Глава вторая

По телевизору идет размягчающая мозги ерунда, я сижу на диване и краем уха слушаю жалобы Николаса на друга его друга, который пару раз в месяц приходит в парк играть с ними в футбол. Он считает, что играет лучше Николаса, лучше Николаса разбирается в игре, и однажды Николас все ему выскажет. Кажется, эта история повторяется с самого нашего знакомства. Ну хотя бы он поверил в мою выдумку о прогулке до работы: я собираюсь изменить образ жизни, и теперь мое новое увлечение – ходьба. Николасу тоже стоило бы последовать моему примеру и ходить на работу, а не разрушать нашу планету вредными выбросами, усугубляющими парниковый эффект. Нет, в самом деле, ему есть чему у меня поучиться.

Я позволяю ему выпустить пар. Киваю, соглашаюсь, как милая идеальная невеста, чью роль сейчас играю, но на самом деле чувствую, что могу развалиться на куски в любой момент.

Актриса из меня хорошая, могу гордиться своим талантом. А предмет гордости Николаса – что он, как ему кажется, знает обо мне все. Постоянно всем рассказывает, что я ничего не могу от него скрыть. Прозрачная, словно воздух, и столь же содержательная в интеллектуальном плане. То, что он смотрит мне в глаза и верит, что я по уши влюблена в него, – доказательство моей потрясающей игры, и ничего он обо мне не знает, даже не догадывается.

В коэффициентном соотношении я бы сказала, что влюблена в Николаса на сорок процентов. Может, не стоит говорить «влюблена», ведь есть разница. Влюбленность – неистовство, безрассудство. Трепет. Ощущение падения. Нервная дрожь, готовящееся выпрыгнуть из груди сердце, чувство невероятной правильности происходящего – во всяком случае, так говорят. У меня этого нет. Я люблю его на сорок процентов.

Все не так плохо, как звучит, сами подумайте о ваших знакомых парах. Многие из них, если, конечно, будут откровенны, остановятся на цифре куда ниже той, чем смогут признать вслух. Правда в том, что вряд ли оба человека в одно и то же время постоянно чувствуют друг к другу стопроцентную любовь. У них может по очереди быть семьдесят пять, личный рекорд, а в остальное время – держаться на отметке в шестьдесят процентов.

Да, я жалкий циник (свежеприобретенное качество) и мечтательный романтик (всегда была), и это такое отвратительное сочетание, что сама не знаю, как себя терплю. Будь я кем-то одним, может, кивала бы и соглашалась с Николасом, сияя улыбкой, а не ныряла с головой в любимые мечты, сбегая от реальности. В сегодняшней фантазии я стою у алтаря рядом с Николасом. Священник спрашивает, знает ли кто-то причину, по которой этот брак не может состояться, и тут встает один из гостей:

– Я возражаю.

По церкви проносится общий вздох: это Джейк Павелка, одиозный участник четырнадцатого сезона шоу «Холостяк».

Но в реальной жизни Джейк Павелка не придет на мою свадьбу и не вмешается, и мы с Николасом будем обречены на совместную жизнь. В голове вспыхивает календарь, и мне делается дурно от того, как мало времени у меня осталось. От мысли, что придется сказать «я согласна», сердце пускается в сумасшедший галоп.

Внутри меня все рушится, а Николас даже не замечает.

Все нарастает как снежный ком. Только мне кажется, что это странное чувство пропало, на душе снова спокойно и все недовольство подавлено, как маятник качается в обратную сторону. Иногда ощущение возвращается перед самым сном. Или когда я еду домой с работы, или ужинаю, что означает моментальную потерю аппетита и необходимость придумывать приемлемое оправдание.

Из-за моих отговорок Николас считает, что у меня чувствительный желудок, а ПМС длится три недели. Мы часто обсуждаем количество потребляемого мной глютена, и я делаю вид, что рассматриваю возможность исключить из своего меню сахар. Вот что случается, когда ты одиннадцать месяцев встречаешься с парнем, а потом, не успев начать жить вместе и узнать человека в повседневной жизни, соглашаешься выйти за него замуж. Должна сказать, согласиться на Николаса-бойфренда и впоследствии получить Николаса-жениха было каким-то разрешенным законом надувательством. Я-то думала, что, заполучив его, я сорвала джекпот, но после вручения кольца меня низвели на Вечное Второе Место.

