Вызов извне: НФ /ФС

Глава 1 Кэтрин Мур

Джордж Кэмпбелл открыл затуманенные сном глаза и несколько минут лежал, глядя из-под полога палатки на бледную августовскую ночь, пока не проснулся окончательно, раздумывая, что же его разбудило. Свежий, чистый воздух канадских лесов действовал как снотворное, не менее сильное, чем любой наркотик. Кэмпбелл некоторое время лежал неподвижно, медленно погружаясь в восхитительные пограничные области сна, ощущая изысканную усталость, непривычную ломоту в натруженных мышцах, и после расслабился, чувствуя во всем теле изумительную легкость. То были самые чудесные минуты отпуска — отдых после тяжелого перехода, в ясную, сладкую лесную ночь.

С наслаждением снова погружаясь в забытье, он еще раз напомнил себе, что впереди его ждут три долгих месяца свободы — свободы от городов и однообразия, свободы от лекций, университета и студентов, не имеющих ни малейшего интереса к геологии, которой он зарабатывал себе на хлеб, вбивая знания в их ленивые головы. Свобода от…

Внезапно от восхитительной сонливости не осталось и следа. Откуда-то снаружи в тишину и покой ворвался пронзительный скрежет консервных банок. Джордж Кэмпбелл резко сел и потянулся за фонариком. Затем он рассмеялся и отложил фонарик в сторону, напрягая глаза в полуночном мраке: у палатки, переворачивая банки с его припасами, бродил, должно быть, какой-нибудь маленький, темный и безымянный ночной зверь. Он потянулся и пошарил у входа в палатку, ища подходящий снаряд. Пальцы сомкнулись на большом камне, и он замахнулся.

Но его рука застыла в броске. В этом камне, на который он наткнулся в темноте, было что-то странное. Камень был квадратный и гладкий, как кристалл, с тупыми закругленными углами и явно обработанный искусственно. Его грани так необычно ощущались в ладони, что Кэмпбелл вновь потянулся за фонариком и направил луч на предмет, который держал в руках.

Он тут же забыл о сне, увидев, что именно нашарил в темноте. Странный гладкий куб был прозрачен, как горный хрусталь. Кварц, несомненно, но не типичный гексагональный кристалл. Каким-то образом — он не мог понять способ обработки — кристалл был вырезан в форме идеального куба со стертыми от времени гранями размером примерно четыре на четыре дюйма. Камень был невероятно истерт. Чрезвычайно твердый кристалл теперь округлился до такой степени, что углы почти исчезли и весь камень скорее напоминал по форме сферу. Долгие века, почти неисчислимые годы пролетели над этим странным прозрачным камнем.

Но самым странным было то, что Кэмпбелл смутно различил в центре кристалла — ибо в центре его покоился маленький диск из бледного и неведомого материала. На поверхности диска, заключенного в кварц, были глубоко вырезаны какие-то знаки. Заостренные письмена, отдаленно напоминающие клинопись.

Джордж Кэмпбелл нахмурил брови и в беспомощном раздумье склонился над очутившейся в его руках маленькой загадкой. Как мог этот диск оказаться в массиве чистого горного хрусталя? В его сознании всплыло туманное воспоминание о древних легендах, в которых кристаллы кварца именовались льдом, замерзшим слишком сильно и неспособным растаять. Лед и клинописные знаки: разве такие письмена не появились у шумеров, пришедших в незапамятные времена с севера и поселившихся в первобытной Месопотамской долине? Затем в нем возобладало здравомыслие, и он рассмеялся. Кварц, конечно же, образовался в самый ранний из геологических периодов Земли, когда вокруг не было ничего, кроме жара и вздымающихся пород. Кристалл возник за десятки миллионов лет до того, как на планете появился первый лед.

Но все же — эта надпись. Вне всякого сомнения, рукотворная, хотя знаки были незнакомы, за исключением слабого намека на клинопись. Быть может, палеозойский мир населяли существа, которые владели письменностью и вырезали эти клинообразные знаки на плененном кварцем диске? А может, этот предмет упал из космоса, как метеорит, на еще мягкую скальную породу расплавленного мира? Возможно ли, что кристалл…

Кэмпбелл с усилием взял себя в руки и почувствовал, как горят его уши. Что за полеты воображения! Тишина, одиночество и странный предмет в руках словно сговорились сыграть с ним дурную шутку и опровергнуть все доводы здравого смысла. Он пожал плечами и положил кристалл на край своей подстилки, погасив фонарик. Утро и ясная голова, рассудил Кэмпбелл, наверняка подскажут ответы на вопросы, которые сейчас казались неразрешимыми.

