Выхожу один я на рассвете

- Как считаешь, можно таким сыном гордиться?

- Ясное дело - можно! Даже если нечем гордиться, все равно чем-нибудь да гордятся. А тут кость отнять - да еще у пса матерого!

- А я что толкую! В самости у нас все герои. Англичане гордятся одноглазым Нельсоном, французы - тоннами пролитой в революцию крови, венгры - самым старинным на континенте метро. Только это все пустое! Ты кость отними. У вротвеллера!

- Да еще в три года!

- Два! - Семен трясет растопыренными пальцами. - Тогда еще два было!

- Тем более!

- Во!.. Ты, Тем, меня понимаешь. Ты тоже из наших!..

Мы разбрасываем руки, чтобы обняться, но в эту минуту трезвонит телефон.

- Если моя, то меня нет. - Шепчет Семен.

- Будь спок, - я, покачиваясь, иду к телефону.

Но это не жена Семы, это его величество Келарь.

- Здорово, - приветствует он и сопит в трубку. Я снова икаю, и он принимает это за смешок.

- Весело, да?

- Не очень...

- Короче, с гаражами у тебя получилось, признаю. Только ведь это... Отвечать придется, как думаешь?

Я мало что понимаю из его слов, но на всякий случай оправдываюсь.

- Три дня еще не истекли. Я сразу говорил...

- Ты мне луну не крути! - Взрывается он. - Кто тачку мою спалил! Не ты ли? А охранников кто отдуплил!?

Я мычу неразборчивое. Сказать абсолютно нечего.

- Главный нагляк, что ты без предъявы на сцену вышел! Кто же так дела делает?

Он снова некоторое время сопит, а в мозгах моих происходит некоторое просветление. Петя! Разумеется, это наш доблестный сержант. Кого-то там отдуплил и где-то там нахулиганил.

- Вы это... Тоже у меня гараж обчистили, - лепечу я.

- Да что у тебя там было? Что?!

- Велик.

- Чего?!

- Велик дорожный. Со спидометром.

- БМВ с великом равняешь? - Келарь почти рыдает. - Ты, пакость, почему насчет крыши ничего не сказал? Что тебе стоило? Перевел бы стрелки, разобрались бы с твоим паханом по-человечески.

- Я говорил...

- Кто же так говорит! Бубнил ты, а не говорил! - Келарь наконец берет себя в руки. - Ладно, давай так. Забьем стрелочку с твоим отморозком, там все и выясним. Возле Купеческого дома на пустыре, идет? Завтра в семь.

- Хмм... Я передам ему.

- Кто хоть он такой? - Не выдерживает Келарь.

- Петя Селиванов.

- Какой еще Петя?

- Спецназ сороковой армии.

- Спецназ? - Голос собеседника скучнеет. До меня доносится цепочка неразборчивых ругательств. - Ладно, завтра поглядим, что там у тебя за спецназ. Бывай, гаденыш!

Я кладу трубку, и телефон почти тотчас взрывается трелью.

- Чего это у тебя занято да занято? Бабенкам головы морочишь? - Петя Селиванов что-то жует и вместо "занято" у него получается "жанято", а вместо "бабенкам" - "жабенкам".

- С Келарем говорил. Как раз насчет тебя.

- А-а... - Он ухмыляется. - Значит, наябедничал уже?

- Ага. Только я ничего почти не понял. Ты что, машину у него спалил?

- Не спалил, а поднял. Из "Мухи". Так что с тебя картинка.

- Картинка - само собой, только он встречу назначил, - я коротко передаю Пете наш разговор. - Учти, он туда с орлами заявится. Оружие наверняка прихватят.

- Понял, - сержант Петя Селиванов снова хмыкает. - Только и мы, Тема, не лыком шиты. Придумаем что-нибудь.

- Ты уж придумай, пожалуйста.

Разговор окончен, и я возвращаюсь к столу.

- Ну что, моя небось спрашивала? - Интересуется Семен. Я потерянно киваю.

- Ничего, переживут. В другой раз будут думать, прежде чем орать.

- Так они стрелку назначили.

- Иди ты! - Семен удивленно морщит лоб. - Подруги ее, что ли? Мне?

- Какие подруги! Келарь! Петю нашего на рандеву вызвал.

- Стряслось что-нибудь?

- Ну да. Он у Келаря гаражи на воздух поднял.

- Круто! - Семен решительно тянется к бутыли и разливает остатки зелья. - Вот это по-нашему!

- Как бы хуже не вышло.

- Брось! Ты где живешь? Хуже только в Африке. А у нас, Тема, Россия! Страна, в которой любой европеец через месяц копыта откидывает. - Семен горделиво улыбается. - Помнишь, как я из трамвая неудачно выпал? Еще ноги мне дверцей прищемило?

