Выход силой

В тесном закутке, которым заканчивался рукотворный туннель, и втроем было не разминуться. А набилось туда больше десятка мужчин в самодельных химкостюмах – латаных-перелатаных, обшитых на плечах и груди стальными пластинками. Разномастное воинство в оранжевых пластиковых касках производило жалкое впечатление. Но здесь, в тесном тупике с мокрыми от протечек стенами, это никого не смущало: все были настроены решительно.

Время от времени собравшиеся с опаской посматривали на треснувшие под собственной тяжестью бетонные плиты, нависавшие над их головами. Каждый понимал: в любой момент подпиравшие потолок деревянные столбы с привязанными к ним тросами могут переломиться, как спички.

– А ну, посторонись! – раздалось сзади.

Задевая прижавшихся к стенкам хода ополченцев, вперед пробиралась еще одна группа людей. Вот эти уже походили на военных: на них были пусть и потрепанные, но фабричного производства бронежилеты поверх стандартных армейских комбинезонов химзащиты. Обтянутые брезентом шлемы-сферы с плексигласовыми щитками-забралами защищали головы. А главное, в руках, казавшихся неуклюжими из-за толстых перчаток, они сжимали не топоры, не заточенные прутья арматуры, а настоящее стрелковое оружие.

Не беда, что только у семерых были автоматы, а еще у четверых – карабины. Арбалет в умелых руках подчас убойнее огнестрельного оружия. К тому же он почти бесшумен, а стрелу можно использовать снова. Если повезет, конечно, и будет, кому использовать.

– Куда прешь поперед батьки, крупа? Ваш номер шестнадцатый, вас вызовут, – добродушно пыхтел круглолицый здоровяк, прижимавший локтем к боку «Грозу» – причудливое на вид оружие, настоящую реликвию. – Сторонись, сиволапые. Мы вашего не прихапаем. Это наше дело – кровушку за вас, дармоедов проливать. А уж вы-то потом навалитесь – трофеи делить. Это вы завсегда горазды. На это у вас губа винтом…

– Заткнись, Балагур, – толкнул его в спину ширококостный мужичище в шлеме с разлапистым двуглавым орлом – когда-то золотым, но теперь уже здорово потускневшим и подкопченным в боях. – Не время сейчас…

– Да это нервное, Батя, – обернулся тот, скаля зубы, через один железные.

– Нервы? У тебя? Не заливай.

– Ей-ей нервы, Батя!..

Наконец, оттеснив в задние ряды ополченцев, вся ударная группа собралась в устье длинного, извилистого, как кишка гигантского животного, туннеля. Проход копали черт знает сколько времени. Десятки землекопов, работая в три смены, упрямо вгрызались в породу глубже, глубже… И вот день пришел.

Замыкающие отряд бойцы, вооруженные арбалетами и охотничьими ружьями, тащили дюралевые лесенки со стальными крючьями на концах. Раньше это был безобидный хозяйственный инвентарь. Теперь это настоящие штурмовые орудия.

– Надо же бойцов подбодрить, – шепнул Балагур боец на ухо предводителю. – Сейчас такое начаться может… Настроить их, понимаешь? Если наши дрогнут, то этих-то уж мародеров, – он пренебрежительно кивнул в сторону переминавшихся с ноги на ногу ополченцев, – просто по стенкам размажет, икнуть не успеют.

– Ты это брось – мародеры, – сурово отрезал Батя. – Без них никуда. Ты что ли, офицер, будешь земельку лопатить?

– Не буду, – согласился Балагур. – У меня другая привилегия, Батя – в эту земельку лечь первым.

– Вот ты горазд заливать, – буркнул командир. – Забыл, что у нас все равны?

– Но одни равнее других, – снова заулыбался тот.

Батя знал, что последнее слово всегда остается за Балагуром, поэтому просто плюнул и не стал спорить.

– Ну, все готовы? – обернувшись, гаркнул он.

Ответом ему был разноголосый гул.

– Ну – добро. Много говорить не буду – все без меня знаете, – голос Бати был тверд, речь напоминала удары булыжником. – Кто сдрейфил, пусть лучше сейчас в сторону отойдет – другим не мешает. Там, – ткнул он пальцем в потолок. – Будет поздно. Все помехи устранять будем беспощадно. Понятно?

Гробовое молчание.

– А раз понятно, надеть противогазы. Ну, сынки… Давай! Раз-два, взяли!

По его сигналу тросы, закрепленные на держащих свод подпорках, натянулись, как струны.

– Раз-два, взяли!

Сначала ничего не происходило – неровно отесанные, кривые бревна крепежа казались вросшими в потолок. Но вот медленно, с мучительным скрипом, вершина одной из подпорок поехала по неровному бетону, дождем посыпались вниз песок и мелкие камушки. Доска, в которую она упиралась, с грохотом рухнула вниз и часть свода сразу просела на полметра вниз. По каменному своду пробежала черная извилистая трещина. Зловонная капель превратилась в сплошной ливень.

– Потяни, мать вашу!

Но вторая подпорка и без помощи тросов уже лопалась по вертикали под многотонным, неподъемным для нее весом. Со стоном расщеплялись древесные волокна. Конструкция продержалась еще какие-то доли секунды, а потом все перекрытие разом рухнуло угловатыми бесформенными обломками, обдав людей водопадом брызг, шрапнелью бетонных осколков и потоком невозможного, почти осязаемого смрада, легко проникавшего сквозь фильтры противогазов.

Вместе с обломками с потолка рухнула вниз белесая щетинистая тварь размером с человека. Оскалив клыки в палец длиной, она дико зашипела и метнулась вперед. Загрохотали автоматы, невозможно громкие в этих тесных лазах, сметая мерзкую тварь свинцом, разрывая ее на части.

А Батя уже карабкался с ловкостью заправского альпиниста вверх по каменной насыпи, ощетинившейся ржавой арматурой. Теперь не было времени на то, чтобы раздавать команды, но и нужды такой не было: бойцы действительно были отборные, и теперь действовали сами – слаженно, как один организм. Рядом с командиром двигался Балагур – подставляя то руку, то плечо. За вожаками шли остальные, устанавливая и крепя дюралевые штурмовые лестницы. Ополченцы пойдут последними – но может статься, что благодаря им сражение и будет выиграно. Там, наверху, не будет лишней ни одна пара рук, ни один клинок, даже если этот клинок – самоделка, неумелая пародия на оружие…

Образовавшаяся от обрушения свода насыпь, еще зыбкая, оползала вниз, навстречу атакующим. А по скользким бокам обвалившихся сверху глыб и бетонных обломков пошла на приступ вторая человеческая волна. Люди карабкались упорно, зло, уминали сапогами в грязь тушу убитой твари, царапались о рваные бока искрошенных плит, ежесекундно рискуя соскользнуть вниз, напороться на гнилые клыки арматуры…

Наверху, на территории бывшего торгового центра, уже кипел бой, яростный и беспощадный. Ударная группа, рассыпавшись на четыре части, первым делом расчистила пространство вокруг лаза. И теперь каждая из команд теснила все дальше от прохода белесых, покрытых щетиной мутантов, ошеломленных неожиданным нападением. Твари пытались сопротивляться – тщетно, и гибли под стрелами и клинками атакующих. Жители метро, выходцы из голодной Преисподней, патроны берегли. Сейчас, когда освоились, действовали в основном холодным оружием. Выстрелов почти не было слышно, и бой выходил страшный, негромкий – в воздухе стояло только сосредоточенное мясницкое хэканье, перемежающееся предсмертным хрипом и сипением нежити, застигнутой врасплох в своем собственном логове.

Безмозглые твари не могли дать подготовленным дисциплинированным Батиным бойцам достойный отпор. Но продвигаться вперед через лабиринт полок и стеллажей было все равно непросто.

Северный отряд оказался отрезан от своих отчаянной контратакой разномастных тварей, прорвавшихся через узкий проход между стеллажами. Теперь он отчаянно сражался в сплошном кольце разъяренных мутантов. Уроды яростно теснили атакующих со всех сторон, норовили проползти по сплошной мешанине изувеченных тел под ногами дерущихся, сыпались сверху, с полок вместе с какими-то древними товарами, покрытыми пылью и плесенью. Упал один боец, пошатнулся другой… На миг показалось, что еще чуть-чуть – и отряд будет поглощен живой массой, поглощен и тут же сожран.

И тут сразу с двух противоположных сторон огромного помещения прогремели взрывы, и в образовавшиеся широкие проломы хлынули новые силы: подошло подкрепление!

Оказавшиеся меж двух огней тварей охватила паника. Забыв о сопротивлении, мутанты беспорядочно метались по торговому залу, а тиски облавы сжимались, сдавливали их все теснее, не оставляя им места, не оставляя им времени… Теперь твари просто пытались выжить.

Странные это были создания. Вроде бы звери – может быть, даже млекопитающие, хотя дьявол их разберет, как они там своих детенышей выкармливают, даже и думать об этом мерзко – а живут вместе подобием пчелиного улья. Слиплись в каком-то жутковатом симбиозе, хотя принадлежат к разным видам. Вот, заполонили это торгово-развлекательный центр, набились в другие окрестные здания, обживают, что-то тут свое наворотили тошнотворное… А все равно – тупые, как жуки. Для настоящей эволюции пары десятилетий маловато. Атом перемешал им гены, перетряхнул, непонятно уже, из кого они такие получились…

Причудливые существа делились на воинов и охотников, добывающих для всех остальных пищу, рабочих, создающих комфорт в жилище, и маток, плодивших многочисленное потомство. Но не было в них муравьиной жестокости и муравьиного самоотречения. Ведь если надо подохнуть на пороге своего жилища, чтобы враг не прошел, муравей-солдат не станет сомневаться, и трусить он не умеет. Одному голову враги откусят – тут же другой его место займет. Муравьи – они как Александр Матросов, им не страшно. А этим тварям было страшно. Не разучились они бояться за свою шкуру…

Дрогнули. Побежали, поползли во все стороны, разлетелись. Стали протискиваться в свои норы, схроны, лишь бы уберечься, лишь бы выжить.

А люди все равно настигали их и рубили, кололи, били чем попало, сбивали на лету заточками и топтали ногами.

– Огнеметчики, вперед! – загудел бас Бати, усиленный мегафоном.

Полетело эхо. Просевшая крыша и замшелые стены старинного торгового центра – сколько уже времени стоят! – повторили Батин приказ.

Огненные щупальца огнеметов протянулись в самые темные углы, в потайные ходы здания. Истошный крик и визг существ, сгорающих заживо, заглушил все остальные звуки, а волна тошнотворного запаха горящей плоти в одно мгновение перебила зловоние звериного логова…

Вскоре все было кончено. Бойцы и ополченцы, разбившись на группы и прикрывая друг друга, разошлись по закуткам огромного помещения. Черновая работа закончилась, но теперь нужно было убедиться, что враг повергнут окончательно, добить наиболее живучих и выкурить из логова самых осторожных. Никакого примирения между человеком и переродившейся кошмарной природой быть не могло. Господи, да такие чудища не снились даже Босху с Дали! Пойди с ними примирись… Нет, тут или мы, или они. Без вариантов.

На этот раз – мы.

Бой был окончен, логово врага захвачено, и теперь его можно было разграбить. Тут ополченцы и пригодились, точно как предсказывал Балагур. За добычей сюда и шли, ради нее шеей и рисковали. Ничего нового, еще Александр Македонский отдавал поверженный город своим солдатам на разграбление. Все в порядке вещей. Такая экономика.

Уже тянулись к лазам и проходам, пробитым в стенах, вереницы тяжело нагруженных всем, что попалось под руку, людей, а впереди был еще непочатый край работы. Ночью в руины торгово-развлекательного центра полезут новые захватчики – природа не терпит пустоты. А с ночными обитателями сражаться – так себе развлечение. Времени оставалось немного, надо было поторапливаться.

– Первым делом продукты и инструменты! – деловито инструктировал Балагур, сплошь залитый чужой кровью, как славно поработавший мясник. – Куда телевизор прешь, деревня? На кой он тебе сдался? Брось и возьми что-нибудь полезное.

– Оставь их, Серый, – Батя присел на какой-то полусгнивший ящик, предварительно убедившись в его прочности, устало стащил с головы шлем-сферу, вытер замызганным платком квадратное багровое лицо и обширную лысину.

Седой ежик, окаймляющий ее, был мокрым от пота, а крупные капли стекали по изборожденным морщинами и старыми шрамами щекам, падая на забрызганный кровью бронежилет и грязный пол.

– Пусть волокут, коли охота, – махнул рукой он. – Работать не будут, так наши умельцы чего-нибудь сварганят из этого хлама. Помнишь, как микроволновки приспособили?

– Да помню я… Только по-любому сперва надо полезное эвакуировать, а уж потом, если обстановка позволит – все остальное. Ты, как хочешь, а я своих ребят, чтобы ночью оборонять все это, – он широко обвел рукой ряды заросших колючим черным вьюном стеллажей. – Не дам. И не проси.

– Ну, положим, – командир растянул в улыбке обезображенный шрамом рот. – Просить я не буду. Прикажу, и дашь, как миленький. Не спорь, Серега, – осадил он вскинувшегося было подчиненного. – Дашь. И не просто дашь, а сам с ними пойдешь. Пойдешь ведь?

– Пойду, – мрачно буркнул боец и плюхнулся рядом с Батей прямо на заваленный обломками аппаратуры пол, подогнув по-турецки ноги. – Куда я нахрен денусь… Хлебнешь? – он вытащил из-под бронежилета темную плоскую бутылку, покрытую коростой многолетней грязи, и с треском свернул окислившийся от времени алюминиевый колпачок.

– Растворитель какой, небось? Кони не двинем?

Предводитель подозрительно покосился на емкость с давным-давно выцветшей до белизны этикеткой, но обоняние уже уловило тонкий полузабытый аромат.

– Обижаешь, начальник! – Балагур первым отхлебнул добрый глоток. – Чтобы я, да перепутал? Шутишь? Коньячище знатный. Такого мы в былые времена не пивали, – он повертел бутылку в руках, отколупнул ветхую, как прошлогодний палый лист бумажку с неожиданно яркой акцизной маркой, и протянул коньяк соседу. – Жаль, этикетка сгнила. Французский поди?

– Да и хрен с ней, с этикеткой, – командир надолго приложился к сосуду и вернул обратно. – Двадцать лет выдержки! Любая бормотуха нектаром райским станет.

