Тема 6. УЧИТЕЛЬНЫЕ КНИГИ.

Так было принято называть сравнительно небольшую, но глубокомысленную по содержанию группу книг ВЗ: учительные, т. е. поучительные книги. К ним относят книги Иова, Экклесиаста, Притч Соломоновых, Песни Песней, Псалтири и др. Оригинальное название этих книг несколько иное — «книги мудрых Израиля», «хокмические» книги («хокма» по-евр. мудрость). Они написаны во второй половине дохристианской истории Израиля и обращены к зрелому духовному сознанию благочестивого иудея, не столько нуждающегося в прививании первейших заповедей, сколько пытающегося осмыслить всю совокупность сложных взаимоотношений между Богом, человеком и вселенной. Авторы давно уже впитали в себя аксиомы синайского десятисловия, и думают о другом: что дальше? Сказано: «уклонись от зла и сотвори благо».(?) Закон учил первому. Но нельзя регламентировать «сотворение блага» — здесь нужны мудрое наставление, доверие к старшему, взаимное терпение. Книги эти, исполненные Богооткровенной мудрости, весьма популярны и среди далеких от веры людей, но вырванные из общего замысла Библии, они часто истолковываются совершенно неверно. И тогда Иов оказывается проповедью атеизма, Экклесиаст — манифестом скептицизма, а Песнь Песней — эротикой, по недосмотру цензуры попавшими в канон Писания. Однако почти каждая из «книг мудрых» имеет свой секрет, который мы попытаемся раскрыть.

6.1 Экклезиаст.

Изучение учительных книг начнем с самой известной из них — книги Экклезиаста. Это слово переводится с греческого как проповедник, учитель в «экклесии» — собрании верующих (синонимы — «синагога», «церковь»). Как заявлено в начале книги, сей проповедник — «сын Давида и царь в Иерусалиме», т. е. Соломон. Автор этой книги III в. до Р. Х. в соответствии с древним принципом авторства возвещает истины от имени царя Соломона и делает это не случайно, ибо в свое время Соломон прославился как мудрейший царь и в памяти потомков остался эталоном мудрости. Историческая хроника Израиля приводит замечательную молитву Соломона при начале его царствования: «Явился Господь Соломону во сне ночью, и сказал Бог: проси, что дать тебе. И сказал Соломон: Ты сделал рабу Твоему Давиду, отцу моему, великую милость; и за то, что он ходил … с искренним сердцем пред Тобою, Ты сохранил ему эту великую милость, и даровал ему сына, который сидел бы на престоле его … но я отрок малый, и не знаю ни моего выхода, ни входа. И раб Твой — среди народа Твоего (многочисленного), который избрал Ты … Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что зло … И сказал ему Бог: за то, что ты просил этого и не просил себе богатства, ни просил себе души врагов твоих, но просил себе разума, чтоб уметь судить, … вот, Я даю тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было прежде … и после … не восстанет подобный тебе. И то, чего ты не просил, Я даю тебе, и богатство, и славу … продолжу дни твои» (3 Цар. 3, 5-14).

Писание и Предание ВЗ сохранило множество свидетельств мудрых решений и поступков Соломона, и в той же 3 Цар. 3 приводится знаменитый рассказ о том, как Соломон повелел рассудить двух женщин, у одной из которых умер новорожденный младенец, и она тайно поменяла его на ребенка другой. Соломон повелел разрубить живого младенца пополам, и тогда одна женщина сказала: «пусть не будет ни мне, ни тебе», а другая — «отдайте ей, лишь бы он жил», и Соломон рассудил, что последняя и есть настоящая мать. Соломон во многих случаях показал себя мудрым правителем, и не стоит удивляться тому, что не только Экклезиаст, но и Притчи, и Премудрость Соломона, и Песнь Песней написаны от его имени — они созданы в духе мудрости Соломона, которая не есть его природное качество, а дар Божий, полученный в результате таинственной Встречи …

В книге Экклезиаста мы находим множество высказываний, ставших крылатыми, но лейтмотивом книги звучит знаменитое «всё суета сует и нет ничего нового под солнцем»: «Что пользы человеку от всех трудов его … Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки … Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь … Что было, то и будет: и что делалось, то и будет делаться … Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, это новое»; Но это было уже в веках … Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после … Всему своё время … время рождаться, и время умирать; … время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру…» (1, 3-11; 3, 1-8). Итак, автор справедливо усматривает в явлениях природы и истории круговорот, который вполне привычен любому творению, но неприемлем для человека, который это постоянное чередование фаз умирания и оживления, разрушения и созидания соотносит с внутренней потребностью осмысления своей жизни и выносит всему этому печальный приговор: всё суета, всё зря. С самых первых стихов ставя перед нами философскую проблему смысла жизни как качественно иной, последней цели, Экклезиаст показывает, что взятая сама по себе наша земная жизнь в итоге оказывается бессмысленной. «Первая добродетель, и даже все добродетели, — скажет много столетий спустя свт. Иоанн Златоуст, — состоят в том, чтобы быть странником и пришельцем в этом мире и не иметь ничего общего со здешними вещами, но быть в таком отношении к ним, как к чуждым для нас».

Далее, автор усиливает впечатление о суетности и бессмысленности нашей жизни рассуждением о смерти. Кто, собственно, может доказать, что человек бессмертен? Ведь люди «сами по себе животные … участь сынов человеческих и участь животных — … одна; как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом … всё произошло из праха и всё возвратится в прах. Кто знает: дух сынов человеческих восходит ли вверх?» (3, 18-21). И в связи с разговором о смерти, которая равняет всех: человека и скота, царя и нищего, мудрого и глупого (см. 2, 12-17), праведного и нечестивого (9, 1-6), Экклезиаст переходит к другой проблеме — несправедливости жизни. Если жизнь прекращается смертью, то сомнительным оказывается в итоге любое стремление человека, а плодами его доброй и созидательной деятельности в лучшем случае воспользуются другие (чужие) люди или никто не воспользуется. И потому суетен труд, мучительны постоянные заботы о насущном хлебе, суетны богатство и честолюбие, суетно познание мира, напрасны победы, случайны удачи; безрадостны даже наслаждения (см 2, 1-11, 18-23; 4, 8; 6, 1-12; 9, 11-12).

Но несправедливость не только в смертности жизни и в господстве случая. Ею проникнуты взаимоотношения между людьми, которые не противостоят ей, а словно соглашаясь с общим порядком вещей, унижают и уничтожают друг друга: «И обратился я, и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их — сила … И ублажил я мертвых … более живых, а блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, которые делаются под солнцем … всякий труд и всякий успех в делах производят взаимную между людьми зависть…» (4, 1-4).

Как же тогда жить мудрому человеку, видя всю суетность, бессмысленность и несправедливость жизни. Автор всё-таки не отвергает эту жизнь и дает некоторые советы, способные утешить. Во-первых, нужно постараться принять эту земную жизнь как Божий дар, трудиться, есть и пить, т. е. смириться — а куда денешься? (2, 24-26). Во-вторых, зная, что всё земное потом отнимется, стараться сохранять во всём меру, не тратя все силы души на достижение суетных целей (7, 15-18). А в-третьих, постараться понять, что всё-таки быть мудрым лучше, чем быть глупцом, и творить добро лучше, чем злодействовать, ибо мудрость от глупости и добро от зла отличаются так как свет от тьмы (2, 13), а человеку приятнее и свойственнее жить в свете, нежели во тьме. И еще человеку следует избегать одиночества, ибо в общении, дружбе, браке человек забывает о своей печальной участи (4, 9-12)…

Что это за рассуждения? Выводы Экклезиаста совсем не похожи на вероисповедание Соломона, они совершенно далеки от веры Авраама, Исаака и Иакова. И уж совершенно загадочно в связи со всем вышесказанным звучат последние стихи книги: «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом всё для человека. Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и всё тайное, хорошо оно, или худо» (12, 13-14). Разве это высказывание есть итог всему, «сущность всего»? Напротив, оно звучит даже не как противоречие, а как новое откровение, подробно не разъясненное!

