Взломщик, который чувствовал запах дыма

Лоуренс Блок Взломщик, который чувствовал запах дыма

Я уж было собрался ткнуть кнопку звонка второй раз, когда дверь открылась. Но вместо Карла Беллермана на пороге стояла женщина с мягкими светлыми волосами, обрамлявшими резко очерченное, с высокими скулами лицо.

Я представился, и она ответила мне кивком головы.

— Да, мистер Роденбарр, — сказала она. — Карл ждет вас. Я не могу беспокоить его сейчас, потому что он в библиотеке занимается своими книгами. Если вы пройдете в гостиную, я принесу кофе, а Карл выйдет к вам, — женщина посмотрела на часы, — ровно через двенадцать минут.

Ровно через двенадцать минут наступит полдень. К этому моменту Карл и просил меня прийти. Из Нью-Йорка я приехал поездом, с вокзала добирался на такси, и отсутствие каких-либо задержек в пути позволило мне прибыть на место немного раньше, но, черт возьми, видимо, придется выбросить псу под хвост эти двенадцать минут.

Я, конечно, слегка обиделся, но не сильно удивился. Карл Беллерман, пожалуй, самый авторитетный в стране коллекционер детективной литературы, взял пример с одного из персонажей Рекса Стаута,[1] несравненного Ниро Вульфа. Любитель орхидей, Вульф два часа утром и два часа после полудня занимался своими растениями, и терпеть не мог, чтобы его в это время отвлекали. Беллерман, не более уступчивый в реальной жизни, чем Вульф в жизни вымышленной, установил себе даже более длительное время для свидания с книгами и не желал ни принимать посетителей, ни отвечать на телефонные звонки, пока он общался со своими бумажными друзьями.

Гостиная, куда привела меня блондинка, была изящно обставлена, а кресло, в которое она меня усадила, было достаточно удобное. Кофе, который она мне налила, был великолепный, черный, ароматный, с «винным» привкусом.[2] Я взял со стола последний выпуск «Ellery Queen's Mystery Magazine», успел прочитать половину нового рассказа Питера Ловси и допить вторую чашку кофе, когда дверь открылась и вошел Карл Беллерман.

— Берни, — сказал он. — Берни Роденбарр.

— Карл.

— Очень хорошо, что вы приехали. Вы без проблем нашли нас?

— Я взял такси от вокзала. А водитель знал дом.

Карл засмеялся.

— Бьюсь об заклад, что действительно знал. Могу даже поспорить, что знаю, как он обозвал его. «Придурь Беллермана», да?

— Ну-у… — дипломатично протянул я.

— Пожалуйста, не щадите мои чувства. Здесь все его так называют. Местные жители презирают все, что недоступно их пониманию. На их взгляд, архитектура чересчур витиеватая, перемешано слишком много стилей — тут сразу и рейнский замок,[3] и альпийское шале.[4] А библиотека заставляет казаться маленькой остальную часть дома, как хвост, который виляет собакой. Ваш водитель — это, скорее всего, человек, у которого имеется лишь одна книга. И та — библия, которую он получил при конфирмации[5] и с тех пор ни разу не открывал. То, что кто-то может большую часть своего дома выделить для хранения книг, для вашего таксиста признак удивительного чудачества, — глаза Карла сверкнули. — Хотя он мог бы передать эту мысль и более резко.

Собственно, так оно и было. «Этот парень — псих, — уверенно заявил водитель. — Только взгляните на его дом, и вы сразу поймете. Он точно ест одной палочкой».[6]

Несколько минут спустя я уже обедал с Карлом Беллерманом и, признаться, никаких палочек не увидел. Он ел обыкновенной вилкой и управлялся с ней не хуже, чем вымышленный любитель орхидей. Наш обед состоял из отличной свиной вырезки с запеченным картофелем и тушеной цветной капустой. Беллерман съел аж две порции.

Я не знаю, как в него все поместилось. Он был высоким и тощим джентльменом, возраст которого перевалил за пятьдесят, с крупной головой, седыми волосами стального оттенка и усами чуть темнее, чем волосы на голове. Одет он был, пожалуй, чересчур тщательно для человека, проводившего день у себя дома с книгами: галстук, жилет, пиджак из твида «донегол».[7] Я не льстил себе, думая, что он оделся так ради встречи со мной. У меня было ощущение, что он одевается так семь дней в неделю; я бы даже не удивился, узнав, что и к ужину он выходит, нацепив черный галстук.

Во время обеда говорил в основном Беллерман. Рассказывал о книгах, которые читал, сравнивал относительные достоинства Хэммета и Чандлера, размышлял о вероятности того, что количество сыщиков-женщин в детективах скоро превысит число их в реальной жизни. Я не чувствовал особой необходимости поддерживать беседу, да и миссис Беллерман не произнесла ни слова, только один раз предложила десерт (яблочный пирог, легкий, как горный воздух, и вкусный, как сладкая месть) и кофе (такой же, как я пил в гостиной, но свежесваренный, и от этого показавшийся мне более великолепным, более черным, более ароматным и более «винным»). И я, и Карл от второго куска пирога отказались, но с удовольствием выпили еще по одной чашке кофе, а потом Карл многозначительно посмотрел на жену и кивнул головой.

— Спасибо, Ева, — произнес он.

Его жена тотчас поднялась (разве что реверанс не сделала) и покинула комнату.

— Она ушла, чтобы мы могли спокойно выпить бренди и выкурить по сигаре, — сказал Карл. — Но для алкоголя сейчас слишком рано, а что касается сигар, то в замке Беллермана никто не курит.

— В замке Беллермана?

— Шутка. Если все называют этот дом «Придурью Беллермана», то почему бы Беллерману не назвать его своим замком, а?

— Действительно, почему бы и нет?

Он посмотрел на свои часы.

— Однако позвольте мне похвастаться своей библиотекой, — промолвил он, — а потом уже покажете, что вы мне принесли.