Разумеется, я помню. Такое захочешь - не забудешь. Трамвай как раз поворачивал на кольце, намереваясь остановиться, а Сема - парень грамотный, замкнул контакты нужной релюшки, решил выйти чуть пораньше. Дверцы-то распахнулись, но подвела сноровка. Лихой прыжок не удался, створки, захлопнулись раньше, сцапав нижние Семины конечности. Все бы ничего, только водитель пассажира не разглядел, продолжал пилить себе дальше. И в немыслимой позе - двумя ногами в трамвае, всем прочим наружу Семену пришлось пробежаться по земле руками до самой остановки. Благо скорость была невелика и столбов на пути не встретилось, однако окружающий люд потешился вволю. Ничего удивительного, что с тех пор Семен невзлюбил народные массы. "Толпа, - презрительно цедил он, - что она понимает в искусстве?.."

- Так вот, Тема! Чтобы нашим врагам так бегать, как мне тогда! - Семен стискивает стакан, голос его звенит напряженным металлом. - Они говорят - прогресс! Где? В каком таком месте? Муравьи - и те деградировали, муравейников не строят, давно превратились в помойных насекомых. Раньше гусениц собирали, теперь арбузные корки!

Муравей, волокущий за собой арбузную корку, в сознании у меня не укладывается, но я добродушно соглашаюсь.

- До чего дошло - геморрой разучились лечить! А у гриппа... Ты знаешь, сколько разновидностей гриппа на земле? Четыреста штук, Тема. Ровнехонько четыреста! - Семен требовательно смотрит на меня. - Бери стакан!

- Да вроде хватит.

- Как это хватит? А за прогресс, а за победу? За нашу победу неужели не будешь?

- За нашу? - Я безвольно поднимаю стакан.

- Вот так! - Семен сурово щурится. - Короче, за Петю и его верный глаз! Чтобы, значит, наши ихних, а не наоборот!

В дверь кто-то звонит.

- Если моя, то меня нет! - Снова шепчет Семен.

Я ставлю стакан и бреду открывать. Это Настенька. По-прежнему золотоволосая с бесподобными щечками.

- Добрый вечер! - Она неуверенно улыбается.

- Здравствуйте!..

- А я с Агафоном пришла знакомиться. Не рано?

На кухне падает и разбивается стакан. Настенька вздрагивает.

- Это он?

Я неопределенно пожимаю плечами. Собравшись с духом, отважная аспирантка шагает через порог.

- Мне обязательно надо его увидеть! Или хотя бы услышать!

- Конечно, конечно... - Язык мой не поспевает за мыслями, а ноги за хозяином. На кухню Настенька врывается раньше меня. И, конечно же, столбенеет при виде волосатого и небритого Семена.

- Это... Это вы?

Пробудившийся барабашка приходит в ревнивое волнение. Со стола летят на пол тарелки и куски хлеба. Бутылка начинает вибрировать, подпрыгнув над столом, маленькой ракетой переправляется в раковину.

Семен в явном затруднении. Пальцем ткнув себя в грудь, робко уточняет:

- Это действительно я. Но вот это... - Он кивает на кухонный раззор. - Это уже он. Честное слово, тетенька!

Глава 13 Как равный с равным говорю...

Ночь позади и ночь впереди. О Настеньке стараюсь не вспоминать, очень уж разителен контраст. Я один перед шеренгой здоровых быков. За плечами родина, и отступать, как это у нас обычно бывает, совершенно некуда.

- Что там у тебя? - Келарь косится на сверток в моих руках.

- Ммм... Картина, - лепечу я.

- Картина? - он явно не верит. - А чего ты ее так держишь?

Я действительно держу картину словно щит. Видимо, неосознанно прикрываюсь от взоров выбравшихся из иномарок бойцов. Как я и предполагал, на стрелку к пустырю Келарь приехал в сопровождении вооруженных хлопцев.

- Так... - Не слишком уверенно Келарь делает попытку зайти справа, но движение мне столь не нравится, что я немедленно разворачиваюсь. Завернутая в брезент картина снова оказывается между нами. Уголки губ авторитета нервно подергиваются.

- Ты, дурик, это... Соображай! Оно же само может сработать!

Мою картину он явно принимает за что-то опасное.

- Я такие штучки знаю, - шепчет ему один из качков. - Противопехотная. Направленного действия. Пять тысяч шариков...

- Каких еще шариков! - Раздраженно бурчит Келарь.

- Стальных, конечно.

- Его же самого разнесет.

- Так придурок! Не понимает...

Эти ребята меня почти не стесняются, и мне ничего не остается, кроме как стоять и слушать. Они достают сигареты, щелкают зажигалками, нервно затягиваются фиолетовым смогом.