Но сон никак не приходил. Начать с того, что, когда он погасил фонарик, кристалл — как ему показалось — словно на миг засиял сохраненным светом, прежде чем раствориться в окружающей темноте. Не исключено, что он ошибся. Вероятно, ослепленным ярким лучом глазам лишь почудился этот свет, неохотно покидавший кристалл и сиявший в его глубинах с такой странной настойчивостью.

Он долго ворочался, снова и снова обдумывая оставшиеся без ответа вопросы. Нечто в этом хрустальном кубе говорило о неизмеримых далях прошлого, возможно, о самой заре истории, и этот загадочный вызов не давал ему заснуть.

Глава 2 Абрахам Меррит

Кэмпбелл чувствовал, что прошло много часов, пока он лежал без сна, все думая об этом таящемся свете, этом свечении, казалось, так неохотно умиравшем… Словно что-то в кристалле проснулось, сонно пошевелилось, внезапно насторожилось… и стало внимательно следить за ним.

Чистейшая фантазия! Он нетерпеливо пошевелился и посветил фонариком на часы. Почти час ночи, до рассвета еще три часа. Луч упал и сфокусировался на теплом хрустальном кубе. Кэмпбелл поднес фонарик совсем близко и освещал кристалл в течение нескольких минут. Затем щелкнул кнопкой и стал наблюдать.

Теперь сомнений не оставалось. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что в глубине странного кристалла мерцали крошечные перебегающие огоньки, подобные нитям сапфировых молний. Они сгущались к центру и, казалось, исходили из бледного диска с тревожными знаками. А сам диск увеличивался в размерах… знаки изменяли форму… кристалл разрастался… неужели все это иллюзия, созданная маленькими молниями…

Он услышал какой-то звук. Точнее, призрак звука, напоминающий звон призрачных струн арфы под призрачными пальцами. Он наклонился ближе. Звук раздавался из куба…

В подлеске послышалось шуршание, быстро замелькали какие-то тела, после прозвучал и вскоре затих мучительный вой, как если бы ребенок задыхался в предсмертной агонии. Одна из маленьких трагедий дикой природы — убийца и жертва. Кэмпбелл подошел ближе к месту кровопролития, но не сумел ничего разглядеть. Он снова выключил фонарик и бросил взгляд на палатку. На земле мерцало что-то бледно-голубое. Это был куб. Он наклонился, собираясь поднять кристалл — но, повинуясь какому-то неясному предчувствию, отдернул руку.

И вновь он увидел, как сияние начало угасать. Крошечные сапфировые молнии судорожно вспыхивали, отступая к своему источнику. Из кристалла не доносилось ни звука.

Он сидел, наблюдая, как свечение вспыхивало и угасало, вспыхивало и угасало, становясь все более тусклым. Затем ему пришло в голову, что для возникновения этого явления необходимо сочетание двух элементов — самого электрического луча и его собственной мысленной концентрации. Его разум должен пролететь по лучу, устремиться к сердцу кристалла, чтобы сердце это забилось и затем… что?

Кэмпбелл почувствовал на душе холод, словно от соприкосновения с чем-то чужеродным. Кристалл был чужим, он знал это; не с этой планеты, не из этой, земной жизни. Преодолевая дрожь, он поднял кристалл и внес его в палатку. Куб не был ни холоден, ни горяч; рука ощущала лишь его вес. Он положил камень на стол, отведя луч фонарика в сторону, затем подошел ко входу в палатку и опустил полог.

Он вернулся к столу, придвинул складной стул и направил луч света прямо на куб, стараясь сфокусировать луч на сердцевине кристалла; и вместе с лучом, держа фонарик, он направил на кристалл всю свою волю, все свои мысли.

Словно по команде, вспыхнули сапфировые молнии. Они вырвались из диска и впились в тело хрустального куба, затем отхлынули назад, освещая диск и знаки. И знаки начали меняться, перемещаясь, двигаясь, приближаясь и отступая в голубом сиянии. Это была уже не клинопись. Это были вещи… объекты.

Он слышал тихую музыку, звенящие струны арфы. Мелодия звучала все громче и громче, и теперь весь куб вибрировал в ее ритме. Хрустальные стены растворялись, расплывались, будто состояли из алмазного тумана. И сам диск увеличивался… текучие формы делились, множились — словно открылись некие врата и в проем хлынули орды призраков. Пульсирующий свет становился все более ярким.

Кэмпбелл ощутил приступ паники, попытался отвести взгляд, ослабить напряжение воли, уронил фонарик. Но кристаллу уже не нужен был свет… и он не мог освободиться… не мог освободиться? Нет, его самого засасывало в этот диск, ставший теперь шаром, внутри которого неведомые формы танцевали под музыку, заливавшую сферу ровным сиянием.