– Да уж не двадцать. Почитай, все двадцать пять будет…

– Эх, Серый, время-то как летит.

– И не говори, Коля…

Хлебнули еще. Коньяк шел хорошо: разливался сладким огнем по глотке, грел утробу. В мире потеплело, и на душе стало вроде полегче. Хороший тут был торговый центр раньше. Удобный, недорогой. С женой и ребятишками приедешь, она – шмотки смотреть, а ты – детей в игрушки, а по дороге баночку пива прихватишь, и…

– Берегись! – истошно заорал кто-то.

Сверху, со сгнивших потолочных перекрытий на Балагура рухнула стокилограммовая туша. Невиданный хищник отсиделся в укрытии, дождался, пока остальные бойцы разбредутся по углам, выбрал себе цель и атаковал.

Балагур, смятый, отлетел за ящики, как сбитая кегля. Но чудовищу был нужен не он.

Оглушив его, хищник метнулся к Бате, опрокинул того наземь одним броском, прижал к горелому ламинату и ощерился. Командир не успел даже понять, что произошло. Морда, состоящая сплошь из клыков, возникла прямо перед ним. Стекла противогаза запотели снаружи от жаркого дыхания твари. Батя не мог даже пошевелиться… Чего ждешь, приканчивай!

– Держись, Коля! – тяжело ворочался под рухнувшим на него со стеллажа барахлом Балагур, судорожно пытаясь передернуть заклинивший не ко времени затвор автомата. – Сейчас я эту с-с-с…

Не успеет. Не успеет! Пить ему этот проклятый коньяк двадцатилетней выдержки у командира на поминках…

И вдруг тварь резко дернулась. Глаза, пылавшие яростью, разом потухли, будто лампочку в них вывернули. И хлынуло сверху темное и горячее – прямо Бате на лицо, на окуляры противогаза, на голую шею.

Хищник напрягся – конвульсия – потом потяжелел, обмяк и прижался к Николаю всей своей огромной тушей. Умер.

Командир закрыл глаза. Ангел-хранитель уберег. Взял под крыло. Еще не время, значит. Еще не время.

Батя выдохнул и ужом вывернулся из-под трупа. Первым делом нахлобучил свой опрометчиво снятый шлем. Пусть в следующий раз кевлар погрызут, суки.

Ангел-хранитель все еще стоял рядом, чертыхаясь и стараясь выдернуть из размозженной башки мертвой твари погнутую арматурину. Хорошая реакция. Балагур не успел, а этот оказался тут как тут.

– Кто такой? – Батя поначалу засипел от волнения, но кашлянул и вернул себе начальственный бас. – Фамилия, звание?

– Сержант Князев! – срывающимся юношеским тенорком ответил боец, поднося ладонь к шлему.

– Молодец, старшина!

– Я сержант, товарищ…

– Теперь уже старшина. Кто командир? Майор Балагуров!

– Я! – Балагур уже выбрался из-под груды трухлявых картонных коробок и справился, наконец, с проклятым затвором автомата.

– Довести до непосредственного командира Князева, что личным приказом президента ему присвоено очередное воинское звание старшины!

– Так точно! – казенные формулировки звучали музыкой в ушах старого бойца: его командир был жив-здоров. – Чего молчишь, старшина? – хлопнул Балагур по плечу остолбеневшего солдатика. – Устав забыл, а?

– Служу… Первомайской… республике! – выпалил парнишка, задыхаясь от волнения…

Свой крошечный закуток на Первомайской Игорь Князев делил с братом – Антоном. По нынешним временам, это, вообще-то говоря, сказочное везение и настоящее богатство: и собственный угол, и живой брат.

Химкостюм, уже прошедший обработку, но так до сих пор и заляпанный кровью, Игорь сбросил на пороге. От шлема, бронежилета и прочей «сбруи» он избавился еще раньше, сдав все это добро вместе с оружием в арсенал: по станции разгуливать вооруженным строго запрещалось. Единственное исключение – для тех, кто при исполнении.

Антон против обыкновения был дома.

– Ну что, вояка, – довольно улыбнулся он. – Наигрался в солдатики? Все члены домой принес, или что-то оставил поле брани?

Он, как обычно, сидел, обложившись своими бумагами и покоробившимися от сырости старыми книгами, что-то чертил, сверял, исправлял в бесчисленных схемах и планах… Все, как обычно. И не волновал его, казалось, совсем готовившийся несколько месяцев победоносный поход, которым буквально жила вся республика. И не волновала очередная победа. Как не волновало ничего на свете, кроме любимых подземелий и штолен. И книг.

– Все шутишь, Антошка… – насупился Игорь. – А мы сегодня жизнью рисковали ради таких вот книжных червей…

– Которые вас об этом, товарищи военнослужащие, вовсе не просили, – Антон быстро записал что-то на клочке бумаги и вновь уставился на лежавший перед ним план, грызя карандаш. – Нравится вам адреналин – пожалуйста, щекочите себе нервы. У нас, червей, другие развлечения.

– Мы, между прочим, – продолжал дуться Игорь, которого всегда обижало пренебрежительное отношение к армии «насквозь цивильного», как выражался командир, братца. – Добра всякого притащили – выше крыши! – провел ладонью у себя над головой. – В том числе и на твою долю. Хотя ты этого…

– Не заслужил? – Антон бросил карандаш на план и с хрустом потянулся всем своим щуплым телом: в отличие от брата он богатырскими статями похвастать не мог и выглядел рядом с ним подростком. Хотя все было совсем наоборот – младшим, и на целых пять лет, был именно Игорь. – Ну конечно. Я ведь просто гулять хожу, не то, что вы – вечно занятые своими подвигами.

– Нет, ну я не это, конечно… Я… – промямлил Игорь.

Да, сморозил глупость. Хватанул. Ведь его брат был одним из лучших разведчиков-аналитиков, великолепно разбирался в паутине технических туннелей и прочих коммуникаций, оплетающих туннели, словно лианы деревья в джунглях. И относительно безопасный маршрут к взятому, наконец, сегодня торговому центру проложил именно он.

– Да и что вы там сегодня добыли? – усмехнулся Антон. – Только не говори – попытаюсь угадать. Во-первых, бухло. Его-то вы нашли массу, и это уж конечно – большая часть вашей добычи. Верно?

– Верно, – вынужден был признать правоту брата Игорь.

Основную часть груза, которым безжалостно навьючили всех без разбора – и ополченцев и армейских – составляли жидкости, укупоренные в давно лишившиеся этикеток бутылки бесцветного, зеленого, коричневого и даже темно-синего стекла. Игорь был равнодушен к крепкому спиртному, предпочитая ему легкое пиво, которое варили прямо тут, в подземелье, из грибов. Но многие его товарищи, невзирая на строжайший запрет командиров, изрядно надегустировались по дороге невиданных напитков.

– А продовольствия – минимум? – со знанием дела подмигнул брату Антон. – Разве что консервы, да и у тех все сроки хранения давно вышли?

И тут он был прав. Всем была памятна эпидемия, поразившая обе станции – и Первомайскую и Щелковскую – пару лет назад, когда в результате такого же лихого рейда удалось очистить от нежити продуктовый склад, сохранившийся почти что в целости из-за своего расположения: в подвале обрушившейся четырнадцатиэтажной «свечки». Тысячи банок мясных и овощных консервов, сгущенного молока и прочих деликатесов были с триумфом доставлены в Республику, подверглись самой тщательной экспертизе специалистов, были признаны годными к употреблению и…

Едва ли не все население от мала до велика свалила с ног неизвестная хвороба, против которой были бессильны все снадобья, имеющиеся в распоряжении местных эскулапов. Лекарства, разумеется, тоже были все без исключения просроченные. Хорошо еще, что эпидемия не переросла в настоящий мор, но кладбище, расположенное в кольцевом туннеле за Щелковской пополнилось десятком свежих могил…

– Ну ладно… – примирительно отмахнулся Игорь, но Антон, кажется, завелся уже всерьез и останавливаться не собирался.

– Бытовая техника? Барахло, мало на что пригодное. Одежда? Вряд ли уцелело хоть что-то. Стройматериалы? Инструменты? Вот, наверное, единственное, что может принести хоть какую-то пользу…

– Ты мою банку не видел? – перебил Князев-младший брата, оглядываясь по сторонам.

Банка была особенная – пивная, алюминиевая. Она и сама по себе представляла определенную ценность, а для Игоря вообще была чуть ли не главным сокровищем. Из нее он вырезал крепившиеся на матерчатые погончики лычки, число которых изрядно увеличилось за три года, отданные военной службе.

– Вон, на полке стоит, – кивнул обличитель, потеряв нить своих рассуждений. – Постой! – опомнился он. – Опять повышение? Поздравляю. И кто ты у нас сейчас?

– Старшина, – буркнул Игорь, прикладывая шаблон лычки к золотистому боку банки: презрение брата к армейской атрибутике было ему давно и хорошо известно.

– Ого! Вот это карьера! И трех лет не прошло! Ты уж сразу лейтенантские звездочки про запас настрогай. А то вдруг банка потеряется, останешься навеки старшиной. Или знаешь что? Лучше режь сразу генеральские, а то вдруг изведешь всю банку на мелочь, а на самое главное-то, на самые мясистые звезды и не хватит!

– Смейся-смейся… – голос у Игоря осип, кулаки сжались.

– Смеюсь-смеюсь. Кстати, а там, случаем не было… – Антон сменил насмешливый тон на просительный.

– Не было, – мстительно ответил Игорь. – Сгнило все напрочь. А ты чего хотел? Почти двадцать пять лет.

– Ну да, – вздохнул старший брат, возвращаясь к работе. – Четверть века…

Еще пять минут назад Игорь готов был растерзать насмешника почище давешней твари, что едва не снесла голову Бате, а теперь ему вдруг стало жалко Антона… Ведь это единственный близкий ему человек. Если не считать Лариски, конечно.

Он отложил свое рукоделье, протопал к сваленному у порога барахлу (кстати, привести в божеский вид еще нужно, но еще чуть-чуть это может подождать) и вытащил из-под вороха штопанной-перештопанной прорезиненной ткани сумку.

– На, держи! – он кинул на стол перед Антоном несколько растрепанных книг в заплесневелых переплетах.

– Вот это да! – брат подгреб к себе Игореву добычу и принялся разглядывать ветхие страницы, прикасаясь к ним осторожно, как к величайшей ценности на свете. – Ну, ты красавчик! Вот за это тебе мое большое человеческое спасибо!..

Ничего не отвечая и приняв крайне мужественный и равнодушный вид, Князев-младший занялся чисткой химкостюма.

На сердце у него было тепло-тепло…

Расстегнув на широкой, обтянутой тельником груди серо-голубую камуфляжную куртку, Батя развалился в своем старом, скрипучем кресле. Рядом с ним за небольшим столиком устроился на табурете майор Балагуров.

Балагур был всецело погружен в изучение промасленных деталей автомата, разложенных на чистой холстинке. Ткань была постелена на изящном столике, настоящем антикварном чуде на резных ножках. Это полированное и инкрустированное перламутром произведение искусства, осколок исчезнувшей без следа прошлой мирной жизни, он притащил когда-то другу в качестве подарка на пятидесятилетие. А сейчас уже впору было думать о новом юбилее…

Их многое связывало. Двадцать пять лет назад Балагуров был сержантом того же ОМОНа, что и его бессменный командир.

– Ну и в чем там, Серый, закавыка? – лениво спросил Батя, судя по всему, даже не рассчитывая на скорый ответ.

Торопиться обоим было некуда – оба были закоренелыми холостяками. В той жизни не обзавелись семьями – все считали, что еще молоды, что все уже впереди, а в этой вдруг оказалось слишком поздно. Да и куда уж на старости-то лет?

– Да вот, накрылся чертяка медным тазом, – Сергей в сердцах бросил на холстинку металлическую штуковину, которую только что изучал со всех сторон, как ученый редкое насекомое, и потянулся к ополовиненной квадратной бутыли с темной жидкостью.

– Эка невидаль. Закажешь завтра оружейникам – в пять минут починят, – буркнул Середин и пустил по полировке стола к Балагуру свой стакан. – Плесни мне тоже.

Наполненный стакан скользнул обратно и мужчины надолго замолчали, наслаждаясь напитком, в былые годы стоившим бы целое состояние – уж точно не по карману нищим омоновцам.

– Завтра починят – послезавтра снова сломается, – кисло улыбнулся Балагур. – Состарилось наше оружие, Коля, как и мы сами… На свалку пора.

– Ну, ты это брось, – сдвинул кустистые брови Батя. – Развел тут, понимаешь, сопли на сахарине. Отставить пораженческие настроения, сержант Балагуров!

– Да уж и не сержант я, – вздохнул Сергей. – Запамятовал уже, как сам мне и лейтенантские звездочки цеплял, и капитанские… Майор я, Коля, майор. А что до оружия, то автоматы уже так изношены, что пули болтаются в стволах. Ни кучности, ни точности. Стволы ты где новые возьмешь? Оружейники у нас, конечно, мастера от Бога, но и они не всемогущи. Ни оборудования, ни инструментов путевых. Ни стали. Из водопроводной трубы, ваше превосходительство, как ни крути – только самопал и получается. А патроны? У фабричных все сроки вышли, осечки чуть не через каждый выстрел, а наши самопальные… – он махнул рукой и снова наполнил стакан.

Президент тоже вздохнул, но вдруг оживился.

– Зато какая смена подрастает, а? Видал сегодня молодых в деле? Железками своими орудуют, – куда нам с автоматами. И ни патронов им не надо, ни точности. Что скажешь?

– То и скажу, – Балагур угрюмо нацедил дорогой виски из стакана, проглотил как горькую микстуру. – Так орудуют, как нам с тобой никогда не научиться. Не успеем просто, Коля.

– Ну, так молодцы, – Середин все никак не мог понять, куда клонит его друг и подчиненный. – Достойную мы смену вырастили. Не согласен, что ли?

– Согласен. Да только на черта мы с тобой им нужны будем, когда это барахло окончательно в утиль превратится? – он в сердцах оттолкнул разобранный автомат, несколько деталей упали со стола и заскользили по полу. – И мы с ним заодно. Сроку нам с тобой еще – лет пять ползать. Может быть, десять. А потом все – пенсия. И хорошо еще, если какой-нибудь молодчик, из подающих надежду, нам своей палкой-копалкой череп не размозжит…

– Паранойя у тебя… – неуверенно протянул Батя. – Да мы еще ого-го! Старый конь борозды не испортит, – он плеснул себе вискаря и махнул разом.

