Я был потрясен: Конрад Дмитриевич действовал так оперативно, как будто Фарафонов сидел где-то рядом и держал его под непрерывным импульсом. Но это был не импульс: работала необратимость поступка. По-иному Конрад Дмитриевич вести себя уже не мог.
— Но вы имейте в виду, — сказал мне Конрад Дмитриевич, когда Марфинька безмолвно ушла. — Имейте в виду, что вам следует торопиться. У нашей теории может оказаться другое имя: теория Анисина-Коркина. Анисин хочет доказать, что нулевой точки вообще нет, и я, как и вам, собираюсь открыть ему зеленую улицу. Пусть расцветают все цветы, черт побери, пусть воцарится нормальная творческая атмосфера!
Такого воодушевления я от Коркина не ожидал. Признаться, он шагнул несколько дальше, чем мне хотелось. Согласно моей программе Анисина следовало поощрять, но вовсе не открывать перед ним зеленую улицу.
— Абсурд! — сказал я уверенно. — Типичные анисинские штучки.
— Иного ответа я от вас и не ожидал, — ласково ответил мне Конрад Дмитриевич. — Мне нравится ваша убежденность, Володя, но и уверенность Анисина мне тоже очень симпатична. Он уверяет, что нулевая точка запрограммирована генетически и лежит за пределами существования индивида.
— Абсурд, — повторил я упрямо. — И доказать этого он не сможет.
— Ну что ж, потягайтесь, — сказал Конрад Дмитриевич. — Я с интересом буду следить за вашим соревнованием. Одно только меня волнует: кому доверить научный арбитраж?
— То есть как «кому»? — воскликнул я, искренне удивившись. — Вам, конечно, Конрад Дмитриевич! Ваше имя уже бессмертно. Вы освятите своим авторитетом…
— Володя, Володя! — Конрад Д. Коркин укоризненно покачал головой. — Вы льстите мне, Володя. Вы безобразно мне льстите. Я запятнал себя, блокировав вашу инициативу. Я никогда не смогу почувствовать себя беспристрастным судьей.
Я быстро взглянул на него — и ужаснулся. Передо мной сидел сутулый, старый, мешковатый человек. Мешки под глазами, опущенные углы рта, плечи и лацканы мятого пиджака осыпаны перхотью.
— Да, да, — сказал Конрад Дмитриевич, горестно усмехаясь. — Ваш взгляд говорит мне больше, чем ваши участливые слова. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Но заверяю вас: старый ревнивец счастлив, что после себя он оставляет научные страсти и горячий принципиальный спор.
— Вы уходите? — вскричал я с болью в сердце. — Вы, который был для меня всем, всем?..
— Был, Володя — мягко сказал Конрад Д. Коркин. — Вот именно был. Вы сами это сказали. А теперь — уходите. Уходите, я устал.
Последние слова Конрад Дмитриевич произнес жестко и даже, пожалуй, злобно. Щека его задергалась, губы запрыгали, и я счел за лучшее удалиться.