Вы станете моей смертью

Глава 2

Матео

Проблема всех рабочих лошадок в том, что ты и понятия не имеешь, сколько на тебя могут всего взвалить, пока в один момент этого не произойдет.

Раньше мне казалось, что я очень много помогаю по дому. Гораздо больше, чем, например, мои друзья. Теперь, когда мама не может сделать и половины из того, что делала раньше, факты говорят сами за себя: ни черта тот прошлый Матео не делал. Я пытаюсь брать на себя больше ответственности, но чаще всего даже не понимаю, что надо делать, пока не становится слишком поздно. Вот и сейчас стою и пялюсь в пустой холодильник. Вчера пять часов проработал в супермаркете и даже не подумал, даже ни единой мысли не было, что, возможно, надо купить что-то из продуктов домой.

– Ой, зайка, прости, у нас почти все закончилось, – говорит мама. Вообще-то она в гостиной, делает свои упражнения, но на первом этаже у нас полностью открытая планировка, а кроме того, я не сомневаюсь, что у нее есть глаза на затылке. – На этой неделе никак не могу доехать до магазина. Можешь позавтракать в школе?

Еда в кафетерии Карлтонской старшей школы – полный отстой, однако пожаловаться на это мог только Матео из прошлого.

– Да не вопрос, – говорю я, закрывая дверцу холодильника под урчание живота.

– Держи. – Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда моя двоюродная сестра Отем, сидящая за кухонным столом с расстегнутым наполовину рюкзаком, швыряет мне энергетический батончик. Я ловлю его одной рукой, сдираю упаковку и тут же откусываю половину.

– Спасибо, – бурчу я с набитым ртом.

– Всегда к твоим услугам, бразен.

Отем живет с нами уже семь лет – с тех пор как ее родители погибли в автомобильной аварии, когда ей было одиннадцать. Мама к тому времени уже была матерью-одиночкой – они с папой только развелись, что привело в настоящий ужас всю ее пуэрто-риканскую семью и нисколько не встревожило его польскую, – а Отем была ей племянницей именно по мужу, а не по крови. Это должно было отодвинуть маму в самый конец списка ответственных за убитую горем сироту, входящую в подростковый возраст, особенно если учесть количество женатых пар со стороны папы. Но мама всегда была тем взрослым, который разгребает дерьмо.

И в отличие от всех остальных, Отем ей была действительно нужна.

– Мы нужны этой девочке, а она нужна нам, – сказала мне мама в ответ на яростное возмущение по поводу того, что комнату, которая когда-то была моей игровой, вдруг перекрасили в девчачий лавандовый. – Мы ведь не бросим друг друга, правда?

Сначала мне все это совсем не нравилось. Отем тогда частенько давала нам жару, что было вполне нормально, однако совершенно неприемлемо для меня десятилетнего. Было непонятно, что именно может вывести ее из себя или какой предмет она в очередной раз начнет колотить. Когда мама впервые взяла нас в магазин, ничего не подозревающая кассирша сказала моей сестре:

– Какие красивые рыжие волосы! Вы с братом совсем непохожи!

Лицо Отем исказилось.

– Он мне кузен, – процедила она. – У меня нет родных братьев. У меня вообще никого нет. – И ударила кулаком по витрине со сладостями возле кассы.

Пока я собирал посыпавшиеся с витрины шоколадки, мама взяла Отем за плечи и отвела в сторону. И заговорила спокойно, словно никакой катастрофы и не случилось:

– Ну, сейчас у тебя есть и брат, и кузен.

– Бразен, – сказал я, рассовывая сладости по витрине в произвольном порядке. От этого слова Отем усмехнулась и даже чуть не рассмеялась – так оно ко мне и прилипло.

Только я умял в три захода первый батончик, как она бросила мне еще один.

– Ты сегодня в продуктовом работаешь?

Прежде чем ответить, я откусил кусок побольше.

– Нет, в «Гарретс». – Это моя любимая работа: простенькая забегаловка, где я обслуживаю столики. – А ты? Официанткой?

– Фургон-убийца, – отвечает Отем. Она работает в том числе и в компании «Соррентос», которая занимается заточкой ножей: ездит по ресторанам Бостона и пригорода в стареньком белом фургоне с изображением огромного ножа на одном боку. Над прозвищем долго не думали.

– А как доберешься? – спрашиваю я. У нас только одна машина, так что наши передвижения – настоящий фокус с жонглированием.

– Меня Гейб отвезет. Если хочешь, он может подбросить тебя до школы.

– Я пас. – Я даже не пытаюсь скрыть выражение своего лица. Отем знает, что я терпеть не могу ее парня. Они начали встречаться перед выпускным, прошлой весной, и я думал, это продлится не дольше недели. Как говорит Отем, у меня появилась к нему «необъяснимая неприязнь», едва я услышал, что на звонок телефона он отвечает словом Dígame[1]. Он и сейчас так делает. Всегда.

