X-files. Секретные материалы 20 века. Досье. 2012 №1

НАКУРИВШИСЬ, ЗАВЯЗАЛАСЬ БЕСЕДА

— Как лучше сказать? Как не стоит говорить? Как нельзя ни в коем случае? Почему? На эти вопросы отвечал известный питерский филолог, преподаватель Санкт-Петербургского университета Павел Клубков. И охотно делился ими — в популярных книжках и статьях, в радио- и телепередачах. А может ли уважаемый ученый выделить одну ошибку, наиболее характерную для носителей современного русского языка?

— Я бы отметил повальное ожлобление. Если главной болезнью советского периода был канцелярит, когда все изъяснялись канцелярскими погаными штампами, то сейчас блатная стихия, которая захватила нашу речь, побуждает людей, вроде бы вполне цивилизованных употреблять выражения «развести втупую», «тухлые разборки»… Забавно, что американские слависты устроили долгую дискуссию в Интернете: за что извинялся Путин, когда сказал «мочить в сортире»? («Извините за жаргонное выражение» — кажется, он выразился так.) И вот американцы не могли понять, что Путин имел в виду, «сортир» или «мочить». Меж тем как совершенно ясно: «сортир» — разговорное слово, а «мочить» — это и есть грубый арготизм.

— Разве сильные выражения, в том числе мат и этот самый «грубый арготизм», не делают нашу речь более яркой, точной?

— Обратите внимание: существует довольно большое количество слов, которые показывают нам, что корень в слове не очень существен. Ну, например, значение «украсть» мы можем выразить целой серией разных слов: стырить, свистнуть, слямзить, слимонить, спартизанить… И так далее, вплоть до замены корня на нецензурный. Ясно, что ни одно из этих слов не лучше другого, и в нецензурном нет никакой особенной точности. В нем выражается резкая, хамская экспрессия — и только.

— Что за ханжество!

— При чем здесь ханжество? Почему я должен прикидываться не тем, что есть? Почему кому-то в угоду должен материться?

- Не должны. Но вас наверняка коробит, если кто-то (даже не по злобе, а для понта, ради трепа или по какой другой причине) употребляет жаргон.

— Да ради бога, это личное дело каждого. Просто мне не нравится, когда подобным образом со мной разговаривает журналист с телеэкрана. Когда он говорит: вы дерьмо, и с вами, сволотой, я общаюсь так, как вы того заслуживаете.

— Это гипотетический образ?

— Никаких гипотез — массовое распространение. Говоря «будем мочить в сортире», я рассчитываю на определенную публику: вам, шпане, это понравится. Бурные продолжительные аплодисменты.

— Что поделаешь, все мы зависим от публики. Помню, еще в пору очередей я покупала орехи, и люди, стоявшие передо мной, как один говорили: килограмм арахИсу, полкило арахИсу. Когда подошла моя очередь, я так застеснялась, что тоже попросила арахИсу. Хотя прекрасно знала: правильно — арАхис. А как в этом случае поступили бы вы?

— Я долго жил в Средней Азии, там все говорят «хлопкОвое масло», а не «хлОпковое».

Сказать «хлопкОвое» мне не позволяло воспитание. Не мог сказать и «хлОпковое», потому что понимал — продавец на меня посмотрит, выпялив глаза. Я говорил: будьте добры, бутылку масла… «Мне вон тех орехов» — по-моему, достойный выход из положения.

В примере, который вы привели, хорошо проявляется то, что называется социальной природой языка. Мы стремимся говорить так, как говорят окружающие, чтобы не вызвать претензий с их стороны. Типичный случай: мужичок уехал из родной деревни на заработки. Всю жизнь, с шестнадцати лет до шестидесяти, работал извозчиком в Москве. На старости лет, подкопив деньжат, вернулся домой. Первое время не окает. Односельчане косятся, что он «гаварит па-масковски, свысака». И мужичку делать нечего: через несколько месяцев он опять окает, как и все вокруг. Язык — общественное явление. Человек ничего не может сделать с языком.

— Вы сами — лично, эмоционально — воспринимаете литературную норму как нечто святое и непорочное, вроде иконы?

— Норма — это то, чему мы подражаем. Норма — это речь авторитетных для нас людей. Потому норма всегда направлена в прошлое. Скажем, очевидно, что сейчас народ в большинстве своем употребляет слово «кофе» в среднем роде. Но люди, которые авторитетны для меня, говорили «кофе» в мужском роде — и, пока живу, я буду говорить так же.

— Даже если средний род зафиксируют словари?

— Простите, а кем словари делаются?

— Людьми.

— Вот именно. А я, в общем, не хуже этих людей.

— Михаил Веллер где-то писал, что ведет постоянную войну с корректорами: не дает менять знаки, которые поставил в рукописи. Он объясняет свой запрет похожим образом: пунктуацию придумали такие же люди, как я, не смейте трогать! Веллер прав, по-вашему?

— Пунктуация в значительно большей степени искусство, чем наука. Если мы поймем, почему ставим запятые, то никогда не допустим ошибки. Существует огромное количество случаев, когда вопрос о том, что правильно, а что неправильно в данном предложении, зависит только от смысла, который мы в него вносим.

— «Казнить нельзя помиловать»?

— Казнить-помиловать — это ерунда. Есть более выразительные вещи. Ну, например. «Дедушка в шапке и валенках стоял у порога» — одно предложение. И другое: «Дедушка, запятая, в шапке и валенках, запятая, стоял у порога». Вопрос: в каком предложении речь идет о моем дедушке? Разумеется, во втором, где это обособлено. Так выражается определенность-неопределенность. Как правильно написать — с запятыми или без запятых? А в зависимости от того, как мы дышим, как чувствуем это предложение, что хотим сказать. Надо научиться ставить знаки препинания, руководствуясь смыслом, а не механическими правилами.

— Представьте барышню, которая получает письмо от кавалера. Умное, хорошее письмо от умного, хорошего кавалера. И чувствует разочарование, увидев в этом письме слово «грипп» с одним «п». Понимает, что дурость, и все равно разочаровывается

— Это относится к тому же типу разочарований, которые мы испытываем, если, скажем, симпатичный нам человек вдруг начинает сморкаться в рукав или почесываться во время разговора. Точно так же стыдно говорить «ты мне позвОнишь». Это ударение мгновенно выдает, что у человека пробелы в образовании, воспитании.

— И все-таки что-то в этом есть искусственное и высокомерное. Где-то, на каком-то ученом Олимпе, собрались монстры — хранители традиций и судят, как и что следует говорить. Сокрушаются: все к едренефене оскудело, грамотность ни к черту. Ну какой смысл так уж трястись над традициями?

— Этот тормоз в развитии языка крайне необходим. Иначе уже деды не могли бы общаться с внуками. Мы свободно читаем Пушкина только потому, что существовала служба защиты литературной нормы. Не будь ее, мы бы воспринимали «Повести Белкина» как Слово о полку Игореве.

- А что делать с Львом Николаевичем Толстым, который был дико безграмотным, допускал фразы вроде «накурившись, завязалась беседа»?

— Лев Николаевич Толстой абсолютно грамотен. Да, может показаться, что он нарушает литературные нормы. У него, например, много деепричастных оборотов типа «подъезжая к станции, с меня слетела шляпа». Или, допустим, Толстой использует причастия будущего времени; «построящий», «человек, увидящий это», «откроющий книгу». В школьной грамматике написано, что никаких причастий будущего времени не существует. Но то, с чем мы встречаемся у Толстого, — это культура нарушения нормы. Любую норму можно нарушать, только нарушение должно что-то значить. Нести какую-то информацию, иначе оно будет просто ошибкой. Если Толстой строит огромное предложение с пятью-шестью «когда», он знает, что делает. В этом смысле Толстой говорил по-русски как дышал и нигде не отступал от нормы. Чтобы понять это, достаточно сравнить разные редакции «Войны и мира». Видно, как он сознательно затрудняет текст, вводя ошибки там, где их не было. Вернее, то, что нам кажется ошибками. Точно так же, скажем, великолепный пианист вдруг начинает играть вроде не совсем по нотам. В этом плане ненормативные возможности языка очень широки. Раз я говорю «клево» вместо «хорошо» — значит, подразумеваю что-то еще, кроме «хорошо». А если у человека только это слово и есть — «клево», оно тут же теряет оттенок, вообще ничего не значит.

— Чем, по-вашему, для нынешних студентов филфака является изучение родного языка — нагрузкой, повинностью, связанной с необходимостью получить «корочку»?

— Абсолютно неверно. Я бы даже сказал, что современные студенты чуть осмысленнее, чем их предшественники.

Их предшественники доперестроечной давности распускали друг перед другом хвост, цитируя Мандельштама и Пастернака, спорили о структурализме…

И нынешние это делают.

— Почему же тогда они зачитываются Пелевиным и считают, что это гениально?

— Кто, студенты филфака? Я вполне могу вспомнить студентов начала шестидесятых годов, которые цитировали Евтушенко и считали его стихи гениальными. Ну и что? Евтушенко пришелся в рифму той эпохе, Пелевин — этой. Тем не менее наши студенты к пятому курсу очень хорошо понимают, где литература, а где литературный промысел. Где, громко говоря, великая русская словесность, а еще беллетристика, которая тоже имеет право на существование. Почему, собственно, надо рассматривать Пелевина как кошмар? Ну есть Пелевин и есть, подумаешь. И у него найдутся кое-какие забавные шутки.

— А как вы относитесь к тому, что народ сметает с прилавков каждый новый детектив Акунина?

— Мода на Акунина — очень положительное явление, потому что Акунин — это во всяком случае грамотная русская проза. Это текст, который написан цивилизованным человеком, а не диким самородком. Нормальная беллетристика. Что Акунин хуже какого-нибудь Проскурина, Маркова и так далее?

— Лучше.

— Ну разумеется. Да и Пелевин в определенном смысле лучше. Другое дело, я не очень понимаю, зачем мне читать Пелевина. Или Сорокина — хотя повсюду слышу: великий писатель! великий писатель!..

— Как вы относитесь к идее привлечь Сорокина к суду за распространение порнографии?

— В лингвистике нет такого понятия — «порнография». (В разные века это слово и трактовалось по-разному. В свое время, например, оно обозначало описание жизни проституток.) Не понимаю, какие вопросы можно поставить перед экспертами. Предложить отделить приличные слова от неприличных? Бессмыслица. Определить уровень так называемой духовности? Тоже чушь собачья. Как правило, эксперты-филологи решают совсем другие задачи: устанавливают авторство текста или родной язык человека, написавшего то-то и то-то. Бывает, это помогает найти убийцу. А здесь я не вижу предмета для экспертизы. Вижу потешные игры, которые могут стать опасными. Кто-то использует невнятную ситуацию в непонятных целях.

Лично я предпочитаю, чтобы книги Сорокина не попадались на глаза моим внукам. Но из этого не следует, что Сорокина надо запретить, посадить, прибить к позорному столбу. Обычно дети любят еще и в бане подглядывать — им интересно посмотреть, как моются голые дяди и тети. Так что же из-за этого снести все бани?.. Кто-то вешает в комнате картину, где изображен разлагающийся труп. Это его право, хотя я бы у себя ничего похожего не повесил. Кто- то восторгается техникой Сорокина: почитал-почитал — сбегал поблевать — снова уткнулся в книжку. На здоровье. А я не испытываю потребности в таких эмоциях. Мне не нужны эти горы дерьма — ни в книжке, ни на дверной ручке, да еще чтоб посильнее шибало в нос. Это вопрос потребителя, не более того. Но, на мой взгляд, талантливость Сорокина — миф. Очередной «Тибет» или «МММ», сочиненный предприимчивыми людьми. Да и потом, господи боже мой, все это уже было. Еще Достоевский писал: если кто-то выставит голый зад в окно, тут же сбегутся огромные толпы.

— Не допускаете мысли, что лет через десять Достоевского или Тургенева никто читать не будет?

— Наоборот, сейчас идет мощный откат, с одной стороны, от бессюжетности, с другой — от постмодернистского занудства. Сколько уже раз хоронили литературу, бог ты мой!

- В последнее время появилось много книг, посвященных магии слов, в частности, магическому влиянию имени на характер человека. Вы разделяете эту гипотезу?

— Имя, безусловно, влияет на характер человека. В том смысле, что нам всегда интересны наши тезки. Но это влияние несопоставимо с действием, которое оказывает на характер человека масса других факторов.

У каждого имени в истории — своя судьба. Ну, скажем, есть такое имя Фирс, связанное по происхождению с греческим словом «ксирс», так называли жезл, с которым плясали вакханки. Жезл, увенчанный сосновой шишкой, то есть, по сути дела, фаллический символ. Кличку Фирс носил один из князей Голициных, потому что знакомые барышни, прочитав книжку об именах, заметили: к Голицину очень подходит вот это имя, точно такой характер описывается. Когда начальство прознало о его кличке, оно тут же увидело в нем намек на Фирсов день — 14 декабря. Дело было в 1825 году, и кличка стоила князю Голицину карьеры. Кроме того, всем нам памятен Фирс из «Вишневого сада», который произносил заключительную реплику: «Человека забыли». А в народных заговорах от импотенции обычно просится, «чтобы Фирс не гнулся».

— Снова связь с греческим жезлом?

— Нет, я думаю, здесь сыграло созвучие «ф» — «х». Фирс-хирс и так далее. В общем, Фирс неожиданно приобрел в заговорах старое фаллическое значение, соотносимое с тем самым жезлом.

Практически о любом имени можно рассказать много забавного, интересного. Но большая часть публикаций на эту тему не имеет отношения к энциклопедическому описанию имен, а носит характер более-менее бессмысленных и скучных фантазий.

— Я понимаю, вопрос глупый, праздный, но все-таки: как вы трактуете эту фразу — «В начале было Слово»?

— На эту тему можно рассуждать долго, но, к сожалению, только нудным, философско-лингвистическим языком. Иначе говоря, в каком-то смысле мир рассматривается как слово Божие в целом. Мне глубоко симпатично старое построение насчет того, что Бог дал две книги: с одной стороны, Библию, с другой стороны — видимый мир. Надо читать и то, и другое.

— Вас никогда не угнетала дистанция между мыслью и словом? Та самая, классическая: «Мысль изреченная есть ложь»?

— Конечно да Конечно да… И это очень глубокая формулировка «Мысль изреченная есть ложь». Потому что найти нужные слова которые бы адекватным образом отражали наши мысли, очень трудно. Как только мы произносим то, что думали, мы с удивлением обнаруживаем: оказывается, сказали нечто другое. Так в том-то и заключается культура речи, бог ты мой! В стремлении преодолеть этот разрыв!

ВЕЛИКАЯ МУЗЫКА ФИЗИКИ

Окончив Таврический университет, влюбленный с детства в физику сын павлоградского земского врача Кирилл Синельников работал в Баку. Его наставник Сергей Усатый в конце 1924 года посылает талантливого ученика в Ленинград на IV съезд физиков. Там на интересный доклад молодого ученого обратил внимание Абрам Иоффе и пригласил его перейти в Ленинградский физико-технический институт.

Кирилл был в растерянности: как объясниться перед учителем и университетским другом Гарькой Курчатовым, который по его вызову уже поехал из Ленинграда в Баку к Усатому, чтобы вместе работать? Но Усатый благословил его на переход. А Игорь тоже вскоре вернется в Питер к Иоффе, собирающему в стенах бывшей богадельни таланты и создающему центр развития физики, а на его базе в крупных городах — дочерние подразделения физтеха.

На новом месте Кирилл за четыре года опубликовал более десяти актуальных статей, которые в конце 20-х годов принесли школе Иоффе статус лидера в области физики диэлектриков — в то время еще не изученных материалов. Это принесло Синельникову научный авторитет. А еще Кирилл был душой всякой компании, коллег, поскольку в минуты отдыха музицировал на рояле, взятом напрокат в квартиру, где жил с сестрой Мариной. Почти каждая встреча физиков завершалась концертом: на скрипке играл Яков Френкель, Синельников настолько виртуозно аккомпанировал ему, что однажды получил комплимент композитора Глазунова. Как-то после такого концерта Игорь Курчатов и Марина сообщили собравшимся, что женятся. Тамадой свадьбы тут же избрали общительного и веселого Френкеля. К этому времени у Кирилла и Игоря появился новый знакомый — 22-летий белокурый красавец Антон Вальтер. Человек неуемной энергии, он был фонтанирующим выдумщиком, поэтом, актером и, главное, талантливым физиком. Синельников приближает к своей группе Антона, который вскоре становится другом ему и Курчатову.

Через три года Иоффе дал рекомендацию Синельникову на стажировку к Резерфорду в Кембриджский университет, где до него побывали Капица, Обреимов, Гамов. Узнав о новом кандидате в стажеры, увлеченном исследованием сегнетовой соли и ее свойств, великий физик, однако, захотел увидеть только его фото. Кирилл прислал карточку, которая рассмешила ленинградскую диаспору в Кавендишской лаборатории: он был запечатлен в кожаной куртке, эффектно надетой кепке, с папиросой в зубах — копия уже известного в Англии Петра Капицы. Прием сработал-: сэру Эрнесту Резерфорду портрет понравился, и он сказал: «Пусть едет!»

В Кембридже Кирилл знакомится с трудами по ядерной физике Кокрофта и Уолтона, помогает им в экспериментах. В свободное время путешествует на мотоцикле, посещает чету Капиц, у которых был рояль. Послушать его музыку сюда приходил и сдержанный Резерфорд. Именно музыка сыграла важную роль в личной жизни молодого ученого Синельникова. Узнав, что ее квартирант еще и пианист, хозяйка приглашает его на кофе и просит поиграть, знакомит его со своей подругой, также владеющей инструментом. Та, в свою очередь, приводит младшую сестру-скрипачку. Музыкальные вечера стали частыми.

Она родилась в семье среднего достатка. В пансионе училась музыке, затем продолжила образование в колледже, где познала экономику, ведение хозяйства и педагогику. Предложение быть экономкой имения отвергла: хотела независимости. Стала преподавать домоводство в женской школе. Снимала с подругой комнату, посещала концерты, кино; несмотря на церковные запреты, и в воскресные дни играла на скрипке. Знакомство с русским изменило ее мир. Ведь Кира (так она звала его) познакомил ее со своими жизнерадостными и участливыми земляками. Для Эдди началась жизнь, наполненная светлыми красками и музыкой. Вскоре она представила своего парня родителям, которым он понравился. К отъезду Кирилла в Союз они уже были влюблены. И 7 февраля 1930 года в Посольстве СССР Эдна Альфредовна получила документ о браке, советский паспорт и, счастливая, начала собираться в Россию. Родители не осуждали ее: их больше огорчило то, что Кирилл отказался взять в подарок деньги и приданое молодой супруги.

В городе на Неве, где «все выглядит оригинально, все принадлежит народу», как она восторженно писала домой, побыли недолго. Ученого ждал Харьков, где создавался Украинский физико-технический институт, и Синельников был в числе лидеров научного десанта, которому предстояло попытаться там впервые в СССР расщепить атомное ядро лития. По тому как директор УФТИ Иван Обреимов встретил их и разместил в квартире, Эдна поняла: в этой научной среде ей и придется познавать жизнь новой своей страны.

— Мама была общительной и не стеснялась незнания языка, — вспоминает ее дочь Джилли Кирилловна. Вскоре у нее появилось много друзей. Но самой близкой для нее стала семья Вальтеров.

С Антоном разговаривала по-французски, его жена Вера Анатольевна брала маму с собой, когда жены сотрудников шли помогать мужьям в лаборатории готовить эксперименты. А Обреимов выделил ей клочок земли, на котором мама создала «садик Эдди», где выращивала на радость всем тюльпаны, нарциссы и маки.

Затем директор пригласил сюда работников Ботанического сада, и вместе с ними она озеленила территорию УФТИ.

Вообще, Харьков и жизнь в нем ей нравилась: все здесь кипит, строится. Поэтому даже на бытовые трудности она смотрела глазами отца — как на временное неудобство. В голодную пору продавала вещи, чтобы купить продуктов. Так укатилось в торгсин даже обручальное кольцо.

Конечно, скучала по Англии, писала сестре длинные, подробные, как дневник, письма: «…Наконец купили рояль! Теперь можно играть на скрипке и на рояле. Кира играет, когда выдается первая же пауза. Обреимов тоже играет на рояле, и я иногда хожу к нему играть на скрипке. Дом стараюсь сделать уютным и теплым. Не смогла купить шторы, поэтому купила марлю, наклеила на нее газеты, и получились прекрасные шторы. А Кира сделал вертящуюся спираль из фольги над торшером». 6 ноября 1930 года сообщает: «Кира должен демонстрировать членам правительства свою новую установку с громким треском и снопом искр». А 14 октября 1931 года детализирует: «Кира с Антоном готовятся получить 1 300 000 волы для расщепления атома, но так как им надо 7 000 000, то еще многое предстоит сделать». Такая четкая техническая информация скрипачки была, надо полагать, не что иное, как неофициальное сообщение Кокрофту и Уолтону, уже стоявшим на пороге осуществления ядерной реакции с помощью заряженных частиц, о том, что группа Синельникова тоже выходит на завершение эксперимента по расщеплению ядра атома протонами высокой скорости.

В 1931 году Эдди на полгода поехала в Англию. Вернулась со стульями, кухонной утварью, швейной машинкой мамы. И началось ее новое увлечение домом. К этому времени высоковольтную бригаду Киры (в нее входили Вальтер, Лейпунский и Латышев) уже признавали достойной уровня английских ядерщиков, в УФТИ зачастили гости, и Эдди поручили принимать их.

— В доме родителей побывали Иоффе, будущие нобелевские лауреаты — Капица, Семенов, Ландау, Кокрофт, Дирак, — вспоминает Джилли Кирилловна. — Часто приезжали Курчатов, Кобеко, Малышков. Они ехали к отцу продолжать изучение новых диэлектриков-сететоэлект-риков. Проводили совместные конференции, но стремились встретиться и с мамой, чтобы зарядиться ее живой английской речью, смехом и виртуозной игрой на скрипке. Всех их, занятых серьезным делом и представляющих секреты государственной важности, мама принимала с радостью, некоторые жили у нее подолгу как друзья. А она после этого пишет сестре: «Англичане под большим впечатлением от нашего института и говорят, что он организован лучше, чем Кавендиш». Сообщая о визите американца Ван де Гоафа, за работами которого муж внимательно следит, снова детализирует: «Теперь Кира занят построением… самого большого в мире генератора, с которым надеется получить 7,5 миллиона вольт напряжения. Это большой шаг вперед в развитии техники для исследования атома». Спустя годы отец сообщил на Всесоюзной конференции по атомному ядру о запуске его группой первого в Европе электростатического генератора на 3,5 миллиона вольт.

Но вскоре Эдди замечает: друзья стали сдержанными при посторонних и раскрепощаются только наедине с ней и Кирой. Она еще не понимала происходящего вокруг. Внезапный арест Обреимова расценила как недоразумение.

