Вышел киллер из тумана

- Разумеется. У меня к вам тоже есть один разговор, Вадим Филиппович. Очень важный разговор.

- Не телефонный, разумеется? - весело спросил Павленко.

- Разумеется.

- Тогда после отпуска. Только после отпуска. Ты даже представить себе не можешь, как я страшно устал. Олег, я с таким благоговением вспоминаю времена, когда я работал в вузах. Как было славно - летом на целых два месяца совершенно свободен. Взял билет на поезд - и в Гагры или в Ялту. Набережная, море, девочки, свобода... Хорошо... Легкое было времечко. Но... У каждого времени есть свои положительные и отрицательные стороны. Есть они и у нашего бурного времени. Проблем у нас много, это точно. Зато и возможностей тоже много. А соответственно, и желаний. Помнишь "Шагреневую кожу" Бальзака? А? Мудрейшая, глубочайшая книга... И у меня теперь столько желаний, я чувствую, что они могут меня сожрать, уничтожить. Но я не хочу сдаваться. Я чувствую, что способен влиять на важные события, на ход истории в каком-то смысле, если хочешь. И не только я, но и ты... Думал ли ты когда-нибудь, что сможешь влиять на ход истории, а, Олег Михайлович?

- Нет, пожалуй, не думал, - замялся Олег. Не нравилась ему эта вальяжная веселость Павленко. У него настроение было далеко не такое радужное. И он вовсе не был уверен, что способен влиять на ход истории, скорее, напротив, чувствовал, что эта самая история способна переломать ему хребет. И именно о положении дел, творящихся в банке "Роскапиталинвест", о своих все растущих с каждым днем подозрениях по поводу происходящих там серьезнейших махинаций с огромными суммами денег он хотел поговорить с Павленко после своего возвращения из Швейцарии.

- А ты подумай, Олег, подумай, - продолжал тем временем Вадим Филиппович. - Мы ведь с тобой банкиры, мы ворочаем большими деньгами. От нас с тобой зависит - дать кому-нибудь кредит или нет, поддержать человека, фирму, организацию или, напротив, уничтожить ее в самом зародыше. Для чего мы вообще родились на свет? Чтобы быть маленькими людишками, безропотными исполнителями чужой воли? Нет, пришло наше время, и мы проживем свою жизнь достойно.

"Что-то он больно веселый, не к добру это, - подумал Олег. - И говорит какими-то высокопарными фразами, как будто паясничает... И что это, кстати, за как его... Дж... Аджи...?"

- Так-то вот, Олег, - подвел итог Павленко. - Я очень на тебя рассчитываю. Ладно, мне пора собираться. Не хочу я ни на какие Канары, Мальдивы, Багамы. Хочу в Подмосковье, в тихое Подмосковье. И чтобы ничего, абсолютно ничего не делать. На даче все равно придется что-нибудь делать. Никто меня не будет ни о чем просить, а я все равно найду себе занятие. А там... Там умеют дать человеку отдохнуть. Это просто настоящий земной рай, Олег. И человек там не тратит свою шагреневую кожу ни на какие желания, все желания там предугадываются, все без исключения. Мозги полностью отдыхают, и человек постоянно находится в состоянии некой блаженной нирваны. Туда допускаются только самые проверенные люди, ничто не должно мешать их полноценному отдыху, там не может быть никаких звероподобных бандюг с золотыми цепями на бычьих шеях, только солидные люди, занимающие высокое общественное положение, кошелек там не самое главное. По моей рекомендации там могут принять и тебя, что я тебе очень советую сделать. Хотя, пока ты такого большого отпуска еще не заслужил... Но обязательно заслужишь. А переговорить мы успеем... Все. За мной пришла машина. Спешу на заслуженный отдых. Очень надеюсь на тебя, очень. Скажу тебе откровенно, более перспективного руководителя, чем ты, в нашем банке нет. Я очень высокого мнения о тебе, Олег. Ты можешь очень далеко пойти. Если, разумеется, и в дальнейшем будешь все делать правильно.

Разговор был закончен, толком и не начавшись. А ведь Олег хотел о многом переговорить с Павленко, объясниться с ним. Вадим Филиппович должен был рассеять многие его сомнения. Которые в последнее время становились очень серьезными. Олег начал подозревать многих сотрудников банка в нечистоплотности, в откровенном мошенничестве и других темных делишках. Разговор с Вадимом Филипповичем назревал. Но тот перед отпуском сделал ему встречное предложение. И Олега ожидал большой сюрприз...

Абдували Султанович Джиоев появился в кабинете у Олега Хмельницкого через два дня после этого разговора.

Было ему на вид лет под пятьдесят, но Олег понимал, что на деле ему гораздо меньше. Кавказцы, как правило, выглядят старше своих лет.

Ранняя залысина, седые виски, орлиный нос. А черные, как маслины, глаза глядели молодо и весело. Улыбались ослепительно белые зубы. Одет он был в аккуратно сидящий на нем светлый, почти белый костюм-тройку. На руке золотой "Ролекс". И ботинки на нем были какие-то удивительные, словно тоже сделанные из золота.

- Здравствуйте, Олег Михайлович, - произнес он гортанным клокочущим басом с очаровательным кавказским акцентом. - Я Абдували Султанович Джиоев. Прошу любить и жаловать.

- Здравствуйте, - поднялся навстречу ему Олег, помня слова Павленко, что с этим человеком надо быть внимательным и предупредительным. Протянул гостю для пожатия руку. Рука Джиоева была мягкой и влажной. Почему-то Олегу стало противно. - Садитесь, пожалуйста.

- Спасибо, - улыбнулся Джиоев и сел в кожаное мягкое кресло напротив Олега.

- Чай? Кофе? - спросил Олег.

- Если можно, стакан минеральной воды.

Олег нажал кнопку, вошла секретарша.

- Зина, принесите "Боржоми", - сказал Олег.

- Да, Олег Михайлович.

Секретарша пошла к двери, Джиоев при этом обернулся и бросил плотоядный взгляд на ее длинные стройные ноги. Затем попытался переброситься понимающим взглядом с Олегом, но тот глядел перед собой чинно и строго. Джиоев тоже сразу же надел на лицо серьезное деловое выражение.

- В наших краях жутко испортилась погода, - начал издалека Джиоев. Я даже боялся, как бы не задержали наш рейс. Это было бы очень некстати. Представляете себе, ветер, дождь, в какой-то момент было такое ощущение, что снег повалил. Это в мае-то месяце! Совершенно аномальное явление...

- Да, - попытался поддержать разговор Олег. - А синоптики еще говорят - грядет глобальное потепление.

- Что вы? Какое там потепление? Я бы сказал - глобальное похолодание, - произнес Джиоев.

Зина внесла поднос с бутылкой "Боржоми" и высоким бокалом. Налила гостю воды и поставила бокал перед ним.

- Спасибо.

- Итак, слушаю вас, - произнес Олег, когда секретарша вышла.

- Вадим Филиппович не разъяснил вам суть дела, Олег Михайлович? спросил Джиоев.

- Нет. Он только предупредил меня о вашем приезде. А сути дела он мне не успел разъяснить. Он уехал в отпуск.

- Понимаю. Понимаю, - сказал Джиоев, делая глоток воды. - А я вот давно не отдыхал. Понимаете, Олег Михайлович, мне недосуг съездить даже в мой родной аул. Хотя до него от нашего города буквально рукой подать. Но времени не хватает катастрофически. Эх, если бы вы видели наш аул, Олег Михайлович, - причмокнул языком Джиоев. - Воздух кристальный, прозрачный, над белоснежными вершинами гор плывут облака, задевая за эти вершины, в небе парят орлы... Приезжайте к нам, поедем туда вместе. Таких барашков, как в нашем ауле, вы нигде не отведаете... И нигде вас не примут с таким открытым сердцем, как у нас. Это просто жемчужина Кавказа, Олег Михайлович.

Олег пристально глядел на Джиоева с застывшей деланой улыбкой на губах, как бы давая понять, что настала пора приступить к деловой части разговора.

- Да, жемчужина Кавказа, - повторил Джиоев и тут же нахмурил свои сросшиеся на переносице густые брови. - Но, сами понимаете, проблем в нашей республике немереное количество. И одна из них - проблема с продовольствием. Вот ее-то наша организация и пытается решить. Для этого я к вам и приехал, Олег Михайлович.

- Слушаю вас, Абд... господин Джиоев.

- Мы собираемся построить в нашем районе консервный завод для переработки плодоовощной продукции, Олег Михайлович. Сами понимаете, наш цветущий край - край изобилия. Природа дала нам слишком много. И мы перестали дорожить дарами природы. Сколько овощей и фруктов пропадает зря, гниет, выбрасывается - это страшная статистика, удручающая... Мы затеяли благородное дело - строительство завода. Но, сами понимаете, это очень дорогостоящее мероприятие. Специалисты сделали смету - короче, нам для этого дела нужен кредит в пятьдесят миллионов долларов. И мы обращаемся к руководству банка "Роскапиталинвест" с просьбой выделить нам этот кредит. Сроком на десять лет. Вот зачем я к вам приехал, Олег Михайлович. Разве не благородное дело мы затеяли?

- Дело очень благородное, Абд... Абдували Султанович, - согласился Олег, наконец сумев выговорить его имя. - И мы вам очень благодарны за доверие к нашему банку. Мы уже неоднократно оказывали подобные услуги некоторым предприятиям и организациям. Существует определенный регламент подобных кредитов. Вы, наверное, имеете на руках гарантии правительства вашей республики и ее Министерства финансов?

Джиоев не ответил, только пристальным немигающим взглядом поглядел в глаза Олегу. На губах его застыла улыбка.

- Нет, Олег Михайлович, - выдержав паузу, произнес Джиоев. - К сожалению, таковых гарантий у меня на руках не имеется.

- Но иначе наш банк не сможет выделить вам столь значительную сумму, - спокойно произнес Олег. - К тому же должен вам сказать, что решение о выделении подобных кредитов я не могу принять лично. Такие решения принимает Совет директоров банка. Но при отсутствии гарантий от правительства вашей республики я убежден, что решение Совета директоров будет отрицательным.

- Вы так полагаете? - снова широко улыбнулся Джиоев. И эта его улыбочка в сочетании с вопросом совсем не понравилась Олегу.

Он понял, кто сидит перед ним. Этот вальяжный белозубый шикарно одетый господин принадлежал к числу тех, кто был полностью уверен в своих силах и не привык терпеть никаких отказов. Разумеется, в своей республике он отказов и не терпел. И полагал, что и здесь все пойдет как по маслу. Странно только то, что за подобного субъекта с полууголовными внешностью и манерами ходатайствовал Павленко, председатель правления банка. Странно ли? А не напротив ли, не вполне ли это естественно?

- Да я просто уверен в этом, - сказал Олег.

- Значит, мнение Вадима Филипповича Павленко для вас роли не играет?

- Как это не играет? Мнение Вадима Филипповича играет большую роль. Но даже он и тем более я не имеем права решать подобные вопросы без Совета директоров. Существует определенный регламент для их решения, как вы этого не можете понять? Есть устав банка, в котором все это оговорено до мельчайших подробностей.

- Олег Михайлович, - снова улыбнулся Джиоев. - Разумеется, существуют всевозможные правила и регламенты. И устав мы тоже обязаны уважать. Но, посудите сами, если бы мы постоянно следовали этим регламентам и ограничениям, мы бы остались далеко в нашем полусредневековом, полукоммунистическом прошлом. Сейчас идет настоящая революция во всех производственных отношениях. И порой приходится некоторые правила нарушать, что поделаешь?

- Ну это смотря где, - возразил Олег. - В нашем банковском деле точность и пунктуальность - это залог успеха.

Джиоев, очевидно, воспринял слова Хмельницкого по-своему.

- Вы позволите мне закурить? - спросил он, беря тайм-аут для новой атаки.

- Да, разумеется.

Джиоев вытащил из кармана пачку "Давидофф", щелкнул золоченой зажигалкой и пустил вверх струйку дыма. Бросил быстрый взгляд на Олега и снова затянулся сигаретой. Воцарилось некоторое довольно напряженное молчание.

- Точность и пунктуальность - залог успеха, - повторил слова Олега Джиоев. - Так вы сказали?

Олег молча кивнул головой.

- Это прекрасные слова, Олег Михайлович, - нахмурил тонкие черные брови Джиоев. - Но я бы добавил к ним еще одну категорию. Благодарность вот что еще является залогом успеха. Я в редкие минуты досуга размышляю о жизни и прихожу к выводу, что если бы все люди были порядочными и отвечали бы на добро добром, то жизнь могла бы быть прекрасной и счастливой при любом общественном строе - при социализме, капитализме, при чем угодно. Но волчья человеческая суть гробит все благородные начинания на корню. Вы согласны со мной?

- В этом вопросе полностью согласен.

- Вы умный высокообразованный человек, Олег Михайлович, - уважительно качал головой Джиоев. - Такие люди, как вы, - это будущее нашей многонациональной страны. Но труд и высокая квалификация таких людей не всегда оцениваются по заслугам...

"Вот это уже теплее, - понял Олег. - А то что-то он долго тянет, совсем за дурака меня принимает, очевидно, просто за шестерку, за мыльный пузырь в этом шикарном кабинете. А ну-ка, ну-ка, господин Джиоев. Интересно послушать, что вы мне имеете предложить..."

- А ведь благородные люди всегда могут договориться между собой, продолжал гость с юга. - Если, разумеется, они преследуют благородные цели. А наша цель более чем благородна. Сами понимаете, что уровень жизни населения в нашей республике далеко не такой, как здесь, в Москве. Людям нужны рабочие места, людям нужны дешевые продукты питания. Разве не очевидно, что именно из-за отсутствия работы и элементарных средств существования многие молодые люди встают на преступный путь. А что им еще остается делать, посудите сами, Олег Михайлович. А мы им дадим и работу, и дешевые продукты. И вообще, пора развивать пищевую промышленность на местах, чтобы не зависеть от поставок дорогих импортных продуктов. Как вы полагаете?

- Я полагаю, что это совершенно верно.

- Так почему же вы не можете решить наш вопрос? - снова ослепительно улыбнулся Джиоев.