Диагональные планки на поверхности библиотечной двери разделяли ее на несколько дюжин ромбовидных секций, в каждую из которых было вставлено зеркальное стекло. Это создавало необычный эффект, и я спросил, не полупрозрачные ли это зеркала:

— …Типа тех, что устанавливают в комнате для допросов в полицейском участке?

Карл приподнял бровь.

— Вам подсказывает это ваше прошлое, да, Берни? Но нет, здесь задумка похитрее, чем в полицейском участке. По другую сторону зеркала, — он постучал ногтем по стеклу, — прочная стальная пластина в полтора дюйма толщиной.[8] Сами стены библиотеки усилены стальной обшивкой. Наружные стены сделаны из железобетона. А взгляните на этот замок…

Это был замок фирмы «Пулард»,[9] чьи замысловатые механизмы не поддаются описанию, и бороздки ключей к которым могут иметь до десяти тысяч вариаций.

— Его невозможно взломать, — сказал Карл. — Фирма дает гарантию.

— Да, я понимаю…

Он вставил невоспроизводимый ключ в невзламываемый замок и открыл непробиваемую дверь. Внутри оказалась комната высотой в два полных этажа, с системой лестниц, ведущих на верхние уровни. Потолок библиотеки на высоте восемнадцати футов[10] (как и высота дома) был обшит панелями из светлых и темных пород дерева, расположенными в виде расходящихся из центра лучей. Пол от стены до стены был покрыт ковром бордового цвета, на котором, в свою очередь, лежало несколько ковриков в восточном стиле. Вдоль стен, как и следовало ожидать, от пола до потолка возвышались стеллажи, сплошь заполненные книгами. В библиотеке не было ни картин, ни китайских имбирных кувшинов,[11] ни бронзовых фигурок животных, ни антикварного оружия, ни сигарных хьюмидоров,[12] ни фотографий членов семьи в рамках, ни вручную раскрашенных гравюр водопада Виктория,[13] ни охотничьих трофеев, ни статуэток Лалика,[14] ни изысканных лиможских коробочек.[15] Ничего, кроме книг, некоторые из них лежали на бронзовых подставках, но в основном стройными рядами заполняли полки стеллажей от одного края до другого.

— Книги, — произнес Карл почтительно, но, по-моему, совсем не к месту. Я владелец собственного книжного магазина, и уж, наверное, увидев книги, могу понять, что это именно они.

— Книги, — подтвердил я.

— Я верю, что они счастливы.

— Счастливы?

— Вы удивлены? Почему считается, что предметы лишены чувств, особенно если речь идет о таких деликатных вещах, как книги? А если книги все-таки могут иметь чувства, то эти книги должны быть счастливы. Они находятся на попечении человека, который трепетно заботится о них. И они обитают в комнате, идеально подходящей для их безопасности и комфорта.

— Похоже на то.

Он кивнул головой.

— Всего два окна, и то на северной стороне, так что прямые солнечные лучи не проникают в комнату. Из-за солнечного света выцветают корешки книг, блекнут краски на суперобложках. Солнце — враг для книг, но сюда ему доступа нет.

— Это замечательно, — сказал я. — Мой магазин выходит на южную сторону; здание через дорогу перекрывает часть солнечного света, но кое-что все же попадает в окна магазина. Мне обязательно надо будет проверить, не повредили ли солнечные лучи некоторые из моих лучших книг.

— Вы должны закрасить окна черной краской, — ответил Карл, — или повесить плотные шторы. Или сделать и то, и другое.

— Я вообще-то предпочитаю видеть, что происходит на улице, — возразил я. — И мой кот любит спать на подоконнике, согретом солнцем.

Карл поморщился.

— Кот? В комнате, полной книг?

— Он не опасен, — ответил я. — Это очень спокойное животное. Его зовут Мэнкс. Он честный и работящий. Раньше случалось, что мыши повреждали книги в магазине, но с тех пор, как у меня поселился Мэнкс, все эти безобразия прекратились.

— Мыши сюда не смогут пробраться, — уверенно сказал Беллерман, — и кошки тоже, с их шерстью и запахом. И даже плесень или какой-нибудь грибок не повредят моих книг. Вы чувствуете, какой здесь воздух?

— Воздух?

— Здесь постоянно шестьдесят четыре градуса по Фаренгейту,[16] — сказал он. — Прохладно, конечно, но для моих книг — идеально. Я надел теплый пиджак и чувствую себя нормально. И, как вы можете видеть, большая часть книг тоже одета в пиджаки. Суперобложки! Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха, — поддержал его я.

— Влажность — шестьдесят процентов, — продолжал Карл. — И никогда не меняется. Если будет ниже, то в сухом воздухе клей в переплетах будет высыхать. А если будет слишком влажно — страницы заплесневеют. Но здесь ничего подобного не случится.

— И это радует.

— Я тоже так считаю. Воздух постоянно фильтруется, и не только при помощи вентиляции, но и через специальные фильтры, задерживающие особо мелкую пыль. Ни одна книга не могла бы требовать более безопасных и более комфортных условий.

Я потянул носом воздух. Он был прохладный, не слишком влажный и не слишком сухой и настолько чистый, насколько это могла сделать современная техника.

И вдруг мой нос дрогнул. Я уловил легкий посторонний запах.

— А если вдруг пожар? — поинтересовался я.

— Стальные стены, стальные двери, окна с тройными рамами, в которые вставлены термостойкие пуленепробиваемые стекла. Специальная изоляция стен, потолка и пола. Весь дом может сгореть дотла, Берни, но эта комната и все, что в ней находится, останется в неприкосновенности. Эта комната — один большой несгораемый сейф.

— Но если пожар начнется тут, внутри…

— Как? Я не курю и не играю со спичками. Здесь нет ни промасленной ветоши, ни разлагающегося сена — ничего такого, что могло бы самовоспламениться.

— Нет, но…

— И даже если вдруг здесь возникнет огонь, — перебил меня Беллерман, — он будет потушен прежде, чем успеет разгореться.

