Выкуси

5 Дальнейшие хроники Эбби Нормал — несчастной эмо-шлюхи ночи с разбитым сердцем

Тащемта под дверью у меня не кто иная — сама Баронесса Кайфолом, МамБот в сопровождении двух этих говеннейших легавых из убойного, Риверы с Кавуто.

Поэтому я вся такая: «О радость, неужто к нашему свежему комплексному пиздецу с кофеином полагаются пончики?» Но как выяснилось, не полагаются, поэтому ну ЧЗХ, в чем смысл тащить с собой легавых?

А МамБот вся такая: «Так нельзя, и что это за мальчик, и где ты была, и не имеешь права, и тыры-пыры, ответственность, чуть не заболела от волнений, что ж ты за ужасный человек такой, и погубила мне всю жизнь своими сапогами на платформе и пирсингами».

Лана, не совсем так она говорила, но подтекст был. И, оглядываясь, я понимаю: наверно, не стоило разыгрывать гамбит «Я ночую у Лили» два месяца подряд, когда на самом деле я проживала в собственном très клевом логове любви с таинственным любовным ниндзей. И я решила перейти в контрнаступление — задавать вопросы сама, чтоб она не поймала ритм допроса и не завалила меня мамскими угрызениями.

И вот я вся такая: «Ты как меня нашла?»

А смуглый легавый латинос вперед выступает и мне: «Это я ее вызвал».

Я такая весь радиатор ему обсмотрела — ну, до узла галстука хотя бы, птушто он меня выше. И типа ему: «Вот те на — вы меня заложили. Предательская вы ебучка!»

А легавый такой весь индифферентно держится: «Я никого не предавал, потому что я не за тебя, Эллисон». Это он меня по имени дневной рабыни назвал спецом, чтоб мозги мне поебать.

И вот я вся такая думаю: «Ладно, лягаш, это я вижу — ты убежден, что говнишко твое никому не растрясти, весь такой стараешься сойти пронырливым и подонистым в глазах МамБота, чтоб она тебя долго и хорошенько имала?» Верняк, брачные ритуалы древних и стремных — от них даже во рту как-то блевотно, ну?

В общем, я такая подхожу к здоровому легавому гомику и вся тихонько голоском маленькой девочки: «А я думала, мы на одной стороне, птушто, ну… мы же знаем про носферату и про все те деньги, что вы за его коллекцию выручили. Разве нет? Я безутешна». И тотально руку к лобику, с понтом лишаюсь чувств от разбитого сердца. Даже поплакать собралась, только тушью у меня вокруг глаз шипы адских врат были нарисованы, не хотелось спозаранку енотить, поэтому я только носом хлюпнула. И нос вытерла о рукав здорового этого легавого гомика.

А мамяк вся такая: «Что? Что? Носферату? Что? Деньги? Что?»

Тут Ривера ей: «Простите, пэжэ, миссис Грин, нам на минуточку с Эллисон словцом перемолвиться».

МамБот поэтому такая только в спальню, а я ей тут же вся: «О, мне кажется — туда не стоит. Можешь и снаружи обождать», — или типа того, птушто выясняется — я вовсе не желаю, чтоб она видела внутреннее святилище нашего любовного гнездышка, птушто она нянечка в больнице, и ей собачьи ошейники, пробирки, центрифуга и что не внушат совсем не то, что надо. (Нас с Фу в уединенности нашего будуара штырит от нашей тяги к безумным ученым.)

В общем, мама вышла.

А Фу весь такой: «Отымали, сцуко!» И пустился в жалкую имитацию моего великолепного победно-имательного танца попой, и меня такая его поддержка тут же сразу тронула, однако недостаток чувства ритма и попабельности у него — обескуражил.

А Ривера меж тем такой: «Эллисон, откуда тебе известно про деньги, и старого вампира, и яхту, и у тебя нет доказательств, и трали-вали, что-то никак не могу решить, быть мне добрым полицейским или злым, и дальше ли мне делать вид, что я крутой засранец, или тотально обосраться в штаны от той вербальной смертельной хватки, в которую ты только что взяла мое мужское достоинство, фигли-мигли».

