Второй после президента

Глава I Дракон и медведь

Шумный, яркий Пекин с его одиннадцатью миллионами жителей постепенно погружался в сон. Освобождались от заторов многорядные автострады, пустели площади перед храмами, затихали птицы в императорских садах, а из древних усыпальниц Запретного города выходили призраки двадцати четырех императоров династий Мин и Цин, чтобы прогуляться при луне по удивительному городу, в котором невзрачные пагоды соседствуют с величественными небоскребами, а строгие, почти сталинские проспекты пересекаются азиатскими переулочками.

Запретный город, или, как его именуют теперь, Гугун – это бывшая императорская резиденция в самом сердце Пекина. Туристов водят сюда через Ворота Небесного Спокойствия. Гугун, что в переводе означает «Большой дворец», на самом деле не просто большой, а самый грандиозный дворцовый комплекс в мире, состоящий из 9000 строений.

От обилия изящно изогнутых желтых крыш кажется, что все они вот-вот оторвутся от зданий и поплывут по безбрежному небу, словно корабли по морю. Бронзовые будды и таинственные китайские божки соседствуют с львами и драконами; повсюду, подобно стволам вековых деревьев, вздымаются необхватные красные колонны, а настоящие растения кажутся сошедшими с шелковых акварелей и гравюр…

Да, в Гугуне, несомненно, есть на что посмотреть. Но я предлагаю вам повернуть на запад, где на берегах рукотворного озера Чжуннаньхай раскинулся так называемый Новый запретный город. Населен он не какими-то бледными императорскими призраками, а реальными руководителями нового типа – высшими должностными лицами Китайской Народной Республики. Правительственная резиденция вместе с ее обитателями зовется Чжуннаньхай, аналогично тому, как Кремль используется для обозначения властной верхушки России.

Для человека, стоящего у окна своего кабинета в современном Запретном городе, название Чжуннаньхай не казалось труднопроизносимым и звучало для него понятно и просто: «Море центра и юга».

В глазах иностранцев он был просто китайцем, сами же китайцы свободно распознавали в нем представителя народности хань. На днях ему исполнилось шестьдесят восемь лет. Его звали Хо Дзинтяо, он был Генеральным секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Китайской Народной Республики. Сокращенно – Генсек ЦК КП КНР. Он занимал еще много разных высших постов, а плюс к тому, подобно Мао Цзэдуну, являлся Председателем. Это означало, что абсолютно все бразды правления страной находятся в его руках.

Всякий раз, размышляя об этом, Председатель Хо Дзинтяо невольно дивился той высоте, на которую его занесло колесо Судьбы. Жалкий гидротехник, к тому же сильно потрепанный культурной революцией при Мао, он не имел шансов подняться выше простого работяги в строительной бригаде, однако проявил характер, вступил в комсомол, в партию, пробился в китайское руководство и после ожесточенной схватки за власть стал вождем одной четвертой части населения Земли.

Неисповедимы пути Дао! Слава Коммунистической партии Китая!

Насчитывающая 70 000 000 членов, партия была незыблемым пьедесталом, на котором высилась монументальная фигура Председателя Дзинтяо. Оттуда, из слепящей поднебесной выси, слышался его голос, достигающий ушей каждого соотечественника: Используй власть ради народа, проявляй заботу о народе и добивайся пользы для народа. Немногие из своих изречений Председатель помнил наизусть, но некоторые настолько приходились ему по душе, что он повелел выписывать их из газеты «Жэньминь жибао» и заносить в специальную маленькую книжечку, которую перелистывал порой, чтобы лишний раз подивиться той поистине божественной мудрости, которая осеняла его порой.

Ну кто еще, как не великий, сумеет сказать так ясно и так просто: «Чтобы преуспеть в жизни, будь внимателен к мелочам и мужественен в принятии решений». Или вот: «Только тот, кто не колеблется, не ленится и неуклонно идет к своей цели, тот непременно добьется успеха». А? Каково?

Сдержанно улыбаясь, Дзинтяо подумал, что, помимо решимости, обладает многими другими качествами, позволившими ему подняться над обычными смертными. Например, мудростью. И скромностью, помогающей сохранить трезвый рассудок. Несмотря на многомиллионный хор голосов, ежедневно славящих Председателя, он не загордился, не возомнил себя богом. Оставался все таким же простым и неприхотливым, как прежде. Может быть, в этом и заключается подлинное величие?