Об арестованном Лейпунском думала, что тот в командировке. Когда Капица, узнав, что ему запретили выезжать в Англию, перестал шутить с ней, решила, что он получил ответственное правительственное задание.

В 1934 году снова поехала в Англию. Беременность позволила ей отвлечь внимание сначала польских, а затем и немецких таможенников — от последних спрятала пачку газет и журналов с описанием работ Киры по расщеплению атома, сев на нее буквально перед их появлением в купе. Так издания с иллюстрированными материалами об ученых, расщепивших ядро лития, оказались в Кавендише. Назад она вернулась в мае 1935 года с трехмесячной дочерью Джилли. В Ленинграде их встретили Кира и Курчатовы. Отдохнув после переезда, Эдди спешит в Харьков, где попадает с малышкой под патронаж Веры Вальтер, ухаживающей за тремя своими малышами.

— В ту пору к нам часто приезжали Курчатовы, — продолжает Джилли Кирилловна.

— Если дядя Игорь наведывался один, то спал под роялем. С Марией Дмитриевной у мамы были отношения, как со старшей сестрой. Та многое подсказывала ей, в частности — как надо было вести себя в то время. Когда женщины УФТИ стали сдавать нормы «ворошиловского стрелка», она и Вера Вальтер тоже стали значкистами. В общем, постепенно становилась нашей, советской, женщиной.

В 1939 году у Синельниковых родился сын Патрик. Кирилла в УФТИ и в университете, где он преподает, уже все уважительно зовут КД: он возглавляет кафедры, становится координатором экспериментов. В годы войны в Казахстане Синельников с Вальтером и Головиным разрабатывает для фронта радиолокатор КИАтрон (Кирилл, Игорь, Антон). Как только освободили Харьков, поспешил в город, где разрушил планы украинской Академии наук расформировать УФТИ и создать новый физтех, но уже в Киеве. Одержать эту победу ему помог друг юности Курчатов, предложивший построить на имеющейся базе еще и лабораторию № 1 под сверхсекретную урановую программу. Свой московский институт Курчатов видел в этом тандеме под № 2. Отдавая должное таланту Кирилла, он добивается его утверждения директором УФТИ АН Украины и лаборатории, а заместителем — Вальтера. Такая расстановка друзей на ключевые позиции помогла главному уранщику сэкономить в разоренной войной стране год научного поиска ядерных констант веществ, которые предполагалось использовать в атомном котле.

— Окрыленные новой задачей, папа и дядя Антон быстро восстановили институт и подобрали кадры, способные создать генератор мощнее довоенного электростатического на два-три порядка. Эту задачу КД решает, предложив построить линейный ускоритель. В итоге добыли энергию в 20 миллионов электрон-вольт, в 1955 году ускоритель давал 80 МэВ, и отец взялся созывать генераторы на 300 миллионов и два миллиарда, которые и были затем запущены. Именно они позволили стране проникнуть в тайны атома, создать надежный ядерный щит. Эдди уже не была безъязыкой и бурно воссоздавала семейное гнездо. Ее портрет, написанный Анной Капицей углем в Лондоне, и «Кипарисы» Ван Гота хранились в доме среди икон. Это было все, что удалось собрать после войны. КД не мог-жить без музыки, и первой дорогой покупкой стал рояль, приобретенный вместо разбитого фашистами «Сгейнвея». Он играл на нем так же виртуозно, как и раньше, а она после гибели Патрика в Алма-Ате все чаще откладывала скрипку и вскоре перестала прикасаться к ней. К 50-летию друзья подарили КД приемничек, ловивший передачи Би-би-си. Теперь родители по утрам горячо обсуждали события в мире. Восстановилась и переписка с сестрой в Англии.

КД еще во время эвакуации в Кзыл-Орду заболел энцефалитом. Он как мог противостоял недугу. И только жена да Вальтер знали, какие физические и душевные боли переживал он, чтобы оставаться на уровне. Ведь даже дочь в университете на его лекциях всегда видела отца собранным, лучезарным, добрым к студентам, первым сообщавшим им зарубежные новинки. Он, как и раньше, проводил с молодыми учеными еженедельные конференции, на которых непременно вступал в дискуссии, отыскивал таланты, доверял им ответственные должности, даже если те еще и не имели ученых степеней. Он ценил способность мыслить и умение решать масштабные задачи, сумел превратить УФТИ в академию физических наук, изучающую кристаллы, криогенную физику, электромагнитные колебания. Здесь в предельно короткий срок разработали жаростойкие покрытия на твэлы и конструкционные, материалы будущих АЭС, создали для ядерного Арзамаса ускоритель электронов с рекордными параметрами.

В эту пору Курчатов сообщил Эдди, что она может свободно посещать Москву: МГБ сняло с нее подозрения: «Мне дали прочитать копии всех твоих писем — они достойны быть напечатанными в «Правде» вместо передовиц и комментариев. Я рад, что наш визит на Красную площадь в ожидании салюта ты тоже вспомнила вот этими словами: «Новости на фронте блестящие. Каждый день салюты. Над Москвой как будто масса букетов, брошенных в небо…» И она едет в гости к Капицам и Обреимовым в Москву.

После того как в 1953 году СССР испытал водородную бомбу, советские ученые решили научиться управлять термоядерной реакцией — заставить бомбу плавно сгорать подобно свече. Надо было познать секреты работы с температурой в сто миллионов градусов. И с 1956 года Курчатов подключает институт КД к исследованиям в области физики плазмы, что приближало к осуществлению управляемой термоядерной реакции.

Разгадав тайну термоядерного синтеза, можно на века обеспечить энергией человечество при любых темпах его развития, потому что запасы горючего практически неисчерпаемы: им будет служить вода Мирового океана! Здесь было чем вдохновиться! Ради этого КД создал мощную базу в Пятихатках. В 1960 году сюда приехал Курчатов и поставил задачу разработать и испытать плазменный стелла-ратор, который не уступал бы аналогу, создаваемому в его Институте атомной энергии в Москве, а также — в Англии и США. В 1956 году Курчатов в составе правительственной делегации побывал в Англии и выступил в атомном центре Харуэлла с лекцией о работах СССР в области управляемых термоядерных реакций. Он призвал к международному сотрудничеству, предложив создать постоянную координационную комиссию по термоядерным реакторам. В ее работе он отводил харьковчанам важное место. Ведь к тому времени его друг создал кафедру физики плазмы, учился сам и читал студентам спецкурс по науке, которой еще не было.

— КД поражал нас увлеченностью, — вспоминает академик Владимир Толок. — Мы, 25-летние, к концу дискуссий уже сидели с затуманенными головами, а КД оставался активным и свежим. Часто отбирал у докладчика мел, излагал на доске свои соображения. Его страсть передавалась нам, мы оживали — и все разгоралось с новой силой. Мы учились старательно, к своим докладам готовились как к исповеди. И вскоре под руководством КД на относительно простых установках начали появляться первые результаты работы с живой плазмой. Круг изучаемых вопросов был очень широк: способы создания плазмы, ее поведение при взаимодействии с направленными потоками заряженных частиц и с электромагнитными волнами, взаимодействие плазменных сгустков с магнитными полями различной конфигурации, а также взаимоотношение сгустков между собой. Разрабатывались методы диагностики плазмы. К 1960 году нам удалось выбраться из плазменного детства, догнать коллег из Института атомной энергии в Москве, а также американцев и англичан. К сожалению, об этом уже не узнал Курчатов…

— Эдди всегда мечтала иметь дом вне закрытой зоны. И в 1965 году УФТИ построил академику Синельникову в Пятихатках двухэтажную виллу по его проекту. Мама тут же занялась цветами, устроила английский сад, мы с ней наворовали со стен обкома партии черенки вьющегося дикого винограда. Вскоре наш овальный особняк укрылся зеленой шубой, из-под вершины которой то лились звуки рояля, то слышались разговоры ученых, непременно собираемых отцом на дуэли мысли. Но она видела, что ее любимый угасает…

И 16 октября 1966 года его не стало. Тот, кому КД передал институт, еще при жизни умирающего наставника сделал все, чтобы выкорчевать школу Синельникова и его творческие дуэли. Так лидирующий УФТИ, лишившись мощного силового поля академика и его объединяющей всех эрудиции, стремительно терял былую славу.

Развал любимого детища мужа сказался и на здоровье Эдны Альфредовны: только достойные ученики КД и коллеги не оставляли ее. Так англичанка получила возможность переосмыслить понятие дружбы по-украински. Хотя ее не покидали близкие, она уже ничему не радовалась на земле и 3 июля 1967 года тихо умерла. На ее похоронах академик Борис Лазарев сказал: «С Эдди умерла целая эпоха УФТИ». Это была чистая правда.

Идея увековечить память харьковских физиков-лириков, увы, не выжила, и Джилли удалось лишь определить папин рояль в музей Курчатова в Москве. Там сумели сохранить дух КД.

Сегодня на Украине национальный бог физики XX века, много сделавший не только для СССР, но и для республики в деле формирования ее научного потенциала, фактически предан забвению. Его имя не присвоено выпестованному им национальному научному центру. В Пятихатках нет улицы с именем человека, давшему жизнь городку, а дочь академика живет в убожестве. Да, нынешняя власть не хочет увековечивать память ученого-интернационалиста, отстоявшего свой институт в Харькове, который и сегодня нелюбим Киевом только потому, что эта научная жемчужина по-прежнему остается в первой столице Украины.

Веселый человек в клетчатом пиджаке

Итак… Вначале было слово. И слово было «рок-н-ролл». И слово было у Билла… Так могла бы начинаться библия рок-н-ролла. Но позвольте, разве слово было не у Элвиса — единственного, неповторимого и непревзойденного Короля рок-н-ролла? Конечно, слово было у Элвиса, но — увы! — второе, потому что когда юный Пресли еще только шел записывать в подарок маме песенку в собственном исполнении, этот самый Билл по фамилии Хейли уже вовсю раскручивал новую религию под названием «рок-н-ролл».

Сейчас трудно представить, что этот полный лысеющий немолодой человек в клоунском клетчатом пиджаке несколько лет был кумиром миллионов людей, а в СССР многие вообще называли его богом, ведь именно Билл Хейли, сам того не подозревая, стал отцом первого советского неформального движения молодежи — стиляг.

Модники, одевавшиеся в made in USA, болели не только модой. Их узкие брюки и ботиночки на «манной каше» — лишь форма, которую определяло, как утверждали коммунистические идеологи, антисоветское содержание: джаз и рок-н-ролл.

Мало кто знает, что в 1950 годах, когда повальное увлечение новой музыкой только набирало обороты, рок-н-ролл поливали грязью и в СССР, и в Европе, и даже на его родине в Америке. В неполиткорректных тогда Соединенных Штатах рок-н-ролл клеймили как «песни грязных ниггеров», в СССР же он удостоился титула «похабной музыки загнивающего капитализма».

Сегодня рок-н-роллом принято называть все что угодно и при этом ничего конкретно. В 1950-х этим словом именовали некую смесь блюза и кантри, не похожую при этом ни на то, ни на другое. Днем его рождения можно смело назвать 12 апреля 1954 года, когда (ровно за семь лет до первого полета человека в космос) исполнитель песенок кантри Билл Хейли и его группа с пророческим названием «Кометы» записали композицию, ставшую Марсельезой рок-н-ролла — Rock Around The Clock, то есть «Рок на все времена». Любопытно, что автору песни Максу Фридману в то время было 63 года, а жанр ее первоначально определили как «фокстрот-новинка». Очевидцы утверждают, что Хейли записал эту песню случайно.

Rock Around The Clock поначалу остался незамеченным, и Хейли, позаимствовав из репертуара негритянского певца Джо Тернера композицию Shake, Rattle And Roll, записал ее на свой второй дек-ковский сингл. Она-то и стала его первым хитом в США.

Итак, Джон Клифтон Хейли-младший, или просто Билл Хейли, родился, как повествует американская рок-энциклопедия, 6 июля 1925 года. Если же верить энциклопедии английской, то произошло это историческое событие двумя годами позже. Кто прав — неизвестно, как неизвестно, кто в СССР первым додумался записывать пластинки на рентгеновских снимках, как их называли, «на костях». Зато тот факт, что первой такой пластинкой стал «Рок на все времена», сомнению не подлежит. Не подлежит сомнению и то, что первый рок-н-ролл на русском языке — «Зиганшин-рок» — был перепевкой «Рока»; да и самый, пожалуй, популярный русский рок-н-ролл, принадлежащий перу Майка Науменко, «Мажорный рок-н-ролл» по сути дословный перевод творения Хейли.

До того как стать отцом рок-н-ролла, Хейли переиграл на гитаре в огромном количестве групп, пока не осел диск-жокеем на одной из радиостанций в Пенсильвании. Его передачи быстро стали популярными, но Билла слава радиоведущего не привлекала, а потому время от времени он, вопреки требованиям хозяина станции, запускал в эфир записи собственных сочинений.

Хейли обратил внимание, что белых подростков все более привлекают не только негритянские ритмы, но и негритянский жаргон. Он взял порцию белого кантри, добавил туда черного ритм-энд-блюза, приправил все это негритянским сленгом, получив то, что позднее и назвали рок-н-роллом.

— В начале 1950-х годов мир ждал чего-то нового, — вспоминал Хейли. — Время одиноких певцов и больших оркестров прошло.

Пожалуй, единственным, что производило впечатление, был джаз, но он был выше понимания среднего слушателя. Я чувствовал, что если использую ритм, под который можно хлопать в ладоши и танцевать, это будет как раз то, что нужно.

Однако сочетание двух взаимоисключающих стилей отпугивало публику. Вернее, ту ее часть, которая могла платить за музыку деньги — взрослых. Тогда-то и появился образ, который эксплуатируют рок-музыканты до сих пор: туповатый папаша, который, возвратившись с работы, застает свое чадо за прослушиванием рок-н-ролла и в ярости разбивает радиоприемник (проигрыватель, плеер, телевизор и т. п. в зависимости от эпохи).

— Нас не признавали ни черные, ни белые, так что какое-то время организовывать концерты было трудно, — рассказывал о тех временах Билл.

Но новый стиль проник в уши и сердца подростков. И началось… Пришло время «Рока на все времена».

Это был не просто успех, а успех сенсационный, грандиозный, не повторенный ни одной песней за всю историю рок-музыки. Песня не только достигла вершины хитпарадов США, но и с января 1955 по январь 1957-го пять раз возвращалась в английские списки бестселлеров, была переиздана на Британских островах в 1968 и 1974 годах и вновь оба раза стала суперхитом! В США Rock Around The Clock оставался в чартах аж полтора года, а Книга рекордов Гиннесса утверждает, что тираж пластинки составил 25 миллионов экземпляров — в таком количестве не расходились произведения ни Пресли, ни Битлз.

Времена Великой депрессии остались позади, жизнь стала лучше, но, по законам диалектики, скучнее. Поколению тинейджеров, не знающему, что такое голод, отсутствие работы и перспектив на будущее, а потому с подозрением относящемуся к рассказам родителей о трудных временах, хотелось чего-нибудь эдакого, и тут появился рок-н-ролл.

Жить сразу же стало веселее: появился повод поскандалить с родителями, объявить их мещанами и недорезанными буржуями, наплевать на все американское, надеть джинсы в цветочек, обкуриться анашой и возлюбить всех, кого терпеть не могут мама и папа.

Клифф Ричард в своей биографии вспоминает, как однажды убежал с уроков, чтобы купить билет на концерт Хейли, за что лишился звания старосты класса. «Через десять лет ты и не вспомнишь, кто такой Хейли!» — заверила его учительница. Десять лет спустя Билл Хейли вновь прибыл в Англию, и Клифф был рад напомнить своей бывшей училке, что хоть один раз она оказалась неправа.

Но что самое непостижимое, в конце 1950-х в СССР рок-н-ролл и все, что с ним связано, стал, наоборот, главным символом и проповедником американского образа жизни: за рубашку фабрики «Большевик» с самодельной биркой «маде ин ЮСА» стиляга готов был выложить две месячные зарплаты. В моду буквально влетели лакированные штиблеты, клетчатые пиджаки, kiss curl (поцелуйный завиток на лбу а-ля Билл Хейли, который спустя несколько лет трансформировался в кок, как у Элвиса) и, конечно, брюки-дудочки.

Вот что вспоминает о тех временах стиляга 1950-х, замечательный джазовый музыкант Алексей Козлов:

— Рок-н-ролл был категорически запрещен, и за его исполнение прямо с танцплощадки тащили в кутузку. А чтобы мы наглядно убедились в буржуазной развратности рок-н-ролла, редкий эстрадный концерт обходился без вставного номера — пародии на рок-н-ролл. Советская молодежь смотрела на эти действительно вульгарные движения и мотала на ус (другое-то исполнение рока в СССР где увидишь?!). Но когда мы оказывались на какой-нибудь хате без учителей и комсомольских вождей, то старательно имитировали именно этих пародистов, изо всех сил вихляя задами. Верили, что танцуем тот самый, настоящий рок-н-ролл, совсем как свободные буржуазные нехорошие иностранцы.

А нехороший свободный буржуазный иностранец Билл Хейли, исполняя свои настоящие рок-н-роллы, действительно так вилял задом, выписывал ногами такие кренделя, что те порой не выдерживали, и Билли в экстазе начинал кататься пополу, круша музыкальные инструменты, а то вдруг принимался молотить по клавишам рояля ногами…

— Мы играли рок-н-ролл, хотя и не называли его так, — рассказывал Хейли.

Он признавал, что термин «рок-н-ролл» впервые применил к новому музыкальному направлению другой американский диск-жокей Алан Фрид. Но ритмику рок-н-ролла, его звучание, да и сам стиль сформировал он, Хейли. Кстати, в отличие от Элвиса, который за свою двадцатилетнюю карьеру ни разу не выступил за пределами США, Хейли гастролировал по всему миру много и охотно. И все же после прихода Элвиса звезда Билла Хейли начала стремительно угасать.

А все очень просто: рок-н-ролл, завоевав сначала радиостанции, начал проникать и на телевидение, и полноватый лысеющий певец на роль кумира молодежи и тем более короля рок-н-ролла и секс-символа Америки явно не подходил, уступив место молодому, полному сил Элвису.

И вот однажды продюсер Пресли позвонил Хейли и поинтересовался, не будет ли тот возражать, если к его шоу присоединится молодой кантри-паренек. Добряк Билл согласился, и Элвис присоединился к шоу Хейли. Тогда выступление Пресли прошло незамеченным, ибо звездами шоу были «Кометы» Билла Хейли. Огорченный Элвис решился подойти к мэтру и попросил разрешения исполнить его песни. После шоу, которое, как всегда, прошло с бурным успехом, Билл направился в гримерную. Там-то за кулисами Элвис вновь подошел к своему кумиру с просьбой сфотографироваться с ним. Ликующему Элвису разрешили. Кто знает, может, именно в тот миг и родился Король рок-н-ролла?..

И вот, записав в 1974 году свою последнюю пластинку, Билл Хейли удалился от музыкальных дел. Лишь иногда он выступал со старыми песнями. Спустя пять лет Хейли играл и пел в последний раз — в Лондоне на Королевском эстрадном концерте. А еще через год он был помещен в больницу с подозрением на опухоль мозга. 9 февраля 1981 года первого героя рок-н-ролла, певца, продавшего 70 миллионов пластинок, не стало.

Но даже сегодня, спустя почти четверть века, меломан со стажем хоть изредка, но достает с полки старую виниловую пластинку в пожелтевшем конверте, с обложки которой улыбается веселый толстый человек в клетчатом пиджаке…

САМЫЙ ГЕНИАЛЬНЫЙ ПАРАНОИК XXI ВЕКА
_{ПАМЯТИ БОББИ ФИШЕРА}

Однажды во время международных шахматных соревнований Бобби Фишер потребовал от организаторов турнира приподнять на несколько сантиметров унитаз в уборной своего гостиничного номера. События происходили в югославском городе Свети Стефан, а лучший из лучших шахматистов должен быть всегда стоять выше всего остального мира, даже при отправлении своих самых интимных потребностей. В 1992 году самый великий шахматист мира выиграл свою последнюю партию у россиянина Бориса Спасского. После чего бесследно исчез.

Любителям шахмат и большей части его соплеменников-американцев, превозносивших во времена холодной войны Фишера как национального героя, пришлось ждать почти целое десятилетие, чтобы вновь вспомнить о человеке, которому удалось унизить советских спортсменов в том виде спорта, который они считали своей вотчиной.

Не успели 11 сентября 2001 года в результате самой громкой террористической операции за всю историю Человечества рассыпаться в прах нью-йоркские Башни-Близнецы, как человек, назвавшийся Бобби Фишером позвонил на одну малоизвестную филиппинскую радиостанцию «Radio Bombo», чтобы поделиться своим мнением о произошедшей трагедии: «Это великая новость. Давно надо было дать Штатам пинок под зад. Я аплодирую этой операции и хочу стать свидетелем того, как Америка исчезает с карты мира».

Фишер действительно на протяжении почти что двух лет выступал с подобными заявлениями на небольших филиппинских радиостанциях, а затем выкладывал записи своих обращений на одном из интернет-сайтов. При этом он неустанно требовал, чтобы радиостанции всего мира, позволили ему рассказать в прямом эфире только ему известную правду. В нескольких словах правду Фишера, его видение мира, можно изложить так: мафиозная группировка коммунистов и евреев преследует его, пытаясь отравить, все состояние Фишера было украдено в результате заговора, подготовленного ЦРУ, бен Ладен — герой, а Гитлер сделал далеко не все, что мог, проводя репрессии против «еврейских крыс».

Те, кто близко знал великого шахматного гроссмейстера, говорили, что Фишер потерял рассудок. Жизнь великого шахматиста напоминала историю гениального математика и шизофреника Джона Нэша (John Nash), получившего Нобелевскую премию по экономике: гений чисел, биография которого была положена в основу фильма «Игры разума», подобно Фишеру никогда не мог полностью контролировать свой разум. Фишер, бежавший от американского правосудия, жил всеми забытый и страдающий всевозможными неврозами, где-то между Токио и Манилой; там он женился на филиппинке, которая моложе его на сорок лет. В этом браке у него родилась дочь. Почти все друзья оставили его, а в шахматном мире все чаще говорили о том, что он полностью выжил из ума.

Но ни один момент из жизни великого гроссмейстера невозможно понять, не обратившись к самому началу, к тому майскому дню 1949 года, когда ему, в его родном Чикаго, на день рождения подарили шахматы. Стремление разобраться во всех премудростях этой игры заставило маленького Бобби изолироваться от окружающего мира. Его матери, обеспокоенной асоциальным поведением своего сына, даже пришлось дать объявление в местной газете «Brooklyn Eagle», в котором она просила откликнуться одногодков ее ребенка, умеющих играть в шахматы. Много лет спустя мать Бобби Фишера — Реджина Вендер (Regina Wender) — рассказывала: «Ему были совершенно неинтересны те, кто не умел играть в шахматы. А, по правде говоря, тогда было не слишком много таких детей, кому нравилась эта игра».