Когда я одна, или когда все равно что одна, потому что между мной и компьютером он выбирает второй вариант, хотя бы можно позволить мышцам лица отдохнуть от постоянных улыбок. Не нужно тратить энергию, притворяясь, что все в порядке. Но я не разрешаю себе погружаться в темные воды навязчивых мыслей слишком надолго, даже если хочу, потому что боюсь, что если выпущу своего внутреннего Моррисси и начну отрешенно таращиться в стену, размышляя, почему я так несчастна, то снова сложить и аккуратно убрать обратно в ящичек «на потом» эти мысли будет уже невозможно.

Возвращаюсь в реальность я вовремя, прямо к ключевым словам тягомотно вещавшего что-то Николаса: Стейси, запрет на хаки, датчик уровня топлива. Ага, сумел объединить три любимые жалобы в одну гневную тираду. Он ненавидит новую форменную одежду, которую пытается внедрить доктор Стейси Мутиспоу, подразумевающую исключительно черные брюки, а не его любимые, цвета хаки. Он ненавидит Стейси. Ненавидит датчик уровня топлива своей дорогущей машины, винит его (совершенно безосновательно) в том, что не показал пустой бак, как раз когда он на прошлой неделе уехал из города.

Придав лицу сочувственное выражение, я заверяю его, что хуже Стейси человека во всем мире не сыскать и что запрет на ношение хаки – дискриминация. Я верная невеста, возмущаюсь и разделяю его обиды и готова сражаться со всеми его горестями.

Интересно, как «актриса» становится своеобразным синонимом «профессиональной лгуньи».

Сейчас я постоянно обманываю нас обоих и не знаю, как остановиться. Свадьба через три месяца, и если я выложу Николасу все как на духу о своих панических приступах, он решит, что это просто нервы, что это нормально. Он опишет одним этим словом все мои переживания и вычеркнет из памяти. Никакого восторга или предвкушения свадьбы у меня нет с тех пор, как ее забрали у меня, вырвали право принимать решения прямо из рук. И собственное осознание тревожит меня. Если я не горю желанием выйти замуж, то что же я, черт побери, делаю?

Но сейчас проблема заключается не только в его настырной матери; она серьезнее, чем извечный спор о том, где провести медовый месяц или каких размеров будет торт, что меня уже не волнует, так как мне запретили заказать лимонный. «Никто не любит лимоны, Наоми». Я так долго прокручивала в голове все несправедливости, что мое медленно булькающее негодование вырвалось из кастрюли и залило Николаса целиком, не разбирая. Несмотря ни на что, я настолько заботлива, что закупориваю все негативные чувства и не делюсь с ним. Он бы все равно ничего не понял.

Если он спрашивает, что не так, и не может решить проблему парой ободряющих фраз, Николас раздражается. Еще моя мама как-то сказала, что нельзя говорить мужчинам о проблемах, которые они не могут решить, потому что они обязательно попробуют, у них не получится и их просто перемкнет.

Это мой случай? Я даже не знаю, в чем у меня проблема. Вероятно, проблема – это я сама. В Николасе много хорошего, я даже написала список в зашифрованном документе у себя в компьютере. И перечитываю его каждый раз, когда мне необходимо вспомнить, что Все В Порядке.

Хочется проглотить волшебную таблетку и почувствовать себя абсолютно счастливой. Хочется влюбленно таращиться на Николаса, пока он беспомощно ищет миски в кухонных шкафчиках. Мы живем вместе десять месяцев, а он до сих пор не знает, где что лежит.

Наши имена так романтично смотрятся вместе. Николас и Наоми Роуз. Вы когда-нибудь слышали что-нибудь милее? И детям мы дадим созвучные имена на букву «Н». Сына назовем Натаниэль. Его дедушка и бабушка к моему бессильному негодованию сократят его до «Нат». А девочку – Ноэль. Вторым именем обязательно будет Дебора, в честь миссис Роуз, потому что это же традиция, аж целого одного поколения. Сестре Николаса велели сделать то же самое, так что если мы все подчинимся, однажды появится целая династия маленьких Дебор.

