Высокие блондинки

26

— Мы не сделаем вам ничего плохого, — сказал Персоннета. — Я, во всяком случае, не собираюсь. Что будете пить?

Они прошли пешком от маяка к порту; день уже клонился к вечеру. Он тихо угасал, переходя от золота к бледно-розовому цвету спасательного круга, клубники со сливками или гладиолусов. Теперь было уже слишком прохладно, чтобы сидеть на открытой террасе, и они устроились в креслах бара отеля «Абсент». В этот час клиенты были редки, бармен драил стойку, ждал заказа и походил на Джорджа Сандерса.

— Мартини с джином, — сказала Глория.

— Хорошая мысль, — подхватила Донасьенна. — Мне то же самое.

— Ладно, тогда три мартини с джином, — объявил Персоннета Джорджу, показав при этом три из имеющихся у него пальцев.

Обычно Персоннета избегает алкогольных напитков, но сейчас, после маяка, ему требуется что-нибудь бодрящее. Все трое чувствуют себя слегка оглушенными, как после матча или театральной премьеры, когда игроки уходят в раздевалки, а актеры в гримуборные.

Они расстаются со своей ролью, со своими майками или кринолинами, натягивают повседневную одежду, возвращаются к реальной жизни. Отдышавшись, они начинают дышать нормально. Можно, конечно, перекинуться парой ничего не значащих слов, но обычно в течение первых нескольких минут предпочитают молчать.

Как правило, в таких случаях забывают и о табаке. Однако Персоннета в виде исключения захотелось выкурить сигаретку, и он ненадолго отлучился. Когда он вернулся с запасом сверхлегких сигарет со сверхнепроницаемым фильтром, Донасьенна уже вовсю обрабатывала Глорию. Она поведала ей о своей деятельности на телевидении, о своем стиле работы, о своих проектах передач, в частности, о той, что они решили посвятить Глории, отчего и гоняются за ней вот уже два месяца. Они очень хотят сделать ее, эту передачу, и Донасьенна хочет, и ее шеф — его зовут Сальвадор — тоже хочет. Так не согласится ли Глория в ней поучаствовать? Глория молча, изумленно смотрела на нее во все глаза.

Донасьенна уверяла, что люди помнят Глорию и хотят узнать, что с нею стало; Глория отнюдь не была уверена, что желает удовлетворить их любопытство.

— Даже и не знаю, — сказала она, — наверное, нет. В общем, я подумаю.

— Вы не беспокойтесь, в любом случае мы ничего не будем делать без вашего согласия, — обещала Донасьенна. — Прошу вас только об одном: поговорите с Сальвадором, а уж тогда и решайте.

И она добавила:

— Имейте в виду, это очень хорошо оплачивается. Мы не стеснены в средствах. Мы уже немало затратили на ваши розыски, когда ездили за вами во все концы света.

При этих словах Персоннета, участник означенных розысков, закурил сигарету. Поскольку Донасьенна обрисовала ситуацию всего в нескольких словах, эпизоды насилия упомянуты не были. Так, например, не прозвучало ни единого намека на исчезновение Жан-Клода Кастнера и уж тем более на инцидент с маяком часом раньше.

Кстати об этом последнем происшествии: Персоннета и Донасьенна как будто напрочь забыли о нем. А может, они предпочитают помалкивать, ибо не слишком-то уверены в реальности случившегося: люди обычно не рассказывают о своих галлюцинациях, это ведь их сугубо личные проблемы. Глория, со своей стороны, вовсе не желает посвящать других в факт существования Бельяра с его вмешательством в реальность. Она по-прежнему опасается ее — этой реальности, — особенно когда у Бельяра возникает желание вмешаться в нее. Персоннета закуривает вторую сигарету, дым которой, ввиду сверхплотности фильтра, практически до него не доходит.

Тем временем Донасьенна изо всех сил пытается убедить Глорию в своих добрых намерениях. Деньги, общество, возврат популярности, новая карьера (почему бы и нет?), а за ней любовь — и вообще, не выпить ли им еще по стаканчику? Они быстренько выпили еще по стаканчику, после чего Глория встала и начала прощаться.

— Если захотите продолжить разговор, давайте встретимся здесь же, завтра утром, — сказала Донасьенна. — У вас будет целая ночь для размышлений, подумайте как следует!