Я ему вся такая: «Я все знаю, лягаш», — и «ш» эдак прошипела, я же знаю, они от этого звука оба ежатся. «Вам пора на выход, и МамБота с собой прихватите, доставьте ее домой, не то я буду принуждена обнародовать вашу нечестивую погань вашим хозяевам, так что мало не покажется».

А легавый латинос такой индифферентный весь, кивает, улыбу давит, так во мне аж уверенность вся пригнулась. И такой мне: «Вот как, Эллисон? Ну, тогда здесь присутствующий мистер Вон — ему вот двадцать один, а ты по-прежнему еще несовершеннолетняя, поэтому, среди прочего, мы можем его забрать за пособничество в делинкветности несовершеннолетних, похищение и половую связь с лицом, не достигшим совершеннолетия». И руки такой на груди сложил, типа: «Накося выкуси, сцуко». Хип-хопово надменный такой.

Поэтому я ему: «Вы правы, он тотально злоупотребляет моей невинностью. Фу, феерический ты извращенец!» И как закачу ему пощечину — но это уже от общей драмы, а не для того, чтоб не думал, будто я распутная. «Мне следовало понять еще в тот раз, когда ты в самом начале заставил меня выбрить пи-пилотку в форме треуголки!»

А Фу весь такой: «Ничё я не!»

«Извращен и в придачу многословен, нет?» — спрашиваю я у здорового легавого гомика, который пилотку от треуголки не отличит, если даже та к нему подскочит и споет «Усеянное звездами знамя». (Кстати, вы заметили — почти ничего на свете, кроме «Усеянного звездами знамени», не бывает усеяно? Типа, ведь нет же «Усеянного Изюмом Кекса» или «Усеянной Блохами Легавой». Но это я так, к слову.) В общем, я типа такая начинаю юбку задирать, чтоб у него чердак еще дальше съехал, типа сейчас эту самую треуголку ему и засвечу, но это блеф только, потому что у меня там все пострижено летучей мышью и выкрашено в бледно-лиловый, а еще на мне эти жарко-розовые сеточки, которые все полностью колготы, и от них на мои причинные места детям до тринадцати смотреть категорически не рекомендуется.

Да вот только он лицо руками не закрыл, не завизжал, как сучка, хоть я на это и рассчитывала. Нет, вместо всего этого здоровенный легавый гомик всю комнату перемахнул, и в ту же секунду мой Песик Фу — в наручниках, а тот их даже туже затягивает.

Фу такой весь: «Ой! Ой! Ой!»

А у меня боль сердечная, я вся страдаю, поэтому типа: «Раскуй его живо, фашыцкая медвежья жопа».

А Ривера мне только: «Эллисон, нам нужно достигнуть понимания, иначе твой дружок отправится в тюрьму, а если обвинение с него и снимут, с магистерской степенью своей он может распрощаться».

Отымали! Тут мне пришлось юбку в знак поражения опустить. У Фу все глаза шириной с анимэ, их слезы уже начинают усеивать, и мой благородный ниндзя любви глядит на меня с мольбой, типа: «Паза-алюста, не покидай меня, невзирая на мои очевидные эмо-склонности».

Поэтому я такая: «Мы вам дадим сто тысяч долларов за то, что вы покинете нашу любовную берлогу, будто ничего и не было».

А Ривера весь: «Нас ваши деньги не интересуют».

А этот голубой медведь его типа: «Погоди, ты где еще столько денег раздобудешь, а?»

А Ривера ему: «Не твое дело, Ник, тут не про деньги всё».

А я такая: «ОБМ, Ривера, ваши навыки плохого полицейского сосут с причмоком. Всё всегда про деньги. У вас что, телика нету?»

А он такой: «Что тут произошло рано утром?»