- Почему не можем? - спросил Олег, сознательно игнорируя "вы", обращенное лично к нему. - Если у вас будут необходимые гарантии от правительства республики, то вполне возможно, что Совет директоров и решит ваш вопрос положительно.

Глаза Джиоева потускнели, хоть деланая улыбка и не сошла с его губ. Он пристально поглядел на собеседника и яростно хлопнул себя по коленке.

- Вы что, Олег Михайлович, полагаете, что в нашем правительстве сидят только доброжелательные и компетентные люди? Да там таких считаные единицы. Все гребут только под себя, никто совершенно не думает о народе. Я уже обращался к некоторым высокопоставленным лицам, и что же? Сами наверняка понимаете, чего они хотят. Все требуют взяток. Да еще каких... Вымолвить страшно, какие суммы они от нас требуют! Причем требуют с нас за то, что мы радеем о благе народа! - с пафосом говорил он. Затем резко понизил голос чуть ли не до шепота. - А с вами мы могли бы решить вопрос вот каким образом... - При этих словах смуглое лицо Джиоева приобрело совсем уже серьезное выражение. - Поверьте, Олег Михайлович, мы умеем быть благодарными, в отличие от некоторых других... Короче говоря, я предлагаю вам от своего имени и имени своих коллег, истинных патриотов своей малой и большой родины, стать акционером нашего строящегося завода.

Олег напрягся, он почувствовал ответственность момента. Реагировать надо было быстро и правильно. Иначе Джиоев мог все понять по-своему.

- И это еще не все, Олег Михайлович, - понизил голос Джиоев и наклонился ближе к Олегу. Тот почувствовал его горячее дыхание. - Это еще далеко не все. Поскольку жизнь наша коротка и непредсказуема, а прибыль от акций - это дело хоть и недалекого, но все же будущего, я предлагаю вам лично... - Он сделал небольшую, полную значимости, паузу: - Предлагаю вам один миллион долларов наличными... Вы поняли меня?

Олег багрово покраснел. Слова застряли у него в горле. Он молча глядел на Джиоева.

- Вам надо подумать? Понимаю. Дело непростое, дело очень серьезное. И деньги тоже серьезные. Вы не воспринимайте это как взятку. Это не взятка это благодарность. Вы сделаете большое дело, если дадите нам кредит, вы поможете нашей республике. И благодарность за это должна быть адекватной.

Олег откашлялся и, не думая о последствиях, произнес:

- Господин Джиоев, наш разговор закончен. Я вам не вокзальная проститутка, нечего меня покупать...

- Грубо, ох, как грубо, Олег Михайлович, - укоризненно покачал головой Джиоев. - Оказывается, вы совершенно не понимаете ситуацию, вы совершенно не хотите вникнуть в наши проблемы.

- Я уже объяснил вам, как полагается действовать в подобных случаях, - процедил сквозь зубы Олег. - И больше мне добавить нечего. Так что... Будьте здоровы, извините, у меня через полчаса совещание, я более не могу уделить вам ни одной минуты.

- Гоните взашей, короче говоря? - неприятно усмехнулся Джиоев.

- Примерно так, - сурово произнес Олег. - Нам не о чем с вами разговаривать. Мы говорим на разных языках.

- Возможно, что и так, - широко улыбнулся Джиоев. - Но мы постараемся сделать так, чтобы привести наши понятия к общему знаменателю. Чтобы они стали, так сказать, адекватны.

- Грозите?

- Это уж понимайте, как знаете... Мне известно одно - Вадим Филиппович Павленко в курсе дел, и не только он в курсе дел. А от вас требуется только письменное распоряжение выдать нам кредит и перевести на наш счет указанную сумму. А вы берете на себя слишком много. Сами посудите, не разведав обстановку, разве мы бы пришли к вам с такой просьбой? Не берите на себя слишком много, это чревато опасными последствиями.

- Если руководство банка будет недовольно моими действиями, меня могут освободить от работы. Ну и что? - попытался улыбнуться Олег, понимая, что в словах Джиоева очень много правды. - Пусть увольняют, я кандидат наук, я не пропаду. Зачем мне так много денег? Я и без них проживу.

- Так дай вам бог, - еще шире улыбнулся Джиоев. - Под которым мы все ходим. А вы мыслите весьма-таки устаревшими и примитивными понятиями.

Он встал и быстро пошел к выходу. А у самой двери обернулся и произнес:

- К сожалению, в жизни есть так много темных сторон, о которых мы порой и понятия не имеем. А вы, боюсь, только что сделали самую серьезную ошибку в вашей жизни, Олег Михайлович...

И тихо затворил за собой дверь.

Олег долго молча сидел в своем кресле и напряженно думал. У него кружилась голова. Ему казалось, что он со страшной скоростью летит в какую-то черную бездну.

6

- Эх, Олег Михайлович, - тихо произнес Павленко, выслушав рассказ Хмельницкого о произошедшем две недели назад разговоре. - Мне-то казалось, что ты более гибкий человек... А ты действительно мыслишь какими-то устаревшими категориями.

- Но я же не имел права подписывать документ о выдаче такого кредита, - сказал Олег. Надежды на разговор с Павленко, которые он лелеял в течение двух недель, улетучились мгновенно. Впрочем, сейчас он отдавал себе отчет в том, что особенно ни на что другое и не рассчитывал. И все же как бы ему хотелось, чтобы Вадим Филиппович одобрил бы его действия и возмутился наглыми притязаниями Джиоева. Он все-таки по старой памяти продолжал доверять ему, а точнее - убеждать себя в том, что доверяет. Но все получилось так, как он в принципе и ожидал. Все, что творилось в банке, разумеется, делалось с ведома и согласия Павленко.

- Олег, - вздохнул тот. - Ты должен понимать меня не то, что с полуслова, а с полувзгляда, с полунамека. Перед отъездом я же предупредил тебя о приезде в Москву Джиоева. Неужели ты полагаешь, что я не был в курсе их дел?

- А почему же вы тогда сами не подписали этот документ? - резонно спросил Олег.

Павленко выдержал молчание, пристально глядя на собеседника.

- Мог бы, - кивнул головой он. - Разумеется, мог бы и сам. Только возникает один вопрос... Вопросик один к тебе возникает, Олег Михайлович. Он понизил голос, а выражение его глаз стало лукавым и очень выразительным.

- Какой вопрос?

- А вот какой... Если бы я мог сам подписать этот документ, то для какой цели вы-то занимаете это кресло? - Он быстро, в зависимости от того, что говорил, переходил с дружеского "ты" на официальное "вы". - Вас для чего сюда пригласили работать? Для чего вам платится огромная зарплата? Поймите меня, честных, добросовестных и квалифицированных работников у нас не так уж и мало, как вам кажется. А вот тех, кто может взять на себя ответственность в нужный момент, их вот по пальцам можно пересчитать. И вас я считал как раз одним из таких людей. А не из каких-нибудь бюрократов, буквоедов в черных нарукавниках и очках на резиночке. Их время ушло в далекое прошлое, вам пора бы уж это понять.

- То есть, Вадим Филиппович, попросту говоря, мне платится большая зарплата для того, чтобы сделать козлом отпущения и в случае крупных неприятностей свалить все на меня? - выпалил Олег.

Павленко изучающе поглядел на него, словно на какую-то диковину, а затем снова покачал головой.

- Вы полагаете, что здесь, в этом кресле, в этом кабинете, можно говорить, все, что взбредет вам в голову, словно в пивной или в бане, Олег Михайлович? - улыбаясь краешками тонких губ, спросил Павленко. А глаза его за золочеными каплевидными очками блестели весьма-таки зловеще.

Олег понял, что пошел напролом и действительно сболтнул лишнее.

- Да, похоже на то, что я действительно в тебе ошибся... Когда ты был моим студентом, ты казался мне гораздо умнее, - тихо произнес Павленко, снова переходя на "ты". - Хорош был бы, например, я, если бы в подобных выражениях разговаривал с премьер-министром. Ты представь себе, что я говорю точно такую же фразу о козле отпущения премьер-министру... - Он криво улыбнулся. - То-то... Даже представить себе дико. Эх, Олег, Олег... Кончилось время иллюзий, когда мы полагали себя этакими пупами земли, оторванными от всего насущного индивидами, навсегда кончилось. Сейчас мы все идем в одной упряжке, я имею в виду тех, кто не хочет получать тысячу или полторы тысячи рублей в месяц и клянчить у государства пособия на свою нищету. Тех, кто не живет в подвалах и не питается объедками из помойки. Они-то как раз имеют полное право жить, как им заблагорассудится, и плевать на все на свете с высоты своей нищеты и полной свободы. Я имею в виду тех, кто хочет жить настоящей полноценной интересной жизнью... Не думал я, что ты так глуп, ох, не думал... Кто в наше время не рискует? Кто? Эх, Олег, знал бы ты, какими деньгами ворочают сейчас люди... Да в правительстве сидят только те, кто ворочает большими деньгами. Тебе вот Джиоев предложил миллион, это уже очень большая сумма... Я бы, скрывать не стану, получил еще больше. А там... - он поднял указательный палец вверх, - соответственно занимаемому положению и заслугам. А Джиоев получил бы свой кредит, и пусть делал бы с этими деньгами, что ему угодно. С нами бы он рассчитался в срок, ему не резон обманывать нас, обернул бы деньги и рассчитался. А будет он там строить свой завод или нет, нам-то с тобой какая разница? Вот на таких многочисленных джиоевых и создавали себе миллиардные состояния те, кто оказался на свое счастье приближен к власти в начале девяностых. И кого теперь интересует происхождение их состояния? Только досужих болтунов и неудачников. Никто не осужден, никто ни за что не ответил. Фабрики, заводы, нефтяные месторождения приватизировались за гроши, за пакет ваучеров, также купленных за гроши. А требовалось-то только одно - подпись ответственного лица и некая оборотная сумма. И все, человек мигом обогащался на сто поколений вперед. А ответственное лицо обогащалось еще больше, потому что наша страна огромна, безразмерна, потому что всем что-то нужно... Ты даже представить себе не можешь, какими баснословными состояниями обладают теперь те, кто был у власти в начале девяностых, когда все это начиналось... Неужели ты веришь в их пустую болтовню о благе народа, о демократических преобразованиях? У всех рыло в пуху, абсолютно у всех, без исключения. Разве они такие документы подписывали?! Они приватизировали целые города, вооружали целые армии, становились полновластными хозяевами новообразованных суверенных государств! Ты что, полагаешь, что мне самому все это нравится? Думаешь, я не знаю, каким банком руковожу? Не знаю, что в нем творится и на кого он работает? Я, что ли, затеял все эти так называемые демократические преобразования? Ты же меня прекрасно помнишь, ты знаешь, кем я был, как говорится, до того... Я был классным преподавателем, доцентом, потом профессором. Я любил науку, любил свою работу. И занимался бы этим и впредь, если бы не началось все это. Нас, Олег, втянули в эту мясорубку, нас бросили на произвол судьбы, в воду, в огонь, в дерьмо, не имеет значения, каким словом это назвать, ты сам прекрасно понимаешь, о чем я говорю. И мы вынуждены, пойми ты, вынуждены принимать эти навязанные нам правила игры. Ты ведь еще молод, тебе нет и сорока. А я? Мне ведь идет шестой десяток. Что я, плохо жил при Советской власти? Да, честно говоря, в тысячу раз лучше, чем теперь, любил свою работу, прекрасно себя чувствовал, спокойно спал. Утром ехал на работу счастливым человеком и таким же счастливым возвращался вечером домой. А что теперь? Теперь я утром еду сюда как на бой, а по вечерам, точнее, глубокой ночью полумертвый от усталости приезжаю домой и сразу заваливаюсь на несколько часов спать, понятия толком не имея, какие сюрпризы ожидают меня завтра. Теперь нас поставили перед выбором - жить или подыхать. Не у всех, между прочим, есть такой выбор. А вот нам с тобой дали эту возможность - выжить. Они приватизировали всю страну, Олег, сделали себе состояния на сто поколений вперед. А это что? Консервный заводик какой-то, - он презрительно взмахнул рукой. - Это просто ерунда! И нам с тобой, Олег, грех жаловаться, нам тоже крупно повезло, мы с тобой как раз-таки попали, пусть и несколько позднее, но все же попали на ответственные места, и от нашей подписи теперь тоже зависит чье-то состояние. Почему бы нас за это не отблагодарить по-царски? Почему мы должны делать это бесплатно?! А? Ты подумай об этом, ты не горячись.

- И, однако, вы хотите, чтобы документ о выдаче кредита подписал именно я, - мрачно пробормотал Олег, глядя в стол и словно пропуская мимо ушей весь длинный блестящий монолог Вадима Филипповича.

- Да, именно ты. И кстати, еще не поздно это сделать, - нахмурился Павленко, поняв, что его слова ни в коей мере не убедили Хмельницкого.

- А я подписывать не стану, Вадим Филиппович. А если подпишут другие, то я выскажу свое особое об этом мнение, - задорно сверкнув глазами, произнес Олег, сам не отдавая себе отчет в том, кому и что он в этот момент говорит.

Павленко не ответил на этот его выпад. Он с какой-то жалостью и чуть ли не с брезгливостью поглядел на Олега, медленно встал с места и молча вышел из его кабинета.

А Олегу теперь казалось, что черная бездна, в которую он летит, стала еще чернее и глубже...

И он более не мог держать все это в себе.

7

Да... Вадим Филиппович Павленко только сейчас понял, как ошибся он в Олеге Хмельницком, что сделал ставку совсем не на того человека.

Олег представлялся ему человеком мягким как воск, совершенно соответствующим своей внешности.

Он хорошо запомнил его еще студентом экономического факультета МГУ, юношей с великолепной памятью, с уникальными способностями. Знал он и про другие его стороны - про любовь к спиртным напиткам, про его бесконечные романы. Совсем не был удивлен, когда на четвертом курсе он женился. Причем не просто женился, а женился крайне удачно - на дочери самого Георгия Романовича Курганова, академика, лауреата Государственной премии, известного далеко за пределами страны экономиста.

Он сам любил вступать в брак с максимальной для себя выгодой. Его первая жена Вера была дочерью ответственного работника Совета министров. Именно через тестя он сделал первые решительные шаги в своей карьере, а впоследствии попал на работу в банк "Роскапиталинвест".