Но Экклезиаст не зря назван мудрым. Ведь он, совершенно верно подмечая явления природной и общественной жизни, в своих первых выводах и наставлениях говорит не как библейский праведник, а как эллинский философ, скептик и стоик одновременно. Эллинская мудрость достигла больших высот, но не ведая Откровения, она упиралась в проблемы смерти, бессмысленности, случайности и несправедливости. Эта мудрость во многом и посейчас составляет мировоззрение светского мира, и потому с таким удовольствием цитируется Экклезиаст. Но ведь автор сознательно приводит мыслящего человека в тупик. Иногда кажется, что лучше творить добро, но в итоге — зачем? Человеку нужно и свойственно трудиться, но ведь по сути — это бессмысленный «бег по кругу». Человек стремится к богатству, славе, счастью, но даже если не погибнет на полпути, никогда не удовлетворится достигнутой целью. Жизнь несправедлива, но кто сказал, что она должна быть справедливой и почему вообще человек упорно жаждет справедливости? Человек страдает от смертности, но почему вообще возникает разговор о бессмертии? И когда честный мыслитель упирается в скорлупу безвыходности, Экклезиаст вдруг открывает ему: все сомнения и вся суета преодолеваются в ином, религиозном измерении, в «небе». Там Бог Живой, Он Судит доброе и злое, Он откроет смысл всего, сделает явным тайное, а пока нужно научиться исполнять Его заповеди и жить, «боясь» Бога.

Страх Божий, о котором говорит Экклезиаст, является в библейском Откровении важнейшим понятием. Страх человека перед дикой природой и могуществом стихии, страх перед огромностью вселенной, страх перед бездонностью духовного мира явился следствием грехопадения. Мы помним, как Адам сказал Богу, что услышал Его голос в раю и убоялся, ибо присутствие Божие перестало быть для человека высшей радостью. В древнейших религиях описывается ужас человека-букашки перед страшным Верховным Существом. Но такие праведники, как Авраам, Моисей, Давид, пророки Исайя и Иеремия научили иудеев другому — страх Божий есть удивительное сочетание двух ощущений: недостоинства малого перед Великим, твари перед Творцом и в то же время восторг от Его присутствия, дерзновенное желание быть с Ним. В другой интонации страх Божий есть непрестанное памятование о Боге. Этот страх также определяется красивыми русскими словами «трепет», «благоговение».

Мудрый автор книги Экклезиаст показывает путь спасения, восхождения к Богу как преодоление пессимизма эллинской (мирской) философии воспитанием в себе непрестанного памятования о Боге и Его благой и промыслительной воле.

6.2. Песнь Песней Соломона.

Книга Песнь Песней Соломона, состоящая из 8-ми небольших глав, построена как музыкальная пьеса, в которой участвуют жених, невеста и хор друзей, и представляет собой древнюю венчальную песню, схожую с теми, которые до сих пор существуют у всех народов. В основе ее лежит реальная история страстной любви царя Соломона (вообще весьма любвеобильного и из-за этого в итоге духовно пострадавшего) к эфиопской наложнице, юной Суламите, одной из многих в гареме славного царя. В книге они становятся только образами влюбленных друг в друга и поочередно воспевающих любовь жениха и невесты:

«Невеста: Да лобзает он меня лобзанием уст своих!

Ибо ласки твои лучше вина.

От благовония мастей твоих

Имя твое — как разлитое миро …

Влеки меня, мы побежим за тобою –

Царь ввел меня в чертоги свои –

Будем восхищаться … тобою,

Превозносить ласки твои больше, нежели вино …

Что яблоня между лесными деревьями,

То возлюбленный мой между юношами.

В тени ее люблю я сидеть,

И плоды ее сладки для гортани моей.

Он ввел меня в дом пира,

И знамя его надо мною — любовь.

Подкрепите меня вином,

Освежите меня яблоками,

Ибо я изнемогаю от любви …

Жених: О, ты прекрасна, возлюбленная моя,

Ты прекрасна!

Глаза твои голубиные

Под кудрями твоими;

Волосы твои — как стадо коз,

Сходящих с горы Галаадской …

Как лента алая губы твои,

И уста твои любезны;

Как половинки гранатового яблока — ланиты твои …

Два сосца твои –

Как двойни молодой серны,

Пасущиеся между лилиями …

Вся ты прекрасна, возлюбленная моя,

И пятна нет на тебе!

Пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста …

Одним взглядом очей твоих …

О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста!.

Округление бедр твоих как ожерелье,

Дело рук искусного художника;

Живот твой — круглая чаша,

В которой не истощается ароматное вино;

Чрево твое — ворох пшеницы,

Обставленный лилиями …

Этот стан твой похож на пальму,

И груди твои на виноградные кисти.

Подумал я: влез бы я на пальму,

Ухватился бы за ветви ее;

И груди твои были бы вместо кистей винограда …

Невеста: Возлюбленный мой бел и румян,

Лучше десяти тысяч других.

Голова его — чистое золото;

Кудри его волнистые,

Черные, как ворон …

Щеки его — цветник ароматный …

Губы его — лилии,

Источают текучую текучую мирру;

Руки его — золотые кругляки,

Усаженные топазами;

Живот его — как изваяние из слоновой кости,

Обложенное сапфирами …

Уста его — сладость,

И весь он — любезность…»

(1, 2-4; 2, 3-5; 4, 1-5, 7, 9, 10; 5, 10-16; 7, 2, 3, 8, 9)


Воспеванию взаимного обладания вторит хор, то продолжающий поэтические сравнения, то вопрошающий жениха и невесту друг о друге. Автор абстрагируется от реальных Соломона и Суламиты и воспевает красоту, чистоту и силу чувственной земной любви. В конце книги невеста говорит:

«Положи меня, как печать, на сердце твое,

Как перстень, на руку твою:

Ибо крепка, как смерть, любовь,

Люта, как преисподняя, ревность …

Большие воды не могут потушить любви

И реки не зальют ее.

Если бы кто давал

Всё богатство дома своего за любовь,

То он был бы отвергнут с презреньем».

(8, 6, 7)


Итак, «крепка, как смерть, любовь». Эта фраза означает не только то, что мысль о смерти и чувство любви — важнейшие для человека. «Крепость» смерти есть начало разговора о смысле жизни; тема смерти неизбежно перекликается с размышлением и переживанием о Боге. Мысль о смерти возводит к Богу. Но, оказывается, и любовь возводит к Нему. Во-первых, потому, что юношеская любовь, неиспорченный эрос — это поистине Божий дар; и влюбленные, идеализируя друг друга и не желая думать о возможном будущем разочаровании, именно так это и воспринимают. А во-вторых, она есть земное преломление иной любви, любви Бога к своему творению. Разговор о любви, казалось бы, относится скорее к НЗ, но уже в рассматриваемой книге мы встречаем свидетельство откровения Божией любви. Может быть, не случайно название книги имеет ту же конструкцию, что и вся Книга Книг (Библия) — «Песнь Песней»? Чтобы понять это, обратим внимание на некоторые черты описания жениха и невесты, которые странно было бы отнести к поэтической лирике, даже столь древней:

Ж: «Кобылице моей в колеснице фараоновой

Я уподобил тебя, возлюбленная моя».

