Вышел месяц из тумана

Глава первая

«Мать твою! – воскликнула герцогиня». Вроде бы так начинается один из романов Агаты Кристи. Или я что-то путаю? Маловероятно, чтобы эта великая медведица пера могла такое написать. Еще менее вероятно, чтобы в те времена какая-нибудь герцогиня могла произнести такое вслух, пусть даже и по-английски. Но, как говорится, времена меняются, и герцогини вместе с ними. К тому же, в нашем случае это была и вовсе никакая не герцогиня, а всего лишь внучка герцога пятнадцати лет от роду. Ничего удивительного, что именно такое выражение, разумеется, в английском эквиваленте, сорвалось у нее с языка, когда она спустилась в салон круизного катера, где уже расположились мы с Лайонелом.

– В чем дело, Вайолет? – спросила следовавшая за ней девушка постарше, лицо которой тоже показалось мне знакомым.

– Да вот эти двое…

Вайолет кивнула головой в нашу сторону, презрительно фыркнув.

– Ты их знаешь?

– Мои однокласснички…

К последнему слову был добавлен звучный эпитет.

– …Откуда они тут взялись?

Старшая девушка пристально посмотрела на нас, и теперь я вспомнил, где и когда уже

видел ее. Это было прошлой зимой на школьном празднике, куда она приезжала вместе с герцогом Холдернесским.

– Зайка, не надо так нервничать, – сказал Лайонел.

– Я тебе сейчас такую зайку покажу!

Вайолет нахмурила свое на самом деле очень даже симпатичное личико.

– Ой, покажи!

Лайонел расплылся в самой глупейшей улыбке, какую только можно представить. Вайолет снова фыркнула, но ничего больше не сказала и направилась к трапу, ведущему в каюты.

– Есть в Йоркшире болотистая местность. То Холдернесс и вся его окрестность, – продекламировал Лайонел ей вслед. Старшая девушка приложила палец к губам.

– Тсс, мы тут инкогнито, – произнесла она шепотом и добавила уже чуть громче: – а на Вайолет не обращайте внимания. С ней такое бывает.

– Да мы знаем, – сказал я.

– Ну да, конечно, – она рассмеялась. – Полагаю, ты Лайонел.

– Нет, я Питер, он – Лайонел.

– Ясно. А я Мэгги, сестра Вайолет.

– Мы догадались.

Девушка усмехнулась, тряхнув своими длинными каштановыми волосами, рассыпанными по плечам. От нее исходил сладковатый запах духов, только я совсем не знал, каких именно, потому что в то время совершенно не разбирался в духах.

– Какие догадливые. А правда, как вас занесло на это корыто?

Я махнул рукой.

– Да… так получилось. А вас?

– Тоже можно сказать, так получилось.

– Но теперь, кажется, получилось не так уж плохо.

Я подумал, Вайолет и Мэгги вполне могут скрасить наше предстоящее путешествие. Мэгги улыбнулась.

– Похоже на то, – сказала она, потому вдруг почему-то подмигнула и продолжила почти шепотом: – А то я, честно говоря, побаивалась, что тут одни пенсионеры…

Как бы в подтверждение ее слов в салоне появилась новая пассажирка, как раз упомянутого типа. Это была невысокая, щупленькая старушка с коротко стриженными седыми волосами. Спускаясь по трапу в салон, она споткнулась, чтобы удержать равновесие, схватилась за занавеску, прикрывавшую иллюминатор, но занавеска не выдержала тяжести и оборвалась. Бабка едва не растянулась на палубе, только в самый последний момент уцепившись за поручень трапа.

– Ах, я такая неловкая! – запричитала она, обращаясь не к кому-то конкретно, а ко всем сразу, – такая неловкая! Моя подруга Джейн тоже так говорит. Когда я была у нее в последний раз, вот точно так же споткнулась и разбила кофейник. Очень жалко, замечательный был кофейник, беленький такой, с цветочками. А Джейн такая милая женщина, такая приятная. Живет возле Колчестера, на Роуз-Лейн, прямо напротив чайной. Жаль только, болеет часто. Но это не удивительно, ей уже за восемьдесят…

Все это она произнесла даже не как одно предложение, а как одно длинное слово. Мэгги посмотрела на нас с Лайонелом, покачала головой и глубоко вздохнула. Краем глаза я заметил, как сидевшие в противоположенном углу салона двое других пассажиров – представительного вида мужик в хорошем костюме, листавший газету, и белобрысый парень, на вид чуть старше двадцати – обменялись взглядами и тоже почти синхронно глубоко вздохнули. На шум из-за барной стойки выскочила женщина в темно-синем платье и белом переднике, с наколкой на пышной, навороченной прическе. По всей видимости, буфетчица.

