Высота смертников

Глава тридцать пятая

Зайцева Гора, обозначенная на штабных картах как высота 269,8, представляла собой гряду довольно высоких холмов, с пологими скатами, несколько квадратных километров лесов, дорог, лугов и болот, плотно опоясанных траншеями, ходами сообщения. Скаты холмов, склоны горок и долины, овраги и балки были изрыты артиллерийскими и танковыми окопами, блиндажами и воронками авиационных бомб. На местности противостояния, занятой войсками обеих армий, в одинаковой степени поработали и «катюши», и шестиствольные минометы, которые бойцы прозвали «ишаками», и штурмовики Ил-2, и пикировщики Ю-87. К этому времени русские и немцы почти год стояли здесь. Одни мокли и гнили в болотах, ожидая в своем неглубоком окопчике в любую минуту пули или минометного налета с той стороны. Другие, устроившись в более выгодных условиях, сидели в своих блиндажах и полнопрофильных ячейках и ожидали того же с другой стороны. С некоторых пор немцы, до этого времени уверенные в неприступности высот, вдруг поняли, что, имея перед собой такого противника, как русские, невозможно быть уверенным ни в чем. Вскоре эти опасения подтвердились самыми невероятными событиями.

В самом начале октября одна из ключевых высот была сотрясена гигантским взрывом. Оказалось, что русские использовали древний способ: подвели подкоп, на глубине около пятнадцати метров заложили двадцать пять тонн взрывчатки. Взрыватель сработал утром 4 октября 1942 года. Сила взрыва была такова, что от детонации сработали все минные поля в радиусе тысячи метров, усилив, таким образом, взрывную волну. Взрыв разметал немецкий батальон, орудия прямой наводки, минометную батарею. Мощные стены бетонного дота, который не могли взять даже тяжелые орудия, разлетелись, как скорлупа ореха. Дот был построен еще в первые месяцы войны русскими, создававшими здесь, на Варшавском шоссе, систему обороны, хорошо понимая, что, если противник прорвется к Москве, то пойдет он прежде всего вдоль магистралей запад — восток. Что вскоре и произошло. Но год назад по этим же магистралям вермахт откатился на запад. В том числе и по Варшавскому шоссе. Зимой немцы оставили Малоярославец, Медынь, Мосальск, Киров. Весной — Юхнов. Вскоре положение на центральном участке фронта стабилизировалось. Лето прошло в непрерывных боях левее Варшавского шоссе, под Сухиничами, и правее, подо Ржевом и Сычевкой. Сухиничи и Киров немцам отбить не удалось. Но не отдали они и Вязьмы и Ржева. Катастрофа под Сталинградом заставила войска группы армий «Центр» сгруппировать все силы для того, чтобы не допустить подобного и здесь. Тем более что и развитие событий, и разведка, действовавшая и в ближнем тылу русских войск, и в глубоком, подтверждали: русские постоянно ведут перегруппировку и к чему-то готовятся.

И действительно, штаб Западного фронта требовал от командующего 50-й армии взять артиллерийские высоты, помеченные на полевых картах как высота 269,2 и высота 275, чтобы ликвидировать угрозу контроля противником этого участка фронта на многие десятки километров вокруг. Более того, на штабных и полевых картах хорошо просматривалась конфигурация передовой линии: высоты с немецкой стороны, словно надежные колья, держали туго натянутую проволоку фронта. На станцию Мятлевская прибывали все новые и новые эшелоны с техникой и боеприпасами. С местного аэродрома, находящегося недалеко от станции, взлетали самолеты. Но танки горели на западных склонах Зайцевой Горы. Самолеты падали в болота. И тысячи трупов пехотинцев стыли на нейтральной полосе между двумя рядами колючей проволоки. Их стриженые головы заметал снег. Мерзлую плоть объедали мыши и лисы. Они были ничьи на этой ничейной полосе, где так же, как и метель, вольно гуляла только смерть. Только она одна. Взрыв одной из высот и последующая атака русских на несколько часов изменили положение на этом участке фронта. Один из батальонов прорвался вперед и перехватил шоссе, отрезав таким образом от тылов оборонявшихся на высотах. Но удержать кольцо не удалось. Со стороны Милятина, где немцы сосредоточили свой резерв, подошли танки и пехота и сбили батальон с шоссе. На высотах танков не было. Немцы их держали в тылу, тщательно замаскировав от налетов авиации. Танки немцы берегли, зная, что все имеющиеся резервы израсходованы в боях на Волге. И что новых танков им не получить, потому что именно туда, в донскую и волжскую степи, направлял сейчас фюрер последние свои резервы, чтобы не допустить распада южного фронта.

