Выстрелы с той стороны

Иллюстрация. Обзор литературы

Из переписки Оксаны Витер с одногруппницей по поводу курсовой работы. Перевод с украинского.

Я тебе с самого начала что говорила? Придумай себе тему сама, заранее, за год, и всем громко намекай, как ты умираешь хочешь писать работу по Бартольди, Росси или там поэтике Моравиа. И сформулируй тему предельно конкретно, четко обозначив границы, как учит нас великий Эко. И он же учит нас не связываться с обзорными темами, а уж если связались — ограничить сектор обзора. Поэтому я тебе рекомендую подойти к Бородайко и, пока не поздно, изменить тему работы. Не сильно, а так, слегка, чтоб легче жилось. Не «Европейская литература в эпоху Полночи и Реконструкции», а «Европейская литература в эпоху Полночи и эпоху Реконструкции: общие тенденции и различия». Что это даст: обзорная тема превратится в аналитическую, первую часть можно сделать обзорной, и до предела ужать, а вторую посвятить анализу.

В общем, на будущее мой тебе совет — а) тему диплома придумай прямо сейчас и б) не бери обзорную. Проще сразу прийти на защиту в футболке с надписью «Дайте мне под зад».

Теперь о том, что ты уже успела накропать. Ты знаешь, Борода наша прекрасный научрук, она тебя вовремя остановила. Потому что если бы работу увидел Стружко, то… ну, ты догадываешься. От нас никто не ждет особых научных открытий, но сочинение на тему «что я прочел этим летом» даже не оплюют — слюны пожалеют. Нужна идея. Я тебе предложила одну, но если придумаешь что-то лучше, вперед.

Вступление придется переписывать нафиг, Борода права. У меня есть две с половиной мысли насчет него. Одну подсказала ты сама. У тебя во вступлении сказано «свет культуры», а я вспомнила, что Бартольди говорил о культуре как о тени. Вот Бартольди как раз первым начал рассматривать литературу Полуночи как целое. Не то чтобы это была какая-то беззаветная новизна — но хорошо забытое старое тоже пойдёт.

Смысл этой метафоры в том, что у культуры не «световая» — в смысле, просвещение, знание-сила и пр., - сущность, а как раз наоборот, «теневая». Вот есть такая первичная реальность — Бог там или просто «нравственный идеал», это свет. Источник света группа выбирает для себя сама. К этому свету человечество никогда не бывает обращено лицом, потому что воспринимать его непосредственно оно не может. Но свет позволяет нам видеть нашу собственную тень — вот это и есть культура. По этой тени человечество познаёт себя. Тень обрисовывает форму — но, во-первых, она меняется в зависимости от того, как ты стоишь к свету, спиной или боком, а во-вторых, она всегда является искаженной проекцией. И культуролог должен всегда эти две вещи иметь в виду.

Можно развить метафору Бартольди: когда свет тусклый или размытый, тень — тоже нечёткая и бледная. А культуру Полуночи можно сравнить с тенью, которую отбрасывает человек в тёмной комнате, когда там зажжена всего одна свеча: тень выходит большая, расплывчатая, она стремится слиться с окружающим мраком. Пытаясь составить о себе представление по этой тени, ты можешь подумать, что ты огромный и страшный. Вообще чудовище, глаза бы не глядели.

Я бы отталкивалась знаешь от чего? От литературы между двумя первыми мировыми войнами. Да, Полночь любят сравнивать с МВ2, но на самом деле она гораздо, гораздо больше похожа на МВ1. Понимаешь, к началу МВ2 человечество уже, в общем-то, знало, чего от себя ожидать. Поэтому 50 миллионов трупов были в гораздо большей степени «статистикой», чем 10 миллионов МВ1. В ХХI век, как и в ХХ, человечество вступало с мыслью, что со всеми могильными противоречиями прошлого покончено, прогресс достиг таких небывалых высот, что скоро все будут жить счастливо, а конфликты останутся только локальные, потому что просвещённые нации, понимая, какая дикость эта война, ни за что не допустят такого в Европе. Если бы кто-то немцу в 1901 году сказал, что через каких-то 40 лет на площадях будут жечь костры из книг, как в средние века, а людей будут загонять в концлагеря и убивать голодом в миллионных количествах — он бы решил, что говорящий спятил. То же самое было бы, если бы поляку или русскому рассказали в 2001 году про оплетенные колючей проволокой карантинные зоны в спальных районах, самосуды и толпу, лезущую на барьеры. Полночь — она очень сильно ударила даже тех, кого не зацепило впрямую ни войной, ни орором, ни голодом. Они ведь думали, что все это просто не может произойти. Что с тем уровнем технологий, с тем уровнем мышления, какой был у нас на момент начала войны, мы в такую задницу органически встрять не способны.

