Вышел месяц из тумана

1

Стоял я в нашем кабинете, руки в карманах, и глазел на галстук, лежавший на столе Ниро Вульфа. Тут вдруг раздался звонок в дверь.

Если б галстука там не было, это была бы уже совсем другая история, а может, никакой истории и не было бы, поэтому объясняю все подробно. Галстук был тот самый, в котором Вульф появился в то утро, – коричневый такой, шелковый, с узором из маленьких шелковых загогулин, рождественский подарок одного из наших прежних клиентов. За ленчем Фриц, пришедший убрать обглоданные к тому времени свиные ребра и принесший салат и сыр, сказал Вульфу, что тот закапал галстук соусом, после чего шеф промокнул его салфеткой. Потом, когда мы перешли из столовой в кабинет, он снял галстук и положил его на письменный стол. Вульф не выносил и малейшего беспорядка в своей одежде, это относилось и к домашним нарядам, однако он посчитал лишним тратить силы на то, чтобы подняться в спальню за другим галстуком, – никаких посетителей он не ждал. Когда в четыре часа он поднялся в оранжерею на верхнем этаже нашего особняка, чтобы провести часы досуга, наслаждаясь запахом цветущих орхидей, рубашка его все еще была расстегнута у ворота, а галстук по-прежнему лежал на столе.

Меня это раздражало. Фрица тоже. Когда в начале пятого он зашел сказать, что собирается за покупками и вернется через пару часов, взгляд его упал на галстук – и брови поползли вверх.

– Schlampig[1], – заметил я.

Фриц кивнул.

– Ты знаешь, как я ценю его и уважаю. Он человек большого ума и несгибаемой воли, его, несомненно, можно назвать великим детективом, но это не значит, что его домоправитель обязан делать все, что угодно. Где-то надо провести черту. Кроме того, у меня ведь артрит. У тебя, Арчи, нет артрита.

– Вроде бы нет, – согласился я. – Но если ты хочешь провести черту, то же сделаю и я. Мой список обязанностей – от доверенного агента до мальчика на побегушках – не короче мили, но в него все же не входят функции камердинера. Артрит, конечно, не в счет, но какого же величия исполнен наш патрон! Кстати, он мог взять с собой галстук, когда поднимался наверх.

– А ты мог засунуть его в ящик стола.

– Это все равно, что уклониться от ответа на трудный вопрос.

– Похоже, что так, – кивнул Фриц. – Дело деликатное, не спорю. Ну ладно, я пошел.

После его ухода я занялся обычными своими делами, ответил на пару телефонных звонков, затем в двадцать минут шестого встал из-за стола и, как я уже говорил, стоял, разглядывая галстук на столе человека большого ума, обладателя несгибаемой воли, когда раздался звонок в дверь. Это придало ситуации еще большую пикантность. Галстуку с жирным пятном никак не место на рабочем столе, тем более когда к нему приходит посетитель. Однако, к тому времени меня одолело упрямство – я уже считал вопрос о галстуке делом принципа, к тому же звонить мог и посыльный. Идя через холл к входной двери, я увидел через прозрачное только с моей стороны стекло, что за дверью стоит какая-то незнакомка, женщина средних лет с острым носиком и круглым подбородком (не сказал бы, что очень красивой формы). На посетительнице были серое пальто и черная шляпка в форме тюрбана. Никакого пакета в руках она не держала.

Я открыл дверь и поздоровался. Женщина заявила, что желает видеть Ниро Вульфа. Я ответил, что он сейчас занят и к тому же принимает только тех, с кем заранее условился о встрече. Она сказала, что ей это известно, но дело у нее срочное, ей необходимо увидеться с мистером Вульфом, так что она дождется, пока он освободится.

Ну, скажу я вам, были у меня причины поступить так, как я поступил, во-первых, у нас тогда не было никаких дел, во-вторых, после Нового года прошло лишь пять дней, так что денежных поступлений пока не было, да и надоело мне целыми днями любоваться орхидеями – хотелось что-то делать. К тому же я был недоволен шефом за то, что он кинул галстук на стол, а женщина не проявляла излишней настойчивости, держалась с достоинством и смотрела своими карими глазами – глазами хорошего человека – прямо на меня.