Закрываю глаза и пытаюсь представить, каково это – вырасти биологической дочерью этой женщины, и картинка настолько чудовищна, что приходится стереть ее другой, счастливой, где фигурирует еще один претендент на мое сердце, Руперт Эверетт. В образе Доктора Кло из «Инспектора Гаджета» 1999 года он врывается в церковь Сент-Мэри и борется с Джейком Павелкой за право решить, кто же женится на мне. У одного из них механический протез-коготь, так что силы неравны. «Ну-ка не спешите!» – раздается еще один голос. Я поднимаю голову и вижу Кэла Хокли, непонятого героя из «Титаника», который спускается с потолка как супергерой, зажав в зубах «Сердце океана». «Это тебе, Наоми! Единственной женщине, которая его достойна». Николас, обернувшись, громко возмущается и быстренько проваливается в подвальный люк.

С заметным усилием я заставляю себя посмотреть на Николаса и попробовать почувствовать бабочек в животе. Он же ответственный. И фильмы мы любим одни и те же. Готовит хорошо. Мне нравятся эти качества в мужчине.

– Наоми, – зовет он, хлопая дверцами шкафов, – где у нас контейнеры «Таппервэр»? Я собираюсь забежать в магазин за печеньями и завтра завезти их в офис. Как думаешь, хорошо? У меня ведь выходной. Никто больше не заезжает просто так, привезти перекусить.

«Проснись и улыбнись» обычно закрыты по выходным, но раз в месяц в специально выделенную субботу несколько сотрудников приходят, и чтобы было не так обидно работать в выходной, все приносят с собой что-нибудь вкусненькое.

– Хочу, чтобы казалось, будто я сам их испек, – тем временем продолжает он. – Или они мне это потом еще тысячу раз припомнят. Стейси утверждает, будто я никогда не прилагаю дополнительных усилий. Будут ей усилия.

Тут я поступаю непростительно и в душе соглашаюсь со Стейси. Николас не пытается сделать больше, чем от него ждут, особенно в том, что касается меня. Он не подарил мне цветов на День святого Валентина, и это не страшно, потому что, видимо, цветы – это глупости. Он напомнил мне, что они же просто умрут. Так что на Валентинов день мы сидели в разных комнатах и отмечали друг друга в сопливых постах на «Фейсбуке». Нам ведь не нужно говорить друг другу ласковые слова вслух, мы же и так знаем, что такое Настоящая Любовь.

Можно потратить деньги на что-то более разумное, чем на ужасно дорогое украшение (если это украшение для меня) или растения, которые медленно загнутся через неделю и превратятся в ил (опять же, если цветы для меня). Вместо этого можно откладывать деньги на что-то получше, вроде теннисного браслета и целого сада для его матери.

На годовщину цветы мне тоже не дарили, и ничего страшного, потому что мы же знаем, что такое Настоящая Любовь, и нам не нужно ничего друг другу доказывать. Своей матери он покупает цветы после косметической омолаживающей операции, потому что она ждет этого, но я же разумный человек. Я все понимаю. И знаю, что они мне не нужны, в то время как миссис Роуз просто необходимы. Он так рад, что мы никогда не превратимся в его родителей.

На нашу годовщину мы не пошли на свидание, даже выходной не взяли, чтобы побыть вместе, и вообще никак не выделили этот день. Мы же спокойные и уравновешенные, не то что его родители. Наша любовь настолько Настоящая, что мы можем сидеть и смотреть футбол, будто ничего особенного в этой дате нет, просто еще один день. Все дни одинаковые. Все дни как наша годовщина.

На языке уже вертится ответ, но я заталкиваю его поглубже, заставляя себя подобрать другие слова.

– В шкафчике над микроволновкой.

– Спасибо. Слушай, а у тебя не получится их сегодня приготовить? Стейси сможет отличить домашние от покупных. А я не хочу слушать ее брюзжания.

