Вверх по реке

VIII

Как я думал: нога подвела на следующее утро. Мы не слишком долго шли по реке — главное: уйти как можно дальше от деревни, чтобы больше не чуять в воздухе вонь сгоревших тел. Ближе к полуночи нашли место, где причалить и остановились на ночлег. Эта ночь стала первой, когда выставили часовых — «Нэлли» шла без остановок в безлюдных местах и надобности в этом просто не возникало.

Я искренне порадовался, что утром стоять за штурвалом — очередь Эрнандеса. Нога прострелила болью, стоило мне только слезть с лавки. Я едва ковылял, и сама мысль о том, что придётся стоять несколько часов, вызывала тошноту. С питанием тоже стало хуже: мы разогревали концентраты на небольшой плитке, установленной на корме. Занимались этим Пеппито и Святой попеременно. Если честно, я подумать не мог, что настолько привыкну к нормальной пище.

За первым же завтраком ко мне подсел Кукарача. Мы какое-то время хлебали похлёбку из концентрата, сдобренную консервированной тушёнкой, прежде чем полковник произнёс:

— Скажи, ты где повоевать успел?

Я какое-то время скрёб ложкой по дну тарелки. Потом кинул туда остатки куска хлеба, чтобы не осталось ничего. Какой бы ни была еда я привык доедать её всю.

— С чего ты взял, что я воевал?

Отвечать вопросом на вопрос не слишком вежливо, но мне всё равно.

— Могу подробно рассказать, но ты и сам всё знаешь. Я полковник революционной армии, но это не значит, что я какой-то самоучка. Я с отличием закончил Веспанскую Генеральную военную академию. И в настоящей войне поучаствовать довелось, как понимаешь. Я в состоянии отличить боевого офицера от того, кто только за партой стратегию и тактику изучал. Сначала я думал, что ты диверсант и убийца, посланный, чтобы избавиться от неугодного власти Конрада. И драка с дикарями подтвердила догадку. А вот потом начались странности. Ты очень уж ловко раздавал приказы на мосту, и фон Клоц послушался тебя. Ты привык не только убивать, но и командовать людьми — офицерами в том числе. Ты знаешь приёмы современной войны, неизвестные ни здесь, ни у нас. Мы просто не умеем так воевать. Твой трюк с пулемётами на мосту — ничего подобного в академии не преподавали.

— Генеральная академия Веспаны славится своей косностью, — отмахнулся я. — Там же в штыки всё новое воспринимают. У вас там пулемётному делу учат разве?

— Смешно, — без улыбки ответил Кукарача. — Не думай, что сможешь своими шуточками меня в сторону увести. У тебя есть военный опыт, и заработал ты его не здесь и не у нас. Где же?

— Восточные провинции, — ответил я первое, что в голову пришло. Конечно, рагнийцу не должны быть особо интересны события в Аурелии, даже война, что охватила весь континент. Но раз он ничего о ней не знает, то и я просвящать его не собираюсь. — Там частенько бывает жарко — очень уж соседи у Коалиции с той стороны беспокойные. А гнать толпы на убой там тоже умеют.

Кукарача какое-то время смотрел на меня в упор, как будто хотел взглядом выжать ещё что-то. Но я сосредоточился на доедании хлеба, размокшего в жирных остатках концентрата. Полковник явно не до конца поверил мне, однако и на лжи поймать не мог, а потому вынужден оставить в покое. Пока я снова не дам ему почву для новых подозрений. Я отлично понимаю, что мои действия при атаке конных разбойников и особенно на Большом мосту дают весьма веские поводы. Но оба раза у меня просто выбора другого не оставалось — сбежать и дать врагу захватить переправу через Великую реку я просто не мог. Да и героически гибнуть, отражая атаку, у меня не было ни малейшего желания.

Вечером того же дня, отстояв вахту за штурвалом, я уселся за раскладной стол, кое-как устроив ноющую от напряжения ногу. Рана уже не болела, но я всё же не был уверен, что нога не подведёт меня, если придётся драться. Расстелил на столе карту, захваченную в деревне, прикинув по ней наше местоположение. Мы вплотную приблизились к отмеченной красным кругом зоне, где орудовал Конрад. Кукарача сел напротив меня — кажется, ему было неловко после нападок за завтраком.

— Местность тут напоминает сельву, — махнул рукой, охватив оба берега Великой реки, полковник. — Здесь сложно найти место для дирижабля. Твёрдой земли считай и нет вовсе — всё подтоплено.

— На фактории мы оставим пакетбот, — сказал я, — и вглубь лесов двинемся пешком. Вот сюда, — указал я примерно в центр круга. — Будем искать твёрдую землю.

— Думаешь, мы найдём эту лодку на том же месте?

— А кому её здесь красть? — пожал плечами я. — Фактория заброшенная, по крайней мере, если верить карте. Замаскируем пакетбот, как сможем. Что ещё нам остаётся?

— Припасов на долгие поиски не хватит. Мы не рассчитывали, что придётся топать на своих двоих, да ещё и натуральной сельве.

— На пакетботе останется прилично брикетов пищевого концентрата и тушёнки. В крайнем случае, вернёмся на факторию и пополним запасы.

— Если лодка ещё будет стоять там.

На эту реплику я ничего отвечать не стал.

От фактории, до которой мы добрались спустя пару дней, остались только остовы нескольких домов. В самом большом можно было опознать лесопилку, похоже, в прежние времена тут не только заготавливали древесные стволы, готовя к отправке вниз по течению, но и распускали их на доски. Чем были ещё два здания, оставалось только гадать.