Здесь же, в центре, тоже все колыхалось и гудело. Калининский фронт и часть армий Западного штурмовали Ржев. Ржевская битва, начавшаяся еще в январе, не прекращалась[33]. Левый фланг Западного фронта тоже давил вперед. И немцы хорошо понимали, что в том случае, если они не удержатся на Варшавском шоссе, мгновенная угроза нависнет над Вязьмой. А если падет Вязьма, то русские замкнут ржевский «котел». То, чего они добивались уже год. Таким образом, как часто случалось на войне, одна высота, возможно, даже незначительная, решала много задач и она, как некий главный ключ, запирала сразу многие замки.

И то, что русские пошли на подкоп, впечатляло.

С того жуткого дня прошло больше двух месяцев. Но воронка еще дымилась. Ее завалило свежим снегом. Мороз сковал вывороченную землю. Но сидящим вверху возле дежурных пулеметов наблюдателям казалось, что воронка еще дышит.

Никто из офицеров штрафной роты не знал, когда их бросят в бой. Из штаба полка пришло распоряжение: отыскать в ближнем тылу местность, похожую на восточный склон Зайцевой Горы и, пока есть время, заняться боевой подготовкой. Подходящее место вскоре отыскали. В тот же день рота, построившись взводными коробками, отбыла к месту тренировок. Следом за взводами тянулись конные запряжки и небольшой санный обоз: артиллеристы тащили дивизионные орудия, а минометчики везли в санях свои «самовары».

На боевую учебу пришлось три дня.

Чтобы особо не выматывать бойцов, старший лейтенант Солодовников приказал соорудить в ближайшем леске шалаши. Там бойцы отдыхали во время продолжительных перерывов после каждой «атаки» на холм. Холм возвышался над местностью, заросшей березняком и елями, и действительно сильно напоминал Зайцеву Гору. Сюда же прибыли и обе полевые кухни. Кухни тщательно замаскировали навесами из еловых лапок. Трубы дымили беспрестанно.

Воронцов успел познакомиться со своими заместителями и переменным составом взвода. После пополнения состав роты снова перетасовали.

Первым взводом командовал лейтенант Могилевский. Его значительно пополнили вновь прибывшими, в основном из соседних полков дивизии. В первый взвод приказано было передать все автоматы, которые получили командиры отделений. ППШ оставили только лейтенантам. Зря хлопотал Кондратий Герасимович. Винтовки успели хорошенько пристрелять. Среди бойцов оказались такие, кто вообще впервые держал в руках оружие. С ними занимались особо.

Вторым взводом теперь командовал младший лейтенант Нелюбин. Его окруженцы частенько отставали на марше. Да и в «атаку» шли — задыхались.

— В чем дело, Нелюбин? — рявкнул на него ротный после первой же пробежки на холм.

— Истощены, товарищ старший лейтенант. — Нелюбин приложил к шапке ладонь ковшиком. Она тоже дрожала. — Прикажите, товарищ старший лейтенант, выдавать моему взводу усиленное довольствие.

Ротный хотел вспылить. Но он прекрасно знал: не сегодня завтра с ними идти в бой. Никто не знает, каким будет этот бой. И где точно их бросят в атаку. Но то, что на Зайцеву Гору, — это точно. И чутье бывалого солдата подсказывало ротному, что на этот раз, скорее всего, их бросят без особой артподготовки. Уж какая артподготовка была произведена 4 октября, он помнил. Минные поля тогда рванули и перед его Седьмой ротой, в одно мгновение — свои и немецкие. Обрушилась землянка второго взвода. Взрывной волной, которая ураганом пронеслась на несколько километров, смело, как и не бывало, снежные брустверы и маскировку. Потом пошел вперед соседний батальон. Назад, оставляя на снегу кровавый след, откатилась только треть. Утром с той стороны в громкоговорители полк услышал: «Петь! Семен! Если еще живые, бросайте к е… м… винтовки и переходите к нам! Пусть из них комбат стреляет! Нас тут хорошо покормили! Завтра в тыл, на работу!» Ротный смотрел на взводного-2, на то, как он ковшиком держал ладонь и как дрожала эта его покрасневшая на ветру ладонь. Младший лейтенант Нелюбин попал в плен на месяц раньше, когда еще стояла жара и с нейтралки несло трупным смрадом так, что некоторые бойцы начинали болеть. Подкоп тогда только-только начинали, и о нем никто, кроме бойцов и командиров отдельной саперной роты, не знал.