– Да какая тебе разница? – спрашивала она, когда я начинал жаловаться. – Это просто приветствие. Хватит искать причины для ненависти.

А мне кажется, это позерство. Он даже не говорит по-испански.

Гейб совершенно не подходит моей сестре: Отем всегда и за все переживает, а Гейбу всегда и на все плевать. Когда-то он был заводилой на всех вечеринках Карлтонской школы, а теперь решил «годик отдохнуть». Насколько я понял, это значит просто делать вид, что все еще учишься в школе, только у тебя нет домашки. Он нигде не работает, однако умудрился купить себе новенький «Камаро», и теперь каждый раз, когда он забирает Отем, наша улица оглашается невообразимым ревом.

Она скрещивает руки на груди и склоняет голову.

– Ладно. Если хочешь тащиться милю просто из-за упрямства, то иди.

– Ну и пойду, – ворчу я, дожевывая второй батончик и швыряя обертку в мусорку. Может, я просто завидую Гейбу. В последнее время я готов сорваться на любого, у кого есть что-то, чего он не вполне заслуживает. У меня две работы, а у Отем, которая закончила Карлтонскую старшую школу в прошлом году, их три. И даже этого мало. С тех пор как мы пропустили удар-двойку.

Я поворачиваюсь и вижу, как медленно, стараясь скрыть хромоту, на кухню входит мама. Удар номер один: в июне у нее диагностировали остеоартрит – какую-то долбаную болячку, которая разрушает суставы, редкую для людей ее возраста. Она постоянно делает упражнения, но ходьба все равно причиняет ей боль, если не принимать противовоспалительные препараты.

– Как ты себя чувствуешь, тетя Елена? – спрашивает Отем слишком жизнерадостным голосом.

– Отлично! – Голос мамы звучит еще веселее.

Я сжимаю челюсти и смотрю в сторону, потому что не умею притворяться, как они. Для меня словно обухом по голове наблюдать как моя мама, бегавшая когда-то по пять километров в день, по выходным играющая в софтбол, с трудом добирается из гостиной на кухню.

Я не считаю, что в жизни есть место справедливости. И понял я это даже не семь лет назад, когда пьяный водитель врезался в машину родителей Отем, а сам остался без единой царапины. Хотя это тоже показательный пример.

Мама доходит до кухонного острова и опирается на него.

– Ты не забыла забрать мои лекарства? – спрашивает она Отем.

– Да, точно, они у меня. – Отем роется в своем рюкзаке, выуживает из него белый аптечный пакетик и передает моей матери. – И вот сдача.

– Сдача? – Мама с удивлением рассматривает пачку двадцаток в руке Отем. Ее таблетки стоят целое состояние. – Я не думала, что останется сдача. Сколько?

– Четыреста восемьдесят долларов, – любезно отвечает Отем.

– Но как?.. – Мама выглядит совершенно растерянной. – Ты расплатилась моей кредиткой?

– Нет, в этот раз нужно было доплатить всего двадцать долларов. – Мама все еще не собирается забирать деньги, поэтому Отем встает и кладет их перед ней на стол. А потом вновь садится, берет со стола резинку для волос и собирает волосы в хвост, спокойно и буднично. – Аптекарь сказал, препарат другой.

– Другой? – повторяет мама.

Я упираюсь взглядом в пол.

– Да, говорит, появился аналоговый препарат. Но ты не переживай – лекарство, по сути, то же самое.

Отем – отличная актриса, но у меня по-прежнему напряжены плечи, потому что мама чует вранье лучше любого детектора лжи. Впрочем, сейчас она только удивленно хлопает глазами, а потом благодарно улыбается – и это говорит лишь о том, как тяжело ей дались последние месяцы.

– Отличная новость. – Она достает желтую бутылочку из аптечного пакета, открывает крышку и заглядывает внутрь, словно не веря, что это то же самое лекарство. Видимо, таблетки проходят ее проверку, потому что она ковыляет к шкафчику у холодильника, достает оттуда стакан и наполняет его водой из-под крана.

Мы с Отем следим за ней, словно ястребы, пока она наконец не проглатывает таблетку. Мама целыми неделями пропускала прием лекарств, пытаясь растянуть последний пузырек максимально надолго, потому что в наших финансах теперь зияет огромная дыра.

А это удар номер два: раньше у моей мамы был собственный бизнес, боулинг-центр «Запасной шар», одно из основных заведений Карлтона. Там работала и сама мама, и мы с Отем, и это было невероятно здорово. Пока полгода назад один парень не поскользнулся на гладкой дорожке и не ударился так сильно, что его родители подали на нас в суд. К тому моменту как буря улеглась, «Запасной шар» уже был банкротом, и мама отчаянно пыталась его продать. Непревзойденный карлтонский агент по недвижимости Джеймс Шепард взял его за бесценок.