Отвернувшись от окна, Дзинтяо сделал вялый жест, заставивший девушек в шуршащих шелковых нарядах и с ароматными свечами в руках наперегонки выбежать из комнаты. Оставшись один, он забрался с ногами на низкий диван с подушками, сунул в рот засахаренную сливу на бамбуковой палочке и открыл книгу.

То был не сборник собственных цитат. Не Пушкин, не Тургенев, не Гоголь и даже не Лев Толстой, которого Председатель Дзинтяо почитал величайшим писателем современности, достойным того, чтобы каждый образованный человек прочел его «Войну и мир» в оригинале. Книга, взятая в руки Председателем, называлась «Братья», а написал ее некий Да Чен, китайский эмигрант, сбежавший в Америку. Его роман побывал в списке бестселлеров газеты «Нью-Йорк таймс» и уже был переведен на несколько языков.

Погрузившись в чтение, Председатель потянулся за очередной сливой, нащупал ее, но так и не взял в руку, потому что дошел до эпизода, в котором беременная женщина решила покончить с собой. Несчастная прыгнула с высокой скалы, но, пока она падала вниз, ее новорожденный сын (будущий главный герой, как догадался проницательный Председатель) успел зацепиться пуповиной за ветку чайного дерева и повис там, в надежде на спасение, которое явилось в образе проходящего мимо деревенского врача. К двум годам чудо-младенец уже умел читать рецепты на древнекитайском, к трем годам знал около половины лекарственных трав, а в четыре указал приемному отцу, что тот выписал пациентке не то снадобье.

Головокружительные повороты истории о двух разлученных братьях настолько увлекли Дзинтяо, что он вспомнил о блюде со сладостями лишь после того, как старший брат, благодаря сметке, стал шестнадцатилетним миллионером. Пока Председатель неспешно пережевывал рисовых мишек с вишенками вместо сердечек, туповатый младший брат сидел в колонии для несовершеннолетних. Лучше бы он там и оставался. Потому что, выйдя по воле автора на свободу, этот сопливый недоумок попал в окружение Председателя КНР и принялся поучать его, как правильно управлять великой страной.

Возмущению настоящего, нелитературного Председателя не было предела. Вызвав секретаря, он приказал сжечь мерзкую книгу Да Чена, а также все остальные экземпляры, которые будут обнаружены в Китае.

– И пусть выяснят, на какие языки переведена эта грязная ложь, – крикнул он, топнув ногой.

Секретаря как ветром сдуло. Возвратился он через несколько минут, запыхавшийся и счастливый оттого, что может чем-то угодить своему хозяину.

– Господин, – проблеял он, сутулясь, как больной радикулитом, не способный разогнуть спину, – роман «Братья» опубликован в США, Британии, Германии, Франции и в России. В настоящий момент готовится издание…

– И в России, – повторил Хо Дзинтяо. – Ну, конечно. – Его узкие глаза, похожие на блестящую черную тушь, закапанную под веки, злобно сверкнули. – Русские шавки всегда рады облаять китайского тигра. За это они достойны лишь ненависти и презрения.

– Совершенно верно, господин. – Секретарь склонился ниже.

– А с этим Да Ченом нужно будет разобраться, – стал размышлять Председатель вслух. – Не сейчас, а позже, когда про его глупый роман все позабудут. Дракон мудр, невозмутим, терпелив и способен годами ждать удобного случая.

– Да, господин.

– С чего это Да Чен взял, будто я хожу дома в традиционном китайском халате? Моему гардеробу позавидует любой западный плейбой.

Напряженные позвонки секретаря хрустнули в знак согласия.

– А мое тело? – продолжал Председатель. – Когда это оно было жирным и дряблым? Я до сих пор обыгрываю в пинг-понг всех наших олимпийских чемпионов. И в бальных танцах любого юношу обставлю. Во всей стране не сыщется человека, умеющего танцевать фокстрот лучше меня.

– Да, господин… Совершенно верно, господин… Так оно и есть, господин…

Ошалевший от подобострастия секретарь готов был кланяться хоть до следующего перерождения, но Председателю это надоело, и он, повысив голос, приказал:

– Убирайся. И пусть ко мне пригласят сына. Немедленно. Он ожидает вызова в Соловьином саду.