Годы шли, жена старела, сын и дочь стали взрослыми, тесть, который до конца жизни пользовался огромным влиянием в самых высоких кругах, скончался. А Вадим был по-прежнему молод душой и полон сил и энергии.

Вадим Филиппович всегда пользовался большим успехом у прекрасного пола. А когда у него завязался роман с Оксаной Головиной, дочерью президента крупной нефтяной компании "Бестойл", только что закончившей факультет журналистики МГИМО, он понял, какую выгоду можно из этого извлечь.

Вадим Филиппович был человеком дела, упускать выгоднейший момент не собирался, и решил все организовать быстро и оперативно. К тому же Оксана была младше его на целых двадцать пять лет и невероятно хороша собой. Можно было совместить приятное с полезным, а точнее, очень приятное с очень полезным.

А ухаживать он умел, подход к представительницам прекрасного пола знал во всех тонкостях. В свое время он использовал все свои чары, чтобы жениться на Вере, которая была старше его на год. Вадим приехал в Москву из маленького украинского провинциального городка, жил в общежитии. У него не было абсолютно ничего, кроме смазливой внешности и прекрасно подвешенного языка. И он использовал эти достоинства на сто процентов... Они поженились, он переехал из грязной общаги в ее огромную квартиру на улице Горького с четырехметровыми потолками и видом на Кремль, сразу после окончания университета попал в аспирантуру. И пошло-поехало... Ну все было у него почти точно так же, как у Олега Хмельницкого. Тоже провинциал, тоже ничего нет за душой, тоже женился более, чем выгодно. Он увидел в Хмельницком родственную душу...

У Вадима и Веры родились один за другим с разницей в год сын Филипп и дочь Лариса. К началу его романа с Оксаной Головиной Филиппу было уже двадцать четыре, Ларисе двадцать три. А возлюбленной Оксане всего двадцать один год.

Вадим Филиппович одним прекрасным вечером переговорил с женой, рассказал ей, что встретил другую женщину и собирается связать с ней жизнь. Он умолчал о том, кем является отец его новой избранницы, каялся, чуть ли не рыдал, уверял Веру, что обезумел от любви и страсти, что не может жить без Оксаны и что находится в одном шаге от помрачения рассудка и самоубийства...

Результатом этой вечерней беседы было то, что Вера попала в больницу с тяжелейшим стрессом. Такого от мужа она не ожидала. Свои многочисленные любовные связи он скрывал от нее самым искусным образом, Вера считала его образцовым мужем и прекрасным отцом. И сообщение Вадима стало для нее страшным ударом. Ударом коварным и подлым, нанесенным из-за угла.

Вадим каждый день приходил к ней в больницу с фруктами и букетами цветов. Он выглядел подавленным и морально уничтоженным. Вере даже стало жалко его. Он чуть ли не требовал от нее утешения и поддержки. А сразу же после посещения в больнице жены мчался на свидание к Оксане, также заваливая ее букетами цветов и сопровождая это любовными признаниями. Его пылкость и страсть имели успех. Он произвел неизгладимое впечатление на Оксану, и она согласилась выйти за него замуж.

Вера вышла из больницы через месяц. Она не стала отказывать мужу в разводе. Он старался быть настоящим мужчиной, не претендовал ни на что из совместно нажитого имущества. К тому времени сын Филипп уже закончил экономический факультет МГИМО и уехал работать в Лондон, дочь Лариса закончила филологический факультет МГУ, вышла замуж за бизнесмена и тоже жила своей жизнью, общаясь с родителями достаточно редко.

Вадиму Филипповичу всегда жутко везло. Он словно родился в сорочке. Даже привык к этому везению и, когда что-то происходило против его воли, был уверен - в последний момент какие-то высшие силы все равно повернут неблагоприятные обстоятельства в его пользу. Повезло ему и на этот раз. Хотя надо сказать, что он не только ожидал помощи от сил свыше, но и сам старался предпринять что-то неординарное. И придумал великолепный ход. Вера при негласной помощи Вадима Филипповича сошлась с человеком, их бывшим однокашником, еще с институтских времен неравнодушным к ней. Он как раз недавно развелся с женой, об этом в самое нужное для себя время узнал Павленко и навестил старого приятеля. Вскоре все повернулось самым лучшим образом и для него, и для Павленко. Вера решила выйти за него замуж, понимая, что Вадим все равно от нее уйдет. Однокашник поселился в квартире Павленко, а Вадим ушел с хорошей миной, более того - чуть ли не брошенным неверной женой мужем. Все это было ему очень на руку. А насчет квартиры он совершенно не переживал. Он был уже в состоянии купить себе достойную жилплощадь.

Молодая жена Оксана вошла в великолепно отремонтированную пятикомнатную квартиру в одном из тихих арбатских переулков. К свадьбе Вадим подарил ей белый "Опель".

Со своим тестем Евгением Леонидовичем Головиным они были почти ровесники. А точнее, тесть был на полтора года младше зятя.

Только попав в дом Головиных, Павленко понял, что такое настоящие деньги. Такого даже он никак не ожидал. Своя собственная предыдущая жизнь показалась ему теперь беспросветной нищетой.

Вадим купил пятикомнатную квартиру, новую машину для молодой жены, и это представлялось ему признаком зажиточности. Головин же мог безболезненно делать подобные покупки каждый день. В этом доме были совершенно иные проблемы. Проблем быта там просто не существовало.

Но не в правилах Вадима Филипповича было завидовать. Он должен был действовать, чтобы максимально приближаться к такому же уровню жизни. И он стал действовать.

Они быстро нашли общий язык с тестем. Нефтяная компания "Бестойл" и банк "Роскапиталинвест" стали тесно сотрудничать. Деньги текли в их карманы быстрым потоком.

Через пару лет у Вадима Филипповича было уже абсолютно все, о чем только может мечтать человек. Его загородная вилла была ничуть не хуже виллы тестя, а в чем-то даже и превосходила ее, перед ним были открыты кабинеты самых высокопоставленных лиц, у него были дома и квартиры в разных странах мира...

Оксана жила в баснословной роскоши. Любое ее желание предугадывалось и отцом и мужем. А желания у двадцатилетней женщины были порой весьма эксцентричными. Она, например, могла, узнав о какой-нибудь выставке картин или драгоценностей в любой точке земного шара, немедленно пожелать лететь туда. Могла пожелать познакомиться со знаменитым зарубежным писателем, художником или киноактером, и надо было подготовить почву, чтобы тот в свою очередь тоже выразил такое желание. У нее была коллекция автомобилей самого высшего класса. А недавно она начала собирать коллекцию полотен русских пейзажистов и места себе не находила, если не добывала именно ту картину, которая ей была нужна. А если у нее что-нибудь не получалось, она впадала в депрессию, не выходила из дома, лежа на диване целыми днями и даже не разговаривая ни с кем.

А у самого Павленко уже не было никаких желаний. Кроме одного - еще денег, как можно больше денег. Как можно больше денег и власти... Он чувствовал настоящий подъем душевных сил. Чувствовал, что становится всесилен. И наслаждался этим ощущением, частенько вспоминая афоризм Генри Киссинджера: "Власть - это самое сильное возбуждающее средство".

Но, однако, далеко не все шло у него так, как бы ему этого хотелось. Как говорил в свое время один мудрый человек, все решают кадры. А вот как раз с кадрами у Вадима Филипповича была большая проблема. Он комплектовал свой банк не только проверенными, надежными и профессионально подготовленными людьми, ему нужны были люди особого склада ума и особых качеств. И многие удовлетворяли его в самой высшей степени. Он гордился своим начальником управления кадров Фефиловым, профессионалом высокого класса, он гордился своим главным бухгалтером Софроновым, опытнейшим хитрейшим человеком, он охотно брал на работу бывших сотрудников КГБ, искушенных во всяких щекотливых вопросах...

Но все это высшее руководство банка. А вот в среднем звене существовали серьезные проблемы. Например, ему нужен был надежный начальник одного очень важного управления. Предыдущего пришлось уволить за недостаточную оперативность и сообразительность. Конечно, он мог бы его и не увольнять, если бы не было другой кандидатуры, но тут Вадим Филиппович узнал, что в банке "Трансконтиненталь" заместителем директора работает некто Олег Хмельницкий. Не тот ли это, часом, Хмельницкий, что так робел на экзамене по его предмету, который прекрасно знал, а потом так удачно женился?

Оказалось, тот самый. И Павленко, видя некоторое сходство биографий, увидел в Олеге Михайловиче родственную душу. А точнее, посчитал его душу родственной.

Он решил сделать Хмельницкому предложение перейти на работу в его банк, посулив огромную зарплату. А в принципе брали его на работу в качестве стрелочника, как это называлось раньше, или "лоха", как это называется теперь. Именно он, Олег Хмельницкий, должен был ставить свои подписи на самых сомнительных документах. А потом, в случае проверки, и ответить за все.

Прошел год, как Хмельницкий работал в их банке. Нужно было время, чтобы он прижился, почувствовал настоящий вкус к деньгам. А он любил хорошо пожить, это было видно...

Когда Павленко давал негласное распоряжение обслужить по полной программе Джиоева, он был на сто процентов уверен, что Хмельницкий сделает все, как он скажет. Но тут как раз и вышла осечка.

Павленко не очень расстроился и этому обстоятельству. Он был уверен, что по приезде все Олегу объяснит, тот поймет свою ошибку и тут же ее исправит. Но тот уперся рогом. И это было большим сюрпризом для Павленко. Ведь Хмельницкий не успел набить свои карманы долларами, он еще ни разу не получил настоящих полновесных денег. А только ему их предложили, причем с негласного разрешения руководства, он тут же от них отказался. Очень все это странно и непонятно. А Павленко очень не любил людей, которых не понимал. Он начинал с ними борьбу. И всегда эту борьбу выигрывал.

8

Татьяна Осипова сидела за столом и, не отрываясь, глядела на фотографию в рамочке, висящую на стене. С фотографии ей улыбался он, ее любимый человек, ее муж Валерий, улыбался нежно и ласково.

Ее глаза были сухи. Видимо, она уже выплакала все слезы... Валерия не было на свете уже около полугода.

Все это произошло здесь, в этой самой комнате. Произошло морозным зимним утром. Он не выдержал, он не захотел больше жить.

Но ей не хотелось вспоминать про это. Про это невозможно вспоминать это слишком страшно... Она вспоминала другое - погожий летний день, когда она ехала с работы домой на метро. Татьяна работала на фабрике мягких игрушек. Жила с родителями в небольшой квартире на Нагатинской улице.

И в вагоне на противоположном сиденье оказался он... Они сидели напротив и бросали друг на друга взгляды. Он улыбался ей. И улыбка была такой доброй и нежной, совсем не похожей на похотливые улыбки ищущих приключения уличных донжуанов. И Таня тоже улыбнулась. Когда возле нее освободилось место, он встал и сел туда. Он хотел что-то сказать, но, очевидно, не мог найти подходящих слов. Видимо, не умел знакомиться. Разговор начала она сама.

И уже через час у обоих было такое ощущение, что они знакомы давно. Они быстро нашли общий язык. Его звали Валерий, он работал водителем в какой-то организации. Жил в однокомнатной квартире в Орехово-Борисово.

Дальше все было словно в сказке. Они полюбили друг друга буквально с первого взгляда. И теперь, когда его уже полгода как нет в живых, Таня оглядывается на их недолгую совместную жизнь и не может вспомнить не то что ни единой ссоры, но даже какой-то тени между ними, какого-то неосторожного ранящего слова. Он мог упрекнуть ее только в том, что она недостаточно тепло оделась в холодный день, в том, что не успела толком позавтракать утром перед работой, что вместо того, чтобы купить себе что-нибудь, потратила деньги на него.

Когда он был свободен, он встречал ее после работы у входа. И обязательно с цветочком в руках.

Они просто не могли существовать друг без друга, на работе буквально считали часы, оставшиеся до их встречи.

И через три месяца после знакомства поженились. Татьяна переехала жить к нему.

Их семейная жизнь продолжалась три с небольшим года. А теперь эти три года представляются ей одним счастливым днем, даже мигом счастья. Только это и было жизнью. А остальные годы - это всего лишь предисловие и остаток. А ведь ей еще нет и тридцати лет... Что-то будет дальше? Какая теперь разница? Ведь счастье ушло навсегда...

Татьяна вспоминает, как радовался Валерий, когда перешел на новое место работы. Его зарплата увеличилась сразу в несколько раз.

- Ну все, Танюшка, теперь заживем по-другому! - воскликнул он, входя в квартиру и целуя ее. - Одену тебя, как куколку! Мебель новую купим, машину купим, на Кавказ поедем! Нет, но прежде всего одену тебя. Чтобы ты была наряднее всех!

Этот был такой радостный день. Она помнит, как они пили шампанское, ели клубничное мороженое. Как они тогда были счастливы!

И другой день. Страшный, жуткий день, когда все в один миг перевернулось вверх дном...

Ей позвонили на работу.

- Татьяна Николаевна, - раздался в трубке чужой мужской голос. - Я врач "Скорой помощи". Дело в том, что с вашим мужем Валерием произошло несчастье.

- Он жив?! - истошным голосом закричала Татьяна.

- Жив, жив, успокойтесь. Произошла автомобильная авария. Сами понимаете, от аварий водитель застрахован быть не может. Он в Институте Склифосовского. Приезжайте.

Не помня себя от страха за Валерия, Татьяна выскочила на улицу и стала ловить такси. "Только был бы жив, только был бы жив", - словно заклинание бормотала она, сидя в машине.

Валерий находился в реанимации.

- Мужайтесь, Татьяна Николаевна, - сказал ей врач. - У Валерия сломан позвоночник. В его машину сзади врезался "КамАЗ"... Хорошо, что он вообще остался жив. Удар был ужасной силы...

Таня почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. И все же продолжала верить в чудо.

Однако чуда не произошло.

Через некоторое время Валерия перевели из реанимации в обычную палату. И они увиделись.

- Так-то вот, - прошептал Валерий, глядя на нее и пытаясь улыбаться. - Видишь вот... Только я не виноват... Такое предусмотреть никак невозможно.