Мальчик-вундеркинд записался в местный шахматный клуб и в 10 лет уже принял участие в своем первом шахматном турнире. Начиная с этого самого момента, Бобби Фишер выиграл все шахматные состязания, в которых участвовал и получил все возможные награды: стал самым молодым чемпионом США по шахматам (в этих соревнованиях он участвовал восемь раз и все восемь раз вышел победителем), в возрасте 15 лет стал самым молодым в истории международным гроссмейстером и самым молодым кандидатом на звание чемпиона мира. В то время Фишер говорил: «Мое единственное желание — играть в шахматы, и больше ничего».

В возрасте 16 лет Фишер решил оставить школу, чтобы по 14 часов в день отдаваться своему излюбленному занятию: это решение определило всю его последующую жизнь. Квартиру, в которой он жил вместе со своей матерью и сестрой, Бобби заполнил шахматными досками, чтобы играть с самим собой одновременно несколько партий: он переходил из комнаты в комнату и по очереди делал ходы, играя против себя самого.

При коэффициенте интеллекта в 180 пунктов Фишер был болезненно одержим игрой в шахматы. Неудивительно, что скоро у молодого гения появились всевозможные мании и странности, а рассказы о его эксцентричном поведении стали попадать на страницы газет и журналов. В 1972 году, в Исландии, когда пробил великий час, и он должен был бороться со Спасским за звание чемпиона мира, Фишер был готов покинуть турнир, потому что в этот самый момент по исландскому телевидению показывали его любимую передачу. Шахматы, в которых прежде царили невзрачные, благоразумные игроки, получили своего enfant terrible (фр. — ужасный ребенок, прим. пер.): зрелище было гарантировано.

В «матче века», как до сих пор называют дуэль Фишер-Спасский сошлись еще достаточно молодой 29-летний американский шахматист и тогдашний чемпион мира 35-летний Борис Спасский, бывший в то время звездой целой плеяды талантливейших шахматистов, воспитанных в Советском Союзе. Тот поединок стал еще одним этапом холодной войны: представители СССР обвинили американцев в том, что те установили в игровом зале приборы, излучавшие электромагнитные волны, чтобы дезориентировать советского спортсмена, а весь американский народ — начиная с президента Никсона (Nixon) и заканчивая миллионами простых граждан США, никогда в жизни не игравших в шахматы — на какое-то время забыл о своем любимом бейсболе, чтобы поддержать национального гения.

В том поединке Фишер решил на практике применить свою теорию: недостаточно просто выиграть у соперника, надо еще и унизить его. В то время как Спасский после каждого сделанного хода уходил в свою комнату, чтобы там в окружении 30 советских шахматистов проанализировать партию, молодой американец ходил играть в кегельбан. Отчаявшемуся, связанному по рукам и ногам «американским дьяволом» Спасскому ничего не оставалось, как только сдаться своему противнику. «Никто не приносил Соединенным Штатам такой победы как я, и посмотрите, чем они мне отплатили: обокрали меня и вынудили жить в Японии (страна, в которой официально проживает Фишер)», — сказал в одном из радиоинтервью шахматист, вспоминая о своей исторической победе в 1972 году.

После триумфа в Исландии Бобби Фишера встречали в Штатах как национального героя. Пресса осыпала его лестными эпитетами, проливным дождем на него обрушились многомиллионные контракты — он отказался практически ото всех — а знаменитости и богачи Америки наперебой предлагали ему свою дружбу, которая была ему не нужна. Известные люди — певцы, актеры — платили шахматному идолу колоссальные суммы за возможность обучаться у него премудростям игры. В течение всего этого времени Фишер постоянно говорил, что больше не может выносить «стольких хищников», а через несколько месяцев он просто взял и исчез. И — все.

Нелепые выходки гроссмейстера стали неотъемлемой частью его характера. Только на этот раз шахматный гений растворился почти на три десятилетия. Международная шахматная федерация в 1975 году лишила его титула чемпиона мира после неоднократных отказов Фишера защищать свою корону в поединке с надеждой Советского Союза юным Анатолием Карповым. В отличие от молодых звезд, неспособных справиться с выпавшей на их долю славой и богатством, у Фишера никогда не было проблем ни с наркотиками, ни с алкоголем, ни с женщинами. Его слабым местом всегда была и оставалась самая сильная его черта: его собственный рассудок.

Денег у него было более, чем достаточно, но они были не нужны ему. На самой вершине своей карьеры он на некоторое время отошел от шахмат и образовавшуюся пустоту вместо любимой игры тут же заняли книги о заговорах, расистских теориях, приключениях и подвигах рыцарей, которые еще больше исказили жившие в его голове фантазии. «Бледнолицые должны покинуть Америку и вернуться обратно в Европу, негры должны уехать к себе на родину — в Африку, а эти земли надо вернуть индейцам», — говорит Фишер. За этим следуют обвинения: «Евреи захватили власть во всем мире». И дальше гениальный гроссмейстер изрекает: «Шахматы — это всего лишь разновидность умственной мастурбации».

В комнате шахматиста на протяжении долгих лет висел портрет Гитлера, которого он, по рассказам, боготворит за его способность «навязать свою волю всему миру» и геноцид еврейского народа. В недалеком прошлом шахматист заявлял: «Оставшиеся нетронутыми синагоги должны быть разрушены, а все евреи — уничтожены».

Этот антисемитизм, ставший одним из главных противоречий жизни шахматиста, никто так и не смог объяснить: мать Бобби была еврейкой, а родился он в еврейском квартале.

За сложной личностью этого «гениального сумасшедшего» скрывался комплекс чудовищной неполноценности, появившейся из-за недостаточной образованности и сознания того, что он не в состоянии сделать ничего, что не имеет никакого отношения к шахматной доске. В последние годы из-за вынужденного изгнания гениальный шахматист впал в абсолютную паранойю: во всех его выступлениях чувствуется, что Фишер сотрясается от бессильной ярости, понимая, что не может вернуться в США. По утверждению Фишера, на родине у него украли все призы, памятные подарки и статьи, «оцененные в сотни миллионов долларов». В ходе проведенного в Штатах расследования было установлено, что в действительности все награды гениального шахматиста были распроданы с торгов после того, как он перестал вносить арендную плату за помещение, в котором они хранились.

Разногласия Фишера с законом начались в 1992 году, когда он вместе со Спасским принял участие в коммерческом матче — повторении того самого исторического матча на первенство мира 1972 года, в котором молодой гений завоевал шахматную корону. Победив российского шахматиста еще раз, Фишер заработал в Югославии три миллиона долларов. Но проблема заключалась лишь в том, что он не придумал ничего лучшего, как вновь встретиться со Спасским именно в этой стране. В то время Соединенные Штаты ввели санкции против югославского режима в качестве наказания за непрекращающуюся войну на Балканах, и гроссмейстер прекрасно знал, что нарушив этот запрет, он столкнется с правосудием и может быть приговорен к 10 годам тюремного заключения. Но несмотря на все это, перед самым началом соревнования Фишер публично заявил, что собирается участвовать в турнире и тем самым нарушить запрет американского правительства. После чего признал, что не платил налогов с 1976 года, потому как не намерен платить такому — проводящему геноцид других народов — государству как американское, ни единого доллара.

Допустим, что у падшего идола была возможность получить прощение за все свои грубые оскорбления в адрес американского государства, но Бобби Фишер позаботился и уничтожил ее своими собственными руками, когда с восторгом принял известие о нападении 11 сентября. В последний год в американской прессе его соплеменники отзываются о шахматисте только как о «сумасшедшем», «ничтожном» человеке с «трагичной судьбой».

А его поклонники (таких по-прежнему немало в шахматном мире) три десятилетия ждали, когда эксцентричный чемпион успокоится и вернется за шахматную доску.

Но большинство из них не знает, что на самом деле Фишер уже вернулся, чтобы вновь, как и прежде — лишь не называя своего имени — доказать всем, что он лучший. Британский гроссмейстер Найджел Шорт, восемь раз подряд побежденный в интернете каким-то неизвестным шахматистом, заявил: «Я на 99 % уверен, что это он». На протяжении последних нескольких лет лучшие шахматисты мира пользуются интернетом, чтобы разыгрывать между собой партии и дать возможность любителям проверить свои способности.

Бобби Фишер не сумел справиться с искушением и из какого-то своего укрытия, на Филиппинах или в Японии, бросил вызов чемпионам. «Наша первая партия началась с совершенно непонятных ходов, некоторые из них были просто абсурдны. Но после этих заранее обдуманных ошибок, последовали ходы необыкновенной мощи. Он просто растоптал меня», — вспоминает Шорт. Изучив партию, проведенную с анонимным оппонентом, британский гроссмейстер нисколько теперь не сомневается, что играл с Гением.

Скорее всего, шахматы единственное, что интересовало в жизни того маленького мальчика-одиночку, который не хотел дружить со своими сверстниками, не знавшими правил его излюбленной забавы. Ни женитьба, ни отцовство не смогли заполнить этой пустоты: те немногие, кто окружали гениального шахматиста в его жизни, утверждали, что он навещал свою семью шесть-семь раз в год. Все остальное время путешествовал где придется в поисках любой радиостанции, готовой передать в прямом эфирё сообщение о существующем против него заговоре. Его сестра и мать, с которыми он стал общаться после долгих лет неприязненных отношений, умерли в конце девяностых. Гроссмейстер перестал разговаривать со всеми знакомыми, оставшимися у него в Америке, потому как считал их участниками еврейского заговора против его персоны.

Надежда найти утешение в апокалиптическом учении секты «Всемирная Церковь Создателя» испарилась, когда шахматист понял, что сектанты преследовали одну единственную цель — «выудить из него все до последнего цента».

Фишер жил в полном одиночестве, и получал доход только с авторских прав за издание своих учебников по шахматам, среди которых книга, считающаяся лучшим пособием по этой игре за всю историю ее существования: «Мои 60 памятных партий» (1969). Его попытка получить авторские права и на фильм Стивена Зэйллиана «В поисках Бобби Фишера» оказалась неудачной.

Филиппинский шахматист Эугенио Торре говорит, что этого человека просто не захотели понять. «Это был честный и порядочный человек. Человек с большой буквы». Сумасшедший? «Просто он — человек принципов. Я это точно знаю, потому как знал его очень давно. Высказываемые им мнения были настолько спорны, что все вокруг решили, что он помешался. Они причинили ему много зла», — говорит Торре. Молчание бывшего шахматного чемпиона сыграли на руку его критикам, которые утверждали, что за его бахвальством всегда скрывался страх проиграть и именно поэтому он никогда не отстаивал свой чемпионский титул. Историки шахматных соревнований вспоминают, что Фишер, во много раз превосходивший своих соперников, очень часто покидал соревнования, после того, как поставленные им практически абсурдные условия не выполнялись.

Фишер всегда заявлял, что о результатах крупных международных соревнованиях договаривались заранее, и считал безумством соревноваться с машиной, как это делали и делают многие другие гроссмейстеры. Поэтому он изобрел новый способ игры в шахматы, в которых лучший игрок, а не тот, кто лучше знает стратегию игры и запомнил больше вариантов ходов, имеет все возможности стать победителем.

Мечта Фишера — провести революцию в современных шахматах, а заодно и получить от этого выгоду. Хотя шахматы Фишера и были хорошо приняты среди любителей, крупные турниры по-прежнему проводились по старым правилам. Друг шахматного гения и его единственный защитник Эугенио Торре утверждал: «Бобби Фишер был лучшим игроком, потому что он добился всего без всех этих сегодняшних трюков».

Фишер — непонятый или просто сумасшедший — всю жизнь пытался бежать от своей собственной гениальности. На одном из радиоэфиров кто-то из аудитории задал великому гроссмейстеру вопрос: кто самый великий среди великих — он или Гарри Каспаров. «Как Вы можете сравнивать меня с этим мошенником? Я не сыграл ни одной партии с оговоренным заранее результатом. Большинство побед Карпова, повторяю — большинство, были заранее оговорены. Я всего добился своими собственными силами. Не думаю, что многие люди могут сказать то же самое», — ответил шахматный гений на тот вопрос.

БЕЗЗВУЧНЫЙ ЯЗЫК ЖЕНСКОГО КОКЕТСТВА

Особенно этот язык был распространен в эпоху рококо, в XVIII веке в католических странах, где девушка все еще жила замкнуто и появлялась в обществе в сопровождении родственников или попечителей. Ее тайные послания шифровались цветом платья, букетом на корсаже или в руке, декольте, формой и украшениями прически и, главное, положением «мушки» на лице и веера в руке. Этому языку обучали в светском обществе, но он изменялся в разных европейских странах, доходя до России отголосками, приносимыми куаферами (парикмахерами), портнихами, модистками и светскими модными альманахами.

Фасон и цвет платья мог означать скромность, невинность, как, например, подробно описанный в «Записках» Екатерины II бальный костюм «пейзан» — белое матовое платье с брыжами на шее, с воздушными тюлевыми рукавчиками и передничком или платье, украшенное лишь двумя белыми бутонами роз в листьях. Именно так это платье было воспринято императрицей Елизаветой Петровной и двором. Так же, как и белое платье, с венком из васильков, в котором знаменитая фаворитка императора Александра

I Мария Антоновна Нарышкина соперничала с «облитой золотом и бриллиантами» прусской королевой Луизой. Современник писал: «Умная уловка Нарышкиной была верх искусства кокетки. Это презрение всякого украшения было высшее торжество красоты». О влюбленности и невинности говорили и цветы незабудки на белом или светло-голубом. Светло-лиловое, фиалки и сирень были привилегией увядающих женщин.

В пунцовых платьях появлялись страстно влюбленные барышни или только что вышедшие замуж молодые женщины. Платья же, сшитые из тканей великого множества красных оттенков, были очень распространены из-за особенностей освещения свечами и лампионами. Первый бал сезона часто называли «белым», поскольку на него вывозили дебютанток, девушек, только что появившихся в свете, а последний бал, на пасхальной неделе, — «алым», — на нем появлялось много новобрачных, вышедших замуж за зиму. Модные в конце XVIII века цвета женского платья назывались: «заглушённый вздох» — чуть лиловатый, «совершеннная невинность» очень светло-розовый, «сладкая улыбка» — карамельно-розовый, «нескромная жалоба» — желтый, «палевый» — цвет соломы.

Модный альманах XVIII века писал, что ничто так хорошо не позволяет казаться простой, скромной, сдержанной, задумчивой или смелой, дерзкой, веселой, фривольной, циничной или чопорной, недоступной и величественной, как прическа. Ее можно было украсить цветком, подаренным обожателем (например, скромный барвинок обозначал верность до смерти, а фиалка — надежду) или бантом в виде узла, символизирующего неразрывную связь. Самые победоносные прически завершались моделью корабля под всеми парусами. («Аля бель пуль» или «фрегат» — французская прическа 1780-х годов, в честь корабля, победившего англичан в битве при Бресте). Кавалер мог причесаться с буклями — «крыло голубки» — как жаждущий любви и ответа.

О многом говорили румяна, сурьма, пудра или их отсутствие. Лицо и декольте оттенялись мушками. Они изготовлялись из муара или бархата, часто черного, в форме кружка, но иногда им придавался вид цветка, звездочки, зверюшки или карточных мастей. Мушки наклеивались и были съемными. Сначала их придумали для декорирования дефектов кожи, но потом они просто понравились, вошли в моду, ими начали пользоваться все дамы и девицы.

В середине XVIII века в моде были светлые, жесткие, обильно вышитые яркой, золотой или серебряной нитью, очень пышные и сильно декольтированные платья. Мушка должна была оттенять свежесть и чистоту кожи лица, груди и шеи, она останавливала на себе мужской взгляд и подчеркивала соблазнительность хозяйки. Место расположения мушки имело значение: «Одна мушка у Настеньки над левой бровью налеплена, другая на лбу у самого виска. Петиметры от этих мушек в дезеспуар были, для того, что мушка над левой бровью непреклонность означает, а на лбу, у виска — sangfroid — холодность», — писал Мельников-Печерский в новелле «Бабушкины россказни».

Мушки назывались по-разному в зависимости от формы и положения на лице: звездочка в середине лба называлась «величественной», во внешнем уголке глаза — «страстной», у правого глаза — «тиран», на щеке — «согласие», на носу — «смелой», под носом — «разлука», на верхней губе, в уголке — «кокетливой», о любви и ожидании говорила крошечная мушка сбоку на подбородке.

Положение мушки на лице справа имело другое, обычно противоположное значение, чем слева, в декольте ее носили только очень смелые замужние дамы. Отсутствие мушки при парадном платье было заметно: «Я встретила императрицу (Елизавету Петровну), которая мне сказала: «Боже мой! какая простота! как! даже ни одной мушки?» Я засмеялась и ответила, что для того, чтобы быть легче одетой. Она вынула из своего кармана коробочку с мушками и выбрала одну средней величины, которую прилепила мне…» — писала Екатерина II в своих «Записках». Модница того времени не выезжала в общество без коробочки с мушками, на крышке которой было маленькое зеркальце — с его помощью мушки налеплялись на лицо сообразно желаниям и обстоятельствам.

В руке дама держала веер. История появления этого предмета ведет в Древний Египет, Рим, Индию. Прототипом веера было опахало из листьев или перьев, распространенное в глубокой древности. В Риме они изготовлялись из павлиньих перьев. В Индии веер, как и солнечный зонт, был атрибутом королевского сана, в Японии — символом военной власти. Классическая форма веера из деревянных или костяных пластинок, соединенных штифтом и часто обтянутых бумагой или тканью, раскрываемая полукружием, была изобретена в Китае и получила распространение в Европе в XVI веке.

Первоначально веер был атрибутом благородной дамы и даже светского юноши. Эпоха барокко вводит моду на разрисованные веера с зеркальцем посередине, обрамленные страусовыми или павлиньими перьями. Наибольшее распространение веера получили в Испании и Италии. Там появился даже специальный роскошный веер «вента-ролла», который был необходимым предметом костюма невесты. Во Франции, при Версальском дворе, веер играл большую роль в дворцовом церемониале: дамы могли его раскрыть только в присутствии королевы. С XVIII века — изящной эпохи рококо — веера проникли и в среду обычных горожан.

В России веер появляется с усвоением европейской бытовой культуры, костюма и этикета, в XVIII веке. Парадный веер являлся произведением искусства — для его изготовления и отделки использовались слоновая кость, черепаховый панцирь, перламутр, золото, серебро. Пластинки вееров украшали резьбой, аппликациями и инкрустациями из драгоценных камней. Часто использовались перья экзотических птиц: страусовые, павлиньи, райских птиц. В начале XX века появились пуховые опахальца, украшенные даже чучелами крошечных колибри. Веера иногда расписывали крупные художники — Буше, Ватто, Гойя… Сюжетами были галантные сцены, пейзажи, архитектурные сооружения, исторические события и портреты близких, хотя чаще всего изображались цветы и птицы. Среди известнейших русских образцов — веер с видом большого Царскосельского дворца (около 1750-х), с видом Чесменского сражения на золотых планках (художник Г. И. Козлов), веер с изображением дворца Екатерины II в Пелле, разобранного в Павловское царствование.

В России веер применялся как дополнение к костюму только на балах и в театре, хотя по этикету его необходимо было носить даже на прогулке. Русский этикет предписывал не раскрывать его до конца.

Вообще, веер как бы уравновешивал женскую фигуру, являлся продолжением, и акцентом женской руки. Ампирные веера были строгими, маленькими, незаметными. В эпоху «историзма» они изготовлялись из экзотических материалов, стали' пышнее, с узорчатым силуэтом, в это время планки покрывали изысканной резьбой; затем, на рубеже XX века, эстетика «модерн» и «арт деко» способствовала тому, что объем платья уменьшился, юбки заузились, и появились огромные веера из черных и белых страусовых перьев.

С появлением систем вентиляции необходимость «опахать» себя в театральных или бальных залах исчезла, а ведь до этого температура при съезде гостей на большой бал должна была быть не выше 5 градусов тепла, иначе через час приглашенным уже нечем было дышать. В дамских туалетных комнатах выставлялись бочки снега для обтирания. Расписные веера с этого времени стали элементом декорации интерьеров, частично заменили традиционную живопись. Веера с изящным рисунком придавали комнате модный восточный оттенок, хорошо сочетались со светлыми стенами и мебелью.

Веера являются традиционным сувениром, их привозят из путешествий, дарят на праздниках, на балах, снабжая памятной надписью, датой, подписью. Таков веер, принадлежавший императрице Марии Федоровне с портретами ее детей. На веерах изображали присутствующих на бале, например, на веере с портретами членов императорской фамилии в виде масок в русских исторических костюмах на балу 1883 года во дворце великого князя Владимира Александровича или тех же лиц в ренессансных костюмах, хранящихся в собрании Эрмитажа.

Веер с танцующими на дворянском балу в Ярославле представлен в коллекции Павловского дворца. Простой светлый атласный или тюлевый веер с нейтральной росписью и скромным кружевом, подходящий к любому платью, вкладывали в коробки дорогих шоколадных конфет, продававшихся в театре. Заботливые хозяева заказывали сувенирные веера для дам, которые танцевали быстрые танцы на балах в их доме. В конце XIX века такие веера десятками расписывали учащиеся Училища технического рисования барона Штиглица.

Язык веера, изобретенный в Испании для бесед знаками на расстоянии и имевший несколько десятков положений, в России распространения не получил. В Испании был важен цвет веера: белый — для невинной девушки; черный, простой — только при трауре по умершему родственнику; красный в черном кружеве — для смелого уличного костюма, для корриды; черный, кружевной, полупрозрачный — для скрытого кокетства и проч.

Манера его носить, держать, употреблять приобрела глубокий смысл. Закрывающийся веер обозначает сомнение; закрытый — отрицание; раскрытый менее чем на четверть — скромность; неуверенность; раскрывающийся — одобрение, согласие; полностью открытый — всеобъемлющую, безоглядную любовь; резкие быстрые взмахи-волнение от известия; похлопывание чуть раскрытым веером по раскрытой ладони — ожидание; похлопывание по ноге сбоку — «следуйте за мной»; спереди — «я готова следовать за вами»; прикрывание половины лица и глаза веером, раскрытым на треть — нерешительность; прикрытый подбородок и часть щеки с одновременным наклоном головы и улыбкой — «кокетство»; замедленные помахивания веером, раскрытым на 3/4 — поощрение, «я готова, жду»; раскрываемый веер с одновременным наклоном головы — «благодарность»; полураскрытый, опущенный вниз — «невозможность»; сложенный веер, направленный на мужчину, — «отойдите, уступите дорогу»; резкий жест сложенным веером рукоятью вперед — «убирайтесь прочь, вон!». Например, фразу: «Я опасаюсь, но согласна встретиться с вами в три часа» можно сказать так: веер очень медленно открывается, затем внешние створки сводятся на конце пальцами, и веером три раза постукивают по другой руке.