- Эй, чувачок! Что-то запаздывает твой спецназовец. Две минуты осталось.

- Он подойдет, - обещаю я.

- Подойдет или подъедет?

- Ну, наверное, объявится как-нибудь...

Забавно, но я попадаю в яблочко. Ни подходить, ни подъезжать Петр Селиванов не собирается. Подозрительный гул прижимает все живое к земле, проливается сверху свинцовой волной. Вздернув головенки, мы с изумлением наблюдаем приближающийся к пустырю вертолет. Честно говоря, в реалиях явление - откровенно жутковатое. Это по телевизору мы к ним давно привыкли, а вот вживую, слава Богу, почти не встречаем. Я поневоле сутулюсь, еще крепче обхватываю картину. От работы могучего двигателя начинает вибрировать череп, работа незримых поршней вызывает слабость в коленях.

- Атас, Келарь! Делаем ноги!

- Стоять! - Пахан тоже встревожен, однако остается паханом до конца. - Не станет он здесь... Тут же город, в натуре! Тем более, и шибздик рядом...

Вертолет плавно опускается, нас толкает вихревым потоком. Пестрый хлам - главное украшение пустыря - взлетает вверх мусорным облаком осыпается на наши макушки. Лопасти еще месят воздух, а наружу уже выбирается Петя Селиванов. Безо всякого оружия и без охраны. Тяжело ступая, он приближается ко мне.

- Принес? - Кричит Петя, силясь перекрыть гул турбин.

Я протягиваю ему картину.

- Вот и ладушки! - Он взвешивает картину, словно пытается определить ее вес. От этого странного движения команда Келаря бледнеет и вжимает головы в плечи. Петя тем временем сует картину под мышку, с ехидцей оглядывает выстроившуюся вереницу иномарок. Рядом с его воздушным, раскрашенным в боевой камуфляж гигантом - механизированные еврочерепашки выглядят жалко.

- Ну что, браток, какие проблемы? - Петя смотрит на Келаря, и тот немо шевелит губами. За шумом мотора ничего не слышно, но Петя, кажется, и не собирается ничего слушать. С озабоченностью взглянув на часы, рычит:

- Короче, так, зема. Сейчас мне некогда, но если есть претензии, выкладывай. Формулируй коротко, без лишнего базара. Если все путем, я улетаю, а нет... - Глаза Пети оценивающе пробегаются по столпившимся боевикам, вновь возвращаются к воздушному богатырю. Лицо Келаря мучительно морщится. Кажется, еще секунда, и его вырвет.

- Что? Не слышу! - Петя наклоняется к нему и перехватывает картину удобнее. - Все нормально, говоришь? Это ты хорошо сказал. Правильно. - Петя похлопывает медвежьей дланью по литому плечу авторитета. - Тогда мы это, улетаем. Слышь?

Голова Келаря дергается. Он слышит.

- Все, браток, бывай! Будут проблемы, обращайся. - Петя кивает мне. - Ну, а ты, орел, двигай за мной.

Он буднично шагает к вертолету. Ноги ватные, но я покорно следую за бывшим сержантом сороковой армии. С трудом сдерживаюсь, чтобы не оглянуться. Кое-как преодолеваю крутые ступени трапа, и дверца за нами захлопывается. Пол резко кренится, и Петя едва успевает поймать меня за ворот. Усаживая на узенькую скамеечку, довольно улыбается.

- Видал-миндал? Утерли нос твоему Келарю! Как пацану сопливому.

- Господи! Откуда у тебя вертолет?

Моя "крыша" снисходительно посмеивается.

- А кто тебе сказал, что он мой? Дружки из МЧС выручили. Они тут по вызову в одно место спешат, я уговорил подбросить.

- Так он же боевой!

- Был боевой, да весь вышел. Расцветка, верно, как у боевого, только ни ракет, ни пулеметов давно нет. Я, Тем, грамотно рассчитал: когда такая дура падает сверху, хрен что разглядишь. Так что не сомневайся, недруги твои, как пить дать, в штаны наделали.

Он с удовольствием хохочет, а у меня после вчерашней Семиной водки и Настиных ночных визгов сил на смех уже нет. Болит правое полушарие, в левом царит шепелявая пустота. Да еще этот слоновий гул...

- Одно плохо, - снова склоняется ко мне Петя. - Они сейчас в деревушке приземлятся. Это около семидесяти километров от города. Так что обратно придется либо рейсовым добираться, либо на попутке.

- А они?

- Они, паря, МЧС. Не на пикник летят, - на работу. Там сатанистов в церквушке завалило. Ночью забрались, дурачки, хотели храм взорвать, да сами под волну попали. Теперь надо вызволять козликов.