А вот она улыбаться не могла. И сказать ничего тоже не могла. Она стояла у порога, а слезы текли по ее щекам. Он стал неузнаваем за эти дни. Только глаза, только его улыбка остались прежними.

Простояв несколько минут, она сорвалась с места и бросилась к нему. Она обнимала и целовала его несчетное количество раз. Слезы потекли и по его небритым щекам.

Он не стал рассказывать ей о том, что произошло. О подробностях аварии она прекрасно знала и сама. А ему было о чем ей рассказать.

Да, бесплатным в жизни бывает только сыр в мышеловке. За все остальное надо платить. И порой весьма дорогой ценой.

Когда Валерий Осипов пришел работать в банк "Роскапиталинвест", сначала его посадили на микроавтобус "Газель". Полгода к новичку присматривались, а затем состоялся один важный разговор, который резко изменил его судьбу:

"Поздравляю вас, Валерий, с повышением. Это интересная работа, у вас будет прекрасный заработок, - говорило ему ответственное лицо. - Но и обязанности у вас будут не только водительские..."

Валерий молчал, не понимая, что, собственно говоря, имеет в виду его собеседник.

"Объясняю. Вы прикреплены водителем к начальнику управления нашего банка. К заведующему очень важным подразделением, подчеркиваю это обстоятельство. Так вот... Вашей главной обязанностью будет подробно рассказывать нам, то есть лично мне, о всех, подчеркиваю, всех встречах, разговорах, подробностях личной жизни вашего шефа. Вы поняли меня?"

"То есть я должен стать стукачом?" - побагровел Валерий.

"Не надо заострять углы, Валерий, - нахмурилось ответственное лицо. Вы взрослый человек, прошли армию, воевали в десантных войсках. Мы оказали вам доверие, тщательно проверив все ваши данные. Из ста человек мы берем на работу только одного, это еще мягко сказано, поймите это. Что у нас водителей в стране мало? И чем они занимаются? Работают с утра до ночи и получают гроши, левачат потом по ночам, чтобы свести концы с концами. А у вас что будет? Возить своего шефа на работу, с работы домой, на совещания и провожать и встречать в аэропортах. Это же предел мечтаний для каждого водителя. И к тому же ездить вы будете не на старенькой "Волге", а на новеньком "Мерседесе". А то, о чем я вам сейчас сказал, входит в ваши служебные обязанности..."

"А я этим заниматься не стану!" - бросил Валерий и вышел из кабинета.

Его шеф был очень симпатичен ему. Добрый, веселый человек, немного старше его по возрасту, но разговаривающий с ним как с равным, откровенно делящийся своими проблемами. Какими глазами он будет на него смотреть, если станет доносить о его разговорах, встречах? Это даже представить себе невозможно.

А через две недели после этого разговора все и случилось... Он отвез шефа домой, ехал обратно. Встал на светофоре.

И тут страшный удар сзади. Валерий потерял сознание...

Но обо всем этом Татьяна узнала много позже. А пока ей предстояло бороться за его жизнь. Вследствие перелома позвоночника у него парализовало ноги. Он вернулся домой через несколько месяцев после аварии на инвалидной коляске.. Валерий был гордым человеком и не захотел так жить...

Вот уже полгода, как его нет на свете. Только фотография со стены улыбается ей.

"Привет, Танюшка, как ты там без меня?" - словно спрашивает он ее.

- Плохо, Валера, мне очень плохо без тебя, - прошептала Татьяна и закрыла лицо руками.

9

Алла Скороходова внимательно слушала все, что ей рассказал Олег, закусив нижнюю губу и сильно побледнев.

Они сидели в ее квартире на Мичуринском проспекте. Больше здесь никого нет. Мать Аллы и двенадцатилетняя дочь Надя были на даче. Подходил к концу субботний майский вечер...

- Ну, как тебе мое положение? А? - грустно улыбнулся Олег. - Хуже губернаторского, правда?

Он словно ждал какого-то утешения от Аллы, он ждал, что она развеет его опасения, скажет, что вся эта история не стоит и выеденного яйца. Но она молчала, глядела куда-то в сторону немигающим взглядом.

Алла уже несколько лет работала в банке "Роскапиталинвест". На нынешний момент она занимала должность заместителя главного бухгалтера по валютным операциям. Ей шел тридцать пятый год.

Алла уже несколько лет была в разводе с мужем, несколько лет трудилась на ответственной высокооплачиваемой работе.

Когда начальником управления в их банке стал Олег Хмельницкий, ей отчего-то сразу стало жалко этого толстого, очень доброго и веселого человека. Она поняла, что он попал не на свое место, а, точнее, что его взяли на эту работу неспроста. Контингент в банке был совершенно иным. Здесь работали прожженные люди, настоящие волки, не имеющие понятия ни о жалости, ни о дружбе. Только личная выгода являлась здесь критерием отношений. И вдруг появился этот наивный человек с большими добрыми глазами. Нет, Павленко не зря пригласил его на работу, ох, не к добру это...

Она и сама давно уже подумывала о том, чтобы уйти из банка, но прекрасно понимала, что сделать это крайне затруднительно. Вообще, из банка "Роскапиталинвест" практически никто никогда не увольнялся, разве что те, кто занимал самые низшие должности, да и то очень редко. Тот, кто попадал на ответственную работу в банк, сразу узнавал настолько много, что обязан был молчать. И крутиться словно белка в колесе, не имея права уйти. А высокая зарплата также была важным препятствием для ухода, где еще будут платить такую зарплату?

Разумеется, ей было прекрасно известно, что банк занимается отмыванием грязных денег, что дает кредиты сомнительным организациям. Но когда Олег поведал ей о последних событиях, даже она, опытный человек, была поражена беспардонной наглостью посетителя с Кавказа и покровительству Павленко. Ей было страшно за Олега, она понимала, что даром ему все это не пройдет, что он слишком много узнал.

Они вместе с Олегом летали в командировку в Цюрих. И именно там между ними зародились совсем другие отношения. Сначала она просто сочувствовала ему, а там, в Цюрихе, когда они пошли вдвоем вечером в ресторан, он вдруг разоткровенничался и поведал ей о своей жизни, о Волжанске, о родителях, о жене Лене, о неродившемся ребенке. Она слушала его откровения со слезами на глазах. Этот почти сорокалетний человек, ответственный высокооплачиваемый сотрудник банка, по сути дела был совершенно одинок в этом тревожном и враждебном мире, душа его была нараспашку, но раскрыть ее было некому. Ей показалось, что она полюбила его...

Через некоторое время после возвращения из Швейцарии, когда мать Аллы с внучкой уехали на дачу, она пригласила Олега к себе домой. И он приехал. Они стали близки.

И вот через две недели он снова у нее, и совершенно откровенно, в подробностях, как самому близкому человеку, рассказывает ей о своих проблемах и тревогах, о своей боли.

И ей стало страшно. Она поняла, что жизнь Олега находится в большой опасности.

- Ну и что ты думаешь по этому поводу? - улыбнулся своей широкой наивной улыбкой Олег.

Алла молчала. А он продолжал глядеть на нее своими большими голубыми глазами. Ему очень нужна была поддержка в этот момент. Ее поддержка в особенности. В последнее время ему стало казаться, что Алла понимает его, что она становится ему близким человеком.

А что происходило между ним и Леной, он и сам понять мог. Они были женаты уже более пятнадцати лет. И Олег не мог понять, в какой момент в их отношениях возникла та трещина, которая в последнее время стала просто устрашающей. То ли пропасть, то ли глухая стена образовалась между ними. И сейчас, к лету двухтысячного года они практически были друг другу чужими людьми.

Иногда Олег вспоминал, как зарождались между ними отношения, бередил себе душу, и ему становилось очень больно. Порой ему казалось, что та наивная большеглазая Ленка Курганова, с которой он целовался на скамейках около бюстов великих ученых у высотного здания МГУ, и та Елена Хмельницкая, заносчивая, злая, скандальная, с которой он имел дело теперь, вообще два разных человека. Ему трудно было сопоставить их. Порой ему хотелось рассказать первой о том, как ему плохо со второй. Они практически не жили друг с другом как муж и жена, лишь время от времени между ними мелькали какие-то проблески былых отношений, они догадывались о том, что у каждого на стороне есть кто-то другой. Но если Лене, как всякой женщине, нужно было обязательно знать, с кем именно общается на стороне ее законный супруг, то Олег, наоборот, пытался закрыть глаза на личную жизнь жены и даже свои зарождающиеся догадки уничтожить в самом начале. Вообще не думать об этом. Пусть живет, как знает...

А близкий человек нужен каждому. В том числе и ему.

Алла Скороходова была совершенно другим человеком, чем его жена Лена. Они были примерно одного возраста, Лена лишь на год старше ее. Однако старше выглядела как раз Алла. У Лены были русые волосы, у Аллы темно-каштановые. И Алла была выше ростом, крупнее. Поначалу, когда Олег пришел на работу в "Роскапиталинвест", он не обратил на нее никакого внимания как на женщину. Она для него была только заместителем главного бухгалтера, сослуживицей, не более. И только во время командировки в Швейцарию он поглядел на нее совершенно иными глазами.

Когда они сидели в ресторане в Цюрихе и он вдруг решил излить ей свою душу, она решила ответить откровенностью на откровенность. Язык развязался у нее сам собой, ей хотелось говорить. Она видела, как Олег много пьет, чтобы снять напряжение, и вспомнила своего мужа.

- Это были страшные запои, Олег Михайлович. Это было нечто чудовищное и невообразимое, - говорила она, очень волнуясь от неприятных воспоминаний. - Виктор был очень талантливым экономистом, не голова, а компьютер. Но это... Это наследственное, отец его умер от рака печени, я узнала об этом уже после того, как мы развелись. Виктор начинал запой с кружки пива.

- Как и я, - улыбнулся Олег.

- Как и вы, - подтвердила она. - Он смаковал ее, он наслаждался каждым глотком этого напитка. Вторую кружку он выпивал залпом, но все еще с удовольствием, третью уже с меньшим... Потом пиво переставало действовать, и нужно было немножечко добавить чего-нибудь покрепче. А потом он словно падал в бездонную пропасть, - махнула она рукой, нервно вздрагивая от тяжелых воспоминаний. - Десять дней без передышки. Ввалившиеся бешеные глаза, дрожащие пальцы, стучащие зубы, текущая по подбородку слюна, жуткий перегар в комнате. Ничего не ел, ничего не хотел. Только одного - еще водки, еще водки... А Надюшка с детства столько насмотрелась. И когда он приводил в дом дворовых алкашей, которые тащили из квартиры все, что плохо лежит, и когда он пытался вешаться и выбрасываться с балкона, все видела... Ужасная болезнь... А лечиться не желал, просто зверел, когда его кто-то считал больным и предлагал принять какие-то меры.

- А потом что?

- Развелись мы, разумеется. Но я долго боролась за него, слишком долго. Нельзя, наверное, было так долго тянуть с разводом, ребенка надо было жалеть, а не его. А когда у меня появились деньги, я купила ему однокомнатную квартиру, чтобы свою не разменивать. Ее еще мой покойный отец получил. А у Виктора своей площади не было, он приезжий, из Новгорода. Учились мы с ним вместе в Плехановском.

- И мы с Леной тоже вместе учились, - охотно поддержал эту тему Олег. - В университете.

- И вы счастливы в браке? - вдруг спросила Алла, пристально глядя на него своими черными глазами. - Извините за нескромный вопрос. Не надо отвечать, если не хотите.

- Почему же, я отвечу. А задали вы его, Алла Федоровна, потому что уверены в том, что я в браке не очень счастлив. Иначе вы бы не стали об этом спрашивать.

- Ну и как же? - прищурилась Алла.

- Вы не ошиблись, я не очень счастлив в браке. Хоть моя жена и не пьет.

С этими словами он сделал несколько больших глотков густого темного пива.

- Извините, - прошептала Алла.

- Да что вы, - махнул рукой Олег. - Каждый делится своей болью. Все мы живые люди, хоть и тщательно скрываем это...

И вот прошло совсем немного времени, и он уже делился с ней проблемами совсем уже иного рода. И ей было страшно за него...

Она вспомнила, как около полугода назад в ее квартире в шесть часов утра раздался телефонный звонок.

Продирая заспанные глаза, Алла бросилась к трубке. Такой ранний звонок не предвещал ничего хорошего.

- Алла! - услышала она в трубке истошный крик своей старой подруги Тани.

- Что случилось?! - яростно заколотилось сердце у Аллы.

- Валерий... Валерий... Валерий... - бормотала Таня одно и то же имя.

- Что с ним?

- Все! Аллочка! Все! Все!

Полгода назад муж Тани Валерий Осипов попал в страшную автокатастрофу. У него был переломан позвоночник, и он потерял способность ходить. Таня очень любила своего мужа, она ухаживала за ним как за маленьким ребенком, она с такой радостью рассказывала о пусть и небольших, но все же улучшениях его здоровья. И вот...

- Что все? - прошептала Алла.

- Его больше нет! Он перерезал себе вены. Сегодня ночью, прямо на диване. Он умер! Это я виновата, я!!! Я заснула, а он... Он умер, он не дышит, Аллочка!!! Валерик мой, любимый Валерик! Он не дышит! Вот он, лежит на диване и не дышит! Его больше нет!

- Боже мой... Таня, Танька... Я сейчас приеду к тебе. Держись. Держись...

Уже через несколько минут наспех одетая Алла мчалась на своем "БМВ" по пустым улицам к Тане. Она развивала предельную скорость. Она боялась, как бы не случилось чего и с самой Таней. Алла знала, как Таня с Валерием любили друг друга. А они с Таней дружили с детства, они жили раньше в одном дворе, учились в одной школе, только Алла на несколько классов старше.

Именно Алла устроила Таниного мужа Валерия на работу в "Роскапиталинвест", зная, что тот классно водит любую машину. И поэтому чувствовала какую-то невольную вину за то, что произошло. Если бы Валерий не пошел работать в их банк, то был бы жив и здоров.

Поначалу ей эта автокатастрофа представилась лишь трагической случайностью. Но сомнения одолевали ее все сильнее и сильнее. А теперь, после рассказа Олега Хмельницкого, они стали перерастать в уверенность.