Язык веера имел много вариаций, в зависимости от общественного круга и даже города. Наиболее полно им владели испанские цыгане, цыганку никогда не изображали без веера или карт. На юге движения веера были более энергичными, чем на севере. Активнее всего веером пользовались в Севилье, а в Каталонии — не чаще, чем в южной Франции.

Если в европейских странах веер носили подвешенным на шелковой петле на правом запястье, то в Испании — и в правой, и в левой руке; от этого значение жеста изменялось. Положение в правой руке имело более смелое, положительное значение, в левой — «специальное», адресованное тайному зрителю, оно должно было привлечь внимание.

Знаковое положение веера и мушки, подчиненное сиюминутной задаче, привело к тому, что они не изображались на портретах, кроме испанских и итальянских, где веер как раз был отражением национальной особенности. Веер изображали обычно сложенным, даже на портретах испанок (кроме изображения танцовщиц в национальных костюмах). На портретах русских девушек и дам веера вообще нет. Даже при портретировании в театральных костюмах они предпочитали быть запечатленными с книгой, с цветком, с музыкальным инструментом. Если же дама изображалась в бальном туалете, при котором веер был необходим, он был сложен или развернут на 1/5, т. е. в положении «скромность». В театральных спектаклях на русской сцене веер употреблялся, только если это было необходимо по сценарию.

Как аксессуар бального или театрального туалета веера удержались в Европе до сих пор, однако, не имеют такого значения, как на Востоке, где они являются принадлежностью костюма для торжественных церемоний.

КАРТЫ СДАНЫ, ГОСПОДА!
_{ИЛИ ДЕЛАЙТЕ ВАШУ ИГРУ}

Если серьезно, то исторически считается, что некое подобие игральных карт в том виде, в котором мы их знаем, придумали в Китае. Помимо таких грандиозных изобретений, как бумага, порох, шелк и фарфор — древняя цивилизация подарила миру карточные игры. Из Китая по Великому шелковому пути, а затем вместе с завоевателями карты распространились по всему Востоку. Происходили эти события приблизительно в XII веке. Тут и Европа подключилась к их экспорту! Как раз в это время полчища крестоносцев, ведомые вполне пристойным желанием освободить Гроб Господень и другие христианские святыни, устремляются на Восток. Помимо непосредственной религиозной миссии, господа рыцари изрядно пощипали те народы и страны, которые повстречались им на пути. Попутно Крестовые походы 1096–1270 годов значительно обогатили западноевропейскую культуру, которая еще не успела освободиться от «наследия» варварства. Возвратившиеся домой рыцари ввезли в Европу и игральные карты. Конечно, экзотическое новшество прижилось не сразу, но надо отметить, что за каких-нибудь сто лет «сарацинская игра» распространилась широко и основательно. Упоминания о ней мы находим уже в хрониках второй половины XIII века. Летописцы конца следующего столетия говорят о ней как о само собой разумеющемся моменте. Игра «наиб» (от араб, naib — карты, картинки) стала любимым развлечением знати.

Интересно, что старинное название карточной игры сохранилось в некоторых современных европейских языках. В Италии ее называют naibi или naipes. По-испански — naypes, по-португальски — naipe. В других же странах, где сильного влияния мавританской (арабской) культуры не было, карты стали именовать на свой манер. Французы называют их carte, в Германии именуют Karten, Spielkarten (хотя сначала называли Briefe от однокоренного «письмо»). В Дании мы услышим Spelkort, а в Голландии — Speelkaarten, англичане сдают на игорном столе cards.

С тех знаменательных пор мастера-художники вплоть до появления печатного станка Иоганна Гуттенберга изготавливали каждую колоду вручную. Спрос на игральные карты был необычайно велик. Прижившись во дворцах знати, они очень быстро перекочевали в дома оперяющейся буржуазии, а оттуда вполне естественным образом ушли «в народ». Многие кустари-художники в то время переквалифицировались в мастеров по изготовлению карт. Нарисовав одну колоду, они тут же начинали другую. Причем надо отметить, что профессиональная этика требовала от мастеров не только отменного качества, но и обязательного фирменного клейма. Карты Средневековья по большей части были именными, что в очередной раз говорит об их достоинствах. Художнику не было стыдно оставлять свой лейбл на продукции столь деликатного свойства. Напротив, мастер гордился ею. Аристократы той эпохи ориентировались, как правило, не по самой продукции, а по имени того, кто ее произвел. Поэтому старинные карточные наборы XIV–XVI веков — образец рукотворных шедевров, стоимость которых на престижных аукционах сопоставима с ценами полотен классиков Ренессанса. Объясняется это тем, что карты по понятным причинам очень быстро изнашивались и требовали постоянного возобновления. Мастера поставили свое дело на поток, но полностью удовлетворить всевозрастающий спрос на карты не могли. Удивляет одно, что из Китая были заимствованы не рисованные, а напечатанные игральные карты.

В Юго-Восточной Азии давно и успешно использовались штампы, подобные клише для гравюр, из дерева и даже свинца. Матушка Европа почему-то упрямо множила карты от руки! Вот почему старинные карточные колоды — дорогие раритеты (даже не в полном наборе). Целые же колоды вообще стоят целые состояния. Ну, кто, например, откажется иметь в своей коллекции великолепные карты работы Альбрехта Дюрера или Шарлеманя?

К XV веку сложились три основные традиции карточных игр и соответствующих колод: итальянская, французская и немецкая. Они различались по правилам, составу наборов, их фигурам (грубо говоря, картинкам) и мастям.

Активное развитие итальянских государств (всего их насчитывалось тогда одиннадцать) привело к небывалому росту числа зажиточных людей В этом, кстати, одна из причин начала эпохи Возрождения. Появились богатенькие меценаты, которые начали вкладывать деньги не только в дело, но и в предметы роскоши и развлечения. Спрос, как известно, незамедлительно породил предложение. Процесс пошел? В то время, когда между Ромео и Джульеттой кипели любовные страсти, их достопочтенные папаши с не меньшим рвением приумножали свои богатства. Именно тогда итальянцы повально поддались азарту игры в «тарок». Считается, что она произошла от «бесовского» набора основных карт таро. В традиционном, или венецианском, «тароке» применяется колода из 78 карт, которые делились на четыре масти: чаши, динарии, мечи и палицы. Масти заключали в себе четырнадцать картинок (фигур): Король, Королева, Рыцарь, Валет, очковые карты (от десятки до шестерки), Туз, очковые карты (от пятерки до двойки). Остальные, 21 карта, начиная с Фигляра и до последней фигуры, которая называлась Свет, относились к козырям. Их обычно называли Триумфами. В венецианской «системе» появился прообраз нынешнего джокера — карта Дурак. 78 карт пределом не являлись. Иногда встречаются колоды в 84 и более фигур. А флорентийская традиция вообще требовала 98 штук! В этом случае к уже известному нам набору добавляются Грации, Стихии и Зодиаки. Параллельно со сложным «тароком» распространился его упрощенный вариант («малый тарок»), который требовал всего 62 карты. Эта игра была наиболее популярной в Болонье, откуда «переселилась» во Францию.

Размах, с которым триумфально шествовали по Европе игральные карты, сравним разве что с моровым поветрием. Папа Римский лично обеспокоился небывалой алчностью своей паствы. Из Ватикана в адрес европейских государей шли настоятельные требования прекратить любыми средствами «сатанинские игрища», но тщетно. Подданные дулись в карты безбожно, проигрывая целые состояния либо невероятно обогащаясь. Бывали случаи, когда венецианские дожи или флорентийские магистры пытались ввести драконовские меры в борьбе с карточной истерией. Куда там! Азарт и корысть перекрывали любые страхи перед жестокими наказаниями. Охальников-картежников нещадно истязали, заключали в тюрьмы и обрекали на выплату огромных штрафов. Бесполезно — игорная вакханалия приняла масштабы повальной эпидемии. Сами правители с превеликим удовольствием резались в карты.

Метастазы карточной «опухоли» перекинулись и во Францию. Король Карл VI (1368–1422) с большим вниманием отнесся к новомодной игре. Вокруг бушевала Столетняя война с Англией, под вопросом была судьба французского трона, страну раздирали кровавые междоусобицы, а при дворе короля… самозабвенно предавались игре в карты. Впрочем, показательно то, что Карл вошел в историю с прозвищем Безумный. Не из-за игральных карт, конечно, но совпадение интересно.

Игра стала настолько популярной, что уже при следующем монархе, Карле VII (1403–1461), карты вполне «офранцузились» — появились собственные национальные правила и масти. Это: сердца, лунные серпы, трилистники и пики. Чуть позже они трансформировались в те, которые известны нам: черви (соеиг), бубны (саггеаи), трефы (trefle) и пики (pique). Правда, сами фигуры имеют несколько отличные названия, кроме очковых карт и тузов. Например, король бубен именовался Цезарем или дама червей — Юдифью, валет треф — Ланселотом. Эти названия, кстати, сохранились в некоторых гадательных системах. Карты в таком виде дошли до неспокойных времен Великой французской революции (1789–1793 годов). Вихри страшных событий сметали на своем пути буквально все, что хоть отдаленно напоминало прежние монархические «прелести», но… по непонятной причине «пожар революции» не затронул игральные карты. Максимилиан Робеспьер, правда, попытался было упразднить аристократические изыски. Ничего не получилось. Не уничтожить, так хотя бы изменить — республиканское правительство в числе прочих нововведений решило преобразовать и карты. Известному французскому живописцу Жаку-Луи Давиду (1748–1825) было поручено нарисовать фигуры, соответствующие духу революционного времени. Вместо королей художник изобразил гениев торговли, войны, мира и искусств; дам заменил свободами совести, печати, брака и предпринимательства; валеты приняли облик аллегорий равенства, прав, обязанностей и национальностей. Карточные фабриканты пошли дальше, решив подольститься либералам и якобинцам из правительства. В ход пошли философы-просветители (короли), добродетели в женском обличье (дамы), лидеры революции (валеты). Можно представить себе комментарии тогдашних игроков за столом:

— Берегитесь, милейший, я вашу «Свободу» сейчас поддену козырным «Вольтерчиком»!

— А у меня на вашего «Руссо», любезнейший, найдется «Маратик».

Германия не отставала от соседей и в том же XV веке выдвинула собственную систему и названия мастей: сердца (Herzen), зелень (Gruen), желуди (Eichen) и бубенчики (Schellen). Главное отличие немецкой системы от прочих в названиях фигур. Дело в том, что строгие правила лютеранской морали запрещали хоть как-то выделять женщин. В колоде не было дам. Их заменили «оберманном» (Obermann), который был «старше» валета-унтерманна (Untermann). Тузы же особенной ценности не имели и считались двухочковыми картами. Правила самой игры практически не отличались от итальянского «тарока». Внешне карты до начала XVII века были «одноголовыми», то есть фигуры изображались в рост. Следующее столетие ознаменовалось появлением «двухголовых» карт, какими мы пользуемся до сих пор. В эпоху Просвещения игральные карты были так популярны, что сама система игры применялась в обучении, прикладных науках (философии, астрономии, медицине…) и, конечно, в оккультных упражнениях.

Где карты и деньги, там шулеры и проходимцы. Профессиональные шайки карточных аферистов сложились почти сразу с формированием самих игр. Пройдохи шныряли по трактирам и харчевням, облапошивая обывателей. Судя по документам XVI века, «кидалы» очень беспокоили власти. Их вылавливали и нещадно карали за преступный промысел. Порой лишали «трудовых» частей тела — пальцев, кистей рук, выкалывали глаза, выжигали на лбу позорные клейма. Карточная «мафия» оказалась бессмертной. Традиции живы и сегодня: ужимочки, знаки пальцами, передергивания и т. п. Мало того, «профессия» карточного шулера всегда относилась к элитным промыслам в преступной среде. Правда, говорят, что нынче она претерпевает упадок. Тем не менее «кидалы» считаются криминальной аристократией и пользуются большим авторитетом.

В отечественной культуре игральные карты заняли особое место. Можно с уверенностью говорить, что они являются знаковым предметом российского быта. Наверное, у других народов нет такого «трепетного» отношения к картам, как в России. Величайшие писатели, художники, композиторы не просто посвящали им свои нетленные произведения, а сами были активными участниками карточного «процесса». Достаточно назвать имена Пушкина, Гоголя, Чехова, Достоевского… Одно перечисление займет уйму времени!

По мнению исследователей, игральные карты пришли в Россию из соседней Чехии, которая долгое время находилась под «патронажем» германских государств. Возможно, импортом карт занималась Речь Посполитая (Польша). Так или иначе, но первое упоминание о «зловредной игре» мы находим не в бытописаниях. А где бы вы думали? В высочайшем государевом указе! Точнее в сборнике российских законов — Соборном уложении 1649 года царя Алексея Михайловича (1629–1676). К игре тогда отнеслись с особым вниманием. Как испокон веков водилось на Руси, в невинной на первый взгляд забаве «распознали» тлетворное влияние Запада, покушение на христианские устои и чуть ли не угрозу существованию власти и государства. Так ли, сложно сказать, но россияне впитали в себя новую игру с небывалой охотой. Карточные баталии почти мгновенно приняли характер национального психоза. Играли везде, невзирая на увещевания церковных иерархов, запреты светских властей и обещание невероятных мучений для ослушников. Что с ними только не делали! Сколько было сломано «копий» и чиновничьих перьев! Но поделать со зловредным поветрием ничего не могли, как и в Европе. Надо заметить, что в Китае и на арабском Востоке подобного не наблюдалось. По этой причине, видимо, картежная разнузданность до сих пор не свойственна народам Азии.

Российские государи выдохлись в бесполезной борьбе с азартной игрой. Своеобразный переворот произошел в 1761 году при императрице Елизавете Петровне (1079–1762). Через четыре года в России наладилось фабричное производство карт, а сами игры подпали под «недреманное око» монархов — нельзя извести, так пусть доход приносят. Из запретного плода карты вмиг превратились в наимоднейшее развлечение. Помимо сложных правил, игры очень скоро обогатились оригинальным этикетом, этикой и кодексом чести карточных игроков. Из обычного времяпрепровождения (дабы скуку убить) игры, преобразились в ритуал, некое священнодействие! После каждого кона (игры, партии) требовалась смена колоды, а старая немедленно уничтожалась. Неуплата в срок карточного долга равносильна была не просто потери чести, а самоубийству. Россияне и тут не потеряли своей самобытности. Игра внешне напоминала французскую, масти имела немецкие, а названия — русские. Интерес к игре был настолько велик, что уже через двадцать лет, в 1778–1779 годах, выходит «нетленный» труд Григория Комова «Описание картежных игр…», в котором подробно описаны правила двадцати одной игры, а еще столько же упоминаются в приложении. Автор анонсировал продолжение книги в двух томах, но по невыясненным причинам они так и не увидели свет. Во всяком случае, ни в одном запаснике эти книги не числятся.

Последнюю точку в «огосударствление» игр внесла Екатерина II (1729–1796). Взойдя на престол, она чуть ли не первым своим распоряжением установила налог с игорных заведений, игроков и карточных фабрик. Любопытно, что средства, вырученные мытарями, шли на содержание воспитательных домов и прочих богоугодных заведений. По закону 1765 года карточные игры делились на коммерческие и азартные. К первым можно отнести бридж, баккара, покер. Они требовали особой сноровки и умения. В них победа (и «банк») доставались наиболее сметливому. Понятно, что такие игры большой популярности не имели и были уделом «высоколобых» любителей. А вот азартные привлекали огромное количество искателей счастья и прожигателей жизни. В них выигрыш зависел только от случая. Можно было в одночасье разбогатеть невероятно, была вероятность проигрыша «в пух». Судеб сломано было очень много. И каких людей!

Известно, например, что Пушкин, будучи заядлым игроком, проигрывался порой катастрофически. Однажды за ночь он «спустил» за штосом 30 тысяч рублей. Сумма по тем временам фантастическая! Денег не было, а к утру требовалось отдать долг. Поэт поспешил к издателю. Условие Александру Сергеевичу поставлено было жесткое: за немедленную выплату долга он обязался написать повесть в короткий срок. Так, говорят, родился шедевр русской литературы — «Пиковая дама». А во что играл главный герой этого «бестселлера», Германн? В модный тогда фараон (разновидность банка). Правила просты. Игра обычно велась в доме банкомета. Он ставил из своего кармана на кон приличную сумму. Партнер хозяина стола должен был понтировать, то есть выставлять на кон такую же сумму (можно большую, но кратную выставленной). Только в этом случае игра начиналась.

Перед банкометом лежала свежая колода, он мечет карты попеременно направо (себе) и налево (для vis-a-vis). Партнер, он же понтер, ставит на свою карту и ждет, когда она выпадет. Масть роли не играет, только ее значение. Если выбранная карта легла налево, понтер выигрывает весь банк, а если направо… Так ошибся Германн (обдернулся), самонадеянно не проверив свою карту. Вместо желаемого туза, на который ставил, выложил даму. Это стоило несчастному сумасшествия.

Игральные карты благополучно переживали любые катастрофы и революции. Даже при советской власти большевики сразу поняли, что борьба с азартной игрой бесполезна, и издали распоряжение о возобновлении работы Государственной картфабри-ки. Причем качество игральных карт ничуть не изменилось. Да что вам рассказывать, сами прекрасно знаете, ведь практически в каждом доме есть колода, а то и несколько… Итак, карты сданы, господа! Прошу к игре.

Точное время появления игры в бильярд установить невозможно. Известно лишь, что она очень древнего происхождения. Родился бильярд в Азии, по утверждению одних, в Индии, по мнению других — в Китае. В Европе «азиатские шары» появилась в XV–XVI веках. Однако игры по принципу современного бильярда были известны здесь гораздо раньше. Например, в народной немецкой игре Bafkespiel, популярной в Средневековье, использовались длинные столы с грубыми бортами и углублениями, в которые при помощи дубинки старались загнать каменный шар.

Первые бильярдные столы отличались несовершенством: борта были не упруги, доска, по которой перекатывались шары, была недостаточно ровной и твердой. Начиная с конца XVI столетия происходит усовершенствование игрового оборудования. Лузы оборудуются сетчатыми карманами, причем число их уменьшается. Борта научились подбивать шерстью, а позднее — обивать сукном для лучшего отражения шаров. Короткая палка-молоток уступила место длинному кию. Игра приняла совсем другой характер. Интерес к ней резко возрос. К примеру, в начале XVII века среди британцев среднего и высшего слоев общества бильярд так вошел в моду, что не было сколь-нибудь крупного города, где бы ни перекатывали шары. Во Франции при короле Людовике XIV превосходной игрой в бильярд можно было получить доступ ко двору.

Первые правила игры издал в 1674 году француз Этьен Луазрн. Трактовка им различных игровых моментов была сложной и недостаточно ясной.

Но уже в этом издании его автор подчеркивал, что бильярд не только «приятен для ума», но и полезен для здоровья. В 1758 году любопытными наблюдениями поделился с публикой Иоганн Альбер Эйлер, старший сын знаменитого геометра Леонарда Эйлера. Результаты своих изысканий под названием «Исследование о движении шара в горизонтальной плоскости» он опубликовал в сборнике Берлинской академии.

В России бильярд появился при Петре I. Это было любимым развлечением царя-реформатора. По примеру государя его приближенные тоже стали заводить у себя бильярдные столы. Спустя некоторое время игра быстро распространилась по дворянским поместьям, клубам и дворцам знати. Следует отметить, что именно в нашей стране выработался особый вид лузного бильярда. Среди выдающихся русских игроков был писатель конца XIX — начала XX века Анатолий Иванович Леман. Ему принадлежит заслуга создания лучшего для того времени труда под названием «Теория бильярдной игры».

Рассматривая бильярд как чисто спортивное занятие, Леман отмечает, что эта игра развивает людской характер. Он с большой симпатией относился к настоящим мастерам бильярда и утверждал, что «опытный игрок — это философ! стоик и знаток сердца человеческого».

В разных странах эта игра называлась по-разному. У испанцев — tablero, немцев — bretspiel, греков — diagramismos, итальянцев — tavola reale, французов — trick-track, турок — tavla, англичан — backgammon. В Месопотамии персы окрестили ее «Тахте Нард», что в переводе означает «битва на деревянной доске». Нарды пользуются популярностью в течение тысячелетий. Имя изобретателя и родина этой игры скрыты в глубине веков. Самая древняя из досок для нард была найдена в Малой Азии и датируется 5000 лет до нашей эры, аналог игры обнаружен в гробнице фараона Тутанхамона.

Быстрота определения выигрыша, молниеносная, смена благосклонности фортуны сделали игру в кости одной из самых азартных игр. «Невинные» кубики определяли взлеты и падения, обогащение и разорение. Хрестоматийный сюжет древнеиндийской поэмы «Махабхарата» повествует о том, как царевич Наль, играя заговоренными злым духом Кали костями, лишился своего царства и был вынужден отправиться в изгнание. Древние германцы проигрывали в кости не только деньги, но и свою свободу — проигравший покорно отправлялся в рабство.

Власти разных стран и народов периодически объявляли войну этой игре. В III веке до нашей эры в Древнем Риме был введен первый известный нам закон против азартных игр — Lex aleatoria (от лат. alea — игральная кость). Этим законом разрешались многие общественные, спортивные и даже гладиаторские игры. Под строгий запрет попали только alea. В Средние века указы против игры выходили с завидным постоянством: в 1291, 1319 и 1369 годах. В России «бесовскую игру» гневно обличали христианские проповедники. Ведь согласно древней легенде в кости играли солдаты у подножия креста, где был распят Иисус Христос.

КОШМАР ВИНДЗОРОВ, ИЛИ ПРИНЦ, КОТОРОМУ НЕ БЫТЬ КОРОЛЕМ

Нет, по нему практически ничего незаметно. Он страдальчески улыбается, будто у него болят зубы, но эта улыбка всем давно знакома. Чарлз Филипп Артур Джордж, принц Уэльский, предстал перед своим народом в монастыре северного английского городка Селби. В пальто, без шапки, с характерными большими ушами, которые его двоюродный дядя Маунтбэттен всегда просил как-нибудь исправить.

«С такими ушами, — считал он, — нельзя стать королем».

Его как будто знобит, но это наверняка из-за погоды.

Скандал разгорелся совсем недавно. Южнее, в Лондоне, уже. шепчутся все кому не лень, но здесь на севере еще ничего не знают. Принц пожимает руки. Народ машет бумажными флажками, бросает цветы, ведет себя так, как положено при встрече с членом королевской династии. И только когда Чарлз удаляется, одна девушка, жуя жвачку, спрашивает: «А зачем он, собственно, нужен?»