– Но и глубоко не вспашет. Кто у нас самый молодой был в отряде, а? – не отставал майор. – Славка Званцев? Помнишь, как ребята его иначе, чем салагой и не звали?

– Ну и что?

– А то, что ему через две недели полтинник. Отмечать будет.

– Да брось! Ему – пятьдесят? – Батя поморщился, и вдруг замолчал, задумался, словно стал считать впервые за долгое время – а ему-то самому, получается, сколько лет?

Балагур тоже примолк.

– Слушай, Серега. А ведь у нас выборы в будущем году, – задумчиво протянул Середин. – Как думаешь, возраст ведь политику не помеха? Вон Фидель, например, еще и после ядерной войны, говорят… Выберут ведь?

– Если претендент не объявится, выберут тебя, Акела, выберут. А вот если появится молодой волк…

Президент задумался. В свое время он сам вписал в конституцию Первомайской республики пункт, по которому на выборах претендент на это самое скрипучее президентское кресло должен был бросить личный вызов действующему правителю. Тогда, разумеется, и речи никакой не шло о том, что могут появиться какие-то там претенденты, и Николай Михайлович Середин, отец народа, казался вечным, как бронзовые статуи партизан. А сейчас вот бронза покрылась патиной, суставы прихватывал ревматизм, а седых волос давно уже стало больше, чем русых.

Акела постарел.

А ну как кто и правда бросит вызов?

– Зря волну гонишь, Серега, – тряхнул он седой головой, чтобы избавиться от тревожного зуммера в черепе. – Да и нахрапа одного маловато. Надо, чтобы народ этого претендента поддержал. Инициативная, так сказать, группа нужна. А кого народ поддержит? Вот то-то. Народ он за меня горой. Я ведь Батя? Батя.

– Ничего, скоро Дедом будешь, – ехидно улыбнулся Балагур, глядя на товарища сквозь стакан. – После сегодняшнего-то.

– А что сегодня? – нахмурился Середин.

– Сегодня Акела промахнулся. Если бы не пацан этот, Князев, не сидели бы мы тут с тобой. Ну, я бы, может быть, и сидел, а ты гарантированно лежал бы в гробу. С венком, конечно, с бумажными цветами там, а башка тряпочкой прикрыта, чтобы детей и беременных не пугать. И ведь что главное: не я один видел, как ты оплошал, а мальчишка этот, Князев, молодцом оказался. Люди видели. И запомнили.

– Что ты мелешь? – воскликнул, теряя самообладание, Батя.

– Ты еще вспомни, кто этот пацан, – как ни в чем не бывало, гнул свое майор. – Так что два в одном: и герой, и…

Президент открыл было рот, чтобы возразить, но вместо этого схватил бутылку и надолго присосался к горлышку…

Занятый своими мыслями, Игорь шагал по шпалам знакомого до мелочей межстанционного перегона между Первомайской и Щелковской. Он по нему даже с завязанными глазами прошел бы, а уж в тусклом свете редких фонариков, укрепленных на своде через каждые несколько десятков метров, переход и вовсе превращался в приятную прогулку.

«Два-три, три-четыре… – крутилась в голове детская считалочка. – Мы одни в пустой квартире. Семью восемь, трижды пять, я иду тебя искать…»

Споткнувшись, он машинально нащупал угловатый предмет в нагрудном кармане куртки.

«Подарю Лариске, – подумал Игорь. – Вот обрадуется!..»

По молодости лет он мало разбирался в женских вкусах и предпочтениях, но точно знал, что при виде этого любая девчонка упадет в обморок от счастья. Целую россыпь прозрачных коробочек с наборами разноцветной пудры, кисточками и прочими мелочами он позавчера обнаружил среди прочих трофеев в торговом центре. Сперва хотел выбросить бесполезные цацки, но к одной из них приклеился чудом уцелевший кусочек упаковки, а на нем…

Таких девушек парень никогда в жизни не видел. Красавица – слабо сказано. Прекрасное создание на ветхом, некогда глянцевом картоне просто не могло быть человеческим существом. Ну не бывает таких – и все тут. Но эта богиня наводила красоту, держа в руке именно такую коробочку.

«Ну и что? Лариска тоже ничего, – обрывок с неземным ликом он тоже не выбросил, а положил в карман. – Вот накрасится этим самым…»

В туннеле стояла мертвая тишина, нарушаемая только звуком его шагов. Опасаться здесь было некого. И твари его волновали мало: крупное зверье в надежно заблокированный туннель проникнуть не могло, а изредка просачивающиеся сквозь все кордоны мелкие существа опасность представляли разве что для несмышленого ребенка. Даже подросток, вооруженный палкой, легко справился с большинством из них.

Впереди замаячил темный, неосвещенный участок. Это показалось странным: обычно потухшие фонарики заменяли новыми сразу – на это средств никогда не жалели. Но факт оставался фактом: ближайшие полсотни метров пути терялись в темноте.

«Тут, похоже, не один фонарик потух…»

Обстоятельство это мало озаботило новоиспеченного старшину: темноты он никогда не боялся, а никаких серьезных препятствий впереди до самой Щелковской не предвиделось.

Тут, можно сказать, дом родной. Все свои. Опасаться здесь нечего, тем более что его надежная шпага – в руке. Шпагой он называл выкованную из куска арматуры заточку длиной чуть больше метра с рукоятью из обрезка резинового шланга и самодельным эфесом. С такой ничего не страшно.

Поэтому, услышав за своей спиной чьи-то шаги, Игорь не насторожился. Ну идет себе человек и пусть идет. Мало ли кому приспичило пройти с одной станции на другую? Оживленным проспектом перегон не был, но и совсем уж пустынным его назвать было трудно.

Человек догонял, и Князев немного посторонился, чтобы тот мог беспрепятственно пройти мимо: туннель широкий – всем места хватит. Но тот вдруг раздумал идти на обгон, и теперь мелкие камушки и куски бетона похрустывали под чужими подошвами в унисон с его, Игоревыми, шагами метрах в десяти позади.

«Может, просто боится один идти? – подумал парень, оборачиваясь и тщетно вглядываясь в темноту. – Наверное, еще со станции решил ко мне пристроиться – я все-таки военный, со мной не так страшно. Ну и правильно. Мы ведь всегда цивильным помощь окажем. Служба!»

Присутствие чужого он ощутил слишком поздно: нога зацепилась за что-то, чего здесь, на знакомом до мелочей бродвее, быть не могло. Не должно. Игорь полетел наземь, ободрав о шпалу костяшки пальцев.

– Эй! – вскрикнул он. – Какого?!..

Могло случиться только одно: кто-то из сослуживцев решил подшутить. Или проучить Князева, чтобы не зазнавался после вчерашнего подвига. Вот и устроили ему…

– Хватит, парни, не смешно, – он попытался подняться на ноги, но сильный удар по голове швырнул его на рельсы.

Спасло чудо – или чутье. Ткнувшись мордой в сырой грунт, Князев сразу катнулся в сторону – подальше от того места, куда упал. И спустя мгновенье ровно оттуда послышался короткий зловещий хруст – в щебень входила сталь.

«Трижды пять», еще раз, по инерции, крутанулась в голове фраза из считалки.

Рукоять «шпаги» сама легла в ладонь. Рефлекс быстрее мысли. А в метро – все на рефлексах, иначе сожрут.

Глаза уже привыкли к темноте. У тех, кто под землей жизнь прожил, так иногда бывает: капли света, самого тонкого лучика хватает, чтобы ухватить самое важное. Особенно когда жизнь висит на волоске…

На фоне слабого отсвета от невероятно далекого фонаря мелькнула темная фигура. Рефлекс – мгновенный выпад – и острие «шпаги» с небольшим напрягом, будто в мешок с песком, вошло во что-то податливое… Стон.

Потом еще удар и еще – по наитию, в железо. Нападавшие бросились бежать – сообразили, что их жертва в темноте видит как кошка, и с налету взять ее не получится. Игорь их преследовать не стал – кто знает, вдруг это часть плана, вдруг там засада?

Прижимаясь спиной к стене, чтобы обезопасить себя от нападения сзади, он добрался до первого действующего фонаря и осмотрел свое оружие.

Четырехгранное острие шпаги на четверть покрылось красным.

Один-ноль.

Шпага – так романтично Игорь назвал свою арматурину потому, что его брат Антон принес как-то из рейда на поверхности настоящую шпагу.

– На стенке, понимаешь, в одной квартире висела… – Провел пальцем по тронутой ржавчиной стали брат, вынув оружие чести из длинного тряпичного свертка. – Я сперва думал – спортивная, а потом пригляделся – не-е… Боевое оружие. Старинное причем.

– Почему ты так решил? – спросил совсем зеленый тогда Игорь, презрительно разглядывая железку в метр с лишним длиной: к чему такая тщедушная штучка в туннелях?

– Смотри какой клинок, – Антон повернул шпагу к свету. – Обоюдоострый, широкий. Таким не только колоть, но и рубить можно. А гарда? – ткнул он под нос брату потемневшую от времени ажурную чашку, закрывающую руку фехтовальщика. – Помнишь, у Дюма такие описывались? Шут Шико в «Графине Монсоро» такой орудовал, я тебе на ночь читал. В шестнадцатом веке.

– С шестнадцатого века сохранилась? – недоверчиво прищурился Игорь. – И не в музее, а в простой квартире?

– Ну это новодел, конечно, – признал брат. – Мне один старичок рассказывал, что туристы обожали из Испании оружие под старину привозить. Из города Толедо, например. Да и у нас клепали такое на заказ. У дедка того свой магазинчик на ВДНХ был…

Взяв братишку на «слабо», Антон заставил тогда Игоря упражняться с клинком. А потом Игорю и самому понравилось, и «толедская сталь» стала продолжением его руки. Потом ржавчина взяла свое, и шпага сломалась, а Игорь, попереживав, соорудил себе грубое подобие почившего раритета из арматурного прута. Получилось, конечно, не так изящно, зато куда более эффективно.

Кто бы знал, каких трудов стоило уговорить командира закрыть глаза на «неуставное» оружие! И только увидев его в деле, покойный майор Векслер официально соизволил тогдашнему рядовому Князеву носить это диво рядом со штык-ножом и гранатами. А глядя на получившего за то горячее дельце первые, капральские лычки, Игоря, обзаводиться всякими кортиками и тесаками начали остальные бойцы, получив полуиздевательское-полузавистливое прозвище «мушкетерской роты…»

Шпага!

Лариску сегодня было не узнать. Куда девалась Снежная Королева из той потрепанной книжки, что Антон читал младшему братику на ночь? Девушка нежно прильнула к плечу свежеиспеченного старшины. Тонкие пальчики осторожно потрогали свежую лычку на матерчатом погоне.

– А это очень высокий чин? – робко спросила Лариса. – До генерала далеко?

– Далеко, – осторожно вздыхал Игорь, боясь спугнуть свое счастье.

– А до майора? – продолжался нежный допрос.

– Уже ближе.

– А старшина уже офицер? – с надеждой спросила девушка.

– Нет, Лара, – честно признался парень и поспешил поправиться, видя, как погрустнела подруга. – Но это уже совсем рядом. Батя мной доволен, – похвастался он. – Вот увидишь, в будущем году…

– А папа говорит, что пока ты офицером не станешь, чтобы даже не приближался ко мне, – вздохнула Лариса.

Отец девушки – богатый хозяйственник – устроил в одном из тупиковых туннелей Арбатско-Покровской линии свиноферму, снабжавшую свежим мясом обе станции. Бывший университетский лаборант – сейчас-то он всем говорил, что был профессором! – кормил свиней бесцветными подземными грибами. Дела шли в гору – свиньи у Профессора жили при свете, получше иных людей.

Старые, гниющие грибы сияли в темноте призрачным голубовато-зеленым светом. Профессор – химик по образованию – выделил из них светящийся реагент. Теперь его хрюшки жевали варево из грибов (употреблять в пищу их можно было, увы, только после долгого вываривания) при сносном освещении, что сказывалось на прибавке веса. А первомайцы охотно покупали пробирки, испускающие свет, при котором можно было даже читать. Если было что, конечно. Правда, поговаривали, что разбивать пробирку, даже потухшую окончательно, категорически нельзя – мол, содержащееся в ней вещество жутко ядовито, но кто обращает внимание на такие мелочи. Градусники, вон, тоже ртуть содержат, но меньше их от этого не используют.

Игорь любил Ларису, ясное дело, не из-за приданого – плевать ему было на богатства ее папаши, сам в жизни устроится. Но вот тому было совсем не безразлично, с кем свяжется единственная доченька. В идеале бы, конечно, богатый торговец. А если уж без деловой жилки, то пусть хотя бы офицер – хоть защита будет какая для бизнеса, и соседям не стыдно рассказать. Но до лейтенантских погон Игорю было еще ох как далеко…

– Ты что, уснул? – Лариса вдруг разительно переменилась, подурнела. – Проснись, Князев! Проснись, мать твою!

Как же портят такие слова даже самых раскрасавиц…

Господи, да что это с ней?!

Игорь отшатнулся от Ларисы, внезапно превратившейся в ту самую тварь, что едва не снесла Бате голову с плеч. Оборотень! А он-то думал, это все байки…

Уродливое существо намертво вцепилось когтистыми лапами в ногу старшины и трясло ее, приговаривая:

– Подъем! Старшина Князев – подъем!

Игорь суетливо шарил рядом с собой в поисках оружия, но руки натыкались лишь на скомканную ткань.

– Вставай, едрить твою!

Тварь сдернула его на пол. Вот сейчас…

Теперь она вдруг стала похожа на лейтенанта Лесняка из президентской охраны…

– Лесняк, ты? – стряхнул, наконец, сонную одурь Игорь. – Что случилось?

– Ну и здоров ты спать! Давай, одевайся – Батя вызывает.

– А что стряслось-то? – Князев уже натягивал штаны.

– Ничего не знаю, – пожал плечами лейтенант. – Президент вызывает к себе. В бункер.

Бункером именовалось бывшее техническое помещение на Первомайской, обустроенное президентом Серединым под резиденцию. На станции были хоромы и попросторнее, но к роскоши он не стремился, и это знали все.

– Одного меня? – сердце почему-то екнуло.

– Эка хватил! – расхохотался Лесняк. – Четвертую лычку нацепил и думаешь – пуп Земли? Всех командиров собирает Батя. Начиная от старшин. Так что поспешай – не генерал еще. А мне еще в пять мест надо.