– Ничего страшного, ничего страшного, – затараторила она, пытаясь вырвать занавеску из рук бабульки, которую та никак не желала отдавать. Наконец ей это удалось, казалось, однако, не без применения силы. Потом она оглядела собравшихся в салоне и глуповато улыбнулась, почти как Лайонел пару минут назад.

– Добро пожаловать на «Буревестник». Ланч будет подан через полчаса, бар откроется сию минуту.

Выпалив все это скороговоркой, она снова исчезла за стойкой, пока бабка, продолжая причитать, но уже совсем нечленораздельно, нелепо раскланялась и стала спускаться по трапу, ведущему к каютам, там тоже наделав много шума. Паренек примерно нашего возраста тащил за ней огромный, и похоже, увесистый чемодан. Я еще подумал, что в этом чемодане могло столько весить. Правда же, не кирпичей она туда наложила. Но тут же переключился на другое. Некоторые черты лица паренька, очень напоминавшие черты буфетчицы, навели на мысль поискать с ним общий язык. Вдруг удастся с его помощью заполучить из бара что-нибудь покрепче кока-колы. В том, что Лайонел согласится разделить со мной расходы, я нисколько не сомневался.

Догадываюсь, вам уже не терпится узнать, кто такой я, и кто такой Лайонел. В школе нас считают двоюродными братьями, хотя мы даже не родственники. Дело в том, что моя бабушка… Или нет, чтобы все стало понятно, начать придется аж с прадедушки, которому в молодости чем-то сильно заехали по голове. Во всяком случае, я так думаю, иначе с чего бы вдруг он проникся идеями марксизма-ленинизма, а потом и вовсе отправился из родного Уэльса в далекую Россию строить самое справедливое общество. Да еще со всем своим семейством, включая малолетнего сына, которому по этой самой причине и предстояло стать моим дедушкой.

Что именно и где он строил, об этом семейная история умалчивает. Известно только, что строить ему пришлось недолго. В один прекрасный день, или скорее темной ночью, за ним пришли, объявили британским шпионом, и больше его никто не видел. Прабабушку тоже вскоре забрали, а моего будущего дедушку по малолетству определили в детский дом. Оттуда дедушка вышел, почти забыв английский язык, зато в совершенстве овладев русским, на котором имел обыкновение выражаться очень крепко.

Я-то, конечно, знаю об этом только по рассказам, поскольку дедушка умер, едва мне исполнилось шесть. Все, что я от него запомнил, был стойкий запах перегара. То есть тогда я еще не знал, как это называется, только потом, узнав и сопоставив факты, понял, почему мне не удалось узнать дедушку получше. И почему, когда несколько лет спустя моя мама решила расстаться с моим папой, бабушка отнеслась к этому с полным пониманием. Помню, слышал, как они тогда обсуждали сложившееся положение, приходя к выводу, что все мужики одинаковые, а в нашей семейке и вовсе безнадежные, при этом поглядывая на меня с тоской во взоре.

Но тут вскоре пал Железный занавес, открылись шлюзы, короче, наступил 1991 год. Тогда-то бабушка, имея некоторые сбережения в свободно конвертируемой, поскольку работала в гостинице для интуристов, решила на время покинуть пределы необъятной, чтобы взглянуть на мир без помощи Сенкевича. После этого некоторое время мы о ней ничего не слышали. Только однажды, на мой день рождения, пришла открытка с изображением величественного моста над какой-то рекой или другой водной преградой, и надписью на обороте: «Здесь родился твой дедушка». Поначалу я усомнился, что дедушка родился прямо на том самом мосту, но потом, вспомнив запах перегара, решил, что с него бы сталось. И прошел еще один день рождения, прежде чем бабушка объявилась в нашей квартире, теперь уже собственной персоной, и в состоянии близком к обмороку.