И вот ещё в чём сходство Полуночи с МВ1 и отличие от МВ2. Сейчас об этом как-то подзабыли под лозунгом «все тоталитарные режимы и все военные преступления были одинаково паршивы», но современники и их дети на три поколения вперед это воспринимали совершенно иначе: Германия в их глазах была не просто врагом и политическим противником, а воплощением нечеловеческого образа правления и нечеловеческого же способа ведения войны. Победа в МВ2 воспринималась в целом как победа сил добра над силами зла, Свободных Народов над Мордором. Дело стоило таких жертв, потому что победа Германии воспринималась как полное торжество тьмы.

А в МВ1 это было не так. Как ни старались пропагандисты всех сторон, а относиться к противнику как к исчадию ада люди все равно не научились, и когда война закончилась, и Европа с Азией подсчитали трупы и посмотрели на достигнутый этой ценой результат, очень многие — и те, кто воевал, в первую очередь — задались вопросом: а зачем всё это было-то?

Так вот, после Полуночи всё получилось точно так же. Оглянулись назад и схватились за голову: мать честная, зачем? На кой ляд? Кто-нибудь помнит вообще, из-за чего начиналась война? Два миллиарда трупов, «Пыльная зима», треть Австралии и четверть Японии под водой, орор, Вторая Гражданская в Штатах — из-за чего? Из-за того, что хотели немножко проучить Иран? Вот ради этого?

Вот причина, по которой литература эпохи Полуночи и отчасти реконструкции проникнута глубоким пессимизмом: её писали люди, которые больше не верили в людей. Вот почему случился Поворот. Отсюда уклон в мистицизм, сюрреализм и прочие радости. Даже в самых оптимистичных книгах Реконструкции, у того же Ларса, возможна только частная, локальная победа человека. Если мы все будем стараться изо всех сил, то, может быть, такая пакость никогда больше не повторится. Это максимум, чего можно желать.

В общем, это можно взять за отправную точку и сравнить литературу Полуночи «поколения потерянных детей» с литературой «потерянного поколения».

Теперь давай конкретно по пунктам.

То, что ты написала о «Поэме Милосердия», не годится ни в борщ, ни в «Ротенкопфен». Я не стану переписывать параграф, просто посмотри, что получается.

>Содержание «Поэмы…» в основном представляет собой описание лагерной жизни, день за днем, а также рефлексию автора на каждое событие.

А не в основном? Там есть хоть что-то НЕ о лагерной жизни? Ни строчки. Так зачем писать «в основном»? И рефлексию не «на», а «по поводу».

И кстати, то, что о жизни вне лагеря в поэме нет НИ СЛОВА — почему и автора до сих пор не могут установить — это очень, очень важно. Ты должна заострить на этом внимание. Можно даже употребить умное слово «хронотоп». Я тебе подскажу еще одно умное слово: сингулярность. События в поэме развиваются как бы по спирали, только спираль не разворачивается, а напротив — сворачивается в точку. После каждого эпизода число возможных вариантов развития событий сокращается, пока не остается только один вариант, единственно возможный — смерть. Всё остальное уже отработано. Один умный человек говорил, что такой ход дел называется «фатальной воронкой». Термин дарю, пользуйся.

Теперь об вот этом:

>Гибель лагеря оказывается естественным следствием великого круговорота вещей и избавлением от личного страдания, катарсисом и актом полного слияния с миром. Литературно и логически выверенные переходы от универсального к микроскопически частному, от духовного к низменно тварному образуют ритм произведения. Текст по праву считается не только свидетельством эпохи, но и элементом мировой высокой культуры.

Это хорошо, что ты прочитала предисловие Хоружего к украинскому переводу моего папы. Только не надо забывать, что Стружко — ученик Хоружего и соредактор «Антологии украинского перевода — XXII». И когда он увидит текст лаоши[18] без кавычек и сноски в твоей работе, что он с тобой сделает? Правильно, пошлет подальше вместе с твоей курсовой. Поэтому оный кусочек ты, пожалуйста, возьми в лапки и сделай сноску. Всё равно нужно чем-то заполнять список источников, так? Так. Стружко — это не Кость Семенович. Он, собака, читает все рефераты и курсовые.

Мне интересно, когда он спит.