– О'кей, – сказал я. – Посмотрим, чем я смогу вам помочь.

Посторонившись, я пропустил ее в приемную, принял у нее пальто и повесил на вешалку. Потом проводил посетительницу в наш кабинет и усадил в желтое кресло возле своего письменного стола, оставив свободным обтянутое красной кожей кресло у стола Вульфа. Женщина села очень прямо в какой-то принужденной позе, поставив вместе ступни, на каждой из которых было по аккуратненькой такой серой туфельке. Я сказал ей, что Вульф освободится не раньше шести.

– Лучше будет сперва поговорить с ним мне и рассказать о вас, – заметил я. – Поверьте, это на самом деле важно. Меня зовут Арчи Гудвин. А вас?

– А я о вас слышала, – сказала она. – Да-да. Если бы я не знала о вас и о мистере Вульфе, я бы сюда не пришла.

– Премного благодарен. Кое-кто из тех, кто меня знает, по-другому реагирует на мое имя. Так как же зовут вас?

Она внимательно на меня посмотрела.

– Пожалуй, пока называться не стану, – я хочу сказать, пока не буду уверена, что мистер Вульф берется за мое дело. Оно очень деликатное. Очень личное.

Я покачал головой:

– Боюсь, это у вас не выйдет. Вам же придется рассказать ему о вашем деле до того, как он решит, браться ли ему за него, а я в это время буду сидеть рядом и слушать. Так ведь? Вдобавок, я должен буду сообщить ему и кое-что еще – что вам тридцать пять лет, весите вы сто двадцать фунтов и не носите серьги, – только после этого он решит примет ли вас.

Она чуть заметно улыбнулась.

– Мне сорок два.

Я ухмыльнулся:

– Ну, вот видите? Мне необходимы факты – кто вы и что вам нужно.

Она сжала губы, затем проговорила.

– Это очень деликатное дело. – И, снова сжав губы, добавила: – Но все же вам нет смысла идти к нему, пока я вам кое-что не расскажу.

– Валяйте.

Перед тем, как начать рассказ, она нервно сплела пальцы.

– Так вот меня зовут Берта Аарон. Пишется с двумя «а». Я личный секретарь мистера Ламонта Отиса, старшего компаньона юридической компании «Отис, Эдей, Хейдекер и Джетт». Наш офис на углу Мэдисон-авеню и Сорок четвертой улицы. Недавно произошло одно событие, которое меня встревожило. Хочу, чтобы мистер Вульф разобрался в этом деле. Я могу ему заплатить – в разумных пределах, но, может статься, ему заплатит сама фирма. Повторяю, так может случиться.

– Вас прислал сюда кто-то из сотрудников фирмы?

– Нет, меня никто не посылал. Никто не знает, что я здесь.

– А что, собственно случилось?

Она плотнее сцепила пальцы.

– Может и не надо было мне приходить, до сих пор не понимаю, правильно ли я поступила, может, лучше было мне не приходить.

– Не волнуйтесь, мисс Аарон. Вы ведь мисс Аарон?

– Да, я не замужем. – Она расцепила пальцы и сжала обе ладони в кулаки; линия ее губ проступила четче. – Конечно, это глупо. Мне надо было выйти замуж за мистера Отиса. Мы с ними живем вот уже двадцать лет, и он так хорошо ко мне относится! Я не могла пойти со своим делом к нему – ему ведь семьдесят пять лет, у него слабое сердце, и это может его доконать! Он каждый день приходит в контору, но это лишь по привычке – теперь он может делать лишь очень немногое, хотя знаний у него больше, чем у всех остальных, вместе взятых. – Она разжала кулаки. – Случилось же вот что: я видела одного из руководителей нашей фирмы разговаривающим с представителем противоположной стороны в одном очень важном судебном деле, самом крупном из всех, которые нам когда-либо поручали. Было это в таком месте, где они могли повстречаться, только если тайно условились об этом заранее.

– Вы хотите сказать, с адвокатом с противоположной стороны?