Да, пришло время поговорить с Хо Хайфоном серьезно. На жену и дочь Председатель положиться не мог, потому что они были женщинами, а кто же доверяет секреты женщинам с их непомерно длинными языками и крошечными птичьими мозгами? Законная супруга Председателя работала заместителем начальника Пекинского строительного комбината и, похоже, не была способна подняться выше. Их тридцатилетняя дочь недавно вышла замуж за одного из богатейших бизнесменов страны и теперь готовилась рожать детей, а о большем даже не мечтала. Оставался Хайфон. Только на него мог положиться Председатель… Действительно мог? Это предстояло выяснить.

В ожидании сына он бегло пролистнул досье, которое и без того знал наизусть. В последнее время Хайфон совсем утратил осторожность. Председатель сделал все, чтобы компания сына превратилась в мирового лидера по производству рентгенотелевизионной аппаратуры для досмотра багажа в аэропортах. Акционерный капитал «Ньютех» составлял 85 миллиардов юаней и продолжал расти, как на дрожжах.

Но тут случилось то самое головокружение от успехов, о котором писал еще товарищ Сталин. Увлекшись продвижением продукции на африканский рынок, Хайфон неосторожно перечислил несколько миллионов долларов двум намибийским чиновникам, от которых зависело заключение контракта. Взяточников арестовали, в Намибии началось следствие в отношении «Ньютех», а журналисты всего мира пришли в возбуждение, пронюхав, что генеральным директором компании является сорокалетний наследник вождя Китайской Народной Республики.

Чтобы не допустить распространения сплетен на родине, пришлось как следует надавить на прессу и телевидение. Не ограничившись этим, Председатель распорядился заблокировать Китайнет от поступления соответствующей информации из всемирной сети. С тех пор все попытки пользователей прочитать новости о скандале в Намибии завершались всплывающим объявлением, гласящим: «Доступ запрещен. Результаты поиска могут содержать материалы, противоречащие действующему законодательству». Кроме того, в Китае перестали работать такие популярные сайты, как «Facebook», «YouTube» и «Twitter», а тех, кто очень уж настойчиво прорывался в Интернет с запросами о «Ньютехе», отслеживали и вызывали для серьезных бесед туда, куда по собственной воле не заходил ни один здравомыслящий гражданин.

Что касается Хо Хайфона, то он, подобно нашкодившему мальчишке, примчался искать защиты у папы и безвылазно сидел в Пекине, боясь сунуть нос за границу. С одной стороны, Председателя это устраивало, но, с другой стороны, его раздражала трусость сына и его способность вечно ввязываться в какие-то авантюры. Настало время лично взяться за перевоспитание Хо Хайфона. Вот почему Председатель продержал его в саду несколько дней, всякий раз отменяя встречу и перенося ее на завтра. Он хотел, чтобы сын хорошенько прочувствовал свою зависимость от всесильного отца. Он хотел поручить ему другое дело. И вообще пришло время задуматься о том, что будет со страной, когда сам Председатель отправится к подземному Желтому Источнику, охраняемому трехглазым Ту-бо, пожирающим зазевавшиеся человеческие души.

Подобные размышления настроили Хо Дзинтяо на мрачный лад, и сына он встретил довольно холодно, с выражением суровой скорби на большом плоском лице. Рожденный миниатюрной копией отца, Хайфон был теперь заметно полнее, подвижнее и чуть ниже ростом, а очки с затемненными стеклами делали его похожим на персонажа фильма про китайскую мафию, но не на главного героя, а на второстепенного, которому вот-вот отрубят палец или бросят на съедение акулам.

Робко проскользнув в комнату, Хо Хайфон отвесил церемонный поклон и остался стоять у порога, ожидая, пока Хо Дзинтяо уделит ему внимание. Было заметно, что за время ожидания он слегка озяб. Декабрь выдался в Пекине теплый, однако Хайфон редко бывал на свежем воздухе, и температура плюс пять градусов по Цельсию была равнозначна для него трескучему морозу.

– Здравствуй, сын, – произнес Дзинтяо после десятисекундной паузы.

– Здравствуй, отец, – откликнулся Хайфон, сделал шаг вперед и тут же вернул ногу обратно, словно обжегшись.