Вот уж не могу сказать, что на нее так подействовало. То ли общий вид города-героя Москвы того времени, то ли обгорелые стены Белого дома, то ли песни группы «Лаэртский Бэнд», доносившиеся из моей комнаты. А может быть, и все это вместе. Как бы там ни было, чуть ли не с порога она заявила маме, что намерена вот прямо сейчас забрать меня в Англию, поскольку, если я останусь, непременно пойду по стопам отца и деда. То есть, покачусь по наклонной.

Ни в какую Англию ехать мне не хотелось. В школе у меня была куча друзей, и даже подружка. Правда, мы с ней еще только играли в бадминтон, но я упорно двигался дальше. И было совершенно понятно, что в Англии недостаточно владения русским языком, а английским я в ту пору владел не очень. Или, если честно, совсем не владел. Однако все мои возражения были сразу отвергнуты. Маме, понятное дело, не хотелось со мной расставаться, хотя и наблюдать, как я качусь по наклонной, тоже не хотелось. Все же некоторое время она колебалась, пока бабушка не предъявила убойный аргумент, сообщив, что в Англии встретила очень хорошего человека, за которого будущим летом выходит замуж, и который готов платить за мое обучение.

Вот на их свадьбе я и познакомился с Лайонелом, приходившимся внуком новому мужу бабушки. Надо сказать, с первой же встречи он мне совсем не понравился. Держался как эдакий пай-мальчик, то и дело поправлял мои ошибки в английском, которых я, несмотря на целых полгода усиленного изучения, еще лепил немало. И вообще всем своим видом старался показать, кто он, а кто – всего лишь какой-то иностранец. Но это было еще полбеды. К тому времени я успел заметить, что толерантными британцев можно назвать весьма условно, и всяких понаехавших они терпят, но не более того. Беда случилась, когда нас поселили в одной комнате, а в день свадьбы нарядили в нелепые костюмчики и заставили нести шлейф (ха-ха) невесты. Занятие вполне подходящее семилетним, но мы-то уже были вдвое старше.

Понимаете, наверное, почему тот день стал для меня совсем нерадостным. Только после торжественного обеда я смог снять наконец душивший меня галстук и, стащив у кого-то из гостей сигарету, уединиться в дальнем углу сада, чтобы немного расслабиться. Представьте, каково же было мое удивление, когда пару минут спустя в том же уголке появился Лайонел, тоже без галстука, и тоже, вы не поверите, с сигаретой в зубах. Некоторое время мы ошалело смотрели друг на друга, а потом разразились поистине гомерическим хохотом. Короче, не скажу, с того момента, но уже вскоре мы стали лучшими друзьями и больше не возражали делить комнату, когда осенью оказались в престижной частной школе, где уже учился Лайонел, а теперь и мне предстояло продолжить свое образование.

С тех пор минул почти год. Я уже привык отзываться на свое имя в английском варианте и говорил на этом языке куда лучше, чем прежде. Подошли каникулы, часть которых мы собирались провести в спортивном лагере. Но тот открывался только через неделю, и чем занять эту неделю, оставалось совершенно неясным. Вот тут-то бабушка и ошарашила нас известием, что забронировала нам каюту на круизном катере, где мы сможем, как она выразилась, с пользой провести несколько дней. Бабушка, наверное, думала сделать нам приятное, но мы, сами понимаете, так не думали. Как-то раз мама возила меня на экскурсию в Переславль-Залесский, и ничего тоскливее этой поездки я не припомню. Лайонел тоже пребывал далеко не в восторге. И стоило нам только ступить на борт этого самого катера, претенциозное название которого совершенно не соответствовало скромной роли, наши самые худшие опасения, казалось, начали сбываться.

Несмотря на представительного вида шкипера с окладистой бородой, в белоснежной рубашке, при галстуке и даже форменной фуражке, встретившего нас на палубе, сам катер производил неважное впечатление. Я называю это суденышко катером, потому что хотя оно и превышало размерами прогулочные катера, курсирующие по Москве-реке, все же заметно уступало теплоходам, которые ходят по Волге. К тому же по-английски и те и другие именуются моторным судном, сокращенно – МС.