— Святой, остаёшься на пулемёте, — велел Кукарача. Полковник был ревнив по части командования своими людьми, и ему вовсе не нравилось, когда кто-то кроме него отдаёт им приказы. — Пеппито, при нём вторым номером. Эрнандес, на тебе машина, быть готовым отплыть по первому приказу. Чунчо, с нами.

Не дожидаясь рагнийцев, я первым спрыгнул в воду с тросом в руках. Закрепить его в топкой прибрежной почве было сложной задачей. Но оказалось, владельцы фактории позаботились об этом. Деревянная пристань давно сгнила в здешнем влажном климате, а вот крепкие каменные кнехты остались целы. Толстые тумбы глубоко врыты в землю и должны выдержать пакетбот. Я как раз заканчивал привязывать к ним трос, когда ко мне подошли Кукарача с Чунчо.

— Не нравится мне тут, — произнёс Муньос, поводя стволом своего «лефера» туда-сюда. — Как будто следят за нами. Мурашки по коже.

Таким предчувствиям я привык доверять — и своим, и чужим. Не раз и не два благодаря им я и мои люди оставались в живых.

— Треугольник, — не думая о подозрениях и ревности Кукарачи, скомандовал я. — Я на острие, вы — за мной. Прикрывайте.

Я взял наизготовку пистолет и боевой нож. Рагнийцы, ни слова не говоря, последовали за мной, держа наготове «леферы». Мы вышли на берег, теперь под ногами почти не хлюпало. У меня тоже по спине бегали мурашки — за нами следит не одна пара глаз. Но их обладатели умеют отлично прятаться и пока ничем не обнаружили себя. Остаётся и дальше играть роль приманки, медленно шагая к ближайшему зданию.

Мы вошли в него. Наверное, прежде это была какая-то контора. В дальнем углу догнивали остатки большого стола, а в другом — стоял несгораемый шкаф. Он был прикручен к полу, и увезти его не получилось. Встречающие нас бойцы были не такими уж призраками. Пару раз я краем глаза ловил стремительное движение, но не подал виду.

— Мы же идём прямо в западню, — не выдержал Чунчо, когда я подошёл к дверному проёму, ведущему на задний двор. — Там нас можно голыми руками брать.

Я отмахнулся от него раздражённым движением и первым переступил порог. Конечно, он был полностью прав: на захламлённом всяким гниющим тут уже не первый год мусором заднем дворе мы становились идеальной мишенью. Но как ещё спровоцировать устроивших засаду напасть на нас?

Стоило нам всем троим пройти несколько шагов, выйдя из развалин здания, как они, наконец, появились. Оливковая форма, закрашенные камуфляжем лица, пятнистые плащи на плечах, и береты с зачернёнными кокардами Безымянного легиона. Все вооружены дробовиками «Сегрен» или астрийскими «ригелями». Все были полуорками, орками и чернокожими людьми, кроме командира. Тот носил на рукаве нашивку су лейтенанта, и даже под камуфляжными полосами была видна его светлая кожа.

— Стоять, — приказал он нам. В голосе су лейтенанта звучал розалийский акцент. — Оружие на землю.

— Ещё чего, — усмехнулся я, направляя пистолет ему прямо в лицо.

Их было шестеро: все стояли, используя заросшие мхом и травой остатки какой-то техники и просто кучи кирпича от обвалившейся задней стены здания, как укрытия. Дистанцию выдержали идеально: и из «ригелей» не промажешь, и мы не успеем добраться до них, чтобы схватиться в рукопашную, нас прежде нашпигуют свинцом. Однако я держался нагло, словно этого не понимал.

— Оружие на землю, — повторил су лейтенант, — повторять не буду.

— Да ты уже повторил, — раздался голос, на сей раз с явным акцентом уроженца юга Экуменики.

Молодой человек, можно сказать, юноша, шагал со стороны развалин амбара. Он был одет чёрную форму десантных частей Коалиции, причём не колониальный, а континентальный мундир. Шагал открыто, не таясь, заложив пальцы за офицерский ремень. Даже погоны на плечах носил, чего обычно не позволяли даже такие отчаянные сорвиголовы, как десантники. Тот же Келгор ограничивался нарукавными знаками. Для своего чина, а был юноша капитаном, он был очень молод.

— Не ожидали? — растянул тонкие губы в издевательской улыбке юнец. — А мы тут как тут. Вы охотились на нас, а мы вас поймали.

Четверо солдат в такой же чёрной форме, как у юноши, поднялись с земли, нацелив стволы карабинов в затылки легионерам.

— Ба, — протянул юноша, — бах! — крикнул он, выхватывая короткоствольный пистолет из кармана и всаживая пулю прямо между глаз су лейтенанту.

Этот выстрел — и выкрик — стали командой для десантников. Четыре карабина слитно рявкнули, разнося головы легионеров. Последний оставшийся в живых, здоровенный полуорк к двуствольным «сегреном», крутанулся, чтобы хоть одного врага с собой прихватить, но схлопотал пулю в затылок от юноши. Полуорк покачнулся, будто не мог поверить с свою смерть, и повалился ничком на кучу кирпичей.

— Спасибо, — обратился к нам юноша, — что идеально сыграли роль приманки. Но, увы, мы не можем оставить вас в живых. И ваш пакетбот мы реквизируем, само собой.

Десантники уже взяли нас на прицел. Я понял, что действовать надо быстро и осторожно. Сейчас неверный жест и не то слово могут стоить всем нам жизни. Однако я забрался в такую даль вовсе не для того, чтобы умереть от рук тех, к кому послали.