Я бессмысленно киваю.

- Я, слышь, тоже с ними поковыряюсь. Интересно, понимаешь! Опять же помочь надо. Сначала откопать, нашатырь, то-се, а после по шее накостылять.

- Так, может, вообще не откапывать?

- Ну, ты даешь, Тема! - Брови Пети взлетают вверх. - Мы, чай, не звери какие. Тем более, и приказ у МЧС ясный: спасти и в больницу. В больницу, уяснил? А здоровый сатанист - он в больнице без надобности.

Петя Селиванов вновь хохочет, и я выжимаю из себя блеклую улыбку. Не хочется выглядеть человеком без чувства юмора. Особенно в присутствии собственной "крыши".

Глава 14 Если друг оказался вдруг...

В город я действительно попадаю только под вечер. Без картины, зато с головной болью. Съедаю пару таблеток цитрамона, тянусь к чайнику, но, увы, вместо воды запивать лекарство приходится чужими голосами. Сначала звонит Маришка, участливо спрашивает, не шутил ли я насчет денег. Загробным голосом объясняю, что не шутил и кладу трубку. Но это только начало. Тут же звонит Настенька. Захлебываясь от восторга, рассказывает, что все записанное на кассету ночью, получилось превосходно. Агафон и впрямь постарался на совесть. Англичане в шоке и от зависти готовы сжевать собственные галстуки. Умоляют о повторном сеансе.

- Три тысячи, - бормочу я.

- Что?

- Хватит, говорю, гуманитарной помощи. Они не из Косово и не из Сомали. Так что сеанс будет стоить три тысячи долларов.

- А для меня?

- Для тебя бесплатно.

Третьей звонит Людочка. Нежным голосом людоедки она интересуется моим здоровьем, и я понимаю, что она уже в курсе о стоматологической помощи. Ей хочется услышать простое человеческое спасибо, и я не обманываю ее надежд. С заметным воодушевлением она тут же начинает рассказывать о соревнованиях своего мужа, и я опускаю трубку на стол. Минут через десять подхожу, чтобы услышать завершающую фразу.

- ..Вот я и спрашиваю, может, нам встретиться? Для начала на нейтральной территории. В кафе или ресторане.

- Если выживу, непременно.

- Но мы еще не решили - где!

- Разумеется, в "Крякве".

- Это там, где вамп-меньшинства собираются?

- Уверен, с тобой их можно не бояться. До скорого, киска!

Голова раскалывается, и я плетусь к дивану. Увы, добраться до него не успеваю. Снова взрывается трелью телефон.

- Это последний... - Цежу я и воздушным змеем делаю плавный вираж. Голова распухла до размеров дирижабля, и резкие повороты ей строго противопоказаны.

- Значит, так, - сипит в трубку Келарь. - Нашли мы твоего Петю, еще разок поговорили. В конце концов сошлись на дуэли, уяснил?

- Какой дуэли?

- Такой. Петя твой в ситуацию вник, в положение вошел. Договорились, что встретимся с тобой в заброшенной хрущевке на Репина. Знаешь, домик на окраине? Его еще к сносу третий год готовят. Вот там и встретимся. Каждому дадим по стволу, глаза завяжем - и вперед. Как решит судьба, так и будет.

На этот раз трубку кладет он. А мне приходится нервно стучать по клавишам, вызванивая предателя Петю.

- Слушаю.

- Это Артем. В чем дело, Петр? Какая, к черту, дуэль!

Петя чуточку смущен, но о решении своем объявляет твердо:

- Видишь ли, браток, Келарь ко мне сам пришел. Как обиженный. И картинку твою я ему показал. Он сказал - туфта. Вот если бы икона старинная или канделябр столетней давности, тогда другое дело.

- Да ты что! - Рычу я. - Ты нормальным специалистам покажи! Причем здесь Келарь?

- Извини, братан, война - дело дорогое. Одна "муха" как сто твоих картин стоила. Заступу я тебе обеспечил, и баста. Тем более, что дуэль - штука честная, все на равных. Либо он, либо ты. Я слышал, даже Пушкин с Лермонтовым на револьверах стрелялись. Не помню, кто там кого завалил, но факт есть факт.

- Ты обещал мне крышу, - упрямо цежу я.

- Я ее обеспечил. Келарь нос не задирает, предлагает нормальную сделку.

- Нормальную?

- Пойми, дуралей, он тоже рейтинга терять не хочет. Ты ведь его перед пацанами опозорил. Перед всем его войском. Вот и надо вас как-то развести.

Мы суховато прощаемся. Ничего не поделаешь. Если пейзаж с березками Пете не понравился, значит, без дуэли не обойтись. Пусть даже с завязанными глазами.