— Чем же вас там кормили, Кондрат? — спросил ротный Нелюбина, вспомнив, как в октябре, после того, как немцы сбили соседний батальон с шоссе, громкоговорители хвалились с горы вкусными макаронами с мясом.

— Где? — переспросил Нелюбин, уже догадываясь, что имеет в виду старший лейтенант Солодовников.

— Там, в плену.

По тому, что ротный вдруг назвал его по имени, и по той интонации, с которой задал свой вопрос, Нелюбин понял, что никакой дурной подоплеки в словах старшего лейтенанта Солодовникова не было. Даже среди тех, кто побывал там, говорить о пережитом и увиденном было не принято. Но тут спрашивал ротный.

— Да там нас почти и не кормили. Раз полмешка каких-то мякин дали. На весь взвод. А потом — баландой.

— Что за баланда?

— Варили в котле картофельные очистки да мелко порезанную свеклу.

— А хлеб давали?

— Раз как-то дали сухари. Керосином пахли. А больше никакого хлеба не видели.

— Повезло вам, Кондрат, с Воронцовым. Батя вас в обиду не дал. Мне, как видишь, тоже с вами повезло. Большие деньги теперь будем получать! Двойной оклад[34]. Хвать ее в душу… Мне через пару месяцев капитана дадут. А вам с Воронцовым — лейтенантов. Но самое главное, что и этому, печатнику, Могилевскому, тоже очередное воинское звание присвоят! Печатник наш станет старшим лейтенантом. Роту получит. Просил я другого взводного на первый взвод. В приказе как сказано? В приказе сказано, что на должность командиров взводов назначаются офицеры из числа волевых и наиболее отличившихся в боях командиров и политработников. А мне назначили печатника как наиболее волевого и отличившегося…

С того дня норму суточного довольствия второму взводу ротный приказал увеличить.

Воронцова поставили на третий взвод. Состоял он из бывших карателей, в разное время перебежавших к партизанам, а затем переправленных через фронт или оказавшихся на освобожденной территории. Третий взвод тут же прозвали власовским, хотя настоящих власовцев было всего четверо. Их-то Воронцов и назначил на должности командиров отделений. На второй день во взводе произошло ЧП. В четвертое отделение зачислили пятерых окруженцев. И в первую же ночь между ними и власовцами произошла драка. Воронцов и лейтенанты разняли, разбросали кучу-малу. Попытались разобраться, из-за чего пошел сыр-бор. Но ничего существенного ни одна сторона, ни другая объяснить не могли. Воронцов доложил Солодовникову. Тот приказал выстроить взвод. Вытащили перед строем зачинщиков. Но и ротный толком не смог ничего выяснить.

— Нелюбин, забирай и этих пятерых на доппаек, — приказал старший лейтенант Солодовников.

Так третий взвод уменьшился на пять штыков.

Четвертый взвод пополняли до самого последнего дня. В него собрали бывших полицейских. Не все ушли с немцами. На ком не было крови, остались в деревнях и райцентрах — на милость победителей. Их некоторое время держали под арестом. Вскоре вышел указ: проверить, опросить местных жителей, и, если нет тяжких преступлений — на три месяца в штрафную роту. Вместе со взводом полицейских в роту пришли трое лейтенантов, Прохоренко, Безземельный и Теплицкий. Первого ротный назначил взводным, второго — его заместителем по строевой, а третьего, Теплицкого, замполитом.

Замполитов назначали в каждый взвод. Во взвод к Воронцову на должность замполита пришел младший лейтенант Саенко, а замом по строевой — младший лейтенант Дронов.