(1, 9)

Хор (про невесту): «Кто эта, восходящая от пустыни

Как бы столбы дыма,

Окуриваемая миррою и фимиамом?…» (3, 6)

Ж: «Зубы твои, как стадо выстриженных овец,

Выходящих из купальни,

Из которых у каждой пара ягнят,

И бесплодной нет между ними …

Шея твоя — как столп Давидов,

Сооруженный для оружий,

Тысяча щитов висит на нем …

Глаза твои — озерки Есевонские,

Что у ворот Батраббима;

Нос твой — башня Ливанская,

Обращенная к Дамаску;

Голова твоя на тебе, как Кармил…»)

(4, 2, 4; 7, 5, 6)


О ком идет речь: о едва достигшей совершеннолетия девушке или о мощной крепости? При внимательном рассмотрении текста в образе невесты начинают проглядывать совсем иные черты — черты Иерусалима, черты Израиля, возлюбленного Богом. А вслед за тем в образе юного царя, величие которого подобно Ливанским кедрам (5, 15) и которого ищет по улицам и площадям душа невесты (3, 2), угадывается Сам Ягвэ — Творец и Промыслитель избранного народа, являющийся в «хоре» — сонме ликующих ангелов.

Может показаться странным, что отношения между Богом и народом Израиля автор представляет в виде любовного обладания Жениха и Невесты. Но на самом деле это особый, принятый в Писании прием, встречающийся у пророков и перешедший в НЗ. Происхождение его весьма интересно. В древних религиях брачно-сексуальная символика занимала большое место, и часто процессы творения мира и появления его сущностей и стихий описывались в виде «брака богов», от которого рождались новые боги и энергии. У Бога-Отца обязательно имелась Божественная Супруга-Мать, у них рождались дети, и в мифологическом сознании древних возникали сложнейшие теогонические схемы, которые в новое время были унаследованы разного рода теософами. Словно полемизируя с древними выдумками, Библия говорит — Бог один, нет никаких богов рядом с Ним, а если говорить о браке, то этим браком, союзом является Завет, заключенный с Израилем со времен Авраама и подтвержденный на горе Синай при Моисее. По мере постепенного узнавания тайны Божественной любви Ягвэ представляется Женихом, взявшим в жены чистую (в идеале, в замысле, но не в реальной истории) «невесту» — Израиль. Бог не просто любящий Супруг, он — «Ревнитель», т. е. ревнует к Израилю, который часто оказывается Ему неверен. Подробно об этом скажут пророки Осия и Иеремия, а в НЗ Господь Иисус будет называть Себя Женихом, апостолов — друзьями Жениха или сынами чертога брачного, наши души — девами, готовыми к браку, Царство Божие — брачным пиром; св. ап. Павел назовет невестой Христову Церковь, а Апокалипсис св. Иоанна величественно завершит этот ряд образов. Но тема любви Бога и человека всегда будет присутствовать в жизни святых:

«Прииди, Свет истинный; прииди, Жизнь вечная; прииди, сокровенная тайна; прииди, сокровище безымянное; прииди, вещь неизреченная; прииди, Лицо непостижимое; прииди, непрестанное радование! Прииди, Свет невечерний; прииди, всех хотящих спастися истинная надежда. Прииди, мертвых воскресение; прииди, могучий, все всегда делающий, преобразующий и изменяющий одним хотением; прииди, невидимый, совершенно неприкосновенный и неосязаемый. Прииди, всегда пребывающий неподнижным и ежечасно весь передвигающийся и приходящий к нам, во аде лежащим,– Ты, превыше всех небес прерывающий. Прииди, имя превожделенное и постоянно провозглашаемое, о котором никто не может сказать, что оно, и никто не может узнать, каков Ты и какого рода, так как это нам совершенно невозможно. Прииди, «венок неувядающий. Прииди, Ты, Которого возлюбила и любит несчастная моя душа. Прииди, Единый, ко мне единому. Прииди, отделивший меня от всех и соделавший на земле одиноким. Прииди, Сам соделавшийся желанием во мне и возжелавший, чтобы я желал Тебя, совершенно неприступного. Прииди, дыхание и жизнь моя. Прииди, утешение смиренной души моей» (св. Симеон Новый Богослов).

В свое время иудейские авторитеты сомневались насчет включения Песни Песней в канон ВЗ-ных книг, но всё-таки книга была признана канонической из-за глубины содержащейся в ней идеи. Здесь показано восхождение к Богу путем узнавания за границами земной, данной свыше, брачной любви, существования любви иной, Божественной, путем преображения чувственного эроса в духовную любовь. И потому, в частности, эту книгу некоторые Отцы Церкви рекомендовали читать именно совершенным монахам.

В конце книги мы находим своеобразное пророчество, косвенно подтверждающее вышесказанное:

«Есть у нас сестра,– говорит невеста, — которая еще мала, и сосцов нет у нее; что будем делать (с ней), когда будут свататься за нее?» (8, 8) — так сказано о будущем «браке», Завете Бога с язычниками, которые пока не доросли («нет сосцов»); и мы по ассоциации не можем не вспомнить слова Спасителя: «Есть у меня и другие овцы, которые не сего двора; и тех надлежит Мне привести … и будет одно стадо и один Пастырь». (Ин. 10, 16).

6.3. Притчи Соломоновы.

Книга Притчей Соломоновых состоит из множества кратких афоризмов, выполненных в виде наставлений и советов мудрого родителя юноше, вступающему во взрослую жизнь. «Уклонись от зла и сотвори благо» — вот главная тема этих притчей, и эту же заповедь автор высказывает по-другому: «не совершай глупостей, но ходи путем мудрых». Автор Притчей не вдается глубоко в проблемы первородной испорченности человека, и для него быть мудрым и быть праведным — одно и то же. Если человек грешит, значит, он глупец. И в самом деле, умный человек, внимательно рассмотрев пути праведника и злодея, вряд ли стал бы грешить. Здесь мы видим оптимистичную апелляцию к тому, что в мире принято называть здравым смыслом (1, 1-6). Послушаем эти древние, но в большинстве своем ничуть не потерявшие актуальность «наставления отца» и «заветы матери»:

«Сын мой! если будут склонять тебя грешники …

если будут говорить: «иди с нами, сделаем засаду

для убийства,

подстережем непорочного без вины,

живых проглотим их, как преисподняя …

наберем всякого драгоценного имущества,

наполним дома наши добычею –

не ходи в путь с ними,

удержи ногу твою от стези их …

напрасно расставляется сеть …

таковы пути всякого, кто алчет чужого добра

оно отнимает жизнь у завладевшего им

(1, 11-19)


Не отказывай в благодеянии нуждающемуся,

когда рука твоя в силах сделать его.

Не говори другу твоему: «пойди и приди опять,

и завтра я дам», когда ты имеешь при себе.

(Ибо ты не знаешь, что родит грядущий день.) …

Не ссорься с человеком без причины,

когда он не сделал зла тебе.

(3, 27-30)


Не вступай на стезю нечестивых,

и не ходи по пути злых …

потому что они не заснут, если не сделают зла;

пропадает сон у них, если они не доведут

кого до падения;

ибо они едят хлеб беззакония

и пьют вино хищения (!)