– Генерала по телефону вызвали бы, – буркнул Игорь, окончательно просыпаясь.

– Во-во. Сошка мелкая, а я ноги бей, вас собирая. Ты хоть один тут дрыхнешь, и на том спасибо. А то вон Ивановского с бабы стаскивать пришлось. Вон она мне спасибо сказала! – заржал Лесняк, исчезая за дверью.

Игорь оглянулся: Антонова кровать пустовала.

«Куда он запропастился, – думал Князев-младший, обуваясь. – Вряд ли далеко собрался – вся амуниция на месте. И не сказал ничего… Может, подругу себе завел?»

В частых исчезновениях брата, порой среди ночи уходившего из дому, чтобы проверить какую-нибудь свою догадку, и пропадавшего вдруг на несколько дней, не было ничего странного. Но сейчас, глядя на уголок их маленького жилища, превращенный Антоном в рабочий кабинет, Игорь почувствовал странную пустоту. Такую, какая была в сердце маленького Игорешки после исчезновения отца…

В президентском бункере яблоку было негде упасть, столько набилось народу в помещение, изначально рассчитанное всего на нескольких человек. Яблоку упасть… Что за дурацкое выражение. Бессмысленное. Какие еще яблоки…

– Кто там курит? – бухнул кулаком по столу Балагур, сидевший плечом к плечу с сумрачным Серединым. – И так дышать нечем. Уши оборву, мазурики!

– Ладно, майор, – обернулся к нему Батя. – Не до этого сейчас. Все собрались?

– Двоих найти не удалось, – откликнулся Лесняк, успевший вернуться, пока собирались разбуженные среди ночи командиры.

Игорь впервые присутствовал на таком совещании и немного робел, стиснутый с двух сторон плечами мужиков, старше его лет на десять-пятнадцать: слева сидел капитан Малюгин, а справа – угрюмый старлей без фамилии.

«Привыкай, – думал он про себя. – Теперь, наверное, частенько придется тут бывать…»

– Хорошо, – продолжал президент. – Тогда начнем. Вопрос у нас сегодня один-единственный.

– Когда форму новую выдадут? – буркнул Игорев сосед справа. – Ребята уже на бомжей похожи.

– Отставить с мелочами, – недобро зыркнул на него из-под мохнатых бровей Батя. – Майор, введите собравшихся в курс дела.

– У нас ЧП, – выдохнул тот. – Есть свидетель. Все расскажет.

Со стула стоящего рядом со столом начальников поднялся неприметный мужичок в выцветшей синей робе. Единственный гражданский среди собравшихся, он явно чувствовал себя не в своей тарелке и комкал в руках не то берет, не то кепку – в общем, огрызок какой-то, а не головной убор. Он явно не знал с чего начать, да и не привык, видно, выступать перед таким людским скоплением.

Игорь помнил этого мужичка. Как же его… Петрович? Семеныч? Он и еще несколько его коллег обеспечивали сохранность телефонных кабелей между Первомайской и Щелковской и далее – к форпостам республики, цепочка которых протянулась до самой МКАД. Провода пришлись весьма по вкусу крысам и прочей подземной живности, против которой мало помогала металлическая оплетка и разнообразные яды, поэтому связь то и дело прерывалась. Случалось, что интересовались кабелями не только крысы…

Поэтому связисты не были совсем уж гражданскими: пояс мужичка оттягивала тяжелая кобура, выглядевшая на нем чем-то лишним, неуместным. Ну как оптический прицел на самопале из водопроводной трубы.

– Давай, Неклесов, не робей! – подбодрил докладчика Балагур. – Тут все свои.

Свои насмешливо загудели и мужика внезапно прорвало:

– Утащили его! – выпалил он густым басом, неожиданным для существа такой субтильной конституции.

Повисла тишина. Слышно было даже, как кто-то, шевельнувшись, звякнул металлической деталью амуниции. Где-то далеко мерно капала вода, пощелкивало что-то в тянущихся по стенам трубах. Все ждали продолжения, но связист замолчал, как воды в рот набрал. Пауза стала невыносимой, и собрание взорвалось:

– Кто утащил?.. Кого утащили?.. Люди или твари?.. Говори толком!.. Что случилось-то?.. Кто утащил-то?..

– Хорэ! – грохнул кулаком по жалобно хрустнувшему столу Батя. – А ты чего язык проглотил? Говори все толком, как нам с майором рассказывал.

И мужик послушался, стал рассказывать. С длинными паузами, понукаемый попеременно то майором, то президентом, со множеством отступлений и ничего не значащих подробностей, он поведал притихшим военным, как восстанавливал обрыв кабеля неподалеку от поста, преграждающего выход из туннеля на поверхность, и как на его глазах неизвестные в масках утащили человека в один из боковых ходов. А вот и важная деталь: ход-то был тупиковым. По крайней мере, всегда таковым считался.

– А ты что же? – задал резонный вопрос один из собравшихся. – Вон, пушка у тебя на поясе! Наделал бы им новых дырок в масках!

– Сдрейфил я, – честно признался связист. – Пистолет дернул, а он в кобуре застрял. Вжался в нишу между подпорками и молюсь, чтобы меня не заметили. Да я не военный же, мужики… Что я могу-то? Пронесло и ладно.

– Чую, что пронесло, – хмыкнул кто-то из задних рядов. – За версту разит! – и большая часть слушателей с готовностью заржала.

– А ну все заткнулись! – рявкнул Батя.

Сказал строго, а сам спрятал усмешку в усах: сам такой же солдафон, как и все остальные, ценит простой мужицкий юмор. Он кашлянул, сбил смешок и произнес значительно:

– У кого какие мысли?

– Измайловские это, – проронил худощавый седой капитан. – Их рук дело…

Игорь был ошеломлен. Такой же шок испытал бы любой его сверстник, узнай он внезапно, что инопланетяне существуют взаправду. И не просто существуют, а многие, оказывается, об этом хорошо знают, но тщательно скрывают от остальных, чтобы не будоражить понапрасну неокрепшие умы. Рушилась вся система привычного Игорю мира, в котором среди бескрайнего океана пространств, необитаемых или населенных безмозглыми тварями, существовало лишь два островка цивилизации, две станции бывшего Московского метрополитена – Первомайская и Щелковская, да разрозненные поселения чудом выживших где-то за МКАДом, влачащих жалкое существование и стремительно вырождающихся «надземных» «людей».

Словно наяву увидел он своего учителя, Федора Дмитриевича, неторопливо прохаживающегося перед доской с изображенным на ней мелом «грибом».

– Представьте себе ядерный взрыв, – вещал Федор Дмитриевич хорошо поставленным голосом. – Возникшее в результате взрыва облако раскаленных до сверхвысоких температур газов стремительно поднимается вверх, создавая под собой зону низкого давления и словно пылесос… – учитель озадаченно подергал себя за ус, вспомнив, что никто из внимательно слушающих его подростков в глаза не видел этого бытового прибора. – Словно воду из стакана, – нашелся он. – Втягивая окружающий воздух. В том числе и из туннелей метро через вентиляционные шахты. Все, находящиеся там обречены на смерть. Страшную, но, слава богу, быструю. Почти мгновенную.

– А как же мы? – несмело спросил кто-то из ребят. – Мы-то выжили.

– Выжили мы чудом. Именно потому, что наш участок обособлен от остального метро. Вот этим вот открытым промежутком, – указка ткнула в станцию Измайловская на большом, напоминающем испещренную цветными линиями стрелковую мишень, плане метрополитена, висящем на доске. – И тем, что ни одна из боеголовок не упала поблизости. Иначе мы бы с вами здесь сейчас не сидели.

– Вполне возможно, – Федор Дмитриевич указал еще несколько точек на плане. – Люди могли выжить здесь, здесь, здесь… Они тоже не связаны с основным метро туннелями. Но никто оттуда, увы, не добрался до нас, а никто из наших не был там. Так что все это – лишь предположения…

И вот оказывается, что все совсем не так!

Черт возьми! Это его сейчас ведь посвятили в тайну! Сделали избранным! К Истине приобщили! Игорь расправил плечи, огляделся по сторонам. Жаль, что никому из своих нельзя рассказать – даже Антохе…

– А кого утащили-то? – вдруг задал кто-то назревший вопрос.

– Князева, – вместо замявшегося связиста ответил президент, найдя глазами обомлевшего Игоря. – Антона Князева. Одного из наших лучших разведчиков…

Плотная стена растительности начиналась в двух десятках метров от выхода из туннеля и казалась непроходимой. Покрытые толстой коростой ржавчины рельсы уходили туда и сразу терялись в утреннем тумане, струившемся меж стволов и стеблей, толстенных будто колонны на станции. Где-то неподалеку раздавались протяжные скрипучие звуки, словно кто-то водил тупым ножом по металлической сковороде.

Здесь пахло жизнью. Странной, незнакомой жизнью. В медленно проходящем через засоренную мембрану противогаза воздухе мешались самые разные запахи – от отвратительной вони разлагающегося мяса до вдруг тонкого цветочного аромата – как в духах Ларискиных.

– Нормальный запашок? – хлопнул по плечу Игоря, замершего на выходе из туннеля, капитан Федотов. – Это тебе не по Гольяново шастать. Джунгли. Так что привыкай.

Запах здесь действительно ничем не напоминал сухой и пыльный аромат мертвых кварталов, прилегающих к МКАДу, где случалось бывать Князеву-младшему.

– Чего встали? – подбодрил отряд капитан. – Долго тут намерены красотами любоваться? И так припозднились. Вон, птички горлышки прочищают.

Бойцы только поежились, представив себе этих «птичек»: при вылазках на поверхность предписывалось передвигаться только вдоль стен домов, группами, причем, кто-то обязательно должен бы прикрывать отряд от нападения сверху. У Игоря дома хранился в заветной коробке коготь в два указательных пальца длиной, который он украдкой отпилил у одной такой птички… Чудище отхватило голову одному из бойцов, а другого на всю жизнь инвалидом сделало. Еле забили. Игорь, в общем, забил – шпагой в глаз. И разрешил себе коготь у твари отпилить – хотя на Первомайской строжайше запрещалось проносить в метро каких-либо тварей с поверхности, пусть и по частям. Кто знает – пронесешь ее мертвую, а потом она полстанции распотрошит.

– Вперед по трое! Когда первая тройка будет на опушке – идет вторая. Под открытым небом не задерживаться, с насыпи не сворачивать.

Последнее замечание было лишним. Никто не знал, что скрывалось в высокой, выше насыпи, по которой были проложены рельсы, траве, покрытой серебристой росой и плавающей в море плотного, словно вода, тумана. Трава казалась живой – не по-растительному, а по-звериному. От одного ее вида мурашки пробегали по коже. Порой некоторые из «травинок» вдруг дергались отдельно от других, порой по зарослям пробегала волна, словно там, внизу, двигался кто-то невидимый…

– Первая тройка – пошла! – скомандовал капитан. – Вторая – приготовиться…

Игорю выпало идти в последней тройке вместе с капитаном Федотовым, замыкавшим отряд, и сержантом Ляховым, двухметровым здоровяком, навьюченным, помимо автомата, еще и ручным пулеметом. Он был замыкающим. В каждой тройке был такой боец – замыкающий, постоянно державший под прицелом тылы.

Крутой склон над зияющим устьем туннеля густо зарос теми же джунглями, что простирались впереди. Относительно свободен был лишь пятачок метров двадцать на двадцать вокруг выхода. Князев изучающе осмотрелся вокруг.

– Не ротозейничать! – одернул его капитан. – Не на прогулке, старшина.

Голос его из-под противогазной маски звучал неожиданно глухо, скрадываемый осязаемо сгустившимся над насыпью воздухом…

Одному богу было известно, чего стоило Игорю уговорить начальство отпустить его вместе с разведывательно-карательной экспедицией Федотова. Да и сам капитан не горел желанием брать с собой новичка, ни разу не бывавшего в Измайловском парке, который за последние четверть века превратился в непроходимые джунгли.

За это время те жители метро, что поднимались, успели разбиться на «лесовиков», время от времени делавших вылазки в этот зеленый ад, и на стоявших особняком от них «горожан», специализирующихся на мертвых кварталах Северо-Востока. Тех, кто подниматься не решался, а действовал в туннелях, звали «кротами». «Лесовики» считались особой кастой и на остальных смотрели свысока. Даже форма у них была другая – ядовито-зеленый мешковатый камуфляж, расписанный темными полосами и светлыми пятнами. Среди серых камней и асфальт такая форма бросается в глаза, зато органично вписывается в буйную поросль зеленого леса.

– Да пусть идет, – бросил решающий камень на чашу весов Балагур, когда Игорь совсем было потерял надежду. – Брат его все-таки…

И вот Князева-младшего, пусть и на время, взяли в «лесовики».

– Не спать, не спать! – подтолкнул его в спину капитан. – Нам дотемна до Измайловской добраться надо.

– Так до нее же меньше километра! – изумился Игорь.

– По карте, – хмыкнул Федотов.

Один из «лесовиков» сбросил с плеч металлически позвякивающий тючок, в котором оказалась охапка грубых, похожих на мачете ножей на добротных деревянных рукоятях.

– Ковалев, Якушев, – выкрикнул командир, и двое бойцов, закинув автоматы за спину, выбрали себе по тесаку.

– Разомнись, – криво улыбаясь, протянул капитан Игорю еще одно мачете. – Сейчас увидишь, в чем разница между картой и местностью…

…Вооруженные длинными тесаками бойцы подсекали растущие на насыпи стебли, многие из которых были потолще мужского запястья. Работали с таким остервенением, что только ошметья летели в стороны.

– Под лезвие не попади часом, – буркнул могучий сержант и подтолкнул Игоря к крайнему рельсу. – Руби веселей, да смотри, чтобы соседу башку не снести.

Тот прикинул вес тяжеленного тесака, одна сторона которого была заточена как бритва и, размахнувшись, секанул по упругому стеблю, брызнувшему в лицо соком…

Он не следил за временем, постепенно втянувшись в тяжелую работу, но оглянувшись на голос капитана, устало удивился, как мало удалось продвинуться вперед. Плечи гудели от непривычного труда, липкий сок заливал линзы противогаза, а под химзой все тело было мокрым от пота.

– Ну, понял теперь? – спросил Федотов дышащего, как загнанная лошадь бойца.

– По-о-о… – едва смог выдохнуть Князев.

– Ладно, отдохни чуть-чуть, – смилостивился командир. – Селуян, Пережогин, Васько – смените рубщиков.