Ротный в первый же вечер собрал лейтенантов и сказал:

— Вот что, ребята. Через неделю-другую, если не раньше, пойдем на горку. Роту гвардейской делать будем. Наше дело — обеспечить прорыв. Раскромсать их оборону на узком участке. Если артиллерия не поможет, штыками и саперными лопатками кромсать придется. Или всех нас на склонах положат. Одно из двух. Так что подтягивайте людей. Обучайте. Чтобы стрелять умели и, главное, не боялись. Патронов будет достаточно. Сегодня же назначьте сержантов. Присмотритесь, кто у них там верховодит, кого слушаются. Это сразу заметно. Отделения большие, по двадцать человек. В штатных ротах через пару недель боев во взводах людей остается меньше, чем сейчас у нас в отделениях. Замполиты… Вы по своей, печатной, части занимайтесь. Вас Кац всем газетным материалом обеспечит. Но, имейте в виду, в атаку пойдем все. В ротах генералов не бывает. А во взводах… Во взводах выше лейтенанта генерала нет.

Вот такую речь прочитал им старший лейтенант Солодовников. После его слов кто плечи расправил, а кто и голову повесил.

Воронцов все время думал только об одном: он — младший лейтенант, командир взвода, и через несколько дней ему предстоит, возможно, самое главное событие всех этих пережитых им месяцев. То, о чем он мечтал еще в училище. Взвод у него и раньше был. В отряде у Жабо. И там Воронцов числился взводным. Но теперь ему присвоено первое офицерское звание. И он, младший лейтенант Санька Воронцов, через несколько дней поведет своих шестьдесят пять человек на немецкие траншеи. Власовцев. Во время учебных «атак» его взвод действовал заметно лучше других. И ротный то восхищался власовцами, то нервничал, что снова отстают окруженцы и мешкают, редко стреляют бойцы первого, «кадрового», взвода. А семьдесят пять человек — это почти рота! Он вспомнил бои под Вязьмой. Там в ротах насчитывалось порой и по сорок, и по тридцать человек. Но ничего, держались!

— Да что они у тебя, Могилевский?! Гранаты кидают себе под ноги! До первой атаки яйца себе поотрывают! А ну, смелей действуйте, членовредители!

И вот ночью их подняли по тревоге. Построились взводными коробками и пошли по расчищенной дороге вдоль фронта, почти в тыл. Шли километров пять. Остановились. Глаза уже привыкли к темноте. И Воронцов увидел, что рота стояла на широко расчищенной дороге в небольшой низине, видимо, лощине.

Откуда ни возьмись вышел командир полка полковник Колчин:

— Ребята! Вы — не преступники, и в этот разряд вас никто не зачислял. Кто-то дрогнул в бою, кто-то совершил недостойное звания бойца и младшего командира Красной Армии. Родина и командование Пятидесятой армии Западного фронта дают вам возможность искупить свою вину, стереть пятно позора со своей красноармейской книжки, вернуть свои награды, а возможно, и заслужить новые. Смойте свой позор! Пусть он вас больше не тяготит! Возьмете высоты, закрепитесь там! За вами поднимутся стрелковые батальоны. Их задача — сразу сменить вас там, на захваченных позициях, сразу, как только вы там закрепитесь. Все, что от вас требуется, — мощный рывок вперед. Вас будет поддерживать артиллерия и минометы. Саперы сделают проходы. Выполните приказ, сынки! И вы станете героями Зайцевой Горы! Посмотрите на нее! Завтра она станет вашей!

Взводы стояли молчаливыми черными колоннами. Пламенная речь полковника Колчина, похоже, не вдохновила штрафников. Кто-то, за спиной Воронцова, вздохнул:

— Сказал бы проще — надо сдохнуть там…

— У кого есть какие вопросы или заявления? — после короткой паузы вновь выкрикнул полковник.

Взводы молчали.

— Старший лейтенант Солодовников! — сказал комполка. — Командуйте.

— Боевая задача каждому взводу и каждому бойцу будет поставлена на месте! — крикнул ротный. — А сейчас напра-ву! Шагом-арш!

Вновь пошли по скрипящему, искрящемуся под луной притоптанному снегу. У каждого за плечами топорщился вещмешок с патронами, гранатами. Там же лежали сухари, по две сушеные воблы. Воронцов свой паек завернул в бумагу и сунул на дно «сидора», чтобы не мешал заряжать запасные диски автомата.

— Ну что, младший лейтенант, в третьем взводе все в порядке? — Его догнал лейтенант Гридякин, назначенный в роту оперуполномоченным Особого отдела.

— Все в порядке, товарищ лейтенант госбезопасности, — ответил Воронцов. Он не думал увидеть здесь, на дороге, в колонне марширующих к передовой взводов, лейтенанта Гридякина.

— Тебя как зовут, Воронцов?

— Александром. Вы же знаете. Записывали.

