XXXL. Как (не) влюбить(ся) в миллиардера

Глава 2

– Мама, ну за что ты меня так назвала? – всхлипнула я и зашипела от боли. Мама засопела, и с утроенной силой начала работать ватным тампоном, пропитанным йодом.

– Ты лучше расскажи, кто это тебя так покалечил? Уж больно травмы интересные, я бы сказала неоднозначные. Надеюсь это был здоровый парень, похожий на мужика из «Игры престолов», но того бородатого, помнишь? – хихикнула родительница, мечтательно приложив ладошку измазанную йодом к своей щеке.

– Мама, успокойся уже. Я не понимаю, почему ты не радуешься. Твоя дочь – примерная девушка, не пьет, не курит, тебя слушается, не шалается по подворотням. Я даже ходила на занятия в спортзал. Не понимаю, почему ты стараешься выпихнуть меня из своей жизни.

– Понимаешь, доча, когда девочка не шалается, как ты изящно выразилась, в семнадцать лет – это приводит в восторг маму, когда в двадцать лет девушка учится и строит карьеру – это вызывает гордость, когда в двадцать два года у мадемуазель до сих пор нету парня, мам это начинает напрягать. А вот когда чаду исполняется двадцать пять, нет нормальной работы, желтая газетенка не в счет, параметры далеки от модельных – мама начинает жалеть, что ее доченька не шалается. Мама не знает, что делать. Конечно я напрягаюсь.

– А если при этом ее дочь зовут Зина, и ее мать делает все возможное. Чтобы ей было страшно идти домой, таскает женихов не первой свежести для своей кровиночки, всячески подталкивает ее к грехопадению со старым, лысым бородавочником – то это вообще катастрофа, – вредно закончила я и взвыла от того, что любящая мамочка с силой припечатала пропитанную антисептиком вату к открытой ране.

– Бородавочника звали Адольф Гильермович, и он не старый. А потом, тебе же его не варить. Ох, сердце схватило. Ты меня вгонишь в могилу, и внуков я не увижу, похоже – рявкнула родительница. – А ты провыбираешься и останешься в девках. Даже Каринка отказалась с тобой заниматься. Вчера звонила, говорит денег никаких не нужно. Что ты натворила-то опять? Умру я, будешь вон, с блоховозками этими остаток жизни коротать, – кивнула она на белоснежную красавицу кошку, которую сама же и прозвала «Чучмечкой» уж не знаю по какой причине.

– А у твоего Адольфа прическа была «Былинка на ветру» – не осталась я в долгу, вспомнив зачес из трех волосинок на гладкой лысине. Волосинки были щедро смазаны гелем и от порывов сквозняка подскакивали на дешевом скальпе женишка, как крышка на кипящем чайнике.

– Оооо, – снова схватилась за грудь маман, только от чего-то за правую.

– Сердце слева, а мне на работу пора, – радуясь тому, что скоро сбегу из дома, подскочила я на табуретке, заскулила от боли и метнулась в свою комнату, пока умирающая лебедь не опомнилась.

– Перчатки надень, те ажурные, чтобы никто не видел твоих содранных ладоней. А то подумают невесть что, – придала мне ускорения мамочка.

– Эх, Чуча, – тихо вздохнула я, с трудом натягивая на зад джинсы, купленные мною неделю назад на распродаже. Сели они, что ли, не застегиваются. Кошка мяукнула и отвела глаза. – Он был похож на того здоровяка из маминого сериала. Но мне ничего бы не светило, в любом случае.

Конечно я опоздала. Просочилась в холл редакции газеты в которой работаю, в надежде на то, что меня посетит суперспособность становиться прозрачной. Невзирая на то, что рабочий день начался минут сорок назад, обычно пустой в это время предбанник был многолюден. Я ввалилась в офис, и поежилась, почувствовав себя Бубликовым из всем известного фильма. На меня уставились десятки глаз.

– Здрасти, – пискнула я, – тут что, фестиваль?