Стезя праведных — как светило лучезарное,

которое более и более светлеет до полного дня;

Путь же беззаконных — как тьма;

они не знают, обо что споткнутся. (4, 14-19)

Если ты поручился за ближнего твоего …

ты … пойман словами уст твоих…»

(6, 1-2)

(в самом деле, как часто поручительство и немудрая доверчивость становятся причиной тяжких трагедий)


«Пойди к муравью, ленивец,

посмотри на действия его, и будь мудрым.

Нет у него ни начальника,

ни приставника …

но он заготовляет летом хлеб свой,

собирает во время жатвы пищу свою.

(Или пойди к пчеле, и познай,

как она трудолюбива, какую … работу она производит,

ее труды употребляют во здравие

и цари и простолюдины …

хотя силою она слаба, но мудростью почтена.)

Доколе ленивец, будешь спать? …

Немного поспишь, немного подремлешь …

и придет, как прохожий, бедность твоя».

(6, 6-11)


Муравей и пчела часто вспоминаются в религиозной литературе как яркие примеры премудрого Божественного устроения всей твари. В связи с последней строкой цитаты необходимо напомнить, что в ВЗ иудаизме, во многом ориентированном на земную жизнь, богатство считается свидетельством благословения Божия и результатом трудолюбия, и в отношении богатства и бедности в книге Притчей мы находим замечательное высказывание:

«Двух вещей я прошу у Тебя,

не откажи мне, прежде нежели я умру:

суету и ложь удали от меня,

нищеты и богатства не давай мне,

питай меня насущным хлебом,

дабы, пресытившись, я не отрекся Тебя

и не сказал: «кто Господь?»,

и чтобы, обеднев, не стал красть

и употреблять имя Бога моего всуе».

(30, 7-9)


Притчи проникнуты упованием на неотвратимое наказание любого нераскаянного грешника и посюстороннее блаженство мудрого праведника.

«Человек лукавый, человек нечестивый

ходит со лживыми устами,

мигает глазами своими, говорит ногами своими…»

(как верно подмечено: лгун нервничает, его и походка выдает!)


«…коварство в сердце его; он умышляет зло … сеет раздоры.

Зато внезапно придет погибель его,

Вдруг будет разбит — без исцеления».

(6, 12-15)

(тут на ум сразу приходит немалое число исторических примеров)


«Вот шесть, что ненавидит Господь …

глаза гордые, язык лживый

и руки, проливающие кровь невинную,

сердце, кующее злые замыслы,

ноги, быстро бегущие к злодейству,

лжесвидетель, наговаривающий ложь

и сеющий раздор между братьями».

(6, 16-19).


Таким методом перечисления автор пользуется довольно часто:

«От трех трясется земля,

четырех она не может носить:

раба, когда он делается царем;

глупого, когда он досыта ест хлеб,

позорную женщину, когда она выходит замуж,

и служанку, когда она занимает место госпожи своей».

(30, 21-23)


Отметим попутно, что направляя не только дела, но и слова, желания и мысли юного слушателя, автор Притч свидетельствуют о ВЗ-ной аскетике:

«Не допустит Господь терпеть голод душе праведного,

стяжание же нечестивых исторгнет …

Ненависть возбуждает раздоры,

но любовь покрывает все грехи …

При многословии не миновать греха,

а сдерживающий уста свои — разумен.

Благословение Господне — оно обогащает

и печали с собой не приносит.(10, 3, 12, 19, 22)

Благотворительная душа будет насыщена,

и кто напаяет других, тот и сам напоен будет».

(10, 3, 12, 1119, 22; 11, 25).


Ведь никаким законом не научишься правильной оценке собственного поведения:

«Не учащай входить в дом друга своего,

чтобы он … не возненавидел тебя»

(25, 17)


Не сможет апеллировать к Закону пострадавший от зависти и лицемерия, но Мудрый предупреждает:

«Не вкушай пищи у человека завистливого,

и не прельщайся лакомыми яствами его …

Кусок, который ты съел, изблюешь,

и добрые слова твои ты потратишь напрасно»

(23, 6, 8)


Необходимо отметить, что большинство поучений строятся на метком противопоставлении, которое само по себе обусловлено свободным нравственным выбором человека; реже они строятся на сравнении или усилении смысла:

«Лучше смиряться духом с кроткими,

нежели разделять добычу с гордыми.

В полу бросается жребий,

но всё решение его — от Господа.

Лучше встретить человеку медведицу, лишенную детей,

нежели глупца с его глупостью.

Лучше блюдо зелени, и при нем мир,

нежели откормленный бык, и при нем раздор.

Что золотое кольцо в носу у свиньи,

то женщина красивая — и безрассудная.

Не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя,

обличай мудрого, и он возлюбит тебя.

На разумного сильнее действует выговор,

чем на глупого сто ударов.

Не отвечай глупому по глупости его,

чтобы и тебе не сделаться подобным ему;

но отвечай глупому по глупости его,

чтобы он не стал мудрецом в глазах своих».

(16, 11, 33; 17, 12; 11, 22; 9, 8; 17, 10; 26, 4, 5)


В вопросе отношения к обидчику и врагу автор Притчей, написанных в V в. до Р. Х., также идет дальше Моисеева Закона, который дозволял ненавидеть врага и воздавать ему за зло, и даже полемизирует с известным правилом нравственности:

«Не говори: как он поступил со мною,

так и я поступлю с ним, воздам человеку по делам его …

Милость и истина да не оставляют тебя …

напиши их на скрижали сердца своего..

Не говори: «я отплачу за зло»;

предоставь Господу, и Он сохранит тебя.

Всё сделал Господь ради Себя,

и даже нечестивого блюдет на день бедствия

(последнюю фразу можно понимать двояко: как орудие Божие, посланное для вразумления других, или «хранит до последней надежды на раскаяние»)


Если голоден враг твой, накорми его хлебом;

и если он жаждет, напой его водою …

делая сие, ты собираешь горящие угли на голову его,

и Господь воздаст тебе

(«горящие угли» — если он продолжает враждовать; в целом эта мысль перекликается с понятием о священном характере домашнего крова, символа Божьего покрова)


Не радуйся, когда упадет враг твой …

Иначе увидит Господь …

и Он Отвратит от него гнев Свой».

(24, 9; 3, 4; 20, 22; 16, 4; 25, 21-22; 24, 17-18).


В отличие от Экклезиаста автор Притчей сразу поясняет, что все пути человека проходят пред Господом, и сама мудрость есть не просто сумма житейского навыка:

«Начало мудрости — страх Господень …

благоговение к Богу — начало разумения».

(1, 7)


И потому высшая человеческая мудрость (премудрость) есть совокупность интеллекта, жизненного опыта и обязательно памятования о Боге, страха Господня; короче: премудрость=опыт ума + вера в Ягвэ. Этой второй составляющей как раз и не хватает «мудрым века сего». Особое место в книге занимает тема отношения к женщине. Прежде всего, автор многократно предостерегает юношу от увлечения чужой женой или блудницей, ибо путь прелюбодеев и блудников превратен и бесславен:

«Не пожелай красоты (негодной женщины) в сердце твоем,

да не уловлен будешь очами твоими,

и да не увлечет она тебя ресницами своими,

потому что из-за жены блудной обнищевают до куска хлеба …

Может ли кто ходить по горящим угольям,

чтобы не обжечь ног своих?