А я вся: «Ну, знаете, кошаки-вурдалаки, парковочная счетчица досуха отсосана, самурай в оранжевых носках, Эбби своим кунг-фу всем по жопе солярно надавала, все как обычно». И Песику моему: «Фу, куртка твоя — отпаднейшая фиготень на свете!»

«Это значит — очень хорошая», — перевел Фу полицейским.

А Ривера на это такой: «Коты-вампиры? Император то же самое говорил».

Ясно тащемта, что у легавых сомнения, поэтому я им всю битву растолковала и вдобавок теорию Фу донесла, как Чет других коть-вурдалаков делает, а также нехитрую мысль о том, что нам пиздец аж на девять дней Кванзыы,[2] потому что грядет конец света и что не, раз в городе кошаков до метрической киложопы, а уматных солнечных курток для жарки вампиров — всего две, у меня и у Фу, а нас жопогреи правопорядка задерживают вместо того, чтоб спасать человечество.

Поэтому Ривера такой: «А Флад и рыжая? — спрашивает. — Ты же им помогала, да?»

Честь и слава Инспектору Очевидность — мы просто-напросто живем у них в студии, тратим их деньги, а на их бронзовые тела мокрые полотенца вешаем. Я ему такая вся: «Они уехали. Все вурдалаки уехали. Вы что, с Императором не разговаривали? Он же видел, как они на яхту сели в Марине».

«Император — не самый надежный свидетель, — грит Ривера. — И про тех двоих он ничего не сказал, но мне очень трудно поверить, что кот — даже кот-вампир — даже банда домашних котов-вампиров — способен свалить взрослого служащего по надзору за городскими парковками».

Поэтому я ему такая: «Чет — не обычный котя-вурдалак. Он огромный. Скорее огромный, чем обычный, то есть. И становится все огромней. Если вы не дадите Фу применить свою безумную ученость и кота этого вылечить, через неделю Чет пирамиду Трансамерики отымеет всухую».

На все это Фу кивал китайским болванчиком с манга-причесоном. И весь такой: «Это правда».

Здоровый легавый гомик Кавуто на это весь: «Правда осилишь, парнишка? Сможешь всю эту хрень обратно в банку закупорить?»

«Абсолютно, — говорит им Фу, хотя сам ни сном ни духом, как ему ловить Чета. — Мне только время надо, а наручники можете не снимать, мне так работается лучше всего».

Фу очень саркастический может быть пред лицом дневных насельников малоразумней себя, а это почти все население планеты.

Ривера тащемта берет рукав моей куртки и давай его вертеть туда-сюда, разглядывать, весь из себя неандерталец, только что огонь изобрел. И такой нам: «А можете такую же кожаную куртку сделать, но спортивную? На сороковую длину?»

Тут я ему такая: «Вы меня, что ли, клеите так?»

Тут он чуть не сблевнул (что с его стороны гадко) и весь такой: «Нет, Эллисон, я тебя совершенно определенно не клею. Ты не только действуешь на нервы больше всех существ на этой планете, ты к тому же еще и дитя».

А я ему такая: «Дитя?! Это я-то — дитя?! Вот это вот — детское, что ли?» И топ свой задрала весь и ему засветила. И не просто засветкой засветила, а чтоб полнолунное сиськотмение на него сошло.

На это он ничего не сказал. Поэтому я фары любви к Фу обратила и здоровому легавому гомику.

А они такие: «Мм-ыы-ээ-мм…»

Я такая: «Et tu, Фу?» Что по-шекспировски значит: «Ах ты, изменщик!»

И в спальню убежала и дверь за собой заперла. Понимаю, кагбэ неплохо было заложника с собой взять, что ли, да только оружия-то у меня — всего куртка со световыми бородавками, поэтому пришлось ограничиться тем, что угроза — это лишь для вампиров и эмо, у которых все чувства в клочья от одного моего ядовитого остроумия.