>В Европе, пережившей пандемию, наиболее ярким отражением событий Полуночи можно считать несколько известных текстов. Ричард Фордж в романе «И хлынул дождь…» (Лондон, 2055 г.) описал историю нескольких человек, замкнувшихся в старом «атомном» убежище, когда в Лондоне была объявлена эпидемическая тревога. Это история личного падения каждого из добровольных узников бункера «Аврора», что созвучно с названием болезни, вызвавшей пандемию. Когда «смерть души» последнего героя становится свершившимся фактом и спасавшиеся в бункере люди осознают катастрофу, они принимают решение выйти наверх, поскольку терять им уже нечего. Оказывается, мир наверху вовсе не погиб. Вернувшихся встречает проливной дождь. Многозначные символы, образующие настоящую паутину, искусно вплетенные в текст цитаты, сложные метафоры стали основными чертами этой книги. Попытки экранизации этой книги неизменно проваливались. Имена героев стали едва ли не нарицательными в среде интеллектуалов Союза.

Что созвучно с названием болезни? История личного падения? Я не дразнюсь, я понимаю, о чем ты, но тут нужна точность. И точность нужна ещё в одном — это не просто история личного падения. Это зеркало Полуночи. Естественная враждебность, нехватка ресурсов, страх, отчаяние, а в результате — люди творят зло уже без всякой необходимости, просто потому что могут. И, как «большой» мир над ними, эти трое в какой-то момент осознают, что сделали и во что превратились, и начинают искать выход хоть куда-нибудь.

И ещё. Ну осьминога ради, Аркадий, не говори красиво. Да, у англичан есть слово cuttler в смысле «поганец», и оно в самом деле от героя Форджа. И есть у них глагол to fordge в значении «напихать разных неподходящих людей в одно помещение». Ну так это и есть нарицательные имена, а не «едва ли не…».

Теперь о «Последнем Симплициссимусе». Слона-то ты и не приметила:). Бертольда Брехта упомянула, Гессе упомянула, а где Селан? А где Кесслер? И самое главное — о каком именно классическом тексте идет речь? Вот Струж тебя спросит — и что ты ответишь? Вот это:

> Действие происходит в Европе обезумевших городов, санитарных кордонов, блокпостов, беженцев, собравшихся со всего мира, воров и мародеров. Герой проходит по Европе Полуночи из конца в конец. Отчасти постмодернистский, роман, тем не менее, стал своеобразной «энциклопедией европейской жизни в Полночь». «Тео Гедельмайстер», разумеется, псевдоним, за которым скрывается известный публицист 30–40 гг. XXI века Марта Ингер из Дюссельдорфа.

Так Струж тебя спросит: почему «отчасти постмодернистский», и будет прав. Ни черта он не отчасти. Он постмодернистский до бровей и выше.

Дальше. Я понимаю, что Гриммельсгаузена ты к дедлайну просто не прочтешь, и если ты начнёшь его читать, тебе придётся забыть эту курсовую и всё остальное. Но ты хоть запиши куда-нибудь, что вот был такой Гримммельсгаузен Ганс Якоб Кристоффель. И что автор «ПС» Марта Ингер вообще-то по нему защитила докторскую. И вообще хоть пару слов про её теорию «необарокко». В английской Мультипедии на страничке «Последнего Симплициссимуса» вообще-то есть ссылки на её работы. Вообще, бери пример с меня: если я не могу сказать ничего умного, я предоставляю слово автору.

Ну и прочти сам роман, не пересказывай его по аннотации. Я имею в виду не Гриммельсгаузена, а как раз Тео Гедельмайстера. Он же интересный! Ну хоть отрывочек прочти, а? Я понимаю, от Эша зубы болят и вообще непонятно, что он курил, но ПС — это же конфета, а не книга!

Теперь о грустном. О «Пыльце» Нолана Эша.

>Закономерен финал: безумие, овладевшее цветоводом, развивается, он совершает убийство, которое внутренне мотивирует желанием обрести «настоящее время», напитав его кровью жертвы. Автор исходит из предпосылки субъективности событийного времени и ответственности человека за «движение светил». По мнению некоторых критиков, Эш просто балансирует на грани утверждения о гибели мира в Полночь и фантомном характере его продолжения «за Полночью», чем эпатирует неподготовленного читателя.

Он не балансирует, конечно. Финал — это же отсылка к нашему миру, к пустоте, которую заполняют кровью. Но тут есть ещё и отсылка к мифу. Пчёлы — священные животные Персефоны. А она — символ умирания и обновления жизни. Вот этот тронутый Ллевеллин и пытается силой вызвать обновление мира, наполнить его существом и смыслом через убийство. И тут мы уже вываливаемся за пределы прямой аналогии с миром после Полуночи, потому что этот выход и до Ллевеллина находили многие.