То же бывает и с тем, кто входит

к жене ближнего своего …

Не спускают вору, если он крадет, когда … голоден

будучи пойман, заплатит всемеро …

Кто … прелюбодействует с женщиною, у того нет ума …

Множеством ласковых слов … увлекла (блудница юношу) …

Тотчас он пошел за ней,

как вол идет на убой, и как пес на цепь…»

(6 и 7 гл)


Прелюбодеяние нечестно, глупо, кощунственно (из-за святости брака), в нем сомнительное минутное наслаждение сменяется горьким разочарованием и несвободой; гораздо мудрее познать радость и утешение в собственном браке, о чем говорится образно и даже с юмором:

«Пей воду из твоего водоема

и текущую из твоего колодезя.

Пусть не разливаются источники твои по улице,

потоки вод — по площадям;

Пусть они будут принадлежать тебе одному,

а не чужим с тобою.

Источник твой да будет благословен,

и утешайся женою юности твоей,

любезною ланью и прекрасною серною;

груди ее да упоявают тебя во всякое время;

любовью ее услаждайся постоянно.

И для чего тебе, сын мой, увлекаться постороннею

и обнимать груди чужой?

Ибо пред очами Господа пути человека,

и Он измеряет все стези его».

(5, 15-21).


Конечно, жёны бывают разные, и автор неустанно порицает жену сварливую, а добродетельную восхваляет:

«…цена ее выше жемчугов.

Уверено в ней сердце мужа ее,

и он не останется без прибытка.

Она воздает ему добром …

во все дни жизни своей.

Добывает шерсть и лен,

и с охотою работает своими руками.

Она, как купеческие корабли,

издалека добывает хлеб свой.

Она встает еще ночью

и раздает хлеб в доме своем …

Задумает она о поле, и приобретает его;

от плодов рук своих насаждает виноградник.

Препоясывает силою чресла свои,

и укрепляет мышцы свои.

… руку свою подает нуждающемуся …

Она делает себе ковры,

виссон и пурпур — одежда ее.

… Уста свои открывает с мудростью …

и не ест хлеба праздности.

Встают дети — и ублажают ее,

Муж — и хвалит ее:

«Много было жен добродетельных,

но ты превзошла всех их…»

да прославят ее у ворот дела ее!»

(31, 10-31)


Как и в Песни песней, автор прибегает здесь к знакомому нам приему, и мы не можем отделаться от ощущения, что за описанием еврейской женщины встает чей-то величественный женский образ, но на этот раз это не «дщерь Сиона», не Израиль. Это Премудрость Божия, которая в середине книги перестает описываться как необходимое человеку качество благочестия, а неожиданно персонифицируется:

«Не премудрость ли взывает? …

Она становится на возвышенных местах,

при дороге, на распутиях;

она взывает у ворот при входе в город:

научитесь, неразумные благоразумию …

У меня совет и правда,

я разум, у меня сила …

Мною цари царствуют

… и вельможи и все судьи земли.

Любящих меня я люблю,

и ищущие меня найдут меня …

плоды мои лучше золота … самого чистого

… Итак, дети, послушайте меня,

и блаженны те, которые хранят пути мои!

… кто нашел меня, тот нашел жизнь»

(8, 1-20, 32, 35).


Так вот кто давал мудрые советы юноше! Это не отец и не мать, это сама Премудрость говорит, та сила, та энергия Божия, которой Он творит и держит мир:

«Господь имел меня началом пути Своего,

прежде созданий Своих, искони;

от века я помазана,

от начала, прежде бытия земли.

Я родилась, когда еще не существовали бездны,

когда … Он не сотворил еще …

начальных пылинок вселенной.

Когда Он уготовлял небеса, я была там …

когда давал морю устав …

я была при Нем художницею,

и была радостью всякий день,

веселясь пред лицем Его …

и радость моя была с сынами человеческими…»

(8, 22-31).


Не потому ли, создав человека, Бог увидел, что «хорошо весьма»? Не потому ли счастлив человек в раю? Он был приобщен к Премудрости Ягвэ, к Божественной Софии. В 9-ой гл. Притчей премудрость приоткрывает о Себе еще одну тайну:

«Премудрость построила себе дом,

вытесала семь столпов его,

заколола жертву, растворила вино свое

и приготовила у себя трапезу;

послала слуг своих провозгласить … :

«идите, ешьте хлеб мой,

и пейте вино, мною растворенное;

и ходите путем разума…»

(9, 1-6).


В этом фрагменте, пересекающемся и с евангельской притчей о званых на царский пир, и с формулой евхаристического завета («приимите, ядите … пийте от нея вси») мы уже имеем дело с явным Откровением о Христе и Его Церкви, стоящей на «семи столпах» — семи таинствах. Премудрость — Хокма — София оказывается не просто свойством Ягвэ, в НЗ-ной перспективе — это вторая Ипостась Троицы. Того, Кто будет назван в Евангелии Сыном и Словом, Того, Кем всё сотворено, автор Притчей пророчески называет Премудростью. (И потому можно сказать, что Иисус — это воплощенная София, Премудрость Ягвэ. На древних иконах мы и встречаем изображения царственного Христа с надписанием Господь Иисус Христос София.)

Идея автора оказывается очень глубокой — через воспитание в себе премудрости, включающей благоговение к Богу, мы становимся детьми и причастниками Премудрости как Божьей энергии и Божьей красоты, а затем в перспективе спасения окажется, что Премудрость эта и есть Сам Бог в другом Своем Лице. Т. е. возрастание в премудрости становится путем соединения с Богом! И тогда даже брак становится образом иного союза — обручения праведника с Премудростью. И понятны тогда несколько преувеличенные рассуждения о неизбежной гибели юноши, увлекшегося блудницей («дом ее ведет к смерти … никто из вошедших к ней не возвращается» (2, 18-19))– речь идет об образе духовного заблуждения, обручения с блудной и непостоянной моралью падшего мира глупых людей, которые вместо истинного причастия «едят хлеб беззакония и пьют вино хищения» (4, 17).

К книге Притчей тесно примыкают книги Премудрости Соломона и Премудрости Иисуса, сына Сирахова, которые и по форме изложения, и по заложенным идеям сходны с Притчами. Автор Премудрости знает уже и о бессмертии души, и о воздаянии за гробом; провозглашая, что «Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего; но завистью диавола вошла в мир смерть, и испытывают ее принадлежащие к уделу его. А души праведников в руке Божией, и мучение не коснется их». (2, 23-24; 3, 1), он вносит новый импульс рассуждению о мудрости человеческой и Премудрости Ягвэ. Ревностный законник Иисус сын Сирахов тоже рассуждает о Премудрости, но он отождествляет ее с Законом Моиссевым, т. е. Закон есть для него воплощенная Премудрость.

6.4. Псалтирь.

Книга Псалтирь в нашей Библии включает 150 псалмов. Псалом — это облеченная в поэтическую форму молитва (или молитвенное размышление). Жанр этот восходит к глубокой древности, в частности, до наших дней дошли древнеегипетские псалмы, по форме мало отличающиеся от библейских. Традиция связывает авторство основной части библейских псалмов с именем знаменитого царя Давида, т. к. этот искренний молитвенник действительно занимался псалмотворчеством, но псалмы в Израиле создавались и во времена Моисея (см. Исх, 15), и при Соломоне, и в эпоху вавилонского плена. Псалмы стали органической частью ВЗ-ного богослужения; причем они не только читались, но исполнялись хорами в сопровождении бесхитростных струнных и духовых инструментов: псалтири, гуслей, цитры, арфы, труб и т. д., в связи с чем многие псалмы имеют «надписания» — распоряжения хору и музыкантам. Псалмы — это молитвы, и поэтому их условно можно разделить на следующие типы:

— просительный: человек просит у Бога помощи, защиты, избавления от видимых или невидимых врагов, просит вразумления нечестивым;

— покаянный: молящийся исповедует свое недостоинство и греховность пред Богом и просит о ниспослании благодати, которая его очистит и соделает праведным;

— благодарственный: человек благодарит Господа за помощь или чудесное избавление от гибели;

— славословный: «всякое дыхание … хвалит Господа», но человек — высшее творение Божие славит своего Творца не только за жизнь, за мир, за само бытие, но за открывшуюся ему красоту и величие самого Бога.