Потом я тащемта попялилась в темную бездну, коя есть бессмысленность человеческого существования, птушто по кабельному ничего не показывали. И, обыскивая глубины своей души, я узрела: надо завязывать применять секс как оружие. Силы обольщения нужно тратить на одно добро, если только Фу не пожелает каких-нибудь чокнутых извратов, а в таком случае с него можно и подписку взять. И я поняла окончательно: праведно овладеть женскими силами я могу, лишь став носферату. И поскольку Графиня и Владыка Хлад в паству меня уже не введут, я должна сама найти себе путь к власти крови.

Через несколько минут тащемта Ривера такой у двери стоит и весь: «Эллисон, ты б вышла уже оттуда, а?»

А я ему вся такая: «О нет, инспектор, выйти мне никак не возможно. Я не могу открыть дверь — я выпила все эти пилюли и прочее, и теперь у меня перед глазами все вихляется. Вам придется дверь ломать».

Тут Фу такой: «Эбби, выйди, пэжэ. Ты мне нужна». И говорит при этом таким голосом, типа я печален, ранен и заперт в башне замка, а сил у меня больше уже не осталось. Я и не знала, что он так умеет, но звучало трагически, поэтому пришлось выйти и унизиться перед легавыми, как последнее сцуко, хоть я и приняла судьбоносное решение отведать темного дара.

Поэтому я вся такая: «Чё?»

А Ривера мне: «Эллисон, мы тут договорились с мистером Воном. Он останется здесь и поработает над решением проблемы с котами, а в обмен на непредъявление нами обвинений ты никому ничего не будешь говорить о наших предыдущих… гм, приключениях с мистером Фладом, мисс Страуд и любыми другими лицами кровососущих убеждений. А также не станешь упоминать ни о каких финансовых средствах, скажем так, вероятно переходивших из рук в руки, а также о том, в чьих руках означенные средства могли, скажем так, задержаться. Договорились?»

Я вся такая: «Клево!»

«А еще тебе придется вернуться домой и остаться жить с матерью и сестрой», — продолжает злой легавый латинос.

А я вся такая: «Вот уж фигвам!»

И тут все такие как давай мне головами качать. И Фу — уже без наручников — весь такой: «Эбби, придется ехать с ними. Ты еще несовершеннолетняя, и мамашу твою родимчик хватит, если они тебя домой не вернут».

«А если это произойдет, — говорит Кавуто, — у нас не будет выбора. Придется мистеру Вону впаять срок».

И Фу такой: «А для самозащиты придется всем про все рассказать. Чтоб всем нам пришли кранты, а огромный бритый кот Чет меж тем завладеет всем городом, плюс наши отношения и все такое пойдут вразнос».

А под «всем таким» Фу имел в виду, что мы потеряем берлогу нашей любви, и о Томми и Джоди никто не позаботится, а Фу придется стать любовным ниндзей какому-нибудь громиле в тюряге. Нас отымали.

Я такая: «Это все мама виновата».

И протягиваю руки Ривере — пусть браслеты защелкивает.

А они такие все кивают и грят: «Ну да… Меня устраивает… Ага, мне это нравится».

Но Ривера браслеты на мне защелкивать аще не стал.

Тут я вся ему: «Нам можно минутку наедине попрощаться?»

И Ривера такой кивает — ну я и повела Фу в спальню.

А Ривера мне такой: «Тут прощайтесь».

Ну я тогда ширинку Фу и расстегнула.

А Кавуто меня тогда хвать за руки и давай оттаскивать, поэтому мне пришлось под нажимом оделить Фу лишь незначительным прощальным поцелуем, что овеял его уста ветерком из склепа и оставил на щеке лишь крохотный мазок черной помады.

И я вся такая: «Я никогда не забуду тебя, Фу. Нас могут насильно разлучить, но любовь наша претерпит целую вечность».

А он мне такой: «Позвони, как домой приедешь».

А я ему вся: «Я тебе текстану с дороги».

И тут он мне: «Эбби Нормал, ты рвешь в куски мои полосатые носки». Что прозвучало тотально романтично, потому что полосатых носков он не носит. Я расплакалась, и тушь моя потекла в печали.