Гридякин усмехнулся:

— Да я многих записывал. Всех не упомнишь. Сашкой, значит.

Вещмешок оттягивал плечи. Три запасных диска лежали в противогазной сумке, постукивали по бедру. Воронцов нащупал пряжку брезентовой лямки и подтянул ее, поднял сумку повыше. Три диска — это хорошо. Где-то в обозе, на одной из санных повозок, лежала его снайперская винтовка.

Лейтенант Гридякин тоже шел с автоматом. И его противогазную сумку тоже оттягивали заряженные под завязку диски.

— А меня Николаем, — вдруг сказал Гридякин. — Можно просто Колькой.

И Воронцов вдруг понял, что Гридякину тоже страшно. Старший лейтенант Солодовников в бой погонит всех. У этого на НП не отсидишься.

— Долго нам еще? — спросил Воронцов.

— Уже пришли. — Гридякин кивнул в сторону пологой горы, которая серела впереди. — Вон она, передовая.

Остановились. По цепи передали, чтобы при подходе к передовой соблюдали тишину и порядок движения. Вперед побежали саперы — протаптывать тропу.

Чем ближе они подходили к Зайцевой Горе, тем выше она вздымалась над ними. Контуры ее гребня, озаряемые частыми вспышками осветительных ракет, смутно проступали из темноты, раздвигались и казались уже необъятными. И у Воронцова сдавило в груди: куда же мы, со своими тремя сотнями?..

— Вон они где.

— Высоко сидят, далеко глядят…

— Ой, гора-гора, гора высокая… — тихо пропел, не отрывая взгляда от склона, утыканного обрубками пней, командир первого отделения сержант Чинко.

Вокруг помкомвзвода, сбивая шаг, сразу образовалась теснота. Словно бойцы вдруг почувствовали, что сейчас сержант им скажет что-то такое, очень важное, что определит их судьбу. И тот действительно сказал:

— А знаете, братцы, как в окопах Зайцеву Гору называют? — Он помедлил, будто наперед зная, что никто не ответит на его вопрос. Снова посмотрел вверх, где посверкивали, оплавляя черные сучья деревьев, немецкие ракеты. — Высота смертников.

Долго потом шли молча.

То, что сказал сержант Чинко, подавило многих. Нехорошо задергалось и в груди Воронцова. Он отдавал себе отчет, в какую роту получил назначение и с каким взводом предстоит идти в бой. Знал, что бой есть бой. Без убитых не бывает. Знал и то, что у взводных на передовой век недолгий. Но так уж устроен человек, что среди людей, среди забот нет места мрачным мыслям. И даже смерть близкого тебе человека, с которым только что спина к спине грелся в окопе и таскал холодной ложкой кашу из одного котелка, помнится и переживается недолго. Но тут подумалось о многом. И сестры, и Улита, и Зинаида с ребятишками, и глаза Пелагеи припомнились вдруг, выступили из темноты, молча обступили, будто пытаясь защитить его от предстоящей опасности.

— Ой, гора-гора, гора высокая! А под горою той четыре сокола… — снова услышал он голос сержанта Чинко.

Сержантов Воронцов назначал после совета со своими заместителями. Но Чинко на должность помкомвзвода он определил сам. Он сразу приметил этого коренастого, лет двадцати пяти, бойца. Вокруг него на перекурах всегда образовывалась группа. И табачком Чинко делился с товарищами не скупясь. Хотя сам курил редко. Вроде как за компанию. В первый же день Воронцов расспросил его, как да что. История оказалась простая: 27 октября 1941 года батальоны 151-й мотострелковой бригады атаковали Большие Горки. Большие Горки — село под Наро-Фоминском. Батальон, в котором на должности командира стрелкового отделения воевал младший сержант Чинко, наступал, имея локтевую связь с кавалерийским полком. Кавалеристов подвели накануне, на усиление. Пошли в атаку. Немцы подпустили близко и открыли ураганный огонь. Чинко ранили в обе руки. «С того поля мало кто уполз назад, — рассказывал ему власовец. — Меня потащил мой земляк, мы с ним с одной станицы. Вместе призывались. Его — осколком. А меня подобрали немцы. Попал в лагерь, в Вязьму. А там… Из лагеря две дороги: в ров или в Хмелиту. Там, под Хмелитой, роту русскую формировали. Я и вызвался добровольцем. Все лето снаряды к передовой возили. А осенью послали на прочесывание лесов. Когда попали в партизанский район, установили связь с командиром одного из отрядов и перешли всем взводом. Месяц воевали в партизанском отряде под Дорогобужем и Всходами».

