мне не нравится учитель, не потому что мне плохо дается этот предмет, или я гуманитарий. Все дело было в этой отягощающей скуке.

10:45

Хотя бы погода не была такой паршивой, как этот урок. Начало ноября – великолепная пора. То время, когда в осенней куртке уже холодно, а в зимней жарко. То время, когда необъятные капли ноябрьского дождя, пиздят тебя по лицу. То время, когда милостивая погода, как бы оказывая своим детям услугу, латает дыры в асфальте и неровности на дорогах, помогая нашим властям, которые я уверен заняты более высокими и важными делами. Да латает их вонючей чёрной грязью, но тут надо видеть метафору, раз у чинуш есть дела поважнее, а сами мы можем только жаловаться на власть и бездействовать, то вот и природа вступает с нами в диалог и, покрывая наши дороги говном, показывает кто мы и чего на самом деле заслуживаем, если вместо действия выбираем пустословие и критику. Это грязь прекрасна, поистине великолепна. Ты никогда не сможешь пройти мимо неё незамеченным, она всегда будет на твоих брюках, джинсах, кроссовках. Даже если ходить чуть ли не на носочках перед ней, грязь не упустит возможности познакомиться с новым домом и новым материалом ткани, не все ж на асфальте лежать, верно? Думаете, ей не может быть скучно? Представьте себя грязью в ноябре. И что вы видите вокруг себя? Правильно. Другую грязь. Неужели вам не хочется с кем-нибудь познакомиться, выбраться из этой бездонной мглы. Не вижу в этом ничего криминального и уверен, что совесть этой черной и немного вонючей субстанции намного чище и белее, чем у ее носителей. Всё в ноябре прекрасно: непрекращающиеся тёмно-серые тучи, огромные лужи, в которых небрезгливые могут и помыться, влажный холодный ветер, пронизывающий каждую молекулу твоего лица и предотвращающий каждое твоё движение. Великолепная пора, недаром ещё Сергей Есенин писал:

Осень гнилая давно уж настала

Птицы говно начинают клювать.

На старом заборе ворона насрала

Ну и погода, итить твою мать

Эх, классика вечна…

10:50

– Прокофьев, почему вы не пишите? Вам нужно особое приглашение? – тявкнул слюнявый целлюлитный цербер.

– Нет, Любовь Петровна.

Она диктовала нам какую-то программу на древнем языке староукраинских ацтеков, который сама же называла Pascal. Но с её произношением латинских слов это было больше похоже на попытку призвать дьявола или Сатану. К сожалению, её хватило только на ОБЖешника. В класс зашёл низкий седой мужчина в возрасте 83-85 лет. Звали его Сергей Афанасьевич и то, что он хоть куда-то вышел из своей небольшой каморки на самом деле было весьма редкой вещью. Для учителя ОБЖ он был довольно странный. При том, что он должен водить детей в военкомат, учить разбирать автомат, и, наверно, еще что-то, это только мои предположения, потому что его хриплый басистый голос одно из самых сладких и стабильно-работающих снотворных, которые только можно попробовать. Говорил он редко и немного, но буквально 30 секунд его речей погружают тебя в радужное и детское сонное царство, откуда может достать только дружеский плевок одноклассника в глаз.

Однако, странность нашего ОБЖешника заключается в том, что он просто ненавидел всё, что связано с войной, в частности армию. Первое вполне понятно, но учитель, по идее готовящий ребят к службе, на деле всецело ненавидит её. Вся суть его уроков состояла в том, чтобы донести до нас какая же армия – поганая вещь. Так…