Трое свежих бойцов, построившись клином, привычно врубились в джунгли, а Игорь повалился рядом с присевшими на охапки свежесрубленных стеблей товарищами.

– Глотни, полегчает, – сунул один из них ему в руку фляжку, из которой только что отпил сам. – Да не дрейфь – ничего тут такого нет. Чай с тоником.

Старшина повертел фляжку в руках, не зная, что с ней делать. Во время выходов в город, им строго-настрого запрещали снимать противогазы даже на короткое время. А «лесовики» подняли маски на лоб и вовсю дымили самокрутками.

– Да не боись ты! – не выдержал один из них. – Сними ты противогаз свой, да пей на здоровье.

– А как же…

– Чудак человек, – фыркнул второй, выпустив изо рта колечко дыма. – Противогаз, он только от пыли и защищает. А тут – какая пыль? – он обвел рукой дышащие влагой заросли вокруг. – Здесь вся радиация давно вглубь ушла.

– Отставить, – капитан все слышал. – Надолго маски не снимать. Не хватало еще, чтобы мошка заразная тяпнула. Попили, покурили – и намордники на место.

Игорь торопливо отхлебнул прохладной ароматной жидкости со вкусом мяты, вернул флягу товарищу.

– Каждый раз так? – кивнул он в сторону трудившихся в поте лица «лесорубов».

– Ха, это еще семечки. Просто, не выходили давно в поиск, вот и заросло все. – Сосед рачительно спрятал затушенный окурок в жестяную коробку, опустил противогаз на лицо и устроился поудобнее.

– Если свернуть с насыпи, – рука в перчатке указала вниз, где все еще клубился туман. – Вообще атас. За день можно и на сто метров не продвинуться.

– А там почему ничего не растет? – кивнул Игорь на проплешину перед входом в туннель.

– Ну, это вообще просто. Берешь огнемет и пш-ш-ш-ш! – второй боец плавно повел папиросой. – Чтобы часовые видели, кто приближается.

– Бывали случаи, такие тварюги забирались – мама дорогая! Так что лучше уж ему очередь в морду перед туннелем всадить, чем потом по кускам вытаскивать.

Игорь вспомнил счетверенный крупнокалиберный пулемет на турели, обложенной мешками с песком, и понял: это – не лишняя предосторожность. Если, конечно, новые товарищи не преувеличивали, хвастаясь перед новичком.

– Сами-то видели таких? – недоверчиво спросил он.

– Спрашиваешь! – один сделал круглые глаза.

– Повезет – сам увидишь, – ухмыльнулся другой.

– Не рассиживаться! – окликнул их Федотов.

Бойцы неохотно поднялись на ноги, и побрели по просеке, внимательно озираясь по сторонам и держа пальцы на спусковых крючках.

К полудню отряд миновал сплошную стену зарослей и выбрался на относительно свободное пространство, где молодые деревца и трава росли довольно редко. Здесь можно было не прорубаться, а просто протискиваться вперед, лишь кое-расчищая себе путь мачете. Слева черно-зеленой стеной высился лес, справа, теряясь в дымке, возвышались сплошь увитые лианами, поросшие мхом и кустарником высотные дома. Игорь представил себе, что творилось под зеленой шкурой, скрывающей заброшенные людьми многоэтажки, вообразил, какая живность там теперь обитала, и поежился. Даже пустые коробки зданий в известных ему кварталах были густо населены, а уж тут для всякой живности – и четырехногой, и шестиногой – настоящий рай. Да и на двух ногах такое иной раз встречается…

– Ну, старшина, как прогулочка? – любезно поинтересовался капитан.

– Может, устроим привал минут на десять? – умоляюще пропыхтел Игорь.

После капитана он формально был тут старший по званию. Но мог свое старшинство засунуть себе поглубже в закоулки памяти: до возвращения на станцию его звание никакого значения не имело. Тут другая была иерархия, а лычки его снова становились тем, чем были: куском пивной банки.

– Сдурел, старшина? Мы тут как на ладони! Вперед, только вперед!

Преодолев открытое пространство и врубившись в заросли метров на пятьдесят, отряд все-таки заслужил привал. Шестеро сторожили, остальные стянули с потных рож противогазы и на скорую руку перекусили. Растянуть пикник все равно бы не получилось: привлеченные запахом съестного, из джунглей налетели орды огромных мух. Низко жужжа, они забили воздух, садись – ей-богу, ощутимой тяжестью – на химзу, нагло ползали по одежде, будто искали способы пробраться внутрь.

– Вот ведь гадство! – сокрушался давешний Игорев сосед, страдавший от невозможности закурить после обеда. – Откуда они только берутся?

– Ничего, здоровее будешь, – пулеметчик с хрустом раздавил особенно нахальное насекомое размером с большой палец, и щелчком сбросил в траву.

Стебли колыхнулись, на мгновение мелькнуло что-то чешуйчатое, и дохлая муха исчезла, будто ее и не было.

– Долго еще идти? – спросил Князев, на всякий случай укладывая автомат себе на колени.

Черт знает, что это там за дрянь в чешуе. Вдруг она мух просто на закуску жрет.

– Устала, деточка? Ты карту видел. Половина примерно осталась. К вечеру доберемся до Измайловской – там и заночуем.

– А дальше?

– А дальше – кто знает, – пожал плечами боец. – Я дальше Измайловской никогда не бывал.

– Джунглями примерно столько же идти, – добавил другой сосед. – Я тоже не был, но ребята говорили. А потом – туннель.

– А в туннеле что?

– Вот и увидим, – без энтузиазма откликнулся сосед, зябко потирая руки.

Вот и кончился привал. Неужели двадцать минут уже пролетели?

– Подъем, подъем! – капитан, казалось, был из железа. – Или в джунглях ночевать собрались, покойнички?

Желающих не нашлось, и отряд, построившись в боевой порядок, снова углубился в бескрайние заросли.

«Два-три, три-четыре. Мы одни в пустой квартире. Семью восемь. Трижды пять». Игорь бубнил считалку вслух, с каждым взмахом и с каждым ударом мачете (хррруп!) тупея, превращаясь в машину. «Я иду тебя искать». «Два-три…» Считалка задавала ритм, заполняла гулкую пустоту в голове. «Три-четыре». Он махал и махал тяжеленным тесаком, отпихивал с дороги поваленные растения и снова рубил.

Вот еще один толстенный ярко-зеленый ствол, почему-то тянущийся поперек дороги наискось. Сталь возьмет его ничуть не хуже другого…

– Очумел? – чья-то рука перехватила занесенное для удара мачете и вырвала его из скользкой от сока ладони. – Жить надоело?

– А что такое? – от усталости старшина плохо соображал, уставившись сквозь мутные от брызг сока стекла противогаза на сержанта. – Отдай тесак.

– Его что, не проинструктировали? – обратился здоровяк к капитану.

– В чем дело, Мелешко? – протолкался вперед Федотов.

– Да вот, чудик этот чуть борщевик не рубанул!

– Понятно, – буркнул командир. – Но не рубанул ведь? Вперед.

Низко пригибаясь, бойцы по очереди протиснулись под наклонным стволом, стараясь не прикоснуться к гладкой зеленой коре.

– А что за дела? – спросил Игорь сержанта, по-прежнему сжимающего в руке его тесак.

– А то, что тут же тебя бы мы и закопали, – в сердцах бросил тот. – Смотри!

Выбрав тоненькую – с руку толщиной – веточку, отходящую от могучего стебля, он осторожно сделал надрез и тут же отскочил в сторону от брызнувшей струйки сока.

Мутная зеленая жидкость капнула на рельс, покрытый шершавой коростой ржавчины. Окислившийся металл задымился, вскипел грязно-бурой пеной…

– Видал? – сержант куском срубленной ветки счистил пену с рельса и Князев с изумлением увидел глубокую язву, зияющую в металле: за считанные секунды сок проел его на несколько миллиметров. – Костюмы наши – в щи за пару секунд. Попадет на кожу – хана тебе.

– Что это за дрянь такая? – со страхом посмотрел Игорь на дерево-убийцу.

– Да, была такая травка раньше, – охотно пояснил сержант. – Еще до. Раньше с ней хоть как-то еще боролись, да она и поменьше была. А потом как некому бороться стало, тут-то она и развернулась по полной…

– Что, и раньше ядовитой была?

– Еще какой! Батя рассказывал мой: на кожу брызнет – ожог сразу, как от кипятка. Я, говорит, когда маленький был, обжигался, – сообщил мужик. – Только, не помню я – малой совсем был…

– И что?

– Что-что? Живой, как видишь. Но тогда, брат, времена другие были. А ожегся бы сейчас – кранты тебе. Ладно. Двинули, а то отстали совсем.

Сержант закинул пулемет на плечо и зашагал дальше, а Князев еще оглядывался пару раз на ядовитое дерево, стараясь запомнить его получше. Хищники, как выясняется, не все с когтями и зубами… На одном из огромных листьев растения – метра три в поперечнике – покоились кости какого-то некрупного существа.

С человека, примерно.

Игорь честно пытался заснуть, но сон все никак не шел.

Когда вечером, наконец, выбрели к Измайловской, он мечтал только об одном. Лечь и закрыть глаза. И проспать бы без сновидений двое суток подряд.

А вот поди ж ты – битый час ворочается с боку на бок, а сна ни в одном глазу. В темноте где-то рядом посапывают товарищи, кто-то тихо стонет во сне. Наверное, кошмары мучают. А он, как дурак, лежит и не может заснуть, хотя позади – изматывающий день, а впереди – еще один и надо поспать хотя бы чуть-чуть, чтобы не клевать завтра носом.

Антон, Антоха… Где же ты? Какого черта ты делал в том туннеле, кому встал поперек пути, кому понадобился? Что с тобой сейчас? Пусть только с ним все будет хорошо, попросил Игорь у кого-то невидимого, всемогущего. Пусть только с моим братом все будет хорошо.

«Я иду тебя искать».

Невозможно уснуть.

Князев осторожно, чтобы не разбудить остальных, подобрал ноги и сел.

Измайловская. Он впервые оказался на новой станции. Впервые, сколько себя помнил. Не привычную с детства Первомайскую, не Щелковскую, которая стала для него вторым домом. Из-май-лов-ска-я. Даже звучит как-то странно.

Новая земля.

Как остров в океане, до которого добирались храбрые мореплаватели в прочитанных когда-то книгах. И, возможно, завтра они покинут это место навсегда, чтобы никогда не возвратиться.

Она необитаема и была необитаема, видимо, всегда – трудно предположить, что кто-то мог укрыться в ней от Катастрофы.

Мертвая земля. Романтично!

Ну, по крайней мере, казалось романтичным. Что из этой экспедиции отряд может не вернуться, что он сам может умереть – об этом Игорь не думал. Конечно, будут опасности – куда же без опасностей! Но это и здорово – будет потом о чем дома рассказать. Когда они вернутся.

Глаза уже привыкли к тусклому свету, пробивающемуся снаружи сквозь мутное стекло. Удивительно, как оно вообще уцелело за столько лет – умели, видно, строить в давние времена. Чудовищно грязные, местами затянутые снаружи кружевом вьющихся растений, кое-где треснувшие, стекла, тем не менее, находились на своих местах, даруя находящимся внутри иллюзию защиты.

В дальнем углу павильона, у открытой его части тлел красный огонек: сон товарищей, сменяясь каждые два часа, охраняли трое часовых. Пойти, может, попросить у мужиков затянуться самокруткой?

Он подобрался вплотную к стеклу и сел, привалившись спиной к тумбе, возле относительно чистого участка. За ним в туманной дымке виднелись расплывчатые контуры деревьев.

Ночные джунгли жили своей жизнью… Иногда, заставляя ветви качнуться, проносилась стремительная тень. Иногда где-то в глубине зарослей медленно разгоралось тусклое зеленоватое зарево, на фоне которого причудливые, перекрученные радиацией деревья казались костлявыми великанами с растопыренными руками. По крыше павильона вдруг проносился кто-то мелкий, отчаянно стуча коготками. Похоже, даже не четвероногий.

А звуки!

Ночной лес был полон невообразимыми звучаниями. Где-то далеко слышался глухой утробный рык, чуть ближе – истошное завывание на два голоса, то уходящее в ультразвук, то понижающееся до баса… Кто-то визжал в смертельной агонии почти по-человечески. И все это – на фоне неумолкающего стрекотания и пиликания каких-то насекомых, монотонного и почти незаметного для уха, как тиканье часов.

Дьявол!!

Игорь отшатнулся; внутренности скрутило от страха.

Прямо перед ним в мутном стекле возник абрис рогатой головы, покачивающейся на толстой шее.

«Что за черт?» – обмер он, судорожно сдвигая предохранитель автомата.

А голова поднималась все выше и выше, шея все не кончалась и не кончалась… К тому же, в привычную какофонию леса вплелся новый шум: частое мерное постукивание, напоминающее шум какого-то прибора.

Приблизив лицо к самому стеклу, Игорь понял в чем дело: бесконечной «шеей» оказалось туловище гигантской сороконожки толщиной не меньше ноги взрослого человека. Нет, не сороконожки. Странный шум производили тысячи крошечных бледных конечностей, усеивающих членистое брюхо существа, постукивающих по стеклу коготками-присосками. Вот это махина!

Он видел уже подобных тварей в туннелях, но те, подземные, ни в какое сравнение по величине не шли с этой королевой насекомых. Интересно, можно ли считать насекомым такое огромное чудовище?

Чтобы разглядеть ночную гостью получше, Игорь вынул из-за пазухи фонарик – упрятанную в жесткий футляр пробирку с фосфоресцирующим содержимым – и осторожно вытянул на треть, озарив зеленоватым сиянием антрацитово-черное, блестящее брюхо существа. Сороконожка дернулась, словно свет обжег ее или на ее брюхе имелись глаза, и лапки застучали чаще. Чтобы подразнить ее, парень поднес фонарик к самому стеклу, приведя тварь в настоящую панику.

«Так тебе и надо, – подумал он, чувствуя, как отлегло. – Посмотрим еще, кто кого тут сильнее напугает».

Многоножка все ползла и ползла мимо. На свет из джунглей прилетали и принимались биться о стекло мошки, жучки, ночные бабочки и прочая крылатая живность. А эта дрянь с лапками, струящаяся по стеклу снаружи, казалась бесконечной. Сколько в ней метров, интересно?

«Чем не кино? – довольно думал старшина, устраиваясь поудобнее, и вытягивая светящуюся трубочку из чехла побольше. – Даже уютно, в общем».