Палатки больше не было. Была только огромная завеса сверкающего тумана, и за нею сиял шар… Он чувствовал, как туман втягивает его и, словно могучий вихрь, влечет прямо к сфере.

Глава 3 Г. Ф. Лавкрафт

Туманный свет сапфировых солнц разгорался все ярче и ярче, и контуры шара дрожали и растворялись в бурлящем хаосе. Бледные очертания сферы, ее движение и музыка смешивались с окружающим туманом — обесцвечивая дымку до оттенка светлой стали. Клубы тумана перестилались волнообразными пластами, и сапфировые солнца постепенно и незаметно растворялись в серой бесконечности бесформенной пульсации.

Между тем, ощутимое движение вперед и вовне становилось невыносимо, невероятно, космически быстрым. Любая известная на Земле скорость казалась в сравнении с ним ничтожной, и Кэмпбелл понимал, что подобный полет в физической реальности означал бы для человека мгновенную смерть. Даже сейчас — в этом странном, адском гипнозе или кошмаре — кажущиеся зримые впечатления стремительного метеоритного полета почти парализовали его сознание. Хотя в серой пульсирующей пустоте не было никаких реальных ориентиров, он чувствовал, что движется с близкой к световой скоростью, нет, превзошел ее. Наконец его сознание все же сдалось и милосердная тьма поглотила все.

Внезапно, в этой непроницаемой тьме, мысли и образы снова вторглись в разум Джорджа Кэмпбелла. Он не мог определить, сколько мгновений — или лет — или вечностей — прошло с начала его полета сквозь серую пустоту. Он знал только, что был спокоен и не испытывал боли. И действительно, главным свойством его состояния было отсутствие всех физических ощущений. Из-за этого даже сама чернота казалась менее плотной и черной: это наводило на мысль, что он был скорее бестелесным разумом, находящимся за пределами физических чувств, чем телесным существом, обладающим чувствами, но лишенным привычных объектов восприятия. Он был способен мыслить ясно и быстро — почти сверхъестественно быстро — но все-таки не имел ни малейшего представления о своем положении.

Он понял, наполовину инстинктивно, что находится не в палатке. Конечно, он мог бы, скажем, очнуться там от кошмара в таком же черном мире — но он знал, что это не так. Под ним не было походной койки — у него не было рук, чтобы потрогать одеяло, брезентовые стены палатки и фонарик, которые должны были находиться рядом — не было ощущения холода в воздухе — не было полога, который можно было бы откинуть и увидеть бледную ночь снаружи… что-то с ним было не так, что-то случилось ужасное…

Он мысленно вернулся к самому началу, припомнил светящийся куб, что загипнотизировал его — этот кристалл и все остальное. Он сознавал, что его разум втягивался в кристалл, но был не в силах противиться. В последний миг его охватил жуткий, панический страх — подсознательный страх, даже более сильный, чем тот, что вызван был ощущением демонического полета. Это была какая-то неясная вспышка или отдаленное воспоминание — что именно, он не смог бы сказать. Какая-то группа клеток в глубинах его мозга, казалось, обнаружила некое присущее кристаллу и отдаленно знакомое свойство — и это нечто таило в себе смутный ужас. Теперь он пытался вспомнить, в чем состояло это ужасающее свойство.

Мало-помалу он сообразил. Когда-то — давным-давно, в связи со своими геологическими исследованиями — он читал о чем-то подобном этому кубу. Это было как-то связано с тревожащими и вызвавшими многочисленные споры глиняными фрагментами, так называемыми Эльтдаунскими табличками[4], найденными в предкаменноугольных слоях Южной Англии тридцатью годами ранее. Их форма и отметины на них были настолько странными, что некоторые ученые намекали на их искусственное происхождение и строили самые дикие предположения. Фрагменты явно относились к тем временам, когда на земном шаре не было никаких человеческих существ — однако их очертания и «знаки» на них были чертовски загадочны. Так и появилось название «Эльтдаунские таблички».

Однако упоминание о хрустальном шаре с диском внутри Кэмпбелл встретил отнюдь не в трудах здравомыслящих ученых. Источник был гораздо менее авторитетным и бесконечно более колоритным. Около 1912 года глубоко образованный сассекский священник, тяготевший к оккультизму — преподобный Артур Брук Уинтерс-Холл — заявил, что ему удалось отождествить отметины на Эльтдаунских табличках с некоторыми из так называемых «дочеловеческих иероглифов», которые бережно хранились и тайно передавались из поколения в поколение в определенных мистических кругах. Затем Уинтерс-Холл за свой счет опубликовал текст, якобы представлявший собой «перевод» этих первобытных и сбивающих с толку «надписей», причем упомянутый «перевод» с тех пор часто и уважительно цитировался различными оккультными авторами. В «переводе» — на удивление объемистой брошюре, учитывая ограниченное количество уцелевших «табличек» — было приведено повествование, предположительно составленное задолго до появления человека и содержащее то самое описание, ставшее теперь таким пугающим.