Зажмурившись, я пытаюсь пальцем коснуться носа. Увы, палец проскальзывает мимо головы. Стало быть, шансы мои невелики.

***

К бравому майору я заявляюсь прямо домой. Он без кителя и галифе, но выглядит столь же бедово. Семейные канареечного цвета трусы одеты поверх шелковых кальсон, белая майка вздута на животе парашютным куполом, на правой руке часы из желтого металла, на левой - из белого. То есть, на одной руке - наше время, на другой - московское. На стенах - конфискованные у школьников трофеи - рогатки и поджиги, катушечные арбалеты и пневматические пистолеты. На полках - дневники любимых учеников, книги, которые читались втихаря и под партой. Среди прочих я узнаю и свой любимый "Таинственный остров" Жюля Верна. Помнится, военрук изымал у меня его четырежды, и трижды я выкрадывал его обратно. В четвертый раз книгу он попросту унес домой.

- Готовишься к выборам? - Ласково улыбаясь, майор берет меня за плечо и ведет в комнату. - Я тоже приглядываюсь. Нет, думаю, не обманут на сей раз! Русский народ на грабли наступать не боится, но однажды все же берет эти грабельки в руки и начинает дубасить направо и налево. - Майор хитровато грозит пальцем вещающему с телеэкрана диктору. - Нет, брат! Не столь мы просты, как ты думаешь!

Диктор майора не слышит и потому продолжает бормотать свое:

- ..А сейчас, дорогие товарищи, перед вами выступит кандидат в депутаты городской думы господин Заливай-Терещенко...

Кандидат заполняет собой весь экран. Тугая наливная ряшка и столь же наливные, плавно перетекающие в живот бока. Он говорит скупо и обиженно. Приближается день города, а известку для фасадов все еще не завезли, президент обещал гвоздей и не дал, кроме того - катастрофически не хватает шурупов и молотков. С известки выступающий неожиданно перескакивает на нехватку розового итальянского мрамора. Глаза его становятся скорбными, как у дворняги, голос заметно дрожит.

- Смотри-ка, на жалость бьет! - Майор поворачивает ко мне прозорливое лицо. - И что смешно, многие будут сочувствовать. У нас ведь эмоции на первом плане. И невдомек никому, что мрамор этому дяде для котеджика нужен. У него там колонн каменных по проекту - штук десять или двадцать, вот он и дуется.

А кандидат в депутаты и впрямь дуется. Ему хочется на второй срок, но срок ему обещают совсем иного рода и в ином месте. Еще и подлому электорату надо как-то угодить, а косить под пролетария у кандидата не слишком получается. Толстые пальцы как бы ненароком крутят на столе пачку "Беломора", снятый с чужого плеча простенький пиджак явно жмет. На лацкане сияет вполне комсомольский значок, но на загривке наружу предательски выпирает массивная золотая цепь.

- Лучше бы глобус России придумали! - С пылом восклицает майор. - Венгрия себе глобус сделала, даже Латвия не поленилась, а мы по-прежнему ушами хлопаем.

- У Венгрии с Латвией комплекс стран-крохотулек. Успокаиваю я. - А мы с Аляской и прочими колониями - стабильно одну пятую света занимали. Нам, кстати, и глобус маловат, - на обоих полушариях торчим.

- Это точно! - Майор вздымает к потолку кулак. - Уж будь уверен, на их Тауэры с Бастилиями у нас найдутся свои Лефортово с Крестами!

Он прочувствованно вздыхает. По глазам его видно, что военруку страшно хочется встать и спеть пару куплетов из какой-нибудь задушевной песни - например, из государственного гимна или чего-нибудь столь же трагичного, но майор берет себя в руки. Вместо гимна я слышу очередную отповедь человечеству:

- Я, Тем, в Париж как-то ездил, хронику военную в музее смотрел, так про нас там ни слова, представляешь! Ты думаешь, это мы Берлин брали? Ничего подобного! Оказывается американцы с де Голлем. Будто и не было ни Курской Дуги, ни взятия Померанского вала. И война у них эта называется Неизвестной. У нас - Великая Отечественная, а у них Неизвестная. - Глаза военрука воинственно сверкают. Ничего... В один прекрасный день и они прозреют!

- Конечно, прозреют... - Я ширкаю носом. - А ведь я у вас помощи пришел просить.

- Помощи? У меня?

- Увы... - Я коротко излагаю свои проблемы. Военрук слушает молча и сосредоточенно. Желваки на его щеках чуть шевелятся, как у пережевывающего сено быка.

- Значит, нужна вооруженная поддержка? - Он смотрит на меня абсолютно серьезно и ехидничать вовсе не собирается.