Я окидываю его презрительным взглядом, которого он не видит.

– Нет. Я иду к Брэнди.

– Так и я тоже, но у нас еще куча времени, разве нет? Мне нужно заскочить в душ, а ты все равно ничего не делаешь, просто сидишь. Можешь прямо быстренько замесить тесто, на скорую руку?

– А ты не можешь сам все завтра сделать? Зачем вообще они тебе сию секунду понадобились?

Он включает духовку – хоть бы проверил, есть ли у нас все необходимые ингредиенты. Наверное, считает, что я чего-нибудь намешаю из ничего, как мышки Золушки.

– Вот еще, вставать до зари ради пары десятков печений. Легче сегодня сделать. Стейси повезло, что я вообще это делаю, – уже тише ворчит он, – ведь даже не моя смена… посмотрим, как ей самой понравится в кои-то веки поработать в субботу!

Я смотрю на Николаса, и внутри меня все кипит. Он считает, я не знаю, что он задумал. В душ он так рвется именно сейчас, только чтобы получить право не печь печенья самому, а попросить меня. Так всегда происходит: возвращаемся домой из магазина, и он сразу же делает вид, что у него срочный звонок, лишь бы покупки не разбирать.

Николас вытаскивает миски и очень заблуждается, если считает, что я потом все уберу и помою, и все это ради кого-то, кого он презирает. Стейси может давиться покупными сахарными печеньями, как и все мы. Почему вообще он решил их принести? Они же дантисты. И должны питаться сельдереем.

Я обдумываю, стоит ли попробовать убедить его остаться дома, но вспоминаю, что кто-то должен отвезти меня к Брэнди. Даже пытаться менять колесо не буду, пока он не уедет хоть на какое-то время. Его зазнаистая привычка повторять «А я же говорил» выводит меня из себя, поэтому признаться не смогу. Так что приходится быть настолько упрямой, насколько он вредный.

– Спорим, если бы ты сказал о печеньях своей маме, она бы тебе за двадцать минут приготовила, – лениво отвечаю я. – В форме больших красных сердец с твоими инициалами в глазури.

– Кстати, о маме, – откашлявшись, начинает он. – Она поговорила с портнихой о нарядах для девочек, которые понесут цветы, проверила размеры. И мы оба так радовались, просто до ужаса, что у них есть возможность нам помочь. – На этих словах я прямо чувствую, как душа сжимается, скукоживается и – пуф! – проваливается в пятки. – Все знают, что обычно за свадьбу платят родители невесты, так что нам повезло, что мама с папой так нас поддерживают.

Да, поддержка та еще. В голове возникает картинка моего свадебного платья из плотной ткани, которая белее, чем новые зубные протезы будущего свекра, А-силуэта и на размер меньше, потому что его жена хочет, чтобы я была амбициозной. Я хотела кремово-розовое, с завышенной талией, но мне возразили, что так я буду выглядеть на четвертом месяце беременности. Николас сказал матери, что мы решили подождать с близкими отношениями до свадьбы, потому что Дебора Роуз до смешного старомодна, и нам ничего не остается, кроме как сдувать с нее пылинки и лгать. Так что, когда она заявила, что я выгляжу беременной, мне страшно хотелось ответить, что будет двойня.

Тем днем я вышла из магазина свадебных платьев c психологической травмой и без гроша в кармане – мне выставили счет на три тысячи долларов. Чтобы сохранить репутацию, я настояла на покупке пополам, так что остальные три тысячи заплатила миссис Роуз. Шесть. Тысяч. Долларов. За одно платье. Меня преследуют красные заглавные буквы на пластиковом мешке, в котором томится материал на шесть тысяч долларов, готовящийся лишить меня праздничного пира, так как есть я в таком наряде точно не смогу (а ведь эту часть я ждала больше всего!): ВОЗВРАТУ НЕ ПОДЛЕЖИТ.

Также они предложили своей живущей в другом штате дочери Хезер, с которой я познакомлюсь только на свадьбе, роль главной подружки невесты. Я очень расстроилась, на что мне сообщили, что кому же, как не ей, занять это место, если она станет моей невесткой? Брэнди, моя ближайшая подруга, была абсолютно раздавлена.