> Критика позиционирует Нолана Эша как наследника Пруста, Кафки, отчасти Эдгара По и Рэя Бредбери.

Позиционировать может только реклама. Критика занимается совсем другим. Убери вообще эту гадость из текста. Поехали по Карли.

> Это традиционная для балтийских стран «история большой семьи», разворачивающаяся на фоне глобальных потрясений. Особенности предвоенной польской жизни приводят к тому, что в начале мировой войны члены семьи Яскольских оказываются в разных регионах мира и проходят через все ужасы третьей мировой и пандемии. Книга стала своеобразной «одиссеей Полуночи».

Я вижу, ты внимательно смотрела «Дюны над морем». Причем не классическую постановку Томчека, а новодел. Струж тоже это увидит, как пить дать. Он по вот этой вот фразе

> Елена Пацевич, невеста Марека, уехав на стажировку в США и по ряду причин оставшись там, становится свидетелем «BA», то есть «большой анархии». Она вынуждена отчаянно бороться за выживание в стране, мгновенно растерявшей все гостеприимство и расколовшейся на множество враждующих анклавов. Еленка видит бессмысленную войну каждого против всех и жесткое наведение порядка войсками генерала Лестера.

тебя выкупит с головой. Потому что это в новоделе Еленка уезжает в США на стажировку. В книге она влюбляется в американца и бросает Марека. А американца как раз мобилизуют в армию Лестера, и убийство Лестера мы видим его глазами, потому что он там дослужился до большого чина. В новом сериале просто не захотели развивать эту линию (понятно, почему — сериал предназначался и для США, а американцы очень не любят, когда европейцы поднимают тему убийства Лестера).

По Карли много хорошей критики, но она в основном на польском, понятно, почему: для поляков Карли — предмет национальной гордости. Вот ссылки (…)

Что у нас с Реконструкцией?

> Широкую известность приобрел многотомный цикл повестей и романов Берндта Ларса о Свене Йоргстреме, полевом враче, офицере СОТС и эксперте-криминалисте. Первый сборник вышел в Стокгольме в 2067 году, последний — в 2092 году. Между ними — еще четыре. Таким образом, весь цикл, по сути, охватывает рассматриваемый период целиком. Пик популярности Ларса приходится на середину 80-х. У человека, впервые обратившегося к циклу, возникает мысль о новом Шерлоке Холмсе в обстоятельствах доктора Ватсона.

С Ларсом не так всё просто. Он вроде Милна 200 лет назад — тот угодил в «детские писатели», а Ларс — в «развлекательные». На него и смотрят по привычке несерьёзно. И ты, как бы извиняя его, пишешь:

>Люди, измученные многолетней борьбой на грани выживания, «экзистенциально разочарованные» найденным решением проблем, хотели забытья в большей степени, чем ответов на «проклятые вопросы».

На этом тебя опять сожрут и будут правы. То, что мы теперь в большинстве своем теперь не опознаём там ответ, не значит, что не было ни ответа, ни вопроса.

Ларс — это не развлекательная литература, он в твоих извинениях и оправданиях не нуждается. Это книги про людей, которые решили быть людьми. Просто быть людьми, в любых обстоятельствах и каждый день. После Полуночи, после всего, уже зная, как это все хрупко и как легко рассыпается.

Вообще, надо завязывать с этим дешевым снобизмом по поводу «развлекательной литературы». Эш, которого из-под палки приходится читать, это, значит, высокая литература — а Ларс, значит, низкая. Всё, над чем сидя не заснёшь, у них «низкое» — и Шерлок Холмс был «низкий», и Киплинг… А уж если из этого какую-то жизненную пользу извлечь можно — то беги и прячься. Напиши про Ларса побольше — ты же именно его, для разнообразия, читала, ты же можешь наконец-то своими словами, что ты жмёшься. Перечитай «По дороге в Мандалай», отсылку к Честертону, кстати, там отметь — она не такая явная, как к Киплингу, но вполне прямая. Если конкретней — на рассказы «Салат полковника Крея», «Неправильная форма» и «Бездонный колодец». Посмотри, как он там ненавязчиво полемизирует с «Колодцем».

А Ларс — он вообще сформировал ментальность наших родителей. Он как… ну вот как Эко в позапрошлом веке: есть литература «до Эко» и «после Эко». Так и люди: есть те, кто вырос до Ларса и после Ларса.