Буклет, прилагавшийся к билетам, обещал первоклассное обслуживание, но каюта оказалась даже меньше железнодорожного купе. Там помещались две койки – одна над другой – умывальник и узенький столик у окна, хотя назвать окном крошечный иллюминатор, через который едва проникал свет, можно было лишь условно. За каютами, дальше по коридору в сторону кормы, помещались душевая и два туалета. Куда вела еще одна дверь в самом конце коридора, я не понял. Видимо, в какое-то служебное помещение, поскольку дверь была заперта.

На прогулочной палубе рядами стояли шезлонги, предназначенные для расслабленного отдыха под солнцем, времяпрепровождение, всегда вызывавшее у меня недоумение. Запланированный осмотр достопримечательностей совершенно не вдохновлял. В общем, предстоящая поездка не вызывала у меня никакого восторга, и только появление Вайолет и Мэгги несколько улучшило настроение. Хотя предположение Мэгги относительно наших попутчиков грозило оказаться верным.

Почти сразу за болтливой старухой в салон спустился еще один реликт прошлого. Точнее, сначала мы услышали шум подъехавшей к пристани машины, потом неразборчивые голоса, потом кто-то крикнул густым басом: «Бобби!» и уже знакомый паренек стремительно прошмыгнул через салон на палубу, откуда вскоре спустился обратно, волоча чемодан и сумку фотографа. За ним следовал весьма колоритный дед в ковбойке и джинсах, с длинными, седыми волосами, собранными в хвост, и коротко подстриженной бородой. Он поздоровался довольно приветливо, но как-то отрывисто, потом направился вниз. Лайонел шепнул, что старик, скорее всего, из Новой Зеландии. Я тогда еще не разбирался в различных диалектах английского, поэтому положился на Лайонела.

В этот момент в салоне возникла полноватая дама лет сорока в очень широкополой шляпе и цветастом платье. Поскольку Бобби был все еще занят багажом новозеландца, ей пришлось самой нести свой чемодан, что, казалось, ее нисколько не беспокоило. Приветливо проговорив «добрый день», она уже хотела спуститься в каюту, но не смогла, потому что навстречу по трапу кто-то поднимался, и ей пришлось подождать. Кем-то оказалась еще одна дама примерно такой же комплекции, но помоложе. Одета она была в китайский халат, расшитый драконами, а в руке держала перламутровый портсигар.

Поднявшись в салон, она сразу наткнулась на даму в шляпе и замерла на мгновение, потом вскинула голову и изобразила на своем лице улыбку.

– Привет! – бросила она игривым тоном и, продолжая натужно улыбаться, окинула взглядом салон. Когда этот взгляд упал на нас с Лайонелом, ее лицо сразу приняло кисловатое выражение, впрочем, почти сразу сменившееся прежним подобием улыбки.

– Колин, когда мы отплываем? – заговорила она снова, обращаясь теперь к представительному мужику в костюме, и тоже с заметным акцентом, который на этот раз я распознал мгновенно, поскольку и сам тогда говорил почти с таким же. Последующий диалог я пропустил, рассматривая карту маршрута, висевшую на перегородке возле трапа, ведущего на палубу. Карту эту лучше было назвать схемой. Вычерчена та была весьма примитивно. Реку обозначала толстая синяя линия, идущая зигзагом, который, вероятно, должен был изображать изгибы русла. Названия прилегающих к реке городов и деревень были написаны готическими буквами, совершенно не соответствовавшими общему стилю. Еще на карте были обозначены шлюзы, я насчитал семь, причем некоторые остались неподписанными. То ли чертивший карту очень торопился, то ли просто не знал названий, то ли шлюзы таковых вообще не имели.

Помнится, я даже сказал об этом Лайонелу, на что он предложил заглянуть в путеводитель, если уж очень интересно. И я бы последовал совету, путеводители были расставлены на полке над диваном в углу салона, но как раз в этот момент из-за стойки бара появилась буфетчица, и все так же приветливо улыбаясь, принялась раскладывать столовые приборы. Потом она ушла, но уже вскоре вернулась с подносом, уставленным тарелками. Стало понятно, что ланча долго ждать не придется.