– Проходи, сын, садись. – Дзинтяо указал на диван и, подавая пример, сел сам. – Прошу простить, что не нашел времени принять тебя сразу. Много, очень много дел. Твои африканские похождения дорого нам обошлись.

– Я возмещу убытки, – присаживаясь на краешек дивана, пробормотал Хайфон с таким страдальческим выражением лица, словно опасался ощутить под собой жар раскаленной сковородки.

– Кому?

– Тебе, отец… Э-э, семье.

– Родина понесла убытки, родина! – завопил Председатель, ноздри которого раздулись, как у дракона, приготовившегося выпустить порцию дыма. – Своими необдуманными действиями ты бросил тень на весь китайский народ, мальчишка!

Сорокалетний «мальчишка» поджал ноги, шмыгнул носом и потупился. Ему хотелось провалиться сквозь землю, но это было только начало его мучений. Брезгливо взяв с журнального столика досье на сына, Председатель несколько раз взмахнул им в воздухе и внезапно швырнул через всю комнату, так, что после удара о стенку рассыпались страницы. При своей фотографической памяти Дзинтяо вполне мог обходиться без подсказок, а наигранная ярость понадобилась ему для того, чтобы произвести неизгладимое впечатление на сына.

Он знал, как обращаться с людьми. Своего владыку они должны любить и бояться. Одного обожания мало – оно подобно солнцу, растапливающему волю и мозги. Страх без любви сковывает людей, словно зимняя стужа. То и другое вместе дают наилучший результат.

– Неужели тебе мало тех денег, которые ты уже имеешь? – вскричал Дзинтяо, вставая. – Неужели ты не понимаешь, что все твои миллионы подобны степной пыли на ветру? Ты похож на ребенка, гоняющегося за бабочками вместо того, чтобы владеть миром.

– Миром, – машинально повторил Хайфон, поправляя очки, едва не свалившиеся с него во время отцовской тирады.

– Да, сын мой, тысячу раз да! Только власть над людьми дает настоящее наслаждение. Конечно, богатый человек тоже повелевает другими, однако возможности его ограничены, а положение шатко. Скажи, что стало бы с тобой, если бы не я, твой отец?

– Благодарю, благодарю тебя за все, что ты для меня сделал…

– Ты не ответил на мой вопрос, – перебил Дзинтяо.

– Я… мне… моя…

– Ну что ты блеешь, как овца, отбившаяся от стада!

– Против меня открыли уголовное дело, – пожаловался Хайфон, лицо которого приняло чуть ли не плаксивое выражение. – Они угрожают, что все равно доберутся до меня.

– Вздор, – отмахнулся Дзинтяо. – Пока я у власти, ни один волосок не упадет с твоей головы. – Сделав паузу, он многозначительно добавил: – Без моего ведома.

После такого уточнения облегчение блудного сына оказалось не таким полным, как ему бы того хотелось. Отец немного походил по комнате, заложив руки за спину, посопел раздраженно и заговорил:

– Впрочем, ты можешь уехать в любую страну, если хочешь. Что тебе делать в Китае? Здесь тирания, тоталитарный режим, произвол властей. Ведь именно так ты считаешь, признайся?

– Нет! – ужаснулся Хайфон. – Нет, отец, нет!

– Как же «нет», когда «да»? Ты произнес эти слова во время телефонного разговора с американским партнером. Он, наверное, очень порадовался таким откровениям наследника Председателя… – Не прекращая расхаживать вокруг дивана с понурившимся Хайфоном, Дзинтяо досадливо щелкнул языком. – Но самое возмутительное, что ты посмел сравнить великий Китай с жалкой Северной Кореей. Какая болезнь омрачила твой ум?

– Ты знаешь, отец, что я долго не был дома, – заговорил Хайфон, глядя в пол и тщательно подбирая слова. – И вот, вернувшись, я обнаружил, что немного отвык от наших традиций. После жизни в Европе и Гонконге некоторые обычаи показались мне… показались… – Поискав замену слову «дикими», он кашлянул и произнес: – Странными.

– Какие же? – нахмурился Председатель, остановившись напротив сына и глядя на него сверху вниз.