— Я здесь, чтобы встретиться с вашим командиром, — заявил я, убирая оружие, — полковником Конрадом Корженёвски.

Мои слова произвели на юношу впечатление, хотя тот и постарался этого не показать. Он перезарядил свой карманный пистолет, чтобы потянуть время.

— И чем вы можете подтвердить свои слова? Кроме мундира и акцента, конечно.

— В пакетботе есть документы.

— Приглашаете в гости?

— Всегда рад соотечественнику.

Я жестом велел рагнийцам опустить винтовки. С пятью бойцами нам не справиться без потерь, а мне вскоре будет нужен каждый человек. Юноша приказал десантникам убрать оружие — по крайней мере сразу убивать нас не будут. Уже хороший знак.

— Соберите с легионеров всё, что может пригодиться, — велел он, — и тащите в лодку. Сама судьба послала её нам — не придётся тащиться с трофеями пешком.

Пока солдаты деловито обирали убитых, мы с молодым капитаном и рагнийцами направились к лодке.

— Вы вели себя удивительно нагло, — заметил юноша по дороге. — Как будто были уверены, что вас спасут.

— Нас не пришлось бы спасать, — ответил я. — С шестью легионерами мы способны справиться без чьей-либо помощи. Да и их командир допустил ошибку, когда начал болтать. Прикажи он начать стрелять из засады — вот тогда мы были бы покойниками.

Я ничуть не кривил душой, говоря это, и шёл на осознанный риск. Сыграл со смертью — и выиграл. На сей раз.

— К тому же, — добавил я, — мне удалось заметить кое-кого из твоих бойцов. Чёрная форма не лучший камуфляж в этих джунглях.

Юноша внимательно посмотрел на меня, как будто подозревая, что я издеваюсь над ним. Но я продолжал шагать с каменным лицом. Я и в самом деле заметил именно чёрные силуэты — камуфляж легионеров был слишком хорош.

— Вы стали отличной приманкой, — сменил тему капитан. — Мы с легионерами давно срисовали ваш пакетбот и опознали его. Он никак не мог вернуться настолько быстро. Видели бы вы, как он удирал от нас, когда шёл вниз по реке! За ним гнались на дирижабле, закидывали бомбами, пытались десантироваться. Но эти ребята из легиона оказались крепкими орешками — ушли.

Теперь понятно, почему пакетбот пристал в той деревне. Им нужен был ремонт после атак дирижабля, и выбирать уже не приходилось. Тем более, что по их карте деревня всё ещё числилась форпостом Безымянного легиона.

Мы расселись на лавках, и я выложил на складной стол, за которым мы обычно ели, свои документы. Юноша долго изучал их, похоже, подписи больших чинов из Генерального штаба и внушительная печать его совсем не впечатлили. Однако он вернул мне бумаги и, как мне показалось, начал испытывать чуть больше уважения. Но не доверия.

— Адам, — представился он, но руку протягивать для пожатия не стал. Видимо, прочтя моё имя в документах, капитан решил, что невежливо и дальше оставаться анонимом. — Адам Оцелотти.

— Странная фамилия, — не удержался я.

— Мои родители эмигрировали из Исталии, — ответил он. — А ваше замечание странное для того, кто путешествует в компании веспанцев.

— Рагнийцев, — поправил его Кукарача, предпочитавший молчать, пока мы с юношей болтали.

Чунчо тоже был на удивление тих, понимал, что путешествие наше подходит к концу, и очень скоро всех нас ждёт развязка.

— Тем более, — кивнул Оцелотти.

Его десантники уже забирались в пакетбот, складывая на корме всё, что взяли с покойников: оружие, ремни вместе с сумками, обувь, камуфляжные плащи.

Ещё по дороге я заметил, что форма Оцелотти пускай и выглядит прилично, но чинена не один раз. Ботинки он носил легионерские, как и остальные десантники, а не знаменитые сапоги на шнуровке, которыми те отличались от других солдат армии Коалиции. Большая часть кожаной амуниции тоже была трофейной. Оно и понятно: свою взять попросту неоткуда, вот и приходится перебиваться, чем придётся.

— Мой боец встанет у руля, — распорядился Оцелотти.

Я возражать не стал, и Эрнандеса за штурвалом сменил рослый десантник.

Вскоре пакетбот двинулся дальше вверх по Великой реке. Мы были в двух шагах от логова полковника Конрада, и я понимал: настоящая опасность ещё впереди. Мы проделали длинный путь, он близится к концу, и каким будет финал нашего долгого путешествия, зависит только от меня. И от того, что представляет собой теперь полковник Конрад Корженёвски.

Оцелотти недолго сидел с нами. Он убрался к своим людям, оккупировавшим корму. Лишь Святой продолжал нести вахту у пулемёта, но к нему никто не поднимался. Как и не покушались на пост Эрнандеса, почти безвылазно сидевшего в крошечном машинном отделении.

— Нам никто даже глаза не завязал, — сказал подсевший к нам с Кукарачей Чунчо, — значит, точно в расход пустят.

— Валяй, — махнул ему я, — смотри во все глаза. Думаешь, запомнишь дорогу?