Согласно данной хронике, в одном из миров — а впоследствии в бесчисленных других мирах — внешнего космоса некогда обитал могущественный народ червеобразных существ, чьи достижения и власть над природой превосходили все доступное земному воображению. Рано овладев искусством межзвездных путешествий, черви заселили все пригодные для жизни планеты в своей галактике, уничтожив встреченные ими по пути расы.

Они были не в состоянии покинуть границы собственной галактики (не являвшейся нашей), но в жажде познания всех тайн пространства и времени открыли способ преодолевать некоторые трансгалактические бездны с помощью своего разума. С этой целью они изобрели необычные и любопытные объекты — насыщенные странной энергией кристаллические кубы с гипнотическими талисманами внутри, заключенные в прочные защитные сферические оболочки из неизвестного вещества. Посредством силовых ускорителей кристаллы выбрасывались за пределы вселенной червей; реагировали они лишь на притяжение холодной твердой материи.

Некоторые из этих объектов неизбежно приземлялись в различных обитаемых мирах и образовывали эфирные мосты, необходимые для ментального общения. Атмосферное трение сжигало защитную оболочку, оставляя куб открытым; таким образом, его могли обнаружить разумные существа того мира, где приземлился снаряд. Куб по самой своей природе и строению привлекал внимание. Этого, в сочетании с влиянием света, было достаточно, чтобы привести в действие особые механизмы кристалла.

Разум существа, заметившего куб, втягивался в него силой диска и отправлялся на нити неведомой энергии, через колоссальные межгалактические пропасти, туда, откуда был прислан кристалл — в далекий мир червеобразных космических исследователей. Захваченный разум, помещенный в одну из машин, на которую был настроен каждый куб, оставался в заключении, лишенный тела и чувств, пока его изучал один из представителей господствующей расы. После этого, при помощи таинственного процесса взаимообмена, из плененного разума выкачивалось все содержимое. Благодаря данному процессу разум исследователя оказывался в странной машине, а захваченный разум занимал червеобразное тело дознавателя. Затем происходил еще один процесс обмена — разум дознавателя устремлялся через безграничное пространство к опустевшему и бессознательному телу пленника, оставшемуся в трансгалактическом мире; здесь он, насколько возможно, оживлял тело и исследовал чужой мир в облике одного из его обитателей.

Завершив свои исследования, искатель приключений использовал кристалл и диск для возвращения домой. Случалось так, что захваченный разум благополучно возвращался в свой собственный далекий мир — однако не всегда главенствующая раса была столь благожелательна. Время от времени, когда обнаруживалась потенциально опасная раса, способная к космическим путешествиям, червеобразный народ с помощью кристалла захватывал и уничтожал тысячи разумов и искоренял обнаруженную расу, руководствуясь «дипломатическими» соображениями и используя своих исследователей, занимающих чужие тела, в качестве агентов разрушения.

В других случаях отряды червеобразного народа оккупировали трансгалактические планеты на постоянной основе, расправляясь с захваченными разумами и стирая с лица земли оставшихся жителей, прежде чем поселиться в незнакомых телах. В таких случаях, однако, им никогда не удавалось полностью воспроизвести исходную цивилизацию, поскольку на новых планетах не хватало материалов, необходимых для развития космического искусства расы червей. Кристаллы, к примеру, могли быть изготовлены только на их родной планете.

Лишь немногие из бесчисленных отправленных кристаллов совершали посадку и подавали сигнал из обитаемых миров, так как черви могли руководствоваться исключительно своими наблюдениями и познаниями и были не в состоянии нацелить свои снаряды на ту или иную планету. Только три, гласило повествование, обнаружили обитаемые миры в нашей галактике. Один из них упал на планету у края галактики две тысячи миллиардов лет назад, другой обосновался три миллиарда лет назад на планете близ центра галактики. Третий кристалл — и единственный, когда-либо вторгавшийся в Солнечную систему — достиг нашей Земли 150 миллионов лет назад.

Именно этому последнему и был в основном посвящен «перевод» доктора Уинтерса-Холла. Когда куб оказался на Земле, писал он, на нашей планете господствовала раса огромных существ конусообразной формы, превосходившая все предшествующие или последующие расы своими духовными качествами и достижениями. Эта раса была настолько развитой, что исследовала космос, отправляя разумы как через бездны пространства, так и времени; вследствие этого конические существа сумели догадаться, что произошло, когда некоторые представители расы претерпели ментальные изменения после контакта с кристаллом.