Скрипки неистовствуют. Сначала, когда Глория резко встает, звучит минорная мелодия, затем, когда она бросает последний взгляд на Донасьенну и Персоннета, налетает головокружительный вихрь низких звуков, сменяющийся целой серией коротких стаккато, которые сопровождают ее, пока она идет к вращающимся дверям отеля. Персоннета остается наедине с Донасьенной.

— Я охотно выпила бы еще стаканчик напоследок, — говорит она. — Знаю, что это неразумно, но раз уж наше дело улажено… А вы не составите мне компанию?

— Нет, — отвечает Персоннета. — Мне уже хватит.

Он нервно отрывает фильтр от третьей сигареты и одной долгой затяжкой выкуривает ее всю, с начала до конца. Потом нерешительно спрашивает:

— Вы ничего не заметили там, на маяке?

— Нет, — удивленно отвечает Донасьенна. — А что я должна была заметить?

— Да ничего, это я так, — говорит Персоннета.

Он действительно ни в чем не уверен, и все же смутно припоминает, как час назад Донасьенна стремглав ринулась вниз, в пустоту, чтобы спасти его от неминуемой гибели. Но он предпочитает не развивать эту тему.

— Так что, мы сегодня не возвращаемся? — спрашивает он.

— Нет, уже поздно, — решает Донасьенна. — Вы, наверное, устали. И потом, завтра нам все равно нужно встретиться тут с нашей красоткой. У них должны быть свободные номера. Отель вроде бы неплохой.

И верно, для них нашлись свободные комнаты — действительно совсем неплохие. Высшей категории, как в Бомбее, но куда более комфортабельные и уютные, окнами на Ла-Манш вместо Оманского моря. Правда, эти окна смотрели на Ла-Манш с двух разных этажей. Они решили отдохнуть там часок, а потом встретиться и идти ужинать; Персоннета проводил взглядом Донасьенну, направлявшуюся к лифту.

Когда он, в свою очередь, вошел в лифт, оказалось, что кабина освещена лучше, чем в «Космополитен-клубе», но и тут под светом, вертикально падавшим с потолка, Персоннета увидел в зеркале, как он постарел. В глубине души он никогда не верил, что с ним может приключиться такая штука — нет, никогда. Он просто не допускал возможности подобного несчастья. Жил себе поживал, думая, что время его не коснется, бессознательно надеясь, что оно возьмет и забудет о нем. Ан нет, время коварно поразило его из-за угла, настигло внезапно, в один миг, как чужая машина в зеркале заднего вида, которая собралась обогнать неторопливого водителя. Персоннета отмахнулся от этого образа. Надо привести себя в божеский вид и быть во всеоружии, надо держаться молодцом в течение всего ужина с Донасьенной.

Персоннета вошел к себе в номер и улегся на кровать в ожидании назначенного часа. Он собирался немного поразмыслить, но вместо этого задремал, увидел какой-то обрывочный сон и вдруг проснулся — точно вовремя. Перед тем как спуститься в ресторан, он со смутным страхом оглядел себя в зеркале ванной. Освещение здесь было не такое агрессивное, но, увы, и это зеркало также не польстило бедняге: Персоннета обнаружил прыщик на носу, с левой стороны.

В принципе, расправиться с таким прыщиком ничего не стоит: смочить ватку спиртом — и готово дело. За неимением 90-градусного спирта в своем несессере, Персоннета лихорадочно ищет в мини-баре подходящий напиток. Желтые, типа коньяка или виски, не годятся, лучше всего подошел бы какой-нибудь прозрачный, типа аптечного спирта — джин, аквавита или водка. Да, скорее всего, водка; Персоннета выливает несколько капель на бумажную салфетку и протирает нос, после чего, желая придать себе храбрости, одним глотком допивает остатки из маленькой бутылочки. Вот уж это совсем на него не похоже. Приобретение сигарет час назад — тоже абсолютно несвойственный для него поступок. И то и другое отнюдь не входит в его привычки. Словом, Персоннета просто не узнает самого себя.