Это один из самых спокойных моментов для Виндзоров. Последняя возможность для принца Чарлза выступить перед народом и поговорить о благосостоянии и модернизации церкви, не спрашивая себя, о чем люди думают в это время. Может, о том, что пишут в газетах? «Диана и ее любовник!», «Порно для принца Уильяма!», «Меня изнасиловал слуга Чарлза!», «Гомосексуальная мафия при дворе!»…

Для британского королевского дома настал нелёгкий период. Юбилей коронации прошел без скандалов. Годовщина смерти Дианы — без истерии. И имиджмейкеры Чарлза хорошо потрудились. Они очень аккуратно представили общественности его давнюю подругу Камиллу Паркер Боулз. Сопротивление новому браку ослабело, даже англиканская церковь начала подавать знаки одобрения. А теперь? Теперь все эти старые грязные истории всплыли на поверхность, а с ними и новые, еще более неприятные.

Все началось с судебного процесса над Полом Барреллом, дворецким покойной принцессы Уэльской, который присваивал одежду, документы и прочее имущество Дианы. Но когда он должен был давать показания, королева внезапно прекратила процесс. Баррелл же, вместо того чтобы рассказывать на суде свои истории из жизни королевской семьи, поведал их газете «Дэйли миррор». За 300 тысяч фунтов.

Это были истории о нем и Диане. О Чарлзе и Камилле. О тех магнитофонных записях, которые имели отношение к случаю изнасилования во дворце. Рассказывал не только дворецкий, но и предполагаемая жертва изнасилования. Джордж С. утверждает, что в 1989 году один из приближенных принца, Майкл Ф., напоил его и совершил с ним развратные действия, а Чарлз замял это дело. Но принцесса Диана выслушала и записала историю Джорджа на пленку в 1996 году. После ее смерти дворецкий видел эти записи. Сейчас их уже нет. Исчезли. И принц, похоже, убедил всех, что его это не касается.

Придворные Чарлза говорят, что не было никакого замалчивания, — только внутреннее расследование в 1996 году, когда стало проявляться недовольство. Но никаких доказательств оно не дало, поэтому дело закрыли. Нет, в полицию его тогда не передали. Позже — да… Учредили особую комиссию по расследованию — нет, она не была независимой, ее возглавил Майкл Пит, личный секретарь принца. Ну да, предполагаемый виновник все еще служит, даже получил повышение. А в газетах печатаются фотографии, на которых он вместе с Чарлзом позирует на лоне природы в охотничьем костюме.

Хуже некуда. Раньше, когда разгорались скандалы в королевской семье, это расценивалось как нечто сродни шекспировской трагедии. Сегодня такая драма больше походит на телевизионное расследование. И в центре его внимания оказывается человек, который всегда представлялся этаким Гамлетом — задумчивый, чувствительный, произносящий фразы вроде: «Я верю в хороший вкус». Почему он продолжает играть в этой провальной пьесе?

Райпон, городок на севере Йоркшира, холодный осенний день, украшенная рыночная площадь. Чарлз, принц Уэльский, добросовестно пожимает руки другим, наверняка думая о злых слухах. Но ведь он — наследник трона, и все это — лишь ритуал.

Вот что значит быть принцем: надо проходить по коридору, который образовывается в толпе людей, в сопровождении свиты и охраны. Надо вглядываться в лица и браться за отчаянно машущие руки, что-то говорить. Например: «Какая у вас замечательная шляпа». Школьников надо спрашивать: «Что, любишь пошалить?»

Надо соответствовать роли наследника трона, надо осмотреть городскую библиотеку и тут же идти дальше. Надо принять звание почетного гражданина города, открыть новую рыночную площадь и сказать по этому поводу: «Я просто восхищен». А при этом, возможно, думать о тех людях, которые роются в твоем прошлом, и задаваться вопросом: стоит ли все это терпеть?

Ожидание должности, которая стала единственным предназначением еще в возрасте трех лет. Ожидание смерти собственной матери. «Опальный принц», — пишут о нем газеты, повторяя: «Речь идет о будущем монархии». Пишут, что нынешняя ситуация — «кошмар Виндзоров» и «самый крупный кризис с 1936 года», когда Эдуард VIII отказался от трона из-за любви к разведенной американке Уоллис Симпсон.

«Как могло случиться, что дела пошли настолько плохо?» — должно быть, думал Чарлз после смерти Дианы. И теперь у него опять есть все основания задать себе этот вопрос. По мнению британской журналистки Лезли Уайт, Чарлз снова наказан за самую большую ошибку в своей жизни — за то, что женился не на той. И в некоторой степени она права.

История принца Чарлза и леди Ди — это история с зеркальным сюжетом. Чем больше темных черт проявляется в образе Дианы, тем светлее предстает характер Чарлза — и наоборот. Публика любила эту драму раньше, любит ее и сейчас. Августейшие особы, которые не правят мировой державой, а ведут семейный образ жизни, — прекрасные действующие лица для большого скандала с моральной подоплекой.

Позже в действие вмешался Баррелл и, как в античном театре, повествовал о событии, о котором публика еще не знает: битва, происходившая за пределами сцены и важная для развития сюжета.

Баррелл впервые встретил Диану, «скромную, нервную девушку», в 1980 году. Он наведался тогда в Балморал с инспекцией, имеющей целью выяснить, годится ли Диана в невесты принцу Чарлзу. Позднее он покупал ей сладости, рисовый пудинг и шоколад, которого ей требовалось много из-за расстройств в питании. Баррелл узнал от нее, кто виноват в этих расстройствах: конечно, Камилла.

В день официальной помолвки, когда Диана въехала во дворец королевы-матери, она не застала там Чарлза — только письмо от Камиллы, его давней возлюбленной. Приглашение к обеду. Камилла хотела, чтобы юная Диана усвоила, как ей следует вести себя с мужем. Это был сигнал: ты не единственная. До тебя была Камилла. Либо подружись с ней, либо смирись.

Именно Камилла порекомендовала Чарлзу взять в жены Диану: «Она как нельзя лучше подходит для того, что ты ищешь». Перед этим деловая женщина успела поинтересоваться, не увлекается ли будущая половина Чарлза охотой и верховой ездой, как она сама. И почувствовала большое облегчение, услышав от Дианы: «Нет». Таким образом, загородный плацдарм остался за ней.

Чарлз должен был жениться хоть на ком-нибудь. Во-первых, потому что у Камиллы к тому времени уже имелся муж, а во-вторых, отец прожужжал ему все уши напоминаниями о том, что скоро за него вообще никто не пойдет. И он взял в жены это наивное создание. Девочку, которой едва исполнилось 20 лет и которая пока не понимала, в чем будет заключаться ее роль.

Диана, начитавшись любовных романов, и вправду думала, будто исполняется ее мечта. Она не имела представления о том, что королевская семья — это закосневший клан, скованный ритуалами. И никому здесь не кажется странным, что наследник трона имеет любовницу. Единственное условие: он не должен это афишировать. А супруга обязана быть умничкой.

Только вот супруга не желала хорошо себя вести. Оказывается, Чарлз проявил плохие познания в психологии, выбрав ее. Он долго и, несомненно, искренне уверял, что сделал все возмож ное для сохранения брака Не он же, в самом деле, виноват, что Диана, страдавшая патологическими приступами голода, после еды надолго запиралась в туалете. Не он же виноват, что она всегда недовольно ворчала по поводу Камиллы, да еще в присутствии младшей прислуги. Так поступать нельзя.

Сам он знал, что подобает члену королевской семьи, его тренировали всю жизнь. Он родился у необщительной матери и раздражительного отца, был передан нянькам и мало виделся с родителями. В четыре года он стоял в королевской ложе и зевал, когда короновали его мать. Ходил в школу, чего ни один наследник трона до него не делал, но был застенчив и мучился от одиночества, так как никто не хотел с ним связываться, не желая прослыть подхалимом. Мальчик не блистал умом, склонялся к меланхолии и не пытался убедить школьных товарищей в том, что можно быть августейшей особой и одновременно интересным в общении человеком.

Тем не менее Чарлз развивался вполне нормально, после школы пошел в морскую пехоту и даже научился управлять вертолетом. Только это не поможет, если метишь в короли. Быть членом королевской семьи — значит развлекать, потому что именно за это британские налогоплательщики и платят 10 миллионов фунтов каждый год. Раньше знать содержала придворных шутов, а теперь народ содержит свою развлекательную монархию.

Желтая пресса. Придворные фотографы. Повсюду любопытство. Это не устраивало Камиллу, провинциальную леди. Она не хотела выходить за Чарлза в 1970-х годах, когда начинался их роман. Не хотела становиться королевой, ее не привлекало то, что в разговоре с подругой она как-то назвала жизнью в аквариуме. А Чарлз? Его это устраивает?

Чарлз — человек, сформировавший собственную картину мира, хотя и необычную. Он увлекается историей и этнографией, имеет собственное мнение об архитектуре, медицине и сельском хозяйстве, но это мнение-так уж устроена конституционная монархия — ему приходится держать при себе. Принцу позволяется руководствоваться экологическим принципом при застройке своих владений или поощрять альтернативную медицину, но политикой ему заниматься нельзя. Если же он все-таки проявит политическую активность, то сразу начнутся проблемы с теми же архитекторами и медиками — это уже неоднократно пройденный этап.

Если такой представитель королевского дома над чем-нибудь и властен, то только над собственными мечтами и фантазиями. Его жена Диана поняла это гораздо лучше, чем он сам.

Недостаточно того, что Чарлз занимается благотворительностью. Главное, чтобы на него при этом было приятно посмотреть. У Дианы это получалось. А Чарлз ничему так и не научился.

Дворецкий Баррелл стал свидетелем того, как вечная отчужденность августейшей пары превратилась в «войну Уэльсов» — большую тяжбу о разводе. Началось с маленьких супружеских колкостей. Стоило Диане появиться в роскошном черно-белом наряде, — «Дорогая, ты просто мафиози». Или, если на ней был узор в шотландскую клетку, — «Ты похожа на стюардессу». Позже дошло до того, что они ссорились в открытую.

Баррелл в 1987 году служил в Хайгроуве, где Камилла чувствовала себя хозяйкой, когда не было Дианы. Та Камилла, с которой наследник трона годами ежедневно держал связь по телефону и не только. Насколько тесной была эта связь, мир узнал из легендарной записи телефонного разговора, в котором принц Уэльский представляет себя тампоном в теле возлюбленной.

Дворецкий должен сохранять верность. Он должен врать — по крайней мере, так считал принц, даже если принцесса по телефону спрашивает о местонахождении супруга. Баррелл рассказывает, что однажды, когда он это правило нарушил, принц Чарлз кинул в него книгой.

Чарлз был шекспировским вариантом принца, а Диана — диснеевской принцессой, которая кушала гамбургеры и ходила в парки аттракционов. Что находило гораздо больший отклик в массах, нежели традиционная программа Чарлза. Этого он ей, наверное, и не мог простить.

По свидетельству Баррелла, Диана, расставшись с Чарлзом, чувствовала себя одинокой и незащищенной. Она принимала снотворное, и дворецкий иногда беспокоился, не слишком ли сильны дозы. Она искала на вокзале Паддингтон проституток и давала им денег, чтобы те могли считать свою работу в эту ночь законченной. Дворецкого она, современная мамаша, отправляла за порножурналом для принца Уильяма — очень уж ей хотелось, чтобы тот знал, чему эти издания посвящены.

Диана часами сидела на телефоне, выискивая, с кем бы поговорить. Баррелл рассказывал, как она хотела выйти замуж за кардиохирурга Хазната Хана, как ее оскорбил в письме принц Филипп, назвав потаскухой. И как она выходила встречать любовника, не имея на себе ничего, кроме драгоценностей.

Этот дворецкий рассказывал поразительные вещи: например, о покушении Дианы на жизнь Камиллы. Только не это угнетает Чарлза и его семью. И даже не та новость, что в стенах дворца объявились гомосексуалисты.

Суть в том, что возникает вопрос о возможном «замалчивании фактов с никсоновским размахом», как это сформулировала «Гардиан». О том, что представитель королевского дома, вероятно, возомнил себя выше права и закона.

Если это так, то Чарлз не может быть королем.

Принц Уэльский говорит много, он не привык считаться с мнением, не совпадающим с его собственным. А мнение у него есть всегда, и он выражает его с охотой и безапелляционно. Однажды, дискутируя с французским философом Бернаром-Анри Леви, он раскритиковал Салмана Рушди как плохого писателя — это было в то время, когда Рушди искал защиты у Великобритании, — и сказал, что его содержание обходится британским налогоплательщикам слишком дорого. Тогда Леви спросил, во сколько же обходится корона. Что ответил Чарлз, неизвестно.

Иногда он придерживается мнения человека, с которым в последний раз беседовал. Это может быть фермер с севера, рассказывающий ему о тяжелой доле охотников, — тогда Чарлз пишет обычное грозное письмо кому-нибудь из высокопоставленных чиновников и пугает: «Если будет запрещена охота на лис, я могу уехать из страны и всю оставшуюся жизнь кататься на лыжах».

Он обходит маленькие городки и все время что-нибудь торжественно открывает. Когда ему кричат: «Чарли!», он включает свою дежурную улыбку. А если один из нетрезвых подданных бросает ему вслед: «Сдавать ты стал, Чарли, — наверное, все из-за Камиллы», он, возможно, думает: «Нет, как раз не из-за Камиллы. Мне портят жизнь все остальные».

Интересно, что творится в душе человека, которому с детства твердят: «Однажды ты станешь королем»?

Его готовили всю жизнь, особенно постарался отец: представитель королевской династии обязан исполнять свой долг. Принц Филипп не возражал против любовных похождений сына, но когда они стали всем известны благодаря пресловутой пленке, то, по свидетельству очевидцев, бурно выразил недовольство: «Теперь каждый дурак знает, с кем ты спишь». И все-таки он может быть доволен хотя бы тем, что данный документ однозначно доказывает гетеросексуальную ориентацию его первенца.

После всей этой истории Чарлз впал в депрессию. Каждый день поступают плохие новости, а когда кажется, что худшее позади, становится еще хуже. Но он продолжает оставаться самим собой и так будет всегда. Принц Чарлз — своего рода педагогический эксперимент, который не должен потерпеть неудачу.

И вот он стоит, улыбаясь, будто у него болят зубы, на очередном благотворительном приеме. Стоит в окружении изрядно поредевшей толпы, из которой то и дело слышатся возгласы: «Чарлзу пора уходить!» В свой день рождения он посещает музыкальную школу в Манчестере, вечером идет на празднество в отель «Риц» — ему исполняется 64 года. В этом возрасте его мать уже тридцать пять лет носила корону. Она не откажется от правления, о чем неоднократно заявляла.

Он продолжает быть тем, кто он есть. Регламент успокаивает. Никаких других источников спокойствия в жизни принца Уэльского, наверное, и не существует.

ДОСТОЕВСКИЙ: ИНТИМНЫЕ ТАЙНЫ

Как водится, все началось с младых лет. Достоевский рано понял, что пуританство, царившее в его семье, — лишь внешняя сторона жизни. Отец — патологически подозрительный, с болезненными вспышками гнева — жестоко пил, имел любовниц из дворовых и нещадно порол крестьян.

Все это происходило на глазах умирающей матери, которую Федор Михайлович боготворил. Тайная ненависть к отцу и бессознательное желание его смерти подтачивали и без того уязвимое душевное равновесие. Но по-настоящему он заболел после зверского убийства отца крестьянами. Достоевский был потрясен этой расправой, соединившей в себе и насилие, и разврат, и пьянство, и воплощение его тайного желания.

К тому времени покойная мать становится в сознании Федора кумиром.

Успех помести «Бедные люди» открыл перед молодым писателем двери лучших петербургских салонов. 16 ноября 1845 года двадцатичетырехлетний Достоевский познакомился с Авдотьей Яковлевной Панаевой. Она была центром салона, царила в нем и великолепно сознавала свою силу. Федор Михайлович влюбился впервые в жизни. Чувство было настолько новым и сильным, что, зная состояние своего здоровья, он опасался нервной горячки или даже припадка.

Однако удачной эту любовь не назовешь. Панаеву, которой было лишь двадцать два года, вечно окружали десятки поклонников. Достоевский не мог надеяться на взаимность и остро ощущал мучительную унизительность своего положения. К тому же успех «Бедных людей» скоро забылся, а следующие повести вообще успеха не имели. Невероятно самолюбивый, очень нервный, плохо владевший собой Федор Михайлович скоро стал объектом безжалостных насмешек, что никак не способствовало его успеху у Панаевой.

Крах первой любви был особенно болезненным оттого, что именно здесь он видел возможность возвышенной страсти, без физического обладания женщиной. Те же грезы мечтателя, что и в «Белых ночах».

Однако Федор Михайлович признавал не одну только платоническую любовь. Товарищеские пирушки офицеров тех времен заканчивались обыкновенно в публичных домах. И поручик Достоевский вовсе не был исключением. Как большинство эпилептиков, он обладал буйным темпераментом, страстностью и тяжелой чувствительностью. Его раздирала эта двойственность — мечтательность идеалиста в сочетании с плотскими желаниями, порождавшая постоянное чувство греховности.

В 1854 году, уже после каторги, Достоевский оказался в Семипалатинске. Зрелый мужчина тридцати трех лет, отвыкший от женского общества, он успел повидать на этапах и в пересыльных тюрьмах столько грязи, что теперь мечтал только о женщине — высшем существе. Кстати, лучший друг писателя, барон Врангель, служивший тогда в Семипалатинске, принимал самое горячее участие в его судьбе. Как-то на квартире подполковника Белинкова Федор Михайлович познакомился с бывшим учителем гимназии Александром Ивановичем Исаевым и его женой Марьей Дмитриевной. Спившегося и опустившегося Исаева местное общество уже не принимало, от чего Марья Дмитриевна, мать семилетнего сына, крайне страдала.

Исаевой исполнилось двадцать восемь лет, она получила хорошее воспитание, была довольно красива, эмоциональна, любознательна и впечатлительна. Болезненная и хрупкая, она порой очень напоминала Достоевскому его мать. Ему постоянно хотелось защищать ее, оберегать.

Сочетание женского и детского всегда возбуждало чувственность Достоевского. Марья Дмитриевна покорила его сразу. Не имели значения ни ее нервозность, почти истеричность, ни быстрая смена настроения, ни частые слезы. И начался долгий, мучительный период в жизни писателя, который опустошит и надломит его…

Но сначала Федор Михайлович был влюблен, как юноша. Часами не выходил из дома Исаевых, молча любуясь Марьей Дмитриевной. Все неудовлетворенные желания, романтические иллюзии и эротические фантазии воплотились для него в этой женщине. К тому же она страдала, а это всегда поражало воображение Достоевского, повышало сексуальную возбудимость. В нем причудливо переплетались и жертвенность, и нежность, и мазохистские наклонности. Но Марья Дмитриевна, если даже и привязалась к настойчивому поклоннику, влюблена в него не была. В 1855 году, когда они стали близки, ее мужа неожиданно перевели в Кузнецк. Ссыльный Достоевский последовать за ними, естественно, не мог. Бездна его отчаяния выразилась в письмах, которые он писал ежедневно, а то и по нескольку раз в день. Несмотря на обычную влюбчивость, Федор Михайлович в этот период вообще не замечает других женщин. Ученица, которой он давал частные уроки, молоденькая и хорошенькая полька Марина, всерьез увлеклась своим учителем и не скрывала этого — Достоевский же остался глух. Ему мечталось о браке, о чистом, незамутненном семейном счастье.

Однако и после смерти своего мужа Исаева вовсе не стремится к предложенному ей замужеству. Федор Михайлович для нее — плохая партия: бывший каторжник, унтер-офицер, лишенный дворянства. Книг его она вообще не читала. Характер Марьи Дмитриевны портится день ото дня, раздражительность становится пугающей. К тому же у нее начались первые симптомы чахотки. А Достоевский сходит с ума от нерешительности своей возлюбленной. Он словно игрок, поставивший все на одну карту. И отчаянно ищущий выхода из затруднительного материального положения. «Если я потеряю ее, то лучше — в Иртыш», — говорит он Врангелю. И продолжает терпеть от Исаевой все, даже ее роман с неким Вергуновым, о котором она поспешила сообщить.

Но в 1856 году, когда, казалось, Федор Михайлович дошел уже до предела унижений, Исаева вдруг дала согласие на брак.

Теперь Достоевский думает только о деньгах, необходимых для свадьбы. Он не сомневается в любви своей суженой. И вот деньги найдены; наконец состоялась свадьба, ожиданием которой он только и жил последнее время. Но месяцы перенапряжения вылились в сильнейший эпилептический припадок. Увидев это, Марья Дмитриевна сама упала в обморок. Приглашенный врач констатировал, что такой приступ может стать смертельным. И сразу же — поток рыданий и упреков: почему он утаил свою болезнь? Ему было безумно стыдно, ведь припадок случился, когда супруги остались наедине. Годы эротических мечтаний, годы ожидания вызвали приступ болезни. Марья Дмитриевна была для Достоевского первой женщиной, с которой его связывали не случайные, торопливые встречи, а брачные обязательства. Но очень скоро он понял, что эта женщина никогда не сумеет разделить его чувственность. Истеричная по натуре, чаще всего она оставалась с ним холодной или откровенно напуганной. Медовый месяц принес Достоевскому ни с чем не сравнимое разочарование. Марью Дмитриевну раздражали те патологические черты ее мужа, причиной которых во многом и являлась она сама.

Когда Федор Михайлович окончательно понял, что жене не дано принять проявлений его сладострастия, он стал для Исаевой только покровителем и братом. Достоевский искренне жалел ее, огорчался, что она «всего боится», оберегал и относился, как к маленькой, слабой девочке. Брак был чудовищно трудным. Природная нервозность и мнительность Марьи Дмитриевны переросли в фантастические вспышки злобы. Процесс в ее легких усиливался, детей иметь она не могла. Если Достоевский был весел — она становилась грустной, стоило ему задуматься — она донимала его беспричинным смехом. И совсем не могла смириться, когда он садился за работу.

С 1860 года Достоевский с каким-то неистовым упоением окунается в окружающую его жизнь. Сыграло ли здесь роль признание Марьи Дмитриевны в том, что она никогда его не любила и навсегда отдала свое сердце Вергунову — неизвестно. Но до переезда в Петербург он был верен ей, а дальше все изменилось. Не было прежней робости с женщинами, он обрел уверенность.

На одном из вечеров Достоевский встретил красивую молодую девушку с прекрасными рыжеватыми косами и строгими умными глазами. Аполлинарии Прокофьевне Сусловой было тогда двадцать два года, она посещала лекции в университете. Меж ними быстро возникла симпатия, и вскоре она пишет Достоевскому весьма откровенное письмо с любовным признанием. Федор Михайлович ответил. Его, сорокалетнего мужчину, покорила юность и свежесть девушки. К тому же Достоевскому всегда нравились молодые женщины. Не потому ли во многих его романах героини — молоденькие девушки, которых любят пожилые мужчины?