– Нет с самим клиентом. Если бы это был адвокат – еще полбеды.

– Кто же из руководителей фирмы это был?

– Я пока не готова вам об этом сказать. Не хочу открывать мистеру Вульфу имя этого человека, пока не буду уверена, что он берется за мое дело. Ему не обязательно это знать, чтобы принять решение. Если вас удивляет, почему я пришла именно к вам, вспомните: я уже сказала, почему не могу рассказать все мистеру Отису; компаньонам же его рассказывать боюсь – если один из них предатель, то не сговорился ли он с кем-нибудь еще или – кто знает? – даже со всеми? Тут нельзя гадать. Компаньонов всего четверо, но адвокаты у нас есть и другие – целых девятнадцать. И ни одному из них я не могу доверять ни на волос. – Она снова сжала кулаки. – Надеюсь, вы понимаете меня. Представляете, в какую ловушку я попала?

– М-да. А вдруг вы ошибаетесь? Конечно, юристу не подобает встречаться с кем-либо из представителей другой стороны, особенно с клиентом, но существуют же исключения! Может это вышло случайно. Где и когда вы их видели?

– В прошлый понедельник, ровно неделю назад. Это было вечером. Они сидели вместе в дешевом ресторанчике в отдельном кабинете. В такое заведение она ни за что бы не пошла, не пошла бы даже в ту часть города. Я, конечно, тоже, но меня послали в этот район с поручением, и я зашла в ресторан, чтобы оттуда позвонить. Они меня не видели.

– Значит среди компаньонов есть женщина?

Она подняла брови.

– О, я сказала «она». Я имела ввиду клиентку. У нас в конторе есть женщины, но они не входят в число руководителей фирмы. – Она снова сцепила пальцы. – Встреча этих людей никак не могла быть случайной. Но, конечно, можно допустить, лишь допустить, что он не предатель, и что факты объясняются как-то иначе. Потому-то мне и трудно было принять решение, что же делать. Но теперь я знаю! Всю неделю я мучилась сомнениями, потом не выдержала и сегодня днем решилась все-таки поговорить с этим человеком и послушать, что он скажет. Если бы он мог хоть как-то объяснить то, что было, – что ж, тогда все в порядке. Но он не смог. Он так это воспринял, был так потрясен, что у меня не осталось никаких сомнений: он предатель!

– А что он вам ответил?

– Не то, чтобы он сказал что-нибудь особенное, но лицо его выдало с головой. Он заявил, что может, конечно, все объяснить, что действует в интересах именно нашего клиента, а не чужого, но не может сказать мне больше, пока не произойдут некие события – в течение недели, уточнил он, хотя – кто знает – вдруг они произойдут завтра? Я поняла: надо что-то делать. Идти к мистеру Отису я побоялась – недавно у него было плохо с сердцем. К другим руководителям фирмы я тоже не пошла. Мне даже взбрело в голову обратиться к адвокату с другой стороны, но это, разумеется, не помогло бы. Тогда я вспомнила о Ниро Вульфе, надела пальто и шляпу – и, как видите, пришла. Дело срочное. Надеюсь, вы это понимаете?

Я кивнул:

– Очень возможно. Все зависит от того, что за процесс ведет ваша фирма. Мистер Вульф может согласиться взяться за ваше дело до того, как вы назовете фамилию предполагаемого предателя, но ему надо будет сразу сказать, что это за судебный процесс. В некоторого рода дела он вмешиваться не станет, даже если суть конфликта почти не имеет к ним отношения. Так что же это за процесс?

– Мне бы не хотелось. – Она умолкла, потом спросила. – Ему обязательно это знать?

– Еще бы! А впрочем вы, назвали фирму, в которой работаете, сказали, что дело крупное, и что клиент другой стороны – женщина, так что этого достаточно, чтобы обо всем догадаться. Не надо даже особенно шевелить мозгами. Ваш клиент – Мортон Соррел?

– Да.

– А судится с ним жена, Рита Соррел?

– Совершенно верно.

Я бросил взгляд на свои наручные часы. Стрелки показывали 5.39. Я встал и сказал посетительнице:

– Ну, скрестите пальцы на счастье и сидите здесь.