Он указал взглядом наверх. Подняв голову, я увидел круглые металлические форсунки, расположенные на стенах и потолке на некотором расстоянии друг от друга.

— Система водяного пожаротушения, — понял я. — Однажды кто-то пытался продать мне такую для магазина, но я отказался. Огонь сожжет книги, но и вода для них — чистое бедствие. И все те штучки типа пожарной дымовой сигнализации могут просто не сработать в нужный момент — и что вы тогда будете делать? Карл, я не могу поверить…

— Ради Бога! — воскликнул он, всплеснув руками. — Вы держите меня за идиота?

— Нет, но…

— Вы действительно думаете, что я стану использовать воду для тушения пожара? Вы отказываете мне в здравомыслии, мой друг.

— Ну что вы!

— Здесь не будет ни огня, ни воды. В моей библиотеке условия для книг, как в поговорке: тепло, светло и пули не летают.

— Мухи, — поправил я.

— Прошу прощения?

— Мухи не летают. Вы это выражение имели в виду?

В ответ Беллерман пожал плечами, как бы говоря, что ему все равно.

— У нас нет времени на занятия языкознанием, — проворчал он. — С двух до шести я должен быть в библиотеке с моими книгами, а на часах уже час пятьдесят.

— Но вы уже в библиотеке.

— Я должен быть один, — возразил он. — Только я и книги. Итак, что вы мне принесли?

Я открыл свой портфель, извлек оттуда пухлый конверт, поковырялся в нем, как маленький Джеки в пироге,[17] и вытащил вожделенную «изюмину». Подняв глаза, я поймал выражение лица Беллермана, и его реакция меня поразила. Часто ли вам случалось видеть, чтобы человек «пускал слюну» меньше чем через час после хорошего обеда?

Он протянул обе руки, и я вложил в них книгу.

— «Острие копья»,[18] — произнес он почтительно. — Первый роман о Ниро Вульфе, самая редкая и самая желанная книга из всего цикла. Не сказал бы, что это лучший роман. Все-таки Стауту пришлось сначала написать несколько книг, чтобы полностью разработать образ Вульфа и отточить повествовательный стиль Арчи Гудвина. Но блеск и великолепие присутствовали с самого начала, и эта книга — несомненная награда для истинного ценителя.

Карл повертел томик в руках, осмотрел со всех сторон суперобложку.

— Конечно, у меня есть подобная книга, — сказал он. — Первое издание в суперобложке. Но этот экземпляр намного лучше, чем мой.

— Девственно непорочный, — промолвил я.

— Практически нетронутый, — согласился он. — На моей книге суперобложка слегка истрепана и в одном месте сильно порвана, но тщательно проклеена липкой лентой. Однако эта выглядит просто идеально.

— Да.

— Но суперобложка — это еще не главное, не так ли? Ведь эта книга, ко всему прочему, — особый экземпляр.

— Именно так.

Беллерман благоговейно открыл книгу. Его большие сильные руки обращались с ней нежнее, чем если бы он пересаживал орхидеи. Он задержал взгляд на титульном листе и прочитал:

Карл провел указательным пальцем по надписи.

— Это написал Стаут, — заявил он. — Стаут нечасто подписывал свои книги, но у меня имеется достаточно экземпляров с его подписями, чтобы узнать его руку. А ведь подпись автора делает книгу особенно ценной, не правда ли?

— Можно и так сказать.

— Я уверен в этом. Стаут был либерал-демократом и, в конце концов, перешел на позиции всемирного федерализма[20] Франклин Делано Рузвельт, будучи президентом, очень любил детективы. Забавно получается: президенты-демократы наслаждаются детективными историями. А вот Эйзенхауэр предпочитал вестерны, Никсон любил исторические изыскания и биографии, а насчет Рейгана…[21] Даже не знаю, читает ли он вообще.

Беллерман вздохнул и закрыл книгу.

— Мистер Гюльбенкян[22] должен сожалеть об утрате этой книги, — сказал он.

— Полагаю, что должен.

— Год назад я узнал, что его ограбили, и некоторые из его лучших изданий были похищены. Я еще тогда удивлялся, откуда грабитель мог знать, какие книги стоит брать. И, конечно же, я подумал о вас.

Я промолчал.

— Назовите еще раз вашу цену, Берни. Освежите мою память.

Я назвал сумму.

— Слишком дорого, — сказал он.

— Но книга уникальная, — отметил я.

— Я это знаю. Я также знаю, что не смогу никому показать ее. Я никому не смогу рассказать о том, что она у меня есть. Об этом будем знать только вы и я.

— Это будет наш маленький секрет, Карл.

— Наш маленький секрет. Я не могу даже застраховать ее. Гюльбенкян, по крайней мере, был застрахован, да? Но никакая страховка не вернет ему эту книгу. Почему вы не продали ему ее обратно?

— Я могу это сделать, — сказал я, — если вы решите, что вам она не нужна.

— Конечно, она нужна мне!

Он хотел сказать еще что-то, но, взглянув на часы, вспомнил о времени.

— Два часа, — объявил он, указывая мне на дверь. — Ева приготовит послеобеденный кофе. Вы, я уверен, извините меня за то, что сейчас я останусь наедине со своими книгами, включая и эту последнюю.

— Будьте осторожны с ней, — предупредил я.

— Берни! Я не собираюсь читать ее. У меня есть и другие издания с «Острием копья» на случай, если я решу перечитать роман. Я хочу просто подержать ее в руках, просто побыть с ней. А затем, в шесть часов вечера мы завершим нашу сделку, и я угощу вас ужином, таким же великолепным, каким был обед, и потом вы сможете вернуться в город.

Он выпроводил меня за дверь и мгновение спустя уже снова исчез в библиотеке, захватив с собой поднос с кофе, налитым в один из тех серебряных кофейников, какие обычно подают в поездах. На подносе также стояли чашка, сахарница, сливочник и тарелка с песочным печеньем. Я остался в гостиной, увидел, как закрылась дверь библиотеки, и услышал, как защелкнулся замок. Затем я обернулся и нос к носу столкнулся с Евой, женой Карла.