Однако в большинстве случаев все эти мотивы вплетаются в цельный узор древнего молитвенного стиха:

Помилуй, Боже, помилуй меня,

На Тебя уповает душа моя;

Укроюсь под сенью крыл Твоих,

Покуда не минула беда.

К Богу Вышнему вопию,

К Богу, вызволяющему меня;

Он пошлет с небес помощь ко мне,

Губителя смутит моего.

Бог ниспошлет милость Свою,

Ниспошлет верность Свою.

А моя душа — в кругу львов,

Хищники окрест нее,

Лютые, пожиратели людей;

Копья и стрелы — зубы их,

Языки — острые мечи…

Боже, готово сердце мое,

Готово сердце мое!

Воспою, воспою Тебе хвалу …

Превыше небес, Боже, восстань,

Распростри над землей славу Твою!

(Пс. 56, пер. Аверинцева)


Примером покаянного псалма является 50-ый («Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей»); не менее знаменит 90-ый псалом («Живый в помощи Вышнего»), в котором молящийся испрашивает у Бога чуда защиты от врагов или беды («тысяча падет с тобою рядом, и десять тысяч — одесную, но до тебя не коснется» — Пс. 90, 7, пер. Аверинцева). Ряд псалмов похожи на притчи и отражают размышления об извечном нравственном выборе человека и об истинной ценности его поступков:

«О, благо тому,

Кто совета с лукавым не устроял,

На стезю грешных не вступал,

Между кощунниками не сидел;

Но в законе Господнем — радость его,

Слова закона в уме его день и ночь.

Он как дерево, что насаждено

У самого течения вод,

Что в должное время принесет плоды,

И не увянут листы его,

Устроится всякое дело его.

Грешные не таковы,

Они — как развеваемый ветром прах,

Грешные на суде не устоят,

Лукавым меж праведных места нет;

Путь праведных ведает Господь,

Но потерян лукавых путь»

(Пс. 1, пер Аверинцева)


«Если дома не строит Господь –

К чему строителей труды?

Если града не хранит Господь –

К чему бодрствует страж?»

(Пс. 126, 1-2; пер Ав) и т. д.


Но даже в тех псалмах, где нет прямого обращения к Ягвэ, Он всё равно пребывает живым свидетелем духовной высоты автора, который и рассуждает, и надеется, и молится, и взывает, и вопит, но более всего — алчет жизни в Божьем царстве:

«Как желанны обители Твои,

Адонаи, Господи сил!

…Ликует во мне сердце мое,

Торжествует плоть моя,

В радости о Боге Живом.

Вот, и пташка находит ебе приют,

И ласточка укром птенцам своим,

А мне — алтари Твои, Боже сил …

Блаженны живущие в дому Твоем …

(Пс. 83, 1-6; пер. Авер)


Выраженное в гимнах и молениях высокое напряжение духовной жизни Давида, Соломона и многих безымянных авторов, искреннее переживание славы и справедливости Творца на фоне собственных страданий иногда поднимало псалмы до уровня пророчеств, и поэтому некоторые псалмы, говорящие о будущем Мессии –Спасителе, строчки из которых цитирует в Евангелии Господь Иисус, называются «мессианскими». К их числу относятся Пс. 2, 15, 68, 71, 109 и др., но особенно ярким в этом отношении является 21-ый Пс, в котором страдания Христа изображены так точно, будто автор присутствовал при будущей Голгофе:

«Боже мой! Боже мой! … Для чего Ты оставил меня? …

Я … червь, а не человек,

поношение у людей и презрение в народе.

Все, видящие меня, ругаются надо мною;

говорят устами, кивая головою:

«Он уповал на Господа; пусть избавит его,

пусть спасет, если он угоден Ему»…

Я пролился, как вода;

все кости мои рассыпались;

сердце мое сделалось, как воск …

язык мой прильпнул к гортани моей,

и Ты свел меня к персти смертной …

скопище злых обступило меня;

пронзили руки мои и ноги мои …

… они смотрят, и делают из меня зрелище.

Делят ризы мои между собою,

и об одежде моей бросают жребий …

(Пс 21, 1, 7-9, 15-19).


Книга псалмов перешла в НЗ и по сей день занимает важнейшее место как в богослужении (всенощном, великопостном, погребальном), так и в личном молитвенном опыте христианина. Однако, несмотря на высоту, искренность молитвы и созвучие текстов определенному душевному настроению, не следует забывать, что составлены молитвы ВЗ-ным человеком, израильтянином, и оттого темы праведности, воздаяния, отношения к врагу выдержаны в духе отношений Закона. Яркий пример этого мы находим в Пс. 108, где автор беспощадно проклинает своего врага, немилосердного человека:

«Поставь над ним нечестивого,

и диавол да будет одесную его.

Когда будет судиться, да выйдет виновным,

и молитва его да будет в грех …

Дети его да будут сиротами,

и жена его — вдовою …

Да не будет сострадающего ему …

Да истребит (Господь память его) на земле»

и т. п.


Логика псалмопевца понятна. Она исходит из древнего израильского представления о непременном воздаянии на земле и веры в справедливость Ягвэ и очевидность судеб человеческих пред Ним. Если я стараюсь жить благочестиво и призываю Бога день и ночь, то мой враг и обидчик, упорствующий в злобе, оказывается сугубым грешником пред Ним, и потому проклят Им — т. е. отвергнут, отлучен от жизни.

В псалмах мы находим не только ненависть к врагам и восхваление собственной праведности, но и следы ВЗ-ной жестокости, рассмотренной в теме исторических книг. В частности, покаянный плач пленных иудеев в 136-м псалме («На реках вавилонских…») заканчивается так:

«Припомни, Господи, сынам Едомовым

день Иерусалима …

Дочь Вавилона, опустошительница!

Блажен, кто воздаст тебе

за то, что ты сделала нам!

Блажен, кто возьмет

и разобьет младенцев твоих о камень!»


А ведь в те времена именно так и поступали, и это было страшной нормой войны.

В обоих случаях мы привели довольно сильные выражения, но и в других псалмах встречаются подобные высказывания. Как же правильно молиться по Псалтири? Ответ на этот вопрос нам дает святоотеческий опыт прочтения псалмов, как и других библейских текстов, где все неприемлемые ВЗ-ные моменты толкуются аллегорически, аскетически, покаянно (см., например, канон преп. Андрея Критского). И тогда псалмы обретают НЗ-ное звучание: «враги» — это грехи или бесы, Вавилон — это символ «мира, лежащего во зле», разбить младенцев — победить страсти в своем сердце, и т. д. И мудрая книга псалмов продолжает через 3000 лет учить человека правильной молитве и через это восхождению к Богу.

6.5. Книга Иова.

Среди книг «мудрых Израиля» исключительное место занимает книга Иова, написанная приблизительно в V в. до Р. Х … Сам главный герой книги, Иов — древний праведник времен патриархов — не является израильтянином в строгом смысле слова, но почитает истинного Бога Ягвэ; из чего можно заключить, что, во-первых, пути богопознания открыты не только евреям, а во-вторых, основные проблемы, поднятые в книге, волнуют всех людей.

