– Старик, а ты что скажешь?
– Какой я те старик, сорок зим мне токмо! – и он подал скрипучий голос. Похоже, жизнь этого мужика неплохо потрепала, если таким старичком выглядит, или из-за всклоченной седой бороды мне кажется, что ему в обед сто лет исполнится.
– Поручись-ка, што твой шайтан меня к праотцам не заберёт. Рановато мне покамест к ним… Поведаю, што ты желаешь, – немного подумав, сообщил он.
– Говори уже! Никуда мой шайтан тебя не заберёт и не убьёт, отпущу сразу после разговора.
– Отпускать не надобно, здеся и останусь. Боле мне некамо и незачем идтити. Здеся и помирать буду, но прежде дождусь тех поганых псов, что с моей торговлей в Сувар съехали, и прибью, скольких смогу. Они отрока моего последнего умертвили, все мои монеты и узорочье утащили. Повозку уволокли… и Клюсю, – старик, не выдержав свалившихся на него несчастий, зарыдал в голос.
– Они твою жену с собой забрали? – проникаясь в местные реалии, сочувственно спросил я.
– Нее, не жену, – поспешно ответила за него Айка. – Клячу–лошадину.
– Как тебя зовут? – задал я вопрос, когда он немного успокоился и пришёл в себя.
– Гостята я, – сообщил он о себе. – Ростовьский купьчина. Шёл, как водится, в городище Веда Суар к чавашскому князю Элмесу. С Ага-Базара, из Болгара вёз для князя сафьян–булгари, бусины, перстни и цепи из червленого серебра, воскь. Токмо те чужеяды всё у меня поотымали. Дождусь и порешу сучьих вымесков! – Гостята со злостью сплюнул на землю.
«Что-то вовсю разошёлся дедок», – подумал я и продолжил допрос:
– Этот парень – твой сын?
Он кивнул:
– Наследок. Пытали да истязали его, абы выведать, есть ли у нас ещё златице. Откуп искали.
– Ты считать и писать можешь? – перевёл я разговор на другую тему.
– Ато, обучен, я жь купьчина! И на языке идель–булгаринов аки на своём родном глаголю. Всё, што надоть, перетолмачить умею. Тюркский понять могу, но вот глаголю не шибко покамест.
– Ждите пока, позже договорим, – приказал я и зашёл в системный магазин, чтобы найти свиток с заклинанием «Оживление мертвеца».