— Почти не сомневаюсь, что он действительно следующие четыре часа проведет там, — высказал я мысль.

— Он всегда так делает.

— Я бы пока поехал покататься, — сказал я, — но у меня нет автомобиля. Наверное, я просто прогуляюсь. День чудесный, ясный и солнечный. Конечно, ваш муж не позволяет солнечному свету проникать в библиотеку, но, полагаю, на остальную часть города это ограничение не распространяется.

Ответом мне была улыбка Евы.

— Если бы я знал об этом раньше, — заметил я, — то принес бы с собой что-нибудь почитать. Подумать только, в доме несколько тысяч книг, а хозяин не дает доступа ни к одной из них.

— Это не совсем так, — ответила Ева. — Коллекция моего мужа ограничена книгами, опубликованными до 1975 года, а также более поздними произведениями нескольких его самых любимых авторов. Но он покупает и другие современные детективы, которых в доме полным полно. В комнате для гостей есть книжный шкаф с хорошим выбором детективных романов.

— Отличная новость. Кстати, я тут в журнале прочитал полрассказа…

— В «Эллери Квин», не так ли? Пойдемте со мной, мистер Роденбарр, и я…

— Берни.

— Берни, — повторила она, и ее щеки покрылись легким румянцем. — Я покажу вам, где находится комната для гостей, Берни, а потом принесу журнал.

Комната для гостей оказалась на втором этаже, а застекленный книжный шкаф, который находился в ней, был и в самом деле битком набит современной детективной литературой. Я только было собрался достать и открыть один из романов Джереми Хили[23] о сыщике Кадди, как в полуоткрытую дверь постучалась Ева Беллерман. Она вошла в комнату с точно таким же подносом, какой она принесла своему мужу ранее. Кофе в серебряном кофейнике, чашка из тонкого китайского фарфора с золотым ободком и блюдце с песочным печеньем. Вдобавок на подносе лежал выпуск «Ellery Queen's Mystery Magazine», который я уже начал читать раньше.

— Очень мило с вашей стороны, — сказал я. — Но вы должны принести еще одну чашку, чтобы присоединиться ко мне.

— Я уже и так выпила много кофе, — ответила Ева, — но могу ненадолго составить вам компанию, если вы не возражаете.

— Мне бы этого хотелось.

— И мне тоже, — сказала она, обходя кресло, в котором я развалился, и присаживаясь на край узкой кровати. — Я мало с кем общаюсь. Люди в нашем районе крайне замкнуты. А у Карла есть его книги.

— С которыми он запирается…

— …На три часа утром и на четыре часа днем. Вечером он читает письма и отвечает на телефонные звонки. Как вы знаете, он удалился от дел, однако продолжает поддерживать связи в бизнесе и участвовать в инвестиционных программах. Ну и, конечно, книги. Он покупает их в огромном количестве.

Она вздохнула.

— Боюсь, что на меня у него времени совсем не остается.

— Вы переживаете из-за этого.

— Мне одиноко, — промолвила Ева.

— Могу себе представить.

— У нас так мало общего, — сказала она. — Иногда я задаюсь вопросом, зачем он вообще женился на мне. Книги — вот его настоящая жизнь.

— А вас они совсем не интересуют?

Она покачала головой.

— Я не слишком умна для этого. Улики, схемы, изощренные способы убийств… Это как разгадывать кроссворд в уме, без карандаша. Или даже хуже — как собирать пазл в темноте…

— …Руками, на которые надеты перчатки, — закончил я.

— О-о, это было бы забавно!

Она засмеялась над моей шуткой, а потом положила свою ладонь на мою руку.

— Я, наверное, не должна смеяться над книгами. Вы ведь и сам продавец книг. Возможно, для вас они тоже — настоящая жизнь.

— Но уж никак не вся жизнь.

— О? А что же еще вас интересует?

— Красивые женщины, — ответил я опрометчиво.

— Красивые женщины?

— Такие, как вы, — решительно сказал я.

Поверьте, я не планировал заранее ничего такого. Я рассчитывал дочитать рассказ Ловси, потом полистать книгу Хили до того, как Карл Беллерман появился бы из своей норы, увидел бы свою тень [24] и заплатил бы мне много денег за книгу, которую, как он думал, я украл.

На самом же деле «Острие копья», которое я принес Карлу Беллерману, было законно (или почти законно) отдано мне на реализацию. Я бы никогда не стал вламываться в дом Низара Гюльбенкяна в Ривердейле.[25] Гюльбенкян был для меня и другом, и ценным клиентом, и я бы тут же бросился ему звонить, если бы узнал о том, что его обокрали. Я бы держал ухо востро и сразу сообщил ему, если бы какое-то из его сокровищ вдруг всплыло на сером или черном рынке.

— Такая уж у вас натура, — сказал он мне однажды. — Когда-нибудь мы подробно обсудим это.

И спустя несколько месяцев мы действительно поговорили, и я узнал, что не было никакой кражи. Гюльбенкян сам взломал свою входную дверь, обчистил свою собственную застрахованную библиотеку, забрав наиболее ценные книги и тщательно спрятав их, после чего заявил о краже со взломом и прикарманил страховое возмещение.

Конечно, ему нужны были деньги, а это показалось отличным способом получить их, не расставаясь со своими драгоценными изданиями. Но теперь, как это часто бывает, ему снова понадобились деньги, и у него была припрятана картонная коробка, полная книг, которыми он больше не мог владеть на законных основаниях и которые он не мог показать даже своим друзьям, не говоря уже о широкой публике. Он не мог также выставить их на продажу, но это мог сделать кто-нибудь другой. Кто-нибудь, о ком могли подумать, что это он украл книги. Кто-нибудь, похожий на меня.

— Для вас это будет проще простого, — сказал старый Низар. — Вам не нужно будет ничего взламывать и никуда проникать. Вам даже не придется приезжать в Ривердейл. Все, что вам нужно будет сделать — это продать книги, и я с удовольствием заплачу вам десять процентов от выручки.