Достоевский испытывал к Сусловой все возрастающую чувственную страсть. Однако Аполлинария не искала в нем ни красоты, ни мужского обаяния. Она видела великого писателя, известность которого все росла, чувствовала силу его произведений, восхищалась умом, незаурядностью. Именно это влекло ее к немолодому человеку, больному и далеко не красивому. И еще она чувствовала исходящую от него мужскую властную силу (хотя именно сексуальная связь и погубила их отношения в дальнейшем). В духовном плане они весьма подходили друг другу. Аполлинария охотно подчинялась Достоевскому — писателю, Достоевскому — мыслителю. Но покориться в интимной жизни не смогла. Он разбудил ее чувственность, открыл мир плотской любви. Болезненные стороны натуры писателя ее просто пугали. К тому же Достоевский не скрывал от Сусловой своей тревоги о жене. Он очень боялся, что Марья Дмитриевна узнает об их связи. Аполлинарию это всегда раздражало. Она испытывала глухую ненависть к больной женщине, не хотела принимать объяснений Федора Михайловича, почему он не может развестись с женой. Ведь она сама пожертвовала для него всем, а его жизнь осталась без изменений! И началось столкновение личностей: Достоевский пытался полностью подчинить себе эту независимую женщину, а Суслова оказывала яростное сопротивление, хотя в глубине души понимала: подчинившись однажды, уже стала рабой. Она порой испытывала к Достоевскому чувство, похожее на ненависть.

Летом 1863 года Федор Михайлович, располагая весьма скудными средствами, отправился в Париж. Утешая себя, что лишь нехватка денег толкает его к зеленому сукну, он на несколько дней останавливается с Висбадене. Здесь ему повезло. С выигрышем в пять тысяч франков он приезжает в Париж, где на левом берегу Сены живет Аполлинария. Достоевский ждал встречи с нетерпением юноши, но она обернулась бедой. Аполлинария сразу же объявила, что влюбилась в студента-медика, испанца Сальвадора. Бросилась, дескать, очертя голову к нему в объятия. А тот, испугавшись такой страсти, стал ее избегать. Суслова была раздавлена — и теперь искала помощи у… Достоевского!

Но Федор Михайлович не помышлял быть ей ни братом, ни опекуном. Он принадлежал к тем мужчинам, для которых измена любимой делает ее только желаннее. Однако Аполлинария, чувствуя такое его состояние, решительно отказывает в физической близости. По приезде в Баден Суслова все более зло подсмеивается над писателем. Она и манит, и отталкивает. На Достоевском она вымещает собственное унижение и отчаяние. Федор Михайлович, отлично зная, что уже потёрял ее, тем не менее не может смириться.

В начале 1864 года он возвращается домой, чтобы ухаживать за своей умирающей полусумасшедшей женой. И тут его жизнь становится адом. В последние дни перед смертью, почти безумная, жена писателя была охвачена противоестественной, дикой ненавистью к мужу. Она кричала, грозя ему кулаком: «Каторжник! Подлый каторжник!»

Через несколько месяцев после похорон Достоевский едет за границу, чтобы сделать предложение Сусловой. Однако она ответила ему резким, почти грубым отказом. Оставалась иная страсть — рулетка. Игра отвлекала на какое-то время. Он играл много, чаще всего проигрывая. И тут с новой силой вернулась болезнь, сделав его слабым, как дитя. После припадков Достоевского охватывала тоска, он почему-то чувствовал себя преступником, совершившим великое злодейство.

Аполлинария стала прообразом героинь многих романов: Полина в «Игроке», сестра Раскольникова в «Преступлении и наказании», Аглая в «Идиоте».

В самом конце страшного для него 1864 года Достоевский, потеряв и жену, и Аполлинарию, легко шел на случайные знакомства. Однажды в его жизни появилась Марта Браун (Панина) — искательница приключений, исколесившая всю Европу. С необыкновенным равнодушием она меняла любовников, торговала своей молодостью, имела связи в преступном мире… Побывала замужем за американцем, потом правдами и неправдами ей удалось добраться до России. Переменив и здесь несколько любовников, оказалась в литературных кругах. Но переводами заниматься не стала, несмотря на хорошее знание английского языка.

Достоевский познакомился с Мартой через журналиста Горского, и она чрезвычайно его заинтересовала. Когда Горский бросил Марту Браун и та оказалась без средств и даже без крыши над головой, Федор Михайлович пригласил ее к себе. Поклоняясь женщинам непорочным, он между тем всегда легко и естественно сходился с уличными женщинами. Не с жертвами обстоятельств, как Соня Мармеладова, а с грубыми профессионалками. Достоевского привлекал их разнузданный и бесстыдный эротизм. Вообще интерес к куртизанкам самого разного типа сохранился у него на долгие годы. Трудно сказать, что дала писателю Марта Браун, их связь продолжалась недолго. Но она стала последним его знакомством с потерянной женщиной.

А тем временем жизнь готовила Федору Михайловичу подарок, мечтать о котором он уже не смел.

В 1865 — 1866 годах Федор Михайлович много и успешно работал, а времени на переписывание текста у него не оставалось. По совету знакомого литератора он решился взять стенографистку. Учитель стенографии Ольхин прислал писателю лучшую ученицу — молоденькую Анну Григорьевну Сниткину, ей было всего двадцать лет. Она уже знала, что характер у писателя трудный и платит он немного. Но ведь это был Достоевский!

4 октября 1866 года она впервые пришла в Столовый переулок. Волновалась страшно, ночью не сомкнула глаз. Федор Михайлович показался ей значительно моложе, чем она ожидала. Но слишком нервный, рассеянный, нетерпеливый. Никак не мог запомнить ее имя. Первое впечатление было достаточно тяжелым, но когда она пришла во второй раз, перед ней оказался будто бы другой человек. Они много говорили. Достоевский был откровенен, рассказывал о своей казни, о помиловании, каторге — о чем обыкновенно не говорил никогда и ни с кем. Анна Григорьевна умела прекрасно слушать, и чувства от услышанного попеременно отражались на ее лице. Им было легко и просто друг с другом.

Спустя четыре недели работа над «Игроком» закончилась, и оба вдруг испугались, что придется расстаться. Впервые за много лет Достоевский встретил существо, принявшее в нем искреннее участие. В ноябре 1866 Анна Григорьевна сообщила, что договорилась о другой работе. Федор Михайлович, волнуясь, путаясь в словах и страшно смущаясь, объяснился в любви и просил быть его женой. Она, не задумавшись ни на минуту, согласилась — знала, что будет любить его всю жизнь.

15 февраля 1867 года они обвенчались в Троицко-Измайловском соборе в присутствии только самых близких друзей и родных.

Но семейная жизнь для молодой супруги началась так трудно, что будь на ее месте другая — возможно, все завершилось бы разрывом.

Родственники Достоевского ни на минуту не оставляли его вдвоем с женой. Анну Григорьевну критиковали за каждый ее шаг, неумение вести хозяйство, изводили колкостями, насмешками. Куда девались тихие, неторопливые беседы? Мучением оказалась и тяжелая, неоправданная ревность Федора Михайловича — по любому поводу. Боясь потерять избранницу, как дважды уже случалось, он требовал все новых доказательств любви. И опять в нем разгорелось чувство собственника, особенно в сексуальной сфере, стремление подчинить себе и душу жены, и тело. Он также постоянно страдал от разницы в возрасте. Только бунт, так не характерный для Анны Григорьевны, изменил положение.

Они уехали сначала в Москву, а 14 апреля 1867 года — за границу, несмотря на протесты семьи. Анна Григорьевна заложила одежду, мебель, серебро, и на эти деньги они смогли уехать.

В Европе молодую женщину все интересовало и занимало, а Достоевского лишь раздражало. Федор Михайлович с самого отъезда находился в подавленном, депрессивном состоянии. И ненавидел себя за это. В такие минуты он нуждался в ласковом, ободряющем слове. Анна Григорьевна безропотно сносила мелочные придирки. Постепенно Достоевский все больше привязывался к ней, находя прелесть в неторопливом, размеренном ритме жизни.

Анна Григорьевна вряд ли представляла, что ждет ее в браке: ревность и подозрительность, частые приступы болезни, но самое страшное — страсть к игре. Что касается интимных отношений, то они складывались так, как хотел он. Молодая жена была настолько наивна и неопытна, что ее ничто не пугало. Даже патологическое принимала она за нормальное, считая все это естественным, а потому не оскорблялась. Понять всю сложность чувств в моменты их близости она не могла, но, желая понравиться, отвечала пылко и искренне. С ней Достоевский не стеснялся, она позволяла ему все. Именно с Анной Григорьевной он почувствовал себя очистившимся.

Но вскоре вновь с головой ушел в игру. Это началось в Гамбурге и продолжалось в Бадене. Достоевский считал, что у него есть своя система и рано или поздно он крупно выиграет. Но пока что проигрывал все. Каждый день закладывал у ростовщиков то часы, то вещи жены — серьги, брошь (его свадебный подарок). В ход пошли и носильные вещи. Анна Григорьевна считала это тяжелой болезнью, хотя ей до слез было жаль последних своих украшений. Она считала каждую копейку, чтобы прожить, и помогала ему выстоять, не скатиться в пропасть отчаяния. Когда Достоевскому было совсем плохо, сама посылала в казино.

В феврале 1868 года в Женеве Анна Григорьевна родила дочь Соню. Девочка прожила всего три месяца. Это был удар чудовищной силы. Теперь им обоим стало все ненавистно. Уехали в Италию, но и там не могли найти себе места. Лишь рождение Любочки в сентябре 1869 года в Дрездене вернуло их к жизни. Но жили впроголодь, не было денег даже чтоб окрестить ребенка. Когда наконец была готова рукопись «Идиота», их последней надежды, ее оказалось не на что переслать в «Русский вестник».

Весной 1871 года в Висбадене Достоевский заканчивал «Бесов». И тогда же он в последний раз проиграл все деньги. Больше уже никогда за рулетку не садился. Конец этой чудовищной страсти положило чувство вины перед женой, ни разу его не упрекнувшей.

По возвращении в Петербург в июле 1871 года Анна Григорьевна, кроме воспитания детей, взяла на себя улаживание всех дел мужа. Она отстранила Достоевского от кредиторов, выплаты долгов, сняла с него эту тяжесть. И Федор Михайлович заканчивает едва ли не самое замечательное свое произведение — «Братьев Карамазовых».

До самого последнего дня Достоевский сохранил и свой характер, и свой темперамент. Разве что стал чаще молиться. Если же ему приходилось отлучиться из дома, он писал жене такие письма, что та стыдливо краснела и старательно вымарывала все особенно пикантные фразы — к огромному сожалению биографов.

В 1881 году — в год смерти Достоевского — Анне Григорьевне исполнилось только 35 лет. Всю оставшуюся жизнь она посвятила литературному наследию своего великого мужа, в книге жизни которого и сама написала самые светлые страницы.

БОЛЬШАЯ РАДОСТЬ ЖДЕТ ТЕБЯ

Международное общество сознания Кришны(МОС)

— Девушка, вы студентка? Мы вам дарим нашу книгу! — молодой парень с бритой головой протягивает многостраничное, цветастое издание.

Тяну книгу на себя, но юноша не собирается выпускать ее из рук:

— За наш подарок пожертвуйте что-нибудь…

Выгребаю из карманов мелочь. Молодого человека такая наличность не впечатляет — книга моментально исчезает в недрах его светло-бежевой рясы, а вместо издания появляется палочка благовоний. Радостно протягиваю три рубля. Юноша, не говоря ни слова, ретируется. Вместе с «бесплатными» благовониями, кстати. Такой способ получения денег — одна из статей доходов Международного общества сознания Кришны.

Основателем движения считается Чайтанья Марапрахбу. Он в XV веке переосмыслил верования индуистской секты Вишну и вывел доктрину Кришны. Однако секта оставалась немногочисленной вплоть до XIX века, пока за дело не взялся некий Бхактивинода Ткакур. Своим «великим вождем» кришнаиты считают товарища со сложным именем Абхау Чаран Бхактиведанта Свами Прабхупада. Судьба Прабхупады в полной мере соответствует канонам биографии великого вождя. В юности изучает английский язык, философию и экономику в Калькуттском университете, служит в химической фирме. Начинает собственный бизнес. В 1954 году оставляет мирскую жизнь — бросает дело, расстается с семьей и становится монахом, получив высокий титул Свами. В 1965 году Прабхупада приезжает в Нью-Йорк, где начинает проповедовать учение секты. Он основывает MOCK в 1966–1967 годах и остается руководителем до самой смерти в 1977 году.

Нынешняя организация секты очень напоминает устройство обычной бизнес-компании. Ею руководят две группы: одна, состоящая из одиннадцати человек, занимается исключительно духовными вопросами, а совет директоров решает административные проблемы. История существования MOCK в СССР началась в.1971 году, когда Прабхупада посетил страну и завербовал первых отечественных адептов. В 1988 году советские отделения общины были официально зарегистрированы. Сегодня руководители российских отделений говорят, что они абсолютно не зависят от центра. При этом международные лидеры MOCK утверждают обратное.

Учение, проповедуемое кришнаитами, представляет собой любопытный синтез традиционных индийских верований и христианства. В частности, MOCK не отрицает божественную сущность Христа, но говорит, что Иисус был лишь одним из ликов Кришны. Казалось бы, все вполне пристойно. Между тем исследователи не сомневаются, что MOCK является примером тоталитарной секты. Почему? Причина — принципы, по которым строится жизнь адептов культа.

Поклонники Кришны обязаны отречься от семьи и полностью посвятить свою жизнь секте. При этом местные гуру настоятельно рекомендуют новобранцам передавать организации квартиры, автомобили и прочие недуховные ценности. Как правило, поборы носят системный характер. Матерые кришнаиты должны работать исключительно на секту, передавать всю выручку руководству общины, оставляя себе только на самое необходимое.

В моем подъезде живут шестеро кришнаитов, снимают маленькую двухкомнатную квартиру. Большая комната представляет собой склад восточных радостей — в огромные тюки сложены благовония, сумки из тисненой кожи, расшитые бисером кошельки. Все это ребята за копейки отдают на реализацию в околовосточные магазины. Кухня завалена пакетами с орехами, курагой, изюмом… Молодые люди на заказ готовят огромные кришнаитские торты, как правило, для свадеб или крупномасштабных банкетов. Сами ребята фруктов не ели уже где-то полгода.

— Денег нету, — говорит 22-летний парень с труднопроизносимым именем (раньше его звали Сергей).

Еще бы. Ребята обязаны выполнить месячную норму, иначе их будут публично клеймить в родной секте.

— Часто мы не можем выполнить план. Приходится просить у родителей, занимать, даже на улице попрошайничать, — говорит все тот же Сергей.

Также руководство общества сознания Кришны пытается внедрить и поддерживать традиционные восточные правила, неприменимые ни к России, ни к XXI веку. Например, женщина в секте — существо второго сорта. Кришнаиты полагают, что женское тело — наказание за грехи и ошибки предыдущего существования, а потому ее участь — поклоняться мужчине. Прабхупада говорил: «Женщина никогда не может быть равной мужчине, поскольку несет детородные функции и обладает несравненно более низкой ментальностью и духовностью». Поэтому женщинам поручается лишь второстепенная работа.

Секта пытается жестко регламентировать сексуальную жизнь своих адептов. В итоге — непрекращающиеся вот уже несколько десятков лет разговоры о сексуальном насилии внутри общества. Вопрос сексуального насилия, в том числе и по отношению к детям, в закрытых от всего мира общинах кришнаитов настолько актуален, что даже некоторые лидеры движения обеспокоены размахом этого явления. Многие исследователи описывают случаи, когда русские дети вывозились на воспитание в ашрамы Индии, где вынуждены были побираться в пользу движения, подвергались насилию со стороны взрослых мужчин, в том числе и сексуальному.

В ноябре 1993 года Украину потряс громкий скандал. 25 адептов секты Белое братство Юсмалос чуть не совершили коллективное самоубийство, которое должно было ознаменовать начало Страшного суда. Этот случай фактически впервые продемонстрировал, какой размах получили деструктивные культы в постсоветском пространстве. Итак, что же представляет из себя легендарная секта и ее великий вождь — упитанная женщина по имени Мария Дэви Христос?

43-летняя Мария Дэви Христос, в миру Марина Цвигун, закончила журфак Киевского госуниверситета. В студенческие годы была бравой комсомолкой. На ее совести десять абортов, причем во время десятого пережила клиническую смерть. Именно тогда, по словам Цвигун, к ней пришло озарение: она вознеслась на небо,

где и осознала собственную миссию. Вскоре после озарения Цвигун встречает пророка Юрия Кривоногова, известного под именем Юоанн Свами. тогдашнего руководителя сильной украинской секты. 62-летний Кривоногое — кандидат технических наук, специалист в области микроэлектроники, в период перестройки быстро осознал бесперспективность науки и отыскал куда более эффективный способ заработать. В 1991 году в Киеве начинает действовать прообраз Белого братства, секта Институт души Атма. В 1992-м к руководству секты примкнул некий Виталий Ковальчук — Папа живой церкви Иоанн Петр II.

Буквально за несколько лет журналистке, кандидату наук и усачу с неясной биографией удалось создать поистине всесильную организацию: число адептов составляло несколько тысяч человек, в киевском особняке расположился монастырь, литература выходила миллионными тиражами, а листовки, призывающие примкнуть к Братству, распространялись практически во всех крупных городах России, Украины и Белоруссии. Тогда секта не вызывала интереса ни у городской администрации, ни у соответствующих органов: Цвигун и компания не имени проблем ни с регистрацией своей деятельности, ни с получением разрешений на аренду помещений для многочисленных собраний. Скорее всего, Белое братство регулярно прикармливало стаю киевских чиновников немалыми суммами.

Неофитами становились, как правило, молодые люди лет 20. Белые братья вербовали новобранцев в эзотерических кружках, секциях восточных единоборств и йоги. Заинтересовавшихся тут же крестили. Наиболее ярые приверженцы культа переселялись в монастырь — особняк, обнесенный трехметровой стеной, поверх которой в несколько рядов была протянута колючая проволока.

В секте пропагандировалось доносительство: сектанты разбивались на пятерки, и каждый был обязан ежедневно писать донос на остальных четверых. Такой отчет назывался «О состоянии души близкого» и содержал сведения обо всех разговорах и действиях этого самого близкого. Руководство Белого братства в средствах никогда стеснено не было. Судя по материалам следствия, Цвигун, Кривоногое и Ковальчук регулярно ездили в заграничные командировки, за время своего царствования они не побывали разве что в Антарктиде. Счета, на которые сочувствующим предлагалось переводить кровные, были открыты в банках Нью-Йорка и Франкфурта.

Учение Марии Дэви Христос представляет собой синтез адаптированной Библии, восточных верований и почерпнутой у Блока идеи о вечной женственности (надо же было объяснить, почему в роли мессии выступает женщина). Все книги Марина Цвигун писала сама. Об уровне литературного дарования Марии Дэви Христос можно судить по отрывку из ее стихотворения «Явление матери»:

Особое место в «Учении о Фохате», настольной книги сектантов, занимает описание конца света. Страшный суд в понимании юсмалиан больше всего напоминает сценарий к «Симпсонам». Судите сами: где-то в мире существует некая организация, в которую входят сильные мира сего — президенты, банкиры, известные деятели культуры… Так вот, эти самые злодеи замышляют ни много ни мало приход на Землю антихриста по имени Эммануил. Конечно, этот антигерой появится не сразу. Сначала жидомасоны, как именуют членов тайного общества, посчитают, рассортируют и пометят все человечество — начало этого процесса уже ознаменовало появление интернациональной валюты евро. Кроме того, вскоре под кожу каждого землянина будет незаметно вживлен идентификационный чип, который позволит жидомасонам не только следить за каждым человеком, но и управлять его действиями. Как вы уже наверняка догадались, личный номер антихриста Эммануила — 666.

А теперь десерт. Как вы думаете, кто является главным претендентом на роль антихриста? Ни за что не догадаетесь: экс-бойфренд Клаудии Шиффер, очаровашка Дэвид Копперфилд.

Отвлечемся от теории движения и вернемся в реальность. Учение Марии Дэви Христос изначально носило человеконенавистнический характер. В 1990 году лидеры Белого братства детально разработали «Программу спасения Земли», в соответствии с которой уже к 1993 году в живых на планете должны были остаться избранные — лишь 144 тысячи человек. Что в итоге? 10 ноября 1993 года в Софийский собор пришли 25 сектантов во главе с Цвигун и Кривоноговым. Однако ни коллективного самоубийства, ни вознесения Марии Дэви Христос так и не состоялось — акции помешали отряды ОМОНа. Против лидеров секты было заведено уголовное дело. Большую часть рядовых сектантов эксперты признали невменяемыми, у многих была обнаружена шизофрения.

В 1996 году Цвигун получила 4 года тюремного заключения, Кривоногое — 7 лет, а Ковальчук — 6. Думаете, на этом история Белого братства отошла в разряд легенд? Как бы не так — Марина Цвигун, выйдя из тюрьмы, обвинила своих подельников в предательстве и вновь начала собирать братьев под старые знамена.

Сегодня сект, действующих на территории бывшего СССР, великое множество. Наверняка к вам подходили симпатичные мальчики и девочки из Новой церкви, приглашали на свои собрания американские юноши мормоны, зазывали вступить в свои ряды Свидетели Иеговы. Так что рассказ о сектах может быть продолжен. Между тем остается открытым вопрос, почему., несмотря на регулярные предостережения прессы, тысячи людей ежегодно встают под знамена сомнительных культов. Причин, конечно, может быть множество. Например, религиозные секты дают четкое и предельно ясное толкование Евангелия. Не секрет, что Библия представляет собой многотомный труд, разобраться в котором непросто. Ввиду малочисленности сект можно получить знаки поощрения и внимания лично от лидера. К тому же иногда пребывание человека в секте может дать положительный результат. Представьте ситуацию: некий юноша употребляет героин. У родителей на лечение денег нет, а тут добренькие дяденьки готовы исцелить отпрыска силой молитвы. Абсолютно бесплатно. Что в итоге? Ребенок, конечно, больше не колется, зато вещи из дома все так же пропадают. Только теперь деньги, вырученные с продажи маминого обручального кольца, уходят не на покупку героина, а на тюнинг новой машины великого вождя.