Олег не вызывает доверия у руководства банка. Сейчас не вызывает ни малейшего, а раньше его могли и даже обязательно должны были проверять. Теперь-то очевидно, что его хотели крупно подставить, а значит, кто-то должен был о нем доносить руководству. Кто? Да прежде всего личный водитель. А Валерий Осипов? Куда ему? С его-то честными круглыми глазами, с его прямотой и откровенностью! Да у него все на лбу написано... А обстоятельства автокатастрофы были более, чем странными и подозрительными. "КамАЗ", врезавшийся в "Мерседес", в котором сидел Валерий, на светофоре. Водитель грузовика с места происшествия исчез, словно сквозь землю провалился, а "КамАЗ" оказался угнанным со стройки. Концы в воду. Очень все это странно. А Валерий в результате этого оказался беспомощным инвалидом, а теперь...

Бедная Танька! Как они с Валерием любили друг друга! Любо-дорого было на них смотреть до этого случая. А после него невозможно было смотреть без слез. Ну почему они не решились родить ребенка, насколько бы Тане теперь было легче? Она осталась совсем одна.

- Таня! Танька! - крикнула Алла, врываясь в квартиру Осиповых и сама тут же отчаянно разревелась. Так они и стояли в маленьком коридоре, крепко обнявшись, и рыдали.

А потом она долго стояла в комнате и смотрела на мертвого Валерия, неподвижно лежащего на диване с каким-то странным, чуть ли не умиротворенным выражением лица, не зная, что ей сказать, чем утешить подругу. А Таня при этом как-то тихо голосила, словно пела какую-то страшную песню, и от этого заунывного звука мурашки пробегали по спине Аллы. В этом звуке была полная безнадежность, в этом звуке была изнанка жизни. Тот, кто очень счастлив, может быть и очень несчастлив. А Таня с Валерием были счастливы так, как никто...

Алла вспоминала, как утешала ее Таня, которой она рассказывала о диких запоях мужа. Таня утешала ее, она очень сочувствовала ей, но Алла понимала - ее мысли только об одном, о любимом человеке, о своем счастье, о том, что через час они встретятся и целый вечер будут вместе...

Валерий, мужественный, могучего сложения человек, бывший десантник, нимало не стеснялся проявлений своей нежности к жене. Он целовал ее где угодно, он мог пронести ее по улице на руках, он все время старался ей купить хоть какой-нибудь маленький подарочек, а если не было денег, то хоть сорвать на улице полевой цветочек и подарить ей.

Они очень нуждались, поэтому и не решались на ребенка. И именно тогда Алла решила помочь подруге и устроила Валерия на работу в "Роскапиталинвест". На горе устроила... У Аллы сразу же зародились подозрения, что эта автокатастрофа не случайность. Она уже многое знала про их банк, про нравы, царящие в нем.

Устроившись в "Роскапиталинвест", Валерий стал хорошо зарабатывать, в доме Осиповых появились дорогие импортные вещи. А Таня просто светилась от счастья.

Все закончилось в один момент. Ни работы, ни здоровья. А теперь вообще ничего нет. Только безжизненный труп с белым лицом, лежащий перед ними на диване. А на полу лужа крови...

- Вчера он был совершенно спокоен, даже весел, - говорила, всхлипывая, Таня. - И мы легли спать отдельно друг от друга. Он на раскладном диване, а я на кушетке... Я обычно сплю чутко, а тут крепко заснула... А когда проснулась... Все было уже кончено!

Алла молчала, она не могла подобрать слов, чтобы утешить подругу. Да и невозможно было это сделать.

- Вот, - прошептала пересохшими губами Таня и протянула Алле клочок бумаги.

"Любимая Танька! Не хочу быть тебе обузой, прости за все. Ты поймешь меня. Валерий", - прочитала Алла и закусила губу.

- Обузой?! - закричала Таня, вставая с места и округлившимися глазами глядя на неподвижное тело Валерия. - Дурак! Дурак! Обузой?! Какой обузой?! Он был моей надеждой, он был единственной целью моей жизни. Почему он этого не понимал?! Почему он это сделал? И я не понимаю его и не прощаю его поступка! Не понимаю! Не прощаю!

Она упала на пол и забилась в истерике. Алла подняла ее, накапала ей валокордина, а сама пошла звонить в похоронное бюро.

Через несколько минут Таня произнесла уже совсем другим, тихим, словно отрешенным от всего голосом:

- Ты знаешь, Алка, а мне казалось, что он успокоился. Он обманул меня. Он много читал, заинтересовался историей. И еще стал вырезать из дерева такие смешные фигурки...

При этих словах ее снова начало трясти, а спазмы в горле мешали говорить. Алла обняла ее и прижала к себе.

Таня немного посидела, а потом быстро вскочила с места и побежала в другую комнату. И принесла искусно вырезанную из дерева фигурку ежика.

- Вот! - в каком-то запале крикнула она. - Вот!!! - А затем швырнула в бешенстве ежика на пол. И тут же подняла ее и стала покрывать фигурку бесчисленными поцелуями.

- Господи, - прошептала Алла, видя, что подруга близка к безумию.

- Правда, что этот ежик похож на меня? - блаженно улыбаясь, спросила Таня.

- Таня... Таня... - сквозь душившие ее рыдания произнесла Алла.

Она не отходила от подруги ни на шаг в течение нескольких дней, забросив все дела. На похоронах Валерия присутствовало совсем мало народу. Кроме Тани и Аллы, пришел только армейский друг Валерия Аркадий. А из банка "Роскапиталинвест" не было вообще никого. Олег Хмельницкий в это время находился в командировке в Германии...

А теперь он сидел напротив Аллы в ее квартире и рассказывал ей о своих тревогах и проблемах. И ей было страшно за него. Потому что она понимала, в какую передрягу он попал, она понимала, что Валерий Осипов погиб не случайно.

Страшные догадки калейдоскопом кружились у нее в голове, перед глазами стояли знакомые лица, они жутко скалились ей в лицо... И она не могла произнести ни слова.

- Ну и что ты думаешь по этому поводу? - вдруг улыбнулся Олег своей обворожительной наивной улыбкой, которую она так любила. Он умел улыбаться именно так в любых ситуациях. В этой улыбке было все - и его слабость, его доброта, и его сила, его нежелание подчиняться никаким обстоятельствам, его борьба за свое человеческое достоинство.

- Я не могу так быстро ответить тебе, Олег, - произнесла, выдержав паузу, Алла. - Мне надо подумать. Могу тебе сказать только одно - будь предельно осторожен.

- Ты считаешь, что моя жизнь в опасности? - продолжая улыбаться, спросил Олег.

- Не знаю, пока не знаю. Но это не исключено, - ответила Алла, глядя в сторону.

Она и в самом деле не знала, что нужно в этой ситуации делать.

А перед глазами Олега снова вставало знакомое и дорогое лицо старого друга.

"Я должен найти его, я обязательно должен найти Андрея!", - словно заклинание произносил он про себя.

10

...Однако все попытки отыскать Андрея Стрельцова оказались безуспешными. И тут в голову Олега неожиданно пришла одна мысль. Он стал быстро набирать телефонный номер, который хорошо помнил наизусть. Это был телефон директора охранного агентства "Витязь" Юрия Васильевича Чернова. Охранное агентство "Витязь" было закреплено за банком "Трансконтиненталь", в котором раньше работал Олег. И с Юрием Васильевичем у них остались прекрасные отношения и после того, как Олег оттуда уволился.

На его счастье Юрий Васильевич оказался на месте и сам подошел к телефону.

- Мое почтение, Юрий Васильевич, - нарочито веселым голосом приветствовал его Олег.

- Кто это? - спросил Чернов, но тут же догадался. - Олег Михайлович?

- Он самый.

- А я уж ваш голос начал позабывать. Богатым будете.

- Да я и так не беден. Только воистину говорят мудрые - не в деньгах счастье.

- Так говорят мудрые и богатые, - поправил его Чернов. - У бедных на этот счет несколько иное мнение. А совсем уж мудрых людей, философов, стоящих выше всего земного, я в своей жизни встречал очень редко, должен вам признаться, Олег Михайлович. По какому вопросу ко мне? Или хотите по старой дружбе пригласить на кружечку темного пива в какой-нибудь элитный бар?

- Можно, кстати, и по пиву, - засмеялся Олег. - И поболтаем кое о чем. Совместим, так сказать, приятное с полезным.

- У вас, очевидно, есть ко мне дело? - догадался Чернов.

- Есть, Юрий Васильевич. И еще какое. Безотлагательное, - чеканя слова, произнес Олег.

- Так подъезжайте прямо к нам. Завтра утром вас устроит?

- Вполне.

- Давайте тогда прямо к девяти часам утра к нам. Буду вас ждать...

- До завтра, Юрий Васильевич.

Олег знал, что до работы в "Витязе" Чернов был сотрудником Московской прокуратуры. Он казался совершенно неунывающим и не знающим проблем человеком. Рядом с ним любой поневоле начинал чувствовать себя уверенным и защищенным от любой опасности.

К дверям охранного агентства "Витязь" и Олег, и Чернов подъехали почти одновременно. Олег приехал на такси, не хотел посвящать своего водителя Игоря Конышева в свои действия. Он больше никому не доверял в банке "Роскапиталинвест". Кроме Аллы, разумеется.

Юрий Васильевич Чернов подъехал на серебристой "Нексии". Как раз в этот момент Олег расплачивался с водителем такси и выходил из машины.

- И вечный бой, покой нам только снится, - улыбнулся Чернов, протягивая Олегу руку для пожатия. А ладонь его была словно стальной.

- Да. Сквозь кровь и пыль летит, летит степная кобылица и мнет ковыль, - подхватил Олег. - Да, Юрий Васильевич, вы угадали, кажется, бой действительно намечается...

- Поможем, можете не сомневаться. Поддержим, так сказать, огнем. Прошу вас. - Он открыл перед Олегом подъездную дверь.

Когда они сели друг напротив друга в небольшом офисе охранного агентства, Чернов вдруг нахмурил свои густые брови и закурил.

- Что, Олег Михайлович, у вас в банке "Роскапиталинвест" возникли серьезные проблемы?

- Точно так, Юрий Васильевич.

- А там без проблем не бывает, странно, если бы было иначе. Мне постоянно казалось, что мы с вами еще встретимся. И по важному делу. Излагайте, я весь внимание...

В течение часа Олег рассказывал Чернову обо всем, что происходило в последнее время в банке "Роскапиталинвест", о визите Джиоева, о разговоре с Павленко. Тот слушал предельно внимательно, куря одну сигарету за другой. У некурящего Олега даже голова закружилась от сигаретного дыма.

- Да, - произнес Чернов, когда Олег закончил свое повествование. Здорово вас решили подставить, Олег Михайлович. По-черному и по-наглому. А вы знаете, именно такие вещи очень здорово проходили в начале девяностых в эпоху всеобщей ваучеризации и приватизации, ну, разграбления страны, по-простецки. Сейчас это сложнее. Но, очевидно, в вашем банке привыкли по-прежнему прыгать по трупам. Кстати, это не такой уж плохой метод работы, как выяснилось впоследствии. Многие именно такими методами нажили себе колоссальные состояния.

- И что же мне делать? - растерянно спросил Олег, глядя в глаза собеседнику своим наивным взглядом.

- Как что? - улыбнулся Чернов. - Бороться, разумеется, только бороться. Вы ведь именно для этого решили навестить меня. И у меня уже есть кое-какие соображения по этому поводу.

- Да? - воспрял духом Олег. Действительно, от Чернова веяло такой уверенностью в себе и своих действиях, что становилось легче на душе. Хоть он еще ничего и не успел сказать.

- Есть, Олег Михайлович, есть. Прежде всего, я порекомендую вам одного человека. Это очень опытный человек, высокий профессионал своего дела. Я полагаю, его опыт и связи могут оказать вам серьезную помощь.

- И кто же это такой?

- Его фамилия Ветров. Зовут Борис Владимирович. Это наш лучший сотрудник. Он пятнадцать лет работал в МУРе на оперативной работе. Умеет все, имеет хорошие связи в ФСБ. Он сейчас находится в отпуске, занимается ремонтом квартиры. Одинок, с женой разведен, семьей не обременен и всегда готов браться за любое дело. А за это, уверяю тебя, возьмется с особой охотой. Мы прямо сейчас позвоним ему на сотовый, и вы договоритесь о встрече.

Чернов перезвонил Ветрову.

- Боря, это я... Дело к тебе есть. Очень важное. С тобой хочет встретиться один человек. Да. Немедленно. Именно немедленно. Промедление, как говорится... Ну, - произнес он, бросая взгляд на Олега. - Я надеюсь, что до этого не дойдет, но... Короче, именно чтобы дело не дошло до этого, вы и должны встретиться. Все. Передаю трубку нашему другу. Договаривайтесь.

Олег с Ветровым договорились встретиться через час на смотровой площадке Воробьевых гор.

- Изложите ему все то же, что и мне, только еще подробнее, со всякими, пусть даже незначительными на первый взгляд, мелочами. Ему важно знать все. Именно он непосредственно будет заниматься этим делом. Надо было его прямо сюда пригласить, я не догадался. Но ничего, надеюсь, что лишние пара часов роли не сыграют. Доверяйте ему так же, как доверяете мне. А от себя на прощание скажу вам, Олег Михайлович, только одно - не сочтите только, ради бога, за нравоучение - зря вы связались с "Роскапиталинвестом". Неужели Александр Иосифович вас не предупреждал о том, что не следует этого делать?

- Предупреждал, - тихо произнес Олег.

- А вы ему не поверили?

- Не поверил.

- Ладно, - махнул рукой Чернов. - Что теперь попусту об этом говорить? Это гадючник, Олег Михайлович, воровская кормушка, вот что такое "Роскапиталинвест". К которой никто пока не может подобраться, так нагло и оперативно они действуют, так умеют работать с документами. Но, - снова широко улыбнулся он, - как говорится, нет худа без добра. И возможно, с вашей помощью мы и доберемся до этого славного учреждения. Только следуйте указаниям Бориса Ветрова и не делайте никаких лишних шагов. Будьте предельно внимательны. И ему и мне звоните только из автомата, наверняка ваш домашний телефон уже поставлен на прослушивание, если они этого не сделали еще тогда, когда вы стали у них работать. Вполне возможно прослушивание и сотового телефона, исключить этого нельзя. Ну, о служебном телефоне я даже не говорю. Ладно, Олег Михайлович, желаю вам удачи.