— Половину, — ответил я.

После довольно длительных переговоров мы сговорились на одной трети, хотя потом, уже хорошо выпив за успех дела, он признался, что был готов поднять мою долю до сорока процентов; я же, со своей стороны, честно сказал, что хотел остановиться на двадцати.

Книга «Острие копья», принадлежавшая Франклину Рузвельту, была самым лакомым кусочком среди тех, что лежали в картонной коробке, и к тому же это издание было наиболее известным в коллекции Гюльбенкяна. Карл Беллерман был рад заплатить за эту книгу любые деньги, учитывая, как ему казалось, необычность ее появления у меня.

Вы, наверное, слышали, что есть такой тип людей которые скорее, украдут один доллар, чем согласятся заработать десять. (Эти слова можно в какой-то степени отнести и ко мне.) Карл Беллерман был человеком, который скорее купит краденую книгу за тысячу долларов, чем заплатит вполовину меньше при законной сделке. Я уже продавал ему кое-что раньше и знал, что если у книги была сомнительная репутация и мутная история, то это заводило его еще больше.

Итак, по версии Беллермана, я стащил «Острие копья» у его законного владельца, который должен был прийти в бешенство, если бы узнал, где оказалась его книга. Но я-то прекрасно понимал, что Гюльбенкян хотел бы от меня лишь одного: знать точно, где находится его книга и в каком она состоянии.

В конце концов, я позволил Карлу Беллерману думать именно так, как ему хотелось, и это почти не противоречило моим достаточно гибким моральным устоям. Но вот злоупотреблять его гостеприимством для того, чтобы соблазнить его шикарную молодую жену, — это уже, как говорится, совсем другая история.

Однако что мне остается сказать? Никто не совершенен.

Чуть позже я лежал на спине, положив голову на подушку, и пытался понять, что могло бы заставить человека предпочесть кожаное кресло и комнату, полную книг, удобной кровати с горячей блондинкой в ней. Пока я дивился капризам человеческой натуры, Ева лежала рядом и гладила меня по груди. Потом она предложила мне выпить еще кофе.

Кофе был великолепен и не менее приятен, чем наше с Евой «приключение». Печенье тоже было замечательным. Ева взяла одно, но от кофе отказалась. «Если я пью кофе после обеда, — объяснила она, — то потом ночью не могу уснуть».

— А вот меня кофе почти не возбуждает, — сказал я. — И даже наоборот. Сейчас я, например, ощущаю совсем противоположный эффект. Чем больше я пью кофе, тем больше меня клонит в сон.

— Может быть, это из-за меня вас клонит в сон?

— Может быть.

Она прильнула ко мне, прижалась своим мягким теплым телом, которое, казалось, могло свести с ума.

— Пожалуй, мы могли бы немного вздремнуть, — проворковала она.

Следующее, что я помню, это как Ева трясла меня за плечо, пытаясь разбудить.

— Берни, Берни, — повторяла она. — Мы заснули!

— Неужели?

— Посмотрите на время! Уже почти шесть часов. Карл может выйти из библиотеки в любую минуту.

— Ох-ты!

Ева вскочила с кровати, быстро оделась.

— Я спущусь вниз, — сказала она. — У вас будет время одеться. Главное, чтобы нас не увидели вместе.

И прежде, чем я успел что-то ответить, она вышла из комнаты.

Мне захотелось снова закрыть глаза и провалиться в сладкий сон. Однако я заставил себя подняться с постели, быстро принял бодрящий душ, затем оделся. Я постоял немного на лестнице, прислушиваясь к звукам, доносящимся снизу, всеми фибрами души надеясь не услышать разгневанного голоса хозяина дома. Но я не слышал никаких голосов, ни разгневанных, ни каких-либо других.

«Как-то уж слишком тихо», — подумал я, подражая многим второстепенным персонажам в дешевых рассказах-вестернах. И еще раз повторил про себя ту же мысль, как и делают обычно эти персонажи в тех самых рассказах-вестернах: «Да… Слишком тихо».

Я спустился по лестнице, свернул за угол и столкнулся с Евой.

— Он не вышел, — сказала она. — Берни, я беспокоюсь!

— Может быть, он потерял ощущение времени?

— Никогда! В этом он похож на швейцарские часы, и у него, кстати, есть настоящие швейцарские часы, которые он постоянно проверяет. Он выходит из библиотеки каждый день ровно в шесть часов. Сейчас уже десять минут седьмого, и где же он?

— Может быть, он уже вышел и…

— Что?

— Я не знаю. Поехал в город купить газету.

— Мой муж никогда этого не делает. Да и машина в гараже.

— Он мог пойти прогуляться.

— Карл ненавидит пешие прогулки. Берни, он все еще там!

— Ну, я думаю, у него есть на это право. Это его библиотека и его книги. Если ему нравится там находиться…

— Я боюсь, с ним что-то случилось. Берни, я стучала в дверь. Я стучала громко. Наверное, вы слышали?

— Нет. Но я и не мог слышать. Я был наверху; некоторое время провел под душем. Значит, говорите, он не ответил?

— Нет.

— Ну, насколько я понимаю, там хорошая звукоизоляция. Может быть, он не услышал вас?

— Я и раньше всегда стучала. И он меня слышал.

— Может быть, он слышал вас, но решил на этот раз не отвечать?

Почему я выдвигал так много возражений? Возможно, потому, что не хотел давать себе повод для серьезного беспокойства.

— Берни, — сказала Ева, — а вдруг ему стало плохо? Вдруг у него сердечный приступ?

— Все может быть, но…

— Я думаю, что надо позвонить в полицию.

Возможно, это моя личная точка зрения, но идея вызывать полицию никогда не казалась мне хорошей. Я не питал иллюзий на этот счет, ведь, во-первых, у меня была судимость, а во-вторых, я оказался в доме, в котором одновременно находилась краденая собственность. И это не говоря уже об угрызениях совести за те два весьма приятных часа, которые я провел наверху в комнате для гостей.