Пройдя по коридору, я стал подниматься по лестнице, обдумывая, что сейчас скажу шефу. Добавились два новых важных обстоятельства, и именно от них сейчас все зависело. Во-первых если первое в новом году денежное поступление будет от щедрот Соррела, это не украсит общую картину, во-вторых, у Ниро Вульфа было обыкновение не браться за бракоразводные дела и даже стараться не быть в них замешанным косвенно. Положение у меня было не из легких, поэтому, поднявшись по лестнице на три пролета и попав на верхний этаж нашего особняка, где пол выложен плитами из песчаника, я заставил шестеренки у себя в голове крутиться быстрее, чем шагали ноги. Перед входом в оранжерею я остановился – не для того, чтобы перевести дух, но желая продумать, с чего начать разговор; однако решил, что это пустое дело – все равно все зависело от того, в каком настроении пребывает шеф. Так что я вошел. Можете мне не верить, что я миновал три смежных зала оранжереи – прохладных, напоенных тропической влагой, – не замечая красот цветников и яркости клумб, но в тот день так оно и вышло. Наконец я добрался до так называемого «кадочного» зала – все растения там были в кадках.

Вульф восседал на скамейке в проходе, рассматривая в сильную лупу ложную луковицу на каком-то растении. Теодор Хорстман, четвертый из обитателей нашего дома, весивший ровно вдвое меньше шефа, возился с папоротником-чистоустом. Я подошел прямо к ним и обратился к могучей спине Вульфа:

– Извините за вторжение, сэр, но у меня возникли трудности.

Шефу понадобилось секунд десять, чтобы утвердиться во мнении, что он меня слышал. После этого он вынул из глазницы лупу и затребовал информацию.

– Сколько сейчас времени?

– Без девяти минут шесть.

– Твое дело вполне может подождать девять минут.

– Знаю, но есть тут одна закавыка. Если вы спуститесь и войдете без стука в свой кабинет, то застанете там женщину.

– Какую еще женщину?

– Ее зовут Берта Аарон. Она пришла без приглашения. У нее какие-то неприятности, причем неприятности какого-то странного толка. Я как раз и поднялся сюда, чтобы рассказать вам об этом, а вы уж потом решайте, спуститься ли мне снова и отшить ее или вы сами сходите на нее взглянуть.

– Ты меня потревожил, нарушил наш уговор.

– Знаю, но я ведь извинился. К тому же, раз я уже вас побеспокоил, давайте-ка расскажу вам все. Эта женщина – личный секретарь Ламонта Отиса, старшего компаньона…

И так далее и тому подобное. Когда я кончил свой рассказ, шеф наконец-то оторвался от лупы и ложной луковицы. В какой-то момент в его глазах даже блеснул огонек. Вульф не раз говорил мне, что единственная вещь, побуждающая его хоть что-то делать, – это страстное желание, как он выражается, жить в свое удовольствие: занимать старинный особняк из бурого песчаника в Манхэттене, на Тридцать пятой Западной улице, пользоваться услугами шеф-повара Фрица, садовника Теодора (специалиста по орхидеям), а вдобавок и моими. Однако огонек в его глазах зажгло не предвкушение большого гонорара – я ведь пока не называл фамилию Соррел, – а мое упоминание о том, что клиентка попала в затруднение довольно-таки странного характера. По крайней мере, до сих пор мы ни с чем подобным не сталкивались.

Тут мы дошли до щекотливой темы.

– Кстати – начал я, – есть одна маленькая деталь, которая может вам не понравиться, хотя она и не имеет отношения к сути дела. В процессе, о котором идет речь, клиентом является Мортон Соррел. Вы, наверное, знаете об этом деле.

– Разумеется.

