⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Глава 2 ⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Следующим утром мы завтракали вместе. Поздним вечером накануне Шартелль взял тайм-аут, сказав, что ночью хорошенько обдумает предложение Даффи. «Я хочу уделить вашему предложению самое серьезное внимание, — как писал один конгрессмен своему избирателю, пожелавшему построить мост над Большим Каньоном».

На завтрак он пришел в темном костюме, синей рубашке и галстуке в сине-черную полоску, который, должно быть, позаимствовал у другой английской военной части.

— Ночью я кое-кому позвоню, Пит, — он намазал гренок маслом.

— Кому же?

— Двум приятелям в Нью-Йорк. Поросенок хвастался там своими успехами. Этого, впрочем, следовало ожидать. Но более интересно другое — у вас объявился соперник.

— Кто же?

— Другое рекламное агентство.

Наверное, такое же выражение, как и у меня, появилось на лице Эйзенхауэра, когда ему сказали, что Макартур уволен.

— Какое?

— «Ренесслейр».

— О. Или лучше: о, о, о.

— Я отреагировал точно также. Одно упоминание «Ренесслейра» действует на нервы. Как скрежет ножа по тарелке.

Я на мгновение задумался.

— Отделения в Лондоне, Стокгольме, Копенгагене, Брюсселе, Париже, Мадриде, Франкфурте, Цюрихе, Риме, в дюжине городов США, Гонконге, Бомбее, Токио и Маниле. Что я упустил?

— Торонто, Сидней, Сеул и Йоханнесбург.

Существует несколько типов рекламных агентств. Состоящие из одного-двух сотрудников и существующие на подачки таких же крохотных радиостанций и газет. Быстрорастущие, хватающиеся за все и вся, ракетой рвущиеся к успеху, чтобы затем раствориться в общем рисунке делового мира. Есть агентства вроде «Даффи, Даунер и Тимз», концерны с многомиллионными оборотами, движимые прелестями, гением, излишествами и нравами карнавала денег. И, наконец, есть десяток агентств, размеры, финансовая мощь и безжалостность которых сравнимы разве что с их чудовищной посредственностью. Именно они ответственны перед нацией за нынешний уровень телевидения, радио, значительной доли американской субкультуры, которая столь прибыльно эксплуатируется за рубежом.

В этом десятке «Ренесслейр» по своему могуществу занимал третью или четвертую позицию. Если остальные делали деньги на плохом вкусе американской публики, то «Ренесслейр» решил стать совестью мира.

— Они организовали у себя управление международных дел, — задумчиво заметил Шартелль. — Оно сочетает в себе худшие черты Морального перевооружения, Корпуса мира и Международного общества ротарианцев. У них есть лекторское бюро и они готовы доставить оратора в любое место в течение двенадцати часов, при условии, что слушателей будет не меньше пятисот. И он произнесет речь на языке аудитории. У них есть отделы Океании, Юго-Западной Африки, Италии, Исландии. Насколько я знаю, даже Антарктиды.

— Нам об этом известно, — кивнул я. — Они рассылают тексты речей. Их переводят и дают оратору для выступления. Они наводнили этими речами весь мир.

— Помнится, в прошлом году они проводили предвыборную кампанию в Калифорнии.

— Кого они поддерживали?

— Их клиент играл в кино злодеев. Тот, кто играл героев, отстал на полмиллиона голосов.

— Вы в ней участвовали?

— Собирался, но разузнал, что к чему, и решил, что связываться не стоит. Я не смог рассчитать, каким будет расклад голосов. Но, похоже, под влиянием «Ренесслейра» многие избиратели в последний момент передумали.

Ложкой я выводил на скатерти замысловатые узоры.

— За кем стоит «Ренесслейр»?

Шартелль выудил из кармана полоску бумаги.

— Имя я записал. Как раз хотел спросить вас о нем. Клиент «Ренесслейра» — мусульманин. Что вы о нем знаете?

— Образование получил в Аги, говорит с чистейшим оксфордским акцентом, если таковой существует. Богат, личный самолет, конюшня «роллс-ройсов». Наследный правитель нескольких миллионов альбертийцев, живет во дворце к югу от Сахары, подробное описание которого можно найти на страницах «Тысячи и одной ночи». Англичане его любят, потому что у него не забалуешь.

— И Поросенок Даффи хочет, чтобы я поехал в Альбертию и провел предвыборную кампанию вождя… как его там… вождя Акомоло. Санди Акомоло сэра Алакада Меджара Фулава? О, его имена просто скатывались с языка.

— Насколько я слышал, он их укоротил.

— Вот что я скажу вам, Пити: это и иностранная политика, и Мэдисон Авеню[4], и Торговая палата, и Африка, связанные воедино голубой ленточкой. А Поросенок Даффи плюхнулся в самую гущу, нахлебался и завопил о помощи. Словно старина Клинт Шартелль, в пробковом шлеме и шортах, только и ждал, когда же придет пора его спасать. Ха-ха-ха!

— Зовите меня Питер, — огрызнулся я. — Или Пит, или мистер Апшоу, но, ради бога, обойдемся без Пити!

— Почему, юноша? Или вам не нравится мое произношение?

— О, черт с вами, обращайтесь ко мне, как вам угодно.

— Из этого следует, что и вы намерены участвовать в кампании вождя Акомоло?

Я кивнул:

— Да, я вытащил короткую соломинку.

— И каковы ваши будущие обязанности?

— Я буду писать. Если найдется хоть один читатель.