Но «кинолента» оборвалась быстро.

Внезапно мошкара порскнула в стороны, сороконожка дернулась и пропала из поля зрения, а стеклянную стену потряс удар, отдавшийся дребезжанием по всему зданию.

Едрррить!

А сквозь мутное стекло на Игоря уже смотрели чьи-то огромные, светящиеся в тусклом свете «фонаря» глаза с узкими вертикальными зрачками. Широко расставленные, не мигающие… Медленно, как во сне, он поднял автомат…

Какая-то сила вырвала пробирку из рук.

– Ты охренел совсем, Князев? – прошипел ему на ухо капитан, волоком оттаскивая за плечо от стекла по грязному полу. – Со всех джунглей решил к нам хищников приманить?

– Да я…

– Что «я»?! Не спится тебе? А ну пошел на пост! Сменишь Назарова. Живо. Не спать, не курить, огня не зажигать. Понял?

– Так точно…

– Вернемся – получишь три наряда вне очереди. Лично прослежу!

Утро было хмурым. Позвякивая амуницией, матерясь вполголоса, раздирая рты в немилосердной зевоте, бойцы, не выспавшиеся на своих жестких «постелях», копошились, стараясь прийти в себя. Хуже всех, наверное, было Князеву: часа за два до подъема Федотов его заменил его на посту другим бойцом, сжалившись над проштрафившимся новичком, и тот сразу провалился в сон, но что такое два часа после бесконечного и тяжелого дня?

И видения были тревожными: какая-то комната, какой-то плачущий ребенок, огромные грубые солдаты, переворачивающие все вверх дном… Почему-то во сне Игорю было очень страшно. Очень.

Не выспался он вообще.

– Ничего, – смеялся над ним сержант Байкальцев, с которым Князев сдружился вчера. – Оклемаешься. Ночью спать надо, а не красотами любоваться. Зато сейчас тебе Цербер прохлаждаться не даст.

Цербером бойцы звали своего командира – за редкие душевные качества.

– Выдвигаемся через пятнадцать минут, – объявил капитан бойцам. – Порядок движения прежний. Бдительность удвоить – мы вступаем на чужую территорию. Оружие применять без команды, сразу на поражение. Все движущееся считать целью.

Вводная заняла как раз те самые пятнадцать минут.

– Хоть бы чайку вскипятить, – ворчал Байкальцев, придирчиво выбирая себе из груды мачете, словно они сильно отличались друг от друга – заточенные тяжеленные железяки, уже тронутые свежей ржавчиной и кое-где поеденные ядовитыми соками. – На одном сухпае далеко не утопаешь…

– Разговорчики! – Федотов слышал все. – Чаи будем дома гонять. Когда вернемся.

Да и не из чего было развести огонь: вряд ли загорелась бы сочная растительность, окружающая павильон, а сухостоя, годного на дрова, тут, похоже, не было вообще.

Позевывая, тройки поочередно выбирались наружу и одна за другой пропадали в сыром, плотном, как вата тумане, пахнущем цветами и падалью. Откуда-то спереди уже доносился сочный хруст и треск – начиналась вырубка новой просеки.

Наконец, под крышей остались лишь трое: Игорь, Байкальцев и еще один боец – ровесник Князева, может быть, даже моложе – тощий прыщавый паренек, весь какой-то белобрысый, бесцветный, будто худосочный подземный гриб.

– Выдвигаемся, – сказал Байкальцев.

Он привычно перехватил пулемет поудобнее и шагнул наружу.

Что такое?!

Игорь не успел понять, что произошло: что-то белесое и бесформенное, будто сгусток тумана, сшибло сержанта с ног и, не останавливаясь, увлекло под насыпь, в зеленоватую мглу зарослей. Все это произошло мгновенно и бесшумно, лишь хрустнули внизу сочные стебли да пару раз негромко стукнул о щебень пулемет, который боец так и не выпустил из рук. Старшина оглянулся, но напарник его, зажмурившись, прижался спиной к стене и беззвучно шевелил бледными губами, словно молился. Автомат ходуном ходил у него в руках. Игорь понял, что с этой стороны помощи ему не дождаться.

Не говоря ни слова, он выскочил наружу и с одной мыслью – не переломать ног – ринулся вниз, очертя голову. Где-то позади запоздало рванула воздух короткая очередь: видимо прыщавый все-таки пришел в себя и подал сигнал ушедшим вперед. Хоть это хорошо!

Приземлился он неудачно – ткнул стволом в землю и пребольно ушиб обо что-то лодыжку. Но, вскочив на ноги понял – все цело. Болело хотя и сильно, но не смертельно.

«Вперед! Вперед! – командовал он самому себе, продираясь вперед, в ту сторону, откуда слышался удаляющийся хруст. – Не отставай!..»

Двигаться было трудно – слишком густыми тут были заросли, слишком упругой гигантская трава-тростник и чересчур рыхлой – почва под ногами. Порой ему казалось, что он стоит на месте, бессильно перебирая ногами, как бывает во сне. Но треск впереди слышался все отчетливее. Неведомое существо, утащившее Байкальцева, похоже, сбавляло темп. Потому ли, что устало? Или собиралось остановиться, чтобы заглотить добычу?

Игорь удвоил усилия, но запнулся обо что-то тяжелое и едва не полетел на землю. Пулемет. Пулемет Байкальцева! Тяжеленная железная коряга, вдавленная в землю.

Он вылетел на полянку внезапно. Вернее, это была не полянка, а какой-то бугор, холмик, на котором почему-то не росла трава – только густой, плотный, но невысокий мох. Под ногами громыхнуло, загудело, словно он прыгнул на пустую бочку, но удивляться было некогда: сквозь высокую траву, густо растущую из глубокой, но не очень широкой канавы, отделяющей его «пятачок» от такого же соседнего, старшина увидел их.

Белесая, даже какая-то зеленоватая, как окутывающий все вокруг туман, тварь склонилась над лежащим человеком в камуфляжном комбинезоне и казалась нематериальной, будто клуб этого самого тумана.

Умел бы Князев заговаривать духов, мог бы попытаться. Но сейчас у него было в руках единственное оружие – старый исцарапанный автомат. Возьмет ли отлитая первомайцами пуля призрака? Или это зверь из плоти и крови? Нет времени думать, и нет другого способа выяснить, кроме…

Игорь вскинул автомат.

И застыл. Ствол весь забит землей – при падении наверняка зачерпнул. Первый же выстрел разорвет его, раскурочит непоправимо, да еще и руки Игорю оторвет. Нет, нельзя рисковать.

Ладонь нащупала рукоять шпаги. Князев сделал шаг вперед, и удивительное создание выступило из облепившего его тумана. Оно было огромно. Пушистая грязно-белая шерсть, покрывающая тело хищника, превращала его в необъятный и бесформенный комок, будто в опустившееся на землю небольшое облако. Но оно было материальным, оно было живым: на Игоря пристально, с ненавистью глядела пара ярко-оранжевых глаз. Длинный хвост яростно мел хвост мох и палые листья.

Морда была перемазана красным.

«На кота похож, – отрешенно подумал Князев, крепче сжимая оружие. – Но здоровенный какой…»

Он сделал шаг вперед и выставил вперед «шпагу».

«Кот» обнажил желтые десятисантиметровые клыки и утробно заворчал. «Сразу по морде, с оттягом, чтобы прорезать до кости, – мелькнули в голове напутствия „мастера меча“, когда-то обучавшего их, мальчишек, фехтованию. – А потом, без замаха – в горло…»

И вдруг зверь отступил. По-прежнему ворча, он пятился назад, пока задняя лапа, металлически скрежетнув когтями, не провалилась в «канаву» между кочками. Тогда он гибко, по-кошачьи, извернулся и канул в заросли, на прощанье огласив лес разочарованным воплем.

И только теперь Князев почувствовал, что у него трясутся руки и ноги. Байкальцев лежал ничком. Крови не было заметно, но Игорь по своему опыту знал, что кровь хорошо видна лишь на белом или на человеческом теле. Он опустился на колени рядом с сержантом, стащил с руки перчатку и попытался нащупать пульс у него на шее.

Пальцы угодили во что-то густое и липкое…

– Живы?

Их окружили знакомые фигуры с оружием наизготовку.

– Жив? Мертв?

– Я не знаю… – беспомощно пробормотал Игорь, и его тут же оттерли в сторону.

Сержант Байкальцев родился в рубашке. Клыки чудовища не смогли переломить бычью шею здоровяка, но серьезно повредили кровеносные сосуды, и теперь жизнь утекала из мускулистого тела по капле. Не помогали ни бинты, ни тампоны, которыми санинструктор отряда, сержант Гаев, пытался зажать зияющие раны.

– В госпиталь его надо, – озабоченно заявил медик.

– А что? – вставил слово самый старший в отряде, которого все звали Митричем – не то по отчеству, не то по фамилии. – Просека прямая, если не заросла еще, за час доберемся. А если бегом…

Капитан Федотов молчал.

– Отставить, – отрезал он через минуту. – Соорудите носилки, возвращаемся на станцию.

– Я же говорю…

– На Измайловскую.

Митрич выругался глухо и неразборчиво, резко повернулся на месте и исчез в зарослях.

А бойцы уже действовали. Двое срубили своими мачете прямые молодые деревца и быстро очищали их от веток и листьев. А один опустился на колено, сдвинул на лоб маску противогаза, вынул из ножен штык-нож, всадил его в землю и с усилием провел прямую борозду. Почва скрежетала, как лист металла.

– Помоги, – повернул он к Игорю красное от натуги лицо, вцепившись обеими руками в край разреза.

Князев присоединился к нему, и вдвоем они отвалили кусок дерна на верхушке холмика в сторону. Из прямоугольного отверстия пахнуло могилой, шустро стреканули во все стороны жуки и многоножки…

– Что за ерунда?..

И тут все встало на свои места: они стояли на крыше автомобиля, заваленного невообразимым мусором, заросшего растениями. Автомобиля, превратившегося за четверть века в кочку среди сотен таких же…

Будто пелена упала с его глаз. Он оглянулся вокруг и видел уже не кочковатую поляну в девственном лесу, исчерченную канавами, а заброшенную автостоянку, каких немало попадалось ему в прошлые вылазки на поверхность. Но там остовы машин – без колес, стекол и с распахнутыми дверями – ржавели одиноко на мертвом ветру. А здесь, в Измайловских джунглях, их обволокла и переварила новая дикая жизнь, буйная новообразовывающаяся природа.

– Чего – уснул?

Общими усилиями они оторвали насквозь проржавевшую крышу какого-то «Фольксвагена» или «Форда», а может быть и «Жигулей», положили ее на приготовленные жерди, а потом, со всеми предосторожностями водрузили на раненого на импровизированные носилки.

– Вперед, вперед!

Несколько бойцов уже прорубали новую просеку к станции. Это было несложно – всего десяток метров сквозь заросли тростника. Четверо несли Байкальцева, а остальные держали на прицеле неподвижные джунгли: кто знает, сколько собратьев хищника, искалечившего их товарища, рыскало вокруг. Игорь хотел помочь носильщикам, но его угрюмо оттерли в сторону: все смотрели на него враждебно, будто он был виноват в беде, стрясшейся с сержантом.

На станции медик осмотрел раненого более основательно. Тот все еще был без сознания, дышал тяжело, редко и неровно, но толстый бинт, обмотавший шею, перестал подтекать кровью. Хотя, может быть, дело все в том, что кровь уже была на исходе…

– Возвращаемся, капитан! – Митрич снова попытался уговорить Федотова, но тот оставался непреклонным. – Не выживет он тут!

– Ты, ты и ты! – ткнул он пальцем в нескольких бойцов. – Остаетесь тут с Байкальцевым и дожидаетесь нас.

– Как был ментом, так им и остался! – махнул в сердцах рукой старый вояка и отошел в сторону.

Санинструктор вколол Байкальцеву что-то из шприц-тюбика прямо сквозь химкостюм, и дыхание раненого постепенно успокоилось.

– Крепок чертяка! – заявил медик, поднимаясь на ноги. – Нас еще переживет. Если повезет, конечно.

Два бойца уже навьючивали на спины массивные ранцы с гофрированными шлангами.

– У нас были огнеметы? – спросил Игорь Федотова. – Зачем же мы тогда?..

– Задаете много вопросов, – процедил капитан. – Займите свое место.

А первая огненная струя уже ударила со свистом в зеленую стену, зажигая даже то, что по определению не могло гореть…

– Князев… – услышал Игорь хриплый, почти неузнаваемый голос Байкальцева.

Тот пришел в себя, но шедший сзади боец грубо, тычком в спину вытолкнул его на улицу.

Отряд двигался по дымящемуся коридору, топча тлеющую под ногами растительность быстро, чуть ли не бегом. Редкие деревца, упрямо торчащие обугленными палками на пути, падали под ударами мачете почти не задерживая движения. Пришлось остановиться только в одном месте, где дорогу преградили заросли жесткого, напоминающего колючую проволоку кустарника, начисто лишившегося листвы, но продолжающего сопротивляться даже стальным лезвиям. Чтобы справиться с преградой, пришлось задержаться на полчаса.

И очень скоро они опять оказались на открытом месте. Справа открывалась обширная низина, поросшая высокой травой, а за ней снова виднелись остовы высотных домов. А впереди, где насыпь немного заворачивала в сторону, среди кустарника зиял бездонный черный провал – устье туннеля.

– Пришли, – буркнул капитан. – Митрич, принимай командование. Займите оборону и ждите нашего возвращения.

– Так точно, – буркнул тот, отворачиваясь.

– Семенов, Князев – со мной.

И, не оборачиваясь, зашагал вперед – прямо к жерлу туннеля.

– А почему мы всего втроем? – Игорь догнал Федотова, а третий продолжал сопеть позади, тяжело бухая сапогами.

– Достаточно троих, – улыбнулся неизвестно чему капитан, оборачиваясь к нему. – Произведем разведку, возьмем языка… Ты что, старшина: первый день служишь?

Нет, не походило окружающее на обжитую территорию.

Игорь предполагал, что они подкрадутся в темноте, скрытно, с боем возьмут перекрывающие вход в метро баррикады или, возможно, воспользуются каким-либо боковым ходом, но чтобы вот так – через парадный подъезд, напролом, не скрываясь… И куда вообще делись укрепления? Неужели здешние обитатели такие беспечные? Не может этого быть…

Задумавшись, Князев чуть было не налетел на остановившегося капитана.