- Похоже, что так, - я уныло киваю. - Дуэль, конечно, дуэлью, но сами знаете, по каким сейчас правилам играют.

- Хрущевка на Репина, говоришь? - Майор задумчиво хмурит опаленные сединой брови, и тень военрука становится на мгновение тенью отца Гамлета - столь же грозной и могучей. Ладно... Что-нибудь придумаю, Тема. - Он шумно дышит. - Они считают, войну - де Голль с Рузвельтом выиграли, а вот хренушки! Пора напомнить им кто и за что дрался...

Командный голос его мечется по квартире, а черная тень разрастается во всю стену, взбирается на потолок и дотягивается до лампы. Майор заглядывает в чулан и достает из простенка мелкокалиберную винтовку ТОЗ-8. Любовно оглаживая ее тряпочкой, глубокомысленно изрекает:

- Мы, Тема, должны жить так, чтобы даже наши враги нас уважали! Взгляни на эту старушку. Ты не поверишь, но со ста шагов я попадал из нее в комаров. Влет сбивал стервецов!.. Он ласково смотрит на меня. - Как насчет ужина? Бутерброд с маслом и сыром?

Я мужественно киваю. Мы идем на кухню и там выясняется, что ни сыра, ни масла у майора нет. Есть только хлеб, и по знакомой схеме мы скоренько сооружаем тюрю. Выхлебываем по тарелочке, жмем друг другу руки и мирно расходимся.

В сущности ничего конкретного мне не обещано, однако на душе все же становится легче. То ли от слов майора, то ли от чудодейственной тюри. Медленно и торжественно я спускаюсь по ступеням. Сквозной подъезд сипит и клокочет - все равно как горло каменного великана. Продуваемое постоянном ветром, оно давно простужено - и петь более звучно не в состоянии.

Выйдя во двор, я просветленно наблюдаю, как галдящие двухметровые подростки носятся вокруг песочницы, швыряя друг в друга охапками листьев. Их подруги, четырнадцатилетние пигалицы, ведут себя более степенно - с пивом и сигаретками сидят на лавочке, вполголоса обсуждают достоинства и недостатки своих кавалеров. Слегка русский мат касается моего тонкого слуха. Из груди вырывается ностальгический вздох. Хорошая пора - детство! Лотерейный билет в придачу к вороху надежд.

Я бреду мимо киосков и насупленных тополей, мимо связанных собственными руками влюбленных парочек и разрисованных заборов. Небо хмурится, и задувает пахнущий шашлыками ветер, но перед дуэлью все кажется величественным и прекрасным.

- Четки! - Кричит женщина у лотка. - Четки из сандалового дерева. Натуральные!

Ее багровое, похожее на тарелку лицо видится мне загадочным и томным. Кто-то стареет без труда, а кто-то воюет со временем всеми доступными способами. Чудно, но старость тоже способна объединять людей. Как общая беда, как единая лодка с пробоиной в днище. Хочешь, не хочешь, а вместе со всеми вынужден вычерпывать воду. И друзья, состарившиеся подле вас, - друзья вдвойне и втройне...

Трескуче покашливают небеса. Дождь начинается благородно и неторопливо. Давая возможность разбежаться, выдает легкий предупреждающий душик и только потом принимается хлестать в полную силу.

Я не цветок, но покорно позволяю себя поливать со всех сторон. В родном подъезде вижу пса Грымзю. Он лежит под батареей в сухости и тепле. Глаза его прикрыты, лапы явственно подрагивают. Во сне он, вероятно, снова от кого-нибудь убегает. Это неудивительно. Собачья жизнь порой случается и у собак...

Дома насухо вытираюсь полотенцем, мокрую одежду бросаю в тазик. На недоуменное постукивание барабашки заученно повторяю историю своих напастей. Агафон тронут доверием. Избегая цирковых кульбитов, осторожно поднимает с плиты чайник, наливает в стакан воду. Жаль, Настенька не видит. Вот бы порадовалась девочка!.. Колышущийся стакан осторожно подплывает к моим рукам. Напоенный дождем, я совершенно не хочу пить, но Агафон по-своему желает утешить меня, и воду я послушно выпиваю.

Глава 15 Пуля, как известно, дура...

Ученые давно выяснили, мазохизм - не роскошь и не причуда зажравшихся, - всего-навсего самозащита униженного существа. Его обижают, а он горд и непоколебим! Формула проста, как таблица умножения. Нас травят, а мы бодры и веселы! Постепенно подобное состояние начинает нравиться и входит в привычку. Мы ждем даже не удара, а собственного негодующего отклика на этот удар. Загадочная российская изнанка, причина первородного бунта. Вот и я гордо бреду к месту своей будущей казни. Мимо площади и мимо моста. Памятники, застывших на Плотинке Бажова и Мамина-Сибиряка напоминают пришедших на панихиду страдальцев. И тот, и другой помечены птичками, и того, и другого мне беспричинно жаль.