- Спасибо, Юрий Васильевич...

Борис Ветров оказался человеком совершенно иного типа, чем Чернов. Это был сухощавый, жилистый мужчина лет под сорок, очень мрачный и суровый. Лицо бледное, в морщинах, волосы светлые, жидкие, рассыпающиеся и постоянно сбивающиеся на лоб. Только рукопожатие такое же, как и у Чернова, стальное.

Пришлось рассказать все с самого начала и Ветрову.

- И вот еще что, Борис Владимирович, - добавил в конце рассказа Олег. - Мне бы хотелось, чтобы с вами сотрудничал еще один человек. Это мой старый школьный друг. Его зовут Андрей Стрельцов. Андрей Петрович Стрельцов.

- А чем занимается ваш школьный друг? - спросил Ветров.

- Я не знаю, чем именно он занимается сейчас, не знаю, где он сейчас работает, где живет. Знаю только одно, он бывший сотрудник КГБ, отличный профессионал. Нас давно уже развела судьба, и я не могу разыскать его. Я бы попросил вас сделать для меня и это. Не потому, что я не доверяю вашему профессионализму, поймите меня правильно, я хочу не только спасти свою жизнь, я хочу сделать что-то большее. Ну как вам сказать...

- Понял я, Олег Михайлович, - сурово произнес Ветров. - Постараемся найти вашего друга. А пока вот что. Ваша задача, Олег Михайлович, попробовать достать компрометирующие банк "Роскапиталинвест" документы. А я пока буду по своим каналам "пробивать" вашего друга Андрея Петровича Стрельцова. И еще хочу вас предупредить, хотя, наверное, вас уже предупредил Юрий Васильевич. Дело очевидно приобрело серьезный характер, и вам надо быть предельно осторожным. За вами безусловно следят, безусловно, и кабинет, и машина, и квартира поставлены на "прослушку". И против нас будут действовать тоже очень опытные люди, тоже высокие профессионалы.

Он огляделся по сторонам.

- Хорошо, что вы приехали сюда на такси. И, тем не менее, кое-кто здесь вызывает у меня большие подозрения. Главное, действовать на опережение. Кстати, как вы объясните свое отсутствие в такое время на работе?

- У меня со вчерашнего дня бюллетень. Приступ радикулита. Действительно, давно страдаю. Уже пятый год, - дотронулся до поясницы Олег. - Последствия сидячей работы. Но на работу, однако, собираюсь к двенадцати часам, есть неотложные дела. - А за предупреждение спасибо. Буду предельно внимателен.

Олег поймал такси и поехал на работу. Из машины он позвонил Павленко и сообщил ему, что бюллетень его закрыт и он готов приступить к своим обязанностям.

- Молодец, Олег Михайлович, - раздался в трубке веселый голос Павленко. - Радеешь ты за свое дело, вот за это я тебя и люблю. Ты, кстати, не обиделся на меня за тот разговор? Ну, по поводу этого, как его... Павленко делал вид, что речь шла о чем-то совершенно второстепенным и малозначительным, о пустяке каком-то.

Олег решил принять его игру, поддержать его безмятежный тон.

- Да что вы, Вадим Филиппович? За годы совместной работы всякое может произойти.

- Я подумал тут на досуге и пришел к выводу, что в каком-то смысле ты прав. Но есть тут некоторые нюансы, впрочем, об этом потом. А пока забудем о нашем госте с гор, его жуткую фамилию и займемся другими делами. А их у нас невпроворот. Как, кстати, твое самочувствие?

- Гораздо лучше, Вадим Филиппович.

- Ну ладно, до встречи.

Да, Павленко умеет держать удар, чего-чего, а этого у него не отнять. Делает вид, что ничего существенного вообще не произошло.

Сидя в кабинете, Олег долго размышлял о предупреждениях Чернова и Ветрова. Да, он никогда не привык быть у кого-то "под колпаком", не привык, что за ним следят, прослушивают его телефонные разговоры... А Ветров сказал, что нужно достать компрометирующие документы. А кто их может достать? Только один человек...

Но теперь нужно действовать иначе, чем обычно, действовать совершенно иными методами. И встречаться с людьми в таких местах, чтобы за ними трудно было бы проследить.

Олег вспомнил "шпионские" фильмы, припомнилось мужественное лицо Вячеслава Тихонова в роли Штирлица. И отчего-то вдруг губы перекосила непрошеная улыбка. Вспомнилось детство, Волжанск, вспомнилось, как они с Андрюхой, одиннадцатилетние пацаны, просиживали у телевизора, боясь пропустить хоть одно слово из сериала об отважном разведчике, вспомнились ходячие афоризмы из фильма, которыми сыпала вся школа. Впоследствии афоризмы стали анекдотами, народными изречениями. После показа фильма в классе Андрюху некоторое время называли Штирлицем, что к нему очень подходило, а Олега почему-то профессором Плейшнером, хотя он вовсе и не был внешне похож на незадачливого сподвижника героя. Но зря прозвищ, как правило, не дают, значит, что-то общее все же было. И ни в коем случае нельзя было повторять ошибок героя фильма.

Вспоминая детство, Олег продолжал блаженно улыбаться. До него никак не доходило, что детство и иллюзии ушли окончательно и бесповоротно, что его реальная жизнь подвергается такой же смертельной опасности, как жизни героев любимых сериалов. Человеку вообще свойственно долго пребывать в мире иллюзий и порой слишком поздно ступать твердой ногой на грешную землю.

Ладно, надо принимать правила игры. Улыбка сошла с губ Олега, он взял листок бумаги и написал:

"Дорогая Аллочка! Мне необходимо с тобой сегодня встретиться у входа в парк Сокольники в 21.00. Приходи обязательно, подробности при встрече. Записку уничтожь. Будь предельно осторожна. Постарайся прийти без "хвоста". Олег".

Наверняка весь "Роскапиталинвест" был в курсе их связи. Встреча могла быть обычным любовным свиданием. Но те, кто затеяли эту опасную игру, не были глупее Олега. Совсем наоборот. И нужно быть умнее и осторожнее них.

11

Игорь Конышев поначалу был весьма удивлен тому обстоятельству, что его совершенно неожиданно, безо всякого объяснения причин, перевели на другую машину. Теперь он должен был водить минивэн "Форд Галакси". А к Хмельницкому прикрепили другого водителя.

Однако удивлялся он недолго. Человеком Игорь был проницательным и быстро понял, что у Олега Михайловича возникли серьезные проблемы с руководством банка. А раз возникли проблемы, то судьба Хмельницкого крайне незавидна. Уж кто-кто, а Игорь Конышев с самого начала знал, где работает и что представляет собой банк "Роскапиталинвест".

А в практическом смысле новые условия работы вполне устраивали его. Теперь рабочий день был вполне нормированным, и в восемнадцать ноль-ноль он был полностью свободен и мог заниматься любыми делами. И первым делом, которым Игорь начал заниматься, была поездка в районный суд. Там он подал заявление о расторжении брака со своей женой. Он знал, что Тамара не против развода, успел с ней все обсудить заранее.

Лена Хмельницкая беременна, и тянуть дальше было никак нельзя. Он решил делать ставку на нее. А что? Вариант великолепный. Красивая женщина, имеет шикарную квартиру, прекрасный загородный дом, несколько машин, банковские счета. Отец - ответственный работник Академии. Что еще нужно для счастья? Она ждет от него ребенка... Что мешает их счастью? Только один человек - Олег Хмельницкий. Но прежде Игорь не мог и думать о том, чтобы затевать против него что-то серьезное, слишком высоко он сидел, слишком сильной поддержкой пользовался, ведь сам Павленко пригласил его на работу в "Роскапиталинвест".

Игорь прибеднялся, когда в разговорах с Леной он называл себя простым шофером. У него были иные обязанности в банке "Роскапиталинвест". А насчет своего высшего технического образования просто лгал. У него было иное образование, да еще какое!

В 1992 году он закончил Высшую школу КГБ, а после несколько лет проработал в органах. Уволился оттуда только потому, что получил выгодное предложение от банка "Роскапиталинвест". И вовсе не в качестве водителя он был туда приглашен. Задачи у него были весьма-таки специфические.

Да и справлялся он с ними, надо заметить, весьма неплохо.

Припомнив кое-что, Игорь невольно поежился. Было что вспомнить. Было кое-что за его плечами...

Игорь Конышев принадлежал к многочисленному числу людей, которые являются добросовестными исполнителями чьей-то высокой воли. Без таких людей не делается ничего. Иначе вообще не могло бы быть на свете диктаторов и тиранов. Потому что все злые страшные дела делаются чьими-то грязными руками. А потом, задним числом, во всем обвиняют первого руководителя, диктатора, вождя, фюрера, дуче и тому подобное... А ведь главные-то в их кровавых делах именно исполнители, люди с обостренным чувством долга, как их почтенно величают. И, между прочим, оправдывают задним числом, мол, они-то чем виноваты? Выполняли приказ, и все.

Игорь с юности был мастером на все руки. Если он брался за какое-нибудь дело, то не успокаивался, пока не выучивался делать его в совершенстве. И только тогда принимался за другое, которое также доводил до профессионализма.

Вырос Игорь в бедной, а точнее, даже просто нищей семье в подмосковном Павловском посаде. Отца своего он не знал вообще, носил и фамилию и отчество матери, которая являлась дочерью известного всей округе своим бесчинством и безобразными выходками пьянчуги Саньки Конышева, попавшего впоследствии под электричку. Жили они с матерью в доме барачного типа, в восьмиметровой сырой комнатушке. Там, на пыльной улочке, детишки курили и пили с восьми-девяти лет. Пили, разумеется, и взрослые, в том числе его мать, которая унаследовала болезнь папаши, приучившего дочь к зеленому змию, и периодически впадала в недельные запои. Во время этих запоев она сына не кормила, не поила и думать о его существовании просто забывала. Игорь рос на улице, питался, чем попало, гулял, где попало, занимался, чем попало.

Однако, в отличие от большинства сверстников, принимавших все происходящее вокруг как должное и впоследствии продолживших славные традиции своих родителей, он еще с раннего детства сказал себе слова, имеющие примерно такой смысл: "Буду делать все, что угодно, но любыми средствами выберусь из этой помойки. Человек не должен так жить..."

Одним из немногочисленных развлечений у Игоря были походы в кино, и он не пропускал ни одного фильма, вытаскивая у пьяной матери из кармана копейки на билет. И от души наслаждался яркой, праздничной жизнью, происходящей на экране. И как же ему не хотелось возвращаться обратно в грязь повседневности, слушать пьяные излияния матери, дышать невыносимым перегаром в их убогой комнатушке, краснеть от стыда за бушевавшего около продмага деда Саньку!

Занимался он и спортом, пареньком рос физически крепким, никому обид не спускал и всегда был в состоянии постоять за себя.

В десятилетнем возрасте он, в начальной стадии очередного запоя матери, когда она размякала от первой или второй рюмки и была особенно добра к нему, выпросил у нее денег на фотоаппарат "Смена-8". Именно тогда он выучился профессионально фотографировать. Позже на уроках труда в школе он выучился водить машину - старенький дребезжащий списанный "уазик". Но как выучился! Люди поражались, как умело пацан водит этот драндулет, который по всем правилам и вообще-то ездить не должен.

Затем Игорь занялся английским языком. Разумеется, денег на оплату уроков у него не было и быть не могло. Но сосед, старый учитель на пенсии, обучал его бесплатно.

Одним из первых он записался в секцию карате, которая открылась на другом конце их городка. И опять-таки сумел умолить тренера обучать его даром.

Он закончил школу с золотой медалью. И сделал попытку поступить в МГУ на юридический факультет. Но... провинциальная школа дала себя знать, как и полное отсутствие всяческой протекции - сочинение он написал на тройку, а затем, вынужденный сдавать все экзамены, недобрал целых три балла. Как и положено, пошел в армию. Два года сидел за баранкой, возил замполита полка. И не только возил, но и выполнял некоторые его щекотливые поручения. Замполит был очень доволен своим водителем и дал ему прекрасные рекомендации.

Рекомендации очень помогли. Как и знание английского языка. Демобилизовавшись, Игорь поступил в Высшую школу КГБ. И успешно ее закончил.

Но только тогда, когда он был принят на работу в банк "Роскапиталинвест", Игорь понял, что наконец-то пробил его час. Тут пригодились все его способности и умения.

А что касается такого понятия, как совесть, то оно для него не существовало вовсе...

Когда же эта самая совесть начинала беспокоить его, он специально вызывал в своей памяти картины прошлого. Тогда перед его глазами вставало пьяное опухшее лицо матери, бормотавшей слюнявыми губами всяческий вздор, вставала злобная багровая физиономия деда Саньки, который бесчинствовал на их кривой улочке около пивного ларька, клянчил у всех прохожих на водку и поливал всех отказывавших ему отборными проклятиями, вставали грязный барак на окраине Павлова-Посада, зловонный сортир на улице, кое-как сбитый из досок. И экран летнего кинотеатра, с которого он видел совсем иную прекрасную, богатую, праздничную жизнь. И тогда пробуждавшаяся совесть снова пряталась надолго, как помеха на пути к этой красивой жизни...

Почему, собственно говоря, он должен жить иначе? Он ничуть не хуже других и обязательно будет жить так, как там, на экране, ездить на дорогих машинах, хорошо одеваться, жить с шикарными женщинами, а не так, как жили в его детстве, среди нищеты, злобы и убожества. И для этой цели он готов на все.

А ведь жизнь постоянно проверяла его на прочность. Даже когда он стал сотрудником КГБ, дела его шли далеко не безоблачно. Он выгодно женился на москвичке, поселился в ее квартире в Чертанове. Все вроде бы шло хорошо. Но поначалу увлекшаяся молодым красивым парнем и вышедшая за него замуж, Тамара вскоре разлюбила его, более того - она стала его откровенно презирать. Ему нужна была совершенно иная женщина. И вот! Он нашел ее! Лена Хмельницкая... Женщина из прекрасной семьи, дочь академика Курганова, жена ответственного работника банка.