– Иди, главный ждет тебя. Рвет и мечет, – словно приговор прошептала Лизка. – Зина, мать твою, ты…

– Пришла? – раздался трубный рев Альфредыча, моего непосредственного начальника, предвещающий рагнарек, не меньше. Мы любовно зовем тщедушного главреда Крюгером, ибо похож. – Быстро в кабинет.

Я ссутулилась и поползла к месту казни, слушая за спиной странные противные смешки. Убью Лизку, за то что мне не позвонила. Могла бы и предупредить, что меня будут четвертовать. Я бы забюллетенила. Но за что? Не за опоздание же.

– Здравствуй, дорогая «Промсарделька» – кровожадная усмешка на страшной физиономии начальника меня напугала даже больше, чем паскудно-обидное обращение.

– Что вы себе позволяете? – икнула, вперившись взглядом в огромный экран для презентаций за спиной Альфредыча, транслирующий монстра, затянутого в розовую лайкру. Монстр пыхтел, пучил глаза и со скоростью света полз по какому-то черному полотну, оставляя за собой километры. Полотно блестело, дымилось, искрило, и казалось, что из бодро подпрыгивающей задницы чудовища вылетают столбы переливающегося смога. Морда монстра, отдаленно напоминающего человека, показалась мне странно знакомой. Но озарение на несчастную мою головушку еще не дошло, поэтому я даже хихикнула. Монстр на экране, вдруг взвыл, соответствуя всем канонам своей монстрячей сущности и взлетел в воздух. У меня перехватило дыхание. Розовые штанцы с треском лопнули и рассыпались на нитки. Трусы на уродце, попали крупным планом в кадр.

– Этто как? Это же… – заскулила я, схватив со стола начальника графин. Ополовинила его в один глоток, не в силах отвести взгляда от страшной картины. – Ноги… Это… Черт… Но как же?

– Зина, ты теперь звезда инета, – заржал Альфредыч, – у меня даже есть любимое место, сейчас перемотаю. Знаешь, впору даже автограф просить.

– Не надо перематывать, – выдохнула я, упав на стул. – Вы теперь меня уволите?

– Ну что ты, девочка. Я даже премию тебе выпишу, потому что…

Мне показалось, что я проваливаюсь куда-то в глубины ада. И начальника я не слушала. Я знаю кто сделал это позорное видео и его выложил в интернет. Чертов бородатый мерзавец, только он мог пойти на такую полость. Найду. И заставлю удалить этот ужасны пасквиль. Никто не имеет права лезть в мою жизнь своими грязными лапищами.

– Ты поняла? Сделаешь? Надо же, такого зубра завалила и так вовремя. Мы всех порвем, – словно сквозь вату донеслись до меня слова начальника. Я кивнула, даже не зная, на что соглашаюсь.

Ненавижу этот серый город. Кажется тут круглый год непогода, хмарь и туман. Не спасают достопримечательности и статусность. Не спасает ничего от воспоминаний маленького мальчика, которого взяли и выкинули из семьи в интернат, просто потому что стал не нужен. Черт, мне уже под сраку лет, а я все еще холю воспоминания, все еще постоянно расковыриваю рану, не давая ей зажить.

Я Егор Холод – известный, успешный, сделавший себя сам, чертовски не хочу выходить сегодня к толпе земляков, потому что боюсь не справится с ненавистью. Потому что…

– Жора, ты готов?

Вздрогнул, услышав жизнерадостный голос моего собрата по несчастью. С Мишкой мы знакомы черт знает сколько лет. Почти брат, но сегодня, вот именно сейчас, мне хочется с силой въехать ему кулаком по расплывшейся в улыбке физиономии. Как раньше, когда любое неудовольствие мы выплескивали именно агрессией.