– По пути из аэропорта, – приступил к рассказу Хайфон, – моя машина остановилась возле базара. На площади у входа собралась толпа. Я послал шофера узнать, в чем дело, и он выяснил, что там избивают мальчика, укравшего дешевый фонарик. Когда народ стал расходиться, я увидел мальчика, лежащего на мостовой в луже крови. Он был мертв. Прибыли полицейские, бросили труп в фургон и уехали, не задав зевакам ни одного вопроса. Они не стали проводить расследование, понимаешь, отец?

– Если тебе не нравятся наши порядки, – ехидно заметил Председатель, – поезжай в Намибию. Уж там-то ты не станешь жаловаться на бездеятельность полиции. – Довольный своей шуткой, он расхохотался, запрокинув голову; затем, внезапно помрачнев, сказал, скрестив руки на груди: – Ты, конечно, знаешь, что не так давно у нас были наказаны тысячи чиновников, обвиненные в воровстве, взяточничестве и коррупции. Многие из них приговорены к расстрелу. Преступление есть преступление, независимо от его размеров. Сегодня мальчик крадет фонарики, а завтра вступит в «Триаду» и станет работать на мафию. Мы не имеем права щадить преступников, иначе они станут плодиться, подобно паразитам. – Пристально глядя на сына, Председатель помолчал, определяя, ясно ли он выразился. – Ты можешь жалеть преступников в глубине души, но не имеешь права высказывать сочувствие вслух, как это было сделано вчера вечером, когда ты находился на вечеринке у английского дипломата.

Хайфон вздрогнул. Сколько он помнил себя, столько вздрагивал, потел, бледнел и заикался под уничтожающим отцовским взглядом. Это было унизительно. Это было мучительно. Хайфон даже не знал, кого сильнее ненавидел в такие минуты – грозного отца или самого себя.

Конечно, ему было известно, что за ним ведется круглосуточная слежка, но он не подозревал, насколько хорошо отец осведомлен о каждом его шаге. Вчерашняя коктейль-пати могла обернуться Хайфону крупными неприятностями. Помнится, зашел разговор о телевизионном сюжете, в котором китайцы передавали северокорейским пограничникам восьмерых корейцев-перебежчиков. Хайфон, стоявший возле оживленно беседующих дам, обронил, что если китайца, убежавшего в другую страну, ожидает каторга, то корейцев, несомненно, расстреляют. Этим он хотел сказать, что у него на родине царят не такие жестокие нравы, как в Северной Корее, но одна из англичанок сурово посмотрела на него и отчеканила:

«Если вы знаете об этом, то почему же вы отправляете несчастных в эту ужасную страну? Сшиваете их вместе проволокой за ребра, сбрасываете, орущих от боли, на землю и волочите эту кровавую вереницу на корейскую сторону… Не кажется ли вам, что это еще более бесчеловечно, чем просто расстреливать перебежчиков?»

К счастью, Хайфон не нашелся с ответом, а просто пожал плечами. Или шпионы успели проинформировать отца и об этом невинном жесте? Может быть, в данном случае молчание будет расценено как согласие?

Хайфон правильно угадал ход мыслей своего отца. Качнувшись с пятки на носок и обратно, тот сказал:

– Тебе следовало объяснить тем напыщенным англичанкам, что Китай не может позволить себе кормить непрошеных гостей. Нас и так слишком много. Зачем же нам еще корейцы?

Оставалось лишь с виноватым видом развести руками, что Хайфон и проделал. Уже довольно давно семье в Китае было запрещено рожать более одного ребенка в городе, и более двоих детей – в сельской местности. Конечно же, снизить с ходу рождаемость не удалось, и китайцы продолжали плодиться стремительно, словно личинки червей в протухающей на солнце конской туше. Незаконнорожденных с рождения зачисляли в изгои, лишая их паспортов и права на труд. За каждого лишнего ребенка семья должна была заплатить непомерный штраф, а то и лишиться крыши над головой. Не удивительно, что чужаков попросту вышвыривали из страны, нимало не заботясь об их дальнейшей судьбе. Здесь, в отцовских апартаментах, это представлялось Хайфону совершенно оправданным и естественным. В присутствии же иностранцев ему бывало неловко, как будто его родители собственноручно пытали и казнили преступников.

– Ты прав, отец, – прошептал Хайфон, – как всегда, прав.