Уже на улице Репина, не выдержав, ступаю на газон и порывисто обнимаю ближайшую березку. Прощай, кареглазая! Черные руки, белая рубашка. Свидимся ли еще?..

Из сорванных с акации стручков дети делают свистульки. В сопровождении их пронзительного завывания я шагом приговоренного взбираюсь по ступеням своего каменного эшафота. Дом до того ветхий, что лестница подо мной ощутимо раскачивается. Впрочем, возможно, меня покачивает после вчерашней тюри.

Переборки на втором этаже разрушены, и я оказываюсь на краю огромного зала. Здесь меня уже поджидает свита Келаря. Хозяин головки-тыковки замечает меня первым, с уважением присвистывает.

- Смотри-ка, пришел!

- Пришел, - эхом повторяю я.

Покручивая мышцами, Келарь приближается ко мне.

- Правила простые, Артем. Берем по пушке, завязываем глаза. Пацаны разводят нас на двадцать шагов и дают команду.

- А дальше?

- Дальше жми курок и стреляй на звук. В магазине девять патронов, так что не забывай считать. Главное условие уложиться в десять минут и не подглядывать. Сорвешь повязку, получишь пулю вне очереди. Уж будь спокоен, ребятки проследят.

- А как я буду знать, что ты не подглядываешь?

- Мне, корешок, это без надобности. А потом ты тоже мог секундантов привести. Пожалуйста! Пусть бы наблюдали.

Он прав. Это упущение с моей стороны. Петю я не позвал по причине обиды, Семену ничего не сказал по причине его трехлетнего Вовчика. Ну, а дамочек приглашать на дуэли как-то не принято.

- Что будет, если я попаду?

Свита Келаря снисходительно посмеивается.

- Попадешь, значит, такая твоя фортуна. Никто ни в кого не попадет, повторяем все снова. Так сказать, до первой крови. Раненого повезем в больницу, убитого с почестями предадим земле.

- Что ж, я готов.

- Молоток! - Келарь кивает через плечо. - Пескарик, принеси стволы.

Нам подают по большому черному пистолету.

- Ну вот, Тема, на том и порешим. Площадка тут, как видишь, просторная. Можно ходить, прижиматься к стенам. Главное - не срывать повязку.

Правила и впрямь простые. Нам завязывают глаза шарфиками, разводят в стороны.

- На счет три начинаем! - Объявляет Келарь, и я слышу, как он ступает куда-то вправо. Секунданты тоже торопливо разбегаются, издалека выкрикивают цифры:

- Один, два, три...

Я поднимаю руку с пистолетом и растерянно понимаю, что курок нажать не могу.

- Ну же, Тема!..

Где-то поблизости шуршит каменная крошка. Я поворачиваюсь и оглушенно вздрагиваю от выстрела. Скорее от испуга спускаю курок. Отдачей пистолет почти вырывает из пальцев. И тотчас гремит ответная канонада. Что-то дергает за рукав, и я не сразу понимаю, что это пуля.

- Чего молчишь, Тема? Я думал, ты разговорчивее будешь.

Я снова вскидываю пистолет, но выстрелить не успеваю. Ойкает Келарь, а еще через мгновение здание содрогается от гулкого взрыва, после чего начинает разваливаться на составные части. Крики перемешиваются с грохотом осыпающихся камней, и сам я лечу куда-то вниз. Из-за чертовой повязки не видно, что происходит, и кто знает - может, оно и к лучшему.

От неласкового соприкосновения с землей, рассудок мой погасает, словно перегоревшая лампа. В себя я прихожу почти сразу, но уже почему-то в больничной палате - с загипсованной ногой и марлевой кокетливой повязкой на голове.

***

Множественные ушибы и один закрытый перелом - таковы последствия моей скороспелой дуэли. Хрущевка и впрямь сложилась карточным домиком, едва не похоронив нас под обломками. По слухам - Келарь и его секунданты лежат в соседних палатах. А в моей палате в вазах стоят веселые цветочки. Это постарались Настенька с Маришкой. Первая пришла с известием, что англичане согласны заплатить три тысячи долларов, вторая принесла фамильное украшение из золота. Чуть позже заявляется Людочка и загадочным тоном сообщает, что в долг она, пожалуй, может собрать для меня искомую сумму. И даже расписки, наверное, не попросит. Я польщенно улыбаюсь и с некоторым недоумением ощущаю, что отказываться от подношений тоже приятно.

В полдень мне приносят в палату телефон. Это Петя Селиванов.