ТРИ ЖЕМЧУЖИНЫ ВОСТОКА

В действительности пафос всех трех течений мысли — конфуцианства, даосизма и буддизма, — если отвлечься от их религиозного содержания, заключается в ответе на известный вопрос: в чем же смысл человеческой жизни? Упорный поиск ответа на этот вопрос велся в рамках всех трех религиозно-философских систем. Лао-цзы пришел к выводу о том, что главное — «быть в стороне от страстей и увлечений», что можно признать полным отрицанием реальной действительности. Конфуций, наоборот, сделал заключение о том, что как раз с действительности и надо начинать Лишь один Будда не высказал своего мнения. Если же попытаться выжать из него хоть какой-нибудь ответ, то это будут всего два слова: «Это невыразимо». Это молчание, или, точнее, отсутствие ответа, тоже своего рода ответ. Конфуцианство целиком устремлено к жизни человека, исповедует материальную действительность, говорит об эпохе «мира и порядка», является учением «вхождения в мир сей». Даосизм ориентирован на природу, исповедует идеалистический материализм, устремлен к исследованию естественного мира, является своего рода экспериментом, учением «ухода от мира». Оба идейных течения — конфуцианство и даосизм — вначале были близки к религиозным началам, но сами по себе религиями не являлись. В религии их превратили последующие поколения. Буддизм же уникален тем, что как бы включает в себя черты конфуцианства и даосизма, одновременно не являясь ни тем, ни другим. Если мы говорим, что конфуцианство и даосизм являются идеологиями жизни и космоса, то буддизм размышляет об истинах «человеческого космоса». Более того, эти истины буддизм предлагает человеку постичь и испытать самому. Формирование буддизма происходило при активной роли субъекта и было направлено на избавление всего живого от страданий: сначала уйти от мира, чтобы достичь совершенства, затем вернуться в мир, чтобы спасти его.

Конфуцианцы проповедовали «три устоя и пять незыблемых правил» (абсолютная власть государя над подданными, отца над сыном, мужа над женой; основные нормы взаимоотношений между государем и министром, отцом и сыном, младшим и старшим братом, мужем и женой, между друзьями), а также принципы гуманности, справедливости, «ритуала», мудрости и веры. Они стремились «с помощью истины воспитать народ», исповедовали философию «городов и сел», подобно своему святому отцу-основателю ездили по городам и весям, обучая власть имущих анализировать то, что происходит под этим небом, правильно управлять страной, держать народ в покое и повиновении. В то же время они стремились, используя свой дар красноречия, завоевать симпатии правителей и занять хоть какой-нибудь государственный пост. Это был конфуцианский путь совершенствования и «достижения небес еще в этой жизни», то есть достижения такого состояния, когда «тело становится совершенно мудрым, а слова добродетельными». Несомненно, что конфуцианские принципы играли положительную роль в деле управления страной и шли на пользу народу. Когда в стране начиналась смута, когда начинали колебаться основы государственного строя, когда власть оказывалась в руках человека, пренебрегающего мудростью и добродетелью, конфуцианцы прятались в горных лесах и, забывая о всяких «ритуалах», начинали поносить своего учителя. Самое удивительное, что, когда положение императора укреплялось, они, как ни в чем не бывало, начинали вновь поднимать на щит идеи Конфуция и Мэн-цзы, а наиболее выдающиеся последователи Конфуция вновь приглашались ко двору для выработки политической идеологии и оказания помощи в управлении страной и народом. В такие периоды конфуцианцы бывали глубоко признательны своему Учителю за его прозорливость, за его действительно высокое и чистое искусство совершенствования, оставленное своим последователям.

Лао-цзы выступал за «чистоту, покой и недеяние», Чжуан-цзы пропагандировал блаженство и радостную жизнь, что позволяло в этой жизни, в этом мире оставаться бесстрастным и свободным. Учение Лао-цзы и Чжуан-цзы проповедует «плавный дрейф по воле волн», необходимость прислушиваться к природе. Они как бы говорят, что человек не должен срывать плод, а должен положить под дерево шапку и ждать, когда созревший плод упадет туда сам. Человек же может в ожидании, когда это произойдет, немного вздремнуть в сторонке, или, как это называется, «по-пестовать ци». Даосы говорят о «возвращении к простому и истинному», предлагают «философию полей». В более поздние периоды даосизм значительно расширил свои границы, стал более универсальным, вобрал в себя и «пестование ци», и боевые методики; и фармацевтику и правила половой жизни; и «золотую пилюлю», и «изначальный дух»; и «восемь триграмм» с «пятью первоэлементами», и явления звездного неба; и фэншуй, и заклинания колдунов, — стал похож на раскидистое дерево с пышной кроной, в листве которого прячутся сотни самых разных птиц. Даосизм привлек к себе и самые широкие социальные слои: от императоров до простолюдинов. А со своим внушительным списком «небесных духов» он в народной среде вообще приобрел вид мистических верований, что уже никак не вяжется с учением Лао-цзы и Чжуан-цзы. Оба мыслителя сторонились славы и почестей, хотели быть ближе к природе, а оказались в роли отцов-основателей даосизма, что, по крайней мере, странно. Позже даосы добрались и до Хуан-ди, поскольку сумели усмотреть идеи дао и в трактате «Нэйцзин».

Конфуцианство требует активного отношения к человеческой жизни, возведя в абсолют «ритуал» и «справедливость», необходимость во всем следовать установленному порядку. Даосы, как назло, не верят в эти догматы, они громко призывают обратиться лицом к природе. Лао-цзы не зря говорил: «Придерживающиеся ритуалов тем самым поклоняются ничего не значащим вещам, не замечая главного». Он подшучивал- над Конфуцием так: «Совершенно мудрый не умирает, а разбойник никогда не останавливается». Лао-цзы высмеивал ложное, с его точки зрения, истины конфуцианства, почитание «ритуала» и «справедливости», стремление конфуцианиев спасти мир, заняв высокие чиновничьи посты. Конфуций же как будто не замечал этих нападок и говорил своим ученикам: «Я сегодня видел Лао-цзы. Это настоящий дракон». Тем самым Конфуций демонстрировал широту души, которую так высоко оценили потомки.

Даосизм похож на детскую забаву, а конфуцианство, скорее, на серьезную работу. Буддизм же находится где-то посередине. Он как бы показывает человеческую жизнь, отраженную в зеркале мудрости, а в конце разбивает это зеркало. Буддизм требует, чтобы человек терпел трудности и переносил несчастья, которые являются залогом радости будущей жизни, которые помогают спасти мир через душевную скорбь. Если говорить о карме, то каждое возжигание благовония у буддистов является семенем, брошенным на ниву будущей счастливой жизни, вне зависимости оттого, сделано это осознанно, добровольно, импульсивно или намеренно.

Что касается отношения к людям, то Конфуций говорил, что «их надо учить через гуманность, справедливость, разумность и управлять ими через закон». Лао-цзы и Чжуан-цзы, вероятно, интересовались людьми не так сильно, как природой. И первый, и второй, похоже, не знали чувства любви. Будда же благодаря своей широкой душе умудрился уместить в своем сердце все живое. Для Будды все живые существа равны, ко всем он относится одинаково, всех стремится спасти от бед и несчастий. Часто люди, когда терпели неудачи в самых разных сферах: на чиновничьем поприще, в любви, на поле боя и в торговле, искали убежище, уединяясь в горах, порывали с миром. Однако мы не можем на этом основании делать вывод, что буддизм учит уходить от общества, от реальной жизни.

О половой жизни Конфуций высказался прямо и однозначно: «Пища и секс — естество человека». Лао-цзы и Чжуан-цзы не высказывались по этому вопросу, однако некоторые даосы последующих поколений возвели половые отношения в ранг искусства, которому надо упорно учиться, если хочешь обрести дао долголетия. Одновременно в даосизме считается, что, «будучи женой императора, нельзя заниматься развратом». Это близко тому, что говорил Конфуций: «Благородный муж силен в половой жизни, но не развратничает». В буддизме секс является первейшей запретной заповедью. Здесь мы имеем в виду общие запреты, распространяющиеся на всех монахов. В действительности же дело обстоит следующим образом. Монахи, включая буддийских и даосских, а также конфуцианцев, в своем самосовершенствовании достигают такого уровня, при котором их сердце становится спокойным, как водная гладь в безветренную погоду, а душа — чистой и прозрачной. В таком состоянии в их сознании не может появиться и намека на какие-либо посторонние мысли, а поэтому им не нужны и никакие запреты. Однако запреты ограничивают естественные желания простых монахов, и, когда их накал становится особенно силен, некоторые несознательные монахи и монахини не удерживаются и вкушают запретного плода. Существует немало историй о том, как не выдержавшие испытаний запретами монахи убегали из монастырей и основывали свои обители и школы.

Можно провести еще одно сравнение трех учений, например, о проблеме удовлетворения чувства голода. Конфуций открывал рестораны, Шакьямуни — столовые с мучными блюдами, Лао-цзы — чайные, где можно было поесть также риса и лапши. У каждого из трех учений есть свои преимущества, и каждый волен отдавать свои симпатии любому из них. Каждое из учений, когда создавалось, ставило свои собственные цели, имело вполне определенные установки, поэтому взаимные нападки сторонников конфуцианства, буддизма и даосизма являются вполне объяснимыми.

Задача, которая стоит перед нами, людьми, занимающимися научными проблемами человеческого организма, или гуманологии, состоит в том, чтобы найти пути построения современного «отеля» науки и высоких технологий, вписав в него, по возможности, «ресторанчики», «чайные» и «закусочные» всех трех учений. Их ценность заключается в том, что эти три вида заведений имеют уже более, чем двухтысячелетнюю историю, и «технологии» их построения могут быть с пользой позаимствованы. Единственное, что мы не можем принять и допустить, это то, что «работники» всех трех типов заведений не очень заботились о соблюдении санитарных норм и правил гигиены. Поэтому мы должны использовать выборочный подход: взять то, что полезно, и отбросить все ненужное.

Если говорить применительно к гуманологии, то конфуцианство (особенно в эпоху Сун) достаточно много вобрало в себя из учений Лао-цзы и Чжуан-цзы, а даосизм, помимо сложных методов «выплавления золотой пилюли» в условиях монастырей, выработал также различные виды боевых искусств и методик, имеющих, тем не менее, свой собственный колорит: «искоренение жестокости и сохранение добра, уничтожение богатых и помощь бедным». Что же касается буддизма, то он все это время был сосредоточен на вопросах самоконтроля за жизненными процессами в организме человека. Это касается и эзотерических, и открытых направлений буддизма, особенно чапь-буддизма. Естественно, что в рамках буддизма развивались и боевые методики. Несмотря на глубину и обширность накопленных гуманологией знаний, ей еще есть что позаимствовать в сущностных глубинах буддизма.

«МЫ ИХ ЗАВАЛИЛИ ТРУПАМИ»?

В 1995 году появился рад юбилейных выступлений известных людей, которые «списали» победу только на патриотизм советского народа. Перестройка вообще породила множество спекуляций по вопросам Великой Отечественной войны. Одни прямо утверждают, что Гитлер ударил по СССР — превентивно, убоявшись угрозы советского нападения на Германию, другие заявляли, что «мы немцев завалили трупами, они просто не успевали в нас стрелять». Все очень «просто».

Добрались и до маршала Жукова, который «воевал не умением, а числом», «засыпал мясным фаршем своих войск окопы противника».

Какие же потери понес Советский Союз в годы войны? Мы помним цифру

20 миллионов жизней — такова официальная плата за Победу. Споры о численности погибших на фронте и в тылу справедливы. В пятидесятую годовщину Победы назывались цифры, колебавшиеся от 22 миллионов до 48. Эти данные указывались с оговоркой «примерно», «около». В полемике звучал тезис: точных подсчетов потерь никто не проводил, и документов нет.

Возможно, и так. Но есть данные, которые в подтасовке заподозрить трудно. В противном случае фальсификаторам грозила бы тюрьма, если не расстрел. Это данные военкоматов о призыве, перемещении и послевоенной демобилизации солдат и офицеров.

Попробуем подсчитать потери с нашей стороны. По данным Генштаба ВС СССР, выходит, что за время войны в действовавшую армию было мобилизовано 29 миллионов человек. По окончании страшной бойни демобилизовалось 9 миллионов 700 тысяч. Прибавим сюда тех, кто остался дослуживать в Вооруженных силах. Это — примерно 6 миллионов. Простая арифметика дает нам 13 300 000. Отнимем группировку войск, которая была сконцентрирована на Дальнем Востоке и в Европе, что составило примерно 4,6 миллиона человек. В списках убитых, пропавших без вести, не вернувшихся из плена и умерших от ран, официально значится 8 668 400 человек. У нас получается примерно то же самое — 8 миллионов 700 тысяч человек. 55 % потерь приходится на первые годы войны — 1941-42-й. Подсчеты Генштаба дают и общую численность погибших советских людей — 27 миллионов.

Цена огромная. Но война, как известно, была неизбежна, и большие потери ожидались в любом случае.

В архиве Альфреда Розенберга, одного из идео-логог нацизма и автора разработки плана онемечивания восточных земель «Ост», обнаружены записи о целях предстоящей кампании: «Война на уничтожение большевизма, война на уничтожение великорусской империи и, наконец, война за приобретение колониальных территорий для целей колонизации и экономической эксплуатации». Коротко и ясно!

Теперь сравним советские потери с аналогичными цифрами действующей армии Германии и ее союзников. Это составляет, по западным источникам, — 7 413 000 и 1 245 000 соответственно. Итого: 8 658 000 человек. Практическое соотношение потерь одинаковое и составляет 1,1 к 1. Германская армия нанесла по СССР мощный удар, пользуясь эффектом неожиданности, но все же потерпела поражение. В первые дни войны соотношение сил было со стороны агрессора — 2,5 к 1. Не берется во внимание и то, что советские войска провели 50 крупнейших в истории военных операций. Ведущая роль СССР в войне более чем очевидна. Президент США Рузвельт отмечал в 1944 году, когда Второй фронт развернулся в полную силу: «С точки зрения военной стратегии… трудно уйти от того факта, что русские армии уничтожают больше солдат и вооружения противника, чем все остальные 25 государств антигитлеровской коалиции». Комментарии излишни.

Гитлер представлял, с кем ему придется сражаться, но так до конца и не смог учесть человеческого фактора. То, что на ура проскочило на Западном фронте, могло забуксовать на Восточном. При разработке планов «блицкрига на Востоке» решено было исследовать и на основе глубокого анализа сформировать для солдат вермахта типаж потенциального противника. Немцы подошли к решению вопроса со всей тщательностью и свойственной им скрупулезностью. Но допустили ошибку. За основу была взята… русская классическая литература XIX века. На выходе получили психотип русского человека, который оказался по натуре своей «анархичным, угрюмым, впечатлительным и слезливым» малым. В преамбуле к плану «Барбаросса» патетически заявлено: «Война против России — … это древняя битва германцев против славянства». «Белокурая бестия» — мужественная и непобедимая — противопоставлялась мягкотелому, податливому и безвольному славянину. Германцу оставалось лишь прийти на российскую землю и подавить неприятеля, который с радостью отдастся на милость победителю. Церемониться со славянами не надо — Veni, Vidi, Vici! Выжимки из специального доклада, который лег на стол Гитлеру вместе с планами «Барбаросса» и «Ост», вошли в так называемые «Двенадцать заповедей немецкого солдата». Был допущен просчет — культивирование в сознании простых военных уверенности в том, что перед ними ничтожества и недоумки. Переоценивать противника опасно, но недооценивать его — опасно стократ! Перед самым вторжением в Россию министр пропаганды Йозеф Геббельс поторопился заявить с трибуны: «Мы стоим перед беспримерным победоносным походом. То, против чего мы боролись, теперь будет уничтожено!» Состояние эйфории передалось военным стратегам, которые определили сроки реализации планов: 4–6 недель на захват европейской части СССР, 1-16 недель — на установление оккупационного режима по плану «Ост». Учитывая российские реалии, планы более чем космические, а потому трудно достижимые. Еще ни одна война не проходила по строго определенному регламенту, согласно букве воинского устава и приказов. Однако германцы позволили себе роскошь в очередной раз наступить на старые грабли.

День, когда Сталин выступил по радио со знаменитым обращением «Братья и сестры…», 3 июля 1941 года отмечен в документах и такого рода земечаниями: «… кампания против России выиграна в течение 14 дней» (Франц Гальдер, «Военный дневник. 1939 — 42 годы»), «Практически противник войну уже проиграл» (Генри Пикер, «Застольные разговоры Гитлера. 1941–1942»), Сталин, «оппонируя» противникам, заметил: «Первые дни уже показали, что успехи Германии — лишь эпизод, она уже проиграла политически…» История дала понять, кто оказался более прозорливым.

Сталин знал, что под его началом находится народ, воодушевленный пропагандой и хорошо управляемый. Коммунистическая административная система была законченной моделью тоталитарного режима. К «достижениям» первых довоенных пятилеток, помимо создания сильного промышленного потенциала, можно с полным правом отнести то, что в ходе массовых репрессий была выкошена основная часть оппозиционеров и сомневающихся в успехах сталинского социализма. Мощная пропагандистская машина убедила советский народ в истинности и правильности новых идей. Иосифа Виссарионовича на самом деле многие боготворили и готовы были умереть с его именем на устах. Большевики показали себя умелыми и профессиональными политпиарщиками.

Моральный дух советского народа удивлял не только немцев, но и наблюдателей. В августе 1942 года английский дипломат Ламберт указывал в меморандуме о состоянии дел в Куйбышеве: «Основное качество этих людей — самодостаточность… Другая черта, которая если не присуща русским людям, то порождена советским режимом, — неприятие полумер. Чтобы достигнуть цели, они согласны ждать и двигаться к ней поэтапно, но никогда не откажутся от нее».

Безусловно, были факты пораженческих настроений и дезертирства, печально известный приказ № 227 («Ни шагу назад»), создание Смерша и заградительных отрядов. Но очевидно, что приказы выполняют конкретные люди, а крупные сражения никогда не выигрываются из-под палки.

Немецкие военные не учли и того, что германец, привыкший к строгому исполнению уставных норм и приказов начальства, резко отличался от румын, итальянцев и других союзников. Например, инспекторская проверка расположения румынских войск перед началом сталинградской операции, которую Гитлер назвал «делом чести», выявила чудовищное состояние подготовки и морального духа солдат.

Фронтовой быт офицерства резко контрастировал с жизнью простых солдат. Холеные, пахнущие духами, в корсетах и лакированных сапожках командиры, казалось, готовились не к переломной битве, а к променаду в Вене. При них в прекрасно оборудованных теплых блиндажах-конюшнях находились любимые лошади, которых кормили на убой, в то время как простые румынские солдаты вынуждены были ютиться в грязных окопах и заниматься поиском дров и пропитания для себя. Немцы ужаснулись и поспешили послать соответствующие рапорты в ставку. Гитлер влепил Антонеску нагоняй, что, однако, не спасло фашистскую группировку войск под Сталинградом. Прекрасно осведомленный об этом, Георгий Константинович Жуков направил удар именно на румынское расположение. Ни о каком взаимодействии немецких и союзных им армий речи не было. Только брезгливое непонимание и снобистское отторжение со стороны гитлеровцев, и ленивая покорность вассалов в армиях сателлитов. Сколько бы фюрер не орал в телефонную трубку на Фридриха Паулюса — «Стоять до последнего! Я не уйду с Волги!» — битва была позорно проиграна.

«Сталин уже вождь-диктатор в современном, фашистском смысле», — сказал в 1937 году Бердяев в работе «Истоки и смысл русского коммунизма». Любопытное замечание.

Сегодня из виду упущен один очень важный аспект. Еще в начале XX века многие исследователи, основываясь на результатах войн начального периода развития капитализма и Первой мировой как апофеоза столкновения крупных держав за передел сфер влияния, пришли к однозначному выводу: начиная с наполеоновской и заканчивая англо-бурской кампанией, на протяжении всего девятнадцатого столетия, война резко поменяла свой характер. Во все времена война являлась не только крайней формой решения спорных вопросов, но и весомым аргументом внешней политики развитых государств. Главное заключалось в том, что война давно перестала быть только лишь чередой сражений, в которых решались судьбы отдельных стран, и превратилась в соперничество блоков государств. Если раньше в бой вступали народы за свои интересы, то теперь те же народы, собранные в кулак коалиций, бились за победу мировоззрений. Учтя опыт предшественников, германский Генеральный штаб при разработке Директивы № 21 «Барбаросса» акцентировал внимание военных исполнителей на важной детали — «война против России — не военно-политическое мероприятие, а война идеологий». На просторах Европы столкнулись два монстра: «немецкий фашизм» и «российский большевизм».

Сама терминология с течением времени претерпела определенную трансформацию. Фашизм устойчиво ассоциируется с кошмаром концлагерей, массовыми расстрелами мирного населения, вандализмом и фанатичной ненавистью к «неарийцам». Воспринять трезво утверждение, что Советский Союз являл собой фашистское государство, россиянам очень трудно. Для нас фашизм всегда внешний и наиболее опасный враг, который был сокрушен именно нашей страной — СССР. Гитлер же однозначно фигурирует в сознании многих как оголтелый фанатик, людоед и садист-параноик. Применить же термин «фюрер», например, к иракскому лидеру Саддаму Хусейну как-то язык не поворачивается — масштабы не те. Однако Гитлер, Сталин, Мао Цзэдун, Хусейн идентичны по сути.

Возникает параллель между «сталинским большевизмом» и «гитлеровским нацизмом». Не трудно прийти к выводу, что это явления одного порядка. Различия только в самой концепции, конкретных целях и задачах. Сталинский режим чисто психологически сложно воспринимать как фашистский. Но соотнеся его с типологиями, которые были разработаны Бердяевым, Ильиным или Умберго Эко для фашизма как феномена, большевизм, нацизм и иже с ними суть тоталитарные режимы. Не важно, в какие цвета их выкрасили — коричневый, черный или красный. Сталинизм же отличался от других тем, что являлся самым развитым, нежели остальные. Удельная масса большевизма значительно превосходила нацистскую. Исходя из этого, видим, что в середине XX века в соперничество вступили титаны тоталитаризма. В России концентрация власти в руках партийной верхушки была огромная, страна прекрасно поддавалась практически любым манипуляциям, пропаганда достигла совершенства. Известный болгарский исследователь Желю Желев («Фашизм», 1989) высказал важную мысль: «Фашистская модель, которую часто считают антиподом коммунистической, отличается от нее лишь тем, что была не достроена, не охватила экономическую базу». По природе своей перед нами два сапога одной пары. Правда, следует оговориться. Германский нацизм грешил своеобразным некрофильством и склонностью к суициду — полностью отсутствовало стремление к чему-то позитивному (война, смерть, уничтожение, эвтаназия…). Сталинизм, напротив, сумел завуалироваться позитивистскими выкладками и лозунгами. Достаточно вспомнить идеалы. У немцев — Зигфрид, Роланд, Тристан, которые в итоге погибали, а счастье обрели лишь в загробном, темном мире. Советские идеалы — три богатыря, Никита Кожемяка, Александр Невский — светлые и положительные. Германцы сразу определили себя как захватчики, разрушители и «господа мира», советские люди — как освободители и созидатели.

Гитлер, этот «революционер против революции», не имел абсолютной власти над Германией, которая досталась его советскому сопернику. Вывод напрашивается сам собой: в смертельной схватке за мировое господство победил не тот, кто оказался более вооруженным, а тот, чей режим и железный кулак являлся более действенным.