– К чему? – криво ухмыльнулся я, пришпиливая запонку к манжете рубашки. – Миша, я давно не имею страха перед толпой. Единственное, что меня напрягает, это то, что ты до сих пор не нашел жируху и не приволок ее за волосы в мою пещеру. Стадо, состоящее из наших с тобой земляков меня только забавляет. Электорат, мать их. Где они были, когда нас с тобой кормили баландой в гребаном клоповнике? Что делал чертов электорат, когда ты чуть не сдох от краснухи, в медпункте интерната, кишащем тараканами? Электорат, блин. После этого фарса я хочу бабу. Двух. Джакузи посреди этого убогого номера и расслабиться. Да, прямо вот тут – джакузи. И не нужно тут включать режим апостола, умоляю. Найди мне самых дорогих шлюх, языки им вырви, чтобы не трепались. Это твои проблемы, как ты договоришься с мадамами. Ясно? Но я хочу, чтобы они были коренными жительницами этого вонючего городишки, фактическими.

– Это еще зачем? – хмыкнул Михаил. Естественно он знает, зачем. Понял все, поганец, но хочет услышать из моих уст. – Решил в их лице поиметь весь город? Холод, пора уже прекращать самобичевание. Тебе не семь лет, ты почти бог. Все люди вокруг не могут отвечать за то, что ты обижен на горстку сволочей. И город этот прекрасен, чтоб ты знал. А теперь иди и сделай народ своими вассалами. Потом у нас плановая поездка в интернат, давший тебе путевку в жизнь.

Показалось, что самый страшный кошмар разрывает реальность. Меня перекосило как от зубной боли.

Как я вытерпел эту муку, не помню. Особенно поездку в пенаты родного воспитательного учреждения. Лживые улыбки, лесть, льющаяся водопадом. А я чувствовал себя забитым мальчишкой в чертовом тумане, которым пропитан этот поганый город. Ежик в тумане, блин. Только лошадку осталось позвать. Черт, в памяти всплыла девка, скачущая на четвереньках по полотну беговой дорожки, и в голове словно лопнула невидимая струна.

– Ее хочу, – прохрипел я, садясь в лимузин. – Мишка, бабы должны быть толстыми в трусах с кошками и глазами как у бассет-хаунда.

– Эк тебя развезло, – озадаченно хмыкнул друг-помощник. – Может вместо джакузи тебе поспать? Где я тебе найду шалав с взглядом несчастных трогательных псинок? Ну зачем тебе толстые-то сдались?

– Нет, хочу дискотеку, – кровожадно улыбнулся я, выдирая из петель запонки, чтобы хоть немного снять напряжение. – Ты же вот не любишь фастфуд, но все равно жрешь вредные котлеты, политые вонючим соусом. Я видел, не отпирайся. И это твои проблемы, выполнять мои извращенные фантазии ты знаешь.

– Жалко, что от глупости еще не придумали таблеток, – притворно вздохнул Мишка.

– Ну что, уволил? – жадно прохныкала Лизка, зажав меня между туалетной дверью и раковиной. – Если да, я с тобой уйду. Надо же, за такую ерунду. Но ты отожгла, конечно. Трусы где покупала? А тот мужик, на которого ты свалилась, лапа, да? Ой, Зинка, я так переживала. Ну, за мужика. А еще…

– Зачем тебе знать, где я трусы покупала? – глупо икнула я, потеряв способность воспринимать словесные экзерсисы подруги уже на втором предложении.

– Чтобы тот магазин обходить по кривой дуге, – простодушно ответила Лизка. Мать говорит про нее, что «Простота хуже воровства». Наверное она не так уж и не права. А еще мамуля называет мою подругу Ухогорлоносихой. Вот бывает и так, фигура у Лизки – закачаешься. Талия тонкая осиная, ноги от ушей, попа как две спелые дыньки. В сочетании с ниспадающей до этих самых бахчевых, белокурой гривой, выглядит она бомбически. Со спины. Случайные уличные кавалеры, очень часто идущие за моделью, как крысы за Гамельнским дудочником, мажа слюной несколько кварталов асфальта, становятся заиками, когда нимфа, повернувшись к ним в анфас превращается в… Короче, Лизка простояла в очереди за фигурой и волосами, когда всевышний раздавал все остальное. Грудь у моей подруги минус первого размера, зато нос уши и даже, невесть откуда взявшиеся у молодой дамы, зачатки кадыка, вполне себе выдающиеся. Короче – в нашем тандеме нет красивой подружки.