— Не надо полицию, — сказал я. — Не сейчас. Сначала давайте удостоверимся, что он не уснул и не увлечен чтением.

— Но как? Дверь заперта.

— А есть запасной ключ?

— Если он и есть, то Карл никогда не говорил мне, где он его держит. Он единственный имел доступ к своим драгоценным книгам.

— Окно, — предложил я.

— Окна не открываются. В них тройные рамы с пуленепробиваемыми стеклами и…

— …И их нельзя пробить даже тараном, — продолжил я. — Карл рассказывал мне обо всем этом. Но ведь посмотреть через окно можно, не так ли?

Вскоре я осуществил свое намерение и заглянул в библиотеку через одно из окон.

— Он там, — заявил я. — По крайней мере его ноги.

— Его ноги?

— В библиотеке большое кожаное кресло повернуто спинкой к окну, — объяснил я, — и Карл, по-видимому, сидит в нем. Я не могу видеть его целиком, но я вижу ноги.

— И что они делают?

— Торчат из-за кресла, — ответил я. — На них надеты туфли. Вот, собственно, и все. Ноги не особенно эмоциональны, не правда ли?

Я сжал пальцы в кулак и забарабанил им по стеклу. Не знаю, какого эффекта я ожидал, но ноги ни на миллиметр не изменили своего положения.

— Лучше я позвоню в полицию, — промолвила Ева.

— Не сейчас, — сказал я.

Встроенный в дверь библиотеки замок «Пулард» — без всяких сомнений, потрясающий замок. Самый современный из всех. Но я не знаю, почему его называют абсолютно надежным. Когда я впервые прочитал об этом в одном из рекламных объявлений, я понял, что почувствовал Александр Македонский, услышав про Гордиев узел.[26] Надежный, говорите? Это мы еще посмотрим! Замок в библиотечной двери упорно сопротивлялся, но с помощью небольшого набора отмычек, которые я всегда ношу с собой, и благодаря моему врожденному таланту я сумел вскрыть хитрый механизм.

И открыл дверь.

— Берни, — изумленно пробормотала Ева. — Где вы этому научились?

— В отряде бойскаутов, — пошутил я. — Там награждают специальным значком, если вы можете сделать подобное. Карл?! Карл, с вами все в порядке?!

Он был в своем кресле, и теперь мы могли увидеть больше, чем просто ноги в хороших туфлях. В его руках, лежавших на коленях, была книга Уильяма Кемпбелла Голта.[27] Его голова была откинута назад, глаза закрыты. Он был похож на человека, который просто задремал над книгой.

Мы стояли, глядя на Карла, и в этот момент я принюхался к воздуху в библиотеке. Еще во время моего первого посещения этой замечательной комнаты я почувствовал какой-то особый запах, но сейчас я не мог уловить его.

— Берни.

Я посмотрел вниз, внимательно разглядывая пол, пошарил глазами по большому бордовому ковру и по небольшим коврикам, лежащим сверху. Потом я опустился на одно колено и осмотрел один табризский[28] коврик, если это был он, ведь я знаю о персидских коврах гораздо меньше, чем должен бы знать о них хороший взломщик. Я самым тщательным образом рассматривал ворсинки коврика, и Ева спросила, что я делаю.

— Просто пытаюсь помочь, — ответил я. — Вы не роняли контактные линзы?

— Я не ношу контактных линз.

— Стало быть, я ошибся.

Поднявшись на ноги, я подошел к большому кожаному креслу и без особых церемоний коснулся рукой лба Карла Беллермана. Как я и ожидал, его лоб был холодным.

— Неужели он…

Я кивнул головой и сказал:

— Вам лучше вызвать полицию.

Офицер полиции Элмер Криттенден оказался коренастым малым в ветровке цвета хаки. Он настороженно посматривал на многочисленные книги, словно опасаясь, что ему тотчас же придется сесть и читать их одну за другой. Мне показалось, что с книгами он сталкивался гораздо реже, чем с трупами.

— Скорее всего, у него отказало сердце, — сказал он, имея в виду умершего. — Так обычно это выглядит. Он жаловался на боли в груди? На стреляющие боли в левой руке? Что-нибудь вроде этого?

Ева ответила отрицательно.

— Может быть, он просто не рассказывал об этом, — предположил Криттенден, — а может быть, не было никаких предварительных симптомов. Судя по тому, как он сидит, и по всем другим признакам, смерть была мгновенной. Возможно, он прикрыл глаза, задремал, а затем умер во сне.

— По крайней мере он не страдал, — произнесла Ева.

Криттенден приподнял веко Карла, прищурился, осмотрел труп с разных сторон.

— Выглядит так, — наконец сказал он, — как будто он задохнулся, но я не думаю, что какая-то большая пестрая птица залетела в окно и прижала к его лицу подушку. Скорее всего, это все-таки окажется острый инфаркт.

Мог ли я позволить этому так продолжаться? Я посмотрел на Криттендена, потом на Еву, потом на потолок, обшитый панелями из светлых и темных пород дерева, потом вниз на предполагаемый табризский коврик. Потом я посмотрел на Карла, заядлого библиофила, и тут мой взгляд упал на столик около его кресла. На столе лежала книга «Острие копья», экземпляр Франклина Рузвельта. Карл был моим клиентом, и он скончался на расстоянии вытянутой руки от книги, которую я ему принес. Позволю ли я ему спокойно уйти из нашего бренного мира? Или я должен немедленно начать действовать?

— Я думаю, вы правы, — сказал я, обращаясь к Криттендену. — Мне тоже кажется, что он задохнулся.

— Почему вы так думаете, сэр? Вы даже не взглянули на его глазные яблоки.

— Я доверяю вашим глазам, — парировал я, — и я тоже не думаю, что его задушила большая пестрая птица.

— Ну вот еще!

— Это классика, — сказал я. — И это понравилось бы самому Карлу, учитывая его страсть к детективам. Если ему суждено было умереть, то он бы предпочел, чтобы это произошло в запертой комнате. И не просто в запертой комнате, а в комнате, защищенной неприступным замком «Пулард», стальными стенами и окнами, которые невозможно открыть.