– У меня нет права на ошибку, – просто произнес Председатель, опускаясь на диван рядом. – И у тебя тоже, сын. Я хочу, чтобы с этого дня ты начал новую жизнь. Ты повидал мир, научился многим полезным вещам, приобрел опыт и состояние. Пора подниматься выше.

– Выше? – Хайфону показалось, что он ослышался. – О чем ты говоришь?

– Когда я был маленьким, дед часто рассказывал мне о рыбе Кунь. Слыхал о такой?

– Нет.

– Тогда я тебе расскажу. Рыба Кунь живет в океане и так велика, что никто не знает, сколько она в длину. – Увлекшись, Председатель мечтательно заулыбался. – Один раз в тысячу лет она превращается в такую же огромную птицу по имени Пэн. Поднатужившись, взмывает она ввысь, и ее крылья застилают небосклон, словно грозовая туча. Раскачавшись на волнах, птица летит над океаном, а вода внизу бурлит на три тысячи ли в глубину, и волны вздымаются ввысь на девяносто тысяч ли. – Председатель хлопнул сына по плечу. – Готовься к полету, сын.

– К какому полету? – растерянно заморгал Хайфон. – Куда?

«А он дурак, – отметил про себя Председатель. – Что ж, буду учить его уму-разуму. Потому что, кроме него, некому поручить дело всей моей жизни… Дело всех правителей Китая, начиная с Мао».

– Скоро весь мир будет лежать у наших ног, – заговорил он, откидываясь на спинку дивана. – Пройдет несколько десятилетий, век, два века – это не имеет значения. Рано или поздно народы земли склонятся перед величием Поднебесной. Уже сейчас мы обогнали всех и уступаем только Америке. – Председатель запрокинул голову, сомкнул веки и сложил руки на животе, переплетя пальцы таким образом, чтобы было удобно вертеть и перебирать ими в такт неспешной речи. – Но звездно-полосатый тигр слабеет с каждым годом и уже не в силах давать отпор дракону, наступающему ему на хвост.

«Дракон – это Китай», – пронеслось в мозгу Хайфона, и, воодушевленный этой мыслью, он машинально расправил плечи и вскинул голову выше.

– Мы медленно, но уверенно поглощаем Тайвань, – продолжал размышлять вслух Председатель, – и недавний визит Обамы окончательно подтвердил, что Соединенные Штаты не намерены защищать остров. Это наша очередная победа. А сколько их еще будет, пока мягкотелого Брауна не сменит кто-нибудь вроде Буша и Маккейна! За это время мы должны успеть подчинить себе всю Азию, включая азиатскую часть России.

Заслышав про Россию, Хайфон сглотнул слюну, чтобы смочить пересохшее горло. Он с раннего детства знал о том, что российские просторы по праву принадлежат Китаю, и что однажды китайцы заселят их, раз и навсегда решив проблему перенаселения. Но нечего было и мечтать о том, чтобы добиться этой великой цели за два или за три года. Хайфон настороженно взглянул на отца. Тот ответил ему усмешкой.

– Да, да, ты не ослышался, сын мой, – услышал Хайфон. – Очень скоро половина территории России попадет под наше влияние. Навсегда. Потому что дракон никогда не отдает то, что успел проглотить.

Председатель приобнял сына и вкрадчиво загудел ему в ухо:

– Русские подписали себе смертный приговор. Называется он «Программа сотрудничества между регионами Дальнего Востока и Восточной Сибири Российской Федерации и северо-востока Китайской Народной Республики на 2009 – 2018 годы». – Судя по тому, как легко и без запинки было произнесено название документа, Хо Дзинтяо придавал ему огромное значение. – По условиям договора, Россия отдает нам в аренду практически все свои месторождения полезных ископаемых. – Он хихикнул, как будто его пощекотали, и добавил: – Кроме, пожалуй, якутских алмазов, до которых мы доберемся позже.

– Русские отдают нам свои месторождения газа и нефти? – не поверил своим ушам Хайфон.

– Отдали , – поправил его Председатель. – Уже отдали . Плюс к этому мы получили лес, воду, землю и многое другое. На десять лет. Смотри сюда. – Председатель поднял с пола географический атлас и раскрыл его на нужной странице. – Вся Россия к востоку от Красноярского края наша – Магадан, Сахалин, Камчатка, Чукотка… Считай их нашими колониями. Мы подчиним их экономически, политически и демографически.