Выходило так, что с Чинко они воевали где-то совсем рядом. Только Воронцов прятался по лесам, бегал из деревни в деревню, а Чинко его искал.

— А ну, подтянись! Губин, что у тебя котелок болтается? Закрепи. А то я тебе его срежу к чертовой матери и в снег выброшу! — Чинко толкнул прикладом винтовки высокого бойца, у которого на ремне действительно что-то постукивало в такт шагу.

Лейтенанты шли позади, замыкающими. Воронцов приказал им подтягивать отстающих. Но взвод шел, не растягиваясь.

— Взвод у тебя непростой, — сказал лейтенант Гридякин. — Так что, если ты не против, я с вами пойду. Солодовникова я предупредил.

Бойцы топтались в рыхлом снегу, наступали друг другу на пятки, держа плотный строй.

Неужто в бой с нами пойдет? Зачем ему это? Но переспрашивать Гридякина он не стал. Хотя от одной только мысли, что в бой он поведет свой взвод под присмотром уполномоченного Особого отдела НКВД, ему становилось не по себе.

Уже слышался стук дежурных пулеметов. Вот продолбил черноту ночи размеренный «максим». А вот, откуда-то с фланга, торопливо истратил порядочный кусок ленты МГ. И — ракеты, ракеты, ракеты… Немцы не жалели на оборону своих высот ничего. Опустились в низину, заросшую ольхами и ельником. Здесь начинался ход сообщения.

— За мной, слева по одному, первое отделение вперед! — скомандовал он и спрыгнул в заснеженный ход сообщения.

Снег в траншее был уже притоптан. Первый и второй взводы уже ушли вперед. Воронцов бежал, придерживая в руках перед собой пахнущий смазкой ППШ с полным диском. Впереди мелькала спина в ватнике, перехваченном офицерской портупеей, — кто-то из заместителей Кондратия Герасимовича замыкал второй взвод. Позади — приглушенный топот сотен ботинок по мерзлой земле.

Еще в первые дни, когда Воронцов только-только получил свой взвод, во время первых же учебных пробежек перед холмом, он вдруг понял, что чувствует его, ощущает как часть своего тела. Что и в сержантах не ошибся. Что взвод управляем, мгновенно реагирует на его команды. Достаточно взмаха руки, чтобы цепь залегла и начала поотделенно, перекатами, прикрывая друг друга огнем, перекатываться вперед. Теперь он слышал кожей спины гул сотен его ботинок.

Воронцов оглянулся. Увидел лицо оперуполномоченного. Тот бежал за ним, не отставая, придерживая одной рукой сумку с дисками, а другой автомат. Воронцов увидел его глаза и выдохнул в морозный воздух:

— Передать по цепи: соблюдать осторожность, подходим к передовой.

И тут же лейтенант Гридякин передал команду дальше.

Наконец вышли к траншее. Набились в нее плотно, растворив и придавив в боковых щелях местных.

— Да вас не меньше батальона, — сказал Воронцову пожилой сержант, командир взвода, в траншее которого разместился третий взвод.

— Рота, — уточнил Воронцов.

— У нас в роте восемьдесят человек осталось. А во взводе — четырнадцать. Лейтенанта вон… Вчера… В тыл унесли, а видать, не жилец…

— Что, на высоту ходили?

— Да какой там? На высоту мы ходили первые дни. А потом выбило нас. Снайпер. Снайпер лейтенанта ссек. Не знаю, выживет ли. Разрывными бьет, сволочь. Как рассветет, головы не поднять.

Старший лейтенант Солодовников собрал всех в тесной землянке. В землянке было натоплено, пахло жилым, солдатским. Это, видимо, и был НП командира стрелковой роты.

— Атакуем на рассвете. — Ротный сделал паузу. — Сразу всем колхозом. Никакой артподготовки не будет.

Стало слышно, как с шипением горел кусок толстого брезента в сплющенной гильзе от «сорокапятки».

Вот тебе и на, без артподготовки… В горле у Воронцова пересохло.