Понимая, что тела изменившихся индивидуумов стали обиталищем разумов-захватчиков, вожди земной расы приказали их уничтожить — даже ценой того, что захваченные земные разумы навсегда остались изгнанниками в чужом пространстве. Им были знакомы и более странные перемещения. Получив в результате исследований пространства и времени приблизительное представление о сущности куба, они надежно укрыли кристалл от света и глаз и охраняли его как опасную находку. Им не хотелось уничтожать устройство, воплощавшее столько возможностей для будущих экспериментов. Время от времени какой-нибудь опрометчивый и бессовестный авантюрист — решивший, несмотря на последствия, испытать на себе опасную силу кристалла — тайком получал к нему доступ, однако все подобные инциденты были вовремя выявлены и со всей суровостью благополучно сведены на нет.

Единственным отрицательным следствием преступного вмешательства стало то, что червеобразная раса узнала от новых изгнанников о судьбе своих исследователей на Земле и возненавидела планету и всех ее обитателей. Черви с радостью уничтожили бы их всех, если бы могли — и действительно отправили в космос дополнительные кристаллы в отчаянной надежде, что они случайно приземлятся в неохраняемых местах на Земле; но надежды червей, к счастью, не оправдались.

Конусообразные существа хранили единственный достигший Земли куб в особом святилище великого полярного города в качестве реликта и материала для экспериментов, но многие эоны спустя он был утрачен в хаосе войны и разрушений. Когда эти существа пятьдесят миллионов лет назад отправили свои разумы в бесконечность будущего, чтобы избежать безымянной опасности, исходящей из внутренних областей Земли, даже примерное местонахождение зловещего куба из космоса было окончательно забыто.

Таково, согласно ученому оккультисту, было содержание Эльтдаунских табличек. Туманный ужас, который навеяло на Кэмпбелла воспоминание об этом рассказе, объяснялся исключительной точностью в описаниях инопланетного кристалла. Совпадали мельчайшие детали — размеры, прозрачность, диск с иероглифами, гипнотические эффекты. Снова и снова обдумывая все это во тьме, посреди нигде, Кэмпбелл начал задаваться вопросом, не был ли весь его опыт с хрустальным кубом — да и само существование кристалла — кошмаром, вызванным каким-то причудливым подсознательным воспоминанием о давнем чтении этого экстравагантного и шарлатанского «перевода». Но если это так, решил он, кошмар все еще должен продолжаться, ибо в его нынешнем и кажущемся бестелесным состоянии не было ни капли нормальности.

Кэмпбелл был не в силах оценить, сколько времени заняли его озадаченные размышления и воспоминания. Все в его состоянии было настолько нереальным, что обычные измерения и цифры обессмыслились. Казалось, прошла целая вечность — но, возможно, лишь минуты и часы — когда все внезапно изменилось. Происшедшее было таким же странным и необъяснимым, как и прежняя темнота. Появилось некое ощущение, скорее умственное, чем физическое, и вдруг Кэмпбелл осознал, что больше не контролирует свои мысли.

Они текли беспорядочным и хаотическим потоком, возникали и исчезали случайные и неуместные воспоминания. Все, что он знал — все его прошлое, память, опыт, знания, мечты, идеи, идеалы — вспыхнуло внезапно и одновременно, изливаясь с головокружительной скоростью и щедростью. Вскоре он уже не мог следить за отдельными мыслями. Парад содержимого его разума превратился в лавину, водопад, вихрь. Это ошеломляло, вселяло такой же ужас, как гипнотический полет через пространство во власти хрустального куба. И наконец сознание покинуло его и пришло новое забвение.

Снова безмерная пустота — и затем медленный прилив ощущений. На сей раз они были физическими, а не ментальными. Сапфировый свет и низкий рокот отдаленных звуков. Были и тактильные впечатления — он сознавал, что лежит на чем-то, растянувшись во весь рост, хотя в его позе чувствовалась какая-то неуловимая странность. Давление опорной поверхности никак не сочеталось с очертаниями его тела — или человеческого тела вообще. Он попытался пошевелить руками, но руки не откликнулись на эту попытку. Вместо движений рук он ощутил слабые и бесплодные нервные подергивания во всей той области, что занимало, казалось, его тело.