Это было невозможно просто потому, что надо обладать совершенной памятью, чтобы ориентироваться в подтопленных Великой рекой джунглях, куда завел пакетбот новый рулевой. Мы давно покинули основное русло, уйдя в одну из многочисленных проток. Вода тут была застоявшаяся, покрытая ряской, которую разрезал, словно полотно, нос нашего пакетбота. Казалось, мы плывём в море грязи, она налипала на борта, превращая пакетбот в подобие какого-то болотного чудовища, вроде тролля. Скрюченные словно древние старцы деревья вокруг опускались почти в самой воде, склоняясь над нашими головами. С их веток свисали полотнища какой-то поросли — вроде мха — шевелящейся, несмотря на то, что ветра не было. Все старательно избегали касаться их — настолько омерзительны были эти лохмотья. Иногда мимо проплывали какие-то островки, поросшие травой и кустарником столь же неприятного вида.

— Интересно, кто может жить в таких местах? — поинтересовался Чунчо, державший на коленях заряженный «лефер».

Однако бойцы Оцелотти выглядели вполне спокойными, видимо, агрессивной фауны тут не водилось. А из хищников на двух ногах самыми опасными были мы.

Руины, где обитал Конрад со своим полком, вынырнули словно по мановению волшебной палочки. Вот только что мы плыли через настоящее озеро застойной воды, превратившейся в жидкую жижу, раздвигая носом низко висящие лианы и полотна шевелящегося мха, а в следующий миг перед нами развалины величественного города. Даже в том виде, в каком он пребывал сейчас, город производил сильное впечатление. Он был выстроен в манере, довлеющей надо всем. Над окрестностями и над людьми, живущими в нём. Здания без крыш насчитывали три-четыре, а некоторые пять этажей — какой высоты они были прежде, во времена расцвета выстроившей город цивилизации, оставалось только гадать.

Когда мы подошли поближе, я разглядел много всего интересного. Сборные щитовые конструкции — из таких в кратчайшие сроки возводили целые военные городки прямо в чистом поле. Я насмотрелся на них за годы службы и легко опознавал с первого взгляда. Казармы и склады, а ещё громадный ангар, где явно находится дирижабль. Вот только кроме ангара я заметил ещё кое-что, и не один я на борту пакетбота оказался такой глазастый.

— Я не я буду, если это не грёбанная причальная мачта, — выдал Чунчо, указав на металлическую конструкцию, виднеющуюся между зданий. Она была такой большой, что даже исполинских размеров дома не могли скрыть ещё всю.

— Самой мачты нет, — сказал я, — это только основание.

— Видал я такие у нас, — кивнул Муньос. — У нас их из-за ветра разбирали. Матчу поставить плёвое дело — десятка три рабочих и полдня делов.

Тут он был прав: собрать мачту легко и просто, имея даже не самых квалифицированных рабочих. А в людях у Конрада недостатка не было. Кроме его солдат по городу расхаживали местные. Высокие смуглые люди ничуть не походили на чернокожих, скорее их можно принять за родичей имошагов и прочих уроженцев севера Афры. Они носили минимум одежды, а тела их украшали затейливые узоры татуировок. Ни один из местных не носил при себе никакого оружия, и солдаты смотрели на них свысока. Однако и среди аборигенов невооружённым взглядом видно было неравенство. Большая часть их работала, таская ящики и бочки, впрягаясь в гружёные телеги вместо тягловой скотины. За ними присматривали солдаты, не особо зверствуя, раздавая пинки и зуботычины, скорее, от скуки. Но были и те, кого не привлекали к физического труду, они без видимых занятий слонялись по развалинам и к рабочим относились куда хуже, чем солдаты. На моих глазах один такой бездельник повалил наземь задевшего его плечом соплеменника, шагавшего с пустой корзиной, и принялся избивать ногами. Солдаты смотрели на это с интересом, но не думали вмешиваться. Хоть какое-то развлечение.

— И кто эти люди? — спросил я у Оцелотти, стоящего вместе со мной и Кукарачей на носу пакетбота.

— Затерянное племя какое-то, — пожал плечами тот.

Наверное, какой-нибудь исследователь отдал бы правую руку за то, чтобы найти их и весь этот город. Солдатам же на это наплевать.

— А отчего не всех к работе приставили? — влез Чунчо. — Что за бездельники у вас бродят?

Он не переставал удивлять меня. По словам Кукарачи, Муньос ни дня не работал, жил воровством, потом разбоем, однако при этом обладал исключительным чувством социальной справедливости. Легко мог разграбить и спалить усадьбу какого-нибудь плантатора, а после раздать все деньги и ценности беднякам, всю жизнь горбатившимся на этого человека.

— Местная аристократия или кто-то вроде, — ответил Оцелотти. — Работяги за них горой — вот и не трогаем. В первые дни полковник хотел уровнять всех, но эти, — он махнул рукой в сторону группы рабочих, тащивших телегу, заваленную фруктами, — пахали за себя и за них, а те, — он указал на сидящих в тени бездельников, — и палец о палец не ударили. Работяги им и так большую часть своей еды отдавали. А когда кто-то из наших силой пытался лодырей к делу пристроить, так сами работяги на него и накинулись. Мы пристрелили парочку для острастки, но приставить к делу дармоедов так и не смогли.

Оцелотти спрыгнул на каменную пристань, передав трос первому же попавшемуся работяге. Мы с Кукарачей последовали за ним, нам никто не препятствовал. А вот когда на берегу оказался Чунчо, Оцелотти махнул солдатам, и двое десантников тут же подошли к рагнийцу. Карабины у обоих висели на плечах, однако сразу стало ясно: Чунчо с нами не пойдёт.

— Ваши люди пока посидят у нас в казарме, — сказал Оцелотти. — Вы же сколько времени на супе из концентратов? А там их угостят нормальной едой.

— А мы? — спросил я.

— Полковник сейчас в штабе, — ответил Оцелотти. — Думаю, он уделит вам время.

