Выключи свет – и увидишь звёзды

4

После завтрака Адель сказала Джереми, что ей надо немного побыть одной.

– Стоит прекрасная погода – прогуляйся пока, подыши свежим воздухом. А позже встретимся на том же месте у иллюминатора моей каюты.

– На том же месте? Думал, вы терпеть не можете держаться за привычки.

Адель улыбнулась.

– Ну, ты же сам сказал, что я полна противоречий.

Она вернулась в свою каюту, немного там прибрала, потом устроилась в кресле, в котором Джереми спал ночью, и распечатала письмо, которое получила накануне своего отъезда. Первая фраза была такой:

Он так и не перестал вас ждать.

Она сложила письмо и вернула его в конверт.

Прошел час, может, два; Адель открыла шторки, выглянула в иллюминатор и никого не увидела. Она вышла из каюты и прошлась по палубе в надежде встретить Джереми. Вернувшись на то же место, откуда ушла, Адель подумала, что Джереми, возможно, по ее совету тоже решил пройтись. Если он прогуливался в том же направлении, что и Адель, они рисковали весь день прокружить по палубе и так и не встретиться. Она развернулась, пошла в другую сторону и дважды прошлась по палубе, снова приветствуя тех пассажиров, с которыми уже встречалась. К полудню Джереми так и не объявился. За обедом в ресторане Адель не сводила глаз с дверей, хоть и была уверена в том, что Джереми не решится прийти сюда без нее. Врач осведомился о делах ее друга, добавив, что за завтраком тот, по его мнению, был не в лучшей форме. Адель поспешила закончить обед и вышла из-за стола. Ей ужасно наскучила болтовня соседей, а этот комментарий стал последней каплей.

Адель продолжила поиски на нижней палубе, но безуспешно, тогда она отважилась спуститься в третий класс. Адель встретила там нескольких членов экипажа, узнала некоторых из тех, кто обслуживал ее в ресторане, и спросила, не видели ли они молодого человека, с которым она завтракала. Но никто из них не видел Джереми.

К вечеру стало окончательно ясно, что загадочный путешественник исчез – или, по крайней мере, ушел от нее не попрощавшись.

Следующие два дня Адель провела в одиночестве: бо́льшую часть времени она читала в своей каюте, а в тихие утренние и вечерние часы выходила на палубу, устраивалась неподалеку от иллюминатора своей каюты и любовалась океаном. В ресторане Адель выбрала другой столик и не участвовала в разговорах новых соседей: она приходила в ресторан с книгой; никакие попытки отвлечь Адель от чтения не увенчивались успехом, и ее вскоре оставили в покое.

Когда прозвучал гудок, ознаменовавший конец путешествия, пассажиры поспешили на палубу, чтобы посмотреть, как проходит швартовка судна. Адель подождала, пока все сойдут с корабля. Перед тем как покинуть свою каюту, она бросила последний взгляд на кресло, в котором спал Джереми, и улыбнулась.

Городок почти не изменился; он остался таким же красивым, каким она его помнила. Рассвет окрасил стены домов оранжевым. Пройдет лишь час, и дома снова станут белоснежными. Однажды Адель спросила у Джанни, перекрашивают ли жители стены своих домов каждый год, чтобы они оставались белоснежными. Чтобы узнать об этом, ответил он, просто спроси у них… она так никогда и не спросила.

На маленькой площади в центре городка Адель залюбовалась липами, усеянными желтыми соцветиями. Дикий жасмин поднимался к охристым крышам и наполнял воздух пьянящим ароматом. Адель пришла с чемоданчиком к гостинице, где она останавливалась в былые времена. Это место почти не изменилось, разве что самую малость. Клиентов по-прежнему встречал фарфоровый попугай на стойке, однако хозяйки не было видно.