Он силился шире открыть глаза, но обнаружил, что не может управлять их механизмом. Кэмпбелл видел рассеянный, туманный сапфировый свет, однако ему никак не удавалось сфокусировать зрение на чем-то определенном. Но постепенно в его сознание начали нерешительно просачиваться странные зрительные образы. Качество и пределы видения отличались от привычных, и тем не менее он мог примерно соотнести ощущение с тем, что было известно ему как зрение. Когда это новое ощущение обрело некоторое постоянство, Кэмпбелл понял, что все еще, должно быть, пребывает во власти мучительного кошмара.

Он находился, казалось, в обширном квадратном помещении с потолком средней высоты и длинными стенами. Со всех сторон — а он, по-видимому, мог глядеть во все четыре стороны сразу — в стенах были прорезаны высокие и узкие щели, одновременно служившие, судя по всему, дверями и окнами. В комнате стояли странные низкие столы или пьедесталы, но не имелось мебели обыкновенного вида и пропорций. Сквозь щели струились потоки сапфирового света, а за ними смутно виднелись стены и крыши фантастических зданий, похожих на гроздья кубов. На стенах, в вертикальных панелях между прорезями, были начертаны незнакомые и отчего-то беспокоившие его знаки. Прошло некоторое время, прежде чем Кэмпбелл понял, почему эти знаки так тревожили его — на стенах многократно повторялись иероглифы с диска в хрустальном кубе.

Однако главная составная часть кошмара этим не ограничилась. Ужас возвестил о себе появлением живого существа, которое вскоре вошло в комнату через одну из прорезей и стало медленно приближаться к Кэмпбеллу, неся причудливый металлический ящичек с зеркальными и напоминавшими стеклянные стенками. В этом существе не было ничего человеческого — ничего земного, пусть даже пришедшего из земных мифов и снов. Это был гигантский бледно-серый червь или многоножка, в диаметре размером с человека и вдвое длиннее, с похожей на диск и, очевидно, безглазой головой, окаймленной ресничками; в центре ее зияло пурпурное ротовое отверстие. Существо скользило на задних парах ног, держа переднюю часть тела вертикально — передние ноги или, по крайней мере, две пары из них служили руками. Вдоль всей спины тянулся прихотливый лиловый гребень; чудовищное туловище заканчивалось веерообразным хвостом из какой-то серой кожистой мембраны. Шею окружало кольцо гибких красных шипов — они изгибались и сокращались в размеренном и правильном ритме, производя щелчки и резкие звенящие звуки.

То была высшая точка, вершина невероятного кошмара — апогей капризной фантазии. Но даже не это бредовое видение заставило Джорджа Кэмпбелла в третий раз потерять сознание. Потребовалось еще одно — завершающий, невыносимый мазок на картине. Когда безымянный червь приблизился со своей блестящей ношей, лежащий человек уловил на зеркальной грани отражение того, что считал своим телом. И то, что отразил полированный металл, стало ужасающим подтверждением его беспорядочных и чуждых ощущений. Вместо человеческого тела он увидел отвратительную бледно-серую тушу одной из огромных многоножек.

Глава 4 Роберт Говард

Кэмпбелл вынырнул из последнего провала бесчувствия, полностью осознавая свое положение. Его разум был заключен в тело жуткого уроженца чужой планеты, в то время как где-то, на другом конце вселенной, его собственным телом управлял разум монстра.

Он подавил неизъяснимый ужас. Если судить с космической точки зрения, почему подобная метаморфоза непременно должна ужасать? Жизнь и сознание были единственной реальностью во Вселенной. Форма не имела значения. Его нынешнее тело было омерзительным только по земным меркам. Страх и отвращение утонули в волнении титанического приключения.

Чем было его прежнее тело, как не плащом, который в конце концов он все равно сбросил бы после смерти? Он не испытывал сентиментальных иллюзий в отношении жизни, из которой был изгнан. Что она дала ему, кроме тяжелого труда, бедности, постоянных разочарований и угнетения? Если новая жизнь не предлагала лучшего, то, во всяком случае, обещала не меньше. Однако интуиция подсказывала ему, что впереди его ждет большее — гораздо большее.

С честностью, возможной только тогда, когда жизнь обнажена до самых голых основ, он понял, что с удовольствием вспоминает лишь физические наслаждения своего прежнего существования. Но он уже давно исчерпал все физические возможности, заключенные в земном теле. На Земле для него не осталось новых острых ощущений. Однако обладание этим новым, чужеродным телом обещало странные, экзотические радости.

В нем поднялась волна беззаконного ликования. Он был человеком без мира, свободным от всех условностей и запретов Земли или этой незнакомой планеты, свободным от всех искусственных ограничений гражданином Вселенной. Он был богом! С мрачным весельем он думал о своем теле, вращающемся в земном обществе, занятом земными делами, в то время как инопланетное чудовище глядело на людей из окон, бывших некогда глазами Джорджа Кэмпбелла. О, они бежали бы в ужасе, если бы знали!