— Это прекрасно. И какой из вас писатель, Пит?

— Я пишу быстро. Не очень хорошо, но быстро. В свободное от основного занятия время могу очинивать карандаши и смешивать коктейли.

— Так что конкретно хочет от меня Даффи?

Я взглянул на него и улыбнулся. Впервые за все утро:

— Мистер Даффи хотел бы, чтобы вы, я цитирую, «привнесли в предвыборную кампанию немного американской пошлятины».

Шартелль откинулся на спинку стула, изучая потолок.

— Интересно. И что, по-вашему, я буду делать?

— У вас репутация лучшего организатора политических кампаний в Соединенных Штатах. Шесть мэров крупнейших городов, пять губернаторов, три сенатора и девять членов палаты представителей конгресса США вы можете смело занести на свой счет. Благодаря вам в четырех штатах прокатили закон о налогообложении, в пяти — проголосовали за его принятие. Другими словами, лучше вас никого нет, и Падрейк Даффи просил сказать вам об этом. Вы должны сделать все необходимое, чтобы вождь Акомоло стал премьер-министром.

— Видите ли, Пит, я как раз заканчивал мое, так сказать, сентиментальное путешествие.

— О чем вы?

Шартелль потянулся за чеком, подписал его и встал.

— Давайте-ка пройдемся, — мы вышли из отеля и направились по Бродвею к Колфаксу. Шартелль закурил.

— Я попал на бейсбол после того, как купил дом. Для старика я выглядел совсем неплохо.

— Вам сорок три. Кеннеди в вашем возрасте играл в американский футбол с больной спиной.

— Признаю, я очень подвижен, в детстве не утруждал себя чтением.

— Вы упомянули о сентиментальном путешествии, — напомнил я. — Кварталом раньше.

— Сентиментальное путешествие напрямую связано с моей юностью. Я жил в этом городе, знаете ли.

Мы свернули на Колфакс и направились к золотому куполу Капитолия, рядом с которым имелась географическая отметка, сообщающая, что город Денвер расположен на высоте 5280 футов над уровнем моря.

— Я жил здесь с отцом и его подругой в 1938 и 1939 годах. Неподалеку от бейсбольного поля. Район и тогда был так себе. Отец и я, шестнадцатилетний подросток, приехали из Оклахома Сити. Остановились в «Браун Пэлис», и отец взял в аренду участок земли близ Уолзенбурга, поставил там вышку, нанял людей и пробурил три самых глубоких сухих скважины.

Шартелль коснулся моей руки, и мы вошли в маленький бар, сели за столик, заказали кофе.

— Отец, естественно, разорился. Он кричал на всех углах, что в Колорадо должна быть нефть, и в конце концов оказался прав. Просто он поставил вышку не на том месте.

Официантка принесла кофе.

— Мы съехали из «Браун Пэлис» и сняли дом, который я вчера купил. Жили мы там втроем: я, отец и его подруга, Голда Мей. Времена настали трудные, но я продолжал заниматься, оставив папаше заботы о деньгах.

— Заниматься чем?

— Атлетической гимнастикой. Так это теперь называется. По самоучителю. Увидел его рекламу в каком-то журнале и заказал. Еще в Оклахома Сити, когда отец был при деньгах. Я следовал разделам самоучителя, как Святому Писанию. Поэтому сегодня я такой подвижный.

— И что вы собираетесь делать с домом?

— Не торопите меня, — притворно рассердился Шартелль. — Вскоре после того, как деньги кончились, Голда Мей исчезла, и мы с отцом остались вдвоем. Я сожалел о ее уходе, с ней было хорошо. А как-то раз папаша зовет меня и говорит: «Сынок, моего заработка не хватает, чтобы прокормить нас обоих, так что какое-то время тебе придется жить одному. Но ты можешь взять нашу машину». Предложение было щедрым, хотя и бесполезным. Стояла зима, а у нас не хватало денег на технический спирт, вода замерзла и разорвала радиатор. Но он мог предложить мне только машину, что и сделал в конце концов, и мы не стали упоминать о том, что она не стоит ни гроша. Я лишь поблагодарил его и отказался, как он меня учил, — Шартелль помешал кофе. — Вчера я купил дом в Денвере, а до этого — три дома в Новом Орлеане, Бирмингеме и Оклахома Сити. В этих домах мы с отцом жили дольше всего. Теперь они мои, и я в любой момент могу войти в них, пройтись по комнатам, вспоминая прошлое… или не вспоминая.

— Вы собираетесь в них жить?

— Нет, я буду их сдавать. Беднякам-неграм за один доллар в год. При условии, что смогу прийти и походить по дому, когда мне этого захочется. Я требую не слишком многого, не так ли?

— Думаю, что нет.

Мы встали. Я расплатился, и мы вернулись на Кол-факс. Пошли обратно к Бродвею. Я оглядывался вокруг, стараясь представить, как все тут было двадцать семь лет назад, когда семнадцатилетнему подростку предложили уехать из дому на машине с лопнувшим радиатором.

— А как ваш отец? — спросил я.

— Не знаю. Наши пути разошлись. Я не видел его лет двадцать пять.

— Не пытались его найти?

Шартелль взглянул на меня и улыбнулся.

— Честно говоря, нет. А как по-вашему, стоило?

— Затрудняюсь ответить.

Полквартала мы отшагали молча.

— Когда Поросенок Даффи ждет меня в Лондоне?

— Как можно раньше.

Шартелль кивнул.

— Значит, вылетаем сегодня.

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Загрузка...