Для знакомства с книгой Иова мы, как и в случае с псалмами, рекомендуем наряду с синодальным текстом перевод С. Аверинцева.

В первых двух главах завязывается основной сюжет. Действие происходит в двух измерениях — на земле и на небе. На земле живет Иов, который «прост, и праведен, и богобоязнен, и далек от зла». За это он, как и полагается, награжден Богом богатством, многочадием и земным блаженством: «Родилось у него семеро сыновей и трое дочерей; имения же было у него семь тысяч овец, и три тысячи верблюдов, и пятьсот пар волов подъяремных, и пятьсот ослиц, и челяди весьма много. И был человек этот велик между всеми сынами земли восточной. И сыновья его имели обыкновение сходиться, и каждый … давал пир в доме своем … но когда дни пира совершали круг свой, тогда … Иов … творил над ними очищение; рано утром вставал он и возжигал искупительную жертву по числу их…: «может статься, погрешили сыны мои и похулили Бога в сердце своем?…». Итак, жизнь Иова и его детей — непрестанное пиршество, и Иов не только всем сердцем исполняет предписания Закона, но еще приносит дополнительные жертвы за помышления детей — «на всякий случай».

В это время на небесах происходят интересные события: «…был день, когда пришли Сыны Божьи, чтобы предстоять Господу; и Противоречащий («сатана» в синод. переводе) пришел с ними. И вопросил Господь Противоречащего: «Отколе приходишь ты?» И ответствовал Господу Противоречащий, и сказал:

«От обхода земли,

от скитаний по ней».

И вопросил Господь Противоречащего:

«Приметило ли сердце твое

раба Моего Иова?

Ведь нет на земле мужа, как он:

прост, и праведен,

и богобоязнен, и далек от зла!»

И ответствовал Господу Противоречащий, и сказал: «Разве не за мзду богобоязнен Иов?

Не Ты ли кругом оградил его,

и дом его, и всё, что его?

Дело рук его ты благословил,

разошлись по земле его стада.

Но — протяни-ка руку Твою,

дотронься до всего, что есть у него;

разве не похулит он Тебя

в лицо Тебе?»

И сказал Господь Противоречащему:

«Вот — всё, что его, в руке твоей;

лишь на него не простри руки твоей!»

И отошел Противоречащий от лица Господа».

(1, 1-12).


И тогда на земле с Иовом одно за другим начинают происходить несчастья. Со всех сторон на него нападают враги-кочевники, убивают всех пастухов, уводят весь скот, но самую страшную весть приносит последний слуга:

«Сыны твои и дочери твои

ели и пили вино

в доме брата своего первородного;

и вот великий вихрь

с … края пустыни пришел

… и пал дом на юных, и они мертвы…»

И тогда встал Иов, и разодрал ризу свою, и повергся на землю, и преклонился, и сказал:

«Наг вышел я из родимых недр

и наг возвращусь назад.

Господь дал, Господь взял —

благословенно имя Господне!»

При этом не погрешил Иов и не оказал Богу никакого неподобия»

(1, 18-22)


Итак, в первой части страшных испытаний Иов показал себя истинно Божиим человеком, способным не только в благополучии, но и в беде славить Бога. «Бог взял» — т. е. Ему виднее; нам ли рассуждать? Но уже в первой главе не может не возникнуть ряд вопросов. Каким образом сатана оказывается на ангельском «совете» у Бога? Зачем Бог пытается что-то доказать сатане? Кто посылает беды человеку: Бог или тот самый «противоречащий»?

Для правильного постижения этих загадок нужно иметь в виду некоторые обстоятельства. В новом переводе сатана не случайно назван по-другому. «Сатана» книги Иова вовсе не адекватен диаволу в христианском мировоззрении. Он удивительным образом сочетает в себе черты духа сомнения — человеческого духа, и апокалиптического ангела-губителя, олицетворяющего стихийные бедствия. (Его образ близок к Демону Лермонтова и Воланду Булгакова). Описание происходящего на небесах в гл.1-2 является не откровением о действительно бывших словах и событиях, а иносказательно выраженным молитвенным размышлением автора о судьбе праведника на земле. Из первых глав не ясно, кто посылает человеку бедствия; сатана говорит Богу: «дотронься до всего, что есть у него…», и тут же Господь говорит противнику почти то же самое: «всё, что его — в руке твоей…». И потому на возникающие сразу вопросы можно ответить так: это лишь фабула, смысл которой будет раскрыт дальше. Одно подмечено достаточно точно: стоит только Богу чуть-чуть ослабить Свою благодатную помощь, как человек оказывается беззащитной игрушкой злобных хаотических сил вселенной.

Во второй главе сюжет повторяется, только тут сатана требует большего. Господь говорит об Иове:

«Доселе тверд он в простоте своей;

а ты наущал Меня на него,

ища погубить его без вины!»

И ответствовал Господу Противоречащий, и сказал:

«… всё, что имеет муж,

отдаст он за жизнь свою.

Нет — протяни-ка руку Твою,

дотронься до кости его

и плоти его:

разве не похулит он Тебя

в лицо Тебе?»

И сказал Господь … :

«Вот — он в руке твоей,

лишь дыханье его сохрани!»

(2, 3-6, «дыханье» — т. е. биологическую жизнь). Сатана «поразил Иова злыми язвами от подошвы стопы его по самое темя … И взял Иов черепок, чтобы соскребать … гной, и сел среди пепла». Проказа и по сей день является страшной и по сути неизлечимой болезнью, а в древности она наводила мистический ужас на окружающих; еще бы: человек начинает заживо гнить, от него отваливаются куски. Прокаженные должны были жить вне поселений, они сидели на перепутьях, и им издали бросали еду.

«И говорила ему жена его:

«Ты всё еще тверд в простоте твоей?

Похули Бога — и умри!»

(жена говорит это не из кощунства, а из жалости к мужу: так лучше не жить вообще, лучше сразу умереть, а для этого достаточно произнести богохульство.)

«Но он сказал ей:

«Словно одна из безумных жен, так молвила ты!

Приемлем мы от Бога добро –

ужели не приемлем от него зло?»

При всем этом не погрешил Иов устами своими»

(2, 9-10). Характерно, что Иов лишь «устами» исповедал свое смирение с новым страшным своим положением, он пока еще в шоке и последние слова произносит автоматически. Из окрестных местечек к нему приходят три друга: Элифаз, Билдад и Цофар, чтобы выразить ему свое соболезнование и попытаться утешить его. Первые семь суток они молчат в присутствии Иова в знак скорби. Но после этого бушующий в душе Иова океан страдания вырывается наружу, и большая часть книги будет состоять из диалогов Иова и его друзей, каждый из которых по очереди три раза вступает в полемику с поверженным во прах праведником.

«…отверз Иов уста свои и проклял день свой. И начал Иов, и сказал:

Да сгинет день, в который рожден я,

и ночь, что сказала: «зачат муж!»