— Я останусь со своими людьми, — заявил Кукарача. — Твои дела с полковником меня не интересуют. Я в них лезть не хочу.

Я отлично понимал его и сам бы с удовольствием держался от подобных вещей подальше.

Оцелотти вообще никак не отреагировал на слова рагнийца, просто направился к одному из восстановленных зданий. Видимо, оно служило полку штабом. Я мне оставалось только не отстать от него. Разваленный город был весьма велик и на поверку представлял собой настоящий лабиринт. Без провожатого я тут точно заблужусь.

Не знаю, уж чем тут занимались в штабе полка: обстановка внутри здания царила сонная. На местах находились всего пара дежурных, да и те откровенно в потолок поплёвывали. Вообще тут царила какая-то партизанская атмосфера — от дисциплины одна только видимость. Конечно, откровенных нарушений нет, но к рутинным обязанностям, вроде караулов, относятся спустя рукава. Пока шли к штабу я видел часовых, охранявших склады. Они стояли расслабленные, привалившись спинами к стене, сняв винтовки с плеч. На меня пялились, как на явление святого, да и на рагнийцев в порту глядели примерно также. Гости тут явно бывают не часто.

Сам Конрад сидел за массивным, вырезанным из местной древесины столом, и что-то сосредоточено писал. Он изменился с тех пор, как было сделано фото, на котором я увидел его. Погрузнел, раздался в талии, и это только подчёркивало его рубленные, какие-то прямо крестьянские черты лица. Полковник наголо брил голову — даже бровей не оставлял. В отличие от Оцелотти он носил оливковую рубашку с коротким рукавом, а колониальный мундир висел на спинке соседнего стула.

После рассказа Льва Афры о том, что полковник надел парадный континентальный мундир, да ещё и кожаный плащ, когда уводил дирижабль, я ожидал, что и сейчас он будет одет так же. Особенно, после чёрных мундиров десантников Оцелотти. Правда, большая часть солдат в городе носила колониальную форму, а кое-кто и вовсе куртки легионеров только со знаками различия Коалиции.

Конрад поднял голову и почти минуту глядел мне в лицо. Я рискнул встретить его взгляд и словно в чёрные зрачки стволов «сегрена» уставился. Мне стоило больших усилий не опустить глаза.

— Садитесь, — пренебрегая приветствиями, произнёс полковник, указав нам с Оцелотти на стулья напротив него. — Я ждал кого-то вроде вас, — продолжил он. — Посланца от Генерального штаба. Знаю, они никогда не оставят меня в покое.

— Когда оберст Экуменической империи начинает заниматься пиратством, — ответил я, — это заставляет чинов Генерального штаба очень сильно нервничать. Честь мундира, сами понимаете.

Я намерено назвал его оберстом, а не полковником, подчёркивая, что это дело Экуменической империи, а не всей Континентальной коалиции.

— С каких это пор законные реквизиции стали называться пиратством? Я действую открыто, под флагом Коалиции.

— И от кого вы получили приказ о рейдерстве и реквизициях?

— Приказы мне давно уже не нужны. Я без них знаю, что нужно делать.

Я поднялся на ноги, одёрнул полы мундира, понимая, что сейчас, возможно, подписываю себе и рагнийцам смертный приговор, но иначе поступить я не мог.

— Полковник Конрад Корженёвски, — произнёс я, — вы обвиняетесь в дезертирстве и разбое от имени Континентальной коалиции. Я прибыл, чтобы доставить вас на суд военного трибунала. Сопротивление будет расценено как открытый мятеж.

Мои слова повисли во влажном воздухе. Воцарилась тишина. Тяжёлая, давящая на плечи. Было слышно, как жужжат вьющиеся под потолком эскадрильи мух.

— Адам, — обратился полковник к Оцелотти, — выйди.

— Но…

— Никаких «но», Адам, — отрезал Конрад. — Выйди из кабинета и закрой за собой дверь. Плотно.

Оцелотти подскочил на ноги, словно марионетка, которую дёрнули за все нитки разом. Он чётко отдал честь, будто на смотре, и почти строевым шагом вышел из кабинета. Дверью хлопать не стал — всё же он был слишком уравновешенным человеком для подобных жестов.

— А вы сядьте уже, оберст-лейтенант, — велел мне Конрад, и я опустился на стул, понимая, что и дальше стоять перед ним глупо. — Что это за цирк перед моим офицером? Вы не хуже меня знаете — все действия, что я предпринимаю, полностью законны. Война в Аурелии развязала мне руки.

— Война, о которой не знают ваши люди. К тому же, приказов о рейдерстве на торговых путях противника, вам никто не отдавал. Как бы вы ни пытались играть словами, но вы дезертировали вместе со всем полком, поставив всех своих людей вне закона.

— Довольно этих глупостей, — отмахнулся Конрад. — Идёт война — и с этим фактом ни вы, ни колониальное руководство ничего поделать не можете. Они ведут себя так, словно имеют надёжный тыл, будто им есть куда возвращаться. Они не воюют здесь также, как дерутся в Аурелии.

— Да что вы тут можете знать о войне в Аурелии, — усмехнулся я.

Даже сам удивился, как это вырвалось у меня. Будто само собой — прорвалась вся горечь, копившаяся внутри годы на фронте.

— А хотел бы, — рявкнул Конрад, стукнув кулаком по столу. — Наше место там, — он махнул рукой куда-то за спину, имея ввиду Аурелию, — на настоящей войне. Всеми своими реквизициями я хотел показать Генеральному штабу, что способен на большее. Довольно держать меня здесь!