Тогда Кавуто такой: «Ох, ну ептыть же ж». И повел меня к двери, а по пути оборачивается к Фу и такой ему: «Это твоя навороченная желтая „хонда“ под окнами?»

А Фу ему такой: «Ну».

Кавуто ему: «Ты же знаешь, что в ней крыс полно, да?»

И Фу ему опять: «Ну».

И вот я опять вся пленница кошмарного МамБота, а Фу предстоит единолично встать лицом к лицу с угрозой Чета. Надо мухой, тут сестрица Ронни как раз уснула, так я черным маркером у нее на бритой голове пентаграмму начерчу. Чмоке.

Ривера

Доставив Эбби Нормал и ее мамашу к жилому дому на Филлмор-стрит, они шли прочь, и тут Кавуто произнес:

— Знаешь, если б со мной рядом была Эллисон, когда я перед папашей из чулана выходил, мне кажется, он бы гораздо лучше понял, отчего я предпочитаю парней.

— Если жертвы котов-вампиров рассыпаются в пыль, про большинство даже известно ничего не будет, если никто не увидит самого нападения, — сказал Ривера, надеясь, что ход мыслей Кавуто дальше случится каким-нибудь конем.

— Она такая несносная, — продолжал Кавуто. — Будто целый вытрезвитель в субботу вечером упаковали в одну небольшую тушку.

— Может, если только прихватим собаку-ищейку, — сказал Ривера.

— Ладно, только потом не ной, что в машине воняет, потому что я себе возьму чили с луком.

— Ты это о чем, ептыть?

— О мусаке с индейкой. Ты ж сам говорил, надо съездить на стадион и прихватить пожрать.

— Ничего подобного я не говорил. Я говорил, что нам надо найти собаку, натасканную на поиск трупов, чтобы помогла нам искать одежду жертв.

— А, — произнес Кавуто, которому совсем не думалось о вампирах. — Ну да, смысл есть. Значит, на обед — бургеры от «Барни»?

— Покупаешь ты, — сказал Ривера, отомкнул немаркированный «форд» и сел в машину.

Они проехали восемь кварталов по Филлмор-стрит к Марине, и лишь тогда Кавуто заговорил снова:

— А знаешь, она ведь права. Я действительно медведь.[3]

Ривера надел темные очки и несколько секунд пристраивал их на лице половчее — тянул время. Затем вздохнул:

— Я рад, что ты насчет этого душу себе решил облегчить, Ник. Потому что наблюдения за твоей растущей гейской личностью ростом шесть футов три дюйма и весом двести шестьдесят фунтов последние четырнадцать лет нипочем бы не раскололи твою подлинную суть — с учетом моих тупых следовательских навыков наблюдения.

— Знаешь, Элис тебя бросила из-за сарказма, больше нипочему.

— Правда? — удивился Ривера. Элис утверждала — потому что он слишком легавый и не слишком муж, но насчет ее показаний у него имелись сомнения.

— Нет, но я уверен, в списке причин он был.

— Ник, за все наше время сотрудничества я хоть раз давал тебе понять, что мне хочется обсуждать твою сексуальность?

— Ну, если не считать угроз подозреваемым…

— А я когда-нибудь с тобой делился подробностями моей половой жизни с Элис?

— Я предполагал, что у тебя ее нет.

— Ну, это на самом деле несущественно. Я, собственно, вот о чем: меня вполне устраивает, какой ты есть.

— Фантастический мущинка, что ли?

— Запросто, можно и так. Хотя я скорее представлял себе большого и косматого, который, однако, боится маленьких девочек.

— Ну ее ж нельзя бить, она ребенок, — заныл Кавуто.

Возле «Барни» они нашли место в гараже. Ривера заехал на стоянку под надписью «не парковаться» (потому что мог) и выключил двигатель. Откинулся на спинку и уставился на стену впереди.

— Значит, коты-вампиры, — сказал Кавуто.

— Ну, — сказал Ривера.

— Нам пиздец, — сказал Кавуто.

— Ну, — сказал Ривера.