Я сразу подумал, что имеет смысл поскорее забить нам места за столом, чтобы не оказаться рядом с той болтливой старухой, не замедлившей вернуться в салон. Так я и сделал, подозвав Мэгги и Вайолет, когда те снова появились. Вайолет, конечно, скорчила кислую мину, но все же присоединилась к нам, потому что куда ей бедняжке было деваться. Дама в китайском халате, ее спутник и старик новозеландец устроились на другом конце стола. К ним присоединилась дама в шляпе, теперь уже, правда, без своего головного убора, так что светловолосому парню поневоле пришлось сесть напротив старушки, которая, еще даже не усевшись за стол, снова принялась болтать.

– Великолепно! Великолепно! – восклицала она, чуть ли не подпрыгивая на своем стуле, хотя ничего великолепного в поданном нам салате лично я не заметил. Салат был как салат. Казалось, остальные придерживались того же мнения, но тут выяснилось, что речь идет совсем о другом.

– …Чудесная каюта. Такая чистая, уютная, – продолжала старая болтунья. – И я посмотрела путеводитель. Знаете, все так интересно…

В руках у нее действительно был путеводитель, я еще подумал, когда она успела им обзавестись, только потом вспомнив, что путеводители, были разложены и в каждой каюте.

– …Оказывается, в Линчестере есть домик, в котором останавливался король Чарльз первый, когда скрывался от парламента. А я даже не знала, что он бывал в этих краях. И в Торксбери знаменитое поле битвы времен Войны Роз. Ах, всегда мечтала побывать в Торксбери…

Лайонел хмыкнул и печально вздохнул. Я заметил похожую реакцию светловолосого парня. Мэгги покачала головой.

– Неужели так будет все эти пять дней? – слегка поморщившись, проговорила она шепотом. Старушенция тем временем продолжала стрекотать, к счастью, костюм первым решился прервать поток ее сознания.

– Полагаю, нам стоит познакомиться, – заговорил он, оторвавшись от своей тарелки, – меня зовут Колин Фитцуотер.

– Элина Гараева, мисс, – проворковала его спутница, снова одарив всех натужной улыбкой, и потянулась к кувшину с апельсиновым соком, в котором плавали кубики льда.

– Джулия, – назвала себя хозяйка шляпы. – Миссис, – добавила она потом несколько нарочито, то ли пародируя Гараеву, то ли отвечая на вопросительный взгляд старушки, уже просто жаждавшей вставить свое слово. Слово это вставить ей не дали. Новозеландец улыбнулся и, чуть привстав со своего места, поклонился немного картинно.

– Клайв Хобсон. Мистер.

Шутка возымела действие, все засмеялись. Светловолосый парень, в свою очередь, отрекомендовался как Эдмунд Берк. Старушка снова захотела вставить свое слово, и снова не успела. В салон спустился шкипер. Теперь на нем не было фуражки, зато был китель морского покроя с золотыми пуговицами.

– Леди и джентльмены, – заговорил он густым басом, оглядев всех, – приветствую вас на борту «Буревестника». Меня зовут Сэмуель Грей. Как вы, наверное, поняли, я – шкипер этого судна. С моей супругой…

Он показал на буфетчицу, устроившуюся теперь за стойкой в ожидании, когда придет время убирать со стола.

– …полагаю, вы уже знакомы. Надеюсь, наша экскурсия вам понравится. Прогноз погоды на ближайшие дни хороший, хотя в это время года по вечерам возможен туман. Сегодня мы поднимемся до Линчестера, где встанем на ночевку. Завтра утром нас ждет переход по очень живописной местности до Торксбери, куда прибудем к ланчу, и вы сможете провести в городе всю вторую половину дня. В этих путеводителях…

Теперь он указал на полку над угловым диваном.

– …довольно подробно описаны все достопримечательности, которые встретятся на нашем пути. Однако если у вас возникнут вопросы, не стесняйтесь обращаться, я с удовольствием отвечу. Разумеется, если в это время мы не будем заходить в шлюз или швартоваться. Благодарю за внимание, желаю всем приятного путешествия.

Закончив говорить, он чуть склонил голову, потом повернулся и стал подниматься на палубу. Так очередь представляться до нас не дошла, хотя скорее всего, наши имена никого особо и не интересовали. Все принялись за ланч.