Он перевёл дух, и не дожидаясь что я скажу, продолжил.

— Но раз они не захотели вернуть меня на подлинный театр военных действий, я принесу настоящую войну сюда.

— И как же вы хотите сделать это?

— Думаете, стану делать из своих планов тайну, — откинулся на скрипнувшую спинку стула Конрад, сложив руки на объёмистом животе, — останетесь разочарованы. Я не собираюсь секретничать.

Он поднялся со стула и откинул шторку, за которой скрывалась подробная карта верховий Великой реки. Один объект на ней был помечен, как особо важный, и даже обведёт красным кругом.

— Вот тут, — указал именно туда Конрад, — находится мощная радиовышка. Через неё идут сигналы по всем колониям Альянса в Афре. Она принимает сообщения из метрополии, так что её мощи должно хватить для открытого вещания на весь регион.

Я не стал спрашивать, что хочет передать всем, кто его услышит, полковник Конрад. Услышав его слова, я вспомнил, что говорил мне Лев Афры. Казалось, это было несколько лет назад.

— Вы понимаете последствия, полковник? Вы принесёте в колонии не войну, а хаос.

— Пусть так, — кивнул он. — Однажды я уже стал жертвой чужой игры, но больше не позволю никому манипулировать собой. А вы? Как насчёт вас, оберст-лейтенант? Вы желаете стать автором своей судьбы, перестав плясать под дудку кукловодов, которых никогда не увидите?

— О ком вы? Я здесь по приказу…

— Вы не знаете тех, кто отдаёт приказы, — отмахнулся Конрад. — Я тоже считал, что действую на благо родины, более того, что своими действиями мы сумеем отсрочить начало войны.

— Терактом над Полдавийскими горами?

— Представьте себе, да! — Конрад снова сел на стул и теперь подался вперёд. Он явно не мог прежде никому выговориться, ведь в тайну его участия в уничтожении дирижабля вряд ли было посвящено даже высшее колониальное руководство. — Тот брак, что газеты выдавали едва ли не как основание для объединения Альянса с Коалиции, создавал больше напряжения в обоих блоках, чем разрежал его. Он оставлял слишком много вопросов — и первый из них: кто будет главным? А на него ответа не было. Сам брак наследников мог послужить поводом для войны. И тогда меня вызвали в Генеральный штаб, но беседовали со мной вовсе не те, кого я рассчитывал там увидеть. Нет. Это были, конечно, не сами кукловоды, но очень близкие к ним люди. Мне предложили захватить тот злосчастный дирижабль и передать наследников в надёжные руки.

— Но что-то, как всегда, пошло не так, верно?

— Совершенно верно, — кивнул Конрад, ушедший с головой в воспоминания. — Я взял лучших людей, мы идеально высадились на борт «Надежды», вы ведь помните, что тот дирижабль носил это имя, и начали операцию по захвату. Всё шло как по учебнику: быстро и без лишнего насилия. Без единого выстрела.

Он замолчал на несколько секунд, глядя в потолок, как будто среди носящихся там мух, пытался разглядеть события минувших лет.

— А потом кукловоды показали меня. В машинном отделении мои парни обнаружили бомбу, установленную на неизвлекаемость. И таймер на ней показывал, что взорвётся она через четверть часа. Были и другие бомбы: в гондоле и в баллонах. Мы не искали их, я видел, как «Надежду» окутало пламя взрывов. Одного устройства для этого было бы мало.

— И что же вы сделали?

— Думаете, пытался спасти всех этих расфуфыренных придворных и виновников торжества? — рассмеялся Конрад. — Нет, оберст-лейтенант, я пришёл в бальный зал, где мои люди собрали всех, и приказал открыть огонь. Мои солдаты привыкли подчиняться безоговорочно — и через пять минут все были мертвы. Мы направились на спасательную палубу, и знаете, что там нашли? Точнее не нашли? Шлюпки. Спасательных шлюпок на борту «Надежды» просто не было. Всё было решено заранее, а я и мои люди назначены козлами отпущения.

— Как же вам удалось спастись?

— Благодаря агенту кукловодов, который заложил бомбы и привёл их в действие. Он-то как раз умирать не собирался и припрятал на спасательной палубе парашют. Мои люди поймали его до того, как он им воспользовался. Я попрощался со всеми своими бойцами, заглянул каждому в глаза, чтобы запомнить не только имя, а потом прыгнул. Спасся. Один. А дирижабль «Надежда» взорвался в небе над горами уже в Трире.

Он снова замолчал, и я не нарушал тишины. Понимал: сказано ещё не всё.

— Официально меня и моих бойцов, конечно, над Полдавией не было, а их гибель стала проходить как инцидент во время учений. Дальнейшее вам известно, оберст-лейтенант.

Снова тишина и молчание. Только мухи жужжат под потолком.

— И что вы теперь будете делать, оберст-лейтенант? Продолжите служить кукловодам или возьмёте судьбу в свои руки, как сделал это я?

— А вы подумали, что станется с вашими людьми после того, как вы объявите о войне в Аурелии? — вопросом на вопрос ответил я.

— Это как отсечение гангренозной конечности: больно, может показаться жестоким, зато избавляет организм от опасной инфекции. Той, что может убить его весь. Пускай те, кто слаб, и не сможет принять новость и войне на родине, умрут: покончат ли с собой, как считают в Колониальном комиссариате, или сойдут с ума, или что угодно ещё. Не важно. У меня останутся только самые крепкие. Полк выживет и станет сильнее прежнего.