- Слышь, браток, накладка вышла. Картинку у меня за баксы купили. Хорошую цену дали.

- В чем же накладка?

- Ну так... Кто же знал, что эта хибара от простых выстрелов развалится? Ты, наверное, думаешь, я из мухи саданул, а у меня самый обычный винтарь был. Чем хочешь, клянусь! И целил аккурат этому лопуху в ногу.

- Я верю.

- Тогда почему все рухнуло?

- Ну... Фундамент поизносился, переборки ослабли. Мало ли что...

Продолжая сопеть, Петя обещает поделиться выручкой с картины. Прежде чем проститься, шумно сопит и сморкается. Бывший сержант действительно чувствует себя неловко.

А вскоре после обеда в больницу заявляется Семен. За руку он ведет своего сына. Маленький Вовчик ходит по палате кругами, присаживаясь на корточки, бдительно заглядывает под кровати.

- Не пускали собаки! - Радостно объясняет Семен. - Мол, тихий час, то-се. А я взял и бухнул про сына. Неужели, мол, сынишка отца не имеет права проведать? Ну, они на Вована глянули и прослезились.

Глядя на "Вована", трудно не прослезиться. Щеки у него как пара спелых яблок, да и сам он похож на румяный, одетый в костюмчик пирожок.

- Нет, Артем, ты герой! Стреляться в наше подлое время это шик! Я бы так не сумел. - Семен некоторое время задумчиво молчит и наконец изрекает: - Некоторым одаренным людям стать храбрыми мешает пылкое воображение. По счастью, это не про тебя.

- Ты про одаренность?

- Я про пылкость, - мутно объясняет он. - Если хочешь, могу даже сочинить песню в твою честь.

- Сочини.

- И сочиню!.. - Семен несколько тушуется. - Ты извини, что без подарков. Мы тебе грушу несли, но по дороге это...

- Я понимаю.

- Вкусная груша, - задумчиво бормочет Вовчик. Успевший изучить палату вдоль и поперек, он приближается к нам. Честные его глазенки смотрят на меня вопрошающе.

- Дядя Тема, скажи, у тебя под кроватью кто живет?

Чуткая детская душа видит то, чего не чуют взрослые.

- Невидимка, - признаюсь я.

- А как его зовут?

- Агафон.

Вовчик удовлетворенно кивает. В детском мире все просто и ясно, и незачем тень наводить на плетень.

- А он может сейчас поиграть со мной?

- Увы, он сейчас спит.

- Что ж, - рассудительно произносит Вовчик. - Тогда мы пойдем, можно?

- Идите, - разрешаю я.

Вовчик берет отца за руку, тянет на выход. По дороге прихватывает из вазочки цветы.

- А это я маме возьму, хорошо?

Отказать ему нет возможности, и я великодушно киваю. Смотреть на них - полная потеха! Кто кого ведет - непонятно. Карапуз шагает неторопливо и солидно, долговязый папаша неловко семенит рядом.

- Да! Вот еще что, - оборачивается Семен уже у двери. - Я про Келаря узнавал, - операцию ему сделали.

- Ну?

- Точно говорю! Пули из него вытащили. Целых две штуки!

- Как две? - Я подпрыгиваю на кровати. - Я ведь даже выстрелить не успел!

- Успел там или не успел, - знаю только, что одна пулька в ногу угодила, а вторая в кисть. - Семен показывает мне большой палец. - Понятия не имел, что ты так стреляешь. Прямо ковбой!

Они скрываются за дверью, а я лежу ошарашенный. Две пули не три и не четыре, но тоже многовато. Значит, все-таки постарался наш доблестный майор. Вне всяких сомнений! Если комара влет и со ста шагов, то с тех же ста шагов попасть в руку - форменный пустяк.

- Слыхал? - Костяшками пальцев я стучу в стену.

Дверца тумбочки с треском распахивается и вновь захлопывается.

- Как думаешь, можно для англичан развалить еще какую-нибудь хибару?

Агафон не спешит с ответом. Англичане его явно не интересуют.

- Чего молчишь? Эти парни отвалят нам три тысячи долларов!

Дверца тумбочки нехотя поскрипывает. Деньги Агафона тоже не занимают.

- Заодно Настеньку пригласим. Знаешь, как ей нравятся твои фокусы...

Я не успеваю договорить. Тумбочка резво подпрыгивает и звучно бьет ножками в пол. Мне становится смешно. Воистину каков хозяин, таков и пес! В моем доме вместо пса - барабашка, и, глядючи на своего хозяина, он тоже успел преизрядно испортиться.

- Ловелас! - Бормочу я сквозь смех. - Старый бабник и злостный повеса!

Тумбочка с энтузиазмом продолжает колотиться об пол...