– Значит тебе мужика жалко, – прищурилась я, прикидывая, как совершить смертоубийство, да так, чтобы побольнее. Изощреннее чтоб. – А то, что я стала посмешищем на весь свет, ты как-то не учитываешь? А теперь мне дали какое-то идиотское задание еще. Плюс ко всему. А тебе трусы мои не нравятся? Убью.

– Не уволили, значит, – пропустив мимо ушей все, что я ей говорила, облегченно выдохнула Лизка. – А что за задание?

– Пока нет, как я поняла. Нужно вывести на чистую воду какого-то супер крутого хмыря. Нарыть компромат, – пробухтела я, доставая папку с вводными данными на объект. – Крюгер сказал, что сделает меня главной отдела, если я всколыхну грязное белье мужика. Урод, наверное, какой-нибудь. Зажравшийся боров. Егор Холод его зовут. Бррр. Даже имя как у де мороза. А если не выведу. Дадут мне пинка под хвост.

– Ооооо, – стон Лизки мне совсем не понравился. – Зинка. Он такой… Ооооо, ты что, не знаешь Холода? Ты телевизор-то не смотришь? Мужик – конфета. Я бы его съела, нет сначала бы облизала. Такой секси. Но там не светит нам вообще. Слушай, а он ведь живет в «Аленьком цветочке». Отель в самом центре. Самый лучший вариант, где ему можно хвост прищемить. Ну, или что поинтереснее.

– Я работать собираюсь, а не… – рявкнула я, оттолкнула Лизку и пробежала глазами по строчкам. Вообще ничего не понимаю, и фото объекта нет. И что там Альфредыч нес, про наше знакомство? Нету у меня таких знакомых. Откуда у толстой неудачницы бы им взяться?

– Короче, если в отель пойдешь, у меня там знакомая работает. Катьки Варькиной тетки подруги приятельница. Она там администратор. Будешь как Джеймс Бонд в юбке.

– Я пойду просто, как репортер, – ажитированная Лизка меня пугает до чертей. А Лизка, вот с такими глазами, как у нее сейчас, даже страшнее адских бесов.

– Ага, так и пустили тебя. Прямо ждут, когда репортер пасквильного желтого листа придет копаться в грязном белье политика и миллиардера. Просто вот со вчера стоят, склонившись в поясном полупоклоне. Все ждут, чтобы тебе рассказать грязные тайны самого чистенького в стране магната, мецената и просто хорошего парня, – хихикнула чертова ухогорлоносиха. – Я договорюсь, пойдешь как камеристка. В тележке с препаратами и швабрами спрятать диктофон и фотик плевое дело. Ты хоть телек посмотри, там Холода показывают весь день. Он почетный гражданин нашего города, кстати. Приехал на три дня всего, так что времени в обрез.

– Чего мне на него пялиться? Тоже мне икона, блин, – вредно фыркнула я. А надо было послушать эту дуру хоть раз в жизни. Хоть раз в идиотской жизни девственницы с идиотским именем, являющейся полной идиоткой.

И зачем я согласилась. Ведь знала же, что когда у Лизки вот так фонтаном вылетают из глотки фееричные предложения – лучше спасаться бегством. Но меня словно кто-то на небе лишил остатков разума.

– Звони своей Варькиной, – кивнула я согласно. – Надеюсь у них найдется униформа размера трихуэль.

А что, может выгорит с первого раза вывести на чистую воду Холода. А потом я найду козла бородатого и вырву у него сердце, но только после того, как он удалит проклятое видео, из-за которого надо мной ржет весь офис. Так что, раньше сяду – раньше выйду. Отстреляюсь по заданию и…