Когда Адель остановилась здесь впервые, Рита – хозяйка гостиницы – с ней почти не разговаривала. Правда, со временем она смягчилась – может, стараниями Адели, а может, не устояла перед обаянием Джанни. Сам он остался под сильным впечатлением от Риты – женщины невысокой, но весьма темпераментной. Каблуки сапожек, добавлявшие ей несколько сантиметров роста, Рита прятала под длинными юбками кричащих расцветок. Не менее ярким, чем эти юбки, был ее макияж, скорее напоминавший боевой раскрас. «Женщина с сильным характером, – говорил про нее Джанни, – а вот с хорошим или плохим – это уж как день сложится». Спустя месяц молчания и косых взглядов Рита наконец признала Адель. Случалось даже, что они коротали вечера за картами, потягивая мескаль.

Сегодня посетителей встречала у стойки молодая женщина, похожая на Риту, правда, в куда более скромном наряде. Как-то раз, выпив, Рита призналась, что единственная ее большая любовь была несчастной. Она никогда не говорила о детях, да и Адель никогда не видела их в доме. Может, эта молодая женщина – племянница бывшей хозяйки? Адель не стала ни о чем ее спрашивать; ей не хотелось говорить о Рите.

Адель была уверена, что в номер, который она обычно занимала, уже кто-то заселился, но ей улыбнулась удача: сезон еще не наступил, и туристы не успели наводнить город, так что номер был свободен. Входя в комнату, Адель опасалась, что на нее нахлынет волна ностальгии, однако, вопреки ее ожиданиям, этого не случилось, даже когда она подошла к рабочему столу у окна, за которым Джанни ночами правил гранки, писал и переписывал тексты. Адель прилегла на кровать и посмотрела на пустой стул, представила силуэт Джанни, склонившегося над работой. Она любила его затылок, плечи, спину, мягкие движения его рук, когда он синим или красным карандашом подчеркивал одни фразы, гневно зачеркивал другие, порой улыбался или вздыхал. А когда город накрывала ночь, Адель часто приходила к нему, спускала с плеч ночную сорочку, давала ей соскользнуть на пол, обвивала Джанни руками, пробуждая в нем страсть, способную оторвать от работы. После занятий любовью Джанни открывал окно, закуривал сигарету и возвращался за свой рабочий стол; Адель же сладко засыпала, убаюканная скрипом его карандаша.

Джанни мало спал, она и того меньше. Проснувшись, Адель бесшумно выбиралась из постели и считала окурки в пепельнице – по их количеству она понимала, во сколько Джанни пошел спать. Если пепельница была полна, Адель писала ему записку и уходила завтракать в патио, а затем направлялась в свою мастерскую.

В двадцать лет Адель мечтала о далеких путешествиях, но видела другие города лишь в кино; порой она тратила на билет весь свой дневной заработок. Адель уже закончила учебу и получила диплом, но находила только временную работу – иногда на день, иногда на неделю. В ее душе было целое море любви, которую некому было дарить. Адель заслуживала, чтобы к ней относились лучше, чем ее тогдашнее окружение – люди, не замечавшие и не ценившие ее, в том числе и те, на кого она работала в мастерских. Сотни раз она твердила себе, что судьба ждет ее не здесь, а где-то совсем в другом месте.

В двадцать лет Адель корила себя за то, что не совершила ничего значимого в жизни. Ни одно из ее многочисленных начинаний так и не увлекло ее по-настоящему. Адель училась играть на гитаре, танцевать, ходила на курсы актерского мастерства; она могла взять несколько аккордов, двигалась с изяществом, но без техники, и так и не поднялась на сцену. Ее романтические знакомства тоже были лишены будущего. Адель казалось, что она все упустила. Ей очень не хватало старшего друга, который объяснил бы, что молодость – пора начинаний и хороша тем, что можно многое попробовать, – а как иначе понять, что любишь, а что нет? Если бы мать была бы с ней рядом, она наверняка бы посоветовала, в чем еще Адели стоило себя попробовать.