Кроме этой должности на мою свадьбу Хезер получит кремово-розовое платье с завышенной талией, как и остальные подружки невесты, но не все, а только со стороны жениха.

Николас хочет, чтобы я это все проглатывала и терпела, пока меня топчут, как уже научился он, а если устрою скандал, пусть даже ради собственной защиты, ему это будет крайне неудобно. Ради сохранения мира я вытерпела столько мерзостей, что мне уже должны были выдать диплом святого. Вслух не возражаю, раздражения не показываю, но он точно его чувствует, потому что в такие дни всегда старается меня избегать. Задерживается на работе допоздна. Проводит у родителей больше времени, чем у нас дома. А когда все же приходит, то будто едва выносит мое общество, дожидаясь, когда же наконец сможет сбежать в свой кабинет и сидеть в компьютере до ночи. Мысленно я называю его «компьютер Карен», как звали компьютерную жену Планктона в «Губке Боб Квадратные Штаны».

У родителей Николаса денег – куры не клюют, и на свадьбу они уже истратили порядочно. Неважно, что говорит Николас, они это делают не потому, что хотят быть милыми, или потому, что я им нравлюсь. Я лишь инкубатор для будущих Роузов, как и любая бывшая девушка Николаса.

Шаг влево-вправо – и его родители немедленно напоминают, как же мне повезло с ними и как много им пришлось заплатить. Мне не нужно на свадьбу лучшее шампанское в стране, подошло бы и вино из пакета. Но нет, для их Никки – все только самое лучшее.

Не волнуйся, Никки. Мамочка с папочкой обо всем позаботятся. Я же знаю, что родители Наоми не могут. Мистера Уэстфилда ведь выгнали с работы, да? А миссис Уэстфилд просто школьная учительница! Как оригинально. Мистер и миссис Уэстфилд едва смогут позволить себе расходы на бензин и свои порции праздничного обеда, бедняжки. А теперь запомни, Наоми, не сутулься. И выбери какое-нибудь другое выражение, пожалуйста. Может, тебе вообще все лицо поменять. А цвет глаз возможен только такой? Точно? А каблуки ты носишь? Да не эти, как у стриптизерши. Ты же станешь одной из Роузов, дорогая. Это имя кое-что значит. Сядь ровно. Не крути кольцо. Ты же нам как дочь, мы так тебя любим. Иди к нам, сделаем семейный портрет, встань прямо за нами и втяни живот.

В общем, целый шведский стол на выбор, но все же больше всего я ненавижу то, что мистер и миссис Роуз по-прежнему называют своего сына Никки. Он даже не разрешает мне называть себя Ником. А когда они не называют его Никки и не целуют в щечки, будто ему пять лет, то обращаются только «доктор Роуз» и ксерокопируют его дипломы дантиста, которые вешают в собственном кабинете. Они замещающие дантисты и читают своим друзьям лекции о болезнях десен.

Я уже просто не могу выйти из игры. Все будут сплетничать, распространять слухи, а я буду выглядеть полной дурой, неудачницей. Потрачу тысячи долларов. Выхода нет, только глубоко вдохнуть и продолжать.

Смотрю на Николаса и понимаю, что, вообще-то, собираюсь выйти за этого человека замуж. Потому что люблю его (сорок процентов) и потому что слишком боюсь все отменить (шестьдесят процентов). Все, включая его родителей, говорили, что до алтаря мы не дойдем. А у меня столько гордости, что я скажу «я согласна», только чтобы доказать их неправоту.

– Отлично, не надо мне помогать, – обиженно пыхтит Николас, кидая на меня недовольные взгляды. Я испортила ему вечер. Восхитительно. – Я буду носиться тут как сумасшедший, уже и так на взводе, но что здесь нового?

– Молись, сестра, – бормочу я себе под нос. Он ворчит, хлопает дверцами шкафчиков, что доставляет мне странное удовольствие. В конце концов, горе любит компанию. И если мне предстоит весь вечер лелеять злобные планы, я вполне могу утянуть его в эту трясину за собой.

Загрузка...