– Просто бизнес, ничего личного, – постоянно повторяет мне мама. – Хорошо, что его купил именно Джеймс. Он сделает там что-нибудь полезное.

Да, пожалуй. Он даже показывал маме планы на боулинг-клуб/развлекательный центр – совершенно несоразмерный нашему городу. Предложил ей, когда дойдет до дела, стать его консультантом. Возможно, даже появится какая-то непыльная работа в офисе. Но, видно, не скоро.

Дело в том, что когда-то я дружил с дочкой Джеймса, Айви. И я совру, если скажу, что мне было не обидно узнать о планах Джеймса от него самого, а не от нее. Она же в самом центре событий. Узнает все новости гораздо раньше остальных. Могла бы дать мне хоть какой-то намек.

Не знаю, почему я так расстраиваюсь. Как будто это что-то меняет. Мы все равно давно не общаемся. Но когда Джеймс Шепард пришел к нам домой со своим розово-золотистым ноутбуком и кучей бумажек, весь такой благожелательный и любезный, объясняя, как его компания восстановит руины маминой мечты, я мог думать только: «Черт возьми, Айви, ты могла бы меня предупредить».

– Матео, вернись на землю! – Я даже не заметил, как подошла мама, так что, наверное, уже давно витаю в облаках. Такие выпадания из реальности напрягают маму: она смотрит на меня так пристально, словно пытается заглянуть внутрь черепной коробки. Иногда мне даже кажется, что она готова вытащить из черепа мой мозг. – Уверен, что не хочешь поехать со мной на день в Бронкс? Тетя Роуз будет счастлива тебя повидать.

– У меня школа, – напоминаю ей я.

– Знаю, – вздыхает мама. – И все же, по-моему, можно разок пропустить, взять выходной. – Она поворачивается к Отем. – Вам обоим. Вы очень много работаете.

Она права. Выходной – это отличная идея, если бы не семь часов дороги в одной машине с подругой мамы по колледжу, Кристи. Как только она узнала, что мама хочет съездить на девяностолетие тети Роуз, тут же вызвалась быть ее шофером, и это очень мило с ее стороны, ведь мама больше не в состоянии долго вести машину. Однако Кристи никогда не замолкает. Вообще никогда. Так что в конце концов любой разговор сводится к тому, что они с мамой делали в колледже, а я предпочел бы вообще никогда об этом не знать.

– Жаль, но не получится, – вру я, – в «Гарретс» сегодня не хватает свободных рук.

– А я нужна мистеру Сорренто, – быстро говорит Отем. Она ненавидит монологи Кристи еще больше, чем я. – Увы, ножи сами себя не заточат. Тем не менее мы обязательно позвоним тете Роуз и поздравим ее с юбилеем.

Прежде чем мама успевает ответить, дом заполняет знакомый рев, я стискиваю зубы и иду на крыльцо. Разумеется, красный «Камаро» Гейба тут как тут: мотор ревет во всю мощь, а сам он высовывает руку из окна, делая вид, что меня не замечает. Весь ссутулился в кресле, но я все равно вижу его зализанные назад волосы и зеркальные солнечные очки. Стал бы я ненавидеть Гейба меньше, если бы он выглядел не так убого? Кто знает…

Я поднимаю руки и начинаю медленно хлопать, когда ко мне выходит Отем, удивленно смотря то на меня, то на машину.

– Что ты делаешь? – спрашивает она.

– Аплодирую движку Гейба, – отвечаю я, хлопая так сильно, что ладони горят. – По-моему, для него очень важно, чтобы люди это отметили.

Отем толкает, прерывая бурные аплодисменты.

– Не будь уродом.

– Урод здесь он, – отвечаю я на автомате. Этот спор бесконечен.

– Детка, давай быстрей, – зовет Гейб и призывно машет рукой. – Опоздаешь на работу.

В руках Отем звонит телефон, и мы оба бросаем взгляд на экран.

– Что за Чарли? – спрашиваю я, перекрикивая рев мотора. – Замена Гейба? Пожалуйста, скажи «да».

Отем сбрасывает звонок и убирает телефон в рюкзак.

– Никто.

Я чувствую покалывания в затылке. Я знаю этот тон, и он не предвещает ничего хорошего.

– Один из них?

Она уверенно мотает головой.

– Меньше знаешь – крепче спишь.

– Делаешь сегодня дополнительные остановки?

– Возможно.

У меня дергается челюсть.

– Не надо.

Ее губы вытягиваются в тонкую прямую линию.

– Надо.

– И сколько еще? – Этот спор тоже бесконечен.

– Сколько получится, – отвечает Отем.

Она закидывает рюкзак повыше на плечо и смотрит мне в глаза. На ее лице застыл все тот же вопрос, что она задает мне несколько недель: «Мы ведь не можем друг друга бросить, правда?»

Я не хочу кивать, но как еще я могу ей ответить?

Да, не можем.