– Так вот, наша посетительница видела, как жена Соррела, с которой он судится беседовала с одним из руководителей своей фирмы. Может вы помните, что сказали об этой даме, прочитав отчет об этом процессе в утренней газете? Писали, что она согласна развестись с мужем, если получит месячное обеспечение в размере тридцати тысяч долларов, но в городе ходили слухи, что на самом деле она хочет содрать с мужа за развод кругленькую сумму – тридцать миллионов зелененьких. Может, в этом и загвоздка. Но в общем, все это лишь не относящиеся к делу подробности. Главное то, что мисс Аарон хочет…

– Нет! – отрезал шеф и бросил на меня сердитый взгляд. – Неужели ты ввалился лишь ради всего этого?

– Я не ввалился. Я вошел.

– Ты прекрасно знаешь, что это дело не для меня.

– Я знаю, что вы не станете никому помогать добывать свидетельство о разводе, да и я тоже не занимаюсь подобными делами. Знаю, что вы не будете помогать жене, которая судится с мужем, и наоборот, но здесь-то всего этого как раз и не надо. Вы не будете иметь никакого отношения к…

– Нет, это не по мне! Эта супружеская война может оказаться главной пружиной всего конфликта. Не хочу браться за дело! Отошли посетительницу.

Завалил я свою миссию. А может, и нет, может, она была безнадежной, как бы я за нее не брался. В таком случае не стоило даже пытаться что-то сделать. В общем, как на это не смотри, сплошная невезуха. Не люблю я заваливать то, за что взялся, но, в общем, ничего страшного не случилось от того, что я поговорил с шефом, потратив на то добрых десять минут, хотя это не изменило ситуацию и не разрядило атмосферу между нами. Закончил разговор он на том, что собирается спуститься в свою комнату за другим галстуком, а меня просит позвонить ему по внутреннему телефону после того, как посетительница уйдет.

Пока я спускался по лестнице, меня обуревало искушение позвонить ему и сказать не о том, что она ушла, а о том, что мы уходим вместе с нею, – я иду вызволять ее из трудного положения. Искушение это возникло ни сию минуту, а появилось раньше, и я вынужден был признать, что при других обстоятельствах оно выглядело бы более привлекательным. Ну, прежде всего, если я предложу ей это, она может и отказаться, а с меня сегодня довольно уже отказов и неудач. Так что, идя по коридору, я постарался придать своему лицу соответствующее выражение, чтобы наша посетительница, взглянув на меня, могла сразу догадаться, что ответил шеф. Но, когда я вошел, мне пришлось изменить выражение лица, вернее оно изменилось само. Я остановился и застыл на месте.

На ковре лежало то, чего там не было, когда я уходил. Ближе ко мне валялся большой кусок нефрита, который Вульф клал сверху на бумаги, чтобы они не разлетались, – он всегда лежал на столе, чуть дальше на ковре лежала Берта Аарон, которую я совсем недавно оставил спокойно сидевшей в кресле. Она лежала на боку, одна нога была согнута в колене, другая выпрямлена. Я подошел и склонился над телом. Губы были синие, язык вывалился, глаза были широко открыты и неподвижны, вокруг шеи был обмотан галстук Ниро Вульфа, узел сбился на сторону. С виду женщина была мертва.

Иногда в таких случаях есть еще шанс спасти человека. Я достал из ящика своего стола ножницы; узел был такой тугой, то мне с трудом удалось подсунуть под него палец избавившись от галстука, я перевернул тело на спину. «Дьявольщина она же мертва, что я делаю?» – подумал я, но все же отодрал немного пуха от ворсистого ковра, приложил к ее ноздрям и губам и на несколько секунд затаил дух. Но она не дышала. Я взял ее ладонь, нажал на ноготь – он так и остался белым. Кровообращение остановилось. Все же, быть может, оставался еще шанс ее спасти, если бы мне удалось очень быстро, скажем через две минуты привести к ней врача. Сняв трубку, я набрал номер доктора Уолмера, который жил рядом. Его не оказалось на месте.

– Черт бы их всех взял! – воскликнул я громко, поскольку все равно меня никто не слышал, после чего присел, чтобы перевести дух.