… Зачем не умер я при исходе из чрева

и не сгинул, выйдя из недр? …

На что Он дает страдальцу свет

и жизнь тому, кто душой удручен,

кто хочет смерти…»

(3, 1-3, 11, 20-21)


Речи Иова полны протеста и отчаяния, и в начале они обращены преимущественно к друзьям, свидетелям страшного переворота в его жизни. Он, верный праведник Божий, отныне несет на себе явную печать отвержения. За что? — спрашивает Иов, и его вопрос становится главной темой книги: «За что страдает праведник?» Друзья Иова поставлены в сложное положение. Они сострадают другу и неохотно начинают ему отвечать, но Иов требуя правды, начинает высказывать сомнения в справедливости Божией, и потому благочестие и страх Божий не оставляют их равнодушными. Все три друга Иова исходят из известного нам древнего представления о том, что высшая правда на земле проявляется в том, что праведник благословлен Богом и счастлив, а грешник, напротив, наказывается, страдает и будущности не имеет. И раз Иов оказался в таком положении, значит, что-то с ним определённо не в порядке. Иову стоит глубоко задуматься, понять истинную причину, посмотреть на свою прежнюю жизнь со стороны, и ему всё станет ясно, он раскается пред Богом и будет спасен. Может быть, Иов просто забыл какие-либо совершенные в прошлом грехи? А может быть, он из стеснения или гордыни что-то скрывает? Вот и результат — наказание от Бога.

Иов опровергает все доводы друзей. Ведь он не только скрупулезно соблюдал заповеди, он совершал больше чем положено. Он сделал всё, что сказал Бог, а Бог отказался от него. И вообще, Иов понял, что «закон равного воздаяния» неправилен. Во-первых, как он видел в жизни не раз, грешные часто блаженствуют и умножают свое неправедное богатство на крови и труде притесняемых. Но более несправедливо то, что праведнику вовсе не гарантировано блаженство, и в отличие от друзей, Иов это испытал на себе. Сначала в речах Иова Бог упоминается в 3-ем лице, но затем всё чаще Иов начинает обращаться непосредственно к «Крепкому». В этих речах, отражающих душевное смятение страдальца, Иов то смиренно падает ниц пред Творцом, то обвиняет Его в несправедливости. Если Бог осуждает Иова, то пусть даст ему смерть; если Ему всё равно, пусть оставит его в покое; в любом случае он дерзновенно требует, чтобы Бог ответил ему:

«Если бы взвесить скорбь мою,

и боль мою положить на весы! …

Ибо стрелы Крепкого настигли меня,

и дух мой ядом их напоен,

и ужасы Божии мне грозят …

Соизволил бы Он сокрушить меня,

простер бы руку Свою сразить меня!

Тогда была бы отрада мне,

и я веселился бы средь муки злой! …

Довольно с меня! Не вечно мне жить.

Отступи от меня! Мои дни — вздох …

Тебе что я сделал, Соглядатай мой?

Зачем Ты поставил меня, как цель для стрел?…»

(6, 1, 4,9; 7, 16, 20)


В итоге Иов доходит до того, что требует суда, он желает судиться с Богом, прекрасно осознавая при этом, что ответчик является одновременно Судьей! И это беда Иова, некому за него заступиться:

«Ведь не человек Он, как я, чтоб ответить Ему,

чтобы вместе нам предстать на суд.

Между нами посредника нет,

чтобы положить руку на обоих нас».

(9, 32-33).


Так выражена древнейшая человеческая жажда близости Божией, Его «человечности»: нет Богочеловека-Христа, некому примирить Творца и тварь. Подобные речи Иова воспринимаются друзьями как безумие и кощунство. Наконец-то им понятно, почему такое произошло с Иовом. Вот и грех его, за который он наказан — богохульство, которое наверняка давно поселилось в его сердце; они приходят к этой мысли, не замечая, что путают причину со следствием. Но Иову это уже не важно. Его пытливый дух начинает прозревать таинственный узор Божественного домостроительства; он начинает чувствовать, что его страдания временны и не безнадежны, ибо после них ему должна открыться вся тайна и весь смысл, пусть даже это случится в последнее мгновение жизни:

«…я знаю, Заступник мой жив, и в конце встанет над прахом Он, и когда кожа моя спадет с меня, лишаясь плоти, я Бога узрю … — истаивает сердце в моей груди!» (19, 25-27 — яркий образ, ведь кожа Иова в буквальном смысле спадает с него).

После трех друзей в беседу неожиданно вступает молодой человек по имени Элиу, который упрекает старцев в том, что они не смогли правильно ответить Иову, несмотря на свои седины, и потому им приходится слушать безумные речи Иова, а ведь надо было просто объяснить ему, что все беды и страдания испытывают нас, приводят к раскаянию во грехах и прощению от Бога. Но доводы юноши, чье короткое явление в книге многие исследователи считают поздней вставкой, мало отличаются от прежних, и Иов, который уже давно апеллировал не к друзьям, а к небу, не обращает на него внимания. Но в тот момент, когда «слова Иова кончились» (31, 40), из бури ему неожиданно отвечает Сам Господь:

«Кто есть сей, что промысел мрачит

речами, в которых знанья нет? …

Где ты был, как землю Я утверждал?

Говори — тебе ли не знать!

Кто положил ей предел? Скажи!

… когда звезды утра издали вопль,

возликовали все Божьи сыны?

Кто вратами море сдержал? …

В жизни твоей давал ли ты утру приказ,

назначал ли заре место ее?…»

(38, 1-12).


«Ты требовал суда и правды, Иов, и вот Я пришел, но пока Я буду тебя спрашивать», — как бы говорит Бог. Он подробно рассказывает Иову о творении мира (и рассказ этот перекликается с кн. Бытия) и делает это по двум причинам. Во-первых, Иов, будучи ограниченным земным человеком, не сможет своим умом охватить глобальный Божественный замысел Творца о мире и человеке. А во-вторых, в этом мире есть определенная тайна зла, намек на которую высказан в строчках о двух чудищах — Бегемоте и Левиафане (40, 41 гл.). Они упомянуты в числе прочих тварей Божиих, но эти имена пришли из древнейшей мифологии Междуречья, где символизировали двух сильнейших духов злобы, земного и морского соответственно. Страшны они, впрочем, только человеку, а для Бога они не более чем животные; Он может поймать удой Левиафана и прижать ему леской язык (40, 20). Эту тайну зла св. ап. Павел назовет позже «тайной беззакония». Бог не отвечает Иову конкретно на вопрос о причине страдания. Человеку в ВЗ этого знать не дано. Но Иову, оказывается это уже и не нужно. Он настолько упоен радостью общения с Богом, что всё остальное ему безразлично, ведь Бог открылся ему, а с Богом ничего уже не страшно:

«Теперь знаю, Ты можешь всё …

Ты явил дивное, непонятное мне …

Внемли же, я буду говорить …

Только слухом я слышал о Тебе;

ныне же глаза мои видят Тебя, –

сего ради отступаюсь,

и раскаиваюсь в прахе и пепле!»

(42, 1-6).


Иов взошел к Богу через протест, но это был протест не против Него Самого, а против неверных, примитивных представлений о Нем. И Бог тоже так считает, почему и говорит друзьям Иова: «Гнев Мой пылает на (вас) … ибо вы не говорили обо Мне так правдиво, как раб Мой Иов! … пойдите к … Иову, и принесите за себя жертву всесожжения; и пусть раб Мой Иов помолится за вас, ибо только его молитву Я приму…» (42, 7-8). Удивительное дело: на протяжении всей книги друзья, руководимые страхом Божиим, только и делали, что отстаивали правду Божию, а Иов говорил о Боге неслыханное, но именно он оказался возлюблен Творцом! Иов выстрадал свое знание близости Живого Бога. В конце книги Бог вновь награждает Иова здоровьем и долголетием, детьми и богатством. Но Иов перерастает ВЗ-ное понимание блаженства. В глазах св. отцов он становится прообразом другого, безгрешного Страдальца. Распятие Господа Иисуса, поправшего Своею смертью нашу смерть, станет в веках красноречивым ответом на общечеловеческий вопль к Богу о причине страданий.

Загрузка...