— Пожалуй, эта комната защищена лучше, чем Форт Нокс,[29] — согласился Криттенден.

— Несомненно, — отозвался я. — И, тем не менее, его убили.

— Причем, — продолжал я, — он умер от удушья. Когда тело будут обследовать в лаборатории, попросите экспертов поискать следы хладона.[30] Я думаю, они найдут признаки этого газа, если будут знать, что искать.

— Я никогда не слышал о таком газе, — покачал головой Криттенден.

— Многие не слышали, — сказал я. — Но об этом газе сообщали в новостях некоторое время назад, когда его использовали на станциях метро. Это была противопожарная система, в которой хладон применяется для тушения огня.

— Как он действует?

— Он вытесняет из помещения кислород, — попытался я объяснить. — Правда, я не слишком разбираюсь в этом, но конечный результат похож на действие большой пестрой птицы, о которой вы говорили. Птицы с подушкой.

— Это могло бы стать вещественным доказательством, — сказал Криттенден. — Но откуда вы узнали о том, что в библиотеке появился хладон?

— Он уже был здесь, — ответил я и показал на форсунки на стенах и потолке. — Когда я впервые увидел их, я решил, что Беллерман установил стандартную систему водяного пожаротушения, и я не мог в это поверить. Для редких книг вода хуже огня, и многие библиотеки были полностью уничтожены, когда такие системы случайно срабатывали. Я сказал Карлу об этом, но он только высмеял меня и ясно дал понять, что не стал бы подвергать свои книжные сокровища опасности быть залитыми водой.

— Таким образом, я понял, — продолжал я, — что эти форсунки предназначены для подачи газа, а не жидкости. Ну и без слов понятно, что этим газом должен быть хладон. Я слышал, что такими газовыми противопожарными системами сегодня уже оборудовано несколько лучших научных библиотек, хотя Карл — единственный человек из всех, кого я знаю, кто установил нечто подобное в своей личной библиотеке.

Криттенден поднялся на одну из библиотечных стремянок, чтобы поближе рассмотреть устройство подачи газа.

— Выглядит, как обычная форсунка, — сказал он. — Но благодаря чему оно срабатывает? Датчик температуры?

— Верно.

— Вы сказали, что это убийство. Значит, кто-то привел эту систему в действие.

— Да.

— Устроив здесь пожар? Но это невозможно, как и версия с большой пестрой птицей.

— Все, что вам нужно сделать, — объяснил я, — это воздействовать теплом на температурный датчик, и система сработает.

— Но как?

— Когда я был здесь раньше, — ответил я, — я уловил легкий запах дыма. Он был очень слабым, но, несомненно, запах был. Думаю, это и заставило меня задать Карлу вопрос о возможности пожара.

— И что?

— Когда мы с миссис Беллерман вошли сюда и обнаружили тело, этот запах исчез. Но на ковре есть как бы выцветшее пятно, которое я заметил еще раньше, и я наклонился, чтобы поближе рассмотреть его.

Я указал пальцем на табризский коврик (который, как я теперь думаю, вполне мог быть исфаханским[31]).

— Вот тут, — сказал я.

Криттенден опустился на колени около пятна, потер его двумя пальцами, которые затем поднес к своему носу.

— Выжжено, — сообщил он. — Но совсем чуть-чуть. Этого не хватило бы для того, чтобы среагировал датчик, который находится гораздо выше.

— Я знаю. Это было испытание.

— Испытание?

— Испытание способа убийства. Как повысить температуру в комнате, куда вы не можете войти? Вы не можете открыть дверь, не можете открыть окно. Как получить достаточно тепла, чтобы начал выделяться газ?

— Как?

Я повернулся к Еве.

— Скажите, как бы вы сделали это.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — произнесла она. — Вы сумасшедший.

— Вам бы не нужен был огонь, — сказал я. — Вам даже не нужно было бы много тепла. Все, что вам нужно было бы сделать — это нагреть сам температурный датчик, чтобы он сработал. Если бы вам удалось это, то отпала бы необходимость поднимать общую температуру во всей комнате.

— Продолжайте, — потребовал Криттенден.

На одной из библиотечных полок лежала лупа с ручкой из слоновой кости. Я взял ее в руки.

— Когда я был бойскаутом, — сказал я, — нас на самом деле не учили открывать замки. Но нас учили добывать огонь. Ударами кремня по стальному бруску, трением друг о друга деревянных дощечек, а также при помощи увеличительного стекла, которое фокусировало солнечные лучи в одной точке и нагревало поверхность до температуры воспламенения.

— Окно, — догадался Криттенден.

Я кивнул головой.

— Оно выходит на север, — пояснил я, — поэтому солнце никогда само не заглядывает в него. Но вы можете встать в нескольких футах от окна, поймать солнечный свет зеркалом и наклонить зеркало так, чтобы лучи прошли через ваше увеличительное стекло и через окно. И вы можете направить сфокусированный солнечный луч на какой-нибудь объект внутри комнаты.

— Например, на температурный датчик, не так ли?

— Конечно, — ответил я. — Но сначала все-таки вы должны убедиться, что все это будет работать. Вы не можете испытать свой метод сразу на датчике из-за опасения, что система сработает раньше времени. Но вы также не знаете, не помешает ли толщина оконного стекла вашему замыслу. Поэтому вам просто необходимо как-то провести испытание.

— Этим объясняется выжженный ковер, не правда ли? — Криттенден наклонился, еще раз посмотрел на пятно, затем перевел взгляд на окно. — Как только вы увидите дымок или обожженный след, вы можете быть уверены, что это работает. И вы также узнаете, сколько времени потребуется для того, чтобы температура поднялась до нужного уровня. Если вы можете подпалить шерсть ковра, значит, вам удастся привести в действие и температурный датчик.

— Боже мой, — воскликнула Ева, быстро сориентировавшись в ситуации. — Я думала, что вы сошли с ума, но теперь понимаю, как это было сделано. Но кто мог совершить это?