Я сидел и сидел, глядя на женщину, – минуту, а может, и две – и меня захлестывали не мысли, а эмоции. Слишком тяжко было на душе, чтобы о чем-то думать. Злился я на Вульфа, не на себя – тело я нашел в десять минут седьмого, так что, если б он спустился сюда со мною ровно в шесть, мы могли бы успеть ее спасти. Затем я дотянулся до внутреннего телефона и позвонил Вульфу в его апартаменты. Когда он снял трубку, я сказал:

– Все в порядке, спускайтесь. Ее нет.

И нажал на рычаг.

В оранжерею шеф всегда поднимается на лифте и даже спускается на нем оттуда, но покои его всего на один пролет лестницы выше, чем кабинет. Услышав, что дверь его комнаты открылась и затем снова закрылась, я встал, занял позицию прямо перед трупом дюймах в шести от головы, скрестил на груди руки и устремил взгляд на дверь.

Послышались шаги – и шеф вошел. Он переступил порог, остановился, взглянул на тело, перевел взгляд на меня и пророкотал:

– Ты же сказал, что ее нет!

– Так точно, сэр, ее нет. Она мертва.

– Чушь!

– Да нет, сэр. – Сказал я, затем посторонился и добавил: – Взгляните сами.

Он подошел поближе все еще глядя туда же, куда и раньше, – на лежавший на полу труп. Секунды через три он обошел вокруг тела, сел в свое огромное, сделанное на заказ кресло, стоявшее у письменного стола, сделал глубокий вдох и не менее глубокий выдох.

– Предполагаю, – проговорил он, против обыкновения тихо, – что женщина эта была жива, когда ты ушел отсюда и поднялся наверх, ко мне?

– Да, сэр. Сидела в этом кресле. Она была здесь одна, да и пришла без всяких спутников. Дверь, как всегда, была заперта. Фриц ушел в магазин, я вам говорил об этом. Когда я ее обнаружил она лежала на боку, я повернул ее на спину, чтобы узнать, дышит ли она, – после того как разрезал сдавливавший ее шею галстук. Потом позвонил доктору…

– Какой еще галстук?

Я показал пальцем на стол.

– Тот самый, который вы здесь оставили. Шея была туго им обернута. Очевидно, женщину сперва оглушили вот этим куском нефрита – я показал пальцем на ковер, – но смерть наступила от удушья – галстук прекратил доступ кислорода в легкие, и она задохнулась – видите, какое у нее лицо? Я разрезал…

– Ты смеешь высказывать предположение, что ее задушили моим галстуком?

– Я не высказываю предположение, а утверждаю. Узел туго затянули, длинным концом еще раз обвязали шею и связали его с коротким концом – заметьте, узел не морской, а, как называют его моряки, «бабий», то есть завязанный неправильно. – Я подошел к тому месту, где лежал брошенный мною галстук, поднял его и положил на письменный стол. – Рискну предположить, что если галстук не лежал бы тут, как будто был специально приготовлен, убийце пришлось бы искать какое-нибудь другое орудие, может быть, носовой платок. Также осмелюсь заметить, что если бы вы спустились немного раньше…

– Замолчи!

– Хорошо, сэр.

– Это уже становится невыносимо!

– Да, сэр.

– Я никогда не смогу с этим примириться.

– Конечно, сэр. Я могу сжечь галстук, и мы скажем Кремеру, что, удушив ее чем-то, – неизвестно чем, – убийца убедился, что она мертва, а затем забрал с собой орудие убий…

– Да замолчи же! Она ведь говорила, что никто не знает о ее визите к нам…

– Ба! – воскликнул я. – У нас нет ни малейшего шанса, неужели вы не понимаете? Мы попались, как мухи на липучку. Я не стал звонить в полицию до вашего прихода только из вежливости. Если я буду тянуть с этим хоть немного, нам это лишь повредит – мне ведь придется назвать им точное время, когда я обнаружил труп. – Я взглянул на часы. – Ого, прошла уже двадцать одна минута! Может, вам лучше позвонить туда самому?

В ответ – гробовое молчание. Шеф уставился на галстук стиснув челюсти и сжав губы так, что их почти не стало видно. Я дал ему – из вежливости – пять секунд на размышление, потом отправился на кухню, снял трубку телефона, стоявшего на столе, за которым утром того дня я завтракал, и набрал номер.