Вот теперь я понял, что Конрад — психопат хуже майора Келгора. Тот был просто жестоким ублюдком, но не пускал своих людей в расход с такой лёгкостью, как Конрад. Ушедший в джунгли полковник, потерял связь с реальностью, он не понимал, что творится вокруг, начал считать себя чем-то большим, нежели был на самом деле. Гибель людей на «Надежде» сломила его — теперь он готов жертвовать кем угодно ради самых туманных целей.

Принести войну и хаос в колонии, потому что его не отправили на фронт. Обойтись со своими людьми даже не с жестокостью, а с отменным равнодушием. В его словах не было последовательности, не было мысли. Слушая полковника, я не понял, ради чего он всё это затевает. Обида, попытка вывести на чистую воду таинственных кукловодов, которые могут существовать только у него в голове, желание отомстить всем, до кого может дотянуться… Я слишком здравомыслящий человек, чтобы понять Конрада.

— А знаете что, — внезапно поднялся на ноги полковник, — давайте решим всё по-мужски. Вы — дворянин?

— Не титулованный, — ответил я, вставая следом.

— Отлично, меня тоже титулы стороной обошли. Пара сабель здесь найдётся, их будет довольно для того, чтобы разрубить все узлы.

— Вы бросаете мне вызов, полковник?

— Точно так, — дёрнул подбородком Конрад, — и не на мензурную дуэль, а на поединок до смерти. Вы готовы?

— Всегда, — ответил я, решив подыграть безумцу.

— Тем лучше, — кивнул он. — Моим секундантом будет Адам, он навестит вас.

Полковник сел за стол и вернулся к изучению бумаг. Не прощаясь, я покинул его кабинет.

Выйдя из штаба, я понял, что не представляю, куда мне идти. Я не знаю, где поселили рагнийцев, и даже дорогу до пристани, где можно расспросить солдат, не найду. Но не успел я шагнуть за порог, как меня перехватил солдат, велевший следовать за ним. Оцелотти и в этом проявил удивительную последовательность.

Он вообще был полной противоположностью безумцу Конраду: уравновешенный и заботящийся обо всём. К примеру, о том, чтобы я не шлялся по городу, и не увидел чего-то, что мне видеть не положено.

Солдат проводил меня до двухэтажного здания, где поселили рагнийцев. Что здесь располагалось прежде, не знаю, но теперь оно представляло собой нечто вроде офицерского общежития. Небольшие комнаты и общая столовая — она же место сбора и общения всех проживающих. Правда, когда я туда вошёл, там сидели одни рагнийцы, с удовольствием уписывая местную стряпню. После нескольких дней на супе из концентратов, она и правда показалась мне пищей богов.

Оцелотти пришёл почти через час. То ли Конрад его не сразу вызвал к себе, то ли дела у капитана какие-то были. Он был мрачен, даже показной весёлости в нём не осталось ни на грош. Оцелотти уселся напротив меня, взял из общей миски кусок твёрдой лепёшки, макнул в острый соус и сжевал, явно не чувствуя вкуса. Это странное блюдо на закуску Чунчо вытребовал у местных поваров — оказалось на удивление аппетитно. Правда, Оцелотти его не оценил.

— Полковник велел мне переговорить с вашим секундантом относительно кондиций дуэли, — наконец, выдавил из себя капитан.

— Ты ведь понимаешь, что это безумие, — в обычной своей непосредственной манере перешёл с ним без предупреждения «на ты» Кукарача. — Полковник слетел с катушек, и даже ты не можешь этого отрицать.

— Он был мне вместо отца, — негромко, как будто говорил с самим собой, произнёс Оцелотти. — У меня не было жизни, кроме армии, и я всегда ориентировался на него. Подал рапорт о переводе в небесные абордажники и был на седьмом небе, когда он пришёл с резолюцией «зачислить в полк».

— Война, капитан, ранит по-разному, — сказал я в ответ, хотя, вроде бы, и невпопад. — Кто-то остаётся без рук или ног, другие теряют разум.

— Я не понимаю, как это могло случиться, — покачал головой Оцелотти. — Он всегда был лучшим, всегда шёл первым, всегда был примером для полка. Мог запросто прийти на утреннюю гимнастику и пройти её со всеми, да так что парни вдвое моложе завидовали. А что теперь… Полковник почти четверть часа рассуждал об офицерской чести и что все вопросы надо решать поединком на саблях. Только после сообщил о вашей дуэли и потребовал найти сабли. Он уже решил, что вы будете драться ими, а не стреляться. Я напомнил, что выбор оружия за вами, раз уж он вас вызвал, и полковник отправил меня к вашему секунданту за кондициями дуэли.

— Я в этом деле не силён, — развёл руками Кукарача, — у нас всё больше стреляются. Заходят двое с двух сторон в пустой трактир, например, и выходит оттуда только один. А все эти кондиции и прочее у нас не в чести. Я и кодекс уже забыть успел.

— Передайте полковнику, что раз он выбрал за меня оружие, то за мной выбор места и времени, — ответил я. — Мы сразимся на радиостанции перед тем, как он передаст всем своё сообщение.

— О чём вы? — неподдельно удивился Оцелотти, и я понял — вот мой шанс! Упустить его будет преступлением.

— О сообщении, которым полковник Конрад хочет перевернуть все колонии, — произнёс я. — А вы разве не в курсе? Он готовит операцию по захвату радиостанции Безымянного легиона, чтобы передать оттуда новость о войне.

— Войне? — глянул на меня Оцелотти, и к нему присоединились Кукарача со своими рагнийцами.