– И что, не страшно было – на зверя с этой железякой? – презрительно кивнул тот на самодельную шпагу, по-прежнему висящую на боку у Игоря, вояка.

– Да нет, – пожал Игорь плечами, стеснительно улыбаясь. – Этой железякой многое можно сделать.

– Слыхали, слыхали, как ты Батю оборонил, – ухмыльнулся капитан.

– Да я-то, в общем, ничего… – Игорь смутился, не зная, как реагировать; его покоробил издевательский тон Федотова. – И вообще, клинок понадежнее автомата. Опять же патроны не всегда есть, где взять… Автомат подвести может…

– Может, конечно, – растянул губы в пренебрежительной улыбке капитан, оглядывая князевский автомат. – Особенно у такого… мушкетера.

Игорь с запоздалым раскаянием понял, что так и не почистил оружие и потащил автомат с плеча: из ствола торчала трава.

– Ладно, – капитан отобрал у парня АК и сунул ему в руку свой «Бизон»[1]. – Доводилось пользоваться?

– Разберусь, – уязвленный боец повесил пистолет-пулемет на плечо.

– Все равно ты первым пойдешь, – словно извиняясь, добавил командир. – А калаш для этих мест длинноват. Сложно с ним будет пробраться. Ну, давай. Иди вперед, мы за тобой. Увидишь кого – стреляй, не задумываясь… Или – железкой своей. Фонарик… На, держи, – протянул он на ладони отобранную ночью пробирку. – Там темно как… Ну, ты понимаешь.

Не говоря ни слова, Игорь взял светильник и повернулся. Четко, как на плацу. И первым нырнул в черноту туннеля. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.

«А если сейчас тебе в затылок выстрелят?» – язвительно спросил внутренний голос – не свой, но очень похожий на Антохин.

«С чего бы?» – огрызнулся мысленно Игорь и пошел вперед.

Старшина запретил себе оборачиваться, но на душе скребли кошки, и он с облегчением перевел дух, услышав шаги за спиной. Капитан и боец все-таки шли за ним, пусть и на большом расстоянии.

«Странная какая-то операция, – не унимался невидимый Антон. – Перед туннелем, между прочим, трава стояла нетронутой. Они что, похитители эти, по воздуху вылетали? Или они, думаешь, вообще бестелесные?»

«Ничего я не думаю…»

Он миновал какие-то бревна, преграждающие проход – все это напоминало рухнувшую кровлю и в некоторых местах приходилось протискиваться с большим трудом. Каждый шаг поднимал облако пыли.

«Да тут ведь никто не ходил давным-давно!»

В зеленоватом дрожащем свете пробирки он отлично видел, что пыльный пол под ногами чист – ни одного следа. Даже там, где пройти, не оставив следов, было просто невозможно. Нет, отсюда те, кто схватил его брата, выйти никак не мог. Что бы ни говорили ему о загадочных обитателях Измайловской – кажется, все было ошибкой…

– Товарищ капи… – начал он, оборачиваясь.

Но договорить не успел…

Игорь пришел в себя в абсолютной темноте. Мысли текли медленно, как стылая соляра, и ему потребовалось время, чтобы понять кто он, и где он. Его завалило.

Обычное для жителя метро дело: за много лет без ремонта туннели износились, просадка грунта – после обильного дождя, например, – случалось, оборачивалась настоящей катастрофой.

Он не в состоянии был пошевелить ногами и одной рукой, но грудь была свободна, и он мог дышать. Спасибо и на этом. В спину под лопаткой упиралось что-то твердое, колено ныло.

«Меня откопают, – говорил себе он. – Надо крикнуть, чтобы они знали, что я жив, что надо меня искать. Туннель пустой, прятаться не от кого…»

– Я тут! Я живой! Я живой!

Прислушался: даже эха нет, все осыпавшийся грунт впитал.

«Мы ошиблись. Не тот туннель. Но Федотов, наверное, уже привел остальных, и теперь с той стороны разбирают завал…»

Князев прислушался, и ему даже показалось, что сквозь завал он слышит голоса.

Или это с ним подсознание шутит? Нет, тихо. Как в могиле.

Игорь затих и смотрел в темноту, прикидывая, сколько он сможет вот так пролежать. Хуже всего было то, что он не знал, как давно его завалило. Это могли быть минуты, а могли и часы. И если в первом случае все было не так страшно, то во втором…

Думать об этом не хотелось, и Игорь вновь попытался двигать ногами. Порой ему казалось, что это ему удается, а порой – что и это обман чувств.

Внезапно левую, придавленную руку пронзила острая боль. Князев схватился за саднящее место свободной правой и с отвращением почувствовал что-то живое и подвижное. Крошечные лапки пробарабанили по груди и противогазу на лице. Укусили!

Крысы…

«Так меня живьем сожрут! – Игорь вспомнил, что придавленных завалами людей частенько находили полуобглоданными. – Нет, нельзя ждать. Надо как-то выкручиваться…»

Он дернулся, забился сильнее и – о чудо! – ощутил, что левую ногу уже можно согнуть в колене! Уцелел ли фонарик? Старшина давно чувствовал под лопаткой врезающийся в тело предмет. Может быть это он?

Вывернув до боли в суставах руку, Игорь умудрился выковырнуть помеху и с радостью увидел, как тьма вокруг отступила перед призрачным зеленым свечением.

Ему повезло, что в момент падения пробирка сама собой вдвинулась в футляр и теперь выступала наружу лишь чуть-чуть. Много, видно, было разбито подобных ей, пока не родилась такая простая и надежная конструкция, способная уцелеть при падении – жесткая трубка и резиновая нашлепка на выдвижном конце. Хвала изобретателям, которые продолжают творить даже после Конца Света! Не будь их – жизнь замерла бы… А его, Игорева, жизнь, и вовсе бы оборвалась.

Даже при тусклом свечении действующего на пять процентов «фонарика», он увидел то, что ему было нужно. Его придавливала лишь одна балка. Бетонная, кажущаяся неподъемной, но всего лишь одна! И поэтому можно попытаться выбраться самостоятельно, без посторонней помощи. Что еще ему остается? Сгнить.

Вновь и вновь он напрягал все мышцы – до красных кругов перед глазами, пытаясь расшатать, сдвинуть с места чудовищную тяжесть. Сжав зубы, сдирая кожу прямо через химзу, Игорь высвободил из каменного капкана руку… Есть! И вдруг балка пошла вниз, на него. Думал – все, конец. Дернулся из последних сил – иначе сейчас разотрет его в кровавую кашу… Но она остановилась, упершись во что-то твердое. Заорав от напряжения и боли, Игорь вырвался на свободу.

– Ненавижу! – Князев от души пнул балку. – Ненавижу, паскуда!

Бетон все стерпит.

Адреналин, кипящей волной пробежавший по телу, уходил, оставляя опустошенность и смертельную усталость. Похмелье после этой маленькой победы: он спасся, выбрался, хорошо, но что дальше? Между ним и остальными бойцами – завал, за спиной – враждебная станция. И он, Игорь – один на один с неведомыми врагами.

Можно было, конечно, отсидеться здесь – в относительно безопасном закутке, прикрытом с тыла завалом и ждать, пока с той стороны пробьются ему на помощь. Но только вот пробьются ли?

Странным человеком был капитан, который вел их в этот поход. Даже жизнью своего собственного, проверенного бойца был готов пожертвовать – оставил Байкальцева на Измайловской – возможно, подыхать оставил, хотя можно было вернуться назад, на базу, ведь за потерянную жизнь с него Батя спросит! Да и не только Батя, у Байкальцева и родня есть…

И если с такой легкостью капитан мог бросить на Измайловской – затерянной в джунглях сторожке – истекающего кровью товарища, то с какой стати он будет бороться за жизнь Князева – чужака, безусого мушкетера, салаги?

Пойти в туннель было ошибкой. Но почему Игоря отправили туда первым, почему остальные держались на расстоянии? Ошибка ли? Или…

Нет, дожидаться, пока проберутся к нему из-за завала нельзя. Только на себя можно рассчитывать.

Может быть, таинственных похитителей брата ему стоит бояться меньше, чем своих, первомайских? В конце концов, здешние жители были беспечны: не додумались даже хиленькой баррикады соорудить, чтобы перекрыть вход на свою территорию, в туннели.

Ну, хорошо, допустим, людей тут не опасаются – считают метро за Измайловской таким же мертвым, как считало большинство первомайцев Партизанскую и остальные станции. Но не могут же здесь мириться и с шастающими по джунглям мутантами?

Князев вспомнил мохнатое чудище, будто крысенка за загривок утащившее могучего Байкальцева в заросли, и у него мороз пробежал по коже. А ведь это был далеко не самый крупный зверь, и уж точно не самый ужасный. Случалось, «горожане» поопытней рассказывали о таких страшилищах, что волосы на голове дыбом вставали от одних их историй. Да и исследователи туннелей-лабиринтов вроде Антона могли удивить такой байкой о подземных чудовищах, после которой со станции и выходить было жутко.

Воспоминание об Антохе встряхнуло Игоря окончательно.

Как говаривал майор Балагур, на которого молодняк молиться был готов, солдат спецназа – боевая единица в себе. Он сам себе целое подразделение – и разведка, и штурмгруппа, и огневая поддержка. Правильно? Правильно.

Не важно, с каким противником он должен столкнуться, неважно, насколько многочисленным окажется враг. По сноровке и умениям, по отваге и ярости боец спецназа должен превзойти десяток неприятельских солдат.

Первомайским спецназовцем так просто не сделаться. Это звание почетное, его надо заслужить. Первомайский спецназ с честью выходил из таких передряг, что то положение, в котором сейчас оказался Игорь, можно смело считать обычной увольнительной. Глотки зубами рвал, грудью на пули, руками чудовищ душил. Первомайский спецназ – легенда!

Чем же хуже остальных старшина Игорь Князев? Может, и он станет легендой, и о нем потом будут рассказывать слушающим, разинув рты, сопливым пацанам, героические сказания?

Пути назад нет.

А, значит, надо идти в метро. В неизвестность. На приступ.

Осмотреть только арсенал, проверить боеготовность оружия, и… Игорь подобрал с земли «Бизон», заглянул в ствол, проверил магазин…

Что за чертовщина?!

Немыслимое, невозможное дело, но автомат, который сунул ему в руки капитан Федотов перед самым обвалом, оказался не заряжен!

Игорь бессильно опустился на балку и, отчаянно матерясь, тупо разглядывал пустой цилиндрический магазин к «Бизону». В сотый, наверное, раз передергивал затвор… Пусто. Быть того не может, но пусто.

А его собственные патроны в четырех запасных рожках к АК-74, к этому чуду техники не подходили никак.

Что бы это ни значило, поделать тут ничего было нельзя. Что у него остается, кроме никчемных патронов от калаша? Две гранаты, упрятанные в сумки на поясе, да мушкетерская «шпага». Негусто. Но ничего, если только противник подпустит Игоря поближе, «шпаги» ему хватит с лихвой. Если только подпустит…

Князев оглянулся на завал, до минимума снизил светимость «фонарика» и осторожно, прижимаясь к стене, тронулся вперед.

Игорь открыл глаза и долго лежал, бездумно глядя в темноту.

Не пригодились ни автомат без патронов, ни шпага, ни кулаки. И уж тем более гранаты, применять которые в подземелье, где старые стены и перекрытия держались на честном слове, было бы равнозначно самоубийству.

Здесь, в этом огромном склепе, оружие ему не пригодилось.

Потому что живых тут не оказалось.

Игорь вспоминал, как он, крадучись, двигался по туннелю, локтем придерживаясь за стену, чтобы хоть как-то ориентироваться в кромешной тьме. Фонарик он выключил – задвинул в пенал до отказа – почти сразу, потому что сообразил: пятнышко света в темном пространстве – самая лучшая мишень, которую только мог бы пожелать себе стрелок, обороняющий подступы к следующей станции. Но зря выключал – ни стрелка, ни кого иного он не встретил на своем не столь уж и длинном пути.

Когда локоть провалился в пустоту, он решил, что это одна из то и дело попадавшихся по пути ниш, которые раньше строили для путевых рабочих, чтобы тем было где укрыться от проходящих составов. Или, может, ответвление туннеля. Но очень скоро Игорь понял, что добрался до цели и пустота под локтем – чуть ли не бесконечна.

Станция Партизанская была мертва. Мертва абсолютно. Во всем огромном помещении не было ни следа какой-либо жизни. Ни людей, ни мутантов, ни крыс.

И это обстоятельство было особенно странным.

Исследуя окрестности Первомайской, Игорю приходилось забредать в разные места. Но нигде ему не случалось сталкиваться с такой совершенной пустотой. Зараженная радиацией природа, сошедшая с ума, пухнущая нехорошей, зловещей жизнью как раковая опухоль, не терпела пустоты, немедленно заполняя ее своими жуткими созданиями.

Стоило хотя бы на время перестать пользоваться помещением – будь то неудобно расположенный туннель под землей или одна из сотен тысяч брошенных жилых ячеек в многоэтажках на поверхности – как тут же находились легионы квартирантов, готовых до конца грызться за жизненное пространство.

А тут…

Игорь долго бродил по огромному гулкому залу, разглядывая мраморные барельефы на стенах, и представлял, как в былые времена здесь толпились люди, звучали голоса, смех, с шумом подкатывали поезда…

Антошка говорил, что им приходилось каждый день из тихого Северо-Восточного округа ездить почти через весь город: ему, старшему – в школу, маленькому Игорьку с бабушкой – в ясли. Что-то было связано с отцовской работой. И вот он всегда со смехом вспоминал, что Игорь беспрекословно вставал в шесть утра, чтобы только полюбоваться на поезда.

Игорь не помнил, почему он так любил эти шумные составы, но многие ли причины и поводы, кажущиеся нам важными, мы помним через столько лет? А поезд… Поезд тут тоже был.

Длинный состав навеки замер посреди зала, на центральном пути. Краска сияла, все до единого окна были целы, словно он только вчера вышел из депо. Двери его были гостеприимно распахнуты и будто приглашали войти.

Это был чудесный поезд.

Вместо половины окон в его вагонах были картины. Ряды сидений шли только по одной стороне, чтобы пассажиры могли насладиться живописью.

Этот состав пришел из прошлого, из безмятежного, безоблачного прошлого. Пришел и встал на мертвой пустой станции, открыл свои двери, тщетно зазывая внутрь пассажиров. А тут не было никого. И он остался здесь навсегда. Отправление со станции Партизанская было отложено на вечность.