Пусть монстр ходит по Земле, убивая и разрушая, если ему так угодно. Земля и ее расы утратили для Джорджа Кэмпбелла всякое значение. Там он был одним из миллиардов ничтожеств, прикрепленных к отведенному ему месту нагромождением условностей, законов и обычаев, обреченных жить и умирать в своей грязной нише. Но одним слепым прыжком он воспарил над обыденностью. Это была не смерть, а перерождение — рождение полноценной психики и вновь обретенной свободы, в сравнении с которой физический плен на Иекубе казался пустячным.

Он вздрогнул. Иекуб! Так называлась эта планета, но откуда он это знал? Но он знал, как знал и имя того, чье тело занимал — Тоте. Память, глубоко спрятанная в разуме Тоте, шевелилась в нем — тени знания, которым чужак обладал. Глубоко выгравированные в физических тканях мозга, эти внедренные познания что-то смутно нашептывали Джорджу Кэмпбеллу; и его человеческое сознание уловило и перевело этот шепот, указав ему путь не только к безопасности и свободе, но и к власти, которой жаждала его душа, обнаженная теперь вплоть до уровня примитивных инстинктов. Не как раб он будет жить на Йекубе, но как царь! Да, он будет царить, как древние варвары, взошедшие на троны могущественных империй!

Он впервые пристально рассмотрел обстановку комнаты. Он все еще лежал на похожем на кушетку возвышении посреди этого фантастического помещения, а многоногий житель Йекуба стоял перед ним, держа полированный металлический ящик и сокращая шейные шипы. Кэмпбелл знал, что существо говорит с ним, и смутно понимал его речь благодаря внедренным в его разум мыслительным процессам Тоте; он также знал, что это существо было Юктом, Верховным владыкой науки.

Но Кэмпбелла ничуть не интересовали слова Юкта: в его голове успел зародиться отчаянный план — план, настолько чуждый обычаям Йекуба, что Юкт был не в силах его понять и был застигнут врасплох. Он, как и Кэмпбелл, видел лежащий на соседнем столе остроконечный металлический предмет. Но для Юкта это был всего лишь научный инструмент. Он даже не знал, что его можно использовать как оружие. Земной разум Кэмпбелла снабдил его знаниями и подсказал дальнейшие действия, заставив его тело совершить то, что никогда раньше не делал ни один уроженец Йекуба.

Кэмпбелл схватил остроконечный предмет и ударил, яростно рванув свое оружие вверх. Юкт взвился на дыбы и упал, его внутренности вывались на пол из рассеченного живота. Через мгновение Кэмпбелл уже мчался к двери. Его скорость была головокружительной, сверхъестественной — первым даром новых физических способностей.

Он бежал, полностью полагаясь на инстинктивное знание, заложенное в рефлексы Тота; казалось, его ногами управляло отдельное сознание. Тело Тоте влекло его по пути, которое проходило десятки тысяч раз, когда им еще распоряжался разум червя.

Кэмпбелл пробежал по извилистому коридору, вверх по винтовой лестнице, через резную дверь — и инстинкты, приведшие его сюда, подсказали, что он нашел искомое. Он очутился в круглом помещении с куполообразной крышей, разливавшей вокруг мертвенно-голубой свет. В центре радужного пола высилось странное ступенчатое сооружение; каждый ярус его был окрашен в отличительный цвет. Последний представлял собой пурпурный конус; голубая дымка тумана поднималась с его вершины к сфере, парящей в воздухе и сиявшей, как полупрозрачная слоновая кость.

Это, говорили Кэмпбеллу глубоко внедрившиеся в сознание воспоминания Тоте, был бог Йекуба. Правда, обитатели Йекуба уже миллион лет назад забыли, почему боялись своего бога и поклонялись ему. Жрец-червь стоял между Кэмпбеллом и алтарем, которого никогда не касалась плоть — ибо прикосновение к алтарю было кощунством, о каком не мог и помыслить рожденный в Йекубе. Жрец стоял неподвижно, скованный леденящим ужасом, пока оружие Кэмпбелла не вырвало из него жизнь.

Перебирая многочисленными ногами, Кэмпбелл взобрался на ступенчатый алтарь, не обращая внимания ни на его внезапное содрогание, ни на изменения, происходившие в парящем шаре, ни на дым, клубившийся теперь синими облаками. Суеверий Йекуба он страшился не больше, чем суеверий Земли. С этим шаром в руках он станет властелином Йекуба. Народ червей не посмеет ни в чем ему отказать, когда он возьмет в заложники их бога. Он потянулся к сфере — теперь уже не цвета слоновой кости, а красной, как кровь…

Глава 5 Франк Белнап Лонг

В бледную августовскую ночь из палатки вышло тело Джорджа Кэмпбелла. Огибая стволы огромных деревьев, оно двигалось медленной, шатающейся походкой по лесной тропе, усыпанной сладко пахнущими сосновыми иглами. Воздух был свежим и холодным. Небо напоминало перевернутую чашу матового серебра, сверкавшую звездной пылью, и далеко на севере полярное сияние разбрызгивало потоки огня.