Тем временем Глория, возвращаясь домой в машине Лагранжа, обсуждала сама с собой возникшую проблему. Фары «опеля» пронизывали мрак двумя конусами света, упиравшимися в черную стену придорожных тополей. Глория не приняла и не отвергла предложения Донасьенны, она молча выслушала их и ничего не ответила. Вообще-то она нашла ее вполне симпатичной и привлекательной, эту девушку с темными волосами, соблазнительными формами и мощной энергетикой. Она колебалась. Приехав в особняк к девяти часам, она наткнулась в вестибюле на Лагранжа. Полупьяный адвокат разразился упреками: он так беспокоился за нее, он так ждал ее к ужину.

— Боже мой, ты знаешь, который час? — возопил он, тыча одним пальцем в свое запястье, а другим в сторону кухни. — Все уже давно остыло!

— Дай мне пару минут, я скоро приду, — ответила Глория. Бельяр, исчезнувший сразу после своей молниеносной эскапады на маяке, должен был сейчас находиться в ее спальне. Прежде всего она хотела посоветоваться с ним.

— Ну, как? — воскликнул карлик, едва Глория отворила дверь. — Хорош я был?

По всей видимости, он страшно гордился своим сегодняшним подвигом.

— Что они сказали о нем? — жадно спросил он.

— Да ничего, — ответила Глория, — об этом вообще разговора не было. — Бельяр обиженно насупился.

— Ну, что ж, это нормально, — процедил он. — Но все же хотелось бы, чтобы время от времени люди хоть краем глаза замечали мои действия. Приятно иногда чувствовать одобрение публики.

— Да, наверное, — сказала Глория. — А впрочем, не знаю. Как ты думаешь, может, лучше избавиться от них?

Бельяр с важным видом сжал пальцами виски и минуту спустя объявил, что не считает это разумным. Во-первых, он не стал бы спасать Персоннета, если бы тот представлял для них опасность. Во-вторых, если взять проблему в целом, он полагает, что Глории уже пора вернуться к цивилизованным методам и цивилизованному обществу. Жан-Клода Кастнера и того типа в Сиднее уже не вернешь, да и бог с ними, но нельзя же вечно расправляться таким образом с нахалами, притом безнаказанно. Несмотря на все его сверхъестественные дарования, в том числе способность быть невидимкой, настанет день, когда все это вылезет наружу. Так не лучше ли уже сегодня смириться с общими правилами бытия и наладить нормальную жизнь? Конечно, после стольких лет уединенного существования ей вначале придется несладко, но он, Бельяр, будет рядом и поможет. Так что же конкретно хотела та девушка? Глория нехотя передала ему соблазнительные предложения Донасьенны.

— Великолепно! — вскричал Бельяр. — Очень, очень кстати! Ты должна этим воспользоваться — теперь или никогда.

— Ты уверен? — небрежно переспросила Глория.

— Абсолютно уверен, — сказал Бельяр. — Надо соглашаться. Такая возможность больше не представится. А теперь иди перекуси — завтра ты должна быть в форме.

Глория спустилась в столовую к Лагранжу, сидевшему в одиночестве перед двумя наполненными стаканами. Во время ужина с остывшими блюдами он все время клевал носом и слабо отреагировал на сообщение Глории об отъезде, восприняв его только как предлог, чтобы подлить себе спиртного; Глория встала из-за стола раньше его.

На следующее утро, когда Лагранж еще спал, Глория позвонила в «Абсент». Через час подъехали Персоннета и Донасьенна; сумки Глории точно сами собой полетели в багажник кабриолета, и скоро машина уже мчалась по западной автостраде. Персоннета с Донасьенной сидели впереди, Глория, устроившись на правом заднем сиденье, созерцала дорогу в просвет между их несимметричными плечами — тощим мужским, округлым женским; шоссе струилось серой рекой под белесым небосводом. Было решено сразу же по прибытии в Париж доставить Глорию к Сальвадору, после чего все трое замолчали. Персоннета листал глянцевый журнал, Глория всего один раз встретилась взглядом с Донасьенной в зеркале заднего вида.

— Мы даже не обсудили финансовую сторону дела, — сказала та где-то в районе Монт-ла-Жали, — двести тысяч вас устроят? (Глория колеблется; Бельяр, возникший, как призрак, на соседнем сиденье, подмигивает ей и с короткой ухмылкой трясет в воздухе четырьмя пальчиками.)

— Четыреста тысяч, — говорит Глория.