> Роман «Сидней» (2072 г., Лондон) Форджа-младшего (Хьюго Форджа) также основан на реальных событиях. Повествование ведется от лица молодого человека, переводчика на Сиднейском процессе (2051–2058 гг.) На этом процессе, как известно, были осуждены дожившие до него военные преступники и преступники против человечности. Там столкнулись лицом к лицу преступники-люди и вампиры, которые были среди судей и в аппарате трибунала.

И «Сидней» Форджа-младшего, кстати, о том же. По существу, это та же «Пыльца», только наоборот — Фордж там показывает, что происходит, когда человек считает себя ответственным за «движение светил» и «настоящесть времени» и не отвечает за свое собственное состояние и за то, что делает с теми, кто вокруг. Для нас это общее место, часть фона — а тогда этот фон только формировался. Там вот как раз тот послевоенный шок, о котором я тебе писала — в полный рост. И это роман не более «документальный», чем «Хладнокровное убийство» Капоте. То есть, с одной стороны документальный. С другой — нет.

> «Анатомический роман» Серхио Лимаса (2093 г., Нью-Йорк) кажется поначалу эпатирующим повествованием о самых изощренных формах времяпрепровождения «золотой молодежи». Однако столкновение с вампиром, который, впрочем, поначалу не собирается потреблять кого-то из компании, в корне меняет всю ситуацию. Оказывается, сильные, уверенные в себе молодые люди и девушки ломаются от одного только присутствия высокого господина. Ситуация, когда вампир не пьет кровь, но забирает или искажает, даже не желая того, саму сущность человека, поиски достойного выхода из такой ситуации и составляют основной объект художественного исследования.

И опять ни слова о том, что в 60-е годы такая книга была невозможна в принципе. Написать о том, что высокие господа, ни дна им ни покрышки, могут представлять собой угрозу безотносительно того, что они жрут — просто как представители своей, ну, скажем, расы… это даже не было запрещено, это просто никому в голову не входило. Вот это и есть линия водораздела между Реконструкцией и нами: тогда все, даже большинство этих, верили, что «ты беременна — это временно». Найдут какое-нибудь лекарство, какое-то плацебо вместо крови для них, устроятся так, чтобы не убивать… А в девяностые уже всем было понятно, что нет, не скоро еще найдут и устроятся. И все равно проголосовали за продление Договора Сантаны. Вот тебе и «объект художественного исследования».

> Роман «В осаде» Ласло Бобача (2089 г., Будапешт) посвящен осаде маленького городка в зимних Динарах бандой, состоящей из людей и варков-нелегалов.

> Пограничный городок, пограничный конфликт, пограничные состояния сознания. Пожалуй, впервые в серьезной литературе поставлена проблема возможного изоляционизма в Союзе. При этом люди в осажденном анклаве надеются на помощь (и она приходит), но присутствие смерти за линией обороны ощущается постоянно. Становится ясно, что не столько городок окружен бандитами, сколько сущности людей оказались в осаде, что парадоксально сближает осажденных и бандитов. Внимательный читатель в результате не будет удивлен, когда в финале героиня спрячет от прибывших спецназовцев раненого варка. Финал открыт.

>Досужие любители в свое время немало спорили о «настоящем финале книги». В экранизациях с легкой руки сценаристов все свелось к традиционному боевику (в этом смысле книге не повезло)…

Ну, вот опять снова-здорово. Если ты тащишь из чужой статьи краткое содержание книги, которую не читала — то хоть замаскируй это дело методом солдата Швейка. Например, так: «Роман Ласло Бобача „В осаде“ (дата, место) описывает нападение банды на маленький городок в Данарах. Трагизм основной коллизии усугубляется и подчеркивается тем, что из-за снежных заносов банда не может, как собиралась, уйти на юг. Осажденные и осаждающие заперты в одной ловушке, и при роковой невозможности разрешить конфликт мирными способами обречены на взаимное уничтожение». И бла-бла дальше. Просто своими словами.

Слона опять не приметили — «В осаде» является литературным римейком прекрасного фильма «Семь Самураев»: этих случайных ветеранов, на которых весь город держится, как раз семеро, если считать мальчика и разгильдяя-фермера, и к концу романа остаются в живых двое: бывший камикадзе Вук и этот мальчишка, который всю книгу просто Kid, Пацан.

А, да. Убери «варков», чтобы их в тексте нигде не было. Их Стружко не любит, конечно (а кто их, гадов, любит?), только жаргонизмы он не любит еще сильнее…