Но поезд дождался своего пассажира. Своего посетителя.

В первый раз вступив в поезд настороженно, держа свою «шпагу» наготове, Игорь обмер. Убрал неуместное оружие и робко двинулся по торжественным пустым вагонам, диковато озираясь по сторонам.

Потом он еще долго просиживал перед полотнами то в одном, то в другом вагоне. Изучал пейзажи и натюрморты, портреты и батальные сцены, представляя себе, что вагон снова мчится по рельсам, а слева и справа от него сидят живые люди. Живые, да, только очень молчаливые, из деликатности старающиеся не мешать молодому гостю приобщаться к искусству…

Особенно ему нравился пейзаж, изображающий весенний вечер на окраине старинной деревеньки – покосившиеся избы, теплящиеся в окнах огоньки, устало бредущий по раскисшей дороге странник. Фамилия автора на табличке, прикрепленной под картиной, ему ничего не говорила, но он готов был часами смотреть на кусочек прежней жизни, застывший навсегда на стене поезда-памятника.

А потом ему наскучили картины. Он к ним привык.

Теперь он больше спал: лежа, в забытьи, было легче перенести голод и смириться с жаждой.

Последнюю крошку сухаря он сжевал, стараясь растянуть наслаждение, много часов назад, а вода во фляге закончилась и того раньше. Если бы он знал, что ожидание помощи продлится так долго, то растянул бы еду и воду на более долгий срок, но кто бы мог подумать, что за столько дней его никто не найдет?

Время здесь, в кромешной тьме, было понятием условным. Своих часов у Игоря никогда не было. Механические у первомайцев ценились чрезвычайно высоко, дороже автомобильных электрогенераторов: за потертый «хронометр» в никелированном корпусе, когда-то стоивший копейки, можно было выменять два химкостюма, относительно новый противогаз с запасными фильтрами, магазин патронов…

Да много что мог их обладатель получить за старенькую «Зарю» или «Чайку»: такой товар отрывали с руками, не торгуясь. А уж если кому-то удавалось снять с высохшего запястья мумии, запертой изнутри в проржавевшем до дыр «джипе», «Ролекс» или другие иностранные «котлы», счастливчик мог считать себя обеспеченным на многие годы вперед. Учитывая редкость подобных вещей (Князев, к примеру, достоверно знал лишь о десятке таких случаев) и не слишком комфортное житье-бытье – до конца жизни.

А вот электронных побрякушек – от пластиковых «ремешков» до солидных золотых «браслетов» – было хоть завались. Да только отсутствовало в них главное – батарейки, заставляющие бегать по вечной своей орбите тонкие стрелки и мигать – циферки. Самое миниатюрное, что могли сконструировать первомайские «Левши» и «Кулибины», с трудом помещалось на ладони.

Но даже без хронометра время для Князева не останавливалось.

Никем не измеренные часы текли своей чередой, складываясь в сутки – старшина уже успел обрасти мягкой неуставной бородкой, а вожделенного шума разбираемых обломков все не было. Первые дни Игорь каждый день по нескольку раз наведывался к завалу и, прижав ухо к обломку бетонной плиты, вслушивался до звона в ушах, надеясь на хотя бы робкий стук снаружи, но единственным звуком, нарушавшим тишину, был стук крови в голове.

Самостоятельно покинуть мертвую станцию Князев-младший не смог бы, даже если бы захотел: все туннели были завалены, причем, в отличие от «его хода», давным-давно, а выходы на поверхность – перекрыты гермозатворами, механизмы которых либо имели какой-то секрет, либо испортились в незапамятные времена – открыть себе дорогу к свободе Игорю так и не удалось.

Как не удалось и прежним обитателям Партизанской.

То тут, то там парень натыкался на их останки. Жители Партизанской лежали поодиночке и группами. Порой, прильнув друг к другу в последнем смертном объятии. За десятки прошедших лет одежда истлела, а все ценное было растащено мародерами. Но предать покойников земле так никто и не удосужился.

Игорь, воспитанный в уважении к смерти, занимал бесконечные часы своего заточения тем, что стаскивал черепа и костяки в дальний, противоположный входному туннель и складывал там у подножия еще более монументального завала. И только ослабев от голода и жажды, прекратил эти запоздалые странные похороны, хотя конца и края им еще не было видно…

Конечная. Поезд дальше не пойдет. Просьба освободить вагоны.

Монотонная работа и близость вечности способствовала размышлениям.

Князев нанизывал и нанизывал на одну нить недавние события, оговорки, кажущиеся незначительными факты.

Картина складывалась неприглядная. Со множеством вопросов, ответы на которые были очевидны, но язык не повернулся бы произнести их вслух. Даже шепотом. Даже мысленно.

Кто были те, нападавшие, если все друг друга на двух станциях знают, и случаи разбоя за всю историю подземных городов можно пересчитать по пальцам двух рук?

Кто похитил его Антошку, если гипотетические обитатели Партизанской могли напасть на живого человека, лишь воскреснув из мертвых?

Почему его, Игоря, люди, которым он привык верить с детства, которых уважал и любил, убеждали в обитаемости этой станции? Отряд Федотова, да и, возможно, не он один, легко добирался до нее и не мог не знать о безлюдье этого гиблого места. Иначе не шли бы они так уверенно, плюя на врагов, якобы здесь окопавшихся. И спутало их планы лишь нападение зверя, никем не предвиденное заранее.

Причина, по которой, казалось, весь мир ополчился на братьев Князевых, оставалась тайной. Но Игоря мучило не столько любопытство, сколько разочарование.

Когда-то в детстве – совсем раннем, давным-давно – по еле живому видику (чтобы он работал, приходилось по очереди крутить педали динамо-машины) Игорю удалось посмотреть иностранный фильм об инопланетянах. Вообще-то это была комедия – так ему Антон потом объяснял – но на Игорька фильм произвел неизгладимое впечатление. Узнать, что где-то высоко-высоко над его головой, в небе, могут оказаться живые существа, что обитатели Первомайской не одиноки во Вселенной, было для мальчика невероятным, волнующим открытием. Он в это поверил сразу, и хотел бы верить до сих пор, сколько бы Антон его не высмеивал, объясняя, что тот давний фильм был дешевой дурацкой комедией.

И вот теперь, когда Батя и другие вдруг признались, что есть в этом мире и еще люди, кроме жителей двух их смежных станций, Игорь ощутил, как возвращается в свое далекое детство, как невозможное чудо вдруг получает право на существование. Но не прошло и трех дней, как судьба снова со смехом объяснила ему, что перед ним опять ломали комедию.

Вот они, жители Партизанской. Жители всего остального метро. Позвоночник отдельно, череп отдельно.

– Я выберусь, – упрямо говорил Игорь темноте. – Найду Антоху. Разберусь со всем. Я выберусь.

Да только непонятно уже было – вслух Князев это произносит, или это в полудреме-полубреду ему чудится, что он так говорит. Божился выбраться, спасти, отомстить, и сам себе не верил.

А сны тут приходили странные.

Один снился ему раз в тысячный, в деталях повторяясь каждую ночь.

Вот он, по-прежнему облаченный в грязный, заплатанный балахон химзащиты, с автоматом под локтем, бредет против движения людского потока по знакомой ему уже до мелочей станции. Только не этой – темной, как братская могила, а ярко освещенной, сверкающей резным мрамором стен и полированным камнем пола, никелем и бронзой.

Нарядно одетые цветущие люди словно не замечают грязного выходца из преисподней, обтекают его, не задевая, весело улыбаются в скрытое уродливой прорезиненной личиной противогаза лицо, что-то со смехом говорят друг другу… Он для них сильных, здоровых, полных сил обитателей Верхнего Мира, не знающих ничего об ужасе Катастрофы, всего лишь чучело, клоун, вырядившийся в карнавальный костюм. Паяц, до того вжившийся в роль, что смердит трупом совершенно по-настоящему. И от понимания этого желание сообщить, предупредить их о приближающемся с неодолимостью рока Конце Света, исчезает без следа…

И тут Игорь видит брата, стоящего у края платформы, к которой приближается поезд. Тот самый – волшебный поезд-галерея, только живой, настоящий, мало похожий на тот темный призрак, что навеки застыл у перрона Партизанской.

– Антошка! – радостно кричит Игорь, не слыша своего крика. – Антон!

Двери поезда открываются, выпуская одних пассажиров и впуская новых, и вместе с людским потоком делает шаг Антон.

– Анто-о-о-он!

Игорь срывается с места и бежит, бежит вперед сквозь вязкую толпу. Бежит, оставаясь на месте, как таракан, влипший в каплю сиропа. Бежит, как бегают во сне – не чувствуя ног.

– Анто-о-о-ошка-а-а!

Поздно.

«Осторожно, двери закрываются, – доносится из динамиков равнодушный женский голос. – Следующая станция – Измайловская».

Синие двери с шипением начинают сдвигаться и парень в отчаянье делает рывок вперед.

Он почти успел – до двери остаются какие-то сантиметры…

Но пол рывком уходит из-под ног, гаснет свет, со всех сторон раздается оглушительный грохот, вопли и истерический женский визг…

– Чего кричишь?

Голос совсем не походил на Антошкин: высокий, почти писклявый и, одновременно, хриплый. Таким говорила бы злая кукла, оживленная колдовством.

Игорь открыл глаза и увидел в тусклом свете «фонарика» – он не помнил, чтобы «включал» его – небольшую фигурку – как раз размером с большую куклу – в бесформенном балахоне. Существо сидело у него в ногах. В руках гость вертел пустой федотовский «Бизон».

«А шпага?»

Рука лишь цапнула воздух у бедра – он был безоружен.

– Оружие не заряжено, – скрипучий голос звучал из-под низко опущенного на лицо капюшона. – Глупо.

– А все равно… – пересохшее горло подвело Князева, и он закашлялся. – Все равно тут никого нет. Пусто тут.

– А я? – равнодушно спросила кукла.

– Ты мне только кажешься, – Игорь утомленно опустил веки. – Нет тут никого и взяться неоткуда. Ты сейчас сгинешь. Проснусь вот, и сгинешь.

Что-то холодное коснулось его горла и больно царапнуло кожу. Князев снова поднял опухшие веки: перед лицом покачивалось острие шпаги. Его шпаги.

– А если я тебя на этот вертел надену? Проснешься тогда? Или не проснешься уже? – заскрипел голос, и Игорю послышалась в нем натужная, механическая насмешка.

Боль отрезвила Князева, вернула его в реальность.

Неужели этот карлик не продолжение кошмара? Откуда он взялся здесь, в закупоренном как подводная лодка помещении? Все-таки сон… Мир опять поплыл вбок.

– Не спи, – острие снова кольнуло, на этот раз в щеку. – Я тебе не разрешаю.

Но Игорю все было безразлично. Какая разница, как умереть? Медленно – от голода и жажды, или быстро – от собственного оружия? Гость даже любезно помог бы ему – все-таки не самому на себя руки накладывать. Вот сейчас – короткая боль обожжет, подергаешься полминутки, и все… Спать.

Но вместо смертельного укола, в потрескавшиеся губы, больно прищемив нижнюю, ткнулось что-то твердое, прохладное и влажное.

Влажное?

А в рот уже лилось что-то упоительное, отдающее нездешней свежестью и сладостью, чем-то неуловимым…

– Хватит, – гость отнял от жаждущих губ флягу, хотя парень тянулся за ней, как младенец за соской. – Хватит, чтобы жить.

– Ты кто такой? – прохрипел Игорь.

– Я? – кукла вдруг засмеялась – и тоже нехорошо, будто пружинка лопнула. – Я – хозяин.

– Тебя так зовут?

Вода дала парню сил, отрезвила, и он принялся судорожно соображать. Что за карлик? Откуда взялся в этой душной могиле? Почему обезоружил, но не убил? Зачем отпаивает его водой? Зачем спасает? Может быть, просто воображение, распухшее от жажды, подсовывает ему этот странный образ?

– Как звать? – карлик на мгновение задумался. – Зови Охотником.

– Охотником? – осторожно переспросил Князев. – На кого же ты охотишься? На мышей? Вряд ли здесь есть что-нибудь крупнее.

– На мышей, – повторил за ним хозяин. – И на крупную дичь. Вроде тебя.

Игорь примолк.

Как поступить в таком положении? Чего от него хочет его спаситель – или пленитель?

– Зачем же спасаешь, раз я твоя добыча? – сглотнув, спросил Князев.

– Добычу не обязательно убивать. Можно приручить. Оставить про запас. Если тебе не дать воды, умрешь. Протухнешь. Вонять будешь. Такую тушу вытащить – только по частям. Оставить нельзя. Неудобно. Пока жив – и мясо хранится, и убрать тебя отсюда проще, – голос у куклы снова насмешливо тренькнул.

Князева замутило от такого отношения. Как к животному. Хотя, может быть, просто закружилась голова.

– Не по-людски это… – пробормотал он.

– А кто тебе сказал, что я человек? – заперхал Охотник.

Охотник выглянул из лаза, уставился на Князева.

Капюшон задрался, и стало видно жутковатое лицо этого странного существа. Нет, не лицо. Маска. Резиновая розовая маска, будто и вправду «лицо», содранное с большой куклы. Под маской беспокойно, хищно бродили два глаза, и вправду не шибко человеческих. Сорвать фальшивое накладное лицо улыбающегося пупса Игорь так и не решился. Кто знает, что там. Может, чудовищные, уродливые ожоги. Может, шрамы. Может, оспины… Не спроста же это создание не выросло больше ребенка. Нет, не хотел Игорь срывать с него розовую маску.

– Я тут не пролезу, – Игорь прекратил попытки протиснуться в узкую – кошка не пролезет – щель и сел на пол.

– Не хочешь постараться, – равнодушно сказало существо. – Оставайся тут. Меня это устраивает. Назад ты тоже не вернешься. Мой дом не загадишь.

Охотник был прав – взобраться без альпинистского снаряжения на отвесную кручу в пять метров не смог бы и самый сноровистый боец первомайского спецназа. Показанный хозяином путь был дорогой в один конец. Или – к одному концу. Похоже – печальному.

– Не лезь напролом, – сказал Охотник. – Оставь одежду и снаряжение внизу. Я принесу.

Раздеваться не хотелось: новому «товарищу» Игорь не доверял – отвращение к мутантам за годы въелось в плоть и кровь. Пусть он и бывший человек… А вдруг и не человек вовсе?