Парадоксально, но большевизм при неприкрытой антигуманности и преступности не только выстоял, но и приумножил свой авторитет и влияние в стране и мире.

Воодушевление и вера в неизбежность победы росли в народе год от года. Советская многонациональная государственность не распалась, а наоборот сплотилась, социализм упрочился как общественная система. С полной уверенностью можно говорить о том, что война стала проверкой на прочность государства и общности «нового типа». Это не панегирик сталинизму, а констатация факта.

Предпосылки победы — суть части единого комплекса мероприятий властных структур, народного патриотизма и специфичности России как таковой. Немцы теоретически знали о плохих дорогах, русской зиме, разгильдяйстве и расхлябанности людей, несовершенстве местной экономической базы. Видимо, не учел Гитлер со товарищи, что Европа и Россия — две большие разницы. Первые же недели агрессии показали, что: в России иные железнодорожные стандарты, проезжие дороги отвратительны, население не желает принимать власть оккупантов, партизанщина началась сразу и была для захватчиков непредсказуемой. В России нельзя ждать появления бензоколонки на каждом сотом километре трассы.

Немцы совершили еще одну серьезную ошибку. Установление новой власти началось сразу и жесткой рукой. Как можно было относиться к гитлеровцам, лидеры которых на весь мир заявили о том, что «на территориях Польши и России надо уничтожить от 120 до 150 миллионов человек», «поляков вообще надо уничтожить, а их территорию заселить немцами» и все в том же духе? При этом в сознании россиянина прочно укрепился стереотип: немец — не мой, чужой — враг, насильник, агрессор, убийца. Когда «враги сожгли родную хату», русский мужик инстинктивно взял в руки дреколье и стал мстить наглому лиходею за унижение, поругание святынь, смерть близких.

Германцам тяжело было понять, что русские не станут воевать по классике военного искусства. Для немца война являлась работой: жалованье, распорядок дня, перерыв на обед, полнокровное снабжение, обязательный ' выходной день и отпуск. Для россиянина война превратилась в тяжкую необходимость и священный долг перед Отечеством. Победить такой народ вряд ли возможно.

«СОБАКА БАСКЕРВИЛЕЙ» — СЛАДКОЕЖКА

О том, как задумывался народолюбимый сериал, режиссер Игорь Масленников рассказывает: «Юлий Дунский и Валерий Фрид, которые восхищались моим фильмом «Завтра, третьего апреля», приехали однажды в Ленинград, явились в Творческое объединение телевизионных фильмов и положили на стол главного редактора Аллы Борисовой сценарий. Никто сценарий не заказывал. Это была их личная инициатива — экранизировать два ранних произведения Артура Конан Дойля «Этюд в багровых тонах» и «Пестрая лента». Им, видите ли, захотелось поразвлечься на безыдейных просторах викторианской эпохи (после сложностей эпохи петровской — только что Митта закончил фильм по их сценарию «Сказ про то, как царь Петр арапа женил»).

Я не являюсь большим поклонником детективной литерауры и, как филолог, не считаю Конан Дойля таким уж значительным писателем. В том, что я клюнул на него, большое значение сыграла обстановка в стране: хотелось улететь куда-то в заоблачные дали, заняться чем-то приятным, не связанным с тогдашней повседневностью.

В том, что мы взялись за «Собаку», виноват зритель, который не давал нам покоя: «Если уж взялись за Шерлока Холмса, то как вы можете пройти мимо такого шедевра, как «Собака Баскервилей»?» Происходило все это в эпоху, когда зрители еще писали письма. На ЦТ стояли целые мешки писем с требованием продолжения. Но надо признаться, на этот раз меня не пришлось уговаривать долго. Вступили в дело «мистические» числа. До этого мы сняли два фильма по две и три серии. Потом рассудили так: хорошо бы закончить цикл двухсерийной «Собакой», красивыми цифрами — три фильма, семь серий. Но, как вы знаете, это был еще не конец…».

«С самого начала я знал, — говорит Игорь Масленников, — что Холмса должен сыграть Василий Ливанов… Холмс — позер, он не говорит, а вещает. Все эти качества счастливым образом совпадали с особенностями характера Василия Ливанова… На вид Ливанов был абсолютным европейцем — ладный костюм, бритое до синевы лицо, волосы покрыты слоем бриолина. Осталось сбрить усы, с которыми он никогда не расставался, и будет вылитый Холмс… Но руководство Центрального телевидения, по заказу которого мы должны были снимать «Холмса», отвергло его кандидатуру: «Какой же это Холмс?! Знаем мы Ливанова — шумный, сложный, непредсказуемый…». Для очистки совести я познакомился с Александром Кайдановским, сделал фотопробы — вот уж кто полностью соответствовал литературному образу! Сух, высок, педантичен и бесстрастен. Но мне нужен был Холмс, не совпадающий с первоисточником. Ливанов — это Ливанов… Ливанов вместе со своей обаятельной женой, художницей-аниматором Леной, может быть хлебосольным хозяином и в Москве, на Тверской, и на Николиной горе, на даче. Но может, находясь в ином «расположении духа», позвонить, например, из ленинградской гостиницы «Европейская» в Вашингтон, в Белый дом, президенту Картеру с требованием лишить режиссера права на постановку фильмов о Шерлоке Холмсе».

«Доктора Ватсона искали долго…, - признает Игорь Масленников. — Фотопробу Виталия Соломина с наклеенными армейскими английскими усами я обнаружил в актерском отделе «Ленфильма». С этой фотографии на меня смотрел вылитый Конан Дойл в молодости… Но в объединении «Экран» вслед за Ливановым не утвердили и Соломина. «Какой это Ватсон?! У него же русская курносая физиономия!» — пожали плечами редакторши».

«У Виталия Соломина уже тогда частенько скакало давление, — говорил режиссер в другом интервью. — Но он не унывал. В Малом драматическом театре в Москве, где он работал, в то время готовился спектакль к очередному партийному съезду. Репетиции проходили ежедневно и при железной явке. А у нас съемки тоже каждый день… Неделю Соломин провел в поезде, катаясь из Москвы в Ленинград и обратно. И ни разу за эту неделю не спал — ни дома, ни в гостинице! Подбадривал себя: каждое утро становился перед зеркалом и говорил: «Просыпайся, талантище!»

Режиссер Игорь Масленников рассказывает: «На роль Генри Баскервиля я хотел пригласить Колю Губенко. Долго уговаривал его, но он почему-то отказался. Когда начались съемки, у оператора Юрия Векслера случился инфаркт. Мне пришлось в срочном порядке искать ему замену. Павильонные съемки согласился провести Дмитрий Долинин, а Владимир Ильин затем снял всю натуру. Никита Михалков в это время заканчивал картину «Родня», в котором снималась Светлана Крючкова, жена Векслера. Вот у них и родилась идея пригласить Михалкова на роль сэра Генри. Вообще-то я и Крючкову не собирался приглашать: она была беременна, вот-вот должна была родить. Короче, Векслер и Крючкова меня уговорили, и я позвал Михалкова. После этого мне пришло в голову сделать сэра Генри фермером. Так появился веселый, забавный, развязный персонаж в американском стиле. Никита приехал ранним поездом и сразу же отправился на студию, хотя съемки должны были начаться только через 12 дней. Приехал не один, а со сценаристом, художником, актером и режиссером Александром Адабашьяном, с которым тогда дружил. И все эти 12 дней они болтались по «Ленфильму». Адабашьяна мы, конечно, не ждали. Поначалу я не мог понять, зачем Михалков его привез. Когда мы начали снимать, они стали что-то обсуждать между собой, шушукаться. И тут я догадался: Михалков не доверяет мне как режиссеру! Помню, явившись первый раз на съемку, Никита со свойственным ему размахом стал жаждать крови. По натуре он все-таки лидер и по призванию — режиссер. Раскомандовался: «Ты пойдешь сюда, ты — туда!..» Что же мне было делать? Я не деспот и не диктатор, но на площадке должен быть один режиссер, иначе ничего хорошего не выйдет. Пришлось цыкнуть на них. И они поняли, что я из себя что-то представляю. Михалков был счастлив. Потому что, кроме того, что он лидер и режиссер, он еще и актер, а актеру очень важно, чтобы у него был руководитель, чтобы его кто-то вел и направлял, а он ни о чем не заботился — режиссер все придумает, все подскажет. И вот Никита «поплыл» в этом счастье: «Так надо, скажи? Так надо стать? Туда поглядеть?» Так что лаской и из Михалкова можно сделать послушного ягненка. Чтобы «нейтрализовать» эту гоп-компанию, необходимо было найти Адабашьяну занятие. И тут мне пришла в голову мысль: «Пускай играет Бэрримора!» На эту роль я еще никого не утвердил. Так Адабашьян стал на площадке подчиненным мне человеком, и ему уже некогда было обсуждать с Михалковым, правильно ли я снимаю. Что касается Михалкова — у Никиты такой невероятный темперамент, он все вокруг рвет и мечет. Группа докладывала мне, что за смену он «уговаривает» бутылку коньяка и ничего не ест. Для такого здорового организма это сущие пустяки. На съемках загнал лошадь до такой степени, что та просто рухнула наземь. У нее был обморок: она лежала с закрытыми глазами, не шевелилась, не дышала… Я даже подумал: «Все, погибла!» Но Никита стал возиться с ней, после чего она вдруг открыла глаза, постепенно пришла в себя — и пошло-поехало! Он ее поднял! Вот такой феноменальный человек. Меня многие упрекали, что я пригласил его на роль: мол, это не в стиле картины. Но мне кажется, что его органика — бешеное, темпераментное начало — очень хорошо вписалась в эту историю. Адабашьян же являлся для него своеобразным амортизатором, противовесом. Вот я и воспользовался их собственной интригой — шушуканьем за моей спиной — и втянул обоих в общую игру». До сох пор свое участие в картине Адабашьян вспоминает с удовольствием. Особенно овсяную кашу, которую он с таким чувством раскладывал в этом фильме по тарелкам молодому Баскервилю и доктору Ватсону. По словам Александра Артемовича, каша, которую специально для фильма варила ассистентка по реквизиту, была такой вкусной, что по окончании съемок в павильон приносили еще одну кастрюльку для всей съемочной группы. Бэрримора Адабашьян считает своей звездной ролью. Знаменитая фраза: «Овсянка, сэр!» стала его визитной карточкой.

Василий Ливанов смеется: «Известна такая неписаная традиция, что московские актеры снимаются на «Ленфильме», а ленинградские — на «Мосфильме». Это действительно так. Не знаю, почему так происходит. Поэтому «Красная стрела» всегда заполнена актерами обоих городов. В этом поезде, в буфете поездном всегда происходят встречи давних знакомых, давних друзей, которые не виделись по 5 и 10 лет. Все эти встречи всегда отмечались очень бурно. Замечательный актер Ефим Копелян называл эти поездки на «Красной стреле» между двумя городами «утром стрелецкой казни». Поэтому опытные актеры всегда старались выезжать на «Мосфильм» или на «Ленфильм» за день до съемок, чтобы иметь целый день для того, чтобы привести себя в порядок после веселья в Стреле». Ему вторил Олег Янковский, оказавшийся в роли Стэплтона не только по причине отрицательного обаяния, но и как любимый актер Масленникова — снимался у него до этого в нескольких фильмах: «Я помню наш проезд из Петербурга в Москву, где все собрались в одной «Стреле», а с другой «Стрелы», которая в 23:59, перебежал Соловьев и кто-то еще. Ехали Михалков, Соломин, Купченко, Адабашьян, Соловьев, кто-то еще, сейчас не помню. Конечно, можете себе представить, что была за ночь, когда в Бологом Адабашьян всех разбудил, предлагал напитки.

Это был очень счастливый период. Если сравнивать «Ленфильм» и «Мосфильм» в те годы, то в процентном отношении «Ленфильм» лидировал. Не в обиду будет сказано моей родной студии, которая меня открыла».

Актриса, которая во время съемок ждала ребенка, больше всего хотела быть рядом с мужем — оператором и соавтором сценария Юрием Векслером, поэтому и согласилась на крохотную роль жены дворецкого Бэрримора.

«Я прочитала роль, которую мне Масленников предложил, — вспоминает Светлана Николаевна, — и поняла, что останусь без ребенка. Потому что эта героиня все время рыдает. И текст у нее такой страшный — про каторжника, про брата. Я думаю, надо как-то сохранить ребенка. Муж с инфарктом в реанимации, надо и того беречь, и этого. И я пошла парадоксальным путем. Я стала, говоря этот текст, улыбаться, смеяться. И получилось решение образа, решение роли. «Значит, убийца Селден — ваш брат?» Я говорю: «Да, сэр!» — и улыбаюсь. И начинаю рассказывать всю эту историю, часть которой придумал Саша Адабашьян: «Это был настоящий ангел, он просто попал в дурную компанию», — это было все дописано и сымпровизировано нами. А также та история про мальчика Генри, который очень любит овсянку…

Виталий Мефодиевич (Соломин — Прим. авт.) очень ревностно относился, что кого-то снимают крупным планом, а не его, как ни странно, хотя у него огромная роль и замечательный артист, и чего тут бояться, а у меня роль маленькая. И, например, вот эта сцена в башне, помните, когда Бэрримор подает знак моему брату, и я врываюсь, чтобы его защитить. И шандал со свечами был в руках у Соломина, и он меня все время поворачивал спиной к оператору. И Михалков подошел и так мне на ушко говорит: «Ты знаешь, ты не делай на репетиции, а сейчас будет съемка, ты войди и возьми у него из рук вот этот шандал». Я так и сделала, только во время съемки. Соломин растерялся, он спросил: «Значит, убийца Селден — ваш брат?» И я повернулась на Соломина, то есть спиной к оператору, потом развернулась на Михалкова, который хозяин, и сказала: «Да, сэр!», — и таким образом оказалась на крупном плане в кадре. И на крупном плане сказала свой монолог. А Михалков потом очень смеялся и говорит: «Молодец, профессионал».

«Мне и Рину Зеленую не хотели утверждать, — до сих пор возмущается Игорь Масленников. — Говорили, что она уже в таком возрасте, что не выдержит нагрузок: «Как мы будем ее возить из Москвы в Ленинград?»

А когда режиссер попросил разрешения называть ее подлинным именем Екатерина Васильевна, тут же отреагировала: «Да что вы, уж лучше зовите меня Руина Васильевна!»

При этом у Конан Дойля миссис Хадсон совсем не такой значительный персонаж.

Виталий Соломин свидетельствовал: «Очень много фраз в фильме придумала Рина Зеленая, каждую фразу сама придумала, вернее, переиначила, переставляя слова — и в результате любая фраза у нее становилась репризной».

Конечно, о том, чтобы снимать Англию в самом Туманном Альбионе и речи быть не могло. На поиски натуры для съемок «Собаки Баскервилей» режиссер Масленников отправился в Эстонию. Второй режиссер Аркадий Тигай вспоминает: «Баскервиль-холл мы нашли в Таллинне. Мы просто ехали мимо, где-то там на горушке какой-то домишко стоял. В голову не приходило. Масленников закричал: «Стоп, стоп. Вот он! Давайте, как туда проехать?» Проехали наверх — стоит английский дом настоящий. Вокруг лужайки. Это было идеальное какое-то попадание сходу, слету». А Игорь Масленников дополняет: «В Эстонии мы нашли подходящие болота, и художник картины Белла Маневич привезла туда огромные камни из картона — Девоншир же славится своими валунами».

Для создателей картины самой сложной задачей оказалось найти главную героиню фильма — пресловутую собаку Баскервилей. Ведь в подборе на эту роль нельзя ошибаться — только появление настоящего монстра может объяснить страх и ужас обитателей Баскервиль-холла. Игорь Масленников отбивается от «акул пера»: «Ой, да не помню я, что это была за собака — столько лет прошло, а мы много собак пробовали. Могу только сказать, что Нора Милвертона и собака Стэплтона — это две разные собаки». Олег Янковский рассказывал: «Столько о ней говорят, слышат ее вой — должно было какое-то чудовище появиться на экране. Хотели теленка даже маленького снимать, не получилось. Я знал, какая это собака в жизни. У нас с ней были нормальные отношения, потом уже начали над ней издеваться в нормальном смысле слова, то есть ее как актера под образ подгоняли. Жалко было на нее смотреть, но она мужественно все выдержала». Василий Ливанов вспоминает: «Выбрали крупную дожиху, это была огромная, самая большая дожиха в Ленинграде. Но невероятно добрая и влюбленная в своего хозяина. Да еще сладкоежка — сожрала торт Соломина вместе с коробкой». Виктор Оковитый, художник комбинированных съемок, сердито говорил: «Ливанов неправ, когда говорит, что в роли собаки снималась девочка — если посмотреть этот эпизод, там достаточно четко видно, что это не совсем так, скорее совсем не так». О том, как проходили съемки, Василий Ливанов, вспоминает так: «Масленников говорит: «Нет, это невозможно. Ее нужно как-то разозлить. Как ее разозлить? Давайте сделаем из проволоки оловянной такую пульку, рогатку и в собаку выстрелим, чтоб она немножко заволновалась, забеспокоилась». Тогда Александр Яковлев, пиротехник, взял пневматическую винтовку, зарядил ее не пулькой, а жевательной резинкой и выстрелил в дверь. Дверь оказалась пробита. Василий Ливанов продолжает: «И тут ассистентка по актерам Наташа Яшпан, петербургская интеллигентная женщина, стала кричать: «Игорь Федорович! Это невозможно! Вы петербуржец, интеллигентный человек! Разве можно стрелять этими пульками металлическими в животное?! Это зверство». Устроила невероятный крик. Масленников сказал: «Нет, Наташа, подождите. Давайте на мне попробуем. Это совершенно не больно, и я сейчас всем это докажу». Осветитель стреляет, попадает Масленникову в ногу, Масленников заорал: «Ааа!» Схватился за ногу, стал задирать себе штанину… В общем, пульки были отменены. Но каким-то образом на седьмом дубле собака решила приласкаться к хозяину более бурно, не ложиться у его ног. И сняли там, по-моему, один дубль». О собачьих муках Олег Янковский вспоминал: «А потом ее, бедную, одевали, гримировали, какую-то краску наносили. Бедная собака в ужасе, в остервенении была на площадке, что и зафиксировано на пленке». Режиссер Игорь Масленников суров: «Для съемок в кино собаке требуется специальная подготовка. Обычный пес, привыкший к дому или охоте, не способен сыграть роль. Мы почему-то пренебрегли этим неоспоримым правилом. За что и поплатились. Снимать собаку оказалось адской мукой! Сначала мы решили покрасить пса фосфором, как написано у Конан Дойля. Сказали об этом кинологам, а те заявили, что мы сошли с ума: «Это же испортит собаке нюх! Ни один хозяин не разрешит красить свое животное всякой химией. Категорическое «Нет!» К тому же, с какой стати собака позволит намазать себя фосфором? Она немедленно его с себя слижет. Позже выяснилось, что в рассказах Дойла столько вранья!.. Например, змея в «Пестрой ленте» ползает по шнуру… Не может змея ползти по шнуру! Змея может ползти только по твердому предмету, ведь она должна обо что-то опираться. И так далее. Одной из таких выдумок оказалась и собака, выкрашенная фосфором. Тогда мы подумали: не снять ли нам собаку на синем фоне, как это обычно делается при комбинированных съемках? В такой же синий костюм одели и хозяина. Пес, увидев этот странный балахон и не узнав под ним хозяина, искусал его. Мужчину увезли в больницу, а мы стали ломать голову над тем, как быть. Вдруг кто-то из комбинаторов говорит: «Давайте обклеим собаку скотч-лайтом!» Скотч-лайт — это пленка, которой обклеивают дорожные знаки, чтобы они отражались в свете автомобильных фар. Достали скотч, обклеили собаку, отошли в сторону. Смотрим: получилось что-то странное и смешное, но никак не страшное; перед нами стояло не зловещее ночное чудовище, а участник бразильского карнавала. Содрали мы с собаки этот «наряд» и сшили из него безрукавку и намордник. Но тут вмешался оператор Володя Ильин: «Минуточку! Для того чтобы на пленке был отсвет от собаки, за моей спиной надо поставить осветительный прибор». Но какое же животное побежит на свет?! Вот именно — никакое и ни за что в жизни! Животные никогда не бегут на огонь — это закон природы, они, наоборот, стараются уйти в тень. Съемку опять отменили. Этот кадр мы снимали шесть раз! Ставили-переставляли, крутили-перекручивали и с грехом пополам сняли-таки эту ужасную собаку! Потом на озвучивании долго придумывали для нее голос. Пробовали рычание льва, тигра, медведя, даже скрежет автомобильных тормозов. В конце концов, звукорежиссер Ася Зверева нашла чей-то рык, который подошел». А, в свою очередь, звукорежиссер рассказывает: «Над голосом собаки Баскервилей колдовали довольно долго, поэтому трудно теперь восстановить «рецептуру». Использовали голоса льва, медведя, собаки, все это растягивали (разумеется, аналоговым способом) и реверберировали. Работа оказалась настолько сложной, что ее пришлось делать в Москве — в Ленинграде тогда не было под-

ходящей аппаратуры. Кроме того, в Москве частично делалась и речевая озвучка, когда Вася или другие актеры не могли приехать в Ленинград. В сцене рокового побега коккер-спаниеля Снуппи чуть не пострадал доктор Мортимер — Евгений Стеблов. Вечером ему необходимо было попасть на поезд. Все спешили и работали с криками: «Скорее, Стеблов опаздывает!» Отсняли, свернули аппаратуру, погрузились в машину и рванули с места. Лишь озадаченный и перепачканный Стеблов остался на месте, его забыли. Хорошо, что через полчаса вернулись, и на поезд актер успел». Зато в следующем фильме о приключениях Шерлока Холмса о доктора Ватсона — «Сокровища Агры» довелось сняться и любимому бульдогу Василия Ливанова Бамбуле. Как полноправный актер пес не просто снимался, а еще и получал гонорар — на правах участника массовки.

Композитор фильма Владимир Дашкевич вспоминает: «Случались на съемках и розыгрыши. Однажды ночью Ливанов позвонил Лапину, директору советского телевидения, и сказал, что Масленникову не дают снимать картину, что ее закрывают на «Ленфильме» и…

В общем, это кончилось тем, что в 8 утра представитель Лапина, был такой, я забыл его фамилию, но очень крупный телевизионный чиновник, уже входил на «Ленфильм» и стал разбираться, спасая Масленникова от притеснений. Возник действительно дикий скандал, а поскольку Масленников был парторгом студии, и никто его, конечно, не притеснял, то, в общем, скандал имел какое-то продолжение. Но я так и не знаю, как мне лично к этому относиться, потому что, ну, такие розыгрыши Василий Борисович из того поколения, которые разыгрывают. И, может быть, это не так и плохо».