— Бежать тихо. Огня не открывать до красной ракеты. Минные поля перед нами обезврежены. Так что проходы свободны. Проволока срезана снизу. Усиление будет двигаться следом. Артиллеристы и минометчики. Огонь откроют вместе с нами. Но у них тут четыре пулемета. Пулеметчики дежурят всю ночь. Так что, сами понимаете… Четырех как раз хватит на наши четыре взвода.

— Какие у кого предложения?

— Сымать надо пулеметы, товарищ старший лейтенант, — первым подал голос Нелюбин. — А так… Мы ж, товарищ старший лейтенант, и до проволоки ихней не добежим.

— Оно так, надо их как-то обезвредить до начала атаки. — Лицо ротного было бледным, на скулах бугрились, ходили туда-сюда напряженные желваки. — Сейчас, пока не рассвело и есть час-другой до начала атаки, выделите от каждого взвода по одной группе с задачей: переползти через болото, подняться на скаты и уничтожить пулеметы. Задача ясна?

Лейтенанты молчали. То, что придется наступать без предварительной артподготовки, противоречило всем уставам. К тому же, отрабатывая в тылу атаку на высоту, они учитывали в первую очередь то, что наступать предстоит по местности, обработанной огнем артиллерии и минометов. А теперь выяснилось, что никакой артподготовки не будет. Да еще пулеметы…

Ротный вдруг повернулся к капитану, командиру стрелкового батальона, и спросил раздраженно:

— А что, с пулеметами нельзя было решить раньше?

— Приказа такого не поступало, — спокойно ответил капитан. — Да и не подойти к ним. В третьей роте раз полезли. «Языка» хотели взять. Пятерых на проволоке оставили. Сходили…

— И что ж нам теперь, на пулеметы лезть?

— Так у вас контингент какой…

— А какой у меня контингент, капитан?! — вскинулся ротный, и губы его побелели.

— Известно, какой. Вон, говорят, власовцы да полицаи.

— Эх, капитан… — стиснул зубы старший лейтенант Солодовников. — У этих власовцев и полицаев, между прочим, тоже матери и жены есть. А кое у кого и дети малые. Сейчас они никакие не власовцы, а обыкновенные бойцы Красной Армии. Они ж завтра к тебе в роту придут. Как ты с ними воевать будешь?

— Это вряд ли, — хмыкнул капитан.

— Что, вряд ли? Думаешь, не придут?

— Вы ж сейчас на пулеметы пойдете. Мы туда уже сходили раз, знаем, чем это кончается. — Капитан махнул рукой. — Ладно, Солодовников, об этом я с твоим замполитом поговорю. Давай о деле.

— Твое дело, капитан, второе. Ты ведь свой батальон в прорыв поведешь?

— Так точно.

— А прорыв еще надо сделать. — И старший лейтенант Солодовников демонстративно повернулся к своим взводным. — Ну что, лейтенанты? Орлы мои. Вон вас сколько! Да я бы с вами одними траншею взял, если бы не пулеметы! А? У кого какие мысли есть? Быстро выкладывай. Воронцов, ты, я вижу, о чем-то задумался.

— Есть одна задумка, товарищ старший лейтенант. — Воронцов встал, отодвинул назад ящик. — Если подобрать четыре группы, которые еще до начала атаки скрытно подберутся к пулеметным позициям на бросок гранаты, то и ракеты пускать не надо. Они должны будут забросать гранатами пулеметчиков в самый момент начала атаки, когда увидят нас возле проволоки. Раньше в траншею пусть не лезут. Даже там, где это возможно. Поднимут шум, начнется переполох… Сорвут атаку. А так — разом, гранатами. Людей таких, я думаю, подберем.

— Да где ты, лейтенант, подберешь таких людей! — Капитан засмеялся нервным смехом, закурил. Его уязвило, что младший по званию и должности распоряжался на его КП. Но по неписаному закону войны он, капитан, комбат, должен был терпеливо слушать ротного, потому что в бой в первом эшелоне идти ему. — Дело, конечно, ваше…

— А ты что, капитан, — снова повернулся к нему ротный, — думаешь отсидеться в своей траншейке? Если нас на скатах положат? Хрен ты отсидишься. Батя всех вперед погонит. Так что зря ты заранее свою кашу к себе отгребаешь… А людей мы таких найдем. Давайте быстро к своим взводам. Отберите по пять-шесть человек. Каждую разделите на две группы. Пусть ползут одновременно, одна за другой. Если попадет под огонь одна, другая ее должна заменить в нужный момент. Все. Выполняйте!