— Ну, я не знаю, — задумчиво ответил я. — Полагаю, это был кто-то, кто живет здесь, кто-то, кто хорошо знаком с библиотекой и знал о хладоне, кто-то, кто получил бы финансовую выгоду от смерти Карла Беллермана. Кто-то, скажем, кто чувствовал себя обделенным вниманием мужа, который обращался с ним, как с прислугой, кто-то, кто мог видеть высшую справедливость в том, что Карл расстается с жизнью в запертой комнате в окружении своих драгоценных книг.

— Вы же не имеете в виду меня, Берни…

— Вы сами упомянули об этом…

— Но ведь я была с вами! И вы, и я обедали вместе с Карлом. Потом он пошел в библиотеку, а я показала вам комнату для гостей.

— Да, все было именно так.

— И мы провели время с вами вместе, — сказала она, застенчиво потупив глаза. — Мне стыдно говорить это сейчас, когда мой муж трагически скончался, но мы были с вами в постели почти до шести часов, после чего спустились вниз и обнаружили тело. Вы можете подтвердить это, не так ли, Берни?

— Я могу присягнуть, что мы легли с вами в постель, — ответил я. — И я могу поклясться, что находился в постели почти до шести часов, если только я не страдаю лунатизмом. Но я крепко спал.

— Так ведь и я тоже.

— Я так не думаю, — усмехнулся я. — Вы не стали пить кофе, сказав, что не сможете потом заснуть. Ну а я заснул. Мне кажется, в кофе было добавлено что-то такое, что усыпило меня, и в этом причина того, что вы не стали его пить. Я также думаю, что и в кофейнике у Карла был такой же усыпляющий препарат, поэтому он тоже мирно спал, когда вы совершали манипуляции с хладоновой системой. Вы подождали, пока я усну, вышли наружу с зеркалом и лупой, нагрели датчик, тем самым выпустив газ, а потом вернулись в постель. Хладон должен был все сделать за несколько минут, и даже если бы Карл крепко не уснул, он не успел бы почувствовать неладное. Хладон не имеет ни цвета, ни запаха, а воздушная вентиляция выветрила бы его меньше чем за час. Но, я думаю, что его следы будут обнаружены, как и следы снотворного в обоих кофейниках. И этого, по-моему, будет достаточно, чтобы посадить вас.

Криттенден думал так же.

Когда я вернулся в город, на телефонном автоответчике меня ждало сообщение от Низара Гюльбенкяна с просьбой перезвонить ему. Было уже довольно поздно, но дело не терпело отлагательства.

— Плохие новости, — сказал я Низару. — Я почти было продал книгу. Но потом он заперся в своей библиотеке, чтобы общаться с духами Рекса Стаута и Франклина Рузвельта. А чуть позже он составил им компанию.

— Вы же не хотите сказать, что он умер?

— Его убила собственная жена, — ответил я и рассказал ему всю историю.

— Вот такие плохие новости, — подытожил я, — хотя плохие они, скорее всего, не для нас с вами, а для четы Беллерманов. Книга снова у меня, и я уверен, что смогу найти на нее покупателя.

— Эх, Берни, — вздохнул Низар. — Мне жалко Беллермана. Он был настоящим книголюбом.

— Да, вы правы.

— Но, с другой стороны, ваши плохие новости меня, честно говоря, радуют.

— Радуют?

— Да. Потому что я передумал по поводу этой книги.

— Вы уже не хотите продать ее?

— Я не могу продать ее, — ответил он. — Это разорвало бы мне душу. Но теперь, слава Богу, мне не придется ее продавать.

— О-о?

— Еще одна хорошая новость, — продолжал Низар. — Мне удалось провернуть одну рискованную, но весьма прибыльную сделку. Не буду утомлять вас подробностями, но результат превзошел все мои ожидания. Так что, если бы вам удалось успешно продать книгу, я теперь попросил бы вас выкупить ее обратно.

— Понимаю.

— Берни, — сказал он, — я такой же страстный коллекционер, как и бедный Беллерман. Я ничего не хочу продавать. Я хочу только пополнять свою коллекцию.

Он вздохнул, и в его вздохе чувствовалось огромное облегчение.

— Поэтому я хочу получить книгу обратно. Но, конечно же, я выплачу вам комиссионные.

— Я не могу согласиться на них.

— Вы что же, готовы работать бесплатно?

— Не совсем так, — сказал я.

— О-о?

— Я думаю, что библиотека Беллермана в конечном итоге будет продана с аукциона. Ева не сможет унаследовать ее, но наверняка найдутся какие-нибудь племянницы или племянники, которые захотят с выгодой продать коллекцию. И на продажу будут выставлены замечательные книги.

— Несомненно, будут выставлены.

— Но несколько особо ценных экспонатов не попадут на аукцион, — вкрадчиво сказал я, — потому что они каким-то образом оказались в моем портфеле вместе с «Острием копья».

— Вам удалось это сделать, Берни? С трупом в комнате, с задержанным убийцей и прямо под носом у полицейского?

— Беллерман показал мне лучшие из своих сокровищ, — объяснил я, — так что я точно знал, что нужно брать и где это лежит. И Криттендена не волновало, что я делал с книгами. Я сказал ему, что мне нужно что-нибудь почитать в поезде, и он любезно и терпеливо подождал, пока я выбрал около десятка изданий. Ведь в поезде ехать долго, и к тому же он, наверное, решил, что я быстро читаю.

— Привозите их, — сказал он. — Прямо сейчас.

— Низар, я очень устал, — ответил я, — а до вас ехать далеко. Завтра с утра, хорошо? Кстати, не могли бы вы объяснить мне, как отличить табризский ковер от исфаханского?

— Они совершенно не похожи, Берни. Как их можно спутать?

— Ладно, завтра растолкуете мне подробно.

— Так и быть, — сказал он. — Но помните, я ненавижу ждать.

Коллекционеры! Ну как их можно не любить?