– Как это?

– А очень просто. Экономика Сибири и Дальнего Востока станет частью нашей экономики. Политическую верхушку мы просто купим. А наши женщины нарожают столько детей, что те заполнят все русские школы. – Председатель хлопнул сына по плечу с такой силой, что тот непроизвольно поморщился. – Пусть потом попробуют выгнать нас. Даже если в Кремле появится такая власть, которая осмелится что-либо требовать от Китая, ничего, кроме возмущенных фраз и пустых угроз, от них не последует. Желание выгнать нас у них, может, и будет, да только сил не останется. За десять лет Россия будет выпотрошена, как утка. – Председатель снова хлопнул сына по плечу, но руку на этот раз не убрал, а стиснул пальцы, словно коршун, поймавший добычу. – Если же утка вздумает трепыхаться, то мы ее быстро усмирим. Согласно «Программе сотрудничества», Китай все эти годы будет строить дороги, связывающие наши страны. Так вот, сын, по этим дорогам наша армия будет переброшена в Россию почти мгновенно. После этого юридическое оформление принадлежности Восточной Сибири и Дальнего Востока Китаю станет чистой формальностью. Понимаешь?

– Понимаю, – пробормотал Хайфон, перед мысленным взором которого пронеслось видение арестантов, скрепленных стальной проволокой за выпирающие ребра. – Вернее, не понимаю, отец. Как могли русские пойти на столь необдуманный поступок?

– Небо движется по кругу, – задумчиво заговорил Председатель, певуче растягивая слова, – земля покоится на месте, луна и солнце гоняются друг за другом. Какая сила их толкает? Что приводит в движение все в мире? Это решается там, на небесах. – Он воздел руку, указывая пальцем вверх. – А об остальном позаботимся мы с тобой, здесь. – Председатель ласково ущипнул сына за щеку. – Я хочу, чтобы ты возглавил Государственный Комитет по освоению востока России. Как только ты войдешь во вкус, обычный бизнес покажется тебе детской игрой. Передел планеты – гораздо более увлекательное занятие, чем освоение рынков и распределение прибыли. – Он подмигнул. – Поверь мне, уж я-то знаю.

Медленно, очень медленно Хо Хайфон наклонил голову в знак согласия. Сердце его вдруг стало очень горячим и таким большим, что едва помещалось в груди. Его глаза поискали географический атлас, отложенный отцом. Россия на карте напоминала очертаниями орла, несущего в когтях воробья, а этого жалкого воробья изображал Китай, настолько мал он был в сравнении с огромным соседом.

«Несправедливо, – мстительно подумал Хо Хайфон. – Русских около полутора сотен миллионов, а китайцев в девять раз больше. Почему мы должны жить в тесноте, а они – радоваться просторам? Пришло время поменяться ролями. Мне выпала великая честь!»

– Я верю тебе, отец, – заговорил Хо Хайфон, тщательно взвешивая слова. – Спасибо тебе и за твое доверие. Я оправдаю его. Отныне вся моя жизнь будет посвящена той великой задаче, которую ты поставил передо мной.

– Партия, – поправил его Председатель Дзинтяо с присущей ему скромностью. – Коммунистическая партия поставила перед тобой задачу. Выполни ее, и твое имя навсегда сохранится в народной памяти. Предки смотрят на тебя, сын. Они ждут и надеются.

– Я не подведу, отец.

Хайфон хотел встать, но был остановлен отцовской рукой, дернувшей его за полу пиджака.

– Не торопись, – сказал Председатель. – Нам нужно многое обсудить с тобой, прежде чем небо окрасится в розовый цвет зари. Начинается самое интересное. Можно только благодарить Всевышнего за то, что он даровал нам возможность жить в эпоху великих перемен.

С этими словами Председатель усмехнулся, поднял атлас, выдрал оттуда страницу с картой России и принялся методично рвать ее на мелкие кусочки. У него и наблюдающего за ним Хайфона глаза блестели так, словно оба подхватили лихорадку. На самом деле они были абсолютно здоровы. Болен был тот, кто выступил инициатором злополучной «Программы сотрудничества» между Российской Федерацией и Китайской Народной Республикой на 2009 – 2018 годы. Серьезно болен.