— Четыреста? — переспрашивает Донасьенна. — Хорошо.

(Бельяр удовлетворенно кивает, широко улыбается и поднимает большой палец, перед тем как исчезнуть.) Париж уже близко.

Южный кольцевой бульвар: восемь или девять въездов в город отделяют Отейльские ворота от «Порт Дорэ», где они и высаживают Глорию. Донасьенна сообщает, что заедет за ней попозже, чтобы отвезти в отель возле мечети, где ей забронировали номер. Они отъезжают.

— Ну, и куда мы теперь? — спрашивает Персоннета.

— Хотите, посидим где-нибудь, выпьем по стаканчику, — предлагает Донасьенна. — Но если вы против, я подброшу вас домой.

Персоннета кажется, что он раздумывает целую вечность, перед тем как услышать собственный голос, озвучивший другой вариант: этот самый стаканчик… гм… его вполне можно было бы распить у него дома.

— Это идея! — против всяких ожиданий согласилась девушка. — Едем, раз вам так хочется. Только показывайте дорогу.

— Сверните к площади Республики, — произнес Персоннета, внезапно осипнув. — Я живу как раз рядом.

Руководить маршрутом на бульварах — удовольствие небольшое, вдобавок в этом квартале не так-то просто припарковаться. Но им повезло: на его улице, прямо перед его домом, только что освободилось место. Персоннета раскрыл было рот, чтобы порассуждать об удаче, о своей улице, о жизни вообще — словом, на одну из возвышенных, занимательных, животрепещущих тем, которые украшают наше бытие, но ему ничего не приходило в голову, хоть тресни. А впрочем, вот хороший сюжет — и только он было решил обратиться к Донасьенне, как кто-то нагло забарабанил по стеклу с его стороны. Персоннета обернулся: там с широкой улыбкой стоял Боккара, жестом приглашая его опустить стекло. Персоннета опустил стекло.

— Ты что здесь делаешь? — вопросил он.

— Вот удача-то! — радостно завопил Боккара. — Я шел вас повидать, и надо же! — я вас увидел.

В круизе он отлично загорел, прибавил в весе несколько килограммов и теперь щеголял в новеньком желтом летнем костюме — чересчур желтом и чересчур летнем для данного сезона. Донасьенна глядела на него во все глаза. Персоннета был вконец смущен.

— Ах вот оно что, — промямлил он. — Так, значит, ты вернулся.

— И я там здорово поразвлекся, — объявил Боккара. — Ух и насмотрелся же я чудес! Даже грустно, что все это уже в прошлом. А с какими девушками я там водил знакомство, просто слов нет! Вот я и пришел рассказать вам все это.

— Слушай… — начал Персоннета.

— Ну ладно, — прервала его Донасьенна, хватаясь за ручку скоростей, — я, пожалуй, оставлю вас с вашим другом.

— Погоди, — сказал Персоннета, оборачиваясь к ней. — Минутку. Мы же собирались выпить, — шепнул он, — я думал, мы уже договорились.

— В другой раз, — с улыбкой ответила Донасьенна. — Позвоните мне, если будет желание.

— Но как же… — пролепетал Персоннета.

Однако Донасьенна все с той же широкой улыбкой включила первую скорость, кивнула ему и была такова. Улыбка, не померкнув, продержалась на ее губах до самого конца улицы Ива Тудика и будет трепетать на них до тех пор, пока машина не одолеет весь бульвар Мажанта.

— Что с вами? — спросил Боккара. — Вам плохо?

— Ничего, — произнес Персоннета, глядя вслед удалявшемуся кабриолету.

Он, конечно, досадует на Боккара, хотя ощущение легкого превосходства мешает ему рассердиться на молодого человека всерьез. Боккара тоже не спускает глаз с уезжающей Донасьенны. Да, именно так: оставшись наедине, они продолжают глядеть ей вслед.

— Черт возьми! — восклицает Боккара. — Какая цыпочка, высший класс!

— Да? Ты находишь? — бросает Персоннета, роясь в карманах.

— А вы что, близко с ней знакомы? — обеспокоенно спрашивает Боккара.

— Да так, слегка, — скромно признается Персоннета, извлекая из кармана сигареты. — Слегка знаком.

— Ну, вы гигант! — восхищенно говорит Боккара.