Вот она - рядом с ним, она любит его, она ждет от него ребенка, она счастлива с ним. Это судьба! Ну, что теперь ему мешает быть счастливым, богатым, преуспевающим человеком? Что мешает?! КТО мешает?

Игорь прекрасно прижился в банке "Роскапиталинвест". Это было именно то место, которое ему нужно, где по заслугам оценили его блестящие способности. А теперь его оценила такая женщина, о которой он раньше и мечтать не посмел бы.

И КТО ему мешает теперь? КТО стоит на его славном пути?!

Игорь мог сделать любой фотомонтаж, мог сделать любой поддельный документ высочайшего качества. И именно он собственноручно сделал "банный компромат" на Олега Хмельницкого и собственноручно же отправил пакет с фотографиями заказным письмом по адресу квартиры родителей Лены, где она в то время жила. Но, делая это, он не замахивался ни на что серьезное, просто хотел стать ближе Лене, хотел вбить клин в их отношения с мужем, которые и так были весьма напряженными. Но события стали разворачиваться по совершенно неожиданному сценарию и причем с жуткой скоростью. И он сумеет влиться в эту струю, обязательно сумеет, он же профессионал высокого класса.

- Что будем делать, Игорек? - спросила Лена при их очередном свидании.

Он пожал плечами, многозначительно поглядел на нее.

- Что ты молчишь?

- Надо жить, - улыбнулся он. - Надо дальше жить, Леночка.

- Как жить?! - крикнула она. - Я же замужем, он узнает, что я беременна, заподозрит, что не от него, он разведется со мной. И с чем я останусь? Все имущество записано на него, и квартира, и дача, и банковские вклады. Только "Фольксваген" принадлежит мне. И вообще, я фактически останусь без средств к существованию. И потом, где мы с тобой будем жить? Здесь, в чужой однокомнатной квартире? Или в квартире моих родителей?! Я отвыкла от такой жизни, Игорек!

- Ну зачем же так? - еще загадочнее улыбнулся Игорь.

Видя на его тонких губах эту зловещую улыбочку, Лена сильно побледнела.

- Ты хочешь что-то предпринять? - пробормотала она.

Он пожал плечами.

- Да говори же ты!

- Если не предпримешь ты, предпримет он, - глядя в сторону, произнес Игорь.

- Да?

- Да. Он быстро найдет тебе замену. Поверь мне, Олег Михайлович знает толк в женщинах. И очень любит молоденьких. Чем младше, тем лучше. По краю ходит, чтобы под статью не попасть. Свежатинку любит. Мы, мужики, все не безгрешны, но, скажу честно, такого охотника до баб, как Олег Михайлович, я не встречал. Да и он бабам нравится, большим успехом пользуется, и не только у одних шлюх, врать зря не стану. Такие у него были дамочки... - При этих его словах Лена сначала густо покраснела, а потом, наоборот, сильно побледнела. И до крови закусила нижнюю губу. Игорь понял, что ведет разговор в правильном направлении и с вдохновением продолжил его. - Когда я возил его, он не знал никакой меры. То на одно свидание его вози, то на другое, то в один клуб, то в другой. И балдеет там до середины ночи, выходит опухший, с красными глазами, но веселый, довольный... И вот еще что мне в нем не нравилось, любил он очень своими подвигами похваляться, делиться со мной, как будто мне его рассказы очень большое удовольствие доставляют. Да, впрочем, он меня за человека-то не считал. А кого он вообще уважал? Да никого. С высоким начальством разве что считался. Да и то до поры до времени. А теперь... Мне стало известно, что он и с руководством не поладил, большие у него в банке возникли проблемы. Очень большие... Зарвался Олег Михайлович, возомнил себя всемогущим и неприкасаемым. А уж что он про тебя говорил, и вспоминать-то противно, даже говорить не хочу...

- А что он про меня говорил? - побелевшими от ненависти к мужу губами произнесла Лена.

- Да ладно, - махнул рукой он. - Все, хватит об этом. Не желаю сплетни собирать. Могу сказать одно, что ничего хорошего не говорил. Дурак он твой муж, вот что я могу только сказать. Потому что лучше и красивее тебя никого нет, все его шлюхи подметки твоей не стоят. А я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе.

- Будь он проклят, похотливый кобель, - буквально прошипела Лена.

- Это все словеса, Леночка, одни словеса. Ему от твоего проклятия ни жарко ни холодно.

- А ты сделай так, чтобы ему было и жарко и холодно, - прошептала Лена, уже не помня себя от ярости. - Ты же мужчина, ты должен бороться за наше счастье.

- Сделаю, - пристально глядя ей в глаза, произнес Игорь.

Опять в ее глазах промелькнули испуг и сомнение. Но она снова вспомнила пакет "банных" фотографий, и сомнение исчезло. Она стиснула зубы и сжала кулаки. У нее кружилась голова от ненависти к мужу.

- Только будь осторожен. Очень осторожен, - произнесла она, находясь словно в каком-то лихорадочном бреду. - Сам говоришь, у него какие-то нелады с руководством банка. Они могут подставить тебя, и именно тебе придется отвечать за все...

- Не придется, - уверил ее Игорь. - Я сделаю все, как надо.

- Правда? - почему-то вдруг испугалась этой его уверенности Лена.

- Правда, - улыбнулся он. - И поверь мне, я очень многое умею делать в жизни...

- Давай выпьем, - предложила Лена.

Игорь заметил, что у нее дрожат губы и пальцы.

- А тебе можно? - заботливо спросил он.

- Немножко можно, это ничего, - попыталась улыбнуться она. Но улыбка получилась какой-то странной, даже зловещей.

- Вина?

- Нет, я бы выпила коньяка.

Он вытащил из шкафа бутылку коньяка, разлил по рюмкам.

- За что выпьем? - улыбаясь, спросил Игорь.

- За все, - задыхаясь, произнесла она. - Чтобы скорее все это закончилось...

Игорь обнял ее за плечи, и их губы слились в долгом поцелуе.

- Ты любишь меня? - шепотом спросил он.

Лена не ответила, встала с места и потянула его к себе за рукав рубашки. На губах ее все оставалась та же странная улыбка, которая почему-то не нравилась Игорю.

- Иди ко мне, - прошептала Лена.

Через пару часов Игорь отвез Лену домой на Фрунзенскую набережную. Довез до подъезда, поцеловал в щеку на прощание.

- Дальше я сама, - произнесла она. Набрала код, вошла в подъезд. А когда села в лифт, вдруг глухо застонала, словно от некой давно мучившей ее невыносимой боли.

12

Иван Никифорович Фефилов вполне мог назвать себя потомственным чекистом. И очень гордился этим обстоятельством.

Его отец, Никифор Кузьмич, в тридцатые годы занимал пост заместителя начальника управления НКВД. О его судьбе Иван узнал от здравствующей до сих пор матери, Матрены Ильиничны, которой было уже за восемьдесят и которая, несмотря на возраст, прекрасно себя чувствовала, у нее не было ни одной серьезной болезни. Хотя надо сказать, что пережить ей пришлось немало. Судьба ее была полна всевозможных взлетов и падений, но она была человеком старой закалки и выдержала все мужественно и стойко. А о вожде народов до сих пор не могла говорить без восхищения и обожания.

- Ванечка, - частенько говорила она сыну. - Воистину, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя. Воистину, богатыри, патриоты своей родины, своего дела. Не о своем благе думали - о стране... А Никифор, твой отец, был лучшим из лучших... Простой открытый деревенский парень, честный, отважный. После Октябрьской революции он служил в Частях особого назначения, не жалел себя, горел на работе. Сколько он разоблачил врагов народа, нет числа, Ванечка...

- Но многих-то наверняка напрасно, - отвечал ей Иван в годы борьбы партии с культом личности.

- Напрасно говоришь, - качала головой мать с ядовитой улыбкой на губах. - Эх, сынок, никого не наказывали напрасно. Все это клеветнические измышления наших врагов.

- Как это так? - поражался ее словам Иван. - А отец-то? А ты, наконец?

- Вот он, пожалуй, единственным и был. А я что? Я за него пострадала, но на партию зла не держу. А что, разве мало в органах было клеветников и завистников, настоящих врагов народа? Вот они его и оклеветали, гады...

Иван знал, что отец был арестован в начале сорокового года, когда ему самому был всего год. Отец попал в лагерь, однако мать тогда не арестовали. Они с маленьким Иваном были лишь сосланы в отдаленную российскую глубинку, в Саратовскую область. Там и встретили начало войны.

О судьбе отца им ничего не было известно. Только гораздо позже они узнали, что он был расстрелян перед самым началом войны, в мае сорок первого года.

В Саратовской области они и пережили всю войну. А в пятидесятом году, когда Ивану было одиннадцать лет, арестовали и мать. Ивана отправили в детский дом для детей врагов народа, находящийся неподалеку, под Сызранью.

Без матери он прожил три года. В детском доме слыл мальчиком, умеющим за себя постоять, крепким и недоступным. Мать вернулась из лагеря холодным летом пятьдесят третьего года. Исхудавшая, жутко постаревшая, но, как ни странно, полная сил и энергии. О своей лагерной жизни рассказывала мало и скупо. "Не вздумай, Иван, усомниться в правильности курса нашей партии", это были первые слова, которые она сказала сыну при встрече.

Они стали жить в Саратове, в комнатушке в подвальном помещении, крохотной и сырой. Мать работала на телефонном узле. Оттуда он и пошел в армию. В армии узнал о том, что мать полностью реабилитирована, вступил в партию, был на особом счету у командира части, в свободное время учил немецкий язык. А вернувшись из армии, поехал в Москву и поступил в иняз.

Закончив его, стал работать в КГБ. Получил квартиру, перевез из Саратова мать. Потом женился на корреспондентке газеты "Красная Звезда". В семьдесят третьем у них родился сын Илья. Узнав о шашнях жены Валентины с заместителем главного редактора газеты, выгнал ее вон. Больше так и не женился. И в настоящее время жил с матерью. Матрене Ильиничне шел девятый десяток. Она по любому поводу и даже без всякого повода, с горящими от гордости глазами, показывала всем знакомым справку о том, что Никифор Кузьмич Фефилов полностью реабилитирован за отсутствием состава преступления. И была абсолютно уверена в том, что единственной жертвой сталинских репрессий был ее покойный муж, которого оклеветали настоящие враги народа.

- Из-за них все и произошло, Ванечка, из-за нечестных и недобросовестных работников. Товарищ Сталин не мог уследить за всем, что происходит в стране. А твой отец, Ваня, был рыцарем без страха и упрека, у него были чистые руки, горячее сердце и холодная голова. Вот голова, может быть, и не была холодной, слишком доверялся он всякой недобитой белогвардейской сволочи. Надо было быть более бдительным, менее доверчивым, и тогда вся наша жизнь могла пойти по-другому. А курс партии был совершенно правильным. И никакого культа личности не было вовсе, вообще не было.

Иван не собирался спорить с яростной ортодоксальной матерью, тем более что и сам во многом был с ней согласен.

Он долгое время работал в органах и дослужился до звания полковника.

Развал Советского Союза Иван Никифорович Фефилов воспринял как личную трагедию, как крах всех его идеалов. Тут с матерью они были полностью солидарны.

- Будь они все прокляты, эти демократы, - скрипела остатками зубов мать. - Товарища Сталина на них нет. Но тебе, Ванечка, я вот что скажу. Ты не отчаивайся. Ты профессионал высокого класса и без хорошей работы не останешься.

- Уж больно мне много лет, мама, - со вздохом возразил Фефилов. Пятьдесят два года уже. Кому я теперь нужен?

- Как это кому нужен? Да всем ты нужен! Такие опытные профессионалы, как ты, будут теперь нарасхват. А что такое пятьдесят два года? Мне вот восемьдесят, а я себя хоронить еще не собираюсь.

Мать, кстати, оказалась совершенно права. Вскоре в квартире Фефиловых стали раздаваться телефонные звонки с весьма заманчивыми предложениями.

Ивану Никифоровичу было из чего выбирать. И он принял решение. Устроился на должность начальника отдела охранного агентства "Барс". Там работали как раз бывшие чекисты и военные. Но в "Барсе" он не прижился. Проработав там около года, Фефилов поругался с начальством и уволился.

- Все на свете делается к лучшему, - успокоила его мать.

И снова она оказалась права. Ивану Никифоровичу предложили должность начальника службы безопасности тогда еще мало кому известного банка "Роскапиталинвест". Банк быстро набрал обороты, а Фефилов стал в банке незаменимым человеком, начальником управления кадров.

Прежде всего он понял одно - надо быть в доверительных отношениях с председателем правления банка Вадимом Филипповичем Павленко. От него зависело практически все. А уж когда до Фефилова дошло, какими деньгами он сможет ворочать, то стал трудиться, не покладая рук. Но трудиться весьма своеобразно.

Иван Никифорович даже не подозревал в себе таких незаурядных способностей, открывшихся в нем на шестом десятке лет. И как же ему пригодились теперь его обширные связи в самых разных сферах!

Кстати, и в "Барсе", из которого он уволился, у него остался свой и очень надежный человек. Это был его бывший сослуживец по КГБ майор Волокушин Александр Фомич, который после ухода Фефилова из "Барса" стал начальником службы безопасности. Вот именно Волокушин за хорошую плату выполнял некоторые щекотливые поручения Фефилова, которые тот по тем или иным причинам не хотел доверять своим сотрудникам.

А банк "Роскапиталинвест" рос, богател, набирал обороты. И Фефилов прекрасно знал, что банк стал фактически карманным банком Правительства России. Именно через "Роскапиталинвест" из России в зарубежные банки перекачивались огромные неучтенные средства. И разумеется, к кадрам в банке был особый подход. Только проверенные люди по рекомендации особо надежных лиц принимались на работу в банк. А уж если кто-то начинал идти против течения, тут-то и приходила пора действовать ведомству Ивана Никифоровича Фефилова. А действовал он всегда безошибочно. У него не было ни одного прокола, и Павленко считал Фефилова самым ценным своим сотрудником.