Однажды вечером, выйдя из кинотеатра, Адель решила прогуляться по порту. Там стоял большой корабль, готовый выйти в открытое море на восходе. Адель вдруг почувствовала, что она тоже готова выйти в открытое море. В восхищении она долго смотрела на корабль издалека, не решаясь подойти к нему ближе. В предрассветной тьме, когда она завороженно наблюдала за суетой в коридорах, где экипаж готовился к отходу корабля, у Адели возникло чувство, что она наблюдает за последними приготовлениями за несколько часов до премьеры грандиозного балета. На нее снова нахлынули мечты, ведь вместо большого экрана в темном зале Адель смотрела на большой корабль, настоящий, до которого она могла дотронуться; его яркие огни разрезали тьму ночи. Она подошла к пустому трапу.

К Адели подошел мужчина в рабочем комбинезоне и закурил. Вместе с ней он молча слушал однообразную музыку спокойного моря – плеск воды между набережной и корпусом корабля. Сделав последнюю затяжку, мужчина бросил окурок в воду и заметил, что ему тоже случается стоять здесь и завороженно глядеть на корабль, не особо понимая почему. Потом с насмешливым видом он добавил, что она, должно быть, ужасно торопится отправиться в путь, раз явилась сюда задолго до посадки. У Адели не было с собой никакого багажа, да и вообще она не была похожа на кого-то, кто собрался уезжать, но моряк прочел в ее глазах непреодолимое желание покинуть эти берега. По секрету он рассказал, что билеты пассажиров третьего класса проверяют только один раз – при посадке на судно, а сейчас трап свободен. На пути Адели была лишь цепочка, висящая поперек трапа, да и ту механик снял, чтобы вернуться на борт в машинное отделение. Совсем рядом с ним располагалось помещение для пассажиров третьего класса – место не слишком комфортабельное, спали там на деревянных скамейках, да и то если находилось место, но еда была приемлемой, путешествие длилось всего три дня, а наградой было прибытие в солнечный город.

Одной мысли о том, чтобы уехать в другой, незнакомый город, бродить по его залитым солнцем улочкам, было более чем достаточно, чтобы она решилась. Адель заглянула в свою сумочку и посчитала, сколько у нее денег. Хватало на несколько дней. Механик провел ее на нижнюю палубу и показал укромный уголок, где можно было спрятаться, пока корабль не отчалит, а потом ушел в машинное отделение.

Конечно, это был безумный поступок. Но когда еще совершать безумства, если не в двадцать лет? К тому же, если бы Адель не решилась на это путешествие, она никогда бы не встретила того, кто подошел к ней на палубе с сигаретой в руке.

В то время Джанни работал художественным редактором. Каждый месяц он пересекал океан, чтобы сфотографировать новые работы Антонио Сауры – рисунки и шелкографию. Случалось, что художник внезапно уничтожал свои работы, поэтому, чтобы ничего не упустить, Джанни навещал его регулярно. Мысль о том, чтобы заказать Сауре иллюстрации к сборнику Сервантеса, пришла Джанни в голову еще в прошлом году, дело было за малым – получить согласие начальника. Обычно, если Джанни загорался какой-нибудь идеей, никто не мог выдержать его напора, но в этот раз начальник заупрямился и сдался только спустя несколько месяцев уговоров. Теперь профессиональное будущее Джанни зависело от успеха этого проекта. В тот день, поднимаясь на корабль, Джанни был счастлив. Со времени их последней встречи художник создал много работ, к тому же впервые согласился доверить Джанни оригиналы. Может, он сам страстно желал избавиться от них – чтобы спасти их от своих же собственных демонов. Теперь у Джанни было достаточно материала, чтобы закончить работу над изданием. Если его книга будет успешной, это будет поводом собрать коллекцию художественных работ, о которой он мечтал. В первый же вечер на корабле Джанни разложил на постели иллюстрации и вырезанные заранее подписи к ним. Макет книги был его детищем; Джанни делал его исключительно вручную, вооружившись ножницами, линейкой и специальным клеем. Когда книга начала вырисовываться, сердце Джанни наполнилось ликованием от мысли, что он первым сможет перевернуть ее страницы.