Сейчас был самый тонкий момент, я ступил на очень тонкий лёд. Один неверный шаг — и окажусь на том свете намного раньше, чем сумею хоть что-то сделать с Конрадом.

— Войне в Аурелии, — кивнул я. — Той самой, о которой, ты, Кукарача, догадывался по моим действиям. — В столовой кроме нас никого не было, однако я всё равно стал говорить немного тише. — Аурелия охвачена тотальной войной — в неё уже втянуты Священный Альянс и Континентальная Коалиции, недавно влезло и Альбийское Содружество. Мы перепахали родину траншеями и удобряем её сталью и кровью.

Последние слова, конечно, были не моими — я их где-то прочёл, даже не помню, где именно. Но сейчас они пришлись как нельзя кстати.

Рагнийцы восприняли новость относительно спокойно — для них Аурелия не была родиной, а на помощь великих держав в борьбе с колониальным режимом они давно не надеялись. Оцелотти же спал с лица. Он сидел, уставившись в столешницу, как будто царапины все пересчитать хотел.

— Я должен поговорить с полковником, — поднялся он на ноги после минут пяти молчания, но я удержал его.

— Сядьте, — сказал я. — Вы сейчас на взводе и вам не стоит идти к полковнику. Это может закончится плачевно, и о результате вы будете жалеть.

Оцелотти послушал меня и сел обратно.

— Теперь полковник хочет транслировать всем колониям эту новость, — сказал я. — Отомстить неизвестно кому за то, что его не вернули на фронт.

— А о войне он от вас узнал? — глянул мне в глаза Оцелотти.

— Конечно, нет, — отмахнулся я. — О ней известно многим большим чинам в Колониальном комиссариате и армии. Но от большей части населения её пока скрывают.

После моих слов в Оцелотти словно что-то оборвалось. Я разрушил его последнюю надежду на то, что полковник Конрад лучше, нежели тот есть на самом деле.

— Выходит, он всё знал и не говорил нам — своему полку. Клялся, что у него не будет секретов от его офицеров, но нарушил клятву. Какие тогда ещё он мог преступить, а?

Оцелотти явно говорил сам с собой, не понимая, наверное, что слова произносит вслух. Мы с Кукарачей и остальными рагнийцами сделали вид, что ничего не слышали.

— И как вы хотите поступить с полковником? — немного придя в себя, спросил у меня Оцелотти.

— Я уже говорил, что есть те, кто оставил на поле боя разум, душу, если угодно, — пространно ответил я. — Для них есть свои дома инвалидов — и число их растёт с каждым годом войны.

— А как же обвинения, которые вы ему бросили? Как быть с дезертирством полка? С мятежом и нападением на суда Альянса? Что будет с полком?

— Вы выполняли приказ невменяемого человека и не несёте за его действия ответственности, — заявил я весьма решительным тоном, однако в собственных словах не был уверен до конца. — Ваш полк уникален, и ему найдётся, чем заняться на фронте, будьте уверены.

Оцелотти помолчал ещё пару минут, машинально взял из полупустой миски ещё кусок лепёшки, сгрыз так, не макая в острый соус.

— И что вы планируете предпринять?

— Вернуть Конрада и весь ваш полк в Аурелию, конечно, — не слишком весело усмехнулся я. — И как прикрытие операция по захвату радиостанции подойдёт идеально.

— Я расскажу остальным офицерам о войне, — сказал Оцелотти, — только так смогу гарантировать их лояльность.

— Я дал вам эту информацию, капитан, — пожал плечами я, надеясь, что не слишком переиграл с показным равнодушием, — и теперь уже вам решать, что с ней делать.

Подготовка в операции не заняла много времени — полк Конрада вообще был удивительно мобилен. Прошло не больше двух суток с нашего прибытия, прежде чем дирижабль поднялся в воздух, взяв на курс на радиовышку Безымянного легиона. Но нас на его борту не было. Мы отправились на разведку днём раньше на том же пакетботе, на котором приплыли в затерянный город. Кажется, и десантников Оцелотти выбрал тех же, что спасли нас на развалинах старой фактории.

Конрад даже не поинтересовался, отчего я захотел присоединиться к разведчикам. Он нашёл для себя решение моего вопроса, и как будто, вовсе выкинул меня из головы.

Перед отправлением мне пришлось выдержать не самый приятный разговор с Кукарачей. Полковник насел на меня, как только Оцелотти ушёл из столовой. Мы по-прежнему говорили вполголоса, что, как мне показалось, только распаляло Кукарачу.

— Ты не просто молчал, ты лгал мне, — наседал он. — Я не терплю врунов в отряде. В Рагне мы таких, как ты, в расход пускали. А знаешь почему? Потому что все в отряде должны верить друг другу — без этого отряд не выживет.

— Мы не на гражданской войне, — покачал головой я. — И наш отряд не партизаны. Отправляясь сюда из Аурелии, я подписал уйму бумаг о неразглашении и за нарушение там всюду грозит только одно.

— А почему решил сейчас раскрыть карты? — прищурился Кукарача. — Этот Оцелотти — пижон дешёвый, а ты на него взвалил такую ответственность.

— Может, он и пижон, но точно не дешёвка.

— Если за нами придут громилы Конрада, — хохотнул со своего места Чунчо, о ком мы успели позабыть, — значит, ты оказался не прав.

Муньос кинул в плошку с острым соусом сразу несколько кусков лепёшки и ел из один за другим, выуживая пальцами.

Однако никто за нами не пришёл, и на следующее утро наш пакетбот отчалил, взяв курс на радиовышку.