Фефилов приходил на работу всегда в строгом либо черном, либо сером костюме, аккуратно повязанном галстуке, в нагуталиненных до зеркального блеска ботинках. Осенью носил серый плащ, а зимой пальто с каракулевым воротником и высокую каракулевую шапку-пирожок. На глазах круглые роговые очки. Возила его на службу черная "Волга". Он обожал этот партийный стиль, который нравился и его матери. А точнее сказать, они обожали демонстрировать этот стиль жизни.

О личной жизни Ивана Никифоровича никто из сотрудников банка практически ничего не знал. Да, в общем-то и не хотел знать, слишком серой, малоинтересной личностью был начальник управления кадров банка.

Однако жизнь его была далеко не такой уж и серой, как могло показаться со стороны. Кроме серого пальто с каракулевым воротником и такой же шапки серого цвета, был только его "шестисотый" "Мерседес", на котором он ездил на дачу и в некоторые другие места. Остальные атрибуты его жизни были достаточно яркими и красочными.

На даче теперь круглый год жила его мать Матрена Ильинична. Впрочем, тот дом, где она жила, можно было назвать дачей с большой оговоркой.

Это был трехэтажный особняк из голицынского кирпича. В особняке было восемнадцать комнат, одна краше другой. Все отделано лучшими европейскими материалами. В доме были сауна, бассейн, солярий, тренажерный зал. Десять человек прислуги. В одной из самых уютных комнат дома на втором этаже с огромной лоджией во всю стену жила Матрена Никитична. В ее спальне стояла чудовищных размеров кровать под балдахином. На кровати лежала мягкая перина. На противоположной стене спальни висел огромный портрет Сталина, изображенного вполоборота, в кителе, раскуривающим трубку.

При доме была конюшня с пятью лошадьми. Была коляска, на которой Матрена Никитична ездила на прогулку. А сам Иван Никифорович в свободное время баловался верховой ездой на любимом сером в яблоках жеребце Ратмире.

В доме был замечательный повар, которого все величали просто Матвеич. Он умел готовить чудесные супы - уху из стерляди с вязигой, солянки мясную и рыбную, борщи и вторые блюда - пожарские котлеты, жаркое, молочных поросят. А вот по части пирогов он уступал пальму первенства толстой тете Шуре, этих пирогов с мясом, с капустой, с рыбой и со всем, чем угодно, любой мог съесть немереное количество - до того они были вкусны, буквально таяли во рту. И только за одно блюдо бралась сама Матрена Ильинична - это были ее фирменные сибирские пельмени, этого она не доверяла никому.

Обедали поздно, очень сытно. Под обед Иван Никифорович позволял себе рюмочку водочки либо смородиновой или вишневой наливочки. Не отказывалась от горячительных напитков и мать. Но, к сожалению, режим работы у Фефилова был таков, что частенько Матрене Ильиничне приходилось обедать без сына. Но она не отчаивалась, у нее уже были две приживалки из дальних родственниц, безропотные старушки лет семидесяти, которых она постоянно поучала уму-разуму.

- Все, что здесь есть, нажито тяжелым трудом моего сына, - говорила она одни и те же слова раскрывшим от обожания рты приживалкам. - Он ни сна, ни отдыха не знает. Вот вы тут щи да пироги трескаете за обе щеки, а он на работе одним чаем обходится. Некогда ему. Он не из нынешних. На таких, как он, вся Россия держится. Если бы все были такими, как он, не развалился бы Советский Союз.

И никому, разумеется, не приходило в голову возразить ей, что, если бы не развалился Советский Союз, не был бы Иван Никифорович Фефилов начальником управления кадров банка "Роскапиталинвест", а был бы полковником КГБ в отставке и жили бы они в трехкомнатной квартире блочного дома неподалеку от метро "Щелковская", а не в трехэтажном особняке, скрытом от посторонних глаз за трехметровым забором в ближнем тихом Подмосковье, ездил бы он не на "шестисотом" "Мерседесе", а на метро или в лучшем случае на такси и кушали бы они не уху из стерляди, приготовленную искусным поваром Матвеичем, а неизвестно из чего сделанные сосиски в целлофановой оболочке, которыми они и питались долгое время после того, как Иван Никифорович развелся с женой.

А то, что видели люди в особняке Фефилова, поневоле вызывало чувство трепета и осознания собственного ничтожества. Но надо сказать, что мало кто это все видел. Иван Никифорович не любил пускать пыль в глаза, он не хотел казаться, а хотел быть на самом деле.

У Ивана Никифоровича тем временем рос сын Илья. И на сей момент ему было уже около двадцати пяти лет. Но в особняк сын не допускался. Фефилов был человеком мстительным, и свою ненависть к неверной супруге перенес и на ни в чем не повинного сына, которому при разводе не было и семи лет. Поначалу Иван Никифорович платил ему алименты, как положено, а после того, как стал ворочать сотнями тысяч долларов, старался вообще ничего не платить. К его великому сожалению, иногда поневоле приходилось.

Как-то несколько лет назад ему позвонила бывшая жена и попросила помочь устроить Илью в институт. На что получила от Ивана Никифоровича резонный и справедливый отказ.

- Пойми, Валентина, - спокойным нравоучительным тоном произнес Фефилов. - Ценность человека определяется тем, чего он добьется своими силами и способностями, а не какой-то там протекцией. Я вот, например, никогда ни на кого не рассчитывал. Служил в армии, вступил там в ряды КПСС, до одури зубрил немецкий, после демобилизации поступил в иняз. Потом работал на ответственных должностях, выполнял свой долг, честно служил Родине. И служу поныне. Так что пусть Илья растет честным и порядочным человеком, таким же, как его отец и дед, и не посрамит славную фамилию потомственных чекистов Фефиловых.

Впоследствии Фефилов узнал, что сын в институт не поступил и пошел в армию. Там был жестоко избит "дедами" и отправлен с сотрясением мозга в госпиталь. Но, однако, впоследствии отслужил свой положенный срок и благополучно вернулся домой. Но тут Ивана Никифоровича ждала гораздо более серьезная неприятность, на которую ему поневоле пришлось отреагировать.

Сын вернулся из армии как раз в самый период развала Союза и установления так называемых "рыночных отношений". Он тоже захотел приобщиться к "рыночным отношениям" и занялся откровенным мошенничеством, понаделал долгов, а в конце концов угодил за решетку. И именно в это время Фефилов переходил с одной работы на другую, в банк "Роскапиталинвест". Судимость сына, пусть даже и не живущего с ним, могла сильно помешать ему в его карьере. И это был первый и последний случай, когда Иван Никифорович помог сыну. Узнав о случившемся от Валентины, Фефилов отправился к старому товарищу, занимавшему ответственный пост в прокуратуре.

Они долго беседовали в служебном кабинете. Результатом беседы было полное прекращение уголовного дела против гражданина Фефилова Ильи Ивановича. Илья был выпущен на свободу.

- Погань, - сказал через несколько дней после его освобождения Иван Никифорович, глядя в круглые наглые глаза сына, сидящего рядом с ним на скамейке в Александровском саду, где он назначил ему встречу. - Ты просто погань. Жулик и проходимец...

- А что делать? - пожал плечами сын, гнусно улыбаясь прокуренными зубами. Иван Никифорович вынужден был с неудовольствием признать, что сын очень похож на него внешне - и огромными ушами, и крупным бугристым носом, и тонкими, в ниточку, губами. Просто настоящий урод. Неужели он со стороны выглядит так же? - Жить-то как-то надо. Мама не работает, газету их давно закрыли за ненадобностью, у меня никакого образования... В дворники, что ли, идти? Тебе-то не западло будет, батя?

За эти слова и наглую улыбочку Иван Никифорович стер бы недоумка в порошок или в лучшем случае сбил бы его с ног ударом могучего стального кулака, но... никак нельзя было. Пришлось кулачищи сжать, но воздержаться.

Сыну была выделена энная сумма, и вскоре он поступил на экономический факультет какого-то из многочисленных коммерческих заведений, возникавших в Москве как грибы после дождя. Давая деньги, Иван Никифорович поставил одно условие - встречаться не чаще раза в год для передачи денег на обучение и мелкие расходы. И обязательно на нейтральной территории.

Сын слово сдержал, более не тревожил отца. И понятия не имел, где и как отец живет.

А жил Иван Никифорович из года в год все лучше и лучше. Он активно занимался спортом, накачивал свои и без того стальные мышцы на тренажерах, плавал в собственном голубом бассейне, летом отдыхал на Канарских и других островах, а в свободное от работы время посещал всевозможные увеселительные заведения, где предавался пороку и разврату с восемнадцатилетними девочками, но по вечерам все так же чинно восседал во главе обильно накрытого стола в огромной семидесятиметровой столовой своего шикарного особняка, где восторженными глазами на него глядели ортодоксальная мамаша и убогие шутихи-приживалки.

В спальне Ивана Никифоровича висел портрет его отца, сделанный с единственной уцелевшей маленькой фотографии - в застегнутом кителе, на котором красовался орден Красного Знамени. А в его рабочем кабинете портрет недавно избранного Президента России.

Вот в этот небольшой по площади и по-спартански обставленный кабинет, где за столом, заваленном бумагами, в своих роговых очках сидел на вращающемся кресле Иван Никифорович, в один прекрасный день позвонил Вадим Филиппович Павленко.

- Иван Никифорович, зайдите ко мне. Есть важный разговор, - произнес Павленко своим красивым баритоном.

Уже через три минуты Фефилов сидел напротив Павленко, готовый слушать своего шефа и беспрекословно исполнять все, что он скажет. Между ними давно уже установились четко выработанные отношения. Павленко говорит, что ему нужно, а Фефилов вырабатывает только методы действия. И никаких лишних вопросов, никаких корректив в планы Павленко.

- Слушаю вас, Вадим Филиппович, - пригнулся Фефилов, словно желая лучше расслышать указания шефа. Даже мох на его огромных ушах словно встал дыбом.

- Хмельницкий, - произнес фамилию Павленко, пристально глядя на Фефилова.

Тот только кивнул головой. Никогда бы он не посмел сказать, что с первого дня нисколько не доверял Хмельницкому, которого привел в банк Павленко. Фефилов прекрасно понял, зачем его сюда привели, из него хотели сделать подставную фигуру, стрелочника, козла отпущения, это и ежу понятно, но вот в том, что это получится, он очень сомневался. А точнее сказать, нисколько не сомневался, что ничего не получится. Фефилов умел проникать в суть человека, глядя в его глаза. А глаза Хмельницкого, большие, добрые, ему очень не нравились. Вернее, то, что они добрые, это было хорошо, у лоха и должны быть добрые глаза. Но он углядел в них то, чего не заметил такой опытный человек, как Павленко. Он заметил в этих якобы наивных добрых глазах некую внутреннюю силу, и вообще что-то такое - явно чуждое и даже враждебное здоровому духу их славной конторы. Такие же глаза были у ныне покойного водителя Валерия Осипова. Но за всеми сотрудниками не уследишь, на Осипова он только тогда обратил внимание, когда нужно стало для дела, а вот Хмельницкий... Нет, явно маху дал Вадим Филиппович. Но... Фефилов никогда не отступал от своего правила - приказы начальства не обсуждаются, а только выполняются. И как можно профессиональней.

Услышав фамилию, Фефилов навострился, нахмурил густые брови, готовясь слушать дальше указания шефа.

- Только тебе скажу, Никифорыч, - убирая с губ свою дежурную улыбочку и переходя на развязный партийный тон начальника с подчиненным, хотя тот и старше его лет на десять, сказал Павленко. - Ну не предупреждаю, чтобы ты молчал, знаю тебя...

В бесцветных глазах Фефилова, скрытых за роговыми очками, мелькнуло нечто вроде обиды - если не предупреждаете, так зачем вообще это говорите? Значит, предупреждаете все-таки. А я вроде бы этого не заслужил.

- Дело больно серьезное, - произнес нечто вроде извинения за предупреждение Павленко. - Олег Михайлович отказался выполнить мое устное указание о предоставлении крупного кредита одной очень уважаемой организации для очень благородных целей.

Ни один мускул не дрогнул на лице Фефилова. Он не мигая глядел в глаза шефу.

- Ну, короче, он в курсе того, чего не должен знать. Ты понял меня? Павленко решил объяснить суть дела подоходчивее.

Фефилов молча кивнул своей крупной лысеющей головой.

- Что делать, знаешь?

- Поставим на прослушивание квартиру, машину, телефоны, будем следить за каждым шагом. Так... Конышева сменим...

- Зачем? - не понял Павленко.

- Олег Михайлович не дурак. Он только пытался казаться таким, произнес Фефилов и тут же осекся. В его словах Павленко мог почувствовать упрек в свой адрес в отсутствии бдительности и прозорливости, а этого Иван Никифорович уж никак не хотел, он лишь излагал шефу свои планы на ближайшее будущее, и то только потому что тот потребовал этого. Если бы речь шла не о Хмельницком, а о ком-нибудь пониже, типа водителя Валерия Осипова, об этом бы речь не заходила. Просто выполнялось и докладывалось. А руководство одобряло. И вознаграждало.

- Полагаешь, он его подозревает?

- Полагаю, да.

Иван Никифорович был в курсе шашней Конышева с женой Хмельницкого, но об этом предпочел не докладывать шефу. Он не обязан был этого знать, пока не обязан, ведь Хмельницкий до этой минуты должен был быть вне подозрений, а значит, и не обязан Фефилов докладывать об этом Павленко. Он подержит эту карту в запасе. Конышев этот жук еще тот, глазенки хитренькие... И очень было бы неплохо его подставить, когда надо будет. Ведь Иван Никифорович прекрасно понял задание шефа, а все, что говорилось обоими вслух, это была лишь оболочка, за которой таилась главная цель. Хмельницкий знает то, чего не должен знать. Значит, все, Павленко этими словами подписал Хмельницкому смертный приговор, дал команду на его физическое уничтожение. А уж какими средствами это сделать, это дело Ивана Никифоровича, его работа. И он сделает все, как надо. Он никогда не подводил. А сделав это дело, надо, очевидно, будет разыграть карту Конышева. Хотя его жалко - незаменимый в некоторых вопросах человек. Как он все сделал с Осиповым, просто высший пилотаж, да и только! Но всему свое время... Человеком надо вовремя воспользоваться, а потом так же вовремя его убрать. Свидетели никому не нужны.