Голова идущего человека пугающе моталась из стороны в сторону. Из уголков его вялого рта стекали густые струйки янтарной пены, дрожавшие на ночном ветру. Сперва он шел выпрямившись, как и подобает человеку, но постепенно, по мере отдаления о палатки, его походка стала изменяться. Торс начал почти незаметно наклоняться, конечности — укорачиваться.

В далеком космическом мире многоножка, бывшая когда-то Джорджем Кэмпбеллом, прижимала к груди кроваво-красного бога и, содрогаясь, как насекомое, бежала через радужный зал. Миновав массивный портал, она вышла в яркое сияние чужих солнц.

Извиваясь между деревьями Земли в позе, навевавшей мысли о неуклюжих движениях оборотня, тело Джорджа Кэмпбелла следовало бессмысленному зову инстинкта. Загребая длинными когтистыми пальцами листья с ковра пахучих сосновых иголок, оно ползло к широкой сверкающей ленте воды.

В далеком, внегалактическом мире, где обитал народ червей, Джордж Кэмпбелл полз между циклопическими строениями из черного камня по длинным, усаженным папоротниками улицам, высоко поднимая вверх круглого красного бога.

В подлеске у поблескивавшего земного озера, где тело человека, ведомое инстинктом, таило в себе разум червеобразного существа, раздался пронзительный звериный вой. Человеческие зубы впились в мягкий мех, рвали темное мясо животного. Маленькая серебристая лисичка в яростной мести вонзила клыки в мохнатое человеческое запястье и в ужасе забилась, когда хлынула кровь. Тело Джорджа Кэмпбелла медленно поднялось. Губы были забрызганы свежей кровью. Странно размахивая верхними конечностями, тело двинулось к озеру.

Пока полиморфное существо, некогда бывшее Джорджем Кэмпбеллом, проползало между черными каменными строениями, тысячи червеобразных фигур простирались перед ним в мерцающей пыли. Извивающееся тело существа, казалось, излучало богоподобную власть, когда оно медленными волнообразными движениями приближалось к трону духовной империи, превосходившей все царства земли.

Земной охотник, устало спотыкаясь в густых зарослях у палатки, вышел к блестящей глади озера и увидел в воде что-то темное. Охотник блуждал в лесу всю ночь, и бледном свете зари усталость окутывала его, как свинцовый плащ.

Но плавающее в воде тело бросало ему вызов, который он не мог отринуть. Подобравшись ближе к воде, он опустился на колени в мягкую грязь, потянулся к темной массе и вытащил тело на берег.

Далеко во внешнем космосе червеобразное существо, держа сверкающего красного Бога, взошло на трон, сияющий созвездием Кассиопеи под чуждым сводом сверхсолнц. Великое божество, которое он вздымал в воздух, наполняло энергией его тело червя, сжигая в белом огне неземного духа всю животную тщету.

На Земле охотник с невыразимым ужасом смотрел в почерневшее и заросшее волосами лицо утопленника. То было звериное лицо, отталкивающее подобие человеческого. Из искривленного ужасного рта лилась черная гнилостная кровь.

— Тот, кто нашел твое Тело в безднах времени, занял непослушную обитель, — произнес Красный Бог. — Ни одно порождение Йекуба не в силах управлять телом человека.

По всей Земле живые существа терзают друг друга и с невыразимой жестокостью пожирают своих родных и близких. Разум червя не способен подчинить себе звериное тело человека, когда оно жаждет добычи. Только человеческий разум, развивавшийся и приспособившийся к тому на протяжении десяти тысяч поколений, может держать в узде инстинкты человека. Твое тело, в поисках крови своих животных собратьев и прохладной воды, в которой можно вдоволь искупаться, уничтожит себя на Земле. Устремленное к окончательной гибели, ибо инстинкт смерти в нем сильнее инстинкта жизни, оно разрушит себя в попытке вернуться в ту слизь, из которой возникло.

Так говорил круглый красный бог Йекуба в далеком сегменте пространственно-временного континуума Джорджу Кэмпбеллу, когда последний, очистившись от всех человеческих желаний, взошел на трон и стал править империей червей мудрее, справедливее и милосерднее, чем правил когда-либо империей людей любой из сынов Земли.